Предисловие

Настоящее предисловие к этой книге едва уместилось в несколько толстых томов, и видит бог (тот самый, который пишется с большой буквы), я приложил все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы оно не стало еще длиннее.

Теперь мне приходится расхлебывать последствия собственной словоохотливости: я прекрасно понимаю, что среди читателей этой книги найдется немало счастливчиков, до сих пор как-то обходившихся без моей писанины. Поскольку пересказывать содержание чуть ли не дюжины томов в нескольких строчках – занятие неблагодарное, я и пробовать не стану.

Вместо этого позволю себе несколько ничего толком не объясняющих, но, на мой взгляд, все же необходимых замечаний.

Все события, о которых пойдет речь в этой книге, действительно имели место, но только в моей жизни, а не в вашей. Так бывает. Со мною – особенно часто, поскольку я уже давно по уши увяз в топком болоте чудес. Увяз так глубоко и безнадежно, что меня уже нет рядом с вами. Более того, у меня уже почти не осталось оснований думать, будто я вообще есть хоть где-то.

Строго говоря, меня никогда и не было. Но когда очередная волна неизвестно чьих воспоминаний грозит мне если не безумием, то противной тупой болью в затылке, я превращаю их в буквы на экране компьютера. Воспоминания навсегда оставляют меня в покое, поскольку с этого момента они принадлежат не мне, а так – всем понемножку.

* * *

Что же касается послесловия, хотелось бы верить, что его никогда не будет. Мне всегда казалось, что наихудшее послесловие к любой книге – это смерть автора (не та, о полной и окончательной победе которой так долго твердили постмодернисты, а обычная физическая смерть).

Зато самое сладостное послесловие, о котором можно только мечтать, это многоточие, но не отпечатанное типографским способом на бумаге, а длинная череда незаметных дырочек, образовавшихся на тонкой ткани реальности после того, как еще кто-то ускользнул, не прощаясь.

Боюсь, что этот вариант мне пока не по зубам: всякий раз, когда я собираюсь исчезнуть не прощаясь, непременно выясняется, что я забыл шляпу, или зажигалку, или еще какую-то чушь, без которой совершенно невозможно обойтись.

– Эй, Груз Виселицы, куда это ты уставился?

Я твердо решил, что больше не буду отзываться на это прозвище, а посему никак не отреагировал на вопрос Афины. Пора бы ей усвоить, что обладателя тысячи имен не следует окликать таким образом.

Впрочем, я не слишком верил, что молчание мое возымеет должное действие: когда Афина принимает свой излюбленный человечий облик, ее характер становится совершенно несносным. Тут уж ничего не поделаешь, остается лишь ждать, пока сероокая устанет таскать на себе бесполезный груз, который неразумные люди в свое время опрометчиво сочли одним из лучших мужских тел.

Мало того, что мне не слишком нравится простолюдин по имени Марлон Брандо, чей вид столь любезен Палладе, меня вообще изрядно раздражает ее склонность принимать мужской облик. Созерцать влажный от пота, коротко стриженный затылок немолодого мужчины и помнить, что под его загорелой кожей скрывается прекрасная сероглазая дева, – от такого у кого угодно ноша шеи перегреется!

Впрочем, эти Олимпийцы все с придурью, Афина еще самая разумная. И всех их легче убить, чем переделать, хотя убить тоже не слишком просто, поскольку считается, что они бессмертны. Как, впрочем, и я сам.

– Нет, правда, Игг, куда ты пялишься? Что такого интересного может быть на земле? – снова спросила Афина.

Я мог поздравить себя с очередной победой над ее необузданным нравом. По крайней мере, на сей раз меня назвали не Грузом Виселицы, а моим собственным именем, да еще и одним из самых любимых. Из доброй тысячи имен, успевших прилепиться ко мне за мою долгую жизнь, я всегда предпочитал те, что покороче, как последний удар меча.

– Там на камне сидит какая-то странная тварь, – объяснил я. – Не то человек, не то погань подземная, не то просто наваждение. Но не один из наших, это точно!

– Ясно, – кивнула она. – Ну что, идем на снижение? Посмотрим, что он такое.

– Я и отсюда его прекрасно вижу. И ты бы увидела, если бы смотрела собственными глазами, а не выглядывала из близоруких окон своей драгоценной маски.

– Я уже целую вечность смотрю на этот прекрасный мир своими собственными всевидящими очами, – огрызнулась Афина. – Почему бы не позволить себе роскошь немного полюбоваться на него обыкновенными близорукими человеческими глазами? Когда еще доведется…

У меня не нашлось возражений. «Позволить себе роскошь» – это она очень хорошо сформулировала. В конце концов, все мы в последнее время только этим и занимаемся: позволяем себе разного рода роскошь, каждый в меру собственного воображения. А чем еще заниматься бессмертным богам, когда их мир собирается рухнуть и даже дата Последней битвы уже известна, а от былой наивной уверенности в собственном бессмертии давным-давно камня на камне не осталось.

– Ладно уж, – примирительно усмехнулась Афина, – по большому счету ты прав, Видур. Пожалуй, я действительно воспользуюсь своим зрением. Как ни крути, а человеческие глаза этого красавчика могут только смотреть, но не видеть.

Мы оба уставились вниз, на крошечное зеленое пятнышко. Привычным усилием воли я заставил это пятнышко приблизиться и стать тем, чем оно на самом деле и было: мужчиной в ярко-зеленом плаще.

Он сидел на камне посреди совершенно голой песчаной равнины. Люди называют такие места «пустынями», но мне не нравится это слово. Оно лживо: я много путешествовал по этим самым «пустыням» и ни разу не встретился там лицом к лицу с обещанной пустотой.

Его руки были сложены на коленях, светлые растрепанные волосы почти закрыли лицо, по которому блуждала отрешенная улыбка, какие мне до сих пор доводилось видеть только на лицахспящих. Наконец я заглянул в темную глубину его глаз, и мне стало не по себе. Я еще никогда не встречал столь пугающей темноты – ни в человеческих глазах, ни в глазах своих родичей, ни в глазах моих мертвых воинов, ни в единственном зрачке собственного отражения, если на то пошло!

– Это он, Нике, – сказал я.

Она обернулась ко мне, брови Марлона Брандо угрожающенахмурились: до сих пор я лишь однажды называл Афину сладчайшим из ее имен. Это случилось в самом начале нашего знакомства, и тогда я еще не знал, какое число непотребных слов способна пустить в ход эта сероглазая, когда кто-то говорит ей, что она прекрасна!

В тот раз это развлечение доставило мне некоторое удовольствие, но меня не слишком прельщала возможность повторно выслушать ее брань: я подозревал, что ничего нового Афина с тех пор не придумала, и мне станет скучно.

По счастию, она не стала затевать свару. Немного помолчав, переспросила:

– Кто – «он»? Ты что-то путаешь, Гаут. Этот смертный – не твой безумный побратим. Впрочем, возможно, он вовсе и не смертный.

– В том-то и дело, что не смертный. Боюсь, что он гораздо менее смертен, чем мы сами. Но при чем тут мой побратим?

– Ну не знаю… Мне всегда казалось, что лишь его внезапное появление может выбить тебя из колеи.

– Глупости какие! – отмахнулся я. – «Выбить из колеи» – еще чего! Ну да, порой у меня портится настроение, когда я вспоминаю, во что превратился бедняга Локи. Когда-то нам было очень весело вместе, и это были хорошие времена… Да пес с ним, не о том речь! Ты еще не поняла, кто этот незнакомец внизу? Это тот, за кем с радостью пойдут худшие из смертных, тот, кого ждали мертвецы, чтобы подняться из могил. Ядовитое чудовище, под ногами которого плодородные земли превращаются в растрескавшуюся глину. Когда люди моего народа тщетно пытались перевести смутное знание о неизбежном на язык слов, они придумали свою историю о конце мира. Они назвали это «День судьбы богов». Надо отдать им должное, не так уж много они перепутали! Во всяком случае, куда меньше, чем прочие болтуны. Например, предсказали, что перед Последней битвой откуда-то с юга придет великан Сурт с огненным мечом и сожжет мир. Думаю, перед нами тот, кого они назвали Суртом. Он пришел, и теперь все покатится в пропасть так быстро, что мы не успеем перевести дыхание. Это и есть наш главный враг, Нике. По сравнению с ним Локи – добрый приятель. В конце концов, он такой же невольник своей судьбы, как и мы все. А этот поганый пришел сюда развлекаться.

– Не развлекаться, – возразила она. – Он пришел сюда просто потому, что так вышло. В отличие от нас в свое время он действительно мог отказаться принимать в этом участие. Но его выбор уже сделан, так что теперь мы в одной лодке… Хотя он действительно возглавит армию наших врагов, одно другому не мешает, ты же знаешь.

– Не мешает, – согласился я. – А с каких это пор ты занялась пророчествами?

Она не ответила.

Про себя я отметил, что Афина не так проста, как кажется, а значит, и с прочими ее родичами следует держать ухо востро.

Потом я снова погрузился в темноту глаз незнакомца. Эта тьма была почти непроницаемой – для кого угодно, но только не для меня. Случалось мне разгадывать и более хитроумные загадки.

Следовало признать, что наш враг не вызывал у меня должного отвращения. Я быстро понял, в чем дело: ему не единожды доводилось пить мед поэзии, а я всегда питал известную слабость к скальдам.

– А знаешь, он ведь не раз окунал руки в кровь Квасира. Вот уж никогда бы не подумал, – сказал я Афине.

– В чью кровь?

– Все время забываю, что ты не всегда понимаешь мои речи. Я хотел сказать, что в свое время он был поэтом. «Кровь Квасира» – это поэзия.

– Почему нельзя просто называть вещи своими именами? – раздраженно спросила она.

– Потому что вещи от этого портятся, я тебе уже тысячу раз объяснял. Если золото тысячу раз назвать «золотом», это истощит его, оно устанет, утратит свой блеск и потеряет ценность. Поэтому лучше называть его «периной дракона» или еще как-нибудь – есть много способов дать понять, о чем идет речь, не называя имени. Это магия. Не слишком хитроумная, согласен, зато она работает.

– Этот дерьмовый мир скоро весь «испортится», раз и навсегда, а ты все носишься со своей дурацкой магией! – в сердцах сказала Афина.

– Если бы с ней все носились, глядишь – и мир бы не испортился, – огрызнулся я.

Знала бы эта сероглазая, как трудно порой не разгневаться, слушая ее вздорные речи!

– Хорошо, не будем больше спорить, – неожиданно согласилась она. – Сейчас я хочу окончательно разобраться с этим существом внизу, так что придержи свою драгоценную шляпу. А то еще улетит на вираже!

– Ладно, придержу. Разбирайся.

Она заговорщически мне подмигнула и начала стремительно сбавлять высоту. Земля неслась нам навстречу с такой скоростью, словно была отощавшим медведем-шатуном, а наша диковинная летательная машина – ее единственным шансом не сдохнуть с голоду еще до наступления ночи.

Я не видел лицо своей спутницы, но чувствовал, что мясистые губы мужчины с нелепым именем Марлон сложились в восторженную улыбку валькирии. Теперь никакая маска не могла скрыть настоящую Афину, которая при первой же встрече гордо бросила мне: «Только не думай, что испугаешь меня своим заговоренным железом, дружок, я и сама – бог войны!»

Афина небрежно положила руку на гашетку пулемета. Японял, что она задумала, и расхохотался от полноты чувств. В этот миг я разрешил себе поверить, будто все еще можно исправить. Сейчас растревожившие меня темные глаза незнакомца погаснут, станут кормом для воронья; его зеленый плащ через несколько дней занесет песком, а в сапогах поселятся змеи. С ним будет покончено навсегда, а потом… Мало ли что может случиться потом!

– Разворачивайся, Хар, хватит сверлить мой затылок своим драгоценным глазом, – потребовала Афина. – Лучше приготовься пострелять. Я начинаю, а финал – за тобой!

Я развернулся и склонился над пулеметом, смертоносной машиной, которую моя подруга зовет ласковым именем Льюис. Добрая перемена: до сих пор она всегда настаивала, что пока я нахожусь в ее аэроплане, я – никакой не «ворон брани», а всего лишь пассажир. «Только сиди смирно, Игг, и ничего не трогай! – напоминала она перед всяким полетом. – Это мои игрушки, и не твое собачье дело, как я с ними обхожусь!»

Этой сероглазой многое сходит с рук: нынче я не охотник до свар. Пусть себе своевольничает; пока от нашей дружбы есть прок, я готов потакать ее ребяческим капризам. Да и пропадет она без меня, чего греха таить.

Покорный пожеланиям Афины, я никогда прежде не пользовался ее хитроумным орудием убийства по имени Льюис. К счастью, мне никогда не приходится подолгу учиться обращению с новым оружием, поскольку любое оружие при ближайшем рассмотрении непременно оказывается одной из несметного числа моих невидимых смертоносных рук.

Пулемет не был исключением: стоило мне прикоснуться к холодному металлу, как все стало на свои места. Можно было не сомневаться: я сумею привести в действие это устройство, как уже не раз заставлял оживать куда более замысловатые игрушки, придуманные слабыми, но изобретательными людьми, чье стремление услужить смерти всегда вызывало у меня оторопь: а им-то зачем?..

Стрельба Афины возвестила о начале битвы. Рыжий песок был так близко, что я вполне мог бы сосчитать песчинки, если бы у меня нашлось время загибать пальцы. Мы принесли на землю ветер; светлые волосы незнакомца взметнулись вверх и зашевелились, как змеи на голове Горгон, о которых я не раз слышал от Олимпийцев – судя по всему, в будущем нам еще предстояло сразиться с этими опасными бабами.

А потом и я с наслаждением окунулся в изумительную музыку выстрелов. Но вскоре с горечью осознал, что ничего не происходит. Вообще ничего! Мы не только не убили, но, кажется, даже не потревожили нашего будущего врага.

Наконец он неохотно поднял голову. Мне показалось, что наши глаза встретились, но потом я понял, что такого быть не могло: это существо обладало обыкновенным, заурядным человеческим зрением. Несмотря на все свое загадочное могущество, парень не видел дальше собственного носа. Ну дела!

Небо становилось все ближе, наш летательный аппарат удалялся от земли так же стремительно, как только что несся ей навстречу. Можно было подумать, что мы удираем, хотя мы, разумеется, ни от кого не удирали, просто Афина выполняла какой-то очередной маневр. Но я успел увидеть, что этот неуязвимый незнакомец в зеленом плаще с любопытством посмотрел нам вслед, заулыбался еще шире, а потом начал смеяться.

– Ты слышишь, Паллада? Он смеется! – Я почувствовал, что задыхаюсь от гнева. Такого со мной еще не бывало.

– Он смеется, как мы сами умели смеяться когда-то давно, – вздохнула она. – И кажется, я понимаю, почему тебе это так не нравится. Он смеется как бессмертный, а мы с тобой уже успели утратить это умение.

– Но он действительно бессмертный. Мы же не смогли его убить.

– Наваждение тоже невозможно убить, – улыбнулась Афина. – Знаешь, меня до последней минуты одолевали сомнения на его счет, поэтому и пришлось затеять всю эту стрельбу. Бессмертному она бы не повредила. Но только наваждение могло позволить себе роскошь вообще не обратить внимания на нашу атаку.

– Ты хочешь сказать, что он – обыкновенное наваждение?

– Ну, положим, не обыкновенное. И все же именно наваждение. Жаль, что он не на нашей стороне. Я бы попросила его научить меня так смеяться.

Я ушам своим не верил: в голосе Марлона Брандо появились мечтательные интонации, каковых за Афиной до сих пор не водилось, какой бы облик она ни принимала.

– Ну что, поворачиваем домой? – наконец спросила она.

Я молча кивнул, не сообразив, что она сидит ко мне спиной, а посему на вопросы следует отвечать вслух.

– Мы летим домой или как? Я тебя спрашиваю!

– Домой, говоришь? – усмехнулся я. – Да, «домой» – это было бы неплохо… Только у нас больше нет дома и уже никогда не будет.

– Не придирался бы ты к словам, Один, – устало попросила она.

С меня сталось бы написать: «Эта история началась с того, что…» – дальше может следовать подробное изложение любого события, начиная с моего рождения и заканчивая дурацкой, никому не нужной вылазкой в Берлин, в самом начале мая 98-го года. Пятого мая, если быть точным.

Вообще-то обычно я катастрофически путаюсь, пытаясь воспроизвести хронологию событий, но эту дату я углядел на первой странице газеты, которую обнаружил на соседнем кресле в пустом вагоне электрички, и почему-то запомнил.

Несколькими днями раньше мне вдруг приспичило проведать старинных приятелей. Взял себя за шиворот и отправил проветриваться. Поездка, надо сказать, вышла совершенно идиотская: записную книжку с адресами я оставил дома, а память моя – советчик ненадежный. Водила меня по Берлину, что твой леший, да так никуда и не привела.

По узким улочкам Карлсхорста я бродил часа четыре. Уже и не надеялся отыскать дом своих приятелей, но мне как-то не пришло в голову, что можно остановиться, развернуться, отправиться на станцию, дождаться электрички и уехать куда-нибудь в сторону центра. Я-то всегда больше любил западную часть Берлина, этого восхитительного уродливого города, идеально приспособленного для одиноких прогулок в пасмурную погоду. И тем не менее я упорно продолжал скитаться по восточной окраине. Теплый мелкий дождик не раз порывался забраться мне за шиворот, но у него не хватало пороху на этот подвиг, так что он то и дело останавливался – надо полагать, специально для того, чтобы собраться с силами и атаковать меня снова.

Пустые дома утопали в роскошных садах. Среди мокрой пахучей листвы пестрели аккуратные одинаковые таблички, оповещавшие меня, что сия соблазнительная недвижимость «сдается» или «продается» – вторая надпись попадалась несколько чаще. За все утро я не встретил ни единой живой души. Если бы кто-то сказал мне, что такое возможно, я бы ни за что не поверил. В финале бесцельных блужданий я совсем одичал и почти перестал соображать, кто я такой и на кой черт меня сюда занесло. Мои ощущения свидетельствовали, что я все еще существую, но вряд ли в качестве полноценной человеческой единицы. Скорее уж я был просто точкой на плоскости. Точкой, через которую можно провести бесконечное количество прямых – эта дурацкая, но обнадеживающая аксиома из школьного учебника геометрии всплыла в моем сознании и тут же благополучно погрузилась обратно, на дно, в темный, вязкий ил пассивной памяти.

Наконец точка снова стала человеком. Я огляделся и понял, что мои мудрые ноги совершенно самостоятельно, не дожидаясь команды сверху, вынесли меня на широкую улицу, которая вполне могла считаться обитаемой. В центре проезжей части деликатно позвякивали темно-зеленые вагончики старого трамвая, по противоположной стороне улицы неторопливо брела седая старушка с черным карликовым пуделем на поводке, у моих ног суетилась добрая дюжина воробьев. По сравнению с безлюдными переулками, по которым я кружил с самого утра, жизнь тут просто кипела!

– Очень вовремя, душа моя, – сказал я себе. – Тебе как раз пора что-нибудь сожрать, а залезать в чужие сады и обгладывать цветущую сирень^[1] нам, взрослым дядькам, не с руки. Да и некалорийная это пища.

Почему-то принято считать, что, когда человек начинает во всеуслышание обращаться к себе, любимому, его душевное здоровье находится в большой опасности. Не знаю, как это бывает у прочих представителей человечества, но в моем случае все обстоит ровно наоборот: самые разумные и практичные советы я даю себе именно вслух. Зато когда я умолкаю, окружающим впору насторожиться…

Как бы то ни было, а моя идея насчет «пожрать» была чудо как хороша! Я внимательно огляделся. Картина показалась мне не слишком обнадеживающей: наглухо закрытые металлическими ставнями окна первых этажей окружавших меня домов не слишком подходили на роль ресторанных витрин. Никаких вывесок я тоже не обнаружил.

Я укоризненно посмотрел на небо. Оно могло бы быть великодушнее к усталому путнику! Потом постарался угадать, в каком конце улицы меня ждет вожделенная тарелка с едой. Поскольку предчувствия молчали, пришлось подбросить монетку. Почти невесомый пфенниг явил мне сияющую решку, я дисциплинированно свернул налево и отправился навстречу своей судьбе.

Впрочем, мы всегда идем исключительно навстречу своей судьбе, даже когда направляемся в уборную, на ходу расстегивая брюки: между двумя любыми точками, расположенными на плоскости, можно провести одну и только одну прямую. Господи, какие все-таки жуткие вещи можно вычитать в обыкновенном учебнике геометрии, куда уж там Стивену Кингу!

Одолев несколько кварталов, я убедился, что монетка меня не обманула. Огромные красные буквы на фоне бледно-серого неба обещали большую жратву. Я понял это прежде, чем разобрал надпись: из таких ярко-красных букв можно составить только название какой-нибудь дрянной забегаловки, больше они ни на что не годятся!

Буквы честно старались сложиться в осмысленное слово, но получалось, мягко говоря, не очень. Во всяком случае, мне так и не удалось прочитать название заведения, погребенного под этой загадочной надписью. Впрочем, я мог не сомневаться, что за свежевыкрашенными белыми стенами свирепствует мексиканская кухня: в конце надписи имелся еще и уродливый красный кактус, с грехом пополам заменявший точку. Меня это вполне устраивало. На мой вкус, наихудшее блюдо мексиканской кухни – куда меньшее зло, чем прискорбные результаты взлета творческой мысли работников какого-нибудь «Макдоналдса».

Я толкнул стеклянную дверь, быстро пересек смутное пространство полутемного холла, переступил порог обеденного зала и заулыбался от неожиданности: внутри оказалось так хорошо – лучше не бывает! Во всяком случае, интерьер заведения полностью соответствовал – не то чтобы моему вкусу, который имеет обыкновение меняться несколько раз в сутки, но сиюминутному представлению о хорошем месте. А это, по большому счету, гораздо важнее.

Я облюбовал себе столик в углу, напротив стены, увешанной театральными афишами начала века – не то настоящими, не то очень хорошими и уже успевшими немного состариться копиями. Ко мне тут же подошел вполне натуральный мексиканец средних лет и с приветливой улыбкой поинтересовался, что он может для меня сделать. Я немного подумал и честно сказал, что для начала меня следует хорошо покормить. Ну а если возможно устроить так, чтобы банка с тоником появилась в моих руках одновременно с меню – это превзошло бы мои самые смелые ожидания.

– Правда? – невозмутимо переспросил официант. Склонился к моему уху и доверительно шепнул: – Знаете, я думаю, что это можно устроить!

Я восхищенно покачал головой. Мексиканец поспешно исчез, но вскоре снова возник за моей спиной. Я и сам не заметил, как в моей левой руке оказалась ледяная желтая банка с тоником, а в правой – меню в картонном переплете.

– Стакан ни к чему, правда? – спросил этот кудесник.

Можно было подумать, что мексиканец имел счастливую возможность лет триста прожить со мной под одной крышей и защитить докторскую диссертацию о привычках.

– Да, соломинки вполне достаточно, – согласился я и уткнулся в меню: к этому моменту я был готов жевать скатерть!

Через несколько секунд я решил, что для начала мне следует заказать бурритас с черепашьим мясом, а там видно будет.

Всего полбанки тоника и полсигареты спустя я стал счастливым обладателем полной тарелки. Надо думать, все события в этом замечательном заведении случались с фантастической скоростью.

Я тоже не подкачал. Молниеносно расправился с теплой лепешкой и ее божественным содержимым. А потом с удивлением обнаружил, что мне, собственно говоря, больше ничего и не требуется. Разве вот чашка кофе.

Я огляделся в поисках улыбчивого мексиканца. Его нигде не было.

«Ничего, можно и подождать, – с ленивым благодушием сытого человека подумал я. – Рано или поздно объявится – куда он денется!»

– Прошу прощения, я немого задержался. Впрочем, это даже к лучшему: вы хоть поесть успели.

Только когда незнакомец уселся напротив, я понял, что его извинения были адресованы не кому-то, а именно мне. Хорошенькое дело!

Сперва я с недоумением уставился на его ярко-зеленое пальто: все-таки взрослые люди нечасто выпускают себя из дома в одежде такого цвета! Потом перевел взгляд на лицо. Как и следовало ожидать, лицо оказалось совершенно незнакомым. Я мог быть уверен, что никогда в жизни не встречал этого парня. Ошибки тут быть не могло: его физиономия представляла собой незабываемое зрелище.

Честно говоря, я никогда не подозревал, что человеческое лицо может быть столь беспардонно красивым. Можно было подумать, что, создавая это существо, природа вдруг перестала доверять собственному мастерству и передала заказ команде профессиональных мультипликаторов: в безупречной красоте незнакомца явно не хватало здорового реализма! Идеальный овал лица, белоснежная кожа, высокий лоб, эффектно обрамленный черными кудрями, тонкие полукружья бровей, огромные глаза, пронзительно-зеленые, в тон его безумному пальто, изумительно очерченные губы, столь яркие, словно незнакомец воспользовался декоративной косметикой. Все это было так хорошо, что не вызывало особого доверия.

– Вы меня, наверное, с кем-то перепутали, – предположил я.

– Вас невозможно ни с кем перепутать, – улыбнулся он. – Но если вы сомневаетесь… Вас зовут Макс. Мне, впрочем, хочется назвать вас Али, как в старые времена, но боюсь, в настоящий момент вы вряд ли признаете это имя своим, а посему пока остановимся на Максе… Вы приехали в этот город сегодня утром, верно? Давным-давно у нас с вами была назначена встреча в этом самом кафе, ровно в два часа пополудни пятого мая сего года, но я задержался на четверть часа…

– Ну да, «академическое опоздание», вполне допустимое в приличном обществе! – фыркнул я. Потом оценил нелепость ситуации и спросил: – Но если у нас с вами действительно была назначена встреча, почему я об этом ничего не знаю?

– Если бы вы не знали, вы бы сюда не пришли, – возразил он. – А поскольку вы здесь…

– Ладно, – вздохнул я, – скажите хотя бы, кто вы? И для чего, собственно говоря, была назначена эта самая встреча?

Незнакомец пожал плечами.

– На первую половину вашего вопроса ответить довольно легко… и в то же время почти невозможно. А удовлетворительного ответа на вторую половину вашего вопроса вовсе не существует, хотя ответ, который вас совершенно не устроит, я готов дать в любой момент. Забавно!

– Вы меня совсем запутали. – Я почувствовал, что начинаю сердиться. – Между прочим, не так уж хорошо я знаю немецкий язык, чтобы играть в загадки и отгадки!

– А с чего вы взяли, что я говорю с вами по-немецки? – удивился незнакомец.

Только тут до меня дошло, что мы действительно ведем беседу на моем родном языке. И как я сразу не заметил?!

– Это как раз понятно, – сочувственно сказал мой собеседник. – Поскольку вы находитесь в Берлине, вы были заранее уверены, что любой незнакомец будет обращаться к вам именно по-немецки. Ничего удивительного: большинство людей всю жизнь пребывают не в реальном мире, а в том, в существовании которого они «заранее уверены». Довольно страшный дар. Я бы сказал – проклятие, но вы со мной, пожалуй, не согласитесь.

– Может, и соглашусь. Мне сейчас, мягко говоря, не до философских дискуссий. Я уже пять минут вас слушаю и чертовски хочу понять хоть что-то. Но не понимаю. Не самый удачный момент для осмысления общей картины человеческого бытия, вам так не кажется?

– Вам виднее, – кивнул незнакомец. Было заметно, что его мысли заняты совсем другим. – Я вот все думаю, как бы мне ответить на ваш вопрос об имени. Вообще-то у меня его нет.

– Но наверняка существует какой-то бессмысленный набор звуков, который окружающие считают вашим именем, – подсказал я.

– Да, существует. Но боюсь, что этот самый «набор звуков» окончательно вас запутает. Видите ли, когда люди хотят упомянуть меня в своих речах, они говорят: «Аллах».

Он развел руками и виновато улыбнулся. Я озадаченно уставился на собеседника. Да уж, стоило ехать черт знает куда, в город, где я не был так много лет, что постепенно начал сомневаться в его существовании, – и все это для того, чтобы в первом попавшемся кафе наткнуться на городского сумасшедшего. Ничего не попишешь, мое фирменное везение!

Потом я понял, что все гораздо хуже. Мало того, что вышеупомянутый «городской сумасшедший» не только безупречно говорил на моем родном языке, весьма отличном от немецкого. В довершение всех бед он знал, как меня зовут, когда я приехал в город. И, честно говоря, я с самого начала почувствовал, что он знает обо мне гораздо больше. Может быть, абсолютно все.

«Аллах»? – собравшись с духом, переспросил я. – Хотите сказать, что вы – бог мусульман? И, вопреки здравому смыслу, вы все-таки есть? Ерунда какая-то!

– Не Бог, а Аллах, – поправил он. – Это разные вещи. Кроме того, могу вас успокоить: меня нет и никогда не было. В этом, собственно говоря, и заключается проблема.

– Какая проблема?

К этому моменту я как раз начал понимать, что городской сумасшедший у нас я. А этот красавчик – моя очередная галлюцинация. Возможно, служащие психиатрической лечебницы, куда меня давным-давно благополучно упрятали заботливые родственники, забыли сделать мне очередной успокоительный укол, и теперь я могу вовсю наслаждаться всякими экзотическими видениями, ловить за хвост свою своеобразную удачу, пока они не опомнились и не возобновили курс лечения.

– Что бы вы ни думали, Макс, но за этим столом нет ни одного безумца, – мягко сказал незнакомец. – Перед тем как я вошел, вы хотели заказать кофе, помните? Могу вас порадовать: это как раз то чудо, которое мне по зубам.

Он ослепительно улыбнулся и эффектно – жест не то фокусника, не то эксгибициониста – распахнул свое невероятноепальто. Под пальто обнаружился строгий черный костюм. Ятак и не успел разглядеть, откуда именно появилась маленькая чашка, такая же пронзительно-зеленая, как пальто, потрясшее меня до самых оснований моей смешной души. Кажется, он извлек ее из нагрудного кармана своего элегантного пиджака, хотя тут я могу ошибаться.

– Это – самый лучший кофе, какой только можно отыскать под этим небом, – объявил Аллах. – Точно такой же кофе готовил повар Гарина аль Рапида, а этот парень вел свой род от верховных джиннов Первой Пустыни!

– Что это за «первая пустыня» такая? – осведомился я, принимая угощение. – Никогда о ней не слышал…

– Вы о многом не слышали. И еще больше успели позабыть. По счастию, ваше неведение не мешает некоторым событиям оставаться свершившимися фактами.

Я осторожно попробовал кофе и расцвел от удовольствия. Этот воистину божественный напиток отличался от обыкновенного хорошего кофе столь же разительно, как настоящие живые цветы от своих чудовищных пластиковых копий.

– Вы нашли кратчайший путь к моему сердцу! Вы утверждаете, что вы – наваждение, я вас правильно понял?

Мой собеседник кивнул, и я торжественно закончил:

– В таком случае вы – наилучшее из наваждений! Это я вам говорю, как крупный специалист в данном вопросе.^[2]

– Ну наконец-то! – улыбнулся Аллах. – А я все ждал, когда вы перестанете упорно притворяться обыкновенным человеком, который впервые в жизни столкнулся с необъяснимым.

– Я вошел в роль, – признался я. – Знаете, если уж я берусь за дело, то стараюсь делать его хорошо. И поскольку я решил немного побыть старым добрым Максом, которого понесло на прогулку по Берлину, я постарался стать им по-настоящему… Понимаете, тому Максу, который то и дело сталкивается с необъяснимым, нет места под этим замечательным хмурым небом. Я так старался соответствовать обстоятельствам, что немного увлекся.

– Разумеется, я понимаю, – согласился он.

– Вот и ладно, – улыбнулся я, аккуратно поставив на стол пустую чашку. – А теперь вам все-таки придется ответить на вторую половину моего дурацкого вопроса. По какому такому делу я вам понадобился? Или вам просто надоело, что я то и дело поминаю ваше имя всуе?

За мной действительно издавна водится смешная привычка поминать беднягу Аллаха по любому поводу. Я регулярно отсылаю к нему своих горемычных собеседников, вместо того чтобы отправить их в научно-исследовательскую экспедицию к общеизвестному анатомическому органу. Я периодически возношу ему хвалу, клянусь его именем, а изредка даже высказываю претензии – просто потому, что слово «аллах» всегда казалось мне забавным.

– Да нет, поминайте на здоровье, – равнодушно отмахнулся мой собеседник. – Мне, откровенно говоря, все равно… Я назначил вам встречу, поскольку хочу предложить вам работу.

– Надеюсь, вы не вербуете муэдзинов? – я рассмеялся от неожиданности. – Предупреждаю: голос у меня всю жизнь был так себе, слабенький, а слух и вовсе дерьмовый! Я распугаю все население Ближнего Востока… Ну или, по крайней мере, навсегда отвращу этих бедняг от истинной веры.

– Да ну, ерунда какая! При чем тут ваш голос?

– Ну тогда ладно, – великодушно сказал я. И наконец умолк, прикусил язык, велел себе молчать и слушать: хорош я буду, если этот красавчик обидится, справедливо сочтет меня идиотом и уйдет, а я останусь. И, надо думать, скоропостижно скончаюсь от любопытства, прежде чем принесут счет.

Но Аллах и не думал обижаться. Он, оказывается, подыскивал подобающую формулировку.

– Даже не знаю, какие нужны слова, чтобы вы правильно поняли суть проблемы, – наконец пожаловался он.

– А вы просто скажите как есть, – предложил я. – Аллах с ними, со словами! Ох, извините…

– Не нужно извиняться, я же сказал, что мне абсолютно все равно. Ладно, пожалуй, вы правы: я не буду подбирать выражения, а просто скажу как есть. Вы знакомы с пророчествами о конце мира?

– Ну разве что в общих чертах. Не могу сказать, что это было мне интересно, поэтому я всегда ограничивался той эсхатологической информацией, которая случайно влетала в моиуши. Ну знаете, так называемый «Апокалипсис», примерещившийся бедняге Иоанну: четверка всадников, труба архангела, Страшный Суд и прочая высокопарная чушь. И еще в сундуках моей памяти пылится одна мрачная версия из скандинавской мифологии: вроде бы там какая-то сволочная псина пожирает солнце, наступает тьма, а потом начинается Последняя битва, в ходе которой гибнут чуть ли не все боги… Или сначала наступает битва, а уже потом – тьма? В общем, все это называется красивым словом Рагнарёк…

– Вот-вот! – оживился Аллах. – Из всех известных мне версий скандинавская, пожалуй, наиболее точно отражает истинное положение вещей. Именно об этом я и собирался с вами поговорить.

– Кстати, вы вполне можете обращаться ко мне на «ты», – предложил я. – Извините, что не сказал это раньше: до менякак-то не сразу дошло… Так что там с этой Последней битвой?

– С нею все в порядке, – будничным тоном сказал мой новый приятель. – Даже дата уже известна: Последняя битва должна состояться примерно через семь месяцев, в день зимнего солнцестояния. В этом году оно как раз совпадает с полнолунием, очень удачно! Заранее представляю, как великолепно будет выглядеть поле боя при свете полной луны… Собственно говоря, я хотел предложить вам – тебе! – возглавить одну из армий.

– Как это? – тупо переспросил я.

– Ну как… Как обычно командуют армиями. Думаю, ты быстро освоишься. На самом деле чем больше людей, тем проще с ними справиться. Человек, которому удается поддерживать дисциплину в маленькой организации, очень легко управляется с толпой. Вот наоборот получается далеко не всегда. Язнавал немало великих полководцев, которые так и не сумели навести порядок у себя дома.

– Подождите! – жалобно попросил я. – Имейте в виду, я действительно ничего не понимаю. Какая армия? Какая, к чертям собачьим, Последняя битва?! При чем тут зимнее солнцестояние? И самое главное: при чем тут я, если уж на то пошло?

– Макс, этому миру пришел конец, – жестко сказал мой собеседник.

Если честно, он употребил совсем другое слово: то самое, которое отлично рифмуется со словом «конец» и никогда не уходит живым из хищных лап цензоров.

Услышав матерное словечко из божественных уст, я нервно рассмеялся, а потом заткнулся. На сей раз смысл его речей был мне совершенно ясен – яснее некуда!

– Полный? – переспросил я.

Аллах нетерпеливо пожал плечами:

– А какой же еще?

– И все исчезнет? – растерянно уточнил я. – Жаль: здесь много изумительно красивых мест.

– Думаю, я не совсем правильно выразился. Конец мира, о котором я толкую, касается только людей и еще некоторых созданий. Тех, кого люди называют «богами». Земля и небо останутся, просто станут иными. Думаю, в новом мире тоже будет немало изумительно красивых мест, так что тебе не о чем сожалеть. Кроме того, ты же давно отдал свое сердце совсем другому небу, я не ошибаюсь?

– Вы не ошибаетесь. Сердце, а в придачу к нему легкие, печенку и прочий полезный для жизни ливер. И все же…

– Кстати, тебе тоже не обязательно говорить мне «вы», – заметил он.

– Да? – удивился я. – Знаете, мне несколько неловко говорить «ты» существу, которое считается богом. Я не шибко религиозен, но амикошонство тоже не в моем вкусе!

– Дело хозяйское, – согласился Аллах.

Мы помолчали, наконец я снова встрепенулся.

– Вы мне вот что объясните: при чем тут все-таки я? Ну, будет конец света, какая-то Последняя битва… Но я здесь больше не живу. И вряд ли смогу принять участие в этом вашем спортивном мероприятии.

– Сможешь, если захочешь. Собственно говоря, именно об этом я и намерен с тобой договориться. Я собираюсь предложить тебе самое невероятное приключение, о каком ты и мечтать не смел.

– Возглавить одну из армий, да? – усмехнулся я. – Вынужден вас огорчить: я никогда в жизни не мечтал о карьере военачальника. К тому же у меня практически не функционирует тот участок мозга, который заведует честолюбивыми устремлениями. Я в этом смысле, можно сказать, инвалид.

– Не говори глупости, – вздохнул мой собеседник. – При чем тут твои честолюбивые устремления? Я же не предлагаю тебе пост главнокомандующего НАТО! Соберись с мыслями, ладно?

– Было бы с чем… Ну сами подумайте: как я могу возглавить какую-то армию, если я понятия не имею, что такое армия и как ее следует возглавлять? Между прочим, я никогда в жизни не служил в армии – даже рядовым! Да и книжки про войну не любил читать. И вообще, зачем это нужно, чтобы я возглавлял какую-то там армию? Неужели этот ваш конец света нельзя провернуть без моего участия?

– Нельзя, – подтвердил он.

– Вот это да! Как это приятно: «земную жизнь пройдя до половины», внезапно обнаружить, что без тебя совершенно невозможно обойтись на таком ответственном мероприятии… А почему, собственно говоря?

– Потому что… – мой новый приятель задумчиво уставился в одну точку: подыскивал нужные слова. – Ну по большому счету без тебя можно обойтись, – неожиданно признал он. – По большому счету обойтись можно без кого угодно. Но если ты откажешься, эту армию придется возглавить мне самому. А это неправильно.

– Почему? – удивился я.

– Ну хотя бы потому, что меня нет, – туманно пояснил он. – В отличие от всех остальных действующих лиц предстоящего этому миру финала, я – не настоящий бог. Так, наваждение, нечаянно осуществившаяся мечта одного сумасшедшего Вершителя по имени Мухаммед.

– А откуда вы знаете о Вершителях? – обомлел я.

– Ну положим, невелика тайна. А вот термин я изъял из твоего собственного лексикона, вместе с кучей других полезных словечек, для удобства общения, – пояснил Аллах.

Я вспомнил синоним слова «конец», несколько минут назад извергшийся из божественных уст, и виновато отвернулся. Но Аллах не обращал внимания на мое смущение.

– У почитающего меня народа есть миф об абдалах, так называемых «скрытых святых», тайно управляющих миром, – продолжил он. – О, эти умники, суфии, отлично знали, на что способны Вершители! Этот переменчивый мир всегда становится таким, каким вы хотите его видеть, – рано или поздно, так или иначе. Неудивительно, что он подошел к концу: вас много, а ваши желания, как правило, еще более безумны и нелепы, чем бесхитростные просьбы прочих детей человеческих. В общем, что касается меня – бедняга Мухаммед так хотел, чтобы я был! Дело кончилось тем, что мне пришлось возникнуть из небытия. Если уж Вершителю по-настоящему приспичит…

– Вы хотите сказать, что пророк Мухаммед вас создал?!

