1

Обхватив руками колени, Джиллиан устроилась на плоском каменном уступе над водохранилищем реки Санто-Беньо. Лунный свет теплой и благоуханной летней ночи омывал одинокую фигурку. Хотя взгляд не различал на зеркальной поверхности никакого движения, молодая женщина знала: вода медленно, но неотвратимо убывает. Вот уже несколько часов как она вела замер, отслеживая понижение уровня по темным трещинам на отвесной стене утеса напротив.

Еще тридцать шесть часов, самое большее — сорок восемь, — прикинула про себя Джиллиан, замирая от волнения. И тогда из темных вод вновь появится таинственная, мистическая деревня, и лучи солнца вновь осветят ее — впервые за десять лет. Зрелище, памятное Джиллиан со времен детства, манило и завораживало ее всю жизнь.

Раз в десять лет во всю ширь разверзались шлюзы плотины на реке Санто-Беньо. Раз в десять лет озеро, созданное руками человека, осушали для ремонта и техобслуживания монолитных бетонных конструкций. Раз в десять лет вода убывала, и взгляду вновь открывались древние руины затонувшего индейского поселения. И вот настал долгожданный год, месяц, неделя…

Джиллиан владело радостное возбуждение. Скоро, совсем скоро, вот-вот… И тут по сердцу словно ножом резанула острая боль.

— Ох, папка, — тихонько прошептала она. — Тебе бы еще несколько месяцев…

Нет! Об этом даже думать грех! Джиллиан встряхнула головой, гоня ноющее чувство утраты, которое вошло в ее жизнь настолько прочно, что словно бы стало частью ее самой. Нет, она ни за что не хотела бы продлевать муки отца, — ни на день, ни даже на час. Смерть стала для него освобождением, избавлением от агонии, облегчить которую не мог даже морфий. И горевать об отце она не станет. Не здесь, не сейчас. Пусть лучше эти часы тишины и лунного света напомнят ей те времена, когда они были вместе.

С потрясающей отчетливостью, точно глядя в объектив фотоаппарата, Джиллиан вновь переживала то по-детски благоговейное изумление, что испытала, когда отец впервые показал ей темные, блестящие от воды руины под сводами скальной пещеры в этом заброшенном уголке каньона Санто-Беньо. А затем, — и тогда, и теперь, — по спине побежали мурашки: через каньон пронесся ветер, горестно стеная и рыдая, точно Плакальщица из местной легенды. По преданию, в стародавние времена воин из племени зуни похитил женщину из соседнего клана и заключил ее в каменной башне под горой. Пленница же целыми днями оплакивала своего утраченного возлюбленного, и наконец выбросилась из окна на камни, не желая покориться похитителю.

Маленькая Джиллиан впервые услышала эту легенду за несколько дней до того, как они с отцом перебрались в каньон Санто-Беньо: мистер Брайтон получил должность егеря в государственном заповеднике, что раскинулся по берегу огромного искусственного озера сразу за плотиной. Папка, конечно, над сентиментальной байкой потешался нещадно, но в душе впечатлительной девочки история оставила неизгладимый след. Так что Джиллиан нетерпеливо подсчитывала годы, мечтая заснять руины на пленку: именно эту тему она выбрала в качестве курсового проекта по классу кинематографии.

Вздохнув, Джиллиан оперлась подбородком о колени. Как она была молода! И как невероятно наивна! Девятнадцатилетняя студентка Колумбийского университета в Нью-Йорке, этот проект она планировала в течение всего второго курса. Дождаться не могла лета и запланированного спуска воды. В тот день отец снова поехал с нею: он сидел на веслах, изо всех сил стараясь, чтобы лодка поменьше раскачивалась, а Джиллиан, пристроив на плече портативную видеокамеру, снимала показавшуюся из воды деревню со всех ракурсов. Как она ликовала, как радовалась, всерьез полагая, что этот проект положит начало ее блистательной карьере в манящем мире кинематографии!

А потом вдруг взяла да и влюбилась по уши в обворожительного красавца Чарльза Донована.

Даже спустя столько лет при одном воспоминании об этой интрижке Джиллиан готова была сквозь землю провалиться от стыда. Ее пылкое самозабвение отчасти забавляло, отчасти восхищало Чарльза… к вящему негодованию его отца. В планах Юджина Донована относительно единственного сына и наследника для дочки местного егеря места не было и быть не могло.

Оглядываясь назад, Джиллиан только головой качала, удивляясь собственной глупости. Чарли был совсем не прочь поразвлечься с деревенской простушкой, пока собственная его невеста пребывала в Европе. Даже теперь Джиллиан вздрагивала от ужаса, вспоминая ту ночь, когда Юджин ворвался в спальню сына и застал ее в постели вместе с Чарльзом. Скандал разразился — не дай Боже! В довершение бед, на следующий день ее отец ринулся отстаивать честь дочери кулаками, и удар, пришедшийся могущественному землевладельцу точнехонько в глаз, стоил ему работы. Спустя неделю Брайтоны уехали прочь, и никто из них впоследствии так и не возвращался в каньон Санто-Беньо.

Вплоть до сегодняшнего дня.

А теперь Джиллиан предстояло увидеть древние развалины в третий раз. На ее счету уже набралось с десяток документальных фильмов, снискавших одобрение кинокритиков плюс выдвижение на премию «Оскар»; теперь ей предстояло увековечить на видео — и аудиопленке мистические руины и легенду, впервые услышанную от отца столько лет назад. Почти год она трудилась над сценарием и «выбивала» фонды. Этот фильм станет данью любви и уважения тому, кто впервые открыл ей красоты и тайны каньона Санто-Беньо.

А также, очень хотелось бы верить, поможет ее независимой киностудии, которая только-только начинает «раскручиваться», выпутаться из долгов. Молодая женщина скорбно поджала губы. Затяжная болезнь отца не только ранила Джиллиан в самое сердце, но и истощила ее кошелек. Даже притом, что недавнее появление ее имени в списке кандидатов на «Оскара» обеспечило ей более чем щедрое финансирование, после того, как честолюбивая Джиллиан основала собственную киностудию в Хьюстоне, от сбережений ее мало что осталось. Этот проект возвеличит ее — или вконец погубит. Как говорится, или пан, или пропал.

Над левым ее ухом зажужжал комар. Отмахнувшись от назойливого насекомого, Джиллиан задумалась о том, сколько препятствий она уже преодолела на пути к заветной цели, и сколько испытаний ей еще предстоит. На одну только подготовку к съемкам ушло восемь месяцев. Молодая женщина приступила к проекту сразу после того, как у отца диагностировали лейкемию, и тот оказался прикован к больничной койке. В течение этих бесконечно-долгих, мучительных часов, проведенных у изголовья его кровати, Джиллиан рассказывала отцу, как продвигается дело, делилась каждой подробностью, каждой мелочью. Объяснила концепцию. Обговорила трактовку, прикинула приблизительный бюджет. А потом предложила свою идею «на откуп» в «Паблик бродкастинг сервис», — в телевизионную корпорацию, управляющую сетью общественного телевещания, — а заодно парочке историко-образовательных программ и дюжине независимых продюсеров.

Смерть отца еще больше укрепила Джиллиан в намерении любой ценою довести проект до конца… невзирая на яростную оппозицию Юджина Донована. Едва Юджин прослышал о готовящемся документальном фильме, он использовал все имеющееся в его арсеналах оружие, чтобы изничтожить проект в корне. Он запретил проезд к месту съемок через свои владения. Он пустил в ход все свое закулисное влияние, чтобы кинокомпании снова и снова отказывали в лицензии на съемки. Он даже втравил в интригу какие-то там организации и группы американских индейцев, чтобы те выдвинула протест по поводу использования священных руин в коммерческих целях. Похоже, вражда, возникшая десять лет назад, с годами только усилилась.

В качестве последней попытки предотвратить съемки, Донован-старший привлек на свою сторону инженера, ответственного за проведение ремонта и техобслуживания плотины, и убедил его сказать решительное «нет» каким бы то ни было работам в запретной зоне за дамбой.

В борьбе со всемогущим Донованом Джиллиан бессовестно задействовала все свои связи, от Хьюстона до округа Колумбия. И, наконец, могучая коалиция, состоящая из «Паблик бродкастинг сервис», комитета по сохранению национального наследия и ее, Джиллиан, собственного, весьма богатого и известного финансового спонсора, который совсем недавно вложил изрядные средства в президентскую переизбирательную компанию, одержала-таки верх.

Тем не менее, в качестве обязательного условия Джиллиан должна была скоординировать ход съемок с главным инженером, — ведь снимать картину предстояло в самый разгар ремонтных работ, в том числе и взрывных. Сжатые, отрывисто-грубые письма Катберта Далтона в ответ на ее пространные запросы вывели бы из себя и святого, но Джиллиан только стискивала зубы: нет, не позволит она никакому там твердолобому инженеришке испортить ей настроение или выбить ее из графика, и без того напряженного. Ведь на то, чтобы заснять легенду, у нее есть от силы две недели, не больше. И тогда к жизни вновь пробудится магия, заворожившая ее в детстве…

Глаза молодой женщины закрывались сами собой. Волнующее предвкушение чуда уступало место усталости. Надо бы вернуться в мотель и подремать часок-другой, пока съемочная группа не приехала. Джиллиан уже давно убедилась на собственном горьком опыте: жизнь «киношника» — это сплошные стрессы. Тут и жесткий график, и неизбежная неразбериха, и труд до полного изнеможения, выпивающий все силы без остатка, — и физические, и духовные. Поэтому отдыхай, пока можешь; высыпайся, коли время выкроишь. Тем более что поутру, во время встречи с этим Далтоном, ей понадобится вся ее сообразительность и все ее обаяние. Так что голова должна работать на все «сто».

Еще несколько минут, не больше, решила про себя Джиллиан. Последние мгновения тишины и покоя до того, как начнется съемочная свистопляска. Когда-то еще ей представится возможность побыть наедине с отцом и собственными грезами!

Трое братьев Далтон стояли полукругом, смакуя шампанское со льдом и наблюдали за тем, как четвертый Далтон, — их обожаемый Элджи, сияя счастьем, кружит в вальсе свою избранницу, — которая, глянь-ка, и года не прошло, как уж сделалась законной женой! Статные, загорелые, закаленные… и неудивительно, ведь все они выросли и повзрослели на калифорнийском ранчо, которое до сих пор звали домом, и каждый выбрал себе профессию под стать. Изумительная коллекция широких плеч, железных мускулов и пронзительно-серых глаз!

Шон, самый старший из четверых, и единственный женатый Далтон из числа присутствующих, не считая виновника торжества, покачал головой.

— До чего же быстро все произошло, просто до сих пор не верится! Я-то думал, что Элджи дольше всех вас продержится! А он возьми да опереди остальных, подкаблучник несчастный! Держу пари, Сондра станет крутить им как попало, — и не только в танцзале!

Средний брат, — циничный грубиян Трэвис, — неодобрительно хмыкнул.

— Глянь-ка, Шон: Элджернон сейчас — ну точь в точь один из этих ваших комолых герефордов! Здоровый такой, морда круглая, а рога-то спилены начисто!

Даже Шону ничего не оставалось, как согласиться. Улыбаясь, скотозаводчик поднял бокал, чествуя новобрачного.

— Элджернон просто голову потерял от любви, это верно. Тут на днях поехали они с Сондрой в ресторан, а какой-то подвыпивший тип ну к ней приставать! Так Элджи его чуть голыми руками не задушил; спасибо, что полиция подоспела, спасла несчастного.

Один только Катберт хранил молчание. Они с Элджерноном были особенно близки, — и по возрасту, и по характеру. И теперь Катберт несказанно радовался за младшего брата, — и отчаянно надеялся про себя, что Элджи и Сондра сумеют сберечь любовь, которую сейчас даже не пытались скрывать.

Ведь столь немногим парам это удается!

Катберт невольно перевел взгляд на мать жениха: живая, энергичная, хохочет от души! Несмотря на то, что волосы ее посеребрила седина, а лоб прорезали морщины, — шутка ли, вырастить четырех мальчишек и в одиночку управлять земельным наделом на двадцать тысяч акров под сенью скалистого хребта Сьерра-Невада в центральной Калифорнии, — Марджери Далтон казалась не старше жены Шона, Лорины… И до того не походила на женщину, которая «сломалась» однажды холодной февральской ночью, что сердце Катберта болезненно сжалось.

Никто из братьев так ничего и не узнал. Про ужас тех темных, отчаянных часов, когда Катберт нежданно нагрянул домой в промежутке между двумя авиаперелетами, — инженер-строитель по профессии, он мотался по всему миру, — и обнаружил мать в истерике. Виной тому было опустошающее одиночество, и алкоголь, и слепая, всесокрушающая ярость. К тому времени, как Катберт подъехал к крыльцу «Орлиного кряжа», она была почти невменяема, и все-таки со слезами умоляла сына не звать врача, не позорить ее в глазах соседей, — Бог свидетель, и без того от стыда деться некуда!

Катберт, — мрачный как туча, потрясенный до глубины души, — галлонами вливал в мать кофе, прошелся с ней по всему дому и обратно тысячу раз, не меньше. Терпеливо выслушивал исповедь наболевшего сердца, — а мать, безутешно рыдая, изливала свой бессильный гнев на мужа, что вот уже два года как покоился в могиле.

Именно тогда миссис Далтон и рассказала сыну про письма, найденные в ящике комода… и про женщину, с которой отец его крутил роман на протяжении многих и многих лет. Катберт сжег компрометирующие бумаги: этого потребовала мать. И все иллюзии, что юноша питал на предмет брака, превратились в золу вместе с пожелтевшими конвертами.

В ту ночь Марджери Далтон заснула опустошенная и измученная. В ней словно что-то перегорело, источник гнева и жалости к себе раз и навсегда иссяк. Вскорости после того она передала ранчо Шону; теперь он управлял хозяйством заодно с собственным своим наделом от своего имени и от имени отсутствующих братьев. А миссис Далтон купила коттеджик на Лонг-Бич и ни с того ни с сего увлеклась гольфом. Теперь она колесила по миру с новыми друзьями и время от времени заглядывала на ранчо навестить старых. Она словно отгородилась от ужаса той холодной, исполненной отчаяния февральской ночи… и от гнева на предателя-мужа — тоже.

А Катберт и по сей день пытался смириться с тем, что произошло.

Отрадная картина, — мать смеется, а младший брат сияет по-идиотски-блаженной улыбкой, любуясь на новобрачную, — помогла ему успокоить нервы.

Тем неприятнее было сознавать, что уезжать придется сразу после празднества, и что впереди у него — долгий путь назад в сонный городишко Санто-Беньо в центральной Калифорнии, поскольку рано поутру ему предстоит встреча с еще одной злостной погубительницей семейных очагов.

Катберт с размаху опустил бокал на стойку. Хрусталь жалобно звякнул о дерево.

— Моя очередь потанцевать с новообретенной невесткой! — объявил он братьям. — А то мне ехать пора.

— Как, разве ты не останешься? — изогнул бровь Трэвис. — А кто же поможет устроить Элджи начало медового месяца по священному обычаю Далтонов?

— Верно, — хмыкнул Шон. — «Священный» обычай, насколько я помню, начался с меня. Лорина при воспоминании о нашей брачной ночи до сих пор вздрагивает.

— Придется уж вам на сей раз самим управляться, ребятки, — покачал головой Катберт. — Завтра с рассветом я должен быть на объекте. У меня там уровень воды в водохранилище убывает со скоростью восемьдесят кубических футов в секунду, и вдобавок дамба пошла трещинами.

Это помимо всего прочего.

Катберт стиснул челюсти при мысли о женщине, которая пустила в ход все скрытые пружины, чтобы пробиться в запретную зону за дамбой. Видите ли, документальный фильм снимает про затонувшую деревню индейцев зуни, по мере того, как та появляется из воды. По крайней мере, так утверждалось в письме из Бюро Ирригации, с просьбой о содействии и сотрудничестве.

Но Катберт-то отлично знал, что к чему. Эта женщина возвращается в Санто-Беньо в силу одной-единственной причины… докончить то, что начала десять лет назад. В городе Катберту все уши этой историей прожужжали, — включая того типа, с которым она крутила интрижку.

Ну что ж, ему шаги мерзкой интриганки отслеживать незачем. Он назначил этой особе деловую встречу завтра спозаранку, и отменять ее не собирается. Он сообщит ей о расписании работ, обговорит условия контракта. А дальше пусть сама справляется. У него, Катберта, найдутся дела и поважнее, чем Джиллиан Брайтон; еще не хватало тратить на нее время и силы!

И, решительно выбросив из головы помянутую особу, Катберт зашагал через зал к своей ослепительной невестке и подал ей руку, приглашая на танец.

2

Не прошло и получаса, как безмолвие нарушили раскаты грома. И сей же миг луна исчезла за нагромождением грозовых облаков.

Джиллиан подняла голову, закусив нижнюю губку. Черную пелену туч рассекла искристая молния. Черт бы побрал этот циклон! Или, может, дело в озоновых дырах… Откуда только берутся эти яростные бури, что так не вовремя разыгрались на Юго-Западе США! Ведь лето на дворе, считается, что не сезон для них!

Но что бы ни породило эти атмосферные кошмары, они вполне способны погубить ее натурные съемки, не говоря уже о том, чтобы сорвать график. Впрочем, если повезет, эта гроза вот прямо сейчас и разразится, весь дождь выльется за ночь, и тучи уйдут прочь, так что группа уже завтра начнет снимать под ослепительно-ярким солнцем. Нужен свет. Много света. Свет — основа и суть визуальных образов кинематографии.

Темное небо перечеркнула очередная белая вспышка. Состроив недовольную гримаску, Джиллиан рывком поднялась на ноги и направилась к взятому напрокат «Шевроле Блейзеру». Но не прошла она и нескольких шагов, как поднялся ветер. Всколыхнулась листва тополей, обрамляющих края каньона. Темно-рыжие пряди, как попало забранные под бейсболку с эмблемкой «Таранов», футбольной команды Хьюстона, взметнулись в воздухе и защекотали ей щеку.

И вдруг…

— Ай-и-и-и-и-и! У-у-у-ай-и-и-и!

Джиллиан стремительно развернулась. Сердце ее неистово заколотилось в груди. Вот оно! Вздох. Плач. Стон ветра, эхом отозвавшийся в каньоне.

Молодая женщина словно приросла к месту. Пронзительный звук леденил кровь, подчинял себе ум и душу. Она могла поклясться, что слышит в тяжком вздохе почти непереносимое отчаяние, чувствует невысказанную тоску.

По каньону снова пронесся ветер, — и могучий этот порыв вновь разбудил скорбное эхо. Звук нарастал, делался все пронзительнее и выше. Тополя тревожно зашумели. Но шорох листвы заглушило рыдание столь горестное, что волосы Джиллиан встали дыбом.

Неспешно, словно раздумывая, ветер улегся, и причитания нездешних голосов стихли.

— Ух, ты! — прошептала Джиллиан, массируя покрывшиеся «гусиной кожей» руки. — Такая звукозапись пропадает! Жаль, Кларенс не записал!

Ее звукооператор должен был прибыть из Хьюстона только завтра к полудню, вместе с кинооператорами и всей съемочной группой. На день раньше приехали только Джиллиан и ее ассистент Робби. Джиллиан — для того, чтобы побыть час-другой наедине с воспоминаниями детства, прежде, чем начнется неуправляемый съемочный хаос. А юный Робби — чтобы согласовать всяческие рутинные вопросы: то, что касалось размещения в мотеле и материально-технического обеспечения. Нет, все это он обговорил по телефону с месяц назад. Но опыт подсказывал: если лично не проверишь, все ли готово, путаницы не избежать.

Джиллиан от души надеялась, что назавтра вечером, когда станут снимать пейзажные мизанкадры, ветер повторит свой «сольный номер». Разумеется, все это — при условии, что господин главный инженер Катберт Далтон в ходе утренней беседы одобрит ее съемочный график и даст «добро» на начало работ.

Молодая женщина снова нахмурилась и ускорила шаг: на камень с плеском упали первые, тяжелые капли дождя. За свою недолгую карьеру она отсняла достаточно документальных фильмов, чтобы в полной мере вкусить «радости» добывания лицензий и разрешений на натурные съемки, однако мысль о том, что работу ее намерен координировать какой-то там инженеришка, раздражала несказанно. Оставалось надеяться, что при личной встрече этот Далтон окажется куда более сговорчив и склонен к сотрудничеству, нежели представлялось по его же факсам.

Джиллиан забралась в «Блейзер», спасаясь от дождя, и вовремя — ливень хлынул сплошным потоком. Захлопнув дверцу, документалистка пошарила в карманах камуфляжных брюк, ища ключи. Такие штаны обычно носят солдаты, наряженные на выполнение хозяйственных работ. Молодая женщина закупала их дюжинами в магазинчике, торгующем излишками военного имущества. Поношенный камуфляж не то чтобы наводил на мысль о красотке с Беверли-Хиллз, зато изобилие карманов и удобный покрой как нельзя лучше подходили для натурных съемок вроде теперешней.

Одной ногою выжимая сцепление, другую поставив на педаль тормоза, Джиллиан повернула ключ в замке зажигания и вцепилась в рычаг коробки передач, отчаянно жалея, что не догадалась упомянуть про автоматический привод, когда Робби договаривался с бюро проката автомобилей. Судя по тому, с каким хрустом включилась первая скорость, «Блейзеру» это тоже не понравилось.

— Прости, старина, — покаялась Джиллиан, снова принимаясь терзать сцепление и рычаг коробки.

Опять послышался протестующий лязг — но на сей раз первая скорость включилась. Под мерный перестук дождя по крыше Джиллиан осторожно повела «Блейзер» вперед. Легонько касаясь носком ноги педали газа, она не сводила глаз с предательских изгибов дороги.

Впрочем, дорога — это громко сказано. Каменистая тропа, вся в колеях и рытвинах, вилась вдоль края каньона на протяжении многих миль, пока не сливалась с подъездным путем к плотине. Благодаря скалистым выступам, обрамляющим дорогу слева, каждый поворот превращался в настоящее приключение. Отвесный обрыв по правую руку только добавлял остроты ощущений. А потоки воды, низвергающиеся с черных небес, не способствовали ни улучшению видимости, ни маневренности транспортного средства. Покусывая нижнюю губку, Джиллиан включила понижающую передачу и ползком-ползком преодолела очередной головокружительный вираж.

Еще поворот-другой, и молодая женщина вынуждена была признать, что разумнее было дождаться утра, а не раскатывать ночью по краю каньона. Но ведь ей так хотелось побыть наедине с воспоминаниями! Кроме того, ничто не предвещало грозу…

— Какого черта?!..

С трудом обогнув невесть какой по счету выступ, Джиллиан нажала на педаль тормоза. Точнее, на то, что приняла за педаль тормоза. На самом деле нога ее пришлась на педаль сцепления, «Блейзер» взревел и устремился прямехонько на массивную глыбу песчаника, отвалившуюся от скалы слева.

С трудом сдержав непечатное ругательство, Джиллиан резко крутнула руль. Слева — скальник, справа — пропасть; как тут прикажешь маневрировать? Пронзительно взвизгнули тормоза — но машину уже занесло далеко в сторону.

К вящему ужасу Джиллиан, она вдруг почувствовала, как под тяжестью автомобиля обочина дороги начинает осыпаться. «Блейзер» рванулся назад, дернулся, покачнулся, застрял. Вне себя от ужаса, Джиллиан резким рывком перевела рычаг в нейтральное положение и повернула ключ.

— Давай! Ну, давай же!

Мотор наконец-то завелся — и в то же самое мгновение обвалилась еще часть дороги. Автомобиль опасно накренился — и заскользил назад.

— Ох, Господи!

Плечом распахнув дверь, Джиллиан выпрыгнула из машины. Больно ударилась бедром о камень и отчаянно замолотила руками, ища хоть какую-нибудь точку опоры на размытой дождем тропе. В двух шагах от нее «Блейзер» изображал гибель «Титаника». Металл заскреб о песчаник. Задрав нос, пронзая лучами фар плотную завесу дождя, автомобиль неумолимо полз назад, точно гигантский корабль, погружающийся в холодную могилу океана. Вот он перекатился через край — и рухнул в пропасть.

Грохот падения еще звенел в ее ушах, когда под пальцами Джиллиан обвалился кусок песчаника, потоком хлынула жидкая грязь, — и молодая женщина рухнула вниз вслед за «Блейзером».

Катберт Далтон раздраженно похлопывал свернутым в трубку чертежом плотины по бедру. Стиснув челюсти, он ждал и ждал, а в трубке по-прежнему раздавались гудки. Он уже собирался нажать на рычаг, как вдруг, наконец-то, к телефону с запозданием подошли. Невнятное бормотание на том конце провода Катберт с натяжкой счел за приветствие.

— Где ее черти носят?

— Чаво?

— Где эта Брайтон?

— А ты кто такой?

Крепко стиснув в кулаке трубку, Катберт негодующе воззрился в зеркало. В зеркале отражался календарь, висящий на противоположной стене его служебного офиса.

— Это Далтон, Катберт Далтон. Начальник ремонтных работ на плотине реки Санто-Беньо. Где твой босс?

— Чтоб я знал! — На том конце провода сладко, от души, зевнули. — А сколько времени, ты, олух?

— Без тринадцати минут девять, — рявкнул Катберт. — А встреча была назначена на восемь.

Злиться он начал уже в восемь ноль пять, а сейчас просто кипел от возмущения. Торчит тут в офисе непонятно зачем, поджидая эту негодницу, потратил впустую уже час драгоценного времени. А ведь мог бы уже изучать структуру плотины вместе со своими инженерами…

— А в номер ей звякнуть, скажем, не пробовали? — Парнишка на том конце провода вроде бы слегка продрал глаза, но толковее от этого не стал.

— Пробовал. Дважды. Никто не отвечает. Телефонистка в мотеле сказала, ты ее ассистент и наверняка знаешь, где ее искать.

Собственно говоря, Юфимия О'Брайен, исполнявшая тройную обязанность хозяйки, телефонистки и администратора в мотеле «Три ковбоя», сообщила Катберту куда больше подробностей, нежели он стремился узнать. Позавчера вечером, когда Джиллиан Брайтон и ее ассистент Роберт Мартин, — хипповатый подросток с изумрудно-зеленой шевелюрой и серьгою в ухе, вечно выдувающий пузыри из жевательной резинки, — вселились в номер, Юфимии на месте не случилось. Но в городке размером с Санто-Беньо новости разносятся быстро.

— Подожди-ка!

Трубку с грохотом швырнули на стол. Послышался шорох сбрасываемого одеяла, треск застегиваемой «молнии», шлепанье босых ног. Спустя несколько бесконечно-долгих секунд телефон снова ожил.

— В номере ее нет.

Катберт возвел глаза к потолку. Ему казалось, этот факт они совместными усилиями уже установили.

— Ну что ж, если твой босс вскорости объявится, скажи ей, что я сбежал со свадьбы моего брата и полночи провел за рулем только затем, чтобы успеть на встречу, на которую она, видите ли, явиться не соизволила. Если я ей понадоблюсь, пусть звонит сюда, на объект. И если…

— Ты что, балда, не въехал? Ее тут нет!

Катберт чувствовал, что чаша его терпения вот-вот переполнится.

— Передай своему боссу…

— Я заглянул, а у нее в номере шторы отдернуты и постель не смята. В смысле, она здесь и не ночевала.

В голосе подростка звучало неподдельное беспокойство. А Катбертом владели совсем иные чувства. Он скрипнул зубами от возмущения.

Боже правый! Вот уже которую неделю на него обрушиваются слухи и сплетни про эту особу по имени Джиллиан Брайтон. И что только про нее не болтают! Рассказывают, как десять лет назад она вешалась на шею Чарли Доновану. Как отец Чарльза просто-таки вытащил ее из сыновней постели. Как на следующий день ее папаша врезал в челюсть почтенному Доновану-старшему. А теперь она — весь из себя знаменитый кинорежиссер, звезда экранов, фу-ты ну-ты, прикатила, видите ли, в Санто-Беньо похваляться своими успехами… да сбивать Чарли с пути истинного. Не наигралась, видите ли!

Катберта просто-таки передернуло от омерзения. Эта негодяйка приехала в город только вчера вечером, и уже ночует не в мотеле. Что называется, времени зря не теряет! Быстро это у нее получается, даже для киношной-то знаменитости!

Ну что ж, он, Катберт, распоряжения своего начальства исполнил почти дословно. Он оказал этой особе содействие, во всяком случае, попытался, — черт ее дери, всю задницу себе отбил, торопясь на утреннюю встречу! А теперь слово за мисс Джиллиан Брайтон, пусть сама его ищет хоть до будущего Рождества, а найдет ли — ему глубоко плевать! Катберт уже собирался было швырнуть трубку на рычаг, но голос подростка тревожно дрогнул, и рука инженера застыла на полдороге.

— Джилл сразу рванула в каньон, не успели мы и чемоданов распаковать. Чего доброго, она до сих пор там.

— Что-о?

Вот тут раздражение Катберта сменилось самой настоящей яростью. В своих письмах он ясно дал мисс Брайтон понять, что ей и всей ее банде категорически запрещается совать нос в запретную зону за плотиной до тех пор, пока он не проинструктирует киношников обо всем, что касается технической стороны дела и об опасностях, подстерегающих неосторожного во время взрывных работ.

— Джилл сказала, что хочет проверить уровень воды в водохранилище и осмотреться малость. А мне велела ложиться; в смысле, ждать ее незачем. Слушай, а вдруг она заблудилась или еще что похуже?

— Я так понимаю, что мисс Брайтон раньше жила здесь. И окрестности наверняка знает как свои пять пальцев.

— Так то десять лет назад было, ты, тормоз!

— Мистер Далтон, будьте так добры.

— О, точно, Далтон. Слушай, парень, ты бы не мог, в смысле, прокатиться поискать ее? Она как увлечется своим проектом, так забудет, который день на дворе. Я бы и сам смотался, да только тутошних мест не знаю, а Джилл забрала «Блейзер», так что я, в смысле, без тачки остался, пока Труди с ребятами не прикатят.

Больше всего на свете Катберту хотелось сообщить нахальному подростку, куда, в смысле, могут отправляться он сам и его босс. Но ведь он, Далтон, поставлен во главе ремонтных работ, а, значит, со всеми неприятностями и проблемами разбираться предстоит ему и никому другому. Включая неприятность по имени Джиллиан Брайтон. Если она и впрямь отправилась в запретную зону, и автомобиль ее благополучно увяз в грязи после давешнего ливня, выручать незадачливую авантюристку, к сожалению, предстоит именно ему. Ведь главный инженер в ответе за все, что происходит на объекте.

— Хорошо. Я проедусь вдоль каньона и поищу ее. На всякий случай, запиши номер моего офисного телефона. Если она появится, оставь для меня сообщение.

— Спасибо, друг!

Позвонив своему заместителю и сообщив, что отъедет минут на сорок, Катберт решительно нахлобучил на голову видавшую виды ковбойскую шляпу-стетсон, — наследие тех времен, когда, в перерывах между командировками, он вкалывал в «Орлином кряже», помогая братцу Шону. А в следующее мгновение, с сожалением глянув на работающий кондиционер, он шагнул из благословенной прохлады офиса в испепеляющую жару летнего калифорнийского солнца, прямо на раскаленный бетон.

Административное здание притулилось на восточном краю дамбы, — массивной бетонной арки, что протянулась от скалы до скалы, перегородив собою каньон Санто-Беньо. В трехсот пяти футах ниже верхней площадки два разверстых водослива извергали тонны воды в низовье Санто-Беньо. Прикрывая ладонью глаза от слепящих лучей, Катберт постоял там минуту-другую, придирчиво разглядывая резервуар. Все следы грозы, что бушевала в каньоне накануне ночью, исчезли словно по волшебству. На зеркальной поверхности играли солнечные зайчики. А уровень воды, как с мрачным удовлетворением отметил Катберт, изрядно понизился.

Завтра он уже сможет осмотреть снаружи трещины, разъедающие плотину изнутри. Вот тогда он и оценит объем работ, и с точностью определит, сколько времени есть у этой Джиллиан Брайтон на съемки, — до того, как резервуар снова начнет заполняться водой.

Ну, то есть, если она и впрямь собирается делом заниматься. Очень может быть, что слухи не солгали. Очень может быть, что этот киношный проект — только дымовая завеса, удобное прикрытие для собственных коварных поползновений. Очень может быть, что негодяйка заявилась в Санто-Беньо не фильмы снимать, а интриговать да пакостничать.

А ежели так, то не поздоровится ей, ох, не поздоровится! Как только он, Катберт, отыщет мисс Брайтон, он уж даст авантюристке понять, что на сей раз она отхватила кусок не по зубам!

Нашел ее Далтон двадцать минут спустя. Или, точнее, нашел то самое место, где край каньона осыпался, и на месте дороги зиял бездонный провал.

3

— Эй! Там, внизу! Вы в порядке?

Джиллиан запрокинула голову. Кажется, она в жизни не слышала ничего прекраснее, чем этот грудной, хрипловатый, сердитый голос. Крепко вцепившись в узловатую сосну, семь часов назад остановившую ее скольжение в небытие, молодая женщина прокричала ответ.

— Все о'кей. Руки-ноги вроде бы целы. У вас веревки не найдется?

Светловолосый ковбой осторожно перегнулся через край каньона.

— Веревка есть. Я мигом обернусь. Только не двигайтесь!

Не двигайтесь. Сказал, тоже! Можно подумать, она собиралась разжать руки, в мертвой схватке сомкнутые на шершавом стволе, или сместиться хотя бы на сантиметр-другой от еле заметных выбоин в камне, послуживших опорой для ее ног.

Молодая женщина прижалась лбом к стволу; голова вдруг закружилась от облегчения. Или, может быть, дело в том, что она вот уже семь часов висит между небом и землею, втиснувшись между древесным корнем и утесом, на высоте сотен футов над узким ущельем?

Причем Джиллиан полагала, что провисит куда дольше. Ей не верилось, что Робби выберется из постели раньше десяти-одиннадцати, а уж организовать спасательную экспедицию для пропавшего без вести босса подростку и в голову не придет. За рулем ее ассистенту цены не было, но вот для того, чтобы поднять Робби с кровати пораньше, приходилось названивать ему часа полтора, последовательно переходя от вкрадчивых уговоров и посулов к откровенным угрозам и запугиваниям, в коих фигурировали слова «смерть скорая и мучительная», «расчленение», «увольнение без выходного пособия». Благодарение Господу, сегодня парень в кои-то веки вскочил ни свет ни заря!

Веревка глухо хлестнула по камню где-то над ней. Джиллиан поспешно запрокинула голову, и, как выяснилось, не вовремя. Град мелких камушков и пыли, сорвавшийся со скалы, обрушился прямо на ее физиономию. Поморщившись от боли, Джиллиан чуть отклонилась в сторону, дерево зловеще закачалось, а его временная обитательница тихо вскрикнула от ужаса.

— Черт подери, да сидите же смирно! — рявкнул спасатель. — Я спущу вам веревку.

Судорожно обхватив ствол обеими руками, молодая женщина дунула вверх, тщетно пытаясь убрать с глаз непослушные волосы, не говоря уже о пыли. Давеча ночью, когда Джиллиан сорвалась вниз, скольжение по утесу заняло каких-то секунды три, не больше, но бейсболка «Тараны» успела-таки догнать злосчастный «Блейзер». Молодая женщина от души надеялась, что каньонные боги удовольствуются пожертвованием в виде машины с приводом на четыре колеса и новехонького головного убора и саму ее отпустят с миром.

С неистово бьющимся сердцем, Джиллиан напряженно следила за тем, как толстая веревка вьется и бьется по камню, подбираясь все ближе к ее ненадежному «насесту». Но лишь когда конец ее оказался в пределах досягаемости, молодая женщина обнаружила, что руки ее онемели вплоть до самого плеча. Во всяком случае, разжать мертвую хватку ей не удавалось.

— Хватайтесь за веревку.

Облизнув пересохшие губы, Джиллиан попыталась снова. Левая ее рука отцепилась-таки от ствола и бессильно повисла в воздухе, точно переваренная макаронина.

— Подождите минуточку, — хрипло взмолилась молодая женщина. — У меня руки не слушаются.

— Ладно, ладно, все в порядке. — Сердитый голос спасателя заметно смягчился. — Вы не волнуйтесь, все уладится.

— Вам легко говорить, — проворчала Джиллиан, обращаясь к сосне и не сводя глаз с веревки, конец которой так соблазнительно болтался в нескольких дюймах от нее. Но вдруг он дернулся вверх — и исчез.

— Эй!

— Держитесь, я к вам спущусь.

Катберт стянул шляпу, обвязал веревку вокруг пояса. Каких-нибудь несколько секунд — и он уже оказался рядом с пострадавшей. Жертва автокатастрофы окинула его любопытным взглядом — и не смогла не одобрить увиденного. Взлохмаченные светлые пряди в беспорядке падают на лоб. На загорелом лице металлически поблескивают серые глаза — ободряя и поддерживая. На плечах вздулись крепкие канаты мускулов. В общем и целом габариты у него вполне внушительные — этакое сосредоточие спокойной, мужественной силы.

При зрелом размышлении Джиллиан решила, что внушительные габариты, — не совсем то качество, что желательно в мужчине, которого с твердой землею связывает только отрезок крученой пеньковой веревки. Нервно сглотнув, молодая женщина на всякий случай вознесла про себя молитву за четкость его линии жизни. А тот, упершись сапогами в отвесную каменную стену, одной рукою, с истинно ковбойской непринужденностью, расправил вторую веревочную петлю.

— Нагните голову. Я обвяжу вас. — Говорил он медленно, доходчиво; его грудной голос просто-таки излучал невозмутимую, безмятежную уверенность. — Дайте-ка я приподниму вашу руку. Держитесь? О'кей, теперь вторую. Спокойно, спокойно.

Веревка накрепко стянула ее талию, да так, что стеснилось в груди. Крепкая, мускулистая рука поддержала ее сзади, и тут уж Джиллиан задохнулась не на шутку.

— Все, держу. Я вас подстрахую снизу. Так что по скале мы поднимемся вместе. Готовы?

Даже при наличии веревки и мускулистой руки спасателя, Джиллиан потребовалось немалое усилие воли, чтобы отпустить крепкую и надежную сосенку. Вопрос веры, не иначе… но как же непросто тому, кто в вере нетверд! Глубоко вздохнув, Джиллиан позволила-таки своему спасителю оторвать себя от дерева.

— Все, попались. Я вас не выпущу, не бойтесь.

— Обещаете? — криво улыбнулась Джиллиан.

— Я — человек слова, — заверил ее незнакомец. Его теплое дыхание приятно щекотало ей ухо.

Ох, как Джиллиан на это надеялась! Как надеялась!

— Готовы?

— Готова, — задыхаясь, проговорила она.

И они двинулись вверх по утесу, — точнее, взбирался он, подталкивая молодую женщину сзади и для вящей надежности придерживая ее за талию. Пять шажков, семь, восемь… и вот широкая ладонь подпихнула ее под ягодицы, и Джиллиан тяжело перевалилась через край. Прерывисто дыша, она проползла на четвереньках еще немного, пока не выбралась на место достаточно ровное и надежное, чтобы развернуться и помочь своему спасителю. Но руки ее по-прежнему безвольно повисали вдоль тела, так что бедняжка сдалась после первой же попытки.

Впрочем, похоже, помощь ему ничуть не требовалась. Одним движением, исполненным грации и силы, незнакомец подтянулся на руках — и рывком перебросил тело на твердую поверхность. Предусмотрительно отползя подальше от осыпавшегося края, он отвязал «спасательный трос», встал и направился к джипу, — именно к нему веревка и крепилась. Джиллиан хрипло вскрикнула от восторга, когда, мгновение спустя, светловолосый ковбой присел рядом с нею на корточки и поднес к ее губам пластиковую флягу с родниковой водой. Она жадно глотнула раз шесть, перевела дух и снова приникла к живительной влаге. Еще глоток-другой — и в горле перестало першить, так что голос ее уже не походил на воронье карканье.

— Спасибо… за воду и за то, что спасли меня от верной гибели.

— Всегда пожалуйста. — Катберт подобрал шляпу и, отряхнув от пыли, нахлобучил ее на голову. — Вы точно не ранены?

— Нет, только ослабела изрядно, провисев на дереве всю ночь. Проехавшись вниз, я набрала-таки синяков да царапин, но это все пустяки, до свадьбы заживет.

Незнакомец окинул ее испытывающим взглядом сверху донизу, от растрепанной шевелюры до покрытых толстым слоем пыли кроссовок. От серых, с металлическим отливом глаз не укрылось ни малейшей подробности. Впрочем, осмотр, кажется, вполне подтвердил первоначальный диагноз.

— Там, на дне ущелья, валяется перекореженный автомобиль. Что, собственно, произошло?

— На дороге лежала огромная глыба песчаника, — наверное, от скалы отломилась. Из-за дождя я не сразу ее заметила — и повернула слишком резко. Из «Блейзера» я вылезти успела, но тут подо мною осыпался край обрыва. Я уж думала — все… Думала — конец… — Молодая женщина выдавила из себя улыбку, с трудом сдерживая крупную дрожь. — Да вот, за сосну зацепилась. Как это в школьном стишке говорится: что, дескать, нет на свете ничего прекраснее дерева?

— Понятия не имею. — Незнакомец пристально изучал молодую женщину из-под полей потрепанной ковбойской шляпы. Теперь, когда они оба оказались на твердой земле, сочувствующего дружелюбия в нем явно поубавилось. — Повезло вам, нечего сказать.

Джиллиан собралась было уточнить, что падение с обрыва везением вряд ли назовешь, но следующая же реплика спасителя в корне изменила ход ее мыслей.

— Дуракам всегда везет.

— Простите?

— У большинства людей хватило бы мозгов понять, что не стоит кататься вдоль края каньона по узкой горной дороге глубокой ночью, да еще и в разгар грозы.

Джиллиан и сама пришла к тому же выводу непосредственно перед тем, как принялась изображать из себя каскадера, однако в устах человека постороннего объективная истина прозвучала явной грубостью. Впрочем, кто, как не он, извлек ее из «орлиного гнездышка»! Она перед ним в долгу, да еще в каком!

Помассировав руки и ноги и кое-как восстановив кровообращение, молодая женщина попыталась встать. Но если бы бдительный спаситель вовремя не протянул ей руку и не подхватил злосчастную документалистку, она бы рухнула наземь и изрядно отбила бы себе тыл. Джиллиан постояла немножко, борясь с головокружением, а затем осторожно высвободилась.

— Еще раз спасибо, — проговорила она, сдерживая досаду. — Кстати, меня зовут Джиллиан Брайтон.

— Я знаю.

Молодая женщина вспыхнула до корней волос, почему-то чувствуя себя еще большей идиоткой, нежели следовало из предыдущей фразы незнакомца. Манера незнакомца насмешливо растягивать слова впечатление только усиливала. Если он — из поискового отряда, разумеется, он знает, кого ищет!

— А вы кто?

— Катберт Далтон.

— Ох. — А ведь, глядя на соломенную шляпу-стетсон, можно было поручиться, что ее владелец — из числа местных фермеров! — Вы — начальник ремонтных работ на плотине.

Далтон хищно сощурился; видимо, в голосе ее против воли прозвучали агрессивные нотки. Или, может быть, их немногословная переписка досадила главному инженеру ничуть не меньше, чем ей.

— Когда нынче утром вы не явились на встречу, я позвонил вашему ассистенту. Кажется, поднял его с постели, — коротко пояснил Далтон.

А она-то надеялась, что Робби уже организовал целую поисково-спасательную операцию! Вот и полагайся теперь на друзей и коллег!

— Парнишка сказал, что вы отправились в каньон. Он решил уж, что вы впали в творческий экстаз и заблудились. Вы, поэтические натуры, вечно в облаках витаете!

— Облака — это не по моей части, — заверила Джиллиан, натянуто улыбаясь и в очередной раз напоминая себе про долг признательности.

Брови собеседника недоверчиво поползли вверх.

— Ну, допустим, — хмуро признала она. — Допустим, что пару месяцев назад я и впрямь напрочь позабыла про кастрюлю с пловом, стоявшую на плите, пока размышляла над трактовкой сюжета. Ну так огонь быстренько затушили, кухня даже и не пострадала почти!

Холодные серые глаза неотрывно глядели на нее, и Джиллиан с ненавистью подумала о том, что мальчишка заслуживает хорошей порки. Интересно, сколько же всего маленький мерзавец этому типу выложил?

— Ну, допустим, что на той неделе я и впрямь возвращалась из Остина в Хьюстон и, только добравшись до окрестностей Сан-Антонио, поняла, что еду в другую сторону, — вызывающе объявила она. — Ну так я как раз обдумывала сценарий и малость увлеклась…

Негодующе фыркнув, ее спаситель вернулся к джипу и принялся отвязывать веревку.

— Вот, значит, почему вы свалились с утеса вчера ночью?

— Вчера ночью ни в каких облаках я не витала!

Ну разве что, мысленно поправилась Джиллиан, возможно, воображение у нее вчера и в самом деле слегка разыгралось, особенно когда по каньону с нездешними завываниями пронесся ветер и по спине у нее мурашки забегали. Впрочем, Далтону знать об этом вовсе незачем.

— Я уже объяснила: дорогу перегородила здоровенная каменная глыба, отколовшаяся от скалы. И я резко свернула вправо.

— Ну, ежели вы настаиваете… — лениво обронил Далтон, сматывая веревку.

Чувство признательности таяло просто-таки с молниеносной быстротой. Джиллиан вызывающе скрестила руки на груди. Пафоса этой сцены не снижала даже изрядно измятая желтая футболка.

— Я настаиваю.

Катберт выпрямился. Глаза его, пронзительные и светлые, точно два лазерных луча, грозили пробуравить собеседницу насквозь.

— Тогда, может быть, вы заодно объясните, с какой бы стати вы отправились в запретную зону, не имея пропуска? Каковой пропуск, кстати, я собирался вам выписать сегодня, во время нашей встречи.

«Собирался…» А теперь, значит, не собирается? Внимание Джиллиан тотчас же переключилось на проблему доступа к заветным развалинам; ни для чего другого места в голове не осталось. Кошмарное падение с обрыва, долгие, одинокие и мучительные часы ожидания верхом на сосне, головоломный подъем по отвесной скале, — все это отошло на задний план. Осталась лишь одержимая решимость увековечить на пленке магию древних индейских руин… ради отца, ради себя самой, во имя всех тех радостей и слез, что их связывали.

Словно по волшебству перевоплотившись в профессионала до мозга костей, молодая женщина решительно перешла прямо к делу.

— Я приношу свои извинения за то, что не поставила вас в известность, мистер Далтон. Вчера вечером я добралась в Санто-Беньо раньше, чем предполагала. Я попыталась связаться с вами насчет разрешения съездить на территорию объекта, но вы были в отъезде. На свадьбе, как мне сказали.

— Так что вы отправились без разрешения.

— Но только после того, как переговорила с одним из ваших инженеров. Он сказал, что не возражает. Как, бишь, его звали? Патрик… Патрик… Фамилию не помню.

Да уж кому и быть, как не Патрику, с отвращением подумал Далтон. Беззаботный, самовлюбленный юнец, без году неделя получивший свой диплом гражданского инженера, еще ни разу не сталкивался наяву ни с тысячами тонн жидкого бетона, ни с миллионами ярдов бегущей воды. А ведь Бог знает что о себе возомнил! Далтон наконец-то смотал веревку до конца и швырнул ее на заднее сиденье.

— На сей раз извинения принимаются, мисс Брайтон. Но только не вздумайте снова решать что-то в обход меня. Я — главный инженер на объекте. И я отвечаю за безопасность всех, кто так или иначе с объектом связан. Включая вас и вашу съемочную группу.

— Зовите меня просто Джиллиан, — отозвалась молодая женщина, внутренне кипя от возмущения. Уж что-что, а назидательной лекции она не заслужила! И все-таки она в лепешку разобьется, а установит нормальные рабочие взаимоотношения с этим твердолобым технарем!

— Джиллиан, — коротко кивнул он. — А теперь поедемте-ка поскорее в город, чтобы вы поскорее залечили эти ваши так называемые синяки да царапины. А я тем временем звякну шерифу графства и сообщу ему о происшествии.

— Я бы предпочла сначала переговорить с вами в офисе, как мы и планировали, а потом уже «ловить» попутку до города. Если не наползут тучи, а группа явится вовремя, мне бы хотелось уже нынче вечером поснимать на открытом воздухе.

Катберт недоверчиво уставился на собеседницу через капот джипа. Боже праведный, она что, всерьез? Эта женщина только что провела ночь, вися между небом и землею на стволе дерева. Ее потертые камуфляжные штаны и желтая футболка наводят на мысль о беженце времен прошлой войны, причем со стороны проигравших. Ее темно-рыжая, с золотистым отливом, грива волос, сбилась в колтуны, а лицо… такое лицо, раз увидев, не забудешь, неохотно признал он про себя. Особенно хороши широко посаженные, фиалкового цвета глаза, высокие скулы и нежные, чуть припухшие губы… такие губы любого способны лишить покоя и сна!

Но только не Катберта Далтона. Уж он-то немало наслышан о Джиллиан Брайтон! Уж он-то не станет предаваться эротическим фантазиям по поводу такого «подарочка»! Еще не хватало — искать неприятностей на свою голову! А то, что в груди у него на мгновение стеснилось, — так всему виной невольное восхищение ее мужеством и стойкостью, не более того!

— Хорошо же. Мы заедем на плотину и обговорим график. — Катберт заглянул в джип и перебросил молодой женщине пачку чипсов. — Подкрепитесь-ка малость, а я пока отмечу запрещенную для доступа зону.

Далтон покопался в багажнике джипа, в ящике с инструментами. Инженер-строитель давно научился не полагаться на случай и возить с собою все необходимое на случай непредвиденных аварий. Вот и сейчас он извлек на свет внушительный моток изоленты. Жаль, что не красная; ну, да на первое время сойдет. А там он пришлет бригаду дорожных рабочих, чтобы возвели надежные ограждения.

— Спасибо огромное. Кажется, ничего вкуснее в жизни не ела!

Голос, долетающий до него из машины, звучал достаточно приятно, теперь, когда хрипота почти не давала о себе знать. Сквозь стекло молодая женщина поймала сардонический взгляд Катберта, демонстративно развернулась спиной и захрустела аппетитными ломтиками.

А тот, как ни в чем не бывало, вразвалку подошел к вертикальному каменному выступу в нескольких ярдах от машины. Глыба красноватого, с желтыми и зелеными прожилками известняка гордо воздвиглась среди камней. Эта изваянная временем и непогодой абстрактная скульптура стеной перегородила дорогу, точно причудливых очертаний утес. Ветер и дождь зачастую отламывали куски таких каменных образований и сбрасывали вниз, а те, в свою очередь, откалывали глыбы побольше.

Там, где это произошло прошлой ночью, на скале виднелись бледные проплешины сколов. Нахмурясь, Катберт провел по ним пальцем, затем оглядел дорогу, вернее, то, что от нее осталось. Торчащие тут и там каменные выступы почти закрывали от взгляда то, что скрывалось за поворотом. Худшего места для того, чтобы водителю врезаться в обвалившуюся глыбу, просто-таки и не придумаешь.

Осторожно пробравшись по узкому перешейку, он натянул маркировочную ленту с противоположной стороны дороги. Затем вернулся и проделал то же самое со стороны джипа. Внутри у Катберта все сжималось при мысли о том, что молодая женщина и впрямь едва не погибла.

Видя, как зловеще хмурится ее спаситель, Джиллиан с трудом подавила вздох. А ведь с этим типом ей предстоит работать в течение ближайших трех-четырех недель! И, кажется, это время не войдет в число самых отрадных и безмятежных периодов ее жизни! Впрочем, ежели повезет, все спорные вопросы они благополучно решат уже сегодня и в новых встречах необходимость отпадет сама собой.

Эта надежда согревала Джиллиан на протяжении всего недолгого пути до плотины реки Санто-Беньо. Разумеется, эту внушительную громаду она видела далеко не в первый раз. В те времена, когда отец ее служил егерем в государственном заповеднике, расположенном по берегам водохранилища, он частенько возил туда дочку и на лодке, и на машине, ежели сам отправлялся проверить уровень воды или поболтать с операторами гидроэлектростанции.

А когда, десять лет назад, водохранилище осушили и плотина явилась взору во всей своей наготе, влажно поблескивая под лучами солнца, Джиллиан попыталась заснять на пленку не только древние руины, но и строгое, утилитарное величие ее геометрических форм. Но тут, к несчастью, ее сумасбродная влюбленность в Чарли Донована заслонила для нее весь мир и свела на нет честолюбивые устремления, припомнила молодая женщина, сардонически поджимая губки.

Но на сей раз у нее таких проблем нет и не предвидится. И теперь она озирала дугообразную конструкцию наметанным глазом художника, умеющим различать красоту в самых простейших ее формах. Чего стоит одно лишь контрастное сочетание цветов, — выбеленный водою бетон на фоне красновато-желтых утесов! А до чего пропорциональны эта симметричная арка, и шлюзные ворота, обрамляющие каждый из контрфорсов! У Джиллиан просто руки чесались немедленно пустить в ход кинокамеру!

А навеянная кондиционером прохлада административного здания порадовала ее еще больше. Но, не успела молодая женщина удобно расположиться в кресле, как владелец офиса уже принялся развивать бурную деятельность.

— Позвоните-ка своему ассистенту, скажите, что с вами все в порядке, а я пока кофе заварю.

Джиллиан выждала мгновение, чтобы глаза после ослепительно-яркого солнца привыкли к сумраку офиса, и потянулась к телефонной трубке.

— Робби? Это Джиллиан. Нет, я не заблудилась. Я… хм… со скалы сверзилась. Да. Я в полном порядке. Правда. Честно. Клянусь тебе. Просто позвони в страховую компанию, о'кей? Надо бы лишний раз удостовериться, что наше страховое обеспечение выездных съемок распространяется и на взятый напрокат «Блейзер», каковой, увы, покоится ныне на дне ущелья. И договорись насчет другой «тачки», ладно? Хочу вечером отснять кадр-другой.

На мгновение оторвавшись от кофеварки, Далтон озадаченно покачал головой. Вот это, что называется, одержимая! Надо бы запомнить на будущее.

— Это долгая история, — тем временем втолковывала Джиллиан своему ассистенту, нетерпеливо отбрасывая назад спутанные пряди. — Детали — потом. Тебе Труди и прочая банда уже звонили? Когда будут? В полдень? Классно! Скажи им, пусть будут готовы как штык; как только вернусь — поедем. А сейчас сколько времени? О-ой!

Наконец, Джиллиан повесила трубку и приняла из рук Катберта аппетитно дымящуюся кружку.

— Спасибо.

— Вы бы подождали благодарить, пока не попробовали, — не без ехидства отозвался он. — Ребята уверяют, что этим зельем можно плотину подлатать, ежели вдруг бетон закончится.

Похожий на отстой кофе содержал достаточно кофеина, чтобы оправдать глоток-другой.

— Говоря о плотине, — прозрачно намекнула Джиллиан, — а когда вы планируете начать работы?

Катберт метнул в ее сторону еще один сардонический взгляд и жестом указал на армейский металлический стул у столь же безликого письменного стола. Джиллиан забрала с собою кружку с кофе и предусмотрительно поставила ее подальше от аккуратно разложенных диаграмм и папок с зажимами.

Небрежно швырнув на пол шляпу, Далтон рассеянно взъерошил свою непокорную светло-русую гриву — и вытащил из общей стопки одну из папок. И, задумчиво сощурившись, принялся проглядывать листы в поливиниловых прокладках, густо испещренные карандашными пометками. В уголках глаз его собрались морщинки, и молодая женщина невольно подумала, что это выражение внимательной сосредоточенности инженеру необыкновенно к лицу.

— Вода миновала срединную отметку сегодня около шести утра.

Джиллиан быстро произвела в уме приблизительные подсчеты. Деревня угнездилась под сводами пещеры на скальной площадке в пятидесяти футах выше уровня реки. Если вода уже опустилась за срединную отметку, так когда же из волн поднимутся руины? Завтра, в восемь утра? Или в девять?

Черт подери! Вот почему в колледже она регулярно сбегала с занятий по математике и точным дисциплинам, вот почему повсюду носила в сумочке хороший калькулятор! Проблема состояла в том, что в данный конкретный момент и сумочка, и калькулятор покоились на дне ущелья среди обломков «Блейзера».

— А когда, как вы думаете, покажутся руины?

— Если не разразится очередная гроза вроде вчерашней, то завтра к полудню вода спадет до уровня реки. Пещера с развалинами деревни находится примерно в пятидесяти футах над речным руслом. По моим расчетам, первые строения покажутся над водой приблизительно в девять часов двадцать четыре минуты.

— Девять часов двадцать четыре минуты? А не двадцать три, случайно? Лишняя минута мне бы весьма пригодилась.

Но Катберт, казалось, чувства юмора был напрочь лишен.

— Я — инженер. В моем деле основные заповеди — точность и пунктуальность. И безопасность. — Он иронически изогнул бровь. — Кстати, о безопасности: очень вас прошу, постарайтесь больше не падать с утесов, мисс Брайтон.

— Джиллиан, — поправила молодая женщина, намеренно проигнорировав вложенный в слова сарказм. Голова у нее шла кругом. Размышляя о спланированных на вечер натурных съемках и о раскадровке на завтра, — ведь появление руин из воды, — это ключевой эпизод! — к грудному голосу Катберта она почти не прислушивалась.

— В правом нижнем секторе плотины с внутренней стороны мы обнаружили трещину: очевидно, материал не выдержал высокого давления. В зависимости от моих замеров объема повреждений извне, возможно, что нам придется взорвать часть дамбы и заново забетонировать брешь. Каждое утро, перед тем, как выезжать на объект, звоните мне, и я буду держать вас в курсе дела и сообщу, допускаются посторонние в запретную зону или нет.

Последнее замечание инженера вывело Джиллиан из задумчивости.

— Каждое утро? — вознегодовала она. — А где же ваши хваленые точность и пунктуальность? Я не привыкла планировать съемочный день непосредственно перед выходом!

— Хорошо, звоните накануне вечером. Это самое большее, что я могу для вас сделать, — до тех пор, пока мы не проанализируем объем повреждений.

