Записки адвоката

Предисловие автора

Я никогда не собирался писать подобное художественное произведение. Но волею судеб мне пришлось выступить в качестве защитника по делу Александра Солоника, одного из самых знаменитых и загадочных российских киллеров, обвиняемого в ряде заказных убийств криминальных авторитетов, а также работников милиции.

Попав после ареста в специальный корпус следственного изолятора «Матросская Тишина», А. Солоник не чувствовал себя в полной безопасности. Над ним «висело» – ни много ни мало – три смертных приговора: первый – судебный, второй – работников милиции за смерть своих коллег и третий – воров в законе за убийства криминальных авторитетов.

Реально оценивая ситуацию, Солоник разработал собственную систему безопасности, одним из элементов которой было ежедневное посещение его адвокатом.

Одни называют Солоника преступником и убийцей (хотя суда над ним не было), другие – Робин Гудом, выжигающим «криминальные язвы» общества. Но так или иначе Солоник – личность, способная на Поступки. Три его побега из мест заключения, включая последний из «Матросской Тишины», сделали его легендой криминального мира.

Солонику посвящены многочисленные статьи в газетах и журналах, главы документальных книг, фильмы. Но кто может знать его лучше, чем его адвокат – единственный человек с воли, которому он доверил свою судьбу, а также завещал в случае смерти и свои воспоминания, записанные на аудиокассеты. Их мне передали в Греции, где при весьма загадочных обстоятельствах погиб Солоник.

Идея подобной книги впервые пришла Солонику во время следствия.

Вечером, накануне моего очередного посещения, по телевидению показывали какой-то остросюжетный детектив. И тут он, пренебрежительно отозвавшись о фильме, заметил, что если бы, мол, про него написали, то получился бы суперостросюжетный роман. Тогда я в шутку ответил – кто тебе мешает, сам и напиши… А он, помолчав, покачал головой – нет, это можно сделать только после его смерти, и уточнил: иначе прольется море крови, да и ему самому не жить.

Прошло время, события приняли стремительный оборот.

Понимая, что может не дожить до суда, Солоник совершает побег из «Матросской Тишины» и почти полтора года прячется за границей.

Моего напарника по этому делу, адвоката Алексея Завгороднего, вскоре после побега Солоника жестоко избивают у подъезда.

За мной начинается тотальная слежка. Мне устраивают два официальных допроса. Правоохранительные органы проводят обыск на моей квартире. От оперативников я получаю советы «беречь свое здоровье».

Зато в криминальном мире мой «авторитет» растет, круг моих «крутых клиентов» резко расширяется. После ряда публикаций в периодике за мной чуть ли не закрепляется кличка «адвокат киллеров», «адвокат мафии». Но жизнь продолжается. И каждый из нас, причастных к этому делу, живет своей жизнью.

Затем происходят новые непредсказуемые события: в конце января 1997 года мне неожиданно звонит Солоник и просит в случае его смерти опубликовать то, что записано им на пленку. Затем приходит известие о его гибели. Вскоре я еду в Грецию и знакомлюсь с этими записями.

Я до мелочей запомнил тот день, когда закрылся в номере греческой гостиницы и несколько дней в шоковом состоянии слушал исповедь Солоника.

Да, он был прав на сто процентов – прольется море крови, снова начнутся мафиозные разборки…

С другой стороны, мне, доверенному лицу Солоника, следовало выполнить его последнюю волю.

Поэтому я решился написать роман, изменив ряд имен и событий (чтобы не было больше крови).

Наверное, многие узнают иных персонажей этой книги, встретят знакомые эпизоды и события. Есть здесь и фрагменты моей биографии, отсюда подзаголовок: «Записки адвоката». И тем не менее я прошу считать эту книгу художественным произведением, ее содержание не может быть использовано на следствии или в суде.

Я благодарен экспертам, помогавшим мне работать над этой книгой, представителям правоохранительных органов, четко осуществлявшим свои должностные обязанности, братве, которая все «оценила с пониманием», и тем, кто помог «не до конца», так как оказался в СИЗО и на зоне.

Отдельная благодарность – съемочной группе Центрального телевидения во главе с Олегом Вакуловским, автором документального фильма «Красавица и чудовище», снятого при моем участии в Греции.

«Солоник – киллер мафии» – первая книга из задуманного цикла. Написана и готовится к изданию вторая под названием «Киллер на экспорт».

Хочется верить, что эти книги найдут своего читателя.

Пролог

Любой человек, впервые попавший на московскую улицу со странным названием Матросская Тишина, что в районе Сокольников, наверняка обратит внимание на комплекс мрачных сооружений, громоздящихся слева от набережной Яузы. Это – столичный следственный изолятор номер один, более известный под тем же названием, что и сама улица.

Знаменитый СИЗО «Матросская Тишина»… Толстые кирпичные стены, геометрически правильные проемы окон, забранные массивными решетками, высокий забор с глухими металлическими воротами. Проникнуть за эти стены можно лишь в качестве родственника, следователя или адвоката тех, кто содержится в следственном изоляторе. Ну и, конечно, в качестве задержанного. Их привозят в милицейском «воронке», почему-то именуемом на жаргоне обитателей тюрьмы «блондинкой».

В СИЗО несколько корпусов, но наиболее серьезным считается внутренний, девятый. До начала девяностых он относился к компетенции КГБ, и потому порядки в нем по-прежнему много жестче, чем в остальных.

Длинный, уходящий вдаль коридор, подвесные металлические перильца по бокам, потолок в металлической сетке, телевизионные мониторы и десятки дверей в камеры, или, как чаще именуют их здесь, – «хаты». Такую картину видит всякий, проходящий по этажам, будь то коридорный, начальник корпуса и, конечно же, вызванный на допрос подследственный.

Именно такую картину и наблюдал второго июня 1995 года невысокий жилистый мужчина лет тридцати, с аккуратно подстриженной шкиперской бородкой. Его вели по галерее два сержанта внутренней службы. Первый шел впереди, второй – рядом с обладателем бородки, запястья их рук были соединены наручниками.

Длинные переходы, бесчисленные переборки, решетки, металлические двери камер, мерцающие обманчивой синевой экраны мониторов – на них видны все главные артерии следственного изолятора.

Переход, лестница, еще одна лестница, снова переход, коридор и – пришли.

Тот сержант, что двигался первым, приоткрыл дверь, заглянул в кабинет и, окинув взглядом напарника, привычно скомандовал:

– Веди!

Дверной проем был узок, и подследственного пришлось пропустить вперед. Следом за ним двинулся сопровождающий.

Лязг снимаемых наручников – впрочем, спустя несколько секунд их освобожденная от руки сержанта половинка пристегнута к столу, чтобы подследственный не мог вырваться. Еще минута – и «рексы» (так обычно именуют тут конвоиров) покинули кабинет.

Подследственный остался один на один с посетителем. Невысокий, интеллигентного вида, с аккуратно подстриженными усиками, с быстрыми, но точными движениями, он смотрел на него, как лечащий врач смотрит на безнадежного пациента, которому уже не помогут ни лекарства, ни операция. Столь печально и понимающе не может смотреть ни ближайший родственник, ни «рекс», ни тем более следователь. Такой взгляд бывает лишь у опытного адвоката, понимающего всю безысходность ситуации…

Так оно и было на самом деле: посетитель СИЗО, сидящий за столом, действительно был защитником – единственным человеком, способным хоть чем-то помочь попавшему в эту тюрьму. А прикованный наручниками к столу невысокий жилистый мужчина со шкиперской бородкой соответственно был подследственным, но очень даже непростым подследственным…

Его имя наперебой склоняли газеты, оно почти ежедневно звучало с экранов телевизоров, на планерках РУОПа и МУРа, в камерах СИЗО и в фешенебельных апартаментах «новых русских». Число убийств, приписываемых этому человеку, множилось с каждым днем.

Имя его – Александр Солоник.

Оно внушало ужас многим: от седых, состарившихся на службе следователей прокуратуры до заматерелых на зонах и пересылках воров в законе; от не в меру борзых авторитетов новой формации, именуемых чаще «отморозками», до респектабельных, уверенных в себе и своей охране банкиров и бизнесменов. «Киллер номер один», «безжалостный наемный убийца мафии», «самая загадочная фигура современной криминальной истории России», наконец, «Александр Македонский» – так именовали сидевшего теперь перед Адвокатом человека, пристегнутого к столу наручниками…

Первым начал Адвокат.

Кашлянул, зашелестел пачкой сигарет и, закурив, произнес:

– Понимаешь, Саша, экспертиза установила, что во время перестрелки на Петровско-Разумовском рынке все пули были выпущены из твоего пистолета. Одних только милицейских трупов – три. Сам понимаешь, против очевидного не пойдешь. Конечно, можно обратиться к прокурору, ходатайствовать о повторной экспертизе, но это наверняка будет расценено как затяжка времени.

Подследственный поморщился – он берег здоровье, не курил, и сигаретный дым всегда раздражал его. Удивительно, но слова об экспертизе, похоже, особо не взволновали Солоника. Взглянув на Адвоката, он ответил:

– Расстреливают у нас не более десяти процентов. А до расстрела… еще дожить надо.

Странно было слышать эти слова от подследственного, на которого повесили больше десятка убийств; последнее же замечание о том, что «до расстрела дожить надо», и вовсе заставило Адвоката вздрогнуть.

– Пойми, – он стряхнул сигаретный пепел, – мне ведь тебя защищать… Необходимо выработать тактику, стратегию, мне нужно знать – что признавать, а что ставить под сомнение.

Солоник вздохнул:

– Да ладно… Какое это теперь имеет значение?!

Они говорили, как и обычно, часа полтора. Удивительно, но подследственный, которому, несомненно, грозила высшая мера, выглядел куда более спокойным и уверенным, нежели защитник. Он улыбался, переводил разговор на какие-то пустяки – мол, хорошо бы снять фильм или написать книгу о его жизни.

Глядя на него, Адвокат невольно думал: так может вести себя человек, наверняка уверенный в своем будущем, или тот, кто уже со всем смирился, или, в конце концов, просто сумасшедший. На второго и третьего его клиент никак не походил…

А последние слова Александра Македонского прозвучали и вовсе странно. Перед тем как в кабинете появились конвойные, он, рассеянно улыбнувшись, произнес:

– Ну, до встречи… Впрочем, как знать: свидимся ли мы еще?!

Сидя за рулем своей «БМВ», Адвокат неторопливо катил по запруженным автомобилями улицам вечерней Москвы.

По соседним рядам Ленинского проспекта проносились автомобили, сигналили, толкались перед перекрестками, суетливо перестраиваясь из ряда в ряд; по грязным, мокрым тротуарам спешили озабоченные прохожие.

Настроение Адвоката было сумрачным и печальным: воскрешались события минувших месяцев, и ничего радостного для себя он в них не находил.

Наверное, правы те, кто утверждает: любое, даже мимолетное соприкосновение одного человека с другим налагает незримый отпечаток на обоих.

Со сколькими людьми, со сколькими судьбами приходилось соприкасаться ему, Адвокату?

Он не считал.

Он просто делал свою работу – мотался по тюрьмам, изучал дела, ловил следствие на проколах и подлогах, выступал на судах…

Но клиентов, подобных этому, в его практике еще не было.

Кто же он на самом деле, Александр Македонский? Наемный убийца организованной преступности? Рыцарь плаща и кинжала? Тайный агент какой-то законспирированной структуры?

Почти неслышно урчал двигатель, и этот звук навевал ощущение спокойствия и безопасности. «БМВ» аккуратно перестраивалась из ряда в ряд, плавно останавливалась на светофорах, пропускала вперед других: у водителя не было ни сил, ни желания прибавить скорость.

А мысли по-прежнему вращались в привычном, накатанном русле.

Меньше чем полгода назад они впервые соприкоснулись. И теперь он, защитник самой загадочной в российской криминальной истории фигуры, обладает определенной информацией – не всей, конечно, но все-таки…

И рано или поздно информация эта выплеснется наружу – нет ничего тайного, что не стало бы явным. Адвокат знал это слишком хорошо…

Незаметно кончался еще один день в «Матросской Тишине» – пятое июня 1995 года. В неволе дни почти неотличимо похожи один на другой: подъем, баландер с завтраком, допросы, беседы с защитником, ну и еще прогулки, телевизор и газеты – единственная отдушина…

За полгода пребывания в следственном изоляторе таких дней у подследственного Александра Солоника набралось много, очень много. Но один, тот, что впереди, наверняка должен был стать последним. И он даже знал, какой именно…

Пусть в газетах о нем пишут полную ахинею, пусть тележурналисты в нелепых домыслах и предположениях противоречат сами себе, пусть следователи прокуратуры вешают на него все киллерские отстрелы, произошедшие в Москве за последние годы! Он один знает, кто он такой и какую работу выполняет; знает это точно и наверняка – так же, как и то, что последний день его пребывания в этих стенах – сегодняшний.

И, словно в подтверждение этих мыслей, дверь его «хаты» открылась – на пороге стоял коридорный, его человек…

– К прогулке готов? – несколько тише, чем обычно, спросил тот.

Обитатель камеры молча вскочил со шконки – он лежал в кроссовках и в спортивном костюме. Солоник знал: то, о чем он мечтал, к чему стремился, должно произойти через несколько минут…

Какая прогулка в половине первого ночи!

Осторожно подошел к дверному проему – «рекс» чуть посторонился, пропуская его вперед.

– Обожди… – коридорный сунул руку в карман, протянул заключенному какой-то темный предмет; в руку узника СИЗО привычно легла тяжелая рукоять пистолета.

Он вопросительно взглянул на коридорного.

– «Браунинг», – пояснил тот. – На крайний случай…

Сунув пистолет за пояс, Солоник наконец выглянул наружу. Коридор был пуст. Удивительно, но даже телевизионные мониторы не выдавали привычного мерцания. Первый пост, второй, третий…

Никого.

Минуты, прошедшие с момента выхода из камеры, казались часами. Коридоры, которым, как кажется, никогда не будет конца, посты, пролеты, лестницы, зловещие звуки шагов…

Вскоре оба остановились перед огромной бронированной дверью. Порывшись в карманах, «рекс» извлек набор отмычек. Амбарный замок в тяжелых ушках поддался без скрежета, так же, как и сама дверь – она плавно и беззвучно отъехала. За ней оказалась площадка, жаркая и пыльная, и лестница, уходящая наверх.

Опрокинутый над столицей купол июньского неба, подкрашенный по краям неровным желтым заревом, выглядел ноздреватым и блеклым. Мелкие звезды сливались с электрическими огнями, и от этого зрелища на душе делалось тоскливо и тревожно.

– Быстрей, быстрей, давай… – нервно торопил коридорный.

Неожиданно он нырнул куда-то в сторону, в темноту, а вынырнув через мгновение, поставил на крышу большую спортивную сумку. Рванул замок – «молнию», извлек кусок брезента, бросил его на колючую проволоку.

– Давай же… – в голосе коридорного звучал неподдельный страх.

Первым полез Солоник, за ним – сопровождающий: сперва перекинул через колючку сумку, затем перелез сам. Александр Македонский взглянул вниз: ярко освещенная улица казалась совершенно пустынной…

В руках «рекса» появилась скрученная альпинистская веревка. Он торопливо размотал бут, щелкнул карабинчиком, пристегивая его к какой-то железяке рядом с собой. Пару раз дернул, проверяя на прочность. Убедившись, что все в порядке, бросил конец вниз.

– Ну, с богом!

Взявшись за веревку, беглец встал на край крыши и принялся медленно, осторожно спускаться. Он даже не догадался вытянуть ноги, и уже через пару секунд сильно ушибся коленями о стену, но боли не почувствовал.

Спускался долго: так, во всяком случае, показалось ему самому. Тонкая веревка острой бритвой резала ладони, ноги нелепо болтались, проваливаясь в зияющую пустоту, тело раскачивалось, как маятник…

Пятый этаж, четвертый, третий…

Справа – зарешеченные глазницы неосвещенных окон, над головой – сочащееся желтой сукровицей небо, внизу – какие-то строения, медленно выплывающие из темноты.

Второй этаж – осталось несколько метров. Сейчас, сейчас, еще чуть-чуть – и можно прыгать вниз.

Прыжок – двухскатная металлическая крыша будочки запела, завибрировала под ногами. Солоник, потеряв равновесие, скатился вниз, но удивительно четко зафиксировал тело на ногах.

Неужели свершилось?!

Подняв голову, беглец увидел, как «рекс» перебрасывает свое тело через парапет крыши. Взялся за конец веревки, натянул, чтобы тому было проще спускаться. Ожидание длилось целую вечность – Солоник не считал, сколько времени прошло с того момента, когда он покинул камеру.

Да и кто бы на его месте вел отсчет времени?

А внизу их уже ждали: темный мертвый контур припаркованной неподалеку иномарки внезапно ожил, на мгновение мигнув фарами, и беглецы поняли – это за ними.

Спустя мгновение недавний узник спецкорпуса СИЗО и его помощник уже сидели в теплом темном салоне, а еще через несколько секунд машина, тихо заурчав двигателем, медленно покатила по ярко освещенной улице.

Ехали минут двадцать, потом свернули в какой-то дворик.

– Выходи и быстро в «Скорую», – последовала короткая и бесстрастная команда водителя, и по интонациям Солоник определил: команда эта относится исключительно к нему.

Слева действительно стоял реанимобиль, борт его белел на расплывчатом фоне серой стены, на матовых окнах виднелись кресты цвета сырого мяса.

Он подошел к задней дверце – она тотчас же открылась, и из темноты к нему протянулись руки, втягивая в чрево реанимобиля.

– Быстро раздеться, лечь на носилки…

Беглец медлил, но невидимые спасители подгоняли его. Судя по интонациям, они нервничали не меньше его самого.

Шорох срываемой одежды, прикосновение простыни к обнаженному телу, сладковатая вонь кислородной маски, напяленной на лицо…

Над головой взвыла сирена, и вскоре реанимобиль, отбрасывая на асфальт и стены домов тревожные синие проблески, растворился в ночи…

Машина с красным крестом, продолжая разбрасывать вокруг себя пронзительные всполохи, мчалась по московским улицам. На крыше то и дело завывала сирена, а в голове беглеца ржавым гвоздем засели привычные мысли.

Лишь один он, таинственный суперкиллер, знает, кем был все это время на самом деле и какую работу выполнял; лишь один он знает, кто стоит за ним; лишь один он знает, почему ему устроили этот побег… В конце концов, он – один из немногих, понимающих конечную цель появления на свет себя самого, но в новом облике – Александра Македонского.

Перед мысленным взором пронеслась длинная череда суматошных дней и событий безвозвратно минувшего прошлого: что-то он, Александр Солоник, знал наверняка, о чем-то лишь догадывался, а о чем-то приходилось только предполагать.

Впрочем, за достоверность предположений никто не мог поручиться в точности, даже он сам…

Глава 1

15 мая 1988 года в 17 часов 34 минуты по московскому времени у офиса влиятельного коммерческого банка в самом центре Москвы остановился роскошный темно-синий «Мерседес» с тонированными антрацитно-черными стеклами. Вне сомнения, владелец машины был человеком серьезным, влиятельным и далеко не бедным – а значит, по теперешним неспокойным временам имел все основания опасаться за свою жизнь. Именно потому «Мерседес» внешне выглядел тяжеловато, что вообще характерно для бронированных машин. Позади вызывающе шикарного автомобиля катила скромная, неприметная в московской автомобильной сутолоке молочная «девятка» с вооруженной охраной.

Дверца автомобиля медленно открылась, и из него вышел тщательно причесанный вальяжный господин: клубный пиджак с золотыми пуговицами, дорогой «Ролекс» на запястье, отливающая тусклым золотом заколка стодолларового галстука, самодовольное лицо, подчеркнутая уверенность движений – все это свидетельствовало о том, что посетитель банка – человек явно преуспевающий.

Обладатель клубного пиджака сделал водителю и охране привычный знак рукой: ждите тут, я ненадолго. Остановился, брезгливо поморщился, вдыхая пахнущий бензином и гудроном воздух, и, толкнув стеклянную дверь офиса, вошел внутрь.

Охране и водителю действительно не пришлось скучать: хозяин пробыл в банке совсем недолго – в 17 часов 52 минуты он уже возвратился. Выходил господин из офиса не один – рядом, подчеркнуто демонстрируя почтительность, семенил невысокий верткий молодой человек, по виду мелкий клерк. Он что-то доказывал визитеру, но тот, казалось, его не слушал, но механически кивал головой, поддакивал, а мыслями, видимо, был где-то далеко.

Не доходя нескольких метров до «Мерседеса», они остановились. Лицо молодого приобрело жалкое и просительное выражение – дескать, обождите хоть минуточку, я еще не все сказал.

Хозяин «Мерседеса» повернул к спутнику холеное лицо, но в этот момент нечто совершенно неожиданное заставило его резко обернуться в сторону…

Пронзительно скрипнули тормоза, и на противоположной стороне тихой улочки остановилась потрепанная зеленая «копейка» с номерным знаком, облепленным жидкой грязью. Стекло задней дверцы быстро опустилось, и оттуда мгновенно высунулся тупой ствол «калашникова» с пламегасителем. И тут же гулкая очередь пропорола обманчивую тишину спокойной московской улицы. Мужчина в клубном пиджаке нелепо взмахнул руками, словно хватаясь за воздух, но, отброшенный пулями, свалился на бетонные плиты. Несколько одиночных выстрелов – и молодой спутник уже лежал под передним колесом «Мерседеса» с простреленной головой.

Все произошло молниеносно. Охрана, не сориентировавшись в обстановке, так и не успела что-либо предпринять. Спустя несколько секунд со стороны зеленой «копейки» что-то протяжно ухнуло – с таким звуком обычно стреляет армейский гранатомет. В белую «девятку» охранников ударил плотный огненный смерч, и машина сопровождения, перевернувшись набок, мгновенно загорелась.

Расправа заняла не более двадцати-тридцати секунд – в 17 часов 56 минут зеленая «копейка», взвизгнув по асфальту протекторами, набирая скорость, уже уносилась с места трагедии…

Пожилой мужчина явно начальственного экстерьера, взяв в руки пульт дистанционного управления, щелкнул кнопкой «стоп-кадра» – картинка горящей машины охраны застыла на огромном телеэкране.

Удивительно, но расстрел преуспевающего банкира и взрыв машины сопровождения, произошедшие вчера возле известного в Москве коммерческого банка, удалось случайно записать на видеопленку: сразу несколько скрытых камер наружного видеоконтроля бесстрастно фиксировали трагедию. Кадры эти и стали основными вещественными доказательствами.

Пожилой мужчина вновь перемотал кассету, в который раз сосредоточенно просматривая террористическую акцию. Нажимал на «стоп», фиксируя малейшие детали. Вновь перематывал пленку назад, сверял цифры минут и секунд, мерцающие в правом нижнем углу кадра. Казалось, он хотел найти что-то новое, то, что сразу не бросалось в глаза, но тем не менее способное пролить свет на то, что произошло. Ему хотелось рассмотреть исполнителей, но – тщетно.

Ничего нового: ничем не примечательная зеленая «копейка», ствол автомата, выглядевший в кадре немного смазанным, окровавленные бетонные плиты перед офисом, столб огня над молочной «девяткой»…

Щелчок кнопки дистанционного пульта – изображение, стянувшись в одну микроскопическую точку, исчезло.

– Явно профессионалы, – вздохнул пожилой мужчина и, повертев пульт в руках, положил его на телевизор. Затем неторопливо прошелся по кабинету, задумчиво изучая узор ковровой дорожки, ведшей от огромного стола к двери мореного дуба.

Дойдя до книжного шкафа, он мельком взглянул на собственное отражение в стекле. Хозяину кабинета обычно нравился собственный интеллигентный вид, более подходящий университетскому профессору, нежели ответственному государственному лицу, – и хорошо отточенная мягкость движений, и тонкие поджатые губы, и большие, хотя и глубоко посаженные глаза… Но теперь он выглядел слишком усталым и потому остался недовольным собой. Сердито отвернулся от собственного отражения и, пытаясь сосредоточиться, окинул взглядом привычную обстановку кабинета.

Над столом, покрытым зеленым сукном, с четырьмя телефонами и дорогим письменным прибором висел огромный портрет Дзержинского. На окнах – гофрированные белые занавески. Обстановку кабинета дополняли несгораемый шкаф у двери в комнату отдыха, машинка для уничтожения бумаг в углу, пара кресел, стулья… Неприязненно взглянув на Железного Феликса, хозяин всего этого казенного великолепия вновь вернулся к столу и погрузился в чтение служебных бумаг…

Сегодня у этого человека были все основания для скверного настроения. Неделю назад ему, генерал-майору, заместителю начальника Главка Центрального аппарата КГБ СССР было поручено составить подробный меморандум по общей картине организованной преступности и криминогенной ситуации и вынести резюме. Вообще-то структура, именуемая в просторечии бессмысленно-пугающим словом «органы», в прежние времена, как правило, не занималась ничем подобным: для борьбы с преступностью существуют младшие братья из милиции. Но теперь самое высокое начальство пришло к выводу, что отечественный криминалитет, именуемый в последнее время модным заграничным словечком «мафия», превратился в столь серьезную силу, что стал угрожать самим основам государственности. Именно поэтому стратегические вопросы и были переданы в ведение структуры, отвечавшей за государственную безопасность. Были, конечно, и другие причины: в прессе, на телевидении и в Верховном Совете советских чекистов не ругал только ленивый – от бывшего коллеги, генерала Олега Калугина, до школьных уборщиц. Ничего не поделаешь, веяние времени, – к подобному следовало относиться как к стихийному бедствию. Правда, тут, на Лубянке, на здоровую и нездоровую критику реагировали весьма болезненно; накал общественных страстей мог спровоцировать соответствующие оргвыводы. И потому необходимо было во что бы то ни стало доказать общественную и государственную полезность «конторы» в ее теперешнем состоянии. Руководство Комитета схватилось за оргпреступность железной хваткой: это был реальный шанс сохранить штаты, размеры финансирования, поддержать пошатнувшийся авторитет «органов». А еще – изменить невыгодный имидж «душителей демократии», «тайной полиции» и «опричников» на более привлекательный – «неподкупных рыцарей по борьбе с мафией».

Многоопытные чекистские аналитики однозначно просчитали наиболее вероятный сценарий дальнейших событий: еще несколько лет – и лидеры этой самой отечественной мафии превратятся в одну из самых влиятельных сил в стране, которая неотвратимо катится в пучину бандитского беспредела.

Генерал-майору КГБ, известному на Лубянке под оперативным псевдонимом Координатор, предстояло изучить предоставленные референтурой совсекретные документы и видеозаписи (одну из которых он только что просматривал) и составить подробный меморандум на имя председателя Комитета.

Документы, видеозаписи и аналитические прогнозы изучались им долго и предельно тщательно. Чем подробней прояснялась общая картина, тем мрачней вырисовывалась ситуация. И не только будущая, но и сиюминутная. Не зря вся документация имела грифы «совершенно секретно» и «особой важности». Попади она в прессу – и вселенский скандал неминуем.

Казалось, бандиты имеют все: совершенную спецтехнику, транспорт, оружие, деньги, многочисленные связи среди коррумпированных сотрудников МВД и прокуратуры, наемных профессионалов, многие из которых, кстати говоря, переметнулись в криминальные структуры из «компетентных органов»…

Большинство серьезных преступлений, как правило, переходили в разряд «висяков» – явно заказные убийства, дерзкие «наезды» на бизнесменов, умышленное уничтожение материальных ценностей…

Но даже в редких случаях поимки бандитов посадить их весьма проблематично. Свидетели, если таковые и есть, грамотно запугиваются, вещдоки исчезают, продажные милицейские следователи профессионально разваливают дела, нищие судьи и прокуроры покупаются на корню, как и руководство Главного управления исправительно-трудовых учреждений. Зоны всех четырех режимов (общий, строгий, специальный и тюремный) давно уже превратились в школы профессиональной преступности: авторитеты криминального мира, попадавшие в места лишения свободы из разных регионов страны, во время отсидки делятся опытом «работы», авторитеты умудряются руководить происходящими на «вольняшке» процессами и из-за колючей проволоки.

Черновик меморандума был почти составлен: картина получалась достаточно устрашающей. Но главного – резюме, то есть действительно серьезного рецепта борьбы, Координатор выдать так и не смог.

Ужесточить пенитенциарную систему?

Такое уже было в начале шестидесятых, когда Хрущев обещал раз и навсегда покончить с профессиональной преступностью. Тогда неподалеку от Соликамска была организована экспериментальная зона тюремного режима – и поныне печально известный «Белый Лебедь». Именно здесь выработалась практически безошибочная методика борьбы с так называемой отрицаловкой.

Блатные авторитеты из близлежащих лагерей свозились в несколько бараков, отгороженных от остальных и от промзоны. Естественно, паханы выбирали из своей среды самого грамотного и влиятельного. Едва только на зоне утверждалась власть пахана, как его тут же переводили в БУР, то есть в барак усиленного режима, а на его место тут же привозили другого пахана с другими «жуликами» и «торпедами» (так называется воровское окружение). После утверждения власти новоиспеченного главаря и его друзей помещали вместе со старым паханом и соответственно его друзьями. Как следствие начиналась борьба за власть. Попытки массовых бунтов посредством засылки «маляв» в другие зоны и на этапы пресекались бесповоротно и на корню. После жестокого кровопролития между старым и новым паханом побеждал, по Дарвину, сильнейший, трупы хоронились на кладбище зоны, а в нее по этапу тем временем уже направляли очередного пахана со своими «торпедами»…

Координатор был совершенно уверен: то, что при социализме казалось стопроцентной панацеей, теперь, в начале девяностых годов, выглядело бы как минимум анахронизмом. Официальный курс Горбачева на «гуманизацию общества» и связанные с ней послабления системы уголовных наказаний, равно как и период «дикого капитализма» с пресловутым «первоначальным этапом накопления капитала», не способствовали возвращению к жестким коммунистическим нормам ГУЛАГа, а потому следовало изыскивать новые решения.

Проведение закона о свободном ношении оружия «для необходимой самообороны», как уже предлагалось в Верховном Совете?

В условиях свинцовых мерзостей российской действительности подобное – совершенная дикость: народ начнет стрелять друг друга в очередях и на коммунальных кухнях. К тому же новым законом, если бы он каким-то чудом был принят, воспользуются прежде всего далеко не самые законопослушные граждане.

Коренная реформа Уголовного кодекса, содержание осужденных по американской системе?

Тем более нереально: у государства нет столько денег, да и не предвидится в ближайшем будущем…

Хозяин кабинета, отложив чистый лист бумаги, пружинисто поднялся со своего места, подошел к окну, долго смотрел, как по стеклу беспорядочными траекториями сбегают дождевые капли.

Над центром Москвы зависла низкая грозовая туча, по Лубянской площади, пригибая головы от порывистого ветра, шли редкие прохожие. Им бы его заботы…

Повернувшись спиной к белым больничным занавескам на окнах, он закурил, задумался, покусывая сигаретный фильтр, и вновь его взгляд невольно упал на портрет Дзержинского, висевший над столом.

Да, тогда, в романтические времена кровавого противостояния белых и красных, все было просто: «Губдезертир», расстреливающий без суда и следствия; ЧК, решающая любые вопросы с революционной непосредственностью, по законам военного времени; система заложников – «сто ваших за одного нашего»… Впрочем, считал Координатор, в те времена подобные методы целиком и полностью оправдали себя: бандитизм, захлестнувший РСФСР, был ликвидирован в несколько лет. Теперь же, чтобы посадить откровенного бандита, надо исписать горы бумаги, опросить свидетелей, провести десятки дорогостоящих экспертиз, разрушить хитроумные препоны, выставляемые адвокатами… Но тот же бандит через несколько лет все равно выйдет на свободу условно-досрочно или по амнистии, но уже куда более обозленный, опытный и коварный.

Стряхивая с сигареты пепел, Координатор косился на казенный портрет и невольно поймал себя на мысли: наверное, неплохо было бы и вернуть некоторые методы родного ведомства, по крайней мере, внутри страны. Ведь ни для кого не секрет, что тот же Первый Главупр, занимавшийся преимущественно внешней разведкой, действовал и действует по формуле «цель оправдывает средства». У голубоглазых мальчиков и за границей длинные руки: внезапно наехавшей машиной по стенке размазать, током из неисправной розетки шарахнуть, отравленным зонтиком уколоть, в шахту лифта столкнуть, а то и авиакатастрофу организовать.

Незаконно?

Антиконституционно?

А кто теперь может провести четкую грань между законом и беззаконием? Да и в любом правиле есть исключения, примеров можно привести массу.

Тот же лидер французской Четвертой республики Пуанкаре, которого трудно обвинить в нелюбви к высоким идеалам гуманизма и демократии, однажды распорядился собрать всех парижских уголовников, вывезти их за город и запросто расстрелять.

А драконовские законы, принятые в некоторых латиноамериканских республиках, – пресловутые «эскадроны смерти»?

И относительно свежий пример – Южная Корея. Заместитель Координатора, переведенный к нему из Первого Главупра, некоторое время под видом торгового атташе проработал в Сеуле, и одним из самых сильных впечатлений была очистка столицы от уголовников. Все решилось не просто, а очень просто: Президент Чон Ду Хван, раздраженный медлительностью органов правопорядка и разгулом преступности, отдал категорический приказ: в три дня очистить город от бандитов. Что и было сделано – всех более или менее серьезных южнокорейских паханов развезли по полицейским участкам, после чего незамедлительно расстреляли. Резонанс был оглушительный; эффект получился не столько карательный, сколь назидательный. Во всяком случае, нынешний Сеул по криминогенности – одна из самых благополучных мировых столиц.

Расстрел без суда, а значит, нарушение презумпции невиновности, процессуальных формальностей и прочих конституционных прав?

Но зато сколь блестящим оказался конечный результат! Сколько жизней сберегла эта антигуманная акция, сколько проблем решила!

Наверное, это как раз тот вариант, когда цель оправдывает средства.

Координатор, резко затушив окурок, отошел от окна. Теперь капли, попадающие на оцинкованный подоконник, не успокаивали, а раздражали. Кажется, хозяин кабинета понял, что является единственно правильным выходом. Мысли работали ясно и четко, нужные формулировки возникали сразу же, сами по себе – будто бы на автопилоте. Его охватило такое чувство, которое, наверное, должен испытывать летчик в ту самую секунду, когда тяжелый боевой самолет отрывается от бетонной полосы, а пилот чувствует всем естеством – лечу, лечу, все нормально! Сейчас вот только развернусь на цель, и…

Расслабил узел галстука, налил себе из термоса кофе, поставил перед собой чашечку и, рассеянно размешав серебряной ложечкой сахар, откинулся на спинку кресла. Безусловно – иного резюме, иного рецепта избавления общества от метастаз преступности, кроме грубого хирургического вмешательства, нет и быть не может.

Да, только физическое устранение всех этих воров, паханов и авторитетов – это, пожалуй, единственно правильный путь, единственно действенный способ наведения порядка в стране. Следствия, суды, зоны не решают проблему. Как когда-то сказал Максим Горький – «если враг не сдается, его уничтожают». А то, что враги сдаваться не собираются, более чем очевидно.

Расчистив стол от бумаг и отключив телефоны, Координатор принялся сочинять меморандум на высочайшее имя – документ сочинялся на принятом в этих стенах канцелярском новоязе, но он был уверен, что его поймут правильно.

Заканчивая черновик, хозяин кабинета прошептывал каждое слово, каждое выражение, и слова эти мелкими брызгами падали на финскую мелованную бумагу:

«…оргпреступность серьезно тормозит экономические реформы, более того – самим своим существованием выставляет силовые структуры в частности и государство в целом в крайне невыгодном свете, компрометируя их в условиях гласности в глазах общественности…»

«…в силу известных причин лучшие, опытные кадры КГБ незадействованы или работают не в полную силу…»

«…значительная коррумпированность высшего и среднего звена МВД и большой части прокурорских работников не дает оснований считать, что борьба с оргпреступностью лишь в формальном соответствии с буквой и духом закона принесет весомые результаты…»

«…в условиях резкого перехода экономики страны на рыночные рельсы использование старых методик не может быть оправданно…»

«…учитывая стремительную криминализацию общества в целом и экономики – в частности, принять незамедлительные меры…»

«…общество оказалось неготовым к сложившейся ситуации…»

И – самое главное:

«Кардинально изменить ситуацию может только силовое решение проблемы. Необходимо создать экспериментальную структуру для физической ликвидации наиболее влиятельных лидеров отечественной оргпреступности».

Дописал, несколько раз перечитал вполголоса – вроде бы достаточно убедительно.

Теперь оставалось немногое – отдать черновик в референтуру, на «оформление», после чего, перечитав еще раз и отредактировав наиболее скользкие места (те самые процессуальные формальности вроде «презумпции невиновности»), отдать председателю КГБ…

К концу рабочего дня все было готово – меморандум отредактирован окончательно и отдан в канцелярию председателя, на прочтение. Правда, относительно непосредственных исполнителей возникла небольшая заминка – привлекать для этих целей офицеров из «силовых» Седьмого и Девятого Главков (соответственно – спецназы и охрана членов правительства и ЦК) было более чем проблематично, но Координатор с присущей ему дипломатичностью вывернулся и тут, предложив привлечь проверенных ребят, прошедших Афганистан, или же, используя противоречия в преступной среде, – лиц, по тем или иным причинам отошедших от криминалитета, но в той или иной мере «замазанных» перед законом. Второе представлялось более удобным – «замазанные» легко управляемы, потому что их удобно шантажировать.

Когда за окнами стемнело и над подземным входом в метро «Лубянка» зажглись кроваво-красные, как мясной филей на срезе, буквы «М», хозяин начальственного кабинета, преисполненный ощущением хорошо прожитого дня, вызвал из гаража служебный автомобиль, накинул плащ, но в самый последний момент вновь поставил в видеомагнитофон кассету – ту самую.

Наверное, он помнил ее наизусть – включая цифирьки часов, минут и года в правом нижнем углу. Причаливший к тротуару тяжелый темно-синий «Мерседес», потрепанная зеленая «копейка», автоматный ствол, окровавленные бетонные плиты перед офисом, столб огня над молочной «девяткой»…

– Чем же тогда мы будем отличаться от них? – спросил он себя вслух. Ответ самому себе прозвучал парадоксально: – Да ничем…

Предложение Координатора было принято руководством с некоторыми сомнениями – все-таки теперь не 1919 год с его «красным террором», и действовать подобными кавалерийскими методами как минимум сомнительно. Да и нет ничего тайного, что не становится явным. Утечка информации рано или поздно произойдет, и реакцию общественного мнения, подогреваемого ненавистной прессой и еще более ненавистным телевидением, предугадать нетрудно.

Но все-таки руководство дало согласие – видимо, картина, описанная в меморандуме, действительно оправдывала самые худшие опасения. Так при Главке Координатора появилось отдельное силовое подразделение «С». Правда, появилось пока лишь на бумаге – предстояло решить множество технических проблем: финансирование, материальная база, кадры… Но, как бы то ни было, к середине лета подразделение «С» уже существовало как боевая единица – правда, скорее экспериментальная. Авторитетные аналитики из Пятого («идеологического») Главупра, просчитывающие ситуацию, опытные инструкторы из «семерки», экономисты – подбор кадров давал основания считать, что конечная цель, поставленная перед этим «эскадроном смерти», будет решаться оперативно и грамотно. Координатор занимался детальным подбором исполнителей – эта проблема, одна из самых скользких, должна была разрешиться до конца года.

Но одно дело – решить проблему теоретически, умозрительно, то есть на бумаге. Совсем другое – правильно подобрать кадры, изыскать финансы, решить массу технических моментов, которые при составлении меморандума не представляются серьезными. К тому же в самый разгар создания новой структуры из-за планового сокращения центрального лубянского аппарата сам Координатор вышел в резерв по возрасту.

Как ни странно, но изменение в статусе бывший генерал-майор спецслужб пережил почти безболезненно. В отличие от многочисленных коллег он не впадал в запой, не пытался пустить себе пулю в лоб и не вербовался в «горячие точки».

Основания для спокойствия давали многие вещи – во-первых, наработанные за время службы связи, позволившие заняться относительно серьезным бизнесом. Во-вторых, жизненный опыт: кто-кто, а Координатор прекрасно знал, что он рано или поздно пригодится родному ведомству (правда, возможно, в ином качестве). Ну а в-третьих – и это самое главное! – все нити структуры «С» по-прежнему оставались в его руках. Тайное спецподразделение было его, и только его, детищем; генерал-майор был уверен, что у человека, занявшего его бывший кабинет, вряд ли хватит выдержки, опыта и ума, чтобы вести правильную политику. Да и не поручит ему начальство столь щекотливое задание.

Впрочем, он прекрасно оценивал возможности родной «конторы». В случае активизации структуры «С» она рано или поздно попала бы в поле зрения бывших коллег – а потому следовало найти компромисс.

Координатор, скрытый честолюбец и опытный интриган, не мог не понять очевидного: теперь, в начале девяностых, принадлежность к органам уже не давала той безусловной власти, как несколько лет назад. Причастность к высшим государственным интересам и идеология отошли на задний план; теперь в Москве, да, пожалуй, и во всей России, все решали прежде всего деньги.

Структура «С», выведенная с Лубянки, никоим образом не соотносилась с государством и, естественно, никак не подкармливалась, а это значит, что ей рано или поздно пришлось бы функционировать на самофинансировании, добывая для себя средства к существованию.

Выход, который напрашивался сам собой, был найден быстро: Координатор зарегистрировал (естественно, на подставное лицо) охранную фирму, под вывеску которой в короткий срок собрал бывших коллег. Нынешние коллеги помогли с льготами по налогам. Это решало проблему существования «С», но лишь частично, разве что в плане легализации.

Взвесив «за» и «против», бывший руководитель спецслужб дошел до очевидного: ликвидация всех этих паханов, воров и авторитетов ради самого факта ликвидации, то есть акта неотвратимого, но справедливого возмездия (как и было задумано первоначально), – предприятие как минимум глупое и наивное. Теперь, в эпоху «дикого» капитализма, ликвидация оправданна лишь в том случае, если деньги криминалитета переходят к законной власти.

А какая власть в нынешней России законная, об этом Координатору можно было и не говорить: сам ее более двадцати пяти лет утверждал и защищал. Уж наверняка не та, которая красуется по телевизору. Умные люди никогда не светятся – утверждение настолько очевидное, что не требует доказательств.

С такими мыслями он отправился на родную Лубянку, записался на прием к высокому начальству – аудиенция была дана, и резервный генерал беседовал с действующим часа четыре.

Координатор вышел из высокого кабинета усталый, но довольный и улыбающийся – хозяин проводил его до дверей, улыбаясь в ответ, – по этим улыбкам можно было догадаться, что они обо всем договорились.

Или почти обо всем.

Отослав за какой-то надобностью секретаря, лубянский начальник спросил хитро:

– А вы не боитесь, что идея имеет свою изнанку?

– Какую именно? – спросил посетитель, примерно понимая, какой вопрос теперь последует; он уже был внутренне готов к нему.

– Эта структура, которую вы задумали еще в свою бытность тут… противозаконна и антиконституционна. Вы ведь сами понимаете.

Собеседник кивнул:

– Естественно.

– Но противозаконность действий порождает естественную вседозволенность руководства и исполнителей. Сокрытие информации ведет к тотальному государственному беспределу – последнее куда хуже беспредела бандитского, – наконец сформулировал хозяин. – Чем же тогда вы будете отличаться от какой-нибудь люберецкой или, скажем, солнцевской преступной группировки?

– Ничем, или – почти ничем. Цель оправдывает средства, а из двух зол, как известно, выбирают меньшее. А потом, деньги ведь не пахнут, – резервный генерал спецслужб был убежден, что афоризмы, особенно если они связаны логически, всегда действуют убедительно.

Пожалуй, последний афоризм прозвучал наиболее веско – Координатор уже знал, что теперь, в начале девяностых, он актуален не только для коммерческих, но и для лубянских структур…

Глава 2

Небольшой город Курган – неприметная точка на огромной желто-зеленой евразийской карте России, в черно-синем переплетении артерий автомобильных и железных дорог – почти ничем не примечателен. Грязно-синяя вена реки Тобол, темные трубы отравляющих воздух заводов, геометрически-правильные железобетонные коробки пролетарских микрорайонов по окраинам, редкие автобусные остановки, как мухами, облепленные по утрам спешащим на родные заводы похмельным рабочим классом.

Не город – областной центр, административная единица. Подобных в России десятки, и все, как один, неуловимо похожи друг на друга.

И уж если, не дай бог, доведется тут родиться и жить, то вряд ли можно рассчитывать в дальнейшем на что-то путное. В таком городе, как правило, не живут – существуют.

В тоске забранного в бетон пространства жизненный сценарий предопределен на много лет вперед: школа, ПТУ, заарканивание дешевых, вульгарно накрашенных телок на дискотеках, армия, женитьба, завод по производству чего-то важного для страны, но по большому счету ненужного, праздники – баньки по субботам, бытовые пьянки с приятелями и соседями по воскресеньям, как-то незаметно перерастающие в бытовые драки с жестоким кровопролитием…

Тут, в провинциальных областных центрах, люди живут не мыслями и чувствами, а инстинктами, по большей части темными и непредсказуемыми. И, наверное, именно потому в таких городках милиция лютует, как нигде. Может быть, и справедливо: если бы не подсознательный страх перед ментами, если бы не угроза наказания, вся эта дикая орава вечно пьяных бывших пэтэушников, полных нереализованной силы молодых пролетариев, как саранча, разбрелась бы из своих малосемеек, общаг и времянок, насилуя, грабя и сжигая все, что ни попадется, на своем пути.

Короче – снедаемое темными и непредсказуемыми страстями огромное, трудноуправляемое человеческое стадо, которое надо держать в жесткой узде, не боясь перебрать. И потому именно правоохранительные органы в лице ментовки и прокуратуры – поводыри, пастухи и воспитатели одновременно, руководящая, направляющая и карающая сила; само богатство определений говорит о серьезности проблемы.

Наверное, именно о карающей функции правоохранительных органов и думала погожим весенним утром женщина-следователь городской прокуратуры Кургана, допрашивая невысокого молодого человека.

Она была подчеркнуто деловита, грубовата и показательно строга – качества, вполне подходящие для человека этой совсем неженской должности. Профессиональный цинизм и план по раскрываемости преступности быстро приучают плевать на человеческие судьбы. На ней была синяя юбка, чем-то неуловимо напоминающая униформу, строгая белая блузка. На столе – служебные бумаги, телефон черного эбонита, папка с тесемками. Выражение лица – бездушное и безучастное – как нельзя более подходило к казенному слову «прокуратура». Наверняка это на вид бесполое существо и внешность свою получило из казны вместе с папкой, телефоном и этим маленьким кабинетом.

А вот допрашиваемый, наоборот, выглядел спокойным, держался вежливо и рассудительно: так может смотреться человек, уверенный в себе. Немного оттопыренные уши, короткая стрижка темных волос, рельефные мускулы качка, хорошо угадываемые под курткой, – классический курганский типаж. Он почти не выказывал волнения, и лишь глаза иногда беспокойно бегали, не в силах задержаться на чем-то одном.

– Итак, с заявлением потерпевшей вы уже ознакомлены, – произнесла следователь, глядя на допрашиваемого так, словно бы он был мелкой деталью интерьера. – Вы признаете факт изнасилования?

Подследственный передернул плечами.

– Нет.

– Но ведь факт интимной близости – признаете?

– Естественно, – спокойно согласился молодой человек. И тут же добавил поспешно: – Но это было давно… Чуть меньше года назад и по обоюдному согласию. Я уже и забыл…

– Но в заявлении потерпевшей указано, что в отношении ее было применено насилие. – Несомненно, следователь прокуратуры не верила молодому человеку – то ли исходя из женской солидарности с потерпевшей, то ли из профессиональных соображений. – А год назад или вчера… Давности по данной статье не существует.

– Товарищ следователь, я ведь сам в милиции служил, – казалось, молодого человека было трудно смутить. – Это явная подставка. Где свидетельские показания? Где данные медицинского освидетельствования? Почему я узнаю обо всем этом только теперь?

– Значит, факта изнасилования вы не признаете. – Не принимая контраргументы, следователь взглянула на часы: она явно куда-то торопилась. – Хорошо. А как вы объясните, что, кроме этого, на вас поступило еще три заявления и по той же статье?

– Разрешите взглянуть, – молодой человек недоверчиво поджал губы.

Лицо хозяйки кабинета приобрело сонное выражение:

– Прошу.

Серая бумага, катящиеся круглые буквы – по всему видно, под диктовку писалось.

«…Познакомились с ним в парке, спустя полчаса он предложил мне вступить в интимную близость. Когда я отказала, ко мне было применено грубое насилие… Половая близость в извращенной форме…»

Подследственный категорично отодвинул бумаги:

– Вранье. Таких не знаю.

– Да только они вас откуда-то знают, – бумаги профессионально быстро исчезли в папке с веревочными тесемками. – Значит, вы отказываетесь?

– Да.

– А как же со свидетельскими показаниями? Кстати, вот и они.

Впрочем, свидетельские показания, явно сфабрикованные так же, как и заявления «потерпевших», можно было и не читать. Стало очевидно – если уж его, пока еще подследственного, хотят посадить по одиозной 117-й статье, то посадят наверняка.

И надо же – целых четыре изнасилования… Хорошо еще, что не всех одновременно.

Хозяйка кабинета вновь посмотрела на часы, заерзала и, раскрыв папку, произнесла:

– Следствию необходимо еще раз уточнить анкетные данные.

– Хорошо, – молодой человек взглянул на нее с явной ненавистью.

– Фамилия?

– Солоник.

– Имя-отчество?

– Александр Сергеевич.

Дешевая ученическая авторучка следователя что-то пометила в папке.

– Значит, после окончания школы поступили в техникум, призвались, проходили службу в Группе Советских войск в Германии, потом перевелись в техникуме на заочное отделение, работали в милиции, получили направление в Горьковскую высшую школу милиции, откуда вас отчислили за аморальное поведение… Затем – автоколонна, служба во вневедомственной охране, после увольнения работа на спецкомбинате. Все правильно? – говорившая взглянула не на собеседника, а поверх его головы.

– Да, – анкетные данные уточнялись в который уже раз.

– Вот и хорошо. Гражданин Солоник, – следователь поднялась более поспешно, чем требовалось, – вопросов к вам больше нет, вы свободны.

– Простите, а как же очная ставка? Как же медицинское освидетельствование? Откуда вообще эти три взялись? – забеспокоился тот, кого только что назвали гражданином Солоником. – Я ведь сам в милиции служил, знаю, что такое закон.

– Не учите прокуратуру вести следствие, – отрезала хозяйка кабинета. – А то, что вы служили в органах внутренних дел, мы учли. По такому обвинению вас вполне могли поместить в изолятор временного содержания, взамен взята подписка о невыезде. Все, свободны. На суд явитесь по повестке, в противном случае будете подвергнуты насильственному приводу.

И равнодушно отвернулась, давая понять, что беседа завершена.

Подследственный вздохнул, пробормотал нечто невнятное и вышел из кабинета.

Он двинулся по устланному потертой ковровой дорожкой коридору, мимо дверей служебных кабинетов с картонными табличками, вдоль облупленных стен, в густом запахе слежавшихся бумаг, пыли, плесени, сырости и еще чего-то нежилого, какой обычно бывает лишь в присутственных местах…

Вышел из подъезда, с удовольствием вдыхая свежий воздух, осмотрелся…

– А-а-а, Солоник? – неожиданно услышал он над самым ухом.

Молодой человек обернулся – прямо на него шел невысокий чернявый мужчина. Выбритые до синевы щеки, короткая прическа, маленькие, глубоко посаженные глазки… Несмотря на штатскую одежду, можно было с полной уверенностью сказать: это – ментовский оперативник.

Опер смотрел на молодого человека снисходительно, с явным превосходством.

– Ну как дела? – спросил он, закуривая.

Резкий дым дешевой «Примы» ударил в ноздри, и посетитель прокуратуры брезгливо поморщился.

– А тебе какое дело?

– Мог бы помочь… Может быть, договоримся?

– А пошел ты в жопу, пидар дешевый, – душевно посоветовал молодой человек.

Наверняка за свою многотрудную службу мусорскому оперу доводилось выслушивать в свой адрес и не такие пожелания, даже не единожды на дню, и потому он не обиделся: видимо, привык за годы службы.

А потому, выдохнув в лицо молодого человека табачный дым, он лишь ухмыльнулся.

– Зря ты так… Ничего, когда тебя на зоне блатные в очко трахнут, вспомнишь, как меня в эту самую жопу посылал…

Нет ничего печальней, чем несоответствие возможностей и желаний, особенно если желания берут верх.

Устремления, цели, смелые планы на будущее – что может быть естественней, если тебе чуть больше двадцати, а ты только что дембельнулся из армии и уверен в себе, если у тебя есть на то все основания?

Горизонты кажутся безграничными, небо над головой – безоблачным и чистым. Рисуешь мысленные перспективы все смелей и смелей и видишь себя где-то далеко отсюда с карманами, полными коричневых хрустящих сторублевок, разъезжающим по столичным бульварам на приличной тачке в окружении доступных и красивых женщин, сильным и всемогущим…

А о чем еще мечтать в Кургане?

Впрочем, жизнь в затхлой провинции, где распитие «Портвейна-72», культпоходы в «стекляшку» с непременно победной дракой кажутся пределом возможного, не способствует иному пониманию ценностей бытия.

И, естественно, Саша Солоник – плоть от плоти курганский – не являл собой исключение.

Единственный ребенок в семье железнодорожника и медсестры, казалось, ничем не выделялся среди сверстников. Обыкновенная, без всяких «уклонов», средняя школа, армейская служба в братской ГДР, техникум, где Саша учился без особого рвения и энтузиазма, служба в милиции…

В ментовку он попал скорей по инерции, нежели по осознанному желанию: купился на дешевую романтику в духе популярного советского сериала «Следствие ведут знатоки»: служение законности и порядку, эдакое мушкетерское братство, где один за всех, а все за одного… Впрочем, романтики в нелегкой милицейской службе не удалось бы найти и саперу с миноискателем и собакой, разве что создателям заказанных щелоковским МВД телесериалов: это новый сотрудник понял меньше чем через месяц. Свободное время короталось в пьянках, за игрой в подкидного дурачка, перемежающейся рассказами о постельных победах над местными девицами – по большей части мнимых. В ментовке царил грубый мат, чинопочитание, подозрительность, тихое стукачество друг на друга, исподволь поощряемое начальством, и до обидного не наблюдалось какого-либо благородства, подвигов и хитроумных расследований в духе майора Томина и капитана Знаменского.

Мусора ненавидят народ, и народ справедливо платит им тем же: человек в погонах так или иначе вступает в сделку с собственной совестью, и это очевидно для всех. И слышать за собственной спиной шипение – вон пидар, мусор вонючий – нелегкий, но справедливый крест.

Но человек – существо приспособляемое, даже если он в ментовской форме. И если естественная энергия не может быть направлена в нормальное русло (карьера, обогащение, власть), то она находит иные выходы. Как говорится, «вода дырочку найдет». Нашел такую отдушину и сержант МВД Александр Солоник: бабы. Впрочем, в его возрасте выход более чем естественный.

Баб у него было много – счет шел на десятки, если не на сотни. Курганские телки, молодые и красивые, в основном непритязательны и, как следствие, не в пример московским – сравнительно дешевы. Аксиома: если женщина не ценит себя, ее всегда можно купить, главное – угадать с ценой. А цена в условиях развитого социализма в русской провинции была стандартной: накрыть «поляну», выставить бухло позабористей, чего-нибудь наплести о любви, женской красоте и чувствах, намекнуть, что эта встреча с «поляной» и бухлом не последняя, после чего со спокойной совестью совокуплять собственные органы с органами означенной телки до полного изнеможения.

Покупались, как правило, все или почти все – наверное, с тех пор Саша и относился к ним как к глупым продажным животным, которых жестоко презирал, но без которых тем не менее обойтись не мог.

Жизнь текла своим чередом: дежурства в родной ментовке сменялись выходными, одни телки – другими, составлялись рапорты, выносились благодарности и порицания начальства…

Женился, родился сын, затем, как водится, развод, вновь женитьба, еще один ребенок…

Да, жизнь шла по накатанной колее, и молодой сотрудник МВД, конечно же, не знал, какие тучи сгущаются над его головой.

Все началось с поступления в Горьковскую высшую школу милиции. Не то чтобы Саша рвался стать офицером – просто осточертела однообразная жизнь в затхлой провинции. А Горький хотя и не столица, но все-таки большой и относительно культурный город, в котором, кроме всего прочего, можно было всецело предаться единственной страсти – женщинам, благо поблизости ни начальства, ни семьи.

Нижегородки выглядели куда более свежо и незатраханно, чем порядком поднадоевшие курганки, к тому же были куда менее закомплексованны. Короче говоря, едва прибыв на новое место, молодой курсант с головой окунулся в омут непритязательных плотских удовольствий. Постель еще не успевала остыть от предыдущей б…и, а в прихожей уже раздевалась следующая. Телки менялись с регулярностью выходящих с завода ГАЗ новеньких двадцать четвертых «Волг», и все это не могло не стать достоянием начальства.

Был вызов в высокий кабинет, состоялся неизбежно тяжелый разговор.

«Тут слухи пошли, что ты женщин без меры трахаешь», – неприязненно глядя на курганца, молвил пожилой начальник, который в силу возраста и темперамента наверняка не мог похвастаться ничем подобным.

«А что мне – онанизмом заниматься или мужиков трахать? – реакция молодого курсанта была естественной и легко предсказуемой. – Я здоровый мужчина, и с половой ориентацией у меня все в порядке…»

Безусловно, Солоник был по-своему прав, но прав оказался и начальник специфического учебного заведения: все-таки будущий офицер советской милиции должен блюсти моральный облик.

«Вот и хорошо, – сказал он, – если так нравится, трахайся у себя в Кургане».

Пришлось возвращаться на родину. Естественно, моральный разложенец вынужден был уйти из милиции – тем более что курганское начальство в ответ на «свинью» отправило в Горький рапорт: такой-то в органах внутренних дел больше не работает.

Но крест на милицейской службе тем не менее поставлен не был. После недолгой работы в автоколонне Солонику вновь предложили надеть погоны, на этот раз во вневедомственной охране.

Служил он в этой структуре, которую наряду с ГАИ не любят сами менты, недолго: вновь залет, и вновь из-за телок.

Так уж получилось, что он с двумя сослуживцами после дежурства привез на «хату» второпях прихваченную барышню, молоденькую продавщицу из универмага. Поставленная «поляна» и количество уже выпитого бухла, по их мнению, должны были склонить непритязательную работницу прилавка к групповым утехам. Однако то ли барышня попалась слишком щепетильная, то ли опыта у нее недоставало, то ли бухла в нее влили недостаточно – короче говоря, она заявила, что даст, конечно же, всем, но лишь по очереди, потому как очень застенчивая.

Менты и сам Солоник, на квартире которого и планировалась незамысловатая оргия, попытались было успокоить девушку, но телка попалась какая-то нестандартная – закатила истерику со слезами и соплями, швырнула в окно тяжелую хрустальную вазу. Вышло очень некрасиво: скандал, соседи, всеобщее внимание. Продавщицу пришлось отпустить с миром. Но неблагодарная барышня, забыв и о поставленном бухле, и о накрытом в подсобке столе, накатала на Солоника грамотную «свинью» начальству – как на организатора и вдохновителя сексуальных домогательств, равно и хозяина квартиры (притона). Сашу с треском погнали из органов – теперь уж навсегда.

Так Солоник очутился на городском кладбище – могильщиком. Наверное, в такой перемене был скрытый смысл, непостижимая пока ирония: человек, который по долгу службы должен был защищать жизнь сограждан, теперь законно наживался на их смерти.

Давно прошли те времена, когда покосившиеся кресты, печальные надгробия да остроконечные ограды, когда все эти ритуальные веночки, виньеточки, розочки, клумбочки и эпитафии «Помним, любим, скорбим» услужливо вызывали в памяти проникновенно печальные поэтические строки, или кладбищенские элегии. Ассоциация с принцем Гамлетом, держащим в руке человеческий череп, равно и похоронная атрибутика наводили на философские мысли о бренности человека и суете сует. Современное кладбище в условиях развитого социализма стало одним из немногих относительно легальных способов обогащения. И потому российский пролетарий, рывший могилы, был далек от классического шекспировского могильщика, всем своим видом напоминающий, что ему обязательно следует дать на водку. Эпоха научно-технической революции скорректировала образ работника кирки и лопаты: рабочий «Спецкомбината» или «Бюро ритуальных услуг» еще в середине восьмидесятых был человеком небедным. Разъезжал по городу на престижной модели «Жигулей» и каждое лето отдыхал в Болгарии или Чехословакии. Он хорошо знал, сколько стоит рытье могилы зимой, сколько можно содрать с родственников за срочность, сколько заломить за престижный участок. И с ним не принято было торговаться.

Ну а глубокую скорбь, которая должна непременно присутствовать в этом печальном ритуальном действе, с избытком поставляли клиенты.

Перемена статуса радовала: незаметно появились деньги, купил машину – пусть подержанная, но все-таки своя. Телки, как известно, клюют на мужчину с автотранспортом: наверняка именно этот фактор оказался решающим. Казалось, теперешним положением надо дорожить, не допуская очередных скандалов. Но человеческая природа, стремящаяся к удовольствиям, несовершенна, а непредусмотрительность, помноженная на молодость, под стать ей; относительно легкие деньги кружили голову…

Новый рабочий «Спецкомбината» никогда не замечал за собой склонности к философским абстракциям и обобщениям, но на курганском кладбище неожиданно для себя вывел две вещи – простых, как кирка, и непритязательных, как самый дешевый гроб: во-первых, смерть, какая бы она ни была, стоит денег. Странно, но часто куда больших, чем сама жизнь. А во-вторых – и это самое главное! – Солоник всем своим естеством понял: все, что его окружает, делится лишь на «них» и на него самого. «Они» – это все остальные, а «он» – это он. А коль жизнь дается один раз, то для того, чтобы прожить ее, не стыдясь за бесцельно прожитые годы, надо использовать любого и каждого в интересах собственной выгоды, но только так, чтобы они этого по возможности не замечали.

А под «собственной выгодой» Саша понимал лишь одно: то, что приносит ему удовольствия.

По – прежнему удовольствие приносили телки. Тогда он еще не знал, что умение внушать страх, например, или полная, безграничная власть над человеком способны также доставить ни с чем не сравнимое удовольствие.

Солоник подсознательно стремился к равновесию – между возможностями и желаниями. Правда, равновесие это оказалось шатким и хрупким…

Бабы менялись чаще, чем катафалки на кладбище, хотя и катафалков тоже было немало. Жизнь казалась спокойной, лишенной опасностей, но это только казалось.

Первый звонок прозвенел через несколько месяцев, но Солоник не придал ему никакого значения.

Несостоявшийся офицер милиции аккуратно по два раза в неделю ходил тренироваться в зал местного спортобщества: выпивал он редко, никогда не курил, постоянно следил за собой. Однажды после тренировки к нему подошел невысокий черноволосый мужчинка с круглой женской задницей и невыразительными, словно булыжники, глазами и отвел в забитую старым инвентарем подсобку. Он представился милицейским опером, старшим лейтенантом Владимиром Ивановичем Пантелеевым. После чего развязно предложил стать внештатным сотрудником милиции, иначе говоря – стукачом.

– Для тебя, бывшего сотрудника МВД, это большое доверие, – морщась от острого запаха пота, исходившего от бывшего коллеги, произнес мусор и, даже не дождавшись согласия, продолжил: – К нам в ГОВД поступил сигнал о нарушениях финансовой дисциплины на вашем «Спецкомбинате». Так вот, твоя задача…

– А пошел ты в жопу, говнюк, – лаконично порекомендовал Солоник. – С ментовкой я давно уже завязал, так что ты, пидар, сам в дерьме копайся, если нравится…

Названный пидаром мусор Пантелеев подумал было впасть в амбицию, но, скользнув взглядом по рельефным бицепсам собеседника, решил этого не делать; во всяком случае – здесь и пока.

– Ну как хочешь, – с нехорошей улыбкой, кривившей нижнюю половину его рта, ответил мент. – Смотри, чтобы у тебя неприятностей не было…

Правильно говорят – если неприятности должны произойти, то они произойдут обязательно; тем более если их сулит милицейский опер.

Так оно и случилось…

Как-то с приятелем они отправились в парк культуры и отдыха – общепризнанное место съема телок. Ждать долго не пришлось – прихватили двух первых подвернувшихся, недорогих, но душевных и, что главное, – вызывающе сексапильных. Телки были согласны на все и в первый же вечер. Бывший мент и его компаньон, профессионально оценив их свежесть и дешевизну, усадили девчонок в «жигуль» и повезли в однокомнатную квартиру богатого могилокопателя.

В соответствии с местными канонами холостяцкого гостеприимства была выставлена «поляна», девушки были грамотно напоены и полюбовно разделены. Приятель уединился с той, что назвалась Таней, Саше досталась Катя.

То ли Катя чем-то понравилась ему, то ли девушка, кроме банального траханья, хотела чего-то иного, романтически возвышенного, но так или иначе исподволь приворожила к себе молодого человека. На этот раз Солоник изменил собственным принципам – Катя превратилась в стационарную спермовыжималку, эдакую «скорую помощь»: вариант, вполне подходящий при переизбытке в организме органического белка.

Естественно, она не была у него единственной – по мнению Солоника, ничто так не губит современного мужчину, как пошлое постоянство.

Ну а потом прозвучали сакраментальные слова: «Я тебя люблю, давай жить вместе…» Слова эти были произнесены Катей, что вполне естественно для девушки, осознавшей необходимость замужества по перезрелости.

Саша, разомлев до полной потери бдительности, сперва вроде бы и согласился «жить вместе», но потом, осознав бесперспективность третьего брака, справедливо послал наглую б…ь куда подальше. Она обиделась, но перечить не стала. Впрочем, девушка Катя недолго скучала в одиночестве – высокий, статный участковый милиционер, из тех, о которых провинциальные девушки уважительно говорят «положительный мужчина», грамотно снятый ею в том же парке, составил Кате достойную пару.

Искренне пожелав молодым тихого супружеского счастья, совета да любви, Саша со вздохом принялся за ее подругу Таню – ту самую, которую они подсняли вместе с Катей и которую трахал его приятель.