– Ну да. А что тут такого невероятного? Вспомни свои собственные наваждения, Вершитель! – усмехнулся он.

– Наваждения? Вы хотите сказать, что все, что со мной происходит…

– Я вообще ничего не хочу сказать, – отмахнулся Аллах. – Но говорю, поскольку тебе кажется, что именно это я и должен делать. И вообще, не обращай внимания на мою манеру выражаться – что тебе до нее?

– Да, пожалуй. Но я все равно не понимаю, почему бы вам самому не сразиться в этой Последней битве? Если вас нет, значит, вы неуязвимы и можете спокойно развлекаться – чего же еще?!

– Если я возглавлю одну из армий в грядущей Последней битве, это будет очень плохо для всех. В первую очередь для меня самого, поскольку ни одно наваждение не имеет права вмешиваться в так называемые «реальные события». А Последняя битва – самое что ни на есть реальное событие, можешь мне поверить. Если я отягощу себя активным участием в делах людей и богов, я стану слишком настоящим и никогда не обрету свободу, сладкая тень которой уже давно дразнит меня своими неописуемыми очертаниями.

– Да, это уважительная причина, – признал я. – Но с какой стати вы решили, будто из меня получится хороший заместитель главнокомандующего?

– А почему бы и нет? – улыбнулся он. – Ты вообще идеальный заместитель. Ты просто рожден для того, чтобы доводить до конца чужие дела. Между прочим, именно поэтому тебе никогда не удавалось привести в порядок собственные. И не удастся, я полагаю. Строго говоря, у тебя вообще нет своих дел. Только чужие, зато их ты можешь улаживать с пугающей легкостью.

– И то верно, – задумчиво согласился я.

Возражать не очень-то хотелось: у меня было достаточно поводов сделать примерно те же выводы касательно своей загадочной способности улаживать чужие проблемы. При этом страшно вспомнить, сколько лет я угрохал на жалкие попытки перевернуть мир, прежде чем понял, что мне вообще не стоит выпендриваться, убеждая себя и окружающих, будто у меня могут быть какие-то там «собственные дела».

– А гибель мира, который уже давно перестал быть твоим, – как раз то самое «чужое дело», которое просто необходимо довести до конца, – лукаво подытожил Аллах.

– Похоже, что так. И что от меня требуется?

– Просто повести за собой мое воинство. Даже еще проще: немного помочь Мухаммеду, который уже готов выступить в поход. Понимаешь, Макс, кто-то из нас должен все время быть рядом с ним. Он даже не может покинуть свою могилу, пока его не позовут. А позвать его могу только я. И еще ты. Для него это не имеет значения.

– Как это – «не имеет значения»? – насторожился я.

– Что, не верится? А вот послушай. Люди моего народа любят пересказывать историю о том, как однажды Мухаммед был у меня в гостях…

– Уже смешно! – фыркнул я.

– Возможно, – спокойно согласился он. – Тем не менее… Считается, что в ходе его визита я скрывался за занавеской, поскольку никто из людей – даже Мухаммед! – не может лицезреть мой облик. Когда перед Мухаммедом появилось блюдо с угощением, он сказал, что ему неловко есть одному. И тогда из-за занавески появилась рука и взяла с блюда горсть риса. Мухаммед узнал в ней руку своего родича по имени Али – твою руку, Макс! Не могу сказать, что эта история так уж правдива, но как метафора она вполне годится.

– Подождите! – попросил я. – Как я могу быть каким-то там родичем Мухаммеда? Может быть, я сегодня неважно выгляжу, но я не настолько стар, чтобы фигурировать в мифах и легендах… И потом, я не так уж хорошо знаю историю своей семьи, но мы с вашим Мухаммедом – люди разных национальностей, вам так не кажется?

– Ну при чем тут твоя национальность? – вздохнул Аллах. – Ты говоришь ерунду и готов тараторить до вечера, лишь бы заглушить настойчивый шепот своей собственной памяти, которая твердит тебе, что когда-то мы с тобой были хорошими друзьями и в те дни тебя действительно звали Али. Ты боишься этих воспоминаний, да? Они разрушают последний бастион твоего здравого смысла.

– Какой «последний бастион»? – я окончательно растерялся.

– Твердую уверенность в том, что тебя зовут Макс и тебе недавно исполнилось тридцать три года. Кажется, ты готов до последней капли крови сражаться за право и дальше оставаться при своей незамысловатой биографии. Забавно: с новостью о предстоящем конце мира ты смирился довольно легко!

– Я вас не понимаю, – упрямо сказал я и сам не узнал собственный шепот.

– Ничего страшного. Когда-нибудь поймешь.

– А как меня зовут на самом деле?

Смешно сказать, я смертельно боялся, что он ответит на мой вопрос. Казалось бы, что может изменить какое-то имя, упорядоченный набор звуков, изобретенный людьми для того, чтобы как-то обращаться друг к другу?

Но Аллах только улыбнулся и покачал головой.

– Как тебя только не зовут! Впрочем, как тебя зовут на самом деле, я, откровенно говоря, не знаю. Боюсь, что вообще никак. Видишь ли, ты – очень древнее существо, Вершитель. И когда-то – бесконечно давно! – ты нашел способ убежать от смерти, которая до сих пор страшит тебя чрезвычайно.

– Какой способ?

От всех этих неземных откровений меня колотило так, что от попытки внятно произносить слова скулы сводило.

– Это был простой и гениальный способ. Ты научился быть наваждением. Ты позволяешь снова и снова придумывать тебя – людям, богам, другим Вершителям и вообще всем кому не лень. А в те дни, когда тебя звали Али, ты был моей собственной фантазией. В ту пору я выдумал тебя, чтобы ты помог мне справиться с Мухаммедом, а Мухаммеду – с дэвами, драконами и прочими напастями, которые он сам изобретал с удивительным проворством! Разумеется, они тут же обретали плоть: Мухаммед был очень могущественным Вершителем. Лучшим из всех, кого мне доводилось видеть в деле… Хочешь сменить тему?

Я молча кивнул. К этому моменту я был почти уверен, что умру, если услышу еще хоть слово о своем славном прошлом. Или, чего доброго, действительно вспомню все эти вещи, о которых он начал говорить. Почему-то мне казалось, что это будет даже хуже, чем смерть.

Мой собеседник великодушно умолк. Я взял банку с тоником. Рука противно дрожала, но я собрался с силами, поднес жестянку к губам и мелкими глотками допил остатки горьковатого лимонада. Когда я поставил пустую банку на стол, рука вела себя вполне прилично. Так мило с ее стороны!

– Ладно, – вздохнул я. – Может быть, все, что вы говорите, и все, о чем вы, к счастью, умолчали, – правда. Не хочу об этом думать. Не сейчас!.. Но в настоящий момент я не ощущаю себя таким уж могущественным существом. И как, интересно, я буду воскрешать этого вашего мертвого Мухаммеда, вести за собой солдат, готовых умереть за мою улыбку, отдавать приказы и все в таком духе? Я не потяну…

– Об этом не беспокойся: если ты примешь мое предложение, я передам тебе свою связку ключей от человеческих сердец, в дополнение к твоей собственной связке. Я хочу сказать, что тебе предстоит получить в дар мое могущество. Все или почти все.

– Могущество – обременительная штука, – отметил я.

– Твое – может быть. Но не мое! – улыбнулся он. – Тебе понравится, обещаю!

– Да? – удивился я. – Что ж, поглядим… А что, собственно говоря, за «воинство» мне предстоит возглавить?

– Просто люди, – мягко сказал он. Немного подумал и добавил: – Мертвые люди. Те, кто уже давным-давно умер, и те, кто все еще жив. Но их дух спит так крепко, что их тоже можно считать мертвыми.

– А те, чей дух не спит?

– О, таких немного. Они-то как раз и будут твоими противниками в Последней битве. Но не только они. Еще те существа, которых люди называют «богами».

– Ого! – фыркнул я. – Выходит, вы предлагаете мне стать предводителем «темных сил»? Вот уж спасибо, выразить не могу, как вы меня растрогали!

– Не говори ерунду, – сухо сказал Аллах. – Нет ни «темных», ни «светлых» сил, нет никакой битвы «добра» со «злом». Это только у людей, среди которых ты довольно долго болтался, есть старая как мир глупая история о том, как «хорошие парни» сражаются против «плохих парней». Думаю, что-то в таком роде ты и имеешь в виду. Но эта младенческая сказочка не имеет никакого отношения к реальному положению вещей. Нет ни «плохих», ни «хороших» парней. Есть только мертвые и живые. В нашем случае – не просто живые, а бессмертные.

– Ну, на мой вкус, мертвые парни – это и есть плохие парни, – сердито сказал я. – А бессмертные – хорошие. По-моему, все очень просто! Я, знаете ли, ненавижу смерть во всех ее проявлениях.

– Именно поэтому я рассчитываю на твое согласие! – Аллах упорно гнул свою линию.

– Ну и напрасно. Чего я не собираюсь делать, так это возглавлять армию мертвецов, и уж тем более «мертвых духом». Пусть себе катятся ко всем чертям, но без моего участия!

– Сначала дослушай до конца, – попросил он. – Как ты думаешь, зачем вообще потребовалось затевать эту Последнюю битву?

– Не знаю! – фыркнул я. – Может быть, непостижимые силы, от которых зависит сценарий всего происходящего, обожают батальные сцены. А может быть, они просто решили, что так романтичнее.

– Не без того, – совершенно серьезно согласился Аллах. – Но есть еще кое-что. Видишь ли, для мертвецов, населяющих эту прекрасную землю, эта битва – единственный шанс стать живыми.

– Как это?

– А вот не знаю как. Речь идет о настоящем чуде, в сравнении с которым все прочие чудеса – всего лишь прикладная магия для кухонного пользования… Мертвые станут живыми, а бессмертные встретятся лицом к лицу со своей смертью. Вышло так, что именно у тебя есть шанс привести их на порог величайшего из чудес, а потом отойти в сторону и посмотреть, что из этого выйдет. Ты же из тех ребят, которые всегда отходят в сторону в конце каждой истории, верно?

Я невольно улыбнулся, потому что это было чистой правдой. А потом понял, что почти готов согласиться на предложение этого красавчика.

– Когда-то в юности я стал счастливым владельцем роскошного издания «Бабур-намэ», – я обращался не столько к своему собеседнику, сколько к самому себе. – Там есть одно потрясающее место: Бабур пишет, что неоднократно размышлял о том, что было бы неплохо «свести слона с носорогом и посмотреть, как они будут себя держать». Насколько я понимаю, вы предлагаете мне приключение вполне во вкусе Бабура… Соблазнительное предложение, нечего сказать!

– Да, примерно так оно и есть, – обрадовался Аллах.

– Ну ладно, – вздохнул я. – Предположим – только предположим! – что я соглашусь участвовать в этой безумной затее. Но что бы вы там ни говорили о моей удивительной природе, мне по-прежнему кажется, что я – вполне человек, а посему состою из костей, мяса и прочей ненадежной чепухи. Я не бессмертный и не мертвый, ни телом ни духом – во всяком случае, я на это здорово надеюсь… Вам не кажется, что у вашей армии будет слишком уязвимый военачальник?

– А, ну это просто уладить, – отмахнулся он. – Я могу подарить тебе очень много жизней. Не бесконечно много, но до конца кампании хватит. Что ты скажешь о таком числе? – он постучал ухоженным длинным ногтем по краю белой пластмассовой пепельницы, установленной в центре стола.

Только теперь я заметил, что на дне пепельницы нарисованы три аккуратные темно-синие шестерки.

– Ничего себе! – ухмыльнулся я.

– Это смешное число? – удивился мой собеседник.

– Ага! – подтвердил я. – У меня вполне разнузданное воображение, но мне никогда не приходило в голову, что в один прекрасный день мне предложат заделаться Антихристом! Да уж, нечего сказать, нашел себе халтурку на выходные…

– Антихрист – это термин из христианской религии? Ну да, припоминаю, кто-то вроде нашего Даджжала… Глупости какие! – зевнул мой собеседник. И с неподдельным интересом спросил: – А что такое «халтурка»?

– Работа, – я пожал плечами. – Просто работа, которую можно сделать за короткий промежуток времени, в перерыве между основными занятиями, получить деньги и смыться, прежде чем в построенном тобой доме начнет рушиться потолок.

– Очень хорошее определение, – уважительно сказал Аллах. – Да, именно это от тебя и требуется. Но учти: «смыться» можно будет не раньше, чем «потолок» действительно начнет рушиться.

– Между прочим, я еще не дал согласия на эту авантюру, – напомнил я. – И не думаю, что…

– Не обманывай себя, Макс, – строго сказал он. – Ты уже дал свое согласие, с самого начала. Если бы ты его не дал, тебе бы просто не позволили родиться. Мой разговор с тобой – простая формальность. Заранее известно, чем он закончится, так что не растягивай это сомнительное удовольствие.

– Как это – не позволили бы родиться? – возмутился я.

– А вот так, – неопределенно объяснил он. – Как это всегда бывает.

– Между прочим, вы совершенно напрасно сказали, будто вам заранее известно, чем закончится наш разговор, – проворчал я. – Я уже почти согласился, а теперь… Теперь меня здорово подмывает сказать вам «нет».

– Говори, что хочешь, – мой собеседник хранил спокойствие. – Но учти: если ты сейчас откажешься, это не будет иметь никакого значения. Ты просто забудешь о нашей беседе, как забыл о прежних, – до поры до времени. Ты и сам не заметишь, как исчезнешь отсюда, окажешься дома и будешь совершенно уверен, что проснулся и не можешь вспомнить, что тебе снилось: так ведь часто бывает. А потом судьба снова приведет тебя сюда, и я снова появлюсь неизвестно откуда, и все начнется сначала… Мы с тобой, можно сказать, ведем этот диалог чуть ли не с начала времен. Тебе еще не надоело?

Я был склонен полагать, что он метет ерунду, разум мой шипел, как взбешенный кот: «Чушшшь!» – но мудрое, безгласное существо, по большей части дремлющее на илистом дне сознания, отлично знало, что этот странный парень говорит правду. Это существо знало и великое множество других, чрезвычайно полезных в данной ситуации, вещей. Но я не дал тяжелой темной волне воспоминаний накрыть меня с головой, поскольку был совершенно уверен, что это удовольствие будет стоить мне рассудка, если не жизни.

– Не нужно волноваться, – мягко сказал Аллах. – Ничего страшного не происходит. Наша встреча – просто часть твоей удивительной жизни, полной самых невероятных чудес. Ты же сам хотел, чтобы у тебя была именно такая жизнь, разве нет?

– Пожалуй, но…

– Никаких «но». Хотел – получай. Выпьешь еще кофе? – будничным тоном спросил он.

Я молча кивнул: кофе его воистину был восьмым чудом света, и мне следовало пользоваться случаем.

– Ну вот и договорились, – подытожил мой работодатель.

Я открыл было рот, чтобы возразить, сказать, что ни о чем мы еще не договорились и вряд ли когда-нибудь договоримся. Но тут же захлопнул свою болтливую пасть, поскольку понял, что звуки, которые способны издавать мои голосовые связки, ровным счетом ничего не изменят. Не только нечленораздельное бормотание припертого к стенке человека, но и самые могущественные заклинания бессильны, когда судьба по-настоящему берет тебя за глотку и пинками гонит вперед, в предначертанное.

Мною овладело оцепенение, впрочем, довольно приятное: оно не было похоже на обычную минуту слабости, сопровождаемую внутренним стоном: «делайте со мной что хотите». Просто до меня наконец-то дошло, что не следует тратить силы на попытки принять какое-то решение: все давным-давно решили без моего участия, приговор несправедлив, но по-своему прекрасен и обжалованию не подлежит. Поэтому я просто молчал и ждал: что теперь?

– Теперь тебе предстоит один официальный визит, – мой собеседник перешел на деловитый тон. – Тебя ждет Сфинкс. Она уже давно стережет твое оружие.

– Именно «она»? – уточнил я. – А разве Сфинкс женского пола?

– Ну да, а какого же еще? – Аллах немного помолчал и добавил: – Вообще-то сумасшедшая кошка совершенно помешалась на своей любимой игре в загадки, но это не беда. Может быть, она тебя убьет – что с того? Ну, останется у тебя шестьсот шестьдесят пять жизней вместо шестисот шестидесяти шести, тоже мне, проблема…

– Но я не люблю, когда меня убивают, – возразил я.

– Но у тебя еще никогда не было такого количества жизней в запасе. Кроме того, вполне может случиться так, что ты отгадаешь ее загадку: время от времени они бывают такими простыми – даже не верится! Одним словом, ты как-нибудь выкрутишься.

– А что потом? – с замирающим сердцем спросил я.

– Потом – по обстоятельствам. Скорее всего, тебе придется отправиться в Медину, чтобы призвать Мухаммеда, наступив на его могилу. Словом, увидишь. Только сделав первый шаг, можно приступить к следующему… Ладно, все улажено, так что теперь я, пожалуй, могу попрощаться.

– Попрощаться? – удивился я. – Но вы собирались как-то передать мне свое могущество. И еще некую загадочную «связку ключей» от человеческих сердец…

– Они и без того принадлежат тебе, – улыбнулся Аллах. – Просто до сих пор у тебя не хватало пороху переворошить свои кладовые. Ты бы здорово удивился, если бы узнал, на что может наткнуться человек, принимаясь за ревизию собственного имущества!

– А шестьсот шестьдесят шесть жизней? – недоверчиво спросил я. – Сомневаюсь, что они всегда были при мне: я всегда очень остро ощущал собственную смертность. Даже слишком остро!

– Твои шестьсот шестьдесят шесть жизней? Да, действительно, чуть не забыл! – согласился Аллах. Взял со стола пепельницу, внимательно уставился на темно-синие шестерки на ее дне, а потом неожиданно сильным, молниеносным движением запустил пепельницу точнехонько в мою голову.

Последнее, что я запомнил, – его неестественно красивое бледное лицо, перекосившееся в бесшабашно-веселой, но вполне зловещей ухмылке…

Я открыл глаза и огляделся. Под ногами искрился светлый песок, над головой расторопные распорядители текущего шоу уже натянули небесный тент цвета индиго. Как и джинсовая ткань, небесная синева изрядно поблекла под лучами южногосолнца, выцвела до невнятной, но вполне обаятельной голубизны.

Наверное, было жарко, но в моем теле произошли какие-то удивительные изменения: о жаре я знал только теоретически, органы чувств равнодушно молчали. Я посмотрел на ослепительно-белый шар, застывший в зените, и обнаружил, что солнечный свет больше не заставляет меня щуриться: я мог бы часами смотреть на пылающее светило, если бы мне вдруг почему-то показалось, что это необходимо.

Я произвел беглый осмотр собственного тела, дабы выяснить, как обстоят мои дела. Дела обстояли довольно странно. Со мною что-то было не так. Вернее, со мной все было не так, и мне это, надо сказать, нравилось, по крайней мере, пока.

Я сидел на теплом камне, словно специально созданном заботливой природой в полном соответствии со всеми тайными пожеланиями моей задницы. Ни одно из многочисленных мягких кресел, с которыми мне доводилось иметь дело на протяжении своей жизни, изобилующей короткими, но нежными встречами с удобной мебелью, не шло ни в какое сравнение с этим изумительным камнем.

Потом я с удивлением обнаружил, что мои плечи укутаныярко-зеленым плащом. Знакомый, черт побери, оттенок! Неужели парень, назвавшийся Аллахом, любезно одолжил мне свое барахлишко?

Понемногу, словно бы разгадывая кроссворд, я вспомнил наш бредовый диалог, его диковинное предложение, мои вялые попытки отвертеться от собственной судьбы и драматический финал собеседования: круглую белую пепельницу, стремительно летящую по направлению к моей горемычной роже.

Воспоминания не вызвали у меня никаких эмоций, только ленивую, равнодушную мысль о том, что, теоретически говоря, мне свойственно испытывать разного рода эмоции. Я, помнится, подумал, что мне, пожалуй, следовало бы испугаться, потом – рассердиться и наконец вспомнить о своей прежней восхитительной жизни, осознать, что она закончилась – скорее всего, безвозвратно! – и взвыть от боли и отчаяния.

Я немного подождал и понял, что представления не будет: ни страха, ни гнева, ни тем более отчаяния. Бедняги Макса, все еще способного испытывать все эти неземные переживания, больше не было. А если он и имелся в наличии, то тихонько сидел в самом темном уголке моего сознания и молчал в тряпочку. Впрочем, оно и к лучшему.

– Все уже случилось, – равнодушно сказал я сам себе. – Ты уже ввязался в эту заварушку, так что ничего не попишешь. Бедняга мексиканец – боюсь, я так и не успел заплатить по счету! Сомневаюсь, что герр Аллах потрудился исправить положение: боги – это же самый безответственный народ…

Потом я замолчал, поскольку обнаружил, что мне больше не требуется говорить с собой вслух, чтобы успокоиться: я и без того был спокоен, как удав, переевший крольчатины. Несколько минут – или дней? – я просто любовался сияющими песчинками под ногами, а потом обратил внимание на свои руки, аккуратно сложенные на коленях. Они показались мне чужими, но я никак не мог сообразить: в чем, собственно, разница. Поднес их к лицу – удивительно, но это пустяковое движение стоило мне совершенно титанических усилий! Некоторое время я зачарованно рассматривал собственные верхние конечности, а потом наконец понял, в чем дело, и криво ухмыльнулся: на моих ладонях больше не было никаких линий. Вообще ни единой черточки.

– Допрыгался, поздравляю! – насмешливо сказал я себе. – Ну и куда ты подевал свою линию Жизни? Я уже не говорю о линиях Головы, Сердца и Печени заодно. Твоя мама была бы очень недовольна: она так старалась, рожала твое тело, а ты за ним совсем не следишь! Как еще голова на месте…

От внимательного изучения собственных рук меня отвлек слабый порыв ветра, нежно погладивший волосы на моей макушке. Можно было подумать, что над моей головой пролетела небольшая птица. Я поднял глаза и обнаружил, что никакая это не птица. Надо мной кружил крошечный самолетик. Кажется, это была искусно сделанная модель двухместного аэроплана времен Первой мировой войны. Я успел разглядеть надпись на борту: голубую букву «А» и цифру «6», рисунок на хвосте – смешного черного кота с желтым бантом на шее и большие сине-бело-красные круги на серебристых крыльях. Эти опознавательные знаки свидетельствовали, что прототип этой очаровательной игрушки в свое время мужественно сражался за честь британской короны.

Рот мой изумленно распахнулся: я был готов к чему угодно, но только не к встрече с игрушечным самолетиком в самом сердце какой-то дурацкой пустыни – я ведь даже не знал, какой точке на карте мира соответствует это место и есть ли она вообще, эта самая точка, хотя бы на одной карте? Впрочем, природа в конце концов взяла свое, и я неудержимо расхохотался вслед очаровательному недоразумению, стремительно улетающему прочь.

Афина лихо посадила свой аэроплан на крошечной посадочной площадке на плоской вершине столовой горы. Такие горы встречаются только в Эфиопии; местные жители называли их «амбами» – в те благословенные времена, когда здесь еще были какие-то «местные жители».

С некоторых пор Олимпийцы вбили в свои неразумные головы, что на земле нет иных мест, пригодных для жизни. К тому времени, когда я решил присоединиться к их безумной компании, они успели прочно обосноваться на амбах, каждый на своей, в узком кругу домочадцев – рядом с некоторыми Олимпийцами отираются смертные, к которым они, как мне показалось, привязаны куда больше, чем друг к другу.

Впрочем, у Афины нет никаких домочадцев: она любит говорить, что не нуждается в компании прихлебателей. Порой мне кажется, что она и общество равных себе едва терпит – что ж, могу ее понять.

Правда, иногда к ней в гости заглядывает бродяга по имени Улисс. Хотел бы я знать, чем он занимается в перерыве между этими короткими визитами! Парень у меня на подозрении: я бы не удивился, выяснив, что он зарабатывает себе на хлеб, латая сапоги моего бывшего побратима Локи. По крайней мере, рожа у него столь же хитрая, только могущества поменьше. Улисс мне не слишком нравится, но следует признать: в нем ненамного больше человеческого, чем в самой Афине, хотя сам он почему-то упорно считает себя одним из смертных. Про себя я окрестил этого бродягу «племянником», хотя мне отлично известно, что он не является сыном одного из многочисленных братьев или сестер Паллады.

По мне, так его давно следовало бы отправить в Хель и забыть, где его могила, – все лучше, чем ломать себе голову, гадая, что за пакость он сейчас обдумывает! Но мне кажется, что это не на шутку опечалило бы Афину. Улисс ее обожает, доверчиво смотрит ей в рот и охотно верит каждому слову, хотя сам непрерывно врет – и ей, и прочим, и, кажется, самому себе, все глубже увязая в паутине собственных незатейливых хитростей.

Кстати сказать, бродяга Улисс уже давно не совал к нам свой хитрющий нос. Так что теперь я – единственный гость Афины. Впрочем, нашу жизнь не назовешь уединенной: на ее амбе полным-полно Любимцев и Хранителей, как и у каждого Олимпийца. Честно говоря, даже я до сих пор не могу постичь диковинную суть этих тварей.

* * *

Мои ноги наконец-то ступили на твердую землю, и это было чертовски приятно.

– Ты совсем не бережешь свою летающую машину. И своих пассажиров заодно, – сказал я Афине. – Эта посадка душу из меня вытрясла.

– Ну, положим, я сомневаюсь, что у тебя есть душа, Один! – рассмеялась она.

Мне оставалось только нахмурить брови: иногда эта сероокая мелет что попало, как перепивший браги берсерк.

Она легко спрыгнула на землю, окинула хозяйским глазом окрестности, рассеянно погладила черного кота, нарисованного на хвосте аэроплана – словно кот был живым существом, настоящим зверем, способным обрадоваться ее ласке, – и уставилась на меня.

– Между прочим, я тебе уже сто раз говорила, что мой аэроплан – не какая-нибудь безымянная «летающая машина». Его зовут Бристоль, а если хочешь показаться ему учтивым, к имени «Бристоль» следует добавлять «Эф два Бэ Файтер». Уж не знаю, что означают эти загадочные «Эф два Бэ», но «Файтер» переводится как «истребитель». Прекрасное имя!

– Того парня он тем не менее так и не истребил, – ухмыльнулся я.

– Какого парня? – полюбопытствовал Дионис. Он уже давно стоял за моей спиной, выжидая удачный момент, чтобы вмешаться в нашу беседу.

На сей раз его лицо не являло миру ничего выдающегося. Кажется, эта помятая рожа принадлежала какому-то шуту или, как говорят Олимпийцы, «комедийному актеру», – но я еще не опустился до того, чтобы убивать все свое время на созерцание иллюзорных событий никчемной человеческой жизни, именуемых «кинематографом», а посему не мог сказать наверняка.

Эти дурни Олимпийцы совершенно помешаны на кинофильмах и киноактерах. Безумная страсть Афины к обличью Марлона Брандо – это еще цветочки, большинство ее родичей меняет свой облик чуть ли не по дюжине раз на дню. Их лица редко соответствуют моим представлениям о том, как должны выглядеть боги, но вразумлять их бесполезно.

– Что ты здесь делаешь, Бромий? – удивилась Афина. – Решил помочиться в мой бензобак? Очень мило с твоей стороны, но ты же знаешь, я предпочитаю традиционное топливо.

– Я просто зашел в гости, – объяснил он. – Мы редко ходим друг к другу в гости, и это не есть хорошо.

– Ну да, ни единого повода устроить вечеринку! – фыркнула Афина.

– Ну, положим, самые лучшие вечеринки устраиваются без всякого повода, – возразил Дионис. – Уж поверь мне на слово, дорогая! Или ты сейчас «дорогой»? С тобой никогда не знаешь, как остаться вежливым… Так какого это парня вам не удалось истребить?

– Да так, один мираж в пустыне, – отмахнулась Афина. – Бедняга Игг наконец-то встретил своего легендарного великана Сурта. Правда, пока без огненного меча. Очень симпатичный великан. Да и не великан он вовсе!

– Какого великана? – ошалел Дионис.

– Какого, какого… Ты слишком много пьешь и слишком мало читаешь, Сабазий! Вот если бы ты выбрал время порыться в гнилье, которое хранит в своем изголовье наш общий друг, – последовал шутовской поклон в мою сторону, – ты бы уже знал, кто такой великан Сурт, зачем ему огненный меч и так далее. Какой ты у нас все-таки необразованный!

– У каждого свой способ коротать время, – пожал плечами Дионис. – Перестань браниться, Паллада. Я прилетел сюда, чтобы угостить тебя лучшим вином, какое только можно найти под этим несчастным небом. И я буду рад, если ты, Один, не станешь говорить, что спешишь удалиться, ибо твое общество всегда доставляет мне радость.

– Ну хоть кому-то мое общество доставляет радость, – проворчал я. – Что ж, спасибо на добром слове, Дионис.

– Что за странная идея: устраивать вечеринку именно на моей амбе! Слетал бы ты к нашему папочке, Бахус. Уж он-то всегда готов повеселиться, – вздохнула Афина.

Впрочем, лицо Марлона Брандо показалось мне вполне довольным. Было совершенно ясно, что у Афины нет серьезных возражений против дружеской пирушки, скорее уж наоборот. Просто не в ее правилах говорить «спасибо» тому, кто пришел к ней с открытым сердцем. Дионис знал свою сестрицу не первый день, а потому не обижался.

– Что касается нашего отца… С тех пор как Зевс облюбовал для себя тело какого-то дряхлого русского правителя, не так давно переправившегося через Стикс, с ним стало совершенно невозможно иметь дело, – пожаловался Дионис. – Во-первых, он очень неразборчиво говорит. Впрочем, это даже к лучшему, поскольку Зевс больше не полагается на импровизацию, а зачитывает вслух заранее написанные речи. Если учесть, что тексты выступлений пишет не он, а его очередной мальчик из смертных, да еще и журналист по профессии – можете себе представить, что это за речи! И вообще, видеть Вседержителя с этими дурацкими, словно бы наклеенными, черными бровями, в каком-то жутком одеянии, с кучей блестящих значков на груди… Сразу вспоминаешь, что мы на пути в Тартар, да еще и думаешь: «скорее бы»… Знаешь, Паллада, я не любитель напиваться с горя. Встреча за чашей вина должна быть радостной, а какая уж тут радость! Поговорила бы ты с ним, что ли.

– О чем? – пожала плечами Афина. – Зевс имеет такое же право развлекаться, как и все мы. И если это ужасное тело с бровями его действительно забавляет – что ж, остается только порадоваться, что и на его долю выпало одно из земных наслаждений.

– Да уж, умеешь ты обращаться со словами! – от души рассмеялся я. – «Одно из земных наслаждений» – это надо же! Из тебя вышел бы хороший скальд, Паллада.

– Но ему действительно кажется, что это хорошая шутка, – горько улыбнулась Афина. – Ты же знаешь, Один: мы все давно утратили разум. И не вина Зевса, что его безумие действует на нервы остальным. Ты предлагал нам немного повеселиться, Бахус? Что ж, ликуй, бездельник: я переживу, если сегодня это случится именно на моей амбе. Присоединишься, Игг?

– Почему бы и нет? Не так уж часто мне доводится бражничать в твоей компании. А скоро нам всем будет не до этого.

– Передать тебе не могу, как меня это радует, – твердо сказала она. – Если уж нам суждено погибнуть в Последней битве, пусть так, ничего не попишешь. Все лучше, чем сходить с ума от праздности и томительного ожидания неизвестно чего. В общем, я даже рада, что этот твой «великан Сурт» уже в пути.

– Вы так и не объяснили мне, что это за «великан Сурт» такой, – напомнил Дионис. – И откуда он взялся? И почему ты, Один, выглядишь так, словно твоя жизнь уже закончилась, а Паллада сияет, как новенький щит из кузницы Вулкана?

Я не хотел говорить на эту тему. Верил, как встарь, что слова не просто предшествуют деяниям, но и являются истинной первопричиной событий. И втайне надеялся, что мое молчание станет могильным курганом тому, о ком я не стану разглагольствовать.

Как юный, безбородый, беспутный скальд, вел я себя в те дни.

– Потому что… А Хель его знает почему!

Я сидел на камне и размышлял о предстоящей встрече со Сфинксом.

Аллах говорил, что эта тварь стережет некое таинственное оружие, которое якобы является моей частной собственностью. Оставалось надеяться, что легендарная кошка не согревает своим волшебным задом вход на какую-нибудь секретную военную базу. Только бегать по пустыне с атомной бомбой под мышкой мне не хватало.

Я лениво улыбался своим дурацким мыслям и силился понять: а как, собственно, я буду ее разыскивать?

Но она пришла сама. Бесшумно подкралась сзади и положила мне на плечо мягкую, тяжелую кошачью лапу.

Я обернулся и изумленно покачал головой: фантастический облик этого существа вполне мог бы оказаться последней каплей, способной подточить бастион моего здравого смысла, если бы этот самый бастион не сдался без боя еще до нашей встречи.

Она была далеко не такая огромная, как мне почему-то казалось в те благословенные времена, когда я не назначал свидания сфинксам и вообще считал их персонажами древних мифов. Немного крупнее африканского льва, раза в полтора, не больше. Лицо у нее было вполне человеческое – заурядное, некрасивое лицо немолодой женщины. Грузное, мускулистое кошачье тело самым нелепым образом дополнялось обыкновенным дамским бюстом, изрядно обвисшим – честно говоря, на ее месте я бы непременно попытался прикрыть эту несказанную красоту какой-нибудь тряпочкой. Сфинкс в бюстгальтере, надо думать, дикое зрелище, но хуже, чем есть, трудно себе представить!

Впрочем, она не была лишена своеобразного шарма. Обаянием такого рода обладают порой пожилые школьные учительницы с неустроенной личной жизнью. Вроде бы совершеннейшие стервы, но что-то неописуемое прячется на дне их шальных глаз. Обменяешься с такой взглядом и вдруг с изумлением понимаешь, что дорого дал бы за одну-единственную улыбку этой издерганной тетки. Почему – неведомо.

Голос у нее тоже был вполне учительский: хорошо поставленный голос человека, привыкшего выступать перед большойаудиторией. Странно, вообще-то: откуда у Сфинкса могла взяться эта самая аудитория? Неужто ящерицам да тарантулам проповедовала?

– Ну вот ты и пришел ко мне, Владыка, – объявила она, с интересом оглядывая меня с ног до головы. – Откровенно говоря, я предполагала, что это случится гораздо раньше.

– Извините, я был занят! – фыркнул я.

Странное существо совершенно не оценило мою иронию. Оно равнодушно кивнуло и устало опустилось на песок. Ярешил брать быка за рога и приступил к первому раунду переговоров.

– Мне сказали, что вы храните какое-то оружие…

– Не «какое-то», а твое собственное оружие, Владыка. Ты сам отдал мне его в начале Смутного Времени и просил посторожить, пока ты не вернешься.

– Правда? – удивился я. – А вы уверены, что это был именно я? Я, конечно, рассеянный, но не настолько же…

– Разумеется, ты все забыл, – согласилась она. – Так было предначертано. Но теперь ты пришел ко мне, чтобы все вспомнить. Я тебе помогу, Владыка.

– А если я не хочу ничего вспоминать?

– Я знаю, что не хочешь, – равнодушно откликнулась Сфинкс. – Но иногда случается так, что желания не принимаются в расчет. Даже твои желания, Владыка!

– Почему ты называешь меня «владыкой»?

– Потому, что мы были знакомы в те времена, когда ты безраздельно владел всем, что встречалось на твоем пути. Теперь эти времена начинаются снова, Владыка. Ты не рад?

– Счастлив, как слон после трехведерной клизмы! – проворчал я, отворачиваясь от Сфинкса.

Золотой блеск ее кошачьих глаз беспокоил меня, как назойливое прикосновение шершавой руки к обожженному солнцем телу. И знаешь, что вроде бы ничего страшного не происходит, но, вопреки здравому смыслу, чувствуешь, что с тебя медленно снимают кожу.

– Ты помнишь загадку, которую загадал мне перед тем, как уйти? – спросила она.

– Как я могу помнить какую-то загадку, если не помню всего остального?

– Это была очень смешная загадка, Владыка. Даже мне тогда стало смешно, хотя в те дни меня печалила предстоящая разлука с тобой. История про юношей, склонных к мужеложству… Неужели не помнишь?

– Час от часу не легче! – От неожиданности я рассмеялся, так неудержимо, словно делал это в последний раз. – Что за история?

– Множество юношей предаются мужеложству, выстроившись в ряд, один за другим. Каждый ублажает впередистоящего, в то время как его самого ублажает стоящий позади. Вопрос заключается в том, кто из них счастлив в большей степени, нежели остальные?

Я ошеломленно уставился на диковинную тварь с лицом усталой женщины. Так вот она, знаменитая «загадка Сфинкса»! На мой вкус, все это было как-то чересчур!

– И эту дурацкую историю ты рассказывала всем беднягам, встречавшимся на твоем пути?

– Некоторым. Твоя загадка хороша, но скучно всякий раз талдычить одно и то же.

– Ну и как, хоть кто-то ответил на этот вопрос вопросов? – ехидно осведомился я.

– Да, один ответил. Я до сих пор помню его имя: его звали то ли Эдди, то ли Эдип… Думаю, этот мудрый человек сам не был чужд наслаждений такого рода.

– Ну и ну! – я схватился за голову.

– А ты так и не вспомнил ответ? – поинтересовалась моя собеседница. – Если ты не сможешь разгадать загадку, мне придется тебя убить. Ты сам просил меня об этом, Владыка, так что без обид!

Я посмотрел в ее равнодушные желтые глаза и с ужасом понял, что так оно и будет: в случае чего, эта тварь убьет меня, не задумываясь. Какой бы идиотской шуткой ни казался мне наш бредовый диалог, но в его финале зримо маячила самая настоящая, взаправдашняя смерть. Я затылком ощущал ее возбужденное дыхание: надо думать, смерть предпочитала ту же позицию, что и герои загадки, эти самые «юноши, склонные к мужеложству».

Где-то на задворках сознания все еще копошилась смутная надежда: мне же обещали, что у меня в запасе шестьсот с лишним жизней! Но это знание не имело прикладного значения; во всяком случае, оно не избавляло меня от ужаса. Увы, я еще в детстве успел обзавестись дурной привычкой всегда готовиться к худшему.

– Так кто же из этих распутных юношей счастлив более, нежели другие? Я жду ответа, – настойчиво сказало чудовище.

В моей голове мелькнула догадка, показавшаяся мне спасительной.

– Последний! – выпалил я. – Потому, что…

Я осекся, поскольку понял, что сказал чушь.

– Ты ошибся, – подтвердила Сфинкс. – Если бы ты знал толк в наслаждениях такого рода, ты бы сразу понял, что тот, кто стоит позади, испытывает гораздо меньше удовольствия, чем его товарищи. Ты так и не смог вспомнить свою собственную любимую шутку, какая досада! Ты вообще ничего не смог вспомнить и, боюсь, никогда уж не сможешь. Что они сделали с тобой, Владыка?

– Кто – «они»?

– Люди. Страшные, скучные существа, населяющие эту прекрасную землю, – неохотно сказала она, поднимаясь с земли. Сделала несколько шагов и остановилась рядом со мной. – От тебя совсем ничего не осталось, Владыка. Хорошо, что ты сам просил меня убить тебя, если так случится. По крайней мере, мне не придется терзаться угрызениями совести.

– Не мог я просить о таком! – запротестовал я, безуспешно пытаясь подняться с камня. Мне казалось, что я все еще могу убежать, но мое тело почему-то не пожелало принимать участие в этой затее.

– Прощай, Владыка. И не бойся: по большому счету ты уже давным-давно умер, так что мой поступок – пустая формальность, – нежно сказала чудовищная тварь, опуская на мои плечи мягкие, тяжелые лапы. Их тяжесть становилась невыносимой, и я вдруг вспомнил, что слово «сфинкс» на одном из древних языков означало «душитель». Эта тварь была рождена для того, чтобы душить в своих горячих объятиях всех, кто под лапу подвернется, – ну и повезло же, нечего сказать!