— О'кей, о'кей. Продиктуйте мне свой телефон. Моя записная книжечка вместе со всеми контактными номерами в данный момент погребена на дне ущелья.

Вместе со всеми ее записями. Благодарение Господу, чистовые варианты сценариев и прочие важные документы она всегда печатала под копирку. И папка с копиями лежит на столике в мотеле. Джиллиан похлопала себя по карманам в поисках ручки, и, отчаявшись, заимствовала один из карандашей со стола. Надо же, ведь все заточены на совесть, — небось, поострее иголки! Надо думать, еще одна идиосинкразия из «инженерского» арсенала…

— Можете звонить мне в офис или в мотель «Три ковбоя».

Джиллиан прилежно записала оба номера.

— Мы все тоже там остановились.

— Я догадался, — сухо отозвался Катберт. И Джиллиан тут же насторожилась. — Санто-Беньо — очень маленький городишко, мисс Брайтон… Джиллиан. Других мотелей здесь нет.

Уж об этом-то Джиллиан отлично знала. Знала и о том, что холодок в голосе собеседника нисколечко ей не померещился. И понимала, чем подобная сдержанность вызвана.

— И что с того? — невозмутимо осведомилась она.

Катберт пожал плечами.

— А то, что жители таких вот провинциальных городишек обожают поговорить, особенно с приезжими. Мне за последние две недели все уши прожужжали рассказами о вашем возвращении в Санто-Беньо.

— Точнее, рассказами о моем отъезде из помянутого города десять лет назад?

Катберт откинулся назад, вытянув под столом длинные ноги. Стул жалобно скрипнул под его весом. А сам он неотрывно глядел на собеседницу из-под ресниц, на удивление длинных и темных.

— И об этом тоже.

Со времен той скандальной истории Джиллиан повзрослела, научилась разбираться в себе и в других. Неисправимая девятнадцатилетняя мечтательница осталась в далеком прошлом. И на сей раз Джиллиан Брайтон не собиралась спасаться бегством, — будь то от Юджина Донована, или от Чарли, или от призраков былого. И этому инженеришке она тоже спуску не даст, мрачно решила про себя молодая женщина.

— Послушайте, мистер Далтон…

— Катберт.

— Послушайте, Катберт. То, что вы имеете в виду, случилось десять лет назад. С тех пор немало воды утекло, уж извините за каламбур. И я совершенно не хочу вспоминать прошлое.

— А вот здешние жители, похоже, только об этом и мечтают.

— Это их проблема, не моя. — Молодая женщина наклонилась вперед, взмахивая карандашом в воздухе для вящего эффекта. — И хотя не ваше это дело, я скажу вам: приехала я в Санто-Беньо с одной-единственной целью — заснять развалины индейского поселения. Этот проект я начала десять лет назад. И на сей раз твердо намерена его закончить.

Из-под полуопущенных век Катберт пристально изучал собеседницу.

— А с какой стати именно этот проект настолько для вас важен, что вы вот уже десять лет над ним работаете?

Джиллиан сглотнула: в горле словно застрял комок. Отец умер так недавно, рана еще не затянулась, зачем растравлять ее, изливая душу перед посторонними?

— Я снимаю документальные фильмы, — отчеканила она металлическим голосом. — И, подобно вам, работой своею горжусь. Древние развалины, раз в десять лет пробуждающиеся от долгого сна под водой, — многообещающий материал и сами по себе. А ежели еще и исторический фон добавить, — историю индейского племени зуни и легенду о Плакальщице каньона Санто-Беньо, — я сумею превратить многообещающий материал в первосортный.

Молодая женщина рывком поднялась на ноги.

— А теперь, с вашего позволения, я бы предпочла вернуться в город. Моя группа прибудет к полудню, а я хочу выехать на съемки, как только они появятся.

Превосходно сыграно, подумал Катберт, наблюдая в окно, как Джиллиан садится в машину и уезжает с кем-то из его подчиненных.

Возможно, он бы даже поверил притворщице, если бы, восемь часов спустя, не имел возможности своими глазами полюбоваться на ее картинный выход, состоявшийся в кафе мотеля «Три ковбоя». А смотрел Далтон представление, что называется, из первого ряда партера, так что ни словечка, ни единого жеста не упустил.

4

Подобно своим завсегдатаям, кафе «Три ковбоя» на элегантность не претендовало. Захаживали туда в основном местные; небольшой процент посетителей составляли туристы-яхтсмены да рыбаки, приехавшие попытать счастья на огромном искусственном озере за плотиной. Время от времени заезжала бригада ремонтников, обслуживающая гидроэлектростанцию на реке Санто-Беньо, и ненадолго превращала мотель и кафе в собственную штаб-квартиру.

Катберт останавливался в мотеле прошлой зимой, во время первичного осмотра плотины, а потом и еще раз, несколько месяцев назад, на этапе предварительного планирования ремонтных работ и техосмотра. А три недели назад он снова вернулся в Санто-Беньо, дабы взять в свои руки руководство проектом. К этому времени он выучил меню наизусть, и на сей раз сделал выбор в пользу своего любимого бифштекса на ребрышке с гарниром из фасоли.

Мясо в кафе поставлялось напрямую из имения Юджина Донована, что находилось к северу от города. Во всяком случае, так уверяла радушная, пышнобедрая Пегги О'Брайен. Сестры О'Брайен, — старшая, Юфимия, и младшая, Пегги, — являлись совладелицами и мотеля, и кафе, и вдвоем недурно управлялись и там, и тут. А фасоль, опять-таки, если верить Пегги, произрастала на местной ферме и орошалась из водохранилища на реке Санто-Беньо.

— А коли хотите и впредь фасоль уписывать за милую душу, — напомнила владелица Катберту, водружая перед ним полную до краев тарелку, — вы смотрите, водичку-то залейте в озеро вовремя, чтоб к осенним посадкам успеть.

— Да, мэм.

— Тут местный люд без воды, как без воздуха. А водный туризм и рыбалка — тоже какой-никакой доход, сами понимаете.

— Знаю, знаю.

Простодушно решив составить гостю компанию, толстушка Пегги плюхнулась на стул напротив Катберта. Ее темно-карие глаза с тяжелыми веками, — наследие индейской крови, что в тех местах — отнюдь не редкость, — так и буравили заезжую «шишку» через весь стол, накрытый клеенчатой скатертью в бело-зеленую клетку.

— Ну и скоро ли в озере опять заведется рыба, после того, как вы, ребята, закончите свою возню с плотиной?

Катберт повел носом: над бифштексом поднимался умопомрачительный аромат. Весь день у него крошки во рту не было, — с тех самых пор, как на рассвете, уже по пути к плотине, он второпях проглотил завтрак, состоящий из лепешек с начинкой из нарезанной кубиками ветчины вперемешку с яйцом, — так называемых «бурритос». И все-таки, несмотря на бурчание в животе, Далтон знал: с ужином придется подождать. Вопрос Пегги был подсказан отнюдь не праздным любопытством. То — эхо тревог и забот крошечного городишки, жизнь и благоденствие которого всецело зависят от водохранилища на реке Санто-Беньо.

На начальной стадии подготовки Катберт составил подробный прогноз касательно воздействия ремонтных работ на окружающую среду и экономику региона. Более того, провел несколько встреч с местными бизнесменами и крупными землевладельцами, разъясняя заинтересованным лицам ход проведения ремонта, — подробно, шаг за шагом. Однако слайды и брифинги — это одно, а когда своими глазами видишь, как озеро, источник жизни, мелеет и убывает, — это же совсем другое! Неудивительно, что людям не по себе!

Как пятый по значимости источник электричества и второй по величине поставщик воды в США, Бюро Ирригации с его обширной сетью плотин и водохранилищ, давало по стране более сорока миллиардов киловатт-часов электроэнергии и более десяти триллионов галлонов воды в год. Урожай каждого пятого фермера в западных штатах всецело зависел от этой воды. Вдобавок к этому, сотни тысяч рыбаков-любителей и поклонников водного туризма бороздили водные просторы искусственных озер, внося свой вклад в экономику провинциальных городишек вроде Санто-Беньо.

Что еще более важно, плотины перекрывали реки, — такие, как Колумбия, и Сан-Хоакин, и полноводная Сакраменто, — сдерживая потоки воды в сезон половодья и предотвращая разрушительные последствия наводнений, от которых на протяжении многих веков страдали береговые поселения. Катберт, урожденный калифорниец, с детства привык уважать и чтить грозную мощь реки. В колледже он защитил диплом сразу по двум специальностям: гражданский инженер и инженер-гидроэлектрик. А, закончив курс, облетел и исколесил весь мир, путешествуя от одного объекта к другому. После смерти отца Катберт почувствовал острую ностальгию по бескрайнему и дикому Западу, по скалам и прериям, где прошла его юность. Бюро Ирригации столь ценному специалисту только порадовалось; вот так мистер Далтон вошел в штат отдела по структурному анализу и обосновался в Сан-Диего. А благодаря проекту по инспекции и ремонту плотины на реке Санто-Беньо он опять оказался, можно сказать, в родных краях, под сенью гор Сьерра-Невада.

Катберт терпеливо разъяснил Пегги ситуацию, с пониманием отнесясь к заботам и сомнениям простодушной женщины. О воздействии ремонтных работ на туристский бизнес он говорил просто и доступно, избегая мудреных терминов, не стремясь щегольнуть ученостью. И в то же время не скупился на цифры, ссылался на солидные организации и учреждения, — чтобы Пегги и ее близкие поняли: речь идет не о сомнительной авантюре. Ведь Катберту так хотелось успокоить людей, показать, что все их тревоги беспочвенны!

— Головной офис в Вашингтоне скоординировал проект с государственным комитетом по охране природы и калифорнийским департаментом по охоте и рыболовству. Правительственный рыбоводческий питомник в Камафео удвоит поставку мальков форели радужной, чтобы вновь заселить водохранилище. Государственный инкубаторий восстановит численность зубатки полосатой, черных краппи, окуня и плотвы. После того, как озеро вновь заполнится водой, в течение примерно года на чрезмерно богатый улов я бы не рассчитывал, и все-таки рыбы будет достаточно, чтобы приманить целые толпы рыболовов-спортсменов.

— Вот так-то оно лучше, — проворчала Пегги. — А то хоть с голоду помирай. Вот не поверите: Юфимия говорит, что, как только ваши ребята, да эта «голливудская» банда вместе с мисс Панталончики-в-Кружавчиках уедут восвояси, мы так в одиночестве куковать и останемся. Ни одного номера не забронировано, так-таки ни одного! — Официантка покачала головой. — И надо же ей было со скалы ухнуть!

И Пегги вдохновенно принялась пересказывать последнюю сплетню, сопровождая каждую фразу охами да ахами. Катберт задумчиво потягивал пиво. Мисс Панталончики-в-Кружавчиках… Такое определение на первый взгляд не слишком-то подходило к женщине, которую он снял с сосны нынче утром. Разве что под этими обвисшими камуфляжными штанами и впрямь скрывается обольстительно-пикантное белье…

Услужливая фантазия тотчас же нарисовала картинку: длинноногая огненноволосая красавица в кружевных черных бикини… Но Катберт решительно сказал «нет» не в меру разыгравшемуся воображению. Что уж она там носит (или не носит?) под камуфляжными штанами, его вообще не касается. Его заботит только безопасность съемочной труппы на территории вверенного ему объекта.

Чего нельзя сказать о прочих обитателях городка. Завсегдатаи «Трех ковбоев», — единственного кафе и бара в Санта-Беньо, — вот уже две недели как бурно обсуждали приезд знаменитого «голливудского» — ни больше и ни меньше! — кинорежиссера с ее группой. Казалось, других тем для разговора просто не осталось. У каждого составилось собственное мнение насчет того, зачем Джиллиан Брайтон прикатила в Санто-Беньо, и мало кто считал нужным сохранить помянутое мнение при себе. Пегги, явно не прочь в очередной раз посудачить о возвращении «блудной дочери», игриво махнула рукой.

— Да вы кушайте, кушайте, пока мясо с пылу с жару! Чего ж на меня отвлекаться? Я ведь думаю, дай посижу, составлю гостю компанию, пока киношники не вернулись. А видели этого парня, который при мисс Брайтон на побегушках? С ног до головы сережками увешан, все, что шевелится, проколото, да и кое-что из того, что не шевелится — тоже!

Катберт сосредоточенно нарезал мясо: анатомия Робби Мартина мало его занимала. Однако равнодушного фырканья оказалось явно недостаточно, чтобы остановить поток излияний словоохотливой Пегги.

— Юфимия говорит, нынче утром пошла она белье перестилать, толкнула дверь, глядь — а парень стоит у окна, в чем мать родила, и весь сережками обвешан!

По счастью, в этот момент входная дверь распахнулась, и владелица заведения, она же официантка, стремительно развернулась навстречу новым гостям. И толстощекая ее физиономия расплылась в широкой улыбке.

— Привет, Чарли! Выглядишь на все сто, как обычно!

Загорелый, золотоволосый Чарли Донован посторонился, пропуская жену вперед, галантно подхватил ее под руку и увлек по направлению к столику Катберта.

— Привет, Пегги, красавица моя! — Ослепительная улыбка Донована-младшего предназначалась не только официантке, но и посетителю. — Как там с водичкой, Далтон? Небось, убывает?

Катберт поднялся на ноги и крепко пожал протянутую руку.

— Все под контролем, — непринужденно заверил он. — Еще сто пятьдесят футов — и дойдем до уровня реки. Как приятно снова вас видеть, миссис Донован. Надеюсь, вы в добром здравии?

Тоненькая, хрупкая брюнетка улыбнулась в ответ.

— Зовите меня просто Натали. Что еще за церемонии между старыми друзьями? После всех этих бесконечных брифингов на ранчо и дебатов на тему бетона да железа вы в семье — все равно что свой человек. Вот свекор мой на днях про вас спрашивал: что, дескать, в гости не зайдете?

С тех пор, как Катберт видел миссис Донован в последний раз, она заметно исхудала, просто-таки истаяла. Скулы заострились, глаза запали, в иссиня-черных прядях, уложенных в замысловатую прическу, зоркий взгляд различал несколько седых волосков. Искусно наложенный макияж сглаживал резкие черты лица, врожденная элегантность отвлекала внимание от неестественной худобы. Но в обведенных темными кругами глазах Катберт безошибочно читал то же горькое отчаяние, что не так давно увидел во взгляде матери.

Обе женщины научились жить с сознанием того, что любимый человек их обманывал. Мать Катберта узнала об измене мужа уже после его смерти. «Провинность» Чарли приходилась на время его помолвки, ежели байки десятилетней давности заключали в себе хоть малую толику правды. А теперь позор, погребенный в далеком прошлом, вновь стал реальностью, чтобы терзать и мучить ни в чем не повинную Натали.

Далтон нехотя признавал, что рыжеволосая красавица с огромными фиалковыми глазами, на пару с которой он нынче утром ползал по отвесной скале, вполне могла дать законной супруге повод для беспокойства. Сердце его болезненно сжалось: тревогу и боль оскорбленной жены Катберт ощущал как свою.

— Вы, никак, пообедать зашли? У меня тут в холодильнике сыщется первоклассный бифштекс, который еще несколько дней назад бегал себе по травке, да носил клеймо Донованов. Я отложила было кусок-другой для голливудских киношников, а они мне: не трудитесь, мол; они, дескать, по приезде перекусят наскоро, да и баиньки. Уж и не знаю, что они себе разумеют под «скорым перекусом», — возмущенно проворчала Пегги.

— Небось, что-нибудь вегетарианское. Салат из соевых бобов, например, — поддразнил Чарли.

— Ха! — Пегги сердито поддернула передник. — Ежели они на соевые бобы рассчитывают, так судьба им, верно, помереть с голоду. В «Трех ковбоях», слава Богу, такой дряни не держат!

— А где они, собственно? — небрежно осведомился Чарли.

Как-то уж чересчур небрежно, подумал про себя Катберт. Натали, кажется, пришла к тому же выводу. Она искоса глянула на мужа — и непроизвольно нахмурилась.

— Ну, загрузили они пару пикапчиков и укатили себе, где-то около часу дело было, — поведала словоохотливая Пегги. — Сказали, вернутся, как только стемнеет, вот я и жду их с минуты на минуту. А ежели от бифштексов они откажутся, так надо же куда-то мясо девать! Что скажете, коли я поджарю парочку для вас с хозяйкой?

Натали покачала головой.

— Не надо, спасибо. Мы просто заехали на пару минут, чтобы…

— Отличная мысль! — радостно перебил жену Чарли. — Почему бы и нет? А к бифштексам подайте-ка нам пару пива…

— Но, Чарли…

— А куда спешить, милая? На ранчо скука смертная… Далтон, вы ведь не возражаете, если мы составим вам компанию?

Катберт пожал плечами.

— Сочту за честь. Только чур, я угощаю.

Поджав губки, Натали обреченно опустилась на стул, услужливо выдвинутый для нее Катбертом. Никаких бифштексов ей не хотелось. Это и слепой бы заметил. Всякий раз, как хлопала входная дверь, мисс Донован вздрагивала и испуганно вскидывала глаза. Нетрудно было догадаться: перспектива застать прибытие «голливудских киношников», как окрестила их Пегги, бедняжку нисколечко не радует.

Катберт в очередной раз напомнил себе, что ему никакого дела нет ни до супругов Донован, ни до особы, едва не вставшей между ними. И все-таки, когда двадцать минут спустя дверь с грохотом распахнулась и в кафе и впрямь ворвалась шумная орда киношников во главе с Джиллиан, сердце его непроизвольно сжалось от острой жалости к Натали.

Колоритная подобралась компания, ничего не скажешь! Начиная от зеленокудрого подростка с серьгою в носу до статной эбеново-черной негритянки шести футов ростом, в ослепительно-бирюзовой футболке с блестящими золотыми буквами через всю монументальную грудь: «Объектив: Взгляд в Будущее». В довершение картины, на каждом плече сей величественной дамы висело по кинокамере. В парне, на шее у которого, точно стетоскоп, болтались наушники, нетрудно было угадать звукооператора. А похожая на мышку девица, застенчиво семенящая рядом с ним, очевидно, исполняла обязанности «девочки на побегушках»: без таковой ни одна съемочная группа себя не мыслит. В команде Катберта тоже не обходилось без «поди-подай».

Но взгляды всех посетителей кафе обратились не на кого-нибудь, а на режиссера и сценариста в одном лице. На знаменитую Джиллиан Брайтон, «звезду Голливуда». А что поделать, если иных ассоциаций со словом «кино» у простодушных обывателей не было! О том, чтобы чья-то киностудия находилась не в Голливуде, жители Санто-Беньо и помыслить не могли!

Молодая женщина, запрокинув голову, хохотала над какой-то шуткой звукорежиссера. И смех этот растекался по залу, точно густой, янтарно-желтый мед. И волосы ее тоже отливали янтарем: пышные, блестящие, тщательно расчесанные… и никаких тебе следов пыли и мелких веточек, еще утром «украшавших» эту непокорную шевелюру!

На ней были все те же обвисшие камуфляжные штаны и кроссовки, однако на сей раз их дополнял черный топ из облегающей ткани, выгодно подчеркивающий плавные изгибы и округлости фигуры. Эротические фантазии, возникшие в воображении Катберта в начале вечера, тут же дали о себе знать с новой силой. И, к вящему своему негодованию, главный инженер не сумел отогнать двусмысленные видения с той же легкостью, что и раньше. Соблазнительные картинки дрожали перед его внутренним взором, маня и притягивая.

Но Катберт был далеко не единственным, кто сосредоточил все свое внимание на «голливудской» знаменитости. Натали Донован застыла в кресле — очень прямая, стиснув кулачки, с побелевшими губами, не сводя взгляда с соперницы, — самого воплощения искрометной жизненной силы. А супруг ее так и ел глазами роскошную огненноволосую красавицу…

— Ух ты, ух ты, да малышка Джилл стала совсем взрослой!

Негромкое восклицание Чарли потонуло во всеобщем шуме и гвалте, возвестившем о появлении неугомонной компании киношников. Однако Катберт расслышал все до последнего слова. И Натали — тоже. Она заставила себя отвернуться от новоприбывших, — и в лице бедняжки отразилась такая мука, что Катберт мысленно чертыхнулся.

Проклятье! Неужто Донован не замечает, как страдает его жена, как терзается сомнениями и тревогой!

А Доновану, похоже, на чувства жены было глубоко наплевать. Глаза его хищно вспыхнули, в них отразилось неприкрытое восхищение. Бросив смятую бумажную салфетку на стол, Чарли поднялся на ноги и шагнул навстречу киношникам.

— Джилл?

— Да?

Молодая женщина вопросительно подняла взгляд, но озадаченное выражение на ее лице сей же миг сменилось глубоким изумлением. А изумление, в свою очередь, тут же перетекло в учтивое приветствие.

— Привет, Чарли.

Донован-младший фамильярно сжал в ладонях протянутую руку.

— Давненько не видались.

— И впрямь так. — Молодая женщина решительно высвободилась, окинула собеседника наметанным взглядом кинематографиста. — А ты почти не изменился.

Слова эти прозвучали не то комплиментом, не то упреком. Чарли вежливо хихикнул и поспешил атаковать собеседницу ее же оружием.

— Зато тебя прямо не узнать!

— А, ты заметил?

— Я слышал, ты вчера ночью чуть с утеса не сверзилась?

Джиллиан покачала головой, не то забавляясь, не то досадуя.

— В этом городе слухи разносятся, точно лесной пожар!

— Я просто радуюсь, что ты не пострадала. — Белозубая усмешка угасла. — А еще я слышал, будто твой отец умер. Мне искренне жаль, Джилл. Хороший был человек.

Со своего места Катберт отлично видел, как молодая женщина преобразилась, словно по волшебству. Смягчилась, точно растаяла. Острые углы сгладились сами собой. Фиалковые глаза затуманились, линия губ утратила жесткость. Теперь от всего облика Джиллиан веяло задушевным теплом.

— Очень хороший.

Собеседники помолчали немного: точно давние друзья, связанные воспоминаниями о дорогом для обоих человеке.

Магию момента нарушила Натали. Она порывисто поднялась от стола, неловким движением чуть не сбив на пол посуду и столовый прибор, пересекла зал и демонстративно взяла мужа под руку.

— Ах, так это и есть знаменитая Джиллиан Брайтон? Наслышаны, весьма наслышаны! Скорее представь нас, дорогой!

— Она самая, — подтвердил Чарли, нимало не смутившись. — Натали, это Джиллиан. — С каким непринужденным изяществом он это произнес! — Джилл, это моя жена, Натали.

Катберт неуютно гадал про себя, справится ли кинорежиссер с этой в высшей степени неловкой ситуацией. Прочие посетители тоже сгорали от любопытство. Пегги, опершись локтями о стойку, завороженно наблюдала за происходящим. Глаза ее по величине напоминали средних размеров блюдца. Завсегдатаи кафе взволнованно перешептывались, подталкивали друг друга в бок, кивали в сторону скандального трио. Даже неугомонные киношники уловили, откуда ветер дует, и с интересом воззрились на своего босса.

К чести ее сказать, Джиллиан приветливо, безо всякой задней мысли улыбнулась собеседнице.

— Не знаю насчет «знаменитая», но я и впрямь Джиллиан. Очень рада с вами познакомиться.

Но Натали явно вознамерилась расставить все точки над i. Крепче стиснув руку мужа, она решительно перешла к самой сути дела.

— Я так понимаю, вы с моим мужем некогда были… скажем, очень близкими друзьями?

Перешептывания разом смолкли. И в наступившей паузе непринужденно зазвенел серебристый смех Джиллиан.

— То есть я, как распоследняя идиотка, вешалась ему на шею, вы хотите сказать? Полагаю, большинству девушек рано или поздно доводится «переболеть» этой безнадежно романтической дурью! По счастью, с годами мы становимся умнее!

— В самом деле?

— За себя ручаюсь. — Джиллиан заметила, как побелевшие пальцы Натали до боли впились в мужнину руку, и голос ее смягчился, точно «голливудская знаменитость» сердцем поняла, как несладко приходится счастливой избраннице Чарли. — Все это давным-давно прошло и быльем поросло.

Катберт внутренне напрягся. Не след говорить такое в присутствии Чарли Донована! Далтон сталкивался с Донованом-младшим раза два-три, не больше, но он достаточно хорошо разбирался в людях, чтобы тут же опознать весьма распространенный тип. Смазливый, богатый, неугомонный, Чарли про себя изрядно досадовал на то, что его, видите ли, заставляют работать, и кто же? Собственный отец! Молодой человек отлично знал, что в один прекрасный день унаследует грандиозную «империю» отца, — и леса, и ранчо, и бесчисленные стада. Но до этого еще ждать и ждать, а смиряться с диктатом Чарли не привык.

Эту простую истину Катберт понял несколько месяцев назад, в тот самый вечер, когда Юджин Донован пригласил его на ранчо, — распить бутылочку-другую и в подробностях обсудить проект ремонтных работ. Единственного сына и наследника Донован-старший едва ли не боготворил. Он гордо провел гостя вдоль застекленных стеллажей, где на полках выстроились спортивные кубки и вымпелы, отвоеванные неутомимым Чарли. Он долго и со вкусом распространялся о борцовых качествах своего сынули, о его умении преодолевать любые трудности, о его целеустремленности и воле к победе, — как в колледже, так и в бизнесе. Охотничьи трофеи, украшавшие стены гостиной, — рога снежных баранов, шкуры рысей, — добытые все тем же Чарли, тоже свидетельствовали о том, что наследнику Донованов охотничий азарт не чужд.

А теперь женщина, открыто признавшая, что некогда с ума по нему сходила, со смехом утверждает, что давным-давно выбросила из головы это детское увлечение! Если бы Катберт принадлежал к породе завзятых игроков, он бы непременно поставил крупную сумму на то, что Чарли стряхнет с себя женину руку… Ага, вот, пожалуйста! А теперь начнет «подъезжать» к Джиллиан… просто-таки на максимальных оборотах!

— Каньон Санто-Беньо не слишком-то изменился, Джилл, даже за десять лет, но я с удовольствием прокатил бы тебя на вертолете над горами. Вид с высоты птичьего полета — то, что тебе надо! Глядишь, и отснимешь кадр-другой для своего фильма!

— Боюсь, что отец тебя не одобрит. Мистер Донован категорически запретил мне и моей группе проезд к каньону через свои земли.

Катберт возмущенно отхлебнул еще пива. Лучше не придумаешь: объявить парню в глаза, что он здесь — ничто, жалкая пешка в руках тирана-папочки! Неужто Джиллиан не понимает, что это — все равно что помахать красной тряпкой перед носом молодого бычка!

Но рука инженера, держащая кружку, так и застыла в воздухе на полдороге. Что, если она отлично все понимает! Что, если расчетливая интриганка прекрасно знает, что делает!

Черт подери, а ведь нынче утром он был почти готов поверить Джиллиан Брайтон. Когда она уверяла, будто приехала в Санто-Беньо с одной-единственной целью. А теперь…

— Вертолет — мой, когда захочу, тогда и взлетит, — заверил Чарли, поджимая губы. — И кого я катаю и куда, это касается меня и только меня.

— Спасибо за предложение, но аэрофотосъемки меня не интересуют. Равно как и доступ к каньону через владения Донованов. У меня на повестке дня иные договоренности.

Натали напряженно прислушивалась к перепалке между мужем и соперницей, и в лице ее читалась такая невыносимая мука, что Катберт не выдержал. Это страдальческое выражение вновь напомнило ему мать, бьющуюся в истерике той темной февральской ночью. Все еще твердя себе, что ввязываться в чужие семейные дела — верх глупости, он неспешно поднялся на ноги, задвинул стул и вразвалку подошел к Джиллиан.

— Кстати, о договоренностях; ты ведь не забыла про наше сегодняшнее свидание, э?

Слова его звучали небрежно, но многозначительный блеск в глазах, обращенных на рыжеволосую красавицу, наводил на мысль о том, что эта парочка сойдется не только для беседы о ремонтных работах и съемках. Катберт игриво ухмыльнулся, усиливая впечатление.

Джиллиан изумленно подняла взгляд, — но тут же сообразила, в чем дело, и охотно подыграла партнеру.

— А как же, помню-помню! Куда бы отправиться — к тебе в номер, или, может быть, ко мне? — промурлыкала молодая женщина, обвивая рукою его талию.

Ого! Да если эта женщина входит в роль, тут только держись! Катберт откашлялся, подбирая слова. Голос почему-то отказывался ему повиноваться.

— Давай ко мне! Я там приберусь малость, а ты пока перекусишь с друзьями…

— Я не голодна. Так, зашла с ребятами за компанию. Вот вместе и пойдем: не вижу, чего ради задерживаться? Приятно было познакомиться, Натали; может, еще свидимся. Чарли…

Под прицельным огнем любопытных взглядов Джиллиан замешкалась на мгновение, пытаясь измыслить достойную реплику. И снова Катберт пришел ей на помощь, заполнив неловкую паузу.

— Пока, Донован.

Кивнув коллегам, Джиллиан вышла из кафе вслед за Катбертом. И окунулась в душный зной, стремительно убывающий до каких-нибудь семидесяти градусов по Фаренгейту, по мере того, как закат окрашивал небо в пурпурно-фиолетовые тона.

Оба не проронили ни слова. И только гравий поскрипывал под ногами. Вокруг желтых лампочек над дверями номеров с жужжанием вились москиты. Джиллиан замедлила шаг у шестой по счету. Набрала в грудь побольше воздуху и развернулась к своему спутнику.

— Не хочу показаться неблагодарной, но на сей раз я в спасителях не нуждалась, честное слово!

— А с чего вы взяли, что я спасал вас?

— А кого же?.. А, Натали?..

— Именно. Натали. Похоже, она не разделяет вашей уверенности в том, что ваши отношения с Чарли остались в далеком прошлом. Как это вы сказали? С тех пор, дескать, много воды утекло? Так вот, в эту воду Натали не верит.

— А я что тут могу поделать? — Джиллиан засунула большие пальцы за пояс камуфляжных штанов и вызывающе сощурилась. В свете ламп движения ее казались неловкими и угловатыми. — Я приехала сюда снимать фильм — и только.

— А большинство здешних жителей считают иначе.

— Зря. Отменить прошлое не в моих силах, но отгородиться от него я вполне в состоянии.

— Говоря о прошлом, вы разумеете Чарли Донована или его жену?

Молодая женщина воинственно выставила вперед подбородок.

— Послушайте, в конце концов, это не ваше дело. Давайте-ка вот что…

Джиллиан умолкла на полуслове и уставилась куда-то мимо собеседника. За спиною Катберта хлопнула дверь кафе.

— Ох, черт!

Для того, чтобы догадаться, кто именно вышел подышать свежим воздухом, гений Эйнштейна отнюдь не требовался. Выдержав небольшую, многозначительную паузу, Джиллиан озорно подмигнула собеседнику.

— О'кей, выпендрежник несчастный, — прошептала молодая женщина, обвивая руками его шею. — Ты задал сценарий, так почему бы его и не отыграть?

Будь Катберт отлит из железобетона, возможно, тогда он и не ответил бы на призыв тела, столь соблазнительно прильнувшего к нему. При всей своей хрупкости Джиллиан как-то умудрялась соприкоснуться со всеми нужными точками… впрочем, какие уж тут точки? Катберт откликался на волнующую близость всем своим существом. Там, где встретились их бедра, колени, руки, там, где грудь приникла к груди, вспыхивали электрические разряды.

— Шоу должно быть на высоте! — прошептала молодая женщина, приподнимаясь на цыпочках навстречу его губам.

Секунд десять Катберт мужественно боролся с соблазном, но недолгая, яростная битва с самим собой была заранее обречена на поражение. Слишком нежны, слишком соблазнительны оказались эти губы, чтобы проигнорировать их призыв. Мускулистая рука властно обвила хрупкую талию, широкая ладонь легла на поясницу.

Джиллиан послушно выгнулась вперед, и искры, вспыхивающие там, где соприкасались тела, вспыхнули жарким пламенем. Катберт шире расставил ноги и теснее прижал ее к себе, так, чтобы молодая женщина ощутила всю силу его возбуждения.

Задохнувшись, Джиллиан отпрянула назад; прикосновение столь интимное застало ее врасплох. В желтом свете лампочки ее изумленное личико казалось совсем детским и беззащитным. При виде ее полуоткрытых губ и лихорадочного румянца Катберт затаил дыхание… по телу его словно прокатилась горячая волна, разливаясь нестерпимым жаром где-то внизу живота.

— Они еще здесь? — хрипло прошептал он.

Джиллиан с трудом отвела взгляд от его лица и глянула через плечо собеседника в сторону кафе.

— Ага.

— Тогда дубль-другой не помешает.

И, хищно улыбаясь, снова привлек молодую женщину к себе.

5

Когда Джиллиан снова высвободилась, — оглушенная, хватая ртом воздух, первая связная мысль, пришедшая ей в голову, состояла в том, что Катберт Далтон ошибся в выборе профессии. Если бы он такое представление устраивал на сцене или на съемочной площадке, то всякий раз уходил бы с целой охапкой «Оскаров» и «Эмми».

Но тут пришла вторая мысль, куда более пугающая. А ведь где-то на середине этого всесокрушающего поцелуя она напрочь забыла, что Катберт всего лишь играет комедию!

Под колесами автомобиля сухо захрустел гравий, и Джиллиан поневоле вернулась на грешную землю. Дрожа с головы до ног, — вплоть до видавших виды кроссовок, — она поспешно отстранилась от Катберта и глянула в сторону парковочной стоянки. И как раз вовремя: серебристо-бордовый пикап с эмблемой ранчо Донованов на дверце лениво выкатился на дорогу. С трудом переводя дух, молодая женщина обернулась к своему сообщнику.

— Превосходно сыграно, мистер Далтон! Остается только надеяться, что жена ваша ни о чем не узнает.

— Я не женат.

— Тогда помолвлены? Не то, чтобы меня это занимало, сами понимаете, но здесь, в Санто-Беньо, репутация у меня та еще. Лучше знать заранее, откуда камни полетят.

Катберт пригладил рукою растрепавшиеся волосы. И Джиллиан с чисто женским злорадством отметила, что и у главного инженера щеки огнем горят. Значит, не только она одна вложила в этот поцелуй больше, чем собиралась… и взяла от него больше, чем рассчитывала.

— Ни невесты, ни подруги, ни даже собаки, — коротко ответил он. — Смысл моей жизни — работа. Я слишком много мотаюсь по свету, чтобы стоило к кому-то привязываться.

Уж не предостережение ли это? — подумала про себя Джиллиан. Ну что ж, ежели так, то зря он беспокоится. Ей от Катберта Далтона ровным счетом ничего не нужно, кроме как помощи и поддержки в работе над фильмом.

— Ну, слава Богу, — сухо отозвалась она. — А то на груди у меня места для еще одной алой буквы, кажется, не осталось.

Катберт воззрился на обсуждаемую часть анатомии с вниманием столь пристальным, что Джиллиан с трудом подавила стремление скрестить на груди руки. Лифчиков она отродясь не носила; во-первых, поскольку бюст ее особыми габаритами не отличался, и во-вторых, потому что терпеть не могла досадных помех, стесняющих движения во время работы. Впрочем, сейчас она с помехой охотно смирилась бы: вот уж воистину щит и опора девичьей стыдливости! Легкое электрическое покалывание у основания сосков недвусмысленно давало понять, что эффект ошеломляющего поцелуя не замедлил сказаться. Или, может быть, всему виною жадный взгляд Катберта?..

Молодая женщина готова была сквозь землю провалиться от смущения. Что за нелепость! Ни одному мужчине не дозволялось так ее взволновать с тех пор, как…

Ну, словом, со времен Чарли.

Стоило Джиллиан вспомнить о собственной глупости и том далеком лете, как ее точно холодной водой из ведра окатило. Трепет возбуждения, порожденный прикосновением губ и рук Катберта и его восхищенным взглядом, тут же угас, словно ничего и не было. В голове разом прояснилось. Молодая женщина, сощурившись, всматривалась в лицо собеседника, отмечая воинственно выдвинутый подбородок и легкое неодобрение в глазах.

— Когда вы нынче вечером вмешались в нашу перепалку и явственно дали понять, будто нас связывают не только деловые взаимоотношения, вы со всей очевидностью стремились осадить Чарли Донована. Спрашиваю из чистого любопытства: с какой стати вас волнует, что там про себя думают Донован-младший или его супруга?

Катберт воинственно расправил плечи.

— А может, мне не по душе, когда муж унижает жену, выказывая столь живой интерес к другой женщине!

Колкость предназначалась ей в той же мере, что и Чарли. Джиллиан тут же ощетинилась, — но сдержала-таки резкое замечание, уже готовое сорваться с языка. Еще не хватало оправдываться перед этим типом… или перед кем бы то ни было!

— А может, я здесь работаю, а не в игрушки играю, — невозмутимо продолжал Катберт. — В начале года я не раз и не два побывал в Санто-Беньо, чтобы заложить основы сотрудничества и заручиться поддержкой местного населения, включая семейство Донованов.

— А Юджин Донован — самый богатый и влиятельный из местных «царьков»?

— Именно. Пока он не узнал о ваших намерениях снимать фильм про древние развалины, он охотно выказывал мне всяческое содействие, особенно в сношениях с прочими землевладельцами, скотоводами, фермерами и бизнесменами. А с тех пор, как на сцене появились вы, Донован-старший превратился в…

— Сущее шило в заднице? — услужливо подсказала Джиллиан.

— В решительного противника любых задержек и проволочек.

— Тогда Доновану-старшему тревожиться не о чем, верно? Мне, как и вам, не терпится поскорее завершить своей проект. Кстати говоря, наш завтрашний график остается в силе? Девять двадцать четыре, как условились?

— Девять двадцать три, — поправил Катберт. В серых глазах плясали смешливые искры.

Боже праведный! Да он, похоже, чувства юмора отнюдь не лишен! Мысль о том, что Катберт Далтон умеет посмеяться над самим собой, потрясла молодую женщину не меньше, чем его поцелуй. Что за противоречивая натура: то — сурово хмурится, всем своим существом излучая неодобрение, а в следующее мгновение оказывается, что ничто человеческое ему не чуждо. И тогда, сбросив маску непробиваемого технаря, он становится чертовски обаятелен — ну, как тут не потерять головы!

Хорошо, что в течение двух ближайших недель с рассвета до заката ей предстоит вкалывать, не покладая рук. В этот переломный момент жизни ей меньше всего хочется отвлекаться на пустяки. Проект слишком много для нее значит, — и с финансовой точки зрения, и с личностной, чтобы ставить его под угрозу из-за легкого флирта.

— Я хочу разместить группу на восточном краю каньона сразу после восхода, — твердо проговорила Джиллиан. — Съемки, надо думать, продлятся весь день, вплоть до сумерек, если с освещением повезет. Возражения будут?

— Ни малейших. Как только покинете территорию объекта, сразу сообщите мне.

Молодая женщина кивнула и развернулась в сторону кафе. Надо бы напомнить Робби, чтобы не пялился в телевизор до глубокой ночи, точно сова, иначе утром его и динамитной шашкой не разбудишь.

— Джиллиан…

— Да?

Катберт помолчал немного, а затем его коварные, удивительные губы словно сами собою сложились в живую, подкупающе искреннюю улыбку.

— Держись подальше от камнепадов!

— Постараюсь.

Да, она будет держаться подальше от камнепадов, и бывших любовников, и чертовски привлекательных инженеров. Помедлив мгновение перед затянутой сеткою дверью кафе, Джиллиан мысленно дала зарок: ни в коем случае не отвлекаться на посторонние вещи — до тех пор, пока не закончит съемки и не отрясет прах Санто-Беньо от ног своих отныне и навсегда.

К несчастью, это легче сказать, чем сделать. Избежать мешающих и отвлекающих факторов оказалось не так-то просто!

Предрассветное небо еще застилал плащ тьмы, усыпанный блестками звезд, когда Джиллиан вышла из номера, сгибаясь под тяжестью одной из кинокамер Труди и рюкзака, доверху забитого бутылками с водой. Но не успела она и шагу сделать к запаркованному в сторонке пикапу, как безмолвные сумерки спящего города прорезали яркие лучи фар.

Джиллиан с любопытством оглядела автомобиль, выруливший на парковочную площадку мотеля. Ослепительно сверкнула серебристая эмблема на дверце, — заглавное «Д» на фоне ромба, — и пикап с визгом притормозил в нескольких ярдах от нее. В груди у молодой женщины похолодело: за рулем восседал отнюдь не Чарли, но его отец.

«Что за чушь! А ну-ка, не дури, возьми себя в руки, — мысленно приказала себе Джиллиан. — Ты же знала, что рано или поздно этой встречи все равно не избежать».

«Да-а, — откликнулся робкий внутренний голос, — но мы-то рассчитывали скорее на поздно, чем на рано!»

«А ну, перестань! Еще чего не хватало: в панику впадать! Ты уже не та наивная простушка, запугать которую Юджину Доновану труда не составило. Сейчас это ему не по зубам!»

В девятнадцать лет Джиллиан сквозь землю готова была провалиться от стыда под градом ругательств Донована-старшего. В двадцать девять ей уже довелось держать за руку умирающего отца, наблюдая за последними минутами его мучительной агонии. После этого все разочарования и обиды юности отступили на задний план, а Джиллиан научилась смотреть на мир иным, более умудренным взглядом. Вот почему теперь она нашла в себе силы приветствовать отца Чарли коротким, невозмутимым кивком.

— Здравствуйте, Юджин.

Донован-старший с грохотом захлопнул дверцу пикапа. Высокий, представительный, с аристократическими чертами испанского идальго, держался он подчеркнуто-прямо, точно штык проглотил. Вот уж несгибаемый старикан, как-то раз шутя пожаловался Чарли своей «подружке», давая понять, что завершить дело законным браком и надеяться нечего. В лепешку разобьется, а ни дюймом земли и ни самой малой толикой своей гордости ни за что не поступится.

И сына никому и ни за что не уступит.

Даже в темноте Джиллиан видела: в черных глазах Донована-старшего читается надменное презрение. Предрассветный ветерок легонько шевелил его серебристо-седые пряди.

— Ты вернулась, — холодно бросил он, смерив собеседницу недобрым взглядом.

Легким наклоном головы Джиллиан подтвердила очевидное.

— Да.

— В Санто-Беньо тебе не рады.

— А я доброго приема и не ждала, Юджин. Во всяком случае, от вас.

Равно как и не ждала, что, на ее финансовых спонсоров посыпятся злобные, пропитанные ядом письма, едва Донован-старший прознает о ее намерении снимать фильм. Влиятельный землевладелец сделал все возможное и невозможное, чтобы подорвать доверие к молодой документалистке, смешать с грязью ее репутацию, уничтожить ее проект. Откуда в старике столько ненависти?.. Или он вновь испугался, что безродная девчонка отберет у него сына? Такие мысли не вызывали у Джиллиан ни понимания, ни сочувствия.

— И вы встали с рассветом и прикатили в город для того лишь, чтобы любезно сообщить мне о том, насколько мне не рады?

Юджин запрокинул голову. С поистине королевским презрением оглядел дерзкую, вздернув нос, и отмечая каждую подробность: бейсболку, стянутые в пышный «хвост» волосы, вылинявший синий свитер, что молодая женщина натянула поверх топа, спасаясь от утренней промозглой прохлады.

— Я прикатил в город, чтобы предупредить вас: держитесь подальше от моего сына!

Джиллиан небрежно зашвырнула рюкзак в открытую дверь пикапа. Рюкзак с глухим стуком приземлился рядом с аккуратно поставленными в ряд ящиками с оборудованием. С кинокамерой Труди она обошлась куда более бережно. И лишь убедившись, что драгоценный футляр стоит надежно и падать не собирается, и на всякий случай подложив сзади подушку от сиденья, Джиллиан обернулась к давней своей Немезиде.

Минуту-другую молодая женщина прикидывала, а не объявить ли Юджину начистоту, что все ее чувства к его драгоценному сынуле развеялись по ветру в ту кошмарную, унизительную ночь, когда Донован-старший рвал и метал, поливая ее грязью, а Чарли просто стоял и смотрел, ни словом не смея возразить отцу. Да она скорее правую руку себе отрубит, чем снова поставит себя в положение столь унизительное, неважно, идет ли речь о Чарли или любом другом мужчине. Однако гордость не позволяла Джиллиан признать, что Юджин сумел-таки задеть ее за живое, да так, что и по сей день вспоминать больно. Еще не хватало: доставлять старику такое удовольствие!

— Не знаю, приходило ли вам в голову, что и я, и Чарли уже вышли из того возраста, когда вы были бы вправе диктовать нам, как поступать и что делать!

Черные глаза недобро вспыхнули.

— Один раз вы уже едва не погубили его брак с Натали. Вторично я такого не допущу.

Судя по тому, что Джиллиан довелось наблюдать на предмет отношений Чарли и Натали давешним вечером, помянутый брак трещал по всем швам без какой бы то ни было помощи с ее стороны.

— Отлично. Предупрежден — значит, вооружен. А теперь, прошу меня простить, мне надо группу собирать.

Юджин подался вперед. Узкое его лицо исказилось ненавистью.

— И только посмей ездить через мои владения к каньону! На случай, ежели ты позабыла: в наших краях нарушителей границ частных владений мы попросту отстреливаем.

Джиллиан отпрянула, — до глубины души потрясенная и, к стыду своему, слегка напуганная этакой исступленной одержимостью. Боже милосердный, неужто ее глупая девичья влюбленность породила такую ярую ненависть?

Оскорбленная гордость уступила место рассудительности: ежели так, то давно пора заключить мир. Смерть отца преподала Джиллиан бесценный урок: жизнь слишком коротка и слишком драгоценна, чтобы без толку растрачивать ее на озлобленность или отчаяние.

— Я не вредить да пакостить приехала, — тихо проговорила молодая женщина. — Просто фильм хочу снять.

Старик, похоже, нимало не смягчился. Джиллиан снова попыталась обезоружить его кротостью.

— Я не стану ездить через ваши владения, Юджин. Мне немало пришлось потрудиться, но я добилась разрешения на доступ в запретную зону за плотиной. Эпизод с появлением деревни из воды я сниму через каньон с помощью телеобъектива.

Губы его презрительно дернулись.

— А то я не знаю про твои бумажки да пропуски! Посмей только…

Громыхнула затянутая сеткой дверь кафе, заглушая угрозу на полуслове. И на крыльце возник заспанный Робби с двумя бумажными пакетами в руках.

— Хэй, Джилл, помереть можно, чего Пегги запаковала нам на ланч! Я ей говорю, нам бы только перекусить, парочки сэндвичей за глаза довольно, а она во-от такой ломоть мяса отхватила, да и… Ой. — Паренек сонно заморгал, приглядываясь к сокрытому в тени незнакомцу. — Эй, утречко доброе, приятель!

Джиллиан закусила губу, сдерживая истерический смех: неряшливый, хипповатый Робби, — с волосами цвета молодой травки, с ног до головы обвешанный серьгами, — уронил на землю пакеты и с достоинством протянул Юджину растопыренную пятерню. Старик смерил отрока взглядом, поджал губы, развернулся на каблуках и, не оглядываясь, зашагал назад, к машине.

Робби изумленно захлопал глазами.

— Эй, чегой-то ему в штаны заползло?

— Пустяки. Ты давай, загружай ланч, ладно? А я подниму Труди и остальных. Надо бы уже ехать.

Джиллиан не терпелось расставить группу по местам. Настроить кинокамеры — и снова затеряться в воспоминаниях прошлого. Как же хочется опять ощутить этот затаенный, окрыляющий, трепетный восторг при виде того, как мистическая деревня медленно поднимается из глубины вод, пробуждаясь от десятилетнего сна! Ей просто необходимо снова пережить это потрясение и в последний раз прикоснуться к магии легенды вместе с отцом. Сердце молодой женщины неистово колотилось в груди. Замирая от радостного предвкушения, она поспешила назад, к мотелю, и нетерпеливо забарабанила в двери номеров.

Первой появилась величавая, точно античная скульптура, Труди: ее эбеново-черная кожа темной тенью выделялась в предрассветный сумерках. Минуту спустя к ней присоединился толстячок Кларенс — с томными замашками эстета и ненасытным аппетитом средних размеров удава.

— Давайте, ребятки, пора трогаться! — поторапливала Джиллиан. — Ежели наш главный инженер в расчетах не ошибся, на месте надо быть в семь, а в восемь включать камеры. Труди, готова? Кларенс? Рут?

Еще десять минут ушло на то, чтобы отыскать инфракрасные линзы, что Труди для вящей сохранности запихнула под кровать, и еще пять — на то, чтобы Рут с Кларенсом загрузили оборудование для звукозаписи. Сводить фонограмму они сегодня вовсе не собирались, но при записи Кларенс предпочитал одновременное прослушивание, так что всякий день киношники безропотно запаковывали все его причиндалы вплоть до последнего микрофона.

Джиллиан даже не задумывалась о том, сколько физических усилий уходит на перетаскивание оборудования из машины в мотель и обратно. Учитывая, что один объектив для кинокамеры стоил до пяти-шести тысяч долларов, ни один профессионал не оставил бы свою драгоценную технику в пикапе на всю ночь, даже в сонном и мирном городишке вроде Санто-Беньо.

К тому времени, как последний ящик оказался в машине и команда киношников готова была трогаться, небеса у горизонта прочертили пурпурно-розовые сполохи.

— Труди, ты поедешь со мной, по пути обсудим последовательность кадров. Робби, ключи от пикапа у тебя?

— Туточки. — Ее юный ассистент не спеша побрел к взятому напрокат пикапу. Роскошные ботинки фирмы «Найк», — модель на батарейках, — ярко посверкивали в сумерках. — Мы уж от тебя не отстанем. Только не свались опять с утеса, балда!

Они добрались до заграждений, возведенных рабочими Далтона на дороге вдоль края каньона, когда небо уже окрасилось ало-золотыми разводами. Охваченная лихорадочным нетерпением, Джиллиан едва ли не пинками повыгоняла свою команду из машин и повела к узкой площадке среди утесов, которую наметила для себя накануне. Огибая каменный выступ и крутой поворот, где она сверзилась в пропасть, Джиллиан не без признательности глянула вниз, на сосну, верхом на которой провела предыдущую ночь. И, благополучно миновав опасное место, бодро затопала вперед по каменистой тропке.

К тому времени, как съемочная группа поднялась на искомую точку напротив затопленной деревни, Кларенс тяжко отдувался, а Робби вслух жаловался на жизнь и на тиранию начальства. Тихая, похожая на мышку Рут тотчас же приступила к работе и принялась распаковывать аппаратуру для звукозаписи, запасные аккумуляторы, чистые видеокассеты…

Робби плюхнулся на землю, раскинув руки и ноги.

— Ну, и какого черта я связался с документалистами? — пробурчал он. — Мог бы вкалывать у Диснея, целыми днями просиживал бы задницу в кресле, рисовал бы себе мультики…

Как обычно, Джиллиан пропустила его сетования мимо ушей. С этими людьми она работала отнюдь не впервые и отлично знала их сильные и слабые места. Труди и Кларенс в своем деле просто-таки не знали себе равных. Ну, а Робби — он Робби и есть, что с него взять!

— О'кей, — бодро объявила Джиллиан. — Давайте-ка напоследок пройдемся по сценарию. — Документалистка давным-давно заучила наизусть каждую строчку, но лишний раз повторить никогда не мешает.

— Начинаем с нескольких кадров широким планом. Труди, как только достаточно рассветет, панорамируй каньон. Мне требуется размах, ощущение глубины и протяженности. А еще мне нужны контрасты, — темные тени на красном песчанике, покатая арка входа в пещеру на фоне отвесной скалы…

— Нужны — значит, будут, — благодушно заверила Труди, засовывая собственную копию сценария в карман твиловой куртки. Любовно, с трепетной осторожностью, — точно мать, баюкающая новорожденного младенца, — негритянка извлекла из футляра длинные, похожие на сосиску линзы.

— Кларенс, а с тебя — звуки утра. И побольше, побольше! Птицы, белки, шелест ветра в листве. Мир оживает — сонно, неспешно… Земля приветствует рассвет. Вот это ощущение ты мне и передай.

— То есть изобразить, как эти твои развалины восстают от столетнего сна?

— Именно. Именно этот настрой мне и нужен. Постепенное пробуждение. Медленное возрождение к жизни. Деревня неспешно поднимается из глубины вод навстречу солнцу.

Джиллиан с трудом сдерживала нервную дрожь возбуждения, в жилах толчками пульсировала кровь. Здесь — ее епархия, ее владения. Этим она живет. Большинство людей за пределами кинематографического братства считали, что документальный фильм просто фиксирует события по мере их развития. Мало кто сознавал, что опытный режиссер, формируя последовательность кадров, искусно расставляет акценты и вкладывает в отснятый материал собственную интерпретацию происходящего, собственное художественное видение.

— Следующий ряд кинокадров — появление деревни. Мне нужен широкоугольный кадр скалы, — тут задействуй кинокамеру номер один; а вторая кинокамера пусть снимает индейское поселение, по мере того, как руины выступают из воды, — тут дай среднее приближение. Как только над водой покажется башня, дашь изображение самым крупным планом, — насколько возможности позволяют. Чтобы можно было различить каждый камень, каждый кирпичик, пустые провалы окон…

— Ясно, — невозмутимо кивнула Труди.

— Кларенс, ты можешь опустить пониже один из микрофонов, чтобы записался шум воды? Плеск волн о камень, или, может, журчание на перекатах? Знаю, знаю, этим мы собирались заняться позже, но эти звуки помогут воссоздать настроение…

Звукооператор подобрался поближе к краю каньона и глянул вниз, в белесый сумрак.

— А далеко ли до воды?

— Сейчас — больше двухсот футов.

— Ну, можно поиграть в рыболовов-любителей, да только за результаты не отвечаю, — с сомнением протянул толстяк. — Рут, не подкинешь запасной моток кабеля?

Расставив съемочную группу по местам, Джиллиан с маниакальной тщательностью приступила к собственным обязанностям. В ней словно жили и действовали две разных, не зависящих друг от друга личности. Как режиссер, она посоветовалась с Труди, как лучше разместить кинокамеры, сверилась с экспонометрами, регистрирующими уровень освещения, послушала слабый гул ветра через наушники Кларенса, многократно усиливающие звук. И все это время сердце ее неистово колотилось в груди, и Джиллиан, — теперешняя, умудренная жизнью Джиллиан или девятнадцатилетняя девчонка далекого прошлого? — бдительно следила за отметкой уровня воды на противоположной стене каньона.

Молодая женщина нетерпеливо расхаживала вдоль обрыва. Вода убывала — медленно, дюйм за дюймом. Небеса за ее спиной окрасились пурпуром. Над горизонтом роскошным золотым шаром поднималось солнце, расцвечивая утесы за обмелевшим водохранилищем в нежно-розовые тона. Озеро постепенно меняло цвет — от свинцово-серого до изумрудно-зеленого.

— Панорамирую каньон, — предупредила Труди, уверенной рукой придерживая раздвижной штатив. Что-что, а дело свое оператор знала на все сто!

Джиллиан подобралась к ней как можно ближе, — лишь бы ненароком не толкнуть Труди и не опрокинуть оборудование. Прищурив глаз, она неотрывно следила за крохотным видоискателем, пока оператор медленно водила камерой из стороны в сторону.

В горле молодой женщины застрял комок. Широкая панорама каньона Санто-Беньо, пробуждающегося с рассветом, потрясала великолепием, даже в рамке миниатюрного экранчика шириной в дюйм. Потоки света омывали песчаник утесов, окрашивая отвесные стены в густые охряные тона. Утреннее солнце высветило резкие контуры каменных выступов, а темные провалы за ними погрузило в еще более непроглядную тень. Над скалами голубело небо. А внизу отступала вода.

Солнце поднялось выше, над зубчатой цепью гор. Медленно, — до чего же мучительно-медленно! — отдернулась завеса мрака, застилающая скалы на противоположной стороне каньона. И на каменной стене обозначились отчетливые черные разводы.

— Вот и они, — прошептала Труди. — Следы копоти от костров.

Джиллиан отодвинулась от камеры. Молодой женщине казалось, что еще немного, и сердце ее выскочит из груди. Спокойно, не волнуйся, твердила себе она. Труди знает, что делает. Они все обговорили заранее, все спланировали. Одну из камер она наведет на эти черные пятна, проследит их вниз, дождется, пока не покажется деревня…

И ждать уже недолго… вот-вот, с минуты на минуту, над водой поднимется башня.

— Сменю-ка я кассеты, — пробормотала Труди себе под нос. — Еще не хватало, чтобы в обеих кинокамерах пленка закончилась. Ты ж заживо с меня кожу сдерешь, ежели я хоть что-нибудь упущу.

Труди проворно извлекла из кинокамеры номер один получасовую кассету «Бетакам» и вставила на ее место чистую. Вполне можно было использовать и шестидесятиминутную, и даже двухчасовую. Однако ни она, ни Джиллиан не желали подменять качество — количеством.

— Достань-ка на всякий случай и запасной аккумулятор, — шепнула Джиллиан помощнице.

Рут кивнула и послушно принялась рыться в одном из ящиков. Болтуны примолкли. Тишина стояла мертвая: все ждали появления деревни.

И вот — долгожданный миг! Сперва показался широкий свод, — дым, курившийся здесь веками, намертво въелся в камень. Затем — неглубокая впадина. Вершина каменной башни. Квадратное оконце в камне.

— Крупный план, — шепнула Джиллиан на ухо Труди. — Дай как можно крупнее! Отыщи в окне лицо!

Не отрываясь от видоискателя, кинооператор снисходительно улыбнулась.

— Послушай, ты не забыла ли: мы ведь только легенду снимаем! Так, Джилл?

— Все легенды и мифы берут начало в реальной жизни, — задумчиво проговорила молодая женщина. — Смена времен года, страстная любовь, возникшая между мужчиной и женщиной, рождение ребенка, — вот их исток, вот их суть и смысл.

Джиллиан скрестила руки на груди. Данная конкретная легенда связана не только с временными циклами. Но с ее юностью и взрослением. И с отцом. В особенности с отцом.

И только когда набежавшее облако заслонило солнце и каньон на мгновение снова погрузился во тьму, молодая женщина вспомнила, что у истоков легенды о Плакальщице каньона Санто-Беньо еще и смерть.