Таня оказалась полной дурой – что, впрочем, неудивительно для девушки, регулярно выходящей по вечерам на промысел в парк культуры и отдыха. После первого же сеанса она сообщила о произошедшем лучшей подруге, заодно поинтересовавшись ее ощущениями, чтобы сравнить с собственными. Катя растерянно сопела в трубку, и Таня, приняв ее молчание за одобрение, похвасталась, что под этим невысоким пацаном она кончает по десять раз на день и что он удовлетворяет ее полностью – не то что Катин муж. Ко всему прочему она, вдохновляясь собственным враньем, естественно, присовокупила, что уже подала с Сашей заявление в загс и приглашает на свадьбу.

В Кате закипела дикая слепящая ярость – желание отомстить мужчине, который нагло ее бросил, не женившись, оказалось сильней репутации «порядочной замужней женщины»: нет ничего страшней, чем советская б…ь, которой предпочли ее лучшую подругу.

Спустя несколько дней в городскую прокуратуру было подано заявление об изнасиловании, и ничего не подозревавший Солоник с удивлением получил повестку явиться для дачи показаний «в качестве обвиняемого».

И вот теперь, погожим весенним днем, этот самый опер вновь как бы невзначай встретился с несостоявшимся стукачом: по ехидно-торжествующему выражению глаз было очевидно, кто стоял за этой повесткой.

«Когда тебя на зоне блатные в очко трахнут, вспомнишь, как меня в эту самую жопу посылал», – безусловно, профессионал Пантелеев знал, что говорил.

Несомненно, и те три заявления от «изнасилованных», и «свидетельские показания» представляли собой профессионально организованную мусорскую подставу. А Катя послужила лишь катализатором…

Ржавый механизм советского правосудия со скрежетом провернулся, валы медленно завращались, колесики застучали, и теперь, казалось, ничто не могло этот механизм остановить…

Суд над Александром Солоником скорее напоминал работу заводского конвейера, нежели акт торжества правосудия. Саша явился по повестке, переговорил с адвокатом, сел на вытертую до зеркального блеска скамью, выслушал все пункты обвинения. В полупустом зале – несколько близких приятелей, бывшая жена, вторая по счету, старики-родители – слушают судью, прокурора и защиту, вертят головами, ничего не понимая…

Судья – толстая, дебелая баба с маленькими сонными глазками, острыми зубками и круглыми щеками, чем-то неуловимо похожая на хомячка, – задает вопросы, один другого глупей.

Хочешь – отвечай, хочешь – не отвечай, все равно вина твоя для всех уже доказана. Алиби у него не было – какое алиби год спустя? Да разве он и припомнит, что делал вечером в конкретное время конкретного дня?

Классическая подстава…

Зато у следователя прокуратуры непоколебимая убежденность в его вине, а главный козырь – свидетельница Катя с ее нелепыми показаниями; злопамятная б…ь надолго затаила обиду на несостоявшегося мужа.

И пусть адвокат настаивает на возвращении дела на доследование, пусть ссылается на грубое нарушение процессуальных норм, общую размытость обвинения и явную сфабрикованность всех свидетельских показаний – ввиду «внутреннего убеждения» доводы защиты кажутся судье несущественными.

Когда наконец все формальности были соблюдены, судья, поправив то и дело сползавшие с переносицы очки в грубой металлической оправе, дежурно спросила:

– Подсудимый Александр Сергеевич Солоник, вы признаете себя виновным?

– Нет, – твердо ответил тот.

Больше его расспрашивать не стали: а чего спрашивать, и так все ясно…

Судьи, посовещавшись для приличия минут пятнадцать, вернулись в зал, уселись, переглянулись и «именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики» приговорили Солоника Александра Сергеевича к восьми годам лишения свободы с отбыванием срока наказания в колонии усиленного режима.

– С изменением меры пресечения… Взятие под стражу в зале суда, – закончила тетка-судья, заодно напомнив о возможном обжаловании.

Сперва он даже не поверил: неужто это о нем? Ему – восемь лет? Его – под стражу?

– За что? – в зале завис естественный вопрос, но судья даже не вздрогнула – теперь перед ней был уже не свободный гражданин, хотя и подследственный, а зэк – то есть и не человек вовсе.

– Сука ты… – сдавленно прошипел осужденный в адрес судьи, медленно осознавая услышанное. – Я и тебя, гадина, трахнул бы во все дыры, будь ты помоложе, посвежей и не такой уродливой…

– Прошу занести это в протокол как угрозу, – мгновенно отреагировала судья и, казалось, тут же забыла о человеке, которого она только что обрекла на восемь лет за колючей проволокой.

Да, все было бесполезно – без пяти минут зэк Александр Солоник отчетливо понял это, едва взглянул на конвой. Вот сейчас на его запястьях щелкнут стальные наручники, выведут его в коридор, затем – во дворик, где наверняка ждет машина-автозак, именуемая в просторечии «блондинкой». А затем – городской следственный изолятор, где его, бывшего мента, осужденного к тому же по такой нехорошей статье, ничего хорошего не ожидает.

А от желанной свободы его, молодого и уверенного в себе, отделяют всего только несколько шагов.

Мысли работали на удивление четко, и единственно правильное решение пришло мгновенно: бежать! Прямо отсюда, из зала горсуда…

Безразлично-усталый конвой уже приближался к нему. Вот, сейчас…

– Простите, я могу попрощаться с женой? – прошептал осужденный, соображая, что делать дальше.

– Чего уж, прощайся, только быстро, – передернул плечами бывший коллега-мусор и посмотрел на осужденного не без сожаления.

Поцеловал все еще ничего не понимающую бывшую жену, скосил взгляд на сержанта – «рекс» – конвоир выглядел спокойным и безмятежным.

– Ну все, хватит, давай на коридор, – Солоник ощутил на своем плече руку мента и понял – пора!

Сашу, как он и предполагал, вывели в коридор – осужденный сразу же подметил, что народу там немного. Это хорошо – вряд ли найдется энтузиаст из публики, который попытается его задержать.

Сейчас, еще один шаг, еще…

Потом он много раз пытался восстановить тот побег в деталях, но не получалось. Мысли путались, последовательность событий мешалась. Запомнились лишь фрагменты: будто яркие вспышки света выхватывали из черных провалов памяти то один, то другой.

В коридоре нарочито-рассеянно оценил ситуацию, присел на корточки, сделав вид, что хочет завязать шнурок ботинка. «Рексы» даже не насторожились.

Резкий удар в солнечное сплетение ближайшему – тот согнулся, точно дешевый перочинный ножик. Следующий удар пришелся точно в кадык – второй конвойный отключился мгновенно.

А дальше – резкий рывок к дверному проему, сухой треск открываемой двери, задние дворы, какие-то закоулки частного сектора, гаражи, заборы, безлюдные улочки… Спустя каких-то десять минут осужденный на восемь лет лишения свободы был уже далеко от здания городского суда…

Глава 3

Правильно говорят: «Имеем – не ценим, потеряем – плачем».

Всего лишь несколько дней назад он, Александр Солоник, имел все, что следовало ценить: собственную квартиру, машину, деньги, хорошо оплачиваемую работу, а главное – возможность соотнести возможности и потребности.

Теперь ничего этого нет.

Он – никто, он – осужденный на восемь лет, находящийся к тому же во всесоюзном розыске. Прошлая жизнь перечеркнута начисто, настоящее тревожно, будущее туманно, и никто не может сказать, что будет с ним, беглецом, завтра или даже сегодня…

Человек, находящийся в розыске, разительно отличается от человека свободного. Вроде бы и он пока еще свободен, но тень тюремной решетки незримо лежит на его лице. Такой человек старается не попадаться на глаза ментам, избегает людных мест, где проверяют документы и где его могут невзначай опознать, такой человек не может предаваться маленьким радостям жизни. В конце концов, такой человек вынужден тщательно «шифроваться», соблюдая основы конспирации, – забыть собственные фамилию-имя-отчество, телефоны друзей и родных, вынужден изменить привычки и наклонности. Улыбка становится напряженной, движения – осторожными, а взгляд – жестким, цепким и подозрительным.

Психика расшатывается быстро, и начинаешь подозревать всех, кто рядом и кого рядом нет. Волей-неволей закрадываются в голову мысли: а ведь нельзя же скрываться так всю жизнь, рано или поздно мусора накроют… Банальная фраза «сколь веревочке ни виться, а конец все равно будет» тем не менее справедлива: немало есть случаев, когда находящийся в розыске добровольно сдавался – мол, вяжите, менты поганые, сил нет больше прятаться.

Человек, находящийся в розыске, быстро начинает понимать жизнь и ее ценности, главная из которых – личная свобода.

Тогда, после дерзкого побега из здания городского суда, без пяти минут зэк Солоник понял: теперь у него начнется совершенно другая жизнь.

И она, естественно, началась…

Местное ГОВД буквально встало на уши: подобного Курган еще не знал за всю свою историю. Начальник охраны был строго наказан, но легче от этого не стало – поймать беглеца по горячим следам не получилось.

Поиски велись по всем правилам специально разработанной для таких случаев операции «Перехват» – вооруженные засады у родных и друзей, санкционированное прокуратурой прослушивание их телефонов, патрули в штатском на людных улицах, железнодорожном вокзале и в аэропорту, кордоны на въездах-выездах из города, ориентировки на стендах «Их разыскивает милиция».

Но все было тщетно: беглец нигде не объявлялся – как сквозь землю провалился. Начальник местного управления МВД лютовал, сулил немыслимые кары старшим офицерам; те в свою очередь срывали злость на подчиненных, но результаты по-прежнему не утешали. Задержали, правда, нескольких подозрительных, по приметам отдаленно напоминавших беглеца, но их, к сожалению, пришлось отпустить, хотя начальники курганских РОВД клятвенно заверяли генерала, начальника управления, что спустя час после соответствующей обработки каждый из них с готовностью признавался в том, что он и есть тот самый Александр Солоник…

Иссиня-черное майское небо с крупными мохнатыми звездами низко нависло над пустынной трассой. Где-то совсем низко, над самой головой сверкали огненно-голубые предгрозовые зарницы, и отсветы их причудливыми тенями ложились на унылое, ровное шоссе.

Машин почти не было: лишь изредка где-то далеко слышался низкий, расплывчатый шум автомобильного двигателя, гулко разносившийся по дороге, и только спустя некоторое время на трассу из непроницаемо-чернильной темноты выплывал тяжелый «КамАЗ» с крытой фурой, унося с собой кроваво-красные огоньки габаритных огней.

Невысокий, коротко стриженный мужчина упорно шел вдоль ночного шоссе Курган – Тюмень. Едва заслышав позади шум мотора, он всякий раз быстро, но без суеты сворачивал в сторону, чтобы не привлекать внимания: одинокий путник, бредущий далеко за полночь в пятидесяти километрах от города, не может не вызвать подозрений.

Мелькнул полустертый дорожный указатель «Памятное – 14 км», и путник, заметив впереди тусклый свет фар большегрузных автомобилей, стоявших на обочине, остановился. Чтобы не быть замеченным, отошел в сторону, напряженно вглядываясь вперед.

Пока все шло по плану – так, как Саша Солоник и рассчитывал.

А план был прост – после побега из здания суда следовало как можно быстрей исчезнуть из города, ставшего для него мышеловкой. Ловушка не успела захлопнуться – ему удалось-таки в последний момент выбраться из Кургана пешком. Уже за городом дождался захода солнца в полуразрушенном станционном домике, далее двинулся налегке: голосовать, просить подвезти означало бы подвергать себя ненужной опасности.

Нервы взвинчены до последнего – прежде всего из-за осознания собственной беспомощности. Зверь, уходящий от егерей, и то был бы куда в более выгодном положении. У зверя – зубы, клыки, когти, а у него даже перочинного ножика с собой нет. Кто же знал тогда, перед судом, что все сложится так жутко и неправдоподобно…

Беглец взглянул на часы – фосфоресцирующие стрелки «Командирских» показывали десять минут третьего. Идти до Тюмени пешком более ста пятидесяти километров – чистое безумие.

Надо искать выход.

Саша прищурился – метрах в пятидесяти, съехав с шоссе, стояли несколько «КрАЗов», «КамАЗов» и «МАЗов» с огромными фурами, разукрашенными надписями «Совтрансавто». Водители, расставив на огромных передних бамперах бутылки и стаканы, разложив на коленях пакеты с дешевой колбасой, воблой, тушенкой, заслуженно закусывали. Между машинами тлели угли костра – в темноте они выглядели неестественно яркими.

Иногда непроницаемую тьму ночи падучей огненно-алой звездочкой прорезал сигаретный окурок, и едкий табачный дым доносился до обостренного обоняния Солоника, неприятно щекоча ноздри.

Человек, попав в затруднительное положение, всегда подсознательно тянется к людям. Наверное, именно потому беглец решил подойти к дальнобойщикам, тем более что ментов среди них в столь позднее время не могло быть наверняка.

Прячась в редколесье, осторожно приблизился – теперь он мог рассмотреть водителей вблизи. Спокойная, дружественная обстановка, обстоятельные профессиональные разговоры о дешевых «плечевых» телках, снимающихся на трассе, о левом грузе, алчных гаишниках, о достоинствах и недостатках машин – короче, классика жанра: водители на привале. Да и сами машины не вызывали подозрения. Номера в основном тюменские, свердловские, омские. Какие уж тут менты, откуда им взяться?

Стараясь казаться невозмутимым и чуть беспечным, Саша вышел к машинам.

– Добрый вечер, мужики, – простецким голосом поздоровался он. – Можно к вам?

Мужчинам, заслуженно отдыхающим и закусывающим, да еще ночью, да еще под открытым небом, всегда свойственны сдержанное благодушие и гостеприимство. И эти водители не были исключением. Да и неудобно как-то не пригласить запоздалого путника к импровизированному столу, к огоньку, не угостить тушенкой и воблой, не расспросить, кто он таков и что заставило его в столь позднее время оказаться на пустынной трассе…

Спустя минуту-другую Солоник, не показывая виду, что страшно проголодался, неторопливо ужинал и рассказывал только что придуманную историю. Мол, работает он вахтовым методом в геологоразведочной партии, отдыхал после очередной смены дома, в поселке, тут неподалеку, а в Тюмени жена на сносях. И надо же такому случиться: только что получил телеграмму – она родила мальчика! Вот он и сорвался на ночь глядя. Думал, на рейсовый автобус успеет, но не вышло… Ничего, ради такого случая можно и пешком пройтись.

История выглядела весьма правдоподобно, объясняя и ночной поход вдоль трассы, и взволнованность. Сентиментальность ситуации полностью снимала возможные подозрения, а кроме того, вызывала подсознательное уважение и сочувствие: настоящий мужик, дождался наследника и теперь, ночью, пешком топает к жене и новорожденному.

Водилы, расчувствовавшись, даже предложили выпить неразведенного спирта, но счастливый отец отказался наотрез: как же в таком виде в роддом он явится?!

Огромный темно-зеленый «МАЗ» с омским номером должен отправляться, как сказал его водитель, через час. Уважение дальнобойщика простиралось так далеко, что он предложил подкинуть ночного путника до самой Тюмени. Саша, с трудом сдерживая радость, естественно, согласился.

Главным теперь было добраться до границы Тюменской области. Розыск, если он и объявлен, действует пока только на территории Курганской области. Местное милицейское начальство не стало выставлять себя на посмешище: утратили бдительность, осужденные у них прямо из зала суда бегают?! А не доезжая небольшого поселка Салобаево начинается власть тюменских ментов, которым, как наверняка знал бывший сержант МВД, глубоко наплевать на соседнюю курганскую милицию и ее начальство.

Спустя несколько минут Солоник, морщась от острых запахов солярки, махорки, сухой пряной колбасы, прогорклого сала и свежеразлитого керосина, которые наполняли кабину «МАЗа», ехал по направлению к Тюмени.

– Слышь, мужик, а ты не знаешь, что это за бандит такой сбежал? – неожиданно спросил водитель, невысокий, щуплый молодой человек, вглядываясь в темную расплывчатую перспективу ночной трассы.

– Откуда сбежал? – стараясь казаться невозмутимым, поджал губы ночной пассажир.

– Да не знаю откуда, из тюрьмы, наверное, – дальнобой чиркнул зажигалкой, и тусклый огонек сигареты осветил его лицо. – Я когда засветло из Кургана выезжал, мусора два раза тормозили – мол, нет ли чего подозрительного? Ничего не слыхал?

Саша передернул плечами.

– Откуда? Мне теперь еще о беглых бандитах думать. Другие проблемы…

– Понимаю…

Некоторое время ехали молча. Солоник, пристально вглядываясь в темноту, прикидывал, будет ли ментовский кордон на границе областей или нет и что следует предпринять, если мусора все-таки там торчат.

А водитель продолжал взволновавшую его тему:

– Я сейчас с мужиками об этом уголовнике базарил – те говорят, будто бы он двоих конвоиров убил и автомат с патронами прихватил.

– Все может быть, – равнодушно пожал плечами Саша. – Времена такие…

– Все равно поймают, – дальнобойщик, стряхнув пепел с окурка себе под ноги, бросил внимательный взгляд на спутника. – Как ты думаешь?

– Думаю, что нет, – неожиданно для самого себя ответил Солоник.

– Почему?

– Если с автоматом – хрен там поймают. Штук пять мусоров положит, а последнюю пулю – себе. Живым не дастся. Я б на его месте так и сделал, – совершенно искренне закончил он.

Тяжелый «МАЗ», освещая пустынное пространство перед собой мощными галогенными фарами, катил неторопливо – не быстрей пятидесяти километров в час, но до границы с Тюменской областью оставалось все меньше и меньше.

А если там действительно менты?

– Ребенок у тебя первый?

– Что? – не понял спутник, всецело поглощенный собственными размышлениями.

– Я говорю – первенец, или как?

– Ага, – Саша, натянуто улыбнувшись, обернулся к водителю.

– Ну щас небось месяц бухать будешь с радости, – в голосе сидевшего за рулем послышалась неприкрытая зависть. – Помню, когда у меня мой Ванька родился, так мы с мужиками в автоколонне не просыхали. Водяра кончилась – самогон бухали, первач вышел – два аккумулятора на спиртяру поменяли!

Нехитрый разговор о неизбежной в таких случаях законной пьянке неожиданно натолкнул на спасительную мысль.

– Слышь, приятель, у меня братан двоюродный служит в ГАИ сержантом. Хороший мужик, только пьет сильно, – со скрытой горечью за братана, избравшего неправильный жизненный путь, сказал Саша. – Наверняка сейчас тут дежурит. Может, и нас тормознет.

– Ну так что? – руки водителя лежали на потрескавшемся руле уверенно, и уверенность дальнобоя почему-то передалась и Солонику.

– Может быть, родичи уже и ему позвонили. Заставит выйти, бухать с ним надо будет дня три… Сам понимаешь – просто так не отстанет.

– Ну так бухай, – водитель был невозмутим.

– А мне перед женой неудобно – она, должно быть, медсестру специально гоняла телеграмму мне отбить, а я на полпути на несколько дней зависну.

– Ну так не бухай.

– Слышь, если тебя менты тормознут, скажи, что один, никого, мол, не везешь, – осторожно, пытаясь по выражению лица собеседника предугадать его реакцию, попросил Солоник. – А я назад полезу, на спальное место… В Тюмени разбудишь. Хорошо?

Дальнобойщик пожал плечами – чего уж там, полезай, разбужу.

Спустя минуту Солоник лежал на пропахшем соляркой спальнике, тревожно вглядываясь через лобовое стекло в темноту, разрываемую светом фар.

И точно – минут через двадцать показался милицейский пост: патрульный «уазик», гаишники в белых портупеях, габаритные огни какой-то легковушки на обочине. Саша рассмотрел ее номер – курганский, наверняка частник.

Взмах полосатого жезла, и «МАЗ», скрипнув гидравликой, тяжело съехал вправо и остановился.

Солоник вжался в спальник, притаился – наверное, теперь, как никогда, ему хотелось раствориться, стать невидимым…

Продаст водила или нет?

– Старший сержант милиции Кириленко, ваши документы, – донеслось до его слуха.

Водитель открыл дверцу, спрыгнул на дорогу.

– Пожалуйста…

Спустя минуту старший сержант ГАИ усталым голосом поинтересовался:

– Ничего подозрительного не заметили?..

– Нет…

– Никого не подвозили?..

Беглец взглянул на приборную доску – ключи в замке зажигания, впереди – пустынная трасса. Если этот дальнобойщик его сдаст или не в меру бдительный мент решит обследовать салон, выход только один – выбросить сержанта на дорогу, вскочить за руль и, протаранив «уазик», гнать, гнать, гнать… Оторваться, бросить машину и уходить пешком. В любом случае терять ему теперь нечего.

– Никого, – послышался уверенный голос водителя «МАЗа», и Саша мысленно поблагодарил его за верность данному слову.

– Счастливого пути…

Тяжелая фура медленно выползла на шоссе и покатила в сторону Тюмени.

– Никогда тут прежде ментов не было. Наверняка бандита того разыскивают, – уверенно произнес водитель, закуривая, и протянул пачку спутнику. – Дымишь, что ли?

– Спасибо, не курю, – сдерживая волнение, ответил Солоник.

– Интересно – поймают его или нет? – размышлял дальнобойщик вслух.

В представлении водителя «МАЗа» беглый уголовник, убивший двоих ментов и захвативший автомат, должен был быть под два метра ростом, с кровожадным взглядом и физическими кондициями Ильи Муромца, русский народный персонаж Яшка – Красная рубашка.

А этот – невысокий, худощавый, с незапоминающейся внешностью – на отпетого уголовника никак не тянул. Семьянин, любящий муж, даже пить отказывается – разве такой способен на побег?

– Так твой это братан был или нет? – поинтересовался водитель.

– Все люди – братья, – философски заметил Саша. – А сколько еще до Тюмени?..

Наверное, во всей Западной Сибири нет города более странного, чем Тюмень. Комсомольско-молодежная стройка, возникшая в годы развитого социализма, была знаменита как минимум тремя вещами: во-первых – нефтяными и газовыми месторождениями, горящие факелы которых привлекали внимание гостей за несколько десятков километров от города; во-вторых – периодической сменой населения (приезжих – вахтовиков, геологов, монтажников – тут было куда больше, чем коренных жителей), а в-третьих – исключительной даже для этого края криминогенностью.

Саша не зря выбрал Тюмень в качестве временного убежища – он прекрасно понимал, что в этом городе легко затеряться.

Сперва Солоник, сведя дружбу с аборигенами, поселился в рабочем общежитии на окраине. Впрочем, место, где ему пришлось ночевать несколько раз, вряд ли можно было назвать даже общежитием – так, обыкновенный грязный бомжатник. Контингент проживающих – вахтовики, изыскатели, рабочие геологоразведочных партий да бывшие зэки, которые, как мухи на мед, слетались в эти небедные места в поисках заработка. Вахтера не было в помине, двери не закрывались даже на ночь, и, как следствие, повальное пьянство и безбожное воровство вошли тут в норму.

Естественно, жить в таких условиях не представлялось возможным – тем более что иногда среди ночи происходили милицейские облавы. А потому Саша понял, что единственно правильный путь – снять стационарную девку с собственной хатой.

Таковая отыскалась довольно быстро.

Анжела – черноволосая, сдобная, ухоженная телка двадцати пяти лет (как она, во всяком случае, утверждала сама), разведенная, но без ребенка, жила в самом центре города. Квартира – пусть и не шикарная, однокомнатная, зато своя. К тому же относительно интеллигентная для этих краев профессия: «мастер-косметолог», как представилась она молодому человеку. Саша снял ее прямо на улице – стрельнул номер телефончика, улыбнулся, одарил каким-то двусмысленным комплиментом. Конечно же, можно было найти и получше, но выбирать не приходилось. Ночлеги в бомжатнике-общаге подорвали нервы и психику Солоника – первые несколько дней он отсыпался, осматривался, почти не выходя на улицу.

Для Анжелы была заготовлена красивая романтическая легенда: мол, застал жену с любовником, который ко всему прочему оказался ментом, как следствие – сурово искалечил негодяя, и теперь вот, к сожалению, приходится скрываться от правосудия. Да и жена оказалась курвой из курв: выставила бывшего мужа без вещей, денег и даже документов.

Косметолог Анжела проглотила эту историю, как привычную противозачаточную таблетку – с полной уверенностью, что так оно и было, пожалела несчастного, накормила, напоила и создала ему на короткое время ощущение полного комфорта.

Несомненно, женщина, да еще двадцатипятилетняя, да еще разведенная, преследовала исключительно меркантильные цели, далекие от бескорыстного участия. Чего уж тут, в Тюмени, ловить: мужчины, все как один, – или пропахшие сырой нефтью и дымом костров горькие пьяницы, или «синие», в сплошных татуировках, изъясняющиеся хоть и по-русски, но больно уж непонятно. Такой если и клюнет на нее, то только из-за квартиры да зарплаты. А у этого, невзрачного на вид, обделенного судьбой, обстоятельствами и курвой-женой, и выбора-то нет: ни денег, ни крыши над головой…

Короче говоря, очень даже перспективный вариант второго замужества.

Увы, Саша отплатил ей черной неблагодарностью, не оправдав доверия: неуемная страсть к плотским удовольствиям звала беглеца на сексуальные подвиги даже в новых условиях.

Уже через несколько дней, нежно поцеловав Анжелу и пожелав успешного рабочего дня в салоне красоты, он снял ее соседку, свежую и непосредственную десятиклассницу, отодрав во все дыры прямо на кухне. Затем – ее подругу, а еще – какую-то девчонку у подъезда, имени которой он так никогда и не узнал…

Нет ничего тайного, что не стало бы явным, к тому же непосредственность подруг, которых успел оприходовать новый хахаль Анжелы, не имела границ.

Когда тайное стало явным, жертва мужского непостоянства решила отплатить – но чисто женским коварством…

Саша ничего не замечал – по-прежнему был вежлив, сдержан и показательно спокоен. Лишних вопросов не задавал, от опасных вопросов уходил, не раздражался, в ее дела не лез. Конечно, он производил впечатление человека замкнутого. Анжела часто заставала нового любовника в ванной, перед зеркальцем, изучавшим свое отражение непонятно зачем. На естественный вопрос – для чего? – последовал естественный ответ: чтобы изменить то, что ему в себе не нравится.

Услышав столь обтекаемое объяснение, Анжела поняла его по-своему: мол, хочет покрасивше выглядеть, чтобы побольше телок наснимать.

– Давай я тебе помогу, – пряча змеиную улыбку, предложила хозяйка квартиры, – я ведь все-таки косметолог… Что ты хочешь – эту родинку удалить?.. Два-три сеанса, проще простого. Приходи завтра ко мне на работу, чего там тянуть…

Косметический кабинет располагался в самом центре города. Маленькие кабинки, в каждой из которых – трельяж, дробящий отражение, пожилые молодящиеся дамы, полулежащие в креслах с масками на лицах (что делало их еще более уродливыми), какие-то ванночки на специальном столике, специфические запахи кремов, пудры, специальных снадобий, масса инструментов, напоминающих хирургические, предназначение которых непосвященному понять не дано.

Анжела была ровна и приветлива – обнажила в улыбке ровные белые зубы, указывая рукой на кресло перед столиком.

– Садись.

Щурясь от яркого света, отраженного зеркалом, Саша опустился в кресло и, едва взглянув на любовницу, подметил, что тоненькая голубоватая жилка на ее виске заметно вибрирует. Правда, он не придал этому значения – мало ли может быть причин для волнений у одинокой и не такой уж молодой женщины?

– Ну, сразу приступим? – деловитым тоном поинтересовался Солоник.

Анжелу явно что-то тяготило – она производила впечатление человека, принявшего какое-то решение, но не уверенного в его правильности: движения потеряли былую размеренность, взгляд блуждал, руки потели – она то и дело комкала носовой платок.

– Да ладно, давай немного попозже, у меня на сегодня больше никого, – сдавленным голосом произнесла она и тут же, без всякой связи, но с чисто женской логикой, продолжила: – А все-таки ты жестокий человек, Саша.

– Почему? – Солоник даже не обернулся в ее сторону, рассматривая в зеркале родинку, которую и предстояло удалить.

– Ты не хочешь сказать, что любишь меня, – выдохнула из себя Анжела.

– Вам, женщинам, надо только одного: услышать слова любви, – поморщился он. – Все вы одинаковы…

– Женщина любит ушами.

– А мужчина? – тут Солоник с любопытством взглянул на нее.

Анжела улыбнулась, морща лоб, – глаза ее заметно увлажнились.

– Не знаю… Наверное, руками и…

– И чем еще?

– Ну не будем об этом говорить. – Анжела неторопливо подошла к двери, защелкнула ее, выразительно взглянув на Солоника.

Они остались вдвоем. В кабинете было прохладно и тихо – лишь ветер шевелил занавесочку, надувая ее пузырем.

– Я тебя чем-то обидел? – Он явно не ожидал подобного поворота событий.

– Да нет… ничем. Саша, я хотела бы попросить, чтобы ты сейчас взял меня… Понимаешь? Может быть, в последний раз.

Странны и туманны были ее слова – «в последний раз», странным поведение, но молодой человек не придал всему этому должного значения. Грубо привлек Анжелу к себе, поднялся с кресла, приобнял, расстегивая по ходу юбку – она неслышно упала на линолеум. Неторопливо, одну за другой расстегнул маленькие пуговички ее блузки, и хозяйка кабинета, нервно поведя плечами, сбросила ее на пол. Затем она сама сняла через голову, не расстегивая, бюстгальтер, сделала вид, что застеснялась, будто бы впервые в жизни была с ним, прикрыла грудь руками.

Саша взял ее за мизинцы и медленно развел руки в стороны. Она так и осталась стоять – нагая, с огромными грудями, темные соски которых напоминали два круглых глаза. А Солоник неторопливо раздевался – так, будто бы и не очень хотел ее, а лишь делал одолжение, и это не могло укрыться от девушки. На лице ее вновь заиграла нехорошая улыбка.

– Ну, давай, иди сюда…

Анжела прильнула к нему, и он уже не мог видеть ее, а только ощущал в своих объятиях. Ее дрожащие руки коснулись обнаженной мужской плоти, она неожиданно для себя покраснела.

Но когда Саша дотронулся до ее теплой груди, Анжеле стало уже все равно, светло в комнате или нет. Она отдалась желанию, вся без остатка, будто бы действительно была с ним в последний раз.

Солоник, как и всегда, показал себя умелым любовником. Он в любой момент чувствовал, что именно сейчас нужно женщине, и, доведя ее почти до самой крайней точки возбуждения, останавливался, давая ощутить сладость не до конца удовлетворенной страсти.

Его не могли обмануть слова, которые в запальчивости шептала девушка, – «любимый – быстрее!.. сильнее!..», его не нужно было о чем-нибудь просить; он, как всегда, понимал все без слов, по взгляду, по жесту…

Они кончили почти одновременно, и Анжела, тихо застонав, опустилась на корточки, прижалась к сильному телу любовника и уткнулась носом ему в колено.

– Ты что – плачешь? – спросил Саша и, проведя пальцем по ее щеке, осторожно растер слезинки.

– Нет, ничего, не обращай внимания, – отвернувшись, бросила она и принялась одеваться, стараясь не встречаться с ним взглядом.

Спустя несколько минут оделся и он – скользнул по девушке уже отсутствующим взглядом и совершенно другим голосом, будто бы ничего не случилось, спросил:

– Так родинку будем сводить?

– Да, иди руки вымой, так надо, – недовольно произнесла девушка, по-прежнему пряча взгляд.

Саша открыл дверь, прошел в туалет и, взглянув на отраженное зеркалом раскрасневшееся лицо, усмехнулся.

– Вот баба попалась, – прошептал он. – Живо-тное…

Открыл кран, подставляя пальцы под холодную струю воды.

И тут…

Неожиданно открылась дверь – рывком, с треском, и в маленькую комнатку ввалились сразу двое амбалов в штатском. Солонику бросились в глаза их короткие стрижки и какое-то одинаково казенное выражение лиц.

Один профессионально обхватил его сзади, прижал локти к корпусу, а другой сделал какое-то незаметное, неуловимое движение – спустя мгновение на руках его защелкнулись наручники.

– Ну что, добегался? – дыша в лицо скверным табаком, произнес первый.

– Давай наружу, только без фокусов. В случае сопротивления имеем право применить табельное оружие, – предупредил второй.

Сопротивляться не было возможностей, да и сил. И стоило ли их теперь тратить?

Действительно, добегался…

Что и говорить: человек, находящийся в розыске, разительно отличается от человека свободного. Он вынужден прибегать к массе ухищрений, чтобы не быть узнанным, вынужден забыть друзей, родных и близких, вынужден менять привычки и пристрастия, вынужден «шифроваться», но прокол все равно произойдет рано или поздно, и тогда все ухищрения, вся конспирация идут насмарку.

Теперь Александру Солонику оставалось лишь искать утешения в банальной и пошлой фразе «сколь веревочке ни виться, а конец все равно будет» да размышлять о женской непредсказуемости и коварстве – что, впрочем, не менее пошло и банально…

Глава 4

Нет ничего хуже несоответствия потребностей и возможностей, умозрительного и реального, желаемого и действительного, и теперь Саше Солонику пришлось осознать это в полной мере.

Где-то совсем рядом была воля, с которой он так нелепо расстался. В мечтах он по-прежнему был там, но рассудок говорил: в ту, прежнюю жизнь он больше никогда не вернется.

Под усиленным конвоем он был доставлен в тесную затхлую «хату» следственного изолятора. А там – «рекс» – коридорный, тупое ментовское животное, вонючая баланда из рыбных консервов и бесконечные ночные допросы. Состоялся суд, и судья – низенький подагрический старик с мозаикой ветеранских планок и серым землистым лицом, свидетельствующим о безнадежном раке, то и дело кашляя в кулак, задавал никчемные вопросы – дотошно выпытывал, выстраивал версии следствия, теперь никому уже не нужные. Странно было все это видеть и слышать: обреченный на смерть обрекал на мучения его, молодого и полного сил…

Защита ничего не могла поделать – вина подследственного была слишком очевидной, да и прокурор с судьей были настроены решительно.

Потому и приговор впечатлял: двенадцать лет лишения свободы. Старая статья, 117-я, плюс побег.

Теперь на протяжении всего этого огромного срока папку с личным делом осужденного Солоника А.С. перечеркивала кроваво-алая полоса, что означало – «склонен к побегам». Обладателей такого личного дела, как правило, этапируют с повышенными мерами предосторожности. А в лагере его запрещено гонять в промзону в ночное время, его ненавидит зоновское начальство как источник возможных проблем, а прапорщики – «вертухаи» шмонают его с предельным тщанием.

Нового зэка отправили отбывать срок в Пермскую область, славную исправительными лагерями не меньше, чем Тюмень – нефтью и газом или Крым – санаториями и домами отдыха. Было очевидно – ему, бывшему менту, к тому же осужденному по гадкой и постыдной статье, на «строгаче» придется несладко.

Так оно и случилось.

Все зоны России, словно кровеносными сосудами, связаны между собой этапами и пересылками – одни осужденные отбывают, другие приходят: через них и переправляются «малявы», то есть письма для внутризэковского пользования. Из «маляв» о прибывших арестантах на местах становится известно практически все: пидар ли, сука или честный фраер, кем был на «вольняшке», как вел себя на следствии, какой масти, если блатной.

Соврать, скрыть о себе что-либо решительно невозможно: данные о зэке старательно фиксируются следователями в личном деле, а менты, как известно, активно прикармливаются из «общака». И уж если обман раскроется – лгуну не сносить головы.

Зоновский телеграф – покруче любой правительственной «вертушки», и за точность информации почти всегда можно ручаться.

Еще в карантине к Саше наведался местный кум – так называют офицера внутренней службы, ответственного за оперативно-следственную работу. Невысокий, вертлявый, с беспокойно бегающими глазками, этот сотрудник ИТУ сразу же произвел на Солоника предельно отталкивающее впечатление. Расспросил, что и как, поинтересовался, как новый зэк дальше собирается жить и что делать. И, даже не дождавшись ответа, предложил стать внештатным осведомителем, то есть сукой.

Естественно, кум был послан куда подальше – Саша объявил, что с ментами он больше никогда никаких дел иметь не будет. Зоновский оперативник даже не обиделся – наверняка посылали его не впервой, но, уходя, покачал головой: пожалеешь, мол. Ты ведь бывший мент, к тому же статья у тебя не очень хорошая, и сидеть тебе слишком долго. И обращаться в случае чего не к кому – таких, как ты, тут не любят. Смотри, осужденный Солоник, будут у тебя неприятности, тогда припомнишь этот разговорчик…

Неприятности начались через несколько дней после выхода из карантина: по возвращении с «промки», то есть промзоны, Саша был вызван к «смотрящему» – полномочному представителю блатных. Тот отвечал перед татуированным синклитом за «правильность» порядков, и отнюдь не с ментовской точки зрения.

«Смотрящий», как и положено человеку его ранга, числился на непыльной должности каптерщика – на разводы и «промку» не ходил, из общего котла не ел, а целыми днями сидел себе в каморке, играл с татуированными друзьями в «стиры», то есть в карты. Высокий, самоуверенный, с крупными чертами чуть побитого оспой лица, с ровными сизыми металлическими зубами, он производил впечатление настоящего хозяина «строгача» – во всяком случае, не меньшего, чем «хозяин», то есть начальник ИТУ. Распятье, вытатуированное на груди, и аббревиатура БОГ говорили, что блатной осужден за грабеж. Множество синих церковных куполов, просвечивавшихся на спине сквозь майку, густые гусарские эполеты так называемого «блатного лейтенанта», восьмиугольные звезды на ключицах, перстни на пальцах, «тигровый оскал» ниже основания шеи и изображение кошачьей морды – все это свидетельствовало, что он уже сполна прошел все тюремные университеты. Высокий статус «смотрящего» подтверждала буква «G», наколотая на предплечье.

Рядом, на пустых ящиках из-под какого-то оборудования, сидели двое амбалов.

Отложив карты, зоновский авторитет молча уставился на вошедшего. Взгляд его был тяжел и угрюм – казалось, он словно рентгеном просвечивает новичка.

– Ну что скажешь? – спросил он, продолжая изучать Сашу.

– А что я должен сказать? – стараясь казаться независимым, спросил в свою очередь Солоник.

– Ну как звать, величать? Масти какой? Чем на «вольняшке» занимался? – принялся неторопливо перечислять «синий». – Как жить дальше думаешь? Лавье от кентов не крысил? Ментам на корешей не стучал? В попку часом не балуешься? На флейтах кожаных не играешь? И вообще – какие за тобой «косячки» водятся?

– Звать меня Александром, – спокойно ответил допрашиваемый, – а кем на воле был… Много кем. В школе учился, затем – в армии служил, вернулся, в милицию устроился, выгнали, потом опять в ментовке, потом на кладбище… Много где работал.

При упоминании о службе в милиции глаза ближнего к Солонику «шестерки» – огромного звероподобного атлета с рассеченной переносицей и цепкими мосластыми пальцами – налились кровью.

– Да, все правильно, сходится, – «смотрящий» поджал губы. – Пургу не гонит. Так в милиции, говоришь, служил? В нашей родной, рабоче-крестьянской?

– Да. – Саша уже прикидывал – прямо сейчас начнется драка или чуть попозже, а если сейчас – как он будет защищаться в этом маленьком, забитом разным хламом помещении.

– Значит, в мусарне… А теперь вот променял мышиный макинтош на лагерный клифт, – ухмыльнулся татуированный авторитет. – Жизнь – она баба стервозная, никогда не знаешь, где поднимешься, а где опустишься. Ты по какой статье тут чалишься?

– Сто семнадцатая, – невозмутимо ответил Солоник, но на всякий случай добавил: – Засудили меня. Подставили.

– И кто же тебя подставил, мил человек? – спокойно, с плохо скрываемой иронией уточнил авторитет. – Менты небось?

– Менты, – честно признался Саша.

– Значит, мента менты подставили… Получается, что ты среди этой падали самым гнусным был, коли даже псарня от тебя отказалась?

Саша промолчал.

– Да, редкое сочетание: мусор – и спец по «мохнатым сейфам», – «смотрящий» нехорошо сверкнул глазами. – Сладкое любишь, и чтобы задарма. Ну, а тут как жить собираешься?

Независимо передернув плечами, новый зэк произнес спокойно:

– Как раньше жил, так и тут буду.

– Ты чо, Корзубый, с этим гондоном травишь? – не выдержал «шестерка». – В «петушатник» его, паучину, гребень ему лепить!

Тот, кого татуированный атлет назвал Корзубым, лишь метнул на говорившего неодобрительный взгляд – мол, тебе слова не давали! – и «шестерка» мгновенно затих.

– Значит, как раньше?..

– Да.

– Это как в ментовке, что ли? – повесил набок голову Корзубый, и при этом глаза его сразу же сощурились, превратившись в узкие щелки. – Это, значит, и тут «мохнатки» ломать? Тут, мил человек, бабских «мохнаток» нет, тут все больше «духовки»… Да, мусорок, попал ты, и сильно попал. Говоришь, ментом был, а главного в жизни для себя не уяснил. Знаешь – там, на «вольняшке», закон мусорской, а тут, за решками, за заборами – воровской. Ты свой закон нарушил – теперь придется по нашим жить.

– Законы ваши – вы по ним и живите. Мне они не подходят, – Саша отступил на несколько шагов назад, чтобы в случае внезапного нападения иметь оперативное пространство для маневра.

Он понял: тактика разговора избрана правильная. Показать собственную независимость, продемонстрировать, что он хотя и загнан жизнью и обстоятельствами в угол, но все равно не боится этих страшных людей, давно определивших его судьбу, – а что еще оставалось? Во всяком случае, хуже не будет…

– Ты что, б…ь, еще не понял, кто мы такие?! – неожиданно взорвался «смотрящий». – Ты не на ментовских политзанятиях! Надо было на «вольняшке» себя правильно вести. – Он нервно зашелестел сигаретной пачкой, закурил, перемалывая фильтр «Кэмела» сизыми металлическими зубами. – Мало того, что мусор, мало того, что по пидарской статье, так еще и вины своей не видишь, перед нами крыльями машешь… Ну маши, маши. Значит, Саша тебя зовут? – врастяжку спросил татуированный авторитет и, не дождавшись ответа, продолжил: – Хорошее имя, красивое. И мужик, и баба такое носить могут. Вот и будешь…

«Шестерка» коротко, но очень выразительно взглянул на «смотрящего» – мол, сейчас паучине гребень лепить или…

– Если ты, мил человек, любишь чужой «мохнатый сейф» взламывать, то люби и собственное фуфло подставлять, – блатной немного успокоился, вспомнив, что степенность и рассудительность более присущи его положению. – Во всем должна быть справедливость. Во всем должен быть порядок. За все в жизни надо ответ держать. Я сказал, все слышали. Иди, готовься…

Саша, не прощаясь, вышел, аккуратно затворив за собой дверь каптерки. Это был приговор, который, как известно, не подлежит ни обжалованию, ни кассации, ни защите адвокатурой…

Неделя прошла в томительном ожидании: каждый день Солоник опасался подвоха. На разводах, даже на «промке» он, как ни странно, отдыхал, чуть расслабляясь: неприятности могли начаться или после работы, или, что вероятней, после отбоя.

Однако все эти дни его почему-то не трогали. То ли блатные решили оттянуть удовольствие (а грубое насилие всегда приносит им радость), чтобы сполна насладиться зрелищем «опарафинивания» негодяя и «распаивания» ментовской «духовки», то ли будущую жертву временно оставили в покое, чтобы усыпить ее бдительность.

Начальник оперативно-следственной части, естественно, не мог не знать о приговоре татуированного суда. На то он и кум – должен быть в курсе настроения контингента, должен в целом и в частности принижать авторитет «отрицаловки» и поднимать репутацию тех, кто решил выйти «на свободу с чистой совестью». Наверняка за эти дни кум уже прознал о кандидате в проткнутые пидары через своих сук. Наверное, он бы мог и спасти строптивца, поместив на какое-то время в помещение камерного типа, в барак усиленного режима, в конце концов – «на крест», то есть в зоновскую больницу, но по понятным причинам решил этого не делать.

Не захотел сучиться – получай садильник в пердильник. Одним «акробатом» на зоне больше, одним меньше… От гомосексуальных актов за «колючкой» никто из осужденных еще не забеременел.

Спустя дней восемь Саша понял: приговор исполнится сегодня. Об этом говорили и подчеркнуто-равнодушные взгляды блатных, и тот холодок отчужденности, который незримо лег между ним и остальными зэками. Блатные уже знали, что э т о произойдет сегодня и до отбоя. И остальные – «мужики», «черти» и даже «король всех мастей», главпидар зоны с издевательски-величественным «погонялом» Император, – тоже знали. И он, осужденный к двенадцати годам «строгача» арестант Александр Солоник, тоже знал – так же, как и то, что решение «смотрящего» не может быть изменено и что теперь ему никто уже не поможет…

Надеяться, как и всегда, приходилось на себя одного.

Они встретили его в хозблоке. Прапорщиков – «рексов» не было – так же, как и офицеров. Блатных пришло даже слишком много, человек пятнадцать. Несмотря на разницу в возрасте, облике, блатной масти и степени дебильности, всех их роднило одно: кричащая наглость, самоуверенность и сознание собственной правоты.

Предводительствовал тот самый амбал с рассеченной переносицей и мосластыми пальцами – «шестерка» «смотрящего».

– Ну красавчик-мусорок – сам штаны снимешь или помочь? – с усмешкой, придававшей его лицу зверское выражение, спросил он, неторопливо, уверенно подходя ближе: – Сперва твой вонючий садильник вскроем, потом на клык вялого дадим. Хряпнешь, «скрипочка»…

Стиснув зубы, Саша промолчал.

– Давай, давай к нам, моя хорошая, давай, моя цыпа-рыба, давай, мой батончик, приласкаем тебя, понежим, приголубим, – коротко хохотнул стоявший за его спиной – невысокий, пожилой, с вытатуированным между пальцами пауком в паутинке – он демонстративно расстегнул пуговицу ширинки, – трубы тебе прочистим, целяк фуфлыжный сломаем. Девственность – она ведь тоже излечима. А я на тебя давно глаз положил! Не бойся, это не больно, тебе понравится!

Еще со школьных курганских времен, когда в бестолковой кровавой свалке сходились класс на класс, район на район, Солоник мог один выстоять против целой кодлы. Главное – заставить противников хоть чуть-чуть расслабиться, утратить бдительность, а уж потом, выбрав пахана, постараться в короткое время отключить его. Кодла на то и кодла, как и стадо животных, сильна прежде всего своим единством – до первого оступившегося, до первой трещины…

– Ну что же ты, петушила? – физиономия третьего, маленького, чернявого, с низким лбом, расплылась в щербатой улыбке. – Тебя ведь предупреждали. Надо было «копченую балдоху» подмыть, надо было мыло душистое да полотенце пушистое приготовить…

Саша шагнул вперед, прищурился…

Короткий, почти без замаха удар – и амбал с рассеченной переносицей, словно мяч, отлетел на несколько метров. Блатные, явно не ожидавшие такой борзости от кандидата в «акробаты», слегка опешили, но спустя мгновение, взорвавшись жутким матом, накинулись на наглеца. Он был один, а их много – «синие» лезли вперед, мешая друг другу, и это давало пусть маленькое, но преимущество.

Первый удар он пропустил – удар был нанесен подло, сбоку, и Саша тут же почувствовал, как из глубоко рассеченной брови потекло густое, теплое и липкое. Зато спустя секунду он, сориентировавшись, ответил обидчику – тому самому щербатому, низколобому, только что обозвавшему его петушилой. Удар локтем пришелся точно в рот – послышался отвратительный хруст сломанных зубов, и противник завыл от боли.

Тем временем амбал – «шестерка», поднявшись с цементного пола, сделал какое-то незаметное движение – спустя мгновение в руках его оказалась заточка. Солоник среагировал мгновенно – пригнулся, перехватил руку, вывернул ее и тут же резко потянул наверх до упора – амбал низко завыл, и заточенный прут с противным металлическим звуком свалился на пол. Сзади набросился кто-то невидимый, но очень цепкий. Его грабки тянулись к горлу, к кадыку – казалось, еще мгновение, и хрустнет под пальцами. Солоника спас его маленький рост – он резко пригнулся, сбрасывая нападавшего, и тот свалился ему под ноги. Удар ногой в промежность – и враг, ойкнув, сразу обмяк.

– Еп-ти!.. – истошно закричал кто-то. – Братва, «акробаты» наших бьют!..

Еще один удар – на этот раз в кадык, и кричавший тут же захлебнулся.

Какой-то невысокий, белесый, с выцветшими бровями и красным слюнявым ртом бросился на него в ударе, но после ответного выпада кулаком в ухо, потеряв ориентацию в пространстве, головой вышиб дверь хозблока.

И тут удары посыпались на Сашу один за другим. Били всем – кулаками, локтями, прохорями-говнодавами и еще чем-то тупым, тяжелым – чем именно, он так и не сумел рассмотреть.

Тело делалось непривычно тяжелым, непослушным, каким-то чужим – он уже не мог отвечать на беспорядочные удары. Страшные, наглые рожи скалились перед ним, сливаясь в одну, и трехэтажный мат вперемежку с блатной феней пузырился на грязных ртах с фиксами.

Но он отвечал – бил, бил, бил, ставил блоки, уворачивался, пригибался и вновь бил – пока хватало сил.

Уже валялся на холодном цементе пола в луже темной, как деготь, крови тот самый обладатель татуировки-паука; уже нелепо корчился у стены, вытирая разбитый рот, тот самый низколобый, с щербатыми зубами; уже не подавал никаких признаков жизни амбал – «шестерка», первым доставший острую заточку…

Но и Саше приходилось несладко: удары становились все ощутимей и болезненней, реакция тормозилась, и он не в силах был отвечать на каждый удар. Понимая, что солнце ему не светит, Солоник изменил тактику: выбрав изо всей татуированной кодлы одного, самого мощного и агрессивного противника, метелил его, стараясь не обращать внимания на боль…

Но как можно не обращать внимания? Ему нанесли удар в голову чем-то тяжелым – перед глазами поплыли огромные фиолетовые круги, и он словно бы провалился в черную компостную яму…

Солоник не помнил, что было дальше, не помнил, сколько времени прошло с того момента, когда он, получив страшной силы удар в темя, отключился: час, два, сутки или целая вечность?!

Саша с трудом разлепил набухшие кровью веки. Белый потолок в причудливой паутине тонких трещин, зарешеченные окна с занавесочками, ровные ряды кроватей с серыми казенными одеялами, под которыми угадывались контуры человеческих тел, капельница на штативе, какое-то худое незнакомое лицо, склонившееся над ним…

– Очнулся-таки…

Голос принадлежал этому самому незнакомцу, но доносился глухо, словно из-под земли или сквозь толщу воды.

Сквозь распухшие губы Саша прохрипел что-то невнятное.

– Другой бы на твоем месте после такого в ящик сыграл, а ты, смотрю, – выжил. Живучий, – в голосе говорившего звучало скрытое восхищение. – Ничего, теперь будешь жить.

– Т-ты… к-к-к… – шевеля непослушными губами, спросил больной.

– Врач я твой, «лепила». Такой же арестант, как и ты, только не на общих работах, а тут срок мотаю. – Солоник пытался еще что-то спросить, но слова выходили невнятными, и опытный «лепила», угадав смысл вопроса лишь по едва заметному движению губ, продолжил: – Семнадцать швов тебе на голову наложили. Плюс сотрясение мозга и обширные гематомы. Другой бы загнулся на хрен, а ты…

Несомненно, зоновский врач был донельзя поражен произошедшим.

Саша не смог ничего ответить – что-то тяжелое и теплое мягко, но неотвратимо придавило его сверху, и он, расслабившись и забыв обо всем на свете, погрузился в спасительный сон…

Пациент «креста» по-настоящему пришел в себя лишь через неделю. Голова по-прежнему болела, тело ломило от ссадин, ушибов и подживающих гематом, расшатанные зубы не позволяли есть ничего, кроме жидкой каши.

Он знал: блатные не оставят его и тут. Уж если «синие» держат на зоне масть, то они сумеют достать его и на «больничке», и никто – ни режим, ни охрана, ни сам министр МВД не смогут им в этом помешать.

Саша готовился к худшему: он понимал, что теперь, после всего случившегося, его не будут пытаться опускать. Скорее всего просто прирежут, вероятно, ночью, когда все спят.

Однако этого почему-то не произошло: что-то у них разладилось. И спустя несколько дней выяснил – что именно.

Один из недавних врагов, лежавший после драки в хозблоке тут же, «стремящийся» (мужик в авторитете, не блатной, но желающий таковым стать), почувствовав к недавнему противнику невольное уважение, рассказал: уже после того как он, Солоник, окровавленный, потерял сознание, блатные не посмели к нему подойти – думали, он прикидывается, и первый, кто занесет над ним заточку, немедленно поплатится жизнью. А потом, как водится, с запозданием, прибежали контролеры, кум, начальник отряда. Дело, естественно, дошло и до «хозяина», и до блатного синклита, который в свое время и определил Корзубого «смотрящим».

И если со стороны начальника отряда санкций против зачинщиков инцидента не последовало, то блатной мир проявил несомненную принципиальность: на первом же сходняке Корзубого со «смотрящих» убрали.

– Офоршмачился Корзубый, – глядя на этого невысокого жилистого человека, едва не отправившего его на тот свет, продолжал «стремящийся». – Получается, что вся кодла одного зяблика не то что завалить – отпетушить не смогла. Они – «синие», зону держат, а ты – мусор, хотя и бывший… Да еще по «мохнатке» сюда залетел. Получилось, что не они тебя опустили, а ты – их. Так что лечись спокойно – пока паханы нового «смотрящего» не определят, тебя трогать не будут.

Было очевидно – из этой истории он вышел победителем. Впрочем, радоваться было рано: блатные, которые держат почти на всех зонах масть, рано или поздно завалят его – вопрос лишь во времени. Это был как раз тот случай, когда победитель не получает ничего…

Спустя два месяца, когда Солоник, окончательно оклемавшись, выписался в отряд и вошел в зону, он понял, что не ошибся: местное начальство решило перевести его в другое ИТУ, в Ульяновскую «восьмерку». Несомненно, это было выгодно и «хозяину», который не хотел грядущих неприятностей во вверенном ему исправительно-трудовом учреждении и, как следствие, высоких проверяющих комиссий из ГУИТУ, и новому «смотрящему», который совершенно не желал офоршмачиться так же, как и его предшественник. Редкий случай, но интересы непримиримых врагов – мусоров и блатных – полностью совпали.

Впрочем, приговоренному от этого было не легче. Скорей – наоборот.

Глава 5

Небольшой старинный особняк в самом центре Москвы внушал невольное уважение к его хозяевам. Свежевымытые тонированные окна, отражающие багровое закатное солнце, мощенный булыжником дворик, декоративные решетки чугунного литья, параболическая антенна, несколько роскошных иномарок у подъезда, неподалеку от которых застыло несколько молодых людей атлетического сложения в темно-зеленом камуфляже… На карнизах свежепобеленного фасада висело несколько не слишком приметных видеокамер наружного наблюдения. Блестящая латунная табличка у двери извещала, что тут находится охранное агентство, чем вполне объяснялось присутствие и камер наружного наблюдения, и охранников в камуфляже.

Внутреннее убранство особняка по богатству, солидности и комфорту конкурировало с внешним видом: удобная и стильная итальянская мебель, ковровые дорожки неярких, спокойных тонов, мягкость ворса, заставляющая вспомнить о лесном мхе, множество компьютеров, принтеров, серверов, сканеров, плоттеров и прочей хитрой оргтехники, позволяющей хранить, обрабатывать и размножать любую информацию.

В одном из кабинетов, склонившись над дорогим столом с несколькими телефонами и заваленным бумагами, сидел пожилой мужчина явно начальственного экстерьера: размеренные движения, уверенный взгляд и вальяжные жесты красноречиво свидетельствовали, что он привык только командовать; манера читать и военная выправка свидетельствовали о том, что хозяин кабинета немало лет жизни посвятил службе государству.

Так оно и было.

Хозяин этого кабинета, да и всего особняка, не любил, когда его называли по имени-отчеству: за время, отданное Лубянке, он слишком привык к своему оперативному псевдониму Координатор и даже теперь, уйдя в резерв, предпочитал именоваться именно так.

Чем старше становится человек, тем консервативней его взгляды и тем ограниченней он. Конечно же, приобретенный опыт несомненен, но, приобретая одно, всегда теряешь другое – а именно нетрадиционность подхода к жизни и широту взглядов.

Хозяин этого офиса понимал справедливость утверждения лучше многих других – наверное, еще с тех пор, когда был не припопсованным «новым русским», а генералом Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР. Жизненный опыт неизбежно приводит к консерватизму во взглядах. Но консерватизм приземляет, опускает вниз и, по законам физики и оптики, заслоняет новые горизонты, и это неизбежно.

Впрочем, Координатор был убежден: жаловаться на сужение жизненных горизонтов пока преждевременно. Право на подобное утверждение давали те самые изменения, которые произошли в его жизни за последнее время: охранная фирма, возглавляемая резервным генералом спецслужб, в действительности была чистой воды фикцией. На самом деле в старинном московском особняке находилась типичная лубянская структура, правда, очень хорошо законспирированная.

В последнее время в Москве многое изменилось. Удивительно, но изменения эти коснулись российских спецслужб, как, наверное, никого другого. В результате глобальной реорганизации и чистки аппарата, которой чекисты не знали со времен 1953—1956 годов, целые подразделения оказались вне «органов». Часть ушла к бизнесменам да банкирам, как, например, пламенный борец с советскими диссидентами заместитель председателя КГБ Филипп Бобков, возглавивший ныне службу безопасности межбанковской группы «Мост», часть – в криминальные структуры, часть завербовалась в «горячие точки»…

Охранная фирма, возглавляемая Координатором, собрала под свои знамена бывших комитетчиков и гэрэушников, опытных сыскарей из Московского угрозыска, аналитиков, специалистов спецсвязи, шифровальщиков…

Но не эти кадры, ценные сами по себе, стали козырной картой Координатора.

Секретное подразделение «С-4», созданное и законсервированное незадолго до его ухода в резерв, по-прежнему существовало, хотя теперь и было выведено из-под государственного контроля, что, впрочем, вполне естественно – вряд ли кто-нибудь утвердит финансирование откровенно антиконституционной структуры. Фирма добывала средства совершенно законно: охрана коммерсантов, поиск должников и выбивание долгов, сбор заказной конфиденциальной информации – промыслы, считавшиеся исключительно бандитскими, были узаконены официально. Денег хватало и на хлеб с маслом, и на поддержание той же «С-4», которая пока нигде не была засвечена. Впрочем, на родной Лубянке об истинном лице охранной фирмы и о наличии «С-4», структурно в нее вошедшей, естественно, помнили и не торопились списывать ее руководителя со счетов. Отношения с бывшими коллегами, притом самого высшего звена, складывались у хозяина офиса превосходно. Фирма резервного чекиста была удобна чекистам действующим – то, что невозможно было исполнить законными средствами, в случае чего можно было повесить на якобы частную охранную структуру…

Несколько дней назад, во время последней беседы ныне действующий руководитель спецслужб как бы между прочим напомнил руководителю бывшему тот, давешний разговор, не забыв ввернуть афоризмы, показавшиеся тогда Координатору наиболее убедительными – мол, цель оправдывает средства, из двух зол обычно выбирают меньшее, а деньги – и это главное! – не пахнут.

Координатор прекрасно понял намек: во всяком случае, идея физической ликвидации лидеров криминалитета в условиях разгула преступности нашла полное понимание. Да и не только эта идея.

После зондажа начальственного мнения экс-генерал понял – период теоретических разработок закончился, и меморандум, блестяще составленный им в начале девяностых, ждал практического осуществления; пора было переходить от слов к делу. Склонившись над столом, он листал личные дела потенциальных кандидатов на роли ликвидаторов.

Странными выглядели эти дела с грифом МВД, и фотографии будущих борцов с отечественной мафией смотрелись как минимум диковато: угрюмые лица, настороженные взгляды – безусловно, все они видели в жизни больше печалей, чем радостей. Фотографии анфас, в профиль – нормальный человек никогда не станет сниматься так по собственной воле.

Ничего удивительного в этом не было: документы, лежавшие на огромном столе, свидетельствовали, что будущие борцы с оргпреступностью сами отбывали или еще отбывают срок лишения свободы.

Впрочем, Координатора это нимало не смущало – он листал личные дела предельно внимательно, деловито, вчитываясь в скупые, казенные строки: «осужден к лишению свободы на семь лет с отбыванием срока в исправительной колонии строгого режима»; «действия отличаются особой дерзостью и цинизмом»; «отрицательно относится к администрации и режиму»; «склонен к немотивированной жестокости»…

Неожиданно на столе зазуммерил телефон – читавший отложил очередное дело, взял трубку.

– Алло… – произнес он, недовольный тем, что его оторвали от работы.

Звонила секретарша – напомнила, что заместитель, которому была назначена встреча, уже дожидается в приемной.

– Просите.

Спустя минуту заместитель, немолодой невысокий мужчина с круглым лицом и черными усиками, делавшими его похожим на кота, сидел напротив. Это был один из двух замов Координатора. Бывший полковник столичного уголовного розыска, он отлично знал криминальный расклад в стране и был одним из немногих даже тут, в фирме, посвященных в существование «С-4».

Предстоящий разговор касался именно этой структуры и потому обещал быть серьезным.

– Я внимательно просмотрел личные дела кандидатов, представленные вами, – начал Координатор, сделав паузу.

– Вы сами заказали мне контингент, так или иначе замазанный перед законом, – напомнил бывший сыскарь. – Такими людьми проще управлять: они запуганы, с искалеченной психикой и прекрасно понимают, чем им грозит ослушание.

– Так-то оно так, – согласился Координатор, придвигая к себе ближайшую папку. – Но все-таки уголовники… Сомневаюсь. Я с такими не работал.

– Вас это смущает? Ничего страшного. С теми, кто побывал за решеткой, вполне можно договориться. – Достав пачку сигарет, заместитель закурил – курение в начальственном кабинете было привилегией немногих в этом офисе. – Может быть, договориться с ними даже проще, чем с обычными законопослушными налогоплательщиками. К тому же у каждого из них есть свои симпатии и антипатии, положительный и отрицательный опыт… По крайней мере, большинство из этих, – заместитель бросил короткий взгляд в сторону папок с личными делами, – к криминалитету настроены негативно.

– Вполне возможно, – кивнул хозяин кабинета.

Глубоко затянувшись сигаретой, недавний полковник милиции внимательно взглянул на собеседника.

– Простите, я понимаю удобства использования такого материала, но не могу понять лишь одного. С нашими связями, с нашими кадрами мы вполне могли бы подобрать профессионала. Скажем, какого-нибудь бывшего спецназовца из «Вымпела» или «Альфы». Зачем брать людей со стороны, вкладывать в них деньги, учить, инструктировать? Это же прямая потеря времени.

– Я думал об этом, – Координатор пододвинул гостю пепельницу, – и решил, что профессионалы – не то. Люди, попадавшие в силовые структуры, а тем более спецназовские, как правило, кристально чисты перед законом, а значит, ими невозможно манипулировать… Будем называть вещи своими именами. Вряд ли кто из них согласится действовать… в нарушение закона. Ну и наконец, как вы сами понимаете, нужен человек нестандартный, с болезненным честолюбием. Среди этих, – он взглянул на личное дело, перечеркнутое по диагонали красной полосой, – таких куда больше.

– Почему обязательно нестандартный? И вообще, какая разница, кто будет ликвидатором? – пожал плечами заместитель. – Главное, на мой взгляд, конечный результат…

– Разница есть. Рано или поздно информация об «С-4» просочится наружу. Стало быть, наши оппоненты рано или поздно отреагируют, и реакцию предугадать нетрудно. «Тайная организация», «государственный беспредел в ответ на беспредел бандитский», вся эта романтическая мишура в газетно-бульварном стиле выглядит пошловато. В такую структуру трудно поверить, но уж если в нее действительно поверят, при весьма вероятной проверке скрыть следы «С-4» практически невозможно. Конечный результат – не только физическая ликвидация… Извините, вы когда-нибудь читали Гофмана? – Координатор частенько склонялся к силлогизмам и отвлеченным литературным параллелям, и вопрос, заданный как бы некстати, нимало не удивил его заместителя.

– Имеете в виду одного из идеологов неонацизма? – уточнил он.

– Нет, был такой немецкий писатель-классик. У него есть замечательный образ – «Крошка Цахес». Нам надо создать нечто подобное – эдакий рыцарь плаща и кинжала без страха и упрека. Идейный борец с оргпреступностью. Карающая десница. Человек-легенда. Определений можно подобрать великое множество, и это говорит о богатстве идеи. А идея проста: страх.

Собеседник Координатора затушил окурок и тут же потянулся за следующей сигаретой – беседа принимала несколько неожиданный оборот, и он выглядел взволнованным.

А Координатор продолжал:

– Страх всегда персонифицирован – он не может быть размытым, абстрактным. Боятся всегда конкретно кого-то или чего-то. То, что имеет имя. Нужен один-единственный человек, реальный, именем которого можно будет пугать. – Взглянув на бывшего сыскаря, хозяин кабинета по выражению его лица отметил – мысль понята правильно. – На такого человека будет работать вся «С-4»: разведчики, аналитики, другие ликвидаторы. У него будет свой, хорошо узнаваемый почерк, который, при желании, можно будет легко подделать. Еще раз подчеркиваю: работа целого подразделения будет фокусироваться именно на нем одном. С другой стороны, такой человек идеален как ширма, как прикрытие. Представьте, что за короткое время происходит пять… десять… пятнадцать ликвидаций лидеров криминалитета. Но вешаются они на него одного. Купленные журналисты раздувают вокруг него истерию, народ трепещет, бандиты одновременно и понимают, кто он, и не понимают, кто за ним стоит и почему ему все удается. А вдруг – действительно «тайная организация», подконтрольная ФСБ? Улавливаете мою мысль?

Заместитель позволил себе улыбнуться.

– А вы не боитесь, что он выйдет из-под контроля?

– Вы сами сказали, что с таким контингентом можно договориться, – напомнил хозяин офиса.

– Остановка за малым – подобрать такого человека. – Бывший полковник МВД уже понял, что эта задача скорее всего будет возложена на него.