Мне больше не было страшно. Наверное, страх существует лишь до тех пор, пока остается надежда на спасение. Больно мне тоже не было, только жарко, невыносимо тяжело и очень противно: тело Сфинкса пахло, как тело животного, а кожа оказалась дряблой, сухой и шершавой, как дешевая оберточная бумага. Убийство, как ни крути, разновидность физической близости, и если бы мне дали возможность самому выбрать себе палача, у этой потасканной тетки-кошки не было бы ни единого шанса.

И вдруг все это безобразие внезапно закончилось, словно бы невидимая могущественная рука повернула некий хитроумный выключатель. Я с изумлением обнаружил, что стою в нескольких шагах от мифической твари. В ее смертельных объятиях все еще корчилось отлично знакомое мне тело в ярко-зеленом плаще.

Впрочем, точно такой же зеленый плащ по-прежнему укутывал мои плечи. Ладно бы плащ – плечи и прочие телесные подробности тоже были вполне настоящие. Не какие-нибудь клочки неосязаемого тумана, из которого сотканы незримые тела призраков… А вот что касается тела, гибнущего в лапах Сфинкса, я здорово сомневался в его реальности.

Впрочем, судьба этого куска бесполезного мяса была мне совершенно безразлична. Мертвая плоть, ставшая добычей нелепого существа, которое когда-то было моим спутником, чем-то вроде верного слуги, разумной говорящей собаки, не имела ко мне никакого отношения. В тот миг я очень хорошо знал, кто я такой, каким образом устроен и зачем живу на этой прекрасной земле. Хитроумная головоломка бытия вдруг сама собой сложилась в моих неумелых руках, и мне оставалось лишь удивляться: как можно было прожить столько лет, не ведая, что творю? Никогда прежде и, увы, никогда впоследствии мне не удавалось привести мудреные формулы собственной судьбы к столь ясному и четкому общему знаменателю; впрочем, распорядиться этой находкой мне так толком и не довелось: такие сокровища невозможно хранить на поверхности сознания. Они стремительно опускаются на самое дно, погружаются в темный ил бессловесного, пассивного знания – поди отыщи их потом! Только и радости вспоминать, что вот ведь, держал в руках сокровище, и сияние его хоть на краткий миг, да отразилось в зрачках…

Впрочем, и этого оказалось более чем достаточно.

– Брось это тело, – велел я Сфинксу. – Дай ему спокойно исчезнуть. Только мертвых двойников мне не хватало!

Золотые глаза изумленно уставились на меня.

– Ты жив, Владыка?

– Разумеется, жив. Может быть, во Вселенной найдется пара-тройка существ, у которых есть шанс положить конец безобразию, именуемому моей жизнью, но ты не из их числа, радость моя!

«Радость моя»? А ведь ты называл меня так раньше… Ты вспомнил, да? – забормотала она, послушно убирая лапы с горла моей мертвой копии.

Неподвижное тело растаяло, как сосулька на жаровне. Впрочем, от него не осталось даже нескольких капель воды. Вообще ничего.

– Не вспомнил, – возразил я. – Память тут, пожалуй, ни при чем. Просто раньше я знал о себе одни вещи, а теперь – совсем другие. Не думаю, что какая-то из версий более правдива, чем другая. На мой вкус, обе больше похожи на наваждение, чем на что-то настоящее. Но нынешнее наваждение сулит мне куда больше увлекательных возможностей. Да, кстати, если я что-то и вспомнил, так это ответ на твою дурацкую загадку. Когда-то я действительно носился с этой глупой шуткой, даже тебе пришлось ее выслушать. Ну и вкус у меня был, нечего сказать!.. Полагается ответить, что особенно повезло тому, кто стоит вторым в этом ряду, поскольку помимо всего прочего он может возложить свои руки на чресла того, кто стоит впереди. В ту пору я действительно считал, будто это очень смешно – надо же!

– Ты все вспомнил! – некрасивое лицо Сфинкса расплылось в блаженной улыбке. Она смотрела на меня с такой нежностью, словно я только что пообещал на ней жениться.

Я, к слову сказать, давно заметил, что положительные эмоции далеко не всегда делают людей привлекательнее. Некоторым лицам счастливые улыбки вообще противопоказаны. В том числе и моей подружке, увы…

– Было бы что вспоминать, – вздохнул я, усаживаясь на тот самый камень, где мне только что пришлось умереть.

Чувствовал я себя, надо сказать, более чем странно: так хорошо мне еще никогда в жизни не было. Кажется, у меня попросту не хватало сил, чтобы справиться с собственным не в меру замечательным самочувствием. Возможно, мне просто недоставало соответствующего опыта, как человеку, который всю жизнь довольствовался какой-нибудь ржавой развалюхой и вдруг на старости лет пересел за руль лимузина.

Но я призвал себя к порядку и с горем пополам справился.

– Ну и где же мое волшебное оружие? – спросил я.

– Теперь твоя очередь загадывать мне загадки, Владыка. Если я смогу найти ответ, твое оружие останется у меня. А если не смогу, с радостью отдам тебе все, что у меня есть. Таковы правила игры.

Мне стало смешно: эта тетка оказалась жуткой занудой!

– Ладно, будут тебе загадки, сколько захочешь! – пообещал я. – Вот первая: висит на стене зеленое и пищит. Что скажешь?

Сфинкс озадаченно уставилась на меня прекрасными золотистыми глазами. Я самодовольно ухмыльнулся, поскольку был совершенно уверен, что никакая «мудрость веков» не поможет ей справиться с абстрактными шутками моего школьного детства. Загадку такого рода вообще невозможно разгадать, если не знать ответ заранее.

– А ты не мог бы повторить свой вопрос? – попросила она. – Может быть, я не так тебя поняла…

– Да пожалуйста: висит на стене зеленое и пищит. Ну как, радость моя, догадалась, что это?

– Я не знаю, – печально призналась Сфинкс.

– Селедка! – торжествующе выпалил я.

– То есть рыба? А почему эта рыба висит на стене? – изумилась она.

– Потому, что я ее повесил!

– Но почему она зеленая?

– Потому, что я ее покрасил! – Я даже зажмурился от удовольствия.

– И почему же она пищит? – На лице Сфинкса была написана неподдельная мука.

– Чтобы не догадались! – объявил я, в полном соответствии с каноническим текстом.

– Ты стал мудрее, Владыка! – уважительно заметила Сфинкс. – Прежде ты никогда не загадывал мне таких трудных загадок.

Я самодовольно рассмеялся и спросил:

– Ну и где мой кубок чемпиона?

– У меня нет твоего кубка. Ты мне его не оставлял, – встревожилась она.

– Не обращай внимания, это просто манера выражаться. Посуда мне без надобности. Я имел в виду свое оружие. Ты же обещала, что отдашь его, если не сможешь ответить на мой вопрос.

– Возьми, Владыка.

Грациозным движением кошачьей лапы она извлекла из небытия изящный образец холодного оружия.

– Что за сабля такая? – спросил я, уважительно прикасаясь к рукояти.

– Это же твой ятаган. Когда-то ты сам дал ему имя «Тысяча молний», неужели не помнишь? – огорчилась Сфинкс.

Я нетерпеливо отмахнулся. Меньше всего на свете мне сейчас хотелось обсуждать с нею скверное поведение моей памяти, то сбивающей меня с ног очередной лавиной ярких фрагментов какой-то совсем иной жизни, то заботливо укрывающей эти феерические сцены теплым одеялом забвения.

– Лучше просто расскажи, как с ним обращаться. Так положено, – строго сказал я.

Я уже давно понял, что идиотская формулировка: «так положено» – обычно работает эффективнее самого заковыристого заклинания. И точно, Сфинкс деловито кивнула и принялась меня инструктировать.

– Если ты извлечешь свой ятаган из ножен и взмахнешь им над головой, призывая смерть, из него вылетят маленькие смертоносные лезвия, подобные огненным искрам, столь же прекрасные, сколь беспощадные. Они сами найдут твоих врагов в любой толпе, поразят их и вернутся обратно.

– Так что, мне и делать ничего не придется, только вынуть его из ножен? – уточнил я.

Это было как нельзя более кстати: фехтовальщик из менятот еще. Мягко говоря, не мушкетер короля. Даже, увы, не гвардеец кардинала.

– Вынуть из ножен и еще – взмахнуть над головой, призывая смерть, – педантично уточнила моя наставница.

– Отлично, – кивнул я. – Это все, или у тебя еще что-то имеется?

– Все-таки память по-прежнему подводит тебя, Владыка. Разумеется, это далеко не все. Неужели ты думаешь, будто обходился одним ятаганом?

– А почему нет? Вообще-то я аскет каких еще поискать. Хочешь еще загадку?

Сфинкс энергично закивала.

– Ладно, – ухмыльнулся я, – сделаем! Стоит в огороде черный, на трех ногах. Что это?

– Трехногий нубиец? – нерешительно предположила Сфинкс. – Я слышала, что в древности эта пустынная земля порождала еще и не таких чудовищ…

– Обойдешься! – фыркнул я. – Это рояль.

– Но почему он стоит в огороде? – Сфинкс морщила высокий лоб, мучительно пытаясь постичь логику этой идиотской загадки – логику, которой отродясь не было.

– Потому что это мой рояль: куда хочу, туда и ставлю!

– За время нашей разлуки ты стал совершенно непредсказуемым, Владыка, – отметила она. – Возьми свое сокровище, ты опять выиграл!

К моим ногам лег щит из неизвестного мне светлого металла. К нему был накрепко привязан длинный кожаный шнур. Второй конец шнура деловито елозил по песку. Можно было подумать, что этот шнур – щупальце живого существа, которое пытается освоиться в незнакомой обстановке. Я поднял щит и недовольно поморщился.

– Тяжелый какой!

– Его вес не имеет значения, Владыка. Это же летающий щит Змея. Привяжи свободный конец шнура к своему поясу, и щит сам последует за тобой. Он будет всегда следить за тобой и прикрывать тебя от вражеских стрел и копий – и в пути, и в бою, и ночью, когда ты решишь отдохнуть.

– Полезная вещь, – одобрительно заметил я, привязывая свободный конец шнура к поясу своих джинсов – подумать только, я все еще был в джинсах! А что, нормальный походный костюм будущего предводителя «воинства тьмы».

Щит тут же зашевелился; мне показалось, что он озабоченно огляделся по сторонам. Наконец волшебный предмет воспарил, как и было предписано.

– Да, ничего себе воздушный шарик, – невольно рассмеялся я. – А он шустрый? Я имею в виду: если мне попадется какой-нибудь особо умелый враг… Судя по всему, я стал вполне бессмертным, но лишние шрамы на роже все равно ни к чему. Мне еще жить потом с этой самой рожей.

– Проворство этого щита было воспето в легендах, – заметила Сфинкс.

– Правда? – удивился я. – Что-то не помню я никаких легенд об этой игрушке, а ведь столько книжек прочитал! Ну что, хочешь еще загадку? Или ты уже пас?

– Пожалуй, мне лучше воздержаться от состязания с тобой, Владыка, – решила она. – Твои странные вопросы лишают меня душевного равновесия. Правда, у меня хранится еще одно твое сокровище. Думаю, оно тебе пригодится, поэтому я отдам его просто так, без загадок.

– Вот и умничка, – усмехнулся я. – Сразу бы так!

– Я просто старалась соблюсти ритуал, – вздохнула она. – Но ты и раньше не слишком почитал ритуалы, Владыка.

– Надо думать! Ну, что там еще за сокровище?

– Оглянись, Владыка. Он уже пришел.

Я обернулся и увидел, что позади меня стоит совершенно великолепный белоснежный дромадер. Его морда, от природы унылая и надменная, как все верблюжьи морды, очень старалась соответствовать лучезарному настроению своего обладателя: кажется, этот огромный нелепый симпатяга был по-настоящему рад нашей встрече!

– Раньше ты любил ездить на нем, Владыка, – на всякий случай напомнила Сфинкс. – Но если ты захочешь, он может стать чем-то другим: конем или птицей…

– А автомобилем?

– Всем, чем захочешь, – заверила она.

– Ладно, пусть пока остается верблюдом, – решил я. – Грех такого симпатягу сразу во что-то превращать. Надеюсь, что моего могущества хватит, чтобы усидеть на этом диковинном сооружении!

Огромная голова опустилась на мое плечо: надо понимать, дромадер обрадовался возможности сохранить свою изначальную форму.

– Надо бы придумать тебе имя, – приветливо сказал я зверюге. – В прежние времена ты отлично без него обходился, но все меняется, дружок. Думаю, Синдбад будет в самый раз. Во-первых, ты тоже путешественник и тебе предстоит великое множество приключений! А во-вторых, должен же быть в моей жизни хоть какой-то восточный колорит, если уж я работаю на Аллаха… Только твой тезка из сказки был мореходом, а ты у нас – Синдбад-пешеход. Что ж, давай попробую на тебя забраться…

Верблюд послушно улегся на песок, подождал, пока я устроюсь на его спине, а потом осторожно поднялся на ноги.

– Лучше, чем я думал! – удивленно сказал я. – Гораздо лучше. Ну что, дружок, пора немного прогуляться? Надеюсь, в отличие от меня ты знаешь, в какую сторону нам нужно.

– Твоя судьба ждет тебя на севере, Владыка, – подсказала Сфинкс. – Странное дело: сколько я тебя знаю, тебе всегда надо ехать куда-то на север.

– Это потому, что мы с тобой все время встречаемся на таком крайнем юге, что южнее уже некуда! – усмехнулся я.

– Может быть, ты не знаешь, Владыка, но с некоторых пор земля, по которой мы ходим, имеет форму шара, – доверительно сообщила Сфинкс. – Поэтому из любого места можно пойти на юг – кроме разве что Южного полюса, но там мы с тобой никогда не встречались.

– А ты уверена насчет шара? – Я изо всех сил старался сохранять серьезность.

– Совершенно уверена. И мне это не очень нравится. Вот в те времена, когда земля была плоской и покоилась на спинах слонов, все было иначе. По крайней мере, слонам можно было доверять, а иногда я даже отправлялась на край мира, чтобы побеседовать с этими мудрыми существами. А теперь мы вынуждены скитаться по поверхности шара, который пребывает в пустоте. Это пугает меня, Владыка!

Я только головой покачал: оказывается, моя старинная приятельница была лично знакома со слонами, на чьих спинах когда-то покоился мир. Кто бы мог подумать!

– У тебя есть какие-то приказания для меня, Владыка? – тоном отлично вышколенной секретарши спросила Сфинкс.

– Да нет, пожалуй, – я пожал плечами. – Считай, что твой контракт закончен, радость моя! Твоя голова кружится от сладкого запаха грядущей свободы?

– Нет, – ответила она. – В моей жизни и без того хватало свободы. И еще одиночества. Ты не предложил мне ничего нового.

– А я и не собирался предлагать тебе ничего нового. Одиночество – наша общая участь, зато свобода – приз, который получают немногие счастливчики. Прощай, дружок. Да, и не нужно больше загадывать одиноким скитальцам эту дурацкую загадку про юношей, склонных к мужеложству, ладно? Лучше попробуй мои новые загадки. По крайней мере, они действительно смешные. А если тебе попадется кто-то из моих школьных приятелей – в чем я, честно говоря, здорово сомневаюсь! – у него будет шанс уйти живым из твоих нежных лапок.

– Не думаю, что мне еще когда-нибудь доведется встретить путника и загадать ему хоть одну загадку, – возразила она. – В этой пустыне и раньше было не слишком-то людно, а уж теперь… Скоро ведь людей не останется вовсе. Для того ты и вернулся, я правильно понимаю?

– Поживем – увидим, – неопределенно хмыкнул я. – Прощай, киска!

– Постой, Владыка, – попросила она. – Ты должен знать еще вот что: мне было приятно убить тебя. Мое счастье было коротким, всего несколько секунд, но это лучше, чем ничего.

– Правда? – удивился я. – Неужели я был такой законченной сволочью?

– Нет, что ты, – вздохнула Сфинкс. – Но у меня были особые причины возненавидеть тебя. Когда-то ты заставил меня возникнуть из небытия, твое необузданное воображение придало мне этот уродливый облик, ты пожелал, чтобы в моем зверином теле поселились сердце настоящей женщины и ясный разум мудреца – просто потому, что тебя это забавляло… А потом тебе все надоело, ты исчез, а мне пришлось несколько тысяч лет скитаться по этой пустыне, изредка развлекаясь беседой с заплутавшими путниками. Я тосковала по тебе, а теперь ты пришел и опять уходишь. Ничего не изменилось. Зачем все это?

– Чтобы было, – я пожал плечами. – В ту пору, о которой ты говоришь, мне действительно казалось, что этот прекрасный мир станет еще забавнее, если тут появится существо вроде тебя. Насколько я припоминаю, я много чего тогда натворил, и твое рождение, мягко говоря, не самая большая трагедия! Впрочем, если тебе так уж не нравится твое существование, можешь исчезнуть, я не против.

Несколько секунд я с равнодушным недоумением созерцал следы огромных львиных лап на сияющем песке. Сфинкса больше не было. Она исчезла мгновенно, я даже договорить не успел.

– Что ж, – вздохнул я, машинально поглаживая белую шерсть Синдбада-пешехода, – будем считать, что под этим великолепным небом никогда не бродили Сфинксы. Выдумки все это… И, судя по всему, именно мои дурацкие выдумки!

Верблюд повернул ко мне свою потешную морду. У него были удивительно умные глаза, такие же золотистые, как у Сфинкса. Под его снисходительным взглядом я почувствовал себя напроказившим школьником.

А потом дромадер медленно зашагал по волнистой поверхности пустыни. Солнце стояло в зените, так что определить направление было совершенно невозможно. Но я мог поклясться, что умница Синдбад отправился именно на север – куда же еще?

Иногда моя судьба на время забывает о своей природной стервозности и делает мне удивительные подарки. Первые несколько дней путешествия по пустыне оказались как раз таким подарком – головокружительно, по-купечески щедрым.

Мои дни были полны сладкого одиночества, не замутненного ни воспоминаниями о прошлом, ни беспокойством о будущем, ни чьим-то утомительным обществом, ни даже физическими ощущениями. Палящие лучи полуденного солнца, обжигающий холод ночей, вынужденная неподвижность и ритмичное раскачивание верблюжьей спины не причиняли мне ни малейшего неудобства.

Немудрено: я почти отсутствовал, а потому испытывать ощущения было, можно сказать, некому. Впрочем, время от времени я все-таки ненадолго появлялся на поверхности, чтобы восхищенно оглядеться по сторонам и снова отступить в уютную тишину небытия.

Это продолжалось целую вечность. Впрочем, если бы кому-то пришло в голову измерить эту самую вечность числом солнечных закатов, она, пожалуй, оказалась бы одной коротенькой неделей.

Но один из закатов разбудил меня по-настоящему. Впрочем, меня вывело из оцепенения не буйство багровых сполохов на горизонте, а рев моторов аэроплана, который нахально пронесся буквально в нескольких метрах от моей макушки. Я вспомнил игрушечный самолетик, рассмешивший меня незадолго до встречи со Сфинксом – кажется, он был точной, но сильно уменьшенной копией этого самого аэроплана. Во всяком случае, я узнал сине-бело-красные круги на крыльях и черного кота с желтым бантом, нарисованного на хвосте: такое, пожалуй, ни с чем не перепутаешь!

Мой волшебный щит, о котором я уже успел позабыть – все эти дни он благополучно проболтался у меня над головой, – забеспокоился и полез меня защищать. Разумный предмет занял выжидающую позицию напротив моего лица и лишил меня возможности любоваться бантом на кошачьем хвосте. Через несколько секунд мой защитник убедился, что опасность мне не угрожает, и вежливо переполз повыше, но никакого аэроплана я уже не увидел, только мутное пятнышко, почти неразличимое на фоне серебристого неба.

– Да ты, брат, паникер! – укоризненно сказал я щиту. – Не дал мне посмотреть на самолетик…

Собственный голос порядком меня удивил: он оказался хриплым и безжизненным. Впрочем, я тут же понял, что просто давно им не пользовался. Думаю, еще никогда в жизни мне не удавалось молчать так долго.

Потом я с удивлением обнаружил, что меня наконец-то посетили простые человеческие желания: мне вдруг захотелось есть и спать. Да и просто размять ноги было бы неплохо. Более того, мне еще и в туалет приспичило!

– И что мне теперь делать, дорогие мои? – спросил я, обращаясь не то к щиту и верблюду, не то к непостижимым силам, управляющим ходом всех событий во Вселенной.

Ответа, разумеется, не последовало. Впрочем, Синдбад тут же послушно остановился и опустился на землю, чтобы дать мне возможность спешиться. Ноги мои поочередно ступили на светлый песок; к ним тут же присоединилась задница: надежные прежде задние конечности наотрез отказались удерживать тело в вертикальном положении. Отвыкли, надо полагать.

– Вообще-то, мне наверняка полагается какой-нибудь походный дворец с хорошей постелью и чистым сортиром, если уж я такой великий начальник, – мечтательно сказал я.

Ничего не произошло. Я, признаться, чертовски огорчился, поскольку надеялся, что столь пустяковые «бытовые» чудеса будут теперь твориться совершенно самостоятельно, мне и пальцем шевелить не придется. Тем паче что я так и не вспомнил, какими частями тела следует шевелить в подобных случаях.

Синдбад ткнулся влажным носом в мое колено. Убедился, что я обратил на него внимание, и потянулся мордой к небольшому кожаному мешочку, висящему на его шее.

– Ты хочешь, чтобы я там порылся, да? – спросил я.

Верблюд энергично мотнул головой. В его глазах ясно читалось умиленное одобрение: «Умница ты моя!»

Я осторожно взял мешочек в руки, удивился его неожиданной тяжести, торопливо потянул тонкий шнурок. Шнурок, разумеется, тут же затянулся еще туже: никуда не денешься, мое знаменитое везение!

Следующую четверть часа я посвятил манипуляциям с завязками – как еще ногти не сломал… В мешочке обнаружился небольшой кувшинчик, довольно небрежно вырезанный из цельного куска какого-то незнакомого мне зеленоватого камня – не то нефрит, не то малахит; такого «знатока» ювелирного дела, как я, конечно, еще поискать.

Я удивленно посмотрел на верблюда.

– И что я должен делать с этим сувениром? Поставить на книжную полку? Прости, милый, но мои книжные полки слишком далеко отсюда.

Теперь Синдбад наградил меня печальным снисходительным взглядом. «Ты, конечно, редкостный идиот, хозяин, но я тебя все равно почему-то люблю», – говорили его мудрые глаза.

Мне стало стыдно, и я снова повертел в руках кувшинчик, пытаясь понять, на кой черт он мне сдался. Потом мне пришлов голову, что в этой непритязательной таре вполне может скрываться какое-нибудь волшебное зелье – почему бы и нет?!

Вдохновленный таким предположением, я снова принялся сокрушать свои многострадальные ногти. На этот раз им пришлось извлекать пробку из узкого горлышка сосуда. Сей бессмертный подвиг отнял у меня кучу времени, но в конце концов я справился.

Потом началось черт знает что, в лучших традициях малобюджетных фильмов-сказок времен моего детства. Стоило мне вытащить пробку, как из кувшинчика повалили густые клубы разноцветного дыма. Дым сопровождался мощной волной недвусмысленно скверного запаха. В довершение всех бед магический сосуд стал горячим, как закипающий чайник.

Я обиженно взвыл и разжал пальцы. Кувшин полетел на песок, а я поспешно отправил в рот травмированную конечность: безотказное средство первой помощи, помогает практически от всех мировых зол.

Через несколько секунд я извлек изо рта исцеленные пальцы и с облегчением выругался.

– Не мог бы ты великодушно растолковать мне значение этих удивительных слов, Владыка? – вежливо осведомился чей-то низкий голос. Он исходил откуда-то сверху, так что в первое мгновение я изумленно решил, что консультация потребовалась самому господу богу, который, оказывается, все-таки есть, но почему-то не знает элементарных вещей.

Я поднял голову, и моя нижняя челюсть медленно опустилась на грудь: передо мной стоял полупрозрачный великан. В нем было никак не меньше десяти метров роста. Бритый череп и развевающееся на ветру белоснежное одеяние делали его облик каким-то совсем уж неземным.

– Я – твой преданный раб, Владыка, – сообщил великан.

Новый знакомый явно наслаждался моим замешательством; голос его звучал снисходительно, как у взрослого, ввязавшегося в детскую игру.

– Ясно, – вздохнул я, чувствуя себя полным идиотом. – Что-то под этим небом в последнее время развелось множество желающих продолжить свой жизненный путь в качестве моей прислуги… Ну а имя-то у тебя есть?

– Хвала Всевышнему, я не обременен этой обузой! – ответствовал великан.

– Ну-ну… – Я задумчиво разглядывал это чудо природы, пока меня не осенило: – Слушай, ты что, джинн?

– Ну да. А кто же еще?

Я переворошил недра своей памяти, пытаясь припомнить все, что говорилось о джиннах в арабских сказках, каковых я в свое время прочел великое множество – как чувствовал, что пригодится! Не то чтобы я действительно считаю сказки таким уж надежным источником информации, но иного в моем распоряжении не было.

– Если ты джинн, значит, ты вполне способен в считанные секунды устроить мне походный дворец с чистым сортиром, об отсутствии которого я сокрушался несколько минут назад, – с надеждой сказал я.

– Ты несколько преувеличиваешь мое могущество, Владыка. Для того чтобы выполнить твой приказ, мне потребуется не меньше двух минут.

– Ничего страшного, – усмехнулся я. – Две минуты я как-нибудь потерплю. Да, кстати, дворец – это совершенно не обязательно! Даже нежелательно. Мальчика нашли, по коридорам скитаться… Меня вполне устроит какой-нибудь маленький домик со всеми удобствами, огромной кроватью, набитым холодильником и симпатичным садиком. Впрочем, нет, садик – это лишнее. Если он мне понравится, я, пожалуй, начну подумывать о том, чтобы остаться и спокойно встретить там приближающуюся старость.

– Ничего страшного, Владыка, – отмахнулся Джинн. – Мои создания недолговечны, как полуденные облака, поэтому тебе не удастся встретить старость в доме, который я для тебя построю. Разве что провести там грядущую ночь – это пожалуйста.

– Собственно, так даже лучше, – вздохнул я.

– Печаль не к лицу тебе, Владыка, – укоризненно сказал Джинн. – Твое дело – легкой походкой идти навстречу своей судьбе. А мое дело – скрашивать твой путь маленькими радостями.

– Да? Ну тогда давай, скрашивай. Хорошая у тебя работа, ничего не скажешь!

– Во всяком случае, она не внушает мне отвращения, – спокойно согласился он.

Умолкнув, мой новый приятель окончательно утратил четкость очертаний, проплыл облачком белесого тумана и исчез. Приступил, надо понимать, к выполнению задания. Я задумчиво водил пальцем по песку, почти машинально чертил традиционную схематическую рожицу: неровный круг лица, точки-глаза, короткие черточки вместо бровей и носа, кривая линия рта…

Рожица получилась неожиданно жутковатая. Я испуганно передернул плечами и попытался стереть это сногсшибательное произведение изобразительного искусства. Бесполезно: вихрь сверкающих песчинок взметнулся из-под моей ладони, но рисунок остался таким же четким, как был, – можно подумать, что я высек эту проклятую рожицу на камне. Кажется, моим каракулям было суждено навеки остаться на этом светлом песке. Я виновато посмотрел на Синдбада.

– Видишь, что получается, милый? И заметь: я сам не понимаю, как оно у меня получается. И главное, на фига мне это нужно? Самая бесполезная разновидность могущества, ты не находишь?

Синдбад меланхолично помотал своей трогательной башкой. Это можно было расценивать как согласие. Верблюд казался мне вполне подходящим собеседником. Во всяком случае, у него не было никаких шансов попросить меня заткнуться.

– Твое повеление исполнено, Владыка, – объявил Джинн. – Не желаешь ли обернуться, дабы одобрить мою работу?

– Желаю, – кивнул я, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов.

Действительность превосходила все ожидания. В нескольких шагах от меня проходила граница между горячим песком и густой сочной травой. В центре аккуратно очерченного овала лужайки стоял небольшой двухэтажный домик, которому я заранее был готов отдать кусочек своего сердца. Угораздило же меня обзавестись таким очаровательным жилищем накануне конца света! Бедному жениться – ночь коротка, эх!..

Часа через два я лежал в постели, чистый, сытый и вполне довольный жизнью. В спальне было прохладно и темно. Джинн куда-то подевался, верблюд, надо думать, слонялся по саду, так что я остался один. Закрыл глаза и с наслаждением уставился на разноцветные пятна, мельтешащие под моими веками. В глубине этих пятен скрывались сладкие сновидения. Оставалось только сосредоточиться на чем-то одном и дать безобидному ночному наваждению увлечь меня до утра.

Этот неземной кайф продолжался минут пять, не больше. Потом откуда-то издалека раздался вкрадчивый голос Джинна.

– Не соизволит ли Владыка пожертвовать безмятежностью своих мускулов? В твоем доме творятся странные вещи, которые могут доставить тебе некоторое удовольствие.

– Знаешь, – проворчал я, неохотно открывая глаза, – я бы все же предпочел не жертвовать безмятежностью мускулов, поскольку в настоящий момент мне может доставить удовольствие только возможность спокойно заснуть.

Я, пожалуй, мог бы не утруждать себя, поднимая веки: темнота оставалась непроницаемой, и даже разноцветные пятна несостоявшихся сновидений по-прежнему мельтешили перед моим одуревшим взором. Я потянулся до хруста в суставах и поинтересовался:

– А какого рода «странные вещи» творятся в моем доме?

– Здесь бродит женщина, Владыка, – интимным тоном заслуженного работника Красного Квартала доложил Джинн.

– Какая женщина? – удивился я. – И откуда она взялась? Твой маленький подарок, так, что ли? Можешь завернуть ее в бумагу и спрятать в ящик стола: пока не требуется.

– Нет, Владыка. Это не мой подарок. Я бы не стал предлагать тебе то, чего ты не просишь. Она сама пришла. Бродит по коридорам, ищет тебя. Мне кажется, она просто хочет твоей любви. Это чрезвычайно распутная женщина: некоторые ее фантазии даже меня повергли в смущение. Но она довольно красива, насколько я могу судить о человеческой внешности. Яподумал: может быть, тебе будет приятен ее визит?

– Вряд ли, – буркнул я. – Во всяком случае, не сейчас. Яхочу только одного: спать. Желательно – пару-тройку суток. Может быть, после этого я сумею по достоинству оценить воображение нашей гостьи. Слушай, а откуда она вообще здесь взялась? Мы же находимся в самом сердце пустыни, я ничего не перепутал?

– Ну, она просто пришла, – неопределенно объяснил Джинн. Немного помолчал и добавил: – Поначалу я сомневался, что она обыкновенная живая женщина. Но недвусмысленные намерения твоей гостьи убедили меня в ее человеческой природе.

– А где она, собственно?

– Бродит по коридорам. Если хочешь, я могу привести ее к тебе.

– Ну что делать, приведи, – кивнул я. – И будь настороже, дружище. Вряд ли она обыкновенная женщина. Откуда бы ей взяться в пустыне? И с какой стати ей вдруг приспичилосрочно заняться со мной любовью? По-моему, нам следует ожидать какой-нибудь пакости.

Дальнейшие события показали, что я вполне могу претендовать на почетное звание величайшего пророка всех времен и народов.

Уже в тот момент, когда на пороге появилась миниатюрная черноволосая барышня с огромными глазами и четко очерченными скулами, я понял, что дело пахнет керосином. Она меня не очаровала: тут наши с Джинном вкусы явно не совпали. Но дело было не в ее внешности. Загадочная система сигнализации, каковой по милости щедрой природы снабжен мой организм, сработала немедленно: под ребрами визгливо взвыли сирены тревоги. Внешний мир звучал в унисон с внутренним: спальня встретила незнакомку грохотом падающей мебели. Яеще не успел сообразить, что происходит, а между мной и загадочной незнакомкой встал мой героический щит. Он был готов охранять меня даже сейчас – так мило с его стороны! Многострадальные джинсы, к поясу которых был приторочен волшебный талисман, волочились за ним по полу. Штаны с видимым удовольствием принимали посильное участие в мероприятии по защите меня, любимого, от женских чар: переворачивали все стулья, которые попадались на их пути.

Пока я упивался незамысловатой, но эффектной режиссурой текущей сцены, моя гостья присела на корточки на пороге и тихонько запела какую-то монотонную песенку на каком-то незнакомом языке – если это вообще был язык, а не случайный набор звуков. Все бы ничего, но мотив мне решительно не нравился.

– Я не люблю эстраду, дорогая, – заметил я. – Нельзя сказать, что вы нашли кратчайший путь к моему сердцу.

Она не обратила на мои слова никакого внимания. Тянула и тянула свой тоскливый мотивчик. Я довольно поздно сообразил, в чем дело: мой верный щит начал медленно опускаться на пол, плавно покачиваясь под звуки ее серенады.

– А теперь я тебя поцелую, – объявила она, делая шаг по направлению ко мне.

Щит уже лежал на земле и не проявлял никаких признаков жизни. Честно говоря, я совершенно растерялся. Стоял, полуголый, бессмысленный и беззащитный, хлопал ресницами, а она шла ко мне, спокойно и неторопливо, словно ей действительно был нужен только поцелуй.

Ее губы оказались горьковато-солеными, как морская вода. От неожиданности я поморщился, хотел было отстраниться, но не успел.

К моему животу прикоснулось что-то холодное; миг спустя прикосновение стало обжигающе горячим, и я понял, что в мое тело вонзился кинжал, такой острый, что я не ощутил боли, только лед и пламя, мертвецкий холод металла и невыносимый жар, испепеливший все, что до сих пор было мною.

* * *

Впрочем, я пришел в себя очень быстро, да и настроение было вполне ироническое.

«Ну вот, выходит, теперь у меня осталось шестьсот шестьдесят четыре жизни, – насмешливо подумал я. – Всего-то!» Для свежеиспеченного покойника я совсем неплохо управлялся с арифметикой.

Кровожадная красавица так и не успела толком насладиться победой: я вцепился в ее запястья и с изумлением услышал тихий хруст тоненьких косточек. Ничего себе, вот уж не думал, что способен на такое зверство! Она отчаянно закричала. Крик вышел высокий, визгливый, раздирающий на части нервы и барабанные перепонки. Тонкий длинный нож выскользнул из пальцев и бесшумно упал на ковер.

– Что ж, любовь моя, рассказывай, кто ты такая и с какой стати тебе приспичило меня убивать? – спросил я.

Девица молчала. Через несколько секунд ее губы разомкнулись, но никакой информации я так и не получил, только еще один протяжный вопль.

– Продолжайте, леди, – подбодрил ее я. – Тоже ничего себе развлечение. У вас здорово получается, а спать мне уже, кажется, расхотелось.

Она снова открыла рот, но не смогла издать ни звука. Маленькое тело внезапно обмякло и начало оседать на пол. Я почувствовал раздражение: сейчас эта стерва грохнется в обморок, потом, чего доброго, впадет в кому, и я уже никогда ничего не узнаю! Такая перспектива меня совершенно не устраивала.

– Джинн, ты здесь? – позвал я.

– Здесь, Владыка.

– А какого черта, в таком случае, ты не защищаешь мою жизнь? Она же меня убила, эта маленькая засранка!

– Но ты не приказывал мне защищать твою жизнь, Владыка. Я не вмешиваюсь в твои дела, а только исполняю приказания. Откуда мне знать: может быть, тебе нравится умирать?

– Мне не нравится умирать, – сухо сказал я. – Учти это на будущее, ладно? А теперь помоги мне разобраться с нашей гостьей. Мне нужно, чтобы она пришла в себя. Хочу задать ей пару-тройку вопросов, а там поглядим. Можешь помочь?

– Надеюсь, что так.

Столб синеватого тумана окутал неподвижное тело женщины – Джинн, надо понимать, принялся за работу. Я присел на краешек кровати, опустил голову на руки и чуть не заплакал от обиды: все шло так хорошо, я уютно устроился в этом замечательном доме и как раз собирался немного отдохнуть, а тут пришла эта маленькая сучка и все испортила! Впрочем, я с самого начала мог бы понять, что такая роскошь, как несколько спокойных дней в уютном домике с садом, мне больше не светит – никогда!..

От попыток смириться с этим незамысловатым фактом меня отвлек бархатный голос Джинна.

– Твоя гостья оставила это тело, Владыка, – сообщил он.

– Что, умерла?

Я не слишком огорчился, скорее удивился: с чего бы это ей умирать? Ну, потерять сознание – это я еще понимаю…

– Не умерла, а оставила это тело, – повторил Джинн. – Явиноват, Владыка: не сообразил, что это существо не может быть человеком. Недопустимое легкомыслие! Я, безусловно, заслуживаю гневного порицания. Это был дух, вселившийся в первое попавшееся женское тело. Весьма могущественный дух, принадлежащий к неизвестной мне породе существ. Женщина, которой принадлежало это тело, умерла в тот момент, когда дух овладел ею. А сейчас дух ускользнул, и тело вернулось в свое естественное состояние.

– Ты можешь его поймать? – нетерпеливо спросил я.

– Можно попробовать.

– Попробуй. И прихвати с собой это мертвое тело. Конец света или нет, а спать в одной комнате с трупом – это уже как-то слишком!

Последние слова были адресованы потолку, поскольку призрачный силуэт Джинна уже исчез в темноте. Мертвая женщина тоже куда-то подевалась, и это было к лучшему: я с удивлением обнаружил, что спать мне все-таки хочется – кто бы мог подумать! Наверное, воскрешение из мертвых – в высшей степени утомительная процедура.

Меня разбудило невесомое прикосновение Джинна. Судя по всему, мне удалось проспать совсем немного: так скверно я себя давно не чувствовал!

– Прости, что нарушаю гармоничное течение твоего отдыха, Владыка… – высокопарно начал он.

– Ладно, чего там, – вздохнул я. – Ты поймал моего убийцу?

– Сначала поймал, потом упустил, – вздохнул Джинн. – Это существо не из тех, кого можно подолгу удерживать в плену. У него есть особый дар уходить, как вода сквозь пальцы… Но я не зря потратил время: теперь я знаю ее настоящее имя.

– Именно «ее»?

– Да. Этот дух обладает женской природой, – кивнул Джинн. – Имей в виду: это очень важно для нас – знать ее имя, Владыка. В моем распоряжении есть одно заклинание, достаточно могущественное, чтобы подчинить кого угодно. Правда, когда речь идет о достойном противнике, оно действует очень недолго. И я употребил всю свою силу, чтобы узнать ее имя. Такого рода знание нередко дает власть, достаточную, чтобы оградить себя от беспокойства, причиняемого существами вроде нашей гостьи.

– Правда? – заинтересовался я. – И как же ее зовут, эту барышню? Мне, пожалуй, следует это знать: все-таки мы целовались!

– Ее имя Уиштосиуатль, – Джинн произнес эту абракадабру очень отчетливо, почти по слогам, чтобы я как следует усвоил информацию.

В недрах моей памяти вяло заворочались полумертвые знания, почерпнутые по случаю когда-то много лет назад. А через несколько секунд меня по-настоящему осенило. Я подскочил на постели и победоносно уставился на Джинна.

– Слушай, а ты можешь добыть для меня книгу, если я скажу тебе ее название?

– Разумеется, Владыка, – голос Джинна звучал почти обиженно. – Было бы странно, если бы я не мог добыть для тебя какую-то книгу: от дешевой брошюрки до редкого свиткаиз давно сгоревшей Александрийской библиотеки. Это очень легко.

– Тогда добудь мне энциклопедию «Мифы народов мира», – попросил я. – Это такой толстый двухтомник в черном переплете.^[3] А еще стакан апельсинового сока и хороший кофе со сливками – если уж я все равно проснулся.

Через несколько минут я маленькими глотками пил прохладный кисловатый сок и листал толстенный том энциклопедии.

– Вот! – торжественно объявил я. – Так оно и есть! Том второй, страница пятьсот сорок шесть. Читаем: «Уиштосиуатль, в мифологии ацтеков богиня соли и соленых вод.. Ага, то-то она была такая соленая!Старшая сестра бога дождя Тлалока. Один из источников называет ее женой бога смерти Миктлантекутли. Считалась покровительницей распутства», – на этом месте я ухмыльнулся.

– Если когда-нибудь встретишь бога смерти Миктлантекутли, непременно сообщи ему о недостойном поведении его супруги! Срамота какая: об этом уже в книжках пишут! – весело сказал я Джинну.