6

На долю Джиллиан достался один великолепный солнечный день и светлая лунная ночь, — для съемок лучше не придумаешь! — прежде чем черные тучи намертво закрыли небо. В среду утром молодую женщину разбудил звонок походного будильника и отдаленные раскаты грома.

На ощупь хлопнув ладонью по кнопке, Джиллиан снова зарылась лицом в подушку. Но секунду-другую спустя до сознания ее вдруг дошла мысль о том, что означает разбудивший ее грохот. Молодая женщина резко подняла голову и глянула в сторону занавешенного окна.

— Ох, нет!

Отбросив одеяло, она пробралась через баррикады коробок и ящиков с оборудованием, что прошлой ночью занесли в комнаты для вящей сохранности. Нетерпеливым рывком расправила коротенькую ночную сорочку, дабы прикрыть ярко-розовые трусики-бикини. И, отдав таким образом дань благопристойности, отдернула занавеску и выглянула наружу.

В окно хлестал дождь; сплошная стена воды отгородила предрассветную тьму. Минуту-другую Джиллиан в ужасе созерцала мерцающие лужицы света там, где над дверями номеров тускло горели лампы. Вдруг небеса расчертил ослепительно-яркий зигзаг молнии, на мгновение озарив мир нездешним, зеленовато-белым сиянием.

— Тьфу, пропасть!

Джиллиан отскочила назад и рывком задернула шторы, вопреки очевидности надеясь, что преграда столь эфемерная защитит ее от шипящих электрических разрядов. Живя в Санто-Беньо, она достаточно нагляделась на здешние грозы и бури, чтобы преисполниться к ним глубочайшего почтения.

Отбежав от окна, Джиллиан включила ночник и принялась рыться в недрах полотняной сумки, что Робби где-то раздобыл для нее взамен той, что ныне покоилась на дне ущелья. Раскопав среди бумаг график съемок, молодая женщина уселась скрестив ноги и сосредоточенно принялась изучать даты и цифры.

Съемочная группа прибыла в понедельник и в тот же день отсняла немало достойных кадров каньона и окрестностей. Вчера они «увековечили» появление деревни из воды, и еще один первоклассный зрительный ряд: руины в лучах лунного света.

А сегодня, когда водохранилище совсем обмелело, им предстояло спуститься в каньон и поснимать развалины крупным планом. И Джиллиан уже договорилась с местными, чтобы те доставили, куда нужно, ящики с веревочными лестницами, шкивами и блоками, при помощи которых киношники сумели бы сами подняться в пещеру и втащить туда оборудование.

Раздраженно покусывая нижнюю губку, Джиллиан обдумывала график. Идет она с небольшим опережением, — но очень, очень небольшим. Рассчитывала она на восемь съемочных дней. Ну, шесть, самое меньшее. А между поездками к развалинам она собиралась записать несколько интервью с местными жителями, чтобы добавить легенде достоверности и местного колорита.

Это все как раз несложно. А после того, как съемки закончатся, наступят долгие месяцы работы в Хьюстонской студии, — ей предстоит монтировать кадры, синтезировать фонограмму, записывать «текст от автора», добавлять титры и графику, преобразуя «сырой» материал в последовательность потрясающих по силе воздействия зрительных образов. Если все пойдет по плану, к концу августа она закончит первый кат, а окончательный вариант подготовит к середине сентября. В «Паблик бродкастинг сервис» смонтированную мастер-запись необходимо отослать до пятнадцатого октября. А если фильм одобрят, то на экраны он выйдет весной, — и как раз успеет оказаться в номинации документалистов на премию «Оскар» следующего года.

Еще одна номинация существенно поможет ей в погашении кредитов, взятых на создание независимой киностудии. Но куда важнее другое: довести проект до конца означает исполнить данное отцу обещание. И тогда она раз и навсегда вычеркнет из своей жизни и Санто-Беньо, и собственное прошлое, и мысли ее, наконец, обратятся к будущему.

Вздохнув, Джиллиан откинулась к шаткому изголовью кровати. Как она скучала по отцу! Нет, одинокой и заброшенной она себя не ощущала. Со временем боль слегка притупилась, так что молодая женщина нашла в себе силы смириться с утратой, а разнообразные «наполеоновские» проекты не оставляли ей и минутки свободной, чтобы подолгу предаваться самобичеванию да бесплодной меланхолии. Но вот в такие мгновения, когда ночь обволакивала мир плащом тьмы, а гулкие раскаты грома предвещали бесконечные часы вынужденного ничегонеделания, Джиллиан остро ощущала томительную пустоту и беспросветность бытия.

Нет, конечно, в жизни ее помимо отца были и другие мужчины. Да только после истории с Чарли Донованом она научилась осторожности. Поняла, что безоглядно доверять кому-то — опасно. Глядя назад, молодая женщина нехотя признавала, что, кажется, в изрядном долгу перед Чарли. Прямо хоть «спасибо» говори. Донован-младший преподал ей бесценный урок, и теперь в общении с противоположным полом Джиллиан допускала лишь одну-единственную разновидность отношений: поверхностные, легковесные, ни к чему не обязывающие. Ни одному из мужчин, с которыми молодая женщина встречалась все эти годы, так и не удалось затронуть в ее душе некую важную струнку, стать для Джиллиан большим, нежели просто «хороший знакомый».

И, по чести говоря, никто из них не целовал ее так, как Катберт Далтон.

Воспоминания о тех ошеломляющих мгновениях перед дверями мотеля воскресли в сознании Джиллиан и, как молодая женщина их не гнала, развеиваться по ветру упорно отказывались. И, к вящему своему изумлению, бесстрастная документалистка почувствовала, как в груди ее затеплилась крохотная искорка желания. И отчего-то вдруг стеснилось в груди, так, что больно стало дышать.

Джиллиан недовольно нахмурилась и усилием воли загасила настырный огонек. «А ну, выбрось дурь из головы! Этот парень вообще не в твоем вкусе; да ты и понятия не имеешь, какой тип мужчин тебе подойдет. Кроме того, Катберт Далтон свято убежден, что ты приехала в Санто-Беньо с одной-единственной целью: соблазнять чужих мужей, да разрушать семейные очаги!»

Словно наяву, Джиллиан вновь ощутила враждебное неодобрение собеседника: с каким надменным презрением взирал на нее Катберт в ту ночь, даже не стараясь особенно скрыть своих чувств! И мысль эта почему-то так раздосадовала документалистку, что она в сердцах пару раз стукнула кулаком по подушке. И тут же, опомнившись, глянула на часы. Почти шесть. Надо думать, он уже встал.

Схватив телефонную трубку, Джиллиан нетерпеливо набрала номер Далтона. Телефон пискнул раз, другой, третий. Молодая женщина уже собиралась швырнуть трубку на рычаг, как наконец-то к аппарату подошли.

— Далтон слушает.

А ведь голос у этого типа и впрямь точно бархат. Глубокий. Грудной. Выразительный. Что за волнующие интонации… а чуть заметный акцент жителя Тихоокеанских штатов наводит на мысль о ковбоях в стетсонах и обтягивающих джинсах. В голове промелькнула случайная, до крайности неуместная мысль: а не приходило ли ему на ум заработать лишний доллар-другой, изображая «голос за кадром»? Скорее всего, нет. Джиллиан понятия не имела, сколько получают инженеры, но судя по тому, как подчиненные его подпрыгивают на стульях, стоит всемогущему Далтону открыть рот, господин Главный Инженер по части зарплаты всем им даст фору.

— Катберт, это Джиллиан.

— Да?

— Дождь идет.

Мертвая тишина.

— И ты звонишь мне в пять сорок шесть, чтобы об этом сообщить?

Боже милосердный, что за неисправимый педант! Странно, что секунды не подсчитал!

— Ты спал?

— Нет, был в душе. А сейчас стою голый, в чем мать родила, мокрый, как мышь, и гадаю, что я, по-твоему, должен делать по поводу того факта, что, видите ли, дождик идет.

Джиллиан решительно и сурово погасила возникший в воображении образ: Катберт Далтон, голый, в чем мать родила, и мокрый как мышь.

— Ничего ты не должен по этому поводу делать, кроме как дать мне и моим ребятам разрешение спуститься в каньон, как только дождь стихнет.

— Позвони, когда прояснится. Тогда и поговорим.

Джиллиан стиснула зубы.

— Послушай, а на компромисс никак нельзя пойти? Я тут наняла местных, чтобы дотащили до пещеры веревочные лестницы и прочую снарягу, без которых к развалинам не поднимешься. А теперь, выходит, мне целый день терять? Ведь с дороги я тебе позвонить не смогу, а когда гроза уляжется, ехать поздно будет! Может, мы доберемся до входа в каньон и там остановимся, а как только дождь прекратится…

— В здешних местах не только из-за дождя приходится беспокоиться, — указал Катберт. — Севернее от нас тоже ливмя лило. Еще не хватало, чтобы вашу съемочную группу накрыло ливневым паводком.

— А уж мне такое и вовсе не в кассу! — горячо заверила его документалистка. — Мой лимит — одна катастрофа на проект, и запас свой я уже исчерпала. Давай вот как сделаем: я прихвачу с собой рацию. И, прежде чем спускаться в каньон, я непременно свяжусь с тобой, чтобы ты дал «добро».

Снова последовала затяжная пауза.

При необходимости Джиллиан умела и уговаривать, и подольщаться, и умасливать, словом — любого обошла бы за милую душу. В конце концов, на войне как на войне — все средства хороши. Однако она уже имела возможность убедиться, что Катберта Далтона на грубую лесть не возьмешь. И на тонкую — тоже. Упрется, как осел, — и с места его не сдвинешь.

— Ладно. Только непременно свяжись со мной, перед тем, как лезть в каньон, слышишь!

— Спасибо огромное!

И не успел он добавить еще предостережение-другое, как Джиллиан уже повесила трубку. А затем уселась поудобнее, обхватила руками колени и попыталась мысленно пронумеровать в нужном порядке те картины и звуки, что непременно следует «увековечить», как только съемочная группа доберется до заветных развалин. Но к вящему ее негодованию, мысли молодой женщины то и дело возвращались к яркому и непередаваемо эротичному видению влажных ягодиц Катберта Далтона.

В четвертом номере считая от ее собственного Катберт бросил трубку на рычаг и возвратился в душ. Проснулся он уже с час назад, и все это время ворочался с боку на бок, дожидаясь, чтобы буйство молний поутихло, предвкушая, как примет душ и побреется, размышляя о своей ремонтной бригаде, о трещине, образовавшейся в результате повышенного давления, об анализе и оценке объема внешних повреждений, каковые рассчитывал завершить уже сегодня.

Черт подери, да кого он дурачит? Большую часть этого времени он только и делал, что старался не думать о Джиллиан.

Катберту до сих пор не вполне верилось, что в ту ночь он и впрямь так дерзко обнимал эту женщину, а она льнула к нему так тесно и близко… Такого бешеного, самозабвенного, по-идиотски первобытного отклика на близость женского тела он не знал с тех пор, как…

Да, в сущности, никогда не знал.

Катберт поневоле взглянул в лицо горькой правде — и от увиденного в особый восторг не пришел. Да, безусловно, Джиллиан Брайтон и мертвеца из могилы поднимет, — с ее-то ясными фиалковыми глазищами и обольстительно-округлыми формами, не говоря уже об упругих, складненьких ягодицах, что так соблазнительно покоились на его колене, — но сексапильных сирен он на своем веку перевидал немало. На одной даже подумывал жениться. Кареглазая красавица-француженка с застенчивой улыбкой и дипломом агронома задержала его в окрестностях Амьена куда дольше срока, необходимого для завершения строительства плотины на реке Сомме. Однако связывать свою судьбу с иностранцем Франсуаза не пожелала, и злополучный инженер уехал из Амьена, думая, что сердце его разбито навеки. Однако, к превеликому его удивлению, «незаживающая рана» очень быстро затянулась.

И даже тогда, даже с Франсуазой, Катберт ни разу не ощущал ничего подобного. Ничего сопоставимого с тем приступом исступленной, просто-таки нокаутирующей страсти, что накатил на него, едва он заключил в объятия эту полузнакомую женщину, эту рыжеволосую, упрямую, невозможную Джиллиан. Да, к француженке его влекло, но влечение это он держал под рассудочным контролем, точно соразмеряя потребность с обстоятельствами… словом, ничего общего с испепеляющей, неутолимой жаждой, от которой разом пересохло в горле, едва Джиллиан прильнула к его груди.

Нахмурившись, Катберт запрокинул голову навстречу тугим струям тепловатой воды. Из всей буйной, неуправляемой компании братцев Далтон он лучше прочих умел владеть собою, строго соблюдая правила самодисциплины, — в работе, в финансовой сфере, в личной жизни. Да, от хорошей драки он отродясь не уклонялся, и пропустить стаканчик-другой в веселом обществе братцев тоже не отказывался, хотя когда же это они в последний раз напивались? Ну, то есть всерьез, от души, так, чтобы на ногах не стояли и, как говорится, лыка не вязали? В незапамятные времена, когда старина Шон школу закончил! Тогда все четверо, включая восьмилетнего Элджи, втихаря прокрались на сеновал с парой ящиков пива, дабы должным образом отпраздновать «возмужание» любимого старшего брата! Отец, отыскавший их на следующее утро, сделал вид, что не заметил ни позеленевших лиц, ни кругов под глазами. И ни словом не упрекнул проштрафившихся.

При мысли об отце Катберт, как всегда, внутренне напрягся. Всякий раз, вспоминая «Весельчака Гарри», как ласково прозвали отца в семье, он вскипал гневом. То, что отец изменял жене, само по себе достаточно гадко. Но оставить эти треклятые письма в комоде, чтобы вдова отыскала их как раз тогда, когда горе ее только-только начало утихать… да только распоследний мерзавец сбережет для жены такой «подарочек»!

На мужчине, способном бессовестно обманывать любящую жену, Катберт решительно и бесповоротно поставил крест. А заодно и на той сомнительной особе, что подтолкнула Далтона-старшего к этому предательству… и тут мысли его, описав положенный круг, снова вернулись к Джиллиан.

С какой стати она подыграла его неуклюжей попытке выручить Натали в неловкой ситуации? Для того ли, чтобы расхолодить Чарли? Или чтобы покрепче привязать его к себе? Заставить самонадеянного аристократа ревновать? Распалить в нем дух соперничества?

Оглядываясь назад, Катберт обнаруживал, что очень хочет поверить в ее холодную отповедь: дескать, со времен той скандальной истории много воды утекло. За много лет пребывания на руководящем посту Далтон вроде бы научился разбираться в людях; во всяком случае, интуиция никогда еще его не подводила. Ну, так вот теперь некий внутренний инстинкт подсказывал: положись на слово Джиллиан, признай, что она возвратилась в Санто-Беньо для того, чтобы отснять свой фильм, и только за этим.

А может быть, ему просто-напросто очень хотелось поверить Джиллиан… потому что его неодолимо влечет к ней. Потому, что он сам глаз на нее положил и уступать никому не желает.

Катберт нагнул голову под тугие водные струи, хорошенько намылил волосы мылом. Почему бы попросту не признать, что у этой женщины губы самой природой созданы для обольщения, и на том дело оставить? У него нет времени ни на новые донкихотские жесты, ни на неуклюжие попытки избавить обманутых жен от неловкости и смущения и помочь сохранить остатки собственного достоинства, не говоря уже о сладострастных маленьких интерлюдиях с восхитительной мисс Брайтон.

Двадцать минут спустя, облачившись в синюю рабочую рубашку, джинсы, крепкие сапоги и верный стетсон, Катберт вышел из номера, решительно направился в кафе и присоединился к киношникам, что жадно поглощали яичницу с ветчиной, запивая завтрак дымящимся кофе. Услужливая Пегги разливала горячий напиток по термосам, — чтобы постояльцам ее было чем подкрепиться по пути к плотине. Но вот ослепительно-желтые лучи фар прорезали тьму и дождь, вовсю заработали «дворники», стирая с ветровых стекол водяные разводы, и пикапы вереницей потянулись к воротам.

Катберт проводил «караван» взглядом. За шторами номера шесть по-прежнему мерцал свет. Главный инженер демонстративно отвернулся — и решительно приказал себе выбросить Джиллиан Брайтон из головы отныне и навеки.

К тому времени, как Джиллиан и ее спутники принялись грузить оборудование, проливной дождь утих, и в воздухе повисло туманное марево. На крыльцо как раз вытаскивали последние ящики, когда к мотелю подкатил изъеденный ржавчиной, громыхающий пикап. Это явился нанятый Джиллиан проводник.

Молодая женщина с трудом сдержала радостное восклицание, когда из машины появился Джереми Багряное Облако собственной персоной. На душе у нее потеплело. Джиллиан помнила старика с тех самых времен, как тот сопровождал отца в его разъездах по окрестностям. Мистер Брайтон служил в заповеднике егерем, а Джереми, вождь клана индейцев навахо, что испокон веков селились по берегам реки Санто-Беньо, помогал ему найти общий язык с местными, рассказывал о повадках зверей и птиц, знакомил с потайной жизнью леса. Несколько месяцев назад Джиллиан связалась с ним по телефону, и Багряное Облако охотно согласился поработать день-другой проводником. Молодая женщина втайне надеялась, что седовласый патриарх не откажется открыть для нее кладезь древних легенд и преданий о племени зуни, что некогда обитало в здешних местах, а теперь сгинуло в никуда.

Возраст старика Джиллиан представляла себе крайне слабо. Два десятка лет назад он казался древним, как сама земля. А теперь, при виде того, с каким гордым достоинством держится индейский вождь, при виде его обветренного, морщинистого лица, и коричневой войлочной шляпы с лентой из кожи гремучей змеи, в ней тотчас же пробудился кинорежиссер. Магия столь колоритного зрительного образа никак не могла оставить ее равнодушной.

— Джереми! До чего я рада тебя видеть!

— Да и я по тебе соскучился, Соколенок!

Джиллиан усмехнулась, припомнив давно позабытое прозвище. Так старик-индеец окрестил любопытную, неугомонную, бесстрашную девятилетнюю надоеду, что «хвостом» бегала за ним по пятам в то незабываемое, первое лето своего пребывания в Санто-Беньо.

Старик взял ее ладони в свои; узловатые пальцы, обтянутые прозрачной, сухой и желтой, точно пергамент, кожей, чуть заметно дрожали. А пронзительно-черные глаза обращались, казалось, к крохотному сгустку боли, что молодая женщина вот уж год как носила под сердцем.

— Знаю: ты все по отцу горюешь. Но дух его живет среди качина.

Как человек иной, чуждой культуры, Джиллиан не слишком-то разбиралась в тонкостях и нюансах сложной и запутанной, всепроникающей религии, что индейцы навахо создали на протяжении многих веков. Однако слово «качина», — что значит «духи предков», — она хорошо знала. Навахо свято верили, что праотцы их и по сей день обитают среди скал и помогают соплеменникам в повседневных трудах и заботах. Простодушные дети гор почитали качина растений и животных, звезд и облаков: все, что индейцы видели вокруг себя, жило, дышало и говорило — с теми, кто постиг тайный язык всего сущего. Туда-то, к духам ветров и вод, света и тьмы и уходили люди после смерти, — впрочем, не все, но немногие избранные, самые достойные, самые великодушные и мудрые, чтобы впредь незримо помогать своим близким, поддерживать их на нелегком жизненном пути.

Мифология индейцев навахо стала своего рода ответом на сомнения и страхи людей, живущих в мире суровом и безжалостном, привыкших ежедневно и ежечасно бороться за существование. И, как ни странно, дарила утешение и поддержку не только своим детям, но и чужакам. Джиллиан до сих пор бережно хранила вырезанную из дерева куклу-качина, что Джереми подарил ей в день ее отъезда из Санто-Беньо, и даже тихонько разговаривала с «покровительницей», когда никто не видел. И читала в бесстрастном лице куклы понимание и сочувствие. Вот точно так же сейчас смотрел на нее Багряное Облако: чем-то он неуловимо походил на творение рук своих.

— Это ради него ты вернулась, — тихо проговорил Джереми. — Ты хочешь почтить память отца через свои «живые картинки».

— Да.

— Дочери должно чтить отца. То хорошее дело. — Скрюченные артритом пальцы ласково сомкнулись на запястьях Джиллиан. — Такой дочери должно помочь. То хорошее дело.

— Спасибо тебе.

Старик обвел невозмутимым взглядом толпу киношников. С церемонной учтивостью поприветствовал каждого, так, что даже заспанный Робби, преисполнившись непривычного благоговения, вместо того, чтобы панибратски хлопнуть собеседника по плечу, вежливо пожал протянутую руку.

— Привет, олух… э-э-э… мистер Багряное Облако… э-э-э… сэр.

— Зови меня Джереми. — Старик снова обернулся к Джиллиан. Его морщинистое лицо казалось абсолютно невозмутимым. — Я слышал, ты наняла людей, чтоб снесли ящики в каньон.

— Верно. — Нахмурившись, молодая женщина глянула на часы. — Им пора бы уже быть.

— Они не приедут.

— Что?

— Юджин Донован сказал им, чтоб не смели тебе помогать.

Молодая женщина стиснула зубы, не без успеха сдержав крепкое ругательство.

— Ежели хочешь, — безмятежно продолжал Джереми, — я велю внукам донести ящики до места. Утром они уехали в Окленд, — зарегистрироваться в университете на осенне-зимний семестр, — но ближе к полудню вернутся.

Джиллиан мгновенно перепланировала график. Если дождь не польет снова, и если Катберт даст добро на спуск в каньон, можно будет поснимать задний план, а к тому времени подоспеют и внуки Джереми с тяжелым снаряжением. Чуть не плача от разочарования, — шутка ли, подъем к руинам опять откладывается на неопределенный срок! — молодая женщина волей-неволей приняла предложение индейского вождя.

Робби уселся за руль пикапа, а Джиллиан и Джереми забрались в «Блейзер», взятый напрокат взамен погибшего. Этот, благодарение Всевышнему, был-таки оснащен автоматическим приводом! О том, чтобы снова сражаться со сцеплением на этих узких, размытых дорогах, ей даже задумываться не хотелось.

Поскольку прямой путь к западному краю каньона через владения Донованов был киношникам заказан, пришлось добираться окольной дорогой, что означало лишних миль двадцать. Джиллиан кипела от гнева: что, интересно, в следующий раз измыслит Юджин, пытаясь сорвать ей съемки? Изобретательность ее притеснителя просто неистощима, прямо поаплодировать можно!

Ну что ж, все его одержимое упрямство ни к чему не приведет. Пусть Юджин сколько хочет злобствует, на сей раз ему свою жертву не запугать! Она поставила цель, и она своего добьется!

Киношники миновали мост, возведенный к югу от плотины, и, оказавшись на другом берегу реки, покатили на север. Несколько миль спустя асфальтовое покрытие закончилось, дальше начиналась грунтовая дорога, изобилующая рытвинами и ухабами. К тому времени, как вереница машин добралась до начала узкой тропки, уводящей вниз, в каньон, туманная морось понемногу начала рассеиваться.

Джиллиан извлекла из футляра рацию, собираясь связаться с Катбертом, как вдруг Труди выскочила из пикапа, оглашая горы восторженным воплем:

— Господи милосердный, да вы только гляньте!

Киношники, как по команде, припали к окнам. Пелена тумана расступилась, являя взглядам безупречную, переливчатую арку радуги. Один ее конец терялся среди розовато-жемчужных облаков в восточной части неба. А второй уходил точнехонько в скалы, скрывающие развалины индейской деревни.

Труди проворно нырнула обратно в пикап, просто-таки дрожа от возбуждения. При всем своем шестифутовом росте негритянка как-то умудрялась при необходимости складываться пополам, не стукаясь при этом головой о крышу. Схватив одну из кинокамер, оператор опрометью бросилась к краю каньона.

Памятуя о собственном «прыжке ласточкой» с обрыва, Джиллиан стремглав ринулась за своим бесценным кинооператором, ухватила ее за полу рыжевато-серой рубашки-сафари и резко дернула назад.

— Не так близко, Труди! Того и гляди, сверзишься!

Статная негритянка нехотя позволила оттащить себя шага на два. Сама она уже намертво приклеилась глазом к видоискателю.

— Рут! Подай-ка объектив «рыбий глаз»! Да нет же, не этот! Черт подери, где мой штатив?

— Уже несу! — заорал Робби.

В мгновение ока разобрав раздвижное устройство, подросток ловко установил массивную треногу, а Рут уже стояла рядом, протягивая широкоугольный объектив. За каких-то две-три секунды Труди стабилизировала кинокамеру и взяла мерцающую радугу «на прицел».

Только тогда Джиллиан обратила внимание на проводника. Джереми Багряное Облако стоял в стороне от суматошной толпы, не сводя глаз с далекой семицветной арки. Где-то в глубинах сознания воскресла полузабытая сказка: что-то насчет духов, которые полгода живут в деревнях навахо, а потом по радужному мосту возвращаются в свои горные обители на зиму и осень.

— Кларенс, — одними губами прошептала она. — Дай мне ручной микрофон и приготовься к записи.

Медленно и почтительно Джиллиан приблизилась к Багряному Облаку. Если Джереми хочет побыть один, навязываться она не будет, равно как и не станет оскорблять верования старика, снимая его на видеокамеру. Но если индейский вождь пожелает поделиться с ней древней мудростью, такого случая упускать нельзя.

— Ты не расскажешь мне про радугу? — тихонько спросила молодая женщина.

Джереми улыбнулся, и по лицу его разбежались тысячи крохотных морщинок.

— Да, Соколенок, расскажу.

Молодая женщина затаила дыхание, завороженная этим глуховатым, проникновенным голосом, и сказанием о духах земли и неба, и слиянии стихий. Собственная ее душа ликовала, наслаждаясь красотою мгновения.

Десять минут спустя радуга растаяла, осталось лишь светлое, чуть печальное воспоминание о чудесном видении. Джиллиан с удовлетворением думала о том, что день прожит не зря. Отличные кадры отсняли! До чего безотрадно все начиналось… но пасмурное, хмурое утро подарило им нежданный подарок. А теперь если бы только Катберт Далтон дал им «добро» на спуск в каньон…

Дал. Пусть и с неохотой.

— Только смотри, с рацией не расставайся.

— Ни за что.

— И, как только покинете запретную зону, немедленно сообщи мне.

Молодой женщине приходилось изо всех сил напрягать слух, чтобы разобрать хоть что-нибудь. Сигнал постоянно прерывался, то и дело шли сильные помехи. Попросить, что ли, Робби заменить батарейки? Вряд ли поможет…

— И смотри, поосторожнее: там змеи водятся.

— Да уж, постараюсь. Терпеть не могу скользких тварей!

Сгорая от нетерпения, Джиллиан отключила рацию, помогла коллегам упаковать самое необходимое в рюкзаки и бодро затопала вслед за Джереми по извилистой тропке, уходящей вниз, в каньон.

Киношники преодолели уже половину спуска, когда взошло солнце. А когда маленький отряд спустился на дно ущелья, к самой реке, туман окончательно рассеялся под раскаленными лучами, и теперь над песчаником поднимались волны палящего зноя. В воздухе дрожало мерцающее жаркое марево.

На протяжении всего спуска Джиллиан не оставляло странное ощущение того, что она словно нисходит в глубины океана. Живое воображение документалистки тотчас же отыскало в древней истории сходный образ: то же самое, должно быть, чувствовали израильтяне, когда Моисей приказал расступиться водам Красного моря и повел свой народ прямо в разверстую бездну.

За десять лет пребывания под водой темные стены каньона словно насквозь пропитались влажной, промозглой сыростью. Серебристо-серые, похожие на лишайники наросты затянули камень, так что ноги то и дело оскальзывались на крутом склоне, а хрупкий песчаник, в довершение удовольствия, так и норовил осыпаться. Вдоль реки чернели мертвые стволы тополей, — когда-то, еще до постройки плотины, эти деревья зеленели вовсю, а теперь скелетообразные, лишенные листвы и жизни ветки угрюмо вздымались вверх, к небу, словно немой упрек.

И — мертвая тишина. Леденящее, наводящее ужас безмолвие. Ни птичьих голосов, ни шороха вездесущих мелких зверушек. Даже ветер не шуршит в листьях. Да и откуда бы им тут взяться? Здесь, ниже края каньона, не росло ни деревьев, ни кустарника, ни даже травы. Все, что было, давно похоронила вода. Теперь лишь почерневшие стволы да голые сучья четкими силуэтами вырисовывались на фоне неба, точно обведенные тушью. Гробовое молчание нарушал лишь приглушенный шум воды.

Тяжело дыша и отфыркиваясь, раскрасневшиеся, вспотевшие киношники сошли к воде. Стянув с головы австралийскую бушменскую шляпу, Кларенс принялся жадно обмахиваться: воздуха ему явно не хватало.

— Далеко еще до пещеры? — поинтересовался он.

— Напрямик — так полмили, не больше. А вот вдоль реки — будет и вся миля.

Дородный, осанистый звукооператор сглотнул и еще энергичнее замахал шляпой.

— Ты как, держишься? — тихо спросила Джиллиан, слегка тревожась за коллегу: лицо толстяка цветом напоминало спелую свеклу.

— Ага. Просто выдохся малость.

— Давай посидим, отдохнем.

— Не надо. Пошли дальше.

Профессионал до самых кончиков пижонских, сшитых по авторской модели ботинок из страусовой кожи, Кларенс скорее рухнул бы замертво на ходу, нежели допустил, чтобы по его вине съемочный график сбился бы хоть на минуту. Вот почему, помимо прочего, Джиллиан рекрутировала его на этот проект; вот почему всю дорогу глаз с него не спускала. А Джереми, как ни в чем не бывало, снова повел киношников вдоль речного берега.

Узкое ущелье постепенно расширялось. Река обмелела и тоже разлилась вширь, насколько позволяли выступы песчаника, с обеих сторон ограждающие ее русло. Но вот, наконец, маленький отряд оказался под пещерой, вместилищем тайного индейского поселения. Запрокинув головы, документалисты благоговейно разглядывали влажные, поблескивающие в лучах солнца руины. Первой нарушила молчание Труди.

— Эти ваши зуни, верно, наполовину люди, наполовину мартышки, ежели каждый день карабкались по этим скалам вверх-вниз!

Готовясь к съемкам, Джиллиан загодя проштудировала гору литературы про обычаи и традиции древних народов.

— Зуни использовали деревянные лестницы, а при угрозе нападения просто втягивали их наверх, — объяснила документалистка. — Либо спускались по ступенькам в скале, — видишь, вон они прорублены. Там и для рук зацепки есть.

Вытянув шею, сощурившись, кинооператор несколько секунд внимательно оглядывала отвесную скалу снизу доверху, пока не рассмотрела еле заметные выбоины в камне. И скептически покачала головой.

— Ты сама знаешь, Джилл, я с тобой работать просто обожаю. Разве я хоть словечком возразила, когда ты обернула меня сеткой и отправила в комнату, полную жужжащих пчел? Да, такая перспектива меня не радовала, но я ведь не спорила! А в другой раз, в Индии, когда мы тряслись на верблюдах всю дорогу до Тадж-Махала, я разве жаловалась?

— А то! Во весь голос.

— Только когда верблюд, идущий сзади, зажевал мою юбку! — запротестовала Труди. — Но если ты ждешь, что я стану карабкаться по этой отвесной стеночке с кинокамерами за спиной… Да ни в жизнь!

— Зря тревожишься, — успокоила ее Джиллиан. — Ближе к полудню внуки Джереми притащат сюда наши веревки, блоки и алюминиевые лестницы. Так что мы поднимемся наверх, можно сказать, с комфортом. А до тех пор поснимаем окрестности.

Документалистка одарила улыбкой старого отцовского друга.

— А вот Джереми согласился поведать нам про Древний Народ, в незапамятные времена эту деревню построивший. Мы задействуем его голос для «экскурса в прошлое»: рассказчик из Джереми — первостатейный! Так что за дело, ребятки, не отлынивать! Время и солнышко никого не ждут… ни мужчин, ни женщин, ни, тем более, киношников!

И минуты не прошло, как съемочная группа рьяно взялась за работу. У Джиллиан руки чесались самой схватиться за кинокамеру, — ведь училась же она в колледже обращаться с техникой, в конце-то концов! Но усилием воли документалистка подавила неуместный порыв: ее дело — руководить, направлять, советовать.

Вот ради этого Джиллиан и жила, в этом видела смысл и суть своего земного бытия, вкладывала в любимое дело и сердце, и душу. Надо распластаться в грязи у кромки воды, чтобы вместе с Труди выбрать наиболее оптимальный угол съемки? Всегда пожалуйста! Надо залезть на дерево и помочь Рут подвесить микрофон? Нет проблем! И уж сущее удовольствие — устроиться на камнях, подобрав ноги, и слушать, пока сосредоточенный Кларенс, надев наушники, записывает неторопливый рассказ мудрого индейского вождя.

Так, с головой уйдя в работу, Джиллиан не без пользы провела остаток утра, сплетая расплывчатые образы и грезы в полотно зримой реальности. А едва миновал полдень, как недвижную тишину каньона разорвал гул вертолета, и на документалистку в полном смысле этого слова точно с небес обрушился сперва Чарли Донован, а потом — разъяренный, негодующий Катберт.

7

Вертолет налетел с юга, точно огромная хищная птица.

Сперва Джиллиан услышала гул через наушники. Она одолжила у Кларенса запасную пару, чтобы прослушать воспроизведение записи: Джереми Багряное Облако вдохновенно рассказывал о народе Плетущих Корзины, — древнейших обитателях каньона. Нахмурившись, молодая женщина раздраженно принялась вращать ручку громкости, надеясь устранить приглушенное «тук-тук-тук».

Однако невозможно было «отключить» внезапный порыв ветра, разметавший разложенные по порядку бумаги, включая сценарий, краткие компиляции уже отснятого материала и разрозненные страницы с заметками дня. Задохнувшись от ужаса, Джиллиан сорвала с себя наушники, вскочила на ноги и ринулась спасать драгоценные листы. Поймала один, другой, третий, а остальные, точно дразня, закружились, заметались, затанцевали в нисходящем потоке воздуха, упрямо не даваясь в руки. Крикнув Робби и Рут, чтобы не ловили ворон, а помогали, черт их дери, Джиллиан удвоила усилия по поимке жизненно-необходимых документов.

В результате, когда из серебристо-бордового вертолета появился очень довольный собою пилот, документалистка приветствовала его не слишком-то куртуазно.

— Спасибочки тебе преогромное! Ты мои шпаргалки и записи чуть по всему каньону не расшвырял!

Чарли смущенно заморгал, секунды на три-четыре опешил, но тут же снова включил свое обаяние, что называется, на полную катушку.

— Прости, не хотел. Джилл, ну, полно тебе, а?

Воинственно подбоченившись, молодая женщина пепелила собеседника взглядом. Плутовская усмешка, от которой десять лет назад у нее беспомощно подгибались коленки и все так и таяло внутри, ныне оказывала на нее нулевой эффект. Да что там, даже меньше, чем нулевой! Отрицательный.

— Что тебе надо, Донован?

— Мне? Но так ли это важно?

Донован-младший многозначительно понизил голос, намекая на некую интимную близость, существующую, очевидно, только в его не в меру разыгравшемся воображении. А ведь настоящей близости между ними никогда и не было, вдруг поняла Джиллиан с непогрешимой объективностью человека, трезвым взглядом взирающего на прошлое. Правильно говорят: задним умом крепок. Как раз ее случай.

— Речь идет о том, что нужно тебе, моя Джилл.

Меньше всего на свете молодой женщине хотелось продолжать этот сомнительный разговор. Для двусмысленных намеков и предположений у нее не было ни настроения, ни, тем более, времени.

— Если вчера вечером я выразилась недостаточно ясно, так и быть, повторю: возвращаться к событиям десятилетней давности я отнюдь не намерена, и пытаться склеить осколки прошлого — тоже. Я приехала в Санто-Беньон снимать фильм. И только для этого.

Да ради всего святого, сколько раз нужно повторять прописную истину? Не хватало ей по ходу работы над жизненно-важным проектом отвлекаться на всякие пустяки! А уж новые незапланированные визиты Юджина Донована ей и вовсе ни к чему!

— Вообще-то, Чарли, у меня тут съемки идут полным ходом… нет, уже не идут, потому что ты их сорвал. Словом, мавр сделал свое дело, мавр может уходить. Так что лез бы ты обратно в свою блестящую игрушечку и убирался бы ко всем чертям, а?

— Как скажешь. — Ничуточки не смутившись, Донован-младший еще шире расплылся в ухмылке. — Только ответь на один-единственный вопрос: может, стоит сперва выгрузить ящики с твоей техникой?

Джиллиан недобро сощурилась. Она подозревала, и не без оснований, что Юджин Донован понятия не имеет о том, что сынуля его взял на себя труд доставить к месту съемок громоздкое оборудование. А узнает — так не одобрит. Вот ведь незадача! Впрочем, отец с сыном как-нибудь промеж себя разберутся. Сейчас документалистку волновало только одно: как бы поскорее добраться до развалин.

— Стоит, — смилостивилась она.

— Вот так я почему-то и подумал.

Киношники, сгорая от нетерпения, — ведь подняться в пещеру хотелось всем! — помогли Чарли выгрузить складные алюминиевые лестницы и огромный ящик с блоками и лебедками. Сбросив на землю куртку и оставшись в оранжевой безрукавке и джинсах, Джиллиан принялась устанавливать одну из лестниц на пару с Робби, в то время как Труди с Кларенсом споро собирали вторую.

Киношники уже принялись «потрошить» вместительный ящик, — и тут-то, откуда ни возьмись, и появился Катберт. Он шел себе вдоль широкого выступа песчаника, ограждающего русло реки, и этот пружинистый, размашистый шаг пробудил в душе документалистки самую черную зависть: в сравнении с ним Джиллиан и ее группа давеча ползли не проворнее улитки.

При виде Катберта сердце молодой женщины беспомощно дрогнуло в груди. Да к черту строительство, к черту плотины и дамбы! Катберт Далтон — законная собственность Голливуда! Один только этот его голос, хрипловатый и вкрадчивый, принес бы ему целое состояние! А уж в сочетании с широкими плечами, узкими бедрами и этой уверенной ковбойской походкой вразвалку, что яснее слов говорит: «На моем пути не стойте!»… словом, ожившая фантазия любой женщины, да и только!

Повинуясь порыву столь же для нее естественному, как потребность говорить или дышать, Джиллиан схватилась за видеокамеру. Она понятия не имела, на что отснятые кадры сгодятся, но пропустить такое зрелище было просто грешно. Поймав в видоискатель мускулистого красавца на фоне красноватого песчаника скал, она дала изображение крупным планом. И только тогда разглядела сурово поджатые губы и угрюмое выражение лица своего «статиста».

Ой-ой. Кажется, визит этот — отнюдь не дань вежливости. Вздохнув, молодая женщина опустила видеокамеру.

Мгновение спустя незваный гость присоединился к киношникам. Он остановился в двух шагах, недобро переводя взгляд от Джиллиан к Чарли и обратно. Документалистка стиснула зубы. Нет, с нее довольно! Она скорее даст себя на кусочки изрубить, нежели снова станет оправдываться перед этим зазнавшимся инженеришкой или клясться и божиться, что Чарли Донован ее ну вот нисколечко не интересует!

— Я с тобой вот уж час не могу связаться, — рявкнул главный инженер. — Ты куда рацию подевала?

Немедленно ощетинившись, Джиллиан извлекла искомый предмет из кармана брюк.

— Вот, пожалуйста.

И с запозданием вспомнила про «севшие» батарейки. Спускаясь в каньон, она так глубоко задумалась о древних легендах и предстоящих съемках, что напрочь позабыла заменить их. Сдержав горестный возглас, Джиллиан оглядела рацию. Ну, конечно, даже лампочка индикатора не горит!

— Батарейки «сели». — Ощущая себя распоследней идиоткой, документалистка вручила рацию Робби и вполголоса велела устранить непорядок.

— Извини, — покаялась Джиллиан, робко поднимая глаза на главного инженера и мысленно готовясь выслушать гневную отповедь. — Я позабочусь о том, чтобы впредь такое не повторилось.

— Уж будь добра, — прорычал Катберт.

Документалистка снова стиснула зубы и досчитала в уме до десяти.

— А зачем ты пытался со мной связаться?

— Чтобы проверить одно сообщение. Меня поставили в известность, что некий вертолет только что совершил посадку в каньоне поблизости от древних развалин. — Взгляд льдисто-серых глаз не сулил ничего доброго ни Чарли, ни Джиллиан. — Мне казалось, я вполне внятно объяснил, что разрешение на доступ в запретную зону за плотиной даю я и только я.

На сей раз выгораживать Чарли Донована Джиллиан отнюдь не собиралась. И безропотно принимать на себя его грехи — тоже.

— Более чем внятно, — холодно подтвердила она. — Мне дважды повторять не надо.

Небрежно пожав плечами, Чарли перехватил инициативу в свои руки.

— Я тут подумал, а помогу-ка я Джилл с ее техникой. Она понятия не имела, что я прилечу.

— И отец ваш — тоже, — коротко отрезал Катберт.

Чарли ощутимо напрягся.

— Вы ему звонили?

— Он звонил мне.

По тому, как судорожно стиснул пальцы Донован-младший, документалистка поняла: интуиция ее не обманула. Со всей очевидностью Чарли ни словом не помянул отцу про свою «прогулочку» в каньон.

И жене, надо думать, тоже ни словечком не обмолвился.

Джиллиан закусила губку. Боже милосердный, как слепа она была десять лет назад! Как могла она купиться на смазливую физиономию и ослепительную белозубую улыбку, даже не попытавшись разглядеть, что за ними стоит! Воистину, перед Юджином Донованом она в неоплатном долгу. Кто, как не Юджин, открыл ей глаза на горькую правду! Надо бы не забыть поблагодарить старикана — следующий же раз, как он обрушит на нее гром и молнии праведного гнева, — сардонически подумала молодая женщина.

— Извините, Далтон, — суховато отозвался Чарли. — Но в здешних краях я привык вести себя так, как мне вздумается.

— Зря. Здесь распоряжаюсь я, Донован. И впредь без моего на то разрешения в каньон попрошу не летать.

Чарли воинственно выставил вперед подбородок. Неужели за прошедшие десять лет он воспитал-таки в себе какую-никакую твердость характера? Неужто найдет в себе силы открыто бросить вызов «представителю власти», откажется повиноваться приказу, высказанному столь категорично? Джиллиан затаила дыхание.

Посмеет, жди, как же! Донован-младший пошел-таки на попятный. Впрочем, выказал он свою уступчивость не слишком-то учтиво.

— Ну ладно, ладно, следующий раз, как соберусь слетать проведать Джилл, я вам непременно звякну.

— Я надеюсь.

Мир покачнулся, — верно, земная ось сместилась, — хотя Джиллиан понятия не имела, как и когда. В воздухе отчетливо запахло электрическими разрядами. На сей раз Катберт вовсе не пытался открыто продемонстрировать свои права на Джиллиан, как давеча у дверей кафе, но Чарли, похоже, воспринял происходящее как прозрачный намек и выпад против него лично.

Молодой женщиной владело странное ощущение: словно она — аппетитная косточка, брошенная промеж двух поджарых, холеных, сытых гончих. Ни одному из псов добыча особо не нужна, но ни один соперника и близко не подпустит.

— Вы, ребята, уж как-нибудь договоритесь промеж себя, — язвительно бросила она. — А у меня работа простаивает.

Несколько минут спустя вертолет с ревом взмыл к небесам. Солнечные лучи ярко полыхнули на серебряно-бордовом корпусе, а в следующее мгновение слепящая вспышка канула куда-то за горный кряж. Если бы не нисходящий поток воздуха, едва не разметавший вновь ее бумаги с записями, Джиллиан и не заметила бы, что навязчивый поклонник отбыл-таки восвояси. Опустившись на колени, молодая женщина помогала Робби и прочим распаковывать груз, доставленный аж из далекого Хьюстона. Джереми Багряное Облако, усевшись в тени скалы, благодушно беседовал о чем-то с Катбертом, время от времени с видимым удовольствием затягиваясь манильской сигарой, — инженер не преминул угостить старика добрым куревом.

Робби уже подцепил отверткой крышку первого ящика, как вдруг Джиллиан, оглянувшись на кинооператора, заметила, что Кларенсу явно худо. Лицо его полыхало багрово-алым… а ведь при его тучности прилив крови к голове — это очень опасно! Молодая женщина тут же вскочила на ноги, на все лады проклиная собственное легкомыслие. Ведь Кларенс, уроженец северных краев, к калифорнийскому палящему солнцу не привык! А она только о своих драгоценных руинах и думает, вместо того, чтобы о человеке позаботиться!

— Послушай, а может, вас с Рут домой отправить? — небрежно предложила документалистка. — Со звукозаписью мы вроде бы покончили: шум реки у нас есть, интервью с Джереми — тоже. Ну и стоит ли вам тут болтаться без дела, дожидаясь, чтобы ветер поднялся? Оставь мне на всякий случай магнитофон с микрофоном, а сам забирай-ка «Блейзер» и возвращайся-ка в город.

— Ну-у… — Кларенс промокнул лоб носовым платком, обдумывая предложение со всех сторон. Дезертировать с места событий в самый разгар работы он не привык, но ежели босс настаивает…

Джиллиан оглянулась через плечо.

— А может, Катберт тебя доведет до выхода из каньона? Он дорогу знает. Погоди-ка, я спрошу.

Выслушав, в чем дело, главный инженер кивнул в знак согласия.

— О'кей.

Он окинул взглядом гору веревок, блоков и разломанных ящиков, собирался было сказать что-то нелестное, но передумал и просто пожал плечами.

— Скажи своему парню… как его там, Гарольд?

— Кларенс.

— Так вот, скажи Кларенсу, чтобы собирал свои причиндалы, — коротко бросил он. По всему судя, господин Главный Инженер до сих пор точил на нее зуб за севшие батарейки. — Мне давно пора на плотину.

— Есть, сэр! — Джиллиан по-военному отсалютовала ему, — на утрированный голливудский манер, — развернулась на сто восемьдесят градусов и замаршировала прочь, подделываясь под строевой шаг — левой-правой, левой-правой.

Прислонившись к скале, Катберт усилием воли распалял в себе гнев, — да только безуспешно. Куда только подевалось нужное настроение? Ведь он же кипел от бешенства с тех самых пор, как позвонил Юджин, а уж при виде того, как Чарли Донован из кожи вон лезет, охмуряя взмокшую, растрепанную, и все-таки неодолимо-обольстительную Джиллиан… ну, тут уж температура кипения превысила мыслимый и немыслимый уровень!

Что он за идиот: почти поверил этой женщине, когда она клялась и божилась, будто Донован-младший ну вот нисколечко ее не занимает! Катберт чувствовал: еще немного, и он в пыль разнесет все вокруг. И только жесточайший самоконтроль, выработанный с годами, — ох, сколько раз братцы подвергали его испытанию забавы ради! — помогал злополучному инженеру до поры до времени обуздывать гнев и ярость.

Впрочем, надо было признать, что Джиллиан, казалось, не слишком-то волновало, останется Донован или уберется восвояси, — после того, как Чарли выгрузил из вертолета драгоценные ящики. Документалистка выказала куда больше интереса к оборудованию, нежели к доставщику, и, похоже, нимало не огорчилась, когда Катберт решительно и категорически запретил экскурсии в зону ограниченного доступа за плотиной без его на то дозволения.

Но, может быть, все это — часть продуманного сценария? Может, Джиллиан по-прежнему разыгрывает недоступную красавицу? Или, может, ей и впрямь плевать на Донована-младшего?

И то, что Катберт никак не мог сделать выбор в пользу той или иной версии, раздражало его несказанно. Далтон был склонен видеть вещи в черно-белом свете. И сам охотно признавал за собой эту «слабость». И в бизнесе, и в личной жизни Катберт предпочитал аккуратность, пунктуальность и стопроцентную определенность: все расставлено по своим местам, все разложено по полочкам…

Вот почему при виде того, как Джиллиан и зеленоволосый подросток бездумно вывалили из ящика гору веревок и шкивов, не потрудившись даже распутать узлы, в Катберте Далтоне тут же проснулся инженер, — и инженер этот содрогнулся от ужаса.

— Забавно, — комментировал подросток, — кажется, его звали Робби? — Когда тот парень в Хьюстоне демонстрировал эту штуковину в действии, она и вполовину такой сложной не казалась. — Отдуваясь, Робби приподнял с земли позвякивающий блок со шкивом. — А уж потяжелела с тех пор килограмм на пятнадцать, не меньше!

— А инструкция по сборке прилагается?

— Хрен ее знает.

Вздохнув, Джиллиан нагнулась над ящиком и принялась сосредоточенно копаться в его внутренностях, ища пакет с инструкцией. Все бы ничего, да только в процессе она развернулась «тылом». При виде округлых, упругих, обтянутых джинсами ягодиц у Катберта мгновенно пересохло в горле. Минуту спустя молодая женщина снова присела на корточки, раздраженно крутя в руке обрывок веревки. Досадливо надув губы, она окинула обреченным взглядом беспорядочную груду блоков и шкивов.

— Я могу разобрать кинокамеру, почистить и снова собрать ее быстрее, чем морской пехотинец — свой М-16, но эта чертовщина…

Джиллиан подняла глаза на Катберта, что-то мысленно просчитывая про себя, прикидывая, оценивая… Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, к чему все идет… Главный инженер тут же принялся мысленно репетировать суровую отповедь. Нет, он не даст себя разжалобить, он найдет в себе силы противостоять этому молящему взгляду…

— А ты бы не посодействовал нам с этой штуковиной?.. Боюсь, без твоего технического гения нам не справиться.

Нет и нет. Никаких поблажек. Ему давно пора вернуться на плотину. Там как раз обсуждаются расчеты предполагаемого водоизмещения; в течение ближайшего часа должны перезвонить из вашингтонского исследовательского центра и подтвердить их данные прочностного расчета бетонных образцов. А он, вместо того, чтобы дождаться этого исключительно важного звонка, бросил все на младших инженеров и техников и помчался сюда.

Впоследствии Катберт так и не смог внятно объяснить, почему вдруг передумал и согласился. Была ли тому виной веревка в руках у Джиллиан, — это надо же такими немыслимыми узлами ее запутать! — или, может, влажная дорожка, оставленная капелькой испарины точнехонько между грудей? Почему-то мысль о том, как одержимая документалистка и ее не менее фанатичные сотоварищи сражаются с неподъемными блоками по такой жаре, показалась Катберту невыносимой… И ведь все равно не справятся, такого натворят, что сам черт потом ногу сломит! Обреченно вздохнув, Далтон велел кинооператору Кларенсу и похожей на мышку девице подождать пару минут, и неспешно, вразвалку подошел к маленькой группе, обступившей ящик.

— Эта «штуковина», как ты ее называешь, — одно из древнейших изобретений человеческого разума.

Спокойно и методично Катберт помог киношникам разложить отдельные составные части механизма аккуратными рядами на земле.

— Подобно рычагу, длина которого пропорциональна силе, к нему прикладываемой, крутящий момент, развиваемый вами, уравновешивается весом груза.

Джиллиан переглянулась с коллегами.

— Поняли, ребята? Крутящий момент.

Но в Катберте уже пробудился специалист с высшим техническим образованием. Он попытался объяснить проще, цитируя школьный учебник.

— По сути дела, любой механизм умножает силу. Работа равняется силе, помноженной на расстояние ее действия. Вот так, увеличивая растояние при помощи системы блоков и талей, вы увеличиваете механический выигрыш, — коэффициент грузоподъемности в пропорции к затраченному усилию.

Сохраняя на лице выражение подобающей случаю серьезности, Джиллиан важно кивала, но в фиалково-синих глазах так и плясали озорные бесенята. И Катберт на мгновение сбился, потерял нить мысли. Мускулы его живота непроизвольно сократились, — надо думать, демонстрируя эффект умножения силы.

Черт ее дери! Как ей только удается веревки из него вить при помощи одного-единственного, искрящегося смехом взгляда?

Запоздалая мысль о том, что некогда предприимчивая девица точно также вила веревки из Донована-младшего, ситуации не исправила и облегчения не принесла. Напротив, добавила виток-другой к тугим и крепким путам, что уже оплели злосчастного инженера по рукам и ногам. Задумчиво взъерошив пальцами жесткие волосы, Катберт мрачно оглядел разложенные перед ним части механизма.

— Да у вас тут вчетверо больше деталей, чем нужно. Если, конечно, вы не собираетесь поднимать наверх стальные балки, чтобы укреплять стены полуразрушенных строений. Блоки и тали необходимы только в случае тяжелых и габаритных грузов.

Джиллиан и Труди наставили обвиняющие персты на увешанного серьгами Робби. Тот вызывающе пожал плечами.

— А я что, я ничего! Я ж в этом ни хрена не смыслю!

— Ну что ж, много — не мало, — примирительно заметила Джиллиан, снова поднимая на Катберта свои немыслимые фиалковые глазищи. — Ты только покажи нам, какой конец куда продевать, а дальше мы уж сами…

Далтон поморщился. Глянул на часы. Как профессионал высокого класса, он терпеть не мог, когда за работу берутся неспециалисты и делают ее через пень-колоду… «А тебе-то что?» — одернул себя Катберт, но аргумент почему-то не сработал. Обреченно вздохнув, он расстегнул рубашку, снял ее, аккуратно сложил и повесил на каменный выступ.

— Уговорили. Так и быть, покажу вам, какой конец куда продевать… да, пожалуй, лучше сам и продену.

Джиллиан понятия не имела о том, что вот уже несколько минут стоит, как статуя, широко открыв рот, пока Труди не пихнула ее в ребра. Причем весьма ощутимо.

— Рот закрой, подруга. А то ворона влетит.

Ворона? Какая ворона? Да любая ворона затормозит на лету и поневоле залюбуется Катбертом Далтоном! Что за великолепное зрелище — эти широкие плечи, и перекатывающиеся под кожей мускулы, и интригующе впалый живот, и темный завиток волос чуть выше пупка…

Боже милосердный! Куда подевалась кинокамера? И почему это ей никогда не удается подыскать таких статистов, когда они позарез нужны? Позволит ли Катберт заснять его вот так, обнаженным до пояса?

При этой мысли молодая женщина мгновенно сверзилась с облаков на грешную землю.

Не для того она влезла в долги, и последние восемь месяцев из кожи вон лезла, выбивая фонды, и наняла баснословно дорогую съемочную группу, чтобы увековечивать роскошный торс Катберта Далтона, будь он хоть сам Аполлон Бельведерский. Она дала слово отцу, — и себе самой, в память о нем, — и к работе во исполнение священного обета приступит сей же миг, как только Катберт закончит собирать треклятую головоломку.

Много времени инженеру не потребовалось. Оставив в покое тяжелые деревянные блоки, он закрепил два шкива поменьше на деревянных стойках, проверил, крепко ли держатся, продел через голову моток веревки.

— Я взберусь на уступ и спущу веревку оттуда.

— Я с тобой, — немедленно откликнулась Джиллиан.

И бегом бросилась к алюминиевой приставной лестнице, опередив Катберта на какую-нибудь секунду-другую. Никому она не позволит подняться к руинам прежде нее! Это — ее мечта, ее и отцовская. Этого мгновения она ждала десять лет.

Едва молодая женщина поставила ногу на первую перекладину, сердце ее гулко заколотилось в груди. А к тому времени, как она взобралась на уступ, стук этот грохотом отдавался в ушах, подобно раскатам грома.

Джиллиан отошла на два шага от края — и застыла на месте, опасаясь двинуться, опасаясь даже дышать, — а вдруг руины обрушатся вниз градом камней, или развеются по ветру, или каким-либо иным способом развоплотятся прежде, чем она приподнимет завесу над их тайной? Разумеется, на рациональном уровне документалистка понимала: страх этот не имеет под собою никаких оснований. Эти каменные строения, — и люди, их населявшие, — умудрялись выживать под испепеляющим калифорнийским солнцем на протяжении веков. А после того, как жители покинули свои дома, и поля на краю каньона, засеянные кукурузой, бобами и тыквами, обезлюдевшая деревня простояла в глубине этой изолированной от всего мира пещеры еще несколько сотен лет. И даже десятки лет, проведенные под водой, не сумели стереть древние руины с лица земли.

И все-таки Джиллиан всем своим существом ощущала, как эфемерна, как быстротечна эта красота. Возможно, руины казались столь хрупкими и недолговечными потому, что появлялись из глубин вод на столь короткий срок, — и снова уходили в забвение и небытие, когда водохранилище наполнялось. Ощущая себя во власти могучих колдовских чар, молодая женщина завороженно следила за игрой света и тени среди каменных завалов. Над головою ее монументальной аркой вздымался потемневший от дыма пещерный свод. Впереди, на расстоянии какого-нибудь шага, протянулась невысокая стена. Робко и нерешительно, словно опасаясь совершить святотатство, документалистка протянула руку. На ощупь камень казался прохладным и сухим.

— Эти жители скальных пещер знали, что делали, — тихо проговорил Катберт.

Главный инженер поднялся по лестнице вслед за Джиллиан и теперь стоял рядом. И, судя по его голосу, священные руины внушали ему благоговение ничуть не меньшее, нежели его впечатлительной спутнице.

— Они строили обиталища в пещерах, выходящих на юг и восток, чтобы воспользоваться преимуществами солнечной энергии, — негромко пояснил Далтон. — Зимой утреннее солнце согревало их дома, а летом утесы защищали от палящего полуденного зноя.

Пальцы его осторожно коснулись каменной кладки, — там, где только что покоилась ладонь Джиллиан.

— Посмотри сюда. Они подгоняли камни друг к другу так плотно, что сооружение до сих пор стоит, — несмотря на то, что вода размыла грязь, смешанную с соломой, — заменитель известкового раствора.

В голосе главного инженера звучало почтение столь глубокое, что молодая женщина не сдержала улыбки. Да, она не отличит рычага от шерхебеля, но его преклонение перед архитектурными талантами Древнего Народа вполне разделяет. Чувствуя себя в обществе этого человека куда уютнее и непринужденнее, нежели за все время их недолгого знакомства, Джиллиан принялась взахлеб пересказывать любопытные факты истории племени зуни, так недавно почерпнутые ею из книг. Между нею и Катбертом словно протянулась незримая ниточка понимания и сочувствия.