И не ошибся.

– Вот вы этим и займетесь. Фактуру и особенности контингента, в отличие от меня, знаете, материалом, как говорится, владеете. – Координатор пододвинул к себе все ту же копию личного дела, перечеркнутую диагональной красной полосой. – Вот рекомендую, например, этого: Солоник Александр Сергеевич, бывший работник МВД, осужден по сто семнадцатой статье. Даже по этим материалам видно, что его следственное дело грубо сфабриковано. Бывший сотрудник милиции, осужденный по такой статье, – на зоне ему прямая дорога в опущенные. Пытались – не получилось. В одиночку успешно противостоял кодле блатных. В контакты с администрацией ИТУ принципиально не вступает. Не пьет, не курит, старается поддерживать спортивную форму. Заключенные его не любят, но относятся с опаской. Но главное – не это: обостренные комплексы, неудовлетворенные амбиции, невысокий общеобразовательный уровень, провинциальные запросы, отсутствие четко выраженной жизненной установки. Короче, осознанное несоответствие реального и умозрительного. Теперь он деморализован, загнан в угол, надеяться ему не на что. И он это прекрасно понимает. Сейчас в ИТУ в Ульяновской области.

Собеседник с сомнением пролистал личное дело.

– Ну, допустим, я с ним побеседую, предложу продать нам свою душу. Допустим, он даже согласится, потому как надеяться ему действительно не на кого и не на что. Но как мы его из зоны-то выдернем? На условно-досрочное он не подходит юридически, амнистия для таких, как он, не предусмотрена. Пересмотреть дело в порядке прокурорского надзора и назначить пересуд? Тоже незаконно – он же бежал, и это доказанный факт.

Координатор улыбнулся – несколько высокомерней, чем требовалось.

– Не забывайте, кто мы и для чего созданы. И кто за нами стоит. Да мы сами, если начистоту, незаконны. И «С-4» незаконна. Но полномочия нам даны самые широкие. Вы ведь в милиции служили и прекрасно знаете, что даже из самых страшных зон можно убежать. Особенно если есть помощь с воли. – Поднявшись из-за стола, хозяин дал понять, что беседа закончена. Когда заместитель стоял уже в дверях, хозяин кабинета как бы невзначай добавил: – Получится из него что-нибудь, не получится – ничего страшного. Время терпит, а выбирать у нас есть из кого…

Свет заходящего солнца, пробиваясь через забранное толстой решеткой пыльное оргстекло, ровными прямоугольниками ложился на письменный стол, стоявший у самого окна, и эти прямоугольники казались нарисованными на его поверхности. Так хотелось смахнуть, стереть их, чтобы геометрическое перекрестье не напоминало о неволе! Пахло пылью, лежалыми бумагами, мышами, плесенью, хлоркой и сгоревшей проводкой – последний запах был особенно сильным.

Сидевший за столом пожилой мужчина с круглым лицом и небольшими черными усиками внимательно изучал невысокого зэка, одетого в зоновский бушлат, именуемый тут обычно «клифтом». Смотрел долго, не мигая – так биолог рассматривает в микроскоп какое-то мелкое насекомое.

Осужденный выглядел предельно настороженным. Старался не встречаться взглядом с человеком за столом. По всему было видно, ему очень хотелось побыстрей отсюда уйти. Но в то же время сделать это он не мог: для любого осужденного всякий «вольняшка», то есть неосужденный, – начальник. А тем более такой: с пристальным, откровенно изучающим взглядом, вкрадчивыми манерами, многозначительным молчанием…

Что-что, а начальственный вид тут, на «строгаче», сразу бросается в глаза.

– Ну, присаживайся, – наконец получил предложение зэк.

Тот присел на хромоногий табурет.

– Курить не предлагаю, потому что знаю – не куришь, – сидевший за столом чиркнул зажигалкой, закурил, на мгновение окутываясь сероватым дымом. – А лихой ты, однако… Саша.

Названный Сашей поднял на говорившего взгляд, в котором явственно читалось: ну чего тебе от меня надо? Зачем с «промки» выдернул? Если ты опер – то пустая затея: не буду стучать. Если какая-то проверка из Главного управления исправительно-трудовых учреждений – не по адресу. Я тут кто – «бугор», то есть бригадир, и начальства надо мной – выше крыши…

– А я к тебе, Саша Солоник, по делу. Специально из Москвы. Кстати, вот мои документы, – говоривший привычным жестом развернул корочку алого сафьяна, явно не ментовскую.

– Что надо, гражданин начальник? – нарочито грубо спросил Солоник.

– Да ничего не надо, – пожал плечами визитер.

– Если стукачом хотите предложить – не пойду, – голос зэка прозвучал на редкость категорично.

– И правильно, – лучезарно улыбнулся москвич. – Ты на себя посмотри – какой из тебя стукач? Слишком заметен, слишком на виду, к тому же еще – «бугор» и мусор, пусть даже и бывший. От ментов ты отбился, ни к чему другому не прибился. Потому что не возьмут. Доверия к тебе и так ни у кого нет, запалишься враз, – несомненно, этот человек неплохо знал лагерную фактуру. – К тому же проблем у тебя из-за милицейского прошлого и нехорошей статьи было немало. А будет еще больше.

– Вы спецом из самой Москвы прибыли, чтобы о моих проблемах говорить? – перебил зэк с едва заметной издевкой.

– Не только о них, – обладатель ксивы из алого сафьяна нимало не обиделся, хотя по интонации и понял вызов. – О тебе, о планах твоих… О том, как дальше жить собираешься.

Наверняка в этот момент Саша подумал – такое нехитрое начало беседы, такой простенький с виду вопрос «как дальше жить собираешься?» – все это сильно смахивает на тот, памятный разговор с лагерным авторитетом, «смотрящим» Корзубым. А потому ответ прозвучал почти такой же, как и тогда, в каптерке:

– Как раньше жил, так и буду.

– Ну, как раньше, жить у тебя больше не получится, – гражданин начальник небрежно струсил в пепельницу сигаретный пепел. – Но об этом позже. Давай лучше о тебе поговорим. – Не дождавшись ответа, он продолжил: – Биография самая обыкновенная – точней, ее начало. Замечательный областной центр, золотое детство, пионерские горны, техникум, повестка в военкомат. После дембеля в милицию пошел. И чего ты там забыл?

– Был маленький и глупый. Думал, с преступностью бороться, – признался Саша, соображая, какой же в этом вопросе подвох.

– И что?

– Да сами они беспредельщики. Те же бандиты, только в форме, и ношение оружия у них узаконено, – для человека, попавшего на зону из-за нежелания сучиться, ответ был предельно искренним.

– Вот-вот, – согласился собеседник. – Гниды они. Мусора – одно слово. Та-а-ак. Там, значит, у тебя не заладилось, выгнали, затем вновь взяли, после выгнали окончательно. Накрутили статью по «мохнатке» и – за «решки», за колючки. Ну и что теперь делать собираешься?

– Срок тянуть, – кивнул Солоник, не понимая, к чему вообще разыгрывается этот спектакль.

– А на себе, значит, крест поставил?

– Крест мне на могиле поставят.

– Вот-вот. Недалек тот день… И похоронят тут же, на зоновском кладбище. Как ты знаешь, трупы родственникам не выдаются.

– Спасибо за информацию, – Саша метнул в москвича взгляд, полный откровенной неприязни.

– Рано благодаришь. А я приехал сюда, чтобы дело тебе предложить…

– И какое? – насторожился заключенный, поняв, что беседа подошла к кульминации.

– …и изменить твою жизнь, – закончил гражданин начальник.

– Мою жизнь теперь только Верховный суд может изменить.

– Ну зачем так? Судьба любого человека в его руках. На свободу хочешь?

Зэк вопросительно взглянул на человека, сделавшего ему столь дикое предложение.

– Кто тут не хочет…

– Я тебя спрашиваю – хочешь?

– Ну, хочу. А за что? Не за просто же так!

– Эта догадка делает честь твоему уму. Бесплатно только птички поют. Я тебе дело говорю… А теперь – слушай.

Они говорили долго – точней, говорил в основном приезжий, а зэк слушал, стараясь найти в предложении выгоду – впрочем, она была, несомненно, на поверхности.

Предложение гражданина начальника сводилось к следующему. Он, Александр Солоник, будет топтать «строгую» зону долго, очень долго. Бывший мент, осужденный по паскудной статье, рано или поздно найдет себе смерть: или на «промке» головой кирпич поймает, или оголенный электропровод зубами прикусит, или с верхнего яруса шконок головой вниз упадет. В лучшем случае – актировка и инвалидность, жизнь в серости и безвестности, неизбежное воровство, естественно, неудачное, и вновь зона, где он сгинет окончательно. В худшем – скорое «опущение», кровавая драка, заточка в печень и – участок два на три на зоновском кладбище.

Блатные все равно завалят его: тут, на зоне, есть сотни способов избавиться от человека – медсанчасть по приказу «хозяина» оформит как несчастный случай на производстве. Обеспечить его безопасность органы не могут – не поселишь же в бараке охрану! Надеяться на УДО, условно-досрочное, или амнистию не приходится по понятным причинам. Короче говоря, хреновые дела у осужденного бывшего мента Солоника, и солнце ему не светит.

Гражданин начальник повествовал так, как может говорить лишь человек, уже уверенный в ответе собеседника. Категоричность тона, веские интонации, подкрепленные напряженным прищуром и скупой, но выразительной жестикуляцией.

– Единственное, что тебе может помочь, – побег, – закончил он.

– Отсюда? Со «строгача»? Невозможно, – зэк поджал губы.

– А что – уже думал?

– А кто бы не думал!

Следующий вопрос прозвучал в устах обладателя сафьяновой ксивы столь же неожиданно, сколь и неправдоподобно.

– А если мы тебе поможем?..

Солоник подумал, что он ослышался.

– Поможем, говорю… Я серьезно. Да не смотри ты на меня так!

Мысли Саши работали напряженно – в предложении бежать было столько же плюсов, сколько и минусов. Точней, плюс был только один – та самая желанная свобода, о которой, как поется в известной еще со времен ГУЛАГа песне, «так много говорят в лагерях».

А с другой…

Побег, даже удачный (что маловероятно), неминуемо поставит его в зависимость от «конторы», потому как Солоник окончательно ставит себя вне закона. И неизвестно, какую роль уготовят ему после побега. Известно одно: он становится невольной марионеткой в руках структуры, которая при малейшем проколе от него откажется.

– Даю тебе ровно сутки на размышление, – москвич говорил веско, словно вбивал в сырую доску толстые гвозди. – Только размышлять тебе нечего. Это – твой единственный шанс, подарок судьбы. Другого не будет. Свобода плюс удовлетворение твоих амбиций.

– Я не могу ответить сразу, мне надо все взвесить. Я подумаю, – дрожащим от напряжения голосом произнес осужденный.

– Думай, думай… Ну все. О нашем разговоре, естественно, никто знать не должен, прежде всего из администрации. Запомни то, что они уже знают: я – следователь военной прокуратуры, занимаюсь делом твоего армейского командира. Протоколы уже составлены… На, подпиши, что отказываешься давать показания, – он пододвинул бланк. – Ну, до завтра, осужденный Солоник. На размышления у тебя ровно сутки, – гражданин начальник взглянул на часы. – Время пошло…

Глава 6

Блеклое поволжское солнце, медленно поднимавшееся из-за кромки темного, почти что синего хвойного леса, рельефно высвечивало геометрически правильный силуэт вышки с охранником. Солнце било в глаза, слепило, и осужденный Александр Солоник, отвернувшись в сторону, невольно прищурился. Унылая картина, виденная им на утренних разводах сотни раз: перечеркивающая волю колючая проволока, чернеющие клифтами ряды сумрачных зэков, ватная спина бушлата переминающегося с ноги на ногу «мужика» из его бригады…

Даст бог – видит он это сегодня, холодным утром, в последний раз и никогда больше не увидит.

Развод начался минут на десять позже положенного – стоило только увидеть помятую физиономию начальника отряда, чтобы определить: вчера он вновь нажрался как последняя свинья. Рожа у мента – ну будто бы на автомобильном протекторе заснул, взгляд – мутный, мертвый. И не до развода ему теперь – пива бы холодненького, компресс на лоб и – спать. Да, такова вот тяжелая и опасная ментовская служба…

– Отряд для развода на работы построен, – произнес старшина.

Спустя несколько минут осужденные, а вместе с ними и Солоник, двинулись на промзону. Глядя в ватную спину, маячившую впереди, Саша вновь и вновь воскрешал подробности последнего разговора с хитрожопым москвичом, спрашивая себя – правильно ли он сделал, что согласился? – и не мог ответить на этот вопрос однозначно.

С одной стороны, воля, конечно же, дорогого стоит, тем более в его незавидном положении.

А с другой – не попадет ли он в кабалу худшую, нежели теперешняя?!

Но он уже все решил.

Это должно произойти сегодня.

Уже назначено и рассчитано время, и он знает, как именно это произойдет. На «промке» кем-то неизвестным подготовлен сварочный аппарат, которым надлежит вырезать крышку канализационного люка, чтобы спуститься в него, пройти по коллектору и выйти за пределы зоны. Ничего форсмажорного произойти не может – вроде бы тот гражданин начальник из столицы предусмотрел все. Или почти все…

Глухое топанье «прохарей», густые ряды колючей проволоки, унылые, постные лица конвоиров – и ворота промышленной зоны.

Перед началом работы «бугор» Солоник, собрав «мужиков» своей бригады, объявил:

– То, что вы напортачили вчера, я не принимаю. Если такое повторится, буду засчитывать за отказ или невыход на работу.

Тут, в «восьмерке», в ИТУ № 8 Ульяновской области, к нему относились совершенно иначе, чем под Пермью. Давешняя драка с кодлой жутких и безжалостных блатных уже была занесена в неписаные зоновские анналы, обрастая все новыми и новыми подробностями. В глазах «мужиков», то есть основной массы осужденных, Саша приобретал черты воистину легендарные: кровь татуированных врагов лилась ручьями и реками, руки-ноги ломались, как спички, головы под его ударами разлетались, как гнилые арбузы, а побежденные исчислялись десятками.

Именно поэтому никто спорить не стал – не с руки. Таких, как этот «бугор», не уважают, но боятся. И только один из зэков, недавно прибывший, бросил недовольно:

– Мало того, что «кумовья» с «хозяином» да начотряда гнут, так и ты еще…

– Молчать, – бригадир едва повысил голос. – С меня тоже три шкуры дерут.

Солоник вовсе не хотел ругаться с этими серыми людьми, многие из которых, как и он, попали за «решки» в результате ментовской подставы. Это был верный тактический ход – пусть разойдутся по своим местам, чтобы к нему в ближайшее время не подходили…

– Зря перед «хозяином» жопу рвешь! Все равно на «химию» и УДО тебя не выпустят, – в сердцах огрызнулся вновь прибывший.

– Работать, кому сказано!.. Труд освобождает.

«Мужики», недовольно перешептываясь и бросая на бригадира полные ненависти взгляды, разошлись по рабочим местам, а Саша, на всякий случай оглянувшись по сторонам, пошел в небольшой коридорчик, заканчивающийся тупичком.

Сердце стучало пойманной птицей – сейчас, сейчас это произойдет… Да, тот столичный тип из «конторы» оказался прав: это ему подарок судьбы, который нельзя не использовать. Сказочно повезло – наверное, единственный раз в жизни.

Под ногами шуршала битая штукатурка, какой-то мусор, гремели, перекатывались осколки кирпича, тонким льдом хрустело стекло, глухо позвякивали трубы, положенные вдоль коридора. Шаг, еще шаг, еще один, заколоченная дверь, яркая лампочка в ржавом конусе, поворот в тесный закуток, и тут же – обыкновенный канализационный люк: на городских улицах обычно не обращаешь на них внимания, но сейчас это была дверь на желанную волю.

Дверь на волю, как и следовало ожидать, оказалась приваренной, но тут же кто-то неизвестный предусмотрительно оставил сварочный аппарат, маску, брезентовые рукавицы и даже небольшой ржавый ломик типа «фомки» – он лежал между ржавыми трубами и вполне мог сойти за одну из них.

Мозг работал четко и уверенно, мысли не путались, не блуждали – Солоник четко понимал, что и в какой последовательности надо делать.

Положил на половинку кирпича ржавую водопроводную трубу – так, словно бы собирался ее резать. Теперь, если нечаянно появится начальство или кто-то из сук (а отрядные стукачи, несмотря на глубокую законспирированность, всем хорошо известны), оправдание налицо.

Неторопливо подкрутил форсунку, поджег, мгновенно отрегулировал давление – пламя сделалось острым, жадным, как кошачий язычок, и пронзительно-голубым, словно майское небо. Надел маску и, склонившись, направил огненное сопло на металл. Спустя несколько секунд плотный огонь омывал сварной шов.

Ему повезло: люк, вопреки специальной инструкции, был заварен не по всему периметру, а лишь в двух местах, на ушках – чтобы невозможно было открыть голыми руками. Ровно гудело пламя горелки, расплавленный металл натекал в щель между люком и полом, беспорядочные искры сыпались во все стороны, прожигали клифт, но Саша не обращал на это внимания – следовало торопиться, счет шел на секунды: сюда могли войти в любой момент. Наконец последнее движение, огонь с шипением гасится, срывается маска, и сварочный аппарат отодвигается в сторону. Поискав глазами, Солоник нашел какую-то грязную лохань с водой – немного, но достаточно, чтобы, плеснув, остудить горячий металл.

Спустя несколько секунд беглец прилаживал в щель между люком и полом тупой ломик. Все-таки он немного волновался – блестящее острие несколько раз соскальзывало с края люка, и мерзкий металлический скрежет, казалось, разносился по всей промзоне. Наконец люк с трудом поддался, приподнимаясь; еще несколько секунд – и он лежал рядом с черной скважиной.

Саша наклонился – в лицо пахнуло сыростью и зловонием. Беглец невольно поморщился, сплюнул: там, на глубине всего лишь нескольких метров, медленно переваливаясь безразмерной живой змеей, проходила главная канализационная артерия «строгача».

Скинул с себя прожженный клифт, бросил рядом с люком – ватник наверняка будет обильно вбирать в себя влагу, сковывать движения. Пусть останется на память о бывшем бригадире.

Наконец, набрав в легкие побольше воздуха, Солоник принялся медленно опускаться в подземное чрево, по шею погружаясь в дерьмо…

Темно-зеленый «уазик» с надписью «Рыбнадзор» на дверцах, описав правильный полукруг, остановился на берегу неширокого мутного ручейка. Передние дверцы открылись почти синхронно, и из машины вышли двое рослых в темно-зеленой камуфляжной форме. Они были похожи друг на друга: атлетическим сложением, настороженностью взглядов. Осмотрелись, подошли к крутому берегу ручейка, прошли несколько десятков метров – из обрыва торчала большая зарешеченная труба, из которой наружу текла зловонная каша.

Один из приехавших в «УАЗе», скользя резиновыми сапогами по мокрой глине обрыва, поморщился и, подняв голову, прокомментировал:

– Воняет-то как…

– Все правильно, один из выходов канализационного коллектора. А ты что хочешь – чтобы говно майской розой пахло? – Бросивший эту реплику, видимо, был старшим. – Давай, времени мало, спускайся…

Его напарник извлек из глубокого накладного кармана плоскогубцы, мгновенно перекусил ржавую проволоку, которой решетка была прикреплена к краю трубы и, брезгливо осмотрев руки, вытер их о траву.

– Долго будем ждать?

Старший взглянул на часы.

– Из зоны он вышел минут пять или десять назад – если ничего не помешало. Расчетное время – сорок пять минут плюс-минус минут десять. Главное, чтобы направление не перепутал, иначе в другом месте выйдет. Ждем два часа, дальше нет смысла.

– Думаю, не перепутает. – Напарник старшего аккуратно вытер плоскогубцы и, осмотревшись, принялся осторожно подниматься наверх.

В это самое время где-то совсем рядом гулко застрекотал мотороллер, и приехавшие на «уазике» встревоженно обернулись на резкий звук. Прямо на них катил, сжимая перевязанный синей изолентой руль, какой-то ветхий дедок – обширные залысины, просвечивающие между клочковатыми седыми волосами, казались словно нарисованными на голове; воспаленные красные глазки подозрительно буравили незнакомцев. Мотороллер был грузовым, из багажника торчали сухие сучья: видимо, дедушка приехал за валежником.

Остановившись и заглушив двигатель, старичок спешился и, с подозрением взглянув на молодых людей, спросил:

– Вы откуда тут такие?

– Езжай, старик, не твоего ума дела, – посоветовал старший.

– Эта машина ваша? Что вы тут делаете? А документики у вас есть? – с неожиданной бдительностью спросил водитель мотороллера.

– Старик, иди на хрен, я же сказал, – последовал уверенный ответ.

– Да вы знаете, кто я… Я в милиции двадцать лет проработал, я и сейчас в добровольной народной дружине! – Казалось, еще минута, и дедок изойдет слюной от праведного возмущения.

– Из «Рыбнадзора» мы, из Ульяновска. – Младший, поняв, что скандал теперь неуместен, извлек из кармана документы. – Браконьеров тут ловим, вот мое служебное удостоверение.

Дедок проработал документ до последнего штампика, взвесил его на руке и, вздохнув, вернул владельцу.

– Ну извините, коли так. И все-таки надо бы повежливей…

– Дедушка, езжай своей дорогой, а то сейчас ненароком найдем и у тебя запрещенную снасть, тогда и твоя ДНД не поможет, – примирительно произнес обладатель удостоверения.

Старик, бросая на инспекторов «Рыбнадзора» сердитые взгляды, долго заводил мотороллер, кашлял, что-то горестно шептал…

– Попали, – задумчиво сказал старший, провожая его взглядом. – Все-таки, что ни говори, – лишний свидетель…

– Ладно, он сюда больше не сунется. Сколько там времени прошло?..

Казалось, зловоние пронизывает каждый орган, каждую клеточку беглеца. Нестерпимая вонь фекалий густо набивалась в легкие, до слез резала глаза; омерзительная густая масса залепляла уши, сочилась в сапоги и за воротник, но Саша, плывя по шею в дерьме, упорно, метр за метром, продвигался вперед. Мокрая одежда сковывала движения, каждый шаг давался с неимоверным трудом.

Он передвигался в кромешной темноте – вокруг булькала вязкая жижа, и казалось, зловонные газы роятся перед самым лицом. Чтобы не пропустить выход наружу, надо было то и дело щупать шершавую, покрытую мягкими наростами трубу.

Солоник знал – ему надо пропустить четыре поворота и лишь на пятый свернуть влево. Иначе он просто заблудится в этом огромном омерзительном лабиринте, сгинуть в котором куда проще, чем в него попасть.

Несколько раз беглецу казалось, что он пропустил нужное ответвление, не заметив его, – приходилось возвращаться, убеждаясь, что все в порядке, что он еще не достиг нужного поворота. В рот, в нос, в глотку то и дело набивалось дерьмо, и беглец, отфыркиваясь и отплевываясь, с трудом подавлял в себе рвотные спазмы.

Сколько времени прошло с тех пор, как он спустился в этот жуткий подземный лабиринт? Он не помнил, а рассчитывать ход времени, полагаясь лишь на собственную интуицию, не приходилось – в замкнутом пространстве минуты и часы всегда текут иначе, чем под открытым небом. А уж тем более в таком пространстве…

Идти становилось все трудней – фекальные массы препятствовали движению, и, казалось, мерзкая жижа никогда не выпустит его из этой жуткой трубы.

Вот и последний, четвертый поворот. Еще метров сто – сто пятьдесят – до чего же трудно они даются! Он принялся считать шаги; всего триста-четыреста шагов отделяют его от свободы!

Один, два, три… десять, пятнадцать, двадцать… сто, сто один, сто два…

Саша то и дело проводил правой рукой по рыхлой, скользкой внутренней стенке трубы – неожиданно она провалилась. И этот провал был пятым, последним, которого он так ждал…

Свернул, сделал еще несколько шагов, и внезапно глаза, привыкшие к темноте, остро резанул ослепительно-белый свет.

Он уже знал, что это и есть та самая воля, но сил почти не оставалось. Голова гудела, словно церковный колокол, во рту появился солоноватый привкус – несомненно, собственной крови.

Тем временем мерцавшее белесым светом пятно увеличивалось в размерах, приближаясь, манило вперед. Он с трудом поднял голову и увидел, что это – небо.

Перечеркнутое рельефными линиями ивовых ветвей, напомнивших колючую проволоку «локалок», небо звало вперед – небо свободы. Неизвестно откуда появились силы, и Солоник, стараясь дышать ртом и, чтобы не стошнило, задерживая дыхание, двинулся на этот призывно белевший свет.

Вверху – там, где наверняка конец зловонию, обозначилось некое движение. Саше почудились приглушенные мерные шаги. Или это кровь стучала в ушах?

– Эй, это ты?

Беглец прохрипел что-то невнятное, но тем не менее был услышан, – спустя минуту на фоне светлого пятна выросла темная мужская фигура.

– Лови веревку. Привязывайся, мы тебя сейчас вытащим…

Он судорожно схватил липкий, выскальзывающий конец, обматывая его вокруг кисти правой руки. Веревка натянулась, неслышно завибрировав, и Солоника поволокли наружу.

Вытаскивали его долго – минут пятнадцать. Мокрая одежда упрямо тянула его вниз, тяжелая набрякшая роба зацепилась карманом за острый край решетки, и ее пришлось долго высвобождать. Бывший зэк не помнил, как очутился на берегу, не помнил лиц и первых слов своих спасителей. Лежа на спине, Саша, словно вытащенная на лед рыба, судорожно хватал ртом влажный, пахнущий травой и землей воздух свободы.

– Ну что, отдохнул? – послышался над самым ухом все тот же голос. – Давай быстро переодеваться, времени у нас нет…

Беглеца хватились лишь через несколько часов: на вечерней поверке выяснилось, что бригадир Солоник почему-то отсутствует.

Сперва, естественно, решили, что залетевший по «мохнатке» бывший мент, оказавшийся к тому же таким строптивцем, пал от заточки злопамятных блатных, державших тут масть, – у них имелись все основания отправить его на тот свет. Это, наверное, было лучшим исходом для всех: любую смерть зэка на промзоне проще простого списать на производственный травматизм и несоблюдение техники безопасности.

Однако эти светлые надежды не оправдались – вскоре на промзоне был найден старый бушлат, который, судя по пришитому лоскуту с выведенной фамилией, несомненно, принадлежал Александру Солонику. Сварочный аппарат, маска и, что самое жуткое, грамотно вырезанный открытый люк канализационного коллектора оправдали самые худшие опасения.

«Хозяин», «кум», начальник отряда и, естественно, режимник встали на уши. Были вызваны кинологи с разыскными собаками, но псы, естественно, следа не взяли. У края зловонной прорвы служебная овчарка лишь жалобно поскуливала.

Такого Ульяновская «восьмерка» еще не знала: побег – несомненное ЧП. А уж если он не раскрыт по горячим следам, на успех вряд ли придется надеяться. Побег несмываемым пятном ложится на погоны начальства: неизбежны проверки из ГУИТУ, объявление о неполном служебном соответствии, понижение в должности и звании…

Найти беглеца собственными силами не получалось; пришлось сигнализировать в областное Управление МВД. И разразился скандал, чреватый крупными неприятностями и серьезными оргвыводами. Ввиду грядущего визита ульяновского начальства был усилен режим, проведен тотальный шмон во всех бараках, и даже блатных выгнали на «биржу», то есть на общие работы. «Хозяин» распорядился заварить по новой все люки, да что толку?

Поиски тем временем продолжались с удвоенной силой, география их, естественно, расширилась. Операция «Перехват» была объявлена по всей области. Руководство выслало усиленные наряды ко всем выходам канализационного коллектора, были опрошены все возможные свидетели, но реальных результатов это не дало.

«Мужики» из бригады беглеца в один голос утверждали, что в тот день ничего подозрительного не заметили – наверняка они тихо радовались тому, что ставший борзым «бугром» бывший мент больше не будет их гнуть. Правда, следак из Ульяновска сперва обратил внимание на показания бывшего старшины патрульно-постовой службы, сигнализировавшего о подозрительном «УАЗе» с надписью «Рыбнадзор», но проверка установила, что такая машина действительно выезжала к небольшому безымянному ручью в нескольких километрах от зоны…

Глава 7

Выцветшее, словно солдатская гимнастерка, небо над головой, выжженная сухая каменистая земля, вязкий, густой, почти неподвижный воздух, мелко хрустящий песок на зубах – вот что такое Средняя Азия в середине лета. Зной изнуряет, изматывает, и кажется, что от него нет спасения даже под крышами домов.

Впрочем, здесь, под отливавшими серебром низкими оцинкованными крышами, бескрайнюю казахскую степь нельзя было видеть во всей ее первозданности. С четырех сторон обзор ограничивался высоким унылым забором, и из окна приземистого кирпичного сооружения казарменно-административного типа виднелась лишь узкая желтая полоска, отливавшая медно-красным цветом. Снизу эта полоса жирно подчеркивалась сплошной бетонной линией ограждения.

Во внутреннем периметре глухого бетонного забора не было ни хитроумных видеокамер наружного наблюдения, ни атлетически сложенных охранников у ворот, ни белоснежных тарелок параболических антенн, ни тем более вызывающе-роскошных иномарок. Типовая черно-серая табличка у стеклянной будочки КПП извещала, что за серым бетоном находилась воинская часть. Правда, человек сведущий по первым цифрам номера в/ч мог понять, что относится она к пограничным войскам, которые, как известно, структурно входят в Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР. Этим информация и исчерпывалась. Да и вряд ли тут, в степной глуши, мог появиться кто-нибудь посторонний – единственная дорога, ведущая от ворот КПП в сторону трассы, почти все время оставалась пустынной.

Именно такую картину наблюдал Координатор, приехав в специальный тренировочный лагерь в окрестностях Алма-Аты.

Солнце в зените палило безжалостно. Не спасал и огромный японский вентилятор с мощными лопастями. Капельки пота выступали на высоком лбу бывшего генерала КГБ, и носовой платок, лежавший на столе, стал скоро влажным.

Несмотря на изнурительную жару, Координатор прибыл из столицы в консервативного покроя костюме – из тех, что обычно надевал на официальные встречи. Дорогое серое сукно совершенно не гармонировало с пятнистыми майками и пляжными шортами инструкторов и курсантов, но московский гость терпел: сказывалась давняя привычка выглядеть подчеркнуто официально.

Он выглядел уставшим – то ли от долгого перелета, то ли от жары, то ли от обилия дел, то ли от всего вместе. Поглядывая на хозяина кабинета, невысокого подтянутого мужчину с подчеркнуто военной выправкой, которую еще больше подчеркивал пятнистый камуфляж, гость вытирал руки носовым платком.

Странно выглядела эта встреча, да и вся ситуация смотрелась неестественно: действующий полковник «органов» докладывал, по сути, частному штатскому лицу о вещах, которые в «конторе» знали лишь единицы. Докладывал подробно, обстоятельно, не торопясь, соблюдая субординацию – штатское частное лицо начальственно кивало, уточняло, задавало вопросы…

– Так, достаточно, с этим все ясно. Как новый контингент? – бывший кагэбэшный генерал пододвинулся ближе к вентилятору, с тоской взглянув в окно на безоблачное синее небо.

– По физическим кондициям кто-то хуже, кто-то лучше. Вряд ли можно найти тут чудо-богатыря, – хозяин кабинета был сух, деловит и корректен. – Здоровье у большинства подорвано в местах лишения свободы, несколько человек – отъявленные наркоманы, чего, впрочем, и не скрывают. Наши специалисты проводят специальную терапию. С первыми контрольными нормативами по физподготовке не справился почти никто. Кроме одного…

Брови Координатора удивленно поползли вверх – он-то прекрасно знал, какого рода «контингент» тут собран.

– Кто он?

– Александр Сергеевич Солоник, шестидесятого года рождения, из Кургана, бывший сержант милиции, осужденный по статье сто семнадцатой плюс за побег. Для бывшего милиционера, к тому же побывавшего в местах лишения свободы, довольно интересен: не пьет, не курит, не говоря уже о наркотиках и всем остальном. Психологические тесты свидетельствуют о безусловной конкретности мышления, но жизненные установки определены довольно размыто. Честолюбив, тщеславен, скрытен, расчетлив. Налицо лидерские устремления, которые он, впрочем, явно не демонстрирует. С курсантами подчеркнуто ровен, но приятельских отношений ни с кем не поддерживает. А вообще – очень любопытная биография. – Полковник вежливо пододвинул ему папку с личным делом.

В этот момент недавний лубянский начальник почему-то поймал себя на мысли, что эти имя и фамилия – Александр Солоник – ему уже встречались. Он даже командировал своего заместителя по охранной фирме, бывшего милицейского сыскаря, к нему на собеседование. Вот только в какой связи это запало в память?

Хозяин кабинета продолжал, но уже более сдержанно:

– Конечно, сейчас говорить что-нибудь однозначное трудно, но все-таки из всего прибывшего отребья этот заметно выделяется.

Для приличия полистав растрепанное личное дело, Координатор, то и дело теребя носовой платок, ответил размыто и неопределенно:

– Безусловно, сейчас просчитать что-то однозначно тяжело. Физические кондиции и тестирование ни о чем не говорят: первое – наживное, второе – изменчиво. Неизвестно, как он поведет себя в экстремальной ситуации. К тому же мы предвидим естественный отсев – процентов тридцать, если не половина. А потом, как вы сами понимаете…

Сказал – и запнулся на полуслове. Рельефно играющие желваки, взгляд, устремленный поверх головы собеседника, плотно сжатые губы – все это свидетельствовало, что московский гость о чем-то серьезно и напряженно размышляет. Естественно, хозяин кабинета был достаточно тактичен, чтобы не прерывать работу мысли, – тихонько придвинул к себе папки личных дел, сделав вид, что читает одну из них.

Первым нарушил молчание гость.

– Как вы сказали – Солоник? – Из глубин памяти Координатора неотвратимо выплывала давешняя картинка – московский офис, похожий на кота заместитель, состоявшийся с ним разговор.

– Так точно, Александр Солоник, – подтвердил собеседник.

Давешняя картинка сразу же ассоциировалась с идеей того разговора – о том, что борец с российским криминалом должен быть один-одинешенек, и даже определения такого человека: «Крошка Цахес», рыцарь плаща и кинжала без страха и упрека, идейный борец с оргпреступностью. Карающая десница. Короче – человек-легенда.

Да, тогда, в беседе с заместителем, экс-генерал очень точно определил формулировку – настолько точно, что запомнил ее почти слово в слово: «Страх всегда персонифицирован – он не может быть размытым, абстрактным. Боятся всегда кого-то или чего-то. То, что можно назвать по имени. Нужен один-единственный человек, конкретный, реальный, именем которого можно будет пугать. На такого человека будет работать вся „С-4“: разведчики, аналитики, другие ликвидаторы. У него будет свой, хорошо узнаваемый почерк, который, при желании, можно будет легко подделать. Еще раз подчеркиваю: работа целого подразделения будет фокусироваться именно на нем одном. С другой стороны, такой человек идеален как ширма, как прикрытие…»

– Я могу встретиться и переговорить с этим… – Чтобы не выдать собственную заинтересованность, гость нарочито внимательно взглянул на титул личного дела. – Солоником Александром?

– Он сейчас на занятиях по физподготовке, – несколько извинительно ответил начальник центра подготовки и, взглянув на часы, добавил: – Они закончатся минут через десять. Не хотелось бы отрывать, чтобы не выделять его из всей массы контингента, обращая на него внимание. Обождете, товарищ генерал?!

– …Раз-два, раз-два, сохранять дыхание, не отставать, распределять силы, – доносилась из мегафона ставшая уже привычной команда. – Предпоследний круг можете пройти шагом…

Саша, так же, как и несколько десятков курсантов, бежал кросс – до финиша оставалось не более километра. Солоник был вторым, и впереди маячила спина высокого светловолосого парня – мокрое пятно между лопатками расплывалось в глазах Солоника.

– Не укладываетесь, бездельники. Работать надо, работать, – начальственно гремел мегафон. – Раз-два, раз-два…

До слуха Саши доносилось тяжелое дыхание бежавшего впереди. Кажется, его звали Андреем, а фамилия его была вроде бы Шаповалов, и был он как будто из Питера. Но – и это несомненно! – биография этого курсанта в основном повторяла биографию самого Солоника, впрочем, как и подавляющего большинства остального «контингента».

Оставалось еще два круга по стадиону – две трети километра. Питерец явно сдавал. Казалось, еще несколько шагов – и он свалится на гаревую дорожку. Дыхание сделалось прерывистым, шумным, колени подгибались, руки безжизненными плетьми болтались вдоль туловища. По всему было заметно, он не сумел правильно рассчитать свои силы, и потому на повороте тренированный Солоник легко обошел недавнего лидера.

Поворот, еще один поворот – и последний круг, триста тридцать три метра. Вновь поворот, которого больше не будет, и еще один, и еще…

Все-е-е-е…

Пройдя финиш, Саша обессиленно свалился в тенек под навес. Он пришел первым, как и всегда приходил, но выложился весь без остатка. Наверное, если бы к его виску приставили ствол и сказали: если ты не пробежишь один круг, тебя застрелят, он бы только прошептал пересохшими губами – стреляйте, делайте со мной что хотите, но больше не побегу.

– Раз-два, раз-два, не отставать, держите дыхание, – неслось из мегафона инструктора, подгонявшего остальных, – быстрей, быстрей, не укладываетесь…

Солоник взглянул на часы – половина первого. Сейчас душ, потом обед, два часа отдыха, и новые занятия. Четыре часа теории, затем двухчасовой спецкурс вождения автомобиля, потом два часа стрельб в тире. И так каждый день, каждую неделю, кроме воскресенья. В воскресенье занятий не было, не считая стрельб: тренер убеждал, что настоящий стрелок должен тренироваться постоянно, без перерыва.

Наверное, никогда еще Саше не приходилось вкалывать так, как теперь. Откуда только силы взялись у бывшего узника ИТУ?

Подъем в четыре утра, легкий завтрак, относительно легкий трехкилометровый кросс, второй завтрак, поплотней. Затем спортивный зал, где одни инструктора учили приемам рукопашного боя, другие проводили курс атлетизма, третьи отрабатывали реакцию, четвертые учили группироваться при падении с высоты…

Затем еще один кросс, как сейчас, на десять километров (иногда вместо него – полоса препятствий), потом отдых и теоретические занятия в аудиториях, так называемый спецкурс.

Спецкурсу наверняка позавидовали бы агенты «Моссада», ЦРУ, АНБ и МИ-6, вместе взятые. Слушателей учили акциям по физической ликвидации, которые никогда не будут раскрыты, производству взрывчатых веществ из, казалось бы, совершенно безобидных вещей вроде тех, что продаются в магазине «Бытовая химия», изготовлению одноразовых глушителей из подручных материалов, от картона до капустной кочерыжки, методике установки и использования подслушивающих устройств, основам слежки и конспирации, театральному гриму, прикладной медицине, воздействию на организм медикаментов, наркотиков, лекарственных трав, радиоактивных и отравляющих веществ. Большинство занятий сопровождалось учебными фильмами, отлично срежиссированными и прекрасно снятыми.

Правда, наука давалась далеко не всем, особенно на практических занятиях. «Контингент» быстро сдыхал на кроссах, курсанты кулями падали в спортзале, заходясь в затяжном болезненном кашле. Впрочем, это было вполне объяснимо: прошлое у большинства отнюдь не свидетельствовало о законопослушании; у некоторых курсантов было немало татуировок, говоривших о бурной молодости, некоторые имели по три-четыре ходки, и притом не только на «общак», общий режим, и не только по бытовым статьям… Недавний узник «строгача» неплохо разбирался в наколках и мог с уверенностью сказать: не менее половины курсантов в свое время имели отношение к блатному миру. Сложные композиции из «решек», то есть тюремных решеток, шприцев, православных крестов, игральных карт, обнаженных женщин, гусарских эполет и на первый взгляд неразборчивых аббревиатур говорили о многом, – но, естественно, не о том, как и почему их обладатели очутились тут.

Несомненно было одно: все эти люди так или иначе сотрудничали с «конторой». Кто-то начал раньше, кто-то позже. Все они были «замазаны» перед законом, а это означало, что при случае ими достаточно легко можно манипулировать.

С момента бегства из Ульяновской «восьмерки» прошло более трех месяцев, и все это время Солоник, так же как и остальные, набирал форму. Дни, как и там, за «решками», за «колючками», не отличались разнообразием, но наполнены были совсем иным – кросс, спортзал, кросс, аудитории, кросс, тир… За бетонный забор никого не выпускали; по сути, это была та же тюрьма, только совсем с иным режимом.

Иногда курсантов поодиночке выдергивали в небольшую комнатку на тестирование. Очень вежливый сухонький старичок в тускло поблескивающих очках, в безукоризненно отутюженном белом халате (глядя на него, Саша почему-то вспоминал отмирающее выражение «старорежимный») раскладывал на столе бесчисленные странички с вопросами, на которые надо было отвечать не думая. Ответы тщательно фиксировались. Вопросы выглядели совершенно идиотскими: «Кем бы вы хотели быть: лесником или драматургом?»; «Что лучше: быть богатым и больным или бедным, но здоровым?»; «Всегда ли дурной поступок будет наказан?» После вопросов перед курсантом раскладывались другие листочки – цветные пятна, буковки, цифирки, что-то наподобие шарад из детских журналов, и старичок каждый раз вежливо интересовался: что вы себе представляете?

Затем наступал черед полной пожилой женщины. Она молча прикрепляла к телу какие-то микроскопические датчики с разноцветными проводками, пропускала то через один, то через другой слабый электрический ток и, глядя на экран осциллографа, что-то старательно записывала. Назначение этих процедур оставалось для курсантов полной загадкой.

А через два месяца их распределили по учебным группам. Как понял Саша, разделение произошло по региональному признаку. Среднеазиаты попали в одну группу, выходцы с Кавказа – в другую, прибалты, которых было меньше всего, – в третью. Славяне – самые многочисленные в центре подготовки – составили сразу несколько групп. Каждая группа готовилась по своей программе, с учетом особенностей дальнейшей деятельности.

Какой именно?

Этот вопрос задавал себе не один Солоник. Уж наверняка люди «конторы» организовали ему побег не для того, чтобы он набирал тут форму. И за побег, и за многое другое ему предстоит рассчитаться…

Глядя в безоблачное небо, Саша, лежавший на спине, ощущал, как впиваются в поясницу и лопатки мелкие камешки, но для того чтобы перевернуться, лечь в другое место, не оставалось сил. Дыхание понемногу восстановилось, по телу разлилась приятная истома, но двигаться все равно не хотелось. Так и лежал бы, раскинув руки, дремал бы в тенечке, если бы в голову не лезли тревожные мысли, нагнетая напряжение…

– Курсант Солоник, – обращение прозвучало резко, как удар бича, и Саша открыл глаза: перед ним возвышался инструктор по физподготовке.

Он поднялся, поднял взгляд.

– Я, – по-уставному ответил он.

– Иди в административный корпус, тебя начальство хочет видеть.

Уже подходя к дверям, Солоник почему-то подумал: наверняка сейчас он и получит ответы на вопросы, которые его так тяготят. Если не на все, то, во всяком случае, на большинство…

Глава 8

Кабинет начальника подготовительного центра, небольшая квадратная комнатка на третьем этаже, выгодно отличался от унылой казармы, в которой жили Солоник и остальной «контингент». Стеллажи книг с растрепанными корешками, огромный телевизор, видеомагнитофон, по-домашнему урчащий холодильник и, что особенно приятно, огромный вентилятор. Большой настенный календарь с пушистыми кошечками навевал ощущение чего-то домашнего, уютного, но ощущение это было обманчивым…

В кабинете сидели двое: знакомый Саше хозяин, моложавый начальник центра подготовки, как всегда, вежливый, подтянутый, в отглаженном камуфляже, и пожилой, дородный, с крупными и резкими чертами лица, на котором особенно выделялись большие серые глаза. Казалось, они просвечивали вошедшего насквозь.

Строгий костюм дорогого серого сукна, ухоженные белые руки, наверняка не знавшие тяжелого физического труда, массивный подбородок, надменно поджатые губы…

Безусловно, этот, второй, был большим начальником, и из самых высоких, заоблачных сфер. И звание его наверняка было серьезней, чем у местного. Чтобы определить характерные признаки руководящей популяции, не надо было обращать внимания ни на выражение лица, ни на костюм: глаза говорили о многом, если не обо всем.

Распрямив плечи, вошедший привычной скороговоркой произнес:

– Курсант Солоник по вашему приказанию прибыл…

– Вольно, курсант. Прошу садиться, – начальник центра указал на стул, и Саша невольно отметил, что там, где он был еще недавно, на слово «садись» было наложено негласное табу – за колючей проволокой и без того все сидели.

Штатский пристально, не мигая, долго смотрел на недавнего зэка. Как ни странно, тот выдержал взгляд. Наконец, поняв, что молчание чересчур затянулось, хозяин кабинета произнес, глядя почему-то не на Солоника, а на гостя:

– Тут с вами один товарищ из Москвы хочет переговорить.

Поднявшись, быстро вышел, закрыв за собой дверь.

Товарищ из Москвы сразу же начал с главного – без дипломатических прелюдий:

– Итак: Солоник Александр Сергеевич, тысяча девятьсот шестидесятого года рождения, уроженец города Кургана, бывший сотрудник органов внутренних дел, осужденный к двенадцати годам лишения свободы…

Саша смотрел на него исподлобья. Неужели он специально его выдернул, чтобы биографию рассказывать? Он ее и без него знает…

Тем не менее гость не без очевидного удовольствия перечислил не только этапные факты биографии курсанта, но и все, что касалось ближайших родственников. Перечислял скрупулезно, со вкусом, с мельчайшими деталями, и это не могло не настораживать.

– …больше трех месяцев вы находитесь тут, в секретном центре специальной подготовки Комитета государственной безопасности. Вы – один из немногих, хорошо зарекомендовавших себя в новом качестве. Командование вами довольно. И потому, – штатский закурил и тяжело откинулся на спинку стула, прищурился на собеседника, – мне интересно было бы узнать, что вы вообще думаете о своем теперешнем статусе?

– В каком смысле? – осторожно поинтересовался Солоник.

– В самом прямом. Для чего мы пошли на явное нарушение закона, организовав вам побег, для чего тратим на вас силы, деньги и время…

Впрочем, он мог и не продолжать: недавний узник ИТУ прекрасно понимал, что побег с зоны ему организовали не для душеспасительных бесед, которые так любил зоновский «кум», чтобы – «на свободу с чистой совестью». Правда, конечная цель спецподготовки по-прежнему была тайной, но он уже о многом догадывался…

– Видимо, для участия в каких-то силовых акциях, – ответил курсант.

– М-да, – штатский поджал губы. – Стрельба из всех видов оружия, спецкурсы по ликвидации, пиротехника, прикладная медицина, гримировка и конспирация, вождение автомобиля, физическая подготовка, выживание в экстремальных ситуациях… Участие в силовых акциях? – Он невольно воспроизвел интонацию собеседника. – Что ж, эта догадка делает честь вашему уму. Ну и в каких именно акциях? На чьей стороне? Против кого? С какой целью?

– Вам видней, коли вы в меня вкладываете силы, деньги и время, – Саша был предельно уклончив; при беседах с подобными людьми такая уклончивость более чем оправданна.

– Хорошо, давайте по порядку. Для ликвидации, для физического устранения… Правильно?

– Ну да…

– То есть вы ликвидируете того, на кого я или кто-нибудь из наших людей пальцем укажут?

– Наверное…

– А если я ошибусь, если лично вас чем-то не устроит кандидатура будущей жертвы? – вопрос был явно провокационным, и потому курсант деликатно промолчал.

– Зря отмалчиваетесь. – Московский начальник затушил окурок, снял пиджак, аккуратно повесив его на спинку стула, и, облегченно вздохнув, продолжил: – Впрочем, ваше право. Знаете, в чем ваша главная ошибка? Вы хотели получить от жизни максимум удовольствий при минимуме затрат. Вы были чересчур самостоятельны, свободны – от всего, от всех сразу. А так не бывает. Свобода, как учил классик, есть осознанная необходимость. И вот теперь, чтобы действительно стать свободным, вам следует эту необходимость осознать. Итак, что вы имеете на сегодняшний день? Малопочтенная служба в милиции – раз. Срок лишения свободы – два, – говоривший принялся загибать пальцы, – побег из зала суда – три. Второй срок – четыре. Еще один побег – пять. Короче говоря, одни минусы, плюсов – никаких. А главное – вы не удовлетворены своим теперешним положением. Мечтали об одном, получилось совсем другое…

– Ваш человек сам предложил, – напомнил Саша, взглянув не на собеседника, а на висевший за его спиной календарь. Глаза Солоника сузились, зрачки превратились в крошечные точки; ему было очень неприятно выслушивать последние замечания, но, увы, они показались достаточно справедливыми.

– У вас был выбор, и вы его сделали сами, – резонно заметил его собеседник. – Пожалуйста, хоть сейчас можем устроить вам явку с повинной. Ваша драма даже не в том, что вы хотели стать свободным и от всего сразу. Вы – бывший милиционер, мент… Бывший. От своих отбились, к другим не прибились. И никогда уже не прибьетесь. А мы вас подобрали. И даем вам шанс. Единственный в своем роде… Александр Сергеевич, скажите, вам нравится, когда вас боятся? – неожиданно спросил он; настолько неожиданно, что Саша невольно вздрогнул. – Ну вспомните – может быть, в школе, может быть, в армии или потом, в милиции… Или в Ульяновской ИТУ. Ваше имя внушает страх – пусть не сильный, но все-таки страх. Вас сторонятся, с вами не хотят встречаться взглядом, и, прежде чем что-нибудь вам сказать, люди долго думают… Вам это приятно?

Саша пожал плечами.

– Наверное… Я как-то не думал…

– Но все-таки, положа руку на сердце?

Их беседа напоминала разговор опытного врача с несговорчивым пациентом: доктор просит рассказать больного о симптомах, которые, может быть, больной не хочет открыть, стесняется, но врач настаивает – из чисто медицинских соображений, для его же пользы…

– Ну?

– Ну, наверное, да, – угрюмо ответил Солоник, почему-то вспомнив, как изменилось к нему отношение в зоне после драки с кодлой блатных.

– И почему? – не отставал собеседник.

– Не знаю…

– А я знаю. Появляется ощущение собственной значимости, чувство независимости – скорей даже не чувство, а иллюзия. Вокруг вас образуется невидимая оболочка, вы сильно возвышаетесь в глазах окружающих… Вы ведь человек тщеславный, не правда ли?

Саша промолчал.

Следующий вопрос удивил его еще больше:

– Скажите, а как вы относитесь к блатным? К лидерам так называемой организованной преступности? Ко всем этим паханам, авторитетам, ворам в законе, жуликам и тому подобным, кто живет по этим своим… пресловутым понятиям?

– Терпеть их не могу. – Конечно же, курсант был несколько удивлен неожиданным поворотом беседы, но виду не подал.

– Почему?

– Потому что для таких человечество делится на блатных и на всех остальных – «фраеров», «карасей», «бобров», «терпил». Блатной, в его собственном понимании, – человек, а «фраер», кем бы он ни был, – его законная добыча, которая создана лишь для того, чтобы ее дербанить почем зря. Это и есть их главный закон, но мне такие законы не нравятся.

– А как вы думаете, почему огромный аппарат милиции, прокуратуры и прочих органов не может раз и навсегда покончить с преступностью? – голос москвича сделался вроде бы нейтральным, словно у телевизионного диктора, сообщающего об атмосферных осадках. – В конце концов, кто сильней: государство или какие-то уголовники? Возможностей у государства куда больше: следственный аппарат, оперативные работники, суды, пенитенциарная система… Да и, по логике, государство должно само себя охранять. Почему не охраняет?

– Потому что все менты куплены, – в сердцах ответил Солоник.

– Так… – столичный начальник взглянул на курсанта доброжелательно – впервые за всю беседу. – Уже ближе. Уже веселей. А еще почему?

– Потому что законы не позволяют. Потому что их слишком легко обойти, эти законы. Потому что судьи выносят такие приговоры, которые нужны тем, кто их судьями сделал. Потому что у них там – круговая порука, – лицо Саши исказила болезненная гримаса – он вспомнил курганскую бабу-следователя и свой первый срок…

– Тоже верно, – московский начальник поднялся, подошел к окну и, взглянув на полосу препятствий, продолжал: – Значит, законными средствами с криминалом покончить не удается. Остается второй вариант – незаконный. В сложившихся условиях бороться с мафией можно и должно только ее же методом – черного террористического беспредела. Государственный беспредел против бандитского… Понимаете? Для того мы вас тут и готовим. А теперь главное, – приезжий гость резко, словно рапирист при выпаде, обернулся в сторону курсанта. – Ликвидировать будете тех, на кого мы укажем. И делать вам придется то, что вам скажут. Никакой рефлексии, никакой самодеятельности. В противном случае… – говоривший сделал небольшую, но значительную паузу, – вы ведь понимаете, что мы не какая-то там милиция. Мы-то вас всегда найдем, из-под земли достанем, со дна морского, и тогда «Белый Лебедь» для вас раем покажется. За второй побег вам еще лет пять навесят, а уж мы постараемся, чтобы из зоны вы никогда не вышли.

Сказал – и внимательно взглянул на Солоника, ожидая его реакции.

– Я понял, – тихо сказал тот, припоминая давнюю беседу со столичным гражданином начальником, напомнившим ему кота.

– Это хорошо. Мы уже знаем, что вы понятливы. Мы вообще много о вас знаем – наверное, больше, чем вы сами о себе. Да, вот еще что, – тон высокопоставленного собеседника сделался нарочито-небрежным. – Ваша работа будет оплачена. Хорошо оплачена. Думаю, что мы останемся друг другом довольны. А пока – тренируйтесь, – добавил он на прощание. – Для того чтобы стать тем, кого мы хотим из вас сделать, времени у вас в избытке.

Уже закрыв за собой дверь, Саша почему-то еще раз вспомнил висевший за спиной гражданина начальника календарь с котиками, и число сегодняшней беседы, выделенное передвижным пластмассовым окошечком, кстати или некстати засело в памяти: двадцатое июля…

После ухода Солоника в Координаторе окончательно созрело чувство – этот человек, как никто другой, подходит на уже придуманную и написанную роль.

С одной стороны, считать так давала скрытая канва недавней беседы: по всему было видно, что этот человек честолюбив, тщеславен, донельзя обозлен на жизнь, к тому же он прекрасно понимает, что замазан перед законом и у него нет и не может быть иного выхода, кроме того, который ему укажут.

А с другой…

За время службы в органах экс-генерал повидал немало людей и, естественно, научился в них разбираться. Работа на Лубянке у него была отнюдь не бумажная, а с людьми. Уже в начале беседы Координатор отлично понял: перед ним – цельная, сильная и волевая натура. Этот человек прекрасно знал, чего хочет от жизни, и для достижения желаемого он пойдет на все. Он слишком заземленный, слишком предсказуемый, к тому же – ярко выраженный прагматик. Такие долго, скрупулезно взвешивают плюсы и минусы и действуют в зависимости от полученной арифметической суммы. Равнозначные «плюсы» и «минусы», по законам арифметики, взаимоуничтожаются, но в жизни, супротив этих законов, что-то остается.

Координатор щелкнул кнопкой портативного магнитофона, разумеется, включенного во время беседы на запись, перемотал пленку, нашел нужный фрагмент беседы:

«Александр Сергеевич, скажите, вам нравится, когда вас боятся?»

«Ну, наверное, да…»

Бывший генерал жестко улыбнулся.

– Ничего не скажешь: рыцарь без страха и упрека, – произнес он вслух. – Ликвидатор. Карающая десница. Бич Божий. Человек-легенда. «Крошка Цахес». – Недавнее литературное сравнение постоянно вертелось на языке. – Ничего, мы тебя научим Родину любить… А не научим – так сам полюбишь.

Как ни странно, но Саша забыл об этой беседе уже к вечеру. Конечно, не совсем забыл, но старался не думать о ней. Будут его использовать в качестве внештатного убийцы КГБ против блатных или для чего-то другого – какая разница?! Разумеется, этот гражданин начальничек в чем-то прав – особенно в том, что касается острого несоответствия между желаемым и реальным. А если его будущая деятельность даст возможность приблизить второе к первому? Пока есть преступники, должен быть и палач, и кто сказал, что палачом быть хуже, чем вором?

Как бы то ни было, но уже в тире Солоник практически не думал о недавней беседе. Искусство стрельбы – слишком серьезное дело, чтобы захламлять голову.

Огромные наушники закрывали почти полголовы курсанта и напоминали шлемы инопланетян из фантастических фильмов. Мишень – ломкий черный силуэт на молочном фоне – появлялась лишь на пять секунд, и за это время следовало поразить ее максимальное количество раз.

Выстрел! – и пистолет пляшет в руке неопытного новичка. Еще один! Еще!

И, видимо, мимо…

– Стоп-стоп-стоп… – к Саше подошел инструктор, коротко стриженный плечистый коротышка, и курсант, как и положено по инструкции, опустил оружие. – Очень плохо: суетливо, судорожно. И не надо так сильно сжимать рукоять. Ты что, ее раздавить хочешь? Больше уверенности, больше спокойствия, больше плавности. И почему вновь не регулируешь дыхание, как я тебя учу? Так, еще раз… Дай пистолет.

Солоник протянул ему «макаров» – по правилам хорошего тона, рукоятью вперед.

– А теперь дай руку. Ну, не бойся, распрями пальцы. Так, возьми оружие, ощути его вес, ощупай… Тебе должно быть приятно держать его в руках. Ты должен испытывать от этого физическое удовольствие – ну, как красивую телку за сиську держишь. Не бойся, не взорвется. Так, хорошо. Теперь взгляни вперед – туда, где должна появиться мишень. Вот так, правильно. Представь ее. А теперь быстро, но без суеты поднимай руку… Быстро – это еще не значит судорожно. Опусти ствол. Еще раз, еще. Так, лучше. Еще разок. А теперь потренируй дыхание – оно должно быть спокойным, очень ровным. Когда ты поднимаешь ствол, то уже в этот момент должен быть уверен на все сто процентов, что попадешь в цель. Ты и оружие должны составлять одно целое. Ствол надо воспринимать как естественное продолжение руки. Понял?

Саша кивнул утвердительно.

– А теперь еще разок…

В тот вечер он стрелял до изнеможения, до мозоли на указательном пальце – у «конторы» явно не было лимита на патроны. Начал с «макарова», затем перешел на «ТТ», потом – на старую, но проверенную винтовку «СВД». Несмотря на оптический прицел, стрелять из нее оказалось делом нелегким. Стрелять приходилось из разных положений: с упора, с колена, стоя, лежа, даже в броске…

То ли успехи Солоника действительно обнадеживали, то ли инструктор был докой в своем деле, но уже после занятий тот, аккуратно сложив оружие в сейф, принялся пояснять:

– Оружие надо любить нежно и трепетно, как женщину. Правда, в отличие от бабы, оно тебя никогда не обманет, никогда не продаст – если, конечно, будешь за ним ухаживать и правильно выберешь. А выбирать надо с умом, в зависимости от предстоящей акции. Из чего тебе больше всего нравится стрелять?

– Из «макарова», – ответил Саша, с интересом глядя на инструктора.

– Ну и дурак. Нет еще у тебя вкуса к настоящим стволам. «ПМ» хорош для ближнего боя. Старый «ТТ» – если, конечно, не венгерский, польский или китайский, а наш – куда лучше. По сути – знаменитый «браунинг» номер два образца 1903 года. Сделан под ходовой патрон 7,62. В бутылочной гильзе мощный заряд пороха обеспечивает такую скорость удлиненной пули, что ее не держит ни один бронежилет. Чешская «шкода» неплоха, немецкий «зауэр», «магнум» тоже ничего… А лучше всего, конечно, – «маузер». Немецкая модель едва ли не начала века – любимое оружие чекистов и комиссаров. Кстати говоря, по скорости полета пули, дальности и точности равных «маузеру» нет. Правда, громоздкий, в карман не спрячешь. Для таких, как ты, лучше всего старый добрый «наган». Убойная сила, стартовая скорость пули – больше не надо. Зато гильзы не придется собирать – в барабане остаются, ни одна ментовская гильзотека для тебя не страшна. Вот так-то, оружейник Просперо… Давай, иди в казарму и – до завтра. Тренируй дыхание, без этого настоящим стрелком не станешь. А ведь это – твой хлеб…

Может быть, инструктору и не стоило произносить последнюю фразу – она вновь напомнила курсанту о дневном разговоре с московским начальничком, и от этого напоминания на лбу Солоника пролегла глубокая морщина…

За мутными, пыльными стеклами окон казармы шумел ветер, трепал верхушки чахлых деревьев, гонял по голому унылому плацу бурые скрюченные листья. Лето кончилось, до зимы остались считаные недели. Тут, в центре спецподготовки, зима наверняка будет тоскливой – первая свободная зима Саши после побега.

По распорядку дня у курсантов было «свободное время». Впрочем, если разобраться, ничего хорошего: всем друг о друге давно все известно – биографии, привычки, пристрастия, даже излюбленные словечки и жесты. Обитатели казармы почти не обращали друг на друга внимания: люди, долгое время ограниченные замкнутым пространством – будь то подводная лодка или тюремная камера, перестают интересовать друг друга.

Кто-то читал, кто-то играл с соседом в шахматы, кто-то молча смотрел в окно на серый плац…

Правда, сегодняшний день обещал быть немного необычным: группа, в которой занимался Солоник, начинала совершенно новый спецкурс, названный руководством достаточно туманно и размыто: «Психологическая устойчивость». О том, что это такое и какого рода занятия ожидают курсантов, известно не было ничего – за исключением того, что занятия будут проводиться индивидуально.

Первым вызвали Сашиного соседа и, пожалуй, одного из немногих ребят, кому он тут симпатизировал, – Андрея Шаповалова. Питерец отсутствовал недолго, где-то с час, а когда вернулся, его нельзя было узнать: остекленевшие глаза, заостренные черты лица, какая-то общая заторможенность… Он напоминал заводную куклу, в которой что-то испортилось.

Затем пришел черед следующего и еще одного: те тоже возвратились в казарму одинаково бледными и опустошенными. Не отвечая на вопросы, валились на койки и молчали…

Наконец, пришла очередь Солоника.

Он ожидал увидеть и услышать что угодно, но начало «спецкурса» повергло его в недоумение.

Курсанта посадили в глубокое кресло наподобие стоматологического. Напротив кресла стоял огромный японский телевизор с видеомагнитофоном. Саша даже не успел подумать, при чем тут телевизор, как к его телу прикрепили какие-то проводки с датчиками. Затем ему сделали какой-то укол – и по телу сразу разлилось тепло, потом на мгновение затошнило, закружилась голова. К креслу подошел невысокий мужчина в штатском. Саша никогда прежде не видел его.

Он задал какие-то вопросы – какие именно, Солоник, сколько ни вспоминал, не мог воскресить в памяти. И свои ответы на них тоже.

А потом ему показывали странные фильмы, один страшней другого. Развороченные взрывами человеческие тела, сожженные автомобили, отрубленные конечности, отпиленные ножовками головы… Фильмы сопровождались голосом незнакомца: он долго, детально и красочно рассказывал, какие люди сделались жертвами трагедий, сколько семей осталось без кормильцев, сколько детей – сиротами и кто именно их убил: какие бандиты.

Кулаки Солоника невольно сжимались, тошнота тугим резиновым комом подкатывала к горлу, а незнакомец все пояснял, пояснял, сыпал фактами, и кадры на телеэкране менялись с ужасающим однообразием…

Наконец фильмы кончились, и Саша как-то незаметно погрузился в глубокий сон, точнее сказать, в забытье, потому что голос незнакомца продолжал преследовать его – что-то внушал, убеждал, увещевал. Иногда в голосе слышались доброжелательные интонации, но чаще – угрозы.

Курсант очнулся, словно от толчка, – проводков с датчиками на его теле уже не было. Поднялся с кресла и, чувствуя слабость и гудящую тяжесть в голове, сделал несколько шагов вперед. Незнакомец исчез, а в комнатке, закинув ногу за ногу, сидел начальник центра подготовки, как всегда – моложавый, выбритый, благоухающий хорошим одеколоном, подчеркнуто корректный.

– Извините, что это было?.. – Саша провел рукой по липкому от испарины лбу.

– Спецкурс, направленный на выработку у вас психологической устойчивости, – вполне дружелюбно ответил начальник.

Сознание Солоника работало ясно, но что-то в нем изменилось – он и сам не мог сказать, что именно. Словно какой-то инородный предмет засел в мозгу, и извлечь его оттуда не было никакой возможности. Да еще неприятное, гадливое чувство, которое должен испытывать человек после того, как его использовали в качестве подопытного кролика.

– В вашей дальнейшей деятельности не исключены самые неожиданные ситуации, в том числе – и внештатные, – продолжил начальник. – Поэтому в программу вашей подготовки входит принудительная психокоррекция. Вы что, неважно себя чувствуете?

– Не в своей тарелке, – признался Саша.

– Ничего страшного, – начальник центра позволил себе сдержанную улыбку. – То, чему вы тут учитесь, – своего рода искусство, а искусство, как известно, требует жертв…

Конечно же, тогда, серым ноябрьским днем, начальник центра подготовки был прав, но банальная фраза о том, что искусство требует жертв, имеет свой перевертыш: жертвы тоже требуют искусства.

Человека можно убить множеством способов: сжечь на костре, утопить в реке, сварить в подсолнечном масле, выбросить с крыши высотного дома, положить на рельсы перед мчащимся поездом, расстрелять, зарыть живьем, повесить или отрубить голову, растворить в серной кислоте.

Человечество всю свою сознательную историю изыскивает способы все более совершенного уничтожения самого себя и весьма преуспело в этих изысканиях. Людей, умеющих убить искусно, называют по-разному: палач, снайпер, по новой моде – киллер. Но суть от названия не меняется.

Итак, жертва требует искусства – Саша Солоник понял это за время учебы. Из него планомерно делали убийцу и добились своего. Теперь он знал и умел все, что касалось искусства умерщвления. Или почти все.

Это был его последний день в центре. Казарма опустела – «контингент» разъехался по тем регионам, где ему предстояло работать, и на территорию, огороженную трехметровым серым бетонным забором, опустилась непривычная тишина; видимо, до прибытия следующей партии кандидатов в государственные палачи.