– Хорошо, я непременно сообщу ему, Владыка, – пообещал Джинн. Это только подлило масла в огонь моего веселья.

– Ладно, – отсмеявшись, вздохнул я. – Значит, индейские боги вышли на тропу войны – надо же!.. Впрочем, аллах с ней, с этой кровожадной барышней. Волноваться будем, когда у меня в запасе останется последняя дюжина жизней. А что касается кофе, можешь вылить его в ближайший унитаз, радость моя. Я передумал. Лучше попробую поспать: когда еще доведется!

– Тебе следует наслаждаться отдыхом в те редкие минуты, когда судьба этому не препятствует, – важно подтвердил Джинн.

На рассвете я покинул почти пустую прохладную пещеру, выдолбленную когда-то целую вечность назад в твердом теле столовой горы. Афина гостеприимно предложила мне считать эту нору своей – в невыносимо жаркую летнюю ночь почти три года назад, когда меня впервые посетило желание покинуть Асгард и проведать наших будущих союзников. Она сразу поняла, что я останусь с ними надолго – прежде, чем я сам принял окончательное решение. Теперь-то я знаю, что задержусь здесь не просто «надолго», а навсегда. По крайней мере, до самого конца.

Я так и не сомкнул глаз этой ночью: неслыханная удача! Прежде сон, приносящий покой слабым людям, был мне вовсе неведом, как и прочим бессмертным, но теперь на мою долю все чаще выпадает зыбкая полудрема, опасный привкус небытия почти каждую ночь остается на моих губах. Что касается Олимпийцев, они уже давно спят по ночам, как самые обыкновенные люди. Их это не слишком тревожит, но мне кажется недобрым предзнаменованием. Люди не зря называют сон «маленькой смертью» – кому и знать, как не им! И если уж эта самая «маленькая смерть» теперь властна над нами, не предвещает ли это скорую потеху для настоящей Пожирательницы плоти?

Я отвязал от пояса кисет. Время сделало черную кожу почти прозрачной: эта вещь служила мне не меньше дюжины столетий, а может, и больше. Откровенно говоря, я уже давно отказался от привычки сверять свою жизнь с человеческими календарями, хотя поначалу это казалось мне забавной игрой, одной из многих игр, придуманных людьми словно бы специально мне на потеху. В кисете дремали мои руны, двадцать пять драгоценных плодов моей собственной давнишней сделки со смертью.

С возрастом я все чаще думаю, что мне пришлось заплатить непомерную цену за пустячную, в сущности, добычу! Впрочем, не в моих силах изменить прошлое, а события последних лет показали, что изменить будущее, скорее всего, тоже не в моих силах. Мысли об этом заставляют меня скрежетать зубами от гнева: прежде мне никогда не случалось признаваться себе, что существуют вещи, над которыми я не имею власти.

Я немного подержал кисет на ладони и развязал стягивающий его шнурок.

Давным-давно, когда темные шероховатые косточки сладких оранжевых плодов, произрастающих вдалеке от суровой северной земли, которую я привык считать своей вотчиной, только-только попали мне в руки, я каждый свой день начинал, ласково взвешивая этот мешочек на ладони. Наугад доставал оттуда один жребий и жадно всматривался в царапины на его поверхности, потемневшей от времени и моей собственной крови; с наслаждением ощущал, как меня переполняет холодная, пронзительная, ни с чем не сравнимая ясность, безжалостная, как смерть, из чьих объятий я вынес свои сокровища. Это было славное время: у меня имелись ответы на все вопросы, даже на те, которые я так и не сумел сформулировать. Под черной кожей моего заветного кисета заманчиво шуршала истина, да я и сам был в ту пору Истиной, в первой и единственной инстанции, и плохо приходилось тому, кто смел в этом усомниться!

Это прошло, как все проходило в моей переменчивой жизни. Долгое время у меня вовсе не было вопросов, на которые мне могли бы потребоваться ответы: утрата любопытства – обычная плата за могущество, и до сих пор я не встречал никого, кто счел бы ее завышенной. Видимо, я один такой.

И только когда стало ясно, что конец, в который мои родичи не верили вовсе, совсем близок, я снова вспомнил о своих маленьких мудрых советчиках. Теперь мои пальцы малодушно трепещут всякий раз, когда я извлекаю из кисета очередной жребий. Я прихожу в смятение, как обыкновенный смертный, ничтожный человечишко, которому посчастливилось приобщиться к древней тайне, позволяющей заглянуть в будущее или даже сотворить это самое будущее, почти нечаянно приворожить его в тот краткий миг, когда холодок ослепительной ясности щекочет затылок, и уже не имеет значения, чья рука достает руну наугад из непроницаемой темноты кисета, ибо по большому счету все существа равны перед настоящим чудом – асы, ваны, люди, турсы, карлы и прочие беспокойные твари.

Асгард, впрочем, я покинул не по велению рун, а почти наперекор их совету: затаиться, помалкивать, ждать. Меня гнали оттуда упрямство и отчаяние: ни в одном из мрачных пророчеств не было сказано, что я могу поступить таким образом накануне Последней битвы, и я с веселым отчаянием обреченного вдруг решил, будто в моих силах повернуть колесо судьбы, воспрепятствовать предначертанному ходу вещей. Впрочем, если начистоту, я до сих пор так думаю.

С тех пор руны – единственное, что связывает меня с прошлым; последнее неопровержимое свидетельство моей былой безграничной власти над истончившимися нитями, соединяющими парчовые и дерюжные лоскуты бытия. Уже не тайное оружие, но еще не сентиментальный сувенир, чуть больше, чем просто память о младенческом могуществе богов, но много, много меньше, чем дверь, ведущая в детскую…

В эти смутные дни накануне конца я обращался к рунам не для того, чтобы в очередной раз насладиться собственной силой – куда уж, не до жиру! Теперь я смиренно обращался к ним за советом и, чего греха таить, за подмогой.

Но подмога мне пока не светила. День за днем я доставал из мешочка одну и ту же руну и содрогался от такого зловещего постоянства.

Иса – одна из трех великих Рун Промедления, глубокая ровная царапина на темной поверхности абрикосовой косточки.»Лед очень холоден, он прозрачен, как стекло, он сияет на солнце, которое должно долго светить, прежде чем лед растает» – эти слова когда-то произнесли мои собственные мертвые губы, и с тех пор простая вертикальная черточка стала символом инерции, прекращения активности, вынужденного ожидания благоприятной ситуации.

Теперь же я чувствовал, как эта проклятая ледяная руна бездействия забирает мою силу, сгущает кровь, калечит тело, погружаясь – не колом осиновым в сердце, а всего лишь калеными иглами под ногти – пока… И все же каждое новое утроя встречал гаданием. В эти дни я на собственном опыте понял, что такое надежда. Я нуждался в надежде, как ни унизительно это звучит.

Мои пальцы нашарили в темноте руну, предназначенную мне на сегодня. Она была ощутимо теплее прочих – я бы не смог ошибиться, даже если бы захотел. Я положил косточку на землю, немного помедлил и наконец посмотрел на нее: что теперь?

Целое мгновение я был абсолютно счастлив. Не Иса, больше не она! Наконец хоть что-то другое! Несколько глубоких царапин на темной поверхности образовывали знак, немного похожий на букву N из азбуки, придуманной пустоголовыми ромейцами.

«Хагал! – прошептал я. – Клянусь всеми своими именами, это Хагал! Посланник перемен, неукротимая энергия, сметающая все в никуда, разрушающая все вокруг. Град, что приходит с небес и, рассеиваемый ветром, превращается в чистую воду…»

Я умолк, поскольку сила руны переполнила меня до краев. В это мгновение я, кажется, уже знал, что нас ожидает, и у меня не было никаких возражений против такой судьбы!

– О, да Один уже на ногах, бодрый, как фаллос сатира! Так и знала, что застану тебя здесь. Как и подобает приветствовать грядущий день величайшему из героев, если не сидя на корточках на заднем дворе!

Насмешливый голос Афины вернул меня к действительности. Это был ее настоящий голос, не постылый мужской баритон. Да и облик Афины оставался таким, каким ему надлежит быть – на мой взгляд, совершенным.

Я так обрадовался ее появлению, что не стал досадовать на непочтительный тон. Еще и не такое позволительно меж друзьями, вознамерившимися не только жить бок о бок, но и погибнуть плечом к плечу.

Я хотел выложить ей все, о чем только что узнал, но обнаружил, что у меня нет подходящих слов. Я, конечно, старался, как мог. Твердил, что грядущие разрушения приходят из некоего таинственного места, скрытого в потаенной глубине наших сердец. Не только люди, но и боги беременны собственной гибелью, вынашивают ее, как младенца, вскармливают сытной, густой кровью. Уверял Афину, что битва с судьбой может принести только печаль. И тут же сам себе перечил, обещал: мы, дескать, все равно попробуем…

Умолк, когда осознал, что и сам уже ничего толком не помню, не понимаю, лишь предчувствую, что вспомню и пойму однажды – лишь бы не слишком поздно!

Все к лучшему: не всякую тайну следует делить на двоих. Афина так ничего и не уразумела. Укоризненно уставилась наменя.

– Что ты говоришь, Один? При чем здесь какая-то «битва с судьбой»? Кто-то убил Диониса этой ночью, здесь, на моей амбе – представляешь?

«Ну и пес с ним», – чуть было не сказал я. Но после одумался. Решил, что такое исключительное событие, как гибель одного из бессмертных, заслуживает моего внимания.

– Когда это случилось?

– Говорю же тебе, этой ночью. И знаешь, что самое странное? Мои Хранители никого не учуяли. Поверить не могу: до сих пор они казались мне безупречными стражами! Идем со мной, Игг. Может быть, хоть ты сможешь разобраться. Ты же у нас хитроумный…

– Что ж, идем.

Я поднялся с земли и едва удержался на ногах: в мое колено с разбега уткнулась глупая морда огромной неуклюжей собаки – одного из Любимцев. Пес прибежал сюда вслед за хозяйкой и теперь бестолково крутился у нас под ногами. Все они, Любимцы, – совершенно неуправляемые, беспокойные и не слишком разумные существа, но этот пес по всем статьям превзошел своих дружков!

– Отойди от меня, волчий корм, – рявкнул я. – Не мельтеши, ты, пища серой опоры всадниц мрака!

Афина ухватила своего пса за огромное ухо и кое-как оттащила его от меня.

– Не будь с ним строг, Один. У этого существа не было ни единого шанса когда-нибудь стать живым, и все-таки я вдохнула в него жизнь и силу. Неудивительно, что он такой непоседа!

– Да я и не удивляюсь. Просто прошу его не скакать у меня под ногами, – проворчал я. – Объясни своей вертлявой твари, что я зашибить могу – не по злобе, а ненароком. Сама же потом наплачешься…

– Ладно тебе грозиться. Идем, посмотришь на Диониса, – вздохнула она. – Кому могло прийти в голову, что его следует убить? Он был такой безобидный…

«Безобидный»?! – усмехнулся я. – Ну-ну.

– По сравнению с нами, конечно. – Афина пожала плечами. – Не прикидывайся, Игг. Ты отлично понимаешь, что я имею в виду.

Ну, пожалуй, так. Безобидным я бы его все же не называл, но Дионис действительно был самым спокойным и дружелюбным из Олимпийцев. Славный он был парень, этот Дионис. Слишком славный и не слишком удачливый – по крайней мере, для того, кто называет себя одним из богов. К тому же в зеленой глубине его веселых глаз таилась почти человеческая беспомощность. До сих пор я был уверен, что никто, кроме меня, не замечает этого его изъяна. Недооценивал, значит, Афину. Нужно бы иметь в виду, что она куда проницательнее, чем кажется.

Мертвый Дионис лежал в спальне, отведенной ему для ночлега. Комната ничем не отличалась от моей: пестрый ковер на полу, узкое ложе в центре и большой блестящий ящик в дальнем углу пещеры. Афина называет его «телевизором»; ни одна комната в жилище Олимпийца не обходится без этой человеческой игрушки, дарующей глупые, утомительные, но, чего греха таить, порой занимательные сны наяву!

– Посмотри, Вотан. Что это? Ты когда-нибудь видел такое оружие? – спросила Афина.

Она опустилась на колени у изголовья мертвого Диониса и внимательно разглядывала его перепачканное кровью лицо. Я не ожидал, что его кровь будет так похожа на человеческую. Олимпийцы действительно понемногу превращались в обыкновенных людей – куда быстрее, чем хотелось бы.

Оставалось только молиться, чтобы меня миновала такая судьба, лучше уж умереть раньше срока! Но кому, интересно, может молиться Один? Разве что самому себе – не сбрендившему же Зевсу, в конце концов…

Я сначала не понял, на что указывает Афина. Вопросительно уставился на кровавое месиво под шапкой спутанных светлых кудрей. Только потом увидел, что из глазниц Диониса торчат какие-то узкие деревянные предметы. Я выдернул один из раны и внимательно его оглядел. Это было небольшое веретено причудливой конструкции, испещренное замысловатыми узорами, не похожими на узоры, которые мне доводилось видеть на предметах, изготовленных людьми или богами.

– Видишь? – я показал его Афине.

– Женское оружие, – мрачно сказала она. – Мне как-то доводилось слышать, что разгневанная женщина способна превратить в смертоносное оружие все, что под руку подвернется. До сих пор я считала это некоторым преувеличением. Выходит, ошибалась.

– А откуда он вообще здесь взялся? – спросил я. – Вчера вечером у нас не было гостей.

– У меня, а не «у нас», – отрезала Афина.

Я нахмурился. Она уже не впервые невежливо напоминала мне, что я здесь – всего лишь гость. В такие мгновения мне очень хочется навсегда покинуть ее амбу. Не тихо уйти, куда глаза глядят, а как следует хлопнуть дверью, оставить за собой следы крови и пепла. Но я умею ждать – когда считаю, что оно того стоит.

Поэтому я и бровью не повел.

– Да, разумеется, «у тебя», а не «у нас». Тем не менее гостей здесь все-таки не было.

– Он прилетел очень поздно, уже после того, как ты ушел в свою спальню. Совершенно пьяный: чуть не угробил свой «Фокер» при посадке. Сказал, что испытывает потребность в дружеской беседе, а на его амбе, дескать, не с кем словом перекинуться. Он же так и не обзавелся ни Любимцами, ни Хранителями. Говорил, что не хочет растрачивать силу по пустякам. А мне кажется, он просто ленился. Чтобы вдохнуть жизнь в неживое существо, надо на пару часов отставить в сторону бутылку.

– Да, такой подвиг ему был не по зубам, – усмехнулся я. – Ладно, с этим все ясно. А что у вас вышло потом?

– А как ты думаешь? – фыркнула Афина. – Я сказала, что не собираюсь тратить время на пустую болтовню с горьким пьяницей, а посему ему следует поискать себе более подходящую компанию. Когда я закончила произносить последнюю фразу, он уже спал. Пришлось отнести его в спальню. Не оставлять же собственного брата валяться на земле! Потом я отправилась спать. А сегодня утром послала нескольких Любимцев разбудить моего дорогого гостя и привести его ко мне. По правде сказать, я собиралась обстоятельно объяснить Дионису, после какой по счету чаши вина ему не следует приходить ко мне в гости. Планировала начать это утро с хорошего семейного скандала. Чтобы ему больше никогда в жизни не пришло в голову мирно отсыпаться на моей амбе после нескольких лет непрерывного кутежа. Впрочем, теперь визиты бедняги Диониса нам с тобой больше не угрожают. И это печально, Игг!.. Но зачем было его убивать?

Я задумчиво крутил в руках окровавленное веретено.

– Зачем было его убивать – с этим вопросом можно не слишком спешить. Меня куда больше интересует, кто мог его убить? Бедняга Дионис действительно был вполне безобидным парнем и никуда не годным противником… Но он был бессмертным, как и мы с тобой, Нике.

– Это поправимо, как видишь, – мрачно сказала Афина. – Никакие мы не бессмертные, Игг. Просто мы чуть менее смертны, чем люди. Совсем немного – стоило ли поднимать из-за этого такой шум!

«Ну, положим, на твоем месте я бы говорил только о себе!» – подумал я. Но вслух сказал лишь:

– Как бы там ни было, но ты и сама понимаешь, что в этом мире не так уж много существ, способных убить одного из нас.

– Не так уж много, верно. Но любой из нас мог бы убить Диониса, если бы очень постарался. Во всяком случае, ты точно смог бы. И я тоже. Но я его не убивала.

– Я тоже его не убивал. Даже если бы я вдруг решил поразмяться, я бы начал не с Диониса. И не в твоем доме, можешь мне поверить!

– Спасибо, – вздохнула она. – Я знаю, что это не ты, Игг. Ты всю ночь был в своих покоях, а на рассвете вышел и сразу отправился во двор, не заходя в другие помещения. Мои Хранители следили за тобой. Они всегда следят за тобой, ты уж извини!

– Ну да, а зачем они еще нужны! – согласился я. – На твоем месте я бы и сам отдал приказ следить за таким гостем, что в этом странного?

– Я рада, что мои слова не причинили тебе обиду, – улыбнулась Афина. – Я почти доверяю тебе, Один. Во всяком случае, больше, чем кому бы то ни было. Но я, знаешь ли, привыкла не доверять никому, кроме себя.

– И это правильно. – Я снова показал ей веретено. – Ты никогда прежде его не видела, Нике? Может быть, у кого-то из твоих Хранителей?

– Ни у кого из моих Хранителей нет ничего подобного. – Она еще раз посмотрела на веретено и покачала головой. – Скажу больше: я вообще никогда не встречала подобных веретен. Обычно они немного иначе устроены. Не думаю, что я смогла бы им пользоваться.

– А ты умеешь прясть? – изумился я. – Никогда не видел тебя за этой работой!

– Еще чего не хватало!.. Тем не менее я умею прясть, и ткать тоже. В свое время мне довелось научиться и более бесполезным вещам. Во всяком случае, моих познаний достаточно, чтобы заверить тебя: это веретено не принадлежит никому из наших. Оно изготовлено далеко отсюда, к тому же руками, которые привыкли двигаться не так, как мои. А вот как именно – не пойму… Совсем чужая вещь.

– Интересно. На изделия моих людей оно тоже не слишком похоже… Ладно, теперь скажи мне вот что. Как могло получиться, что твои Хранители никого не учуяли?

– Вот это я и сама хотела бы понять, – вздохнула Афина. – Мои Хранители способны учуять кого угодно. По крайней мере, до сих пор я была совершенно уверена, что ни одно существо, кем бы оно ни было, не сможет войти сюда и остаться незамеченным. Тут никакое могущество не поможет!

– А ты не преувеличиваешь достоинства своих слуг? Все-таки кто-то здесь побывал. Не думаю, что Дионис убил себя самостоятельно.

– Об этом и речи быть не может, – согласилась она.

– Получается, что убийца возник из небытия, прямо здесь, в этой комнате, сделал свое дело и снова исчез? – подытожил я.

– Получается, – растерянно кивнула Афина. – Никому из наших это не под силу. А ты мог бы?

– Когда-то мог. Но не сейчас. Теперь это не по плечу старику Одину.

Вообще-то я был совершенно уверен, что и сейчас вполне способен появиться, где сочту нужным, и исчезнуть откуда угодно, если пожелаю – но зачем открывать свои карты тому, кто неосмотрительно готов поверить тебе на слово? Поэтому я печально добавил:

– Сила понемногу уходит от меня, Паллада. Думаю, это не только моя проблема…

– Не только, – эхом повторила она. – Надо рассказать остальным о том, что случилось. Придется лететь к Зевсу. Спятил он там или нет, но все-таки он наш с Дионисом отец. И вообще самый старший. Считается, что на нем все держится… Составишь мне компанию?

– Разумеется. А что мы будем делать с Дионисом? Как вы хороните своих мертвых?

– Да, это вопрос… Видишь ли, Игг, до сих пор никто из нас не умирал. А когда умирали наши родичи из числа людей, мы не препятствовали их домочадцам поступать в соответствии с традициями. Несколько раз случалось, что Зевс забирал своих детей от смертных женщин на Олимп и возвращал им жизнь. Впрочем, ему уже давно не по плечу такие чудеса… Но такого, чтобы умер один из нас, еще никогда не было!

– Что ж, значит, до сих пор вам везло. Мне однажды пришлось похоронить сына, а ведь он был рожден такой же, как я, а не смертной женщиной… Ладно, пожалуй, не стоит слишком беспокоиться о погребении. Мертвому все равно. Поэтому с ним следует поступить так, как удобно живым.

С этими словами я взялся за меч и начертил в воздухе, над головой мертвого Диониса сияющий зигзаг.

– Делай свое дело, Соулу! – велел я руне.

Пространство вспыхнуло ослепительно-белым огнем. Через несколько секунд от тела Диониса не осталось ничего: руна Соулу сжигает, не оставляя пепла.

– Он хорошо ушел, – одобрительно заметил я.

– Никто не знает, – возразила Афина. – Может быть, мертвецам не нравится сгорать, даже в твоем волшебном огне, просто мы не слышим их протестов?

– Глупости! Мертвые, которым посчастливилось уйти отсюда через огненные двери, никогда не сетуют, что им устроили плохие похороны, – сказал я. – Не забывай: когда я говорю о мертвых, я знаю, что говорю!

– Да, действительно, – нахмурилась она. – Ты ведь, в сущности, такой же стервятник, как наш Гадес.

Мне не слишком понравились ее слова: терпеть не могу, когда меня с кем-то сравнивают. Я нахмурился, но промолчал. Не ссориться же сейчас по пустякам!

Впрочем, Афине еще и не такое могло бы сойти с рук: я заранее готов простить ей все что угодно, не требуя извинений, и вообще ничего не требуя. Когда я думаю о том, сколь близко подпустил эту сероокую деву к своему мертвому сердцу, меня разбирают сомнения: а уж не опоила ли она меня каким-нибудь колдовским зельем? Чего не сделаешь, чтобы обеспечить себе надежного союзника накануне первой и последней настоящей войны…

Уже в небе, когда послушный ее воле летательный аппарат нес нас над низкими утренними облаками, Афина вдруг решила, что ей следует извиниться. Нечасто в ее голову приходят столь разумные мысли.

– Не следует обижаться, когда я сравниваю тебя с Аидом, Один, – заметила она. – В конце концов, он самый могущественный из нас. Во всяком случае, Аид – единственный, кто вызывает у меня робость. Так что можешь расценивать мои слова как похвалу.

– Могу, – согласился я. – Но не стану: зачем мне пустая похвала? И с чего ты решила, будто я обижаюсь?

– Я не решила, я почувствовала. Не сердись на мою болтовню, Игг. Никакие вы не стервятники – ни ты, ни Аид. Я сказала, не подумав.

Афина на секунду обернулась ко мне, я успел разглядеть на ее прекрасном лице виноватую улыбку. Это было что-то новенькое. До сих пор я даже не предполагал, что эта сероглазая способна признавать собственные ошибки.

На амбе, которую занимал Зевс, было шумно и людно, как всегда. Одних только домочадцев из смертных у него несколько десятков, о Любимцах и Хранителях я уже не говорю: их и сосчитать-то невозможно! Подозреваю, что грозный Вседержитель больше всего на свете боится обыкновенного одиночества.

Афина покинула аэроплан, едва дождавшись, когда он коснется земли.

– И ты здесь, Мусагет? – спросила она, обращаясь к высокому загорелому красавчику с томными глазами и безвольным, как у избалованного ребенка, ртом.

– Не угадала, Паллада. Я не Аполлон, я – Арес, – возразилтот.

Ну да, эти два дурня уже давно всерьез состязались за право обладать обликом, в свое время принадлежавшим какому-то знаменитому певцу и женскому любимцу. Насколько мне известно, в затянувшейся сваре победил Аполлон. Заявил, что сам является певцом, а посему и спорить не о чем: кесарю кесарево, еще вопросы есть?

Какие уж тут вопросы. Тьфу!

– Арес? Вот это да! Ты все-таки уговорил Аполлона уступить тебе облик Элвиса? – расхохоталась Афина. – Что ты ему пообещал? Что больше не будешь пытаться петь в его присутствии?

– Я его не уговаривал. И уж тем более ничего не обещал. Просто решил, что стану принимать этот облик, когда мне взбредет в голову, а Аполлону придется с этим смириться, поскольку он вряд ли превзойдет меня в драке.

– Заметно, что наше время подходит к концу. Могучие мужи уподобились неразумным младенцам! – вздохнула Афина. – Напрасно вы оба так цепляетесь за этот облик. Попробовали бы что-то более оригинальное! Ты был чудо как хорош, когда примерял на себя тело той белокурой красотки – как ее звали? – ну да, Мерилин! Что касается Аполлона, он прекрасен в любой упаковке, если ее голосовые связки соответствуют его потребностям… А с чего это ты вдруг решил навестить Зевса, Арей? Насколько я знаю, вы не очень-то ладили в последнее время.

– И не только в последнее время, – хмыкнул тот. – А кто с ним ладит, скажи на милость?! Но на моей амбе произошло нечто чрезвычайное. Меня пытались убить на рассвете. И я подумал, что Зевс должен об этом знать. В конце концов…

– Тебя пытались убить? – встревожилась Афина. – Ктоже?

– Понятия не имею. Было темно, я только проснулся и едва успел сообразить, что происходит. Так что я его не разглядывал, я с ним дрался. Могу сказать одно: до сих пор мне никогдане приходилось иметь дело с таким серьезным противником. Могу сказать одно: это не один из наших.

– Кто-то чужой, да?

Он молча кивнул.

– А Хранители? – упавшим голосом спросила Афина. – Они его пропустили?

– Они его не учуяли, никчемные бездельники. Я хотел было выкинуть их на улицу, всех до единого, но потом решил, что первый проступок заслуживает снисхождения.

– У него, часом, не было при себе такого оружия? – Я показал Аресу маленькое веретено, темное от крови Диониса.

– Все шутишь, Один? – хмыкнул он.

Аресу все время кажется, что я над ним посмеиваюсь. Это не так уж далеко от истины, но, по крайней мере, сейчас я и не думал шутить.

– Он не шутит, – вмешалась Афина. – Эту прялку мы только что извлекли из глаза мертвого Диониса.

«Мертвого»? – изумленно переспросил Арес. – Как это может быть?

– Не знаю. Но Дионис ночевал на моей амбе. А сегодня утром мы нашли его мертвым.

– Плохо дело. Мне и в голову не приходило, что кто-то из нас может отправиться к Аиду еще до начала Последней битвы!

– Да, ничего хорошего, – согласилась Афина. – Ладно, давай зайдем к Зевсу. В любом случае мы за тем и прибыли.

Домочадцы Зевса попытались было сыграть с нами в свою любимую игру: начали бормотать, что мы должны «записаться на прием» и тогда, дескать, Вседержитель рассмотрит нашу просьбу и, возможно, согласится принять нас «в будущем месяце».

– Отойдите, смертные, и молите своего покровителя Зевса, чтобы я не разгневалась, – рявкнула Афина.

Этого оказалось достаточно: насмерть перепуганные прислужники молча расступились перед нами. И как только живы остались!

Мы шагали по длинному коридору. Нелепые создания, зевсовы Любимцы с испуганным бормотанием разбегались по углам. Многочисленные Хранители почтительно ускользали в тень. Они не были способны задержать самую могущественную из детей Зевса, а уж меня – и подавно.

Да они и не пытались. Единственное, что могли сделать Хранители – предупредить хозяина о нашем визите. Оно и неплохо: во всяком случае, нам не пришлось силой поднимать Зевса с ложа.

– Кому это пришло в голову, будто вам позволено лишать меня покоя, дети? Неужели соскучились? – сурово спросил он. Потом увидел меня и поспешно постарался придать своему лицу приветливое выражение.

Он выглядел заспанным, но нелепый облик грузного чернобрового старца, который, если верить бедняге Дионису, в свое время принадлежал какому-то русскому полуконунгу, уже был при нем. Спал он в таком виде, что ли?.. Тело выглядело помятым и неухоженным, словно оно было засаленной домашней рубахой, давным-давно позабывшей, как выглядят руки усердной прачки.

– О, и ты здесь, Один? Приветствую тебя. Начинаю думать, что произошло нечто серьезное, если уж и ты ко мне пожаловал.

Зевс очень старался быть вежливым. До сих пор я только однажды был его гостем, в тот самый день, когда решил покинуть Асгард и присоединиться к Олимпийцам. Тогда мы оба почти понравились друг другу – ровно настолько, что не сговариваясь решили видеться пореже, чтобы не испортить добрые отношения. Полагаю, Зевсу было непросто смириться с присутствием кого-то более могущественного, чем он сам. Мое появление среди Олимпийцев стало для него не слишком приятным сюрпризом, хотя он прекрасно знает, что заполучить такого союзника, как я, великая удача.

Что ж, мне были вполне понятны его чувства. До сих пор я не стремился досаждать Зевсу своим обществом. Нет ничего хуже, чем два конунга на одной земле!

– Дионис мертв, Зевс, – сказала Афина. – Его убил кто-то чужой. И еще кто-то чужой пытался убить Ареса.

– У него ничего не вышло, я правильно понял? – усмехнулся Зевс. – Кстати, дорогая, я уже говорил тебе, что предпочитаю имя Юпитер?

– Дионис мертв, – настойчиво повторила Афина.

– Да, я слышал. Не нужно повторять дважды. А чего ты, собственно, от меня ждешь? Слез? Так из меня плохая плакальщица. Если хочешь узнать, как прошло его путешествие в царство мертвых, навести Аида. Думаю, Один с удовольствием составит тебе компанию.

Я нахмурился: с какой это стати Зевс позволяет себе предсказывать мои поступки?!

– Навестить Аида – и это все, что ты можешь мне посоветовать, Зевс? – горько спросила Афина. – Опомнись! Последняя битва еще не началась, а нас уже убивают. Ты должен что-то предпринять.

– Давай я сам буду решать, что я должен делать, а чего не должен, ладно? – нахмурился Зевс. Он отвернулся, а когда снова обратил к нам свое лицо, это был грозный лик того, кто называл себя Вседержителем, – смертельно усталый, но все еще вполне устрашающий. Впрочем, сейчас он не собирался никого устрашать. Да и вряд ли у него вышло бы что-то путное из такой затеи.

– Я ничего не могу сделать с этой бедой, Паллада. Во всяком случае, пока не могу, – признался Зевс. – Счастливые дни, когда мне было ведомо все, что происходит под небесным сводом, давно миновали. Так что тебе и впредь придется в одиночку биться со своими врагами, Марс. Если ты сможешь взять в плен того, кто будет посягать на твою жизнь, это может спасти всех остальных, так что уж расстарайся. Но на мою помощь не надейся: я не стану устраивать засаду на неведомых убийц в твоей спальне, даже если это отдалит конец мира на несколько тысячелетий. А ты, Паллада, навести Аида. Если Дионис действительно мертв, Аид сможет устроить ваше свидание, ты же знаешь: ради тебя мой брат готов совершить любое чудо! Пусть Дионис расскажет тебе, как он умирал: возможно, он научит нас осторожности… Я прошу тебя, Один, быть ей хорошим спутником. В Царстве Мертвых ты почти дома, в отличие от всех нас.

– Это правда, – согласился я. – Ладно, Зевс, я провожу ее к вашему Аиду. Мне и самому любопытно поглядеть, куда попадают те, для кого закрыты двери Вальгаллы.

– Спасибо, – Зевс честно старался быть вежливым, а ведь для прирожденных властителей это нелегкое испытание. – Когда будете знать больше, чем сейчас, возвращайтесь ко мне, и мы подумаем, что делать дальше. А теперь позвольте мне остаться одному. Я помню, что недостойно пренебрегать законами гостеприимства, но ваши угрюмые лица сокращают число дней, отведенных мне на этой прекрасной земле. А их и без того осталось немного.

– Ладно, – кивнула Афина. – По крайней мере, ты дал мне не самый худший совет.

Она обернулась ко мне.

– Не обижайся на Зевса, Видур. Нам всем тяжело в последнее время, и у каждого свой способ облегчить свое существование.

– Я и не думал обижаться, – великодушно сказал я. – Пошли отсюда.

И тут Арес, ошеломленно промолчавший все это время, наконец сподобился выступить с речью.

– Я не нуждаюсь в твоей помощи, Зевс! – заявил он. – Но желание отсидеться на своей амбе, пока нас убивают поодиночке, покроет тебя вечным позором!

Зевс лишь нахмурил брови, но этого отказалось достаточно.

– Идем, Арес, – шепнула Афина. – Только ссор нам сейчас не хватало!

– Я не…

Договорить ему не удалось. Я молча положил руку на плечо Ареса и пошел к выходу. Разумеется, он последовал за мной без возражений.

Я отпустил его плечо только тогда, когда прохладные коридоры Зевсовых владений остались позади и горячие лучи утреннего солнца заставили нас подслеповато прищуриться.

– Чтобы тебя Цербер сожрал, Один! – возмущенно завопил Арес. – Что ты себе позволяешь?

На мгновение я позволил своим истинным чувствам отразиться на лице. Этого оказалось достаточно: Арес умолк и угрюмо уставился в землю.

– Очень своевременное пожелание, если учесть предстоящее нам путешествие! – усмехнулась Афина. – Спасибо на добром слове, Арей. А тебе не кажется, что Хар только что великодушно спас твои уши от хорошей трепки?

Это уже был перебор: безусое лицо Элвиса начало багроветь, поскольку вся горячая кровь, бегущая по жилам скорого на ссору Ареса, в одно мгновение прилила к его буйной голове.

– Не нужно сердиться, дружище, – мягко – а как еще говорить с этим дурнем?! – сказал я. – Ни на Афину, ни на меня, ни на Зевса. Сейчас действительно плохое время для свар. Самое что ни на есть неподходящее.

– Ладно уж, – угрюмо кивнул он. Его лицо постепенно приобретало нормальный цвет. Надо отдать ему должное: он остыл удивительно быстро!

– Мне бы очень хотелось, чтобы ты согласился принять мою помощь.

Я старался выбрать правильный тон, чтобы нам с Афиной не пришлось заново успокаивать этого мальчишку.

– Мне не нужна помощь, – буркнул Арес. – Неужели ты думаешь, что кто-то может превзойти меня в бою?

– Возможно, ты прав, и в открытом бою тебе действительно нет равных.

Я мог бы развеять его самоуверенность одной хорошей затрещиной, но решил пощадить самолюбие этого – не худшего, к слову сказать, из Олимпийцев.

– Но не забывай, – продолжил я, – наш таинственный враг предпочитает нападать на спящих. Ты сам говорил, что на тебя напали, когда ты спал. И Диониса убили, не потрудившись разбудить. А ваши Хранители не способны учуять убийцу – кем бы он ни был. Тебя ведь не предупредили, что в доме враг. И Хранители Афины тоже не подняли тревогу. Так что на них рассчитывать не приходится.

– Твоя правда, – неохотно согласился он. – И что же ты предлагаешь?

– Я позову валькирий. Они в последнее время сетуют, что я пренебрегаю их помощью. Прикажу им оставаться рядом с тобой до тех пор, пока мы не вернемся. А там видно будет.

– Кого это ты собираешься звать? – заинтересовалсяАрес.

– Прекрасных дев, Арей. Таких прекрасных, что ты глазам своим не поверишь, – улыбнулся я. – И таких грозных воительниц, что даже наша Паллада осталась бы ими довольна.

– Правда? – удивилась Афина.

– Рано или поздно ты сама увидишь их в деле. – Я решил, что немного лести не повредит, и добавил: – До встречи с тобой я считал, что им нет равных ни в одном из миров!

– Прекрасные воительницы в моей спальне – это звучит неплохо! – ухмыльнулся Арес.

– Только не вздумай требовать от них любви, герой! Если ты будешь слишком настойчив, для тебя Последняя битва начнется сегодня же. Мои девочки умеют отваживать докучливых любезников.

– Суровые северные нравы! Можно подумать, нужна мне их любовь! – Арес чуть не лопнул от злости.

– Зато они будут хорошими помощницами, если твой таинственный убийца решит нанести тебе еще один визит. По крайней мере, сможешь спать спокойно… – Я дружески подмигнул ему и добавил: – Думаю, нам следует отправиться на твою амбу, Арес. Зевс будет счастлив, если мы отсюда уберемся.

– Ладно, – хмуро кивнул Арес. – Следуйте за моим «Мстителем».

– Ну давай вызывай своих прекрасных воительниц, Один, – проворчал Арес, когда мы благополучно приземлились на вершине оккупированной им столовой горы.

Я кивнул и огляделся. Мне требовалось уединиться: есть вещи, которые не терпят чужого присутствия.

– Ждите меня здесь, – сказал я, почти бегом устремляясь к узкой тропинке, которая уводила куда-то вниз. Можно было не сомневаться, что на склоне найдется укромное местечко.

Напоследок я услышал, как Арес спрашивает Афину: «Куда понесло этого одноглазого?» – и ее спокойный ответ: «Туда, где нет нас с тобой».

Иногда эта сероокая на удивление ловко управляется со словами, ничего не скажешь.

Я вернулся к ним через четверть часа, и не один, а в хорошей компании. За это время я успел призвать шестерых своих помощниц.

Мои прекрасные девы явились мгновенно – по счастию, их сила не убывала накануне конца. Я счел это хорошим предзнаменованием. Нынче, когда всякая добрая примета на счету, приходится сочинять их по ходу дела.

Я вкратце обрисовал ситуацию и велел защищать Ареса от любого, кто явится за его головой. Валькирии восторженно закивали. Они были несказанно рады, что я наконец-то снова отдаю им приказы, как в старые добрые времена.

– Познакомьтесь с моими новыми друзьями, – сказал я, указывая на хмурого Ареса и надменную Афину. – Не буду лишний раз оглашать вслух их имена: вам и без того ведомы прозвания всех, кто хоть раз брал в руки оружие.

– А твои друзья – воистину величайшие из асов грома сечи, Отец битв, – уважительно заметила Скёгуль, самая разговорчивая из моих грозных дев. Остальные пятеро молча кивнули.

– Еще бы! – подтвердил я. – Они – такое же воплощение самого Духа битвы, как и мы с вами.

Ясное дело, и Аресу, и Афине нравилась такая беседа. Арес тут же завел хвастливую речь о больших запасах якобы наилучшего нектара в его закромах. Дело явно шло к большой пирушке.

– Мы не можем принять твое великодушное предложение, Арес, – вежливо отказалась Афина. – Нам предстоит долгий путь.

– Ну да, с небес – под землю, – ухмыльнулся тот. – Пожалуй, я не стану лукавить и предлагать вам себя в качестве спутника. У меня тут такие гостьи… Да и, сказать по правде, блуждания в царстве Аида мне не по душе.

– Мне тоже, – согласилась Афина. – А что делать?

– Не забудьте взять с собой деньги для Харона, – посоветовал Арес. – Этот скупец скорее позволит вам себя убить, чем сдвинет с места свою лодчонку, пока не получит, что ему причитается. А пересекать Стикс вплавь… Думаю, это даже вам с Одином не под силу!

– Тут ты ошибаешься, – усмехнулся я. – Впрочем, заплатить все-таки проще. Когда это я жалел серебра?! Спасибо, что напомнил.

– Тебе известен короткий путь в царство Аида, Игг? – спросила Афина, когда ее крылатый любимец оторвался от земли.

– Известен. Мне известен самый короткий путь, Нике. Но тебе он не понравится.

– Что ты имеешь в виду?

– Сама не догадываешься? Чтобы попасть в мир мертвых, нужно просто умереть самому. Я уже не раз ходил этим путем и всякий раз возвращался. Но я не настаиваю.

– Единственный вход в царство Аида, который известен мне, довольно далеко отсюда, – сухо сказала она. – Думаю, нам придется лететь часов двадцать, если не больше. Но выбирать не приходится.

Когда я проснулся, было уже далеко за полдень. Минутыдве я был абсолютно счастлив. Зевал, потягивался, хрустел суставами и не давал себе труда вспомнить, к какой именно реальности только что вернулся. Моя персональная религия гласит, что каждое утро – начало совсем новой жизни; всякий раз вместо меня вчерашнего просыпается совсем другой человек. Этот новорожденный начинает все с нуля, а ночью благополучно исчезает, уступая место новому игроку. Как всякая красивая космогония, моя версия мироустройства не имеет решительно никакого практического значения: хочу я того или нет, а жить приходится в липкой паутине причинно-следственных связей и почти всякое утро начинается с ускоренного просмотра хроники вчерашних событий.