Они стояли совсем близко. Неудивительно: позади — край обрыва, впереди — каменная стена. Джиллиан вдыхала его запах, — запах полуденного солнца и пота, — и чувствовала, как своевольное сердце выстукивает в груди некий замысловатый, все убыстряющийся ритм. Если приподняться на цыпочки, — самую малость, на какой-нибудь дюйм-другой, — то губы их неминуемо соприкоснутся…

Мысль о том, как бы снова подтолкнуть Катберта к головокружительному, сводящему с ума поцелую, на секунду-другую вытеснила из сознания все прочие, — и даже образ ненаглядных развалин.

Но только на секунду-другую, не больше.

Джиллиан вложила в свой проект слишком много от себя самой и своих грез, чтобы, едва ступив в пещеру, так вот сразу взять да и позабыть о заветной цели. Внезапно опомнившись, молодая женщина отпрянула в одну сторону, а Катберт — в другую, причем почти одновременно. Инженер облегченно перевел дух, словно порадовался счастливому избавлению не меньшее нее. Проворно и сноровисто он спустил с обрыва веревку, втянул наверх связку деревянных стоек и принялся собирать простейший шкив.

— Труди!

Короткий оклик явился знаком того, что механизм, — поправка: умножитель силы! — к эксплуатации готов. В точности следуя указаниям Катберта, кинооператор на пару с Робби закрепили на веревке ящик с оборудованием.

Пока Катберт поднимал наверх первую порцию груза, Джиллиан демонстративно разглядывала далекие горы. Не хватало еще набрать полный рот ворон, любуясь, как на широкой спине его в солнечных лучах поблескивают капельки испарины, либо слагая панегирик этому поджарому, мускулистому торсу!

Не прошло и десяти минут, как и съемочная группа, — ряды которой заметно поредели, — и вся необходимая техника оказались в пещере. Сгорая от нетерпения поскорее приступить к работе, Робби и Труди принялись наперегонки распаковывать рюкзаки.

А Катберт Далтон, как ни в чем не бывало, вытер руки о джинсы и приготовился спускаться вниз: все, что мог, он сделал, дальнейшее — забота киношников.

Элементарная вежливость требует поблагодарить помощника за труды, решила про себя Джиллиан. И тут же предложила угостить его ужином в «Трех ковбоях», — как компенсацию за затраченное время и силы.

— Как-нибудь в другой раз. — Катберт уже ступил на первую перекладину лестницы. — Если из Вашингтона пришли необходимые мне данные, судьба моя — сидеть над бумагами всю ночь напролет.

— Непременно. Ну, до встречи.

Что называется, сама напросилась! К чести Катберта Далтона надо сказать, что осадил он надоеду достаточно мягко. Просто ни в какое сравнение не идет с тем унижением, что Джиллиан пришлось пережить по вине Чарли Донована десять лет назад!

И все-таки, в силу некой загадочной причины, на протяжении последующих часов мужественные черты Катберта Далтона и его небрежный отказ поужинать вместе тревожили мысли документалистки куда настойчивее, чем следовало бы.

8

Неприятный разговор с сыном по поводу полета в каньон Юджин Донован, по зрелом размышлении, отложил на вечер следующего дня. Надо дать себе остыть, думал старик…чтобы в нужный момент не потерять самообладания и обсудить вопрос о Джиллиан Брайтон разумно, рационально, не впадая в панику. Но горе его оказалось слишком острым, а внезапно накативший страх лишил Юджина возможности рассуждать здраво, сводя на нет все благие намерения. Беседа и пяти минут еще не продлилась, а на щеках его уже проступили красные пятна.

— Я этого не потерплю!

Расправив плечи, прямой, как палка, Юджин пепелил сына взглядом через массивный стол темного дуба, за которым проводил обычно по несколько часов в день.

— Десять лет назад эта женщина чуть не погубила все твои планы, все твои мечты! Нельзя допустить, чтобы прошлое повторилось! Я не позволю!

— Мои мечты и планы? — Чарли насмешливо фыркнул. Что-что, а упрямства и своенравия ему тоже было не занимать. В целом, они с отцом друг друга стоили. — Твои планы, ты хочешь сказать. Касательно меня. Касательно Натали. Это ты спал и видел, как бы присоединить к своим землям владения моей жены. Очень удобно, не спорю!

До глубины души задетый, Юджин отпрянул назад.

— Я только одного хотел: чтобы ты был счастлив! Только о тебе и думал! С того самого дня, как твоя мать…

Голос Юджина на мгновение прервался. Даже спустя столько лет стоило ему хоть словом помянуть о предательстве своей молодой жены, — и в горле начинало першить, а во рту разливался жгучий привкус горечи.

— С того самого дня, как твоя мать нас бросила, я жил только для тебя, ты же знаешь.

Чарли судорожно выдохнул. Несмотря на их постоянные перебранки и ссоры, отца и сына связывали неразрывно-крепкие узы, власть которых ни один даже не пытался отрицать. По мере того, как раздражение и гнев угасали, на смену им приходило острое чувство вины. Чарли знал, что обязан отцу всем на свете… вот только эта всепоглощаюшая, ревнивая и требовательная отцовская любовь не позволяла ему и шагу ступить по своему разумению, обволакивала удушливой пеленой, подчиняла себе мысли и душу…

— Знаю, отец, знаю.

Точно хищный беркут, Юджин Донован бдительно выжидал нужного момента. И, едва представилась возможность, тотчас же воспользовался минутной слабостью сына.

— Джиллиан Брайтон вернулась в Санто-Беньо, чтобы отомстить нам. Девице нельзя доверять.

— Нет, па. Это ты так считаешь. Это ты разучился доверять женщинам с тех самых пор, как матушка послала нас обоих ко всем чертям.

Юджин презрительно присвистнул: дескать, чепуха какая! Однако и отец, и сын знали: это чистая правда. Чарли столько раз слышал скандальную историю во всех ее живописных подробностях от наемных работников ранчо и соседей по Санто-Беньо, что давно уже смирился с горькой истиной, перестал болезненно отзываться на каждый намек и каждое слово.

В один прекрасный день юная и легкомысленная Арабелла Донован сбежала с любовником, оставив в опустевшем доме прощальную записку для мужа, — несколько сбивчивых строк, не более! — да пятимесячного младенца. Гордости Донована был нанесен удар воистину сокрушительный; даже спустя столько лет незаживающая рана продолжала кровоточить. С тех самых пор Юджин сосредоточил все свое любовь, всю свою преданность, все свои амбиции, всю силу страсти и веры на подрастающем сыне.

— Дело не в том, доверяю я этой распутной девке или нет, — яростно прошипел старик. — Что, если этот ее фильмец станет международной сенсацией? Представляешь, какой ажиотаж поднимется вокруг треклятых руин? Все эти защитнички памятников старины слетятся, как мухи на мед. Примутся «накручивать» индейцев навахо: дескать, священную деревню надо спасать любой ценой, это же национальное достояние! Глядишь, добьются, чтобы водохранилище больше не заполнялось. А нам что прикажете делать? Чем поля орошать? Нам эта вода как жизнь нужна! А жители города живут доходами от туризма: яхтсмены, рыбаки — все они нас кормят-поят!

— Отец, я все понимаю.

— Тогда почему, во имя всего святого, вчера ты помог мерзавке, по воздуху доставив в каньон всю ее технику?

На то, чтобы слетать в горы, у Чарли были свои причины, но делиться ими с отцом он вовсе не собирался.

— Да потому, что твой тактический ход, — саботировать съемки, отпугнув наемных рабочих, — с треском провалился. Я сам слышал, что Джереми Багряное Облако собирался припрячь к делу внуков. Вот я и подумал: чем скорее Джиллиан получит свои ящики и закончит съемки, тем скорее уберется восвояси. Ты ведь этого хочешь, правда? Чтобы и духа ее тут не было?

— Я…

Юджин замялся. Иссиня-черные глаза на мгновение словно остекленели. Только тут Чарли заметил, что губы отца приобрели странный синеватый оттенок, а лицо покрылось смертельной бледностью. Сердце его так и подскочило в груди. Невзирая на все разногласия, невзирая на то, что зачастую молодой человек страстно мечтал о том, чтобы сбросить с себя ненавистное бремя отцовской заботы и непрестанного надзора, мир без отца Чарли себе даже представить не мог. Проворно обежав стол, он подхватил старика под руку.

— Па, с тобой все в порядке?

Юджин встряхнул головой, словно прогоняя оцепенение, и накрыл ладонью руку сына. И благодарно сжал ее. Сила, заключенная в этом мимолетном движении, словно по волшебству успокоила опасения и страхи молодого наследника.

— Все хорошо. Просто встревожился ни на шутку при мысли о том, сколько вреда эта женщина может причинить тебе и Натали. Твоя жена любит тебя, сынок, любит всем сердцем. Это — бесценный дар, дороже золота и алмазов.

И Чарли снова почувствовал себя в ловушке. Рано или поздно среди всей этой любви он просто-напросто задохнется, мрачно подумал Донован-младший.

— Знаю.

Морщинистые пальцы старика до боли впились ему в кожу, точно когтистая лапа.

— Обещай, что не станешь больше летать в каньон.

Аристократическое лицо избороздили морщины тревоги, скульптурные черты обозначились резче, глаза запали… Юджин казался совсем старым, смертельно-усталым… и словно бы напуганным.

— Обещаю, — тихо проговорил Чарли.

— Вот и славно. А теперь пойди отыщи жену. Я не прочь пропустить перед ужином стаканчик крепкого бурбона в обществе обворожительной леди.

Чарли послушно направился к двери. Юджин проводил сына взглядом. Отцовское сердце просто-таки разрывалось от гордости. Во всех отношениях достойный человек — Чарльз Юджин Донован, таких сыновей еще поискать. На протяжении долгих лет Юджин трудился не покладая рук, чтобы истребить в сыне все, хоть косвенно напоминающее о матери. Нет, дурная кровь порою все же давала о себе знать, — редкими вспышками гнева или попытками закусить удила, — но в последнее время не так часто, как прежде. Мальчик мало-помалу остепеняется, все больше вникает в дела ранчо, в подробности сева и лесозаготовок…

И надо же было этой Джиллиан Брайтон возвратиться как раз сейчас, чтобы напомнить Чарли об ошибках молодости… а Юджину — о прошлом.

Вцепившись в подлокотники кресла, старик усилием воли отогнал мучительные воспоминания. Его молодая жена, его смешливая, неугомонная Арабелла… Он осыпал новобрачную подарками, из кожи вон лез, чтобы угодить, каждый ее каприз исполнял… Как он обрадовался, узнав, что жена беременна… а вот Арабелла, напротив, преисполнилась неодолимого отвращения к ребенку, и к мужу, и к себе самой! И та, последняя поездка в каньон Санто-Беньо… Арабелла дулась и капризничала, а он, Юджин, знай подольщался да умасливал упрямицу, умолял ее, насколько позволяла упрямая гордость, подумать хорошенько насчет развода… может, еще все уладится!

Нет! Старик до боли зажмурился, гася навязчивые видения. Тот день он вспоминать не станет, равно как и последующие — унылые, безрадостные, пасмурные недели и месяцы без Арабеллы. Она подарила ему сына. Даже если закрыть глаза на все прочее, Арабелла по крайней мере подарила ему сына.

Втайне Юджин неустанно молился о том, чтобы Натали родила Чарли ребенка. В отличие от Арабеллы, Натали мечтала о детях. Более того, только и думала, как бы угодить мужу. С каким отчаянным самозабвением Натали любила его сына… морила себя голодом, лишь бы сохранить стройную фигурку, тратила баснословные суммы всякий раз, как ездила в Матчингэм, — ближайший крупный город, — к парикмахеру или за покупками.

Надо бы поговорить с Натали, решил про себя старик. Может, разумно будет посоветоваться с доктором. Пора ей понести, давно пора. Если какая-то проблема и есть, то дело в ней самой, а не в муже. Юджин втихаря каждый месяц выплачивал изрядные алименты на ребенка, коего Чарли «заделал» еще до того, как закрутил эту дурацкую интрижку с Джиллиан Брайтон.

Черт бы побрал мерзавку, выругался в сердцах старик, вспоминая события десятилетней давности, едва не обернувшиеся катастрофой. Черт подери мерзавку: и дернуло же ее снова открывать этот треклятый ящик Пандоры!

Черт бы побрал мерзавку!

Натали расчесывала перед зеркалом шелковистые, чуть вьющиеся, иссиня-черные пряди, гадая, успеет ли уложить волосы в сложную прическу, прежде чем прозвучит гонг, созывающий семейство к столу. Или оставить как есть, распущенными? Не далее как вчера Чарли восхищенно отозвался о пышной, не знающей шпилек гриве этой негодницы… С каждым движением расчески мысли миссис Донован снова и снова возвращались к Джиллиан Брайтон. Черт бы ее подрал — за то, что мучает и искушает бедняжку Чарли видениями мира, так непохожего на Санто-Беньо… и видением женской красоты, так непохожей на ее собственную!

Отбросив расческу, Натали принялась пристально разглядывать себя в золоченом трюмо, выписанном из Италии с благословения Юджина. Свекор всецело поддержал ее намерение по-новому оформить интерьер и сам уговорил супругов отселиться в отдельное, роскошно меблированное крыло просторного особняка. Дескать, молодой семье нужно свое, уютное гнездышко.

А теперь Натали поняла: муж ее считает эту заново меблированную в европейском стиле часть дома не более чем тюрьмой, ненавистной золотой клеткой!

С замирающим сердцем Натали придирчиво, с трех разных ракурсов, рассматривала свой точеный подбородок и четко обозначенные скулы. Того, что ближе к ушам проступают крохотные шрамики, — следы пластических операций, — а кожа натянута туго, точно у мумии, она просто не замечала. Вот только верхние веки отчего-то припухли… Дрожащим пальцем Натали провела по крохотной жировой складочке. Невзирая на все ее усилия, досадный изъян не исчезает, — не помогает ни сложная диета, ни гимнастика для лицевых мышц. Придется потолковать с хирургом о новой пластической операции, — либо в Матчингэме, либо даже в Окленде. Там, говорят, специалисты куда лучше. Позвонит-ка она в косметический салон прямо завтра и запишется на следующую неделю! Нет, сперва надо дождаться отъезда этой Джиллиан Брайтон. Еще не хватало ложиться на операцию, пока мерзавка торчит здесь, в Санто-Беньо!

Черт бы ее побрал!

В десяти милях от ранчо Катберт, сам того не ведая, эхом повторил восклицание Юджина и его снохи. Так бывает, когда в некоем недоступном месте (где-нибудь на спине, под рубашкой) свербит и чешется, а рука не достает. Вот так и мысль о Джиллиан раздражала его и мучила, а избавиться от досадной помехи не представлялось возможным.

И с какой стати ему никак не удается выбросить эту женщину из головы?

Упершись ногою в низкий парапет, Катберт задумчиво глядел вниз, на реку. Он вышел поразмяться и подышать свежим воздухом, прежде чем с новыми силами приступить к окончательным расчетам предполагаемых затрат; ведь уже нынче вечером данные должны быть отосланы в Вашингтон. Однако неуправляемые мысли его снова и снова возвращались к киношникам, оставшимся среди руин. Или, точнее, к женщине, которая руководила разношерстной группой.

Ему надо бы просчитывать кубические ярды бетона, добавочные человеко-часы, рентабельность, изменения в воздействии на экономику региона в том случае, если ремонт затянется на срок более долгий, нежели предполагалось поначалу… Далтон обвел взглядом разверстую бездну за массивной бетонной дамбой: еще несколько дней назад здесь было озеро. В настоящий момент инженер не мог сказать наверняка, суждено ли ему снова заполниться водой. После двух изнурительных дней напряженных переговоров, когда телефоны звонили, не умолкая, с утра до ночи шли совещания по селектору, и страсти кипели вовсю, его босс решил «забить» на все данные и создать еще одну пространственную модель конечных элементов. Модифицированная программа ремонтных работ, которую Катберт усиленно «проталкивал», должна была обойтись на пять миллионов долларов дороже, нежели предполагала предварительная финансовая смета. Неудивительно, что Джонас, непосредственный Катбертов начальник, не спешил ввязываться в это предприятие очертя голову. Однако при таких темпах сам ремонт займет, чего доброго, не три недели, а все три года.

А завтра главному инженеру предстояло встретиться с целой коалицией: тут и представители сельскохозяйственной лиги, и сторонники защиты окружающей среды, и представители рекреационных центров, и бизнесмены, и вожди индейских кланов. Им-то и придется объяснять необходимость задержки, ведь окончательное решение еще не принято…

А нынче вечером…

Нынче вечером! Катберт Далтон все гадал про себя, успешно ли прошли съемки, удалось ли Джиллиан и ее ребятам справиться с подъемным устройством его конструкции, и встретится ли он с нею снова в кафе «Три ковбоя»?

Со вчерашнего дня Катберт с нею не виделся, лишь обменялся несколькими словами с утра пораньше, когда документалистка позвонила насчет допуска в каньон. Однако стоило зажмуриться — и перед его внутренним взором вновь вставало озорное личико в обрамлении буйных рыжих кудрей… И огромные фиалковые глаза, в которых так и плясали лукавые смешинки, пока он честно пытался объяснить элементарные законы физики… Воспоминание о том, как давеча он отклонил предложение Джиллиан поужинать вместе, изводило Катберта все сильнее, точно ржавый гвоздь, засевший в ботинке. И чем больше он о том думал, тем отчетливее досада перерастала в неуемное желание, чтобы не сказать — в вожделение. А вместе с желанием накатывал приступ отвращения к самому себе, — ну, мыслимо ли идти на поводу у собственных фантазий? У кого не далее как вчера утром в глазах помутилось от ревности при виде того, как Чарли Донован обхаживает да очаровывает Джиллиан?

Катберт раздраженно пнул бетонный парапет.

Да что такого есть в этой женщине? Как это ей удалось задеть его за живое, чтобы теперь он места себе не находил? Словно зуд от комариного укуса, только в десять раз докучливее!

В последний раз окинув взглядом каньон, Катберт Далтон зашагал назад, к административному зданию, чтобы с новыми силами, вооружившись формулой Вестергаарда добавочной массы, взяться за расчеты сжимаемых и несжимаемых жидкостей. Вот в этом, по крайней мере, он разбирался.

По счастью, даже не подозревая о том, что стала объектом столь оживленных дискуссий и столь бурного раздражения, Джиллиан благополучно загрузила оборудование и коллег по машинам, едва над каньоном сгустились сумерки и темная тень пеленою одела реку и скалы.

На протяжении большей части пути до города молодая женщина довольно мурлыкала себе под нос развеселый мотивчик. Отличный выдался денек, целых шесть часов яркого солнечного света! И ведь все равно для съемок в пещере понадобилось искусственное освещение! Втащив наверх длинные, извивающиеся, точно змеи, кабели, она, Робби и Рут разместили прожекторы, а Труди, согнувшись в три погибели, кое-как протискивалась в узкие двери и снимала внутренний интерьер. Негритянку даже удалось уломать спуститься в круглый каменный колодец, что некогда служил кивой — так у индейцев назывались ритуальные помещения. А Джереми обеспечил первоклассный рассказ про тайные обряды, что встарь вершились под землей, — причем проникнуть в колодец-киву возможно было только через узкое отверстие в крыше. Молодой женщине просто-таки не терпелось поскорее добраться до мотеля, проглядеть отснятый за день материал и прослушать магнитофонные записи.

Только об одном приходилось пожалеть: ветер упорно не желал сотрудничать. Подул где-то с полчаса и стих, так и не породив нездешних завываний и стонов, которые ей так отчаянно хотелось записать на пленку. Ну, да ладно! То, что уже отснято, — эпизоды с появлением деревни из воды, и радуга, и сегодняшний метраж, — сущий подарок судьбы! Первоклассный материал, да и только!

Едва добравшись до мотеля, Кларенс сослался на усталость и ретировался в номер. Робби и Рут оккупировали «Блейзер» и помчались в ближайший «Мак-Дональдс» милях в тридцати семи от Санто-Беньо.

А Джиллиан и Труди взялись разбираться с дневными «потоками», — так на живописном жаргоне киношников именовался текущий съемочный материал. Переодевшись в удобные шорты и футболки, они отнесли кассеты в номер Джиллиан, оставили дверь полуоткрытой, — чтобы вечерний ветерок задувал, — и уселись, скрестив ноги, прямо на полу. Вместе просматривали они метраж, отснятый за день, снова и снова прокручивая одну и ту же запись, занося в журнал всю необходимую информацию, особо помечая те кадры, где особенно удался контраст света и тени. Позже Джиллиан собиралась перенести ценные сведения в свой личный съемочный дневник. Сложная система каталогизации, изобретенная ею же самой, позволяла документалистке впоследствии с легкостью находить нужные эпизоды и кадры, когда приходил черед преобразовывать «сырой» материал в законченную последовательность визуальных образов.

В ходе съемок эта фаза считалась одной из самых важных. Каждый вечер Джиллиан на несколько часов выходила из роли автора и режиссера и, превращаясь в придирчивого критика, внимательно сопоставляла отснятые кадры с первоначальным замыслом. И зачастую одно совершенно не походило на другое. Если и впрямь не удавалось передать нужный настрой, всю гамму задуманных ощущений, Джиллиан приходилось переснимать материал заново или, может быть, менять концепцию эпизода.

— Вот оно! Паузу, быстро! — Джиллиан наклонилась к самому экрану, чтобы разобрать номер кадра. — Этот стоп-кадр я использую на художественный фон, как только пойдет легенда о Плакальщице.

— А кто у нас читает дикторский текст? — полюбопытствовала Труди, помечая искомый номер в собственном блокнотике.

— Вообще-то я подыскала неплохого актера, — вот вернемся в Хьюстон, и сделаем пробу-другую, но…

— Что такое?

Джиллиан задумчиво постучала карандашом по коленке.

— Да я вот все думаю, как бы уломать на это дело Катберта Далтона. Голос у него — как раз то, что нужно; по ощущениям — ни дать ни взять дубленая кожа и бархат!

Кинооператор громко фыркнула.

— Ох, кабы не была я замужем за парнем, который ни на минуточку мне позабыть не дает, какой редкий приз мне достался, я бы уж сложа руки не сидела! Бог свидетель, одним чтением сценария Катберт Далтон от меня бы не отделался!

— Ничего другого от него не добьешься.

— А ты откуда знаешь?

— Я предложила угостить его ужином, — призналась Джиллиан, криво усмехнувшись. — А он меня послал — о-очень конкретно!

— Послал — тебя? Ого-го! Это, несомненно, означает, что он а) помолвлен, б) женат, в) представитель пресловутого сексуального меньшинства, г) влюблен в свою прабабушку.

— Если поверить ему на слово, пункты А и Б отпадают. А судя по тому поцелую, что он изобразил давеча вечером, пункт В тоже исключается. Вот за пункт Г не поручусь…

— Даю справку, — прозвучал от дверей голос, всем похожий на дубленую кожу и бархат. — Правильный ответ: пункт Д. Ничего из вышеперечисленного.

Труди немедленно обернулась в нужном направлении. А Джиллиан застонала и крепко зажмурилась.

— Скажи, что это не он! — жалобно воззвала она к подруге.

— Прости, Джилл, бесполезняк! — Труди рассмеялась низким, грудным смехом. — Привет, Катберт. Надумал присоединиться к дискуссии?

— Не то чтобы. Просто заглянул сообщить твоему боссу, что даю «добро» на завтрашние съемки.

Труди пихнула «босса» локтем под ребра.

— Слыхала, Джилл?

— Д-да.

Молодая женщина слегка приоткрыла один глаз, — ровно настолько, чтобы послать убийственный взгляд в сторону подруги, — и оперлась руками о зеленый ворсистый ковер, собираясь встать.

— И еще поймать ее на слове касательно ужина, — небрежно добавил Катберт. — Ежели, конечно, предложение еще в силе?

И Джиллиан чуть не рухнула обратно на ковер. Проклиная собственную неуклюжесть, она кое-как поднялась-таки на ноги. В дверном проеме и впрямь высился Катберт, — его русые пряди растрепались под ветром, а в серых глазах поблескивали смешинки, ну ни капельки не способствующие восстановлению ее равновесия.

— Э, ну, наверное.

Какое блистательное красноречие! Мысленно приказав себе расслабиться, Джиллиан изобразила широкую, до ушей, улыбку.

— Ну, разумеется, в силе, а как же иначе! А когда бы ты хотел? Ну, то есть, поужинать, — поспешно добавила молодая женщина, однако недостаточно быстро, чтобы помешать Труди многозначительно хмыкнуть.

Потрясающе-мускулистые плечи чуть приподнялись.

— А ты уже подкрепилась?

Джиллиан недоуменно уставилась на собеседника. При необходимости она бы продиктовала наизусть точный план сегодняшних съемок, вплоть до последнего пункта, играючи назвала бы цифры отснятого метража с раскладом на каждый день и даже прикинула бы расходы и стоимость каждой минуты съемок с точностью до нескольких долларов. Но вот что до мирских и суетных пустяков вроде еды, тут надо поднапрячь память!

— Нет, не подкрепилась, — прояснила ситуацию Труди, грациозно поднимаясь на ноги. — Мало того: запрягла меня в работу сразу, как приехали. Кстати говоря, сдается мне, на ланч она тоже рукой махнула.

— Ты тоже не ужинала, — напомнила Джиллиан своей чересчур услужливой подруге. Нежданный визит Катберта потряс ее до глубины души, однако теперь молодая женщина постепенно приходила в себя. — Может, втроем отправимся?

— Нет уж, спасибочки. Я уж вдосталь полазала вверх-вниз по утесам, вот только верблюда не хватает, чтоб цапал меня за юбку. Лучше я в ванне полежу, а потом просмотрю еще пару-тройку пленок.

И Труди, подобрав с полу три мини-кассеты, величественно выплыла за дверь, на прощание томно помахав Катберту рукою с ярко наманикюренными ногтями.

— Что еще за верблюды? — полюбопытствовал Катберт.

— Это долгая история. — Заперев за подругой дверь, Джиллиан небрежно засунула ключ в карман шортов. — А какую забегаловку ты предпочтешь? «Три ковбоя» или «Подзаправься!»? Это такое придорожное кафе «на вынос» в пяти милях отсюда; Робби уверяет, там вполне сносный выбор вчерашних пончиков и «хот-доги» с луком и соусом «чили».

— Решай сама. Я парень простой.

Вот эпитет «простой» Джиллиан ни за что не стала бы применять по отношению к Катберту Далтону. «Упрямый как осел» — такая характеристика напрашивалась сама собою после обмена короткими, лаконичными письмами месяц назад. «Суровый и несгибаемый», — так думала о нем молодая женщина с тех пор, как Катберт героически снял ее со злосчастной сосны. А вчера он еще и техническим гением блеснул, прочитав ей и ее коллегам краткую лекцию о рычаге и крутящем моменте или как его там.

Но в характере его мало-помалу обнаруживались и другие, неожиданные черты. Вот, например, несколько дней назад… Что подсказало ему вмешаться и предотвратить неловкую ситуацию только для того, чтобы пощадить чувства Натали? А тот нежданный «выверт», завершившийся с ума сводящим поцелуем?

Против того, чтобы поподробнее изучить именно эту сторону богатой и многогранной натуры Катберта, Джиллиан нисколечко не возражала. Но только, желательно, не в «Трех ковбоях», где Пегги О'Брайен и местные завсегдатаи кафе с нескрываемым интересом прислушиваются к каждому слову. Ее злосчастная интрижка с Чарли Донованом подарила городу пищи для сплетен на предыдущие десять лет. Еще не хватало обеспечить кумушек и кляузников на следующие десять!

— Поехали в «Подзаправься!», — предложила Джиллиан, отчасти испытывая Катберта, отчасти — себя саму. — Возьмем ужин «на вынос» и устроим пикник. Я знаю тут неподалеку классное местечко, где можно на звезды полюбоваться.

Сворачивая с шоссе на ухабистую проселочную дорогу в нескольких милях южнее Санто-Беньо, Катберт размышлял о чем угодно, только не о звездах. Пряный аромат «чили» и лука уже не на шутку раздразнил аппетит. Инженер, не думая, крутнул руль — и «Джип» резко подскочил на колдобине. Ветви сосен свисали совсем низко, обмахивая крышу джипа мягкими пушистыми лапами.

Далтону до сих пор не верилось, что он и впрямь, поддавшись идиотскому порыву, поймал молодую женщину на слове и согласился на предложение поужинать вместе. Он бы даже не задержался у дверей ее номера по дороге в кафе, и, уж конечно, не стал бы мыкаться у порога, точно влюбленный подросток под окнами у своей пассии, если бы не услышал вдруг собственное имя.

Черт подери, он бы и тогда не остановился, если бы не углядел краем глаза стройные, изящные ноги Джиллиан, вытянутые на горохово-зеленом ворсистом ковре… и эти обнаженные ноги сейчас дразнили и распаляли все его органы чувств куда сильнее, чем лук и «чили».

Вообще-то на женские ножки он никогда особенно не заглядывался. И знатоком себя не считал, куда уж ему до братца Трэвиса! Что до Джиллиан, до сих пор Катберт видел ее разве что в обвисших камуфляжных штанах… а теперь, благодаря коротеньким шортам, вдруг подумал: а ведь в эстетском пристрастии старшего брата что-то, несомненно, есть!

— Тут уже недалеко, — объявила Джиллиан, прерывая грезы мечтателя, погруженного в созерцание ее прелестных ножек. — Думаю, осталось меньше мили.

— Думаешь? А точно не знаешь?

— С тех пор, как я здесь в последний раз была, Бог знает сколько времени прошло, — рассеянно отозвалась молодая женщина. — Десять лет, по меньшей мере.

Сам собою напрашивается вопрос: и с кем это Джиллиан Брайтон любовалась на звезды в последний раз? — сардонически подумал Катберт. Уж не везет ли она его в некий приют тайных свиданий?

Мысль о том, что Джиллиан некогда каталась в этот уединенный уголок на пару с Чарли Донованом и развлекалась с ним на заднем сиденье машины, мечтательному сосредоточению не способствовала. Катберт снова с досадой крутнул руль, плохо сознавая, что делает, — и левое переднее колесо угодило точнехонько в колдобину, так что подпрыгнули все, — и машина, и Джиллиан, и запакованный ужин.

Но документалистка ни словом не отозвалась о его водительских талантах либо об отсутствии таковых. Одной рукою опираясь на приборную доску, другой крепко обхватив бумажный пакет с ужином «на вынос», молодая женщина напряженно вглядывалась вперед. Все ее хрупкая фигурка просто-таки трепетала от возбуждения, — фигурка, мягкие округлости которой тонкая футболка, заправленная в коротенькие шорты почти не скрывали.

— Прислушайся! Вот оно! — Лицо Джиллиан просто-таки сияло радостным предвкушением. Даже в слабом лунном свете, что просачивался сквозь кроны сосен, Катберт различал каждую ее черточку. — Неужто не слышишь?

Далтон напряг слух. Да, отдаленный слабый гул…

— Если ты про реку, то слышу.

— Это не река. Это водопад.

Едва джип выехал из рощицы и притормозил на почтительном расстоянии от реки, Джиллиан выпрыгнула наружу. Позабыв и про Катберта, и про «хот-доги» с соусом «чили», она проворно вскарабкалась на плоский каменный уступ. Засунув руки в задние карманы шортов, она застыла на месте, упиваясь великолепным зрелищем: в нескольких шагах от нее со скалы низвергался опалово-бледный, переливчатый, белопенный поток воды.

Катберту доводилось видеть водопады и повнушительнее. Большая часть его взрослой жизни прошла на озерах и реках мира, в том числе и самых известных. Он повидал и роскошный водопад Черчилля в Канаде, и то знаменитое место на границе Аргентины и Бразилии, где река Игуаку обрушивается с высоты трех сотен футов через порог шириной в две мили. Этот водопадик в высоту был не больше двадцати пяти или тридцати футов, но лицо Джиллиан сияло таким вдохновенным восторгом, что Далтон не мог не понять: она взирает на это зрелище глазами художника, а не гидролога.

Катберт взобрался на уступ вслед за своею спутницей. То, что радость Джиллиан так легко передалась и ему, волновало Далтона, тревожило и сбивало с толку, — почти так же, как беспричинное раздражение, накатившее несколькими минутами раньше. Ну, мало ли с кем она сюда ездила! Но мысль о том, как Джиллиан поднималась на уступ рука об руку с Донованом, отравленной иглой впивалась в сердце.

Возможно, что Катберт просто-напросто перекусил бы холодными «хот-догами» и отвез свою спутницу домой, если бы в то самое мгновение Джиллиан не обернулась к нему. Глаза ее сияли в лунном свете.

— Это одно из наших любимых мест, — тихонько проговорила она. — Наших с отцом. По-своему оно мне так же дорого, как и руины. Ведь индейская деревня почти все время скрывалась под водой… А сюда мы приезжали, когда папка хотел половить рыбу или просто потолковать по душам…

— Так ты с отцом сюда приезжала?

Джиллиан молча кивнула.

— Он служил егерем в государственном заповеднике. Я, можно сказать, в здешних лесах выросла. Он…

Джиллиан сглотнула, поыталась изобразить улыбку, чтобы скрыть иные чувства, отразившиеся на ее лице.

— Несколько месяцев назад он умер.

Тут-то Катберт и понял, что влип. Влип просто капитально! Он позабыл былые свои подозрения. Позабыл, что сейчас у него ну совершенно нет времени на то, чтобы усложнять себе жизнь. Одно-единственное желание переполняло его: утешить Джиллиан, ободрить ее и поддержать.

Катберт погладил ее по щеке. Ласково, нежно, едва касаясь подушечками пальцев.

— Мне ужасно жаль.

Джиллиан улыбнулась вымученной, какой-то беззащитной улыбкой.

— А уж мне-то как жаль! Папка, он… был очень хороший человек. Любил лес, зверье всякое, чтил законы природы. Тебе… тебе бы он понравился.

И, едва договорив, Джиллиан со всею отчетливостью поняла: обратное тоже справедливо. Катберт Далтон пришелся бы отцу весьма по душе. И выбранную им профессию папка бы всем сердцем одобрил. Ведь Грегори Далтон так часто рассуждал о пользе плотин: они, дескать, обуздывают неистовство водной стихии, чтобы человек и река могли существовать мирно, по-товарищески, не угрожая друг другу и друг друга не опасаясь. Плотина — защита и от наводнений, и от засухи.

Но отнюдь не мысль об отце заставила Джиллиан наклонить голову, так, что губы ее коснулись ладони Катберта. Все дело в том, что кожа у него теплая и чуть шершавая, а прикосновение такое ласковое… А еще — этот будоражащий, волнующий трепет, что накатил ни с того ни с сего, едва эти чуткие пальцы дотронулись до ее щеки…

Большим пальцем Катберт легонько приподнял ей голову, и таково было выражение его глаз, что радостный восторг Джиллиан превратился в жажду настолько острую, что молодая женщина вздрогнула и задохнулась.

Между бровями его пролегла морщинка.

— Замерзла?

— Нет. Да. — По спине Джиллиан снова пробежал холодок. — Не знаю.

— Сосиски с соусом «чили» тебя непременно согреют. — Большим пальцем Катберт осторожно проследил контур скул, линию нижней губки… — Или, хочешь, я попытаюсь?

— Решай сам, — прошептала она, эхом повторяя его недавнюю фразу. — Я девушка неразборчивая.

9

И, едва неосторожные слова слетели с ее уст, как Джиллиан поморщилась, словно от боли.

И надо же было такое ляпнуть! Что за глупый, нет, идиотский и в высшей степени неуместный ответ! Она-то всего лишь передразнила Катберта, простодушно повторив то самое построение фразы, что инженер использовал, предлагая ей самой сделать выбор между двумя ресторанчиками! Но в данном конкретном контексте прилагательное «неразборчивая» обретало дополнительный, очень неприятный смысл.

В сознании тут же воскресли болезненные воспоминания. «Неразборчивой», «распутной» и «бесстыжей» заклеймил молодую женщину Юджин той кошмарной ночью, когда обнаружил ее в объятиях сына. Досадуя на то, что прошлое до сих пор не утратило над нею власти, Джиллиан сей же миг решительно дала обратный ход.

— Я знаю, что тебя загодя ознакомили с подробностями моего «темного прошлого», однако прошу не воспринимать мои слова как приглашение к чему-то большему, нежели поцелуй-другой.

— А я ничего плохого и не подумал.

А большой палец его между тем снова принялся за дело: ласкал, осторожно поглаживал, сбивал с мыслей. В серых как сталь глазах Джиллиан разглядела свое отражение, — а в следующий миг в них вспыхнул опасный огонек.

— А что, если я заставлю тебя передумать?

— Полагаешь, удастся?

— Попытка не пытка, — прошептал Катберт.

И припал к ее губам. Джиллиан застыла неподвижно, твердо вознамерившись не повторять ошибок десятилетней давности. Она влюбилась по уши, — или решила, что влюбилась, — в обворожительного негодяя и напрочь позабыла о руинах и съемках. Нет уж, больше такого безобразия не случится!

Наверное, нужно было подумать об этом прежде, чем приглашать Катберта на подлунный пикник у водопадов. И, наверное, она и впрямь мечтала о новом поцелуе: мечтала снова ощутить его губы, теплые и упругие, и обольстительно-коварные. Но эта предательская слабость отнюдь не означает, что сразу по возвращении в мотель она уляжется в его постель или пригласит его в свою собственную.

Но когда Катберт оторвался-таки от нее, то в потемневших глазах его молодая женщина прочла горестный вопрос. Кажется, ее холодность несказанно опечалила Далтона, чтобы не сказать «обидела». И Джиллиан поняла: необходимо сей же миг расставить все точки над «i».

— Я не передумала, — тихо проговорила она.

— О'кей. — Большой палец Катберта в последний раз скользнул по ее нижней губке — и инженер послушно отвел руку. — Тогда давай ужинать.

И Катберт вразвалку зашагал к джипу за пакетами со снедью. Удивляясь тому, как легко ее спутник капитулировал, Джиллиан проводила его глазами. Молодая женщина никак не ожидала, что Далтон так легко сдастся, и, вопреки здравому смыслу, почувствовала себя задетой.

Строго-настрого приказав себе перестать валять дурака, Джиллиан опустилась на камень, подобрала ноги, и принялась ждать.

Очень скоро Катберт возвратился вместе с отсыревшим бумажным пакетом. Держался он с подчеркнутой небрежностью: дескать, ничего особенного между ними не произошло. Однако за внешней беспечностью скрывалось горькое разочарование: досада грызла его и мучила, точно красные муравьи — неосторожного туриста, расположившегося подремать на муравейнике. Для того, чтобы оторваться от Джиллиан несколько мгновений назад, ему потребовалась вся сила воли и даже более. Все его существо до сих пор ныло от неутоленного желания. Как его влекло к этой женщине!

А вот ее к нему — нисколечко. Джиллиан достаточно ясно дала ему это понять. Видимо, он неправильно проинтерпретировал все ее «сигналы», и в приглашении поехать за город и полюбоваться на звезды прочел куда больше, нежели сама Джиллиан в него вложила. Хуже того, он слишком много думал о том, давешнем поцелуе. А ведь в тот момент Джиллиан Брайтон всего-навсего играла спектакль, рассчитанный на вполне определенную аудиторию, напомнил себе Катберт, закусив губу. Оба они играли, если на то пошло.

К сожалению, напоминание это ничуть не утишило ноющую боль в нижней части тела. И в результате Далтон не стал возражать, когда спутница его стерла пальцем последнюю капельку чили, затаившуюся в уголке губ, запихнула скомканную салфетку и пустые жестянки из-под пива в бумажный пакет и заметила, что пора возвращаться в мотель.

По дороге обратно беседа текла куда менее свободно, нежели по пути к водопаду. Катберт даже не пытался оживить разговор шуткой-другой. Острый соус «чили» тяжко лег на желудок, раздражающе неотвязное влечение к Джиллиан — на душу, так что в течение ближайшего часа ему нашлось о чем подумать. Но вот машина свернула на парковочную площадку мотеля, — и с губ молодой женщины сорвалось раздраженное восклицание, немедленно придавшее мыслям Катберта несколько иное направление.

— Это еще что за чертовщина!

— В чем дело? — покосился на спутницу Далтон.

— Кто-то из моих ребят побывал у меня в номере, а дверь запереть и не подумал! Оставил открытой настежь!

И в самом деле, из щели между дверью и косяком шестого номера струился свет. Непроизвольно нахмурясь, Катберт притормозил у самого порога.

— А у кого из съемочной группы есть ключи от твоей комнаты?

— Да у всех! Мы там устроили что-то вроде временной студии. Там хранятся дневники съемок, видеоплейеры…

И еще полным-полно всяческого дорогостоящего оборудования, подумала Джиллиан, вдруг почему-то забеспокоившись. Запасные стробы. Объективы в футлярах. Аккумуляторы и прожекторы. Отправляясь на выездные съемки, Джиллиан всегда страховалась на баснословные суммы от кражи и стихийных бедствий, однако возможный срыв съемочного графика из-за похищения оборудования тревожил ее куда сильнее, нежели мысль о том, что в комнате ее побывал грабитель. Молодая женщина уже сделала шаг по направлению к двери, когда Катберт схватил ее за руку.

— Побудь здесь, — тихо приказал он. — Сперва я сам проверю, все ли благополучно.

Джиллиан считала себя феминисткой, которая с целым рядом вещей справляется ничуть не менее компетентно, нежели многие другие, однако неоспоримую разницу между мужчинами и женщинами охотно признавала. И нисколечко не возражала против того, чтобы крепко сложенный, в избытке наделенный мускулами представитель сильной половины человечества распахнул дверь ее спальни, зажег свет и по-быстрому удостоверился, все ли в порядке, прежде чем сама она рискнет вступить в неизвестность.

— Знаешь, зайди-ка ты лучше сюда, — позвал он изнутри.

С неистово колотящимся сердцем Джиллиан взялась за ручку двери. И, едва перешагнув порог, застыла на месте. Кровь словно заледенела у нее в жилах, так, что каждое движение, каждый вздох причиняли неизъяснимую боль. С губ ее сорвался приглушенный стон, — так кричит попавший в ловушку зверек.

— Нет!

Повсюду, — на полу, на кровати, на стульях, — валялись разбросанные видеокассеты. Причем пустые. Кто-то безжалостно распотрошил их, выдрал внутренности из пластмассовых коробочек. В центре зеленого ворсистого ковра громоздилась гора тускло поблескивающей коричневой пленки, — ярды, и ярды, и ярды.

Плохо сознавая, что делает, Джиллиан бросилась на колени рядом с бесформенной кучей. Дрожащими пальцами подцепила конец пленки, потянула на себя, с легкостью выдернула из общей груды. Совсем коротенький обрывок, длиною не более фута… Судорожно сглотнув, молодая женщина запустила руку в спутанный клубок и захватила в горсть, сколько смогла. Концы коричневых ленточек затрепетали в воздухе.

Труды трех дней… погибли безвозвратно. Навсегда утеряна самая важная часть метража, — появление деревни из воды, событие, случающееся раз в десять лет. И еще — кадры с радугой. И — первый взгляд на влажно поблескивающие руины. И внутренние помещения…

Джиллиан захотелось разреветься во весь голос. Да она бы и разревелась… если бы только не израсходовала на целую жизнь рассчитанный запас слез в течение нескольких месяцев, пока отец медленно умирал на больничной койке. Теперь же она могла только бессильно сжимать в кулаке обрывки пленки — крепко, до боли, так, что побелели костяшки пальцев.

— Джиллиан, мне ужасно жаль.

Катберт опустился на одно колено рядом с нею. В потемневших серых глазах читались сочувствие и понимание. А в уголках губ пролегли глубокие морщины гнева.

— А резервных копий ты не делала?

Джиллиан попыталась ответить, но в горле словно застрял комок. Прошла минута-другая, прежде чем документалистка выдавила-таки из себя нужные слова.

— Конечно, делала. Но это рабочие копии, с их помощью качественную мастер-запись не изготовишь.

— Понятно. — Катберт оглядел пучок коричневых ленточек в ее руке. — А вот это все склеить невозможно?

— Тот тип, кто здесь побывал, уж позаботился о том, чтобы истребить все подчистую.

— Какой такой тип?

— Юджин, — прошипела Джиллиан сквозь зубы. Яростное, слепящее бешенство на мгновение пересилило даже ужас и горе.

Жаркий гнев накатывал на нее волна за волною. Это бушующее, неуемное пламя бесновалось, ярилось, грозило испепелить душу. Руки бедняжки дрожали так сильно, что обрывки пленки трепетали в воздухе, точно вымпелы.

— Юджин сказал, что мне здесь не рады, что я должна убираться восвояси… но я и заподозрить не могла, что он опустится до такого… до такого злодейства!

— Мы ведь не знаем доподлинно, что это он.

— Я знаю, — свирепо заверила Джиллиан.

Молодая женщина словно обезумела от горя… взбешенная, негодующая, исступленная… и такая бесконечно несчастная, что желание успокоить ее и утешить снова накатило на Катберта с небывалой силой.

Но не успел он поддаться внезапному порыву, как документалистка уже вскочила на ноги. Воздух вокруг нее словно вибрировал от яростного накала ее гнева.

— Пойду справлюсь у своих ребят. Может, кто-то из них что-то видел.

— Отличная мысль, — похвалил Катберт, берясь за телефонную трубку. — А я пока позвоню шерифу.

Небольшая толпа, собравшаяся у дверей Джиллиан спустя каких-нибудь полчаса, включала в себя не только членов съемочной группы и помощника шерифа Магнуса Джералдсона, но Юфимию О'Брайен, владелицу мотеля «Три ковбоя», ее сестру Пегги и нескольких инженеров и рабочих из ремонтной бригады Катберта, что подоспели на место событий, привлеченные шумом и вспышками стробов.

Как выяснилось, никто из них ничего ровным счетом не видел и не слышал. Зато Труди, к несказанному облегчению документалистки, напомнила своему боссу, что часть кассет загодя унесла в свою комнату. А именно: весь жизненно-важный метраж с появлением деревни из воды и несколько записей с натурными съемками.

Джиллиан чуть не бегом бросилась к ним, — точно курица к пропадавшему где-то цыпленку.

— Слава Богу!

Судорожно прижимая кассеты к груди, Джиллиан лихорадочно размышляла про себя. Все остальное, кроме радуги, она сумеет отснять снова… если только Катберт даст ей неограниченный доступ к руинам, и если только дождик не польет, и если сама она и вся съемочная группа станут вкалывать не покладая рук от заката и до рассвета на протяжении всех шести оставшихся дней.

А после того, как водохранилище заполнится, придется ей снова слетать в Санто-Беньо и отснять недостающие натурные кадры с рекой. Если Труди на это время завербовать не удастся, — наверняка у кинооператора график жесткий, — она и сама с камерой за милую душу управится. Таким образом, сдача первого ката отодвигается на несколько недель, а для работы над мастер-записью времени у нее останется не так много, как хотелось бы, однако к октябрьскому просмотру в «Паблик бродкастинг сервис» она вроде бы успевает…

Джиллиан воинственно сощурилась. Она справится, непременно справится! Иных вариантов она просто-напросто не рассматривает!

Все свои личные сбережения, — все, что осталось после того, как уплачено было по счетам госпиталя и похоронного бюро, — Джиллиан вложила в этот свой новый проект и в свою независимую студию. Если совсем туго придется, в любой момент можно отказаться от студии и попытаться вернуть часть средств, затраченных на дорогостоящее оборудование, но на этот документальный фильм поставлено куда больше, чем просто деньги. Она дала слово отцу, а ее профессиональная репутация стала надежным залогом для спонсоров. И никому она не позволит ставить себе палки в колеса. Никому!

Молодая женщина пробилась сквозь толпу поближе к Далтону. Тот как раз объяснялся с помощником шерифа. С тем самым представителем закона, который принял от нее заявление касательно «Блейзера», бесславно погибшего на дне ущелья. Одетый в новую, с иголочки, форму, застегнутый на все пуговицы, Магнус Джералдсон с достоинством выбрался из служебной машины, — и при виде Джиллиан кустистые брови его поползли кверху. На лбу его яснее ясного было написано: «Как, опять вы!»

Джиллиан уже поведала помощнику шерифа все, что смогла, касательно трагического происшествия, однако блюститель закона адресовал свои вопросы в первую очередь к Катберту, а уж во вторую — к ней. Видимо, потому, что именно Катберт проверил окна и двери на предмет следов взлома. Именно он отыскал поврежденный замок на окне в ванной, запретил всем посторонним переступать порог номера и в общем и целом сохранял трезвую голову, в то время как Джиллиан вот-вот готова была «сорваться» и впасть в истерику.

Впрочем, Катберт отлично понимал ее состояние. В те краткие мгновения, проведенные в комнате, когда они стояли на коленях, едва не соприкасаясь головами, Джиллиан расслышала в голосе Далтона искреннее сочувствие, разглядела, что лицо его дышит неподдельным негодованием. При иных обстоятельствах, в ином месте и в иное время, молодая женщина непременно бы уткнулась в его плечо и бурно разрыдалась, давая выход гневу и отчаянию, чувствуя, как спокойная сила Катберта понемногу перетекает в нее. Но ведь она столько лет успешно скрывала свою слабость, приучаясь носить бесстрастную, ничего не выражающую маску… Привыкая вести себя мужественно и стойко — за себя и за отца.

А теперь…

А теперь более, чем когда-либо, надо держаться решения, принятого у водопада. Нельзя позволить себе отвлечься хотя бы на минуту… нельзя уступать безумному желанию отгородиться от хаоса, царящего в номере, и на несколько часов забыться в объятиях Катберта, выбросив из головы все заботы и страхи.

— Кажется, я записал все, что мне нужно, — наконец подвел итог помощник шерифа, захлопывая блокнот. — Кроме того, я снял отпечатки пальцев с окна в ванной и с кассет. Мы сравним их с теми, что предоставлены вами и вашей съемочной группой, мисс Брайтон. А тем временем вам разумно было бы перебраться вместе с вещами в другой номер. Юфимия, у вас ведь свободная комната найдется?

Владелица мотеля негодующе фыркнула.

— До тех пор, пока вы водичку не пустите, у меня свободных номеров пруд пруди, — куда больше, чем хотелось бы! Пойду схожу за ключом.

— Про грабежи со взломом у нас в мотеле до сих пор слыхом не слыхивали, — добавила ее сестрица Пегги. Черные глаза ее озорно посверкивали. — Ну и фурор ты в здешних краях произвела, милая!

Отпустив не лишенное ехидства замечание, Пегги вдруг порывисто обняла документалистку за плечи, да так по-матерински тепло, что устроительница небывалого фурора не сдержала улыбки:

— Не по своей воле, Пегги, уж можешь мне поверить.

И, не обращая внимания на владелицу мотеля, которая тоже порывалась внести свою лепту в обмен репликами, отвела в сторону помощника шерифа, чтобы потолковать с ним наедине.

— А когда вы допросите Юджина Донована?

Джералдсон нервно затеребил в руках соломенную шерифову шляпу. Его, похоже, нисколько не прельщала перспектива допрашивать могущественного землевладельца, — самое влиятельное лицо в графстве! — на предмет того, что он делал нынче ночью и кто может это подтвердить.

— Утром я первым делом отправлюсь в усадьбу Донованов.

— И сразу сообщите мне, что он ответил.

— Да, мэм. А тем временем вы приблизительно подсчитайте объем нанесенного ущерба и заявление сдайте мне.

Джиллиан с трудом сдержалась: к закипающему гневу добавилось ощущение полной беспомощности. В долларах и центах нанесенный ущерб не превысит стоимости дюжины видеокассет. Что до потерянного времени и метража, тут сумма оказалась бы пятизначной, да только кто примет ее в расчет!

— Непременно.

Помощник шерифа вежливо приподнял шляпу.

— Доброй ночи, мисс Брайтон. Доброй ночи, Катберт.

— Беритесь-ка за блокноты и ручки, — приказала документалистка своей группе, едва полицейская автомашина вырулила с парковочной площадки. — Сейчас мы все дружно займемся подсчетом убытков и скорректируем новый съемочный график. Немедленно, не откладывая, как только принесут ключ от свободного номера.

Толпа понемногу рассеивалась. Киношники разбрелись по номерам. Но Катберт предпочел подождать рядом с Джиллиан, пока не возвратилась Юфимия.

— Ты как, в порядке? — тихонько спросил он.

— В порядке. — Документалистка глубоко вздохнула, — судорожно, со всхлипом, но, по крайней мере, руки ее уже не дрожали, а исступленное бешенство уступило место лихорадочной жажде деятельности. — Придется вкалывать не покладая рук, чтобы скомпенсировать погибший метраж.

Катберт отлично понял намек. Джиллиан Брайтон давала понять, что отныне и впредь будет страшно занята. Более того, ей понадобится неограниченный доступ на запретную территорию за плотиной. К несчастью, Катберт ничего не мог ей обещать…

— Завтра я получу ответ по поводу предложенного мною плана реконструкции плотины, — отвечал он, от души надеясь про себя, что чиновники в Вашингтоне придут наконец к какому-то решению. — И, как только смогу, я сообщу тебе, сколько съемочных дней у тебя в распоряжении. А пока — делай что в твоих силах.

— Спасибо.

Глаза ее были серьезны и печальны; куда только подевались озорные искорки, что мерцали и переливались в них, точно лучи солнца — в фиолетовом кристалле аметиста! До чего же Катберту не хотелось оставлять ее в такую минуту! Одна мысль о том, что неведомый злоумышленник с такой легкостью проник в комнату Джиллиан, повергала его в ярость. А к ярости примешивалось искреннее недоумение. И с какой это стати он чувствует себя ответственным за безопасность молодой женщины со времен того самого утра, когда он снял злосчастную жертву автокатастрофы с сосны?

При воспоминании о едва не случившейся трагедии Катберт непроизвольно стиснул кулаки… а сердце его словно сжала ледяная рука страха. Инженер точно прирос к месту, заново проигрывая про себя ситуацию… крутой поворот, размытый дождем склон, глыба песчаника, ни с того ни с сего обрушившаяся на дорогу…

Надо съездить туда и внимательно осмотреть место происшествия, прежде чем делиться с кем бы то ни было своими подозрениями или высказывать сомнения вслух. А пока…

Тут возвратилась Юфимия с увесистой связкой ключей, и мысли Катберта тут же приняли иной оборот. Он едва успел украдкой погладить Джиллиан по щеке, осторожно заправить за ухо непокорную рыжую прядь, повторить слова предостережения.

— Ты там смотри, поосторожнее.

— Я постараюсь.

А Юфимия уже отперла номера двенадцатый и четырнадцатый, и обе женщины принялись деловито обсуждать их достоинства и недостатки.

По зрелом размышлении Джиллиан остановила выбор на двенадцатом — и с Катбертом распрощалась. Но, к вящему ее ужасу, молодая женщина ощущала на коже теплое прикосновение его пальцев еще долго после того, как перетащила в комнату все свои вещи и расположилась на покой.

Первый рассветный луч еще не пробился через пелену облаков, а Джиллиан уже умывалась над раковиной, нетерпеливо поглядывая на часы. Как всегда, документалистка облачилась в рабочий костюм: кроссовки на толстой резиновой подошве, камуфляжные штаны, рубиново-алую футболку и поверх нее — вязаный свитер, который при необходимости нетрудно завязать вокруг пояса. Пышные волосы она собрала в «хвост», и пропустила его в отверстие бейсболки, чтобы непослушные пряди не лезли в глаза. Осталось только наложить на лицо увлажняющий крем — и можно отправляться в дорогу!

Джиллиан выдавила крем из тюбика и принялась мягкими, круговыми движениями втирать его в кожу, — но тут пальцы ее непроизвольно задержались на том самом месте, где на щеку ее давеча вечером легла ладонь Катберта. Какой он сильный, точно из железа откован, а прикосновение — такое трепетно-нежное!

Волной накатило сожаление, — непередаваемо-острое и мучительное, — но Джиллиан усилием воли прогнала нежелательные мысли. У нее работа, в конце-то концов!

Заспанные киношники один за другим «выползали» из номеров и принимались загружать оборудование в пикап и в «Блейзер». Робби с Кларенсом как раз поднимали с земли последний ящик, когда на своем проржавевшем автомобильчике подкатил Джереми Багряное Облако. По чести говоря, в услугах проводника Джиллиан больше не нуждалась. Она уже наизусть заучила каждый камушек на каждом повороте тропы к каньону. Но когда вчера молодая женщина прозрачно намекнула об этом Джереми, старик-индеец только загадочно улыбнулся и ответствовал, что желает почтить память давнего друга, помогая его дочери исполнить свою священную миссию.

Однако в то утро оказалось, что в похвальном своем намерении «почтить память», Багряное Облако, кажется, намерен выступить не только проводником. Старик торжественно извлек из багажника винтовку и решительно засунул ее под мышку.

С Робби, который до сих пор глаза протирал да жаловался, тут же всякий сон соскочил.

— Ух ты, класс! — завистливо протянул он, оглядывая оружие. — А чего, никак эта хрень еще и заряжена?

— Кабы была она не заряжена, зачем бы мне брать ее с собою?

— А ты… э-э-э… часом, не позабыл, как с этой штуковиной обращаться?

Джереми снисходительно улыбнулся: дескать, ну и глупа же эта молодежь!

— Есть на свете уроки, которые мальчику должно заучить, а мужчина вовеки не забудет.

— Ну, как скажешь, — с сомнением протянул Робби, и бочком-бочком, стараясь держаться подальше от ствола, двинулся со своей ношей к пикапу.

Джиллиан тоже на всякий случай постаралась переместиться так, чтобы не оказаться на одной линии с угрожающего вида дулом. Даже постоянно живя в Техасе, она как-то не прониклась тамошним культом силы и страстью коренных обитателей к машинам с мощным двигателями и еще более мощному огнестрельному оружию личного пользования.

— Что случилось? — спросила она Джереми. — Зачем ты вооружился?

— Вчера ночью мне позвонил Катберт и рассказал о грабеже со взломом. Мы с ним порешили, что надо бы не терять бдительности — до тех пор, пока негодяя, погубившего твою фильму, не возьмут под арест.