Саша, стоя в ванной, критически рассматривал собственное отражение в зеркале. Он старался найти в себе те черты, которые хорошо помнил по армии, Кургану, пермской и ульяновской зонам, и – почти не находил их.

От былого Саши Солоника – провинциального паренька не осталось и следа. На выпускника секретного центра подготовки смотрело его собственное отражение: невысокий, словно вылитый из упругого материала, без единого грамма ненужного жира, с холодным взглядом глубоко посаженных глаз…

Настоящая машина смерти.

Ему оставалось лишь гадать, как он будет использован.

Да и останется ли он – живой человек со своими желаниями, амбициями и постоянной неудовлетворенностью жизнью – бездушной машиной, бездумно выполняющей чужие приказы?!

Глава 9

– …руки прошу держать на столе. Записывать мои слова строго запрещается, а потому слушайте внимательно и запоминайте. Значит, так: Ржавый, он же Титенков Иван Иванович, тысяча девятьсот пятьдесят второго года рождения, относится к лидерам тюменской организованной преступности. Имеет две судимости, по двести восемнадцатой и сто сорок седьмой статьям, в местах лишения свободы в общей сложности провел шесть лет. Строго придерживается так называемых воровских понятий, среди криминалитета пользуется большим уважением и влиянием. Авторитет регионального масштаба. Под началом – пятнадцать-двадцать человек, в основном ранее сидевшие. Люди Ржавого занимаются рэкетом, выбиванием долгов, составляют так называемую «крышу», то есть платное прикрытие бизнесменам. В сфере интересов – предприятия нефтедобывающей промышленности. Привлечь гражданина Титенкова к уголовной ответственности не получается, потому что многие ответственные чины милиции и прокуратуры, по сути, находятся у него на содержании, да и инкриминировать ему совершенные преступления крайне тяжело…

Солоник, тяжело вздохнув, потянулся к остывшей чашечке кофе. Вот уже полчаса он сидел на конспиративной гэбэшной квартире в самом центре Свердловска, выслушивая своего куратора.

Комитетчик был доброжелателен, подчеркнуто корректен и вежлив. Наверняка, кроме своей «вышки», Высшей школы КГБ, он закончил еще и гуманитарный вуз, возможно, филологический факультет – у него была интеллигентная речь, выверенные жесты… Правда, внешность невзрачная, серенькая, без запоминающихся деталей; встретишь такого на улице и не вспомнишь его лица. Голос лишен каких-либо характерных интонаций, прямо автоответчик. Ровно и буднично, словно повествуя о каких-то рутинных вещах, куратор инструктировал Сашу перед поездкой в Тюмень. Слушать приходилось внимательно: информация дорогого стоила. И не только о количестве судимостей и потенциальной силе окружения клиента, но и о его мельчайших, казалось бы, незначительных, никчемных привычках.

Гэбэшник пригубил кофе из своей чашки и продолжал:

– Свободное время Титенков обычно проводит в ресторане «Красный мак». Это – одно из мест сбора тюменских бандитов. Бывает там, как правило, каждую субботу после семи вечера. Вот его фотографии…

Перед Сашей легли несколько фотоснимков – анфас, в профиль, явно из ментовского досье. Грубые черты лица, тупой жирный подбородок, надбровные дуги, невольно воскрешающие в памяти энциклопедические статьи о неандертальцах да питекантропах…

Еще одна фотография – Ржавый в обнимку с двумя телками: даже на снимках видно, что это типичные ресторанные б…и.

Еще одна – на фоне капота новенькой белой «девятки»: видимо, только что купил и решил сфотографироваться на память.

– Так, теперь следующий. Гаврилов Геннадий Евгеньевич, в уголовном мире известен как Гаврила. Тысяча девятьсот пятьдесят шестого года рождения. Судимостей и даже приводов в милицию не имеет. Лидер бандитской группировки, по мнению многих, в последнее время превратился в неуправляемого «отморозка». Не признает никаких авторитетов. Под началом – около трех десятков бывших спортсменов, в основном силовиков: штангистов, борцов, боксеров. В его «бригаде» около двух десятков стволов, включая автоматы Калашникова. Жесток, коварен, изворотлив, тщеславен. Поддерживает тесные связи с коррумпированным руководством Тюменского управления МВД, прокурорскими чинами. Любит показуху, красивую жизнь, ни в чем себе не отказывает. Свободное время проводит или на своей даче, или в казино. С Ржавым отношения натянуты до предела – никак не могут разделить сферы влияния. Пахнет большой войной.

На последних словах куратор сделал едва заметное ударение – голос стал тверже, и Саша сразу же понял, почему: безусловно, смерть одного неминуемо спишут на другого. Как следствие – среди тюменских начнется вендетта, но кровь, помноженная на кровь, будет лишь на руку его начальству. Какая разница, кто ликвидирует бандитов: МВД, КГБ или они друг друга сами?

Важен конечный результат…

– Просмотрите еще раз личные дела. Фотографии я вам с собой не отдам – у вас, судя по характеристикам, отличная зрительная память, – голос гэбэшника вновь стал будничным. – Обратите внимание на описание татуировок, на некоторые черты биографии… Вот отсюда, – тонкий ломкий палец куратора уперся в последний абзац, – Титенков Иван Иванович крайне недоверчив, постоянно ездит с охраной из одного-двух человек. Понятно?

– Поня-ятно, – протянул Саша, уже прикидывая будущие действия. – Способ ликвидации?

– Сообразно ситуации, выбирайте сами, – поморщился гэбэшник, как может морщиться человек, чем-то явно брезгующий. – Максимум осторожности. Будете жить там на трех квартирах. Одна – основная, две другие – запасные варианты. В случае форс-мажора немедленно переходите с одной на другую. Квартиры уже сняты на подставных лиц. Помните, вас постоянно будут подстраховывать и… – он выразительно взглянул на недавнего курсанта спеццентра, – и контролировать. Легенду вы знаете. В случае, если о вас наведут справки, все совпадет. Ну, желаю удачи…

Спустя полчаса, когда гэбэшник покинул конспиративную квартиру, на столе перед ликвидатором лежали билеты до Тюмени, деньги – довольно приличная сумма, ключи от квартир и чистый паспорт на фамилию гражданина Максимова, но с его, Сашиной, фотографией.

– Сообразно ситуации, – процедил Солоник сквозь зубы, вспоминая гладенького, аккуратненького гэбэшника, как тот брезгливо поморщился при вопросе о способе ликвидации. – Только и можете, что чужими руками жар загребать. Коз-злы…

Ресторан «Красный мак» пользовался в Тюмени репутацией достаточно незавидной. И не потому, что обслуга вела себя по-хамски, а повара – из рук вон плохи, метрдотель неприступен и официанты немилосердно обсчитывали. Не потому даже, что вечером в ресторан было трудно попасть. Как раз наоборот: кухня «Красного мака» отличалась даже некоторой изысканностью, сервировка – как в лучших домах, официанты вежливы до приторности, а гардеробщик, едва заметив уважаемого завсегдатая, сразу же выбегал из-за стойки гардероба, профессионально подставляя руки под небрежно сброшенное пальто, и походя сообщал, какие проститутки сегодня за столиками и как они соскучились по дорогому гостю.

Тем не менее даже состоятельные, по местным понятиям, граждане предпочитали не ходить в «Красный мак», особенно в выходные дни по вечерам, потому что в городе всем, от мала до велика, было известно: «Красный мак» – типично бандитский кабак.

Есть заведения, где собираются преимущественно нефтяники да геологи, есть рестораны, любимые фарцовщиками, недорогие вечерние кафе, где коротает время безденежное студенчество… Почему бы не быть своеобразному клубу для бандитов? Как ни крути – тоже профессия, трудная, нервная и куда более опасная, чем у геологов, нефтяников и фарцовщиков, не говоря уже о студентах…

В тот погожий вечер «Красный мак» был заполнен меньше чем наполовину – видимо, часть постоянных посетителей отдыхала в других местах или занималась профессиональной деятельностью. Приятная полутьма, кабацкие лабухи, настраивающие свои инструменты на подиуме, хрустящие накрахмаленные скатерти, вышколенные официанты в белоснежных рубашках и бабочках…

Саша сидел у окна лицом к выходу. Он проводил в «Красном маке» уже второй вечер – вчера сидел тут же. Позиция была выбрана на редкость удачно: в полутьме никто не мог рассмотреть его лица, зато он сам не пропускал ни одного входящего и выходящего. Солоник уже внимательно осмотрел зал – какая-то компания подвыпивших мужичков, попавших сюда явно по ошибке, несколько коротко стриженных мужчин атлетического сложения с ничего не выражающими лицами, пара молоденьких телок, неумеренная косметика и вызывающие мини-юбки которых не оставляли сомнений относительно их ремесла…

Никого, похожего на Ржавого, не было ни вчера, ни сегодня – равно как и людей, которые, согласно словам куратора, должны его прикрыть в случае форс-мажора.

Подошел официант. Саша, для приличия полистав меню, заказал салат, бифштекс и минералку.

– Что пить будем? – развязно спросил «халдей».

– Я же сказал – боржоми.

Официант едва заметно улыбнулся – в его понимании слово «пить» имело однозначный смысл, без всяких разночтений.

Тем временем лабухи настроили инструменты, и негромкий гул зала прорезал надтреснутый голос вокалиста, многократно усиленный динамиками:

– А теперь для нашего дорогого гостя Вити, недавно вернувшегося в родные края, прозвучит его любимая песня…

Зафонил микрофон, душещипательно всхлипнула электрогитара, и кабацкий менестрель, сжимая шейку микрофона, трагически зашептал:

Вскоре вернулся официант, молча поставил заказанное и удалился.

Саша взглянул на часы – половина восьмого. Кабак закрывается в одиннадцать, значит, придется бесцельно сидеть тут до самого закрытия.

Бесцельно ли?

От него сие не зависит. Правильно говорят: хуже всего – ждать и догонять.

Покончив с ужином, Солоник откинулся на спинку кресла, бросив осторожный взгляд в сторону выхода: новые клиенты не появлялись, и из зала никто не выходил.

А лабух на подиуме продолжал надрываться под лязг тарелок и слезные рыдания электрогитары:

Неожиданно Сашу словно что-то кольнуло. Такое ощущение может быть у человека, осознавшего, что за ним осторожно, скрыто следят.

Отключившись от песни, он осторожно обернулся направо: из полутьмы зала на него уставились чьи-то глаза, но рассмотреть, кто именно за ним наблюдает, было невозможно из-за царившей в зале полутьмы.

Неожиданно над самым ухом послышался хрипловатый, словно простуженный голос:

– Привет, братан…

Саша поднял голову – перед ним стоял высокий атлет лет двадцати пяти: квадратные кулаки, коротко стриженная шишковатая голова, кожаная куртка, спортивные штаны с красными лампасами. Короче, типичный «бык» из какой-нибудь местной бригады.

– Добрый вечер, – поздоровался Солоник, жестом приглашая «быка» присесть.

– А я за тобой уже второй день наблюдаю, – сообщил тот.

– И чего высмотрел?

– Да ничего… Странный ты мужик. Сидишь один, водяру не пьешь, телок не снимаешь… На командировочного не похож, да и не бывают они тут. Наверное, тебе что-то надо. Не минералку же сюда пить пришел?

– А если и надо? – Солоник невозмутимо подлил себе боржоми.

– А если надо, то говори, – не отставал «бык». – Ты хоть знаешь, что это за кабак?

– Знаю. Братва тюменская тут собирается. – Казалось, Сашу было трудно чем-то смутить.

– А откуда?

– В Кургане рассказывали… Оттуда и приехал.

– А кто ты такой будешь? Бизнесмен? Пацан? – допытывался «бык».

– Для тебя что, все люди на бизнесменов и пацанов делятся?

«Бык» насупился, засопел.

– Вот что: давай-ка ты «поляну» накрой, да перетрем, чо тебе тут надо…

Саша подозвал официанта и, достав из внутреннего кармана пресс крупных купюр, предложил новому знакомому – давай, заказывай.

Когда на столе появились коньяк, мясо и фрукты, «бык» явно приободрился. Недавняя настороженность сменилась покровительственной снисходительностью, но Саша продолжал вести разговор вокруг да около, пока не говорил о цели своего визита и, цедя минералку, наблюдал за соседом по столу.

Тот жадно, по-свински чавкал, скреб ложкой по тарелке с нелепой надписью «общепит», с неприятным тянущим звуком лакал армянский коньяк. В Саше росло непреодолимое отвращение.

Наконец, довольно икнув, «бык» спросил в лоб:

– Так чо тебе в Тюмени надо?

Саша начал издалека.

Назвался своим настоящим именем, сообщив все, как его учили: да, нечего скрывать, он бывший мент. Подставили – бежал из зала суда, поймали и на пермскую зону.

– И как тебя там не опустили? – искренне удивился «бык».

– Пробовали. Не получилось. Там «смотрящим» Корзубый был, а когда не вышло на меня наехать, убрали его со «смотрящих». Ты справки наведи, поинтересуйся, какой там хипеж был, – посоветовал Солоник.

– Наведу, – пообещал собеседник. А Саша продолжал гнуть свою линию.

После того хипежа его перевели в ульяновскую «восьмерку». Бежал, шифровался, уходил от мусоров – скентовался с курганской братвой. Те приняли его, простив ментовское прошлое. Пацаны серьезные, боевые, но выхода ни на кого из авторитетов не имеют. Нет таких в Кургане. В общак чей лавье сливать, чьим именем крыться, если что? Вот его и послали сюда в качестве полномочного представителя… Если уважаемый собеседник желает, пусть передаст местной братве, чтобы те ему, Саше Солонику, стрелку кинули – перетереть.

– Только я хочу вести базар с авторитетными людьми, – закончил курганец.

– А о ком ты слышал? – атлет изучающе взглянул на Сашу.

– Знаю, что тут такой Ваня Титенков есть. Ржавый его погоняло. Если можешь ему сказать – скажи. Слышал я еще и о таком Гавриле, Геной, кажется, зовут, но о делах его ничего не знаю.

– Ладно. – Тюменец грузно поднялся из-за стола, и Солоник сразу же обратил внимание, что был он как стеклышко трезвым. – Давай так: завтра вечером тут, в «Маке», за этим же столиком…

Ответ Ржавого разочаровал: у меня и так все ништяк, ни с кем из Кургана я базаров вести не буду – к тому же с бывшим мусором.

Все это, как и было оговорено, сообщил Саше тот самый «бык», с которым он имел беседу накануне.

– Он мне велел еще такие слова передать: что это за хрен с бугра тут нарисовался? – бандит выглядел развязным и подчеркнуто высокомерным, не в пример вчерашнему. – Курганские в Тюмени не нужны, тут своих пацанов выше крыши. Если они там хотят делами заниматься, пусть занимаются, а мы тут ни при чем. А к Гавриле вообще не суйся – у нас с ним свои дела, а какие – не твоего ума дело. Так что, ментяра, не путайся под ногами, коли жизнь дорога. Тебя сюда не звали, так что езжай из нашего города по вечерней прохладе. А мы проследим обязательно. А коли так уж на стрелку набиваешься – давай, устроит тебе Ржавый стрелку со своими пацанами. Только после нее ты уже никуда не поедешь.

Саша выслушал эти слова совершенно спокойно, даже бровью не повел: на нет и суда нет. Повел плечами и, рассчитавшись с официантом, вышел, не попрощавшись.

Взял такси, попросил повозить его по городу, затем вышел, проехал несколько остановок на троллейбусе, а следующая тачка отвезла его на квартиру, что по проспекту Ленина.

Закрыл дверь на все замки, извлек из-под кровати небольшой атташе-кейс, щелкнул никелированными замочками… Там лежал блокнот с зашифрованными координатами Титенкова и Гаврилова и два пистолета «ТТ» с загодя подготовленными самодельными глушителями, оба ствола польского производства. Оружие малоценное, как учил его когда-то инструктор, одноразовое.

Впрочем, это не означает, что неэффективное, и в Тюмени в этом скоро убедятся…

Вечерело. На центральных улицах города зажглись первые фонари, в окнах домов замелькал неверный голубоватый свет: тюменцы, вернувшись с работы домой, сидели у телевизоров.

Молочная «девятка», грубо подрезав дряхлый «Москвич», резко свернула направо, в сторону старого кирпичного дома. Стоявший на углу сержант-гаишник даже бровью не повел: наверняка он отлично знал и машину, и владельца, нарушившего правила, человека влиятельного и авторитетного, связываться с ним не хотелось.

Рядом с водителем сидел невысокий кряжистый мужчина с крупными чертами лица, массивным подбородком. Колючий взгляд маленьких глазок из-под рельефных надбровных дуг, густо татуированные пальцы, а главное – подспудная внутренняя агрессия, исходившая от него, невольно внушали безотчетный страх любому.

Это и был владелец «жигуля» – тюменский авторитет Иван Иванович Титенков, более известный тут, в газонефтяном крае, как Ржавый.

Сидевший за рулем водитель, несомненно, выполнявший и функции телохранителя, был под стать боссу: квадратные плечи, рельефные бицепсы, выпиравшие из-под ветровки, коротко стриженная голова…

– Приехали, Ржавый, – водитель-телохранитель заглушил мотор.

– Вижу, – ответил хозяин, но из машины почему-то не выходил – видимо, пребывал в задумчивости и не хотел нарушать ход мысли.

– Выходить будешь?

– Совсем у козлов шифер с крыши сыплется, – прошептал Титенков, озвучивая свои мысли.

– У кого? – поинтересовался водила.

– Тут один хер с бугра, залетный, в нашем городе нарисовался. На стрелку набивался – он из Кургана, там братва крутая, хочет со мной дела иметь.

– И что он такое? – в голосе бандита звучал профессиональный интерес.

– В натуре козел голимый, «перхоть», фраер гнилой. Бывший мент к тому же. Сидел – я навел справки. Вроде бы сумел себя так на зоне поставить, что его не трогали. Из-за него, суки паскудной, Корзубого Пермской сходняк со «смотрящих» убрал. А потом этот мусор на «вольняшку» вышел. В бегах нынче.

– Так я не понял, мы ему зачем? – водитель повертел коротко стриженной головой – так, словно воротник ветровки натирал ему шею.

– Я ж говорю – дела якобы с нами вертеть. Я сегодня с Москвой связался, думал, может быть, из ихних паханов кто нас на вшивость решил проверить.

– И чо в Москве?

– Чо, чо… Ничо. Офоршмачился я. Там говорят – не знаем, не слыхали.

– Так чего это он так?

– Может, подстава ментовская, может, на понт решил взять. Он же в бегах, мозги кипят, плавятся… А может, и нет, – авторитет поджал губы. – Не исключено, расчет у него хитрый. Чтобы мы его под себя подписали… Въезжаешь, Кубик?

– Въезжаю, – вяло ответил водитель по кличке Кубик, хотя на самом деле наверняка не понял глубины мыслей босса.

– Вот что, – Титенков приоткрыл дверцу, – я домой иду, а ты рви к Никите, он с ним вчера в «Маке» тер, сказал ему, чтобы валил из города… Проследите, чтобы действительно свалил. И не забудь – завтра стрелка, передай пацанам, которых увидишь. Надо с гавриловскими перетереть. А если нет – придется на понятия ставить. Все, хватит беспредел тут терпеть. Ну, пока, завтра увидимся…

Дом, в котором обитал Титенков, находился в престижном районе, но тем не менее никогда не отличался чистотой и комфортом. В подъездах, сидя на подоконниках, постоянно бренчали на гитарах сексуальные юноши, щупая прыщавых девиц за интимные места; алкоголики из окрестных домов периодически заходили сюда остограммиться, тем более что магазин с винно-водочным ассортиментом был как раз напротив. Некоторые из них, приняв русскую дозу водяры и не рассчитав сил, случалось, падали, засыпали прямо на загаженном, заплеванном полу; кодовые устройства на подъездных дверях мало помогали.

Вот и на этот раз, поднявшись на один пролет лестницы, Ржавый заметил лежащего на холодном цементе очередного отдыхающего – невысокого и, как показалось ему, мелкого и тщедушного. Трехдневная небритость, заношенная одежда, обувь со следами подсохшей грязи, под боком бутылка из-под бормотухи…

Словом, типичный бомж.

Авторитет брезгливо поморщился и, ткнув носком ботинка в безжизненное тело, приказал:

– Вставай, чертила, и вали отсюда на хер!

Тот приподнялся, недоуменно посмотрел на подошедшего и, промычав нечто нечленораздельное, вновь свалился ему под ноги.

– Извини, мужик, я отдыхаю, – пробормотал алкаш. – Щас посплю – и домой пойду.

Ржавый побагровел. По всему было видно, что он не привык, когда с ним разговаривают подобным тоном.

– Слышь, козлина, вали на хрен отсюда, – ласково посоветовал он.

Однако алкаш совершенно неожиданно ответил:

– Да сам ты катись… Ты чо – мент, чтобы меня учить?

Выглядело странно, что человек, принявший прилично «на грудь», нашел в себе силы подняться, впрочем, не без помощи стеночки.

Татуированный оппонент отступил на несколько шагов назад – видимо, опасаясь, что этот урод своими грязными ручищами испачкает его дорогой костюм.

В этот момент их взгляды случайно встретились, и Титенков поймал себя на мысли, что этот маленький помойный бомж совсем не пьян: в Ржавого вонзился острый, совершенно трезвый, осмысленный и напряженный взгляд.

Последнее, что рассмотрел Иван Иванович Титенков в полутьме подъезда, – продолговатый предмет, неожиданно блеснувший тусклым серебром. Раздался негромкий хлопок – с таким звуком обычно лопается детский надувной шарик на первомайской демонстрации, и спустя мгновение невидимая, но мощная сила отбросила Ржавого к стене: на его белоснежной сорочке расплылось огромное алое пятно, которое быстро увеличивалось в размерах, и авторитет тихо, как в замедленной киносъемке, осел на лестничную площадку.

Ржавому, так и не дошедшему до дверей своей квартиры, не суждено было видеть, как странный алкаш, подойдя к нему, пощупал у него пульс и быстро стянул с себя грязную одежду, под которой оказался новенький спортивный костюм. Он швырнул на нее пистолет с самодельным картонным глушителем.

Бросив на мертвое тело быстрый взгляд, киллер, осторожно оглянувшись по сторонам, вышел из подъезда, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Отойдя метров десять, невысокий мужчина оглянулся по сторонам, стараясь найти дублеров, которые в случае чего должны были его страховать. Но улица была совершенно пустынна.

Солоник взглянул на часы – ликвидация заняла полторы минуты, ожидание не в счет.

Все оказалось не так страшно, как представлялось вначале. Никакого волнения, никаких переживаний. Легко – до страшного легко…

Немного замедлив шаг, Саша улыбнулся, но улыбка получилась слишком жесткой…

Наверное, не было в жизни Гены Гаврилова дня более удачного и радостного, чем тот, когда он узнал о смерти Ржавого.

Гаврила – стодвадцатикилограммовая туша, втиснутая в дорогой адидасовский спортивный костюм, – сидел в единственном городском казино, глядя на посетителей. Ходить в такие заведения в спортивном костюме никогда не считалось в Тюмени чем-то зазорным, а уж тем более предосудительным; если ты авторитет, если тебя знают, хоть в семейных трусах приходи – нормально, коли тебя действительно боятся и уважают. Пусть козлы-бизнеснюги приходят сюда в клубных пиджаках с золотыми пуговицами! Нормальный человек никогда не наденет такие «кишки». Спортивный костюм с лампасами – своего рода визитная карточка, говорящая о его владельце многое.

Гена не играл, потому что выпил, а рулетка и карты, как известно, не любят пьяных. Авторитет просто не хотел портить себе настроение неизбежным проигрышем.

А радоваться было чему: получалось, что после смерти Ржавого Гаврилов становился полновластным хозяином всей Тюмени. Бизнесмены, которым пацаны Ржавого ставили «крышу», фирмы, с которых он имел постоянный доход, – все это неизбежно переходило под юрисдикцию Гены. Он уже представлял нехитрую, но проверенную методику: наезд с последующим вопросом «кому платить будете?», предложение платить ему, Гене, разборки с особо непонятливыми, вложение и дальнейшая прокрутка денег… Правда, люди Ржавого наверняка решат, что убийство авторитета – дело его рук. Могут начать мстить, может пролиться кровь…

Да уж ничего: денег и «пехоты» у него много. Менты и прокуратура из его рук кормятся, да и стволы наверняка тоже найдутся.

Конечно, непонятно, кто завалил Титенкова. Может быть, кто из своих – говорят, по своей второй ходке Ржавый напорол «косяков», притом серьезных. Может быть, со свердловскими что не поделили – пацаны с Урала давно невзлюбили строптивого тюменца, к тому же у них свой интерес к газовым и нефтяным делам.

Впрочем, теперь это уже неважно…

Гаврила, щурясь на мягкий матовый свет огромного абажура, висевшего над столом зеленого сукна, улыбался своим мыслям. Неслышно шелестели карты, несколько раз, как показалось, над самым ухом звонил колокольчик, извещая о выигрыше.

Видимо, решив, что сыграть все-таки стоит и что даже небольшой проигрыш не испортит радужного настроения, Гена, взяв горсть разноцветных фишек, двинулся за свободный столик.

И тут же к нему подошла миловидная девушка лет двадцати пяти – крупье.

– В «Блэк Джек», – отрывисто бросил Гаврила, оценивая барышню взглядом пресыщенного удава.

Крупье кивнула, храня на лице вежливую и несколько вымученную улыбку. Профессиональными, отточенными движениями она принялась раскладывать перед единственным игроком атласные карты.

Удивительно, но Гавриле повезло сразу же – в тот день Фортуна улыбалась щедро, как никогда: на один из квадратиков, напротив ставки игрока, легли три семерки. Крупье объявила:

– Блэк Джек.

В этот момент в полутемном проеме входной двери показалась невысокая фигура неброско одетого молодого парня, который явно искал кого-то глазами. Наконец, заметив того, кто ему был нужен, он неторопливо направился в сторону стола, на ходу выхватывая из-за пояса брюк продолговатый сверток…

Три выстрела слились в один, гулким эхом прокатившись под высокими сводами лепного потолка, и все три пули одна за другой попали в голову удачливого игрока. Спустя мгновение он с простреленной головой ничком лежал под столом с зеленым сукном…

Убийство было совершено столь молниеносно, что присутствующие в зале посетители и персонал казино даже не успели рассмотреть лицо стрелявшего. Когда прошел первый шок, молодой человек уже исчез.

Лишь на мягком ковре валялся пистолет «ТТ» с самодельным глушителем, из ствола которого еще вился едва заметный дымок пороховых газов…

Сидя на заднем сиденье частного такси, отъезжавшего от стоянки спустя десять минут после убийства Гаврилова, Саша воскрешал в памяти детали недавней ликвидации.

Да, второе убийство ему понравилось больше, чем первое. Оно выглядело дерзко, вызывающе и нагло. Людное место, полно народа, охрана, и он – один. Никто его даже не задерживал: вышел из двери, пробежал дворами и, попетляв, уселся в такси.

И на этот раз он не чувствовал в себе страха. Никакого волнения, никаких переживаний. Спокойно, деловито, как в тире: пришел, увидел цель, представил, как пуля прошивает жертву насквозь.

Он видел довольную улыбку жертвы. Наверное, выиграл и думал о планах на вечер, на завтра. Может быть, и на месяц вперед.

А планы эти нарушил он, Саша Солоник. Стало быть, не какие-то там Гаврила или Ржавый – хозяева своей жизни, и авторитет их, опирающийся на силу и деньги, эфемерен.

А эфемерен он потому, что теперь у всех этих воров, авторитетов, паханов появился новый вершитель судеб, имя ему – Александр Солоник.

Внезапно – кстати или некстати – вспомнилась беседа с московским начальником, который там, в центре подготовки, выдернул его для беседы.

«Александр Сергеевич, скажите, вам нравится, когда вас боятся?»

«Ну, наверное, да…»

– А прав ведь, – прошептал киллер и подумал, что нет, наверное, соблазна большего, чем стать полновластным хозяином чужих судеб…

Глава 10

Гэбэшный куратор был явно доволен подопечным: об этом свидетельствовал и стеклянный блеск глаз, и одобрительная полуулыбка, которая то и дело появлялась во время обстоятельного рассказа Солоника, и нетерпение, читаемое во всем его облике…

– Так, с этого момента подробней, пожалуйста, – прервал Солоника куратор. – Каким образом вы отслеживали Титенкова и Гаврилова?

Саша ответил не сразу – он видел, что гэбист искренне заинтересован в нем, понимал, что тот ждет ответа – наверняка, чтобы в отчете руководству не преминуть в подтексте похвалить и себя самого – за проделанную работу. А это значило, что не следует торопиться. Вот и пусть подождет, хоть ему и невтерпеж… Таких, как этот, – улыбчивых, гладеньких, прилизанных сволочей в строгих серых костюмах и неброских галстуках, – приятно подчинять своей воле – пусть незаметно, по мелочам. Они подчинили его своей воле, написали для него жизненный сценарий…

Киллер неторопливо подошел к окну, хозяйским жестом отдернул занавеску, с треском распахнул форточку, взглянул вниз…

За высокими окнами конспиративной квартиры в центре Свердловска повис белесый туман. Далекий дворик внизу, контуры соседних домов с ровными рядами припаркованных машин, детская площадка, трансформаторная будка – все это угадывалось лишь в контурах, неверно и размыто, словно нарисованное акварелью на плотном ватмане. Саша чувствовал на себе взгляд куратора, и то, что теперь в этом взгляде сквозила скрытая настороженность, тоже чувствовал. Ничего, пусть обождет, ему полезно.

– Слушаю вас, Александр Сергеевич, – напомнил куратор.

Солоник обернулся к окну спиной.

– Все было довольно просто, без интриг и детективных подробностей. Содержание разговора с пацаном из «бригады» Ржавого, Никитой, вы знаете. От имени Ржавого мне было предложено незамедлительно свалить из Тюмени. Я предполагал слежку, а потому, сразу же собрав чемоданчик, повертелся с ним около дома, взял такси и поехал на вокзал. Купил билет до Кургана, но сошел на первой же станции. Следили за мной или нет, не знаю, но ничего подозрительного не заметил…

Ветерок из открытой форточки холодил затылок, и Саша поймал себя на мысли, что именно теперь, в течение этого разговора, он, как ни странно, отдыхает. Никаких отрицательных всплесков, никакого напряжения…

Правда, было неясным: подстраховывали его дублеры или нет, и теперь это предстояло прощупать.

– Так, – куратор закурил, одобрительно взглянув на собеседника, – а дальше?

– Тоже довольно просто – с этой станции добрался до Тюмени, проследил, что делается в моей основной квартире, после чего перешел на запасную, по улице Космонавтов. Ориентировки на Ржавого и Гаврилу я помнил наизусть, и на следующий же день принялся отслеживать Титенкова. Примерный распорядок дня, маршруты передвижения по городу, марки автомобилей, охрана, степень защищенности, возможный форс-мажор. Обычно Ржавого охранял «бык» из его бригады, погоняло Кубик. Он же сидел за рулем. Через два дня я выяснил, что Кубик никогда не провожает Титенкова до двери квартиры – как правило, высаживает из «девятки» у подъезда. Соседи, насколько я знал, до вечера на работе, так что случайных свидетелей быть не могло. Ну а остальное вам известно.

Гэбэшник благосклонно склонил голову – больше вопросов по этому пункту не имею. И перешел к следующему:

– А Гаврила?

Саша мельком взглянул на собеседника и понял: выяснить, подстраховывали его или нет, следует попытаться сейчас. Например, допустить в рассказе какую-то неточность, незначительную, мелкую, и попробовать по выражению лица определить реакцию…

– Что касается Гаврилова, – после непродолжительной паузы произнес Солоник, – тут все было просчитано. Криминальный расклад в Тюмени я более или менее знал. Да вы и сами рассказывали о натянутых взаимоотношениях Гаврилова и Титенкова. Несомненно, смерть Ржавого однозначно была воспринята как дело рук Гаврилы – его единственного оппонента в тюменском преступном мире. Разумеется, осиротевшие титенковские пацаны могли и должны были отомстить беспредельщику. Лишив их пахана, пацанов вроде бы «опустили» на глазах всего города. Месть должна была стать показательной – убийство в людном месте, при множестве свидетелей. Иной способ ликвидации, с точки зрения титенковских, не был бы наглядным. Казнь беспредельщика должна выглядеть наглядной – иначе какой в ней смысл? Гаврила любил коротать вечера в казино «Корона» – единственном в городе. Схема казино у меня уже была… Все оказалось несложным: зашел, увидел и… – киллер сделал характерное движение указательным пальцем. Прищурился и, глядя в лицо куратора, добавил осторожно: – Гаврила даже не заметил меня; перед смертью он общался с какой-то барышней, кажется, с крупье.

– Все правильно, – ответил гэбэшник весело, выслушав его рассказ. – Правда, вы, Александр Сергеевич, в полутьме зала немного не рассмотрели, чем занимался перед смертью Геннадий Евгеньевич. – Удивительно, но он почему-то назвал вторую жертву Солоника по имени-отчеству. – Перед тем как все три пули попали ему в голову, он играл в карты. И знаете, ему повезло. Гаврилову выпал Блэк Джек, три семерки…

Куратор смотрел на подопечного с мягкой улыбкой, что означало: прекрасно понимаю, почему ты допустил неточность в рассказе. Хочешь заставить меня обождать твоего ответа? Ну хорошо, могу уделить тебе несколько лишних минут, я не гордый. Кроме того, мне за это еще и деньги платят. А вот проверять нас не надо, не надо…

Туман за окном сгущался. Саша в последний раз взглянул в окно и уселся за стол. Выражение лица Солоника, такое спокойное в начале беседы, сделалось напряженным и чуть-чуть неуверенным. Да, тогда, в центре подготовки под Алма-Атой, тот высокий гэбэшный начальник не обманул его. Его действительно вели, действительно подстраховывали. Наверняка при возможной неудаче его бы и прикрыли, отмазали, спасли…

– Ну, можно сказать, что первый экзамен вы выдержали на «пятерку», – резюмировал куратор, придавливая в пепельнице сигаретный окурок. – А теперь давайте поговорим о другом. Вы уже отдохнули и, думаю, вас следует отправить в другое место.

– Это куда?

– В Москву, – последовал ответ. – А теперь слушайте меня внимательно…

Маленькие полустанки, серо-зеленая полоса лесонасаждений у железнодорожной насыпи, автомобильные очереди у железнодорожных шлагбаумов, деревеньки, пролетающие за окнами…

Сидя у окна вагона СВ, Саша задумчиво смотрел в окно. Там, на бескрайних российских равнинах, текла другая жизнь – та, из которой он когда-то ушел и в которую, как Солоник знал наверняка, возврата нет и не будет. Где-то там, за окном вагона, люди любили, страдали, радовались, волновались за близких…

Все это ему теперь недоступно.

Любить некого – не телок же, которых он снимает на одну ночь, чтобы с утра послать подальше. Страдать можно разве что от физической боли, радоваться – удачному исполнению заказа на убийство… А волноваться за близких… Близких у него теперь как бы и не было.

Он – один, он – пес на службе государства, на тайной и постыдной службе…

Мастера-таксидермисты из КГБ вскрыли его черепную коробку, извлекли мозг, а вместо него вмонтировали хитрый механизм. Но вместе с мозгом Саша лишился и души, во всяком случае, в последнее время он постоянно ощущал в себе какую-то гнетущую пустоту.

Тем временем поезд остановился на небольшой станции, и в купе вошел невысокий мужчина. Вальяжные жесты, уверенный баритон, дорогая, правда, очень безвкусная одежда. Судя по всему – мелкий бизнесмен, косящий под «крутого»: катит в Москву по делам, закупать на оптовом рынке для своей фирмы какую-то дребедень, которую потом будет продавать в своем райцентре.

Попутчик задавал какие-то вопросы, Солоник отвечал вяло, всем своим видом демонстрируя, что разговор ему неприятен. Но в то же время внимательно его рассматривал…

Толстая шея, мягкий животик, выпирающий из-под ремешка брюк, начесанные залысины, коротко подстриженные усики. На вид лет сорок, судя по всему, стандартный для такого возраста и такой профессии набор недугов: одышка, бессонница, атеросклероз, повышенная или пониженная кислотность желудочного сока, может быть, и язва…

Интересно, а если бы он, Солоник, получил заказ на его «исполнение» – как следовало бы действовать?

Стрелять в подъезде, как Титенкова?

Топить в ванной?

Сбивать тяжелым автомобилем на вечерней малолюдной улице?

В Сашиных глазах мелькнуло неподдельное любопытство. Нет, стрелять не стоит: идти на такого даже с польским «ТТ» – все равно что бить муху из гранатомета. Тем более топить или давить машиной…

Такому мужичку, как этот, проще всего сымитировать естественную смерть. Острый сердечный приступ или инсульт. Или банальная драка: возвращался домой вечером по улице, подвергся нападению неизвестного хулигана, получил по голове обрезком водопроводной трубы.

Солоник внимательно взглянул в лицо соседа – видимо, взгляд был настолько красноречив, что тот даже отпрянул.

– Ты чо это… – стараясь скрыть испуг, пробормотал он.

– Да ничего, – киллер уже явственно видел на его теле точки, после удара в которые этот мужик сразу же вырубится.

За окнами сгущались фиолетовые сумерки, проводница пронесла по вагону чай, и вскоре свет в вагоне погас – лишь под потолком светился небольшой матовый плафон.

Саша уже лежал, пробегая взглядом купленную газету, особенно не вникая в смысл прочитанного. Наконец, отложив ее, тяжело вздохнул: он понял, что теперь люди перестали для него быть просто людьми. В каждом из них он видел потенциальную жертву и уже невольно, автоматически представлял, как именно ее можно «исполнить»…

Солоник и раньше бывал в Москве, но не больше нескольких дней подряд, проездом.

Но одно дело – приезжать в столицу на краткий срок, совсем другое – жить тут, с мыслью, что это надолго.

С первого взгляда столица показалась ему кошмарным сном: толпы людей, чернеющие на автобусных остановках в «час пик», все куда-то спешат, торопятся, все злобные, как черти. Конечно, и в Кургане, и в Тюмени люди – тоже не подарок, но даже такая злоба там в диковинку. Ну а если и матерят, то не со зла, а больше по привычке, даже где-то добродушно.

Наверное, разница проистекала из-за слишком наглядного контраста между очень бедными и очень богатыми. На Кутузовском, Тверской, Ленинском, Новом Арбате – масса забугорных навороченных тачек, сияющих лаком и хромом «Мерседесов», «БМВ», «Линкольнов» и «Кадиллаков», а вдоль обочин, на перекрестках, остановках, в очередях – занюханные граждане, рядовые налогоплательщики, у которых не то что на «мерс» – на жетончик в метро не всегда денег хватает.

А денег в Москве много. Может быть, даже слишком много для одного города. И все беды российской столицы, как уже потом понял Солоник, проистекали именно из-за них.

Теперь, после опереточного путча, провал которого расчистил дорогу «дикому» капитализму, баксовых миллионеров в Москве было, наверное, не меньше, чем в любой европейской столице. Сотни банков, трастовых компаний, десятки тысяч торгово-закупочных, посреднических и иных фирм, брокерских контор, совместных предприятий, иностранных представительств. Тут вертелись невероятные, баснословные деньги со всей страны: от рыбаков Приморья и шахтеров Воркуты, металлургов Урала и Норильска, нефтяников Западной Сибири и моряков Мурманска…

И, разумеется, при тайном или явном нарушении законов. Да и о каких законах можно говорить в эпоху первоначального накопления капитала?

Уже на следующий день после того, как Саша определился на снятую для него квартиру, ему устроили экскурсию по городу. Удивительно, но следом за Солоником в Москву прибыл тот самый серенький гэбэшник с неприметной внешностью. Наверное, если бы киллера командировали на Луну, его бы отправили вслед за ним.

Сперва Сашу долго возили по улицам, показывая столичные достопримечательности: вот эту бензозаправочную станцию держат пацаны из «долгопы», то есть долгопрудненской преступной группировки, небольшой рынок у станции метро находится под контролем люберецких, казино в самом центре мазуткинские отбили у «чичиков», то есть чеченцев. А вот, вот, видишь? Это знаменитые Лужники, огромная инфраструктура плюс рынок – исконная вотчина солнцевских.

Записывать, естественно, запрещалось. Как и прежде, приходилось рассчитывать исключительно на память.

Затем началась теория: куратор зачитывал выдержки из ментовских досье на криминальных лидеров, комментируя. Кто с кем в каких отношениях, у кого какие запросы, амбиции, пристрастия и вкусы, вплоть до названий любимых напитков и марок сигарет. Прокручивались видеокассеты оперативной съемки, демонстрировались фотографии. Особое внимание уделялось ставшим уже традиционными связям с купленными ментами и прокурорскими чинами – в Москве начала девяностых куплены они были почти все. Куратор так и говорил: вот этот следователь по особо важным делам из Генпрокуратуры состоит на содержании баумановской группировки, вот этот «кум» из очень известного своей строгостью СИЗО второй год кормится от подольских, а этот… да, тот самый, которого ты по телевизору почти каждую неделю видишь! – практически состоит на жаловании у ореховских.

Картина открывалась довольно мрачная, чтобы не сказать жуткая. Столица являла собой огромную теневую структуру «крыш», «бригад» и «общаков». Одни «крыши» в большинстве случаев перекрывали другие, напоминая китайскую пагоду с деталями выгнутой кровли, уложенными одна на другую. «Общаки» – как вольные, так и зоновские – незримо связывались между собой на манер сообщающихся сосудов, а авторитеты, стоящие во главе «бригад», как могли регулировали этот процесс. На самом верху этой пирамиды стояли воры в законе – элита российского криминалитета. Впрочем, среди нее тоже начались серьезные трения: законники старой, так называемой нэпманской, или босяцкой, формации люто ненавидели «апельсинов», то есть воров-скороспелок, купивших коронацию за деньги или за какую-нибудь услугу. Славяне, среди которых преобладали нэпманские, стремились потеснить кавказцев. В начале девяностых воров-грузин только в Бутырском следственном изоляторе было больше, чем, наверное, во всем Тбилиси.

Бизнесмены через невозвратные кредиты и липовые финансовые документы вовсю доили банкиров, банкиры через торговлю кредитами и субкредитами – друг друга, пирамиды типа «МММ» – рядовых налогоплательщиков. А всех их лихо дербанили бандиты – пожалуй, кроме Сергея Мавроди, «крышу» которому, как известно, ставила «контора»…

Да, кроме традиционных «бригад», на Москве появилась еще одна сила: КГБ, сменивший вывеску на ФСК, в условиях новой экономической политики выступал не только оппонентом, но и конкурентом криминалитета. До четверти московских банков – а всего их было около полутора тысяч! – имели «контору» в качестве прикрытия.

Была еще одна сила, самая, пожалуй, непредсказуемая – чеченцы. «Чичики», или «чехи», как их еще называли, славились наглостью и беспределом. Авторитетов для них практически не существовало (не считая, естественно, старейшин родовых тейпов).

Все это неуловимо напоминало Чикаго начала тридцатых. Огромный богатый город и пещерные законы «дикого» капитализма, обтекаемость законов и тотальная продажность всех, кто только может продаться. При всем при этом полная импотенция власти. Огромная концентрация денег, большая часть которых крутилась в частично и откровенно криминальных структурах, делала ситуацию предельно взрывоопасной…

– Александр Сергеевич, может быть, вам кажется, что ситуация слишком запутанная? – спросил куратор, закончив ознакомительный курс.

Солоник неопределенно повел плечами, наморщил лоб…

– Не знаю… Очень много информации, я еще ее не переварил.

Гэбэшник покровительственно улыбнулся.

– Ничего страшного. Тут все друг друга ненавидят. В случае смерти одного авторитета на его место и территорию будут претендовать сразу несколько. А это значит, что такую смерть всегда легко списать на конкурентов… Как это было в Тюмени, в связке Ржавый – Гаврила. Вы улавливаете мою мысль?

Конечно же, Саша прекрасно понимал куратора. И даже много больше: в городе, на котором завязаны такие большие деньги, не может быть не завязана большая кровь…

Глава 11

Яркий солнечный луч пробивался сквозь замерзшее окно типовой двуxкомнатной квартиры в Черемушках. Осветив причудливый узор обоев, лучик сдвинулся чуть вниз, остановившись на огромной двуспальной кровати, застланной стеганым одеялом. Под ним угадывался силуэт человеческого тела. Подушек было две, а еще одно одеяло лежало рядом, из чего можно было догадаться, что женщина, проведшая на этой кровати ночь, уже поднялась.

На огромном двуспальном сексодроме спал Саша Солоник. Вчера поздно вечером он снял молодую длинноногую блондинку, то ли манекенщицу, то ли фотомодель – так она, во всяком случае, представилась сама. Ночь была бурной, и теперь хозяину кровати, да и всей квартиры, естественно, больше всего на свете хотелось спать. А потому он перевернулся на другой бок и попытался спрятать лицо в подушках от слепящего утреннего света.

Громко-громко прозвенел будильник. Хозяин с явным неудовольствием приподнялся на локте и взглянул на циферблат – половина девятого. У него сегодня намечалось очень много дел. Сладко зевнув, Саша вынырнул из-под одеяла, быстро заправил постель и пошел в ванную – оттуда доносились звуки льющейся воды.

– Наташа, ты еще долго? – Солоник нетерпеливо постучал костяшками пальцев в дверь.

– Сейчас, сейчас…

Скоро дверь открылась, и оттуда выпорхнула молоденькая девица, на ходу вытирая влажное лицо широким махровым полотенцем. Растрепанные волосы при отсутствии вчерашней косметики в соединении с испуганным взглядом и темными кругами под глазами – все это делало ее куда менее привлекательной, нежели вчера вечером.

Пропустив в ванную Сашу, она спросила:

– Можно, я кофе сварю?

– Вари, – равнодушно произнес тот, закрывая за собой дверь.

Шумела вода из крана, на кухне позвякивали чашки, а струйки душа дробно, весело стучали по лицу, груди, плечам и спине. Ласково стегали кожу, гладили, навевая воспоминания о теплом майском дождике. А на дворе был январь, и вода пахла отнюдь не майским дождичком, а хлоркой.

Покончив с утренним туалетом, Саша прошел на куxню. Наташа уже ждала его с кофе.

Солонику всегда было неприятно смотреть по утрам на телок, с которыми он проводил ночь, особенно если знал наверняка: вариант одноразовый. Подснял, трахнул, не понравилась – пинка под зад: давай, милая, свободна. Но не все телки, глупые животные, это понимали; некоторые набивались на следующую встречу, иные рыдали. А кое-кого приходилось даже выталкивать из квартиры силой…

Наташа вела себя так, будто бы хозяин был ей что-нибудь должен, и от этого Саше сделалось вдвойне неприятно. К тому же она курила, и Солоник, поддерживавший спортивную форму, недовольно морщился.

– Олег, – произнесла блондинка (Солоник никогда не представлялся настоящим именем), – а ты меня домой отвезешь?

– Я тебе на такси дам, – отрывисто бросил Саша, стараясь скрыть растущую неприязнь. Допил кофе и двинулся в спальню одеваться.

– Ты же вчера обещал.

– Извини, нет времени.

– А мы еще встретимся? Можно, я твой телефончик запишу? – не отставала блондинка.

– Исключено, – хозяин был категоричен. – Я же тебе вчера сказал: квартира не моя, друг уехал и мне ключи оставил.

– А свой телефон?

– Своего у меня нет.

– Ну, тогда я тебе свой оставлю…

– Оставляй, если так хочется, – донеслось из соседней комнаты.

Наташа, получив обещанные деньги на такси, была выпровожена, а Солоник, закрыв за ней дверь, уселся у телевизора в глубоком кожаном кресле, вытянув ноги, пытаясь воскресить подробности вчерашнего вечера.

Да какие там подробности…

Катил из центра города на новой тачке, алого цвета спортивной «Альфа-Ромео». Заметил одиноко мерзнущую на остановке девицу, остановился, пригласил в машину…

Сперва подумал – обыкновенная уличная проститутка, вроде тех, что по вечерам в изобилии водятся на Тверской у Центрального телеграфа, но потом по манере разговора определил, что она – обыкновенная провинциальная студентка, еще неотшлифованная столицей. Видимо, первокурсница. Естественно, приехавшая из какого-нибудь Коврова, Талдома или Юхнова, неумело косила под «крутую» – потому и назвалась манекенщицей-фотомоделью.

Дорогая тачка, галантность манер ее хозяина и перспектива провести вечер в кабаке сделали свое дело: девица впорхнула в машину. Правда, молодой человек наотрез отказался везти ее в кабак, пригласив домой. «Манекенщица-фотомодель» поморщилась, но приглашение приняла…

Вчера вечером Саше было все равно, кем она назовется, хоть продавщицей. Привез, угостил шампанским (для таких случаев шипучий напиток всегда стоял в холодильнике), загнал в ванную…

Трахалась Наташа грубовато, жадно и безвкусно, что свидетельствовало о ненасытности, а когда кончала, принималась истошно орать от счастья, будто бы ее резали бритвой по горлу. Солоник легонько зажимал раскрытый рот подушкой, но бесполезно. Наверное, если бы он трахал ее до самого рассвета, разбуженные соседи принялись бы стучать в стенку…

Он прошел на кухню, взял клочок бумаги с номером телефона и, даже не взглянув на него, порвал и выбросил в мусорное ведро.

Саша жил в Москве уже четыре месяца. С куратором встречался раз в неделю на конспиративной квартире на Ленинском проспекте. Занятия шли полным ходом: изучение криминальной структуры Москвы, личных дел тех, на кого может последовать отмашка, взаимоотношений конкурирующих «бригад», банков, компаний и фирм, которые они контролировали…

Ему давали возможность обжиться, осмотреться, пообтереться в столице, набрать форму, а главное – почувствовать себя столичным жителем. Два раза в неделю Саша ходил в спорткомплекс: атлетизм, плавание, учебные рукопашные схватки с опытным инструктором. Каждое нечетное число месяца бегал кроссы по три километра. Даже вчера, несмотря на двадцатиградусный мороз, он не нарушил заведенного распорядка.

Раз в неделю занимался стрельбой в загородном тире. Стрелял в основном из пистолетов: «ТТ», «ПМ», «зауэр», «таурус», «глок». Последний – отличный семнадцатизарядный ствол, состоящий на вооружении полиции и спецназов некоторых западных стран, – особенно ему понравился. Настолько, что Солоник даже попытался стрелять с обеих рук.

Инструктор – несомненно, с гэбэшным прошлым – следил за новым посетителем тира во все глаза: видимо, до него тут так никто не стрелял. И даже не преминул заметить: мол, такая манера называется «стрельбой по-македонски». В хите середины семидесятых, фильме «В августе сорок четвертого», был положительный герой, капитан, любивший стрелять именно так.

«Александр Македонский», – сострил тогда инструктор, знавший постоянного посетителя по имени, и это словосочетание, воскрешавшее школьный учебник истории и полководца, никогда не знавшего поражений, очень понравилось Солонику, навсегда отложившись в памяти…

Время, остававшееся от спортзала и тира, посвящалось развлечениям – мимолетным и непритязательным. Телки – вроде этой одноразовой Наташи – стояли в программе на первом месте. Их было много, очень много. Саша, обученный в учебном центре пунктуальности, даже завел специальный дневник, в который заносил подробности: порядковый номер, дату, особенности поведения и оценку по десятибалльной системе. Он, как в том анекдоте, трахал все, что движется, не обходя вниманием даже таких телок, которых бы в курганские времена и не удостоил взгляда. Когда через месяц количество телок перевалило за сорок, пришлось бросить записи – все-таки заниматься сексом куда приятней, чем его описывать.

Бывшего узника «строгача», бывшего курсанта специального учебного центра можно было понять – изголодавшийся, он наверстывал упущенное.

Правда, иногда, откинувшись после четвертой или пятой палки на тонкую простыню, Саша, глядя на очередную красавицу, как и тогда, в вагоне поезда Свердловск–Москва, ловил себя на мысли: а если бы ему заказали «исполнить» ее, эту сытую самку? Что бы он делал – стрелял, душил, колол или просто убил бы одним выверенным ударом в кадык или висок?

В такие мгновения взгляд его делался каким-то оловянным, нечеловеческим, глаза блестели, как слюда в лунном свете, и те из самок, которые замечали этот странный блеск, невольно отодвигались от Саши…

Поднявшись с кресла, хозяин резким движением раздвинул тяжелые гардины – по-зимнему яркий, но холодный солнечный свет щедро заливал комнату. Солоник мельком взглянул на часы – до поездки в спортзал оставалось еще минут пятнадцать, а потому можно было не спешить.

Телеведущий вещал с экрана xорошо поставленным голосом об очередныx проблемах, охвативших Россию. На этот раз главной была организованная преступность. Слова произносились общие, обтекаемые, звучали с телеэкрана не один десяток раз:

– Как сообщили на недавней совместной пресс-конференции представители пресс-центров МВД и ФСК, борьба с организованной преступностью стала нашей первостепенной задачей, и в этой борьбе органы правопорядка обязаны мобилизовать все свои силы и возможности, чтобы не допустить разгула криминальныx элементов и связанного с этим бандитского беспредела, – сообщил диктор. – Теперь по распоряжению Президента милиция будет заниматься проблемами организованной преступности в тесном контакте с другими силовыми ведомствами…

Солоник только саркастически уxмыльнулся.

Борись с этой самой оргпреступностью, не борись – обычные средства бесполезны. Кто-кто, а он, владевший всей полнотой информации, понимал это прекрасно. Именно потому и учили его незаконным средствам, именно потому и привезли его, киллера, сюда, в Москву.

То, что он киллер, Саша усвоил уже твердо.

Он – палач, профессиональный убийца, он профессионально делает kill, и в условиях бандитского беспредела это занятие ничем не хуже остальных.

Нормальный бизнес, нормальный предприниматель. Кто нефтью торгует, кто автомобилями, кто фруктами, кто акциями, кто эфирным временем, а он со своим kill – и торговец, и производитель в одном лице. Народ любит бензин, тачки, авокадо и акции «МММ»? Пусть любит. Кому что.

Нехитрая задачка из учебника, арифметика для четвертого класса: криминальный авторитет X подмял под себя три банка, пять торговых домов и двадцать торгово-закупочных фирм. Криминальный авторитет X кажется неуязвимым – телохранители, купленные менты, стволы и банки. Его извечный оппонент, силовая структура Y, после тщетных попыток посадить X послала к нему киллера S. Кто победит в этой честной конкурентной борьбе?

Ведомство, подготовившее его, не отличалось жлобством, и денег у него было более чем достаточно: и на эту квартиру, и на новую спортивную тачку, и на дорогие развлечения, и на телок.

Что ж, еще в Средние века ремесло палача оплачивалось щедро: из-за дьявольской печати, которую оно несет на себе, из-за опасности.

Саша уже оделся, когда в комнате пронзительно зазвонил телефон.

– Алло…

По голосу он узнал гэбэшного куратора. Это было более чем странным, потому что они условились: звонить ему может только Солоник и только из уличного таксофона по определенным дням и в определенные часы.

Стало быть, что-то срочное, серьезное и внеплановое…

Заказ на «исполнение»?

Несомненно – а то что же еще?!

– Надо встретиться, – сообщил гэбэшник. – Сегодня в шесть вечера, точка номер три.

– Хорошо.

Уже сидя в автомобиле и прогревая двигатель, Солоник вспомнил утреннюю программу новостей.

Наверное, «другие силовые ведомства», как сообщил телеведущий, действительно перешли в наступление на организованную преступность.

И одну из ключевых ролей в этом наступлении, судя по всему, отведут ему, Александру Македонскому, с его искусством kill…

Глава 12

Небольшой старинный особняк в самом центре Москвы в это ясное морозное январское утро смотрелся сказочным домиком. Бордовая черепичная крыша, чуть припорошенная снегом, причудливые чугунные узоры декоративных решеток, рельефно чернеющие на фоне сугробов, стекла, по-домашнему отсвечивающие предполуденное солнце, аккуратные темно-зеленые елочки во дворе…

В старых, слышанных в детстве сказках в таких вот домиках живет или добрая фея, или хороший волшебник, которых можно попросить о чем угодно, вплоть до исполнения любого, самого сокровенного желания.

Но это впечатление было обманчивым: если здесь, в этом по-сказочному уютном московском особняке, и обитали волшебники, то уж отнюдь не добренькие, и они не умели исполнять чужих желаний – скорее заставляли других исполнять собственные.

За столом специальной комнаты для совещаний, нашпигованной хитроумной антиподслушивающей и антиподглядывающей техникой, сидели трое. Пожилой мужчина в сером костюме консервативного покроя председательствовал, и судя по тому, как уважительно смотрели на него двое других, можно было не сомневаться – он здесь главный.

Его сосед, тот самый – похожий на кота, энергично растирал красные руки, он пришел прямо с улицы, а сегодня термометр показывал двадцать градусов мороза.

Сидевший справа, со стертым лицом, никаких особых примет не имел.

Говорил в основном Координатор, а его заместитель и офицер спецслужб, командированный в «охранную фирму» с Лубянки, помалкивали. Фирма бывшего генерала КГБ продолжала успешно функционировать. На Лубянке ее рассматривали не иначе как собственное структурное подразделение, выведенное из штата лишь формально, но выполнявшее те же задачи, что и чекисты. И серенький невзрачный офицер, вне сомнения, находился в оперативном подчинении у своего бывшего коллеги…

– Не буду утопать в подробностях, последние события всем нам хорошо известны. Ситуация в столице выходит из-под контроля, – голос Координатора звучал немного простуженно, но с начальственными интонациями. – Экономические реформы, успешно начатые правительством, имеют свою изнанку: Москву, да и всю Россию, захлестывает волна бандитизма. Высокое руководство крайне раздражено сложившейся ситуацией. Не за горами президентские и парламентские выборы, и криминогенная ситуация может быть использована в качестве одного из главных козырей оппозиции. Вы, как и я, прекрасно понимаете: сбить эту волну обычными методами, действуя исключительно в рамках закона, невозможно. Милиция, прокуратура начисто коррумпированы. Подразделение «С», выведенное из компетенции «органов», долгое время оставалось практически незадействованным. На наш взгляд, только оно способно кардинально изменить ситуацию. Мы уже много раз говорили об этом. Вы знаете, кого я конкретно имею в виду. Кстати, – Координатор обернулся к офицеру спецслужб, – как он поживает?

– В отличной форме, тренируется, упражняется в тире, – казалось, тот только и ждал этого вопроса, – так же, как и дублеры.

– Кстати, о дублерах, – хозяин кабинета с треском выдвинул ящик стола и достал из него несколько папок. Положил перед собой лист принтерной распечатки, пробежал глазами и, чему-то улыбнувшись, продолжил: – По моему замыслу, не всех намеченных к ликвидации лидеров криминалитета должен «исполнить» именно ваш, этот самый… Солоник, кажется? – поинтересовался он таким тоном, будто бы и впрямь забыл фамилию ключевого исполнителя.

– Солоник Александр Сергеевич, – с понятливой улыбкой подтвердил куратор.

– А вот дублеры как раз и будут заниматься остальными. Только мы сделаем так, что висеть они будут на нашем герое. Убийства, как вы сами понимаете, будут иметь сильнейший резонанс. Рано или поздно подоплека выйдет наружу, и подоплека будет именно такой, какой мы ее представим. Теперь – о кандидатурах…

«Точкой номер три», о которой сообщил в телефонном разговоре куратор, была небольшая автомобильная стоянка на окраине города.

Справа – изуродованный глубокими котлованами пустырь отлично просматривался. Слева – неширокая асфальтовая дорога, обычно пустынная. А вокруг – унылые коробки новостроек, отгороженные от пустыря серым бетонным забором.

Куратор прибыл на встречу на темно-зеленой «копейке» – донельзя добитый вид «жигуленка» наводил на мысль, что этой машине уже давно пора на свалку металлолома. Впрочем, внешний вид, как и положено для оперативной машины, был обманчив: в «копейке» стоял форсированный двигатель, который бы наверняка дал фору даже движку солониковской «Альфы-Ромео».

Заметив машину со знакомым силуэтом на водительском месте, Солоник вышел из «Альфы-Ромео» и перебрался в салон «копейки».

– Ну что, Александр Сергеевич, есть для вас работа, – после сдержанного приветствия сообщил куратор, перекладывая на колени соседа папочку.

Саша раскрыл папку, зашелестел бумагами…

Безусловно, кандидатура человека, которого ему надлежало «исполнить», выглядела куда более серьезно, нежели Ржавый и Гаврила, вместе взятые.

Валерий Длугач, более известный в криминальных кругах как Глобус, считался в Москве человеком влиятельным. Саша уже обратил внимание на этого авторитета во время теоретических занятий. Согласно своеобразному рейтингу, составленному опытными оперативниками МУРа, Глобус входил в пятерку наиболее опасных и могущественных мафиози столицы.

Несмотря на множество судимостей по серьезнейшим статьям – разбойные нападения, грабежи и как следствие – «командировки» за колючую проволоку в зоны различных режимов, Длугач никогда не отличался пиететом в отношении воровских понятий. В Москве за ним закрепилась слава жестокого беспредельщика. «Свой» Наро-Фоминский район он держал в страхе и покорности – так же, как и некоторые подконтрольные ему крупные торговые и финансовые точки центра города. Задержки платежей карались безжалостно. Длугач мог запросто наехать на «чужого» коммерсанта, переадресовывая плату за «охранную деятельность» на себя. В случае сопротивления посылал пацанов, которые сразу же открывали огонь из «калашниковых» или забрасывали объект гранатами. Если бы у Глобуса было не так много денег и стволов, на него, конечно же, давно наехали бы коллеги, и авторитет, пусть даже в воровском звании, был бы мгновенно поставлен на понятия. Но наехать никак не получалось – кроме огневой мощи мобильной «бригады» и баснословных денег, на которые беспредельщик содержал нужных людей в ментовке, у Длугача имелся еще один серьезный козырь: он был безусловным ставленником «лаврушников», то есть «законников» с Кавказа, которые, исподволь поддерживая русского беспредельщика, незримо укрепляли свои позиции в столице…

Саша изучал личное дело нового клиента долго – минут пятнадцать-двадцать. Чекистский куратор терпеливо ждал, стараясь по выражению лица подопечного предугадать его реакцию.

– Для деловых встреч со «звеньевыми» и «бригадирами» Длугач обычно использует кафе «Меркурий», что в поселке Селятино, – едва заметно шевеля губами, читал Солоник. – Рядом находится платная охраняемая стоянка, организованная охранным кооперативом «Стоик», являющимся, по сути, бандитской фирмой и используемым Глобусом в качестве официального прикрытия…

– Я бы не советовал вам «исполнять» его именно там, – гэбэшник закурил. – Селятино – сравнительно небольшой поселок, там каждый новый человек на виду. Кроме того, вы должны будете подумать о безопасном отходе. Вас накроют через минуту после «исполнения». «Быки» – телохранители у него свирепые, ни перед чем не остановятся.

Саша молча протянул папку собеседнику.

– Можете пока оставить себе, до следующей встречи, – разрешил куратор. – В пятницу, как обычно…

– А где гарантии, что меня не накроют в другом месте? – киллер положил папку себе на колени.

Чекист тонко улыбнулся:

– Прекрасно понимаю вашу обеспокоенность, она целиком оправданна. Конечно же, убийцу будут искать – и притом бандиты куда энергичней, чем менты. В МУРе будут потирать руки и тихо радоваться, что одним беспредельщиком стало меньше и у них убавится головной боли. А смерть Длугача попросту спишут на естественные издержки профессии убитого. А вот бандиты…

Неожиданно лицо куратора приобрело жесткое выражение – во всяком случае, Солоник еще никогда не видел его таким.

– Что – бандиты?

– Понимаете, Александр Сергеевич, – тоном профессора математики, объясняющего школьнику таблицу умножения, продолжал собеседник, – мы все очень точно просчитали. Вы ведь отдаете себе отчет, что у Глобуса есть враги, и врагов этих немало?

Солоник скосил взгляд на папочку.

– Конечно. Вон что тут написано: на стрелку с «пиковыми» привез каких-то блядей – правда, за это тут же по ушам получил. На «общаковые» деньги нанимал себе в Париже минетчиц, чтобы у него прямо в вертолете да на катере отсасывали!

Чекист болезненно поморщился и, оставив последнее сообщение без оценки, продолжил:

– Враги его – люди тоже небедные и влиятельные.

– Естественно.

– А люди, которые сейчас окружают Глобуса и которые от него кормятся… На кого они в первую очередь будут думать? – Не дождавшись ответа, он продолжил: – Да на кого угодно: на влиятельных русских воров в законе, которые Длугача недолюбливают и не раз призывали развенчать, на ортодоксов, которые никогда не простят ему неуважения к паханам, на авторитетов, у которых он отбил перспективные фирмы и банки, короче, на всех, кому он когда-либо перешел дорогу…

Куратор неторопливо рассказывал, выстраивая аргументы – они выглядели более чем убедительно. Саша молча слушал, глядя не на него, а в окно машины: по пустырю бродили бездомные собаки, одичавшие, голодные… Внезапно одна из них жалобно и тонко заскулила, и две другие тут же набросились на нее, мгновенно опрокинули на спину. Послышалось низкое злое рычание, звуки борьбы, но спустя несколько секунд жертва с визгом вырвалась и, увязая по брюхо в снегу, помчалась прочь.

Так и этот мир, с которым он соприкоснулся, живет по диким законам животного мира. Одни обязательно преследуют других, чтобы разорвать, убить, уничтожить; другим достается незавидная роль жертвы. Но ведь преследователь рано или поздно сам станет жертвой – как тот же Глобус, уже приговоренный… Таков закон этого мира.

– Ввиду серьезности исполняемого объекта у вас будет достаточно времени для подготовки, – продолжал чекист, – четыре месяца. Длугача следует ликвидировать где-то до пятнадцатого апреля. Надеюсь, достаточно?

Преследуемую собаку оставили в покое, за ней не погнались. Неожиданно откуда-то из глубин подсознания нечаянно всплыла где-то услышанная или прочитанная фраза: тот, кто становится палачом, рано или поздно сам станет жертвой.