Вот и сейчас я увидел рядом со своей подушкой толстенную двухтомную энциклопедию мифов с закладкой на букве «У», вспомнил жутковатые события минувшей ночи и незамедлительно обнаружил стаю диких кошек в районе своего сердца. Они скребли мою многострадальную мышцу, не покладая лапок.

– С такими страстными индейскими барышнями никакого запаса жизней не хватит! – мрачно сказал я, обращаясь к потолку.

– Ты звал меня, Владыка? – В углу спальни сгустилось облачко серебристого тумана. Через несколько секунд Джинн окончательно материализовался и одарил меня снисходительной улыбкой мудрого дядюшки.

– Да нет, не звал пока… Но все равно хорошо, что ты здесь. Всю жизнь мечтал попадать прямо из постели в ванную, без пеших прогулок по окраинам жилища. Это возможно?

– Проще простого! – оптимистически заявил Джинн.

Миг спустя тело мое оказалось в теплой ароматной воде. Под опекой Джинна жизнь стала настолько простой и приятной, что меня подмывало тихо захрюкать от удовольствия. Но я держал себя в руках.

Через полчаса я сидел на траве, в тени раскидистого дерева неизвестной мне породы и старался тактично объяснить Джинну, что его представления о том, какое количество пищи мне требуется на завтрак, мягко говоря, далеки от реальности. Того, что он извлек из небытия, с лихвой хватило бы на дюжину оголодавших молотобойцев.

– Проблемы возникают, когда еды слишком мало, Владыка, – возразил он. – Слишком много еды – это не проблема, можешь мне поверить!

– А ты сам не будешь есть? – спросил я, извлекая из сундуков своей памяти скудные сведения о физиологии джиннов, почерпнутые исключительно из арабских сказок. К моему удивлению, Джинн пожал призрачными плечами.

– Как пожелаешь, Владыка. Я могу столетиями обходиться без пищи, но вполне способен составить компанию тому, кто в ней нуждается. Мне все равно.

– Ну, если ты способен не только составить мне компанию, а еще и получить от этого удовольствие, присоединяйся, – обрадовался я.

– Слушаю и повинуюсь!

Джинн отвесил мне шутовской поклон и начал понемногу сгущаться – уж не знаю, как еще можно описать то, что с ним происходило. Он уменьшился до нормальных человеческих размеров, в то же время его тело стало более плотным. Теперь он почти ничем не отличался от человека: симпатичный бритоголовый дядька средних лет, одетый в какой-то неописуемый кисейный балахон. Собственно, лишь очертания его наряда и напоминали о прежнем призрачном статусе Джинна: в солнечных лучах оставались неопределенными, как клубы тумана.

– Здорово! – восхитился я. – Совсем как настоящий!

– Я и есть настоящий, Владыка. Неужели ты думал, что до сих пор я тебе просто мерещился? – усмехнулся Джинн, усаживаясь рядом со мной.

После этого начались настоящие чудеса: сказочное существо за полчаса расправилось с горой продовольствия. Я благоговейно наблюдал.

– Наверное, мне надо приниматься за дело, да? – печально спросил я, когда счастливое время первой чашки утреннего кофе подошло к концу.

– Тебе виднее, Владыка, – ответствовал Джинн. – Но, согласно моим наблюдениям, если человек долго не принимается за свое дело, дело само принимается за него.

– Еще чего не хватало! – испугался я. – Вообще-то у меня был соблазн устроить себе отпуск на недельку… Ну да ладно, судя по всему, у меня все равно ничего путного не выйдет. Угрызения совести по утрам, полуденная скука и сражения с прекрасными индейскими богинями по ночам – вот и все, что мне светит!.. Что ж, давай сегодня же отправимся на могилу Мухаммеда. Постараюсь вообразить себя Индианой Джонсом, вдруг получится? Ты перенесешь меня в Медину? Будешь смеяться, но я даже не знаю, в какой она стороне, эта чертова Медина!

– Разумеется, перенесу, – пообещал Джинн. – Для того я, собственно, и существую, чтобы помогать тебе справляться с мелкими бытовыми проблемами. Отправишься туда прямо сейчас или все-таки сперва допьешь кофе?

– Разумеется, сначала я допью кофе. А потом попрошу у тебя еще одну чашку. А потом, возможно, еще одну, если разойдусь. Думаю, Мухаммед может побыть мертвым еще полчаса, правда?

– Ты совершенно прав, Владыка. На мой взгляд, излишняя торопливость приличествует только зеленым юнцам и лишенным мудрости полоумным старцам, – подтвердил Джинн, подавая мне вторую чашку кофе.

Все это было хорошо, но мне так и не удалось остановить время. Дело кончилось тем, что я тяжко вздохнул, решительно отставил в сторону пустую чашку и пошел в спальню за своим плащом и энциклопедией мифов. Мне почему-то казалось, что сей источник знаний лучше держать при себе. По крайней мере, из этой книжки можно почерпнуть хоть какие-то сведения о моих будущих соратниках. И о противниках, разумеется. Судя по всему, в ближайшее время мне предстояло иметь дело исключительно с мифическими существами.

Неподъемный двухтомник я положил в сумку, притороченную к седлу Синдбада, а потом и сам взгромоздился на его многострадальную спину. Мой героический верблюд мужественно стерпел это надругательство.

– В Медину, Владыка? – услужливым тоном истосковавшегося по чаевым таксиста спросил Джинн откуда-то из-за моей спины.

– Ага. Доставь меня сразу на могилу Мухаммеда. Понятия не имею, где она там находится, а мне вроде бы надо на нее наступить. Вернее, это Мухаммеду надо, чтобы я на нее наступил.

Я еще не успел договорить, а земля уже ушла из-под верблюжьих ног и вообще все куда-то подевалось – по счастию, ненадолго.

Потом мир вернулся ко мне. В этом мире почему-то была ночь, темная и прохладная, и я почти не различал очертаний окружающих меня предметов.

– Приехали, Владыка, – объявил Джинн. – Тебе осталось спешиться и сделать несколько шагов влево.

Умница Синдбад тут же опустился на землю, облегчая мне задачу. Он отлично понимал, что имеет дело с неопытным седоком.

– Налево? – переспросил я, неуверенно шагнув в темноту.

– Да. Еще шаг. Не бойся, ты не споткнешься.

Я сделал еще шаг в сторону, потом еще один. Земля содрогнулась, да так, что я едва устоял.

Однажды мне довелось пережить землетрясение – совсем слабенькое, баллов пять, не больше, – но я навсегда запомнил панический, животный ужас, который охватил меня в тот момент, когда надежная земная твердь вдруг задергалась под ногами. На этот раз сердце тоже со всей дури рвануло в пятки. Но миг спустя на смену закономерному человеческому страху пришло сладкое чувство причастности к происходящему. На этот раз я был причиной разбушевавшейся стихии, а не ее перепуганной жертвой.

Земля под моими ногами пружинила, как хороший батут, и мне это нравилось, кто бы мог подумать! Толчки становились сильнее и сильнее, а потом все закончилось, да так внезапно, словно кто-то всемогущий резко повернул выключатель, сердито ворча: «надоело!»

– Хвала Аллаху во всяком положении! – с чувством сказал приятный баритон за моей спиной. – Ты все-таки исполнил свою клятву, Али!

Белки широко распахнутых глаз моего нового знакомца блестели в темноте. Он жадно дышал, как бегун на финише, и восхищенно озирался по сторонам.

К счастью, он совершенно не был похож на ожившего мертвеца из какого-нибудь второсортного ужастика. Нормальный живой бородатый дядька, кажется, довольно симпатичный. Его лицо казалось мне смутно знакомым. Что ж, если верить словам красавчика Аллаха, мы с Мухаммедом в свое время были хорошими приятелями.

Усилием воли я загнал в самый дальний угол сознания воспоминания об этих славных временах. Они-то уже изготовились прорвать ненадежную плотину, впопыхах сооруженную из жалких остатков моего здравого смысла, но мне по-прежнему казалось, что занимательные подробности моего мифического прошлого вполне способны свести меня с ума. А это было, мягко говоря, не совсем своевременно.

Мухаммед тем временем грохнулся на колени, уткнулся лбом в землю и принялся велеречиво благодарить моего работодателя Аллаха. Вообще-то его можно было понять: если бы мне довелось воскреснуть из мертвых, я бы с энтузиазмом восхвалял всех известных мне богов подряд – на всякий случай, пока они не передумали!

Я огляделся. Где-то рядом, по моим расчетам, ошивался Джинн, а я как раз нуждался в его помощи: для полноценного общения нам с Мухаммедом требовалось какое-нибудь уютное местечко. Из темноты выглянула флегматичная морда Синдбада, над его головой, словно некий неуместный нимб, мерцало хорошо знакомое серебристое облачко.

– Ты здесь, душа моя? – на всякий случай спросил я.

– Не думаю, что я являюсь твоей душой, – возразил Джинн. – Тем не менее я здесь.

– Мне бы хотелось, чтобы ты доставил нас в какое-нибудь тихое уединенное место, вроде того домика, который ты так любезно соорудил для меня в пустыне.

– Мы можем просто вернуться туда, если пожелаешь, – предложил Джинн.

– Проблема в том, что я не люблю возвращаться. Во всяком случае, туда, откуда я ушел в твердой уверенности, что это навсегда.

– Это свидетельствует о твоей мудрости, Владыка. – Джинн внезапно решил одарить меня увесистым комплиментом. С чего бы?..

– Домик был хорош. Тебе не составит труда соорудить для нас что-нибудь в таком же роде? – спросил я.

– Разумеется, – заверил меня Джинн. – А в каком месте?

– Да, вот это вопрос… Понятия не имею! Да в любом, наверное. Главное, чтобы это место было пустынным.

– В настоящий момент почти все места под этим небом являются пустынными, – огорошил меня Джинн. – Время живых уже закончилось, а время мертвых еще не началось. Насколько я понимаю, они ждут, когда ты их позовешь.

– О господи! – охнул я. – Так все уже случилось? А я-то, дурак, думал…

– Все уже случилось, – подтвердил Джинн.

Мухаммед неожиданно вмешался в нашу беседу.

– Я знаю, куда нам следует отправиться. Наш совместный путь должен начаться в пустыне, в том самом месте, откуда начался твой путь ко мне. Всякое великое дело следует начинать дважды.

Я-то думал, что он выпал из жизни часа на два, но парень шустро разделался с благодарственными молитвами и тут же включился в совещание.

Я обернулся к серебристому облачку.

– Значит, нам нужно попасть туда, где я развлекался со своей старой подружкой Сфинксом. Эх, жаль, что тебя со мной там не было: уж вместе мы бы ей показали почем фунт кошачьего дерьма в неурожайный год!.. А ты сможешь найти это место?

– Нет ничего проще.

– Ну просто чудо какое-то! – растроганно вздохнул я.

Через несколько секунд мы уже стояли на горячем песке, щурились от яркого солнечного света. Я незамедлительно уселся на давешний камень: моя задница была счастлива повторно соприкоснуться с этим воистину совершенным сидением.

С временами суток творились удивительные вещи: мы с Джинном покинули наше очаровательное пристанище вскоре после полудня и сразу же оказались в Медине, где почему-то была глубокая ночь. А здесь, в пустыне, послеполуденный солнцепек. В то же время я был совершенно уверен, что мы никуда не отлучались из Восточного полушария. По моим расчетам, эта самая пустыня находилась где-то в Северной Африке: где еще и бродить Сфинксу?

– Тебя что-то удивляет, Владыка? – спросил Джинн.

– Ну да. Только что в Медине была ночь. А здесь…

– Во всем мире воцарилась ночь, Владыка. И только в некоторых местах смена дня и ночи по-прежнему происходит обычным образом. Эта пустыня – одно из таких мест. Твоей силы хватает, чтобы вдохнуть жизнь в реальность, замершую в ожидании конца. Кроме тебя под этим небом есть и другие существа, у которых хватает могущества увидеть солнечный восход. Но в Медине их не было, а твой визит туда оказался слишком коротким. Откровенно говоря, я думал, что ты и сам все знаешь, Владыка! – Джинн не скрывал удивления.

– Ничего я не знаю. Ты очень разочарован?

– Мне неведомо чувство разочарования, Владыка, – беззаботно отмахнулся Джинн.

– Ты не мог бы попросить своего могущественного слугу разбить для нас шатер? – осведомился Мухаммед. – Нам с тобой не приличествует вести беседу под открытым небом.

– Ты не очень огорчишься, если это будет не совсем шатер? В последнее время я, знаешь ли, привык к комфорту.

– Я уверен, что ты сделаешь наилучший выбор, Али, – прочувствованно сказал он.

Я обернулся к Джинну:

– Сооруди что-нибудь вроде того домика, в котором мы провели прошлую ночь, со всеми удобствами, кондиционерами и так далее, ладненько?

– Ладненько, – эхом откликнулся Джинн.

Наша с Мухаммедом деловая беседа состоялась только на закате: после того как пророк приобщился к таинству гидромассажной ванны, все остальное утратило для него значение.

– Хвала Аллаху, я уже в раю! – твердо сказал он, погружаясь в теплую булькающую воду. Я благоразумно воздержался от теологического диспута.

Пока Мухаммед плескался, мы с Джинном коротали времяза игрой в нарды. У него хватало великодушия изредка мне поддаваться, чтобы я получал удовольствие от игры. Время текло незаметно, но за полчаса до заката я начал всерьез беспокоиться. Испугался: вдруг Мухаммед захлебнется от свалившегося на него счастья, и тогда мне придется взвалить на себя и его работу. Так что я пошел проверить, как у него дела.

Мухаммед с блаженным лицом сидел в ванне и восторженно хлопал ладонями по воде. Летящие во все стороны брызги, судя по всему, забавляли его чрезвычайно. Из уважения к моим гипотетическим былым заслугам пророк согласился продолжить это интеллектуальное занятие несколько позже и принялся старательно отжимать бороду.

Я попросил Джинна добыть для нашего дорогого гостя какой-нибудь банный халат. Надо отдать должное: в красном махровом халате до пят Мухаммед смотрелся более чем импозантно. Я отвел его в прохладную просторную гостиную, усадил на диван и кратко изложил суть предстоящей нам «великой миссии». Мне показалось, что Мухаммеду абсолютно по барабану:^[4] что за войско мы должны возглавить и какую битву выиграть. Жизнь представлялась ему простой и прекрасной штукой. Он сам только что счастливо ускользнул из объятий смерти, где-то на небесах все еще орудовал мой приятель Аллах, а здесь, на земле, имелся я, так сказать, «полномочный представитель» этого самого Аллаха. Следовательно, все должно было уладиться само собой.

Пророк восхищенно поглощал разнообразные продукты питания, извлеченные из небытия хозяйственным Джинном, доверчиво хлопал миндалевидными глазами и легкомысленно отмахивался от моих попыток растолковать ему, что мы влипли в серьезную передрягу. В конце концов я понял, что ему лучше вернуться в ванную: по крайней мере, там парень будет счастлив, а толку от него все равно никакого.

– Скажи мне, Али, а в этом раю есть гурии? – поинтересовался Мухаммед перед тем, как снова погрузиться в воду.

– Кто?!

– Гурии, – настойчиво повторил он. – Вообще-то в раю они должны быть.

– О господи! – Я не знал, плакать мне или смеяться. – Но ведь это не рай, а просто домик в пустыне. Уютное наваждение со всеми удобствами на одну ночь. Впрочем, если тебе так уж требуются гурии… Что ж, сейчас попробуем.

Я отправился в сад, где обнаружил Джинна, снова склонившегося над игральной доской. Рядом топтался Синдбад. Через несколько секунд я с суеверным ужасом понял, что Синдбад не просто топчется, а принимает активное участие в игре. Время от времени он осторожно брал в зубы стаканчик с игральными костями, аккуратно его тряс, переворачивал, разглядывал цифры, а потом прикасался влажным носом к деревянной фигурке, которую, по его мнению, следовало передвинуть.

Ну да, конечно. После того как бедняга Джинн полдня играл в нарды со мной, верблюд вполне мог показаться ему достойным соперником.

– Наш Мухаммед требует гурий, – сообщил я Джинну. – Поможешь?

– О, это просто, – Джинн на мгновение поднял глаза от доски, что-то пробормотал и снова задумчиво уставился на игровое поле.

Проанализировав ситуацию, я понял, что Джинн понемногу проигрывает верблюду.

– Что, уже? – удивился я. – Наш пророк нежится в объятиях прекрасных дев?

– Разумеется, – кивнул Джинн. – Кстати, я могу оказать тебе такую же услугу, Владыка. Дюжина-другая гурий вполне поместится в твоей спальне.

Я удивленно покачал головой.

– А мне-то они зачем?

– Странный вопрос, – усмехнулся Джинн. – Ну, скажем так: для того, чтобы не испытывать одиночества.

– По моим наблюдениям, одиночество такого рода приносит прохладу в летнюю ночь и возможность свободно размахивать ногами во сне, – в тон ему откликнулся я. – А я как раз весьма дорожу и тем и другим. Так что я, пожалуй, откажусь от твоего любезного предложения. Лучше просто попробую выспаться. Чует мое сердце: пока наш приятель Мухаммед будет сидеть в ванной, мне придется пахать за двоих. А он будет плескаться еще тысячу лет, это как минимум…

– Ты не любишь женщин, Владыка? – подмигнул мне Джинн. – Так и скажи. Не хочешь гурий, могу привести к тебе прекрасных юношей.

– Ну да, героев знаменитой загадки Сфинкса! Заодно проверим на практике, насколько соответствовал истине ответ, за который мне пришлось заплатить жизнью, – фыркнул я. – Нет уж! Мужчин я люблю еще меньше, чем женщин. Во всяком случае, когда обнаруживаю их под своим одеялом.

– А может быть, ты предпочитаешь джиннов? – встревожился мой могущественный слуга. Но тут же расслабился: – Впрочем, я могу призвать кого-нибудь из своих родичей, среди них встречаются весьма любвеобильные.

– Не надо! – твердо сказал я. – Не надо ни джиннов, ни гурий, ни домашних животных, ни птиц, ни насекомых – никого!

– Извини, Владыка, – покаялся мой искуситель. – Я не знал, что ты уже настолько близок к совершенству.

– Я к нему не просто близок, я оно и есть… Знаешь, мне бы хотелось, чтобы этой ночью ты поработал не сутенером, а охранником. Вдруг наша маленькая подружка, соленая индейская леди, решит снова заключить меня в свои объятия. Сколько бы там жизней ни было у меня в запасе, но умирать каждую ночь – так мы не договаривались! А если она доберется до Мухаммеда, будет еще хуже. Выбраться из одной могилы и сразу угодить в другую – это как-то чересчур. К тому же он еще не успел насладиться всеми радостями бытия.

– Я буду охранять твой дом, – пообещал Джинн. – Прошлой ночью я оплошал, поскольку никогда прежде не встречал тварей вроде твоей гостьи. Но сегодня я буду начеку.

– Вот и славно, – улыбнулся я. – Тогда спокойной ночи. У меня глаза слипаются.

Кто бы мог подумать: мир, где я родился и вырос, катился ко всем чертям, а я – будущий «идейный вдохновитель» конца времен! – спал как младенец. Без прекрасных гурий и прочих излишеств в таком роде, зато и без кошмарных снов. Скорее уж наоборот. Мои сновидения были сладкими и ни к чему не обязывающими. Думаю, у меня даже хватило наглости улыбаться во сне, с меня станется.

К счастью, за мною никто не подсматривал. Даже вездесущий Джинн всю ночь слонялся по садовым дорожкам. Для полного сходства с ночным сторожем ему не хватало только тулупа и двустволки.

Утром за завтраком Мухаммед выглядел неважно. Я косился на него с некоторым злорадством, как убежденный трезвенник взирает на ближнего, изнемогающего от зверского похмелья. Впрочем, сегодня пророк внимательно выслушал мой деловой бред, посвященный организации грядущего апокалипсиса. Задумчиво погладил бороду, покивал. Мои слова по-прежнему его ни капли не шокировали. Оно и понятно: чем, интересно, можно шокировать человека, только вчера восставшего из мертвых?!

– Если Аллах хочет, чтобы я повел людей на Последнюю битву, значит, так и будет, – подытожил он.

– Вот и славно.

Я чувствовал себя начинающим менеджером по рекламе, только что умудрившимся всучить громоздкий заказ до неприличия богатому клиенту.

– Я так благодарен тебе за то, что ты сдержал свое слово, Али! – прочувствованно сказал Мухаммед, отставив в сторону тарелку. – Когда ты обещал, что вызволишь меня из любой беды, даже из объятий смерти, мне очень хотелось верить, но все же я не надеялся, что такое возможно. Прости меня. Мне не следовало сомневаться в могуществе Аллаха, чьей чудотворной рукой ты являешься от начала времен!

– Скорее уж двумя руками сразу, – буркнул я. – И самое противное, что ни одна из этих рук не может скрутить кукиш!

– Я не понимаю тебя, – огорчился Мухаммед.

– И не надо. Все равно я мету чушь.

Я заставил себя дружелюбно улыбнуться этому славному дядьке, который так трогательно верил в мою непогрешимость, что плакать хотелось!

Вообще-то, он начинал мне нравиться, этот наивный бородач – несмотря на то, что его смуглое морщинистое лицо то и дело вызывало в глубине моей памяти смутные образы, которые мне совсем не хотелось ворошить. Я прилагал чудовищные усилия, чтобы заставить их оставаться смутными, как тревожное сновидение, которое уходит прочь, пока чистишь зубы.

– А где войско, которым мне предстоит командовать? – деловито осведомился пророк. – Тебе придется наступать на могилу каждого мертвеца, чтобы вернуть его к жизни? Это отнимет много времени даже у такого могущественного чудотворца, как ты… Или они сами восстанут из могил и явятся к нам?

– Боюсь, именно так они и сделают и меня не спросят. – Я пожал плечами. – Во всяком случае, у меня такое чувство, будто вот-вот что-то начнется. А в последнее время мои предчувствия то и дело сбываются.

– Хорошая шутка, Али! – неожиданно развеселился Мухаммед. – «Предчувствия», «в последнее время», это надо же!

Я удивленно уставился на него, а потом понял, почему он ржет. Ну да, разумеется. Предполагалось, что я говорю голосом самого Аллаха, да еще и являюсь «его рукой» – на минуточку! – а посему будущее для меня – открытая книга. Как же, размечтались!

Впрочем, я не стал его разочаровывать. Дело наживное, сам разберется, что я за птица. Или не разберется. Честно говоря, я и сам не всегда знаю, что могу отколоть в следующую секунду, а уж в последнее время – и подавно.

События начали разворачиваться сразу после завтрака, с пугающей меня самого стремительностью. Со мной всегда так бывает: стоит немного расслабиться, понадеяться, что чудеса решили отдохнуть от меня, и – хлоп, уже что-нибудь натворил. Спасайся кто может.

На сей раз я выскользнул в сад, почти бегом промчался по сочной густой траве, еще влажной от утреннего дождя, организованного на рассвете безотказным Джинном по моей личной просьбе, а потом мои следы один за другим отпечатались на раскаленном бархатном теле пустыни, окружавшей наше убежище.

Я довольно долго брел куда глаза глядят. Остановился, когда понял, что мне в лицо дует пронзительный холодный ветер, совершенно неуместный под этим знойным небом. Его ледяные порывы делали меня бесконечно счастливым – можно было подумать, что я родился только для того, чтобы однажды встретиться с этим невероятным северным ветром лицом к лицу, и вот сбылось, наконец-то!

«Вообще-то, чтобы извлечь мертвецов из их уютных могилок, требуется труба архангела, – вдруг подумал я. – А трубы у меня нет. Да и какой из меня трубач? Такой же хреновый, как и архангел!»

Словно в ответ на мои идиотские размышления откуда-то издалека донесся удивительно чистый звук, причем не трубы, а саксофона, такое ни с чем не спутаешь. Изорванная, почти мучительная и в то же время не лишенная своеобразной гармонии мелодия звучала – не то в небесах, не то в моем сердце. В какой-то момент мне все-таки удалось увидеть тонкий, сутулый силуэт чернокожего музыканта. Кажется, его ноги не касались земли. Впрочем, нельзя сказать наверняка: нас разделял не один десяток метров и прозрачная завеса, сотканная из невыносимо яркого солнечного света и мириад растревоженных ветром песчинок.

«Хорошо, если это и есть покойный Чарли Паркер, как раз по нему занятие!» – весело подумал я.

Звуки музыки быстро разогнали мои глупые мысли, так что больше некому было ломать голову, идентифицируя личность «архангела». Вместо этого я принялся кричать, захлебываясь от восторга. Понятия не имею, что именно я вопил. Стыдно даже: до сих пор я никогда не понимал людей, способных прийти в экстаз на концерте, а вот – сам туда же.

Это безобразие продолжалось довольно долго. Когда я наконец опомнился и заткнулся, музыка уже стихла, силуэт саксофониста тоже исчез. На мой нос упало что-то холодное и мокрое, потом еще и еще. Я глазам своим не верил: это были снежинки. Они лениво кружились в воздухе, медленно опускались на остывающий песок. Самый настоящий снег, холодный и влажный – пожалуй, куда более настоящий, чем я сам. Я понял, что смертельно устал: у меня даже не было сил как следует удивиться. Поэтому я просто развернулся и пошел обратно, педантично наступая на собственные следы.

Когда вдалеке замаячили зеленые деревья и красная черепичная крыша нашего пристанища, мои следы окончательно скрылись под снегом, который становился все гуще.

– Что это, Али? – с благоговейным ужасом спросил Мухаммед.

Он стоял на границе между садом и пустыней и ошарашенно пялился на снегопад. На нашей территории погода оставалась теплой и солнечной, снегопад не затронул этот крошечный островок зелени: то ли Джинн вовремя подсуетился, то ли хорошая погода по месту проживания полагалась мне согласно штатному расписанию, вместе с прочими волшебными материальными благами.

– Это снег, – объяснил я Мухаммеду. – Ну да, ты же его никогда не видел… Ничего особенного, вполне заурядное природное явление. Хотя в этих краях он никогда прежде не шел. В общем, можешь считать, что просто случилось еще одно чудо.

– Воистину непостижимы деяния Аллаха! – вздохнул Мухаммед.

Я не стал с ним спорить, поскольку чувствовал непреодолимую потребность улечься на траву и закрыть глаза. Темнота, которая за этим последовала, устраивала меня как нельзя больше.

Я пришел в себя, когда на мой лоб опустилась прохладная рука. От нее слегка пахло гиацинтами и еще чем-то сладким – не то медом, не то молоком. Я улыбнулся от удовольствия и открыл глаза. В сером сумеречном свете призрачный силуэт склонившегося надо мной Джинна выглядел особенно эффектно.

– Спасибо, что разбудил, – поблагодарил я. – Отрубиться в саду, на траве, как пьяный подросток на даче у приятеля, – фи! Не мой стиль. Хорошо хоть этот зеленый кошмар оказался неплохим одеялом.

Я зябко закутался в свой чудовищный, но чертовски уютный плащ, который постепенно начинал казаться мне самым родным существом в мире, и спросил:

– Сколько я тут валяюсь?

– Часа три. Я собирался перенести тебя в дом, но к тебе пришли, Владыка, так что придется вставать.

– Кто это ко мне пришел? – нахмурился я. – Опять эта соленая маньячка? Или моя подружка Сфинкс снова возникла из небытия? Вообще-то я по ним еще не соскучился.

– К тебе пришли люди, Владыка. Много людей. Они окружили сад, поскольку не могут преодолеть поставленную мною преграду. Эти люди в один голос утверждают, что ты сам их позвал. Одни говорят, что ты послал за ними ветер, другие – будто ты пришел за ними во сне, а третьи молча глядят себе под ноги. Я полагаю, что это и есть твое войско – еще не все, конечно. Они прибывают и прибывают.

– Уже началось? – обреченно спросил я, растирая виски ледяными кончиками пальцев. – Ох, ну почему все происходит так быстро?.. И что я буду делать с этим войском?! Не представляю!

– Ты не любишь повелевать людьми, да? – спросил Джинн. – От души сочувствую тебе, Владыка. Впрочем, мудрецы говорят, что именно из тех, кому противна власть над другими, получаются самые лучшие правители.

– Все может быть.

Я поднялся на ноги. Они были ватными и противно дрожали. Я чувствовал себя как на третий день гриппа, когда самое худшее уже позади, но больному все еще чертовски паршиво и, что особенно неприятно, начинает казаться, что теперь так будет всегда.

– А твоего могущества хватит, чтобы привести меня в порядок? – с надеждой спросил я. Джинн печально покачал головой.

– Если бы ты был болен, я бы тебя вылечил. Но ты не болен. Просто потерял слишком много сил, когда призывал свое воинство. А я не хранитель твоей силы, Владыка. Есть вещи, с которыми ты должен справляться сам.

– Какое свинство! – вздохнул я. И поспешно добавил: – Яне тебя имею в виду, дружище. Просто сетую на судьбу… Ну хоть чашечка кофе у тебя найдется, надеюсь?

– Разумеется, – с поклоном ответствовал Джинн. – Самого наилучшего!

Я уселся на траве, скрестив ноги, и с удовольствием попробовал содержимое фарфоровой чашки, которую Джинн торжественно извлек из ниоткуда отработанным жестом провинциального фокусника.

– А, собственно, на кой я им сдался, этим людям? – спросил я. – Вроде бы мы с Мухаммедом договорились, что величайшим полководцем всех времен и народов у нас будет он. А я – так, серый кардинал на полставки… Где он, кстати? Опять в ванной с гуриями, так, что ли?

– О, да ты настоящий провидец, Владыка!

– Возмутительно! – фыркнул я. – А работать кто будет?

– Может быть, когда придет время выступать в поход, Мухаммед действительно возглавит твое войско, Владыка, – без особой уверенности сказал Джинн. – Но сейчас он тебе ничем не поможет. Ты призвал этих людей, ты вернул их к жизни, и теперь они должны увидеть тебя, чтобы принять свою судьбу.

– Ясно, – вздохнул я. – Крыть нечем… Если я скажу, что не намеревался возвращать их к жизни и вообще ничего особенного не собирался делать, это ничего не изменит, правда? Все уже случилось, назад пути нет. Как всегда.

– Беседуя с тобой, я, кажется, начинаю постигать логику таинственной силы, которая движет всем во Вселенной, – неожиданно улыбнулся Джинн. – Если бы эта сила пожелала вступить с нами в беседу, она бы тоже наверняка сказала, что не собиралась делать ничего особенного, но все тем не менее уже случилось, и назад пути нет.

– Уверен, что так оно и есть… Ох, погоди-ка! А как же я буду разговаривать с этими ребятами? Я знаю всего пару языков, да и те неважно. Может быть, ты сможешь быть переводчиком?

– Это не понадобится, – успокоил меня Джинн. – Собственно говоря, человеческих языков больше нет. Они иссякли, как солнечный свет.

– Но мы же как-то разговариваем! – растерянно возразил я.

– Да, разумеется, мы по-прежнему можем вести беседу. При этом я не размыкаю уст, а тебе кажется, будто я говорю на твоем родном языке. А я вижу, как движутся твои губы, но не прислушиваюсь к словам, а просто читаю в твоем сердце. Одним словом, между нами что-то происходит, и мы прекрасно понимаем друг друга. И когда ты обращаешься к Мухаммеду, он понимает тебя, а ведь ты давным-давно позабыл язык кочевников; даже ради спасения собственной жизни ни слова не вспомнишь. То же самое будет, если ты захочешь поговорить с людьми, которые тебя ожидают. Понимаешь, о чем я толкую?

– Честно? Я ничего не понял, кроме одного: у меня не будет никаких проблем с языковым барьером. И на том спасибо! – усмехнулся я, отставляя в сторону чашку и поднимаясь с травы. – Составишь мне компанию? А то вдруг они начнут хулиганить, эти наши «воины тьмы»…

Я решительно зашагал туда, где сад граничил с пустыней. Джинн не отставал от меня ни на шаг. Его присутствие меня здорово успокаивало. Вообще-то я не любитель выступать перед большой аудиторией, а уж аудитория у меня на сей раз намечалась самая что ни на есть грандиозная.

Но увидев человеческое море, окружившее мою резиденцию, я неожиданно успокоился. Остановился, огляделся. Снег уже прекратился, но еще не растаял. Да и с чего бы ему таять? Было чертовски холодно, хорошо хоть ветер утих.

Несколько секунд я вглядывался в непроницаемые, невыразительные лица людей, стоящих поблизости. Из сгущающихся сумерек на меня смотрели пустые, тускло-молочные глаза, какие бывают только у новорожденных и умирающих. Потом толпа тихо вздохнула – дружно, словно по команде. Вздох был полон неописуемого облегчения. Кажется, им ничего больше и не требовалось – только увидеть меня, убедиться, что блуждания в темноте окончены, пути назад нет и быть не может, потому что все, чему суждено было случиться, наконец-то случилось. Ну, по крайней мере, начало случаться.

Лица, по крайней мере те, что я мог видеть, внезапно ожили. Вскоре я уже любовался на целую гамму разнообразных выражений: были здесь физиономии счастливые и смертельно испуганные, сердитые и недоумевающие, восхищенные и озадаченные, одним словом – вполне живые. Они начали разглядывать друг друга, переговариваться, знакомиться со случайными соседями.

В пустыне тем временем стало совсем светло. А ведь только что были сумерки, и я отлично помнил, как мутным пятном белела в синеватой темноте фарфоровая чашка с кофе.

Мое сердце сжалось от смутного тревожного чувства, и я вдруг понял, что нам нельзя здесь больше оставаться. Обещанные Аллахом мертвецы нашли меня, войско было в сборе, кто-то всемогущий с любопытством открыл книгу судеб на последней странице, и теперь промедление немыслимо.

Я обернулся к Джинну.

– Скажи Мухаммеду, пусть поцелует на прощание своихгурий и вылезает из ванной. Райский период его жизни закончился. Полагаю, навсегда. И приведи Синдбада. Пора ехать.

– Удачи тебе, Владыка, – серьезно сказал Джинн.

– Спасибо, – криво улыбнулся я. – Уж что-что, а удача мне пригодится!

Через несколько минут Мухаммед уже стоял рядом со мной, сушил бороду махровым полотенцем и с любопытством рассматривал наших волонтеров.

– Я никогда не видел столько людей вместе, – наконец сказал он. – У нас самое большое войско, какое только можно вообразить!

– Это только начало, – вздохнул я. – Думаю, с каждым днем они будут прибывать… Ничего удивительного: в конце концов, предполагается, что в нашей армии будет тянуть лямку чуть ли не все человечество! Знаешь, в каких цифрах выражалась численность населения земного шара перед началом этой заварушки?

Мухаммед озадаченно покачал головой. Разумеется, он не знал. Да и я, честно говоря, не очень-то помнил, сколько миллиардов неприкаянных душ шаталось под этим восхитительным небом. Единственное, что я мог сказать наверняка, – этих самых миллиардов было предостаточно.

Влажный нос Синдбада деликатно пощекотал мой затылок. Мне пришло в голову, что Мухаммеду тоже понадобится какое-нибудь транспортное средство, но Джинн и без меня сообразил, что такому большому начальнику не следует ходить пешком. Рядом с Мухаммедом топтался большой белоснежный дромадер – точная копия моего Синдбада.

– Они близнецы? – умилился я.

– Не совсем, – возразил Джинн. – Этот верблюд – девочка. Леди-верблюд, если тебе так больше нравится. Синдбад любит одиночество не так страстно, как ты, Владыка.

– У тебя хобби устраивать всем личную жизнь, да? – фыркнул я. – Какая прелесть! Мухаммед непременно должен дать ей имя своей любимой гурии. А если Синдбад решит, что она – не девушка его мечты? Или еще хуже: он ей не понравится? Два разбитых верблюжьих сердечка, что может быть печальнее? Я сейчас заплачу!

Джинн снисходительно пожал призрачными плечами. Дескать, смейся, смейся, но один из нас знает как лучше, и это, увы, не ты! Довольный Синдбад одарил меня не менее снисходительным взглядом сверху вниз и опустился на землю, чтобы я мог устроиться на его спине.

– Мы отправляемся в путь, – сказал я окружившим меня незнакомцам. – Следуйте за мной, дамы и господа.

Я говорил совсем тихо, но почувствовал, что меня услышали все новобранцы до единого, а не только те, кто стоял рядом. Толпа расступилась, пропуская меня.

Я ехал, не оглядываясь. Да и на кой мне было оглядываться, я и так знал, как обстоят дела за моей спиной. Верблюдица Мухаммеда дышала мне в затылок, Джинн тоже был где-то рядом, наше уютное пристанище уже наверняка благополучно кануло в небытие, а мое войско следовало за мной, оставляя бесчисленные следы на сверкающей плоскости заснеженной пустыни – что им еще оставалось?..

Впрочем, все это больше не имело значения: мне наконец-то удалось погрузиться в теплые воды абсолютного пофигизма – состояние души, для прежнего бедняги Макса совершенно недостижимое. Я просто ехал навстречу неизвестности, и мне было абсолютно все равно: совершать это путешествие в одиночестве или в сомнительной компании нескольких тысяч, миллионов или даже миллиардов живых мертвецов, вернее, тех, кого называл «мертвецами» мой таинственный работодатель по имени Аллах. По крайней мере, от ребят не воняло мертвечиной, за что я был глубоко благодарен судьбе. Чем меня действительно легко доконать – так это дрянными запахами.

Через несколько часов я понял, что можно сделать привал. Тревога, настойчиво гнавшая меня прочь, постепенно угасла. Пришло время отдышаться, перекусить, почистить перышки, а заодно отправить любимца гурий Мухаммеда знакомиться с нашим войском и наводить в его рядах какое-то подобие порядка, чем раньше – тем лучше!

Я решил, что мне не следует уединяться в каком-нибудь очередном коттедже. Я вполне мог обойтись демократичными посиделками у походного костра, тем более что наступившая ночь оказалась довольно теплой, а под ногами Синдбада уже поскрипывал не снег, а обыкновенный песок.

К тому моменту, как мои ноги коснулись земли, неподалеку по воле расторопного Джинна уже пылал огонь, пленник заколдованного круга, тщательно выложенного из крупных камней.

– Позаботься и об остальных, ладно? – попросил я своего могущественного опекуна. – Наверное, им тоже нужно погреться у огня и что-нибудь съесть. Или их слишком много? Ты справишься?

– Их действительно немало, поэтому мне потребуется довольно много времени. Полчаса, не меньше. Но это пустяки, – великодушно отозвался Джинн, растворяясь в темноте за моей спиной.

Мухаммед тоже спешился, уселся на холодный песок и задумчиво уставился на огонь. Он молчал минут десять, потом решительно поднялся на ноги.

– Пойду прогуляюсь, посмотрю на наших воинов. Нам следует выбрать самых достойных, чтобы они стали нашими помощниками, – сказал он. И удрученно добавил: – Боюсь, это будет нелегко. Их слишком много, а у нас волею Аллаха совсем нет времени.

– Что будет нелегко? Найти «самых достойных»? – откликнулся я. – Думаю, это как раз будет проще простого.

– Как это? – опешил Мухаммед.

– А так. Пока что все происходило как бы само собой – во всяком случае, для меня. Думаю, так будет и впредь. Просто пойди прогуляйся среди их костров. Люди, которые нам нужны, сами подадут тебе какой-нибудь знак.

Я сам поражался уверенности своего тона. Это уж точно что-то новенькое. Не мой обычный репертуар.

– Какой именно знак мне подадут? – Мухаммед, ясен пень, был счастлив обрести в моем лице мудрого советчика. Его можно понять: от мудрого советчика я бы и сам не отказался.

– Не знаю. Какой-нибудь, – я пожал плечами. – Это может быть все, что угодно. Кто-то вытянет ногу так, что ты споткнешься, кто-то поднимется тебе навстречу, сам не зная почему, кто-то нечаянно толкнет тебя – да мало ли у судьбы способов свести тех, кого следует! Сам разберешься.

– А ведь ты только что вернул мне мой собственный совет, – неожиданно улыбнулся Мухаммед. – То же самое я сказал тебе, когда ты…

– Когда я пришел к тебе и попросил помочь найти подходящих товарищей для охоты на драконов, – завершил я. – Ятогда собирался отправиться в Мазари-Шериф… Черт, что янесу?!

Я действительно понятия не имел, из каких пыльных сундуков собственной памяти выудил это замысловатое географическое название, да и все остальное – откуда оно взялось?