Джиллиан не стала уточнять, что погубили ей не всю «фильму», а только некоторое количество кассет, пусть и весьма ценных. Стоит ли вдаваться в подробности касательно метража и съемочных графиков? Человек, не причастный к кинематографии, таких тонкостей и не поймет. Молодая женщина была всей душою благодарна старику за то, что тот воспринял ее горе как свое. Но стоит ли вдаваться в крайности?

— Не терять бдительности — это одно, ношение огнестрельного оружия — совсем другое. Сдается мне, ты поступаешь неразумно, Джереми.

— Ты уж заботься о своей фильме, — ответствовал старец невозмутимо. — А мы с Катбертом позаботимся о тебе.

Джиллиан отнюдь не была уверена, что склонна принимать заботу даже такого старинного друга, как Джереми Багряное Облако. Однако безмятежный взгляд черных глаз индейца яснее ясного дал ей понять, что спорить — пустая трата времени. А вот время для документалистки сейчас было на вес золота. Небо на востоке уже окрасилось пурпурными разводами. Надо поспешить: Джиллиан очень хотелось заснять встающее солнце. Она уже мысленно представляла себе последовательность кадров: огненный шар медленно поднимается над горизонтом, одевая горы мерцающим ореолом, и древние руины постепенно выступают из тьмы… Замечательные выйдут эпизоды!

Так что Джиллиан решила, что с Катбертом она объяснится позже и решительно даст ему понять: отныне и впредь она не потерпит никакого вмешательства в работу съемочной группы. Еще не хватало — чтобы самонадеянный инженер что-то решал за нее! А пока задачей первоочередной важности было выехать наконец к месту съемок.

Вдоль края каньона, чередуясь, легли полосы света и тени. Катберт притормозил у головоломного, точно на «американских горках», поворота, где злополучный «Блейзер» Джиллиан сорвался в пропасть. Его ремонтники уже убрали с дороги глыбу песчаника и поставили временные металлические ограждения, чтобы автомобили не проезжали слишком близко от опасного склона. Движение вдоль каньона восстановилось, но в данный момент Катберта занимал отнюдь не произведенный наспех ремонт.

Далтон решительно вскарабкался на утес, ограждающий дорогу справа, внимательно разглядывая шершавый, с прожилками, камень. Несколько минут понадобилось ему на то, чтобы отыскать то место, где торчащий выступ откололся от скалы. Ветер и дождь еще не заровняли следов; широкий, с неровными краями скол смутно белел на фоне розовато-желтого песчаника, точно незаживший рубец.

Катберт провел по сколу пальцем, сперва по одному зубчатому краю, затем по другому. Инженер понятия не имел о том, что именно ищет, но, найдя, опознал с первого взгляда.

Стиснув зубы, он рассматривал предательские царапины. Очень может быть, что их оставил сорвавшийся сверху камень, ударившись о скалу при падении. А может быть, лом или зубило, поставленные точнехонько под нужным углом, чтобы расшатать и выломать глыбу песчаника и обрушить ее вниз, на дорогу.

Прежде, чем спуститься вниз, Катберт Далтон изучил царапины во всех подробностях. А, едва вернувшись в офис, снял телефонную трубку и набрал номер Магнуса Джералдсона, помощника шерифа.

Представитель закона явился спустя час. В промежутке Катберт успел дважды переговорить с инженерами, занятыми на плотине, а также со своим непосредственным начальством. В Бюро Ирригации проанализировали-таки последние данные, присланные Катбертом после визуальной инспекции наружной части плотины. Но нынешние власти не усмотрели никаких оснований для пересмотра плана ремонтных работ, уже утвержденного и принятого за основу.

— Мы всю ночь разбирались в спецификациях да чертежах, — устало сообщил Катбертов босс, вздыхая в телефонную трубку. — И позволь напомнить, что помянутые спецификации составлялись при твоем непосредственном участии.

— Составлялись они на основе теоретических моделей и данных сканирующего гидролокатора, полученных с участием водолазов. А теперь мне сдается, что трещины, возникшие в результате повышенного давления, уходят куда глубже, чем нам кажется. Просто-таки нутром чувствую, что все неладно.

— Пересмотренные данные с твоим чувствительным нутром почему-то не в ладу. Катберт, с этим проектом затягивать никак нельзя. Количество осадков, выпавших этим летом, превысило все ожидания, — над Калифорнией бушевали грозы, — так что по всей реке Сакраменто вместе с ее притоками поднялся уровень воды. Плотину необходимо отремонтировать и снова ввести в действие до того, как наступит сезон наводнений.

— Честное слово, Джонас, ничего нового ты мне не сообщил.

Многострадальный руководитель проекта не сдержал досадливого восклицания.

— Катберт, все камни в связи с этим проектом летят точнехонько в меня. Каждый день простоя обходится правительству в баснословные суммы, — тут и недостача электричества, и сбои с водоснабжением. Я не могу обосновывать необходимость новых задержек, ссылаясь только на некое сомнительное бурчание в твоем нутре.

С подобной дилеммой Катберт то и дело сталкивался с тех пор, как вошел в штат Бюро Ирригации. Как только плотину ставили на капитальный ремонт, возникали перебои с электро — и водоснабжением, и на инженеров тут же начинали «давить» со всех сторон, требуя немедленно, сей же час, безотлагательно снова пустить объект в ход, а там хоть трава не расти.

И все-таки соображения безопасности всегда перевешивали. Катберт проработал с Джонасом достаточно долго, чтобы убедиться: тот дойдет до самых «верхов» Бюро Ирригации, до министерства внутренних дел, если надо — то и до самого президента, если только в его распоряжении окажутся необходимые выкладки и цифры.

А вот выкладок и цифр Катберт ну никак не мог ему предоставить, и мысль эта несказанно угнетала инженера. Ведь сам он был на все сто уверен в своей правоте!

— Ну, ладно, — неохотно согласился Далтон. — Я разрешу подрядчикам начинать. Но я оставляю за собою право остановить работы, если только обнаружу что-нибудь неладное.

— Разумеется. Ремонт необходимо произвести, но при этом произвести на совесть!

Катберт с досадой шмякнул трубку о рычаг. Итак, плотина… Надо в последний раз просмотреть график ремонтных работ, убедиться, что субподрядчики готовы доставить к месту сотни кубических ярдов бетона, устроить очередной брифинг для представителей местного населения, чтобы поставить их в известность о начале работ… А в числе «представителей» непременно окажется Юджин Донован, самый богатый и влиятельный из здешних землевладельцев.

При мысли о Юджине Доноване Катберт резко выпрямился в кресле. Неужто старик и впрямь причастен к разгрому в номере Джиллиан? Неужто это по его приказу уничтожены бесценные кассеты? Может, даже его рукою? Неужто это его зубило оставило те предательские зарубки и отметины на камне? Да полно, зубилом ли они оставлены?

10

— Даже не знаю, — задумчиво протянул Магнус Джералдсон, прибыв наконец к месту происшествия, — туда, где Джиллиан едва не разделила судьбу «Блейзера». — Вскарабкавшись на скалу, он потрогал пальцем зарубки. — Может, эти штуки и впрямь оставлены зубилом или ломом. А может, и камнепадом.

— А вы не можете протестировать поверхность камня на предмет следов металла? — с надеждой спросил Катберт. Второй раз за день он вынужден был вернуться к злополучному повороту.

Джералдсон сдвинул шляпу на самые брови и сосредоточенно почесал в затылке.

— Я, конечно, справлюсь у наших криминологов, но вряд ли в лаборатории найдется оборудование настолько сложное. Можно послать образцы в государственную лабораторию судебной экспертизы. В зависимости от того, насколько они перегружены, ответа придется ждать от нескольких недель до нескольких месяцев.

Катберт ожидал чего-то в этом роде, и поэтому не задержался с ответом.

— Кажется, я смогу слегка ускорить процесс. Пару лет назад я работал над одной проблемкой, — шахту в горах затопило, — со специалистом-металлургом из госкомитета по науке и экспертизе. У него, — у доктора Бэрона, то есть, — есть доступ к растровому электронному микроскопу. С его помощью можно отследить очень малые количества вещества, — даже на уровне микроструктуры. Наверное, мне стоит с ним связаться; возможно, доктор Бэрон и не откажется взглянуть на наш камушек.

— Я был бы тебе весьма признателен.

— Между прочим, эта глыба, — отколовшаяся или отколотая, — до сих пор лежит на обочине дороги. Если ты поручишь кому-нибудь из своих ребят отвезти ее в город Фресно, — в калифорнийский центр геологических изысканий, — я звякну доктору Бэрону и предупрежу, что «подарочек» уже в пути.

— Договорились.

Джералдсон кое-как, дюйм за дюймом, спустился со скалы. А, едва оказавшись на твердой земле, отряхнул ладони о брюки и задумчиво вскинул глаза на Катберта.

— Ты думаешь, тот же самый человек, что прошлой ночью поломал кассеты мисс Брайтон, пытался сделать так, чтобы она вообще не добралась до руин?

— Да, такая возможность приходила мне в голову. А ты уже поговорил с Юджином Донованом?

— И с ним самим, и с его сыном. Вечером мистер Донован поужинал дома вместе с сыном и снохой, а потом еще пару часов поработал у себя в кабинете.

— Видел ли его кто-нибудь в течение этих часов?

— Чарли — не видел. Он до самого рассвета пробыл в конюшне, ухаживая за захворавшей кобылой. А миссис Донован, — Натали, — сказала, будто, ложась спать, заметила, что в окнах кабинета мистера Донована-старшего горит свет.

— Значит, по сути дела, ни один из них не может похвастаться стопроцентным алиби?

— Пока никому из них алиби и не нужно, — уточнил Джералдсон. — Отпечатки пальцев, обнаруженные на окне ванной комнаты, принадлежат Юфимии О'Брайен, а на видеокассетах — только «пальчики» самой мисс Брайтон и ее кинооператора. У нас нет никаких улик и никаких свидетельств в пользу того, что этот акт вопиющего вандализма совершен кем-то из представителей семейства Донован.

— Мисс Брайтон нутром чувствует, что так, — пробормотал себе под нос Катберт. Что за ирония судьбы: оба они — в сходной ситуации; оба верят в свою правоту, а формальных доказательств-то и нет!

Джералдсон поправил кобуру и уселся за руль пропыленного автомобиля.

— Я позабочусь о том, чтобы камень доставили во Фресно уже нынче вечером. А тем временем посоветовали бы вы мисс Брайтон держать ушки на макушке!

— Уже посоветовал.

Надо сказать, что одними советами Катберт не ограничился. Он и Джереми Багряное Облако дали зарок: в лепешку расшибиться, но не допустить, чтобы с молодой женщиной приключилась еще какая-нибудь неприятная неожиданность. Прошлой ночью Катберт долго разговаривал с вождем клана навахо, и во всех подробностях узнал о том, что же именно произошло десять лет назад. Тогдашняя трагедия нанесла жестокий удар по гордости Джиллиан, а у отца ее отняла работу. А на сей раз он, Далтон, позаботится о том, чтобы отголоски происшедшего не стоили документалистке еще и жизни.

Его обостренное чувство ответственности вновь заявило о себе, да как! Братья Далтон тотчас же опознали бы знакомые симптомы. Сурово нахмуренные брови. Побелевшие костяшки пальцев, — это Катберт мертвой хваткой вцепился в руль своего джипа. Воинственно выпяченный вперед подбородок. Но только сам Катберт знал, что на сей раз к чувству ответственности примешивается нечто иное: то, что глубже поверхностного увлечения, то, что заставляет умолкнуть голос плоти, то, что, кажется, подходит под определение страсти. Или желания. Или что бы уж там не бушевало в его груди, стоило ему только подумать о Джиллиан.

Далтон дал обратный ход, осторожно проделал разворот в три приема и покатил назад по извилистой тропе вдоль края каньона. Справа на мили и мили протянулось глубокое ущелье, — вода, заполнявшая его в течение последних десяти лет, ушла, словно ее и не было. А слева протянулась стена красновато-желтого песчаника. Катберт не спускал глаз с петляющей дороги, отслеживая каждый изгиб, каждый поворот, однако мысли его снова и снова возвращались к Джиллиан и непонятным зарубкам на камне.

Надо сегодня же вечером переговорить с нею, как только съемочная группа возвратится в мотель, твердо решил инженер. Надо рассказать Джиллиан и про зарубки, и про беседу с Джереми и с помощником шерифа. Сердце у него болезненно сжалось: сколько новой боли и страха принесет ей этот разговор! Но если опасность и впрямь есть, лучше встретить ее с открытыми глазами…

И, словно Катберту недоставало новых причин для беспокойства, что и без того усиливалось с каждым часом, начиная с двух часов пополудни небо загромоздили грозовые тучи.

Главный инженер не сразу их заметил. Но вот он вышел из административного здания вместе с главным подрядчиком, который рассчитывал уже завтра начать взрывные работы. И едва они переступили порог, как в лица им ударил порыв ветра, едва не выдернув из рук подрядчика свернутую в трубку схему.

— Фронт идет с севера, — заметил тот, опасливо оглядев иссиня-черную гряду облаков. — Хотелось бы верить, что побушует, да перестанет… Лишь бы в горах все не вылилось! Иначе завтра работать придется все равно что под водопадом.

— Надеюсь, что обойдется, — вздохнул Катберт.

И по привычке перегнулся через парапет — проверить шлюзовые затворы. Плотины более новые снабжались «плавающими» кессонами, что автоматически поднимались и опускались, контролируя поток воды. А в конструкциях старого образца, вроде этой, шлюзы представляли собою простейшие подъемные ворота.

Сейчас они зияли разверстыми пастями, — с тех самых пор, как началось осушение водохранилища. При угрозе наводнения Катбертовы ремонтники могли оперативно опустить ворота, но тогда вода скопилась бы за плотиной и затопила бы оборудование, размещенное подрядчиком у основания конструкции в преддверии начала работ.

А ведь затопить может и окрестности тоже… чего доброго, вода поднимется до самых развалин индейской деревни и накроет и их тоже…

Черт подери!

Катберт подумал о том, что, пожалуй, стоит приказать Джиллиан и ее группе немедленно покинуть запретную зону. Он даже схватился за рацию… и тут же снова затолкал ее в карман. Только мысль о том, что документалистке жизненно необходимо заново отснять уничтоженный метраж, помешала инженеру прокричать в микрофон: «Возвращайтесь немедленно!»

Что ж, будем следить за сводками погоды, мрачно порешил про себя Катберт. Придется каждые полчаса связываться с гидрометеостанциями, не говоря уже о Бюро Ирригации, и справляться насчет уровня воды выше по течению реки. Таким образом, он предоставит Джиллиан возможность пробыть у руин как можно дольше. Впрочем, надо бы предупредить ее прямо сейчас.

Некоторое время Катберт сосредоточенно сражался с рацией. Но вот, наконец, через атмосферные волны к нему пробился долгожданный голос, — срывающийся, встревоженный, нетерпеливый.

— Дождь? Какой еще дождь? Никаких облаков не вижу!

— Тучи собираются на севере. Высунь голову из пещеры и оглядись по сторонам!

Послышался глухой стук, шум шагов по камню, приглушенное ругательство. А мгновение спустя снова послышался голос Джиллиан, — на сей раз ликующе-возбужденный.

— Ветер поднялся! Кларенс записывает ровно то, что мне нужно!

— Джиллиан, но тучи…

— Да ты только послушай!

Должно быть, молодая женщина выставила руку с рацией из пещеры. Послышался тихий свистящий стон: мало-помалу он набирал силу, переходя в душераздирающее рыдание, от которого кровь стыла в жилах. Во всяком случае, Катберт почувствовал, что волосы у него становятся дыбом.

— Слышишь, какие завывания?

— Слышу, слышу. Джиллиан, но тучи…

— Не беспокойся! Я послежу за погодой. Когда я слышала этот стон в последний раз, я едва с утеса не сверзилась. На сей раз буду поосторожнее. Еще не хватало, чтобы меня унесла река — кто же тогда съемки закончит!

— Я свяжусь с тобой, как только решу, что вам пора покинуть запретную зону.

— Спасибо!

— А если ты уедешь раньше, дай мне знать.

— Непременно!

И, не дождавшись продолжения, Джиллиан отключилась: ей явно не терпелось вернуться к своему проекту. Вздохнув, Катберт последовал ее примеру.

К вящему его облегчению, еще с час гроза бушевала где-то вдали от верховьев реки. В течение второго часа ситуация не изменилась. К тому времени, как рабочий день подошел к концу и Далтон отослал подчиненных домой, небо на севере приобрело зловещий, иссиня-черный оттенок. Часы пробили шесть.

А от Джиллиан по-прежнему не было ни слуху, ни духу. Катберт не сомневался: одержимая документалистка использует на все сто каждый час светового дня, каждый порыв ветра. Досадливо сдернув с головы шляпу-стетсон, Катберт уселся в джип. Конечно, можно связаться с Джиллиан по рации и сказать, чтобы возвращалась. Но не лучше ли по-быстрому спуститься в каньон пешком, — поглядеть, как обстоят дела, и предложить подвезти молодую женщину до города. И, воспользовавшись моментом, рассказать ей про зарубки на песчанике.

Во всяком случае, именно такое оправдание Далтон для себя измыслил, притормаживая рядом с «Блейзером» пятнадцать минут спустя. Пикапа на месте не оказалось: значит, по крайней мере часть съемочной группы Джиллиан отправила назад, в город. Катберт решительно зашагал вниз по склону, к речному руслу. Черные тучи с каждой минутой подступали все ближе.

Добравшись до временного лагеря съемочной группы, разбитого у основания скалы, Далтон обнаружил, что все киношники уже отбыли восвояси, — остались только украшенный серьгами да наушниками Робби, и Джереми Багряное Облако. Робби, удобно устроившись на камне, отрешенно глядел в пространство: видимо, весь ушел в прослушивание.

— Он, никак, ветер слушает? — осведомился Катберт, указывая на парнишку.

По иссохшему, точно пергамент, лицу Джереми разбежалась целая сеть мелких морщинок.

— Нет. Сдается мне, он слушает голос девы по имени Барбара Стрейзанд.

А Робби, похоже, настолько увлекся рок-н-роллом, что весь мир перестал для него существовать. Во всяком случае, звука шагов он не услышал. Катберт похлопал любителя вокала по плечу, и парнишка от неожиданности подскочил на полфута, никак не меньше. А затем поспешно сорвал с себя наушники и развернулся к «злоумышленнику».

— Эй, ты, балда, полегче на поворотах, так человека заикой сделать можно!

— Прости, не хотел. Где твой босс?

— Там, наверху, среди развалин, микрофоны собирает. А меня послала вниз, запаковывать остальное, чтобы до дождя успеть.

— Так приступай!

Бровь, украшенная серьгою, скептически поднялась, но Катберт слишком убедительно умел приказывать, а Робби слишком привык подчиняться, так что перепалки не воспоследовало.

— Мне придется два раза прокатиться туда-обратно, — проворчал подросток себе под нос. — Кларенс, видите ли, расклеился, и бросил на меня половину своей техники. А в «Блейзер» все не влезет.

— Тогда загружай все, что сумеешь унести, и поезжай вместе с Джереми. А я дотащу остальное и подвезу Джиллиан, когда она закончит с микрофонами.

— Ой, спасибочки!

Джереми с Робби уже скрылись из виду, а Джиллиан так и не показалась. Катберт выждал еще минут пятнадцать, а затем, потеряв терпение, громко позвал. Крик его эхом отразился от утесов, прежде чем налетевший ветер подхватил его и унес куда-то в скалы.

Ругаясь на чем свет стоит, он взялся за алюминиевую лестницу. Надо думать, Джиллиан опять с головой ушла в свои поэтические грезы, или настолько одержима мыслью записать все интонации душераздирающих завываний, что на потемневшее небо взглянуть и не подумала.

А вот Катберт безошибочно оценил ситуацию. Заметил он и зловещего вида тучу, надвинувшуюся совсем близко, и молнию, что змеей вынырнула из-за черной гряды, застав его, как говорится, между небом и землею. Проклиная все на свете, Далтон проворно преодолел последние ступеньки и отпрыгнул подальше от металлических перекладин за секунду до того, как новый ослепительно-белый зигзаг прочертил грозовое небо. Отряхнув руки и коленки, инженер отошел от края на несколько шагов и поднял взгляд кверху, туда, где среди туч переливались и искрились электрические разряды.

— Ох, проклятье!

Ни он, ни Джиллиан по этой лестнице вниз не спустятся до тех пор, пока гроза не утихнет.

Именно об этом Далтон и сообщил документалистке, когда, несколько секунд спустя, она появилась из пещеры, вся увешанная черными проводами и микрофонами самых разных форм и размеров.

— Ты что, смеешься?

Катберт провел рукою по волосам, стряхивая дождевые капли.

— Молния бьет с силой двадцати тысяч ампер. По-твоему, это повод для смеха?

— Двадцать тысяч? — Джиллиан оглядела потемневшее небо с новым, благоговейным почтением. — Похоже, придется нам обосноваться здесь и переждать бурю.

Сняв с плеча бесчисленные петли проводов и кабелей, Джиллиан собралась было расположиться под защитой полуразрушенной каменной стены, но Катберт ухватил документалистку за локоть.

— Лучше углубиться в пещеру, подальше от лестницы.

Радуясь возможности возвести между собою и возможностью превратиться в жаркое как можно больше каменных преград, Джиллиан осторожно обошла обвалившуюся стену и нырнула под низкую притолоку, тотчас же погрузившись в непроглядную, чернильно-черную тьму.

Катберт последовал за нею, но не спеша, осторожно выбирая путь среди обломков сланца, дожидаясь, чтобы глаза привыкли к полумраку пещеры.

— Сюда, в глубину!

Голос ее, эхом отразившийся от каменных завалов, манил и звал за собой. Еще несколько шагов — и стены сомкнулись. А своды опустились совсем низко, так, что Катберт дважды ощутимо стукнулся головой. Единственным источником света служили непредсказуемые, слепяще-яркие вспышки в узких проемах окон. Даже спустя три дня, проведенные под палящим солнцем, деревня, проспавшая десять лет под водой, пахла сыростью и тлением.

— Вот эта комната недурно сохранилась, — радостно объявила Джиллиан. Катберт послушно согнулся в три погибели, проходя под низкой притолокой, — и оказался в небольшом, тесном, но по-своему уютном помещении.

Эта комнатушка пряталась в самой глубине пещеры, под низким выступом. Одно-единственное узкое оконце выходило на каньон. Сделав шаг вперед, Катберт споткнулся и едва не свалился прямехонько в правильное прямоугольное углубление в каменном полу. Это импровизированное «корыто» наводило на мысль об исконном предназначении комнаты. Должно быть, здесь размещалась кухня или кладовая, догадался Далтон. Здесь индейцы зуни размалывали зерно в муку, здесь хранили свои немудреные запасы.

Осторожно пригибаясь, Катберт наощупь двинулся вдоль стены, пока не различил в темноте бледный овал лица Джиллиан.

— А ты, случайно, фонарика с собой не захватила? — поинтересовался он.

— Захватила, и даже не один, но в данный момент все они покоятся в недрах моего рюкзака, который лежит себе на земле в нескольких футах от лестницы. — Молодая женщина с надеждой подняла взгляд. — А ты, часом, не взял с собой чего-нибудь пожевать?

— Увы мне! — Катберт присел с нею рядом, устало прислонился к стене. — А регулярно питаться ты не пробовала?

— На выездных съемках на обеды да ужины вечно времени не хватает. — Джиллиан на мгновение задумалась. — Впрочем, дома — тоже. Если честно, в моей шкале жизненных ценностей еда где-то в самом низу.

— Кроме, разве, тех минут, когда ты работать не можешь, — подсказал Далтон.

В сумеречной темноте яркой белизной блеснули ее зубки, — молодая женщина улыбнулась.

— Да, особенно в такие минуты. Вот почему я держу в штате такого разгильдяя как Робби. Он-то никогда не забудет заказать пиццу или сбегать за хот-догами.

— Так, для справки: а в какой валюте ты ему платишь? В серебряных кольцах для носа?

— И в них тоже. И еще — индивидуальным инструктажем во всем, что касается документальной съемки. Ты, небось, на его видок купился? А внешность, между прочим, обманчива. Робби с отличием закончил калифорнийский университет Хьюстона по классу кинематографии, сейчас — там же в магистратуре.

— Мог бы для разнообразия прослушать курс по профессиональному имиджу, — проворчал Катберт, вытягивая ноги.

— Многим это бы не помешало. Вот взять, например, тебя. Когда я впервые тебя увидела, — в потертых джинсах и соломенной ковбойской шляпе, — мне и в голову не пришло, что я имею дело с главным инженером.

— Ты имеешь в виду тот день, когда с утеса съехала? Надо сказать, что и твоя внешность тоже изрядно вводила в заблуждение. Любой бы счел тебя легкомысленной богемной натурой со склонностью витать в облаках.

— Во-первых, ни с какого утеса я не съезжала. Это несчастный случай, а не промах неумелого водителя. Во-вторых, если мне не изменяет память, именно такой богемной особой ты меня и счел.

Вот теперь разговор принял именно тот оборот, когда уместно было сообщить Джиллиан, что, возможно, этот несчастный случай был подстроен. А Катберт к тому и вел. За тоном его, нарочито небрежным, скрывался тонкий замысел: инженер заранее просчитал каждую фразу, каждую реплику. Ему ужасно не хотелось испугать Джиллиан, чтобы в глазах у нее снова возникло это загнанное, отчаянное выражение. Не то, чтобы сейчас Далтон смог бы увидеть эти огромные фиалковые глаза, но он отчетливо помнил прошлый вечер и ее искаженное мукой лицо.

Но едва инженер открыл рот, собираясь рассказать ей о зарубках на камне, когда сама природа свершила то, чего он усиленно пытался избежать. Оглушительный раскат грома перепугал его спутницу едва ли не насмерть.

Небо словно раскололось. У самого окна вспыхнула, рассыпаясь искрами, ослепительно-яркая молния. Тесная комнатушка озарилась мертвенно-белым светом. Джиллиан взвизгнула не хуже баньши и весьма убедительно изобразила барсука, попытавшись зарыться в Катбертову рубашку.

Далтон обнял молодую женщину за плечи, успокаивая, поглаживая по спине, чуть заметно морщась, когда локоть ее, точно бурав, впился ему в бедро. Гулкий раскат гром прогрохотал в скалах — и угас где-то вдали. И Катберт ободряюще похлопал спутницу по плечу: дескать, все, отбой.

— Все в порядке, Джиллиан, все в порядке…

— Это ты теперь так говоришь! — пробормотала она невнятно, по-прежнему зарываясь лицом в его рубашку. — А минуту назад поминал про двадцать миллионов ампер!

— Двадцать тысяч.

— Да сколько бы ни было!

Возможно, Катберт со временем и убедил бы ее оторваться от спасительной рубашки, если бы в это самое мгновение не хлынул дождь. Тот самый ливень, который собирался весь вечер, да вот, наконец, и собрался. Небо словно прорвало! Непроницаемая стена воды отгородила пещеру от окружающего мира. Завывающий ветер, словно насмехаясь, сбил в сторону тугие струи и щедро плеснул в окно.

Если растешь рядом с тремя весьма изобретательными на мелкие пакости братцами, вырабатывается условный рефлекс. Катберт мгновенно откатился от окна и водяных брызг, прихватив с собою и Джиллиан.

И в результате каким-то непостижимым образом Джиллиан оказалась у него на коленях. Сам Катберт так и не смог бы сказать с уверенностью, нарочно ли он это подстроил или все вышло по чистой случайности. Но, как бы то ни было, молодая женщина поменять положение и не подумала. Осталась где была, упираясь плечом ему в грудь, а влажный шелковистый локон слегка щекотал ему нос.

И Катберт решил про себя, что с сообщением о зарубках на камне можно и подождать. Сейчас он просто согреет Джиллиан, поделится с нею теплом, чтобы унять, наконец, эту дрожь, вызванную испугом или холодом, пришедшим с дождем и темнотой.

Однако благие его намерения просуществовали ровно столько, сколько времени потребовалось Джиллиан, чтобы устроиться у него на коленях поудобнее. Тела их соприкасались ровно в тех местах, в которых соприкасаться не следовало. Не прошло и двух секунд, а Катберт, что совсем недавно сидел спокойно, расслабившись, закаменел и напрягся.

Джиллиан просто не могла этого не заметить. Она снова пошевелилась, — вызвав тем самым цепную реакцию. Ударилась макушкой точнехонько ему в подбородок, впилась локтем в то же многострадальное бедро, а грудью прильнула куда-то чуть выше солнечного сплетения, так что Катберт напрягся еще сильнее.

Упершись ладонями ему в грудь, Джиллиан чуть приподнялась, села прямо. В темноте Катберт почти не различал ее лица, слышал лишь частое, прерывистое дыхание. Инженер отчаянно пытался измыслить какой-нибудь способ выпутаться из неловкой ситуации, списать все на грозу и холод, как вдруг послышался голос Джиллиан, — тихий, вымученный, чуть срывающийся.

— Катберт?

— Да?

— Прошлой ночью, у водопада…

В комнате воцарилась напряженная тишина. Катберту приходилось осторожно подбирать слова и интонации, — тем паче что в горло словно вонзались острые раскаленные иглы.

— Что прошлой ночью у водопада?..

— Мне хотелось, чтобы ты меня поцеловал. Почти так же сильно, как сейчас хочется.

Только призвав на помощь всю свою силу воли, Катберт обуздал неуемное желание тотчас же поступить по ее слову.

— В этой фразе мне явственно послышалось «но».

Нежные ладони легли на его щеки. Лицо Джиллиан смутно белело во тьме опалово-бледным овалом.

— Но я не хочу тебя обманывать. Когда я говорю: тебе не о чем тревожиться, я не стану повторять ошибок десятилетней давности, — верь мне, пожалуйста! Я не стану влюбляться в тебя по уши, только потому, что я… потому, что мы… — Она обреченно, прерывисто выдохнула. — Словом, вот поэтому.

В силу уж совсем непостижимых причин, торжественные уверения Джиллиан в том, что она ни за что в него влюбляться не станет, Катберта больно задели. Да Бога ради, на что ему сдались всякие там влюбленности! До сего момента ему хотелось одного: чтобы тела их сплелись, чтобы она ощутила его тяжесть, а он — слушал, как она задыхается, и постанывает, и вскрикивает в упоении восторга.

Но теперь ему требовалось большее… хотя он понятия не имел, что именно, и под угрозой казни не ответил бы, — ведь нежные, влажные губы и нетерпеливые руки Джиллиан мешали ему сосредоточиться, сбивали с толку, лишали самообладания.

Позже, решил про себя Катберт. Позже он разберется с этим иррациональным откликом на ее слова. А сейчас, когда Джиллиан прильнула к нему, и жадные ее губы — на его губах, мыслить здраво он не в состоянии. Да и кто бы на его месте сохранил ясность рассудка?

Он откинулся назад, — так, чтобы Джиллиан рухнула на него, защищая ее своим телом от твердого камня. Языки сплелись. Колени соприкоснулись. Руки скользили, робко задерживались на мгновение, и снова принимались за исступленные ласки. За окном то и дело вспыхивали молнии, но над ними двумя сомкнулась непроглядная темнота пещеры, — точно кто-то набросил плотный и душный плащ. Дождь хлестал в узкую щель окна, гулко барабанил по камню. Но Катберт не замечал сырости, не задумывался о ливне. Все его чувства подчинила себе Джиллиан. Вот так буйная, могучая, многоводная река приводит в действие гигантские гидравлические турбины… В ушах у него шумело, и вскипала кровь, и огонь разливался по жилам с каждым ударом сердца, с каждым толчком участившегося пульса.

Вся она — длинные, стройные ноги, и округлые, нежные груди, и жадные губы, и напоенный медовой сладостью, настойчивый, предприимчивый язычок… Катберт гладил, и целовал, и покусывал нежную кожу подбородка, и шеи, и плавный изгиб плеча. Но каждый игривый укус только распалял его голод, каждое прикосновение пальцев к ее бедрам и талии пробуждало к жизни крохотные язычки пламени. Далтон откатился чуть в сторону, — так, чтобы Джиллиан было удобнее, — запустил руку под эластичную футболку, нащупал маленький упругий сосок…

Вытянувшись сверху, обхватив его ногами, прильнув к нему всем телом, Джиллиан изумлялась про себя: что за неодолимую магию Катберт творит каждым прикосновением, каждым движением пальцев и языка! Никогда еще не пылала она пламенем настолько жарким. Никогда не желала так ни одного мужчину. И мгновенная мысль эта настолько ее встревожила, что молодая женщина оторвалась было от любимого, приподняла голову… Дыхание ее, прерывистое и частое, заглушало шум дождя за окном.

— Катберт…

— Знаю, все знаю, — глухо отозвался он. — Ты не хочешь повторять ошибок десятилетней давности.

Он запустил пальцы во влажные огненно-рыжие пряди, не давая молодой женщине повернуть голову ни вправо, ни влево. Глаза его, приобретшие оттенок обсидиана, пылали темным огнем: обжигающую власть этого взгляда Джиллиан ощущала даже во тьме.

— Однако скажу тебе, — так, для справки, — я — не Чарли Донован.

Джиллиан со всхлипом перевела дыхание.

— Я знаю. Мне и в голову не приходило… Я вовсе не хотела дать понять, что…

— А сейчас — совсем не то, что было десять лет назад.

И с этими словами Катберт притянул ее голову к земле и поцеловал, — с властной, исступленной требовательностью. Неистово впился в ее губы, словно доказывая, что он нисколько не похож на ее первую любовь, — на обворожительного, бесхарактерного франта. Джиллиан чувствовала, как этот бешеный порыв захлестывает ее, подчиняет и сокрушает, но и в ее душе уже пробудилось нечто первобытное, столь же стихийное и неуправляемое. В этой пещере, во тьме, на холодном каменном полу, пока за окном искрами рассыпались молнии и гулко грохотал гром, Джиллиан Брайтон, эмансипированная женщина двадцатого века, на мгновение ощутила примерно то же, что, должно быть, испытывали индианки племени зуни много веков назад, когда мужчины их возвращались с охоты и требовали своего.

На краткий миг граница между реальностью и вымыслом словно исчезла, растаяла в воздухе. Настоящее слилось с прошлым. Накатило ощущение беспомощности. И не просто беспомощности, а прямо-таки паники. Подобно Плакальщице каньона Санто-Беньо, Джиллиан ощущала себя загнанной в ловушку, связанной с этим сильным, мускулистым, неумолимым мужчиной узами более крепкими, чем веревки, более неразрывными, чем цепи.

Она могла остановить поток событий одним только словом, да что там — жестом, просто-напросто уперевшись ему в плечо. Джиллиан знала, что это — в ее власти. Катберт не станет завершать яростный поцелуй не менее яростным насилием, если только она приподнимет голову и сумеет выговорить слова протеста.

Она попыталась. Даже сумела-таки оторвать голову от земли на дюйм-другой, прежде чем первобытная страсть, всколыхнувшись в груди, заглушила протест на полуслове. Теперь ей владели инстинкты более глубокие, чем мысль, более древние, чем время. Джиллиан хотелось ощущать его близость, гладить ладонями плечи, и спину, и руки, наслаждаться соленым привкусом кожи. Уступая этой темной, стихийной потребности, молодая женщина вцепилась в его рубашку, вытащила ее из джинсов, запустила руки под полотняную ткань. С губ его сорвалось глухое восклицание, — не то нетерпения, не то торжества. Но не успела Джиллиан сделать выбор в ту или иную сторону, как Катберт уже стянул с нее футболку. Небрежно смял эластичную ткань и подпихнул комок ей под плечи, смягчая прикосновение к твердому камню.

Мгновение спустя рубашка его разделила участь футболки — и послужила подкладкой для ее бедер. Джиллиан едва успела ощутить влажной кожей холодный, сырой сквозняк, как Далтон подался вперед — и принялся горячо и жадно исследовать ее груди. Он игриво покусывал то один сосок, то другой, дразня, теребя, лаская, пробуждая к жизни тысячу жалящих иголочек, под будоражащими уколами которых она выгибалась всем телом и хватала ртом воздух.

Разгоряченная, влажная от испарины кожа словно излучала лихорадочное желание. Но вот рука Катберта потянулась к «молнии» на джинсах. Он легонько задел костяшками пальцев ее живот, и эластичные мышцы с готовностью сократились. О, как Джиллиан хотелось этого сближения! Как мечтала она принадлежать этому мужчине! Мечтала принять его внутрь себя, испытать свою волю и власть своей женственности в поединке с этой всеподчиняющей мужской силой. Однако даже первобытные инстинкты, временно подчинившие ее себе, не смогли полностью заглушить здравый смысл двадцатого века.

— Нельзя, — выдохнула она. В голосе ее звенело горькое сожаление. — Я хочу тебя. Поверь мне, я очень тебя хочу. Но я не… у меня нет… у меня нет этого самого… Ну, сам понимаешь! — со стоном докончила она.

Губы его изогнулись в неспешной, самодовольной усмешке.

— Я тебе, часом, не рассказывал про своих братьев? У меня их целых трое, один — младший, двое — старших.

Про себя Джиллиан подумала, что момент для обсуждения генеалогических подробностей выбран не совсем удачно. Она же с трудом дух переводит, как уж тут прикажете выказывать живой интерес к чему бы то ни было, кроме движения его чутких пальцев, что как раз принялись выписывать миниатюрные круги вокруг ее пупка.

— С тех самых пор, как мне исполнилось двенадцать, — прошептал Катберт, с нескрываемым интересом наблюдая за тем, как упругий живот ее стремительно вздымается и опадает, — Шон и Элджи по-братски позаботились о том, чтобы я выходил из дома полностью экипированным на случай любой неожиданности.

Джиллиан не сдержала смеха.

— С двенадцати лет, э?

— Мы, Далтоны, взрослеем рано, — невозмутимо пояснил Катберт. В темноте ослепительно сверкнули белые зубы, — в благодушной усмешке уверенной в себе мужественности.

Поздно или рано, но Далтоны и в самом деле взрослели. Во всяком случае, этот. Джиллиан не могла не отметить с уважением степень возмужания, когда Катберт сбросил джинсы. Он был, — говоря кратко и по существу, — просто великолепен! Загорелая до бронзового оттенка кожа туго обтягивала бугорки мускулов и узкие бедра. Черные волоски курчавились на груди и внизу живота, — точно припорошив их пылью.

И, едва Катберт вытянулся на камне рядом с ней, те самые инстинкты, которые Джиллиан пыталась обуздать еще минуту назад, наконец-то одержали верх и полностью вышли из-под контроля. Молодая женщина чуть приподняла бедра, — так, чтобы Катберту проще было стянуть с нее шорты заодно с трусиками, — и радостно подалась навстречу любимому, приветствуя его тяжесть. Коленями он раздвинул ей ноги, и снова жадно и требовательно припал к ее губам.

А когда рука его скользнула к сокровенной ложбинке между бедер, желание вспыхнуло испепеляющим, слепяще-белым пламенем. Секунда-другая — и пламя превратилось в бушующий ад. К несказанному изумлению и даже унижению Джиллиан, она почувствовала, что близится мгновение апофеоза. Она напрягла ноги. Попыталась отдалить момент. Тщетно. Остановить нарастающий круговорот не представлялось возможным: вихрь уносил ее по спирали все выше и выше.

— Катберт!

— Все в порядке. — Его горячие губы обжигали огнем, а рука демонстрировала искусство настолько виртуозное, что в груди у нее заклокотал стон. — Дай себе волю, не останавливайся!

— Можно… подумать… у… меня… есть…. выбор… — Джиллиан запрокинула голову. Все тело ее изогнулось. — Ох! О-о-о-о!

Последняя связная мысль, промелькнувшая в ее сознании, заключалась в том, что Катберт, кажется, все-таки не ошибся в выборе профессии. Что-что, а с неуправляемыми потоками и с буйством стихийных сил он управляться умел. Одним движением чутких пальцев он настежь открыл все шлюзы. Волны неуемного восторга и исступленного блаженства бушевали вокруг Джиллиан, накрывая ее с головою, грозя утопить ее и унести в никуда.

Молодая женщина отчаянно хватала ртом воздух, точно и впрямь тонула, — и тут Катберт вошел в нее, — властно и дерзко, точно заявляя о своих правах. И, подарив ей новый миг полного освобождения, последовал за нею в бушующую, мятущуюся бездну.

11

Джиллиан даже не замечала, что гроза утихла, — до тех пор, пока блаженно не вытянулась по-кошачьи, — утомленная, томная, довольная. Устраиваясь поудобнее, повернула голову — и перед глазами у нее оказалось окно. Молодая женщина минуты три глядела на узкую щель в скале, прежде чем поняла: серебристое зарево снаружи — не что иное как лунный свет.

При виде перламутрового, пронизанного бледно-золотистыми лучами марева, в ней тотчас же проснулся художник. Хорошо бы заснять руины в при этом свете! Катберт рассказал ей, что отослал Джереми и Робби назад в город вместе с основным оборудованием. Но, может быть, портативную кинокамеру они оставили? Нет, конечно, не одну из дорогостоящих «Кэннонз»: над ними Труди трясется, точно курица над цыпленком, и, уж конечно, забрала их с собою. Но ее собственная кинокамера в водонепроницаемом футляре, возможно, так и лежит себе у подножия лестницы, дожидаясь хозяйку.

Однако сколько бы ни манил ее лунный свет, Джиллиан так и не смогла заставить себя пошевелиться. Ей отчаянно не хотелось высвобождать руки и ноги, отдаляться от влажного тепла мускулистого тела Катберта, так интимно прильнувшего к ней.

Что еще более важно, Джиллиан не была готова анализировать со всех сторон беспокойную, досадную мысль, уже закравшуюся в голову. Неужели, ох, неужели уроки десятилетней давности она усвоила не так хорошо, как ей казалось?

А ведь этого мужчину она могла бы полюбить, с замирающим сердцем поняла вдруг молодая женщина. С легкостью могла бы. Теперь, после их бурного сближения, Джиллиан инстинктивно знала: с Катбертом Далтоном она занималась бы любовью снова и снова, при этом ни на миг не утрачивая ощущения чуда и чисто телесного, чувственного восторга.

И эта мысль напугала ее до полусмерти. Сердце болезненно сжалось: Джиллиан припомнила, как пообещала Катберту в сентиментальности не вдаваться и на шею ему не вешаться, не и почувствовала, как лицо заливает горячая краска стыда. С трудом сдержав стон, она осторожно высвободила ногу из-под его тяжелого бедра, и принялась наощупь искать трусики.

И что же такое есть в этом Санто-Беньо и в каньоне, что неизбежно затуманивает ее разум, лишает способности сопротивляться, превращает в легкую добычу для любого самоуверенного обладателя смазливой физиономии? Может, воздух здесь какой-то особенный?

Нет же, нет, смазливая физиономия тут не при чем. Как убедительно напомнил ей Катберт, он ничего общего не имеет с Чарли Донованом. Можно подумать, она нуждалась в напоминаниях! Катберт Далтон иначе вел себя, иначе действовал и говорил, даже жил в ином мире, нежели беспечный, поверхностный, легкомысленный ветропрах Чарли.

Джиллиан решительно натянула на себя измятую футболку. А едва голова ее появилась в вырезе, первое, что она увидела, был все тот же Катберт. Он лежал себе, удобно подложив руки под голову, жадно пожирая глазами ее груди, и на губах у него играла двусмысленная улыбка записного обольстителя. И, словно припомнив то блаженство, что оно испытали под прикосновением этих губ, соски ее напряглись и приподнялись навстречу властному зову.

Да Бога ради! Один взгляд этого мужчины — и она уже готова снова сорвать с себя футболку, броситься на него и проглотить целиком! А кто же клялся и божился не изображать из себя дурочку?

— Гроза утихла, — пролепетала Джиллиан, отчаянно засмущавшись того, что тело ее непроизвольно выдает самые сокровенные ее мысли.

— Вижу.

Тщетно пытаясь разгладить ладонью измятый край футболки, молодая женщина указала на еще более очевидный факт:

— Уже поздно. Луна встала.

Катберт серьезно покивал.

Начиная понемногу отчаиваться, молодая женщина рывком выдернула шорты из-под его ноги.

— По крайней мере, не так темно будет идти назад через каньон. Да и на подъеме шеи не свернем.

— Джиллиан, тебе не о чем беспокоиться. Я доставлю тебя домой в целости и сохранности… если и когда ты будешь готова двигаться в обратный путь.

Джиллиан до боли закусила нижнюю губку. В глубоком бархатистом голосе отчетливо прозвучало приглашение, — такое соблазнительное, такое пугающее! И молодая женщина нисколечко не осуждала Катберта за то, что тот жаждет повторения. Напротив, сама мечтала о том же. Да так сильно, что вновь пробудилась к жизни ноющая боль внизу живота. И никого, кроме себя самой, не винила она за то, что в серых его глазах вспыхнул сладострастный и хищный огонек. Кто, как не она спровоцировала всю эту ситуацию… пообещала ему забавы на сеновале… или в их случае уместнее сказать «на камнях»… и — никаких тебе взаимных обязательств!

— Я ни о чем не беспокоюсь, — бодро заверила молодая женщина. — Просто не хочу упускать классную возможность отснять несколько натурных кадров в лунном свете. Ты только глянь, какое роскошное серебристое свечение!

Двусмысленная улыбка записного соблазнителя тут же погасла. Катберт глазам своим не верил: его страстная возлюбленная прямо на глазах перевоплотилась в одержимого кинематографиста.

— От души надеюсь, что Робби оставил несколько скоростных кассет, — бормотала она себе под нос, в спешке натягивая шорты. В такой ситуации любой выглядел бы комично, но молодую женщину, кажется, подробности этикета уже не занимали.

— Подожди минуточку. Нам надо поговорить.

— Вовсе не надо. — Джиллиан изобразила самую что ни на есть равнодушную улыбку, — в целом мире не нашлось бы улыбки бесстрастнее! — Мы же обо всем поговорили перед тем, как я на тебя накинулась, разве не помнишь? Я пообещала, что не стану повторять ошибок десятилетней давности, и слово свою сдержу.

Катберт лихорадочно натягивал джинсы.

— Черт подери, Джиллиан…

— Все в порядке. — Молодая женщина отпрянула назад и зашарила рукою по камню, ища дверной проем. — Я не жду от тебя заверений в вечной любви, и сама ничего такого на тебя навешивать не собираюсь.

И на этой твердой, решительной ноте она нырнула под каменную притолоку и скрылась в темноте. А Катберт остался один. Прислонившись к стене, он некоторое время недовольно созерцал темный прямоугольник выдолбленного в полу «корыта». Пять минут назад он очнулся от блаженного забытья, и глазам его явилось роскошнейшее из зрелищ: Джиллиан, прекрасная в своей наготе, и губы ее чуть припухли от его поцелуев, а в глазах читаются смятение и паника… Молодая женщина отчаянно пыталась разобраться в себе и в происшедшем, разложить по полочкам то, что они испытали этой ночью…

И смятению этому Катберт ничуть не удивлялся. Он и сам ощущал во рту его резкий привкус. Он-то заключил Джиллиан в объятия, крайне слабо себе представляя, что им делать дальше, да особо и не тревожась на счет будущего, но теперь…

А что — теперь?

А теперь его влекло к Джиллиан еще неодолимее, нежели час назад. Он только что нашел в себе силы признать эту непростую истину, а молодая женщина тут же его и осадила, небрежно обронив, что влюбляться в него не собирается. Но почему-то сейчас ему хотелось услышать отнюдь не это. А нечто совсем другое. В данный момент определение «поверхностный» никоим образом не подходило под описание его чувств к Джиллиан Брайтон.

Катберт поспешно оделся, пытаясь проанализировать помянутые чувства и выстроить их в порядке возрастания значимости.

Раздражение. Страсть. Восхищение. Тревога.

В первую очередь — тревога.

Сурово нахмурившись, Катберт заправил рубашку в штаны, пригнув голову, нырнул в дверной проем и наощупь двинулся через головоломный лабиринт древних развалин. Идти приходилось медленно, чтобы не споткнуться о камень и не врезаться в очередное заграждение. Но вот, наконец, последнее строение осталось позади, и Далтон, наконец-то выпрямившись во весь рост, различил впереди слабое серебристое свечение. Долгожданный выход из пещеры!

На фоне иссиня-черного ночного неба, мерцающего сотнями и тысячами звезд, отчетливо вырисовывалась стройная, хрупкая фигурка. Джиллиан, осторожно обходя каменные завалы, целеустремленно направлялась к лестнице. Катберт догнал ее в тот самый миг, когда молодая женщина уже поставила ногу на верхнюю перекладину.

— Нам нужно поговорить. Нет, не о том, что произошло между нами, — поспешно добавил он, едва Джиллиан открыла рот, чтобы возразить. Должно быть, заготовила очередную фразу в духе: «Спасибо, все было классно, я как-нибудь тебе звякну», — мрачно подумал про себя Катберт. — Это мы обсудим позже. Но до того я должен рассказать тебе, что именно привело меня в каньон этим вечером.

Вот тебе и роковые женские чары! — не без ехидства подумала про себя Джиллиан. Она так увлеклась съемками… а потом, при виде Катберта, совсем голову потеряла, так что даже удивиться не успела его нежданному появлению. А позже, в его объятиях, конечно же, и не подумала спросить, с какой стати Катберт Далтон собственной персоной явился к развалинам на ночь глядя!

— Часом, не получил ли ты новых данных по прочностному расчету бетонных образцов? — предположила Джиллиан, решительно переходя, как ей казалось, к самой сути дела.

— Получил, — хмуро ответствовал Катберт. Между бровями его пролегла суровая складка.

— Что-то не так?

— Ну, скажем, данные не совсем таковы, как я ожидал. Завтра начинаются взрывные работы. И в течение ближайших пары дней доступ в запретную зону будет закрыт.

Джиллиан закусила губку, сдерживая восклицание протеста. Ведь она добровольно согласилась подлаживаться к графику Катберта! Но два дня, целых два дня! Два бесценных дня, в течение которых она рассчитывала заново отснять метраж, погубленный неизвестным злоумышленником!

Молодая женщина лихорадочно подсчитывала про себя. Может, она все-таки успеет к сроку? Все в ее руках! За эти два дня она запишет в городе несколько интервью, обработает рассказы старика Джереми. Может, даже просмотрит кассеты научно-популярного плана про индейцев зуни, закупленные в государственном историческом архиве. Наверняка там найдется что-нибудь интересненькое, что вдохновит ее на усовершенствования собственного сценария. С головой уйдя в размышления, Джиллиан едва не пропустила мимо ушей следующую реплику Катберта.

— Днем я переговорил с помощником шерифа. Мы вместе побывали на том месте у края каньона, где ты съехала с утеса.

Похоже, никто, кроме нее, не усматривал тонкой разницы в определении этого досадного инцидента. Джиллиан воинственно скрестила на груди руки, вознамерившись раз и навсегда внести ясность в картину событий.

— Ежели водитель резко развернулся, пытаясь обогнуть лежащий на дороге камень, а склон взял да и осыпался, это вовсе не называется «съехать с утеса». И мои умения и навыки тут вовсе не при чем.

— Это верно, — признал Катберт.

Но не успела Джиллиан порадоваться маленькой победе в очередной словесной перепалке, как вдруг почва снова ушла у нее из-под ног. А мир пошатнулся и закачался, грозя обрушиться под стать злополучному склону.

— А кое-кто даже задается вопросом: как именно камень оказался на дороге, — медленно проговорил Далтон.

Руки молодой женщины беспомощно опустились.

— Кто, например?

— Я, например.

— А я-то думала… — С трудом удержавшись на ногах, Джиллиан отчаянно пыталась охватить умом зловещий смысл, вложенный в сжатую, лаконичную фразу. — Я-то полагала…

Ох, Господи! Она-то полагала, что эта глыба известняка просто-напросто отвалилась от придорожного утеса, — как случайное следствие дождя и сокрушающего ветра, что со свистом проносился по каньону.

— Ты хочешь сказать, будто кто-то нарочно столкнул на дорогу этот камень? И этот кто-то знал, что я поеду через тот участок дороги вдоль каньона после наступления темноты?

— Я не исключаю такой возможности. — Катберт глядел собеседнице прямо в глаза, словно проверяя реакцию. — Я обнаружил на камне подозрительные зарубки; возможно, это следы зубила.

— Зубила, — ахнула Джиллиан. Голова у нее шла кругом.

— Или другим камнем, — поспешно добавил Катберт. — Джералдсон отправил образцы в металлургическую лабораторию во Фресно. Ответ будет через день-другой.

Молодая женщина крепко сцепила пальцы, пытаясь унять внезапную холодную дрожь, что началась с кончиков пальцев, и постепено, неумолимо, дошла до самого сердца.

— Юджин Донован.

По спине пробежал холодок, — точно за шиворот ей запустили особенно нервного паука.

Видя, что собеседницу бьет крупная дрожь, Катберт стиснул челюсти. Менее всего на свете хотелось ему пугать Джиллиан… и снова — это загнанное, отчаянное выражение в ясных фиалковых глазах! Далтон отдал бы все на свете, чтобы избавить молодую женщину от этого нелегкого испытания, принять на себя все предназначенные для нее удары. Однако промолчать сейчас — означало увеличить опасность и без того немалую.

Мужественно сдержав порыв заключить собеседницу в объятия, Катберт Далтон в очередной раз произнес слова предостережения, и, эхом вторя помощнику шерифа, добавил:

— На данном этапе нет никаких доказательств тому, что кто-либо из семейства Донован каким бы то ни было образом причастен к дорожному происшествию либо к варварскому уничтожению твоих кассет.

— Это был Юджин.

Про себя Катберт поневоле согласился с этим утверждением. В тихом голосе Джиллиан звенела непоколебимая уверенность; иных вариантов документалистка даже не рассматривала. То же самое молодая женщина повторила бы и на главной площади городка, и в присутствии присяжных. Но логики подсказывала инженеру то же самое. Натали вполне могла в отчаянии изрезать на куски драгоценные кассеты соперницы, но только Юджин обладал достаточной силой и жестокостью, чтобы коварно подстроить аварию на дороге вдоль каньона. Какое изощренное коварство — подбросить на самом опасном месте глыбу песчаника! И ведь никому бы и в голову не пришло, что это — дело человеческих рук!

Если, конечно, авария и впрямь подстроена.

Еще несколько дней всем им суждено пребывать в неведении, напомнил себе Катберт. И в течение этого времени он и Джереми будут бдительно приглядывать за Джиллиан и ее съемочной группой. Просто-таки глаз с киношников не спустят!

А он, Катберт, возьмет на себя ночные дежурства.

На протяжении всего обратного пути между ним и Джиллиан царило молчание. И Катберт понял: сегодня «ночную вахту» ему придется нести на расстоянии. Всесокрушающая, сводящая с ума близость, что свела их вместе во мраке мистической пещеры, с каждой милей таяла все ощутимее. К тому времени, как Катбер въехал на посыпанную гравием парковочную площадку мотеля «Три ковбоя», безмолвная, углубленная в себя женщина окончательно и бесповоротно заняла место той пылкой, неуемной возлюбленной, что упоенно стонала и выгибалась в объятиях Катберта.

И Катберту отчаянно недоставало этой возлюбленной — гораздо больше, нежели он готов был признать даже самому себе.

Едва они вышли из джипа, как одна из дверей с грохотом распахнулась и на крыльцо вылетел Робби.

— Эй, босс, да где вас только носило? Я вроде как даже перенервничал малость.

— Мы попали в грозу.

Подросток окинул обоих проницательным взглядом, отмечая спутанные волосы Джиллиан и полурасстегнутую рубашку Катберта. Уголки губ его лукаво поползли вверх.

— Вижу, гроза была нешуточная.

— О да.

Джиллиан повернула ключ в замке и толкнула тяжелую дверь. Катберт вошел первым. Поверхностный осмотр спальни и ванной комнаты показал, что все на месте, все цело, и на сей раз обошлось без незваных гостей.

— Дай-ка я, — проговорила Джиллиан, отбирая у Катберта внушительные футляры.

Уже от порога она сдержанно пожелала спутнику доброй ночи — и захлопнула дверь прямо перед его носом.

Катберт постоял на крыльце, решая про себя, постучать ли в дверь и напомнить ли мисс Брайтон, что им предостоит обсудить еще одно исключительно важное дельце, или просто-напросто распахнуть треклятую дверь пинком и войти без приглашения. Ему отнюдь не хотелось оставлять молодую женщину одну, тем более в таком состоянии — смятенную, растроенную, встревоженную. Черт подери, да почему бы и не взглянуть в лицо правде? Он просто-напросто не в силах с нею расстаться. Даже на несколько часов.

Ему нужна Джиллиан. Любой ценой, на любых условиях. И осознание этой простой истины по ощущению походило на хороший удар по голове — просто-таки искры из глаз посыпались. Причем за несколько секунд до того, как Робби в приливе дружеских чувств со всей силы хлопнул его по спине, точнехонько между лопатками. Катберт едва успел удивиться: вот уж не ожидал он такой прыти от тщедушного паренька! На вид — сущий заморыш, а рука-то изрядно тяжелая!

— Эй, друг, тебе бы кружка пива на пользу пошла. Да и мне тоже, если честно. Составлю компанию — если угостишь.

Катберт окинул подростка оценивающим взглядом.

— А сколько тебе лет, пистолет? Небось, тебе и спиртные напитки-то отпускать не положено? Ну, то есть легально?

— Легально-то я все могу. Вот с нелегальными штуками пока проблемы. — И видя, что потенциальный собутыльник почему-то не запрыгал от радости, услышав его предложение, нехотя прибавил: — Слушай, парень, восемнадцать мне месяц назад стукнуло. Спроси у Юфимии, если мне не веришь. Она с меня дважды документ требовала.

— Одного раза не хватило?

— Да вот не понравились ей чем-то мои водительские права, — усмехнулся Робби. — Фотка там уж больно неубедительная. Старушка О'Брайен уж едва не с лупой ее разглядывала, прежде чем решила, что дегенерат в очках и с прилизанным хайром вроде бы и впрямь на меня смахивает. — Мальчуган воинственно взъерошил зеленую, торчащую во все стороны шевелюру. — Уж я ее убеждал-убеждал, что люди с годами меняются, а она — ни в какую!

Черт подери, а ведь подросток прав! Ведь и сам Катберт за последние несколько часов изменился безвозвратно. Вот только в какую сторону, это еще вопрос. Чего уж говорить о годах!

— Между прочим, возрастной ценз — двадцать один год, — не без ехидства напомнил собеседнику Далтон.