А ведь еще сегодня утром он прагматично просчитывал все выгоды своего ремесла: он – киллер, торгует своим kill, и это ничем не хуже, чем торговать, скажем, фруктами или дорогими тачками. Пусть занятие палача и постыдное, но хорошо оплачиваемое…

Из задумчивости его вывела последняя реплика, произнесенная куратором:

– Насчет денег. Как и прежде, ваша работа будет хорошо оплачена, – он достал из внутреннего кармана куртки пачку стодолларовых купюр. – Это – на подготовку и на жизнь. И дважды по столько же получите за исполнение…

Наглухо задернутые шторы, приглушенный зеленоватый свет, льющийся из бра, мягкая мебель создавали ощущение полного покоя, но покоем здесь и не пахло…

Солоник лежал на кровати, положив руки поверх одеяла и отрешенно глядя в потолок. Лежал тихо, неподвижно, казалось, даже не дышал, но по его лицу было понятно: он о чем-то думает, и мысли эти ему в тягость.

– Может быть, я пойду?

При звуке этого голоса Солоник вздрогнул, точно от резкого окрика. Обернулся, невидяще взглянул на девушку, примостившуюся с краю кровати. Она была свежа и, что самое приятное, молода: не старше восемнадцати. Затуманенное восковой бледностью лицо, перечеркнутое полосой крашеных губ, закушенных во время недавнего акта; огромные глаза, в которых можно было даже угадать проблеск мысли…

Не проститутка, похоже, даже не б…ь. Из соседнего дома. Нередко встречались, потом как-то незаметно начали здороваться. Сегодня, после встречи с чекистом, случайно увидел ее в центре города, предложил подвезти. По дороге разговорились…

Сегодня вечером, сразу же после разговора с гэбэшником, настроение сделалось предельно мерзким. По тону, по виду, даже по едва заметным движениям этой серенькой сволочи Саша понял: будь он хоть семи пядей во лбу, но относиться к нему все равно будут, как к проститутке. Его нанимают, дают работу – постыдную работу! – и за нее платят деньги, подчеркивая: «Ваша работа будет хорошо оплачена». И вот сейчас, в десять вечера, кстати или некстати вспомнились те бродячие собаки, дравшиеся на пустыре, и собственные соображения на этот счет – о том, что палач сам рано или поздно превращается в жертву, о том, что рано или поздно кто-то более сильный и жестокий начнет преследовать тебя.

Беседуя по дороге домой с этой девчонкой, он понял, что не сможет провести сегодняшний вечер в одиночестве.

Отправиться в ночной клуб, на дискотеку, в ресторан?

А там что – все то же одиночество, только в огромной, чуждой для него массе людей. И потому пригласил девушку домой.

Удивительно, но она не отказывалась: посидели, она выпила шампанского, потом вспомнила о том, что позже одиннадцати задерживаться не может, что у нее завтра тяжелый день на работе.

Хозяин квартиры выглядел понуро и убито, и девчонка каким-то чисто женским чутьем угадала, что этого странного человека нельзя оставлять сегодня одного.

Все произошло как-то само собой: разостлала постель, сходила в душ, тихонько легла рядом…

Но близость не принесла ему удовольствия, наверное, впервые в жизни. Он никак не мог расслабиться, отогнать навязчивые мысли…

– Олег, так мне уйти? – повторила она после непродолжительной паузы.

Он сделал отрицательный знак рукой.

– Побудь еще немного…

Но девушка принялась собираться. Быстро оделась и, держа во рту заколку для волос, взглянула на Сашу с явным состраданием.

– Только давай договоримся. То, что произошло между нами сегодня, случайность. Ты не будешь меня искать, добиваться со мной встречи. Просто я увидела тебя и поняла, что сегодня тебе не хочется быть одному. Мне тоже, – добавила она.

Саша взглянул на девушку так, будто бы они только что познакомились, – какие еще проблемы?

– На прошлой неделе застрелили моего родственника… – продолжала она. – В центре города, среди бела дня, из машины. Он был бизнесмен, довольно солидный, небедный. На него наехали, предложили платить якобы за охрану, он отказался, ему начали угрожать… В милиции и слушать не стали.

– А кто застрелил? – поинтересовался Саша.

– Бандиты, – вздохнула та и, отвернувшись, добавила: – Ничего, им воздастся. Никогда еще зло и пролитая кровь не оставались безнаказанными. Их тоже кто-нибудь когда-нибудь… застрелит.

Последние слова заставили Солоника вздрогнуть: они были созвучны его сегодняшним мыслям…

Глава 13

Незаметно пролетела его первая московская зима, и вместе со снегом изчезли, словно растаяв под мартовскими лучами солнца, тяжелые тревожные мысли. Как ни странно, но суматошная столичная жизнь создавала ощущение спокойствия и уверенности, а комфорт, которым Солоник старательно окружал себя, позволял забыть о возможных неприятностях. В Москве его, бежавшего с зоны, судя по всему, никто не искал: то ли менты получили соответствующую отмашку от старших братьев с Лубянки, то ли теперешние Сашины документы, выправленные еще в союзном, в Шестнадцатом Главупре на имя Максимова, выглядели убедительно…

Он не раз вспоминал слова, которые как бы невзначай обронила та девушка: никакая кровь и никакое зло не остаются безнаказанными. Но разум убеждал в другом: если эту кровь не прольешь ты, то прольют другие… Какая разница?

Там, в Казахстане, не одного его такого грамотного готовили…

Зло неотвратимо влечет за собой ответное зло – все правильно, но он поставлен в такие условия, когда иного выбора нет.

И он этот выбор сделал, и путь назад ему заказан.

А пока он тщательно готовился к своей первой серьезной ликвидации: еженедельно стрелял в тире, качался, плавал в бассейне, бегал кроссы, тщательно изучал возможные места появления клиента.

Тот вечер в «Арлекино», когда Солоник впервые увидел Длугача, он запомнил надолго. Одно дело – читать досье на потенциальную жертву, просматривать фотоснимки и видеозаписи, совсем другое – видеть, как жертва движется, разговаривает. Тут и подмечаешь незаметные для обыкновенного взгляда детали, отслеживаешь прикрытия, прикидываешь наиболее уязвимые точки…

Девятое апреля выдалось холодным, ветреным – такой обычно бывает в столице середина весны. Ровно в половине десятого вечера, как и было оговорено, позвонил куратор и буднично, словно бы речь шла о поездке в магазин, предложил встретиться в двадцать три ноль-ноль у зоопарка на Красной Пресне.

Ждать пришлось недолго: ровно в назначенное время тридцать первая черная «Волга» остановилась у обочины, и Солоник, усевшись на заднее сиденье, кивнул куратору:

– Добрый вечер.

– Добрый, – ответил тот, поглаживая лежавший у него на коленях длинный продолговатый футляр вроде того, в котором музыканты носят фаготы.

Но это был явно не музыкальный инструмент – наметанный глаз киллера сразу же определил, что в футляре снайперский карабин, скорей всего «СКС», простое и надежное оружие.

– Оружие заберете с собой, осмотрите, пристреляйте в нашем тире, – сказал куратор и сразу, без перехода, перешел к делу: – Мы считаем, что ликвидировать Длугача лучше всего в районе «Арлекино». Да и безопасней для вас, чем ехать в Селятино. Теперь он бывает в ночном клубе почти каждый вечер. Живая музыка, друзья, качественное спиртное, доступные девочки – все это притупляет у жертвы чувство опасности, расслабляет. Вы немного понаблюдаете за ним, проследите, как он подъезжает, как ведет себя, каково сопровождение, сколько машин, как отъезжает. На все два с половиной часа. Думаю, достаточно. Потом я отвезу вас домой.

Спустя полчаса они уже сидели за столиком. Популярная эстрадная певичка томно пела модные шлягеры, пресыщенная публика вяло аплодировала, невозмутимый бармен за стойкой с ловкостью циркового фокусника разливал разноцветные напитки.

«Арлекино» посещалось специфической публикой. Этот ночной клуб, весьма дорогой, открылся в Москве одним из первых, и наиболее частыми гостями тут были бандиты уровня выше среднего, более-менее серьезные бизнесмены и, конечно же, проститутки, обслуживавшие и тех и других. Короче, шикарная тусовка для всех. «Арлекино» служил и местом деловых встреч, но на разборки было наложено негласное табу. В один и тот же вечер тут за столиками могли гулять пацаны из непримиримо враждующих группировок, но выяснение отношений, а тем более стрельба и поножовщина не приветствовались. За ослушание можно было получить по ушам от старших. Между тем здесь же, в интимном полумраке, велись и чисто деловые беседы: намечались фирмы для последующих наездов, просчитывались выгоды и невыгоды наезда на банки, решалось, кого из ментов стоит купить и за сколько, оговаривались и куда более серьезные мероприятия…

Впрочем, менты, чины из прокуратуры и ФСК и даже мелкие чиновники со Старой площади, Варварки и мэрии также были в «Арлекино» частыми гостями. В отличие от бандитов, гнущих пальцы по поводу и без повода, эти предпочитали не выдавать себя.

Солоник нетерпеливо вертел головой, осваиваясь. Что-то ему нравилось, что-то не очень, а что-то не нравилось совсем. Более всего – внимательные взгляды чекиста, которые киллер постоянно ощущал на себе.

Тем временем певичка, полуприсев в кокетливом книксене, удалилась под жиденькие аплодисменты, и в этот момент зазуммерил сотовый телефон куратора. Сашин спутник взял трубку, выслушал краткое сообщение и, что-то ответив, спрятал черную коробочку с толстым отростком антенны во внутренний карман пиджака.

– Минут через двадцать он будет тут, – пояснил чекист, и Солоник понял: «наружка» наверняка ведет Длугача по московским улицам.

В ожидании Глобуса Саша принялся изучать публику, начав, естественно, с телок. Он сразу же разделил их про себя на три категории. Во-первых, дорогие проститутки, самые многочисленные в клубе; они сразу бросались в глаза независимым видом, мини-юбками и боевой раскраской. Во-вторых, так называемые бизнесвумен, женщины-бизнесмены. Удивительно, но они назначали деловые встречи в дорогом и престижном ночном клубе. Ну, а в-третьих, жены и любовницы бизнесменов, а также бандитов: этих, тихих и подчеркнуто скромных, было меньше всего – в подобные заведения принято ходить в мужской компании.

Саша мельком взглянул на куратора – тот выглядел несколько напряженным. Прищурившись, вглядывался в лица входящих и выходящих, и по этому прищуру Солоник определил, что многих из завсегдатаев «Арлекино» чекист наверняка знает заочно, и уж наверняка не как законопослушных граждан…

Вновь зазуммерил мобильный телефон.

– Да? Сейчас? Хорошо, – отрывисто произнес он, нажал на отбой и, повернувшись к соседу по столу, сообщил: – Он будет тут через пять минут, уже на подъезде. И не один, с охраной. Я его вам только покажу, а дальше ведите его сами. Посидите, мне надо выйти по делам. – Поднялся и вышел.

Саша остался один. За несколько часов ему надо было понять, что это за объект, сжиться с ним, как актер вживается в образ, в исполняемую роль, постичь ритм движения, манеру разговора и поведения, характерные привычки, изучить окружение…

Скоро в зал вошли человек семь. Коротко стриженные головы, наглость бросаемых ими взглядов и развязность манер, дорогие, но безвкусные шмотки, а главное – внутренняя агрессия, источаемая наружу, – все это красноречиво свидетельствовало об их принадлежности к миру российского криминала. Солоник понял: Глобус – один из них.

Отыскав свободный столик и усевшись за него, вошедшие подозвали официантку. Та мгновенно подошла. Саша безуспешно пытался определить, кто именно из этих семи – Валерий Длугач, но это ему не удавалось: к бандитам то и дело подходили какие-то коротко стриженные, видимо, коллеги по преступному бизнесу. За их спинами сидящие за столом почти не просматривались.

Вновь появился куратор – уселся и, не глядя в сторону сидевших за столиком, спросил шепотом:

– Ну, может быть, сами определите, кто он?

Саша повел плечами.

– Определишь тут…

– Смотрите: сейчас к ним наверняка подойдет вон та толстая женщина – сутенерша. Предложит девочек, и ваш объект сделает заказ.

И точно: безобразная, дебелая тетка подошла и, подобострастно улыбнувшись, указала на столик со скучавшими проститутками. Один из сидевших, невысокий мужчина лет сорока, в темном костюме, сразу оживился, приподнялся, чтобы получше рассмотреть предложенных проституток.

– Этот? – кивнул в его сторону Солоник.

– Он самый, – подтвердил чекист. – Только не смотрите на него так откровенно. Он очень осторожный и хитрый. Вы его запеленговали, засекли – теперь отслеживайте сами. Только предельно аккуратно. Можете даже осторожно выйти следом за ним, но дальше автомобильной стоянки идти не рекомендую. Все, желаю успеха, в два ночи жду в своей машине у станции метро.

Куратор быстро поднялся и направился к выходу.

Киллер понял его слова по-своему: «исполнять» объект следует именно здесь, рядом с «Арлекино». Видимо, так было задумано «конторой» – убийство, по мнению заказчиков, должно было вызвать резонанс, а для этого необходимо большое скопление народа…

Тем временем Глобус и его компания продолжали развлекаться. Длугач быстро набирался спиртным, и чем больше пил, тем становился агрессивнее. Он уже успел влепить прилюдно пощечину телохранителю, наорать на другого, поменял двух телок, чем-то не угодивших ему. Ситуация за бандитским столиком накалялась. Саша поморщился: наблюдать чужую агрессию не слишком приятно. Дальнейшие события отвлекли его от отслеживания объекта…

– Скучаем, красавчик? – приглушенный женский голос заставил Солоника поднять голову. Рядом с ним уселась молоденькая барышня.

Это была типичная московская проститутка, из тех, что обслуживают «крутых». Вызывающий макияж, мини-юбка, длинная сигарета, манерно зажатая между пальцами…

– Развеселить меня пришла? – спросил Солоник, прикидывая в уме, сколько она может стоить.

Конечно, снимать ее на ночь не было резона – время не то, к тому же он на работе. А вот если оперативно дать на клык… Правда, за грамотно исполненный минет «скрипочки» – так именуют профессиональных вафлерш – берут дорого, но, если действительно классно отсасывает, почему бы и не заплатить?

Искусство, в том числе и минета, требует материальных затрат.

– Могу и развеселить, – улыбнулась минетчица, – к обоюдному удовольствию…

Саша метнул быстрый взгляд в сторону столика Длугача – ему показалось, что кто-то из его окружения подозрительно долго задержал на нем взгляд.

Что ж, можно и подснять эту девку. Во всяком случае, даже к лучшему. Мужчина, одиноко сидящий в таком заведении, не может не вызвать подозрения. А так – все естественно и более чем понятно: пришел скоротать вечерок, заодно и телку снял.

– И во сколько же ты оцениваешь свое удовольствие? – Солоник целиком переключился на проститутку.

– Смотря какое…

– А какое можешь доставить? Что ты вообще умеешь делать?

– Я умею абсолютно все! – не без затаенной гордости произнесла проститутка и тут же сообщила тарифные расценки: – Если на ночь, пятьсот баксов, один трах – триста, минет – двести… Если что-то экзотическое, то цена, как говорится, договорная. А если больше нравится групповуха – сейчас подругу подгоню.

– Что значит «экзотическое»? – поинтересовался Александр.

– Был у меня один клиент, – проститутка облизала розовым и острым, как у кошки, языком губы. – Приезжала я к нему два раза в неделю. Так он раздевался, надевал роликовые коньки и просил, чтобы я, взяв его за член, возила по всей квартире.

Саша коротко хохотнул.

– Ну это уже слишком. А как насчет минета?

Девица вновь облизала губы.

– Двести баксов – и с превеликим удовольствием. Есть тут одно укромное место. Давай, красавчик: моргнуть не успеешь, как кончишь!

Соблазн был настолько велик, что Солоник на какое-то мгновение даже забыл о том, кто он такой, что на свете существуют объекты, серенький куратор…

Она завела его в какой-то закуток, по-видимому, в комнатку обслуги, профессионально быстро спустила штаны вместе с бельем и, надорвав зубами упаковку презерватива, с немыслимой ловкостью заглотила резинку. Затем, взяв в руку член, принялась ласкать его, тереть о свои губы, теребить мошонку. Она действительно умела все: Саша возбудился быстро, а проститутка уже отсасывала – методично и глубоко, помогая себе рукой.

Спустя минут пять сеанс быстрого и непритязательного удовольствия был завершен.

– Ну ты прямо компрессор, – удивился Саша, протягивая девке деньги.

– Понравилось? – «скрипочка» явно напрашивалась на комплимент.

– Приятно иметь дело с профессионалом, – Солоник уже застегнул штаны и, кивнув на прощание, направился в зал.

– Сдельная оплата стимулирует производительность труда, потому я и перешла на прогрессивную французскую технологию. – Путана явно попалась образованная.

Вернувшись в зал, киллер, к своему ужасу, обнаружил, что объект исчез. За его столиком уже никого не было. Остались лишь рюмки с недопитыми разноцветными напитками, грязные тарелки с объедками и воткнутыми в них окурками.

– Зараза! – прошептал Солоник и, круто развернувшись, пошел в гардероб.

Впрочем, Глобус не мог уйти далеко, Саша обнаружил его на автостоянке.

Длугач был в ударе – стоял возле антрацитно-черного джипа и на всю площадку орал на какого-то пацана. Сырой апрельский ветер разносил обрывки фраз:

– Уши свои будешь есть без соли и перца!.. Завтра чьи-то похороны: или твои, или его…

Делать в «Арлекино» было больше нечего: скоро Солоник, как и было оговорено с куратором, сидел в кабине черной «Волги».

– Ну, как понравился вам объект? – пряча улыбку, спросил чекист.

Солоник поморщился.

– Да чего там… Мания величия. Возомнил себя великим и страшным, а на самом-то деле животное.

Черная «Волга» мчалась по опустевшим московским улицам, и Саша, держа на коленях черный футляр, задумчиво смотрел в запотевшее окно…

Два последующих дня прошли в напряжении: надо было много успеть.

С самого раннего утра Солоник закрывался в комнате, тренируясь в холостой стрельбе и быстром сбросе карабина «СКС» (он не ошибся – в черном футляре лежало именно это оружие). Перед обедом, когда «Арлекино» еще не работал, изучал возможные точки, из которых будет удобно «исполнять» Длугача, равно как и пути отхода.

Утром одиннадцатого апреля все было подготовлено. Куратор сообщил, что Глобус должен был появиться в «Арлекино» не позже девяти вечера. Видимо, чекисты давно прослушивали объект…

Наверное, никогда еще куратор не выглядел столь серьезным. Лишь руки, сложенные замком на коленях, выдавали волнение. Очевидно, от благополучного, равно и неблагополучного исхода акции зависело и будущее самого чекиста.

Они сидели в машине – Солоник внимательно наблюдал с помощью прибора ночного видения за ярко освещенной автостоянкой. То и дело звонил лежавший на приборной панели мобильный телефон: «наружка» докладывала о передвижении объекта.

– Все, выходите, – голос куратора едва заметно дрогнул. – Ни пуха…

– К черту, – бросил Саша.

Открывая дверцу и спиной чувствуя взгляд куратора, растворился в чернильной темноте ночи.

Сознание работало на удивление четко: во всяком случае, волнения он не испытывал никакого. Быстро добрался до нужной точки, осмотрелся – никого. Расчехлил карабин, подстелил загодя принесенный клетчатый плед, прикинул направление и скорость ветра. Подложил заранее приготовленные кирпичи: удобная подставка для стрельбы лежа. Вновь взглянул на ярко освещенную автостоянку: темные силуэты машин, редкие фигурки людей, чернеющий прямоугольник угла дома наискосок…

Глобуса он узнал сразу: авторитет, слегка пошатываясь, шел в обществе человек восьми. Сзади плелись девицы, подснятые на остаток ночи. Длугач выглядел вальяжным, шел не торопясь, перебрасывался с охраной какими-то фразами.

Неожиданно от длинного лимузина отделилась одинокая фигура – вне сомнения, этот человек двигался наперерез Длугачу. Тот, заметив его, остановился, протянул руку – видимо, это был его знакомый. Короткое рукопожатие – спустя несколько секунд Глобус кивнул охране – идите по тачкам, сейчас перетру и догоню…

Это был уникальный случай пустить глобусовских «быков» по ложному следу – Солоник понял это тут же. Быстро расчехлил оптику, послал патрон в патронник, прицелился. До клиента не более сорока метров. Ветер слабый, видимость, несмотря на темное время суток, приличная. Саша знал, что не промахнется, «исполнит» Глобуса с первого же выстрела.

А объект уже прощался со случайно подвернувшимся знакомым, похлопывая по плечу. Что-то сказал, тот слушал, кивал…

Едва различимый щелчок выстрела, ослабленного глушителем, и резкая отдача приклада в плечо. Длугач, словно наткнувшись на невидимое препятствие, упал на асфальт. И тотчас же со стороны стоянки послышались встревоженные возгласы, женский визг. Почему-то заголосила сирена противоугонки, включившись в какой-то машине. Удивительно, но где-то совершенно в другой стороне послышался явственный стон – так может стонать лишь раненый.

Впрочем, Солоник уже не видел и не слышал всего этого. Аккуратно завернув карабин в плед – так, словно он мог понадобиться еще раз, – он быстро двинулся туда, где его ожидала машина…

Наверное, только теперь, после первого громкого убийства, куратор по-своему зауважал подопечного. Смотрел на него с плохо скрываемым любопытством, будто бы не верил, что этот невысокий, жилистый, ничем, казалось бы, не примечательный молодой человек способен с первого же выстрела ликвидировать вора, числившегося в первой пятерке самых опасных мафиози столицы.

– Все грамотно, даже слишком, Александр Македонский, – произнес он, присаживаясь, и тут же обратился к хозяину по имени-отчеству. – Александр Сергеевич, сделайте кофе…

Пока Солоник ставил на плиту чайник, чекист детально рассказывал о подробностях вчерашнего убийства.

– Да, все грамотно, – повторил чекист, прикуривая, – но не обошлось без случайных жертв.

– Вот как? – Солоник вспомнил тот стон откуда-то со стороны, так удививший его.

– Кроме Глобуса, пострадали еще двое. Помните того мужчину, что подошел к нему на стоянке?

– Конечно!

– Некто Орхелашвили, известный кидала, мошенник, или, как говорят в криминальных кругах, «фармазон», уголовная кличка Итальянец. После вашего выстрела он, испугавшись, бросился в свою машину. Но «быки» Длугача почему-то решили, что пахана убил именно он. Вытащили из машины – Итальянец начал было сопротивляться, оправдываться – это только разозлило телохранителей. Он умер на месте, получив два удара тесаком в грудь.

– А кто же вторая жертва? – Саша размешивал в чашке растворимый кофе. – Вам сколько сахара?

– Спасибо, не люблю сладкий. Кроме Итальянца, пострадал еще один человек: пуля, прошив Глобуса насквозь и срикошетив об асфальт, попала в ногу старшины-пэпээсника. Ничего страшного, сейчас он в больнице. Очень опечален. Его, конечно, можно понять: площадка у «Арлекино» – место хлебное, доходное – масса нетрезвых водителей. Сколько он имел там за месяц, ему в другом и за год не заработать. А вы, Александр Сергеевич, молодец. – Видимо, это была наивысшая похвала, которой обычно сдержанный куратор мог удостоить подопечного. – Как себя чувствуете?

– Ничего, спасибо, – ответил Солоник. И подумал, что за этим вопросом вполне могло последовать новое предложение.

Он не ошибся…

– Насколько мы понимаем, вы теперь в отличной форме. Так что давайте используем это обстоятельство к обоюдному удовольствию. А теперь слушайте… – куратор поставил на колени черный атташе-кейс, щелкнул никелированными замочками, извлек растрепанную папочку.

Саша отвернулся: невзначай брошенная фраза «к обоюдному удовольствию» почему-то воскресила в памяти давешний разговор со «скрипочкой». Он ее нанял для ремесла столь же постыдного, сколь и прибыльного, и они остались довольны друг другом. Он получил удовольствие, она – деньги…

Чем, спрашивается, ремесло палача, киллера, лучше ремесла той накрашенной лярвы?

– Да, чуть не забыл. Вот вам новые документы и деньги. – На стол лег небольшой сверток. – Кстати, после исполнения следующего объекта вам не мешало бы сменить квартиру…

Следующий объект, известный московский вор в законе, разительно отличался от первого. В отличие от Глобуса, он никогда не был склонен к беспределу, к жестокости и патологическому желанию всех построить. Этому «законнику» не было еще и сорока. Он принадлежал к ворам так называемой «нэпманской», «босяцкой» формации и являл собой настоящего фанатика воровской идеи. Кроме шлейфа судимостей и безукоризненного владения феней, «законник» обожал во время какого-нибудь застолья взять гитару, чтобы напеть братве собственные песни, навеянные тюремной музой.

Саша внимательно изучал его досье и никак не понимал, почему «контора» решила ликвидировать именно этого человека?

Но вскоре понял, почему: уголовный авторитет вторгся в святая святых – банковский бизнес. Он был одним из тех, кто в тени скандала, получившего название «чеченские авизо», вместе с грозненскими мафиози и купленными работниками Центробанка «обул» государство на несколько миллиардов рублей.

Удивительно, но этот авторитет почти не заботился о собственной безопасности, хотя денег у него было достаточно, чтобы поставить по автоматчику в бронежилете у каждого фонарного столба вдоль Ленинского проспекта, где жил. Лавье тратилось большей частью на благотворительные нужды: «грев» братве, отбывающей сроки в ИТУ, дорогие подарки друзьям и приятелям (одному щедрый вор подарил шестисотый «Мерседес», другому – коттедж на Кипре, третьему – золотую цепь толщиной едва ли не с руку)…

Куратор предупреждал: этот «законник» теперь враждует с азербайджанцами. В случае удачного «исполнения» подозрение падет на них.

– Ну а «исполнить» его предлагаю на ваш выбор. – Несомненно, теперь чекист был совершенно уверен в выдающихся способностях подопечного.

После убийства Длугача исполнение этого объекта выглядело донельзя примитивным, чтобы не сказать вульгарным.

Солоник уже знал, что «наружка» ведет вора. Тот, как правило, ездил в сопровождении лишь одной машины с пацанами, и те лишь в редких случаях сопровождали пахана до дверей квартиры. Получив информацию по мобильному телефону о приближении жертвы, Саша, загодя слегка загримированный, чтобы не запомнила лифтерша, зашел в подъезд. Поднялся на один пролет, взглянул в окно лестничной площадки – как раз в этот момент «мерс» объекта плавно причалил к бордюру. Сунул руку в карман плаща, где лежал «парабеллум» с заранее навинченным глушителем.

Резкий хлопок открываемой подъездной двери, звук шагов, негромкие мужские голоса:

– Ну, пока, Коля… Всего хорошего.

– И тебе удачи, Витек…

Пряча руку в кармане, где лежал пистолет, Солоник принялся неторопливо спускаться по лестнице и, поравнявшись с объектом, быстро выхватил оружие и выстрелил…

Он лишь на мгновение увидел его лицо – оно было искажено смертельной мукой… Но мука эта была короткой: спустя мгновение законник лежал на полу, и его светло-серый плащ набухал темной, почти черной кровью…

Вечерело.

Матовое бра, висевшее над огромной двуспальной кроватью, отбрасывало на потолок, на стены и пол причудливую ярко-красную тень – точно из страшной сказки. Такая же тень липким пятном ложилась на лицо Саши. Сидя перед телевизором, хозяин квартиры смотрел оперативные видеозаписи очередного объекта. На коленях киллера лежала растрепанная папочка. Он листал ее, шелестел страницами, и алый свет бра окрашивал их в кровавый цвет…

Глава 14

Жизнь Солоника шла по накатанной колее: тренировки, «исполнения», телки, отдых. В последнее время он полюбил отдыхать за границей. Загранпаспорт на чужое имя, но с его фотографией «контора» выправила без труда. Правда, куратор, вручая документы вместе с очередной суммой денег, как бы невзначай дал понять: если надумаешь свалить, мы тебя все равно разыщем. Только рвать тебя будут не наши люди: достаточно дать понять окружению твоих недавних жертв, кто «исполнил» их паханов, – те тебя под любыми документами хоть из-под земли достанут!

Впрочем, киллер прекрасно понимал это и без чекистского куратора.

Да и куда ему было бежать?

За границу?

И чем там заниматься?

Куратор беспокоился совершенно напрасно: подопечный окончательно вжился в ту роль, которую ему уготовили. И больше не думал ни о моральной стороне заказных убийств, ни о неизбежных последствиях. Точней, старался об этом не думать.

Конец осени встретил Москву плачущим небом, тусклым солнцем, отражающимся в раскисших лужах, витринах магазинов и окнах домов, в стеклах мчавшихся по Ленинградскому проспекту автомобилей. Тревожно шелестели буро-желтые листья, навевая безотчетную тоску и тревогу. Все вокруг – прохожие, машины, дома, аллеи – казалось каким-то серым, унылым, в мокрых потеках.

Мутный солнечный диск лишь изредка показывался над огромным городом, робко пробиваясь сквозь рваные тучи. С самого утра в воздухе копилась мерзкая взвешенная влага; она казалась липкой, вязкой, мокрой ватой набивалась в легкие, в глаза, в рот, и казалось, будто бы с концом осени огромный город, подобно легендарной Атлантиде, погружался на дно океана.

По широкому грязному проспекту в сторону центра неторопливо катили скромные «Москвичи», начальственные «Волги», вальяжные иномарки; перестраивались перед перекрестками, сигналили, норовя протиснуться вперед и стартовать первыми, хотя до следующего светофора не более ста метров.

Сидя в недорогом кафе, скорей даже забегаловке, Солоник уныло смотрел в запотевшее окно. В последнее время ему все чаще хотелось побыть в одиночестве, но возможностей для этого было все меньше. Телки, куратор, изучение очередных объектов, спортзал, тир, подготовка к акциям… Он вновь терял с таким трудом обретенное душевное равновесие, и единственным лекарством было одиночество.

В таких случаях Саша шел в это самое кафе, брал чашечку кофе и, не глядя ни на кого, размышлял…

А размышлять было о чем.

После удачной ликвидации Длугача в его сознание змеей заползла скользкая мысль – столь же жуткая, сколь и правдоподобная: рано или поздно он понадобится своим хозяевам в другом качестве – мертвым. Да, у него получилось, да, он оправдывает надежды. Но он, Саша Солоник, уже известный в «конторе» как Александр Македонский, слишком много знает. «Знайку на веревочке ведут, а незнайка на печи сидит» – эта старая мудрость, хорошо усвоенная им еще в зоне, имела несомненный практический смысл. Слишком часто и совершенно непроизвольно вспоминались слова случайно снятой девчонки – зло порождает зло, никакая кровь не может оставаться безнаказанной. Ржавый, Гаврила, Длугач, многие другие из тех, кого он ликвидировал, творили зло и проливали кровь – им за это воздалось его руками, Александра Македонского, наемного киллера «конторы». Они-то там, в своих кабинетах, – чистенькие, в красивых костюмчиках, поставили его в такие условия, когда он вынужден платить по счетам других.

Но рано или поздно кто-то другой предъявит ему свой счет!

Все чаще Солоник ловил себя на мысли: надо менять хозяев. Он – киллер, наемник, а стало быть, не может действовать сам по себе. Над ним всегда будет кто – то выше, сильней, умней и изворотливей. Будет давать наводки, прикрывать, указывать пальцем: этого убрать, этого тоже убрать, а с этим повременить…

– Мухомор?! – неожиданно услышал он чей-то голос. Саша вздрогнул: «Мухомором» его называли в центре подготовки под Алма-Атой, и об этой кличке знали лишь инструктора да начальник центра подготовки. Ну и курсанты его группы, конечно же.

Сашина рука непроизвольно поползла во внутренний карман, где лежал любимый им семнадцатизарядный пистолет «глок». Но предосторожность оказалась напрасной…

Подняв взгляд, Солоник увидел знакомое лицо. Оно расплывалось в доброжелательной улыбке: так тепло, по-дружески, ему почти никогда никто не улыбался. Перед ним стоял молодой мужчина: высокий, стройный, со светлыми, зачесанными назад волосами, с фиолетовыми татуировками-перстнями на фалангах пальцев. Саша облегченно вздохнул, вспомнив его, – это был Андрей Шаповалов, питерец. Они занимались в одной группе, их кровати стояли рядом. Андрей был единственным человеком, с которым Саша тогда вошел в более-менее приятельские отношения.

– Привет! – Андрей как ни в чем не бывало уселся за столик напротив.

– Здравствуй, – несколько настороженно ответил Саша.

Впрочем, спустя несколько минут от этой настороженности не осталось и следа. Шаповалов, как человек искренний, не мог и не умел изображать расположение или нерасположение к кому бы то ни было. Он всегда был таким – открытый и прямой.

– Ну, может быть, винца или водяры за встречу выпить? – татуированная рука полезла во внутренний карман. – Так давно не виделись… Я сейчас богатый. Пахан сказал: гуляй, рванина! – пошутил Андрей.

– Я не пью, – улыбнулся Солоник. – Возьми себе чего, если хочешь…

– А ты?

– А я сока выпью за компанию.

Скоро Андрей уже наливал в свою стопочку «Абсолют» – удивительно, но в этом гадюшнике был неплохой выбор спиртного.

– Ну, рассказывай…

Саша пригубил сока.

– Чего?

– Как ты, что, чем занимаешься?

– Тем же, чем и ты…

– Твое здоровье! – взвесив в огромной руке стопарик, Андрей выпил его залпом. – А откуда ты знаешь, чем я занимаюсь?

Солоник поморщился.

– Я знаю, чем ты занимаешься, ты – чем я. Андрей, мы же с тобой не малые дети.

– И не говори… – Видимо, в Шаповалове боролись два чувства: с одной стороны, он опасался случайно выболтать то, о чем никто, кроме него, знать не должен, а с другой – хотел поделиться с симпатичным ему человеком самым сокровенным, наболевшим, может быть, даже и попросить совета…

– Ты вообще где сейчас? – спросил Солоник.

– В родном Питере. Так сказать, на исторической родине, – Андрей вновь подлил себе водки. – А ты тут?

– Пока, – неопределенно ответил Саша.

Водка подействовала на Шаповалова расслабляюще, он стал более откровенным – но, естественно, не до конца.

После окончания занятий в центре подготовки его направили в Нижний Новгород – так сказать, для обкатки. Задача была довольно проста – «исполнить» полковника МВД, продавшегося бандитам, причем так, чтобы менты решили, что кровь коллеги – на совести криминалитета, и развернули против местных авторитетов полномасштабное наступление. Люди, стоявшие за Андреем, таким образом убивали двух зайцев: давали повод для войны, безжалостной и беспощадной, и одновременно ликвидировали перерожденца, на которого не хватало достаточно материалов, чтобы его посадить.

– Видимо, того мусора долго копали, но под суд отправить не могли, – заключил Шаповалов.

Задание было не из сложных. Мент, как правило, ездил по городу без охраны. Двух гранат, брошенных одна за другой в его личный автомобиль, было вполне достаточно. Убийство вызвало сильный резонанс и донельзя обозлило местную милицию. Начались жестокие репрессии.

Видимо, после этого задания руководство посчитало Шаповалова перспективным и направило в Питер.

Он имел длинный шлейф судимостей по «хорошим», уважаемым в мире блатных статьям, на зоне обладал немалым авторитетом, безукоризненно владел фактурой – теми самыми пресловутыми «понятиями» и потому быстро вошел в контакт с серьезными питерскими бандитами. «Исполнил» одного, второго, третьего…

– Они, суки, хитрожопые, – резюмировал Андрей, имея в виду, конечно же, хозяев, – так ситуацию просчитали, чтобы меня всякий раз из-под удара выводить. Все это, мол, конкуренты по беспределу друг дружку валят. Один вроде бы «косяков» на «крытке» напорол, откинулся, и его якобы по приказу тюремного пахана вальнули, другой с третьим банкира не поделили, четвертый вора оскорбил… После каждого исполнения начинается гангстерская война.

Чем больше пил Шаповалов, тем сильнее развязывался у него язык, и Солоник уже подумал, что завтра, когда этот человек протрезвеет, наверняка будет сожалеть о том, что проболтался.

– Знаешь, кто мы? – спросил разгоряченный выпивкой Андрей, и тут же сам ответил на свой вопрос: – Цепные псы. А они, кого мы «исполняем», – шакалы. Психология у нас собачья. Сказал хозяин: фас, рви этому глотку – мы и рады стараться. Мы ведь не знаем тех, кого валим… Ну, вор он, и что с того?

После этих слов Солоник почему-то вспомнил застреленного им в подъезде, но тут же постарался отогнать от себя навязчивое воспоминание.

– …а нам за это кости кидают, – рука Шаповалова потянулась во внутренний карман, извлекая толстую пачку долларов. – Только вот что я тебе скажу, Саша: псы стареют, зубы у них выпадают, клыки ломаются. Знаешь, что с такими бывает? Камень на шею и – в воду. Как Герасим – Муму…

– Ну а в Москве ты зачем? – спросил осторожно Солоник, он почувствовал, что перед ним приоткрывается некая завеса и этот разговор вообще может стать ключевым.

Питерец, с презрительной миной, сунул деньги во внутренний карман.

– Есть тут, в Москве, один объект. По телевизору с проповедями выступает, разумное, доброе, вечное пропагандирует. Лицо кавказской национальности. Крутой деятель, агитатор и пропагандист. Те, кто мне кости кидает, считают – крутой он слишком стал, высоко залетел. Вот и послали… А что потом со мной будет, не знаю. Шеф мой на меня в последнее время косится. Считает, ценность теряю как специалист… Как та собака. Наверное, уже присмотрел для меня, гнида, камень, веревку и глубокий пруд. – Сделав непродолжительную паузу, Шаповалов подытожил в сердцах: – Я бы тебе всего этого не говорил, если бы мысли дурные меня не душили. Кто-кто, а ты, Мухомор, должен меня понимать.

И Андрей положил на плечо Солоника свою огромную руку.

Его слова лишь на мгновение, словно вспышка фотографа, высветили перед Сашей жуткую картину. Он и сам не мог до конца понять, что она означает, видел лишь общий контур, но от одного этого ему стало не по себе.

Он – пес, у него есть хозяин. Пес не может служить вечно – рано или поздно на смену ему приведут других, может быть, не таких опытных, но злых и агрессивных; старый пес, слишком много знающий о хозяевах, окажется ненужным, и тогда, как метко подметил Андрей, нацепят ему на шею камень и утопят в грязном пруду.

– Знаешь, – продолжал питерец, – я уже жалею, что тогда на эту туфту купился. Ты ведь мою историю знаешь. Сидел на «строгаче», был в авторитете. Меня один гондон при людях оскорбил, я его и подрезал – иначе бы сам в такого превратился. Ты ведь знаешь: зона – не «вольняшка», там другие законы. Простил оскорбление, не ответил обидчику – и все, козел ты лунявый. Там как в джунглях: выживает тот, кто сильней. – Андрей нервно чиркнул зажигалкой, закуривая. – Ну, подрезал я того зяблика: не мог не подрезать. Прокурорский следователь дело шьет, «хозяин» меня в БУР загнал – ЧП на зоне. И тут этот комитетчик приехал, выдернул на беседу. «Контора» тогда и предложила: или мы сделаем так, что этот труп спишут на несчастный случай на производстве, но ты наш навсегда, или отдаем тебя на раздербан следаку, а тот по полной катушке еще две пятилеточки «крытки» наболтает. Отправят тогда тебя, Андрюша, на «Белый Лебедь», а оттуда ты уже наверняка не вернешься. А то и лоб зеленкой намажут – злостный рецидивист, убийство… Лучше бы под Соликамск шел или в расстрельной «хате» сидел, но с чистой совестью, чем в такую парашу впутываться…

Саша тяжко вздохнул – его ситуация была еще хуже.

– Понимаю… Вот что, – решительно отставив водку, он поднялся со своего места. – Давай я тебя до такси отведу.

– Да посиди еще! Мухомор, ты что? В кои-то веки свиделись…

– Нет, Андрюха, извини, посидел бы с тобой, может быть, и сто граммов бы даже выпил. Но – нельзя. Мы ведь с тобой псы, а псов не должны видеть вместе…

Спустя несколько недель после этой беседы Солоник отправился в Испанию, в Коста-Брава – излюбленное место как «новых русских», так и бандитов. Впрочем, теперь их непросто отличить друг от друга!

В Москве, как он наверняка знал, шел дождь, а тут было тепло и солнечно: пальмы, море, музыка, отличная кухня, атмосфера вечного праздника…

Недорогие, но такие душевные и темпераментные телки – одна краше другой!

Саша старался отдыхать по полной программе, веселился и набирался сил, мысленно стараясь не возвращаться к тому разговору в забегаловке, но это никак не получалось. Соображения Шаповалова, высказанные спьяну, были так созвучны его собственным!

Да, все правильно: он – пес, у пса есть хозяин, который говорит «фас». Пес рвет жертву, хозяин кормит, треплет по загривку, покровительственно улыбается. Но уже наверняка готовит камень и веревку.

Стало быть, надо подумать о других хозяевах.

Но каких?!

Глава 15

Адвокат был вежлив, улыбчив, корректен и обходителен. Внимательно слушал, никогда не прерывая, а если ненароком перебивал его, тут же замолкал на полуслове, терпеливо подбадривая собеседника – что бы тот ни говорил. Любому куда приятней рассказывать о себе самом, чем слушать других, – для профессионала, проработавшего с людьми десятилетия, это прописная истина. Что поделать, в силу специфики работы ему приходится едва ли не ежедневно сталкиваться с множеством людей, самых различных: в малиновых пиджаках с золотыми пуговицами и в потертых кожаных куртках, в серых двубортных костюмах кремлевского покроя и в заношенных свитерах. Приходится пожимать множество рук: сплошь покрытых фиолетовыми татуировками-перстнями и украшенных перстнями не выколотыми, а настоящими, с бриллиантами. Натруженных тяжелой физической работой и никогда такой работы не знавших. Доводится беседовать с финансистами, министрами, ворами, журналистами, проститутками, милиционерами, сутенерами, университетскими профессорами, бомжами, актерами кино, букмекерами и профессиональными нищими… Короче говоря, масса людей, с каждым из которых надо, мгновенно сориентировавшись, сразу избрать единственно правильную линию поведения, в зависимости от личности собеседника, его уровня образования, блатной масти или отсутствия таковой, а также – рода занятий, возраста, национальности, амбиций, степени дебильности (случается и такое).

Его рабочий день забит с раннего утра и до позднего вечера. Мобильный телефон пищит, не переставая, пейджер выдает на экранчике законспирированные сообщения вроде «Лепеню кинули плетку, явная подстава», и Адвокат должен, мгновенно сориентировавшись и вспомнив, кому давал номер пейджера, сообразить, что его не слишком законопослушному клиенту при профилактическом обыске подбросили огнестрельное оружие. Теперь следует напрячься, чтобы оградить клиента от еще более крупных неприятностей.

Вот Адвокат и мотается: садится утром в черный «бимер» и ездит по Москве: с Петровки, 38 – в следственный изолятор «Лефортово», оттуда – на Шаболовку, 3, в штаб-квартиру РУОПа, оттуда – в «Бутырку», потом – в прокуратуру, в суд, наконец – в собственную юрконсультацию…

В России у законопослушного народонаселения к адвокатской профессии, как правило, отношение двойственное: когда они не нужны – их хают за то, что преступников спасают от справедливого возмездия, сроки уркам да маньякам скашивают. А всех этих сволочей стрелять надо, заодно и их защитничков. Короче, дали бы автомат – рука бы не дрогнула. Но если такой законопослушный гражданин ненароком попадает в какую-нибудь неприятность (чаще всего – не по своей вине), то вспоминает прежде всего о своих гражданских правах и, конечно же, о гарантированном Конституцией праве на юридическую защиту. Адвокатская профессия чем-то сродни зубоврачебной: ругаешь этих мучителей, но уж если разболится зуб и не помогает никакой анальгин, все равно помчишься к стоматологу, потому как, кроме него, никто больше не поможет.

Адвокат, по сути, всегда одиночка. За его спиной – подследственный, для которого защита – последняя, а часто и единственная надежда. Перед ним огромный, хорошо отлаженный, смазанный кровью и слезами механизм государственной машины: милиция, прокуратура, суды, следственные изоляторы, зоны четырех режимов. У следователей – план по раскрытию преступности, у судей – пресловутое «внутреннее убеждение», у прокуроров – общие фразы о том, что «государство и так слишком гуманно к преступникам». Хотя назвать подследственного преступником, пока вина его не доказана, никто не имеет права: презумпция невиновности. Дело обвинения доказать, что сидящий на скамье подсудимых – преступник, а подследственный будет доказывать, что он чист перед законом.

Возраст и опыт означают многое, и прежде всего – здоровый профессиональный цинизм. Адвокат, как никто другой, понимает, что это такое. Ему приходилось защищать криминальных авторитетов и явно невиновных, попавших в СИЗО по сфабрикованным делам, матерых убийц и тех, на кого вешали чужие убийства, профессиональных кидальщиков банков и «валенков», бравших на себя чужие кидки. На процессах с его участием свидетели обвинения нередко перебирались на скамью подсудимых, а подсудимых освобождали из-под стражи прямо в зале суда.

Вот и теперь, сидя в небольшом уютном кабинете юридической консультации, Адвокат выслушивал немолодого уже мужчину. Нос с горбинкой, черные вьющиеся волосы, характерный акцент выдавали в клиенте уроженца Кавказа. Посетитель выглядел взволнованным и потому говорил путано, сбивчиво, но Адвокат, ободряюще улыбаясь в усы, лишь кивал:

– Да, и что?

Собственно говоря, кавказец не был клиентом, а его доверенным лицом. Достаточно было взглянуть на его татуированные пальцы, на характерные разболтанные движения кистей рук, достаточно было услышать манеру разговора, чтобы понять – подследственный, поручивший этому человеку первую беседу с защитником, также, несомненно, не совсем в ладах с законом.

Так оно и было.

Посетитель, назвавшийся Гурамом, сразу же прояснил ситуацию. Тенгиз – так звали его товарища – натуральный, патентованный вор в законе. Не «апельсин», а из старых, «нэпманских», «босяцких», и коронацию свою заслужил не ссыпанными в общак башлями, не сомнительными услугами, а многочисленными ходками на зону, «правильным» поведением за «решками», справедливостью и несомненным авторитетом в своем кругу.

Государство так же, как и татуированный синклит, отметило авторитет Тенгиза, но по-своему, присвоив ему почетное звание ООР, то есть особо опасный рецидивист.

А дело было так: муровские сыскари, которые по понятным причинам давно невзлюбили законника, решили в очередной раз отправить его на зону. Ментам было выгодно: после ухода авторитетного вора с «вольняшки» баланс во внутрикриминальном раскладе российской столицы нарушится, что давало хоть призрачную, но все-таки какую-то возможность повлиять на некоторые происходящие в Москве процессы. «Закрыть» законника было решено способом столь же действенным, сколь и топорным: подбросить ему ствол, что и было сделано несколько дней назад.

– Понимаешь, дорогой, – Гурам нервно разминал сигарету, – он же вор, а у воров свои понятия… Может быть, ты чего не знаешь, так я тебе сейчас объясню…

Конечно же, Адвокат знал и о методике подобных посадок, и о топорно подброшенных «вещдоках», и о путанице в протоколах изъятия, и, конечно же, о пресловутых «понятиях», по которым законному вору нельзя иметь оружие, но тем не менее терпеливо слушал собеседника.

– Изъяли при понятых «волыну», Тенгиза в «блондинку», – несомненно, жулик имел в виду автозак, – и на «хату». О, щени дэда мовтхэн, – выругался он в адрес ментов поганых по-грузински. – А ему никак нельзя сейчас за «решками» быть, понимаешь? Мамой клянусь, нельзя! Сделай хоть ты что-нибудь!

Адвокат уже выстроил в голове приблизительную схему: если Тенгизу подбросили пистолет, стало быть, его должны были где-то взять. Проще всего у своих же, оперов… Выходит, кто-то из мусоров пожертвовал своим «пээмом». И это дает неплохие шансы вызволить Тенгиза: достаточно проверить ствол по картотекам, чтобы выяснить его истинное происхождение.

– Попробую добиться его освобождения под подписку, – устало вздохнул Адвокат и закурил. – Завтра съезжу в суд с ходатайством об изменении меры пресечения. Может быть, под подписку выпустят до суда, под денежный залог.

– Зачем подписка? – оживился грузин. – Скажи, сколько тебе денег надо?

– Не мне и не наличными, – вздохнул защитник. – Думаешь, я с мешком денег к судье пойду? Надо банк или фирму подыскать, чтобы согласились деньги перечислить…

– Есть у нас такой банк! – загорелся Гурам и, потянувшись к мобильному телефону, вежливо спросил: – Ты позволишь?

Приземистая спортивная «Мазаратти», урча прожорливым мотором, неторопливо катила по одной из тихих улиц вечерней Москвы. Удивительно, но улица эта, обычно такая спокойная днем, вечером и ночью становилась опасной для езды. Сверкающие лаком и хромом «Линкольны», солидные представительские «Мерседесы», прилизанные «Порше» и вальяжные джипы, казалось, соревнуются в крутизне: обгоняют, подрезают друг друга, выезжают на встречную полосу… Наверняка человек неосведомленный, попади он сюда, вполне мог подумать, что где-то неподалеку выставка-распродажа дорогих машин.

Впрочем, человек осведомленный отлично знал причину такого автомобильного великолепия: на тихой столичной улице находился не автосалон, а дорогой валютный супермаркет, открытый круглосуточно. Владельцы роскошных автомобилей спешили туда затариться перед предстоящей ночью.

«Мазаратти», взяв чуть вправо, плавно причалила к стоянке, словно катер к молу. Дверца дивной итальянской машины медленно открылась, и на подметенный тротуар ступила нога, обутая в дорогой ботинок ручной работы. Хлопок двери, характерный звук закрываемого замка, и хозяин спортивной тачки, перекинув сумку через плечо, двинулся к ярко освещенному подъезду валютного супермаркета.

Это был Александр Солоник.

По возвращении из Испании он поменял все, что только можно: квартиру, машину, одежду, всех бывших до этого в употреблении телок. Может быть, ему и не стоило приобретать «Мазаратти» – все-таки слишком дорогая и заметная тачка, но киллер, любивший престижные спортивные автомобили почти так же, как красивых холеных телок, не мог отказать себе в таком удовольствии.

Что толку в деньгах?

Кто может с точностью сказать, что будет с ним, цепным псом государства, завтра или даже сегодня?

Деньги, которые ему платят, эти кости, бросаемые хозяевами, – пыль, тлен, шелуха. Так не лучше ли использовать их для собственного удовольствия? Жизнь киллера непредсказуема, на тот свет деньги не заберешь.

Саша пробыл в супермаркете недолго. А когда вышел, сразу же заметил четырех молодых людей, стоявших неподалеку от его «Мазаратти». Короткие стрижки, короткие кожаные куртки, накачанные плечи атлетов, характерный прищур глаз…

Сомнений быть не могло: это – бандиты, причем наверняка низового звена: обыкновенные исполнители, так называемые «быки».

Засунув руки в карманы, бандиты внимательно смотрели в сторону супермаркета – явно поджидая хозяина машины.

Первая мысль была столь же естественной, сколь и неприятной: наверняка это люди из окружения кого-нибудь из тех, кого он «исполнил». Выследили, вынюхали и теперь ждут. Однако поразмыслив, Солоник отбросил эту версию. Если бы его решили брать сейчас, то «быки» не стояли бы у его тачки столь демонстративно, вызывающе – наверняка бы спрятались. К тому же могли бы для такого случая и мусора купить: для надежности. Да и автомобильная стоянка рядом с людным в такое время супермаркетом – не лучшее место, чтобы его повязать.

Наверняка дело в машине.

Облегченно вздохнув, Солоник спокойно двинулся по направлению к своей «Мазаратти». Не обращая внимания на «быков», порылся в карманах, извлек ключ, поставил сумку с продуктами рядом с колесом…

Неожиданно кто-то невидимый грубо перехватил руку с ключом.

– Слышь, земляк, – простуженно пробасил атлет в кожанке, высокий, с неестественно бледным лицом, – давай с тобой тачками махнемся!

Солоник нахмурился.

– Не понял…

Кивнув в сторону помятой «девятки» со следами ржавчины, «бык» продолжил:

– Все очень просто: мы тебе «жигуль», а ты нам свою. На хрена тебе такая крутая? Все равно ее у тебя угонят или по частям раздербанят.

– А у вас? – безмятежно поинтересовался Солоник, щурясь.

– У нас… Да не посмеют! – убежденно объявил бандит. – У нас она будет в целости и сохранности.

Саша понял одно: придется постоять за себя. Правда, их четверо, а он один. Помощи ждать, естественно, неоткуда. Но эти четверо наверняка уверены в собственном превосходстве и, естественно, в конечной победе. На этом следует сыграть – как тогда, на зоне под Пермью во время драки с кодлой блатных.

Кроме того, у него еще был один козырь, о котором бандиты наверняка не знали.

– Что ж, если так нравится – забирайте, – стараясь казаться равнодушным, ответил Солоник. – Только я из бардачка кое-что заберу.

Бандит расплылся в улыбке. Обернулся к остальным – класс, вчистую кинули лоха!

Но он явно ошибался…

В бардачке Саша никогда не возил оружия, поскольку прекрасно знал, что во время ночных рейдов ГАИ и ОМОН первым делом проверяют именно там. Так же, как под сиденьями, под ковриками и в багажнике. Для перевозки стволов бывший курсант центра подготовки КГБ, обученный многим премудростям, предусмотрительно смонтировал специальный тайник: пистолеты обычно провозились в звуковых колонках, глубоко утопленных в дверях. Его любимый семнадцатизарядный «глок» сейчас лежал именно там…

Времени для перелома ситуации в свою пользу было в обрез, и Солоник принял единственно правильное решение.

– На, возьми сам, там у меня в бардачке кожаная визитка с паспортом. – Он спокойно протянул ключи бледному «быку», наверняка «бригадиру».

Не ожидая никакого подвоха, бандит, открыв дверцу, полез в салон…

Того, что произошло несколькими секундами позже, ни он, ни его друзья, естественно, не предвидели: сперва владелец «Мазаратти» с силой впихнул любителя чужих спортивных машин поглубже в салон, а спустя мгновение резко рванул на себя кожух акустической колонки, извлек какой-то темный предмет…

Братва попыталась было дернуться, но сразу поняла: сопротивление бессмысленно. Прямо на них смотрело дуло пистолета.

– Стоять! – скомандовал он, медленно переводя пистолет с одного на другого.

Те явно растерялись.

– Ты что? – пробормотал один, попытавшись сделать шаг вперед.

– Стоять! – недавний «бобер», то есть сладкий лох, казавшийся им таким беззащитным, мгновенно повел стволом в сторону попытавшегося дернуться. – Или сквозняк в чердаке сделать?!

Общеизвестно: ничто так не уважается российскими уголовниками, как грубая физическая сила и умение грамотно дать отпор обидчику. На такое, по мнению бандитов, способны лишь их коллеги, и потому в последующем повороте сюжета не было ничего удивительного.

– Во бля, делов… – только и мог произнести один из «быков».

– Ты из какой «бригады»? – спросил другой.

– Я сам по себе, – отрезал Солоник.

– Опусти волыну, – миролюбиво предложил третий. – Слышь, братан, ты нас того… извини… Ошиблись мы. Думали, что ты обычный лох, кинуть хотели, а ты, оказывается, свой.

Саша понял: инцидент на этом наверняка исчерпан. А потому, стремясь продемонстрировать миролюбие, выпустил из салона машины старшого.

– Ну, не ждали, не ждали. – Тот взглянул на несостоявшуюся жертву с неподдельным уважением. – Так ты чо – в натуре один?! Так не бывает!

– Наверное, гастролер, залетный, – предположил его коллега. – Откуда прибыл, братан?

– Из Кургана…

– Ни хера себе! А как тебя зовут?

– Саша.

– А «погоняло»?

– Александр Македонский, – ответил киллер.

– Так мы про тебя знаем! – обрадовался старшой. – Почти земляки, из тех же краев… Мы – шадринские. Слышал про такую бригаду?

Про шадринских Солоник, естественно, слышал, и немало. В столице их считали классическими «отморозками» – беспредельщиками. Типичные провинциальные ребята, приехавшие покорять столицу, – тут и московские авторитеты, и милицейские сыскари были единодушны в оценках. Криминальная Москва встретила их настороженно. Залетных пытались было поставить на место, но выяснилось странное, на первый взгляд, обстоятельство: по слухам, правда, непроверенным, шадринских крыл не кто иной, как Сергей Иванович Тимофеев, более известный всей столице как Сильвестр или Сережа Новгородский.

Эти пацаны не считались ни с какими авторитетами, им было все равно, кто перед ними: вор в законе, крупный бизнесмен, или банкир, имеющий прикрытие в Кремле, или простой «звеньевой» какой-нибудь сухофруктенской бригады… Автомат Калашникова, противопехотная граната, взрывное устройство уравняли шансы. С новыми реалиями приходилось считаться даже ворам старой формации, и вскоре шадринские заняли прочное место в преступной инфраструктуре Москвы.

С самого начала пришлые подписывались на самую грязную работу: вооруженные разборки, «наезды» со стрельбой и убийствами, похищения бизнесменов с целью последующего выкупа. Работали нагло и дерзко, и скоро с ними стали считаться. Шадринские умело маскировались, стараясь не светиться, и потому «бригада» долго не попадала в поле зрения МУРа и недавно созданного РУОПа. Но нет ничего тайного, что не стало бы явным: после серьезных конфликтов с очень авторитетной группировкой из центра столицы пацаны почувствовали неусыпное внимание силовых структур – и не одних только мусоров.

Шадринских пытались умело скомпрометировать. Целенаправленно муссировался слух, что эта «бригада» якобы создана «конторой» в качестве противовеса уже существующим. Точно так же в конце восьмидесятых силовые ведомства сквозь пальцы смотрели на взлет чеченцев, видя в них противовес славянским ворам. Кто стоял за внедрением шадринских в столицу, как так получилось, что провинциальные пацаны твердо стали тут на ноги, Солоник не знал. Но он хорошо понимал – этот разговор таит в себе несомненную практическую выгоду – для него, Александра Македонского…

– Так слыхал про шадринских? – в голосе «бригадира» слышалась затаенная гордость.

– Слухами земля полнится, – неопределенно ответил киллер, спокойно ставя сумку с продуктами в багажник «Мазаратти».

– Так да или нет?

– Ну слыхал…

– Так, может быть, стрелку кинем? – осторожно предложил старшой.

– Зачем?

– Ну перетрем о наших делах… Ты вроде пацан нормальный. Да и мы ничего.

– Ну и что?

– Может, дела какие общие будем делать, – предложил «бык» с бледным лицом. – Так чего – встречаемся?

– Можно и встретиться, – спокойно согласился Саша, всем своим видом давая понять, что ему безразлично: будет он работать с шадринскими или не будет…

– В «Арлекино», в десять вечера, завтра. – «Бригадир» взглянул на часы. – Идет?

На следующий день Солоник назначил встречу куратору. Он понимал: любые несанкционированные контакты рано или поздно попадут в поле зрения «конторы», и тогда с него строго спросится.

Да и неизвестно – чего этим шадринским от него надо. Может быть, действительно дело какое хотят предложить… А может быть, это – хитро задуманная подстава. Кто знает?

Он добросовестно выполняет заказы «конторы», та ему платит и кроет его. Лишняя предосторожность не помешает.

Встреча состоялась на самой далекой точке, «номер семь», – неприметном автомобильном отстойнике на Рублевском шоссе сразу за кольцевой автодорогой. Помятая оперативная «копейка» на фоне роскошного «Мазаратти» выглядела жалко и нелепо, но Саша тем не менее, как и обычно, перешел в салон «жигуля».

Куратор выслушал его рассказ предельно внимательно, ни разу не перебив. Лишь в конце, нахмурившись, уточнил:

– А точно – шадринские?

– Они сами сказали, – ответил Саша.

Куратор достал пачку сигарет, щелкнул зажигалкой, прикурил.

– Ну и что вы намерены делать?

– Что скажете, то и сделаю. Для того и попросил вас подъехать. Я ведь под вами работаю, – удачно вывернулся Солоник, взглянув в глаза собеседника с подкупающей честностью.

– Все правильно… – куратор глубоко затянулся, на мгновение окутавшись сигаретным дымом. – Думаю, вам действительно стоит с ними встретиться. Обождите минуточку…

Чекист вышел из машины, на ходу доставая черную коробочку мобильного телефона, и Саша понял: сейчас он будет советоваться с начальством. Не хочет говорить при нем – значит, не доверяет… Впрочем, его право. А может быть, у него какие-то собственные соображения на этот счет.

Чужая душа – потемки, а уж если это чекистская душа!

Куратор вернулся в машину и уселся за руль.

– Вам где и когда назначили встречу?

– В «Арлекино», – ответил Солоник. – В десять вечера.

– Можете отправляться. Побеседуйте, аккуратно прощупайте, что им от вас надо. За возможные последствия можете не волноваться – вас, как всегда, будут прикрывать…

Низкая, приземистая «Мазаратти», плавно взяв влево, заняла место на ярко освещенной вечерней стоянке перед ночным клубом. Выйдя из машины, Солоник внимательно осмотрелся по сторонам – ничего подозрительного.

Перед поездкой он немного колебался, каким образом ехать на стрелку: на своей тачке или на такси, но, поразмыслив, решил все-таки отправиться на собственной. Пусть шадринские видят, что он никого и ничего не боится. Впрочем, вчера у них уже была возможность убедиться в этом…

Автомобильная стоянка, залитая мертвенным электрическим светом, была почти пустынна. Лишь несколько человек курили у выхода; точки тлеющих сигарет казались в полутьме неестественно яркими. Солоник огляделся и невольно вспомнил, как сравнительно недавно ловил в оптический прицел карабина «СКС» Глобуса. Вот здесь Длугач нашел свою смерть. Саша невольно взглянул под ноги, напряг зрение – ему почему-то казалось, что следы крови и щербинка от пули на асфальте должны были сохраниться.

В десять вечера в «Арлекино» было достаточно многолюдно.

Известная эстрадная дива, заангажированная на этот вечер, пела что-то медленное и тягучее. Несколько пар танцевали.

Публика ничем не отличалась от той, что в вечер убийства Длугача. Те же бизнесмены в красных пиджаках с воротниками, обсыпанными перхотью, атлеты с выразительными лицами, буквально источавшими агрессивность, путаны в мини-юбках и вызывающей боевой раскраске…

Встав возле входа, Солоник профессионально оценил зал. Он пытался найти людей, которые, в случае чего, могли бы его подстраховать, но таковых не обнаружил. Впрочем, «контора» – на то она и «контора»: подстраховывать его мог и вон тот, прыщеватый малый лет двадцати пяти, одиноко скучавший у стойки бара, и те двое молодых мужчин явно бандитского антуража, увлеченно рассматривающие какое-то сообщение на экранчике пейджера, и даже та немолодая одинокая женщина, нервно мнущая кожаный ремешок ридикюля. Чекисты всегда славились изощренной конспирацией.

А вот шадринских он заметил сразу. Пацан с неестественно бледным лицом, руководивший отъемом машины, сидел за столиком в окружении братвы, внимательно изучая всех входивших. Сашу он заметил сразу и приветливо помахал рукой – давай сюда, ждем.

Солоник подошел, поздоровался – сдержанно, как и полагается человеку, знающему себе цену.

– Привет, пацан, давай, присаживайся к нам! – радостно ощерился бледный. – А мы уже думали, что ты не придешь…

– Мы на десять договаривались, – напомнил Саша. – А сейчас еще девять пятьдесят пять.

– Все правильно…

Бледный «бригадир» сделал какое-то едва уловимое движение, и пацаны из его окружения тут же, как по команде, поднялись, оставив собеседников вдвоем. По этой детали Солоник понял: разговор предстоит серьезный.

– Ну, что мы будем пить? – поинтересовался старшой.

– Сок, только сок, – ответил Солоник и, перехватив вопросительный взгляд, пояснил: – Спиртного не употребляю и не курю.

Шадринский взглянул на собеседника с явным пониманием и не стал настаивать на выпивке.

– Форму бережешь. Уважаю. Смотрю я на тебя, – он подлил себе в бокал какого-то цветного напитка, по-видимому, ликера, – и не верю, что ты один нас так построил…

Саша никак не прокомментировал это замечание – хочешь верь, хочешь не верь. Ты там был и все видел, а теперь можешь считать как угодно.

– А мы тут про тебя кое-что пробили, – «бригадир» пригубил ликер. – Значит, сам ты из Кургана, раньше работал в мусарне… Извини, друг, но сам понимаешь: из песни слов не выкинешь. Потом тебя почему-то свои же и сдали, судя по всему, подставили. По «мохнатке» на зону отправили, потом с блатными сильно подрался… Перевели куда-то в Поволжье, а оттуда ты по приказу «зеленого прокурора» в апреле и откинулся. И вот уже столько времени в бегах. Все правильно?

Осведомленность, высказанная малознакомым собеседником, впечатляла. Оспаривать информацию было бесполезно, да и незачем.

– Все, – Саша наклонил голову. – Только о своих подвигах я и без вас знаю. Или вы меня для того и пригласили?

«Бригадир» расплылся в улыбке.

– Да не менжуйся ты, Саша. Стучать в мусарню на тебя никто не собирается. Мы с тобой по другому поводу перетереть хотели.

– И по какому именно? – с едва различимым напряжением в голосе спросил Солоник.

– Во-первых, еще раз извини, что мы на тебя у магазина наехали, такой вот «рамс» вышел. А чтобы ты о нас плохо не думал, мы даже готовы возместить, так сказать, моральный ущерб. Как и положено. Есть для тебя один подарок…

– А может быть, лучше о делах поговорим? – осторожно перебил киллер.

– Можно и о делах… – говоривший наморщил лоб. – Мы тут подумали и решили: ты нам вполне подходишь. Правда, пацаны сперва немного кипешнулись: все-таки бывший мент…

– Если вас не устраивают какие-то факты моей биографии, закругляем базар и разойдемся краями, – Солоник выглядел на редкость независимо, но это только придало ему авторитета.

– Да выслушай сначала! – обиделся «бригадир». – Я о другом… Ты нас вполне устраиваешь, и мы хотим тебе предложить вместе работать.