– Так все и было, Али, – подтвердил Мухаммед. – Что с тобой? Ты не хочешь вспоминать? Но почему? Ты тогда победил драконов, и вообще это были хорошие времена…

– Да, наверное, – вздохнул я. – Но я действительно не хочу вспоминать. Не только это. Я вообще ничего не хочу вспоминать. Недавно Сфинкс разбудила мою память; ей как-то удалось заставить меня вспомнить, кто я на самом деле, и это было ужасно, можешь мне поверить! Просто потому, что от нынешнего меня ничего не осталось, когда эти воспоминания пленили мой разум. Теперь они снова ушли, и мне очень хочется обходиться без них. Хотя бы еще одну ночь.

– Ты и раньше был таким, Али, – заметил Мухаммед. – Ты всегда говорил неизбежному: «Только не сегодня», – и тебе нередко удавалось заставить его отступить. Но неизбежное если и отступает, то ненадолго, ты и сам знаешь.

– Знаю, – буркнул я. – Тем не менее «только не сегодня» – это до сих пор моя любимая фраза. Так что не обессудь, дружище: вечер воспоминаний откладывается. Лучше пойди прогуляйся среди наших новых приятелей, как и собирался. Может быть, судьба сведет тебя с кем-то стоящим.

– Как скажешь.

Он пожал плечами и зашагал в темноту, а я решительно потряс головой, стараясь прогнать подальше незапланированное «просветление». Только этого мне сейчас не хватало: вспомнить славные времена наших с Мухаммедом великих походов во славу Аллаха и позволить бредовым фрагментам смутных фантазий превратиться в неопровержимую, до неузнаваемости искаженную реальность. Мне все еще нравилось узнавать себя по утрам в зеркале, быть старым добрым Максом, а не каким-то там «Али», и уж тем более не «Владыкой». Нелепая, в сущности, роль. Не моя.

Тем не менее это жутковатое прозвище тут же прозвучало за моей спиной как по заказу.

– Я все сделал, Владыка, – сообщил Джинн.

Я обернулся и восхищенно покачал головой: красноватые отблески пламени самым причудливым образом перемешивались с его собственным серебристым свечением. Если у вас когда-нибудь заведется знакомый джинн, непременно пригласите его посидеть у костра. Неописуемо красивое зрелище.

– Как там наш Мухаммед? – наконец спросил я.

– Он ведет поучительную беседу с одним из человеческих существ. Время от времени они оба изрекают весьма мудрые вещи. Хочешь послушать?

– Да ну их! Что я, мудрых вещей никогда не слышал? – фыркнул я. А потом заинтересованно посмотрел на Джинна. – Подожди, ты хочешь сказать, что мог бы предоставить мне возможность услышать их разговор, не вставая с места?

– Разумеется, – кивнул Джинн. – И не только услышать. Я могу сделать так, что ты будешь видеть каждое их движение и даже выражение лица. Ну что, передумал?

– Да нет, погоди, – нетерпеливо отмахнулся я. – Скажи лучше: ты можешь показать мне только тех, кто находится поблизости, или все что угодно?

– Почти все что угодно. Но лишь те события, которые происходят в настоящий момент. К сожалению, прошлое, будущее, а также вещи, которые происходят в других мирах, скрыты от меня плотной пеленой тумана.

– Да черт с ними, с другими мирами! Слушай, что ж ты раньше молчал? Мне бы очень хотелось увидеть, что творится на этой несчастной планете. Что стало с городами, по улицам которых я любил бродить, и с городами, где я никогда не бывал… Устроишь?

– Я могу показать тебе опустевшие города, Владыка. Но я опасаюсь, что это зрелище испортит тебе настроение.

– Очень может быть, что испортит. Но это не имеет значения. Все уже произошло, вне зависимости от того, получу я наглядные доказательства случившегося или нет… И потом, это даже полезно: утратить последние иллюзии. А то мне до сих пор кажется, что в эту игру с Последней битвой можно играть вполсилы и только до тех пор, пока не позовут домой обедать. Так что давай испортим мое драгоценное настроение, чтобы до меня наконец дошло: никакого «домой» больше не существует, да и «обедать» меня уже никто никогда не позовет… Разве что ты, дружище!

– Я понимаю тебя, Владыка. Все люди так устроены: они ничему не верят, пока не увидят собственными глазами. А в тебе все еще довольно много человеческого. Думаю, ты слишком долго скитался по миру в этой личине.

– Не сомневаюсь, – усмехнулся я. – Уж больно уютно я себя в ней чувствую. Ужасно не хочется переодеваться.

– Все равно придется. Но я уверен, тебе понравится снова обрести себя. Впрочем, спешить, наверное, не обязательно. По крайней мере, пока. Ну выбирай: что ты хотел бы увидеть в первую очередь?

– Нью-Йорк! – выпалил я.

– Какое смешное название! – обрадовался Джинн.

Этот выбор порядком огорошил меня самого: я никогда не жил в Нью-Йорке подолгу. С этим городом меня ничего не связывало – ну почти ничего. Разве что несколько досконально обследованных мною кварталов Сохо, огромные стеклянные окна художественных галерей, куда мне никогда не хотелось заходить, чтобы не разочароваться, увидев вблизи полотна, смутными пятнами мерцающие в сумерках. И еще зеленая дверь, за которой меня ждал не райский сад Герберта Уэллса, а крошечный магазинчик, торгующий карнавальными костюмами. И «Клуб-88» в Гринвич-Виллидж, где я изничтожил столько «Лонг-Айлендов», что в них можно было бы утопить новорожденного слоненка. И выпуклые глаза диковинной рыбы на базаре в Чайна-Тауне – заглянув в них, я содрогнулся, ощутив на собственном затылке ровное дыхание смерти, и внезапно понял, что мы с этой выставленной на продажу рыбиной в одной лодке, так что я не могу позволить себе роскошь ее пожалеть.

Мне было вполне хорошо в те дни, когда я шатался по Нью-Йорку, но тогда у меня был такой особенный период жизни: мне везде было вполне хорошо. Но сам по себе Нью-Йорк никогда не принадлежал к числу моих любимых городов. Оно и к лучшему: по крайней мере, теперь мне не грозил приступ сентиментальной хандры. С другой стороны, Нью-Йорк всегда казался мне самым живым, суетливым, пестрым и неуютным – словом, самым человеческим городом планеты. Поэтому мне казалось, вполне достаточно убедиться, что Нью-Йорк закончился. Если нет его, значит, вообще ничего больше нет, точка.

Пока я предавался размышлениям, Джинн извлек из небытия какую-то странную штуковину. В первый момент мне показалось, что предмет здорово похож на старый портативный телевизор, совмещенный с магнитофоном и радиоприемником, этакий дачный вариант. У меня самого когда-то был подобный.

Приглядевшись, я понял, что слово «похож» в данном случае не совсем уместно: это и был переносной телевизор фирмы «Sharp», произведенный в почти доисторические времена. Допотопный аппарат был разрисован чьей-то умелой рукой, совсем как пасхальное яйцо. Такой по-дикарски яркий, но изысканный орнамент был бы уместен на страницах какого-нибудь кодекса исчезнувших майя, а не на черной пластмассе корпуса электронного прибора, но вопиющее несоответствие лишь усиливало впечатление.

Джинн деловито разматывал аккуратно скрученный провод – можно подумать, у него под рукой была розетка!

– Только не говори, что нам придется подключать этот аппарат через твою задницу! – невольно рассмеялся я.

– Можно и через задницу, Владыка. И даже через твою, если пожелаешь, – усмехнулся Джинн. – Но это не обязательно. Достаточно взять конец этой штуковины в руки. Между прочим, мне впервые приходится иметь дело со столь странным устройством. Полагаю, это именно твое воображение заставило мое Зеркало Мира так дивно преобразиться.

– Да уж! – я удивленно покачал головой.

Джинн тем временем зажал штепсель в своем призрачном кулаке. Маленький тусклый экран тут же засветился голубоватым сиянием. Потом он снова потемнел, но это была совсем другая темнота, почти непроглядная чернота ночного города, где внезапно погасли все осветительные приборы. В тусклом свете ущербной луны я с грехом пополам разглядел очертания небоскребов – вполне достаточно, чтобы понять, что мне показывают именно Нью-Йорк: такое ни с чем не перепутаешь!

– Можно посмотреть подробнее? – Сам не знаю почему, но я перешел на шепот. – Увидеть вблизи какую-нибудь улицу – ну хоть Бродвей, что ли.

– Можно, – согласился Джинн. – Хочешь проверить, нет ли там прохожих? Их нет. Нигде, в том числе и в Нью-Йорке.

– Верю, – вздохнул я. – Но лучше уж увидеть это своими глазами, чтобы убедиться раз и навсегда.

Потом я вглядывался в смутные пятна темноты на экране, пока мои глаза не отказались принимать участие в этом идиотском мероприятии. Налились слезами, как и было задумано, но не от горя, от дурной работы.

На улицах Нью-Йорка было темно и пусто. Никаких видимых разрушений я не заметил. С домами все было в порядке, и многочисленные автомобили, запрудившие проезжую часть, хоть и стояли на месте, но производили впечатление совершенно целых. Не было ни пожаров, ни взрывов, ни искалеченных тел – вообще ничего из ряда вон выходящего. Можно было подумать, будто все жители Нью-Йорка просто внезапно решили, что ночью надо спать, а не жечь зазря электричество.

Впрочем, какая-то жизнь там все-таки продолжалась: на крыше огромного белого лимузина деловито суетилась нахальная нью-йоркская белка.

– Гляди-ка, – растерянно сказал я Джинну. – Белка. Живая.

– Разумеется, живая. Она – зверь, а не человек. А все происходящее касается только людей. И еще человеческих богов. Но белка – не бог.

Мне стало гораздо легче.

– Как все-таки хорошо, что они еще прыгают, эти чертовы белки, – искренне сказал я. – Слушай, ну их в баню, эти мертвые города! Лучше покажи мне какой-нибудь лес, океан… А, вот, придумал. Покажи мне китов. Если есть киты, остальное приложится. В конце концов, считается, что на их спинах держится мир.

– Когда-то он на них действительно держался, – заметил Джинн. – Просто все, видишь ли, меняется.

Через полчаса мое настроение почти пришло в норму. Яналюбовался на китов, слонов, пингвинов, сов, кенгуру и колибри, насладился видами джунглей, саванн и океанских глубин. В результате понял, что ничего на самом деле пока не закончилось, если, конечно, принять за аксиому утверждение, что люди – это еще далеко не все. Аксиома принялась как миленькая. Антропоцентризм никогда не был моим генеральным заблуждением.

Я бы еще смотрел и смотрел, но глаза, давным-давно отвыкшие от созерцания телеэкрана, забастовали.

– Ты плачешь, Владыка? – почти испуганно спросил Джинн. Я даже рассмеялся от неожиданности.

– Да нет, ерунда какая! Просто глаза устали. Думаю, хватит с меня на сегодня этого развлечения.

Джинн вгляделся в мое умиротворенное лицо, кивнул, и экран телевизора погас. Как раз вовремя: я услышал, как скрипит песок под тяжелыми шагами Мухаммеда.

– Думаю, я нашел тех, кого искал, – сообщил пророк, усаживаясь рядом со мной.

– И где же они? – Я огляделся по сторонам, но не увидел ничего, кроме бесчисленных огней в темноте – костров нашей «великой армии». Это было так великолепно, что дух захватывало!

– Ожидают поблизости, – Мухаммед пожал плечами. – Я не был уверен, что ты захочешь тратить на них свое время.

– Странная идея. Подозреваю, что теперь мое время принадлежит именно им. Во всяком случае, не мне самому, это точно. Так что позови этих людей. Должен же я познакомиться с нашими ближайшими помощниками… Сколько их, кстати, этих полезных ребят?

– Трое.

– Всего-то?! – изумился я. – Я думал, что нам понадобится не меньше сотни генералов – с такой-то армией! Впрочем, нет, какое там! Гораздо больше сотни.

– Я тоже так думал. Но судьба распорядилась иначе. Возможно, позже мы найдем и других помощников.

– Ну ладно, будем смиренно полагать, что судьбе виднее, – вздохнул я. – А кто они?

– Двое мужчин и одна женщина, – Мухаммед почему-то смутился и отвел глаза. – Очень странная женщина. Вряд ли она имеет хоть малейшее представление о приличиях. Впрочем, среди людей, которые считают себя твоими воинами, оказалось на удивление много женщин. Большинство одеты совершенно неподобающим образом, в том числе и эта! Сначала я не собирался вести ее к тебе, но она попадалась на моем пути снова и снова, ноги все время сами приносили меня к ее костру. А когда ветер сорвал с меня чалму и она покатилась по песку, а потом оказалась в руках этой женщины, я понял, что не могу пренебречь указаниями судьбы, хоть и не по нраву мне такие ее причуды. Тебе, думаю, тем более.

– Да нет, что ты… А почему, собственно?.. Ах да, конечно!

Пришлось читать основателю мусульманской религии краткую, но емкую лекцию о равенстве полов в современном цивилизованном обществе. В процессе выступления я чувствовал себя полным идиотом, да и мой слушатель производил, мягко говоря, не самое благоприятное впечатление. Я не умею внятно объяснять очевидные вещи, а мой друг не обладал природным даром снисходительно принимать чужие концепции мироустройства. В результате я бесился, а он сердито отмалчивался, ворошил угли да прятал глаза, чтобы избежать открытого спора: все же предполагалось, что моими устами говорит сам Аллах. Два упертых представителя разных эпох и культур, сладкая парочка, нас бы в ток-шоу показывать!

По счастию, сообразительный Джинн вовремя положил конец диспуту. Привел к костру наших будущих генералов, положил горячую невесомую ладонь мне на плечо, укоризненно покачал головой.

– К тебе пришли, Владыка.

Я все больше утверждался в мысли, что дирижировать предстоящим ответственным мероприятием следовало бы не нам с Мухаммедом, а ему. Большая глупость полагаться на людей, если есть возможность взять в дело Джинна.

Я во все глаза уставился на единственную даму в нашей компании. Она оказалась удивительно симпатичной. Серебряные пряди кудрявых волос и глубокие складки у рта наводили на мысль, что ей вполне может быть за пятьдесят, но темные глаза на загорелом лице были совсем юными, а улыбка – ослепительной. Немудрено, что Мухаммеда так возмутил ее внешний вид: короткое черное пальто-пелерина и еще более короткая юбка темного делового костюма открыли моему взору вид на самые безупречные ноги во вселенной. Прежде я и вообразить не мог, что обыкновенные нижние конечности могут оказаться настоящим венцом творения.

– Как вас зовут?

Я с изумлением понял, что краснею от смущения. Тоже мне предводитель «темных сил»!

– Доротея, – она улыбнулась еще шире. – А я могу спросить у вас, кто вы? Этот хмурый бородатый парень что-то пытался мне втолковать, но боюсь, что я поняла его превратно. Он твердил, будто вы – нечто вроде бога, а сам он – пророк… Но этого не может быть, верно?

– Да уж, мало-мальски пристойный бог из меня при всем желании вряд ли получится, – невольно рассмеялся я. – Зато наш Мухаммед действительно вполне пророк, и это исторический факт. А вот что касается меня, тут без поллитры не разберешься… Ладно, если уж вы – Дороти, будем считать, что я – Оз, «великий и ужасный»!

Она неуверенно улыбнулась. Еще один незнакомец, невысокий коренастый бородач, не то смуглый, не то просто очень загорелый, одетый в потертые синие джинсы и уютный вязаный свитер, одобрительно рассмеялся. Судя по всему, он тоже читал «Волшебника страны Оз». Остальные присутствующие включая Джинна, вежливо молчали, почтительно взирая на сей приступ священного безумия.

– По крайней мере, хорошо, что вас зовут не Алисой, – наконец вздохнул я. – Надеюсь, теперь мы надежно застрахованы от погони за белым кроликом и бесконечного чаепития в обществе Болванщика… И то хлеб!

Я наконец заставил себя оторвать взгляд от изумительных коленок Доротеи и сосредоточить внимание на ее спутниках. Кроме загорелого бородача имелся еще один замечательный во всех отношениях субъект. Его порядком потрепанные, но все еще пышные одеяния заставили меня перебрать в памяти эпизоды всех исторических фильмов, которые мне довелось увидеть на своем веку. В конце концов я нерешительно остановился на средневековой Европе. Но даже эта расплывчатая гипотеза нуждалась в дополнительной корректировке: я в очередной раз убедился, что кинематограф, мягко говоря, не всегда является источником достоверной информации.

Худое скуластое лицо этого типа поражало воображение. Правильные, но грубоватые черты неподражаемо оттенялись лихорадочным блеском черных глаз. В нашей компании он был единственным существом, чья колоритная физиономия идеально соответствовала грядущим событиям.

– Мое имя Влад, – неприятным ломким тенором сообщил он. – Князь Влад Цепеш, что значит – «пронзатель». Впрочем, у меня есть и другие, не менее завидные прозвища.

Князь Влад важно умолк. Очевидно, ожидал заинтересованных расспросов.

«С ума сойти, какая важная персона!» – ехидно подумал я. Но вслух комментировать не стал: даже если ты самый великий начальник всех времен и народов, некоторая сдержанность при первом знакомстве не повредит. Я собирался подробно расспросить этого вельможного дядю о его «завидных прозвищах», но меня опередил улыбчивый бородач.

– Если вы действительно князь Влад Цепеш, или Тапиша, значит, одно из ваших прозвищ – Дракула, – объявил он.

К моему величайшему изумлению, князь Влад с достоинством кивнул.

– Что означает – «дракон», – горделиво пояснил он.

Я уже не знал, плакать или смеяться. Час от часу не легче, только графа Дракулы мне тут не хватало для полного счастья!

– Известный исторический персонаж, как и господин Мухаммед. И литературный, разумеется, – тоном университетского профессора, вынужденного ежедневно объяснять общеизвестные факты желторотым первокурсникам, сообщил бородач, обращаясь ко мне. – А вот никого вроде вас я пока не припоминаю. Так кто же вы все-таки?

Я основательно призадумался: это был интересный вопрос. Наконец я пожал плечами.

– Мне до сих пор кажется, что меня зовут Макс. Мой друг Мухаммед упорно именует меня «Али», и я не вижу серьезных причин отказывать ему в этом удовольствии. Мой друг Джинн вообще обходится без имен и называет меня «владыкой», хотя владыка из меня тот еще. В общем, мое имя не имеет значения. Можете называть меня, как взбредет в голову. Думаю, со временем я начну откликаться на любой набор членораздельных звуков. А что касается всего остального… Только не падайте: по всему выходит, что я – художественный руководитель и главный дирижер грядущего конца света. А вы – мои «первые скрипки». Нам, знаете ли, предстоит возглавить армию восставших из могил мертвецов и вступить в Последнюю битву с бессмертными богами. Я вас не очень шокирую?

Я их не шокировал. Но и не рассмешил. Мои новоиспеченные «генералы» спокойно покивали и принялись с любопытством разглядывать Джинна. Создавалось впечатление, что они куда лучше, чем я сам, подготовлены к такому повороту событий: я бы, пожалуй, сперва получасовую истерику закатил, а уж потом набросился бы на собеседника с расспросами. А эти лишь плечами пожали: дескать, чего только не бывает.

Джинн тем временем протянул мне кружку кофе, щедро разбавленного ромом, – как раз вовремя! Потом он извлек из небытия какие-то напитки для остальных. Не сомневаюсь, что каждый получил именно то, чего ему хотелось.

– Не сочтите за хамство, но меня все время подмывает спросить: а не была ли ваша мать «блудницей, принимаемой за девственницу», или «монахиней, нарушившей обет»? – подмигнул мне бородач. – И входит ли в ваши ближайшие планы победа над египетским, ливийским и эфиопским царями? Или хотя бы усердные занятия «ложным чудотворством» для начала?

– Ложным чудотворством – это можно, – миролюбиво согласился я. – А вот что касается моей матушки – боюсь, ваша версия никуда не годится. Насколько мне известно, в ее жизни было несколько меньше романтики. Она, знаете ли, просто вышла замуж за моего отца, всего-то!

– В таком случае одно из двух: или вы не Антихрист, или же пророки древности были профессионально несостоятельны, – резюмировал бородач. – Подозреваю, что второе предположение ближе к истине… Извините, я еще не представился. Меня зовут Анатоль. Еще вчера я был совершенно уверен, что являюсь очень неплохим программистом. И не самым паршивым из руководителей полусотни таких же оболтусов… Впрочем, в настоящий момент я уже вообще ни в чем не уверен, и мне это скорее нравится, чем нет.

– Да, не худшее состояние души, – согласился я.

– Я правильно понял, что мы выступаем в поход против христиан и их бога? – вдруг заинтересовался князь Влад.

– Даже не знаю, что вам сказать. О христианах мне ничего не говорили, а я как-то не поинтересовался. Но вполне может оказаться, что среди наших противников окажутся и они.

Про себя я подумал, что у парня наверняка будут серьезные проблемы. Дракула он там или нет, а в его время люди отличались глубокой религиозностью. Спасение души превыше всего. Не хотел бы я оказаться на его месте!

– Если в числе наших противников будут христиане, я сочту это величайшей удачей, – неожиданно заявил князь. – У меня свои счеты с этими неблагодарными собаками! Всю жизнь я не щадя сил истреблял язычников. Счет убитых мною врагов христианской церкви ведется на тысячи. И что я получил взамен? Сперва меня бросили в темницу, а потом и вовсе лишили жизни. Собаки!

– Вас лишили жизни? – растерянно спросила Доротея. – Как это может быть? Вы же сидите здесь!

– Вы тоже сидите здесь, – вздохнул я. – И пророк Мухаммед, если уж на то пошло, тоже сидит здесь. Почему князь Влад должен быть печальным исключением из этого правила?

– Так что, выходит, мы все уже умерли? И я тоже? – переспросила она. И горячо замотала головой. – Не может такого быть! Я не помню, чтобы со мной случилось что-то плохое. Неужели можно умереть и не заметить, что ты умер?

– Выходит, что можно, – сказал ей Анатоль. – Мне тоже кажется, что я не умирал. Помню, что ехал на работу. Накануне у меня дома была вечеринка, которая затянулась чуть ли не до рассвета, так что я задремал на заднем сиденье автомобиля. Очень хорошо помню, мне снился какой-то джазовый концерт, по крайней мере, там играл саксофон, это точно! Потом я открыл глаза – ни машины, ни водителя, вообще ничего. Сначала подумал, что все еще сплю. Вообще-то так часто бывает: кажется, что уже проснулся, а на самом деле просто начался другой сон… Но на этот раз я быстро понял, что все происходит на самом деле. Я действительно топтался на снегу, а вокруг было темно, холодно и полным-полно незнакомых людей. А где-то вдалеке стоял вот этот замечательный господин в зеленом плаще, чья матушка, оказывается, вовсе не была блудницей, – он отвесил мне шутовской полупоклон. – И я внезапно обнаружил, что его присутствие делает меня совершенно счастливым. Я вдруг понял, что именно теперь в моей жизни все наконец-то правильно – только потому, что в доброй сотне метров от меня стоит какой-то незнакомый мужик в зеленом плаще. Честно говоря, как бы я ни хорохорился, я до сих пор испытываю то же самое иррациональное чувство, – он повернулся ко мне и развел руками. – Я, знаете ли, чертовски хорошо чувствую себя в вашем присутствии. Словно наглотался каких-то стимуляторов нового поколения, вы уж простите великодушно за такое сравнение!

– Сравнение как сравнение, – вздохнул я. – Продолжайте, дружище. Учтите, мне действительно интересно. Вам, наверное, будет нелегко поверить, но я совсем недавно на этой работе.

– На какой работе? – переспросил Анатоль и тут же понимающе хмыкнул: – Ну да… А знаете, что меня больше всего потрясает?

Я помотал головой, и он торжественно объявил:

– Моя собственная невозмутимость. Вот именно, невозмутимость и еще – доверчивость! Сами посудите: мы все пошли за вами невесть куда, не задавая никаких вопросов, потом внезапно остановились – и опять никаких вопросов! Откуда-то появились костры, еда и теплая одежда, что, впрочем, никого не удивило, в том числе и меня. И вот я брожу в темноте от костра к костру, пытаясь разыскать кого-нибудь из знакомых – а вдруг повезет! – натыкаюсь на этого экзотического господина в чалме, который без ложной скромности заявляет, что его зовут Мухаммед и он – пророк Аллаха. И я, взрослый, психически нормальный, цивилизованный человек, не бегу к ближайшему костру, чтобы узнать, нет ли поблизости доктора, а спокойно киваю и спрашиваю у пророка, чем я могу ему помочь. Понимаете, что я имею в виду?

Я кивнул, и он продолжил:

– Потом я прихожу сюда и слышу, как один из моих новых знакомых заявляет, что он – знаменитый князь Влад Цепеш. Тот самый – между прочим, много веков назад почивший! – граф Дракула из трансильванских легенд, герой романов Стокера и иже с ним. И я почему-то безоговорочно верю его бредовому заявлению. То есть это я теоретически понимаю, что оно бредовое. А верю – всем сердцем.

– А что, разве обо мне рассказывают легенды? – обрадовался князь.

– Еще бы! – улыбнулся Анатоль. – Если вам интересно, могу пересказать их содержание. Но не прямо сейчас, а немного позже, когда мы окончательно откажемся от попыток разобраться в происходящем.

– Мне не слишком интересно, что наплели обо мне эти смердящие людишки, – надменно заявил князь Влад. – Тем не менее ваше предложение столь любезно, что я его принимаю.

– Вот и славно, – заключил Анатоль. И снова повернулся ко мне. – Вот так-то. Мало того, что я без тени сомнения верю, будто действительно познакомился с самим Дракулой, я еще и в совершенном восторге от возможности пересказать ему содержание всех известных мне романов о вампирах. Идеальный постмодернистский сюжет: граф Дракула внимает краткому изложению романа Стокера, да еще и в моем исполнении, какой соблазн! А что касается вас, Макс, – ничего, если я буду называть вас именно этим именем? – на ваш счет у меня вообще нет никаких сомнений! Я, знаете ли, абсолютно уверен в вашем бесконечном могуществе. И меня восхищает возможность находиться рядом с вами да еще и вести эту беседу. Имейте в виду: я заранее готов поверить каждому вашему слову. По правде сказать, на меня это не очень похоже. Обычно я даже историям о любовных похождениях приятелей верю со скрипом – и непременно разделив все числа хотя бы на два!

Я одобрительно покачал головой, Доротея улыбнулась. Зато Мухаммед и князь Влад не оценили шутку. Они оба молча смотрели на огонь. При этом выражение лица у Мухаммеда было самое что ни на есть мечтательное, а у Влада – донельзя мрачное. Зато неожиданно развеселился Джинн. От его неудержимого смеха ночной воздух засиял разноцветными сполохами.

– Так что, выходит, мы все-таки умерли? – наконец спросила Доротея. – В отличие от вас, Анатоль, я не могу восстановить в памяти события последних часов. Я имею в виду – последних часов нормальной жизни. Но мои ощущения говорят мне, что я жива. Если честно, так хорошо я себя уже давно не чувствовала! Поясница больше не ноет, ноги не болят – а ведь я только что несколько часов кряду шла по пустыне в новых туфлях… Вы очень правильно все сказали: я тоже почему-то верю, что бородатый господин и есть пророк Мухаммед, а этот прекрасный рыцарь – самый настоящий граф Дракула. Эта информация просто не подлежит сомнению – как утверждение, что у каждого из нас по две руки. И потом, мне просто абсолютно безразлично: правда это или нет. И я очень хорошо осознаю, что это на меня совсем не похоже. Зато очень похоже на то, как бывает во сне. Но я уже столько раз себя щипала.

– Вообще-то щипок – дрянная техника, – оживился Анатоль. – На своем веку я успел познакомиться с целой кучей разнообразных практик и знаю не один действенный способ проснуться по собственному желанию. Можете поверить, я их уже неоднократно испробовал. Ни фига не помогает! Так что я уж успел смириться с мыслью, что это не сон. И вам советую.

Доротея удрученно покивала, соглашаясь.

– Вы как хотите, а я, с вашего позволения, все-таки буду считать, что жива, – решила она. – Вам все равно, а мне так приятнее. Все это не слишком-то похоже на загробную жизнь. Во-первых, у меня чешется нос… Что вы смеетесь? У мертвых не чешутся носы, разве не так? И потом, в моей чашке самый настоящий эспрессо, в точности такой, как я сама готовлю каждое утро, а не какая-нибудь «манна небесная»!

– Хорошее решение! – подмигнул ей Анатоль. – В конце концов, жизнь – это восприятие и осознание, а в настоящий момент я воспринимаю и осознаю происходящее так же ясно, как всегда. Пожалуй, даже куда более ясно.

– В отличие от вас, господа, я отлично помню свою смерть, – вмешался угрюмый князь Влад. – Она была мучительной, унизительной и преждевременной, и мне до сих пор хочется отомстить палачам. Но сейчас я, как и вы, чувствую себя совершенно живым. И это место не похоже ни на рай, ни на ад, ни даже на чистилище, – он восхищенно посмотрел на меня. – Я знаю, что ты вернул меня к жизни. Я помню, как меня разбудила труба архангела, а потом твой голос сказал мне: «Вставай, Влад, и иди ко мне, Страшного Суда не будет». Не знаю, кто ты, но ты подарил мне еще одну жизнь, и я готов заплатить тебе ту цену, которую ты назовешь.

– Что ж, возможно, в один прекрасный день я действительно буду вынужден назвать эту самую цену… Впрочем, может быть, все обойдется. Поживем – увидим… Да, кстати о трубе архангела! – Я заговорщически подмигнул Анатолю. – Думаю, вам это будет особенно интересно. Говорите, когда вы уснули в машине, вам снилось, что играет саксофон? Ну так вот: я почти уверен, что труба архангела оказалась саксофоном Чарли Паркера. Я его даже видел. Правда, издалека. Ни автографа попросить, ни даже разглядеть толком…

– Я вам снова верю, – усмехнулся он. – Во всяком случае, Чарли Паркеру к лицу такая работа, правда?

– Еще бы! – согласился я и полез в карман своего идиотского зеленого плаща за сигаретами.

– Вы курите? – изумился Анатоль.

– Иногда.

Я почувствовал себя виноватым. Это происходит всякий раз, когда кто-то из волонтеров армии некурящих ловит меня на месте преступления. Мне стало смешно, потом я ощутил знакомое дурацкое желание оправдаться, объяснить всему человечеству, что в последнее время я курю редко и понемногу, так что это, можно сказать, вообще «не считается». Я окончательно смутился и спросил:

– Вам это мешает? Но мы же не в закрытом помещении…

– Да нет, ничего страшного. Просто до сих пор я думал, что эта вредная привычка свойственна только людям, – объяснил он.

– А я и есть человек. Не без некоторых странностей, но самый настоящий живой человек, можете потрогать. – Ясунул ему под нос свой локоть. Тоже мне, конечно, нашел веское доказательство!

– А можно попросить у вас сигарету? – обрадовалась Доротея. – Мои остались… вот дерьмо, даже не знаю где! В прошлой жизни, наверное.

– Господи, да конечно же! – я протянул ей пачку.

– Какой ужас! – ехидно сказал Анатоль. – Ребята, вам никто не говорил, что курить ужасно вредно?

– Особенно накануне конца света, – с неподражаемым сарказмом заметила Доротея. – Как же, как же…

Стоило только начать! Эти двое еще часа полтора с видимым удовольствием упражнялись в прикладном злословии. Препирались, как старые добрые друзья, язвительно, но вполне добродушно, одно удовольствие было их послушать! Я сохранял нейтралитет и молча наслаждался их дискуссией. Можно было подумать, что кто-то могущественный и равнодушный внезапно отменил ужасающую реальность последних дней этого мира: слишком уж наши посиделки смахивали на настоящую человеческую жизнь.

Этой ночью я почти не спал: все-таки знакомство с новымисоратниками здорово выбило меня из колеи. Сами-то они дрыхли без задних ног, завернувшись в теплые меховые одеяла из неиссякаемых запасов нашего могущественного интенданта Джинна, утомленные собственным воскрешением из мертвых, долгим путешествием и дружеской беседой.

Я все взвесил и был вынужден признать, что новые знакомые мне очень понравились. Вообще-то я уже давно уяснил, что в мире не так уж много людей, которые могли бы стать моими хорошими приятелями. К этому факту я относился совершенно спокойно: нет – и не надо! Если честно, я довольно равнодушен к людям – с тех пор, как мне стало скучно активно их не любить.

Но – наверное, это один из законов насмешливой природы – чем меньше восторгов вызывает все человечество в целом, тем больше шансов у какого-нибудь незнакомца задеть таинственную, тонкую, струнку в твоем сердце. Достаточно пустяка: неожиданно отчаянной улыбки, поворота головы, когда лицо случайного собеседника вдруг на миг становится лицом ангела, золотистой искорки веселого безумия, всколыхнувшей темное болото тусклых глаз, – и ты вдруг понимаешь, что готов на все, лишь бы вдохнуть свою, настоящую жизнь в это удивительное, чужое существо, а потом развернуть его лицом к небу и спросить, задыхаясь от благоговения перед свершившимся чудом: «Ну вот, теперь ты видишь?»

Я ворочался с боку на бок: неуместный романтический бред не желал выветриваться из глупой башки. Кажется, я здорово влип: эти незнакомые ребята, будущие «генералы», или как их еще называть, уже удобно устроились в моем сердце и не собирались оттуда выметаться. Лиха беда начало: вместе с нежностью к новым знакомцам во мне просыпалось чувство ответственности за судьбу человечества, отдельные представители которого неожиданно оказались такими симпатичными ребятами. Часа через три после полуночи оно окончательно проснулось, обнаглело и начало вопить во весь голос – как всегда, более чем не вовремя! К сожалению, у меня настоящий талант превращать чужие проблемы в собственные.

Кроме этих лирических переживаний было еще кое-что. Явсе время ощущал чье-то чужое враждебное присутствие. Ямог спорить на что угодно, что моя кровожадная поклонница Уиштосиуатль бродит где-то поблизости. Заверения Джинна, будто ситуация под контролем, не слишком меня утешали: ее присутствие не столько пугало меня – непросто ведь всерьез напугать человека, у которого в запасе имеется еще шестьсот шестьдесят четыре жизни самого отменного качества, – сколько действовало на нервы, как назойливый плач младенца в соседней квартире.

Уснуть мне удалось только на рассвете, а когда я проснулся, солнце уже стояло довольно высоко над горизонтом. Мои новые знакомцы дружно завтракали у гаснущего костра и недоверчиво поглядывали на дромадеров, каковые, по мнению Джинна, теперь полагались им по штатному расписанию.

Я решительно отбросил в сторону одеяло, вскочил на ноги и закутался в плащ, ярко-зеленый цвет которого уже не вызывал у меня особенных возражений. Человек, знаете ли, ко всему привыкает.

Я не стал возмущаться по поводу отсутствия горячего душа и утренней газеты: мне было не до того. Какая-то часть моего существа лихорадочно дрожала от нетерпения и требовала немедленных действий. Никаких водных процедур, никакой уютной болтовни с новыми приятелями за чашечкой чая! Пора было ехать дальше – я и сам не знал куда. Впрочем, можно считать, что все-таки знал: на север, куда же еще?

Чашку чая я все же потребовал – уже после того, как взгромоздился на спину Синдбада. Пить утренний чай в седле, в полном боевом вооружении, укрывшись от горячих солнечных лучей в тени волшебного щита, – в этом был некий своеобразный шарм. У моего Синдбада оказалась удивительно ровная поступь. Я не расплескал ни капли драгоценного Эрл-Грея. Совокупность всех этих приятных фактов вынудила меня продемонстрировать небу благодушную улыбку.

– Тебе начинает нравиться твоя новая жизнь, Владыка? – спросил Джинн, принимая из моих рук и отправляя в небытие пустую кружку.

– Наверное, – согласился я. – Ну не то чтобы она мне действительно так уж нравилась. Просто я понемногу смиряюсь с тем фактом, что теперь моя жизнь будет именно такой, какая есть.

– Мудрый подход, – похвалил меня Джинн. – Обернись-ка назад, Владыка. Твоему взору предстанет воистину впечатляющее зрелище!

Я послушно обернулся и обомлел: оказывается, до сих пор я совершенно не представлял масштабов затеянного мероприятия! Неспокойный океан разномастных человеческих тел затопил пустыню до самого горизонта. Мухаммед и наши новые коллеги возглавляли процессию: они ехали в ряд следом за мной, держась немного поодаль. Черная пелерина Доротеи трепетала на ветру, князь Влад величественно возвышался на спине своего дромадера и со сдержанным интересом косился на оживленно жестикулирующего Анатоля. Думаю, тот как раз приступил к подробному изложению романа Брема Стокера, как и обещал. Мухаммед пялился на небо с блаженной улыбкой божьего избранника – надеялся обнаружить среди облаков какое-нибудь мудрое изречение из Корана, я полагаю!

– Вот это и есть знаменитая четверка «всадников Апокалипсиса»! – фыркнул я. – Все-таки некоторые пророчества сбываются самым причудливым образом!

– Да, весьма причудливым, – подтвердил Джинн.

Путешествие было долгим. Мне уже стало казаться, что мы с Афиной обречены вечно лететь на запад. Впрочем, мне бы даже понравился такой приговор: вечность в компании этой сероглазой – неплохая штука, даже если нам придется провести эту самую вечность в тесной кабине ее летающей машины. Не так уж я привередлив.

Всю дорогу Афина была молчалива, как никогда. В этом были свои преимущества: ее голос ни разу не зазвучал гневно или насмешливо, и мне не пришлось в очередной раз напоминать себе, что сейчасплохое время для ссор. Иногда она оборачивалась комне, словно желая проверить, на месте ли я. Кажется, она была очень довольна, что я стал ее спутником в этом нескончаемом путешествии. Вот уж не думал, что Афину можно напугать таким пустяком, как визит в мир мертвых.

Наконец я заметил в разрывах облаков землю. Мы все-таки пересекли океан и теперь медленно снижались.

– Ого, кажется, нас с тобой занесло в те самые места, которые мои люди в свое время называли Винландом! – удивился я.

– Не знаю, какие земли твои люди называли Винландом, но думаю, что на сей раз ты попал пальцем в небо, о грозный, но малообразованный повелитель валькирий! – рассмеялась Афина. – Этот маленький участок Северной Америки сейчас называется Мэн. Не помню, как его называли коренные жители, но не Винландом, это точно. Когда-то давно здесь были знаменитые Стигийские болота, – помолчав, добавила она. – Теперь в этих местах стало немного посуше, и все же они не слишком подходят для хорошей посадки. Я об этом не подумала. Впрочем, если бы даже и подумала, что толку… Значит придется совершить чудо!

И она совершила это чудо. Аккуратно посадила свой «Бристоль» на небольшой лужайке, со всех сторон окруженной лесом. Я ничего не понимаю в управлении летательными аппаратами и нередко наотрез отказываюсь восхищаться мастерством Афины, которым она любит прихвастнуть после всякого полета, но на сей раз даже мне было ясно, что Афина сделала нечто совершенно невозможное.

– Как здесь все изменилось! – изумленно сказала она. – Я,конечно, давненько не бывала в этих местах и все же вижу, что тут произошло слишком много перемен!

– А ты уверена, что это именно то место, которое нам требуется?

– Я понимаю, к чему ты клонишь. Но не забывай, я все еще принадлежу к числу великих богов. Перед тобой не глупая девчонка, заплутавшая в темном лесу. Я могу отыскать вход в царство Аида, руководствуясь чутьем, а не знанием каких-то примет. Мое сердце говорит мне, что вход рядом, значит, так оно и есть.

– Не серчай, Паллада, – примирительно сказал я. – Просто сам я ничего особенного не чувствую в этом месте.

– Правда? – удивилась Афина. – Ну ничего, небось почувствуешь еще…

Она обошла свой ненаглядный «Бристоль», убедилась, что с ним все в порядке, хлопнула ладонью по изображению черного кота с желтым бантом на шее. Изображение тут же ожило, соскользнуло на землю, с удовольствием потянулось и визгливо мяукнуло. Афина погладила кота, и под ее рукой он начал расти. Кот рос, пока не превратился в настоящее чудовище, голова которого почти достигала верхушек деревьев. Как и все Хранители, которых мне доводилось встречать до сих пор в домах Олимпийцев, кот оставался плоским как тень.