— Ну, допустим, — недовольно протянул подросток, глядя в землю. — Но, послушай, давай смотреть на вещи реально! Вот ты, например, в восемнадцать лет от пива воздерживался?

Вспомнив собственную бурную молодость, Далтон усмехнулся — и поманил мальчишку к дверям кафе. В конце концов, разве он — полиция нравов? Да и спорить он был не в настроении: и без того весь извелся, просто места себе не находил! А из кафе весь двор мотеля просматривается как на ладони. Вот он и подежурит себе, закажет пару пива, а между делом разговорит парнишку и, может статься, узнает больше о взрывной, непредсказуемой, своевольной женщине, что минуту назад захлопнула дверь перед самым его носом!

То, что он узнал о Джиллиан, пары пива, безусловно, стоило. И проблем вызвало не больше, чем помянутый напиток… во всяком случае, поначалу.

— Джилл — в десятке звезд первой величины, — сообщил Робби с исступленной убежденностью восемнадцатилетнего максималиста. И куда только подевался молодежный слэнг и расхлябанные манеры хиппующего подростка? Оказалось, что он вполне способен изъясняться на правильном литературном языке, вполне соответствующем имиджу выпускника кинематографической школы.

— Ее «Королей моря» мы изучали еще на первом курсе. Это — один из ее первых проектов для образовательного канала. Фильму и трех лет нет, а уже стал классикой. Великолепное совмещение исторического факта и популярной легенды о викингах — первооткрывателях Америки. Джилл развенчала романтический ореол, окружающий этих авантюристов, но при этом миф только выиграл. Перед нами — не рыцари без страха и упрека, а, по сути дела, искатели наживы, предприимчивые торговцы и дельцы, но именно этот прагматичный взгляд на вещи толкает их в многолетние странствия по воле ветров и волн. А как искусно она включила старинные черно-белые гравюры в цветной метраж… и этот роскошный памятник Лейву Эрикссону в Бостоне, и современные виды порта и гавани… и тут же — экскурс в прошлое, и викингские драккары у тамошних берегов! — Подросток покачал головой; в лице его отражались благоговение и зависть. — Непременно посмотри этот фильм!

— Так я его видел. Просто не знал, что это — творение Джиллиан.

— А снимала она его сама, с начала и до конца, без чьей-либо помощи. С одной лишь портативной видеокамерой, да набором взятых напрокат гравюр!

— Да, похоже, твой босс проделала долгий путь! — Катберт отхлебнул пива, размышляя о женщине, которая покинула Санто-Беньо персоной нон грата, а возвратилась признанным, — да что там, прославленным! — кинорежиссером. — Даже собственной студией обзавелась.

— Почти обзавелась, — поправил Робби, пожимая плечами. — Она вложила в студию все, что у нее было. Все, что осталось после уплаты больничных счетов ее отца, — не так-то много, по чести говоря. Ей позарез нужно закончить этот проект и представить «Плакальщицу каньона Санто-Беньо» в оговоренный срок, иначе фильм не выйдет на экраны вовремя и она упустит шанс снова оказаться в номинации документалистов на «Оскара»! Хуже того, — угрюмо докончил подросток, созерцая на янтарного цвета остатки на дне кружки, — провалив проект, она предаст свою мечту.

— Какую еще мечту?

Подросток изумленно присвистнул.

— А Джилл тебе не сказала? Впрочем, не удивляюсь. Джилл ужасно скрытная. Ей до сих пор больно говорить про отца и о том, как много значил для него этот проект. Точнее, для них обоих. Она что угодно сделает, лишь бы отснять свой фильм. На все пойдет!

Оценивающе сощурившись, Робби оглядел собеседника, и в душе Катберта тотчас же закопошился мерзкий червячок сомнения. Однако инженер мгновенно устыдился собственных мыслей. «На все пойдет!» вовсе не подразумевало, что Джиллиан станет расточать десятимегаваттовые улыбки разным там главным инженерам, чтобы обеспечить себе свободный доступ на территорию плотины… а уж соблазнять его из соображений холодного расчета — да это же курам на смех! При одном воспоминании о часах, проведенных в пещере, в крови его разливалось жидкое пламя. А Робби, даже не подозревая, что подтолкнул собеседника к размышлениям столь тягостным, отодвинулся от стола и встал.

— Кажется, пора мне сматываться. Джилл наверняка всех нас поднимет с рассветом, чтобы лишней минуты не упустить.

Катберт тактично промолчал. Не его это дело — рассказывать подчиненным Джиллиан о том, что назавтра натурные съемки отменяются. Она сама сообщит своим людям об изменениях в графике — когда и как сочтет нужным.

На прощанье кивнув Пегги, Робби вразвалочку удалился. Но не прошло и минуты, как пышнобедрая официантка уже плюхнулась на освободившийся стул. Ее широкий лоб прорезала морщинка тревоги.

— И что это я такое слышала, будто несчастный случай с Джиллиан — вовсе никакой и не несчастный случай?

Катберт вскочил на ноги, да так резко, что расплескал по скатерти янтарное пиво.

— От кого вы такое слышали?

Владелица кафе только махнула пухлой рукой, словно механика ее разветвленной «сети коммуникаций» особого интереса не представляла, а роль играла только достоверность и точность.

— Утречком приезжала Натали, вся на нервах, а вид — краше в гроб кладут. Я уж заставила ее выпить глоточек кофе и съесть кусок пирога. — Пегги неодобрительно покачала головой. — Эта женщина скоро в скелет превратится, отощает так, что ее в один прекрасный день ветром сдует… пф-ф-ф — и нету! Я который год ей втолковываю, что, изображая из себя святые мощи, она Чарли при себе не удержит, ежели тому гульнуть взбредет в голову, ну да… впрочем, мое ли это дело!

Пожав округлыми плечами, Пегги вернулась к сути дела, — к самой аппетитной из сплетен.

— Пока Натали подкрепляла силы, она обронила к слову, будто Магнус Джералдсон давеча заезжал на ранчо и проверял у всех алиби.

«К слову обронила», как же! Катберт не без оснований подозревал, что Пегги извлекала информацию из Натали с той же безжалостной напористостью, с какой Торквемада, испанский инквизитор, добывал признания у беспомощных узников.

Карие глаза официантки задумчиво сощурились.

— Юджина Донована я не первый год знаю. Мы с Юфимией, помнится, еще девчонками на него заглядывались, — до того, как он женился на этой вздорной вертихвостке, которая в один прекрасный день сбежала с полюбовником, бросив мужа и младенца-сына. Юджин — человек суровый и черствый, и притом одержим гордыней, Чарли у него — единственный свет в окошке. Он в мальчике души не чает.

Катберт не стал уточнять, что «мальчик» давным-давно превратился в мужчину, более чем способного самостоятельно принимать решения и отвечать за собственные поступки.

— Достаточно суровый и черствый, чтобы перед всем городом осрамить и ославить девятнадцатилетнюю девчонку, которая, видите ли, сыночку его не пара, — да что там, просто-напросто выжить бедняжку с насиженных мест? — осведомился он.

— Вроде того, — нехотя подтвердила Пегги.

— Достаточно суровый и черствый, чтобы подстроить ее гибель, когда десять лет спустя она возвратилась, ставя тем самым под угрозу семейное счастье его сына?

Пегги задумчиво поводила по клеенчатой скатерти толстым мясистым пальцем. Но вот, наконец, официантка подняла взгляд — и карие глаза ее были непривычно серьезны.

— Найдутся в здешних местах люди, которые с этим бы согласились.

Катберт подался вперед. Кружка с пивом, отставленная в сторону, оказалась напрочь забыта.

— А вы? Что вы сами думаете?

— А я думаю, что теперь буду спать спокойнее, — раз уж поставила новехонький засов на двери номера моей постоялицы по имени Джиллиан Брайтон. — Серьезная озабоченность в ее лице сменилась многозначительной ухмылкой. — Вот подумала, вам это будет небезынтересно, раз уж вы к нашей гостье так прониклись. Кстати, что вы там вдвоем делали столько времени среди развалин?

Джиллиан уже обеспечила жителей Санто-Беньо пищей для сплетен по меньшей мере на десятилетие. И Катберт отнюдь не собирался баловать местных новой порцией.

— Грозу пережидали.

Пегги окинула собеседника пристальным взглядом, отмечая спутанные волосы, — Катберт так и не удосужился их расчесать, — покрасневшие от недосыпания глаза, расстегнутый ворот рубашки. Карие глаза понимающе блеснули.

— Ну, если вы так утверждаете…

Тяжело приподнявшись со стула, Пегги порылась в объемистом кармане. На стол со звоном полетел ключ от номера: металлический брусочек, прикрепленный к кусочку пластика.

— Тут давеча заезжал Джереми Багряное Облако, попросил Юфимию переселить вас в номер одиннадцатый. Старик, кажется, вбил себе в голову, будто вы хотите быть поближе к Джиллиан. Ну, то есть совсем близко. Мы уж и вещички ваши перетащили.

Катберт зажал ключ в кулаке.

— Спасибо.

— Номер одиннадцатый, он смежный с двенадцатым. — Изобразив нейтрально-вежливую улыбку, Пегги направилась к кухне, и уже от порога обронила: — Дверь с обеих сторон запирается, учтите.

12

Смыв с себя дневную грязь и наконец-то почувствовав себя человеком, — после восхитительно-долгого горячего душа! — Джиллиан завернулась в одно из жалких мотельных полотенец, надежно подоткнув уголки под грудью. Тесная ванная комната была полна пара; зеркало мгновенно затуманилось. Медленно и задумчиво она протерла пальцем «окошечко», включила кран и взялась за зубную щетку.

Здесь, одна-одинешенька в пустом номере мотеля, где тишину нарушал только шум воды, а за окном царило ночное безмолвие, Джиллиан вновь оказалась во власти сомнений и страхов, — тех самых, что терзали ее и мучили на протяжении всего обратного пути в город, да только тогда, при свете дня, молодая женщина не давала им воли. Может, и впрямь пора уносить ноги? Может, стоит свернуть съемки, поставить крест на своей мечте, и возвращаться в Хьюстон, пока жива? Если подозрения Катберта небезосновательны и катастрофа на дороге вдоль каньона и впрямь подстроена…

Все тело ее била крупная дрожь. Минуту-другую руки ее тряслись так сильно, что Джиллиан не могла толком выдавить пасту из тюбика. Из затуманенного, расчерченного потеками воды зеркала на молодую женщину глядело ее отражение, — перекошенное, искаженное страхом…

Что за жалкая, отвратительная картина!

«Однажды ты уже сбежала из Санто-Беньо, поджав хвост, девочка моя. Еще не хватало убегать всю жизнь! — Молодая женщина воинственно выпятила вперед подбородок. — Юджин Донован — крепкий орешек, но ты покрепче будешь».

Куда как покрепче! После того, как Джиллиан часами наблюдала за медленной агонией отца, она бы справилась с дюжиной таких, как Юджин Донован. Что ей это семейство и все его мыслимые и немыслимые пакости!

В ушах ее все еще звенел этот строгий наказ самой себе, когда, спустя несколько секунд, Джиллиан вышла из ванной комнаты, задрапированная в полотенце. Если бы не ее угрюмая решимость, слабый, еле слышный щелчок замка в смежной двери наверняка перепугал бы молодую женщину до полусмерти и погнал в ночь за помощью. Но сейчас этот тихий воровской звук и осторожный поворот шарообразной ручки пробудили в Джиллиан бешеную ярость.

— Ах ты, мерзавец! — прошипела документалистка сквозь зубы. Под тонкой тканью полотенца сердце ее колотилось, точно тяжелый молот. — На сей раз ты не войдешь так просто… и не выйдешь… Синяки и шишки тебе, считай, что обеспечены!

Неслышно ступая босыми ногами по ворсистому зеленому ковру, Джиллиан метнулась в другой конец комнаты, где у стены громоздилось тяжелое оборудование. Пальцы ее решительно сомкнулись на массивном раздвижном штативе. Молодой женщиной владел битвенный азарт: пульс участился, щеки разгорелись, глаза воинственно сверкали.

Перехватив штатив поудобнее, Джиллиан нанесла несколько пробных ударов по воздуху, привыкая к весу и балансировке. Секунда-другая — и она уже у двери. Нападение — лучшая защита, как помнила молодая женщина по бесчисленным фильмам с Джоном Уэйном в главной роли, — они с отцом пересмотрели их великое множество!

Встав так, чтобы дверь, открывшись, оказалась между нею и врагом, Джиллиан одной рукою занесла над головою штатив, а второй потянулась к задвижке. Рывок — и задвижка скользнула в паз. В следующую секунду молодая женщина дернула за ручку и, со всей силы размахнувшись, нанесла удар.

— Какого черта?..

Незваный гость едва успел увернуться. Штатив пронесся в каком-нибудь дюйме от его головы и с грохотом врезался в дверной косяк, — да так, что во все стороны полетели щепки. Даже рука заныла от отдачи. Джиллиан непроизвольно поморщилась, но храбро занесла штатив для нового удара, — и тут пришло узнавание. До глубины души изумленный мужчина, что, проворно шагнув вперед, перехватил ее «оружие», был ей отлично знаком.

— Катберт! — заорала она возмущенно, хотя ни с чем не сравнимое облегчение, накатившее на нее в этот миг, лишило Джиллиан всякой способности злиться. — Да ты меня до истерики перепугал!

— Да ну? Что ж, и ты у меня год жизни отняла. — Сощурившись, он внимательно оглядел полуобнаженную фигурку. — Может, даже два.

Выпустив из рук штатив, Джиллиан поспешно схватилась за полотенце: в ходе «побоища» льняное полотнище коварно размоталось.

— Ну, и что ты такое вытворял у моей двери? — обвиняюще вопросила она, дрожа от негодования.

— Проверял исправность замка. — Мрачно нахмурившись, Катберт взвесил штатив на руке. — А не будешь ли ты так добра прояснить мне великую тайну: чего ты надеялась добиться при помощи этой штуки?

— Отчего же нет? Я надеялась размозжить тебе голову. И еще размозжу как миленькому, вот только посмей напугать меня еще раз!

— Я думал, ты в ванной, — пояснил Катберт. Происшедшее, кажется, потрясло его ничуть не меньше Джиллиан; во всяком случае, инженер пылко возблагодарил судьбу за ее «промах».

— Я уже вышла. — Сквозь открытую дверь Джиллиан углядела ряды одежды, аккуратно развешанной на плечиках в стенном шкафу. И озадаченно свела брови. — А я думала, этот номер пустует.

— Я только что переехал.

Молодая женщина вскинула глаза на собеседника. Катберт ни с того ни с сего перебрался в соседний номер? И теперь разделяет их только смежная дверь? При мысли о том, что стоит за этим «переездом», в груди Джиллиан всколыхнулась жаркая волна. Неужто Катберт и впрямь думает, что она спит и видит, как бы продолжить интрижку с того самого места, на котором они прервались нынче ночью? А в самом деле, хочет она того или нет?

— Я сплю чутко, — пояснил Катберт, словно в ответ на ее сбивчивые мысли. — Я подумал, что стоит кому-то находиться поблизости, на случай, ежели нагрянут очередные незваные гости.

— Ох.

Осознание того, что Катберту предстоит спать буквально за стеною, в каких-нибудь нескольких футах от нее, потрясло Джиллиан до основания. Почти так же сильно, как мысль о том, что Катберт Далтон переехал в соседний номер специально для того, чтобы охранять и опекать ее.

Столько лет Джиллиан боролась за себя и за отца, учась быть сильной, полагаться только на свои силы, не рассчитывая на чужую помощь! Так что теперь молодая женщина понятия не имела, как ей реагировать на новообретенного защитника и покровителя. Равно как и рта раскрыть не смела, из опасения наговорить лишнего. Впрочем, все равно слова с языка не шли…

Ведь Джиллиан с запозданием осознала, что на Катберте надето не так уж и много… По чести говоря, оба они друг друга стоили.

Босой, без рубашки, джинсы подвернуты до колен, Катберт Далтон просто-таки излучал спокойную мужественную силу, от которой Джиллиан так и растаяла в пещере, точно снег под мартовским солнцем. Вспомнив, как она сходила по красавцу с ума каких-нибудь несколько часов назад, молодая женщина залилась краской.

— Катберт, то, что произошло среди развалин…

— То есть когда ты стонала от наслаждения в моих объятиях?

Щеки Джиллиан, и без того пунцовые, вспыхнули ярким багрянцем.

— Положим, ты тоже не молчал!

— Не отрицаю.

— Но я не… Ты не…

Минуту-другую Джиллиан смущенно путалась в словах — пока Катберт, сжалившись, не пришел ей на помощь. И, странно дрогнувшим голосом, осведомился:

— Ты, часом, не пытаешься ли снова заверить меня в том, что влюбляться в меня не собираешься?

— Ну, вроде того.

— Тогда побереги слова, милая моя Джиллиан. — Катберт переступил порог. Глаза его под темными ресницами потемнели до обсидианового оттенка. — То, что произошло нынче ночью, меня тоже сбило с толку и потрясло, да так, что до сих пор не пойму, на том я свете или на этом, — но никаких обещаний я давать не собираюсь.

Сердце молодой женщины снова неистово заколотилось под тонкой льняной тканью. А Катберт протянул руку, двумя пальцами ухватил ее за подбородок, развернул раскрасневшееся личико к себе. Джиллиан поневоле затаила дыхание.

— Понятия не имею, куда нам отсюда двигаться, — угрюмо проговорил Далтон, — но я готов рассмотреть возможности самые разные.

— А ты вообще сознаешь, чем рискуешь? В последний раз, когда я имела дело с мужчиной, весь Санто-Беньо имел дело со мной.

Но ее попытка сострить потерпела полный провал. Катберт даже не улыбнулся.

— Я же объяснил: я — не Чарли Донован.

— По-моему, ты повторяешься.

— Просто хочу удостовериться, что на этот счет между нами — полная ясность.

— О да, — выдохнула Джиллиан. — Просто-таки яснее не бывает.

Даже с завязанными глазами, с руками, скрученными за спиной, Джиллиан ни с кем не спутала бы Катберта Далтона, менее всего — с Чарли. Его прикосновения, запах его лосьона, его неосознанная властность и спокойное достоинство, — все делало Катберта единственным и неповторимым.

— И сейчас — не то же самое, что десять лет назад, — свирепо добавил он. — И бороться ты будешь не одна.

— Бороться? Но с чем?

Катберт скрипнул зубами. Резкие черты его обозначились еще четче.

— Черт меня подери, ежели я сам знаю!

И от этого краткого, лаконичного ответа в груди у Джиллиан почему-то снова стеснилось, — точно ее туго-натуго стянули шелковой лентой. По чести говоря, она и сама не знала, куда заведут их обоих те искорки, что всякий раз обжигающе вспыхивают под его прикосновениями. Чувствуя себя разбитой и слегка подавленной всем тем, что произошло между ними за столь короткий срок, молодая женщина попыталась изобразить улыбку.

— Давай помедленнее: не все сразу в один день!

Мгновение Катберт не находил слов. Ну, вот не шли они с языка, и все тут! Все его существо мучительно напряглось при одной лишь мысли о том, что вот сейчас он подхватит Джиллиан на руки, уложит ее на шенильное покрывало, поцелует в припухшие губы, примется ласкать гибкое тело — и для них обоих в темноте вновь рассыпятся звездные фейерверки.

Но, заметив, что под глазами Джиллиан пролегли темные тени, а побледневшее лицо заметно осунулось, Катберт решительно дал задний ход. Она же поднялась до рассвета, с запозданием припомнил он. Припомнил и то, как молодая женщина уснула в его объятиях во время грозы.

— Не все сразу, — эхом повторил он. — Начнем с завтрашнего дня.

— Начнем, — согласилась Джиллиан, приподнимаясь на цыпочки и легонько целуя его в губы, — точно в знак скрепления договоренности. Прикосновение было совсем легким, невесомее перышка, но Далтон едва сдержал дрожь желания.

— Катберт?..

— Не тревожься, — не то проговорил, не то простонал он, прежде чем нашел-таки в себе силы изобразить усмешку. — Я — человек слова. И торопиться нам некуда.

Да, слово свое он сдержит. Даже если это будет стоить ему жизни.

Мгновение спустя он сам, своею рукой закрыл и запер дверь, отделяющую один номер от другого, гадая про себя, что такое, ради всего святого, они с Джиллиан затеяли… и чем все закончится.

Катберт проснулся задолго до рассвета — с осознанием того, что этот день возвестит начало не только непонятных, запутанных, еще десять раз подлежащих выяснению отношений с Джиллиан Брайтон.

Проект ремонта плотины, над которым он вкалывал, не покладая рук, вот уже одиннадцатый месяц, вступал в решающую стадию. Нынче утром подрядчик и его рабочие начнут закладывать миниатюрные, тугие динамитные шашки. Если все пойдет по плану, то поврежденный сектор внутренней стены откроется взгляду еще до вечера. И Катберт впервые увидит разрывы и трещины своими глазами.

Инженер по-быстрому принял душ и принялся выдавливать из тюбика крем для бритья, непроизвольно прислушиваясь: не раздастся ли из-за смежной двери какой-нибудь шорох или шум, свидетельствующие о том, что Джиллиан тоже встала? Минуту-другую он поиграл с мыслью: а не сходить ли в кафе за чашкой горячего «капучино» и гренками? Выпросить у официантки поднос и принести Джиллиан кофе в постель… И на пару минут присоединиться к ней под одеялом…

Ну да, разумеется. Можно подумать, он найдет в себе силы покинуть постель и Джиллиан раньше, чем через час-другой. Или все три, если на то пошло…

Или вообще когда-нибудь.

Бритва скользнула по подбородку и ушла в сторону, прихватив кусочек кожи.

— Уй!

Схватив салфетку, Катберт промокнул порез. Но кровь униматься и не думала. Так что со временем на улицу он вышел, украшенный засохшим кусочком белой бумаги. Предрассветный холод пробирал до костей, небо на востоке только начинало светлеть.

Заспанные рабочие-ремонтники еще только собирались в путь, когда на дребезжащем пикапчике подкатил Джереми Багряное Облако. Узкие глаза-щелочки почти терялись под тяжелыми морщинистыми веками, но Катберт безоговорочно доверял зоркости старика и его врожденным инстинктам.

— Так ты с ней побудешь?

— Она — мой друг и дочь моего друга. Я буду при ней неотлучно.

Катберт оглянулся через плечо на дверь двенадцатого номера.

— Я вернусь, как только смогу. Но сегодня начинаются взрывные работы, так что, боюсь, что задержусь допоздна, — предупредил он.

— Я буду при ней неотлучно, — эхом повторил старик.

Вождь клана навахо неспешно подкреплял силы в кафе, когда, спустя час, из номера вышла Джиллиан, нагруженная футлярами и коробками с оборудованием. Заприметив его сквозь ярко освещенное окно, молодая женщина сгрузила ношу в машину и присоединилась к старику, заказав себе черный кофе.

— Что мы сегодня снимаем? — профессионально поинтересовался Джереми, едва Джиллиан уселась напротив него с аппетитно дымящейся чашкой в руках.

— Интервью с местными жителями. Хочу передать настроения людей, которые живут ныне на земле Древнего Народа. От души надеюсь, что удастся разговорить одного-двух на тему Плакальщицы. — Молодая женщина прицельно улыбнулась официантке, что деловито протирала буфетную стойку. — А вечером, как только вернемся, запишу Пегги и Юфимию; сейчас-то им дай Бог с завтраком управиться!

Морщинистое лицо Джереми просияло улыбкой.

— Да уж, Пегги с Юфимией тебе в жизни не простят, если ты не вставишь их в фильму!

— Знаю, знаю.

Тяжко вздохнув, Джиллиан отхлебнула кофе. За какие-нибудь несколько лет она отсняла десятки и сотни интервью. И выяснила, что тяжелее всего — работать с друзьями и знакомыми.

Хороший документалист воздвигал невидимую стену между съемочной группой и субъектом. По-настоящему хороший документалист умеет поддержать и сохранить эту стену на протяжении всего интервью. Цель состоит в том, чтобы оградить субъекта от посторонних влияний, не подталкивать человека к тем ответам и реакциям, которых, как сам он считает, от него ждут. Необходимо, чтобы тот, у кого берут интервью, говорил и держался естественно, раскованно, а не как марионетка на ниточках.

А вот когда помянутый субъект помнит тебя еще малолетней девчонкой, сохранять дистанцию несколько затруднительно.

— Еще мне хотелось бы взять интервью у миссис Кулидж. А что, у нее до сих пор бывают «видения»?

— Всякий раз в полнолуние.

Культура народа навахо была насквозь пропитана мистицизмом и верой в качина. Так что индейский вождь ни за что не стал потешаться над преклонных лет женщиной, которую полгорода называло «спятившей» и «не в себе». Двадцать лет назад эксцентричная затворница до полусмерти перепугала девятилетнюю Джиллиан, впервые столкнувшись с нею лицом к лицу во время одной из своих одиноких прогулок среди скал. До чего же заинтриговала маленькую любопытную непоседу высокая, худощавая, одетая в черное женщина, как две капли воды похожая на колдунью из детской сказки! Если кто и сможет воссоздать в фильме ощущение нездешней, загадочной атмосферы и причастности к потустороннему миру, то только седовласая вдова, твердо решила про себя документалистка. Любой ценой необходимо заставить миссис Кулидж рассказать перед кинокамерой историю-другую о Плакальщице каньона Санто-Беньо!

— На утро я договорилась с Китом Доусоном и Абелем Граймсом, — ну, местные фермеры, да ты их наверняка знаешь, — между делом сообщила Джиллиан старику. — А миссис Кулидж ждет нас после ланча. К ужину я вернусь в мотель, как раз успею заснять толпу завсегдатаев, — вечером в «Трех ковбоях» народу полным-полно, — а потом «возьму в оборот» Юфимию с Пегги.

— Тяжелый предстоит денек, — с улыбкой откомментировал Джереми.

— Еще какой!

Джиллиан, которой не терпелось приступить к работе, по-быстрому допила кофе и устроила «побудку» съемочной группе. По дороге к стоящему особняком ранчо Кита Доусона она сосредоточенно вносила последние пометки в план интервью. Как и Джереми, Кит был родом из клана навахо, так что со всей авторитетностью мог поведать про технологии земледелия и ирригации, заимствованные его соплеменниками у древнего народа зуни. Такой рассказ очень гармонично вплелся бы в ключевую тему фильма, — ведь документалистка мечтала показать кинозрителю, как древние обычаи вплетаются в современную культуру, а реальность сливается с мифом.

При иных обстоятельствах Джиллиан в лепешку расшиблась бы, а выпросила бы интервью у Юджина Донована. Его семейство испокон веков жило в окрестностях Санто-Беньо. В жилах Донованов смешалась кровь гордых испанских грандов — и не менее гордых индейцев навахо. Седовласый, с орлиным носом, старик держался до того надменно и величественно, что у Джиллиан просто руки чесались навести на него кинокамеру. Неординарный типаж, что и говорить!

А теперь при одной только мысли о том, чтобы включить в фильм Юджина Донована, молодую женщину мороз подирал по коже.

Неужто Юджин и впрямь так сильно ее ненавидит? И так сильно боится? Неужто он своими руками обрушил на дорогу ту глыбу песчаника, чтобы намеренно повредить ей?

Эти вопросы терзали и мучили Джиллиан на протяжении всего пути. А Джереми между тем уверенно вел пикап по извилистым, пропыленным проселочным дорогам, умудряясь как-то ни разу не пропустить нужного поворота. И вот, наконец, вдали показалось ранчо Кита Доусона. Глинобитный домик, притулившийся под гранитным выступом скалы, выглядел именно так, как и следовало ожидать, — как непритязательный кров трудяги-фермера. Интервью проведем снаружи, тотчас же решила Джиллиан. Естественное освещение плюс роскошные виды, — ну, просто грех упускать такую возможность!

Документалистка давно взяла за правило, по возможности, проводить интервью «на дому», — чтобы не вырывать человека из знакомого окружения. Ей хотелось, чтобы рассказчик чувствовал себя спокойно и раскованно: ведь в студии или в искусственной обстановке люди обычно смущаются, теряются, путаются в словах. При таком подходе, разумеется. приходилось таскать от места к месту осветительные приборы, но результаты в большинстве случаев себя оправдывали.

В большинстве случаев.

А вот сегодняшний день, похоже, оказался исключением. Невзирая на все усилия Джиллиан успокоить и ободрить неразговорчивого Кита Доусона, тот так и не сумел расслабиться. Он мертвой хваткой вцепился в чашку с кофе, то и дело оборачивался к Джиллиан, вместо того, чтобы глядеть в кинокамеру, отмалчивался, дожидаясь ее вопросов, да и на те отвечал односложно. А результатом стольких трудов праведных явилось вымученное, натянутое интервью — и несколько сотен футов впустую потраченной пленки.

Вот с Абелем Граймсом документалистке посчастливилось куда больше. Дочерна загорелый под ярким калифорнийским солнцем, Абель щурил умные черные глаза, жевал табачную жвачку, да обстоятельно и пространно разглагольствовал про ирригационные каналы, по которым драгоценная водичка текла себе от верховьев реки к плоскогорью над развалинами деревни более тысячи лет назад.

— Эти каналы протянулись миль на двадцать, а то и все тридцать, — размышлял фермер вслух. Джиллиан нарадоваться не могла на доверительные, подкупающие интонации хрипловатого прокуренного голоса. — Здешние ребята ими пользовались, — ну, до того, как речку плотиной перегородили.

Надо будет и плотину поснимать тоже, подумала Джиллиан по пути к следующему «месту назначения». Может быть, удастся связать это грандиозное сооружение, с одной стороны, с затоплением древней деревни зуни, а с другой стороны — с благоденствием нынешних фермеров, — потомков Древнего Народа. Любопытный получится визуальный ряд, — смена поколений, смена традиций, прошлое перетекает в будущее…

Может быть, в архивах бюро ирригации удастся отыскать рабочие видеозаписи постройки плотины… Наверняка ей, как документалистке, там окажут всяческое содействие.

Или же…

Или же поступить иначе? Попросить Катберта устроить ей индивидуальную «экскурсию» по плотине? Что за блестящая возможность понаблюдать за Катбертом в процессе работы… Это поможет ей лучше понять сей великий проект, — проект, которым инженер Катберт Далтон одержим в той же мере, как Джиллиан — своим фильмом. Да, сегодня же вечером она переговорит с Катбертом насчет съемок плотины, — подумала молодая женщина, чувствуя, как сердце ее замирает от предвкушения.

Насчет съемок плотины… Ну, и о многом другом тоже.

Потребовалось нечеловеческое усилие воли, чтобы выбросить из головы это «многое другое» и приготовиться к вечернему интервью. По счастью, Кэролайн Кулидж, — удалившаяся на покой школьная учительница, — вовсе не нуждалась в подсказках, чтобы завести разговор о легендарной Плакальщице. Старушка-визионер закрыла глаза, мысленно перенесясь из комнаты, заставленной всяческими безделушками и фотографиями, не считая прожекторов, кинокамер и оборудования звукозаписи, в некий мистический мир, созданный ее же воображением.

— Я часто ее слышу, — размеренным речитативом заговорила она. — Всякий раз, когда ветер дует с севера, плачет она об утраченном возлюбленном. Одни говорят, будто то была девушка из племени шайенов, похищенная откуда-то с востока. Однако и слова, и напев плача — это все от навахо.

Кэролайн Кулидж возвысила голос.

— Ай-и-и-и-и-и! У-у-у-ай-и-и-и!

Да, именно так звучал стон ветра, слитый с рыданиями отчаявшейся, исстрадавшейся женщины. Джиллиан оставалось только жарко молиться про себя, чтобы Кларенс не позабыл включить магнитофон. Какая запись, нет, какая запись!

— Я слыхала ее спустя неделю после того, как муж мой умер от язвы желудка, — горестно проговорила Кэролайн, словно событие давнего прошлого произошло не далее как вчера. — Она оплакивала его вместе со мною, она рыдала над моей утратой.

— Великолепно! — бормотал Кларенс себе под нос, колдуя с рычажками и шкалами. — Ох, здорово!

Не просто здорово, а очень и очень здорово! — ликовала про себя Джиллиан. Потрясающе, одно слово! Этот звук эхом повторил гул ветра, записанный накануне в каньоне, — аж мороз по коже, до чего точно! В ходе монтирования фильма в этом месте она даст «обратный кадр»: от ярко освещенной гостиной миссис Кулидж к темной пещере. Сопоставит женщину современности и женщину древности. И недавнее горе станет откликом страданию разбитого сердца далекого прошлого.

Джиллиан все еще по-детски радовалась великолепным кадрам и не менее роскошной аудиозаписи, когда съемочная группа принялась споро оборудовать холл мотеля для интервью с сестрами О'Брайен. Почтенные дамы, преисполнившись значимости момента, явились разодетые по-воскресному. Украсившись бисерными ожерельями ручной работы индейцев навахо и столь же прихотливыми сережками, сестрицы составляли изумительный контраст. Пегги — пухленькая, темноглазая, готовая в любую минуту весело расхохотаться, да так заразительно, что и собеседник не сдержал бы смеха. И Юфимия — худощавая, прямая, словно палка, и нервная, — словно на иголках.

Пока Кларенс настраивал микрофоны, а Труди прилаживала прожекторы, Джиллиан завела с сестрами ничего не значащий, беззаботный разговор. Они потолковали о погоде, о дожде, — надо же, не сезон дождям-то, а вот поди ж ты, льет как из ведра! — о проблемах и заботах мотеля, о старинном рецепте ромштекса под маринадом, — фирменное блюдо Пегги, отведать его даже из соседних городов приезжают! Для таких предваряющих интервью бесед Джиллиан никогда не жалела аудиопленки. Зачастую оказывалось, что запись вышла неплохая и вполне сгодится для «голоса за кадром», ежели само интервью получалось неудачным.

Убедившись, что сестры успокоились, расслабились, почувствовали себя «как дома», Джиллиан тайком подала знак Труди: дескать, начинай! А Юфимия с Пегги, увлеченные беседой, даже не заметили, что их снимают на видеокамеру. Постепенно и незаметно документалистка вышла из общего разговора и укрылась за «стеклянной ширмой», отгораживающей ее от рассказчиков. Сидя с краешку, словно за невидимой стеной, молодая женщина молча слушала, а сестрицы О'Брайен соловьями разливались, выдавая историю за историей, — причудливую смесь из местных сплетен, собственных побасенок и весьма сомнительных исторических фактов. Торжественно кивая, барабаня пальцами по столу, Юфимия и Пегги рассказывали о своих предках. О городке Санто-Беньо, в котором родились и выросли. О Плакальщице каньона Санто-Беньо.

Улучив удобный момент, Джиллиан на мгновение вновь перевоплотилась в ведущего.

— А вы, случайно, не помните, когда вы впервые услышали эту легенду?

Юфимия сосредоточенно нахмурилась.

— Сдается мне, я про Плакальщицу знаю, сколько себя помню, — эта история у всех на слуху.

— Сколько себя помните? То есть с самого детства?

— Ох, подумать надо…

Тут в разговор бесцеремонно вмешалась Пегги.

— Вы меня спросите, меня! Я даже день отлично помню, когда услышала про Плакальщицу в первый раз! Тридцать шесть лет назад дело было!

— Да полно, быть того не может! — оборвала ее сестра. — Память-то у тебя, точно решето, дырявая! Кто вечно забывает собаку на улицу выпустить?

— Так то сейчас. А то — тогда.

И, оправдавшись при помощи этого несколько невнятного, зато решительного заявления, младшая сестрица О'Брайен вдохновенно принялась рассказывать:

— Про Плакальщицу мне рассказал Юджин, — заехал сюда однажды вечером пропустить кружечку пива, а с тех пор, как от него жена сбежала, не прошло, дай Боже памяти, и шести месяцев. Помню, глянула — а глаза-то у него красные, от недосыпания, видать, — шутка ли, сам и хозяйство веди, сам и сынка расти, а для мужчины это не шутка! Ну, потолковали мы, — про цены на скот, да про урожай бобов, да про ветер, что в каньоне дует, да с таким гулом! Ну, а я и скажи, что уж больно похоже на женский плач. У Юджина сей же миг лицо вытянулось, — недоволен, значит, остался, — да как прикрикнет на меня, злобно так: «Полно чушь молоть!» Ну, а пивка хлебнул, так сразу подобрел, снова подозвал меня, да и рассказал легенду про эту пленницу из племени зуни; а сам он, значит, эту историю от деда слышал.

Джиллиан взволнованно подалась вперед. Сердце ее неистово заколотилось в груди. Неужто и впрямь первоисточник легенды — это семейные хроники семейства Донованов? Ох, кажется, все на свете отдала бы за интервью с Юджином!

— И, уж можете мне поверить, больше я к развалинам ни ногой, — после того, как Юджин рассказал мне, как бедняжка бросилась с высокой каменной башни прямо на дно ущелья! Бр-р-р! — Пегги даже передернулась. — А потом построили плотину, каньон затопили, а история Плакальщицы стала местной легендой.

Даже Юфимия вынуждена была поневоле согласиться с сестрой.

— Знаешь, а ведь ты, похоже, права.

— Я сама знаю, что права. Я всегда права.

— Ха! — Старшая мисс О'Брайен решительно сокрушила «невидимую преграду», воззвав напрямую к Джиллиан. — Вы спросите, кто был прав насчет того подержанного «Бьюика»? Мы все решали, купить его или нет, а Пегги как заартачится: вот вынь да положь ей машину! И что же: года не прошло, как эта колымага упокоилась на кладбище старых автомобилей!

— Вот выучилась бы водить толком, так и «Бьюик» бы прослужил на десять лет дольше! — отпарировала любящая сестрица.

Джиллиан разумно воздержалась от комментариев и спустя минуту-другую закончила интервью. Сестры так ничего и не заметили. Съемочная группа по-быстрому запаковала оборудование и разошлась по номерам, а почтенные дамы все еще продолжали бурно выяснять, кто именно «убил» злосчастный «Бьюик».

Чувствуя приятную усталость после успешного рабочего дня, Джиллиан вышла из холла вслед за Труди подышать свежим воздухом. Джереми Багряное Облако удобно расположился под навесом кафе: придвинув стул к самой стене, старик любовался темнеющим небом.

— Спасибо, что поехал сегодня с нами, — поблагодарила его Джиллиан, признательно улыбаясь. — Без тебя я бы ни за что не отыскала ранчо Доусона.

— Непременно отыскала бы, Соколенок. — Индеец пружинисто поднялся на ноги. — Сердце у тебя чуткое: ты всегда находишь, что ищешь. И вот он такой же, — добавил Джереми, оглядываясь через плечо.

Джиллиан стремительно обернулась. У одиннадцатого номера притормозил знакомый джип… вот открылась передняя дверца, и из машины выбрался Катберт. Волосы его и брови припорошила мелкая белая пыль. И сей же миг сердце, о котором столь лестно отозвался индеец минуту назад, неистово заколотилось в груди.

Катберт не заметил в тени навеса ни ее, ни Джереми. Размашистой, стремительной походкой он направился к номеру.

Поспешно распрощавшись с Багряным Облаком, Джиллиан сделала то же.

13

Закрывая за собою дверь, Катберт был на все сто уверен: он исполнит обещание, данное Джиллиан, и не станет торопить события.

Последние пятнадцать часов он провел в отчаянной борьбе с самим собою: пытаясь затушить жаркий огонь, что разливался по жилам, стоило ему подумать о молодой документалистке. Но в оглушительном грохоте и хаосе, — а чего еще ждать, когда на воздух взлетают три тысячи кубических ярдов бетона! — ему почти удалось удерживать манящее видение где-то в глубинах сознания.

Насквозь пропыленный, по уши в песке и бетонной крошке, изнемогая от усталости после стольких часов, проведенных под палящим солнцем, Катберт плюхнулся на водительское сиденье джипа и покатил назад, в город. Но едва величественная дуга плотины перестала отражаться в зеркальце заднего вида, как образ Джиллиан вновь заслонил все его дневные заботы.

Час назад звонил помощник шерифа Магнус Джералдсон, — сообщить, что его люди доставили образчик песчаника в металлургическую лабораторию центра геологических изысканий в городе Фресно. Катберт лично связался с Клайвом Бэроном, а тот клятвенно пообещал, что в течение ближайших двадцати четырех часов камушек окажется под электронным микроскопом.

А тем временем…

Катберт мрачно сощурился; в уголках глаз, припорошенных бетонной пылью, разбежались морщинки. А тем временем они с Джиллиан не станут торопить события, притушат буйное пламя, что то и дело вспыхивает между ними, как-нибудь согласуют свои графики работ. Постараются больше узнать друг о друге. Он, Катберт попытается постичь те вдохновенные поэтические видения, что всякий день заставляют документалистку пешком спускаться в каньон, да еще с тридцатифунтовым рюкзаком за плечами. В свою очередь, он охотно объяснит красавице-кинорежиссеру законы физики.

Например, наклонные плоскости.

Или принцип действия рычага.

Застонав, Катберт отогнал откровенно эротический образ, мгновенно возникший перед мысленным взором: она изображает наклонную плоскость, он приводит в действие рычаг… Ну и как прикажете не торопить события, если все, о чем он, главный инженер строительных работ, в данный момент способен думать — это горячий душ, холодный напиток и Джиллиан в его объятиях.

Этот самый вопрос Катберт задал себе в очередной раз, когда, несколько минут спустя, Джиллиан деликатно постучалась в смежную дверь. Далтон поспешно отодвинул задвижку, — руки его слегка дрожали. Молодая женщина несмело улыбнулась ему с порога. Ее лицо тоже покрывал толстый слой пыли, а волосы под бейсболкой с надписью «Доджерс» напоминали спутанную рыжую гриву.

И сей же миг его приоритетные ценности поменяли очередность. Черт с ним, с холодным пивом, решил охваченный страстью влюбленный. Все равно напиток смешается с пылью, — Бог свидетель, пыли он за день наглотался немало! — и бетоном застынет в желудке. Да и горячий душ подождет. А вот заключить эту женщину в объятия нужно немедленно, сейчас же, не откладывая. Тем более что улыбка ее возбуждала и взбадривала Катберта не меньше, чем дружеские потасовки, что они с братьями то и дело затевали на родном ранчо.

— Привет.

Одно-единственное коротенькое слово, а у Катберта тут же стеснилось в груди!

— Привет!

— Как твои сегодняшние работы?

— В нижнем правом секторе мы дошли до самой сердцевины.

— Это хорошо или плохо?

Катберт широко ухмыльнулся.

— Еще как хорошо. Мы-то полагали, что нам потребуется два дня как минимум, чтобы докопаться до внутренностей! Но наш подрядчик — мастер своего дела; умеет динамитные шашки закладывать, что и говорить!

— Так что со взрывами покончено?

— Похоже на то.

Катберт отлично знал, что за этим последует. И не ошибся. Джиллиан метнула на него быстрый оценивающий взгляд.

— Значит, завтра я могу снова вести свою группу к развалинам?

Катберт замялся. Ему очень не хотелось сообщать недобрые новости: в их сторону снова движутся грозовые облака. В верховьях реки Сакраменто уже выпало рекордное годовое количество осадков. По всем признакам, в низовьях скоро произойдет то же самое.

Подгоняемый неблагоприятными прогнозами метеорологов, субподрядчик свершил невозможное и закончил взрывные работы за один день. Теперь Катберту приходилось беспокоиться лишь об одном: ливневые паводки, бушуя в каньоне, вполне могли сокрушить увечную плотину. Ну и, конечно, оставалась еще Джиллиан с ее съемочной группой.

— Слушай, давай я сначала умоюсь, а потом мы потолкуем о рабочих графиках? — предложил Далтон.

Джиллиан подозрительно сощурилась, — видно, догадавшись, что новости у него в запасе неважные. Но настаивать не стала.

— Идет. А я принесу из кафе пару пива. Похоже, что-нибудь холодненькое и взбадривающее тебе в самый раз придется.

В последний момент Катберт прикусил-таки язык, сдержав неуместное замечание. Дескать, что-нибудь тепленькое и взбадривающее его занимает куда больше. Например, ее губы. Или изгиб ее шеи. Или любая другая доступная ее часть.

— Не могу не подивиться твоему высокому интеллекту и исключительной наблюдательности, — возгласил Катберт, поглаживая ладонью ее ключицы.

— А, ты заметил!

Уголки ее губ лукаво поползли вверх, и Катберт едва не утратил последних остатков самообладания. Лишь грандиозным усилием воли он удержался от непоправимого. Спокойно, не торопись, внушал себе он. Тон голоса должен остаться небрежным, прикосновение — легким.

Один-единственный поцелуй — так, маленький образчик, — твердил себе Катберт, наклоняя голову. Только попробую, не больше…

Но едва уста их слились, Катберт понял: «маленького образчика» недостаточно. Джиллиан благоухала ветром и солнцем, женщиною и неимоверно крепким черным кофе, — тем, что умела заваривать только Пегги. А губы ее тут же, сами собою, приняли нужную форму, — словно уже заучили форму и очертания его рта, подбородка, контуры его лица.

Все его существо бурно запротестовало против подобной сдержанности, однако Катберт честно постарался ограничиться одним-единственным поцелуем. Он нехотя отстранился — и Джиллиан тихонько рассмеялась.

— На вкус ты — точно цемент.

Инженер изогнул бровь.

— И часто тебе доводилось пробовать цемент на вкус?

— Никогда; но все когда-нибудь случается в первый раз.

— Так люди говорят…

У основания ее шеи трогательно пульсировала голубая жилка, притягивая взгляд, маня прикоснуться. Он проследил большим пальцем еле различимую, прерывистую линию, чувствуя, как пульс учащается под ее касанием.

— Может, люди и правы, — прошептал он.

Это властное, неодолимое, всеподчиняющее влечение Катберт и впрямь испытывал впервые. Прошлой ночью, ворочаясь с боку на бок на постели и тщетно зовя сон, он прислушивался к гулу ветра и заново переживал каждый миг, каждую минуту того, что они вместе пережили среди руин. А к тому времени, как пришла пора подниматься, Далтон почти убедил себя, что все выдумал. И собственную изнуряющую жажду. И то, как Джиллиан выгибалась и постанывала в его объятиях, и, наконец, упоенно вскрикнула в апофеозе высвобождения.

А теперь он понял доподлинно: ничего ему не пригрезилось! Голубая жилка часто-часто пульсировала под его большим пальцем. Кожа на ощупь казалась нежной и шелковистой, точно атлас. Господи, как его влекло к этой женщине! Так голодный бродяга жадно разглядывает витрину дорогого магазина, где выставлены роскошные кремовые торты и пирожные! За те несколько часов, что он провел с нею среди руин, в дым развеялись его сомнения и полуосознанное, инстинктивное презрение к женщине, которую сплетники Санто-Беньо заклеймили «разрушительницей семейных очагов».

Инженер до мозга костей, вплоть до окованных железом носков своих ботинок, Катберт все еще пытался измерить силу воздействия на него этой женщины по своей внутренней шкале Рихтера, когда Джиллиан отпрянула назад. И, к величайшей радости Далтона, дышала она столь же часто и прерывисто, как и он.

— Я… я схожу за пивом, — выдохнула молодая женщина. — Постучись, когда будешь готов.

О какой еще «готовности» может идти речь? Он был на все сто готов еще до того, как вошел под обжигающе-холодный душ. «Не спеши, не спеши», — твердил себе Катберт снова и снова, стискивая зубы. Ведь они с Джиллиан решили не торопить события. Даже если подобная сдержанность будет стоить ему жизни, — а сейчас подобный трагический исход казался более чем возможным.

Очень скоро инженер выяснил, что «не торопись» в устах Джиллиан означает далеко не то же самое, что в его собственном представлении. Пятнадцать минут спустя молодая женщина открыла ему дверь. В одной руке она сжимала запотевшую бутылку «Пильзенера», а другой обвила его за шею и поцеловала так, что эффекта холодного душа как ни бывало.

А еще двадцать минут спустя они рухнули на постель, — обнаженные, и задыхающиеся.

— Я о тебе весь день думала, — созналась Джиллиан, осыпая его жадными, исступленными поцелуями. — Ты мне работать мешал!

Поскольку язычок ее в тот момент деятельно исследовал его ухо, Катберт оставил без внимания отчетливо прозвучавший в ее голосе упрек.

— И я про тебя думал — в промежутках между взрывами.

— Ах, вот как? — Дыхание Джиллиан защекотало ему ухо, — жаркое, влажное, несказанно возбуждающее. — А почему бы и нам не затеять что-нибудь взрывное? Как там у тебя с динамитом?

Неугомонный язычок сделался еще предприимчивее. Катберт ощутимо напрягся. Застонав, развернулся плечом. Обеими руками обнимая молодую женщину за талию, помог ей сместиться чуть ниже — на какие-нибудь несколько дюймов. Мягкое прикосновение ее грудей, упругие бедра, стиснувшие его ягодицы, давали немалый взрывной эффект, — куда там до него динамитным шашкам! В нижней части живота у него стеснилось, сладко ноющая боль нарастала, распалялась, набирала силу с каждым поцелуем, с каждым дразнящим, чудесным прикосновением.

Вчера в полумраке развалин она воспламенила его, точно огонь — сухие дрова. В озерце света от ночника над постелью она жадно и требовательно принимала его дары, и воздавала за них сторицей. Катберт погрузил руки в роскошную рыжую гриву, в беспорядке разметавшуюся по ее плечам, упиваясь влажным и жарким благоуханием ее губ. Тела их, покрытые испариной, нетерпеливо сплетались снова и снова.

Но вот Джиллиан перебросила ногу через его бедро и приподнялась на колени. Вчера Катберт проявил такое искусство, доставил ей удовольствие такое неизъяснимое и изысканное! Сегодня — ее черед. Всей душою стремясь порадовать любимого, она выпрямилась, опираясь ладонями о постель, еще крепче стиснула бедрами его ноги.

При виде вытянувшегося перед нею во весь рост Катберта в горле у нее точно застрял комок. О, эти широкие плечи, и вздымающиеся бугорки тугих мускулов! И грудь, припорошенная завитками черных волос! Это стройное, сильное тело древнегреческого атлета, эти четкие классические контуры — дань неутомимой работоспособности и строгой самодисциплине. Это вам не богатый бездельник, не бюрократ-администратор, завсегдатай модных курортов! Катберт живет так же, как и работает, — с полной самоотдачей, внезапно поняла Джиллиан. Он строг и безжалостен к себе. И абсолютно неутомим — как в трудах, так и в радостях.

Больше всего молодую женщину завораживали его глаза. Пронзительно-серые, с металлическим оттенком, потемневшие от страсти, они молили и требовали, предвкушали и ждали. И, повинуясь их зову, Джиллиан медленно опустилась, принимая в себя его напрягшееся мужское естество.

В первое же мгновение Катберт резко втянул в себя воздух и замер неподвижно, погружаясь все дальше и глубже. Джиллиан неспешно, — о, как неспешно и плавно! — приподнялась. И снова опустилась. Вверх-вниз, вверх-вниз…

До боли зажмурившись, Катберт впился пальцами в нежную кожу бедер, направляя ее движения. Дышал он часто и прерывисто, подстраиваясь под темп Джиллиан. Бедра его жадно приподнялись ей навстречу, мускулы вздулись стальными канатами. Молодая женщина всем существом ощущала, как сжимаются, и расслабляются, и вновь оживают и напрягаются его мышцы, — в лад с ее собственными.

— Не помню… говорил ли я, что ты… женщина исключительной… наблюдательности? — прохрипел Катберт.

— Да, кажется, ты поминал что-то в этом роде.

— Так вот… наблюдательность… можно отбросить. Ты — женщина исключительная, точка. Нет, восклицательный знак!

И от этих глуховатых, прерывистых интонаций в Джиллиан сей же миг взыграла женская гордость, рассекая на мгновение шелковистые сети блаженства, опутавшие молодую женщину по рукам и ногам. Волной накатило бесстыдное, дерзкое, озорное желание сокрушить и разбить железное самообладание Катберта на миллионы мелких кусочков. Уж больно он верит в собственные силы, уж больно самонадеян и тверд, уж больно не привык уступать контроль над ситуацией!

Джиллиан подалась вперед, для большей устойчивости упершись ладонями ему в плечи. И Катберт не замедлил откликнуться. Быстро, точно и безошибочно он пронзил соблазнительную мишень, так щедро ею предложенную. А когда губы его сомкнулись на ее соске, неизъяснимо-отрадный чувственный трепет распространился от груди по всему ее существу, — вплоть до кончиков пальцев. Задыхаясь, изгибаясь всем телом, Джиллиан вошла в заданный им безумный ритм.

Первым апофеоза достиг Катберт, — обняв ее рукою за талию, он притянул Джиллиан ближе, входя в нее все глубже и глубже, — пока и она не устремилась вслед за ним навстречу сверкающим звездным фейерверкам.

А ведь у Катберта — свой, совершенно неповторимый запах, — лениво размышляла про себя Джиллиан спустя час-другой. И запах этот ей, кажется, суждено помнить до конца жизни.

Молодая женщина вытянулась рядом с любимым, прильнув щекою к его широкой груди, так, что курчавые завитки темных волосков слегка щекотали ей нос. С каждым вдохом она ощущала аромат хвойного мыла, смешанный с пряным запахом здорового мужского пота. При виде тонкой пленочки серовато-белесой пыли, осевшей вокруг пупка, Джиллиан не сдержала улыбки. Видимо, в спешке принимая душ, это жизненно-важное место Катберт как-то упустил из виду.

Сей же миг на молодую женщину накатило безумное желание сместиться вниз и языком слизнуть компрометирующее пятнышко. Забавно: ни с того ни с сего в ней прорезался вкус к бетону! Интересно, а какие еще пристрастия в ней пробудились помимо ее воли? Джиллиан как раз размышляла над этим важным вопросом, когда у самого ее уха раздалось отчетливое глухое бурчание. Она подняла голову: Катберт смущенно ухмыльнулся.

— Это ты или я? — полюбопытствовал он.

— Ты, конечно.

— Неужто ты не проголодалась так, как я?

— Еще как проголодалась! — усмехнулась Джиллиан в ответ. — Кто тут вкалывал за двоих?

— Ах, вот оно как? — Шутливо дернув молодую женщину за рыжий локон, Катберт заботливо уложил ее поудобнее и со всех сторон подоткнул одеяло. — Тогда будет только справедливо, если официантом поработаю я. Ты лежи, не вставай, я сейчас вернусь.

Можно подумать, она в силах хоть пальцем пошевелить! Джиллиан понятия не имела, когда это в последний раз она ощущала этакую томную расслабленность. Если честно…

Если честно, то ничего подобного ей в жизни не доводилось пережить. И этим небывалым, дурманящим, блаженным ощущением она отчасти обязана недавнему взрыву страсти, но более всего — тому мужчине, что, поднявшись с постели, сосредоточенно застегивал «молнию» на джинсах.

Катберт наклонился и шутливо чмокнул ее в нос.

— Я быстро.

И исчез за смежной дверью. Мгновение спустя Джиллиан услышала, как громко щелкнул замок его номера. Вздохнув, она подтянула покрывало к самому подбородку и заложила руки за голову, наслаждаясь мгновением. Аромат Катбертова лосьона смешивался с запахом свежепостиранной шенили, — что за мужественное, бодрящее сочетание! Вполне в духе самого Катберта.

О'кей. Хорошо же. Почему бы и не взглянуть в лицо горькой истине? Невзирая на все свои обеты и клятвы, невзирая на твердую решимость не выставлять себя полной дурочкой и не влюбляться по уши в мужчину, с которым познакомилась меньше недели тому назад, она-таки балансирует на самом краю разверстой пропасти, более того — вот-вот рухнет вниз.

Но на сей раз все по-другому, нашептывало сердце. Как с пеной у рта доказывал сам Катберт, он — не Чарли Донован. Он не станет играть ее чувствами, не станет притворяться, что любит, не станет добиваться ответной страсти, чтобы потом взять да и уйти с достоинством, оставив ее сгорать со стыда. Катберт — словно плотина, которую он не покладая рук ремонтирует. Такой же надежный. Такой же могучий и непоколебимый. Этакая несокрушимая каменная громада, возведенная на крепком скальном основании.

И Джиллиан снова отчаянно захотелось посмотреть на Катберта за работой, понять тот проект, ради которого он с рассветом уходил из мотеля, а возвращался уже затемно. До чего они с Катбертом похожи в своей одержимости преуспеть, пусть и в разных областях и сферах! Твердо вознамерившись узнать больше о любимом и его окружении, Джиллиан мысленно взяла на заметку: при первой же возможности спросить Катберта, не свозит ли он ее на плотину, и если да, то когда.

И возможность представилась раньше, чем Джиллиан ожидала. При виде Катберта с пластиковыми мисками, до краев полными аппетитной тушеной фасоли, молодая женщина уселась на кровати, скрестив ноги, и чувствуя, что ее собственный живот начинает исполнять голодные рулады. В сочетании с хрустящими кукурузными лепешками, — опять-таки фамильный рецепт Пегги! — и холодным пивом угощение получилось поистине царское. Махнув рукой на приличия, Джиллиан жадно набросилась на свою порцию, — и тут Катберт впервые помянул злосчастный метеорологический прогноз.

— Идет новый грозовой фронт, — сообщил он с набитым ртом. — И еще какой! На ближайшие несколько дней синоптики предсказывают проливные дожди.

От неожиданности молодая женщина едва не подавилась здоровенным куском кукурузной лепешки.

— Ох, нет!

— К северу отсюда прошли ливневые паводки. Мы днем и ночью отслеживаем уровень воды в реке. — И, удрученно покачав головой, Катберт нанес удар, который откладывал до последнего. Впрочем, Джиллиан еще раньше догадалась, в чем дело. — Похоже на то, что в ближайшие два, а то и три дня в каньон ты спускаться не сможешь.

Борясь с паникой, молодая женщина отхлебнула пива. Она уже отсняла большинство задуманных интервью и набрала достаточно натурного метража, чтобы восполнить ущерб, нанесенный неизвестным злоумышленником. Теперь ей позарез нужны кадры внутренних помещений, особенно той самой каменной башни, из окна которой выбросилась легендарная Плакальщица!