– А чем вы занимаетесь? – Сашин вопрос прозвучал более чем естественно.

Бледный отодвинул от себя бокал.

– Ну, как тебе сказать… В зависимости от ситуации. Когда чем. В основном налог с барыг собираем, долги выбиваем, если какой карась бесхозный рисуется на горизонте – дербаним, как и положено.

– И какую роль вы хотите предложить в этом деле мне?

– Хорошую роль. «Звеньевым» пойдешь?

Саша отрицательно покачал головой.

– Почему? – «бригадир» слегка удивился. – А кем же тогда?

– Ты у своих пацанов главный?

– Ну, вроде как я…

– Если я и соглашусь с вами работать, то только на равных с тобой условиях… И в равных паях, – спокойно ответил Солоник.

– Высоко метишь. – «Бригадир» явно не ожидал такого ответа. – Ладно, мы подумаем. Давай так: через неделю в это же время и на этом же месте. Идет? А пока – подарок.

Сашин собеседник щелкнул пальцами, и к столику подвели молодую, хорошенькую блондинку, напоминавшую Мэрилин Монро.

– Нравится? – коротко хохотнул шадринский, поглаживая ее ниже спины.

– Класс, – оценил Солоник. Он не кривил душой – «подарок» действительно был хорош.

– Делает абсолютно все, – прокомментировал «бригадир». – Во все дыры, куда хочешь и по сколько хочешь раз, – заметив удивление собеседника, он поспешно добавил: – А самое главное то, что при ней можно о чем угодно базарить. Глухая…

В Москве, этом огромном, богатом и пресыщенном городе, есть немало мест, где можно заняться любовью в любое время суток. Москва может предложить что угодно: от вонючей дворницкой за бутылку бормотухи до изысканных апартаментов бывшей номенклатурной гостиницы, от подсобки винно-водочного магазина до дачи, когда-то принадлежавшей члену Политбюро.

Саша выбрал место столь же изысканное, сколь и экзотическое: на Москве-реке. Неподалеку от «Ударника» стояла старая баржа, переоборудованная под плавучий ресторан с корейской кухней. Впрочем, кроме ресторана, тут в носовой части было несколько со вкусом обставленных комнаток-каюток, любую из которых можно было снять за двести баксов. В каютках гарантировался не только комфорт, но, что немаловажно, и конфиденциальность.

Солоник завел блондинку в комнатку и, едва закрыв дверь, принялся раздевать. Та приветливо улыбалась, будто бы всю жизнь ждала этой встречи.

Несколько судорожных движений, шорох срываемой одежды, и спустя мгновение обнаженная девушка лежала на кровати поверх покрывала.

У нее были небольшие острые груди и созвездие родинок между ними. Разгоряченная страстью, она наваливалась ими на Сашу, скользила руками по телу, ласкала, гладила… Он хотел приподнять ее, упираясь руками в гладкий плоский живот, но руки словно подламывались…

Они любили друг друга яростно, щедро и беспамятно до самого рассвета. Заказали завтрак в каюту и, едва утолив голод, вновь упали в объятия друг другу.

Лишь в десять утра приземистая «Мазаратти» плавно отчалила со стоянки…

Саша выглядел так, будто бы всю ночь разгружал вагоны с углем: заострившийся нос, фиолетовые круги под глазами, ввалившиеся щеки. Он долго не мог попасть ключом в замок зажигания, а когда завел-таки машину и отъехал, обернулся и произнес негромко:

– Я тебя хочу еще…

И она поняла его. Наверное, по движениям губ, и потянулась к нему всем телом.

Наверное, это была одна из немногих ночей, когда он мог действительно расслабиться, не думая ни о грядущих «исполнениях», ни о досье на очередных клиентов, ни о собственном будущем…

Глава 16

Огромный стильный коттедж на Рублевском шоссе невольно привлекал к себе внимание всех, кто хоть краем глаза скользил по многочисленным застройкам в этом престижном месте ближнего Подмосковья: небольшие башенки по углам, делавшие коттедж чем-то похожим на сказочно-романтический замок, виднелись еще с дороги. Темно-красная черепица невольно воскрешала в памяти парижские пейзажи Мориса Утрилло, а развесистые деревья во дворе почти целиком скрывали северную сторону фасада.

Уютные аллейки, аккуратно посыпанные мелким желтым песком, по которым так приятно прогуливаться вдвоем, уходили в глубину старого тенистого сада. Там, за кленами и ольхами, мелодично журчал небольшой фонтан.

Внутренняя обстановка коттеджа выглядела под стать внешней.

Со вкусом подобранная мебель карельской березы эпохи Александра I ласкала взгляд приятной округлостью линий. На полу – текинский ковер благородных расцветок, шелковистый, с мягким ворсом. Стены в антикварных гобеленах, выполненных по мотивам миниатюр Ватто, стоили никак не меньше, чем ковер, а огромная хрустальная люстра, мелодично дребезжащая при каждом шаге, вполне бы могла украсить один из залов Зимнего дворца…

Со всем этим великолепием отнюдь не гармонировала японская техника – телевизоры, видики, камеры скрытого и явного наблюдения, которыми коттедж на Рублевке был буквально нашпигован изнутри и снаружи. Облик самого хозяина также не слишком вписывался в интерьер. Этому пожилому, степенному мужчине с властно поджатыми губами куда больше подошел бы высокий начальственный кабинет, с правительственными «вертушками» на столе, белоснежными занавесочками на окнах и портретом государственного деятеля над столом.

Впрочем, за долгую жизнь хозяин этого роскошного особняка имел и кабинет с белыми занавесками и специальной правительственной связью. А уж портретов, висевших в свое время над его рабочим столом, поменялось как минимум несколько. Он помнил и «лучшего друга советских чекистов», и Лаврентия Павловича Берию, и Юрия Владимировича Андропова, который, впрочем, в конце служебной карьеры владельца коттеджа был заменен на Железного Феликса…

Координатор – а владельцем этого великолепия был, конечно же, он – ни разу не жалел о том, что сменил аскетичный лубянский кабинет на роскошь и комфорт подмосковного обиталища. Наоборот, бывший генерал был совершенно уверен, что если бы его не выперли в резерв, если бы он остался на службе, не достиг бы и сотой доли того, что имел сейчас.

А ведь, кроме этого дома, у него была еще и огромная квартира на Котельнической набережной, и вторая, поменьше, – на Кутузовском проспекте, третья – в районе Земляного вала. «Московская недвижимость всегда в цене!» – с этой популярной рекламой бывший генерал ФСК был целиком согласен.

Сидя в своем кабинете за мерцающим монитором суперсовременного компьютера, Координатор просматривал квартальные отчеты, детально анализируя деятельность собственной охранной фирмы. В последние месяцы дела шли великолепно.

Лубянская коммерческая структура преуспевала. Сфера «охранных» и иных услуг ширилась, росло и число постоянных клиентов. Но, наверное, лишь несколько человек знали истинную подоплеку подобного положения дел…

После физической ликвидации столичных криминальных авторитетов влиятельные банки, совместные предприятия, трастовые компании и фирмы, доселе контролировавшиеся ими, как правило, переходили под «крышу» Координатора. Методика перехода банка или фирмы, ранее бывших под Длугачем или Никифоровым, была отработана до виртуозного блеска. Сперва на «бесхозных» бизнесменов имитировался наезд, исполняемый одним из звеньев лубянской структуры или подконтрольными бандитами (были и такие), затем – разборки и героическое предотвращение наезда. После этого люди экс-генерала недвусмысленно давали понять, что они готовы посодействовать безопасности бизнесменов, притом за куда меньшие деньги, чем те платили доселе своим «крышникам». Подобная идея была не нова: имитацию наезда с последующей ликвидацией беспредельщиков отлично освоили на Юго-Западе еще в начале девяностых годов…

Москва коммерческая была давно и прочно поделена Москвой бандитской. В российской столице не оставалось ни единой более-менее серьезной коммерческой структуры, которая бы не контролировалась какой-либо криминальной группировкой. Коммерсанты – люди, как правило, очень неглупые, и большинство из них прекрасно понимали: уж лучше отстегивать неизменяемый процент прибыли серьезной легальной конторе со связями на Лубянской площади (чего, собственно, бывший генерал КГБ и не скрывал), чем систематически подвергаться неприятностям.

Само собой, на Лубянке обо всем этом прекрасно знали – не могли не знать. Но ничего противозаконного в подобной деятельности не видели. Фирма бывшего коллеги оказывала весьма конфиденциальные услуги, кстати, записанные в уставе, бизнесмены, как и положено, отстегивали за «охранную деятельность»…

Какой же тут криминал?

Впрочем, если бы подобным занимались иные люди, а не Координатор, реакция, безусловно, была бы другой: фирму бы наверняка замучили аудиторскими проверками, ревизиями и ментовскими придирками. Экс-генерала КГБ никто не трогал…

Естественно, тому тоже были свои причины, главной из которых, конечно же, стала «С-4», которая по понятным причинам не могла финансироваться государством и структурно вошла в охранную контору бывшего замначальника Главупра КГБ. Кроме формальной, зафиксированной в уставе задачи, фирма Координатора имела еще одну, о которой на Лубянке знали единицы: физическое устранение лидеров преступного мира. Ему была дана своеобразная лицензия на отстрел, и это, как ни странно, сразу же стало выгодно всем: ФСК, вновь созданному РУОПу и милиции – в стане врагов воцарилась паника и недоверие друг к другу. А лично для Координатора, а также для руководства «конторы» эта деятельность вела к несомненному обогащению. Бывший коллега не жадничал, негласно делясь с ним частью доходов… Вдобавок «контора» оставалась чистенькой – отстрелы никак не связывались с ней.

Ну а что касается бизнесменов, которым приходилось делиться доходами за «охрану», так ведь «С-4» тоже надо на что-то существовать: транспорт, конспирация, оружие, традиционный подкуп милиции (куда от этого денешься?)…

«Грабь награбленное!» – кто сказал, что этот революционный лозунг устарел?!

Конечно, у хозяина роскошного особняка на Рублевке возникали и определенные сложности. В последнее время лидеры криминалитета поумнели, и деятельность их стала более изощренной. Теперь, в 1994 году, облик бандита совершенно не соответствовал выработанному за предыдущие десятилетия типажу – коричневые от чифиря зубы, татуировки-спецсимволы, блатная феня и строгий свод «понятий». Сегодняшние лидеры криминалитета старались выглядеть сообразно популярному слову «истеблишмент»: носили изысканные костюмы-тройки, выражались уверенно и грамотно, без излюбленных словечек: «рамс» и «качалово», – при случае вворачивали какую-нибудь умную цитату. Некоторые посещали театры, кинофестивали и концерты классической музыки. И не потому, что действительно тянуло их туда, – просто так было модно. Многие водили дружбу с представителями власти – от муниципального уровня до тех, кого едва ли не каждый день показывали в программе «Время». И подобраться к таким было куда сложней, чем к обычным паханам.

Сидя за монитором компьютера, Координатор невольно ловил себя на мысли: бороться с ними можно лишь нетрадиционным способом.

А способ этот был столь же незамысловат, сколь и действен: физическая ликвидация.

Хозяин особняка несколько раз нажал на мышку, вызывая нужный файл. Спустя несколько секунд на экране появился портрет лысоватого круглолицего мужчины: изогнутые брови, маленькие, хитрые глазки, огромный нос с характерной горбинкой – все это выдавало в нем уроженца Кавказа. Большие приплюснутые уши свидетельствовали, что в свое время этот человек наверняка профессионально занимался борьбой.

Координатор вызвал текст и погрузился в чтение досье.

Отари Витальевич Квантришвили, 1948 г. р., уроженец г. Зестафони (Грузинская ССР). Мастер спорта международного класса по классической борьбе. В 1966 г. Московским городским судом осужден по статье 117 УК РСФСР (изнасилование). В 1970 г. направлен в психиатрическую больницу общего режима в Люблино с диагнозом «вялотекущая шизофрения»…

Координатор читал текст предельно внимательно. Когда дошел до «вялотекущей шизофрении», лишь поморщился. Кто-кто, а он прекрасно знал, что подобный диагноз не принят нигде в мире. В семидесятые годы Пятый Главупр КГБ небезуспешно вешал его на диссидентов (для подобного у «конторы» была даже специальная клиника в подмосковной Сычевке). Но последующая информация не могла не заинтересовать…

Согласно досье, Отари Квантришвили никогда не входил в элиту преступного мира Москвы, но выступал в качестве так называемого «толкача». Многие криминальные проекты получили путевку в жизнь исключительно благодаря его связям и энергии. Известная «Ассоциация XXI век», организованная вместе с Отари и Анзором Какилашвили, Фонд имени Льва Яшина, имеющий президентское освобождение от уплаты экспортно-импортной таможенной пошлины, политическая партия «Спортсмены России», на создание которой уже были потрачены немалые деньги и предполагалось потратить еще большие…

Кроме того, Отари успешно занимался бизнесом, и нельзя было с уверенностью сказать, что бизнес этот целиком легальный. Вывоз за границу стратегического сырья – нефти, цемента, редкоземельных металлов – приносил фантастические прибыли, а ввоз дешевой немецкой водки еще и удесятерял их. Согласно оперативным источникам, Квантришвили контролировал казино «Ройал», расположенное на Центральном ипподроме, имел долю в отелях «Интурист», «Ленинградская» и «Университетская», подвизался в качестве учредителя в серьезных банках.

Он мог с одинаковым успехом общаться и с руководителями МВД, и с их оппонентами, ворами в законе (среди которых в досье значились Япончик, Рафик Сво и Песо), пользуясь одинаковым уважением и тех и других.

Отарик, как панибратски называли его в Москве многие, был для лидеров российского криминалитета чем-то вроде прикрытия: человек с деньгами, связями и фантастическими возможностями. Аналитики «С-4» уже просчитали: в случае ликвидации Квантришвили в криминальном мире Москвы может наступить своего рода коллапс…

Решиться на «исполнение» такой серьезной фигуры предстояло Координатору.

Он долго вчитывался в досье, стараясь почерпнуть из него и то, что написано между строк. Но язык документа был строг и официален, не оставляя возможностей для двусмысленных интерпретаций.

Зафиксированы контакты Отари Квантришвили с генералитетом МВД и спецслужб. В числе близких приятелей – известные эстрадные артисты, высокопоставленные правительственные чиновники, популярные спортсмены, видные промышленники и финансисты…

Координатор несколько раз нажал на мышку и, введя пароль на досье, выключил компьютер. Вызвал из подземного гаража машину и распорядился отвезти его на Лубянку.

За окном медленно проплывали километровые столбы, деревья, тянущие свои голые ветви в белесое мартовское небо, многочисленные особняки, один богаче другого. Личный водитель, он же телохранитель (свой человек, бывший спецназовец из «Альфы»), зная, что хозяин не любит быстрой езды, ехал неторопливо.

Бывший генерал спецслужб молча смотрел в окно, мысленно готовясь к тяжелому разговору с бывшим начальством. Выстраивал линию беседы, оттачивал наиболее убедительные аргументы, пытался смоделировать контраргументы собеседника…

До боли привычная площадь с пустым постаментом, на котором еще недавно возвышалась фигура Железного Феликса, водоворот машин, черный людской поток, стремящийся в метро, знакомый подъезд…

Выходя из автомобиля, Координатор загадал: если на вахте у входа будет сидеть тот самый прапорщик, которого он помнил еще по своей службе, все получится, как он планирует.

Открыл тяжелую дверь, шагнул с мартовской изморози в тепло подъезда…

– Здравия желаю, товарищ генерал! – послышался знакомый голос, и Координатор, холодно кивнув, улыбнулся: теперь он был уверен в успехе предстоящей беседы.

Огромный японский телевизор бросал скупой отсвет на стильную мебель орехового дерева, одежду, разбросанную на полу, на двуспальную кровать с дорогим шелковым бельем. Под одеялом угадывались два тела, лежащие друг на друге. Девушка, что была снизу, тоненько стонала – судя по всему, ей было очень хорошо. Мужчина, бывший, естественно, сверху, также был на полпути к блаженству – тяжело сопел, работая бедрами, как шахтер отбойным молотком.

– Олег, сейчас, сейчас кончу… Сильней, сильней! – стонала девушка.

В это самое время на мерцающем телеэкране появилось изображение диктора – лицо его было сосредоточенно и серьезно.

– Печально, но нашу программу мы вынуждены закончить трагическим известием. Только что стало известно, что в Москве, в районе Столярного переулка тремя выстрелами был тяжело ранен известный российский бизнесмен, президент Фонда имени Льва Яшина Отари Квантришвили…

Солоник – а хозяином квартиры с огромной двуспальной кроватью был именно он – тут же поднялся и, накинув на бедра одеяло, уставился на экран.

– Олег, куда же ты?! – в голосе девушки, так и не достигшей оргазма, послышалась нескрываемая обида.

– Да обожди, обожди!..

– Пострадавший был доставлен в больницу имени Боткина, где от полученных ранений в височную область головы, шею и грудь скончался. Выстрел был произведен с чердака дома – судя по всему, стрелял профессионал. К сожалению, – голос диктора выражал благородное негодование, – киллерские отстрелы стали печальной традицией в российской столице. Напомню, что только за последнее время в Москве убиты несколько известных бизнесменов, общественных, политических и религиозных деятелей. Ни одно преступление до сих пор не раскрыто…

– Одеваться, и быстро, – скомандовал Саша, не отрываясь от экрана.

– Чего это так? – возмутилась девушка, обиженная до глубины души.

– Я сказал – одеваться, – с ледяной невозмутимостью повторил хозяин, но, поняв, что взял слишком круто, смягчил тон: – Катя, извини… Мы с тобой потом встретимся.

– Про твоего знакомого, что ли, по телеку сказали? – Девушка, поняв, что больше не нужна, принялась натягивать белье.

Солоник вздохнул.

– Почти…

– Тоже мне – нашел из-за кого расстраиваться! По мне, пусть бы всех этих бизнесменов перестреляли! Послушай, куда я свои клипсы швырнула? – наманикюренная рука принялась шарить по полу.

– Потом найдешь… Катя, прости, но мне надо побыть одному.

Девушка, метнув на хозяина квартиры уничтожающий взгляд, ушла, не забыв, впрочем, взять деньги на такси, как и обещал «Олег», снявший ее вечером у входа в сомнительный кабак.

А Саша, даже не попрощавшись, быстро оделся, прошел на кухню, опустился на табурет и долго-долго смотрел в какую-то одному ему известную пространственную точку, пытаясь собраться с мыслями.

Впрочем, это ему никак не удавалось: мысли путались, блуждали, и он никак не мог ухватить главное.

Накинул куртку и, нащупав в кармане ключи, вышел на свежий мартовский воздух. И лишь спустя минут двадцать он, наконец, понял, что так тяготило его.

Вне сомнения, убийство Квантришвили совершено настоящим профессионалом. Ему, Саше Солонику, тоже могли заказать его «исполнение». Убийца наверняка прошел специальную подготовку.

Но где?

Гадать не приходилось. Как и о том, почему «почерк» убийства был разительно схожим с его собственным.

А это означало следующее: теперь многие из тех, с кем он занимался в тренировочном центре под Алма-Атой, будут работать «под Солоника». Наверняка убийство этого самого Квантришвили рано или поздно припишут ему. На него будут вешать и все последующие убийства, исполненные подобным образом, к которым он не имеет никакого отношения.

И когда-нибудь (видимо, очень скоро) пройдет по Москве слух: есть такой Александр Македонский, стреляющий без промаха, есть Бич Божий, беспощадно карающий воров и бандитов, невзирая на имена и авторитеты…

Неожиданно – отчетливо и выпукло, словно строка в типографском шрифте – всплыл фрагмент памятного разговора с московским начальничком в кабинете учебного центра:

«Александр Сергеевич, скажите, вам нравится, когда вас боятся?..»

Тогда он ответил что-то вроде того – ну, да, наверное…

Да, прав, тысячу раз прав был тот комитетчик, когда ответил за него, почему именно нравится:

«Это дает ощущение собственной значимости, чувство независимости – скорее даже не чувство, а иллюзию. Это защищает, создает невидимую оболочку. И в свою очередь сильно возвышает в глазах окружающих…»

Но московский начальничек не сказал одного: страх имеет свою изнанку, за него рано или поздно придется платить, притом по самому большому счету…

Убийство Отари Квантришвили имело в столице небывалый резонанс – наверное, как никакое из многочисленных убийств, совершенных до этого. Спустя несколько дней после выстрелов у Краснопресненских бань криминальный мир Москвы, до сих пор пребывавший в шоке, провожал президента Фонда имени Льва Яшина в последний путь.

Хоронили его на престижном Ваганькове, в дорогом, за сорок тысяч долларов, гробу. Могила в одной ограде со старшим братом Амираном, расстрелянным в офисе МП «Водолей» несколькими месяцами раньше.

За несколько часов до похорон приглашенные собирались группами у входа на кладбище. Курили, перекидываясь короткими фразами. Одна за другой ко входу подъезжали иномарки, из них выходили мужчины в строгих черных плащах в сопровождении широкоплечих амбалов в коротких кожаных куртках. Дюжие охранники профессиональными взглядами окидывали собравшихся на кладбище, окружали своих боссов плотным кольцом и неторопливо двигались вперед. Одна за другой подъезжали черные «Мерседесы» и «Волги» с кремлевскими номерами. Их пассажиров, правда, охраняли не «быки», а серенькие мужички с явно не запоминающимися лицами.

У входа появились несколько личностей с фотоаппаратами, но стоило паре охранников двинуться им навстречу, фотоаппараты исчезли, а фоторепортеры мгновенно растворились в толпе.

На безопасном удалении от главного входа на Ваганьковское кладбище остановился микроавтобус с надписью «НТВ». Телевизионщики, уже наученные горьким опытом, предусмотрительно ожидали в машине.

После отпевания гроб с телом Квантришвили медленно проплыл из церкви к свежевырытой могиле. В голых ветках деревьев пронзительно кричали вороны. Вскоре закапал дождик, и могильщики, ошарашенные таким наплывом публики, долго не решались опускать гроб в могилу.

После похорон состоялись поминки, и за столом не раз возникал естественный вопрос: «Кто посмел?!»

И, наверное, многие из тех, кто сегодня прощался с Квантришвили, мысленно спрашивали себя: кто будет следующим?

Было очевидно: воры в законе Глобус, Калина, Гиви Резаный, Пипия, авторитеты Витя-Жид и Федя Бешеный, те же братья Квантришвили – не последние жертвы киллерских отстрелов.

Список будет продолжен – это понимали все.

Но кого убьют следующим после Отарика?

Кто заказывает убийства?

И почему так случилось, что от пуль киллеров не спасают ни свирепые «быки» – телохранители, ни огневая мощь бригад, ни огромные деньги, ни даже громкое имя и звание вора в законе?!

Вопросов было много, но никто из присутствовавших на поминках не мог дать на них ответа…

Глава 17

А жизнь продолжалась. И, кроме страшного подпольного мира – с киллерскими отстрелами, воровскими сходками, ментовскими задержаниями, «кидаловым», «рамсами», «терками» и «разборками», – был еще и другой. В том мире растили детей, писали стихи и романы, выращивали хлеб, плавили сталь, честно зарабатывали деньги. В конце концов, защищали тех, кто принадлежал к страшному миру, да и не только их…

За неполную неделю Адвокат сделал для грузинского законника все, что только от него зависело: настоящий профессионал, он отлично знал все тонкости ответных действий.

Встретился со следователем, поговорил с подследственным, внимательно перечитал все протоколы, побеседовал с понятыми, по своим каналам попытался выяснить, что за ствол ему подбросили, и пробил, кто за всем этим стоит и какова конечная цель.

Через несколько дней судья – злобная, похожая на высушенную змею тетка, хищно сверкая очками с бифокальными линзами, сообщила, что суд считает возможным изменить меру пресечения на освобождение под залог в двадцать тысяч долларов, которые следует внести на расчетный счет суда в рублях в соответствии с теперешним курсом Московской межбанковской валютной биржы.

А еще через несколько часов Тенгиз, Гурам, Адвокат и самые близкие законнику люди сидели в небольшом, уютном подмосковном ресторанчике. Вор в законе принимал поздравления, кивая на удачливого защитника, а тот, ловя на себе благодарные взгляды, скромно молчал.

Выпитое подействовало на публику расслабляюще. Когда за окнами повисла ночная тьма и предупредительные официанты зажгли бра, темы разговоров были уже далеко от судебного заседания.

Говорили о новых моделях машин, модных курортах, рокировках в банковских кругах, передавали последние столичные сплетни… Гурам, сидевший слева от Адвоката, рассказывал знакомому о волне киллерских отстрелов, прокатившихся по Москве в последние месяцы.

– За этим наверняка стоит кто-то один, – убеждал кавказский жулик. – Те, кто отстрелы заказывает, как бы убивают двух зайцев: с одной стороны – физически ликвидируют неугодных, с другой – стравливают друзей покойных авторитетов. Как ты думаешь? – обернулся он к Адвокату. – Кто это может быть?

Тот индифферентно пожал плечами.

– Не знаю.

– Тут журналисты о какой-то тайной организации писали, – с нервным смешком вставил Тенгиз, следивший за всем, что происходило во время застолья. – То ли «Белая стрела», то ли «Бумеранг», то ли еще какая-то. Государственный беспредел против «отморозков». А ты, дорогой, как считаешь?

– Слишком уж романтично, – улыбнулся юрист.

– Говорят еще, будто бы на Москве такой киллер есть – Александр Македонский его «погоняло», – перехватил нить беседы Гурам. – Стрелок от бога или от дьявола. Ни менты его накрыть не могут, ни пацаны… Круче любого Джеймса Бонда.

Сказал – и вопросительно взглянул на Адвоката: а ты что скажешь?

Тот дипломатично улыбнулся. Разумеется, он уже неоднократно слышал о чем-то подобном, но имел на этот счет собственное мнение. И даже выстроил для себя несколько вероятных схем событий, просчитывая возможную подоплеку…

Но, конечно же, тогда, в уюте подмосковного ресторанчика, он даже в самых смелых прогнозах не мог представить, что вскоре ему уготована встреча с этим загадочным киллером, Александром Македонским, и встреча эта серьезно изменит его жизнь…

В отличие от многих Александр Солоник прекрасно знал ответы на многие вопросы, казавшиеся неразрешимыми, но в последнее время старался не думать о печальном. Гораздо больше поразила его другая смерть, которая на фоне остальных в столице наверняка осталась незамеченной.

Спустя несколько дней после скандального убийства Отари Квантришвили киллер, включив телевизор, случайно услышал следующее сообщение:

«Шестого апреля этого года в районе Битцевского парка был обнаружен труп неизвестного мужчины с многочисленными следами ножевых ранений. На вид лет тридцати – тридцати пяти, рост сто восемьдесят пять сантиметров, телосложения крупного, имеет татуировки… – далее шло подробное перечисление всех наколок погибшего. – Погибший был одет в джинсы, кроссовки, серый свитер и черную куртку. Документов и денег при нем не обнаружено. Всем, кому что-нибудь известно об этом человеке, просьба сообщить по телефонам…»

Увидев на экране фотографию погибшего, Саша едва не вскрикнул: это был питерец Андрей Шаповалов, тот самый…

Несомненно, его ликвидировали. Точно так же, как в свое время многих ликвидировал он.

Кто?

Зачем?

Почему?

С трудом дотянувшись до пульта дистанционного управления, Солоник нажал на кнопку – изображение, собравшись в яркую точку в центре телеэкрана, исчезло.

Кто ликвидировал Андрея, было понятно: «контора». Точно так же, как было понятно, зачем и почему его ликвидировали. Неожиданно вспомнилась прошлогодняя осень, кафе-забегаловка на Ленинградском проспекте, мутное, в струях дождя стекло, собственные невеселые размышления и радостный окрик: «Саша!..»

У Солоника не было друзей, да и какие друзья могут быть у палача, ведущего двойную, тройную жизнь? Но, как и всякий живой человек, к одним людям он испытывал большую симпатию, чем к другим. И одним из таких почему-то стал Андрей еще тогда, в специальном центре подготовки. Бывает ведь и так: встречаются два совершенно разных человека и почувствуют друг к другу необъяснимую тягу.

Саша, неплохо разбиравшийся в людях, чувствовал, что Андрей, по натуре человек такой же одинокий, симпатизирует ему. Иначе зачем ему понадобилось открыться в тот злополучный осенний день?

Тогда, в кафе, Андрей, выпив немного лишнего, разоткровенничался по поводу своего внезапного приезда в столицу, Солоник и теперь отлично помнил его слова:

«Есть тут, в Москве, один объект… По телевизору с проповедями выступает, разумное, доброе, вечное пропагандирует. Лицо кавказской национальности… Те, кто мне кости кидает, считают – крутой слишком стал, высоко залетел. Вот и послали меня…»

Лицо кавказской национальности…

Тогда Саша не придал значения этим словам. Правда, месяц назад куратор возил его на правительственные дачи в Успенское, показывая, где живут очередные «объекты». Тогда, увидев фотографии будущих жертв, он побледнел: ему предстояло ликвидировать Отари Квантришвили и его друга, певца и бизнесмена, хозяина фирмы «Московит» Иосифа Давидовича Кобзона…

Но затем куратор почему-то дал отбой – отдыхай, пока от тебя ничего не требуется. Саша облегченно вздохнул, но тут же понял: у «конторы» наверняка есть для такого случая запасной человек.

Несомненно одно – Квантришвили «исполнил» этот запасной, Андрей Шаповалов. Убийство получилось громким, а исполнитель, с лихвой отработав вложенные в него деньги, сделался ненужным, после чего его ликвидировали хозяева.

Уже тогда, в кафе, смерть стояла за спиной Андрея, и он чувствовал это.

Наверное, такова участь всех палачей: рано или поздно они становятся ненужными, и хозяева от них избавляются.

Саша подошел к окну, открыл форточку, с жадностью вдыхая свежий весенний воздух.

Да, тогда, полгода назад, размышляя о своем будущем, он был совершенно прав: киллер не может существовать один, у киллера всегда будет хозяин, который и даст отмашку: фас. Этого «исполни», этого тоже «исполни», а вот с этим обожди. А уж если он не испугался твоего имени, тогда…

Имя у него уже есть: слова «Александр Македонский» звучали устрашающе. По кабакам, саунам, загородным коттеджам – то есть местам, где оттягивалась братва, уже ходили смутные, зловещие и противоречивые слухи: есть такой человек, стрелок от бога или дьявола, кто его знает? Безжалостный и беспощадный.

Холодный ветер шевелил волосы на голове Солоника, приятно холодил разгоряченное лицо. Ответ напрашивался сам собой: если у него есть имя, стало быть, его можно продать другим хозяевам.

А кто сказал, что пес должен все время служить одним и тем же хозяевам?!

Роскошный черный «Мерседес» плавно двигался в мареве Кутузовского проспекта, отбрасывая на тротуар тонированными стеклами и хромом радиатора озорные солнечные зайчики. Из динамиков лилась негромкая мелодия, популярный исполнитель что-то пел о неразделенной любви, но водитель и единственный пассажир не слушали музыку, они были заняты беседой.

– Ну так что – точно не передумал? – «мерс» притормозил, подъезжая к перекрестку, и водитель, крепкий молодой атлет с неестественно бледным лицом, обернулся к сидевшему справа пассажиру.

– Нет. Мы же еще тогда, в «Арлекино», обо всем договорились, – напомнил тот.

– Что тебе для этого надо, Саша?

В роскошном «мерсе» беседовали Солоник и «бригадир» шадринских – последний и сидел за рулем лимузина. И разговор касался физической ликвидации человека, который шадринским очень мешал…

Да, «контора» в лице куратора сделала неожиданный ход – настолько неожиданный, что Саша даже не знал, как на него отреагировать. Во время последней встречи серенький гэбист предложил – во что бы то ни стало внедриться к шадринским. По мнению чекиста, это следовало сделать как минимум по двум причинам.

Во-первых, принадлежность Александра Македонского к «бригаде», которая славилась по Москве свирепостью и неуважением к традиционному криминалитету, в известной степени объясняла волну киллерских отстрелов. Получалось, что шадринские в натуре беспредельничают, вот и валят почем зря уважаемых авторитетных людей.

Во-вторых, таким образом Солоник удачно маскировался под наймита лидеров новой генерации оргпреступности. Идет нормальная война гангстерских кланов, «отморозки» стреляют своих татуированных оппонентов, что тут удивительного? И дальше будут валить – да так, что кандидатуры очередных жертв можно будет списать на шадринских.

Поразмыслив, киллер решил, что это предложение можно будет использовать с выгодой для себя, если он и впрямь надумал сменить хозяев… Почему бы таковыми не стать тем, в чьи ряды он внедрен?

После памятной беседы в ночном клубе контакты с пришлой братвой носили больше эпизодический характер. Встречались, обсуждали какие-то дела, проводили вместе свободное время. Конкретных предложений о совместной работе не поступало – видимо, братва выжидала. А может быть, не находила интересных вариантов совместной деятельности. И вот теперь такой вариант, судя по всему, подворачивался…

Светофор несколько раз мигнул зеленым, и «Мерседес» остановился.

– Ну, так что тебе для этого надо? – повторил вопрос «бригадир».

Солоник улыбнулся.

– Ну, мне много что надо… Во-первых – деньги…

– Сколько? – быстро уточнил бледный.

– Пятьдесят штук баксов, только наликом, – Саша настороженно взглянул на водителя – тот лишь пожал плечами.

– Сделаем. А во-вторых?

– Полную информацию о клиенте. Адрес, охрана, состав семьи, модель автомобиля, привычки, примерный распорядок дня, места отдыха, фирмы, которые он контролирует…

– Через неделю будет. – Сидевший за рулем поджал губы. – Еще что?

– Возможно, несколько ваших пацанов. Остальное я беру на себя…

Загорелся зеленый, и «мерс», неожиданно лихо обогнув заглохший «Москвич», первым рванул с перекрестка.

– Деньги можем найти хоть сейчас, – как бы между прочим сообщил «бригадир» шадринских и, сделав выжидательную паузу, внимательно взглянул на собеседника. – Давай позвоню пацанам, соберут, заберешь… Если хочешь, дадим часть авансом. Тебе пригодится.

Солоник понял – это первое его серьезное дело, и вопрос явно провокационный: как ответишь? Другими словами проверка на вшивость. Кто-кто, а он, Саша, прекрасно знал цену подобным предложениям.

– Спасибо, не надо. Я никогда не беру авансы и не работаю в кредит, – ответил он спокойно и, улыбнувшись, добавил: – И тебе не советую… Покупки в кредит, как правило, обходятся намного дороже. И для продавца, и для покупателя… Ну, когда встречаемся в следующий раз?..

Глава 18

Удивительно, но кандидатура следующего «объекта» совпала как с точки зрения «конторы», так и шадринских, к которым по заданию этой самой «конторы» и был внедрен Солоник. Клиент стал одинаково неудобным и для бандитов, и для их оппонентов. Впрочем, что тут удивительного: сколько существует оргпреступность, столько же будут существовать внутриклановые разногласия…

Владислав Абрекович Выгорбин, он же Бобон, он же Ваннер, признанный авторитет бауманской «бригады», был правой рукой покойного Глобуса. Процветающий бизнесмен, соучредитель «Тринити Моторз» и совладелец ресторана «Фидан», этот человек, имевший, кстати говоря, три судимости, занимал серьезное место в крапленой колоде криминальной Москвы – где-то между козырной десяткой и валетом. Бауманская «бригада» славилась в столице как огневой мощью, так и количеством бизнесменов, под нее подписанных. После убийства Длугача часть подконтрольных вору фирм и банков, естественно, перешла под Бобона.

Ваннер, как и его покойный босс, ориентировался на «лаврушников», кавказских воров, многих из которых в Москве считали «апельсинами», то есть ворами-скороспелками, и потому не любили. Выгорбин, ориентированный на кавказцев, автоматически выступал оппонентом традиционному российскому криминалитету. Назревал конфликт, который неизбежно должен был вылиться в стрельбу и кровь…

В 1993 году, после расстрела Глобуса, памятуя, что свято место пусто не бывает, московские паханы прочили на место покойного братьев Браунов, людей, с точки зрения воров, авторитетных и правильных, несомненных лидеров архангельской братвы. Брауны были спешно вызваны с Севера, чтобы принимать дела. Ваннера-Бобона, который сам рассчитывал занять место убитого босса, такое положение дел, естественно, не устраивало, и вскоре его «быки», грамотно отследив братишек на Мосфильмовской улице, среди бела дня расстреляли их из «калашниковых» при выходе из кабины лифта.

Возмущение тех, кто прикрывал Браунов, было неописуемым. Убийства, справедливо расцененные как беспредельные, и решили судьбу Бобона: он был приговорен. В качестве исполнителей было решено использовать шадринских, тем более что покойные братья Брауны находились с ними в дружеских отношениях.

Но это была лишь видимая часть айсберга. Информация, полученная о Бобоне-Ваннере и межклановых разборках от «бригадира» бандитов, почти полностью совпадала с оперативными данными, которые предоставил Солонику чекистский куратор.

«Он подмял под себя несколько банков и фирм покойного Длугача», – как бы между делом сообщил тот, и по этой фразе наемный киллер спецслужб понял многое, если не все.

Солоник уже догадывался: те, кто стоит за киллерскими отстрелами, те, кто через куратора дает ему отмашки на «исполнения» лидеров преступного мира, наверняка, кроме благородной борьбы с оргпреступностью, преследуют и иные цели. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что деньги, которые он регулярно получает от куратора, безусловно, имеют весьма специфическое происхождение. И уж, наверное, кто-то, наложив руку на доходы убитых авторитетов, имеет куда больше, чем он…

– Шадринские поверили в вас, – с сухим смешком продолжал тогда куратор. – Теперь у вас отличная «крыша», а Бобон им тоже поперек горла встал… К тому же его приговорили очень серьезные люди. Думаю, в смерти Выгорбина заинтересованы все.

Упоминание о «серьезных людях», приговоривших лидера «бауманских», могло быть понято двояко. То ли речь шла о «конторе», заказавшей «исполнить» Бобона, то ли о криминальных авторитетах, также приговоривших его. Солоник хотел было спросить: чем же вы сами от шадринских отличаетесь? – но, лишь взглянув на лицо чекиста, моментально ставшее серьезным и значительным, прикусил язык…

Крыша металлического гаража пружинила под ногами, вибрировала, мелкие камешки и куски смолы летели вниз, и Саша, сгруппировавшись, распластался на огромном металлическом листе. Взглянул на лежавший рядом автомат Калашникова, отодвинул в сторону футляр для теннисных ракеток (в котором «АКСУ» и был принесен сюда среди бела дня), перевел взгляд вниз, на дорогу…

Вот уже полчаса он лежал тут, в засаде, рядом с тиром на Волоколамском шоссе, ожидая появления машины Бобона. Рядом, за серым бетонным забором, притаилось несколько шадринских. Пацаны также были вооружены «калашниковыми». Может быть, они владели этим мощным оружием не столь виртуозно, как Александр Македонский, но для роли, которая им была отведена, вполне профессионально.

Роли в будущем кровавом спектакле были расписаны загодя, и роль Солоника, конечно же, была главной…

Бобона искали долго и упорно – шадринские выставили засады во всех местах, где только мог появиться авторитет «бауманских»: у казино «Черри», рядом с подъездом его квартиры, у офиса фирмы «Тремо». Но Выгорбин, прекрасно понимавший, что ему грозит, умело обходил расставленные силки.

И лишь сегодня утром стало доподлинно известно: «бауманский» авторитет должен непременно появиться в стрелковом тире. Стало известно и другое – за рулем «Форда» наверняка окажется Глодин, один из немногих людей, которым Ваннер-Бобон действительно доверяет. И у Глодина, и у Выгорбина есть стволы с официальным разрешением, и тот и другой ожидают возможного нападения, оба понимают, что терять им уже нечего, и потому будут защищаться до последнего…

А стало быть, эти минусы можно и должно перевести в плюсы.

Они ожидают стрельбы? Стрельба будет, и любой человек, окажись на их месте, начнет стрелять в ответ по тем, кто эту стрельбу откроет. Но тут, по замыслу Солоника, и должно прозвучать его веское слово…

Неожиданно со стороны бетонного забора, за которым прятались пацаны, послышался тихий свист, что означало: «готовься». Саша привычно взвесил в руке автомат, снял предохранитель и осторожно взглянул вниз. Огромный серебристый «Форд», урча двигателем, показался на узкой дороге со стороны шоссе. Сейчас он минует пустырь, проедет метров двадцать и свернет направо, в сторону неприметного одноэтажного строения – тира.

Саша свистнул в ответ – спустя несколько секунд в отверстии, загодя выдолбленном в бетонном заборе, показался тупой ствол «калашникова». Еще мгновение – и он выплюнул в сторону «Форда» сгусток ярко-оранжевого пламени. Машина Ваннера резко остановилась, словно наехав на невидимое препятствие, и спустя секунду со стороны «Форда» раздались ответные одиночные выстрелы.

Расчет Солоника оказался блестящим: шадринские, которые вели огонь из-за бетонного забора, лишь отвлекали на себя внимание пассажиров «Форда», создавая шумовой эффект. Прицельно стрелял один он, Саша. Впрочем, тут, стоя на крыше гаража и стреляя с бедра из автомата вниз, мудрено было промахнуться. Он выпустил в крышу «Форда» весь рожок, тридцать три патрона – машина была буквально изрешечена пулями.

Вся операция заняла не больше минуты. Швырнув ставший ненужным автомат, киллер пружинисто спрыгнул с крыши и бросился в сторону от гаражей – туда, где, как он знал наверняка, его поджидала молочная «девятка», загодя угнанная на этот случай. Ржавые коробки гаражей, длинный бетонный забор, унылый пустырь, мертвое пространство, забранное в жесть и бетон, отделяющее его от спасительной дороги. А вот и дверца машины, загодя приоткрытая…

– Давай! – плюхнувшись на сиденье, Солоник кивнул водителю – все в порядке, поехали.

Через несколько секунд «девятка», описав полукруг, уже выезжала на Волоколамское шоссе…

«Бригадир» шадринских смотрел на Сашу с неподдельным уважением, как, наверное, смотрел бы перворазрядник-штангист на заслуженного мастера спорта, только что установившего мировой рекорд.

– Ну, бля, класс… – присвистнул он, шурша пачкой сигарет. – Даже не думал, что все так получится.

Встреча проходила в небольшом уютном кафе на окраине столицы. Ненавязчиво играл джаз, настольные лампы отбрасывали на потолок и стены пастельные нежно-розовые тона. Удивительно, но от этого неяркого света лицо шадринского «бригадира» казалось еще бледней.

Атмосфера спокойствия и комфорта расслабляла. Казалось, что в мире нет ни крови, ни войны, ни жертв, а то, что обсуждается теперь за этим столиком, нечто далекое и нереальное, не более чем воспоминания какого-то старого боевика…

– Наши пацаны уже выяснили подробности, – продолжал шадринский деловито, – три трупа. Сам Бобон – раз, – он принялся загибать пальцы, – Глодин, сидевший за рулем, – два. Собака, без которой Ваннер в последнее время никуда не выезжал, – итого три. Слушай, а как ты узнал, что Бобон с собой дочку возьмет?

– Какую дочку? – не понял киллер.

– Он решил в тир девчонку взять, показать ей, как папа стреляет. Когда вся стрельба началась, она умней всех оказалась – свалилась в салоне между сиденьями, пули ее и не задели.

Саша задумчиво постучал пальцами по столу. С одной стороны, ему было неприятно, что от его выстрелов мог пострадать ребенок, но с другой…

Чего волноваться?

Как говорится, все хорошо, что хорошо кончается!

– Ваннеровские пацаны теперь на ушах стоят, – бледное лицо «бригадира» перекосила злая усмешка. – Понимают, что теперь их крыть некому.

– Нас ищут?

– Конкретно нас – нет, – шадринский отрицательно покачал головой. – Ищут тех, кто, с их точки зрения, мог Выгорбина «исполнить». А врагов у него было выше крыши. Ничего, пусть поищут… Хрен найдут.

Они посидели еще минут двадцать. «Бригадир» предложил поехать в сауну к девчонкам, но Саша был вынужден отказать себе в любимом удовольствии: сегодня вечером предстояла встреча с чекистским куратором, не менее важная, чем теперешняя.

– Извини, давай в другой раз, – не без сожаления вздохнул Солоник. – Мне выспаться надо.

– Ну как знаешь, – «бригадир» подозвал официанта и стал рассчитываться. – Убери деньги, Саша, обижаешь! Мы ведь еще тебе должны. Помнишь, тогда, в «Арлекино», договаривались? Ты сказал – я слышал. В равной доле работаем…

Массовые киллерские отстрелы криминальных авторитетов вызвали небывалое брожение умов, и не только в милицейских и журналистских кругах. Было совершенно очевидно: все эти громкие заказные убийства невозможно списать исключительно на «внутриклановые разборки». Где-то тут, в Москве, наверняка существовал целый список, в котором значились не только уже убитые, но и ныне живущие лидеры преступного мира, да и не только! А стало быть, этот список умело составляла и редактировала чья-то опытная рука, и эта самая рука каждый раз давала отмашку киллеру.

Кто эти люди, что им надо, можно ли с ними договориться? Вопросы не находили ответов, а ничто, как известно, не порождает страх так, как отсутствие информации.

Бульварные газеты строили предположения, одно другого фантастичней. Издания более серьезные анализировали ситуацию, и прогнозы выглядели неутешительными.

Бизнесмены, которых бандиты дербанили нещадно и безжалостно, робко подняли головы, немного воспрянув духом: а вдруг ненасытным «крышникам» теперь будет не до них? МВД было взбудоражено не меньше бандитов – несомненно, теперь в среде криминалитета происходили какие-то новые процессы, мир организованной преступности менялся качественно – но как, каким образом менялся, было непонятно.

И, наверное, лишь верхушка оргпреступности – старые, проницательные воры в законе, проведшие «за решками, за заборами» большую часть жизни, сохраняли присутствие духа. А может быть, делали вид, что сохраняли.

…Поленья, горящие в камине, отбрасывали багровые сполохи, подчеркивая мрачное выражение лиц собравшихся. За небольшим, но богато сервированным столиком сидели четверо. Тот, что расположился поближе к огню, пожилой мужчина с подчеркнуто властным выражением лица, явно главенствовал. Это угадывалось и по рельефным морщинам, прорезавшим его лоб, и по прищуру глаз, и по тому, как внимательно слушали его остальные: двое кавказцев и третий – немолодой, с массивной золотой цепью и крестом на шее, видневшимся в раскрытом вороте сорочки, с залысинами и набрякшими мешками под глубоко посаженными глазами.

Пальцы собравшихся украшали татуировки-перстни, свидетельствующие о несомненном авторитете в уголовной среде. В беседе то и дело проскакивали чисто блатные выражения: «завал», «косяки», «рамсы», «гнулово»…

Наверняка все сыскари Российской Федерации много бы отдали, чтобы хоть краем глаза взглянуть на это сборище, чтобы хоть краем уха услышать, о чем идет беседа. Тут, на подмосковной даче, проходил так называемый «малый сходняк». Все четверо имели высокий статус воров в законе, а стало быть, обладали исключительным правом судить о процессах, происходящих в российском криминальном мире, и не только судить, но и координировать их. Пожилой председательствующий имел, может быть, чуть больший авторитет, чем остальные, базировался он не только на безукоризненной репутации, безупречном знании «понятий» и многочисленных «ходках» в зоны, не только на связях в высших эшелонах теневой и реальной власти. Лишь очень немногие знали, что хозяин коттеджа является хранителем воровского «общака» – статус, говорящий о многом…

– Ну, то что Глобуса вальнули, так туда ему и дорога, – мужчина с залысинами пошевелил татуированными пальцами. – Где это видано, чтобы «правильный» вор по беспределу заряжал? «Бригаду» себе завел, пацанов своих подставлял, на чужих коммерсантов наезжал… – Несомненно, говоривший был по-своему прав: в понимании уголовников «старой» формации законник не имеет права стоять во главе «бригады». Другое дело – служить третейским судьей, разводить «рамсы» краями и держать братву собственным авторитетом, а не самолично заниматься «наездами». – «Косяков» напорол, врагов себе нажил… Сам и виноват.

Он тяжело вздохнул.

– Да не в Глобусе тут дело, – возразил худой пахан с изможденным лицом. – Если бы он один такой был. А Калина, земля ему пухом, что, тоже, по-твоему, «косяков» напорол? Не было у Калины врагов – кому этот человек мог мешать? Помнишь его похороны? Сколько людей с ним проститься пришли? Он умел даже «чичиков», кровников между собой мирить. На кладбище чеченцев вдвое, втрое больше было, чем русских. – Пахан неожиданно зашелся в сухом кашле – туберкулез он заработал во время последней «ходки», которую от звонка до звонка провел в Коми АССР. – Ну а Отарик кому мог помешать? – послышалось сквозь лающий кашель.

– Завалили, значит, было кому мешать, – подал голос один из кавказцев. – А вообще на подставу похоже… Тут, получается, менты нас с вами хотят разделить и стравить. Дескать, кавказские воры – это одно, русские – совсем другое. Будто мы с вами обязательно враждовать должны.

– Да знаю я про такое… Не в этом суть, – старый вор, взяв кочергу, принялся ворошить поленья в камине. – Дело в том, что за всеми этими завалами явно кто – то стоит. Руководящая и направляющая сила есть, единый почерк угадывается, вот что. Как вы сами считаете – кто это может быть?

Присутствующие передернули плечами. Может быть, они и догадывались, кто может стоять за планомерными киллерскими отстрелами, но высказываться не торопились, и по вполне понятным причинам. Во-первых, из соображений своеобразной этики, во-вторых, памятуя о том, что любое молчание – золото… В последнее время холодок отчуждения чувствовался даже в отношениях воров.

– Знаете, сколько фирм да банков под Длугачем было? – спросил пожилой, усаживаясь вполоборота к камину. На фоне огня лицо его приобрело необычайно хищное выражение. – Много, очень много. Я по своим каналам пробил, что с этими фирмами потом сделалось. Часть, естественно, под Бобона ушла – он у Глобуса на подхвате был. А остальные… – вор выдержал непродолжительную паузу, обводя присутствовавших тяжелым взглядом. – А остальные подписались под одну странную охранную фирму. Отстегивают ей, как и положено, вроде довольны, и никто на них не наезжает.

– И что за фирма? – спросил обладатель золотой цепи.

– Неизвестно. Посылал я туда своих пацанов – глухо, ничего не выяснили. Попытались на тех, кто под нее перешел, осторожно наехать – пацаны говорят, что через пять минут камуфлированные какие-то подъехали, что-то вроде СОБРа, – насилу удрали. Хозяин той фирмы – божий одуванчик, явно подставное лицо. Правда, удалось пробить одну вещь: вроде бы настоящий шеф той конторы – бывший или теперешний комитетчик, генерал или что-то вроде того. Теперь понятно?

Впрочем, пахан мог и не задавать этого вопроса. Присутствующие были людьми неглупыми и потому догадывались о несомненной причастности российских спецслужб к отстрелам своих коллег. И уж им, имевшим за плечами не одну «командировку», знавшим Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы не хуже самых опытных судей и прокуроров, было понятно, что осуществлять отстрелы напрямую «контора» не в состоянии: время уже не то, да и опасно, не дай бог, просочится информация куда не надо…

Но самое главное, чекисты никогда бы не осмелились впрямую переадресовывать «налог на охранную деятельность» на себя. И эта самая загадочная фирма, о которой только что рассказал хозяин дома, вне сомнения, была своеобразным буфером…

Говорили недолго и предельно лаконично. На подобных встречах каждое произнесенное слово расценивалось на вес золота, и любая двусмысленность могла быть истолкована против говорящего.

Как и положено на сходняках, высказались все, кто был, по очереди, сообразно неписаной «табели о рангах». Мнение было единодушным: следует во что бы то ни стало выйти на этого загадочного киллера – только от него можно узнать, кто же дает отмашку на отстрелы.

– Тут я слышал про такого Александра Македонского, – осторожно вставил в конце беседы один из «пиковых», – не про полководца, в смысле, а про киллера… «Погоняло» у него такое. Вроде бы сейчас с шадринской «бригадой» тусуется, но пробить его тяжело – шифруется сильно.

– Мусоров подключайте, прокуратуру, – сквозь зубы цедил старый вор. – За что мы им, гнидам, лавье ссыпаем? Пусть своих следаков, оперов напрягают, пусть отслеживают… Дело-то серьезное. Не сегодня-завтра…

Председательствующий не закончил фразы, но тем не менее был прекрасно понят. Никто из участников малого сходняка не мог дать гарантии, что не сегодня-завтра неизвестный киллер не будет смотреть на него через перекрестье оптического прицела…

Глава 19

Memento more – помни о смерти.

Это латинское изречение, часто встречающееся у блатных в виде татуировок, как нельзя лучше отражало состояние наемного убийцы.

Он живет с чужой смертью – стало быть, по всем законам, должен помнить и о том, что смертен сам; может быть, куда в большей степени, чем другие живущие на земле люди. Наемный убийца не может знать, когда умрет, не может сказать, какую именно смерть примет: от ножа, пули, удавки, гранаты. Будет ли он сбит большегрузным автомобилем, сброшен в шахту лифта, расчленен ножовкой, отравлен газом или закопан живьем в каком-нибудь подмосковном лесу…

Выпускник специального центра подготовки прекрасно знал: жертвы требуют искусства, и искусство это обоюдоострое, оно всегда может быть направлено и против него.

Смерть может таиться везде – ее может принести и почтальон, которого он видит чуть ли не каждый день в подъезде, и бомж, одиноко мерзнущий около мусорки, и водопроводчик из жэка, и сержант-гаишник, остановивший его машину за какое-то нарушение…

Memento more – помни о смерти.

А если так, то хочется поскорей насладиться жизнью, испытать все удовольствия, которые она только может предоставить; хочется многого, немедленно и самого лучшего.

Если машина – то самая престижная и скоростная; если квартира, то шикарная, если женщина, то самая нежная, ласковая и красивая…

За свою относительно короткую жизнь Александр Солоник имел множество женщин, но все они, глупые животные, были тупы, невежественны и корыстны: привычно расставляли ноги, привычно двигали бедрами и, после окончания великого таинства любви и венца ее, отвернувшись к стене, засыпали. А наутро он выгонял их без всякого сожаления, забывая о каждой уже через минуту.

Ни к кому из них – даже к двум предыдущим женам – он не прикипел душой. Никому не хотелось сказать что-то ласковое, участливое, ни с кем не хотелось просто лежать под одеялом, ощущая тепло родного тела, ни о ком не хотелось заботиться, никого из них не хотелось целовать по утрам…

А ведь он так мечтал встретить в жизни такую женщину – не глупую, корыстливую б…ь, а человека, с которым можно было бы посоветоваться, которому хотелось бы верить, который бы, как точно бы он знал, никогда и ни при каких обстоятельствах не предаст и не забудет его, несмотря даже на то, что он, профессиональный киллер, должен постоянно, ежесекундно помнить о смерти…

С Аленой он познакомился случайно. Впрочем, случайно происходят все или почти все важные знакомства в жизни.

Произошло это в спорткомплексе. Саша часто ходил в бассейн, расположенный неподалеку от французского посольства. Тренажеры, солярий, сауна – все это стоило немалых денег (годовой членский билет в клубе равнялся стоимости средней иномарки), и, естественно, контингент тут был соответствующий: правительственные чиновники, банкиры, бизнесмены, бандиты уровня выше среднего, а также их жены и любовницы. Странно, но женщин, желающих поддерживать форму, приходило сюда, как правило, в несколько раз больше, чем мужчин.

Солоник хорошо запомнил тот день – седьмого марта, накануне Международного женского праздника. Оставил машину на стоянке, через промозглую весеннюю оттепель прошел в тренажерный зал, привычно потягал железо, а затем, желая расслабиться, двинулся в бассейн. Тело наливалось приятной усталостью, но Саша знал: расслабляться нельзя, потому что сегодня по плану были еще и гантели, и штанга, и контрольный заплыв на километр. Набрал полные легкие воздуха, оттолкнулся от стартовой тумбочки – тренированное тело пропороло гладь бассейна.

Когда, отфыркиваясь, он вынырнул, то сразу забыл и о тренажерах, и о железе, и о многом другом…

В нескольких метрах от него, в воде, рядом с бортиком бассейна, плавали две девушки. Подплыв к бортику, они обернулись, и Саша едва не наглотался воды.

Та, что была ближе, выглядела настоящей красавицей: по-восточному миндалевидный разрез черных глаз, строгие и правильные, как у статуи античной богини, черты лица. Она была не просто красива – Солоник видел много женщин, не менее привлекательных внешне. В незнакомке было нечто такое, чего не было ни в одной из всех виденных им женщин – что-то домашнее, уютное и вместе с тем трогательное, беззащитное…

Саша понял: это она – та самая, которая ему снилась, которую он всю жизнь ждал и которая непременно должна быть рядом.

Наверняка эта девушка была завсегдатаем спорткомплекса – слишком уж непринужденно она себя тут вела.

Конечно, с ней можно было познакомиться и в другой раз…

– Нет: здесь и сейчас, – сказал себе Солоник, что было вполне в его характере.

Зачем ждать?

Кто может сказать, что случится с ним завтра или даже сегодня?

Memento more…

А неизвестная красавица о чем-то щебетала с подругой, не обращая на пловца никакого внимания. Спустя несколько минут они вышли из воды и, продолжая беседовать, двинулись в сауну. Увидев ее фигуру, Саша, словно движимый магнитом, вышел из бассейна, направляясь следом.

В сауне полыхал хлебный жар. Горячий ветер шибал в лицо, обжигал кожу до озноба. Клубы белого пара делали фигуры почти незаметными, и Саша не сразу нашел глазами девушек. Сидя на нижней полке и прикрывшись клубным полотенцем – одним на двоих, – они продолжали начатый в бассейне разговор. Осторожно подсев рядом, Солоник отвернулся, напустив на себя скучающий вид, но тем не менее старался не пропустить ни одного слова из того, что говорила неизвестная красавица…

О чем могут разговаривать две женщины, к тому же, судя по всему, близкие подруги?

Естественно, о мужчинах. Красавица, которую звали Алена, с горечью делилась с приятельницей семейными неприятностями: она была замужем, но, судя по рассказу, семейная жизнь не приносила ей радости – скорее наоборот.

Муж был злым, жестоким, глупым, а главное – ревнивым. Сцены, устраиваемые им чуть ли не ежедневно, доводили Алену до слез.

– Он ревнует меня даже к незнакомым людям. Говорят: «ревнует – значит любит», но я этому не верю. Если бы он меня любил, то никогда не поднял бы на меня руку. Даже не знаю, что мне делать, – с невыразимой горечью закончила девушка.

– Простите… – Саша осторожно кашлянул и, взглянув красавице в глаза, продолжил: – Извините за нескромность, но я случайно стал свидетелем вашей беседы… Конечно же, подслушивать чужие разговоры нехорошо, но все-таки, если вы меня простите, я бы смог дать вам дельный совет…

Алена вспыхнула.

– Вы всегда приходите сюда, чтобы давать женщинам дельные советы?

– Я хожу сюда, чтобы поддерживать форму, – улыбнулся Солоник, – а совет, который я хотел бы вам дать, не для всех…

Сказал и молча ждал, как она прореагирует.

Реакция, как и ожидалось, последовала незамедлительно.

– Извините, но мы хотели бы остаться одни, – в голосе Алены сквозило неприкрытое раздражение, но Сашу оно ничуть не смутило.

– Очень жаль, – вздохнул он, – но в свое время у меня сложилась похожая ситуация с бывшей женой. И тогда мне удалось решить все или почти все проблемы… Поймите, у мужчин один взгляд на жизнь, а у женщин – другой. Думаю, если бы вы узнали точку зрения мужчины, у вас было бы куда меньше проблем с вашим мужем.

Взгляд Алены выразил откровенную заинтересованность. Любопытство, конечно, не порок, а чисто женское качество, и Саша, поднаторевший в подобных беседах, уже знал: продолжение разговора последует обязательно; может быть, не сейчас, но последует.

И он не ошибся…

– Если хотите, я мог бы обождать вас в баре, – бросил он, поднимаясь.

– Я хотела бы посетить солярий, – нерешительно произнесла красавица.

– У меня есть время, и я с удовольствием обожду вас в вестибюле.

Он знал, чувствовал: уже сегодня эта красавица будет его…

Они встретились через минут сорок в баре. Наверняка Алене не надо было так долго сидеть в солярии, но она, каким-то животным чувством угадав, что этот странный мужчина все равно не уедет, пока не дождется ее, пробыла там чуть больше обычного.

Тихая приятная музыка, ровный матовый свет, исходящий от низко подвешенных абажуров, ненавязчивая предупредительность бармена – все это настраивало на откровенность и доверие.

Да, она действительно замужем и действительно несчастлива в браке. Муж – изверг и деспот, ревнует ее даже к собственным друзьям.

– Что поделать, это удел любого мужчины, которому досталась слишком красивая жена, – понимающе улыбнулся Солоник и по ответному взгляду понял, что комплимент попал в цель.

– А если бы я была вашей женой, вы бы тоже ревновали меня? – она буквально прожигала Сашу своими черными глазами.

– Несомненно. Только бы виду не подавал.

– Все мужчины одинаковы – тираны и деспоты, – констатировала девушка печально.

– Вы слишком плохого мнения о мужчинах, – возразил Саша. – Разве можно судить обо всех мужчинах лишь по своему мужу? Если бы мы продолжили наш вечер, у вас вряд ли были бы основания так говорить…

Он заказал для нее шампанского, скоро они уже были на «ты». И – удивительно! – чем больше беседовал с ней Саша, тем больше ему казалось, что с этой красивой, но такой несчастливой девушкой он знаком уже целую вечность…

Словно угадав ход его мыслей, Алена произнесла задумчиво:

– Странно. Мы знаем друг друга меньше часа, а у меня ощущение, будто бы я тебя уже видела и откуда-то помню твой голос…

– У меня тоже, – он осторожно взял ее руку. – А знаешь что?

– Что?

– Поедем ко мне.

Удивительно, но она тут же согласилась:

– Хорошо… А-а-а, теперь уже все равно. Только вот…

– Что – только?

– Мой муж, – Аленин голос дрогнул, – он обещал встретить меня у выхода.

При одной мысли, что, кроме него, этой женщиной может обладать еще кто-то, в Саше закипала ярость. Наверняка, будь этот мужчина здесь, он затащил бы его в темный угол и бил, бил, бил…

– Ничего страшного, – Солоник хищно прищурился, пытаясь мысленно представить мужа Алены, – что-нибудь да придумаем…

Из спорткомплекса они вышли вместе. Алена на минуту задержалась, а Саша, нащупывая в кармане ключи, двинулся к своей машине.

Неожиданно со стороны подъезда послышался характерный звук удара, а затем – сдавленный женский крик. Обернувшись, Солоник заметил огромного амбала с перекошенным от злобы лицом: левой рукой он схватил Алену за шею, а правой наотмашь бил по щекам.

– Это ты так с подругами время проводишь, сучка?! – орал амбал на всю улицу, продолжая наносить удары. – Я тебя отучу б…овать!

Солоник не помнил, как очутился рядом с негодяем, как сбил его с ног, не помнил даже, сколько ударов ему нанес. Уже потом, воскрешая в памяти ту сцену, он видел лишь лицо Алены, в одночасье сделавшееся каким-то жалким, да окровавленную физиономию обидчика. Из ближайшей машины выскочили двое мужчин атлетического сложения – явно дружки Алениного мужа. Короткий резаный удар – и первый из нападавших без чувств свалился на асфальт. Второму повезло немного меньше – после грамотно проведенного броска он пробил головой лобовое стекло припаркованной машины. Истошно завыла сигнализация, замигала аварийка… Саша, схватив девушку за руку, потащил ее к своему автомобилю.

– Тебя больше никто не обидит! – произнес он, выруливая со стоянки. – Мы теперь всегда будем вместе… Ты слышишь?

Тихо всхлипнув, Алена взглянула на своего спасителя с немой благодарностью. За этот взгляд он отдал бы многое, если не все…

За окнами царила глубокая ночь – в темном пространстве спальни настольная лампа обозначила красный круг света, и Саше казалось, что над головой Алены появился золотистый нимб.

– Иди ко мне… – прошептал Солоник устало.

Удивительно, откуда брались силы? Они занимались любовью страшно долго, с перерывами на сон и еду, но снова, едва взглянув на Алену, Саша ощущал в себе прилив необузданного желания.

Она подняла голову, улыбнулась – но улыбка вышла какой-то печальной.

– Сейчас, любимый…

Вот уже несколько месяцев они жили вместе. Удивительно, но тогда, после первого же знакомства, Саша неожиданно для самого себя предложил ей остаться навсегда.

У него были деньги, и для новой жизни он купил квартиру на окраине столицы. Оформил ее на Алену, сделал евроремонт, подобрал стильную мебель. Он делал ей дорогие подарки, возил в рестораны, но уже в первые недели знакомства видел по ее глазам: все это ей не надо, всем этим она давно уже пресыщена.

Алене требовалось лишь одно: чувствовать, что Саша рядом, ловить его взгляд, предугадывать каждое желание, исполнять его…

Любить и быть любимой – что может быть естественней для женщины?

Она не догадывалась о его занятии или делала вид, что не догадывалась. Случайно увидев у Саши большой черный пистолет, спросила:

– Газовый?

Он не стал врать.

– Нет, настоящий.

И больше никаких вопросов не задавала; он был благодарен ей за это вдвойне…

Свет над головой Алены почти незаметно вибрировал, и Саша поймал себя на мысли, что, наверное, это и есть настоящее счастье: приятная полутьма, любимая женщина рядом, ощущение спокойствия – может быть, не ощущение вовсе, а иллюзия…

Он хотел этого, он стремился к такому подсознательно, но только теперь это понял.

Гармония между умозрительным и реальным, между воображаемым и действительным – это, наверное, и есть счастье. Правда, счастье хрупкое, потому что может исчезнуть в любой момент.

Мemento more…

Неожиданно девушка тоненько всхлипнула. Солоник вздрогнул.

– Что с тобой?

– Ничего, не обращай внимания. – Она отвернулась, и Саша, поднявшись, подошел к ней, положил руки на плечи.

– Что-то произошло?