– Теперь мой «Бристоль» не останется без присмотра, – объявила Афина. – Из этого зверя получился хороший Хранитель. Один из лучших. Мы можем идти.

Она уводила меня все глубже в лесную чащу. Кажется, здесь царили вечные сумерки – не настоящая темнота, а лишь обещание тьмы. Если бы я был не Одином, а кем-то другим, я бы не раз содрогнулся от ужаса. В этих местах царила совершенно непередаваемая атмосфера страха, уныния и отчаяния. Я-то, понятное дело, мог не обращать внимания на зловещее настроение окружившего меня леса, но что, интересно, должны были чувствовать люди, жившие в этих местах на протяжении столетий?!

– Что, и тебе не слишком весело? – заметила Афина. – Ничего не поделаешь, Игг, мы уже совсем близко.

– Да нет, мне-то как раз вполне весело. Но я размышляю о людях, которые селились в этих местах. Славно им жилось, нечего сказать!

– Да, в свое время меня тоже занимала судьба смертных, которые, сами того не ведая, поселились по соседству с входом в Аид, – оживилась она. – И даже не поленилась разузнать подробности. Можешь не слишком о них печалиться, Один, на протяжении многих столетий здесь жили суровые, полудикие мудрецы, которые умели черпать силу от такого соседства. А когда им на смену пришли неприкаянные бродяги, отважившиеся пересечь Океан в поисках лучшей доли, ни они, ни их потомки вообще ничего не заметили, тупицы! Можешь себе представить?.. Впрочем, лучшие из них все-таки что-то смутно чувствовали. Среди жителей этих мест было на удивление много мастеров сочинять страшные истории, которые так любят их соплеменники. Эти бедняги смертные, из числа умельцев толочь воду в ступе, все недоумевали: и почему это маленький штат Мэн подарил миру столько писателей?

– Так что, эта мрачная земля породила много скальдов? – обрадовался я. – Славно! Вместо того чтобы дрожать от страха или предаваться унынию, они просто слагали истории, способные напугать жителей других мест, какие молодцы! Нет, все-таки они были не безнадежны, эти недолговечные обитатели Митгарда. Не зря я тратил столько времени, чтобы их растормошить!

– Ты настоящий безумец, Хрофт! Только тебе могло прийти в голову, что умение сочинять увлекательные истории может оправдать бессмысленное существование смертных, – горько усмехнулась Афина.

– Нет, я не безумец. Это ты не видишь дальше собственного носа, Паллада. Знала бы ты, сколь причудливые вещи случаются во Вселенной, когда хороший скальд переплетает слова, обратив лицо к небу!

– Ладно, что толку с тобой спорить? В любом случае их больше нет, этих твоих «скальдов» – ни скверных, ни хороших. А мы уже пришли. Видишь? Это и есть вход в обитель мертвых. Уж он-то ни капельки не изменился.

Перед нами зиял темный провал. Это не было похоже на пещеру, яму или дверь. Просто пятно пустоты, словно грубая заплата на тонкой ткани реальности.

Афина нерешительно затормозила на самом краю, пропуская меня вперед. Вот уж не подозревал, что Олимпийцы настолько привязаны к Серединному миру! Все-таки они, при всем своем несовершенстве, подобны мне и моим родичам. Но вот поди ж ты, храбрая Паллада робко топталась на пороге иной реальности, как обыкновенная юная колдунья из смертных.

Я не стал растягивать удовольствие. Взял ее за руку и шагнул в темноту. Наши ноги тут же увязли в прибрежном иле. Бурая речная волна лизнула мой сапог, словно пробуя его на вкус, и неохотно отползла назад.

– Это Стикс, – вздохнула за моей спиной Афина. – Тебе повезло, Хар, – завистливо добавила она. – Хорошо быть своим в мире мертвых!

– Уж не знаю, хорошо или плохо. Во всяком случае, мне не с чем сравнивать… Ну и где этот ваш хваленый перевозчик?

– Наверное, надо немного подождать, – неуверенно предположила она. Зябко поежилась: – Холодно здесь… Не нравится мне все это. Я ведь бывала тут прежде, Один. Не могу сказать, что я любила эти места, но меня никогда не пугали воды Стикса. Скажу тебе больше: до сих пор я вообще не знала, что подразумевается под словом «страх». А теперь знаю. Мне не нравится это знание. Что происходит с нами, одноглазый?

– Дионис умер, Зевс едва просыпается по утрам, я умоляю собственные руны подарить мне надежду, а величайшая из воителей содрогается от страха… Мы становимся слабыми, Паллада, – сквозь зубы сказал я и сам удивился собственной ярости. – Ты только сейчас заметила?

– До сих пор мне удавалось думать, что эти печальные перемены происходят с другими. С кем угодно, только не со мной, – призналась Афина. – Да, ты прав, все мы теряем силу, и я в том числе. Ненавижу тебя, Один. Ну почему ты не родился дураком, который мог бы просто сказать мне: «не знаю»?!

– Ну что ты. Я родился дураком, Нике, – примирительно сказал я. – Просто с тех пор прошло много времени. Вышло так, что я успел немного поумнеть, уж не обессудь.

– Оно и к лучшему! – неожиданно расхохоталась она. – Хороша я была бы, если бы скиталась по Тартару в компании дурня! С тобой, по крайней мере, не слишком скучно… Смотри-ка, а вот и Харон!

От противоположного берега реки действительно отчалила какая-то жалкая лодчонка. Она приближалась к нам на удивление быстро.

– Хороший гребец этот Харон, – уважительно заметил я.

– Ну да. Это же единственное, что он умеет. Было бы странно, если бы он и это делал плохо!.. Нет, погоди-ка! Никакой это не Харон. Глазам своим не верю! Да это же сам Аид, собственной персоной. Как такое может быть?!

– Все может быть, когда мир стоит на краю, – сказал я, усаживаясь на мокрый песок. – Чему ты удивляешься?

– Всему! Твое глубокомысленное «все может быть» – это единственное объяснение, на которое я могу рассчитывать?

– Зачем тебе мои объяснения? Через несколько минут твой родич будет здесь и сам расскажет тебе, что происходит.

– Твоя правда, наимудрейший, – усмехнулась она, усаживаясь рядом. – Знаешь, Один, в этой истории есть один положительный момент: я терпеть не могла этого проходимца Харона!

– А что, твой дядюшка тоже мнит себя великим певцом, вроде этого красавчика Аполлона? – спросил я, прислушиваясь к обрывкам какой-то тягучей песни, долетавшим до моих ушей. – На его месте я бы не слишком усердствовал.

У Аида явно не было музыкального слуха, да и голос оставлял желать лучшего: он то и дело срывался на хриплый фальцет, подобающий разве что безусому юнцу.

– Впервые слышу, как он поет, – фыркнула Афина. – И хвала Зевсу, что до сих пор сия чаша меня миновала! Похоже, он совсем рехнулся, бедняга. Плохая новость.

– Думаю, все не так страшно. Он больше похож на захмелевшего гуляку, чем на безумца. Сама не видишь?

– Думаешь? – недоверчиво переспросила она. – Никогда в жизни не видела Аида с чашей вина в руках.

– Пение пьяного ни с чем не перепутаешь, поверь уж моему опыту! Да ты сама на него посмотри.

Челн как раз уткнулся носом в берег. Аид молодецки отшвырнул в сторону весло, тут же потерял равновесие и бухнулся на четвереньки. Его руки оказались в мутной прибрежной воде, ноги беспомощно колотили по ветхому дну лодки, которая тут же перевернулась.

– Срам, да и только! – сердито сказала Афина, извлекая из воды своего дядюшку.

– Ну почему сразу «срам»? – снисходительно усмехнулся я. – Пображничал грозный муж, да перебрал с непривычки, с кем не бывает…

– Ты прав, одноглазый, – угрюмо согласился Аид. – Я немного перебрал. Имею полное право: моя работа наконец-то завершена. Надо же было как-то отметить первый день праздной жизни!

– Что ты имеешь в виду, Гадес? – ахнула Афина. – Как твоя работа может быть завершена? В твоем царстве и в прежние дни было полно обитателей, а уж теперь-то к тебе пожаловало все человечество!

– Было дело. Но они уже ушли, – объяснил Аид, с видимым удовольствием укладываясь на мокрый песок. – Все ушли. Наконец-то нашелся хитрец, пообещавший им новую жизнь, и эти глупцы ему поверили. Впрочем, на их месте я и сам бы не упустил шанс вернуться в мир живых… В общем, они все куда-то подевались. Напоследок утопили Харона. Им всем, оказывается, давно хотелось это сделать. А Кербер издох. Отравили они его, что ли? Но чем можно отравить Кербера – не представляю! И Персефона куда-то ушла. Моя Персефона, надежная, как сама смерть, верная, как собственная рука… Впрочем, пусть себе шляется где хочет, она мне уже давно надоела!

– Могу тебя понять, – поддакнула Афина. – Она действительно редкостная зануда… Не спи, Гадес! Ты еще ничего нам не объяснил.

– А что я вам могу объяснить? Я и сам ничего не понимаю, – признался он, неохотно отрывая голову от мокрого песка. – Все закончилось, все ушли, и я ничего не смог с ними поделать. Финита ля комедия! От меня вам никакого проку, ребята, так что дайте мне поспать… А почему вы вообще сюда заявились? Путь-то неблизкий! И ты никогда не была охотницей бродить по моему царству, Паллада… Неужели у вас уже судачат о моих неприятностях?

– Нет. Мы пришли сюда, чтобы найти Диониса, – вздохнула Афина.

– Что за нелепая идея – искать здесь Диониса! – расхохотался Аид. – Кто из нас пьян, Паллада?

– Все-таки ты, Гадес. Мы пришли потому, что Диониса убили прошлой ночью. Мы не знаем, кто мог это сделать, и Зевс послал меня сюда расспросить его тень. А Один любезно согласился составить мне компанию.

– Вот оно что. Паршивая история! – Аид даже малость протрезвел от такой новости. – С каких это пор ты заделалась вестницей несчастий, Паллада? День Последней битвы еще не настал, а смерть уже получила власть над детьми Зевса, вотоно как! Вроде бы мы с нею так не договаривались… Но я все равно не понимаю, почему Зевс решил, будто вы найдете здесь тень Диониса? Мое царство всегда было последним приютом для смертных, это правда. Но Дионис – не один из них, как и все мы. Если даже у него есть тень, мне ничего не известно о том, где она блуждает.

– Ясно, – кивнула Афина. – Вообще-то я с самого начала не слишком надеялась, что Дионис прогуливается по Елисейским полям. Но надо было попробовать… Пошли отсюда, Один. Нам здесь ничего не светит.

– Ты не думаешь, что нам следует взять его с собой? – Яуказал на Аида. – Ему больше нечего здесь делать.

Она нетерпеливо пожала плечами.

– Ему и у нас нечего делать, если подумать. И потом, в моем «Бристоле» всего два места. Гадес – не ребенок, пусть проспится, а потом сам решает, где ему теперь надлежит пребывать. Если захочет присоединиться к нам, сам доберется. Если нет – не будем его неволить.

Словно соглашаясь с ней, Аид громко захрапел, зарываясь в песок, как кутаются в одеяло. Я кивнул и пошел прочь. Любое место, навсегда покинутое обитателями, – неприглядное зрелище, даже если это обитель смерти, из которой ушли мертвецы.

Мы возвращались в молчании: нам обоим было о чем подумать.

– Мертвые ушли к нему, да? – спросила Афина, перед тем как забраться в кабину «Бристоля». – К этому твоему «великану Сурту»?

– К кому же еще? Этого следовало ожидать. Он пришел и теперь собирает войско. Он был бы дураком, если бы не поторопился.

– Если и дальше так пойдет, его ожившие мертвецы останутся без работы, – проворчала Афина. – Нас просто перебьют поодиночке, как беднягу Диониса. А те, кто сохранят жизнь, заплатят за нее остатками своего разума. Не повезло твоему «великану Сурту» – ему и сразиться-то будет не с кем!

– Не трудись оплакивать его жребий, Нике. По крайней мере, мы с тобой не собираемся ни погибать от руки неизвестного, ни утрачивать разум, верно? А вдвоем мы стоим целого войска.

– А ты умеешь утешать, если захочешь, – улыбнулась она.

– Я все умею.

– Не все, Один. Хочешь, я научу тебя управлять самолетом? – неожиданно предложила Афина. – Только тебе придется обзавестись собственной машиной. Мой «Бристоль» слушается только меня.

– Что ж, научи, – согласился я.

Не то чтобы я действительно собирался променять свой дар путешествовать среди облаков в компании одного лишь северного ветра на сомнительную возню с громоздкой летающей телегой, но мне хотелось порадовать Афину.

– У тебя получится, – с энтузиазмом заверила она.

Да я и не сомневался: нет таких вещей, которым я не могу научиться. Было бы желание.

– Навестим Ареса? – спросила Афина, когда на горизонте показались очертания столовых гор.

– Еще бы! – согласился я. – Хотя бы для того, чтобы спросить, не обижал ли он моих валькирий.

– Таких обидишь, пожалуй… Я вот думаю: может быть, этот загадочный убийца снова его навестил? На этот раз у Ареса были хорошие шансы его разглядеть.

Марс и валькирии встретили нас на удивление дружной компанией, чуть ли не в обнимку. Я сразу понял, что дело не обошлось без заварушки: мои храбрые девы признают только один способ быстро подружиться с незнакомцем – вместе ввязаться в хорошую драку.

– Вижу, что у вас есть новости. Рассказывайте! – потребовала Афина, устало вытягиваясь на ковре, которым был устлан пол в комнате для трапез.

– Новостей у нас хватает, – кивнул Марс. – Кстати, вы случайно не встретили в царстве Аида тень нашей Венеры?

– Мы не встретили там вообще никаких теней, – усмехнулась Афина. – Они, видишь ли, разбежались, а Аид с горя напился и бормочет что-то нечленораздельное… Погоди, Арес! Ты хочешь сказать, что Афродита тоже?..

– Да, ее убили. Прошлой ночью. Точно так же, как Диониса. Из ее мертвых глаз торчали штуковины вроде тех, что вы извлекли из его ран.

– Веретена, да?

– Ну да, что-то вроде веретен. А меня, судя по всему, навестил кто-то другой. Никаких веретен у него не было и в помине. Грозный он воин, друзья мои! Мы славно сражались, но ему удалось уйти от нас живым. Девочки отправились в погоню, но, если верить их речам, он исчез бесследно. Растворился в облаках над пустыней. Думаю, я должен поблагодарить тебя, Один. Если бы не эти прекрасные, но грозные девы, я бы уже наверняка знал, что случается с бессмертными после смерти.

– Ты тоже славно сражался, – Скёгуль решила ответить любезностью на любезность. Ее подружки сдержанно покивали. Марс мог гордиться: до сих пор никто из чужаков не удостаивался такой похвалы из их уст!

– А как он выглядел, этот «грозный воин»? – спросил я.

– Бородатый человек в маске, изображающей уродливое лицо с огромными толстыми губами. На нем была высокая шапка из пятнистой шкуры и такая же пятнистая набедренная повязка; на груди – пластина в виде причудливой раковины. Сражаясь, он все время смеялся. А иногда утрачивал человеческий облик и превращался в огромную змею, покрытую зелеными перьями. В эти мгновения драться с ним было особенно трудно. Могу сказать одно: мне он совершенно незнаком. Откуда он взялся и зачем ему понадобилось отнимать мою жизнь – ума не приложу!

– Вы когда-нибудь встречали кого-то похожего на это существо? – спросил я валькирий.

Они отрицательно покачали головами. Неудивительно: я и сам впервые слышал о таком создании, а ведь в этом мире не слишком много тайн, сокрытых от моей мудрости. По крайней мере, так мне в ту пору казалось.

– Нас стало еще меньше. Вот и Афродиты нет, – заключила Афина. – Хорошо, что хоть тебе удалось отбиться от этого змея, Арей! Без тебя было бы совсем грустно.

– Спасибо на добром слове, – усмехнулся он. – Без тебя тоже, Паллада.

– Не накаркайте беду! – я решил прервать их родственные излияния. – И кстати о беде: кто-нибудь знает, где сейчас бродит наш противник и чем он занимается?

– Ты имеешь в виду Лодура? О нем пока нет никаких вестей, – отозвалась Скёгуль. – Но его время еще не пришло, ты же знаешь…

– Хель с ним! Меня сейчас интересует не Локи, а Сурт.

Валькирии уставились на меня с откровенным ужасом. Якивнул.

– Ну да, он уже здесь. Я видел его. Впрочем, его трудно назвать великаном. Он выглядит как самый обыкновенный человек, даже на конунга не смахивает, но ничем человеческим там и не пахнет. Уверен, он действительно вполне способен сжечь мир – просто из любопытства или для того, чтобы наконец сложить хоть одну путную вису, любуясь на сполохи пожара.

– Виса – это песня? А знаешь, что-то в таком роде уже случалось, – неожиданно развеселился Арес. – Люди говорят, что один из владык Рима по имени Нерон приказал сжечь город, поскольку ему позарез требовалось поэтическое вдохновение. Может быть, это он воскрес из мертвых?

– Не думаю. Впрочем, все может быть, – равнодушно отозвался я. – Какая разница? Главное, что он пришел. И наверняка уже воссоединился со своей армией – а куда еще могли податься мертвецы, покинувшие Аида, если не к нему под крылышко? Хотелось бы мне знать, когда нам следует ждать их в гости.

– Ты говоришь, у него есть армия? – вмешалась Гудр. Она была самой молчаливой из моих неразговорчивых воительниц; не уверен, что мне прежде доводилось слышать ее голос, поэтому я изрядно удивился.

– Сурт носит зеленые одежды? – спросила она.

Я кивнул. Валькирии встревоженно переглянулись.

– Объясните, в чем дело, – потребовал я.

– Мы его видели, когда отправились в погоню за этим пернатым змеем, – сказала Гудр. – Змея мы так и не догнали, зато видели мужа, которого ты именуешь Суртом, и огромное человеческое стадо, покорно бредущее за ним. Пусть Скёгуль рассказывает: она разглядела их лучше, чем я. Мне было неприятно смотреть на эту шваль. Впрочем, среди них есть разные люди, в том числе и настоящие воины, но их слишком мало!

– Нет, сестренка, они – не шваль, – неожиданно возразила Скёгуль. – Может быть, раньше они были обыкновенным человеческим мусором, но теперь все изменилось. Они знают, что мертвы, и ничего не боятся. К тому же их предводитель имеет над ними страшную власть. Пока он равнодушен ко всему, и его люди – тоже, но если он захочет, они преисполнятся настоящей ярости и станут подобны лучшим из твоих воинов, Отец битв.

– Сколько человек в его войске? – деловито осведомился Марс.

– Их невообразимо много. Точнее сказать не могу: я не знаю таких больших чисел. До сих пор они могли понадобиться разве что для того, чтобы считать песчинки на морском берегу, а мне никогда не приходило в голову считать песчинки. Но вам вряд ли следует спешно готовиться к сражению. Они идут в другую сторону.

– Как это – в другую?! – изумилась Афина. – И куда же?

– Мы видели их к северу отсюда, довольно далеко. И они идут прямо на север, не сворачивая.

– На север, к морю, а потом дальше, к месту Последней битвы, куда же еще! – кивнул я. – Этот парень не станет тратить время, чтобы сражаться с нами здесь, это ему и даром не нужно! Зачем, если нам все равно суждено встретиться на поле Оскопнир, и ни один из нас не в силах отменить это свидание.

– Выходит, мы напрасно ждали его здесь все это время? – Афина выглядела обиженной, словно ее не пригласили на праздник. – Надувались от гордости, считали себя форпостом, а оказались в глубоком тылу… И что теперь? Мы так и будем сидеть на амбах, теряя рассудок, каждый на свой манер, и ждать, пока загадочный пернатый змей и его приятели перебьют нас поодиночке?

– Мы не будем сидеть на месте, – твердо сказал я. – Все что угодно, только не это! У нас же есть ваши стремительные летающие машины, оружие, придуманное хитроумными людьми, и остатки нашего собственного былого могущества – не так уж мало! Все это теперь пригодится. Возможно, мы не в силах изменить предначертанное, но ничто не помешает нам хорошенько потрепать эту армию и нервы ее предводителя заодно. Мне не терпится проверить, так ли они равнодушны к смерти, как говорила Скёгуль. И кто знает, может быть, наш враг куда более уязвим, чем кажется?

– Мне очень нравятся твои слова, Один! – восхитился Марс. – Мы ему покажем, этому твоему Сурту! Можешь не сомневаться, Аид и протрезветь не успеет, а в его царстве снова будет полным-полно народу.

– Не думаю, что они туда вернутся, даже если снова умрут, – возразил я. – Впрочем, это уж точно не наша забота.

– Мне тоже нравится твое предложение, Вотан, – улыбнулась Афина. – Не так уж нас мало, если соберемся вместе! И мы все еще многое можем. Только надо поторопиться, пока этот пернатый змей и его подружка с веретенами не перебили нас по одному… А у тебя нет никаких соображений на их счет? Как нам быть с этой напастью? В твоем пророчестве насчет «сумерек богов» ничего не говорилось о неведомых тварях, которые приходят из темноты за жизнями бессмертных?

– Ничего. Я ведь уже не раз говорил тебе, что понятия не имею, кто они такие и откуда взялись на нашу голову. Я бы дорого заплатил, чтобы это узнать.

Я решительно поднялся и пошел к выходу из просторной пещеры.

– Куда ты, Один? – хором спросили Олимпийцы.

– Скоро вернусь, – пообещал я. – Мне нужно немного побыть одному. Должен быть какой-то выход. А если нет, я его придумаю.

Некоторое время я неторопливо брел куда глаза глядят, спускаясь с вершины столовой горы по узкой тропинке. Иногда, впрочем, приходилось сворачивать с проторенной дороги, карабкаться через каменные нагромождения, продираться сквозь ломкие ветви кустарника: земля сама говорила мне, куда следует ступать, чтобы доставить ей удовольствие, а я повиновался ее пожеланиям, как и подобает безупречному мужу.

Наконец мои ноги приняли решение остановиться. Я не стал с ними спорить и уселся на большой круглый камень, согретый послеполуденным солнцем. Отвязал от пояса мешочек с рунами. Сейчас их совет требовался мне, как никогда прежде. Поэтому я решил достать не одну руну, а три. Впервые за свою долгую жизнь я отступал от собственного правила.

«Много рун – для слабых духом, для нуждающихся в надежде и утешении, а для Одина – всегда только одна», – гордо говорил я когда-то. Но сейчас мне пригодились бы и надежда, и даже столь презираемое мною утешение. А больше всего мне был нужен дельный совет. Незнакомцы, вышедшие на охоту за Олимпийцами, тревожили меня все больше.

На свой счет я был совершенно спокоен: пророчество старой карги Вёльвы насчет моей – теперь уже совсем близкой! – смерти от клыков Фенрира было хорошо хотя бы тем, что позволяло мне высокомерно пренебрегать прочими опасностями, как и подобает отцу всех воинов. Но мне очень не нравилось, что мои новые приятели Олимпийцы оказались такими уязвимыми. Было бы досадно столь быстро потерять моих новых союзников – заносчивых не по чину, несговорчивых и не слишком могущественных, но изобретательных, веселых и по-юношески бесстрашных. Они мне нравились чем дальше, тем больше, а я привык считать, что жизнь каждого, чье существование доставляет мне удовольствие, священна. В довершение всех бед мое равнодушное древнее сердце тревожно ворочалось под ребрами, когда я думал, что завтра утром могу обнаружить смертоносные веретена или зеленые перья приходившего к Марсу существа в мертвых серых глазах Афины.

Я быстро достал три теплые косточки, положил перед собой на песок и медленно перевернул. Сначала ту, что лежала справа, потом – центральную и напоследок ту, что была слева.

Первым открылся все тот же Хагал, грозный знак небесного града, – именно эту руну я вытащил из мешочка за несколько минут до того, как пришла Афина, чтобы сообщить мне о смерти бедняги Диониса.

Хагал по-прежнему сулил нам очищающее разрушение и перемену участи. Тогда это обещание почти восхитило меня, но сегодня я не испытывал прежней радости, ибо уже знал, какого рода эти самые перемены, и пока они мне не слишком нравились.

Мои надежды были связаны со второй руной: по законам гадания именно она должна была подсказать мне выход из положения.

– Гебо!

Увидев две перекрещенные линии, я скорее удивился, чем обрадовался, хотя Гебо всегда была очень хорошим знаком. Руна, символизирующая Священный Союз, но и просто союз друзей. Помощь придет со стороны – вот что означала руна Гебо, и мне оставалось только недоумевать: вроде бы ждать помощи уже давно было неоткуда, а сейчас – и подавно!

Обычно этот знак появляется, когда близко облегчение от беспокойства, время мира и согласия, вспомнил я. Но какое уж тут «время мира и согласия»! Может быть, руны тоже могут утратить разум?.. Ладно, теперь посмотрим, чем все закончится.

Третья косточка, которая должна была сообщить мне, чем закончится тревожащая меня история, была чистой. Ни единой царапины на гладкой поверхности.

Вейрд – пустая руна. Единственное из моих созданий, способное напугать даже меня самого. Знак непознаваемого, испытание моего мужества и моей веры – хотел бы я знать, веры во что?!

Вейрд некстати напоминала мне, что будущее больше не в моей власти – даже мое собственное будущее. Поэтому единственное, что остается, – это смириться и ждать.

Вот уж чего я точно не собирался делать. Я не согласился бы и на миг предаться смирению, даже в обмен на вечную радость и сотню царств, по сравнению с которыми мои золотые чертоги могли бы показаться убогим хутором.

Я вздохнул, собрал руны, сложил их в мешочек и отправился обратно.

Поначалу наш идиотский поход на север почти не отличался от обыкновенного турпохода – если не принимать во внимание рекордное количество участников и мое вполне комфортное существование. Когда при тебе постоянно дежурит всемогущий Джинн, вещи вроде горячего душа, хорошего ужина и удобного ночлега не являются проблемой. Мои «генералы» оказались отличными ребятами, их компания вполне меня устраивала, а остальные рядовые бойцы «армии тьмы» меня не слишком интересовали. Они дисциплинированно следовали за мной по бескрайней пустыне и никоим образом не усложняли мое существование – вот и ладненько!

Князь Влад отлично вписался в наш коллектив. С Мухаммедом он, можно сказать, подружился – насколько эти двое вообще были способны подружиться с кем бы то ни было. Они часами вели ученые беседы, пока их верблюды неторопливо брели по пустыне. Иногда до меня долетали обрывки бредового диалога.

«Аллах сотворил землю, – важно сообщал пророк, – но у земли не было основания, посему под землей он сотворил ангела. Но у ангела не было основания, посему под ногами ангела он сотворил рубиновую скалу. Но и у скалы не было основания, посему под скалой Аллах сотворил быка с четырьмя тысячами глаз, ушей, ноздрей, пастей, языков и ног. Но у быка не было основания, посему он сотворил под быком рыбу по имени Багамут, и под рыбой он поместил воду, а под водой – мрак, а далее знание человеческое не способно достичь…»

«А вот я слышал от одного пьяного монаха, что земля стоит на воде, вода на скале, скала на лбу быка, бык на песчаном ложе, а песок – на Багамуте, Багамут же этот стоит на удушливом ветре, а удушливый ветер на тумане. Я велел монаху сказать, что находится под туманом, а он твердил, будто сие никому не ведомо. Пришлось посадить его на кол… Может, зря я так?»

«Ну почему же „зря»! – великодушно утешал его Мухаммед. – Этот человек скверно обошелся с истиной. Сей удушливый ветер действительно был сотворен Аллахом, но совсем для других нужд. Да и как может ветер служить опорой для Багамута?»

Тут я хватался за голову и поспешно отъезжал куда-нибудь в сторонку, от гносеологического греха подальше.

Разумеется, меня, Анатоля и Доротею до слез смешил тот факт, что рядом с нами находится легендарный Дракула. В первый же день Влад с неподдельным интересом выслушал пересказ романа Брема Стокера в исполнении начитанного Анатоля, после чего вежливо попросил Джинна раздобыть ему стакан человеческой крови на пробу и крепкий гроб с запасом трансильванской земли – вместо кровати.

Кровь, как ни странно, оставила его вполне равнодушным. Князь снисходительно заметил что она, дескать, утоляет жажду куда хуже, чем кислое вино, и принялся за эксперименты с иными напитками.

У меня хватило ума не соваться к нему с советами, не разъяснять, что кровь следует пить не из стакана, а из сонной артерии жертвы. Я не сомневался, что Влад тут же проверит сие утверждение экспериментальным путем – зачем мне паника в войске?

Зато гроб превзошел все ожидания. Наутро князь выглядел счастливым, отдохнувшим и даже помолодевшим. Гроб был торжественно водружен на спину его многострадального верблюда, поскольку Влад наотрез отказался расставаться с этим сокровищем.

* * *

Незадолго до заката третьего дня нашего похода я увидел на горизонте какое-то диковинное сооружение. Его очертания смутно напоминали полузабытые иллюстрации из учебника по древней истории для младших классов, а цвет почти не отличался от золотисто-серой бесконечности пустыни, словно загадочное строение было всего лишь огромным песочным замком.

– Что это, мираж? – спросил я Джинна.

– Нет, храм одного из местных богов.

– Одного из наших противников? – насторожился я.

– Противников? Вот уж не думаю! Обитатели этого места – не враги и не друзья. Можно сказать, они сохраняют нейтралитет. В пустыне иногда встречаются очень старые боги, Владыка. Они не участвуют в игре, поскольку уже не принадлежат этому миру.

– Как это – «не принадлежат»? Они же здесь присутствуют.

– Отчасти. Они присутствуют здесь ровно настолько, насколько люди присутствуют в своих снах – в тех, о которых забывают прежде, чем успевают проснуться. Я понятно выражаюсь?

– Вполне, – кивнул я. И удивленно заметил: – Все-то ты знаешь! Странно все-таки, что самым большим начальником всего происходящего почему-то считаюсь я, а не ты. По-моему, это нелогично. Может быть, махнемся должностями? Из меня хреновый слуга, и у вас тут же начнутся проблемы со снабжением, зато справедливость будет восстановлена.

– Я всего-навсего – сундук, в котором хранится твоя собственная мудрость. Тебе только кажется, что я отвечаю на твои вопросы. На самом деле ответы приходят из твоего собственного сердца. А я – просто наваждение, такое же, как этот храм на горизонте. Одно из многих твоих наваждений. Возможно, самое полезное.

– Безусловно! – рассмеялся я.

Честно говоря, я мало что усвоил из его объяснений, но это уже не имело значения. У меня пропала охота разбираться в загадочной природе Джинна, да и в своей собственной, не менее загадочной природе. Я смутно понимал, что это всегда успеется. И потом уж не будет возможности повернуть назад, сделать все как было, положить в сторону и не трогать. Если бы мне было кому молиться, я бы просил лишь об одном: «не спеши!» Но молиться мне, ясен пень, было некому. Обычная история.

Через час Синдбад остановился в нескольких шагах от высокой стены, светлой, как песок пустыни, и, судя по всему, такой же древней. Мой волшебный щит Змея, который все это время оставался чем-то вроде зонтика, охраняющего от солнца мой драгоценный нос, неожиданно забеспокоился и перебрался поближе к моему телу. Если бы щит мог говорить, он наверняка пробормотал бы: «Береженого бог бережет», – я сердцем чувствовал его настороженность.

– И куда это мы приехали? – осведомился Анатоль. – Если это отель, то никак не больше двух звезд!

– Похоже на древнеегипетский храм, – нерешительно высказалась Доротея.

– Неудивительно! – усмехнулся я. – Судя по всему, это и есть древнеегипетский храм. Эпоха Древнего Царства. Такое ни с чем не спутаешь!

– Это крепость наших врагов, Али? – деловито спросил Мухаммед. – Ну, с таким-то войском мы ее в два счета разрушим, а защитников убьем!

– Мы возьмем их в плен и посадим на кол, – с надеждой добавил князь Влад.

Я было удивился такому причудливому строю его мыслей, а потом вспомнил, что Влад у нас не только Дракула, а еще и Цепеш, «пронзатель». И теперь ему со страшной силой хотелось «пронзать» всех, кто под руку подвернется. Сентиментальные воспоминания о любимых развлечениях юности, такие дела.

– Притормозите, ребята, – я покачал головой. – Насколько я знаю, хозяева этого места вне игры. Так что кровопролитие отменяется, уж извините.

– Но они стоят на нашем пути, – заметил Мухаммед.

Я был вынужден согласиться: древнее сооружение действительно стояло на нашем пути, а сворачивать в сторону мне не хотелось. Впрочем, дело даже не в том, хотелось мне этого или нет: я чувствовал непреодолимую, почти физическую потребность идти прямо на север, никуда не сворачивая – даже совсем чуть-чуть, чтобы обойти стороной этот чертов памятник архитектуры.

– Если я правильно понял своего научного консультанта, этот храм – наваждение. Или почти наваждение, – сказал я. – Так что мы просто можем идти дальше, словно здесь ничего нет. Думаю, его хозяевам на нас глубоко наплевать: какая разница, что видеть во сне?

– Вы полагаете, что мы пройдем через стену и покажемся сном тем, кто обитает внутри этого храма? – оживился Анатоль. – Любопытно! А почему вы так решили?

– Эта гениальная гипотеза тоже принадлежит моему научному консультанту, – усмехнулся я. – Не такой я великий умник. Если вам нужны подробности, расспросите Джинна сегодня вечером. Мне тоже будет интересно послушать. Во всяком случае, мы можем прямо сейчас проверить его гипотезу опытным путем. Синдбад, умница моя, будь так любезен, пройди сквозь эту стену!

Мой дромадер послушно шагнул вперед. Его голова утонула в золотисто-серой поверхности стены, а через мгновение я сам окунулся в густой туман неописуемого чужого пространства.

– Это не похоже ни на что! – изумленно сказала Доротея.

Она была где-то рядом, но я не видел даже ее очертаний. Впрочем, я вообще ничего не видел, кроме густого золотистого света, из которого было соткано это древнее наваждение.

– Что, мы уже на небесах? – неожиданно спросил князь Влад откуда-то из-за моей спины.

– В каком-то смысле, – согласился я. – Во всяком случае, люди, которые жили несколько тысячелетий назад, вполне могли бы счесть это место «небесами». Интересно, кому из египетских богов принадлежит этот храм?

Признаться, я совершенно не рассчитывал на ответ, но он последовал незамедлительно.

– Уходите отсюда, чумазые, а не то я обрушу на ваши неразумные головы все пески Нубийской пустыни! Не мешайте мне подобающим образом расчленять брата моего Осириса, – потребовал низкий глубокий голос. Он раздавался со всех сторон, и все же это был не хор, а один-единственный голос.

– Теперь это называется «нейтралитет»! – усмехнулся я. – Ну-ну…

– Судя по всему, это храм Сетха, – заметил Анатоль. – Насколько мне известно, за таким экзотическим занятием, как расчленение брата Осириса, можно застукать только его.

– Ага. Мое фирменное везение, – буркнул я. – Нет, чтобы нарваться на кого-нибудь безобидного! Он еще и обзывается, сволочь. «Чумазые» мы, видите ли… Тоже мне, нашелся блюститель личной гигиены.

– Насколько я помню, среди богов Древнего Египта вообще не было «безобидных», – возразил Анатоль. – Впрочем, Сетх и правда самый крутой в этой компании. Что будем делать?

– Ничего из ряда вон выходящего. Будем идти дальше, – твердо сказал я. – Я сейчас что-то вроде трамвая, дружище. Могу двигаться только по заранее проложенным рельсам. Ничего не поделаешь: эти чертовы «рельсы» проложены именно здесь!

– А как насчет «всех песков Нубийской пустыни»? – испуганно спросила Доротея. – Вдруг действительно обрушит?

– Пусть только попробует. Я ему покажу кузькину мать!

– Неужели мать этого благословенного незнакомца Кузьки настолько уродливая женщина, что ее облик может напугать даже демонов пустыни? – с неподдельным интересом спросил Мухаммед. – В таком случае ей следует прикрывать лицо!

– О да, она – настоящее чудовище, – согласился я. – А лицо закрывать наотрез отказывается. Любит привлекать внимание, можешь себе представить!

Еще какое-то время – мне показалось, почти целую вечность – ничего особенного не происходило. Мой дромадер нес меня вперед сквозь смутную, дрожащую плоть медленно оживающего наваждения. Я сидел на спине Синдбада и равнодушно ждал, чем все это закончится.

Я ощущал совершенно неописуемое спокойствие. Оно казалось мне не просто состоянием души, а чем-то большим: очень материальным, почти осязаемым. Я чувствовал, что надежная броня моего оцепенения каким-то образом защищает всех нас – и меня самого, и моих «генералов», и людей, следующих за нами, всех до единого, – подобно тому, как ровное дыхание канатоходца помогает ему сохранить равновесие на головокружительной высоте. Мы словно бы стали одним существом, и только мое ровное дыхание удерживало наше общее тело над пропастью. У нас был великолепный невидимый щит, прикрывший нас от гнева древних существ, обитающих в этом невероятном месте. Сетх больше не пытался высказать нам свои претензии, сейчас он был бессилен. Он ждал.

Внезапно я обнаружил, что уже вернулся в привычный мир, где нет никакого мерцающего тумана, зато над головой синеет стремительно темнеющее небо, на котором загораются первые искорки звезд, в лицо дует теплый ветер, и можно услышать, как скрипит песок под мозолистыми ногами верблюдов.

Мои спутники были рядом. Я увидел их изумленные, возбужденные лица и решил, что наше маленькое приключение уже благополучно завершилось. Я так обрадовался, что опустил поводья. Синдбад тут же остановился и начал деловито оглядываться по сторонам в поисках какого-нибудь подножного корма – интересно, что он рассчитывал здесь найти?!

– Тебе следует отъехать подальше, Владыка, – посоветовал Джинн. – Если ты будешь стоять на этом месте, может случиться давка. Ты, наверное, забыл, сколько людей следует за тобой. И всем не терпится поскорее покинуть опасное место.

– Действительно забыл! – покаялся я.

Синдбад неторопливо затопал вперед, не дожидаясь особого приглашения. И тут я сделал чудовищную ошибку. Обернулся назад, желая убедиться, что моя армия все еще следует за мной – а куда, интересно, они могли подеваться?!

В то же мгновение я всем телом ощутил, как дрожит и тает спасительный шлейф моего невероятного спокойствия, только что окутывавший всех, кто шел за мной, словно бы застенчивое чудо не смогло выдержать моего пристального взгляда.

– Говорил же вам, чумазые: уходите прочь, пока не поздно!

На сей раз гневный голос Сетха доносился издалека, с призрачной территории его храма, через которую как раз проходил арьергард моей армии. Небо над храмом внезапно потемнело; неаккуратная угольно-черная клякса расползалась по синему полотну сумерек. Тьма казалась мне живым существом, разумным и рассерженным. В отличие от самого Сетха, в чье существование я по-прежнему не очень-то верил, поскольку не мог отделаться от легкомысленной идеи, что он всего лишь безобидный персонаж древних мифов, это пятно было настоящим противником – абсолютно непостижимым, но чертовски опасным.

– Смотри-ка, он действительно собирается выполнить свою угрозу, – удивленно заметил Джинн. – Не думал, что до этого может дойти! Надо бы…

Я уже не слушал. Меня захлестнула тяжелая ледяная волна гнева – вот уж сам от себя не ожидал. Малахольный добряк Макс куда-то подевался, власть в моем удивительном организме временно захватил неприятный, но грозный тип, уже немного знакомый мне по разного рода передрягам. В критических ситуациях обычно выясняется, что он – это я и есть. Сей факт не вызывает у меня особого восторга, но толку от этого злодея куда больше, чем от меня, ничего не попишешь.

Теперь мое внутреннее чудовище собиралось разобраться с «этим выскочкой Сетхом», – ни малейшего уважения к древнему египетскому божеству оно, ясное дело, не испытывало. И,как ни дико это звучит, но у него – то есть у меня! – были все шансы на победу.

Я сам не очень-то понимаю, каким образом мне удалось оказаться в самом центре черного пятна, повисшего над храмом. Подозреваю, что я просто взмыл в воздух, как истребитель с вертикальным взлетом, в лучших традициях старомодных комиксов.