Но чтобы группа ее простаивала да била баклуши целых два дня, а то и все три! Нет, такой роскоши она позволить себе не может, при нынешних-то профсоюзных расценках! А учитывая возможность новых задержек, — кто гарантирует, что грозы закончатся через два-три дня? — самым разумным будет свернуть локальные съемки. Внутренние помещения она вполне сможет отснять сама, равно как и заключительную последовательность кадров, — когда озеро снова заполняться, и древние развалины медленно скроются под водой.

Как ни странно, мысль о том, чтобы закончить работы, не слишком-то встревожила документалистку. Когда Джиллиан только-только начинала свою карьеру в киноиндустрии, все свои материалы она снимала сама. Так что с портативной камерой она управляться умела.

Кроме того, теперь у нее будет время в подробностях изучить профессиональный мир Катберта. Она не только узнает любимого лучше, она, возможно, придаст сюжету своего фильма совсем иной поворот, сумеет взглянуть на уже отснятые кадры под иным углом, либо разработает идею-другую для нового проекта.

Так что, памятуя обо всем вышеперечисленном, Джиллиан сумела-таки справиться с разочарованием. Она отхлебнула еще пива и перевела разговор на тему, занимающую Катберта.

— А для тебя задержки из-за гроз и дождей разве не критичны?

— Заливать бетон мы все равно будем. Другого выхода нет. Ведь у нашего проекта сроки не менее жесткие. И возможности для его завершения очень и очень ограничены.

— А как вам удастся сделать так, чтобы жидкий бетон… э-э-э… не намок?

И Джиллиан мужественно приготовилась к очередной лекции по физике. Но Катберт только ухмыльнулся до ушей и ограничился простейшим объяснением — в самый раз для непосвященного.

— Мы соорудим дополнительные леса и натянем над свежезалитым бетоном полиэтиленовые полотнища.

— А когда начинаются работы?

— Наш подрядчик с утра пригонит из Окленда целый караван грузовиков, груженых цементом.

Джиллиан уже научилась улавливать тончайшие оттенки интонаций того бархатистого, грудного голоса, что не потеряла еще надежды записать на аудиопленку. И в последней фразе ей явственно почудилась нотка досады.

— На тебя «давят»? — с любопытством осведомилась молодая женщина.

— Вроде того.

— И кто же?

Катберт изогнул бровь.

— Тебе выдать полный список или сокращенную версию?

— Начни с самого верху; как надоест — остановлю.

— На самом верху у нас министр внутренних дел, который твердо намерен обеспечить бесперебойную работу своего департамента при тех сокращениях бюджета, что вводит его закадычный друг-приятель и партнер по гольфу, господин президент.

— Соединенных Штатов?

— А то чего же! Есть также высшее начальство Бюро Ирригации, клятвенно пообещавшее своим коллегам из государственной службы охраны природы, что мы вновь заполним водохранилище и восстановим количество рыбы просто-таки в кратчайшие сроки.

Далтон вытянулся на кровати, установив миску с фасолью на животе. И Джиллиан обнаружила, что сосредоточиться толком ей никак не удается: внимание ее концентрировалось то на этом жилистом, стройном теле, то на внушительном списке чиновников и официальных лиц, надзирающих за ходом ремонтных работ на плотине реки Санто-Беньо и бдительно отслеживающих успехи и неудачи Катберта Далтона.

— Не стоит также забывать о директоре калифорнийского кооператива гидро — и электроэнергетики, который закупает примерно половину электричества, вырабатываемого плотиной, — поморщившись, припомнил злополучный инженер. — А также президенты калифорнийских ассоциаций фермеров-садоводов, выращивающих виноград и бахчевые культуры, которые всерьез озабочены проблемой орошения. А еще есть Агенство по сохранению окружающей среды, отделение западного региона. Эти добрые люди бдительно отслеживают воздействие простоя плотины на реку и ее окрестности начиная с самого первого дня ремонтных работ.

Джиллиан выразительно присвистнула.

— А я-то думала, это я работаю «под нажимом»!

— Я уж не буду вдаваться в красочные подробности касательно писем, которыми нас засыпали Общество рыболовов-любителей, клуб «Форель и Окунь» и ассоциация яхтсменов, — мрачно добавил Катберт. — Всем им пришлось отменить какие-то там ежегодные фестивали или состязания, или уж не знаю что. А уж чего стоят мои встречи с местными фермерами и землевладельцами! А лекции, которые каждый день читает мне Пегги, напоминая, сколько денег они с Юфимией теряют за каждый день простоя плотины! Их послушать, так они просто-таки на грани разорения, бедняжки!

— Небеса милосердные! И как тебе удается уснуть ночами?

— Да справляюсь как-то! — Катберт ласково провел пальцем по щеке собеседницы. — И что-то мне подсказывает, что сегодняшняя ночь окажется не из худших!

И под взглядом его пронзительно-серых глаз Джиллиан потупилась и непроизвольно поджала пальчики ног. Лепешка словно сама собою разломилась в ее руке, и крошки посыпались на покрывало, да только кто станет обращать внимания на такие мелочи!

Охо-хо! Что называется, влипла так влипла!

Но полных масштабов опасности Джиллиан не осознавала до тех пор, пока не оказалась снова в объятиях Катберта. А на следующий день — на его плотине.

14

В первый раз Джиллиан проснулась, когда Катберт чмокнул ее в щеку и велел позвонить ему на плотину, как только встанет. Приоткрыв один глаз, молодая женщина глянула на будильник на туалетном столике, увидела, что время — двадцать минут пятого, что-то пробурчала в ответ и снова зарылась под одеяло.

Второй раз молодую женщину разбудили отдаленные раскаты грома. Поморщившись, она вытянулась поудобнее среди смятых простыней, прислушиваясь к глухому рокоту. Ну, и какого черта в последние дни синоптики демонстрируют такую точность прогнозов, ежели до сих пор все сбывалось серединка-наполовинку? Может ли она позволить себе еще день-два затянувшегося простоя?

Окончательно стряхнув с себя сон, Джиллиан в очередной раз прикинула все «за» и «против». Сворачивать съемки или не сворачивать, отсылать съемочную группу по домам или повременить еще денек-другой? Кларенсу, Труди и Рут она заплатит за отснятый метраж и звукозапись, да еще приплюсует премиальные за досрочное завершение работ. Документалистка отлично знала: у Кларенса на очереди еще один проект, а муж Труди будет просто счастлив, ежели его ненаглядная, длинноногая супруга вдруг нежданно-негаданно появится в дверях. Вот Робби… Ну что ж, Робби она «запряжет» в пост-съемочные работы по монтажу. Разрываясь надвое, Джиллиан, наконец, вынуждена была признать: выхода у нее нет. Она просто не может себе позволить платить съемочной группе за дни простоя.

Дождь полил около девяти, лишний раз укрепив молодую женщину в намерении свернуть съемочные работы. Остаток утра Джиллиан провела, утрясая с Робби график монтажа и давая ассистенту последние наставления, в то время как Кларенс с Труди загружали оборудование в пикап. К полудню все вещи были собраны и уложены, и киношники принялись прощаться. Им предстоял час езды до Окленда, а оттуда — авиаперелет до Хьюстона. Робби собственноручно упаковал и заклеил «скотчем» несколько коробок с видеокассетами. Под проливным дождем Джиллиан проводила коллег к машине, несмотря на все их протесты. Струи дождя хлестали по огромному красно-зеленому зонту с изображением клюшки для гольфа, — это «сокровище» Робби едва ли не насильно всучил любимому боссу.

— Ты смотри, береги оригиналы, как зеницу ока, — наставляла ассистента Джиллиан. — Жизнью мне за них отвечаешь!

— Сберегу, сберегу.

— Сними по две рабочих копии с каждого.

— Все будет тип-топ, Джилл.

Молодая женщина отлично знала: Робби ее не подведет. Не сама ли она натаскивала паренька вот уже второй год? И все-таки документалистка предпочитала лично приглядывать даже за рутинной частью монтажного процесса. По самым оптимистичным ее подсчетам, Робби понадобится по меньшей мере день для того, чтобы сделать рабочие копии… продублировать изображение и звук оригиналов, вставив крохотное электронное «окошечко» с указанием времени в часах, минутах и секундах, и с номерами кадров. Еще пара дней, как знала она благодаря долгому опыту, уйдет на то, чтобы наклеить ярлычки и этикетки на оригиналы и копии, разобраться в куче-мале сопровождающей информации, — в том, что накопилось в журналах и блокнотах, — и все должным образом пронумеровать, запротоколировать, соотнести с видеозаписью.

А вот когда с рутинной работой будет покончено, Джиллиан возьмется за очередную непосильную задачу: нужно будет «обработать» весь метраж, отмечая в нужной последовательности номера и время каждого кадра и отдельных эпизодов, давая их краткое описание и примечания касательно того, как именно данный кадр или эпизод предполагается включить в окончательный вариант. И только после того, как весь материал будет систематизирован подобным образом, она сможет, используя всю собранную информацию, начать процесс монтажа, превращая сырой метраж в выразительную последовательность визуальных образов.

— Я тебе помогу с нумерацией, как только вернусь, — пообещала Джиллиан ассистенту.

— А когда ж это, к примеру, будет?

— Пока не знаю. Через три дня, может, через четыре. Все зависит от погоды.

— Ра-а-зумеется, от погоды, от чего ж еще? — широко ухмыльнулась Труди, дружески обнимая документалистку за плечи. — Оставляю тебе «Кэннон» два-двенадцать. Ты уж не оплошай: смотри, чтоб плотина хорошо вышла! — И негритянка решительно направилась к пикапу.

— Я постараюсь.

— Звякни мне, если решишь-таки снимать документальный фильм про укрощение американских рек.

— Непременно.

— И постарайся уж как-нибудь больше не падать с утесов, — взмолился Робби, не то в шутку, не то всерьез. — Пока, Джереми.

Джиллиан порывисто обернулась: она и не подозревала, что старый друг ее отца тоже здесь, в кафе. Еще утром она сообщила индейскому вождю, что отсылает съемочную группу обратно в Хьюстон, и пообещала позвонить ему, как только Катберт снова даст ей «добро» на спуск в каньон. Джереми понимающе покивал и заверил, что будет ждать ее звонка. Джиллиан и в голову не приходило, что «ждать звонка» Джереми намерен в «Трех ковбоях».

— У меня тут в городе есть одно дело, — туманно пояснил старик в ответ на ее расспросы.

Врожденная вежливость не позволила документалистке вдаваться в подробности, однако «шестое чувство» ей подсказывало: это загадочное «дело» наверняка касается ее лично. И следующая же фраза Джереми подтвердила ее подозрения.

— Пока я здесь, я стану оберегать тебя.

И объявил об этом старик настолько невозмутимо, — точно подтверждая прописную истину, — что Джиллиан, уже готовая запротестовать, прикусила язык.

— Спасибо большое.

С широких полей войлочной шляпы Джереми срывались и падали тяжелые дождевые капли.

— А что ты будешь делать теперь?

— Хочу позвонить Катберту. Он собирался показать мне плотину. Если он еще не увяз по уши в жидком цементе, может, устроит мне небольшую экскурсию.

— Будет тебе экскурсия, — согласился Катберт, снимая трубку. — При условии, если подъедешь в течение часа.

Джереми, удобно устроившись на пассажирском сиденье «Блейзера», мирно подремывал, а Джиллиан гнала машину на полной скорости, надеясь успеть к назначенному сроку. По пути она миновала колонну автосамосвалов, доверху нагруженных булыжником и обломками бетона, что катили в противоположную сторону. Похоже, ремонтники времени зря не теряли, расчищая мусор, оставшийся от вчерашних взрывов.

Между темными нагромождениями туч проглянуло солнышко, — и в это самое мгновение Джиллиан в очередной раз крутнула руль, и сразу за поворотом глазам ее открылся вид на плотину, — можно сказать, с птичьего полета, так как дальше дорога уходила резко вниз. Западный ее сектор, от вершины до самого основания, загромождали леса, задрапированные оранжевыми полотнищами полиэтилена. Разглядеть зияющую рану в нижней части молодой женщине удалось только мельком.

Джереми предпочел остаться в машине и выспаться толком, а Джиллиан охотно приняла из рук помощника Катберта шлем и высокие резиновые сапоги, по-быстрому облачилась в «спецодежду» и проследовала за услужливым юношей к лифту. Внутри плотины, в самом низу, находилась электростанция; туда-то они и направлялись.

У основания плотины высился огромный грузоподъемный кран. Не в силах сдержать любопытства, Джиллиан принялась расспрашивать своего сопровождающего.

— И как вам только удалось протащить такую громадину в узкое ущелье?

— А мы спускали его по частям и целиком собрали уже на месте, — с готовностью объяснил инженер. — Мы эту штуку используем для расчистки территории от камней и бетонных глыб, оставшихся после взрывов, — чтобы строительный мусор не загромождал боковые каналы.

Джиллиан оставалось только дивиться про себя: до чего же качественно продуманы и спланированы ремонтные работы! Неудивительно, что Катберт до рассвета поднимается и вкалывает затемно, чтобы «наполеоновские» замыслы поскорее воплотились в жизнь! — думала про себя молодая женщина, входя в тесную кабинку лифта.

В верхней своей части плотина не превышала восьми футов в ширину, зато в основании составляла все пятьдесят семь. И чем ниже опускался лифт в разверстую бездну, тем отчетливее ощущала Джиллиан, как давит на нее эта внушительная, пятидесятисемифутовая громада, как смыкается вокруг нее, зажимая, точно в тисках.

Лифт остановился. И Джиллиан оказалась на самой настоящей электростанции, — в длинном, приземистом помещении, «приютившем» четыре массивные турбины. Там сияли лампы дневного света и царила безупречная чистота, — ни пылинки, ни соринки. В этом похожем на пещеру зале гуляло эхо: любой звук многократно усиливался, отражаясь от стен, становился глубоким и гулким, точно из бочки, так что молодая женщина на всякий случай понизила голос. А молодой инженер, поманив ее за собою, направился к группе мужчин у противоположной стены.

Даже если бы лицо и весь облик Катберта не врезались ей в память намертво, до мельчайших подробностей, Джиллиан сей же миг опознала бы в нем главного. Высокий, властный, и такой чертовски сексапильный в шлеме и синей рубашке с закатанными рукавами, он внимательно выслушивал каждого из подчиненных, — после чего отдавал распоряжения, — коротко, лаконично и доходчиво.

Джиллиан деликатно подождала в сторонке вместе с сопровождающим. Но вот Катберт закончил обсуждать дела насущные и обернулся в ее сторону. При виде гостьи лицо его просияло улыбкой, он радостно поздоровался с молодой женщиной и представил ее своим инженерам, подрядчику и нескольким рабочим.

— О, привет! А мы о вас уже наслышаны! — радостно заявил один из ремонтников. — Вы про нас кино снимать будете?

— Ну, вообще-то, если честно… — Молодая женщина извлекла из полотняной сумки через плечо портативную кинокамеру и робко вскинула глаза на Катберта. — Ты не станешь возражать, если я тут немножечко пощелкаю?

— Да пожалуйста, сколько угодно! Вот только если ты захочешь эти кадры где-то использовать, тогда придется обратиться в Бюро Ирригации и спросить разрешения у отдела по связям с общественностью.

— Разумеется.

Субподрядчики и инженеры разошлись по своим делам, и Джиллиан неуютно подумала, а уместна ли ее просьба. Катберт явно занят по уши, а тут, видите ли, она со своими экскурсиями!

— Слушай, а ты уверен, что у тебя есть время устраивать мне «обзорные туры»? Ну, то есть, прямо сейчас?

Катберт задумчиво поскреб рукою подбородок, где уже отчетливо пробивалась темная щетина.

— Сейчас или никогда; кажется, в ближайшие несколько дней я и десяти минут выкроить не смогу, — отозвался он. — Что бы ты хотела посмотреть в первую очередь?

— Да все, что покажешь!

— Тогда почему бы не начать с электростанции, раз уж мы здесь!

И, подхватив гостью под локоть, Катберт увлек ее к турбинам. Округлые, зеленые, высотой этажа с два, эти конструкции до смешного походили на гигантские шляпы китайского мандарина с красными пуговками на верхушке.

— Когда эти «малютки» вращаются, ты собственных мыслей не услышишь, — пояснил всезнающий инженер. — Вместе они вырабатывают более двухсот пятидесяти тысяч киловатт-часов.

Джиллиан изобразила должное благоговение.

Усмехнувшись, Катберт перевел абстрактную цифру на язык сравнений.

— Это составляет приблизительно семь процентов всей электроэнергии, вырабатываемой в пяти Тихоокеанских штатах.

— Пять процентов. Запомню. А как эти штуковины работают?

— Здесь в ход вступают элементарные законы физики.

Джиллиан застонала.

— И почему это я ничуточки не удивлена?

— Да они не что иное, как усовершенствованные водяные колеса, — пояснил Катберт, усмехаясь еще шире. — Вода из резервуара под большим давлением проходит через огромные трубы, — так называемые турбинные водоводы, — и вращает турбины. Они, в свою очередь, приводят в движение генераторы, производящие электричество.

И, увлекая гостью мимо гигантских турбин, Катберт показал ей то место, где вода, пройдя через их лопасти, снова выливается в реку ниже плотины. Теперь, когда водохранилище осушили, а шлюзы стояли открытыми настежь, от реки Санто-Беньо остался лишь тоненький ручеек, жалкая струйка, не больше.

— Вот потому люди и строят плотины, в том числе и эту. Одна из основных причин, заставившая перегородить дамбами систему реки Сакраменто, как раз в том и состоит: обеспечить бесперебойную подачу электроэнергии, — продолжал тем временем Катберт, подводя спутницу к висящей на стене карте. — Впрочем, задача номер один состояла и состоит в том, чтобы предотвращать наводнения. Ну, контролировать напор воды.

Поставив ногу на кстати подвернувшийся деревянный ящик, Катберт обвел рукою огромную область, включающую в себя штаты Вашингтон, Орегон и Калифорния. Джиллиан ненавязчиво отступила назад и навела на «лектора» кинокамеру. Слава Небесам, лампы дневного света обеспечивали неплохое освещение. Учитывая, что пленка у нее — скоростная, изображение получится вполне сносным.

— На протяжении миллионов лет река Сакраменто катила свои воды от Каскадных гор до Тихого океана. И жизнь целых народов, целых культур зависела от ее милости.

Господи, ну да чего же здорово Катберт смотрится в объективе! Закаленный и твердый, — мужчина, который, со всей очевидностью, обожает свою работу и делает ее на совесть! Джиллиан от души надеялась, что гулкое эхо похожего на пещеру зала не исказит этих глубоких, выразительных, бархатистых интонаций.

— Каждый год в горах начинал таять снег, — и по весне и в начале лета река Сакраменто и ее притоки разливались, выходили из берегов, затапливали поля и деревни. А в иные годы, когда в северных отрогах снегов выпадало немного, реки пересыхали и начинались засухи.

— Индейцы отлично разбирались в годичных циклах. Перед началом наводнений они уходили в горы, а когда реки возвращались в свои берега, они бросали семена в жирный, плодородный ил. Вот с засухами бороться индейцы не умели. Если дождей не выпадало слишком долго, они просто переселялись в другие края. Некоторые ученые считают, что именно поэтому племя зуни и покинуло здешние места.

Отлично! — ликующе думала Джиллиан. — Просто великолепно, лучшего и желать нельзя! Рассказ Катберта она представит в качестве одной из версий того, почему Древний Народ оставил свои обители в каньоне Санто-Беньо.

— Фермеры, пришедшие им на смену, изрядно недооценили силу реки Сакраменто. И жестоко поплатились за собственное легкомыслие. В 1911 году река разлилась на сотни миль и неистовствовала в течение двух лет, уничтожая дома, скот, целые поселения. В результате этой катастрофы и было создано Бюро Ирригации, а со временем люди возвели целую сеть плотин и дамб, подчинив и укротив могучую Сакраменто.

Катберт сошел с ящика и продолжил экскурсию. Теперь он повел гостью в длинный и узкий коридор.

— Здесь местами довольно низко. Ты лучше пригнись.

Возблагодарив судьбу за шлем, Джиллиан проследовала за своим спутником в слабо освещенный туннель. По мере того, как за ее спиною угасал яркий свет электростанции, молодая женщина вступала в темный и загадочный подземный мир. Пол казался неровным и бугристым, — цемент обтекал торчащие тут и там выступы известняка. С потолка капала вода. Если бы Джиллиан своими глазами не видела, что водохранилище осушили, и на перекрытия вовсе не давят миллионы галлонов воды, она бы изрядно занервничала.

Идя вдоль дугообразного основания плотины, они наконец-то достигли стены каньона. Два прожектора отмечали место стыка, где сошлись бетон и камень.

— Глянь-ка туда! — Катберт указывал на еле заметные бороздки в нескольких футах у них над головами. — Это и есть трещины, возникшие в результате давления, — помнишь, я тебе рассказывал? Несколько лет назад тут случилось небольшое землетрясение, и стена каньона глубоко вошла в бетон. Снаружи изломы видны гораздо отчетливее, — теперь, когда мы взорвали внешнюю стену.

Джиллиан с замирающим сердцем разглядывала тонкие, точно волосок, трещинки. Документалистке явно было не по себе.

— А они, часом… не собираются трескаться дальше в самом ближайшем будущем, а?

— Цифры гласят, что нет.

— А ты сам что скажешь, Катберт?

Инженер замялся, и живое воображение Джиллиан тут же разыгралось вовсю. Документалистка просто-таки чувствовала, как содрогается земля, как пол уходит из-под ног, как каменная стена каньона трещит и стонет, и всей тяжестью налегает на бетонную преграду. Еще минута — и миллионы тонн застывшего цемента обрушатся на ее голову!

Словно почувствовав ее беспокойство, Катберт поддержал спутницу за локоть и повел обратно, — тем же путем, каким они пришли.

— Знаешь, пойдем-ка мы лучше наверх. А то ты бледнее простыни.

Свежий воздух и гуляющий по каньону ветер успокоили расстроенные нервы, и Джиллиан уже готова была первая посмеяться над своими страхами. А дождь тем временем снова начал накрапывать, однако не то чтобы сильно, так что Катберт и его спутница еще немножно постояли у парапета. Инженер стянул с головы шлем и с наслаждением подставил лицо навстречу падающим каплям. Внизу кипела работа; туда-сюда поворачивался похожий на хищную птицу кран, ремонтники трудились четко и слаженно. Один взгляд в сторону стройплощадки, — и главный инженер лишний раз убедился: здесь ему беспокоиться не о чем. А Джиллиан вниз и вовсе не глядела. Прислонившись к стене, молодая женщина любовалась четким, мужественным профилем любимого.

Сколько в нем сдержанной силы, твердости и упрямства, — не меньше, чем у природных стихий, которые Катберт призван укрощать и обуздывать! В уголках глаз пролегли морщинки озабоченности, — припорошенные цементной пылью, они четко выделялись белыми прожилками на бронзовом от загара лице. На щеках и подбородке пробивалась темная щетина…

В Джиллиан тотчас же пробудился художник. И художнику этому отчаянно хотелось заснять этого сурового мужчину в его родной стихии: темный силуэт на фоне свинцово-синего неба и гигантской плотины, — этой внушительной белесо-серой громадины. Джиллиан-профессионал восхищалась его незаурядным интеллектом и увлеченной одержимостью, заставляющей Катберта подниматься на работу в четыре утра и вкалывать не покладая рук до поздней ночи. А Джиллиан-женщину тянуло всего-то навсего погладить его по колючей щеке, шепнуть на ухо что-нибудь ободряющее.

— А вот закончишь ты этот проект, — и что будет на очереди? — полюбопытствовала она.

Катберт послушно обернулся. Серые, с металлическим блеском, глаза изучающе оглядели собеседницу.

— Следующие пару месяцев я проведу в Альбукерке, штат Нью-Мексико, в нашем центре технического обеспечения, занимаясь над структурным анализом еще одного срочного проекта ремонтных работ, — речь идет о плотине в критическом состоянии. Но «на место событий» на сей раз поедет мой помощник и заместитель. Я уж пару лет как в отпуске не был, и я обещал братцу Шону, что приеду домой и помогу ему пригнать скотину с северных высокогорных пастбищ, пока снег не повалил.

— А «дом» — это где?

— Да небольшое скотоводческое ранчо у подножья гор Сьерра-Невада, в верховьях реки Сан-Хоакин. Оттуда мои родители родом; там и я родился и вырос. А теперь на ранчо заправляет Шон.

— Твой брат? Но… почему? Ты… тоже потерял родителей?

— Отец умер несколько лет назад. Мать уехала из «Орлиного кряжа» вскорости после похорон.

Со времен незабываемой ночи среди развалин Джиллиан всем своим существом настроилась на «волну» любимого. И чуткое ухо молодой женщины тотчас же уловило в словах Катберта некоторую натянутость. Неужто он до сих пор тяжко переживает утрату отца, — так же, как она сама? Врожденная деликатность не позволяла Джиллиан растравлять его раны неуместными расспросами. А Катберт тем временем продолжал:

— Теперь хозяйство ведет Шон, — и на родительском участке, и на своем собственном. А мы с братцами стараемся по возможности выбираться домой либо к весеннему отелу, либо к осеннему загону скота. — Катберт решительно выпрямился, расправил плечи; серые глаза так и буравили собеседницу. — А как насчет тебя? Чем думаешь заниматься дальше?

— А мне «светит» от четырех до пяти недель работы над монтажом фильма. Этим я займусь в своей студии в Хьюстоне. А потом…

Документалистка пожала плечами. У нее в запасе было еще три-четыре проекта на разных стадиях разработки. Но не один из них не затрагивал ее так глубоко и личностно, как «Плакальщица каньона Санто-Беньо». И ни один, как выяснилось, не мог соперничать с насущной потребностью отправиться в новое путешествие по дорогам волшебного и непредсказуемого мира чувственной страсти вместе с Катбертом.

— А может, приедешь погостить к нам на ранчо? — медленно протянул инженер.

Сердце Джиллиан неистово заколотилось в груди.

— Может, и выкрою недельку.

Катберт двинулся было к ней, — сделал один-единственный шаг, не более, — но пульс молодой женщины тут же участился, а голова закружилась, — причем все быстрее и быстрее, точно пленка в кассете, включенной на перемотку. Но, к несказанному ее разочарованию, именно в эту минуту одному из инженеров Катберта приспичило выйти из административного корпуса.

— Эй, Катберт! Тут пришли данные химического анализа, — те, что ты запрашивал. Ты вроде бы хотел их просмотреть до того, как дашь подрядчику «добро» на заливку бетона.

— Уже иду. — Серые, со стальным отливом глаза погасли; демонический блеск уступил место глубокому сожалению.

— Прости меня.

— Тебе незачем извиняться. Я все отлично понимаю. Долг, неотложные обязательства, сжатые сроки, — я же сама прошла через нечто похожее!

— Знаю.

Катберт оглядел парковочную площадку у здания, высматривая знакомый «Блейзер», заприметил старика Джереми, что мирно дремал себе на пассажирском сиденье, и успокоенно обернулся к собеседнице.

— У нас вся ночь впереди.

Джиллиан не смогла бы разыгрывать из себя недотрогу и жеманницу, даже если бы и приложила к тому все силы. Но молодая женщина даже не пыталась скрывать обуревающую ее жажду. Она приподнялась на цыпочки и храбро чмокнула любимого в губы.

— Как скажешь.

— Я вернусь около половины девятого, — предупредил инженер. — Мы будем работать до темноты. Сама понимаешь: жесткие погодные условия…

— Я тебя дождусь.

На сей раз она задаст любимому жару, твердо порешила Джиллиан, входя в душ без чего-то восемь. Катберт видел ее в кроссовках и камуфляжных штанах, видел замотанную полотенцем, видел и в чем мать родила. А нынче вечером его взгляду явится совсем иная женщина, — коварная искусительница, обучившаяся тонкому искусству макияжа у лучших голливудских мастеров. Макияж, заключающий в себе сдержанное, многозначительное высказывание…

К сожалению, ничего элегантного из одежды молодая женщина с собою не захватила. Ах, сюда бы то переливчатое, алое с люрексом, облегающее вечернее платье, в котором она красовалась на церемонии присуждения «Оскаров»! Переворошив весь свой гардероб сверху донизу, Джиллиан вынуждена была удовольствоваться парой расклешенных шорт и ослепительно-яркой алой футболкой с провокационно-низким вырезом, и то и другое — сувениры с модного курорта близ Майами. Эти шорты молодая женщина купила сгоряча, и только позже осознала, что в этой штуке на людях наклониться не дерзнет. А коротенькая футболка, оставляющая открытой талию, оказалась скорее удобной и нежаркой, нежели сексапильной. Впрочем, вместе и то, и другое составило многообещающий ансамбль.

Мечтательно напевая себе под нос, Джиллиан высыпала в раковину те скудные запасы косметики, что зачем-то прихватила с собой, и принялась за работу. Огрызком черного карандаша она чуть удлинила уголки глаз, придавая им новую глубину и выразительность, добавила несколько неуловимо-легких штрихов к линии бровей, искусно наложила голубовато-жемчужные тени. Осторожно растерла по щекам мазок помады, — при отсутствии румян вполне сгодится! Затем тщательно подкрасила губы, а поверх положила мерцающе-матовый слой любимого бальзама.

Закончив с макияжем, Джиллиан атаковала свою непокорную шевелюру и феном, и щеткой из свиной щетины, без которых не отправлялась ни в одно путешествие. Густая, рассыпавшаяся по плечам волна сохла, казалось, целую вечность, но каждое движение щетки словно придавало рыжим прядям блеска и мягкости. Когда локоны на ощупь показались влажным шелком, Джиллиан зачесала их наверх и сколола на затылке блестящей заколкой. А затем осторожно высвободила и взбила несколько прядей, — так, чтобы обрамляли лицо.

Подбоченившись, молодая женщина внимательно вгляделась в зеркало, оценивая результаты. В общем и целом картину было не сравнить с той, что Джиллиан являла собою после четырех часов, проведенных в одном из эксклюзивных салонов Беверли-Хиллз в день вручения «Оскаров»… Но сойдет. Определенно, сойдет.

Продолжая напевать, молодая женщина босиком прошлепала в спальню. В сером пластиковом ведерке со льдом охлаждалась запотевшая бутылка вина, купленная по дороге от плотины в памятном кафе «Подзаправься!» Тут же, на подносе, дожидались своего часа гигантские бутерброды с сыром и холодной вырезкой, — работа заботливой Пегги.

Решив слегка опередить события, Джиллиан откупорила бутылку с вином и наполнила бокал до половины. А ведь недурно, решила молодая женщина, пригубив глоточек, — совсем недурно, учитывая «смешную» цену в три доллара девяносто девять центов! Так, с бокалом в руке, документалистка извлекла из портативной видеокамеры кассету и вставила ее в видеоплейер, что путешествовал с нею по всей Америке.

Не прошло и минуты, как на экране возникло лицо Катберта. На скоростной кассете изображение получалось не таким живым, как хотелось бы, но даже это досадное обстоятельство нисколечко не уменьшало его обаяния. Блаженно вздохнув, Джиллиан опустилась на кровать, обложилась подушками и беззастенчиво предалась разгульному удовольствию: стала слушать, как Катберт объясняет простейшие законы физики на примере работы турбин.

Молодая женщина только что перемотала кассету и поставила ее сначала, когда за окном хлопнула дверь машины. Джиллиан искоса глянула на будильник. Восемь-двадцать семь. Как похоже на Катберта: пунктуальность и точность вплоть до нескольких секунд!

Замирая от приятного предвкушения, Джиллиан соскочила с кровати. В дверь тихонько постучали, — и она, не раздумывая, отодвинула задвижку и сняла цепочку.

— Я остудила вино и…

Молодая женщина оторопело умолкла на полуслове. Слишком поздно поняла она, что открыла дверь не тому, кого ждала.

15

— Привет, Джилл.

Крепко вцепившись в дверной косяк, Джиллиан настороженно оглядела Чарли Донована с ног до головы.

— Чего тебе надо?

В свете одинокой лампочки над дверью черты лица незваного гостя словно заострились, обрели дагерротипную четкость. В волосах его поблескивали капли дождя, влажные пряди отливали червонным золотом.

— Мне нужно поговорить с тобой. Могу я войти?

— Не думаю, что стоит.

Чарли удрученно сгорбился, засунул руки в карманы. В лице его отражалось неподдельное отчаяние.

— Джилл, это очень важно.

«Шестое чувство» подсказывало Джиллиан, — да что там, требовало вслух! — захлопнуть дверь прямо перед носом незваного гостя. От Чарли Донована ничего доброго ждать не приходится. От таких — одни неприятности!

— Я не задержу тебя надолго. На минуту-другую, не больше. Пожалуйста! — Чарли скрипнул зубами. — Я пришел из-за Натали. Я только что узнал, что это она погубила твои кассеты.

Джиллиан глубоко, прерывисто вздохнула — и посторонилась на шаг. Чарли прошел в комнату. Таким постаревшим и озабоченным Донована-младшего она никогда еще не видела. На всякий случай молодая женщина оставила дверь чуть приоткрытой, — на дюйм-два, не больше. Стоит ей вскрикнуть, — и на шум сбежится половина постояльцев мотеля, не говоря уже о Юфимии с Пегги.

Джиллиан обернулась: Чарли стоял посреди комнаты, глядя на экран телевизора. Второпях молодая женщина забыла выключить видеоплейер. На губах незваного гостя играла циничная, понимающая улыбочка. Вот он оторвался от «фильма» и перевел взгляд на хозяйку номера.

— А я-то полагала, ты приехала в Санто-Беньо, чтобы увековечить легенду о Плакальщице! Но, похоже, ты подыскала сюжет поинтереснее?

Джиллиан демонстративно проигнорировала ядовитое замечание. Меньше всего на свете ей хотелось обсуждать то, что произошло между нею и Катбертом, с этим человеком. Не оборачиваясь, молодая женщина нажала на кнопку пульта управления, — и изображение пропало, словно его и не было. Небрежно швырнув пульт на кровать, документалистка скрестила руки на груди.

— А я полагала, что ты пришел поговорить про Натали.

— Так и есть.

— Тогда говори.

Но Чарли, похоже, понятия не имел, с чего начать. В кои-то веки слова не шли у него с языка.

— Мне очень тяжело, Джилл… Я не думал… Не знал…

— Не знал, сколько боли причинил жене за все эти годы? — докончила за него Джиллиан, скептически изогнув бровь.

— Не знал, как сильно Натали меня любит, — произнес Чарли наконец, глядя в пол. — Не знал всей глубины ее отчаяния.

Донован-младший машинально схватил со стола бокал с вином и поднес его ко рту. Джиллиан закусила губку, но протестовать не стала. Чем скорее Чарли покончит со своим делом, тем скорее она от него избавится. Молодой женщине совершенно не хотелось затягивать нежелательный визит, вступая с гостем в никчемные препирательства и обмениваясь взаимными упреками.

Запрокинув голову, Чарли одним глотком втянул в себя белый зинфандель, точно простую воду. Минуту он разглядывал опустевший бокал, — так, словно видел его впервые. И, наконец, нашел в себе силы продолжить.

— Нынче вечером с Натали случилась истерика. Надо думать сочетание из двух мартини и этих чертовых таблеток для похудения, — она их как конфеты ест, целыми горстями! — доконало-таки бедняжку. — Донован-младший передернулся от ужаса. — Неприятная вышла сцена.

Ах, бедненький мальчик! — цинично подумала про себя Джиллиан. Вот и пришлось ему наконец взглянуть в лицо реальности. А то жил себе, точно под стеклянным колпаком.

— Натали рыдала так, что я чуть руки на себя не наложил. Высказала мне все то, что наболело; говорила о своих сомнениях и страхах; а я-то даже не подозревал, как скверно ей приходится! Думал, она весела, всем довольна… — До глубины души потрясенный, Чарли нервно расхаживал между кроватью и дверью. — Призналась, что всякую неделю ездит к психотерапевту в Окленд. А я-то думал, она у парикмахера пропадает, или, может, ногти красит в косметическом салоне… Ей антидепрессанты прописывали, а она мне — ни слова!

Чарли вскинул умоляющий взгляд на собеседницу.

— Я и не догадывался, что так ее мучаю, Джилл, правда! Понятия не имел, какая она хрупкая и ранимая…

Джиллиан с трудом сдержала язвительный ответ, уже готовый сорваться с языка. Дескать, достаточно взглянуть на его жену, — просто взглянуть повнимательнее! — чтобы понять, как она беззащитна и уязвима. Вот Катберт это сразу заметил, и даже целую комедию разыграл! — притворился, что по уши влюблен в женщину едва знакомую, — лишь бы пощадить чувства Натали, избавить ее от неловкой ситуации. Какой жене придется по нраву, что муж на ее же глазах откровенно заигрывает с другой! Донован-младший таких «тонкостей» вообще не понимает; небось, до сих пор не догадался, что Катберт спасал его жену от него же самого. Но ведь Катберт — это не Чарли!

И слава Богу!

Незваный гость по-прежнему внимательно созерцал пустой бокал, словно ничего занимательнее в жизни своей не видел.

— Значит, Натали созналась, что уничтожила мои кассеты? — подсказала Джиллиан, когда стало ясно, что молчание может затянуться до бесконечности.

Донован-младший удрученно кивнул.

— Она ревнует к тебе. К твоей внешности, к твоим успехам. До сих пор не может забыть о том, что промеж нас случилось десять лет назад.

— Ну, а я давным-давно эту дурацкую историю из головы выбросила! И от души надеюсь, что ты заверил жену в том же самом.

— Я пытался. — Чарли шумно, с перерывами выдохнул. — Джилл, Натали искренне сожалеет о содеянном. Она раскаивается. Мы готовы оплатить ущерб, ею нанесенный: только назови сумму.

Молодая женщина вздохнула, понемногу начиная смягчаться.

— Да плевать мне на деньги. Мне отснятого материала жалко.

Чарли повертел в руках бокал и, наконец, плеснул себе еще вина.

— Слушай, я буду тебе весьма признателен, если ты позвонишь шерифу и скажешь, что не станешь предъявлять обвинение.

— Ага! Вот она, истинная цель твоего визита! — Голос Джиллиан дрогнул от гнева. — Гордое семейство Донован не желает, чтобы представительницу их клана привлекали в суду по обвинению в злонамеренном уничтожении чужой собственности!

— Это я не желаю, чтобы мою жену привлекали к суду!

— И твой отец, надо думать, нисколечко к этому делу не причастен?

— Юджин ни о чем не подозревает. В том числе и о том, что я отправился унижаться перед тобой. Я даже Натали ничего не сказал.

Внезапно молодая женщина почувствовала, что по горлышко сыта этой мерзкой, скандальной историей. Неужто она и впрямь когда-то с ума сходила от любви к Чарльзу? Сегодня ей в это слабо верилось. Более того: Джиллиан к вящему своему изумлению обнаружила: то, что она чувствовала десять лет назад, с истинной любовью даже рядом не стояло.

Зато теперь она куда яснее представляла, из чего состоит это всепоглощающее, волшебное чувство. А ведь базовые ингредиенты совсем просты… Любовь — это когда ты слушаешь, как мужчина рассказывает о работе в тесном «каменном мешке», где с потолка капает вода, а стены грозят обрушиться тебе на голову, — слушаешь, и всем своим существом отзываешься на его заботы и мысли, проникаешься его одержимым энтузиазмом. Днем и ночью мечтаешь о том, чтобы снова услышать его низкий рокочущий смех, почувствовать его ладони на своем теле. Трепещешь от волнующего предвкушения при мысли о том, как отправишься вместе с ним на маленькое ранчо, укрывшееся у подножия гор Сьерра-Невады.

Стремясь поскорее избавиться от досадного визитера, Джиллиан забрала бокал у него из рук и подтолкнула Чарли к двери.

— Завтра я позвоню Джералдсону и скажу ему, что не хочу доводить дело до суда. Заберу заявление по поводу уничтожения кассет, и спите себе спокойно. Правда, не могу обещать, что окажусь столь же снисходительной, ежели выяснится, что тот «несчастный случай» на дороге вдоль каньона тоже подстроила Натали.

Чарли словно прирос к месту.

— О чем ты?

— Катберт считает, что та глыба песчаника оказалась на дороге отнюдь не случайно. Да еще в самом узком месте, сразу за крутым поворотом.

— Что за чушь!

— В свете всего того, что ты поведал мне нынче вечером, помощник шерифа мистер Джералдсон наверняка поинтересуется у Натали, где она находилась на момент несчастного случая и в течение всего дня.

На щеках Чарли проступили алые пятна. Он стремительно обернулся и схватил молодую женщину за плечи, — та даже не успела увернуться.

— Ты смеешь утверждать, будто моя жена пыталась убить тебя?

— Твоя жена… или твой отец! — выпалила Джиллиан, тщетно пытаясь высвободиться.

— Ты просто спятила!

— А ты начинаешь раздражать меня. Хватит, поговорили! А ну, отпусти!

Но пальцы Чарли еще сильнее впились в нежную кожу. А голос его сорвался на истерический крик.

— Моя жена и мухи не обидит!

— С кассетами она недурно справилась!

До глубины души возмущенная бесцеремонностью гостя, молодая женщина попыталась стряхнуть с себя его руки. Убедившись, что все бесполезно, Джиллиан, припомнив университетские уроки самообороны, попыталась пнуть его в самое уязвимое место. Защищаясь, Чарли рванул ее на себя.

— Черт подери, Джилл, да успокойся же!

— Убирайся ко всем чертям!

Молодой женщине удалось наконец-то высвободить руку, и, размахнувшись пошире, она нацелилась противнику прямехонько в подбородок. Чарли вовремя перехватил ее кулак и завернул ей руку за спину.

— Да ради всего святого, прекрати! Вот ведь сумасшедшая! Вся в отца пошла! Зря он с кулаками на Юджина полез! Впрочем, за то и поплатился!

— Ах, вот как?!

От бешенства Джиллиан просто не находила слов. Волосы ее растрепались, заколка слетела и теперь валялась где-то на полу, правая бретелька футболки сползла с плеча, — но молодая женщина ничего не замечала. Ее саму Чарли может поливать грязью сколько душе угодно, но никому, никому на свете, не позволит она безнаказанно говорить гадости об отце!

— На мой взгляд, куда больше уважения заслуживает тот мужчина, что бросается защищать дочь, нежели тот, что по команде собственного батюшки трусливо поджимает хвост и убегает в кусты!

Каждое ее слово дышало ледяным презрением. Чарли, и без того красный как свекла, побагровел до ярко-малинового оттенка. Он оскалил зубы, уже готовый выпалить в ответ что-нибудь не менее оскорбительное, но не успел и слова вымолвить, как от дверей раздался душераздирающий, исполненный муки крик.

— Чарли! Ох, Господи, Чарли!

Донован-младший застыл на месте. В лице его отразился неописуемый ужас. Ситуация могла бы показаться комичной, — да только всем ее участникам было явно не до смеха.

— Натали! — хрипло запротестовал злополучный супруг. — Ты все неправильно поняла!

Натали тихонько всхлипывала, даже не пытаясь утирать слезы. Но вот шум перекрыл негодующий вопль Юджина.

— Я знал! Я с самого начала знал, что эта мерзавка попытается запустить в тебя когти!

«Героиня происшествия» с трудом сдержала стон отчаяния. Просто глазам не верится! Прошлое словно воскресает к жизни! Ситуация десятилетней давности повторяется во всех подробностях!

— Идиот! — прошипела молодая женщина Чарли. — Отпусти меня немедленно!

— Что?

Потрясенный нежданным поворотом событий, Донован-младший непонимающе уставился на нее сверху вниз. Джиллиан открыла было рот, чтобы повторить свое требование, но возмущенный голос ее потонул в новом всплеске шума. Снаружи, по всему судя, поднялась изрядная суматоха.

Захлопали двери. Загрохотали шаги. Раздался пронзительный вопль Пегги:

— Мы слышали крики! Ради всего святого, что случилось?

Визгливый голос Юфимии присоединился к восклицаниям сестры.

— Юджин, что вам нужно в номере у Джиллиан? — Шаги смолкли у самой двери. — Натали! И вы здесь? И Чарли? Ох, Боже ты мой! Ох, Господи праведный!

Ну что ж, всему есть предел! С пылающим лицом Джиллиан вырвала наконец руку из крепкого захвата. Черт ее подери, если она станет что-либо кому-либо объяснять или оправдываться! И проваливаться сквозь землю от стыда она тоже не собирается! Никогда. Ни за что. Ничего предосудительного она не совершила.

— Ты уверял, что ее не любишь! — плача, восклицала Натали. Она крепко вцепилась в руку свекра, словно собственные ноги ее уже не держали. — Не далее как сегодня вечером, какой-нибудь час назад ты клялся и божился, что никогда эту женщину не любил!

— Так и есть. — Чарли нервно сглотнул. Лицо его, еще мгновение назад полыхающее румянцем стыда, теперь сделалось белее простыни. — Это была летняя интрижка, не больше.

Десять лет назад Джиллиан и сама в этом убедилась на горьком опыте. Но вовсе не собиралась объявлять об этом «на публику». Так что разъяснения Донована-младшего ни малейшего удовольствия ей не доставили.

— Тогда что ты тут делаешь? — безутешно рыдала Натали. — Что ты позабыл в ее номере?

— Ха! Отличный вопрос. Скрестив руки, Джиллиан мстительно ждала ответа. Любопытно, как станет выкручиваться Донован-младший из ситуации столь сомнительной? Она, во всяком случае, руку помощи ему не протянет!

— Я пришел поговорить насчет видеокассет.

Аристократические черты Юджина заострились еще больше. Стряхнув с себя руку снохи, он решительно вошел в комнату и встал между Джиллиан и сыном.

— Что еще за дела с кассетами?

Донован-младший воинственно выставил вперед подбородок.

— Это я их разломал, и я…

— Ты! — недоверчиво возопил Юджин.

Рыдания Натали стихли. Она потрясенно глядела на мужа во все глаза, — не зная, что и подумать, до глубины души потрясенная его великодушием.

— Чарли…

— Глупая была выходка, ничего не скажешь, — быстро перебил он жену. — Сам не знаю, что на меня нашло. Никаких особенных причин так поступать у меня не было. Минутный порыв, мелкая мстительность, сами понимаете… Очень по-дурацки все вышло.

«Тоже мне, защитничек!» — подумала документалистка, не то одобрительно, не то с досадой. Джиллиан с неохотой вынуждена была признать то, о чем сам Чарли, возможно, и не подозревал. Он и впрямь любит Натали. Любит достаточно сильно, чтобы попытаться оградить жену от публичного унижения. Во всяком случае, к ней, Джиллиан, ничего подобного Чарли десять лет назад не испытывал.

— Я пришел к ней с просьбой: не передавать дело в суд, — неловко закончил Донован-младший, вызывающе поднимая глаза на Джиллиан. Словно приглашая ее возразить или затронуть тему автокатастрофы на дороге вдоль края каньона…

Но молодая женщина предпочла промолчать. Вся семейка Донованов осточертела ей до невозможности. Пусть помощник шерифа сводит воедино их противоречивые показания. В конце концов, это — его работа. Она уже открыла рот, собираясь объяснить это Чарли с Юджином, но тут у крыльца пронзительно взвизгнули тормоза, и все головы, словно по команде, обернулись в нужном направлении.

Катберт!

Сердце молодой женщины дрогнуло от облегчения — а в следующий миг Джиллиан похолодела от страха. Что за злая ирония, что за опереточная ситуация! Катберту все уши прожужжали сплетнями да россказнями насчет ее скандального прошлого. С каким неприкрытым отвращением, с каким холодным презрением глядел на нее Далтон, этот рыцарь без страха и упрека, когда выступил на защиту Натали в тот, первый вечер в кафе! Поверит ли он, что нынче вечером Донован заглянул к ней в номер только поговорить, или автоматически подумает самое худшее, как и все вокруг?

Бросит ли ее Катберт, как некогда — Чарли?

Нет, не бросит! Только не Катберт! И все-таки Джиллиан внутренне напряглась, предчувствуя тягостные объяснения, которых любимый наверняка потребует.

Едва свернув на подъездную дорожку, Катберт заметил толпу, собравшуюся у дверей двенадцатого номера. Колеса джипа еще вращались по инерции, когда он опрометью выскочил из машины и бегом бросился к месту событий. Сердце его колотилось, точно тяжелый молот. Неистово работая локтями, он протолкался сквозь толпу. И, лишь завидев Джиллиан, — волосы растрепаны, глаза мечут молнии! — облегченно перевел дух и отчасти расслабился.

Больше всего на свете молодая женщина напоминала рыжую рысь, на загнанную в угол сворой голодных волков. Аметистовые глаза ее полыхали фиолетовым огнем. Такая без боя не сдастся. Такая при необходимости пустит в ход и когти, и клыки.

Сейчас Катбертом владела одна-единственная мысль: спасти эту женщину от злобной стаи, защитить от клацающих зубами хищников. Беглым взглядом окинул он обстановку: два бокала для вина, смятая постель, залитое слезами лицо Натали…

— С тобой все в порядке? — тихо спросил он Джиллиан.

— Да.

Этот краткий, вымученный ответ заключал в себе целые тома. Эта женщина изнемогает от боли, но она слишком горда, чтобы это выказать. Теперь, убедившись, что Джиллиан в безопасности, Катберт решил, что первым делом следует очистить комнату и дать бедняжке возможность вздохнуть спокойно.

— Ну, ладно, приятели, повеселились — и будет. Шоу закончено. Не пора ли разойтись восвояси?

В небрежно оброненной фразе отчетливо прозвучали стальные интонации. Толпа, осаждающая дверь, понемногу начала рассеиваться.

Чарли Донован смерил Катберта свирепым взглядом, решительно пересек комнату и обнял жену за талию. Натали уткнулась ему в плечо и дала волю рыданиям. Так, поддерживая и утешая бедняжку, Чарли повел ее прочь из комнаты.

Теперь из посторонних в номере оставался только Юджин. Несгибаемый. Прямой как палка. Надменное лицо его превратилось в неумолимую каменную маску. Иссиня-черные глаза испепеляли презрением.

— Далтон, эта женщина — распутница. Дешевая потаскушка. Десять лет назад она совратила моего сына, и теперь возвратилась в Санто-Беньо, чтобы довершить начатое.

Катберт раскачивался на пятках, непроизвольно сжимая кулаки.

— Донован, я не пересчитаю тебе все ребра прямо здесь и сейчас по одной-единственной причине: весу во мне на сорок фунтов больше, а вот лет мне на три десятка меньше. Впрочем, про эти милые тонкости я могу и позабыть, если ты сейчас же не уберешься к дьяволу.

— Она и тебя погубит, если не остережешься.

Далтон шагнул вперед.

— Считаю до трех, Донован!

Ноздри Юджина раздувались, точно у породистого скакуна. Еще секунду-другую он пепелил противника взором, а затем метнул злобный, ненавидящий взгляд в сторону Джиллиан, развернулся на каблуках и с достоинством удалился. Катберт закрыл за ним дверь, походя отмечая, что задвижка и замок не несут на себе никаких следов насильственного взлома. Очевидно, Джиллиан сама впустила в номер эту шумную процессию из прошлого.

Но об этом неразумном поступке он поговорит с нею позже. А сейчас, как представлялось Катберту, Джиллиан Брайтон нуждается в одной-единственной вещи. Точно так же, как и он.

Далтон вернулся к ней, наклонился, подхватил молодую женщину на руки. Единственное кресло в номере казалось чересчур шатким и неустойчивым, чтобы выдержать их обоих, но инженер решил рискнуть.

На протяжении нескольких бесконечно-долгих секунд Джиллиан лежала неподвижно, точно окаменевшая, всем телом прильнув к его широкой груди. Затем ее начала бить крупная дрожь. Катберт с трудом подавил вскипающее бешенство: что за мерзавцы эти Донованы! Это же надо — подвергать беззащитную женщину этакой публичной «казни»! На дворе — не мрачное средневековье, в конце-то концов! И он еще крепче прижал Джиллиан к себе.

Наконец молодая женщина шевельнулась, отстранилась, уселась прямо.

— Ты разве не хочешь спросить, что случилось?

— Я приблизительно себе представляю.

Джиллиан упрямо выставила вперед подбородок. Глаза ее воинственно сверкнули. Видимо, прощальные слова Юджина до сих пор жгут ее и мучают, догадался Катберт.

— Ну, и что же такого ты себе представляешь?

— Явился Чарли, постучал в дверь, упросил впустить его внутрь.

— И что?

От этих вызывающих интонаций у Катберта болезненно сжалось сердце. Джиллиан уже приходилось пережить нечто подобное. Вот откуда эта агрессивная озлобленность.

— И, — невозмутимо докончил инженер, — Донован-младший повел себя как распоследний идиот. Ты попыталась выставить его за дверь, и тут к месту событий подоспели его жена, и отец, а заодно и весь город.

Джиллиан неотрывно глядела на Катберта, дожидаясь продолжения. И, не дождавшись, удивленно свела брови.

— Ты и впрямь думаешь, будто все произошло именно так?

— Я не думаю, Джиллиан. Я знаю.

— Откуда?

Встретив недоуменный взгляд собеседницы, Катберт только улыбнулся. Неделю назад, — да что там, каких-нибудь несколько дней назад! — инженер, пожалуй, задал бы себе тот же вопрос. Он знал наизусть все скандальные сплетни, касающиеся этой женщины. В голове его составилось крайне нелестное о ней представление, — еще до того, как Катберт лично познакомился с «разрушительницей семейных очагов». Но с тех пор он ближе узнал эту неутомимую, вдохновенную энтузиастку своего дела, глубже проник в систему ее ценностей. Он уже имел возможность наблюдать ее упрямую одержимость работой, ее неуемное любопытство, которому есть дело до всех и вся, в том числе и до его ненаглядной плотины. Он смеялся с нею вместе, он разделял с нею самое сокровенное, — любовь к работе, к раз и навсегда избранному делу. И теперь у Катберта просто в голове не укладывалось, как это он мог поверить, пусть даже на краткое мгновение, всем этим скабрезным историям, изображающим Джиллиан как холодную, расчетливую интриганку.

Запустив пальцы в спутанные рыжие волосы, Катберт бережно обнял ладонями ее лицо.

— Я знаю, как все произошло, потому что я знаю тебя.

До глубины души потрясенная услышанным, Джиллиан подставила губы навстречу поцелую. А когда поцелуй закончился, все ее существо преисполнилось сладостного любовного томления, что пробудилось где-то в груди и стремительно разлилось по всему телу, вплоть до кончиков пальцев.

И в этом блаженном забытье прошло несколько минут, прежде чем Джиллиан вспомнила, зачем Чарли постучался к ней в дверь. Молодая женщина снова выпрямилась, поудобнее устраиваясь на коленях у любимого.

— Чарли приехал в город, чтобы рассказать мне одну ужасную вещь: это Натали поломала мои кассеты.

— Доносить на собственную жену? — Катберт презрительно скривил губы. — Какой милый мальчик!

Хотя Джиллиан меньше всего хотелось оправдывать этого человека, справедливость требовала выступить в его защиту.

— Нет же, Чарли не ябедничать явился. Он попросил, чтобы я не передавала дела в суд.

И последние остатки былого раздражения растаяли, будто их и не было, едва Джиллиан вспомнила, как Чарли ринулся защищать жену. Он и впрямь любит Натали, пусть даже в полной мере этого не сознает. И всегда ее любил. Молодой женщине оставалось винить лишь саму себя: ведь только собственное безрассудное увлечение некогда помешало ей понять эту простую истину. Так чего же ждать от легкомысленного Чарли?

— А ты что же? — полюбопытствовал Катберт. — Откажешься от судебного преследования? — пояснил он, когда молодая женщина недоуменно вскинула глаза.

Улыбнувшись, Джиллиан решительно и навсегда стряхнула с себя оковы прошлого.

— Ну, конечно. Я не желаю зла Натали. И никогда не желала.

Обвив руками его шею, Джиллиан легонько поцеловала любимого в губы. И вместе с этим невесомым прикосновением пришло мгновенное понимания. Да, она не хотела повредить Натали. Никому повредить не хотела. Но… Молодая женщина отстранилась; в аметистовых глубинах глаз читалось искреннее сожаление.

— А что, если Юджин прав?

Большим и указательным пальцем Катберт легонько ущипнул ее за подбородок.

— Это вряд ли.

И от этой широкой улыбки на сердце у Джиллиан тут же потеплело.

— Я сюда приехала не ради мести, не для того, чтобы рассорить Чарли с женой, но я наверняка усугубила ситуацию. Ведь им и без меня непросто приходилось, а с моим приездом все пошло наперекосяк… Если одно мое присутствие подтолкнуло Натали к таким отчаянным, мстительным поступкам, то, думается мне… Впрочем нет, я твердо знаю. Мне следует вернуться в Хьюстон и оставить супругов в покое.

Катберт не сказал ни да, ни нет.

— Завтра я начну паковаться.

— А как же твой фильм?

Джиллиан глубоко вздохнула.

— Я использую тот метраж, что есть, а в тех местах, где нужно заполнять бреши… что ж, придется использовать творческий подход!

Катберт даже не пытался ее переубедить. Он видел, какими глазами смотрел на документалистку Юджин Донован, и интуиция подсказывала инженеру: ненависть старика куда глубже и непримиримее, чем даже неприязнь его снохи. А может, это вовсе не ненависть? Может, это страх? Но, какие бы уж побуждения не владели Донованом-старшим, Катберт предпочел бы убрать Джиллиан с «линии огня».

Однако инженер отлично понимал, чего ей стоит этот досрочный отъезд и как много значит для документалистки фильм про Плакальщицу каньона Санто-Беньо. И оттого, что Джиллиан вынуждена сниматься с места, не закончив съемок, сердце его разбивалось на тысячу осколков.

— Я заеду за тобой в Хьюстон, — объявил Катберт с улыбкой, обещающей все то, что он не сумел облечь в слова. — И отвезу тебя домой: знакомить с братьями.

— Они все такие же здоровяки, как ты?

— Еще здоровее.

— И такие же упрямцы?

— Еще упрямее.

Джиллиан проследила пальцем линию его подбородка.

— И такие же красавцы?

— Нет, мэм, — невинно отозвался Катберт, не моргнув и глазом. — Все страшны, как смертный грех, а уж подлые — не приведи Господи! Я — единственная гордость семьи.

Рассмеявшись, Джиллиан звонко чмокнула его в губы.

— Я запомню.