– Да нет, все в порядке…

Алену уже несколько дней явно что-то тяготило. Это угадывалось и по растерянному виду, и по горестным складкам в уголках губ, и по слезам, которые то и дело наворачивались на глаза и которые она незаметно вытирала…

– Что происходит? – Солоник внимательно взглянул на девушку.

– Да так… ничего, не обращай внимания. Ложись, я сейчас приду.

Он уговаривал ее долго – поделись, у тебя ведь нет никого ближе меня. Я все для тебя сделаю, только не скрывай.

– Может быть, у тебя проблемы с бывшим мужем?

При упоминании о нем Алена некрасиво, по-бабьи, расплакалась, и Саша понял, что не ошибся.

Да, дело в нем. Пару дней назад она звонила подруге – той самой, с которой была в спорткомплексе. Бывший муж замучил ее своими звонками – где моя жена, что с ней, что это за мужик ее тогда снял?

– Вот что, – в голосе Солоника прозвучали угрожающие интонации, – дай-ка мне его адрес…

– Саша, не надо, не встречайся с ним! – Алена судорожно схватила его за руку. – Это страшный человек. Он с бандитами связан, он тебе…

– Тогда дай телефон, – продолжал настаивать Солоник.

– Нет, не надо.

Неожиданно Саша улыбнулся.

– Ладно. Не хочешь, чтобы я с ним встречался, – не надо. Давай ложись, я сейчас схожу в ванную и приду к тебе. И больше ни о чем плохом не думай – договорились?..

В будке междугородного телефона-автомата Саша спокойно набирал номер, сверяясь с листочком бумаги, который держал в руке.

Выяснить телефон бывшего Алениного мужа оказалось совсем нетрудно: номер этот был записан в ее блокноте, который обычно хранился в ридикюле.

Длинные гудки, шуршание, щелчок…

– Алло?

Саша был сух и корректен. Представившись, осведомился, с тем ли человеком он разговаривает.

– Ну да, – зло подтвердила трубка. – А тебе чего надо?

Голос бывшего мужа Алены был ему неприятен, но Солоник, подавив в себе негативные эмоции, представился, предложив встретиться.

– А, это ты, гондон! – казалось, бывший Аленин муж даже обрадовался. – Ну, давай, забьем с тобой стрелу, козлина… Подваливай в Люберцы, мы тебя всей бригадой отпидарасим!

– Не понял, – Саша переложил трубку в другую руку.

– Чо не понял – я же тебе, зяблик, русским языком говорю – в Люберцы давай, в Люберцы… Знаешь такой город? Дешевка долбаная, хмырь болотный… – после этого трубка взорвалась непечатными ругательствами – на зоне, где был Саша, за каждое из них можно было заработать заточку в печень.

– Хватит гнилых базаров, забивай стрелку, приеду, – спокойно прервал его Солоник. – Где в Люберцах и во сколько?

– В восемь вечера, за ДК, – немного подумав, ответил бывший муж Алены. – Давай, козлик, вазелин не забудь приготовить. Буду ждать.

Саша отправился в Люберцы утром следующего дня. Беседа, судя по всему, предстояла серьезная, и потому следовало предварительно изучить место будущей встречи.

Дом культуры он нашел без труда. За ним пустырь, судя по всему, малолюдный в любое время суток, – предполагаемое место предстоящей беседы. Слева и справа лужи, впереди глухой забор. Несомненно, бывший муж Алены должен появиться на стрелке не один; по всей видимости, притащит с собой качков, коими славятся Люберцы, как Тула – самоварами или Вологда – кружевами. Что и говорить, место было выбрано удачно и грамотно: в случае чего никаких свидетелей, и свалка недалеко, труп можно спрятать (если, конечно, Аленин муж пойдет на крайние меры). Да и родные стены, по его замыслу, должны помочь.

Впрочем, у Саши тоже был несомненный козырь: из рассказов Алены он знал, что представляет собой ее бывший муж, но тот в свою очередь не знал о нем абсолютно ничего.

Вернувшись домой, Солоник принялся за подготовку. Почистил любимый ствол, семнадцатизарядный «глок», навинтил на него глушитель. Еще один пистолет, «одноразовый» китайский «ТТ», привязал скотчем к ноге. Из-под штанины его не могли заметить. Рассовал по боковым карманам пару лимонок, третью, на всякий случай, спрятал в широкий рукав куртки. Легкий бронежилет, надетый под куртку, почти не выделялся. С таким арсеналом он мог противостоять хоть всем люберецким качкам.

Предстояло решить еще один вопрос: транспорт. Отправляться в Люберцы на собственном автомобиле не стоило – во-первых, «Мазаратти» бросается в глаза, во-вторых, трудно совмещать прицельную стрельбу (если до такого дойдет) и вождение машины.

Решение, единственно правильное, пришло само собой: добраться до Люберец на собственном автомобиле, а уж там, оставив машину на стоянке, подыскать какого-нибудь частника…

Частник был обнаружен быстро – пожилой усатый водитель сразу же согласился подвезти приезжего молодого человека от автостоянки до Дома культуры. Сто долларов, которые Саша предложил ему, сразу же расположили водилу в пользу пассажира.

– Только жди меня, пока не вернусь, – напомнил Солоник, с удовольствием отметив про себя, что в частном такси стекла тонированы. – Я тебе еще заплачу!

– Не вопрос, – обрадовался водила, – так куда, говоришь? К ДК?

На пустыре его уже ждали. Аленин муж, явно нетрезвый, стоял во главе группы молодых качков, вооруженных кто чем: велосипедными цепями, заточками, дубинками и ножами. Вид качков не предвещал ничего хорошего – они буквально исходили злобой и агрессивностью. Видимо, та первая встреча у спорткомплекса не прошла даром: во всяком случае, обманутый муж понял, что одному ему с обидчиком не справиться.

– Останови тут, – коротко распорядился Саша, открывая дверь.

Вышел, нащупал в кармане лимонку, крикнул:

– Ну, давай, говори, что хотел!

Тот извлек из внутреннего кармана тяжелый металлический прут и оглянулся на качков.

– Давай, Серега, не ссы, мы за тебя, – пробасил один из них – коренастый, крепко сбитый парень в необычайно широких брюках.

Бывший Аленин муж сделал несколько шагов вперед. Взгляд его был угрюм, движения, как у любого одержимого человека, размашистыми и нерасчетливыми, от него сильно разило спиртным. Саша понял: с ним он справится быстро.

– Ну что, паскуда, – прошептал Сергей, – мы тебя сейчас научим, как надо себя вести. – Взглянув на машину с непроницаемо-черными стеклами, он добавил: – Что, перетрухал, не один приехал? Дружков решил подогнать?

Короткий замах – Солоник, грамотно перехватив руку нападавшего, вывернул ее, и металлический прут с чавкающим звуком шлепнулся в лужу. Следующий удар пришелся в солнечное сплетение, и бывший муж Алены, сложившись пополам, словно перочинный ножик, без звука свалился в грязь.

Люберецкие качки, загодя уверенные в успехе, явно не ожидали подобного поворота событий. Видя, что их предводитель повержен, они медленно двинулись вперед. Ощетинившись дубинками, заточками и ножами, качки выглядели угрожающе.

Саша понял: именно теперь следует дать понять, кто перед ними…

Левая рука быстро, без суеты извлекла из кармана лимонку – жест был достаточно угрожающим, чтобы любера остановились. Тем временем Солоник, выхватив из кармана «глок» с навинченным глушителем, выстрелил качкам под ноги, как бы обозначив границу между собой и ими.

– Пацаны, кто из вас старший? – спросил он, стараясь держаться как можно спокойней.

Качки замерли.

– Кто из вас главный, я спрашиваю? – повторил вопрос Саша.

Пауза затянулась – качки как завороженные уставились на лимонку. Наконец откуда-то сбоку раздался хриплый бас:

– Колян, говори за всех…

Вперед вышел тот самый невысокий, плотный пацан, который несколькими минутами ранее подбадривал Серегу.

– Ну я..

– Пацаны, – начал Солоник, стараясь вложить в собственные интонации как можно больше примирительности, – я против вас ничего не имею. Вижу в первый раз, и мне этого достаточно, чтобы понять: вас подставили. Если у него со мной какие-то проблемы, – Саша небрежно пнул ногой лежавшее перед ним безжизненное тело, – то это проблемы только его и мои. И решать их только нам вдвоем. Я не виноват, что меня полюбила его бывшая жена. Я ее не отбивал, и ее право, кого из нас выбирать. Если же у него, – говоривший снова бросил взгляд на бывшего Алениного мужа, который начал подавать признаки жизни, – если у него есть ко мне какие-то вопросы, пусть задает их сам, как и должен делать настоящий мужчина, а не впутывает посторонних. Я ведь один на стрелку приехал… Или я что-то не так сказал?

– А чо – все правильно говоришь, – качок, которого назвали Коляном, явно смягчился. – Нам до его семейных базаров и дела нет. Жена у него к тебе ушла или еще чего там… Пусть сам свои дела распутывает. Просто он нам денег дал – мол, надо одного фраера проучить, чтобы чужих жен не трахал. Да и земляк вроде, вот мы и подписались. Да если бы мы знали, что ты такой крутой человек, мы бы этого говнюка сами умудохали.

– Вот и добазарились, – улыбнулся Александр, пряча оружие. – Значит, все путем.

– Да о чем речь! Нам самим стыдно… Правильно я говорю, пацаны?

Пацаны согласно закивали.

– Базаров нет!

– Да, сразу видно, ты – человек авторитетный!

– Извиняй, что так неловко вышло…

– Забирай его с собой, если хочешь!

Саша неплохо разбирался в людях, а потому знал: если сейчас расположить их в свою пользу, этому самому Сереге придется и вовсе плохо. А потому, небрежно достав из кармана бумажник, отсчитал триста баксов и, протянув их Коляну, произнес:

– Вот и ладненько, пацаны. Накройте себе сегодня «поляну» и выпейте за то, чтобы всегда все путем заканчивалось, чтобы любой вопрос можно было утрясти мирно.

Качок было заартачился:

– Да ладно, зачем?! Мы и так перед тобой по кругу виноваты!

– Ничего не хочу знать, – отрезал Солоник, – бери, бери… А то обидишь.

– За кого хоть выпить, как тебя звать? – спросил любер, опасливо принимая деньги.

– За Александра Македонского, – ответил Саша, улыбнувшись.

Когда качки, поблагодарив Солоника, ушли, Саша наклонился к бывшему Алениному мужу и осторожно, словно боясь испачкаться, приподнял его.

– Значит, тебя Сергеем зовут?

Тот промычал что-то неопределенное.

– Значит, Сергеем, – голос Саши сделался сух и деловит. – А теперь говорить буду я. Если не любит тебя женщина, отпусти ее с миром. Ну что тут поделать? Другую найдешь, с которой тебе будет хорошо. Мы с тобой уже второй раз встречаемся. Если, не дай бог, попадешься ты мне в третий, то он наверняка станет для тебя последним… Усвоил мою мысль, Сережа?

Взгляд покинутого мужа был угрюм, а Саша подвел итог разборке:

– Понял, Сергей… По глазам вижу – понял. Но смотри – в последний раз тебя предупреждаю!

Едва Саша открыл дверь квартиры, Алена вся в слезах бросилась к нему на шею.

– Ой, наконец-то! А я уже решила, что с тобой что-то случилось.

– Почему это со мной должно что-то случиться? – удивился Солоник, вытирая слезы на ее щеках.

– Мне почему-то подумалось, что ты поехал в Люберцы с ним разбираться, – она так и сказала – с «ним». Видимо, ей не хотелось называть по имени человека, который доставил ей так много неприятностей. – У меня предчувствия нехорошие…

– Тебе просто показалось, – мягко улыбнулся Саша, стараясь вложить в эту улыбку как можно больше нежности и участия. – Но я действительно был сегодня в Люберцах.

– Ты! – ее голос дрогнул. – Видел его?

– Мне даже удалось с ним побеседовать. Вполне приличный молодой человек, и друзья у него замечательные – душевные и понятливые.

– Что он тебе сказал?

– Что больше никогда, ни при каких обстоятельствах не наберет твой номер телефона, не будет интересоваться, где ты, с кем… И вообще, давай больше не будем о нем вспоминать?

Алена хотела было что-то сказать или возразить, но Саша, не дождавшись ответа, поволок ее в спальню на огромную кровать…

Глава 20

Нельзя сказать, что милиция, взбудораженная дерзкими отстрелами, бездействовала. Поиски пока еще неизвестного, но такого меткого киллера шли полным ходом.

Были опрошены сотни свидетелей, имевших хоть какое-то отношение к убитым, сняты десятки километров видеопленки, проверены все, кто, по мнению МУРа и РУОПа, были способны на подобное, просчитаны многочисленные версии, исходя из того, «кому эти убийства выгодны». Опытные аналитики, просеивая тонны порожней информативной руды, отбирали редкие золотые крупицы, и вскоре приблизительный портрет неизвестного был готов: на вид – между тридцатью и сорока, небольшого роста, имеющий навыки конспирации и театрального грима, проходивший воинскую службу, по-видимому, в спецназе.

Информация эта, конечно же, не была исчерпывающей, тем более что сыскари не имели даже приблизительного портрета разыскиваемого, но вскоре менты напали на след, который стоил многих других: по оперативным данным, этот человек в последнее время активно сотрудничал с шадринскими…

Соответствующие структуры принялись методично разрабатывать группировку. Прослушка телефонных переговоров и пейджинговой связи дала многое, а еще больше – скрытая оперативная видеосъемка. Менты фиксировали абсолютно все контакты более или менее значительных фигур среди шадринских, проверяя тех, кто с ними контактировал, по своим каналам. Самая ценная информация, конечно же, была получена от так называемых «оперативных источников» – то есть от криминальных элементов различного уровня, в разное время завербованных МУРом и РУОПом. Вся эта информация в совокупности и дала основания полагать, что сыскарями обнаружен именно тот человек, которого ищут: им оказался некто Валерий Максимов, проживавший на окраине Москвы, по улице Успенской вместе с сожительницей, фактически с женой, на которую квартира и была оформлена.

Прослушивание телефонных разговоров объекта ничего существенного не дало. Видимо, этот самый Максимов был человеком опытным и понимал, что о серьезных вещах в наше время по телефону лучше не распространяться.

За домом организовали оперативное наблюдение, результаты фиксировались видеокамерой, но ничего подозрительного вроде бы замечено не было.

Во всяком случае – пока.

Тяжелая, глухая тишина глубокой ночи повисла над столицей. За окнами непроглядная мгла, лишь кое – где разреженная тусклыми огоньками уличных фонарей.

Невысокий, чуть сгорбленный мужчина, подойдя к огромному письменному столу, включил настольную лампу, и ровный зеленоватый свет залил кабинет.

Уселся, ключом открыл выдвижной ящик стола, достал картонную папку с тесемками, развязал их и, поправив абажур, погрузился в чтение.

У хозяина этого кабинета были веские причины для бессонницы: предстояло решить – брать этого загадочного Валерия Максимова, проживавшего по улице Успенской, или повременить.

В том, что этот Максимов наверняка и является загадочным киллером, поставившим на уши всю Москву, у него сомнений не было – так же, как и в том, что фамилия его наверняка не Максимов.

Хозяин кабинета, генерал-майор милиции, занимал солидную должность в аппарате МВД и обладал богатейшим опытом. Более тридцати пяти лет своей жизни он посвятил розыску преступников, пройдя путь от простого оперуполномоченного до серьезного начальника.

С одной стороны, брать Максимова все-таки следовало: слишком много проблем он создавал, и никто не мог поручиться, что в ближайшем будущем не создаст еще больше.

С другой – можно было и потянуть, подождать: а вдруг он ненароком выведет на какой-нибудь иной, более важный след?

Если он действительно киллер, стало быть, у него имеются заказчики…

Кто они?

Какие цели преследуют?

Кто за ними стоит?

Генерал раскрыл папку и погрузился в чтение документов, написанных сухим казенным языком. Тем не менее они свидетельствовали о многом: и о, несомненно, профессиональной подготовке киллера, и о том, что отмашки на отстрел ему дают люди солидные и влиятельные, и о том, что у людей этих наверняка есть список следующих жертв…

Хозяин кабинета потянулся к пачке папирос. Человек старой закалки, он признавал только «Беломор». Чиркнул спичкой, на мгновение окутавшись беловатым дымом, который в свете абажура сделался ядовито-зеленым…

Была в этом деле еще одна сторона. За киллером, несомненно, охотились и бандиты. Достаточно вспомнить, сколько пацанов было под началом Длугача или Бобона, сколько влиятельных людей стояло за покойным Виктором Никифоровым, более известным как Калина, сколько отвязанных «отморозков», готовых на что угодно, могла поставить в столицу та же Тюмень. Эти бандиты уже выходили на генерала, уже следовали недвусмысленные предложения: как только его закроете, дайте нам знать, а мы, мол, с ним по-свойски разберемся.

Генерал затянулся папиросой, встал, зашторил окно – папиросный дым тянулся сквозь щелочку между тяжелыми портьерами.

Ситуация, что ни говори, непростая.

С одной стороны, гневные окрики сверху: сегодня он стреляет в авторитетов преступного мира, а что, если завтра надумает поймать в перекрестье оптического прицела авторитета мира политического? Поди объясни им, что сам по себе никогда он не надумает…

С другой, уголовные авторитеты – сила не менее реальная, чем высокое начальство: закрывай его, гражданин начальничек, потом нам скажешь, куда его увезли, в «Матроску» или в «Бутырку». Мы в долгу не останемся, сам понимаешь, не впервой. Ты – нам, мы – тебе.

Ни с теми, ни с другими портить отношения не хотелось. Но как найти баланс, равновесие, чтобы всех ублажить.

А он уже не молод, еще год, два – и на пенсию. Чем тогда заниматься, на что жить? Картошку на своих шести сотках подмосковной глины выращивать? В какую-нибудь паскудную фирму наняться начальником службы охраны?

Неожиданно сонную тишину ночи пропорол резкий телефонный зуммер. Хозяин кабинета взглянул на черный эбонитовый телефон – казалось, корпус его вибрирует от пронзительного звонка.

– Алло…

Звонил начальник опергруппы, которая отслеживала объект. У него была привилегия – в случае непредвиденных обстоятельств беспокоить генерала в любое время. И теперешние обстоятельства, судя по всему, были именно таковыми.

Новость была достаточно неприятной: только что стало известно, что гражданин Валерий Максимов заказал для себя и для своей сожительницы билеты до Таиланда, куда намерен вылететь на днях. А это означало, что он мог и вовсе исчезнуть из поля зрения…

Решение следовало принять безотлагательно, но товарищ генерал медлил: еще пять минут назад он и сам не знал, как поступить.

– Какие будут распоряжения? – спросил возбужденный опер.

Хозяин кабинета откашлялся.

– Берите под утро… Часов в семь. И сразу же сюда, ко мне. Я с ним сам буду говорить.

– Понял. Вызываем СОБР. Будем брать в семь утра. Извините за поздний звонок. Всего хорошего, товарищ генерал, спокойной ночи.

Положив трубку, генерал некоторое время еще листал папку, пока наконец у него не созрело единственно правильное решение. Когда этого загадочного Максимова возьмут, он побеседует с ним лично, попытается пробить, кто за ним стоит (в собственных способностях на этот счет милицейский начальник не сомневался), а уж потом…

Потом видно будет.

В конце концов, его опасная и трудная служба, его погоны, компетентность всегда дают возможность маневра между властью официальной и властью теневой. Главное – не нарушать относительного равновесия между этими противоборствующими сторонами, сделать так, чтобы все остались довольны.

Новая жизнь шла своим чередом. Наверное, никогда Саша не был так счастлив, как теперь, с Аленой. Никогда еще он так часто не улыбался, никогда еще женщина не доставляла ему такой радости.

Евроремонт, произведенный в квартире, дорогая стильная мебель, поездки по городу – теперь, когда рядом была любимая женщина, все это воспринималось по-иному.

Правда, он ни на минуту не забывал о своей профессии. Но, будучи настоящим мужчиной, сделал так, чтобы Алена ни о чем не подозревала.

Спустя несколько дней после поездки в Люберцы Саша, сведя знакомство с соседкой по лестничной площадке, с ходу предложил ей сдать квартиру. Та, естественно, заупрямилась, но названная внушительная сумма склонила ее в пользу предложения.

Спустя неделю в квартире за стеной был оборудован настоящий арсенал. Ствольный гранатомет «ПГ», автомат Калашникова, вроде бы устаревшая, но надежная трехлинейка Мосина, несколько карабинов с оптическими прицелами и стволы – от «одноразового» «ТТ» до экзотического бразильского «тауруса». Все оружие, смазанное и почищенное, покоилось в стенных шкафах и на антресолях.

На всякий случай Солоник распорядился пробить дверь в квартиру, которую снял, чтобы в случае форс-мажора иметь возможность для бегства.

Алена, естественно, все это видела и делала свои выводы, но не спешила делиться ими с Сашей. Лишь один раз спросила его:

– Зачем тебе столько оружия?

– Для самообороны, – улыбнувшись, ответил тот. – А вдруг тебя кто-то обидит? Или захочет тебя у меня отнять?

– Главное, чтобы тебя никто не захотел у меня отнять, – вздохнула та и покосилась на кобуру под мышкой, из которой угрожающе торчала рукоятка большого черного пистолета – того самого, который она когда-то приняла за газовый.

– Да кто меня отнимет? – отмахнулся Солоник. – Разве что против моей воли…

– Может быть, и так, – согласилась девушка, даже не предполагая, что эти слова могут оказаться пророческими…

Темно-вишневая «БМВ» с частным номером, принадлежащая МВД, остановилась рядом с типовой двенадцатиэтажкой по улице Успенской. Все четыре дверцы машины синхронно раскрылись, и из салона вылезли пассажиры.

Атлетические фигуры, темно-зеленый камуфляж, черные вязаные шапочки «ночь» с прорезями для глаз – так могут выглядеть только бойцы милицейского спецназа, так называемого СОБРа.

Спустя несколько минут точно такая же «БМВ», только белая, остановилась впритык с первой, и из нее также вышли четверо спецназовцев. Старший что-то скомандовал бойцам и подошел к невзрачному потрепанному «жигуленку», припаркованному к бордюру тротуара.

– Сейчас брать будем? – спросил он у сидевшего в «Жигулях» шофера.

– Да, – кивнул тот и, взглянув на часы, уточнил: – Через десять минут, ровно в семь. Восьмой этаж, можете отправлять туда всю группу захвата. Ну, желаю успеха…

Глава 21

Огромный фосфоресцирующий глаз будильника показывал без четверти семь. Саша открыл глаза, приподнялся на локте и, осторожно взяв часы, отжал кнопку звонка. У него давно уже, несколько лет назад, выработалась привычка: просыпаться на несколько минут раньше звонка. Рядом на подушке разметались черные волосы Алены. Он решил, что не стоит ее будить.

Поднялся, прошел в ванную, быстро принял душ. Одеваясь, подошел к окну, осторожно отдернул занавеску и зачем-то взглянул вниз.

Пустынные детские площадки с песочницами, переполненные мусорные баки, бесприютные машины под окнами, высокие деревья…

У самого подъезда стояли два совершенно одинаковых «бимера», темно-вишневый и белый. Саша успел изучить машины жильцов дома и невольно поймал себя на мысли: к кому это, интересно, так рано приехали? Уж не к нему ли?

Неожиданно все дверцы темно-вишневой «БМВ», будто бы по команде, раскрылись, и оттуда вышли четверо мужчин. Черные вязаные шапочки «ночь» и пятнистый камуфляж не оставляли сомнения в их профессиональной принадлежности.

Вскоре открылась дверца белой «БМВ», и вышедший оттуда пассажир двинулся в сторону потрепанного «жигуля»: Солоник отлично помнил, что эта машина стояла тут еще с вечера. Пассажир белой «БМВ» склонился к дверце, по-видимому, что-то спрашивал – спустя несколько секунд, подняв голову, он указал рукой по направлению его окна.

Саша понял все…

Мгновенно оделся, сунул в кобуру под мышкой «глок», спрятал документы.

Будить Алену, не будить?

Она проснулась сама. Казалось, Алена уже не спала, а лишь притворялась спящей.

– Саша, что-то случилось?

– Так, слушай внимательно. – Солоник торопливо накинул легкую куртку. – Сейчас тут будут менты. Позвонят в дверь. Скажут, что с обыском. Ты как можно дольше не открывай. Придумай что-нибудь. Я попробую скрыться.

– Как? – дрожащим от волнения голосом спросила девушка.

Саша молча кивнул в сторону шкафа, за которым была замаскирована дверь в соседнюю квартиру, где хранился его арсенал.

– А если они дверь начнут ломать?

– Говори, что хочешь, кричи, что не веришь им, что это якобы бандиты, только задержи их хотя бы минут на десять! – крикнул Саша и, подойдя к шкафу, принялся отодвигать его в сторону.

Спустя минуту долгая трель дверного звонка прорезала утреннюю тишину квартиры. Так нагло, настойчиво могут звонить лишь сотрудники милиции. Можно было даже не подходить к двери, не смотреть в «глазок», не спрашивать, кто там.

Дождавшись, пока Саша наконец-то отодвинет шкаф, за которым находилась потайная дверь, Алена все-таки подошла и нарочито-сонным голосом спросила:

– Кто там?

– Откройте, – донесся требовательный голос за дверью, – милиция.

– Что вам надо?

– Тут проживает гражданин Максимов Валерий?

– Нет, проживаю только я. – Алена, помня наказ Саши, решила потянуть время.

– У нас есть неопровержимые данные, что гражданин Максимов в настоящее время находится у вас. Немедленно откройте.

– Не знаю я никакого Максимова, – Алена перевела взгляд на Сашу – он уже отпирал спасительную дверь.

– Если вы не откроете, я прикажу дверь выломать. – Интонация, с которой были произнесены эти слова, не оставляла сомнений в том, что прибывшие шутить не намерены.

– А если вы бандиты?

– Мы можем предъявить ордер.

– Его можно подделать.

– Откройте, я при вас наберу номер прокуратуры, и вы убедитесь, что он настоящий! – мент за дверью явно из последних сил сдерживал себя.

Неожиданно Солоник выбежал к Алене на цыпочках и, поцеловав ее в лоб, прошептал:

– Что бы они обо мне ни говорили – не верь им. Я не преступник, я не бандит… Не тот, кем меня будут представлять. Я потом когда-нибудь тебе все объясню. Аленочка, родная! Мы какое-то время не сможем видеться. Не ищи меня, я сам тебя найду!

В дверь вновь принялись стучать кулаками. Алена жестом показала Саше – беги, беги!

Он снова поцеловал ее.

– Аленочка, никому не верь! Я тебе сам потом все объясню… – торопливо шептал он. – И помни – я тебя очень люблю!

Сказал – и бросился в соседнюю квартиру. Алена внутренне приготовилась к самому худшему…

Тем временем удары в дверь становились все сильней. Правда, дверь была бронированной, укрепленной, но кто мог дать гарантии, что менты не вырежут петли газовым резаком или не отопрут ее специальными отмычками?

От них всего можно ожидать…

– Обождите, не ломайте, ладно, я сама вам открою, – Алена уже видела, как дверь в соседнюю квартиру закрылась изнутри, и от этого ей стало немного легче. – Куда это я ключи подевала? Обождите минуточку, никак найти не могу!

Однако собровцам пришлось ждать долго: хозяйка никак не могла найти ключи. А найдя, вновь проявила непонятную подозрительность:

– А если вы не милиционеры, а бандиты?!

– Да мы тебе сейчас ордер на обыск покажем! – взорвались менты. – Сейчас сама в прокуратуру позвонишь и справишься! Открывай, сучка, а то и тебя как пособницу арестуем!

– Сейчас, обождите…

– Немедленно открой! – ревели из-за двери.

Поворот ключа, скрежет снимаемой цепочки, лязганье засовов…

Четверо камуфлированных амбалов, вооруженных короткоствольными автоматами, ворвались в квартиру. Один тотчас же побежал на кухню, другой рванулся проверять ванную и туалет, а остальные двое, оттеснив хозяйку к стене, ринулись в комнаты.

– С-с-сука! – ненавидяще прошептал один, глядя на потайную дверь в стене. – Ушел-таки… Ну, гаде-е-еныш!..

Он рванул дверь, думая сорвать ее сразу же, но она не поддалась. Рванул еще раз, еще…

Дверь вышибли лишь спустя минут пять. Когда камуфлированные ворвались в смежную квартиру, то сразу же заметили открытое настежь окно…

Уже потом, много месяцев спустя, Солоник неоднократно вспоминал этот эпизод. Стараясь припомнить, что же он сделал не так, на чем прокололся, в чем ошибся, где потерял драгоценные секунды… И, вспоминая, всякий раз поражался себе – он действовал так, словно неоднократно репетировал бегство из смежной квартиры.

Когда принялись колотить во входную дверь, Саша, закрывшись изнутри в соседней квартире, настежь растворил окно. В комнату, пузыря занавеску, ворвался холодный воздух. Привстал на подоконник, взглянул вниз… Восьмой этаж, слишком высоко; спускаться без специального приспособления невозможно.

Но рядом рос высокий тополь, который Саша приметил еще раньше, когда только осматривал съемную хату – он и должен был выручить беглеца. Осторожно глянув вниз, Солоник с удовлетворением заметил, что здесь, с торца, оцепления не выставлено. Что же, стоит похвалить себя за предусмотрительность, за столь удачно снятую квартиру – из-за угла со стороны фасада невозможно рассмотреть ее окна.

Да и кому в голову придет, что две квартиры могут сообщаться?!

Встал на подоконник, в последний раз оглядел комнату…

В стенном шкафу две винтовки, две отличные, пристрелянные машинки с оптическими прицелами, уже бывавшие в деле. А на антресолях – «трехлинейка» и коллекция пистолетов. Под кроватью – ствольный гранатомет «ПГ».

Жалко, конечно, ментам поганым оставлять, а потом, как ни крути, вещдоки… Да и Алену невольно подставляет.

Но времени оставалось в обрез. Минута-другая – и менты ворвутся в квартиру к Алене, заметят отодвинутый шкаф, найдут потайную дверь – и все!

Сгруппировавшись, Саша с силой оттолкнулся от подоконника, прыгнул и уцепился за голые ветви спасительного тополя. Исцарапанный, в разорванной одежде стал спускаться по стволу вниз.

Забежал за противоположный дом, поднялся в подъезд, взглянул через стекло в сторону своей двенадцатиэтажки…

Машин было уже не две, а четыре, возле них толпились менты. Даже отсюда, с расстояния сорока-пятидесяти метров было заметно, что они чем-то всерьез обеспокоены.

Да, тут, в этом неприметном типовом доме на Успенской улице прошли самые счастливые дни его жизни. И кто бы еще вчера вечером мог сказать, что они окажутся такими скоротечными?!

– Ну и что, по-вашему, мы должны теперь делать?

Куратор был хмур, неразговорчив и подчеркнуто сух. На встречу, которую Солоник назначил по пейджеру, он прибыл в неважном расположении духа, и новости, поведанные подопечным, конечно же, не придали ему оптимизма.

– Не знаю, – честно ответил Саша. Он смотрел, как по Можайскому шоссе проносятся машины. Все куда-то спешат, торопятся, и никому нет дела до этих двух мужчин, беседующих в потрепанной зеленой «копейке», притулившейся на обочине.

– Вот и я не знаю. Впрочем, этого следовало ожидать…

– Меня все равно будут искать, – заметил Саша. – Может быть, стоит временно уехать в другое место?

– Нет смысла. – Куратор поджал тонкие губы. – Если хотите спрятаться и отсидеться, удобней и безопасней это сделать в Москве.

Назначая куратору экстренную встречу, Солоник больше всего боялся одного: чтобы его не кинули так, как сделали это с Андреем Шаповаловым. Впрочем, судя по первому впечатлению, до этого еще далеко. Хотя…

– А вы не могли бы повлиять на РУОП или МУР? – осторожно осведомился киллер.

– Повлияешь на них!.. Половина милиции на содержании бандитов, а другая половина тем смертельно завидует. Если мы дадим отмашку – этого не трогать, то завтра же с вами все станет ясно, так же и с нами. И тогда все пойдет насмарку. Последствия могут быть куда хуже, чем вы даже предполагаете. А главное – таким образом мы вас деконспирируем, – вздохнул чекист, извлекая из кармана сотовый телефон.

– И что же теперь? – Саша выглядел растерянным.

– Вот я и думаю, что… Обождите.

Вышел из машины, на ходу набирая номер. Было очевидно: в сложившейся нештатной ситуации куратор не имеет права самостоятельно принимать решение. Стало быть, советуется, что делать с заваленным агентом…

Неужели не сегодня-завтра по телевизору вновь объявят о неопознанном трупе, найденном в каком-нибудь укромном уголке Битцевского лесопарка?

Куратор вернулся повеселевший. Уселся за руль, по-хозяйски хлопнул дверцей…

– Вроде бы разобрались. Вы ведь как бы с шадринскими работаете? – спросил он, и по этому незначительному «как бы» Саша понял: для него уготована новая роль.

– Вроде да.

– Вот и хорошо. Выйдете с ними на связь. Объясните ситуацию: после ликвидации Бобона просочилась информация о вашем участии, менты хотели закрыть, удалось сбежать. Пусть они вас и кроют. Вполне естественно, это придаст вам дополнительный авторитет. Ну а мы, чем можем, поможем. Встречаемся завтра в восемь вечера на этом же месте. Получите деньги, ключи от новых квартир и инструкции. Ну, всего хорошего… Александр Македонский.

Солоник так и не мог понять, какую интонацию вложил чекист в последние слова: восхищение или сарказм…

Глава 22

Удивительно, но после утреннего бегства с восьмого этажа дома по Успенской Саша не испытывал ощущения опасности. На следующий день, как и было оговорено, куратор вручил ему ключи от новых квартир, проинструктировал, как следует себя вести в случае очередных нештатных ситуаций и, передав деньги, произнес:

– Пока вы нам не нужны. Отдыхайте. Можете съездить со своей девушкой за границу. – Естественно, вездесущая «контора» не могла не знать о его отношениях с Аленой. – В начале осени вы нам снова понадобитесь.

Саша последовал его совету. Спустя пару недель он и Алена, сидя в бизнес-классе огромного серебристого «Боинга», летевшего на Кипр, обсуждали планы отдыха, даже не вспоминая о недавних неприятностях.

А в сентябре он уже был в Москве. Летнее тепло, беспечность пляжей Лимассола – все это было позади. Чавкающая грязь под ногами, шуршание опавших листьев, хмурое небо над головой…

Праздник кончился – наступили будни.

В конце сентября куратор дал ему наводку на очередного клиента – лидера довольно серьезной столичной группировки. Как и в случае с Бобоном-Ваннером, этот человек враждовал с шадринскими: кандидатура «исполняемого» совпадала как с точки зрения бандитов, так и с точки зрения основного заказчика.

Куратор, протянув подопечному атташе-кейс, произнес привычно:

– Кассеты оперативной видеосъемки, фотографии, адреса, контакты, выписки из уголовных дел. Срок исполнения – до конца октября. Способ, как всегда, на ваше усмотрение. Было бы неплохо, если бы вы взяли с собой кого-нибудь из шадринских. Сами понимаете, почему. Ну, все, желаю успехов…

– Сука, – с ненавистью прошептал Солоник, усаживаясь за руль пятисотого «мерса», очередной своей машины. – И когда же это все кончится?!

Он и сам не мог объяснить – что именно должно кончиться и как, но твердо знал лишь одно: он слишком устал, он чувствует себя вымотанным – так автомобильный двигатель, с виду рабочий, рано или поздно вырабатывает свой ресурс.

И это должно было кончиться: рано или поздно. Memento more – это изречение все чаще и чаще вспоминалось наемному убийце спецслужб.

В серенький день шестого октября 1994 года Петровско-Разумовский рынок жил обычной жизнью. Торгаши, обложенные и обвешанные незамысловатым товаром, высматривали покупателей, а те, бродя стадами между торговыми рядами, останавливались у лотков, приценивались, рассматривали товар. Покупали мало – то ли денег у населения совсем не стало, то ли товар был скверный…

– Давай, Моня, пройдемся, – Солоник обернулся к своему напарнику.

– Давай, – кивнул Моня. – Когда он тут будет?

– Через час.

Солоник отлично помнил совет чекиста взять с собой кого-нибудь из шадринских. На Петровско-Разумовский рынок он отправился с Мониным, авторитетным человеком в их кругу.

Окинув толпу равнодушным взглядом, Солоник двинулся в сторону рядов. Монин последовал за ним.

Впереди – целый час: надо убить время. Они ходили, не глядя ни на сереньких людишек, ни на товары. Солоник сосредоточенно осматривал возможные места отхода: выход, забор, за ним железнодорожная насыпь…

Неожиданно над самым ухом послышалось:

– Ваши документы.

Саша поднял голову – перед ним стояли трое ментов. Ленивые взгляды, равнодушные лица.

– А в чем дело? – стараясь держаться как можно спокойней, спросил он.

– Документы есть?

– Есть…

В кармане китайского пуховика Солоника лежал паспорт на имя Валерия Максимова – тот самый, выправленный в свое время через Шестнадцатый Главупр еще союзного КГБ. Ксива грамотная, хорошая – но лишь до первой проверки по Центральной картотеке. А в другом кармане лежал большой черный пистолет, любимый семнадцатизарядный «глок», который и должен был сегодня поставить точку в жизни клиента.

– Пошли с нами, покажешь, – развязно приказал мусор. – Тут недалеко…

Саша пожал плечами и, не меняя выражения лица, двинулся следом. Монин последовал за ним.

Они прошли в будку милицейского поста. Милиционеры пропустили их вперед, закрыв за собой дверь.

– Давайте, что там у вас в карманах? – спросил старший наряда.

Конечно, можно было сослаться на то, что забыли документы, можно было предложить им денег, можно было как-нибудь договориться…

Но договориться не удалось: нервы у Монина оказались слишком слабыми. Саша с ужасом заметил, как тот полез во внутренний карман.

Мгновение – и резкий, как удар кнута, выстрел сотряс милицейскую будку. Монин стрелял вверх, но от этого Солонику было не легче…

Действовать следовало быстро и решительно. Саша мгновенно выхватил ствол, трижды выстрелил и выскочил наружу.

А вокруг уже собиралась толпа – стрельба, крики. Интересно! Глаза любителей острых ощущений были устремлены на него, но, кроме интереса, в них прочитывался естественный страх.

Впрочем, беглецу было не до них – толпа отрезала путь к припаркованной машине. Прорываться через людскую массу бессмысленно: а вдруг найдется какой-нибудь энтузиаст из народа, бросится под ноги, повалит…

А к павильону уже бежали охранники рынка – трое, нет, четверо, и еще двое сзади. В разных концах базарчика замелькали милицейские фуражки. Какие-то люди с булыжными выражениями глаз уже брали милицейскую будку в кольцо. Монин вновь выстрелил и неожиданно бросился в толпу. Выстрелил и Саша – двое ментов тут же свалились наземь.

Еще выстрел, еще, еще…

Не оборачиваясь, Саша бросился в сторону бетонного забора и, перемахнув через него, помчался к железнодорожной насыпи. За спиной гремели пистолетные хлопки, и киллер, обернувшись, прицельно выстрелил в преследователей.

Он уже бежал по насыпи, из-под подошв летели камешки, ноги заскользили по рельсам, но преследуемый знал: если удастся перемахнуть на ту сторону, он спасен.

Внезапно острая боль обожгла поясницу, и его переломило пополам. Но силы не покидали Солоника. Прижимая ладонью набрякший кровью пуховик, он уже приближался к Ботанической улице.

План был прост: остановить какую-нибудь тачку и, наставив на водителя ствол, приказать отвезти себя куда угодно, лишь бы подальше. И как можно быстрей, пока он еще не истек кровью и не потерял сознание.

Но уже на самом подходе, у коммерческого киоска с какой-то дребеденью, совершенно неожиданно послышался начальственный окрик:

– Стоять!

Саша поднял глаза – перед ним, неумело выставив впереди себя табельные «макаровы», стояли два мента.

Стрелять он уже не мог – ноги подгибались, глаза застилала кровавая пелена. Упав, беглец слышал, как накатывается сзади погоня, как у самого уха прошуршали по жухлой траве чьи-то сапоги, как кто-то невидимый, перевернув его на спину, произнес:

– Жив, кажется…

«Жив, жив, жив, жив», – гулко пульсировала кровь в висках, отдаваясь в каждой клеточке, но он знал: впереди его наверняка не ждет ничего хорошего.

Приподнявшись из последних сил на локте, Солоник обреченно прошептал:

– Добейте меня, менты, дострелите… Ну прошу вас – добейте!

Уже под вечер, когда раненого увезли в больницу и разъехались милицейские машины, когда схлынула жадная до зрелищ толпа и торговцы, не дождавшись окончания рыночного дня, спешно упаковывали товар, покинув свои места, к столбу неподалеку от входа на рынок подошли трое, с одинаковыми короткими стрижками и одним и тем же напряженным выражением лиц – сотрудники милиции.

Остановились, посветили фонариком, присмотрелись. На столбе виднелось несколько следов от пуль. Выпущенные пули легли кучно, наверняка их можно было бы покрыть одной пятикопеечной монетой.

– Ничего не скажешь – Вильгельм Телль, – произнес один из милиционеров, проводя пальцем по щербинкам. – Ворошиловский стрелок.

– Откуда он стрелял? – спросил второй.

Первый кивнул в сторону насыпи.

– Со стороны железной дороги. Навскидку, на бегу.

– Дьявол, а не человек, – заметил третий, словно завороженный глядя на следы выстрелов. – Живой человек так стрелять не может.

В голосе его сквозил суеверный ужас…

Настроение прессы, буквально взвывшей после событий на Петровско-Разумовском рынке, было под стать милицейскому. Чудеса меткости и скорострельности заставляли журналистов строить предположения – порой даже самые невероятные и фантастические.

«По данным МВД, – писал „Коммерсантъ-Дейли“, – еще в местах лишения свободы Солоник сошелся с рядом преступных лидеров. Несмотря на непопулярную среди уголовников статью, по которой он был осужден, бывший спецназовец быстро завоевал авторитет. И на свободе преступные лидеры не оставили Солоника без внимания. Оценив его навыки, в частности, умение метко поражать цель из любого оружия на значительном расстоянии, преступники предложили ему выгодную работу. Таким образом Александр Солоник стал профессиональным наемным убийцей».

Впрочем, самому герою дня теперь было не до этого: тяжело раненный, он мог скончаться в любую минуту…

Глава 23

Городская больница номер двадцать, или как ее еще называют – «двадцатка», знаменита в московском криминальном мире не меньше, чем «Бутырка», «Матросская Тишина», «Лефортово» или Краснопресненская пересылка. Сюда, на верхний, с зарешеченными окнами, забранный стальными дверями этаж со всей столицы свозят раненых бандитов, где их по мере возможности лечат, выхаживают и сдают в СИЗО, а иногда – и братве для последующих похорон.

Именно сюда и был отправлен гражданин, раненный в перестрелке на Петровско-Разумовском рынке, в кармане которого после обыска обнаружили паспорт на имя Валерия Максимова.

Нового пациента везли сюда не совсем обычно. Следом за реанимобилем следовал целый эскорт спецмашин. Видимо, менты боялись, что раненого могут отбить по дороге неизвестные, но, судя по всему, такие могущественные подельники.

В МУРе, РУОПе, прокуратуре из самых опытных и проверенных сотрудников формировались следственные бригады. Оперы ловили напарника – о нем, как и всегда в подобных случаях, вспомнили лишь в самый последний момент. Другие оперы занимались «пробивкой» настоящего имени задержанного: естественно, никто и в мыслях не держал, что Максимов – подлинная фамилия пациента «двадцатки».

Личность была установлена довольно быстро: Главное управление исполнения наказаний на запрос сообщило, что отпечатки пальцев, направленные для идентификации, принадлежат гр. Солонику Александру Сергеевичу, 1960 г. р., бывшему сержанту МВД, бывшему курсанту Горьковской высшей школы милиции, бывшему рабочему объединения «Ритуал», осужденному за изнасилование и дважды бежавшему: один раз прямо из зала суда, вторично – с зоны строгого режима, Ульяновского ИТУ № 8.

Сверхметкая стрельба на рынке наводила на естественные подозрения, и они оправдались. Судя по оперативным сообщениям, человек, подозреваемый в убийствах воров в законе Валерия Длугача (Глобуса), Виктора Никифорова (Калины), авторитетов Владислава Выгорбина (Бобона-Ваннера), Михаила Глодина и многих других, – и есть этот самый Александр Солоник.

Короче говоря, впервые за последние годы в руки милиции попал наемный убийца.

Пахло небывалой сенсацией. Газеты захлебывались в предположениях, строя самые невероятные догадки. Телевидение, оставив в покое инфляцию, очередной парламентский кризис и дежурные высказывания Жириновского, посвящало новому герою дня лучшее эфирное время. Наверняка, если бы кому-то пришло в голову провести рейтинг популярности, киллер прочно занял бы первую позицию, оставив далеко позади Президента, Аллу Пугачеву, Жванецкого и героев «Санта-Барбары», вместе взятых. Московская милиция, внутренне гордясь собой, рапортовала об огромной оперативно-разыскной работе, проделанной для поимки такого опасного убийцы. Народ, естественно, от увиденного и услышанного балдел, но никто – ни газеты, ни телевидение, ни милиция не могли дать определенного ответа: кто же стоял за спиной киллера, кто вложил ему в руки большой черный пистолет, кто научил его с ним обращаться, кто, наконец, давал команды на устранение авторитетов криминального мира?

А виновник всего этого шума с заострившимся лицом, с пересохшими губами лежал под серым одеялом с черными прямоугольниками казенных штемпелей, даже не подозревая, что в его жизни открывается совершенно новая страница…

Саша очнулся лишь через несколько дней, а очнувшись, ужаснулся тому, что ему может грозить. Убийство ментов на рынке – раз, заказные убийства – два (еще в прошлом году куратор сообщал, что он находится в оперативных разработках), старый побег со «строгача» – три, участие в оргпреступной группировке, которое ему наверняка будут шить, – четыре…

И многое-многое другое.

Чувствовал он себя предельно скверно. Врач, посетивший пациента во время обхода, сообщил, что у него ампутирована почка.

– Конечно, это не смертельно, – принялся пояснять завотделением, – только вам от этого не легче.

– Почему? – морщась от боли и все еще непривычного запаха лекарств, спросил Солоник.

– Потому, что вы убили четырех человек: трех милиционеров и охранника рынка, – спокойно бросил доктор, изучая энцефалограмму больного. – А смертной казни в России пока еще никто не отменял.

Впрочем, об этом можно было и не говорить. Свидетели, состав преступления, вещдоки – все это налицо. И вряд ли какой-нибудь сумасшедший возьмется его защищать…

Но Солоник уже знал, что делать, – тянуть время. Прокуратуру, РУОП и прочие ведомства меньше всего интересуют те менты, которых он завалил на рынке. Для них куда важней доказать его причастность к скандальным убийствам, а еще важней – выяснить, кто за ними стоит. Можно попытаться сыграть именно на этом. Сперва согласиться с теми убийствами, которые для ментов очевидны, а затем посмотреть: как отреагирует «контора», что предпримет?

И серенький куратор, и его начальство – люди неглупые. Они наверняка понимают, что запаленного агента куда дешевле вытащить, чем после его показаний запалиться самим…

Если ему, конечно, не уготовили судьбу Андрея Шаповалова.

Спустя несколько дней Саша, улучив минуту, попросил медсестру позвонить Алене.

– Вот телефончик, – он сунул ей в руку лоскут бумаги, – она волнуется за меня… Вы ведь сами женщина, замужем, – Солоник выразительно взглянул на обручальное кольцо, – должны ее и меня понять. Только не пугайте ее. Не говорите про почку. Передайте, что у меня все в порядке, а она уж решит, что и как…

А еще через несколько дней в его палату вошли четверо. Неловко расставили принесенные с собой стулья, расселись возле кровати, со стуком поставили на пол тяжелые «дипломаты» и, косясь на капельницу, установили на специальном штативе видеокамеру.

Один из них – невысокий, кряжистый, с красным лицом и такой же красной шеей – назвался прокурором, для проформы представив остальных: следователя и двух оперативников.

– Лечащий врач дал нам разрешение провести допрос, – прокурор кашлянул в кулак. – Предупреждаем, что допрос записывается на видеопленку… Итак, после задержания у вас обнаружен паспорт на имя Валерия Максимова с вашей фотографией. Нам удалось установить, что вы – Солоник Александр Сергеевич, тысяча девятьсот шестидесятого года рождения, уроженец Кургана, – прокурор зачастил анкетные данные, но Саша не слушал его. Изучая причудливую паутину трещинок на потолке, он пытался собраться с мыслями, разыгрывая дебют предстоящего признания. – Вы это признаете?

Скрывать очевидное было бы как минимум глупо, и Саша ответил коротко:

– Да.

– А теперь – все по порядку, – прокурор кивнул следователю, который уже разложил на тумбочке чистый бланк протокола допроса, – записывайте… Итак: что вы делали шестого октября на Петровско-Разумовском рынке?..

Утренний туман, изморозь, слякотная гадость – таким запомнилось Адвокату второе ноября 1994 года. Огромные лужи, рябые от дождевых капель, низкое серенькое небо, словно подкрашенное люминесцентной лампой, табуны глянцево-блестящих от дождя автомобилей…

Адвокат выглядел уставшим: день, проведенный в суде, давал о себе знать. Российский суд – испытание на прочность не только для подследственного, но и для его защитника. Все время приходится чего-то ждать – пока «вертухай» приведет клиента, следователя, у которого вечно неотложные дела, судью, который постоянно занят, отписок из городского, Верховного судов, прокуратуры и милиции…

На небольшой кухоньке юрконсультации трое коллег пили чай, обсуждая казуистические хитросплетения последнего процесса. Адвокат привычно кивнул, рассеянно взглянул на стол и, усевшись, облегченно откинулся на спинку стула. Только теперь, в шесть вечера, он мог позволить себе немного расслабиться.

Неожиданно в соседней комнате зазвонил телефон, молоденькая секретарша, появившись в дверном проеме на несколько секунд, позвала:

– Это вас…

Проклиная в уме судей, прокуроров, следователей, начальников следственных изоляторов, «вертухаев», а также собственную пунктуальность, из-за которой пришлось вернуться в юрконсультацию лишь под вечер, Адвокат направился в кабинет.

Звонила женщина, судя по голосу, серьезная и энергичная. Говорить о сути вопроса по телефону она отказалась категорически, и защитник, взглянув на часы, предложил ей встретиться сейчас же – благо до юрконсультации ей было меньше получаса езды.

Женщина, назвавшаяся Аленой, выглядела эффектно: по-восточному миндалевидный разрез глаз, волосы цвета воронова крыла, правильные, как у статуи античной богини, черты лица.

Но не это впечатлило Адвоката – точней, не только это. С такими предложениями о защите к нему еще никто не обращался.

– Моего мужа обвиняют в убийстве милиционеров, – с места в карьер начала она в специальной комнате для конфиденциальных бесед, куда привел ее юрист. Взглянув собеседнику в глаза, произнесла верный пароль: – Вас порекомендовали одни хорошие знакомые, которым вы в свое время помогли. Может быть, возьметесь за это дело?

Адвокат выжидательно кашлянул. Дело, судя по всему, выглядело действительно неординарным. Убийство не одного милиционера, а сразу нескольких.

– Мне необходимо ознакомиться с подробностями, – уклончиво ответил он, пытаясь мысленно представить, каковыми они могут быть.

– Встретимся завтра. И не здесь. Вот номер моего мобильного телефона…

Встреча, состоявшаяся на следующий день в баре одной из центральных московских гостиниц, мало что прояснила. Алена крутилась вокруг да около, осторожно начиная издалека. Бросала на собеседника быстрые взгляды, а тот лишь наклонял голову – очень интересно, продолжайте, слушаю вас…

Наконец она решилась:

– Дело в том, что моего мужа обвиняют не только в убийстве этих милиционеров, но и…

– В чем?.. – насторожился Адвокат, понимая, что беседа подошла к кульминации.

– …и некоторых авторитетов… преступного мира. А потому у меня – два условия. Во-первых, никому не говорить, что ведете это дело и где находится ваш подзащитный. Это особенно касается вашей клиентуры…

– Какой именно клиентуры? – спросил Адвокат, пытаясь сообразить, о ком именно идет речь.

– Из братвы, – спокойно закончила девушка. – А во-вторых, вы должны гарантировать безопасность моего мужа в следственном изоляторе. О гонораре и технических моментах поговорим особо. Согласны?

Предложение выглядело неожиданным, чтобы дать на него быстрый и однозначный ответ. А потому, закурив, собираясь с мыслями, защитник ответил:

– Мне надо подумать. Ну хотя бы дня четыре…

– Только один день, – внесла поправку собеседница. – У нас слишком мало времени. Хотите, я найму для вас вооруженную охрану?

– Не надо, – твердо отказался Адвокат.

– Но завтра вы дадите мне окончательный ответ. Кроме того, вы должны будете подыскать еще одного адвоката – на ваше усмотрение. И последнее… Вы сами понимаете, что дело рискованное. Поэтому перед тем, как ответить, хорошенько взвесьте «за» и «против». Итак, до завтра?!

Дождь лил как из ведра – ритмично работающие «дворники» не справлялись со стекавшими по лобовому стеклу водяными потоками, и машины, стоявшие на перекрестке, выглядели размытыми, точно нереальные.

Сидя за рулем своего «бимера», Адвокат терпеливо ждал, пока рассосется автомобильная пробка: в последнее время пробки стали в Москве настоящим бедствием.

Да, он согласился взяться за защиту этого человека – хотя дела его, судя по всему, совершенно безнадежны. И он понимал, на какой риск идет…

Наверное, сыграл тот самый здоровый профессиональный цинизм, который и помогал ему защищать самых, казалось бы, безнадежных клиентов. В конце концов, кем бы этот Солоник ни был – киллером, бандитом, убийцей, он имеет право на защиту.

Так почему бы не в его лице?

За эти несколько дней ему уже удалось сделать немало: поговорить со следователем, прокурором, ознакомиться с делом, просмотреть акты экспертиз, мобилизовать старые связи…

Прокурорские работники, следаки, оперы, едва узнав, кого именно будет защищать Адвокат, косились на него, как на зачумленного.

– Ваш подзащитный имеет два побега, и уже только за это ему полагается высшая мера! – убеждал один начальник.

– Это самый опасный преступник, какого только знала Россия за последние десятилетия! – стращал другой.

– Ему нечего терять, он вполне может захватить вас в заложники во время первой же беседы! – откровенно пугал третий.

Неожиданно вспомнилось уже полузабытое: подмосковный ресторан, вор в законе Тенгиз, недавно вышедший на свободу, его приятель Гурам, откровенная застольная беседа…

«За всем этим наверняка кто-то стоит, – размышлял Адвокат. – Те, кто отстрелы заказывает, как бы убивают двух зайцев: физически ликвидируют неугодных и стравливают друзей покойных авторитетов…»

«Тут журналисты о какой-то тайной организации писали, то ли „Белая стрела“, то ли еще что-то, – вспомнил он. – Государственный беспредел против уголовного…»

«Говорят еще, будто бы на Москве такой киллер есть – Александр Македонский его „погоняло“. В памяти всплыла и такая информация: „Стрелок от бога или от дьявола; ни менты его накрыть не могут, ни пацаны… Круче любого Джеймса Бонда“…»

– Вот уж никогда бы не подумал, – прошептал Адвокат в ожидании, когда же на перекрестке загорится зеленый.

Наконец стоявшая впереди машина тронулась – отжав сцепление, водитель включил передачу, и «БМВ», урча мотором, плавно покатила по мокрому асфальту.

– Что ж, в добрый путь, – напутствовал самого себя Адвокат, видимо, желая приободриться.

Он знал: главные события впереди…

Глава 24

В Москве целых пять следственных изоляторов. Для огромного мегаполиса, ставшего одним из мировых рассадников преступности, очень мало.

У каждого СИЗО свои легенды, свой фольклор, законы и традиции, у каждого – своя специфика, репутация и хозяева.

«Бутырка» числится за ментами, «Лефортово» – за «конторой», а «Матросская Тишина» находится как бы в совместном ведении. Внешние корпуса – в компетенции МВД, а внутренний, девятый, корпус до начала девяностых принадлежал КГБ. Потому и назывался этот корпус специальным – со своим режимом, с собственной охраной и порядками. Правда, после событий августа 1991 года милиция с удовольствием отобрала у старших братьев-чекистов незаменимое в ее деятельности здание, но порядки остались прежними: недавняя принадлежность к «конторе» давала о себе знать.

Ожидать суда и приговора тут куда более престижно и приятно (если так вообще можно говорить о тюрьме), чем во внешних, обычных корпусах, а тем более в «Бутырке». Тут нет огромных «хат», рассчитанных на тридцать человек, в которые загонялось по сотне; не было беспредела администрации. В камеру, рассчитанную на четыре человека, никогда не сажали пятого, как бы ни были переполнены остальные корпуса.

Именно сюда, на шестой этаж спецкорпуса, в камеру номер 938 и поместили Александра Солоника.

Камера оказалась довольно большой, четырехместной, но к Солонику по понятным причинам никого не подселяли – слишком уж ценным выглядел в глазах прокуратуры этот узник. Более того – следствие пошло на уступки: разрешило поставить туда холодильник и телевизор, разрешило пользоваться электрокипятильником, разрешило даже соорудить в камере нечто вроде конторки.

Здоровье шло на поправку – раненный во время ареста киллер уже не испытывал тошноты, приступов головной боли и ломоты в пояснице: сильный, тренированный организм брал свое.

Саша понял: теперь можно немного расслабиться. Все, что от него теперь зависит, он сделает. Интуиция не подводила: на воле о нем помнят, и уж там наверняка сделают все возможное, чтобы его спасти.

Его главный капитал – страх, который он умеет внушать.

Не для того делали из него жупел, чтобы вот так, за здорово живешь, отдать на раздербан мусорам.

Допросы шли каждый день: перед прокуратурой открылась радужная перспектива раскрытия стопроцентных «висяков». И подследственный давал показания, может быть, даже подробней, чем следовало, – чтобы потянуть время.

Его возили на следственный эксперимент к кооперативным гаражам на Волоколамское шоссе – к месту расстрела Бобона. Оперы предусмотрительно прихватили каски и бронежилеты как для себя, так и для клиента – на случай нападения «быков» покойного Выгорбина. Саша охотно показывал, где он стоял, откуда стрелял, с какой стороны и в какой момент появилась машина, сколько приблизительно патронов было выпущено в «Форд» Ваннера… Правда, никого из подельников, шадринских, так и не сдал. Впрочем, следствие не особенно упорствовало: в глазах прокуратуры он был куда опасней и значимей, чем какие-то «быки» – исполнители…

Он уже сознался в убийствах Длугача, тюменских авторитетов и расстреле Калины. Часами рассказывал следователям об оружии, из которого ликвидировал авторитетов, и глаза его в этот момент блестели так странно, что даже опытные следаки отшатывались. Его вынуждали взять на себя Квантришвили и Бешеного, но Солоник был непоколебим, отказываясь от чужого «исполнения».

Естественно, вставал вопрос о заказчиках…

Саша и тут продумал линию защиты: я эдакий вольный стрелок, свободный художник, я выполнял заказы, а от кого, мне неведомо, потому что информацию о жертвах и деньги мне передавал посредник. Как найти его, не знаю: обычно он сам меня находил… И вообще: давайте я лучше вам об очевидном поведаю, о том, как ликвидировал вора в законе Длугача по прозвищу Глобус…

Следаки качали головами, естественно, не веря ни в «свободного художника», ни в посредника. Слишком уж примитивно все это выглядело, слишком топорно.

Но Солоник и не настаивал: не хотите верить – не верьте.

Куда больше беспокоило его другое: тут, в «Матросской Тишине», его запросто могли ликвидировать друзья тех, кого он в свое время отправил на тот свет. Саша отлично помнил поговорку, услышанную им в ИТУ под Пермью и в ульяновской «восьмерке»: на воле – закон ментовской, на зоне – воровской. Помнил – и находил ее совершенно справедливой: в местах лишения свободы масть держат авторитетные зэки, поднаторевшие в «командировках» воровские паханы. Уж если они что-то решат, вряд ли кто-нибудь помешает им в исполнении.

Так что тут, в камере № 938, ему надо было опасаться не ментов с прокуратурой – он и так был в их руках.

Опасаться следовало настоящих, подлинных хозяев тюрьмы.

С такими мыслями он шел на свидание с Адвокатом – первое за время заключения…

Адвокат нервничал – подобное случалось с ним редко. Информация, собранная им о новом клиенте, была настолько противоречива, что не позволяла составить единую картину: кто этот человек, чьи заказы исполнял, кем, в конце концов, подготовлен.

В том, что подследственный Солоник А.С. наверняка прошел курс специальной подготовки, Адвокат не сомневался. Фантастически меткая стрельба, умение не угодить в ловушки, расставленные милицией, особая, ни с чем не сравнимая дерзость…

Было очевидно: профессионала такого класса могло подготовить только государство. И не в люберецких подвалах накачивал он мускулы, не в подмосковных лесах учился метко стрелять, не в театральной студии при Дворце пионеров осваивал курсы театрального грима!

Стало быть, у него были хозяева, и от них можно ожидать чего угодно. В том числе и ему, Адвокату…

Вежливо кивнув «вертухаю», защитник прошел в указанный кабинет. На удивление чистые стены, небольшое окно в тюремный дворик, забранное двойной решеткой, столик с двумя кнопками: одна – для вызова конвоира, другая – чтобы поднять тревогу…

Ничего нового: почти как в любых следственных изоляторах. За свою карьеру Адвокат провел в подобных кабинетах сотни часов.

В тот день он решил поступить так: тут, в «Матросской Тишине», включая Солоника, сидели три новых клиента, и он заказал охране всех троих.

Первый, судя по всему, был обычным уголовником, и ничего непредвиденного от него ждать не приходилось. Адвокат приязненно улыбнулся «вертухаю», и уже спустя минут десять деловито беседовал с типом, один лишь вид которого наверняка бы довел до инфаркта любого, кому пришлось бы встретиться с ним в темном подъезде: налитый злобой единственный глаз, причудливые татуировки, выдающаяся вперед нижняя челюсть, напоминающая выдвижной ящик письменного стола…

Второй клиент выглядел еще более устрашающе: покатые плечи профессионального спортсмена-силовика, комья перекатывающихся под курткой мускулов, красные кулаки со сбитыми костяшками, агрессивный взгляд и по-блатному «мурчащие» интонации речи, в которой специфических рэкетирских терминов было куда больше, чем обычных слов…

Когда увели второго и он заказал третьего, Адвокат, закурив, подумал: третий – серийный убийца и потенциальный террорист должен впечатлять куда больше, чем эти двое, вместе взятые. А вдруг в прокуратуре правы: киллеру нечего терять, и он запросто захватит его в заложники?!

Менты вряд ли захотят подставляться: кого-кого, а защитника, причиняющего им столько неприятностей, они с радостью отдадут на раздербан!

Дверь приоткрылась, и первый «рекс», стоявший в кабинете, кивнул второму, невидимому, ведшему подследственного по коридору:

– Веди!

Второй протянул в открытую дверь руку и сделал какое-то незаметное движение, будто бы поправляя вывихнутое плечо. Наметанный взгляд защитника сразу определил: запястье конвоируемого пристегнуто к запястью «вертухая» наручниками – стало быть, даже тут, в бывшем спецкорпусе КГБ, этот человек находится на специальном, только для него введенном режиме.

Человек, который нагнал на ментов и прокурорских работников такого страху, выглядел весьма обычно, чтобы не сказать заурядно. Небольшого роста, с русыми, аккуратно причесанными волосами, с подстриженной короткой бородкой… И одет был для СИЗО идеально: спортивный костюм и кроссовки.

Адвокат профессионально быстро взглянул на руки клиента: на них не было ни вытатуированных перстней-спецсимволов, ни загадочных аббревиатур.

Вошедший, перехватив этот взгляд, понятливо улыбался – может быть, чуточку снисходительней, чем требовала ситуация.

Его усадили за стол – неприятно звякнули «цацки», и Адвокат вопросительно взглянул на конвоиров:

– А наручники давайте снимем.

– Не положено, – последовал ответ. – У нас приказ.

Пристегнув узника к столу второй половинкой браслетов, «рексы» удалились, и Адвокат остался наедине с Солоником – в первый раз.

Минуты две они молчали. Несомненно, первым начать беседу должен был Адвокат, но он никак не мог подобрать нужных слов, несмотря на то что не единожды репетировал в голове возможное начало этого разговора.

Солоник же смотрел на него изучающе: и кто же ты такой, и чем ты можешь мне помочь?!

Наконец Адвокат достал из кармана автомобильный брелок, положив его на стол, заметил на лице подследственного улыбку: брелок этот был Аленин, и Солоник не мог не узнать его.

– Как она? Наверное, на полной скорости гоняет? – спросил Саша, и глаза его немного сузились, как у человека, который силился представить нечто далекое и одновременно приятное.

Вместо ответа Адвокат представился.

– Я ждал вас завтра, – ответил подследственный, продолжая рассматривать брелок.

– А я вот сегодня пришел… Если ты, конечно, не против. – Удивительно, но Адвокат никак не мог поймать нужную интонацию: подобное с ним случалось впервые.

Правда, он сразу обратился к нему на «ты», и это не было фамильярностью. Такое обращение, как правило, располагает к доверительности, а кому еще довериться узнику СИЗО в ожидании суда, как не защитнику?!

– Значит, будем встречаться каждый день. – Судя по интонациям, Солоник не спрашивал, а констатировал. Он уже все решил для себя, и решил, судя по всему, окончательно и бесповоротно.

– Можно, только тяжело. Ты ведь не единственный мой клиент.

– Сможешь восстановиться. Сауна, массаж, спортзал, бассейн. По вечерам будешь прилично расслабляться. О тебе позаботятся.

Защитник не стал спрашивать, кто будет заботиться о нем, и, устало взглянув на подследственного, поинтересовался:

– А ты с кем сидишь?

– Один. Не думаю, что ко мне кого-нибудь подселят. Тихо, хорошо, никакой суеты. Есть возможность задуматься о жизни. На воле все по-другому: круговерть, спешка… Наверное, только в тюрьме можно стать настоящим философом.

Они говорили часа два. Адвокат спрашивал, Солоник отвечал – спокойно и рассудительно.