16

В предрассветном сумраке Джиллиан сказала Катберту последнее «до свидания». Прощание заняло у них куда больше времени, чем ожидалось, тем паче если учесть, что в последний момент обоим отчаянно захотелось вернуться в постель.

Наконец Катберт со стоном высвободился из ее объятий.

— Я приеду в Хьюстон через неделю. Две, от силы. А если ремонтные работы затянутся дольше предполагаемого, я прилечу к тебе хотя бы на выходные.

— Обещаешь?

— Честное индейское, любимая.

И под взглядом его серых, со стальным отливом глаз каждый нерв, каждая клеточка тела Джиллиан затрепетали от сладкого предвкушения. Молодая женщина уже не раз имела возможность убедиться: Катберт Далтон — человек слова. И на сей раз она покидает Санто-Беньо отнюдь не с разбитым, истекающим кровью сердцем.

Спустя несколько часов Джиллиан наконец-то стряхнула с себя блаженную истому, приняла душ и принялась упаковывать вещи. А затем, собравшись с силами, вышла под проливной дождь и добежала до кафе, — подкрепиться чашечкой кофе и несколькими бутербродами.

В «Трех ковбоях» ее дожидался Джереми Багряное Облако, согревая мозолистые руки о кружку угольно-черного, аппетитно дымящегося напитка.

— В этом году нам не понадобятся змеи для того, чтобы уговорить качина послать побольше дождей, — философски заметил старик, едва молодая женщина подсела к нему.

— Это верно, — согласилась документалистка.

Джиллиан надеялась когда-нибудь отснять документальный фильм про знаменитый змеиный танец индейцев навахо. Каждое лето этими плясками завершались восьмидневные тайные обряды. Однако снимать придется на изрядном расстоянии. Молодой женщине нисколько не хотелось подходить ближе к танцорам, которые размахивают живыми гремучими змеями, а то и в зубы их берут, а потом выпускают, прося донести до богов молитвы племени касательно дождя.

Они с Джереми понимающе помолчали, — ведь друзья зачастую понимают друг друга без слов. Оба глядели на стекла окон в прихотливых водяных разводах, оба размышляли о своем. Но вот Джиллиан удрученно вздохнула.

— Сегодня я уезжаю домой.

— Я уж слышал. Ближе к полудню пошлю внуков в каньон, чтобы разобрали лестницы и прочие штуки, и отнесли их куда следует.

— Спасибо большое.

Безмятежный взгляд старика задержался на ее лице.

— Мудрое решение, Соколенок. Ты нашла, что искала; обрела то, зачем приехала.

Молодая женщина смущенно покраснела: сперва шея, а потом щеки и уши запылали огненным румянцем. По загорелому, обветренному лицу Джереми разбежались тысячи морщинок.

— Я разумел мир и покой, в которых так нуждался твой дух, — усмехнувшись, пояснил старик, поправляя войлочную шляпу. — Но хорошо и то, что ты обрела Катберта. — Индеец накрыл ее руку своей широкой ладонью. — Твой отец радуется за тебя среди качина.

— Я тоже в это верю.

Все еще размышляя над пророческими словами старика, молодая женщина заплатила по счетам и распрощалась с Пегги и Юфимией. Несмотря на то, что материала она отсняла далеко не достаточно, и для того, чтобы восполнить пробелы в фильме, ей придется проявить немалую изобретательность, Джиллиан покидала Санто-Беньо куда более счастливой и безмятежной, нежели приехала. За какую-то неделю она снова обрела душевное равновесие.

Душевное равновесие… и пьянящую, искрометную радость.

И, словно подслушав ее мысли, из-за туч внезапно проглянуло солнце, — как раз тогда, когда Джиллиан выехала на дорогу с двухсторонним движением, уводящую прочь из города. «Блейзер», уютно урча, катился все дальше и дальше, обсыхая под яркими лучами. Но вот, спустя несколько миль, впереди показалась развилка, и Джиллиан сняла ногу с педали акселератора.

Можно повернуть направо и двинуться по частной дороге через владения Юджина Донована, тем самым сократив себе путь миль на двадцать, или обогнуть его земли, как она регулярно проделывала на протяжении последних десяти дней. В молодой женщине пробудилось было искушение показать нос вздорному тирану и гордо проехаться через его заповедную территорию, но она все-таки свернула налево, выбирая дорогу более длинную. Меньше всего на свете ей хотелось еще раз столкнуться с кем-нибудь из вздорного клана Донованов.

Проехав по проселочной дороге еще несколько миль, Джиллиан вырулила на шоссе, протянувшееся с севера на юг. На юге находился город Окленд и аэропорт. А вот на севере… если свернуть на север, то очень скоро доберешься до грунтовой дороги вдоль края каньона. Там, на небольшой забетонированной площадке, Джиллиан и ее съемочная группа парковали машины, прежде чем пешком спускаться в каньон по каменистой извилистой тропке.

«Блейзер» медленно, словно неохотно, притормозил. Крест-накрест положив руки на руль, Джиллиан раздумывала, созерцая черную, заасфальтированную ленту дороги. Солнце еще пробивалось сквозь серую пелену облаков, но с каждой минутой свет угасал. Молодая женщина закусила нижнюю губу: ей до смерти хотелось отснять на развалинах еще кадр-другой. И ведь времени в запасе полным-полно! Самолет на Хьюстон вылетит только через четыре часа.

Порывшись в сумочке, Джиллиан извлекла на свет верную рацию. Прощаясь, Катберт заставил любимую взять эту штуку с собой: на случай непредвиденных неприятностей в дороге. У него, дескать, есть в запасе еще несколько комплектов, так что его не убудет! А то вдруг коварные злоумышленники нападут на беззащитную документалистку в дороге, а она и на помощь позвать не сможет! Посмеявшись заодно с любимым, Джиллиан затолкала рацию в сумочку, — а вот сейчас очень к месту вспомнила про ценный прибор! Молодая женщина сосредоточенно принялась вызывать Катберта, и уже почти отчаялась получить ответ, как вдруг, наконец, сквозь эфир пробился знакомый голос.

— Далтон слушает.

Голос тонул в громоподобном реве машин. Надо думать, Катберт находился где-то у основания плотины, рядом с чудовищным грузоподъемным краном.

— Катберт, это я, Джиллиан. Еду в аэропорт.

— Ты там поосторожнее на дороге. Смотри, не гони вовсю. И звякни из зала ожидания, как доберешься.

— Непременно. Слушай, я тут в нескольких милях от проселочной дороги, которая ведет к каньону. Можно, я спущусь и отщелкаю еще несколько кадров, пока солнышко светит?

— Что?! — Чтобы перекрыть оглушительный грохот на заднем плане, Катберту приходилось орать во весь голос.

— Я заеду ненадолго к развалинам?

— Не лучшая из твоих идей!

— Все думают, что я уже в аэропорту. Мне абсолютно ничего не угрожает!

— Еще как угрожает! Ты глянь на тучи… — Машины снова взревели как тысяча демонов ада, и Катберт в сердцах выругался себе под нос. — На севере прошли сильные грозы. Наши приборы еще не зарегистрировали ничего такого, что говорило бы о непосредственной угрозе наводнения, но.. Что? О'кей, о'кей, — заорал он куда-то в сторону. — Уже иду!

— Я только на минуточку, — горячо заверила Джиллиан, когда внимание Катберта снова переключилось на нее. — Вот только «увековечу» башню, где Плакальщицу держали в заточении. Внутренних помещений мне уже не отснять, — прожектора нужны, а где ж их взять? — зато, по крайней мере, у меня будет несколько кадров башни в разных ракурсах, а главное — то окно, откуда бедняжка якобы выбросилась. Я за полтора часа обернусь!

— Ну, ладно, — с неохотой смилостивился Катберт. — Только рацию не отключай и будь готова удирать из каньона со всех ног, ежели я с тобою свяжусь и скажу, что надо.

— Непременно.

Радостно предвкушая возможность продемонстрировать зрителю башню в последней, драматичной последовательности кадров, Джиллиан лихорадочно схватила футляр с миникамерой и набором объективов, заперла машину и засунула ключ в один из многочисленных карманов. А в другой карман поспешно запихала рацию. Слава Богу, что, собираясь в путь, она удобства ради оделась в широкие камуфляжные штаны и кроссовки! С футляром через плечо, она опрометью бросилась к началу крутого спуска и решительно двинулась вниз. За последние дни ей уже столько раз приходилось подниматься и спускаться по этой извилистой тропке, что Джиллиан заучила наизусть каждый бугорок, каждый поворот, каждый камешек!

Не прошло и десяти минут, как молодая женщина уже достигла реки, а еще через четверть часа добежала до развалин. Пот заливал ей лицо, дыхание участилось. В ущелье царила сырая духота, как это обычно бывает перед грозой, так что Джиллиан молча возблагодарила судьбу, когда поднялся ветер. Легкий, игривый бриз взметнул ее влажные волосы, поигрывая рыжими прядями, неся с собою желанную свежесть. Еще несколько мгновений — и документалистка приникла к видоискателю, подбирая нужный ракурс.

С головой уйдя в работу, Джиллиан медленно перемещалась вдоль берега реки, снимая башню то крупным планом, то в перспективе, то под разными углами. Затем документалистка сосредоточила внимание на темном проеме окна в самом верху приземистого квадратного строения. Молодой женщине отчаянно хотелось подняться в пещеру и проникнуть в предполагаемую темницу злосчастной Плакальщицы, но внуки Джереми уже разобрали лестницы, а Джиллиан ни за что не сумела бы вскарабкаться наверх, цепляясь руками и ногами за еле заметные выбоины в скале. Во всяком случае, решимости для такого подвига ей явно недоставало!

Она отсняла до конца одну получасовую кассету «Бетакам», засунула ее в карман, и уже собиралась вставить новую, как вдруг ветер подул с новой силой. Причем всерьез. Да это уже не освежающий бриз, это настоящий ураган, с замирающим сердцем подумала Джиллиан. Еще мгновение — и по каньону прокатился свистящий стон.

— Ай-и-и-и-и-и! У-у-у-ай-и-и-и!

По спине у Джиллиан пробежал холодок. Рыжие пряди, словно сами собою, зашевелились на голове, — от ужаса или от ветра? Кажется, это и называется: «волосы встали дыбом»! Плач ветра в точности повторил тот наводящий ужас звук, что издала высокая, сухощавая, похожая на колдунью Кэролайн Кулидж, — бывшая школьная учительница, превратившаяся в эксцентричную затворницу. Документалистка уже упаковывала кинокамеру, когда в небесах прогремел гулкий раскат грома. Джиллиан резко запрокинула голову, опасливо окинула взглядом горизонт. Белесые, клочковатые тучи наползали на солнце. Небо мгновенно потемнело, окрасилось в угрожающие серо-стальные тона.

— Ого! Кажется, пора уносить ноги!

Как говорится, где гром, там и молния! Или наоборот? В любом случае, Джиллиан не испытывала ни малейшего желания пасть жертвою тех двух биллионов ампер, про которые поминал всезнающий Катберт.

Секунду спустя сам Катберт подтвердил ее правоту, приказав незамедлительно покинуть каньон.

— Быстро выбирайся оттуда! — рявкнул он в рацию. — Сей же миг, слышишь! С севера идет проливной дождь!

— Уже ухожу.

— Свяжись со мной, как только окажешься на тропе, ведущей наверх!

— Непременно.

Молодая женщина переместила увесистый футляр с правого плеча на левое, — как вдруг чуткое ухо ее различило в нездешнем стоне ветра новый, посторонний звук. Легкий шорох осыпающихся камней. Тяжелая поступь. Джиллиан резко развернулась — и похолодела от ужаса.

Навстречу ей шагал Юджин Донован. Неспешно. Неотвратимо. Ветер безжалостно трепал седые пряди, но изможденная старческая рука, сжимающая зловещего вида пистолет, не дрогнула и не отклонилась ни на дюйм. Иссиня-черные глаза пылали такой ненавистью, что у Джиллиан мгновенно пересохло в горле.

— Я знал, что ты все врешь насчет своего вылета в Хьюстон. Покидает она Санто-Беньо, как же, как же!

Молодая женщина даже не стала спрашивать, откуда старик прознал про ее скоропалительный отъезд. В маленьком провинциальном городке сплетни разносятся со скоростью света. Кроме того, попробуй заговори, ежели в горле застрял комок размером с бейсбольный мячик!

— Такие, как ты, всегда врут и не краснеют!

— Но это правда. Я уезжаю. Сегодня. Прямо сейчас, если вы будете так добры…

Джиллиан оборвала бессвязную тираду на полуслове и, спотыкаясь, отступила на несколько шагов. Бесполезно. Юджин неумолимо приближался. Молодая женщина судорожно вцепилась в ремень от футляра, — так, словно то был спасательный трос, связывающий ее с реальностью. С миром нормальных, здравомыслящих людей. С безопасностью.

— Вы разве не видели мою машину? Ну, «Блейзер»? — в отчаянии воззвала молодая женщина. — Она же загружена доверху!

— Видел, конечно. Собственно, по машине я и догадался, что ты спустилась в каньон.

— Так неужели вы не разглядели чемоданы и коробки с оборудованием на заднем сиденье? Я и впрямь уезжаю из Санто-Беньо. Клянусь вам, Юджин: я уезжаю.

Старик улыбнулся. И это легкое, едва уловимое движение лицевых мускулов произвело эффект катализатора: усиливающийся ужас Джиллиан перерос в настоящую панику.

— Вот так и Арабелла говорила.

— Кто?

— Моя жена. Тоже была распутница вроде тебя. Одно только хорошее дело содеяла за время нашего недолгого брака: произвела на свет Чарли. — Улыбки как ни бывало: теперь лицо старика дышало бешеной яростью, — холодной, неумолимой, и оттого еще более жуткой. — Но даже тут насмехалась надо мною да издевалась: все шутила — дескать, не мой это сын!

С невозмутимым хладнокровием старик взвел курок. Охваченная ужасом Джиллиан словно приросла к месту, не в силах сделать и шага. Футляр с кинокамерой сполз с ее плеча и теперь болтался где-то у локтя, но документалистка и не подумала его поправлять. Умоляюще вытянув вперед руки, она предприняла очередную отчаянную попытку урезонить Юджина.

— Юджин! Погодите! Я приехала в Санто-Беньо вовсе не для того, чтобы повредить вам или вашему сыну! А только затем, чтобы отснять свой фильм! Да поверьте же мне наконец!

— Я тебе верю, — мрачно кивнул старик. — И ни минуты в тебе не сомневался.

— Тогда зачем… почему?..

— Зачем я должен тебя убить? Да потому, что я не хочу, чтобы этот фильм вышел на экраны!

Порыв ветра снова взметнул волосы Джиллиан; влажные рыжие пряди больно хлестнули по щекам. Но молодая женщина не посмела поднять руку и убрать локоны с глаз, — из опасенья, что любое резкое движение вызовет непредсказуемую реакцию сумасшедшего старика, от которого ее отделяли какие-нибудь несколько ярдов.

— Мой документальный фильм ничем не опозорит индейцев навахо! Напротив, прославит их, пробудит интерес к Древнему Народу!

— Идиотка! Неужто ты до сих пор не догадалась, что именно этого я и боюсь! Твое треклятое кино приманит сюда целую орду археологов да антропологов: всякий раз, как водохранилище станут осушать, они будут слетаться к руинам, точно мухи на мед! Хуже того: пока деревня под водой, глядишь, и водолазы сюда нагрянут! Станут рыться среди камней, добывая сувениры на память!

— Но…

Иссиня-черные глаза полыхнули безумным огнем.

— Ты что, никак не поймешь? Не нужны мне здесь никакие раскопки! И толпы любопытных не нужны! И нечего тебе было приезжать и ворошить прошлое, пробуждая к жизни давних призраков!

— Вы про Плакальщицу? Но ведь это просто легенда!

Бескровные стариковские губы снова изогнулись в улыбке, — такой леденяще-холодной, такой жуткой, что сердце Джиллиан словно сжала неумолимая ледяная рука.

— Ты уверена?

Несколько секунд документалистка оторопело глядела на старика, удивляясь собственной бестолковости. Что он хочет сказать? Сознание ее напоминало девственно-чистый лист бумаги: ни штриха, ни пометки, — полная пустота. Но тут обрывки сплетен, смешанные с местными преданиями и байками разорвали плотную пелену непонимания, точно мелкая шрапнель, и воображение заработало вовсю. Джиллиан потрясенно задохнулась, поднесла руку ко рту.

— Ох, Господи! Она… там, наверху, да? Ваша жена, Арабелла? Пегги рассказывала… — Джиллиан лихорадочно пыталась вспомнить подробности того памятного интервью перед кинокамерой с сестрами О'Брайен. — Пегги рассказывала, будто впервые услышала легенду о Плакальщице около тридцати лет назад. Из ваших уст… вскорости после исчезновения вашей жены.

Джиллиан облизнула пересохшие губы. По мере того, как отдельные куски головоломки составлялись в единый узор, ужас ее стремительно нарастал, парализуя волю и мысли.

— И легенда эта так потрясла простодушную Пегги, что впредь она уже не смела спускаться в каньон. Вы ведь этого добивались, так? Вот для чего вы измыслили историю про индейскую пленницу? Чтобы отпугнуть людей от развалин?

— Ну, не то чтобы я сам ее сочинил. Я слышал что-то похожее в детстве. А, когда понадобилось, просто слегка приукрасил старинное предание.

Губы его изогнулись. И на какой-то миг гордое, аристократическое лицо превратилось в искаженную, кошмарную маску.

— Очень уместная история, ты не находишь? Арабелла задумала меня бросить и сбежать с каким-то парнем. Я так и не дознался, кто это был. А когда мерзавка пригрозила, что и Чарли с собой заберет, я понял, что живой ее из каньона не выпущу. Так Арабелла превратилась в легендарную Плакальщицу, скорбящую по утраченному возлюбленному…

— Юджин…

— Да, там она и лежит, — в башне, погребенная под завалами камня. Вот уже тридцать лет как там покоится. Проспала бы и дольше, — целую вечность! — если бы тебе не взбрело в голову рыскать по окрестностям, да копаться среди развалин, да снимать свой треклятый…

Без предупреждения небеса с треском разорвались надвое. Сверкнула молния. Юджин сгорбился и непроизвольно обернулся на вспышку света, — глянуть, куда ударил разряд. Краткая секунда, не более…

Джиллиан поняла: эта краткая секунда — все, что у нее есть. Обуреваемая страхом, подстегиваемая адреналином, она намотала ремень от футляра на руку и размахнулась изо всех сил…

Тяжелый, окованный железом футляр пришелся Юджину по локтю. Скользящий удар отшвырнул его руку далеко в сторону. Иссохшие пальцы разжались, пистолет описал в воздухе широкую дугу и со стуком покатился по камням. Не успел Юджин восстановить равновесие, как Джиллиан снова размахнулась пошире, — и рассчитала амплитуду чуть точнее. На сей раз удар пришелся противнику в правый висок. Юджин крякнул — и тяжело осел на землю.

Джиллиан склонилась над поверженным врагом. В висках у нее оглушительно стучало: точно работал паровой молот. Тяжело дыша, задыхаясь, чувствуя, как в крови неистово пульсирует адреналин, молодая женщина снова занесла футляр над головой, — выше, как можно выше! Руки ее дрожали от напряжения. Минуты казались вечностью. Но вот, наконец, документалистка убедилась, что старик не притворяется, и медленно опустила футляр.

Юджин Донован лежал без сознания.

Надолго ли — молодая женщина понятия не имела. И, уж разумеется, не собиралась дежурить над телом, чтобы установить доподлинно, как скоро противник очнется. Джиллиан на четвереньках поползла в ту сторону, куда отлетел пистолет, в отчаянии водя по камням руками и до боли в глазах вглядываясь, не блеснет ли где холодная сталь. Ей совсем не хотелось оставлять оружие в пределах досягаемости Юджина: кто его знает, вдруг старик придет в себя, отыщет «ствол» и бросится за нею в погоню! Но тут пронзительно заверещала рация — да так неожиданно, что с Джиллиан едва не приключился разрыв сердца.

Жадно хватая ртом воздух и опасливо косясь на Юджина, Джиллиан одной рукою шарила в карманах в поисках треклятого прибора, а второй пыталась наощупь отыскать пистолет, и все это — одновременно и сразу. Но вот, наконец, молодой женщине удалось-таки извлечь рацию и нажать кнопку приема.

— Джиллиан! — взревел Катберт. — Где ты?!

— У развалин. Юджин…

— Я же велел тебе немедленно уходить из каньона!

— Я уже собиралась, но…

— Ты не успеешь добраться до тропы! Лезь по скале в пещеру! Быстро!

Молодая женщина недоверчиво оглядела зарубки и выемки в камне, некогда служившие индейцам опорами для рук и ног.

— Ты что, спятил?

— Послушай: мне только что позвонили со станции контроля за уровнем воды в двадцати милях к северу отсюда. Речка, что текла по западному плоскогорью, изменила курс, — там берега обрушились. И весь поток обрушился в Санто-Беньо. И вниз по каньону движется стена из воды и грязи высотой в восемь футов. Я вызвал для тебя вертолет, но…

Джиллиан совсем не понравилось это «но». И все остальное — тоже.

— Я возьму джип и помчусь к тебе в каньон. Только, ради Бога, поднимайся на скалу!

— Катберт, здесь Юджин! — Молодая женщина вцепилась в рацию, точно утопающий — в спасательный круг. Мокрые волосы хлестали ее по лицу. — Он пытался застрелить меня. А я сбила его с ног. Старик без сознания.

— Ох, Господи! — Дыхание Катберта оглушало ее, точно рев турбин. — У меня в джипе есть веревка. Я сам спущусь за Юджином, как только доберусь до места. А ты поднимайся скорее, Джиллиан, прошу тебя, поднимайся! Нельзя терять ни секунды!

Напрочь позабыв про пистолет, молодая женщина бегом устремилась к утесу. Но на полпути остановилась, как вкопанная. Задыхаясь, развернулась кругом, глянула в сторону неподвижно застывшего тела. Нельзя же так вот и бросить старого мерзавца на произвол судьбы, чтобы захлебнулся, не приходя в сознание! А что ей прикажете делать?

На все лады проклиная собственную глупость, Джиллиан бросилась назад к распростертому на земле старику и ухватила его за руку. Задыхаясь и всхлипывая, поволокла бесчувственное тело к утесу. Молодая женщина понятия не имела, как потащит его вверх по отвесной скале.

Об этом она подумает, когда доберется до места.

Катберт с досадой засунул в карман рацию и бегом помчался вдоль дугообразного, мощного основания плотины. Главный инженер уже «запустил» аварийную систему предупреждения о паводках, но ответственность за безопасность занятых на плотине рабочих, равно как и жителей городков вниз по реке легла на его плечи тяжким грузом, — точно тонна мешков с цементом. На то, чтобы подумать и проанализировать ситуацию, у него оставались секунды; краткие мгновения — на то, чтобы решить, что предпринять и что делать.

В случае внезапных наводнений или ливневых паводков, вроде нынешней, правила безопасности требовали закрыть шлюзы и запереть беснующиеся воды за надежной преградой плотины. Гигантская конструкция приняла бы удар на себя, удержала бы непокорную стихию, точно в ловушке, не давая всесокрушающим смерчем промчаться дальше и опустошить города вниз по течению реки. Вот для этой-то цели и возвели некогда плотину; ради этого она и простояла все эти годы.

Но сейчас бушующая паводковая вода ударит прямо в оголившуюся сердцевину дамбы, уже и без того ослабленную трещинами и разрывами. Под этим внезапным, многократно усиленным напором плотина наверняка обрушится.

Иных вариантов и быть не может! Катберт чувствовал это всем своим существом, каждой клеточкой своего тела. Невзирая на данные лабораторных анализов, невзирая на рентгенограммы и геофизические тестирования, Катберт знал: основание не выдержит, если его не укрепить дополнительно. Изнывая от тревоги и страха за Джиллиан, он бросился к двум инженерам, что совещались чуть в сторонке.

— Позвони наверх, — приказал Катберт заместителю. — Пусть немедленно закроют шлюзы. А затем эвакуируйте рабочий персонал, — чтоб на плотине ни одной живой души не осталось!

Заместитель главного инженера кивнул, но в глазах его, точно в зеркале, отразились сомнения и тревоги начальника.

— Если стена воды и впрямь такова, как нам сообщили, эта наша «деточка» удвоенного напора не выдержит.

— А придется.

Инженер с тоской оглядел зияющую рану, развороченную динамитом в надежном дугообразном основании.

— У нас — ни шанса. У плотины же сердцевина обнажена!

— А мы ее закроем. — И, обернувшись к подрядчику, Катберт отдал приказ:

— Пусть ваш крановщик подгонит машину вплотную к бреши. Тогда основной удар кран примет на себя, сыграет роль затычки, грубо говоря.

— Эта штука стоит пятнадцать миллионов долларов!

— Я приму ответственность на себя. — Катберт мрачно усмехнулся. — Если способ себя не оправдает и вся плотина обрушится поверх крана, можете взыскать полную стоимость машины из моей зарплаты.

— Черт подери, Катберт!..

— Вы можете предложить нечто лучшее?

Подрядчик замялся, удрученно покачал головой.

— Так исполняйте, что сказал! — рявкнул Катберт. И, уже на бегу, крикнул заместителю очистить плотину.

— А ты куда?

— В каньоне остались люди. Надо их срочно спасать.

Надо срочно спасать Джиллиан!

Втиснувшись в тесную кабинку лифта, он нервно ткнул в нужные кнопки. Медленно, — о, как мучительно-медленно! — лифт пополз вверх. И за это бесконечно-долгое путешествия от основания плотины до ее верха, Катберт прочел про себя все стихи из Библии, кои его матушка некогда вбила в головы своих неуправляемых сыновей. А едва дверца лифта распахнулась, слуха Катберта коснулся рев вертолета. Машина летела совсем низко: верно, шла на посадку.

Вертолет приземлился на парковочной площадке; серебристо-бордовый герб тускло поблескивал под струями дождя. Катберт поднырнул под крутящимися лопастями, рванул на себя пассажирскую дверцу и взобрался внутрь.

— Я слышал, ты спасательный вертолет вызывал, — прокричал Чарли, перекрывая гул винта. — Я прилетел помогать.

— Так вперед!

Еще секунда-другая — и машина оторвалась от земли. На протяжении недолгого перелета Катберт успел прослушать сообщения с верховьев реки и получить подтверждение о том, что кран водворен на место, а люди покинули плотину. Весь остаток пути инженер молился про себя, чтобы Джиллиан удалось-таки вскарабкаться вверх по скале.

Дождь лил как из ведра, тугие струи больно хлестали по лицу. Задыхаясь, Джиллиан отбросила со лба мокрые волосы и попыталась прикинуть на глаз расстояние до утеса. Еще десять ярдов. Может, все пятнадцать.

Легкие разрывались от недостатка воздуха. Спина и колени мучительно ныли: ну, и тяжело же тащить за собою бесчувственное тело Юджина! Джиллиан уже почти добралась со своей ношей до подножия утеса, когда старик, наконец, пошевелился и застонал.

— Юджин! — Опустившись на колени, молодая женщина встряхнула старика за плечи. — Юджин, очнитесь!

Старик застонал громче, поднес трясущуюся руку к виску.

— Надо взбираться по скале вверх, к развалинам! Катберт говорит, идет паводковая вода…

Иссиня-черные глаза открылись. Юджин тупо уставился на молодую женщину, видно, плохо сознавая, где он и что происходит.

— Да послушайте же! — отчаянно закричала Джиллиан, заглушая пронзительный вой ветра. — Надо лезть по скале! К руинам! Катберт говорит, вниз по каньону идет ливневый паводок! Прямо на нас движется стена воды!

Пошатываясь, Юджин поднялся на ноги, и дико огляделся по сторонам, точно пытаясь вспомнить, как он сюда попал. Но вот взгляд его остановился на Джиллиан, — и аристократические черты снова исказились ненавистью.

— Ты не выйдешь живой из каньона Санто-Беньо, ведьма проклятая! Я не позволю тебе отнять моего сына!

Ноги старика подкашивались, голова кружилась, — видать, досталось ему изрядно! — и, тем не менее, Юджин с упорством одержимого захромал к своей жертве, угрожающе сжимая кулаки. Молодая женщина с легкостью увернулась от своего противника. Но убегать не стала. Охваченная отчаянием, она лихорадочно думала: как бы заставить старика понять, как бы до него «достучаться»… В висках грохотало: страх мешал сосредоточиться, сбивал с толку…

И вдруг до Джиллиан дошло: этот грохот ей вовсе не чудится, и страх здесь ни при чем. Она в ужасе оглянулась. Ощущение было такое, словно вниз по каньону прямо на них с ревом мчался товарный состав.

— Юджин!

Рев нарастал с каждой минутой, — оглушая, парализуя волю и мысли, так, что хотелось заткнуть уши и рухнуть ничком на землю.

Мгновение молодая женщина глядела в иссиня-черные, ослепленные ненавистью глаза. Но вот Юджин отвернулся и сосредоточенно побрел куда-то в сторону.

— Сейчас найду пистолет. И тогда тебе конец. Никуда ты не денешься. И сына моего тебе не видать, как своих ушей.

Дрожа от страха, беспомощно всхлипывая, Джиллиан поставила ногу на первую из выбоин в скале. Ее правая рука, лихорадочно шаря по отвесной стене камня, нащупала еле заметное углубление — прямо над головой. Левая рука отыскала еще одно, чуть выше. Молодая женщина подтянулась, выискивая ногою новую опору. Нашла, вскарабкалась еще на одну ступеньку…

Джиллиан не смела поднять глаза и оценить расстояние до пещеры, — из страха, что потеряет равновесие и сорвется. Не рискнула она и вниз глянуть, — проверить, поднимается ли Юджин вслед за нею или все еще ищет свой треклятый пистолет. При мысли о том, что старик может и отыскать заветное оружие, по спине молодой женщины пробежали мурашки. Она уже чувствовала, как пули вгрызаются в ее тело…

Задыхаясь, едва не теряя сознание от нечеловеческого напряжения, наполовину оглушенная воем ветра и парализующим нервы грохотом, Джиллиан ползла вверх по отвесной скале.

Она проделала уже половину пути от земли до пещеры, когда из-за поворота ущелья вырвалась стена грязной воды. И, дробясь о камень, ринулась дальше, все сметая на своем пути. И вот водяной смерч уже беснуется под пещерой, а волны захлестывают все выше, жадно тянутся к ее ступням, лижут лодыжки… Джиллиан всем телом прильнула к скале, прижалась лицом к камню, намертво вцепилась в упоры для рук, обламывая ногти, в кровь царапая пальцы…

Но вот грозный вал прошел, — так же стремительно, как и накатил. Яростные волны чуть попритихли, вода спала, — на фут, на ярд… Теперь грязевой поток бушевал значительно ниже того места, где между небом и землею беспомощно повисла Джиллиан. Пальцы ее онемели, мускулы плеча и икр горели, точно охваченные пламенем. Где взять силы преодолеть оставшееся расстояние? И тут молодая женщина услышала долгожданный голос — такой знакомый и родной. Крик Катберта эхом отразился от стен ущелья и, тысячекратно усилившись, прогремел по всему каньону из конца в конец.

— Хватайся за ремень! Джиллиан, сзади! Хватайся за ремень!

17

До конца дней своих Джиллиан будет вспоминать эти несколько часов, — когда река Санто-Беньо ярилась и бушевала в каньоне, «даря» невольным участникам катастрофы мгновения леденящего страха и не менее бурной, ослепительно-яркой радости.

Хуже всего молодой женщине пришлось сразу после того, как Катберт поднял ее на борт вертолета. Едва отдышавшись, она прокричала Чарли, перекрывая рев винта:

— Твой отец там, внизу!

Чарли оторвался на миг от панели управления — и Джиллиан успела-таки прочесть в его глазах неизбывную муку и боль.

— Катберт сказал, он за тобой туда отправился. Пытался застрелить тебя.

Молодая женщина молча кивнула. В горле у нее намертво застрял комок.

— Это я виноват, — покаянно выдохнул он.

Донован-младший отрешенно глядел на переднее стекло в дождевых разводах, в то время как руки и ноги его машинально производили все манипуляции, необходимые для управления вертолетом.

— Это я его довел. Отец с ума сходил от тревоги за нас с Натали. Это я заставил его думать, будто ты… будто мы с тобой…

— Нет! Ты тут ни при чем! — Подавшись вперед, Джиллиан встряхнула его за плечо. — Ты ни при чем, говорю тебе! Я все расскажу, но позже… когда мы его отыщем. — Пальцы ее непроизвольно сминали влажную ткань его рубашки. — Возможно, Юджин еще жив… Может статься, мы его найдем…

Но, не успела она прокричать слова утешения, как Катберт отрицательно покачал головой. И сын Юджина облек в жестокие, расставляющие все точки над «i» слова то, чего не смог произнести вслух его спутник.

— У него нет и не было ни малейшего шанса. — Чарли скрипнул зубами. — И я не могу отправиться на розыски тела прямо сейчас. Необходимо вернуться на плотину и убедиться, что она выстоит. Если нет, то мой прямой и первоочередной долг — эвакуировать людей с ранчо, позаботиться о безопасности Натали.

Плотина! Джиллиан судорожно мяла в руках край тонкого, серебристо-серого одеяла, что набросил на нее Катберт. Фиолетовые глаза расширились от ужаса.

— А как же трещины? Выходит, ты не зря насчет них беспокоился? Выдержат ли они напор воды?

Невероятно, но Катберт широко ухмыльнулся. В уголках губ пролегли складки усталости и напряжения, но в общем и целом улыбка вышла вполне убедительная. Тем паче, что в серых глазах отчетливо блеснули озорные искорки.

— Ага, с помощью подъемного крана стоимостью в пятнадцать миллионов долларов!

Судорожно сглотнув, Джиллиан откинулась к спинке кресла. Ее чересчур живое воображение тут же заработало на полную катушку. Документалистка уже видела, — ясно, словно наяву, — как трещит по всем швам гигантская конструкция, как со скрежетом и грохотом проседает бетон. После того, что ей довелось пережить в каньоне, молодой женщине не стоило особых трудов вообразить ужас жителей Санто-Беньо в тот миг, когда на них с грохотом обрушится ревущая водяная стена.

Джиллиан облегченно перевела дух лишь тогда, когда вертолет, поднявшись над ущельем, обогнул горный хребет, и впереди, тускло поблескивая в струях дождя, воздвиглась плотина реки Санто-Беньо. Величественная дугообразная громадина приняла на себя удар водной стихии — и отбросила ее назад.

Мутный поток ярился и бушевал, как безумный, перехлестывая через бетонную стену, сдирая остатки лесов. Из бурлящего водоворота торчала лишь «стрела» гигантского крана.

Джиллиан завороженно оглядела сверху эту внушительную картину, отчаянно сожалея о том, что не сумеет «увековечить» ее на пленке. Кажется, все на свете отдала бы за работающую кинокамеру! Вертолет опустился на парковочную площадку, и Джиллиан выпрыгнула на землю вслед за Катбертом. На краю каньона собралась целая толпа: люди наблюдали, ждали, комментировали. С замирающим сердцем молодая женщина присоединилась к ним.

Но вот вода словно смирилась с поражением. Бурлящий водоворот постепенно стихал. И вот, наконец, воцарилась гробовая тишина.

Казалось, прошла целая вечность. Первым нарушил молчание Катберт.

— О'кей, ребята. Вода начинает спадать. Мы приоткроем шлюзы на четверть. Итак: пропускная способность — сорок кубических футов в секунду. Это смягчит последствия в низовьях реки.

Неискушенной Джиллиан эта баснословная цифра, — сорок кубических футов в секунду, подумать только! — показалась просто невероятной. Но, судя по одобрительному гулу, что поднялся над толпой, Катберт опять попал в самую точку. Надо думать, шлюзы, открытые на четверть, непременно спасут ситуацию! А инженер, словно подслушав ее мысли, обернулся к Джиллиан, и она с радостью убедилась, что серые глаза любимого торжествующе сияют.

— Ура! Получилось! Мы победили реку!

Улыбаясь, молодая женщина покачала головой.

— Это все — твоя заслуга. Это ты — победитель.

— Ты побудь пока здесь, хорошо? Не подходи к плотине, пока уровень паводковых вод не понизится. Я скажу, когда опасность минует. — В серых глазах заплясали смешливые искорки, — и напряженной серьезности как ни бывало! — Если тебя понадобится еще раз спасать с дерева или со скалы, у меня же сердце не выдержит!

— Мое, кажется, тоже!

Катберт поцеловал ее на прощанье, — долгим, страстным, по-хозяйски основательным поцелуем, — и возвратился к рабочим.

Вздохнув, Джиллиан проводила любимого взглядом. Вот он поднялся по ступенькам крыльца, вот за ним захлопнулись двери административного здания… Молодой женщине отчаянно хотелось пойти вместе с ним, своими глазами увидеть, что будет дальше. В голове у нее уже складывался некий визуальный образ, некая последовательность кадров для будущего проекта…

Можно будет задействовать кадры из документальных фильмов тридцатых и сороковых годов. Показать, как возводились первые плотины, вроде громадины Гувер-Дам в Неваде, на водохранилище Лейк-Мед, или «Голодная лошадь» в Монтане… На основании документов воссоздать историю их ремонта и усовершенствования в течении лет… Сделать акцент на самоотверженных усилиях современных инженеров адаптировать устаревшие сооружения к новым технологиям, новым стандартам и требованиям по защите окружающей среды. А ключевой темой станет сотрудничество человека и стихии, попытка «договориться» с природой к обоюдной выгоде…

Но тут Джиллиан заметила Чарли Донована, что одиноко стоял рядом с серебристо-бордовым вертолетом, и мысли ее тут же приняли иной оборот. Порыв творческого вдохновения угас сам собой, чтобы воскреснуть при иных, более благоприятных обстоятельствах. А сейчас речь идет о человеческих жизнях… о драме, круто изменившей жизнь целого семейства. Молодая женщина всей душою сочувствовала осиротевшему Чарли. А тот потоптался еще немного под широкими лопастями, и решительно полез в кабину.

Летит искать отца, тут же поняла Джиллиан. Побледневшее лицо его казалось мрачным и отрешенным, движения — судорожными и резкими, точно у плохо отлаженного механизма.

Невзирая на весь тот смертельный ужас, что ей довелось пережить по вине Юджина, молодая женщина отлично понимала, как тяжко приходится его сыну. Понимала — и сострадала его боли. Совсем недавно, какие-то несколько месяцев назад, ей довелось пережить утрату столь же невосполнимую. Джиллиан не тронулась с места, не попыталась остановить Чарли. Будет еще время рассказать Доновану-младшему о том, что произошло среди развалин, открыть тайну исчезновения его матери…

И время для разоблачений и признаний пришло очень скоро. Собственно говоря, тем же вечером.

Смертельно-усталый, осунувшийся, едва волоча ноги, Чарли вошел в кафе «Три ковбоя». Натали поддерживала мужа под руку. Она-то и углядела в углу Катберта с Джиллиан.

Две женщины долго глядели друг на друга через весь зал, через столы, заставленные грязными тарелками с остатками бобов и тушеного мяса, — здесь только что отужинали Катбертовы ремонтники, изголодавшиеся, точно волки. Затем, не говоря ни слова, Натали высвободила руку и решительно пересекла разделяющее их расстояние.

Катберт поднялся ей навстречу. Он тоже молчал, понимая: то, что происходит сейчас, касается только Джиллиан и Натали.

— Прости меня, — глухо произнесла темноволосая женщина. — За видеокассеты. И… — Натали поднесла к виску руку, — такую тонкую и изможденную, что на свету она казалась прозрачной. — И за все остальное — тоже.

Джиллиан молча кивнула.

— Группа спасателей отыскала тело Юджина.

— Мы слышали.

Натали нервно сглотнула.

— Чарли убит горем. Но он должен… Он хочет…

— Я имею право знать, — докончил Донован-младший, присоединяясь к жене.

Документалистка снова кивнула.

— Мы можем поговорить в номере у Катберта.

— Я готов остаться здесь. — Чарли скептически скривил губы. — В маленьком городишке тайну все равно не сохранишь, как ни старайся. Уж ты-то об этом отлично знаешь!

— Может, и так, — встряла Пегги, приподнимаясь над стойкой. — Но есть вещи, о которых знать подобает лишь друзьям да родным, — а всем прочим нечего нос совать!

С достоинством отдуваясь, официантка поставила перед Чарли с Натали по дымящейся кружке кофе, а затем решительно выдворила за порог последних посетителей. В опустевшем зале остались только четверо: чета Донованов и Катберт с Джиллиан. Орлиным взором оглядев свои заповедные владения и убедившись, что никто им не помешает, Пегги величаво удалилась на кухню и захлопнула за собою дверь.

Чарли устало выдвинул жене стул, и сам тяжело рухнул на соседний. И приготовился слушать.

Большую часть дня Джиллиан провела в мучительных раздумьях, решая, как помягче сообщить Доновану-младшему о смерти отца. И стоит ли сообщать ему все? Юджин мертв. Следует ли сыну знать о том, что горячо любимый им отец некогда убил его мать?

Всю свою сознательную жизнь Джиллиан занималась тем, что увековечивала правду, — правду, видимую в объектив кинокамеры. Как режиссер документальных фильмов, она знала: истина не всегда такова, какой кажется на первый взгляд. Но эту историю редактировать и монтировать не ей. Нет у нее такого права. Молодая женщина понимала: ей придется сообщить Чарли удручающие, неприглядные факты, а уж истину восстановит он сам.

Нервно сглотнув, Джиллиан начала пересказывать историю Плакальщицы каньона Санто-Беньо.

Три дня спустя помощник шерифа Магнус Джералдсон и еще двое представителей закона в сопровождении судебного эксперта и двух археологов из Оклендского университета обнаружили человеческие останки, захороненные под грудой камней в квадратной башне. Археологи подтвердили, что скелет — женский. Судебный эксперт обнаружил в черепе пулевое отверстие.

18

Обхватив руками колени, не сводя взгляда с древних развалин, Джиллиан устроилась на плоском каменном уступе над водохранилищем Санто-Беньо. Лунный свет одевал серебром реку и горы. Рядом, надежно установленная на штативе, мирно стрекотала кинокамера.

Спустя четыре бесконечно-долгих месяцев водохранилище наконец-то медленно заполнялось водой. Поскольку ливневый паводок нанес плотине немалый ущерб, а Катберт настоял-таки на необходимости дополнительных укреплений, ремонтные работы затянулись на гораздо более долгий срок, нежели планировалось изначально. Но теперь они завершились, и река возвращалась в свои берега. Джиллиан не видела, как все происходило, не наблюдала за процессом от начала до конца, — но сейчас темные воды плескались уже у самого входа в пещеру.

Очень скоро древняя, мистическая деревня, которую Джиллиан впервые увидела в далеком детстве, снова погрузится в бесконечно-долгий сон. Еще десять лет магических развалин не коснется солнечный луч… Может, даже дольше, если усовершенствования, предложенные Катбертом, себя оправдают, и нового ремонта в ближайшие годы не потребуется. А молодая женщина уже убедилась на опыте, что главный инженер Катберт Далтон обычно знает, что говорит.

Его работа завершена. И ее труды тоже завершатся, как только над деревней сомкнутся холодные темные воды.

На протяжении последних трех месяцев Джиллиан, не покладая рук, монтировала свой фильм, придавая «сырому» метражу форму, определенность и глубину, вставляя титры и графику, добавляя «голос за кадром» и музыку… по сути дела, творя из накопленного материала произведение искусства как таковое, — так ваятель творит из глины прекрасную статую. Черновой вариант привел ее в полный восторг. А мастер-запись будет готова, как только добавится заключительная последовательность кадров.

Та, что снимается здесь и сейчас.

Непроизвольно поежившись, Джиллиан откинулась назад, прильнув к широкой груди своего спутника. В сердце ее царили самые противоречивые чувства: легкая грусть и волнующее предвкушение увлеченного своим делом художника. Катберт успокаивающе обнял ее за плечи.

— Замерзла?

— Нет. Просто… печально немножко, что все закончилось. И ужасно не терпится перейти к следующему «наполеоновскому» проекту.

— Это ты про свой новый фильм о плотинах? Или про нашу свадьбу?

Весело рассмеявшись, Джиллиан развернулась к любимому.

— Про свадьбу, конечно. Со всей определенностью, про свадьбу. Твои братья пригрозили жестоко отомстить мне за твою поруганную честь, ежели я не поспешу завершить дело законным браком.

Катберт широко ухмыльнулся.

— Ты уверена, что хочешь играть свадьбу на ранчо? Мы могли бы сбежать в Лас-Вегас и пожениться по-быстрому, безо всяких хлопот.

— Еще не хватало!

Джиллиан уже побывала на обширном ранчо у подножия хребта Сьерра-Невада, что Катберт до сих пор почитал «родным гнездом». Правда, погостить подольше не получилось: молодая женщина вкалывала, не покладая рук, наверстывая упущенное время, чтобы успеть представить фильм к сроку. Так что поездка вышла какая-то скомканная: день пути туда, день пути обратно, и сутки — там. Джиллиан так нервничала в преддверии знакомства с многочисленным семейством Катберта (шутка ли: мать, трое братьев и две невестки, не говоря уже о малолетнем племяннике!), что напрочь позабыла прихватить с собою кинокамеру. О чем молодая женщина горько пожалела, едва глазам ее открылся «Орлиный кряж» и его живописные обитатели — бывшие и нынешние.

Ей просто-таки не терпелось вернуться и заснять на пленку великолепие горных хребтов на фоне сапфирово-синего неба… не говоря уже о великолепии мускулистых, плечистых атлетов, коих Сондра, — последнее прибавление к семейству, — втихаря окрестила «Великолепной Четверкой».

Сондра Далтон, недавно ставшая женою самого младшего из братьев, Элджи, доверительно призналась Джиллиан, что «Великолепная Четверка» до сих пор повергает ее в благоговейный трепет. Поодиночке братцы играючи очаровали бы любую девицу от восьми до восьмидесяти лет включительно. Все вместе они составляли крепкую, любящую семью. И семья эта, — шумная, смешливая, любвеобильная, — радостно распахнула гостье объятия.

Там, в кругу Катбертовой родни, ноющая боль утраты, что навсегда угнездилась в груди у Джиллиан после смерти отца, как-то сама собою поутихла. И молодая женщина хотела, чтобы все эти замечательные люди были гостями на ее свадьбе. Все до одного, без исключения.

— Ты еще не знаешь, что тебя ждет! — предостерег Джиллиан заботливый жених.

— Забавно, но каждый из твоих братьев сказал мне то же самое. Вот, в частности, Трэвис грозился поведать мне в подробностях о твоей бурной молодости и тяжелом детстве.

— Ха! — Катберт распрямил ноги, встал с каменного выступа, заботливо помог подняться Джиллиан. — Трэвис у нас — циничный полицейский. Он считает, что каждый мужчина в душе — потенциальный преступник. Ты его больше слушай!

— А кто в душе каждая женщина?

Смешливые искорки в глазах Катберта разом погасли.

— Трэвиса не так давно несправедливо обидели. Ему до сих пор больно.

Джиллиан собралась было расспросить Катберта поподробнее, но тут ей пришло в голову, что, возможно, инженер сам не хочет играть свадьбу в «Орлином кряже». Может быть, тягостные воспоминания до сих пор не утратили над ним власти?

Как-то раз, после особенно долгих и отрадных любовных игра, они лежали, сжимая друг друга в объятиях, и разговаривали о том, где будут жить в промежутках между разъездами, о плотинах и документальных съемках… и о родителях. Об отце Джиллиан и об отце Катберта.

Постепенно, мучительно, фраза за фразой, горестная повесть облекалась в слова. Голос Катберта заметно дрожал, когда он поделился с любимой тем, что так и не открыл братьям. Молодая женщина, затаив дыхание, слушала, а Далтон в подробностях описывал ту кошмарную ночь, когда мать его беспомощно рыдала, а он бегал вокруг нее с чашками кофе и пузырьками с успокоительным. Тогда-то его несокрушимая вера в отца и сыновняя любовь рассыпались в прах.

Может быть… может быть, Катберт и впрямь не хочет возвращаться в «Орлиный кряж» и играть свадьбу в тени материнской трагедии? Приподнявшись на цыпочки, Джиллиан обняла ладонями его лицо.

— А как насчет тебя, Катберт? Тебе тоже до сих пор больно? Тебе неприятно обмениваться обетами верности там, где брак твоих родителей обернулся обманом и ложью?

— Нет, — просто отозвался он. — Ранчо — мой дом. И навсегда останется домом. — В серых глазах снова запрыгали озорные бесенята. — Тем паче если мне все-таки придется платить за треклятый кран. Вот тогда мы точно не сможем себе позволить никаких ресторанов да путешествий. Сыграем свадьбу тихо, по-домашнему…

Джиллиан негодующе фыркнула: именно этого Катберт от нее и ждал. С тех пор, как он объяснил невесте, что ответственность с него не снимут до тех пор, пока заключение независимой экспертизы документально не подтвердит ущерб, нанесенный ценному оборудованию, молодая женщина просто-таки рвала и метала.

— Да даже у самого закоренелого бюрократа рука не поднимется взыскивать с тебя убытки! — бушевала она. — Ради всего святого, ты же весь город спас!

Катберт изобразил приличествующее случаю смирение, однако в глазах его по-прежнему плясали искристые смешинки. Какая она храбрая, какая задиристая; так и рвется в бой — защищать его от всех на свете недоброжелателей…

— Ну, по-моему, ты слегка преувеличиваешь!

— Нисколечко! — Джиллиан обвила руками его шею. — Ведь ты и меня спас!

— Причем несколько раз, — не преминул уточнить Катберт.

Всякий раз, путешествуя с нею вместе на машине, когда Джиллиан оказывалась за рулем, инженер содрогался от ужаса. Мысли ее проделывали тысячу миль в минуту, а взгляд не отрывался от роскошной последовательности «кадров» за окном, вместо того, чтобы следить за дорогой.

— Ты и сейчас меня спасаешь, — прошептала молодая женщина, привставая на цыпочки навстречу его губам. — Всякий раз спасаешь, когда даришь мне вот это… И вот это… И…

— Джиллиан…

Застонав, он рухнул на колени.

Молодая женщина опустилась на землю вместе с ним. Каждое прикосновение его рук и губ обладало магическим эффектом: грудь ее пронзали тысячи стрел, направленных самим Купидоном, не иначе. Что бы ни случилось, куда бы ни увела их Катбертова работа и ее съемки, этого подарка у нее никто и никогда не отнимет.

Позади них деловито стрекотала кинокамера. На противоположной стороне каньона руины медленно уходили под воду, погружаясь в долгий, беспробудный сон. Легкий ветерок гнал рябь по поверхности воды. А над ущельем, словно мимолетное дуновение, пронесся тихий, ласковый, исполненный блаженства вздох.

Эпилог

Шон Далтон подошел к зеркалу, подергал за концы косо завязанного галстука-бабочки и обреченно вздохнул.

— Женский заговор, вот что это такое, — подвел он итог. — Ну, и какого черта вам непременно надо, чтобы мы рядились в эти шутовские тряпки?

Лорина, его жена, не сдержала улыбки.

— Может быть, потому, что вас так приятно дразнить? А может быть, потому, что у нас, слабых женщин, просто голова идет кругом при виде таких разодетых франтов, — ласково поддразнила она. — Повернись-ка, я сама завяжу.

— Ладно тебе, солнышко, уж ты-то знаешь, что я неотразим в любой одежке, — усмехнулся Шон, послушно подставляя шею.

— Может, и так. — Лорина изо всех сил старалась сдержать улыбку, что было нелегко: ведь муж сомкнул объятия и притянул ее к себе. — Шон Далтон, сэр, прекратите немедленно, иначе я никогда с этим галстуком толком не справлюсь!

— Что прекратить? — невинно осведомился Шон — и звонко чмокнул жену в щеку.

Лорина тихонько вздохнула и склонила голову ему на плечо.

— Люблю тебя, — прошептала она.

— Попробовала бы только не любить! — проворчал Шон, зарываясь лицом в ее волосы. — От души надеюсь, что Катберт с Джиллиан будут хотя бы вполовину так же счастливы, как мы, солнышко мое.

— Только вполовину? — удивилась Лорина, откидываясь назад и улыбаясь мужу.

— Да сдается мне, что никто еще в мире не был и не будет так счастлив, — пояснил Шон и снова привлек жену к себе.

— Мама-папа!

Счастливые супруги, как по команде, оглянулись. Их маленький сынишка проснулся и встал на ножки, держась за прутья кроватки. Лорина погладила мужа по щеке, нагнулась и подхватила Билли на руки.

— Здравствуй, радость моя! — Она оглянулась на мужа. — А кроватка-то ему уже мала.

— Знаю, — вздохнул Шон. Он взъерошил темные кудри сынишки и улыбнулся жене. — Но просто рука не поднимается убрать ее в чулан!

— Ну, это ненадолго! — мило закраснелась Лорина, легонько касаясь ладонью живота. Серые глаза Шона потемнели.

— Лорина? Солнышко, ты серьезно?

— Ну да, — тихо подтвердила молодая женщина. Глаза ее сияли. — Я вчера была у врача.

У Шона сдавило горло. Ему захотелось сейчас же, немедленно, сказать жене, как много она для него значит, как она изменила его жизнь, но слова с языка не шли. Вместо того он снова привлек жену и сынишку к себе, к самому сердцу, и в который раз подумал, что такого везучего Далтона на свет еще не рождалось.

Элжернон Далтон тихонько вошел в спальню, закрыл дверь и загляделся на жену. Его Сондра, его темнокудрая красавица Сондра дожидалась его возвращения — да так и задремала в огромном плюшевом кресле с шитьем в руке. А шила она крохотный, словно на куклу, чепчик…

Сердце Элджи переполнилось нежностью. Он все пытался понять про себя, что он такого сделал, чтобы заслужить подобное счастье. В одном можно поручиться: такого везучего Далтона на свет еще не рождалось!

Сондра вздохнула, открыла глаза. Увидела Элджи — и лицо ее озарилось радостью.

— А, вот и ты наконец! — прошептала она. — Я уж соскучилась.

Элджи улыбнулся, опустился на корточки рядом с женой, бережно отобрал шитье и завладел ее рукой.

— Да вот, ходил потолковать с Катбертом.

— Небось, рассказывал о кошмарах семейной жизни? — усмехнулась Сондра.

— Вроде того, — подмигнул Элджи. Лицо его омрачилось. — Он мне такого порассказал про эту «Плакальщицу»! Я-то, когда фильм смотрел, все думал: классно отснято, просто мороз по коже! А выходит, не зря! Так и вижу этого психованного старикана, который тридцать лет назад собственную жену порешил!

Сондра поднесла к губам руку мужа.

— Ужасно это, просто слов нет! Это надо же: вбить себе в голову, будто жена ему изменяет…

— Так ты его еще жалеешь? — изумился Элджи. — Старый умалишенный маньяк…

— Тс-с-с! — Сондра подалась вперед и поцелуем запечатала мужу губы. — Милый, ты ведь знаешь: о покойниках либо хорошо, либо ничего.

— Ага. — Элджи против воли улыбнулся. — Раз ничего хорошего о старом греховоднике не скажешь, лучше замнем эту тему. Главное — другое: ведь Катберт и Джиллиан обрели друг друга. — Он шутливо взъерошил жене волосы. — Держу пари, так, как мы, счастливы они не будут. Такое просто-напросто невозможно! Но если эти двое влюблены друг в друга хотя бы вполовину так же сильно, как мы…

— Большинство позавидовали бы и половине, — шепнула Сондра, отвечая на мужний поцелуй.

Присев на краешек постели своей одинокой спальни, Трэвис мрачно уставился в стену. Сказать по правде, он отчаянно завидовал семейному счастью братьев. А теперь еще и Катберт надумал дезертировать из холостяцких рядов!.. Впрочем, его легко можно понять. Только распоследний дурак упустит такую женщину, как эта его рыжеволосая красавица Джиллиан!

И одного такого дурака он знает лично. Причем каждый день имеет сомнительное удовольствие видеть его в зеркале.

Но ведь бывает, что и на дураков снисходит озарение! С досадой ударив кулаком по стене, Трэвис вскочил на ноги, подбежал к телефону, подержал с минуту руку над трубкой, набираясь решимости, и, наконец, глубоко вздохнув, набрал знакомый, памятный наизусть номер.

— Алло! Келли? Келли, это Трэвис. Да, Трэвис. Послушай… нет, только не бросай трубку! Я долго думал… и понял, что… словом, нам надо встретиться и поговорить. Да, не откладывая. Да, завтра. Можно, я заеду за тобой на ранчо?.. Правда, можно?..

И, вешая трубку, Трэвис впервые за много дней подумал: и чего он такого хорошего совершил, чтобы заслужить этакое нежданное счастье!

И вот великий миг настал.

Катберт полагал, что ко всему готов, но едва он услышал первые торжественные аккорды свадебного марша Мендельсона, едва он поднял взгляд на украшенную цветами дорожку, что вела из сада к террасе и увидел, как его нареченная невеста делает первый шаг в его сторону, сердце его словно остановилось в груди.

Джиллиан. Его Джиллиан. Как она прекрасна в кружевном платье цвета слоновой кости! А ее сияющее личико, а взгляд, обращенный в его и только в его сторону!

— Вы только гляньте на мою Джилл! — тихо выдохнул он.

Его трое братьев, выстроившиеся тут же, тихонько застонали.

— Пропал парень! — шепнул Шон.

— Подкаблучник! — фыркнул Трэвис.

— На смазливое личико купился! — добавил Элджи.

Трое братьев с усмешкой переглянулись, но Катберт тут же посерьезнел и, любуясь невестой, задумался: и что же он такого хорошего совершил в жизни, чтобы ему так чертовски повезло!

Жены братьев, стоявшие тут же, под разубранным цветами пологом у алтаря, дружно вздохнули, не сводя глаз с невесты.

— До чего прелестна! — шепнула Лорина.

— Чудо что такое! — подхватила Сондра, и все трое снова вздохнули.

— Дорогие друзья, — возгласил священник. — В этот благословенный день мы все собрались здесь для того, чтобы соединить Катберта Далтона и Джиллиан Брайтон священными узами брака…

В то же самое мгновение Катберт и Джиллиан обменялись первым поцелуем как законные муж и жена — и зрители дружно зааплодировали.