Да, дело вырисовывалось безнадежное: слишком много улик, слишком много трупов на этом клиенте, и в убийствах этих он уже признался. Адвокат моделировал ситуации, прикидывая возможную стратегию защиты, но ничего путного придумать не мог.

– Вас наверняка спрашивают, кто является заказчиком? – осторожно поинтересовался защитник, понимая, что этот вопрос, безусловно, ключевой и занимает не только его.

Казалось, Солоник только и ждал его.

– Я ни с кем не работал. Я – сам от себя. Понимаю, – он медленно поднял взгляд на серый потолок, и по этому взгляду Адвокат понял, что эта беседа наверняка прослушивается и записывается, – что меня могут убрать. Слишком многим я поперек горла, слишком много охотников за моей головой. Мне есть кого опасаться. Но просто так я им не дамся…

…Из «Матросской Тишины» Адвокат вышел в твердом убеждении, что за ним уже следят. Сел в машину, закурил, осторожно посмотрел в зеркальце заднего вида: вроде бы ничего подозрительного.

Отъехал на несколько метров, остановился и, не глуша двигатель, осмотрелся вновь…

Его черный «бимер» медленно ехал по улице Матросская Тишина, и Адвокат, воскрешая в памяти недавний монолог клиента, размышлял, размышлял…

Да, несомненно: за ним стоят очень серьезные люди – те самые, которые подготовили его и вложили в его руки винтовку с оптическим прицелом, которые и вылепили из него страшного монстра, способного внушать страх.

И уж наверняка, если этот монстр выйдет из-под контроля, люди эти окажутся в самом незавидном положении.

А это значит, что они так или иначе помогут ему и тут, за решеткой.

Зачем же тогда понадобился он, защитник?!

Впрочем, размышлять не приходилось. Адвокат – профессионал, а профессионализм прежде всего предполагает честность. Он подписался под это дело и даже обещал посодействовать в обеспечении личной безопасности клиента – стало быть, должен отрабатывать обещания.

Чего бы ему это ни стоило…

Спустя несколько часов черная «БМВ» остановилась на паркинге у головного офиса известного в столице коммерческого банка: с его руководством Адвокату предстояло решить кое-какие проблемы одного не слишком законопослушного клиента.

В холле визитер с интересом наблюдал, как люди из службы безопасности осматривают его документы, как по его телу проводят металлоискателем, как просвечивают вещи в камере с рентгеновским облучением.

Что поделать: реалии современной жизни вынуждают вкладывать деньги в столь дорогостоящие меры предосторожности – рано или поздно они окупятся…

Разговор с управляющим банком был короток и энергичен: на решение проблемы времени ушло куда меньше, чем на контроль безопасности.

В самом конце беседы в кабинет управляющего вошел неприметный тип, судя по всему, начальник службы безопасности. Наклонившись к уху босса, прошептал несколько фраз и вышел.

Управляющий буквально окаменел.

– Извините, но у меня для вас не слишком приятная новость, – сообщил он, пожимая на прощание руку. – Вашу машину ведут.

– То есть?

– Наша охрана зафиксировала… Как бы это поточней выразиться… спецтехнику слежения и прослушивания в одном из автомобилей, находящихся рядом с нашим офисом. Начальник службы безопасности по старой дружбе позвонил куда надо. Там успокоили: мы, оказывается, ни при чем. Цель у них другая, и был назван номер вашей «БМВ». Могу сообщить вам номер автомобиля преследователей: бежевая «шестерка», которая…

– Спасибо, не надо сообщать номер, – в смятении поблагодарил управляющего Адвокат.

Что и говорить: самые худшие предположения оправдывались, и оправдывались слишком быстро.

Кто же его ведет – наемники криминалитета? Спецслужбы? Да и какая в принципе разница: государственный бандитизм или частный?

Усевшись в машину, владелец «БМВ» осмотрелся по сторонам, и точно: в нескольких десятках метров стояла бежевая «шестерка», безусловно, та самая… В салоне сидели двое мужичков самой заурядной внешности. Внешне не обращая внимания на «БМВ», о чем-то спорили.

Спустя минуту Адвокат уже выруливал с паркинга. Скосив глаза в сторону зеркальца заднего обзора, он заметил, что бежевая «шестерка» с двумя неприметными мужичками в салоне по-прежнему движется следом…

Глава 25

Первого марта 1995 года, в среду, в Москве произошло, пожалуй, самое громкое заказное убийство за последние годы: в подъезде своего дома на улице Новокузнецкой был застрелен популярный телеведущий Владислав Листьев.

На следующий день ОРТ многократно показывало портрет погибшего с лаконичной подписью: «Влад Листьев убит». На какое-то время народ забыл и войну в Чечне, где ежедневно также гибли люди, и невыплаченные зарплаты, и полуголодное существование: люди часами простаивали у Останкинского телецентра, чтобы проститься с популярным ведущим, ставшим при жизни для многих едва ли не членом семьи.

В том, что убийство совершено из-за денег и оно, очевидно, заказное, сомневаться не приходилось. Но, в отличие от остальных похожих убийств, выстрелы в подъезде на Новокузнецкой имели серьезный политический резонанс.

4 марта, через три дня после смерти Листьева, респектабельные «Известия» вопрошали:

МЫ ХОТИМ ЗНАТЬ:

Чем занимается московская милиция?

Наша справка: в столице России насчитывается более ста тысяч милиционеров. Для сравнения: в столице Великобритании полицейских около 28 тысяч.

Кто из чиновников ответит за смерть Листьева?

До сих пор не найдены убийцы вице-премьера Виктора Поляничко, певца Игоря Талькова, священника Александра Меня, журналиста Димы Холодова…

Почему следствие всегда ведется закрыто?

В федеральном бюджете на 1994 год на правоохранительную деятельность и органы безопасности было выделено 12 734 231 млн. рублей. Из них МВД РФ – 7 870 717 млн. рублей. Это деньги налогоплательщиков, которые хотят знать, куда они тратятся.

Почему бандитов все больше, а нас все меньше?

Сегодня в России насчитывается 160 воров в законе, 5 тысяч авторитетов. В прошлом году удалось выявить 23 200 преступных групп. Зарегистрировано 16 800 преступлений с применением огнестрельного оружия.

После заданных вопросов могли последовать очевидные выводы, и выводы эти накануне предвыборной кампании президента могли круто изменить ситуацию в стране. Короче говоря, киллерские отстрелы неожиданно приобрели политическую окраску.

Знали об этом и в Кремле, и на Лубянке, и на Варварке. И, естественно, это прекрасно осознавали и в иных местах: в небольшом старинном особняке с тонированными окнами и в роскошном коттедже на Рублевском шоссе…

Озорные лучи апрельского солнца, проскользнув в щель между тяжелыми шторами, тоненькой полоской разрезали кабинет на две половинки. Пожилому мужчине начальственного экстерьера это, видимо, не понравилось. Грузно поднявшись из-за стола, он поплотней зашторил окно.

Чем сильней освещение, чем безжалостней, тем объемней становится суть предмета – это не оставляет возможностей для разночтений. Кто-кто, а хозяин кабинета прекрасно разбирался в том, что может дать игра полутонов и двусмысленных интерпретаций. И не только, конечно же, в отношении предметов реальных, видимых и осязаемых…

Координатор – а это был именно он, бывший генерал могущественных спецслужб, а ныне преуспевающий хозяин охранной лубянской фирмы – снова уселся за стол и, включив настольную лампу, поочередно взглянул на своего заместителя, похожего на сытого кота, и того самого куратора, который вел Солоника.

– Газеты взвыли, – не без удовольствия начал заместитель. – Пишут, конечно же, полную ахинею. Оказывается, он выполнял приказы лидеров преступных кланов, а сам якобы стоял во главе «бригады». Его даже называют несомненным лидером шадринских.

Едва заметная улыбка легла на лицо Координатора.

– Это хорошо… Что еще?

Котообразный развернул папочку, зашелестел газетными вырезками.

– Киллер № 1, убийца столетия… В Москве Солоник стал настоящим пугалом для лидеров криминалитета и бандитов – его специально готовили для отстрела уголовных авторитетов, – зачитал он концовку одной из многочисленных статей. – Впрочем, народ до сих пор взбудоражен убийством Листьева.

– Жаль, что нельзя на него повесить, – улыбка Координатора была искренней, хотя и хищной, – Александр Македонский… «Крошка Цахес», рыцарь без страха и упрека, безжалостный и беспощадный киллер мафии… Что он говорит на допросах?

– Спокоен, вежлив, с удовольствием пугает следователей чисто профессиональными подробностями, – доложил бывший сыскарь МУРа. – Часами читает им лекции о превосходстве одного ствола над другим. За Адвокатом мы установили слежку. Вроде бы ничего подозрительного.

– Заказчики? – коротко поинтересовался Координатор.

– Молчит, естественно. В его положении было бы странным распространяться о таких частностях.

– Значит, на нас надеется.

– А больше ему и не на что надеяться, – заместитель осторожно пододвинул к себе стоявшую на столе пепельницу и закурил. – А вообще, мне кажется, что мы от него зависим в той же степени, что и он от нас.

– Я уже об этом думал, – поморщился хозяин кабинета, и улыбка слетела с его лица. Рельефные морщины лба, тяжелый подбородок, вздутые крылья носа – все это теперь выражало угрюмость и задумчивость. – Еще несколько месяцев посидит, поймет, что его кинули, и укажет на тех, кто направлял и давал заказы.

– Но ведь ему почти ни о чем не известно! – возразил бывший муровец. – Ни о «С-4», ни о нашей фирме, ни о том, чем она на самом деле является… Если он будет говорить о неком целенаправленном отстреле лидеров оргпреступности, его просто сочтут за сумасшедшего.

Координатор встал и, вонзив в заместителя тяжелый взгляд, процедил:

– А побег с зоны? А Центр подготовки под Алма-Атой? А деньги? А оперативные документы и видеозаписи? Да и вообще сама идея теперь, во времена тотальной криминализации общества, может показаться весьма перспективной. Если бы мы имели дело с простым, обычным исполнителем, можно было бы плюнуть, растереть и забыть. Но ведь он, сукин сын, так знаменит, как никакой киноактер или эстрадный певец. Ему поверят… Во всяком случае, могут поверить. И что прикажете делать?

Вопрос повис в воздухе.

Впрочем, и Координатор, и его зам, и доселе молчавший тип с Лубянки прекрасно понимали, что есть как минимум три пути.

Первый – ликвидировать Солоника в тюрьме. Острый сердечный приступ, заражение крови, неудачно проведенная повторная операция…

Второй – отдать его на растерзание злопамятным блатным, которые наверняка завалят бывшего мента и «исполнителя» множества уважаемых людей.

А третий путь…

Можно попытаться вытащить киллера, превратившегося в разящий наконечник «С-4», из следственного изолятора.

– Судьба агента – лишь незначительная деталь, от которой зависит успех или провал операции, – заметил заместитель, вопросительно взглянув на босса: как тебе такое решение?

Тот промолчал.

– Ну а вы что скажете? – обернулся Координатор к куратору, чекисту с Лубянки.

– Мне кажется, им не стоит жертвовать. По крайней мере – пока. Слишком громкое у него имя, слишком много вложено в то, чтобы это имя ему создать. Равноценной замены в ближайшее время не предвидится. Да и времена, как вы, товарищ генерал, понимаете, меняются. Я уже моделировал ситуацию с побегом, и вот что получается: в случае успеха это добавит ему загадочности и авторитета, а кроме того, создаст ореол стопроцентной неуязвимости.

– Возможно. – По интонации голоса Координатора нельзя было предположить, согласен он с такой постановкой или нет. – А вы не думали о том, что будет, если он попытается выйти из-под контроля?

– Надо будет с ним встретиться и переговорить, – заместитель с силой потушил окурок в пепельнице. – Вариант вполне реальный. Он чувствует, что распространяет флюиды страха, сознает собственную силу. Необходима профилактическая беседа: намекнуть, обнадежить… А заодно поставить на место, чтобы…

Он не успел договорить – Координатор, обернувшись к куратору, перебил зама:

– Завтра же отправляйтесь в «Матросскую Тишину». Поговорите, прозондируйте настроение. Думаю, что сможем устроить вам конфиденциальную встречу, без прослушки и прочего. А вы, – он обернулся к заместителю, – сегодня же переговорите с нашими ребятами… Есть у нас один бывший офицер «Альфы», специалист по освобождению заложников из тюрем. Потом доложите…

На том совещание закончилось, и присутствовавшие, попрощавшись, гуськом двинулись к двери. Координатор подошел к окну и раздвинул шторы – резкий солнечный свет залил кабинет.

– Скоро в Москве предстоит большой передел, – кивнул хозяин, – да и не только в Москве… Знаете, какова утечка капиталов из России за границу и кто именно перекачивает деньги? Ладно, – улыбнулся он жестко, – об этом мы в следующий раз поговорим.

Заместитель руководителя лубянской фирмы был по – своему прав: судьба агента – действительно незначительная деталь, от которой зависит успех или провал операции. Но с оговоркой: смотря что это за агент…

Саша уже ложился спать, когда в коридоре, рядом с его дверью, послышались чьи-то шаги.

Привычный лязг ключей, скрежет отворяемого замка – на пороге застыла фигура коридорного.

– Подследственный – на выход без вещей.

Солоник недоуменно уставился на вошедшего: для беседы с Адвокатом – слишком поздно, время неурочное…

Допрос?

На ночные допросы его редко выдергивали…

Ставший уже привычным коридор, мерцающие мониторы, шаги, гулко разносящиеся по всему этажу, переходы, стук открываемых переборок…

Спустя минут десять Солоник сидел в каком-то совершенно незнакомом кабинете, ожидая человека, выдернувшего его с «хаты».

И этот человек появился. Это был его чекистский куратор.

Достал из-под стола небольшой черный чемоданчик, раскрыл его – внутри оказалась какая-то мудреная аппаратура. Быстро настроил, поставил на середине стола: подследственный, как обычно прикованный к ножке стола половинкой наручников, следил за этими приготовлениями с естественным недоумением.

– Так называемый генератор «белого шума», – прокомментировал чекист. – При его работе прослушать, а тем более записать разговор обычными средствами практически невозможно. – Улыбнулся, закурил и, глубоко затянувшись, произнес фразу, которую собеседник уже ждал: – Ну а теперь давайте поговорим о вас и о вашем будущем…

Разговор был недолгим, но содержательным. Спустя полчаса Солоник, глядя в спину «вертухая», поднимался на свой шестой этаж, к камере № 938. Коридорный, привычно прошмонав подследственного, поразился, заметив на его лице блуждающую улыбку: прежде этот человек еще никогда не улыбался столь загадочно.

«Вертухай» даже было подумал, что важный чин из прокурорского надзора, на допрос к которому водили обитателя спецкорпуса, дал Солонику чего-то наркотического, но тут же отбросил эту мысль: слишком уж ясным и спокойным был взгляд узника – так может выглядеть лишь человек, совершенно уверенный в своем будущем…

Будущее Солоника тем не менее рисовалось многим весьма мрачным и безысходным – и прежде всего следователям, которые вели его дело.

О том, что ему практически вынесли смертный приговор, киллер узнал из телевизионного выпуска новостей. Ведущая программы бодро пропела, что сидящий в «Матросской Тишине» наемный убийца сознался в ликвидации ряда авторитетов преступного мира.

Следствие сознательно сдавало его со всеми потрохами миру криминала – теперь каждую минуту можно было ждать исполнителей. И он уже был готов к такому обороту: рано или поздно исполнитель сам становится жертвой.

Из глубин памяти выплыло полузабытое: зеленая «копейка» куратора, пустырь, свора собак, гонящая жертву по открытому заснеженному пространству…

Что ж, он готов ко всему. А последний разговор с куратором лишь добавит его готовности.

Через день после сообщения по телевизору его выдернули к оперативнику корпуса. Несколько ни к чему не обязывающих вопросов, заполнение каких-то бумажек…

– Смотрел позавчера телевизор? – поинтересовался опер.

– Ну, смотрел, – спокойно ответил Солоник.

– И что скажешь?

– Да ничего.

– А ты понимаешь, чем тебе это грозит?

– Вы что, вызвали меня для того, чтобы об этом сообщить?

– Ну зачем же так… Чтобы предложить тебе помощь.

– Насколько я понял, вы должны прежде всего обеспечить мою безопасность, – заметил подследственный.

– Естественно, – пряча змеиную улыбку, согласился мент. – Но одно дело безопасность формальная, а другое – настоящая. Вы ведь сами понимаете, кто здесь истинный хозяин…

Несомненно, оперативник осторожно «пробивал» его с подачи блатных. Ни для кого не секрет, что большая часть тюремной администрации кормится из «общака», и потому вопросы о «безопасности» не могут не настораживать.

– От судьбы не уйдешь, – вздохнул Саша. – Ладно, что там еще?..

Вернувшись в камеру, Солоник немного погрустнел. Он знал: их, посланцев «истинных хозяев», можно ожидать со дня на день, с минуты на минуту.

Впрочем, он знал и другое: любой минус при грамотном подходе к вопросу можно поменять на плюс – так негатив при печати фотоснимков становится позитивом. И уж если о нем пишут газеты, если его показывают по телевизору…

Кто сказал, что это минус?

Кто сказал, что за этим последует приговор?

Они зашли на «хату» после того, как в камере погас яркий желтый свет и объявили отбой. Их было двое: огромные шкафы с явно уголовными лицами. Типичные бывшие спортсмены, а ныне рэкетсмены, обслуживающие своей интеллектуальной отмороженностью элиту криминалитета.

Драться глупо и бессмысленно: пустая потеря сил. Кричать – тем более: неспроста ведь дверь оказалась незапертой…

– Ну, давай, собирайся, – процедил один из атлетов, – на стрелку тебя зовут…

Обитатель камеры подчеркнуто неторопливо поднялся, натянул кроссовки, отхлебнул давно остывшего чая. Главное – не суетиться, держать себя с достоинством. Пусть «шестерки» видят это; другого сейчас вроде бы и не дано…

В ярко освещенном, пустынном коридоре ни одного «рекса». Что ж, все правильно, на воле закон ментовской, «за решками, за заборами» – воровской. А ночью тюрьма принадлежит блатным; даже бывший спецкорпус некогда всесильного КГБ.

Миновали коридор, спустились на один этаж, прошли его почти весь до конца и остановились перед металлической дверью «хаты». Один из атлетов, осторожно обогнув Сашу, приоткрыл дверь:

– Проходи.

Солоник шагнул вовнутрь. В тусклом свете он различил фигуры двух человек – молодого, с перебитым носом и сонным выражением лица, и второго – постарше, с залысинами и набрякшими мешками под маленькими, глубоко посаженными глазками.

– Проходи, братан, – кивнул обладатель перебитого носа, – проходи, присаживайся…

Гадать не приходилось: это были воры в законе – те самые «истинные хозяева» тюрьмы, о которых и намекал ему режимный опер.

Саша послушно опустился на шконку.

– Ну, как тебе тут? – продолжал молодой, сонно глядя на вошедшего.

– Нормально, – обтекаемо ответил Солоник.

– Может, жалобы есть? Может быть, не устраивает что? Ты не менжуйся, говори, у нас тут не ГУИН и не прокуратура.

– Да нет, нормально все.

– Может, претензии к кому имеешь?

– Не имею.

– Зато к тебе имеют, – неожиданно вступил в разговор его напарник, и огромные мешки под его глазами, казалось, набухли еще больше. – Параша о тебе по Москве давно уже пошла. И пишут, и говорят о тебе много всякого. Да и ты вроде мусорам во всем признался. Правильно я говорю или что путаю?

Солоник кивнул.

– Правильно.

– Вот видишь, – голос возрастного законника звучал глухо и даже печально. – Значит, крови на тебе много. Людей зазря валил, и каких людей…

– По беспределу, получается, валил, – вставил молодой обитатель «хаты». – И мусора тебя на пленочку снимали, и сам ты признание подписал, груз на себя взвалил…

– А ты что, сам эту пленку видел? – удивился Саша.

– Видел, не видел… Это, брат, не твоя забота. Тут мы вопросы задаем.

– А если навесили на меня? А если прессанули? – это был пробный шар: как среагируете?

– Ну, допустим, после прессовки протокол подписал. Но ведь не в голову тебя ранило, чтобы столько на себя брать!

– От ментов, что я на рынке завалил, мне все одно не отвертеться. Свидетели, вещдоки, экспертиза. А это – конкретная «вышка». И тянуть с ней не стали бы. А так, если других на себя навесить, можно было бы пару лет протянуть. А там, гляди, смертную казнь отменят, что-нибудь да получится…

Законник с перебитым носом выразительно взглянул на соседа по «хате».

– Смотри-ка, как складно выходит… Хитро, а?

Тот согласно кивнул.

– Хитро, хитро… Пожалуй, даже слишком хитро. – Он обернулся к киллеру. – И что дальше думаешь?

– Сейчас другие за меня думают.

– Тоже верно. Но жить-то хочется?

– Кому не хочется? Только кто меня об этом теперь спрашивать будет?

Тускло и холодно светила лампочка под потолком, и слова, скатываясь неторопливыми каплями, казалось, мгновенно леденели.

– Значит, хочешь… – пожевав губами, произнес пожилой. – Тоже правильно… А кенты наши, выходит, не хотели? Что тебе лично Калина такого сделал? Молчишь? Ты ведь его завалил?

– Вы мне все равно не верите, – угрюмо процедил Солоник.

– А ты честно расскажи обо всем. Облегчи душу, хоть на тот свет пойдешь со спокойной совестью… Тебе все равно не жить.

– И что я должен сказать?

– Сперва честно назови всех, кого валил, – насупился молодой.

– Ну хорошо, – Саша положил руки на колени, – всех, кого мне шьют, я и вальнул. До единого.

– По списку, что ли? И кто этот список тебе подсунул?

– По алфавиту…

– Ты что, б…ь, еще не понял, кто перед тобой? Не понял, что на правилку позвали?! – взорвался пожилой, приподнимаясь из-за стола.

Солоник поджал губы.

– Я догадливый.

– Мы тут все догадливые. А ты – фуфел, мусор поганый… Да от тебя до сих пор мусарней на километр разит! – Немного успокоившись, законник взглянул на допрашиваемого исподлобья и спросил: – Ну, так что скажешь?

– О ком?

– О тех, кого валил.

– Я еще не выучил список. Следак обещал через неделю нарисовать.

– Ты нам его через десять минут сам скажешь, – сквозь зубы процедил молодой.

– Да хоть через десять секунд! Ты только намекни, кого мне на себя брать, я и соглашусь. А ты своим «шестеркам» кивнешь – фас, рвите его на части… Только нехорошая тут картинка получается, – Солоник понял: сейчас самое время выложить на стол загодя заготовленный козырь – единственный в этой беседе. – Я следаку так и сказал: менты те на рынке – мои. Я их вальнул. Никак не отвертеться – «волыну» у меня забрали. А остальных на меня не вешайте. В беспамятстве подписал, не помню… Может, я, может, и не я. На меня и Отарика хотят повесить, и Сильвестра, которого в сентябре прошлого года взорвали, да много их… Листьева на днях кто-то завалил: удивительно, что еще на меня его не повесили, хотя я ведь в это время уже на шконках сидел.

– Ну и что? – недоуменно спросил молодой.

– А то, что, если меня завалят, получится, что вы, воры, сделаете это с подачи мусоров. То есть менты меня вашими руками убьют, и вы на себя их работу возьмете. Если на мне кровь ваших кентов, то вы меня и казнить должны. Зачем же тогда по телевизору и в газетах об этом писать? Подстава получается, вот что…

– Ну понял, – нахмурился немолодой законник, и залысины его зловеще блеснули в холодном электрическом свете.

– Просто кому-то очень хочется, чтобы меня завалили именно с вашей подачи.

– А ну-ка, выйди на минутку, – приказал тот, что помоложе.

Саша вышел. Амбалы по-прежнему стояли в коридоре, терпеливо ожидая решения паханов.

Спустя минут двадцать из камеры послышался приказ:

– Ведите на «хату»…

Его увели на этаж выше, и больше к нему никто не приходил. Утром, как всегда, зашипело, а затем заверещало радио. И Саша только тогда понял, что после той тяжелой беседы сумел заснуть…

Глава 26

За последующие дни Адвокат сделал для Солоника все, что только мог.

Первым делом подробно ознакомился с актом баллистической экспертизы, которая в подобных случаях чаще всего является решающим доказательством обвинения. Следователь нудно читал заключение, сыпал специальными терминами, демонстрировал многочисленные фототаблицы с обнаруженными гильзами и пулями, извлеченными из тел жертв. Затем защитник долго изучал само дело: российские законы – чистой воды казуистика, и при детальном изучении УК и УПК в деле всегда можно обнаружить что-нибудь подходящее для защиты.

Между тем клиентура буквально рвала Адвоката на части. После нашумевшего убийства Влада Листьева ОМОН, точно сорвавшись с цепи, нагло бесчинствовал в ресторанах, саунах и казино – везде, где могла собираться братва. Задержания пугали вопиющей незаконностью, подсознательно наводя на мысль о том, что Россия прямиком катится в пучину государственного беспредела. Мусора, врываясь в кабак или игорный дом, ставили присутствующих вдоль стен, избивали прикладами. Под шумок срывали с братвы золотые часы, цепочки и браслеты. Братва, естественно, шипела, высказывая Адвокату все, что она думает по этому поводу, но в ментовку жаловаться не собиралась…

Больше всего раздражала слежка. Впрочем, защитник Александра Македонского уже привык к ней, как человек незаметно привыкает к ходу часов или биению собственного сердца. Выяснять, кто его ведет, зачем, для каких целей, пока что не было возможностей. Да и особого желания тоже…

Памятуя о слове, данном Алене, Адвокат мобилизовал свои связи среди лидеров криминалитета, которых в свое время защищал. Наверняка только они могли гарантировать безопасность клиента в следственном изоляторе.

Ничего утешительного эти контакты не принесли: один влиятельнейший вор в законе прямо посоветовал не лезть в это дело, заявив, что блатные в СИЗО разберутся сами. Другой, также несомненный авторитет, глядя не на своего бывшего защитника, а куда-то в сторону, незаметно переводил беседу в нейтральное русло. Третий, «бригадир» одной влиятельной группировки, сослался на то, что пока не владеет ситуацией в полном объеме…

Но больше всего удивлял Адвоката подследственный. Во время бесед Солоник не показывал даже тени страха – так может выглядеть лишь человек, хорошо знающий, что его ожидает. Детально рассказывал о событиях на Петровско-Разумовском рынке, интересовался Аленой, расспрашивал, что нового на воле…

А последняя просьба Солоника и вовсе заставила защитника онеметь.

– Мне необходимо решить, во что я буду одет на суде, – заявил он, едва «вертухай» покинул кабинет.

Адвокат, уронив сигарету в пепельницу, поперхнулся дымом. Подобного в его практике еще не было – наверняка ни в чьей другой тоже. Если такой вопрос звучит накануне суда, он еще уместен. Но ведь дело не закончено, и окончательное обвинение не предъявлено…

В российских СИЗО издавна существует традиция: человеку, которого выдергивают на суд, собирают «кишки», то есть одежду, всей «хатой». Иногда даже всем этажом, чтобы подсудимый выглядел достойно. В свое время Адвокат категорически запрещал своим не слишком размороженным клиентам появляться на процессе в привычной униформе: малиновых пиджаках с золотыми пуговицами, или в спортивных костюмах, или в кожанках. В подобных случаях процесс можно было бы считать безнадежно проигранным даже до оглашения приговора. Со временем выработался приемлемый стереотип: джинсы, свитер, чистая сорочка, скромная обувь… И никаких «Ролексов» по двадцать штук баксов, никаких золотых «бригадирских» цепей, никаких крестов.

– Что ты посоветуешь? – казалось, подследственный даже не заметил, в какое смятение вогнал он своим вопросом защитника.

– Не рано ли об этом думать? – осторожно заметил тот.

– В самый раз. На суде надо выглядеть по-людски.

– Мне кажется, свитера и джинсов будет вполне достаточно.

Александр категорически покачал головой.

– Нет. Джинсы я не надену. Это одежда рабов. В ней хорошо навоз в коровнике убирать. А уважающий себя человек должен носить костюм-тройку и обязательно галстук… – Адвокат хотел было сказать, что галстук во избежание попытки самоубийства ему никто не разрешит, но Солоник продолжал развивать свою мысль: – Процесс скорей всего будет проходить летом. Нет, в тройке все-таки жарковато.

– Тогда в простой легкой сорочке, поскромнее, – посоветовал Адвокат, который никак не мог понять изощренную логику человека, наверняка приговоренного к высшей мере.

– Никаких рубашек. Надо будет раздобыть хороший летний костюм. Я думаю, от Версаче. Запиши телефончик магазина – возьмешь… У меня сорок восьмой размер, рост второй. Да, и еще очки.

– У тебя же нормальное зрение! – напомнил Адвокат, памятуя о несомненных снайперских достоинствах подследственного.

– Очки должны быть с простыми стеклами. Это придает солидности… А потом надо будет подумать о зоне. Подобрать что-то поприличней.

– О чем, о чем подумать?

– Меня ведь на зону отправят?

Защитник кашлянул.

– Боюсь, что нет.

– Ну, высшая мера мне не грозит.

– Почему?

– Россия же хочет в этот… как его… Совет Европы вступить, а у них там обязательное условие: отмена смертной казни.

– Ну заменят тебе вышку пожизненным заключением, если Президентский совет по помилованиям утвердит, отправят на остров Огненный, для пожизненных заключенных, – вздохнул Адвокат и неожиданно для себя добавил: – Так что, тебе туда полосатый клифт от Версаче заказывать?! Давай лучше о серьезном поговорим!

Они беседовали часа полтора. Все попытки защитника перевести разговор в нужное русло оказались тщетными. Подследственный не желал говорить ни о стратегии будущей защиты, ни о том, что стоит брать на себя, а от чего надо откреститься, ни о результатах экспертиз, даже об обжаловании приговора, которое, как твердо знал Адвокат, все равно придется подавать во все инстанции, вплоть до Верховного суда.

Было очевидно: Александр Македонский сделал хорошие манеры и тщательно продуманный имидж частью своего арсенала. Впрочем, Адвокату от этого было не легче…

Оставив клиента в приятных размышлениях по поводу костюма от Версаче, Адвокат вышел из «Матросской Тишины» растерянным и уставшим. Сел в свой «бимер», прогрел двигатель и неторопливо покатил в центр Москвы, в свою юрконсультацию…

До конечного пункта оставалось минут десять езды, когда черный «БМВ» перегнала неприметная в московской автомобильной толчее вишневая «девятка» с тонированными стеклами, а перегнав, резко дала вправо, притормаживая.

Пришлось остановиться. Хлопнув в сердцах дверцей, владелец «БМВ» выскочил из машины, высказывая на ходу все, что он думает о водительской квалификации хозяина «девятки», а заодно и о его умственных способностях. И тут же, отрезая пути отхода, сзади притормозил черный «мерс», тоже с тонированными стеклами. Спустя несколько секунд защитник Солоника ощутил нечто твердое, упирающееся ему в бок.

Несомненно, это были или менты, или бандиты. Адвокат даже не успел подумать, кто же его так лихо тормознул, как очутился в темном салоне «Мерседеса». Справа и слева его подпирали качки с сонными лицами. Атлетические фигуры, кожаные куртки, джинсы… Так теперь выглядят и мусорские оперы, и их традиционные оппоненты – определить с первого взгляда невозможно.

Впрочем, Адвокат был человеком опытным, и по практически незаметным, малозначащим деталям понял: его тормознула братва. Стало быть, предстоит серьезный разговор.

«Мерс», зловеще поблескивая тонированными стеклами, уверенно двигался в плотном автомобильном потоке – следом катил черный «бимер» Адвоката. Хоть это радовало – машину не бросили…

Минут через двадцать бандиты тормознули у типового невзрачного здания, судя по архитектуре, бывшего детского садика. Заброшенные площадки с песочницами и качелями смотрелись рядом с табуном застывших на их фоне иномарок и накачанных «быков» диковато, но у Адвоката не было времени об этом думать. Его провели в здание, в прихожей предложили снять куртку и повели дальше: судя по всему – к хозяевам.

Комната, в которой еще несколько лет назад резвились детишки, производила сильное впечатление: итальянский мрамор, карельская береза, роскошный кожаный диван и такие же кресла. На низких журнальных столиках – рации, телефоны, компьютер и еще какая-то аппаратура, назначение которой оставалось загадкой.

Открылась вторая дверь, и в комнату вошли трое мужчин: свободного кроя двубортные пиджаки, золотые цепи на мощных шеях, характерный прищур глаз. Лицо одного из них показалось Адвокату знакомым, и он невольно сделал шаг вперед.

– Во, бля, не ждал! – радостно воскликнул тот, и по его улыбке Адвокат понял, что ничего особо скверного его тут не ждет. – А я смотрю и не верю: ты это или не ты?

Замешательство Адвоката длилось долю секунды. Он протянул руку и поздоровался.

– Не узнал? – хохотнул бандит. – А я тебе, между прочим, обязан… Помнишь нашу баньку?

При упоминании о баньке Адвокату наконец все и вспомнилось. Или почти все. Больше года назад ему пришлось защищать этого человека, тогда – «бригадира» одной очень серьезной группировки. Защита прошла на удивление удачно: рэкетир был освобожден из-под стражи прямо в зале суда. Расчувствовавшись, он на радостях накрыл щедрую «поляну», а после пригласил всех присутствующих в сауну. Благодушно помахивая веником, удачливый защитник российского криминалитета предавался приятственным размышлениям о двусмысленном толковании российского уголовного законодательства. Неожиданно скрипнула дверь, и двое обнаженных качков втолкнули в парилку толстого мужика – в валенках, дубленке, шапке, шарфе и меховых сапогах. «Посиди, подумай, где можешь найти двадцать штук баксов, а когда надумаешь, нас позовешь», – напутствовали они бедолагу. Адвокату меньше всего хотелось проходить свидетелем по делу о вымогательстве, и он счел за благо быстренько смыться. С тех пор он со своим подзащитным не встречался.

– Ну ты уж прости, что мы тебя так… невежливо сюда пригласили, – начал авторитет.

– Ладно, не привыкать, – отмахнулся гость, рассчитывая, что все теперь закончится благополучно.

– Просто перетереть надо было…

– Догадываешься, о чем? – неожиданно встрял в беседу второй.

– Нет.

– О твоем клиенте, – без обиняков заявил третий.

– У меня много клиентов…

– О главном клиенте, – бывший подопечный сделал выразительное ударение на слове «главный». – Пойми нас правильно…

Адвокат, усевшись в кресло, попросил сварить себе кофе. Закурил, собираясь с мыслями, задумался…

– Ну и что же вас интересует?

– Ситуация складывается хреновая. Убиты близкие нам люди. В газетах пишут, что это твой подопечный их шлепнул. Помоги нам разобраться, – бывший клиент Адвоката умолк, подбирая нужные слова. – Ты знаешь, кто мы, знаешь, что у нас принято за все отвечать. Потому как и с нас спрашивают… Мы обязаны отомстить, иначе…

– Твой клиент, понятное дело, простой исполнитель, – перебил говорившего третий, доселе молчавший. – Но нам необходимо знать, кто заказчик? Кто за ним стоит? Почему пацанов отстреливают, как волков? И вообще – куда ветер дует?!

Защитник Солоника не стал отвечать сразу: вопросы были поставлены серьезно. Он допил кофе, снова закурил, на этот раз от предупредительно поднесенной зажигалки, и, сделав несколько неторопливых затяжек, начал объяснять:

– Ребята, я хочу, чтобы вы меня поняли правильно. У вас своя работа, у меня своя, – «ребята» согласно закивали, и говоривший продолжил, воодушевляясь: – Я всегда работаю с конкретным клиентом по конкретному делу. Есть адвокатская этика, такая же несомненная, как этика врачебная. Меня не интересует биография клиента, меня не интересуют его заказчики. Вы ведь люди неглупые и потому сами понимаете: мне этого вообще желательно не знать. Лишние знания могут стать губительными не только для клиента, но и для меня тоже. А кроме того, какой смысл Солонику, – Адвокат впервые назвал своего подзащитного по фамилии, – посвящать меня во все подробности, зная, что вы спокойно можете на меня выйти?

– Может быть, тебе станет известно что-нибудь попозже? – осторожно поинтересовался бывший клиент.

– Может быть, и станет. А может быть, и не станет. Я не могу давать никаких гарантий, чтобы не выглядеть в ваших глазах человеком безответственным… Надеюсь, мы друг друга поняли?

Этот разговор был не последним звеном в цепочке неприятностей, которые начались у Адвоката в связи с делом суперкиллера Александра Македонского.

«Наружка», которая продолжала преследовать его по Москве, нервничала до бешенства: в последнее время преследователи даже особо не маскировались. Бежевая «шестерка» водила адвокатский «бимер» до обеда, после чего ее сменял синий «Москвич». Оторваться от машин не было никакой возможности, несмотря на очевидное преимущество скоростной «БМВ» перед продукцией Волжского автозавода, не говоря уже о модели, произведенной на заводе имени Ленинского комсомола.

Спустя несколько дней Адвокат отправился в автосервис, к знакомому автомеханику. Оставляя машину, со значением произнес:

– Посмотри внимательно…

После длительных поисков механик извлек из недр «БМВ» небольшую черную коробочку с радиомаяком и мощным прослушивающим устройством.

Выкидывать находку было глупо, нерасчетливо и почему-то жалко. Адвокат упрятал коробочку с переплетением разноцветных проводков в багажник и привычным маршрутом направился в «Матросскую Тишину».

«БМВ» медленно передвигалась в плотном автомобильном потоке, бежевая «шестерка» не отставала – владельцу «бимера» даже показалось, что она несколько раз озорно подмигнула ему фарами.

Ситуация складывалась непредсказуемая, а потому вдвойне неприятная: кто мог дать гарантии, что машину Адвоката не взорвут вместе с ее владельцем, что он не отравится в собственной квартире газом, не заснет в кровати с зажженной сигаретой?

Преследователи отличались несомненным профессионализмом, и этот профессионализм пугал…

Решение было найдено довольно быстро. В один из субботних дней Адвокат, одолжив машину у приятеля, сгонял в Тушино, на радиорынок. Там, среди отслуживших свое радиоламп, ворованных с заводов конденсаторов, мозаичных россыпей диодов, триодов и всего прочего попадались интересные вещи. Не торгуясь, Адвокат купил сканирующе-прослушивающее устройство, настроенное на милицейский диапазон, дюжину миниатюрных микрофончиков, а также хитроумную видеокамеру. Подключенная к обычному видику, она позволяла скрыто записывать всех, кто подходил к двери или несанкционированно проникал в квартиру.

Бывший ведущий инженер оборонного «ящика», найденный через газетную рубрику «Ищу работу», грамотно замаскировал шпионскую технику, а знакомый народный умелец из автосервиса установил в машине сканирующее устройство.

Успех сканера был стопроцентным: рация сразу же приняла чужую речь. Слежка очень переживала – что будет делать Адвокат сегодняшним вечером: в воскресенье и топтунам хотелось отдохнуть. Выяснялись и другие подробности, не менее любопытные: оказывается, его «БМВ» попеременно вели две машины, передавая друг другу клиента по эстафете. Не обремененные комплексами поводыри делились между собой наболевшим: оказывается, один из них страдал частичной импотенцией, другой спал с чужой женой, в то время как с его собственной женой спал его напарник.

Но еще более любопытную информацию выдали первые же видеозаписи – Адвокат просматривал их на следующий же день.

В отсутствие хозяина к двери его квартиры подходило несколько типов, и вряд ли их можно было назвать квартирными ворами. Правда, внутрь они проникнуть не решились.

А еще неожиданно выяснилось, что домработница, сорокалетняя тетка, дважды в неделю убиравшая квартиру Адвоката, приводила туда в его отсутствие электрика жэка дядю Васю. Видеокамера бесстрастно зафиксировала трахалки на любимом диване хозяина, а также распитие виски, похищенного из его холодильника. Впрочем, обворованный домработницей юрист наверняка бы отдал уборщице все спиртное, которое было в его доме, и разрешил бы трахаться хоть на рабочем столе, хоть на люстре, если бы это помогло прервать цепочку неприятностей, внезапно обрушившихся на его голову…

Глава 27

Вечерело.

По коридору, толкая перед собой тележку, прошел баландер. Наверняка, если бы свинья из забытого богом колхоза отведала кормежку из рациона подследственных, ее бы вывернуло наизнанку. Да и никакой уважающий себя человек не согласился бы есть ничего подобного – особенно если он регулярно получает продуктовые передачи с воли.

Лежа на шконке, Солоник лениво пробегал глазами очередную газетную ахинею о самом себе. Статьи как нельзя лучше иллюстрировали справедливость старой поговорки «у страха глаза велики».

«Киллера столетия, – писалось в „Новой газете“, – Александра Македонского натаскивали на ликвидацию руководителей Североатлантического блока.

Еще до начала службы в милиции он служил в привилегированной воинской части в Группе советских войск в Восточной Германии, точнее, в бригаде спецподразделения военной разведки, сотрудников которой на Западе звали „красными дьяволами“. Эту бригаду тренировали для нападений и ликвидации высших военных руководителей стран – членов НАТО».

Бывший танкист-срочник, как сообщалось в других изданиях, якобы служил и в спецназе ГРУ и стоял во главе мощной «бригады» (конечно – шадринской). На него вешали все загадочные убийства последних лет, а его принадлежность к элите российского криминалитета не вызывала даже тени сомнения.

«Теперь стало ясно, – глубокомысленно констатировал популярный обозреватель, – что и бандиты имеют свой спецназ, почище спецназов спецслужб…»

Все это было глупо, мелко и никчемно, и Саша, отложив газету, вздохнул.

«Рекс», молодой парнишка с открытым, бесхитростным лицом, тайком принес ему передатчик. Пользоваться им в камере не представлялось возможным: она наверняка прослушивалась, так же как и комната для бесед с защитником. Пришлось изыскивать минуты на прогулке, перебрасываясь с волей короткими зашифрованными фразами.

На воле о нем помнили. После той памятной ночной беседы куратор, судя по всему, делал все от него зависящее. Операцию по освобождению агента, видимо, планировали серьезные и грамотные специалисты. Они уже рассчитали, что необходимо уложиться в двенадцать минут.

Неожиданно дверь его «хаты» раскрылась – на пороге стоял коридорный, его человек…

– К прогулке готов? – несколько тише, чем обычно, спросил он…

Наверное, за последние полгода никакое событие в Москве не стало такой сенсацией, как побег из «Матросской Тишины» суперкиллера, известного и милиции, и криминалитету под кличкой Александр Македонский.

Началось с официального спецсообщения, предназначенного, естественно, для узкого круга людей:

«5 июня 1995 года в 1 час 40 минут сержантом внутренней службы С. Сахаровым, младшим инспектором отдела режима и охраны на 29-м посту 9-го режимного корпуса было обнаружено отсутствие постового, младшего сержанта Сергея Меньшикова, 1974 года рождения, работавшего в ОВД с ноября 1994 года. При обследовании группой резерва помещений 9-го режимного корпуса в камере № 938 отсутствовал находящийся на одиночном содержании заключенный А. Солоник, уроженец г. Кургана, без определенного места жительства, арестованный прокуратурой Москвы 6 октября 1994 года. При проведении первоначальных следственных действий было обнаружено, что входная дверь в прогулочные дворы открыта, навесной замок лежит на полу. С крыши прогулочных дворов по стене на улицу Матросская Тишина опущен альпинистский шнур длиной 20 метров…»

Вскоре эта информация, сугубо служебная, вышла из прокуренных следовательских кабинетов, из мрачных административных зданий без архитектурных излишеств, выплеснулась на улицы, просочилась в редакции газет, на телеэкраны и понеслась гулять по воле, обрастая все новыми и новыми подробностями.

Лето – не лучшее время для сенсаций, и для изнывающих от июльской скуки средств массовой информации этот побег стал настоящей находкой.

Программа «Время» сняла небольшой сюжет прямо из «Матросской Тишины», присовокупив к нему ядовитый комментарий, сводившийся к тому, что из наших тюрем не бегут только ленивые.

Газеты обсасывали побег на все лады. Одни писали, что побег, вне всякого сомнения, организован и оплачен шадринскими. Другие отмечали неожиданно проявившиеся блистательные альпинистские способности Солоника. Третьи акцентировали внимание читателей на возможной сумме подкупа. Цифры назывались самые фантастические – до полумиллиона долларов. А иные всерьез утверждали, что склонный к побегам Солоник воспользовался разгильдяйством администрации следственного изолятора, и теперь прогнозировали побеги из других мест заключения. Находились и такие, кто ссылался на тотальную коррупцию в МВД, в чем были недалеки от истины.

7 июня 1995 года «Известия» извещали:

ЗА КИЛЛЕРА – КРУПНАЯ НАГРАДА

…по словам специалистов, побег из «Матросской Тишины» вряд ли мог быть успешным, если бы Солонику помогал лишь инспектор надзора младший сержант Меньшиков. Существует специальная система охраны помещенных в изолятор, электронные средства, «примочки» и агенты оперативных служб. И все это не только не сработало, но и безмолвствовало больше часа, дав Солонику солидную фору, чтобы спокойно скрыться.

Дальнейшая судьба киллера просчитывается так. Скорее всего его постараются переправить за границу. Там Солоника, возможно, ожидают пластическая операция и новый комплект документов на другое имя.

А следом, после отдыха, возвращение на Родину и очередное задание. Кто будет следующей жертвой убийцы-профессионала?

Сейчас в Московском ГУВД создан специальный штаб по поимке беглеца, виновного также в расстреле милиционеров. Задействованы все оперативные службы. За сведения о Солонике и его спутнике Меньшикове обещано крупное вознаграждение.

Контактные телефоны, по которым можно сообщить конфиденциальную информацию: 200-94-94, 200-90-87, 02.

Серьезные «Московские новости» строили предположения совершенно невероятные. 8 июня, то есть спустя три дня после побега, отдел проблем безопасности «МН» предложил вниманию читающей публики статью «Нефтяной след наемного убийцы»:

…так что побег Солоника из «Матроски» мог быть организован либо с помощью Сильвестра (при условии, что он жив), либо Япончиком. Точнее, людьми, которые с ними работают.

Милиция предпочитает не делиться информацией. Однако, как сообщил «МН» осведомленный сотрудник МВД РФ, скупость сведений диктуется прежде всего безопасностью сотрудников органов. По мнению источника, за Солоником стоят настолько крупные мафиозные авторитеты, имеющие выход на самый верх государственной власти, что сыщики изначально оказались под двойным ударом.

Бросились к родителям пропавшего «рекса», но и это не внесло ясности: скромный двадцатилетний парень, водки не пил, к разврату не склонен, в порочащих связях не замечен. Всю жизнь только и мечтал стать милиционером.

Те же «Московские новости» от 19 июня давали выдержку из интервью матери коридорного СИЗО № 1:

(…)

– В субботу у Сережи выходной был, – рассказывает Раиса Меньшикова, – я ему поручила на дачу отвезти кое-что, а затем заехать к моему брату. Больше Сережу не видела. В 5 утра в воскресенье – звонок в дверь, говорят: «Это по поводу вашего сына, из милиции. Ваш сын пропал с поста. Последний раз его видели в час сорок ночи». Десять дней они тут в квартире просидели, ждали, что он позвонит или явится. Но до сих пор ни слуху ни духу…

Вскоре, по слухам, в Яузе был выловлен труп, в котором вроде бы опознали пропавшего контролера «Матросской Тишины»: милиция не подтвердила, но и не опровергла эту информацию.

МВД тем не менее тоже не дремало: поиски бежавшего возглавил лично начальник Главного управления уголовного розыска. Были оповещены все погранзаставы, таможенные пункты, созданы спецгруппы в Москве, Кургане, Тюмени и всех городах, где только мог появиться Солоник. Был оповещен «Интерпол», агенты СВР в ближнем и дальнем зарубежье получили соответствующие инструкции: случай в практике поисков осужденного по уголовной статье беглеца совершенно небывалый!

Но все было тщетно; Александр Македонский словно бы дематериализовался, растворившись на необъятных российских просторах…

Глава 28

На следующее утро после побега Адвокат, привычно подрулив к корпусу «Матросской Тишины», оставил машину на стоянке и поднялся на второй этаж. В картотеке взял бланк для получения разового пропуска и, достав авторучку, принялся его заполнять. Лицо защитника суперкиллера выражало абсолютную лояльность к властям и высшую степень сочувствия к нелегкой доле милицейской барышни, выписывающей посетителям пропуска.

Заполнил, на всякий случай пробежал глазами, сунул в окошко…

Наверное, если бы Адвокат сунул в окошко гремучую змею или гранату со снятой чекой, барышня испугалась бы меньше. Но понять, что же так ее напугало, утренний посетитель СИЗО не успел – тут же около него возникли два мужика с одинаковыми короткими стрижками, а третий, точно такой же, грамотно блокировал выход, отсекая пути возможного отступления.

После всего, что с ним произошло, защитника Александра Македонского мудрено было напугать. Улыбнувшись всем троим, он осторожно поинтересовался:

– А в чем, собственно, дело?

– Пройдемте, – вместо объяснения приказал, судя по всему, старший по званию и должности.

– Куда?

– С нами.

– В камеру?

– Нет, пока в кабинет.

Адвокат шел следом за мужиками, мысленно негодуя, но внешне оставаясь таким же корректным и вежливым, как и обычно. Защитника киллера привели в кабинет заместителя начальника СИЗО по оперативной работе. Оправдывались самые худшие опасения.

За длинным столом в напряженных позах сидели несколько человек в штатской одежде и один в форме внутренней службы с майорскими погонами – несомненно, хозяин кабинета. Наметанный глаз Адвоката успел заметить, что задержавший его мужик незаметно кивнул майору, а тот в свою очередь столь же незаметно ответил ему кивком.

– Присаживайтесь, – хмуро предложил майор. – Вы адвокат Солоника?

Вопрос прозвучал глупо и нелепо, но защитник спокойно подтвердил и без того очевидное.

– Когда вы встречались с Солоником в последний раз? – вопрос был тем более глупым, потому как это легко было установить: любой визит в СИЗО сопровождается заполнением множества документов строгой отчетности. Не говоря о том, что разговоры с подследственным фиксировались аудиозаписью.

– В пятницу, – ответил Адвокат, отметив про себя, что замначальника по оперативной работе чем-то напуган.

Несомненно, с его подзащитным что-то произошло.

Но что именно?

Покончил жизнь самоубийством? Убили по приговору воров в законе? Захватил заложников, как и пророчили в прокуратуре?

А допрос тем временем продолжался:

– Вы ничего не заметили во время последней встречи?

– Что именно?

Майор вяло пошевелил волосатыми сосисочными пальцами.

– Ну… Чего-нибудь подозрительного.

– Нет, – последовал ответ, тем более что он был абсолютно искренним: защитник действительно не заметил ничего подозрительного.

– И он вам ни о чем не говорил?

Адвокат не мог дальше сдерживать негодование.

– А что он мне должен был сказать? В чем, собственно, дело?

Хозяин кабинета задвигал острым выпирающим вперед кадыком – точно человек, которому предстоит проглотить горькую пилюлю.

– Ваш подзащитный… То есть он… Совершен побег. Вчера. Отсюда.

За годы профессиональной практики защитнику приходилось выслушивать и не такие новости. Но это сообщение бетонной плитой придавило его к столу.

– Постойте… Что вы такое говорите? Какой еще побег?

– Отсюда, из следственного изолятора, – горестно вздохнул майор.

Адвокат поджал губы.

– Это невозможно.

– Возможно, – подал голос один из штатских, с явным подозрением взглянув Адвокату в глаза. Тот наконец понял, что его беспричинно подозревают в пособничестве.

– Думаю, будет правильно, если вы сейчас поедете с нами, – по сути приказал все тот же штатский.

– Я задержан? – Юрист уже профессионально перебирал в голове соответственные статьи Уголовного и Уголовно-процессуального кодексов.

– Ну зачем же так сразу… Пока просто обстоятельно побеседуем.

– А потом?

– Будет видно.

Адвоката, усадив в черную «Волгу», повезли в Управление ФСБ по Москве и Московской области. Долго держали в предбаннике кабинета какого-то высокого начальника. Защитник пытался смоделировать в голове варианты предстоящей беседы, но ничего толкового надумать не смог.

Наконец дверь кабинета открылась, и в приемную вывалились оттуда несколько человек в форме внутренней службы. Вид у них был явно расстроенный.

– Прошу вас, – донеслось из глубины кабинета.

Адвокат вошел. Ему предложили присесть, позволили закурить, вежливо поднесли зажигалку, пододвинули пепельницу.

После чего принялись допрашивать. Хозяин кабинета предупредил, что никаких протокольных формальностей не будет, но визитер не сомневался, что беседа фиксируется скрытым магнитофоном.

– Итак, – чекист не мигая, изучающе смотрел на подозреваемого, – давайте по порядку. Каким образом вы вышли на Солоника?

Адвокат честно рассказал.

– С кем встречались, с кем поддерживали связь? Какой информацией вы владели? Как вы считаете – почему Солоник избрал в качестве защитника именно вас? Пытались ли криминальные структуры ознакомиться с содержанием дела?

Вопросы сыпались один за другим, и допрашиваемый, памятуя о старой заповеди «не навреди», отвечал предельно обтекаемо, сознательно расписывая подробности и не высказывая того, что могло быть истолковано двусмысленно.

Впрочем, скоро Адвоката уже загнали в угол с помощью все тех же подробностей. Стало очевидно – его или подозревают в соучастии, или, на худой конец, пытаются склонить к выдаче той информации, которой ни МВД, ни ФСБ на сегодняшний день не владели.

Адвокатская этика в России – пустой звук, сотрясение воздуха. Что ж, не привыкать – как и ко многому другому…

– Мне кажется, – осторожно прервал защитник киллера посыпавшийся на него поток вопросов, – что он вполне может мне позвонить…

Фээсбэшник взглянул на допрашиваемого с неподдельным интересом.

– Почему вы так думаете?

– Все-таки я его защитник, он доверился мне… А потом, я единственный, с кем он в наибольшей степени общался в последние месяцы.

Следуя формальной логике, человека, высказавшего подобное предположение, следовало отвезти в смирительной рубашке на Канатчикову дачу. Судите сами: беглец, находящийся в федеральном розыске, да еще с такой жуткой репутацией, не стал бы светиться даже перед родной матерью, не говоря уже об Адвокате.

Но чекист увидел в этом свой шанс, быть может, спасительный.

– Вот вам телефон, – он протянул визитку. – В случае чего сразу звоните. Вы ведь неплохо знаете законы и понимаете, что вам грозит в случае сокрытия…

Утром следующего дня Адвокат проснулся в самом скверном расположении духа. Все произошедшее казалось какой-то нелепой фантасмагорией. Но неприятности только начинались. Выезжая от дома, защитник сбежавшего киллера снова заметил бежевую «шестерку» – слежка за ним продолжалась.

В юрконсультацию позвонила любовница одного постоянного клиента и с плачем сообщила, что ее любимого трясет в бане РУОП. Пришлось, бросив все, ехать в эту самую баню.

Картина, которую он застал там, впечатляла. На полу лежали голые татуированные мужчины, а в бассейне с визгом барахтались обнаженные женщины, естественно, без татуировок. Видимо, банных барышень жутко испугало вторжение представителей МВД…

Клиент Адвоката, сидя за столиком, уныло рассматривал свежеподброшенный джентльменский набор: «волыну» и пакетик с наркотиками. Картина прояснялась мгновенно…

С плотоядной улыбкой Адвокат потребовал предъявить ему старшего из эмвэдэшников. Когда тот появился, защитник, сыпля статьями УПК, спросил, где понятые и протокол изъятия оружия и наркотиков. Ни того, ни другого у оперов, естественно, не нашлось.

К вечеру клиента отпустили. Он и передал Адвокату все, что говорили о нем руоповцы.

Ситуация складывалась на редкость неприятная: защитник бежавшего киллера прекрасно понимал, что перешел дорогу опасным людям и в самое неподходящее время.

И не ошибся: через несколько дней защитник Александра Македонского был приглашен на Шаболовку, 3, в качестве свидетеля. Он-то, как никто другой, понимал, насколько короток путь из свидетелей в обвиняемые…

Надо было предпринять какой-нибудь контрход, и таковой был найден. За день до визита в штаб-квартиру РУОПа Адвокат разослал факсы по всем редакциям, на радио и на телевидение: если вы действительно интересуетесь делом Солоника, милости просим, приезжайте. Сенсация гарантирована: РУОП не сегодня-завтра арестует защитника великого русского киллера, а пока он даст пресс-конференцию прямо на ступеньках Шаболовки.

Допрос в РУОПе проходил по правилам высокого следовательского искусства. Следак пугал Адвоката всем, что было в его арсенале: от якобы существующих видеозаписей, где допрашиваемый зафиксирован с людьми, якобы подготовившими побег подзащитного, до его классической связи с организованной преступностью.

Адвокат отвечал каким-то параллельным движением мысли, отбивался, высказывал контраргументы, но при последнем обвинении оживился.

– Естественно, с оргпреступностью я связан, и очень тесно, – подтвердил он, – в той же самой степени, что и вы…

Следак явно не понял намека.

– То есть?

– Вы каждый день с ней боретесь, то есть общаетесь с теми же людьми, что и я. А по Конституции, каждый гражданин имеет право на защиту. Я вижу у вас на столе Уголовно-процессуальный кодекс. Как-нибудь прочитайте его на досуге, – вежливо предложил Адвокат.

Руоповец проглотил обиду – ничего иного ему и не оставалось.

Впрочем, у него оставался еще один козырь, видимо, последний, и потому он приберег его для концовки беседы.

– А мы сообщим о вашем участии в побеге Солоника ворам в законе. – Наверняка в этот момент следак даже не думал, сколь нелепо будет выглядеть офицер регионального управления по борьбе с оргпреступностью, стучащий на адвоката ворам, своим извечным оппонентам. – Наверное, им все это не очень понравится…

– Вам никто не поверит, – парировал угрозу Адвокат. – Вам просто не поверят…

Скоро все было кончено: Адвокат подписал необходимые бумаги «о неразглашении следственных действий» и, лишь поднявшись, заметил, что следак заметно прихрамывает.

– Что с вами? – невольно вырвалось у юриста.

Тот поморщился.

– По глупости, по молодости… Под пули лез. Так получилось…

Проходя по длинным коридорам на выход, Адвокат невольно думал, что у каждого рано или поздно получается именно то, к чему он стремится: удачно проведенный процесс, побег из следственного изолятора или пуля в задницу…

Адвокат, сидя за рулем «БМВ», то и дело бросая взгляды в зеркальце заднего вида, пытался определить в толпе шедших сзади машин бежевую «шестерку» или синий «Москвич». К счастью, преследователей не было. Впрочем, это ничего не меняло: они просто могли сменить засвеченные машины.

Настроение было сумрачным. Он воскрешал в памяти события минувших месяцев, и ничего радостного для себя там не находил.

Или почти ничего.

Наверное, правы те, кто утверждает: любое, даже мимолетное соприкосновение одного человека с другим налагает незримый отпечаток на обоих.

Со сколькими людьми, со сколькими судьбами приходилось соприкасаться ему, Адвокату?

Он не считал.

Он просто делал свою работу – мотался по тюрьмам, изучал дела, ловил следствие на проколах и подлогах, выступал на судах…

Но клиентов, подобных Солонику, в его практике еще не было.

Кем же он был на самом деле, Александр Македонский?

Почти неслышно шелестел двигатель, и этот звук навевал ощущение спокойствия и относительной безопасности. Проехав несколько перекрестков по Ленинскому проспекту, Адвокат перестроился вправо – отсюда до его дома было рукой подать.

А мысли по-прежнему работали в привычном, накатанном русле…

Меньше чем полгода назад они вступили в контакт. И теперь он, защитник самой загадочной в российской криминальной истории фигуры, обладает определенной информацией. Не всей, конечно, но все-таки…

Рано или поздно информация эта выплеснется наружу – нет ничего тайного, что не стало бы явным. Адвокат знал это слишком хорошо…

Тогда, в пятницу, во время последней встречи Солоник сказал: «Если бы обо мне написали книгу или сняли фильм – все, как оно было на самом деле…» А потом добавил: «Зачем снимать фильм, если его все равно не придется смотреть?»

Внезапно пошел дождь. Адвокат включил «дворники» и задумчиво следил, как отбрасываются вправо-влево струи воды.

Неожиданно рельефно и выпукло, словно в голографическом снимке, вспомнилось полузабытое: промозглый октябрь, дождь, те же «дворники», ритмично сметающие дождевую влагу… В тот день он согласился взяться за это совершенно безнадежное дело – даже не подозревая, с какими сложностями придется столкнуться.

И все-таки он не жалел, что тесно соприкоснулся с этим человеком. Он сделал для подследственного все, что возможно, и воспоминания об этом деле когда-нибудь приобретут иное качество.

А дождь все усиливался. Адвокат, поудобней усевшись в кресле, откинул голову на подголовник и, закурив, прошептал самому себе:

– Что ж, в добрый путь…

И так же, как и полгода назад, он, конечно же, не мог предвидеть, что главные события еще впереди…

Эпилог

Комната, квадратная в плане, была совершенно темной: силуэт человека, сидевшего на стуле спиной к выходу, угадывался лишь контурно. Приглушенный свет, проникавший через дверной проем, делал эти контуры необычайно рельефными и выпуклыми.

Человек, сидевший в квадратной комнате, не смел обернуться назад: слишком могущественны, слишком влиятельны были люди, которые привели его сюда, слишком многим он был им обязан.

Ему было приказано ждать, и он ждал. С ним желали говорить, но лица говорившего он не должен был видеть, и сидевший на стуле не смел ослушаться.

Наконец позади послышались долгожданные шаги, и это заставило его невольно напрячься…

– Ну что, Александр Сергеевич, – послышался за спиной удивительно знакомый голос, – все в порядке?

– В порядке, – эхом ответил тот, кого назвали Александром Сергеевичем.

– Надеюсь, мы довольны друг другом? Вы больше не подследственный, и вам ничто не угрожает.

– Спасибо.

– Мы выручили вас, пошли вам навстречу – хотя, признаться, со своим куратором вы вели себя вызывающе. Пытались давить на нас, ставили ультиматумы, шантажировали разоблачениями, в которые все равно бы никто не поверил…

– У меня не было другого выхода, – словно оправдываясь, произнес тот, кто сидел к говорившему спиной.

– А у вас с самого начала не было другого выхода, с того самого момента, когда вы согласились с нами сотрудничать. Помните ту беседу в колонии строгого режима под Ульяновском? Такие слова, как те, произнесенные вами, говорятся только единожды… И на всю жизнь.

– Я понимаю, – голос отвечавшего чуть дрогнул, и по этой детальке его собеседник понял, что его узнали.

– Ладно, можете повернуться… Мы с вами однажды уже встречались… Александр Македонский.

Он осторожно, словно боясь упасть, обернулся. Перед ним стоял тот самый гражданин начальник, с которым ему всего единожды довелось беседовать в Центре специальной подготовки под Алма-Атой. Серенький куратор как-то обмолвился, назвав какого-то неизвестного, но незримо присутствовавшего на их беседах Координатором. Наверное, это он и был.

Солоник твердо взглянул в глаза собеседнику.

– Вы освободили меня не просто так.

– Эта догадка делает честь вашему уму. За все надо платить. А мы давно повязаны с вами, особо опасным убийцей, одной веревочкой. По большому счету мы ничем не отличаемся от вас и вам подобных – ни методами, ни стилем. С известными оговорками, конечно. Но мы много вложили в вас, создали вам капитал, имя – вы знаете, что я имею в виду.

– Что я должен делать? – устало спросил Александр.

– То, что вам скажут. А по большому счету – то же самое, что вы делали раньше. И на тех же условиях.

– Я должен буду вернуться в Москву?

Координатор отрицательно покачал головой.

– Там и без вас люди найдутся. Мы же переправим вас… Впрочем, об этом вам еще рано знать. Отдыхайте, набирайтесь сил, они вам еще пригодятся.

Координатор уже повернулся, чтобы уйти. Сделал шаг в сторону выхода, но в самый последний момент остановился, словно наткнувшись на невидимое препятствие, снова развернулся и спросил неожиданно:

– Вы никогда не думали, в чем причина всех ваших неприятностей?

Вопрос прозвучал как минимум странно.

– Не-е-ет… А что?

– Если бы вы хоть раз задумались над этим, у вас было бы куда меньше проблем. Впрочем, тогда бы мы не работали вместе.

Солоник закашлялся.

– Так в чем же причина?

– В вас. Вы никак не можете совместить реальное и умозрительное, желания и возможности… Для того чтобы найти разумный баланс, следует или опустить планку желаний, или поднять планку возможностей. А у вас поднимаются обе планки. Вы поняли мою мысль?

– Не совсем, – честно признался Саша и тут же произнес: – А какая теперь разница?

– Для вас в вашем теперешнем положении – действительно никакой, – согласился Координатор. – И все-таки я прошу об этом подумать.

Он ушел, оставив недавнего собеседника в одиночестве.

Солоник поднялся, прошелся в полутьме комнаты, разминая затекшие от длительного сидения ноги, подошел к дверному проему, выглянул в пустынный коридор…

По лицу этого человека никак нельзя было догадаться, о чем он теперь думает. Может быть, в эти минуты он вспоминал прожитое: провинциальный Курган, где прошли его детство и юность и откуда все началось. Может быть, зоны, где ему пришлось сидеть, или Центр подготовки в бескрайней казахской степи. Наконец, лица людей, которые он видел сквозь оптический прицел снайперской винтовки…

А может быть, и действительно он впервые в жизни задумался, что же это такое: совмещение возможностей и желаний, реального и умозрительного?

Впрочем, об этом уже подумали за него. Жизнь продолжалась, и он, Александр Македонский, ставший самой зловещей и страшной фигурой в постсоветской России, тот самый Солоник, в которого уже играли дети и которого боялись самые влиятельные авторитеты преступного мира, никак не мог определить, кто же он на самом деле: преследователь или преследуемый, палач или жертва?

В коридоре вновь послышались шаги. Выйдя из полутемной комнаты, Саша увидел своего серенького куратора – того самого.

– А теперь, Александр Сергеевич, – корректно улыбнулся тот после приветствия, – давайте поговорим о вашем будущем… Надеюсь, стрелять вы еще не разучились?!