Тьма вела себя как живое существо и отчаянно сопротивлялась моему вторжению. Она ненавидела меня так, что от ее ярости у меня ныл живот. Впрочем, мои манеры тоже оставляли желать лучшего: я рычал от удовольствия, когда чудовищные клешни, в которые превратились мои руки, разрывали в клочья этот сгусток живой тьмы. Я жадно впивался зубами в невидимые, но осязаемые, дрожащие от боли тугие волокна, которые – тогда я знал это без тени сомнения – были чем-то вроде артерий этого древнего существа, вызванного к жизни не то гневом Сетха, не то просто причудливой прихотью моей стервозной судьбы.

Все это безобразие закончилось внезапно и как-то очень буднично. Я с изумлением обнаружил, что больше не демонстрирую восхищенной публике свои выдающиеся способности к левитации, а просто стою на небольшой ровной площадке, на самой вершине храма.

Храм больше не был туманным океаном мистического киселя: я ощущал под собой твердые камни, все еще теплые от дневного солнца. В моей левой руке был зажат горячий комок тяжелого вязкого вещества, на ощупь похожего одновременно на пластилин и свинец – все, что осталось от моего давешнего противника. Комок ритмично пульсировал в ладони, дрожал, как живая и смертельно перепуганная птица.

Гнев мой прошел бесследно. И вообще никаких эмоций я не испытывал: наверное, слишком устал. Я рассеянно покрутил в руках свой трофей, а потом с силой кинул его под ноги, побуждаемый скорее любопытством, чем осознанной необходимостью. На каменной кладке появилась трещина, потом другая, а через несколько секунд пол задрожал под моими ногами, и я почти испугался, потому что тело наотрез отказывалось снова взлетать к звездам. Его желания были простыми и понятными: оно хотело стоять (а еще лучше – сидеть или лежать) на твердой земле, причем как можно дальше от того участка Вселенной, где рушатся древние храмы.

Теоретически я прекрасно понимал, что у меня в запасе все еще видимо-невидимо жизней, но отчаянные вопли инстинкта самосохранения, которому было решительно плевать на академическое знание, сводили на нет все гипотетическое удовольствие, которое должен бы испытывать бессмертный перед лицом заурядной опасности. Какое уж там удовольствие! Спасибо хоть выдержки хватило в штаны не наделать – вот это, я понимаю, чудо…

Когда храм Сетха рухнул ко всем чертям, увлекая меня за собой, я отчаянно заорал «джеронимо» – и не потому что хотелудачно пошутить, а в смутной надежде, что крик заглушит пронзительный голос первобытного телесного ужаса. В тот миг я искренне верил, что мне пришел конец.

«Джеронимо» – это твое новое заклинание? – уважительно спросил Джинн.

Он каким-то образом успел подхватить меня и увлечь на безопасное расстояние от рушащихся стен – в самый последний момент, как в каком-нибудь дурацком голливудском триллере, создатели которых искренне полагают, что герои и зрители должны честно выстрадать заранее запланированный happy end.

– Ага, заклинание. Любимое заклинание американских десантников. Могучие были чародеи! Именно они изобрели столь эффективный способ позвать на помощь замешкавшегося джинна.

Джинн, как ни странно, поверил и начал заверять меня, что произносить заклинание было не обязательно. Он, дескать, и так пришел бы мне на выручку. Я почувствовал себя свиньей неблагодарной и попытался объяснить, что просто пошутил. Джинн слушал с заметным недоверием, но вслух не возражал. Наконец он аккуратно опустил мою драгоценную тушку прямо на спину Синдбада.

Мои спутники смотрели на меня с благоговейным ужасом. Очевидно, импровизированное воздушное шоу со стороны выглядело весьма впечатляюще.

Мухаммед воспользовался случаем и толкнул пространную речь, посвященную безграничному могуществу нашего с ним ненаглядного приятеля Аллаха. Во время его выступления я тактично помалкивал. Даже не ухмыльнулся ни разу, а это дорогого стоит.

– А что с нашей армией? – спросил я Джинна, когда Мухаммед наконец угомонился. – Они не пострадали?

– Сейчас посмотрю, – отозвался он, растворяясь в синих сумерках новорожденной ночи.

– Теперь мне снова хочется спросить у вас: кто вы? – шепнул Анатоль. – И что вы сделали с этим храмом? Это был самый крутой кошмар в моей жизни!

– Да уж, какой я иногда бываю сердитый – сам удивляюсь! – усмехнулся я. – Тем не менее мне по-прежнему упорно кажется, что меня зовут Макс. И я понятия не имею, что именно я сделал с этим долбаным храмом и как я это сделал! Явас очень разочаровал?

Анатоль комично пожал плечами:

– Так и знал, что вы отмажетесь!

– Кстати, мы уже давно могли бы перейти на «ты», – улыбнулся я. – Надо брать пример с князя Влада, он с самого начала взял верный тон. А мы все расшаркиваемся, как профессорские жены на университетской вечеринке!

– Ваша правда. Вернее – твоя. Вот уж никогда не думал, что боги столь демократичны!

– Час от часу не легче! – вздохнул я. – Ну какой из меня «бог»? Ты имеешь в виду того парня, которому по воскресеньям молятся в церкви и который всегда пишется с большой буквы, даже когда героиня бульварного романа говорит своему любовнику: «Ради Бога, Жорж!» – так, что ли? Ну, спасибо, дружище!

– Ну, не обязательно именно тот, «с большой буквы», которому молятся в церкви. Скорее уж наоборот… – вздохнул Анатоль. И извиняющимся тоном добавил: – Я никогда не придавал особого значения официальным религиям, поэтому мне трудно определиться. Но в вашем поведении явно есть что-то божественное!

– Да ну, вряд ли! Я, знаешь ли, вполне познаваем, мое тайное имя не зашифровано на шкуре ягуара, иногда я потею и даже хожу в туалет. Да, я же еще и курю, неужели забыл? Так что бога из меня не получится – ни с большой буквы, ни с маленькой.

– Вы уверены? – настороженно спросила молчавшая до сих пор Доротея.

– Вполне. И не «вы», а «ты», мы же только что договорились.

– Ладно, – согласилась она. – «Ты» так «ты»… Вообще-то даже жалко, что ты не бог. Меня бы вполне устроила Вселенная, у которой такой симпатичный создатель!

– Откуда ты знаешь, что я мог бы наворотить? В свое время я был знаком с совершенно очаровательным человеком. Думаю, он был самым славным парнем из всех, кого мне доводилось встречать. Он писал книги, на мой вкус, вполне занятные. Но как этот тип издевался над своими героями! А ведь хороший писатель – это демиург в миниатюре. Так что…

– Я понял: ты – это Он! – внезапно встрепенулся притихший было Дракула.

– Кто – «он»?

– Князь Тьмы, – благоговейным шепотом объяснил Влад.

– Ну уж нет, – рассмеялся я. – Благодарю покорно! Куда мне: ни рогов, ни копыт, ни хвоста, хочешь – можешь проверить… И потом, сам посуди: я же не пытаюсь купить у тебя душу. Даже не прицениваюсь.

– А зачем тебе покупать мою душу, если она и так принадлежит тебе?

Я начал понимать, что не создан для теологических дискуссий. Разумные аргументы иссякают у меня даже быстрей, чем терпение.

– Что он имеет в виду, когда называет тебя князем тьмы, Али? – заинтересовался Мухаммед.

– Он имеет в виду, что я – самый главный шайтан!

Мухаммед укоризненно покачал головой.

– Али – не шайтан, а рука Аллаха, – объяснил он Дракуле.

– Все правильно: твоему Аллаху поклоняются язычники. Поэтому тот, кто является его рукой, и есть… – Князь Влад замялся, подбирая подходящий эвфемизм, и замогильным шепотом закончил: – Он!

Произнести вслух слово «сатана» бедняга так и не решился.

– Как ты можешь говорить такое?! – возмутился Мухаммед. – Аллах пребывает в сердцах праведных, это твоего Ису почитают неверные!

– Эх, записывать за ними некому, – вздохнул Анатоль. – Позвал бы ты, что ли, Хармса в летописцы, дружище. Если, конечно, он – один из нас, в чем я, по правде сказать, крепко сомневаюсь.

– Можно считать, что с твоей армией все в порядке, Владыка. Несколько тысяч человек погребено под обломками храма, но число погибших представляется ничтожным, если вспомнить, сколь велико твое войско, – отрапортовал Джинн.

Мухаммед и Дракула тут же прекратили теологический диспут и внимательно уставились на меня. Хотел бы я знать, чего они ожидали? Большого мистического шоу с фейерверком и оживлением мертвых в финале – так, что ли?!

– Несколько тысяч? – упавшим голосом переспросил я. – Совсем плохо! Зря я так поспешно разрушил этот храм. Надо было подождать, пока все пройдут.

– Если бы ты не разрушил храм, его хозяин наверняка захотел бы продолжить битву, – заметил Джинн.

– И попытался бы «расчленить» нас, как горемычного брата своего Осириса, – ехидно вставил Анатоль. – Я этих египетских богов насквозь вижу!

– Наш противник оказался весьма силен и по-прежнему подвержен приступам божественного гнева, совсем как в былые времена. Поэтому нам следует не печалиться, а ликовать, что жертв оказалось так мало, – заключил Джинн.

– Ладно, буду ликовать, – мрачно согласился я. – Странно вообще-то, что кто-то погиб. Эти ребята недавно воскресли из мертвых. Я думал, они навсегда избавились от глупой привычки умирать – разве нет?

– Ты подарил им еще одну жизнь, но не бессмертие, – возразил Джинн. – Твои люди почти так же уязвимы, как и прежде. А бессмертия вообще не существует, ни для кого. Даже для тебя, Владыка. Иногда смерть можно отсрочить, но ее нельзя отменить.

– Спасибо, обнадежил… Ладно, пора в путь. Уже совсем темно, а эти развалины не кажутся мне идеальным местом для ночлега. Но наверное, сначала следует похоронить наших мертвых. Ты справишься с этой неприятной работой, дружище?

– Работа как работа, не труднее прочих, – ответствовал Джинн. – Скажи только, по какому обряду я должен их похоронить?

– А что, есть разница?

– Не знаю. Тебе виднее.

– Что ж, тогда сожги их. Огонь – это единственное чудо, которое живые могут сделать для мертвых. Разведи большой костер на развалинах храма, и пусть пламя будет безжалостным и жадным. Пусть искры погребального костра пляшут среди звезд, пока не угаснут, а когда умрет огонь, утренний ветер сам смешает пепел с песком, и у смерти не останется ничего от ее богатой добычи. Она уйдет с пустыми руками и, возможно, поймет, что с нами не следует связываться, – невелик интерес.

– Да ты поэт! – изумился Анатоль.

– Был когда-то, – смущенно буркнул я. – Довольно давно и без трагических последствий. Я очень вовремя остановился: уже после того, как старательно соскреб защитный слой салас собственного сердца, но прежде, чем завел себе милую привычку заливать мировую скорбь дешевым вином и выть на злодейку луну, поскольку «меня никто не любит».

«Соскреб сало с сердца»?! Хорошо сказано! – обрадовалась Доротея. Анатоль молча покивал.

Мы немного полюбовались на оранжевое пламя, медленно разгорающееся в темноте – неутомимый Джинн уже взялся за дело, – и поехали дальше. Войско следовало за нами, преисполненное восхищения, скорее вдохновленное, чем напуганное, – ну да им-то я не удосужился объяснить, что не являюсь ни богом, ни дьяволом! – молчаливое, бесстрашное, равнодушное к смерти. Я затылком чувствовал их настроение, и оно немного пугало меня самого.

* * *

Часа через два я решил, что теперь вполне можно остановиться. Я был не слишком уверен, что моей армии действительно требуется отдых. Вполне могло оказаться, что эти ребята способны идти за мной не останавливаясь и даже не требуя воды и пищи. Но я никак не мог отделаться от мысли, что там, позади, идут нормальные живые люди, пусть даже восставшие из мертвых – какая, к черту, разница?! И среди них наверняка есть такие же симпатичные ребята, как мои «генералы», просто у меня не было времени с ними познакомиться. Мне было приятно думать, что они, как и я, любят спокойно посидеть у костра рядом с новыми – а возможно, и старыми – приятелями, болтая о какой-нибудь милой чепухе за чашкой чая или чего-нибудь покрепче.

Из меня получился самый наивный предводитель «темных сил» всех времен: мир катился в тартарары, а я прилагал все усилия, чтобы путь армии воскресших мертвецов к месту Последней битвы хоть немного смахивал на затянувшуюся поездку за город с непременным пикником и продолжительным бестолковым трепом обо всем на свете.

Я удобно устроился на мягком ковре в нескольких шагах от костра. Заботливый Джинн протянул мне чашку кофе. Яобрадовался, вдохнул его густой аромат и отставил угощение в сторону.

– Странно, мне больше не нравится этот запах. Что происходит с моими милыми маленькими дурными привычками? И что, интересно, я без них буду делать?

Ряд экспериментов показал, что запахи вкусной еды и табачного дыма тоже не вызывают у меня никакого энтузиазма, скорее наоборот. Да и не хотелось мне ни есть, ни курить, ни даже спать.

Вообще-то очень удобно, но я начал нервничать. Разум во весь голос орал, что со мной не все в порядке. Тоже мне новость…

– Кажется, я все-таки превращаюсь в ангела. Какой ужас! – пожаловался я Джинну.

– Ты ни в кого не превращаешься. Просто возвращаешься к себе, Владыка. Когда-то ты прекрасно обходился без сна и еды – я уже не говорю обо всем остальном! – поскольку не знал, что существуют такие вещи, как сон и еда… Или знал, но тебе не было до них дела.

– Хочешь открою тебе тайну, дружище? – невесело усмехнулся я. – Мне страшно.

– Это пройдет, – пообещал он. – Когда-то ты вполне обходился и без страха.

– Мне все время кажется, что этот могущественный тип, которого ты называешь «владыкой», только и ждет удачного момента, чтобы сожрать меня с потрохами и остаться на хозяйстве, – признался я.

– Не выдумывай, ладно? Никто тебя не «сожрет», даже если очень попросишь. Ты весьма забавно это себе представляешь! Послушать тебя, так выходит, что есть ты сам и есть кто-то еще – могущественный чужак, претендующий на то, чтобы занять твое тело. Но ты – это только ты, Владыка, и изменить сей факт невозможно. – Отточенным движением старого фокусника Джинн извлек из воздуха колоду карт и помахал ею перед моим носом. – Эту колоду карт можно перетасовать так, что сойдется самый сложный пасьянс, а можно – так, что не сойдется даже самый простой. Но колода-то всегда одна и та же: четыре масти, пятьдесят две карты. Если что и изменится, так это их порядок. Можешь считать, что ты – такая же колода карт, и как раз сейчас тебя тасует очень хороший шулер, вот и все.

– Хочешь сказать, что скоро сойдется даже самый сложный пасьянс? – невольно улыбнулся я. – Ты здорово все объяснил, но мне все равно страшно. Наверное, ты прав, дружище, и это пройдет, но какое мне дело до светлого будущего, если здесь и сейчас – невыносимо!

– Знаешь, я слышал, что люди, которые очень долго просидели в темнице, нередко боятся выходить на свободу. У тебя тот самый случай, Владыка, – сочувственно сказал Джинн. – Что они с тобой сделали?!

– Кто – они?

– Твои тюремщики или товарищи по заключению – называй, как хочешь. Просто люди, среди которых ты слишком долго жил. Они и сами слишком долго жили друг возле друга. В отличие от них тебе очень повезло, Владыка: хочешь ты или нет, а тебе придется покинуть свою темницу. Так уж все сложилось.

– И что является «темницей» в моем случае? – нахмурился я.

– Вот это, – прохладный палец Джинна осторожно прикоснулся к моему лбу.

– Знал бы ты, в каком количестве душеспасительных книжек описаны подобные сцены! – нервно рассмеялся я. – А сейчас ты скажешь, что «Дао, выраженное словами, не есть настоящее Дао», и шарахнешь меня по голове чем-нибудь тяжелым. После этого сатори я непременно просветлею, и все будет хорошо!

– С чего это я должен бить тебя по голове, Владыка? – изумленно спросил Джинн. – Неужели тебе это нравится?

– Нет, – поспешно признался я. – Просто выпендриваюсьпомаленьку, не обращай внимания. Уверен, что эта шутка могла бы понравиться Анатолю, но он уже дрыхнет, как и все остальные… Знаешь, наверное, мне просто требуется найти себе какое-нибудь путное занятие, чтобы не отвлекаться на все эти глупые страхи. Может быть, посмотрим твой волшебный телевизор? Узнаем, что новенького.

– Не думаю, что пейзажи опустевших городов поднимут твое настроение. Насколько я успел тебя изучить, ты не слишком любишь людей, но тебе становится спокойнее, когда ты видишь, что они находятся там, где им полагается: сидят в своих домах, производят бессмысленные действия, именуемые работой, развлекаются или ходят по магазинам. Тебя это успокаивает, как порядок на кухне хорошую хозяйку, разве не так?

– Все правильно, – признал я. – Но я и не собирался пялиться на опустевшие города. Честно говоря, мне уже давно хочется посмотреть на наших будущих противников, да все как-то руки не доходили… Это ведь возможно?

– Наверняка, – кивнул Джинн, ставя на ковер уже знакомый мне маленький «Sharp», больше похожий на микроволновую печь, побывавшую в руках какого-нибудь древнего художника, чем на настоящий телевизор. – Вряд ли у них хватило прозорливости, чтобы окружить себя непроницаемым туманом.

– Ну, тогда крути кино!

Для того чтобы выговорить эти слова, мне потребовалось произвести над собой ощутимое усилие – так бывает, когда в отчаянно жаркий майский полдень ныряешь с волнореза в еще по-весеннему ледяную воду: действительно очень хочется, но чертовски трудно решиться.

Джинн зажал в пригоршне штепсель, маленький экран стал немного светлее. Я не мигая уставился на него, с замирающим сердцем ожидая продолжения. Я очень старался дышать глубоко и спокойно, но это не слишком-то помогало: я нервничал куда сильнее, чем требовали обстоятельства.

Наконец я увидел причудливый, но смутно знакомый пейзаж. После недолгих колебаний понял: да это же Эфиопия, тамошние знаменитые столовые горы, каких нет в других краях. В свое время мне довелось прочитать «Эфиопские хроники», один из самых причудливых памятников литературы позднего Средневековья. Помнится, я так и не одолел книгу до конца, но моих скудных знаний вполне хватило, чтобы вспомнить: такая столовая гора с плоской вершиной называется «амба». Смешное слово.

– Мне кажется, что Эфиопия находится южнее, чем наша нынешняя стоянка – неуверенно сказал я Джинну. – Разве не так?

– Так и есть, – согласился Джинн.

– А мы идем на север. И повернуть назад мне вряд ли удастся, даже если очень захочется: что-то тянет меня на этот проклятый север как магнит, я даже храм этого чертова Сетха не смог объехать – да ты и сам знаешь! Получается, противники остались у нас за спиной и расстояние с каждым днем увеличивается. И как же, интересно, мы будем с ними сражаться? Идиотизм какой-то! Хотел бы я знать, какого маразматика назначили генеральным менеджером этого проекта?!

– Какая тебе разница? – Джинн пожал плечами.

Моя заковыристая терминология его ничуть не смутила. По крайней мере, он не стал интересоваться – ни кто такой «маразматик», ни даже что такое «менеджер проекта».

– В назначенный день мы все соберемся в одном месте, Владыка, а все остальное не имеет значения, – заметил он. – И потом, кроме этого лагеря у наших противников есть и другие. Все они находятся гораздо севернее, где-то за морем. Как раз там, куда мы направляемся. Хочешь увидеть тех, кто ждет тебя там?

– Мне, в общем-то, все равно. Хотя с северянами можно подождать, если уж они где-то за морем. Начинать все-таки следует с ближайших соседей. Заодно узнаем, не собираются ли они свалиться нам на голову, не дожидаясь этого самого «назначенного дня». Не люблю сюрпризы!

– Мудрое решение, – одобрил Джинн. – А кого из них ты хочешь увидеть? Видишь ли, их там довольно много, и каждый сидит на вершине своей горы.

– Хорошо устроились! – фыркнул я. – Могу им только позавидовать. Что ж, думаю, для начала было бы неплохо увидеть самого могущественного из них. Чтобы сразу понять, насколько все круто.

– Самого могущественного? – переспросил Джинн. – Ладно, попробуем.

Экран замелькал, потом на нем появилась другая картинка. Судя по всему, на сей раз мне показывали вершину одной из столовых гор: ровная площадка, где возвышалось небольшое древнее сооружение. Наверное, один из знаменитых эфиопских храмов, вырубленных в неподатливом теле горы. Впрочем, я мог и ошибиться: все же луна – не самый надежный осветительный прибор во Вселенной.

Возле сооружения стоял какой-то дядя. На мой вкус, он выглядел более чем внушительно. Настоящий герой древнихлегенд: высокий, широкоплечий, в широкополой шляпе и развевающемся на ветру белоснежном плаще совершенно неописуемых размеров. Внезапно он повернулся ко мне лицом – словно почувствовал, что за ним наблюдают, – и я увидел, что у этого грозного мужа имеется роскошная седая борода и всего один глаз. Второй был прикрыт черной пиратской повязкой.

– Ой! – тихо сказал я. – Кажется, я знаю, кто это… Да нет, какого черта, это точно он! Одноглазый, в шляпе. Все сходится! Один, собственной персоной. Он же Вотан, Игг, Видур и так далее – всего тысяча имен, если верить умным книжкам. Что он здесь делает, хотел бы я знать?! Это же не его улица. Его владения далеко отсюда, на севере. Ох, меньше всего на свете мне хотелось бы с ним сражаться, дружище! Во-первых, он делает это гораздо лучше – если уж викинги считали его своим богом войны! А во-вторых… Он мне всегда ужасно нравился, если честно.

– Нравился, не нравился… Это не имеет значения, Владыка. Только глупцы сражаются с теми, кого ненавидят.

– А с кем в таком случае сражаются мудрецы? – поинтересовался я.

– Мудрецы вообще ни с кем не сражаются. Разве что с собственной глупостью, – снисходительно объяснил Джинн. – Это тоже не твой случай, Владыка. Ты – не глупец и не мудрец, а только рука судьбы. Поэтому ты будешь сражаться с кем доведется, только и всего.

– Ну-ну, – растерянно буркнул я. И снова уставился на экран телевизора: кажется, там происходило что-то интересное.

«Интересное» – это еще слабо сказано. Одноглазый извлек из-под плаща здоровенный меч – думаю, мне самому эта чудовищная железяка могла бы пригодиться разве что в качестве штанги, да и то не сейчас, а только после нескольких лет упорных занятий в фитнес-центре.

Было слишком темно, и я не сразу разглядел, что именно он проделывает со своим оружием. Потом понял, и меня слегка передернуло: он аккуратно вспорол свою левую руку, отвел ее в сторону, чтобы кровь не замарала одежду, и принялся увлеченно рисовать что-то над низким входом в древний храм указательным пальцем правой руки, время от времени погружая его в рану, как перо в чернильницу. Результат его усилий напоминал зеркальное отражение буквы Z, только углы этого зигзага были острыми.

Покончив с рисованием, одноглазый заговорил – не слишком громко, отрывисто, с неподражаемой уверенностью в своих силах, словно отдавал приказ старому надежному слуге. Его речь показалась мне незнакомой – и это после всех заверений Джинна, будто знание иностранных языков больше не имеет никакого значения! Впрочем, возможно, Один просто произносил какое-то неизвестное мне заклинание.

– Что он делает? – нетерпеливо спросил я – не то Джинна, не то равнодушное звездное небо над собственной головой. Но они молчали.

– Что ты делаешь?

Сперва этот голос показался мне запаздывающим искаженным эхом собственного, но я почти сразу понял, что он доносится из телевизора и принадлежит широкоплечему мужчине в галифе и кожаной летной куртке, который только что оказался в зоне моей видимости. В его лице было что-то смутно знакомое. Приглядевшись, я чуть было чувств не лишился. Это был актер Марлон Брандо собственной персоной. Но не обрюзгший старик, каким он стал в конце биографии, а худой и здорово помолодевший – сейчас он выглядел как в свои лучшие времена.

– Хотел бы я знать, что он-то здесь забыл?! – ошеломленно спросил я.

Джинн снова промолчал, но удивленно покосился на меня: кажется, он не ожидал, что среди наших будущих противников у меня обнаружится знакомый. Впрочем, Марлон Брандо и не был моим знакомым – не в большей мере, чем для миллионов других любителей кино.

Пока мы удивлялись, этот красавчик энергично наседал на одноглазого.

– С кем ты успел подраться, Один? Неужели сюда снова приходил этот загадочный убийца? Или ты просто решил навестить Аида и на сей раз выбрал кратчайший путь?.. Да ты уже перемазал своей кровью вход в мое жилище! Но зачем? Просто так, для красоты? Очень мило с твоей стороны, но мне, по правде сказать, не слишком нравится… А что это за знак? Опять твоя загадочная дикарская магия? Я думаю, тебе надо срочно перевязать руку. Или ты все-таки собираешься истекать кровью, пока не увидишься с Аидом? Не стоит трудиться: вряд ли он успел протрезветь.

– Не тараторь, Паллада, – с царственной снисходительностью сказал одноглазый. – Я не собираюсь к Аиду. Он не производит впечатление хорошего собеседника, с которым приятно осушить чарку меда в звездную ночь. Да и пес с ним, с твоим родичем! Я только что начертил защищающую руну над входом в твой дом. Этот знак называется Эйваз, и его предназначение – отвращать зло, увеличивать силу и защищать от врагов. Именно то, в чем мы сейчас нуждаемся. А перевязывать мою руку нет нужды: рана уже затянулась.

– Так это знак защиты? Спасибо, – улыбнулся Марлон Брандо. – Думаешь, он поможет?

– Сомневаюсь, – признался одноглазый. – Если бы я знал имя того, кто охотится за вашими жизнями, от моей защиты было бы куда больше проку. Впрочем, в отличие от твоих дурней Хранителей моя руна хотя бы не поленится поднять тревогу. Это все, что я могу сейчас сделать. Немного, но лучше, чем ничего… А когда ты успела снова нацепить на себя это тело, Афина? Скажи, неужели тебе до сих пор не надоело выглядеть подобным образом?

– Мой облик – не твоя забота! – гордо ответствовал Марлон Брандо. Потом сменил тон и добавил почти виновато: – Знаешь, сначала это действительно была просто причуда. Но в последнее время это мужское тело кажется мне чем-то вроде теплой одежды или даже кольчуги. Когда я принимаю его облик, я чувствую себя спокойнее, словно бы и правда верю, что смерть не узнает меня, если все-таки придет за мной. Видишь, Один, я стремительно глупею, как и все остальные, – и даже не стыжусь в этом признаться!

– Брандо уже второй раз назвал этого парня Одином, так что я угадал, к сожалению! – шепнул я Джинну. – Что ж, ничего не попишешь! Но от кого им потребовалось защищаться, хотел бы я знать? От меня вроде еще рано – особенно если учесть, что мы идем в другую сторону… И между прочим, Один назвал Марлона Брандо Палладой, а потом – Афиной. Неужели это сама Афина Паллада, собственной персоной? И если я все правильно понял, она просто изменила внешность… В таком случае у этой мудрой – если, конечно, верить мифам – богини на редкость банальный вкус. Почему именно Марлон Брандо? На ее месте я бы…

Джинн укоризненно на меня покосился. Можно было подумать, что мы сидим в кинотеатре и я не даю ему спокойно посмотреть фильм. Но я устыдился и заткнулся. Оно и к лучшему: события на экране телевизора были гораздо увлекательнее моего монолога.

Во-первых, там появилось еще одно действующее лицо. Сначала я никак не мог понять, что это за существо. Оно было определенно похоже на очень большую собаку, но я никогда в жизни не видел, чтобы у взрослой собаки была такая непропорционально огромная голова, толстые, как у щенка, лапы и подметающие землю уши. Потом я понял, в чем дело, и совершенно обалдел. Это была игрушечная собака. Здоровенный плюшевый пес, который тем не менее вел себя как самый настоящий живой домашний любимец: крутился под ногами, пытался водрузить свои комичные толстые лапы на плечи Одина и восторженно повизгивал.

– Оставь меня в покое, волчий корм! – проворчал Один. – Еще, чего доброго, перемажешься моей кровью – кто ведает, во что ты тогда превратишься? Хватит с нас и тех чудовищ, которыми населил мир безумец Лодур.

– А может быть, это пойдет ему на пользу? – предположил Марлон Брандо.

– Может быть. Впрочем, ничто не поможет этому отродью стать настоящим зверем… Знаешь, Паллада, я бы не отказался от хорошего ужина. У меня был трудный день.

– Мне как раз очень хотелось спросить, где ты пропадал, – кивнул Марлон Брандо, слегка пригибаясь, чтобы войти под своды древнего строения. Один последовал за ним, согнувшись чуть ли не вдвое.

Внутри помещения было гораздо светлее: здесь горели немногочисленные, но яркие факелы. Я увидел неровные каменные ступеньки, ведущие вниз. Судя по всему, маленький храм был не жильем, а чем-то вроде холла, всего лишь входом в просторное подземелье. Мои новые знакомцы торопливо спускались вниз; игрушечный пес вприпрыжку следовал за ними, отчаянно мотая здоровенными ушами.

– Я вызвал сюда валькирий, – на ходу говорил Один. – Потом за полдня облетел с ними все амбы. Убеждал твоих родичей, что теперь они нуждаются в хорошей охране. В конце концов все согласились с моими доводами. Смерть Диониса и Афродиты сделала их сговорчивыми. Да и Арес мне здорово помог, не постыдился рассказать остальным, что мои воительницы спасли его шкуру. У него все задатки благородного мужа, он даже готов говорить правду, когда это может принести пользу его друзьям… Только у твоего отца хватило мудрости не вступать со мной в бессмысленные пререкания. Зевс сразу же согласился впустить в свой дом восьмерых валькирий. Даже поблагодарил меня за помощь, в отличие от некоторых.

– Скорее всего, он просто надеется весело провести в их объятиях несколько ближайших ночей! – расхохотался Марлон Брандо.

– Ну, пусть надеется. До сих пор это не удавалось никому. Даже мне.

– А ты пробовал? – не без ехидства спросил Брандо.

– А как ты думаешь? Но они обладают удивительным даром ускользать из объятий.

– Так где-то там еще и Зевс сидит, – растерянно сказал я Джинну. – Шарахнет он меня молнией по темечку, чует мое сердце!

– Какое тебе дело до его молний, Владыка?

– Ну да, конечно… Все не могу привыкнуть к мысли, что я такой крутой! – вздохнул я и снова уставился на экран.

В течение нескольких минут мне пришлось наблюдать, как Один моет руки. У меня сердце кровью обливалось: эти, с позволения сказать, «боги» не имели ни малейшего представления о сантехнике. Вместо душа (или хотя бы умывальника) бедняге Одину пришлось довольствоваться примитивным тазиком. Некое невероятное существо поливало ему на руки из кувшина. Приглядевшись, я понял, что это был каким-то чудом оживший игрушечный ежик гигантских размеров, с трогательными коротенькими лапками. В отличие от плюшевого пса, которого я уже видел раньше, ежик вел себя не как избалованный домашний зверек, а как настоящий денщик: он ловко орудовал кувшином и полотенцем и даже что-то ворчал себе под нос – я не разобрал, что именно.

Один тщательно вытер руки, отдал полотенце игрушечному зверьку, пересек короткий коридор и вошел в просторное помещение. Там было светло, как днем. Марлон Брандо лежал на узкой кушетке, устланной тонкими покрывалами, и равнодушно созерцал низкий стол, плотно уставленный драгоценными блюдами и кувшинами. В сероокую богиню, на которую мне было чертовски любопытно взглянуть, он так и не превратился.

Один уселся в высокое резное кресло и приступил к вдумчивому исследованию содержимого одной из мисок.

– Амброзию небось жрет! – хмыкнул я. – А запивать будет нектаром. Во люди живут!

Из разговора этой парочки я узнал массу интересных вещей. Правда, я не так уж много понял. Они озабоченно обсуждали какого-то загадочного «убийцу с веретенами», от чьей руки уже приняли смерть Дионис и Афродита, и другого, не менее загадочного парня, который умудрился благополучно удрать после сражения с Марсом и большой компанией разгневанных валькирий. Они называли его «пернатой змеей», что вызывало у меня какие-то смутные ассоциации, но поначалу я не стал это обдумывать: меня увлекла беседа мифических существ, легенды о которых очаровывали меня в детстве. И еще меня совершенноошеломила их уязвимость. Вот уж не ожидал, что кто-то из богов-Олимпийцев может быть убит таинственным злоумышленником!

«Тоже мне бессмертные!» – сочувственно подумал я, с удовольствием вспоминая бесстыдное количество собственных запасных жизней.

– Если бы я знал их имена! – восклицал Один. – Тогда мы могли бы спать спокойно. Моя руна не впустила бы в твой дом даже самого Творца Вселенной – если бы я назвал ей его имя, конечно.

– А ты назови, – посоветовал Марлон Брандо. – Только этого прохвоста, Творца Вселенной, нам здесь не хватало!

– К сожалению, его имя мне тоже неведомо, – признался Один.

В конце концов эти двое начали отчаянно зевать, как самые настоящие люди, и решили, что им пора отходить ко сну.

Мне посчастливилось полюбоваться на добрый десяток валькирий, вставших на караул в спальне Марлона Брандо. Они были отчаянно красивы, но хотел бы я посмотреть на безумца, которому пришло бы в голову за ними поухаживать! От одного взгляда на их лица, яростные и невозмутимые, у меня похолодел затылок.

– А ты сам собираешься провести ночь без охраны, отпрыск Бора? – спросил Марлон Брандо. – Думаешь, можешь позволить себе такую роскошь? Ты, конечно, великий воитель, кто спорит, но когда имеешь дело с неизвестностью… Знаешь, и я ведь не худший из воинов, да и Арес тоже. Тем не менее мы оба не сочли позором для себя принять помощь твоих воинственных дев.

– Дело не в моей гордости. Просто в отличие от вас я хорошо знаю, как и когда умру, – объяснил Один. – Мне это было предсказано, а вам – нет. Поэтому я могу позволить себе роскошь провести эту ночь в одиночестве. Оно и к лучшему: мне есть о чем подумать. Кроме этих безымянных убийц существует наш настоящий враг. Наша давешняя застольная беседа у Ареса была слишком непродолжительной, и мы так ничего толком и не решили. Только сказали друг другу, что больше не хотим сидеть сложа руки и ждать неизвестно чего.

– Между прочим, это он тебя имеет в виду, когда говорит о «настоящем враге», – заметил Джинн. – Слушай внимательно, возможно, узнаешь что-нибудь интересное об их планах.

Я и без того слушал так внимательно, дальше некуда. Но ребята сменили тему разговора.

– А ты еще не испытываешь потребность засыпать каждую ночь? – спросил Одина Марлон Брандо. – Счастливчик!

– Иногда я сплю, – неохотно признался тот. – К счастью, не каждую ночь.

– А тебе тоже не нравится спать, да?

– Не нравится. Слишком смахивает на смерть, – кивнул Один.

– Глупые они! – сказал я Джинну. – Сон – это же самая интересная часть жизни.

– Для тебя, но не для них. И, к слову сказать, не для меня, если сон хоть немного похож на оцепенение, сковавшее меня на долгие века, пока я ждал встречи с тобой, пребывая в этом проклятом сосуде.

– Немного похож, наверное, – признал я. – Но иногда это оцепенение полно чудес, которые не случаются с людьми наяву. Прими во внимание, что долгое время мне приходилось довольствоваться только этими чудесами… И еще сон хорош тем, что всегда можно проснуться. Во всяком случае, спящие, как правило, просыпаются.

– Человеческая жизнь тоже хороша тем, что всегда можно проснуться. Правда, люди, как правило, почему-то не просыпаются, – возразил Джинн.

Я еще немного понаблюдал за Одином. Он неподвижно сидел на ложе, обхватив руками колени, и, судя по всему, собирался провести так всю ночь. Волшебный телевизор Джинна не был приспособлен для чтения мыслей, поэтому я решил, что на сегодня с меня хватит. Я и так несколько перебрал новых впечатлений. У меня голова кругом шла от избытка информации.

* * *

Экран телевизора погас. Я обернулся к Джинну: у нас появилось столько увлекательных тем для беседы! Но почти бесшумное копошение невидимой тени в темноте за моей спиной заставило меня досадливо поморщиться. Не было никаких сомнений, что нас опять навестила моя возлюбленная подружка, страстная индейская барышня Уиштосиуатль. Правда, пока она больше не пыталась подкатиться ко мне со своими солеными поцелуями, но ее безмолвное присутствие отравляло все мои ночи. Думаю, леди терпеливо ждала подходящего момента.

Как бы то ни было, а ее визиты здорово действовали мне на нервы.

– Опять эта стерва! – пожаловался я Джинну. – Надоела! Надо бы прикинуться скромным богом какого-нибудь всеми забытого племени и навестить Одина: попросить, чтобы намалевал у меня на груди свою защитную руну. Тем более, я-то знаю, как зовут мою обидчицу…

Тут я осекся. У меня даже дыхание перехватило: я внезапно подумал, что вполне может быть… Еще несколько секунд я потратил на суматошные попытки свести концы с концами. К моему величайшему изумлению, концы вполне сходились. Во всяком случае, гипотеза была чертовски хороша, и я решил осчастливить Джинна, излив на него бальзам собственной мудрости.

– Знаешь, сколько их, этих индейских богов? – торжественно спросил я Джинна. И, не дожидаясь его ответа, продолжил: – Я и сам не знаю. Но чертовски много, можешь мне поверить! Кроме нашей соленой приятельницы там еще кучанарода, один другого кровожаднее. И вот что любопытно: Один несколько раз упомянул некоего «пернатого змея» – насколько я понял, именно этот парень пытался убить их приятеля Ареса. Так вот, среди ацтекских богов как раз имеется пернатый змей – Кецалькоатль. Крутой мужик, неудивительно, что бог войны и шесть валькирий в придачу не смогли с ним справиться! Впрочем, они там все крутые… Надо будет посмотреть в энциклопедии: очень может быть, что мы найдем там и этого героя с веретенами, который убил Диониса и Афродиту… Слушай, это что же получается? У нас тут конец света, мы к нему ответственно готовимся, как юные скауты к летнему походу, а эти умники решили потихоньку перерезать нам глотки и все испортить – какого черта?! Впрочем, очень может быть, они правы. Очень может быть, что мы не заслуживаем иного обращения… Но я так не играю. Мне не интересно. Я им, пожалуй, устрою веселую жизнь. Мы еще посмотрим, кто за кем будет охотиться!

Я и сам не заметил, как начал сердиться. Глупо, конечно: злость никогда не шла мне на пользу. И потом, я не очень-то представлял себе, каким образом собираюсь «устроить веселую жизнь» огромной компании кровожадных, могущественных индейских богов.

– Тебе не следует волноваться по пустякам, Владыка, – заметил Джинн. – Одно из двух: или ты ничего не можешь изменить, и тогда волноваться бесполезно. Или можешь. Но в этом случае тебе следует браться за дело, а не тратить силу на беспокойство и гнев.

– Хорошо быть старым, мудрым, да еще и джинном! – усмехнулся я. – Я тебе смертельно завидую, дружище.

– Не стоит, – улыбнулся он. – Не уверен, что тебе понравилось бы в моей шкуре.

Рассвет мы с Джинном встретили, дружно склонившись над толстенным двухтомником «Мифы народов мира»: составляли подробный список богов, которым поклонялись индейцы Центральной Америки, – с описанием их внешнего вида, особенностей характера и маленьких милых привычек. Я еще сам не знал, зачем мне это нужно. Но сосредоточенное чтение здорово меня успокаивало: по крайней мере, я нашел себе занятие на эту бессонную – и почти бесконечную – ночь.

Время от времени я оглядывался в темноту и громко предлагал злодейке Уиштосиуатль явиться с повинной и продиктовать нам «имена, адреса и явки ее сообщников». Я торжественно заявлял, что суд примет во внимание ее сотрудничество со следствием. Джинн снисходительно посмеивался, слушая эту чушь, а темнота и Уиштосиуатль отвечали мне равнодушным молчанием. Тем не менее собственное дурачество понемногу подняло мне настроение – что, собственно, и требовалось. Мой фирменный рецепт от всех бед: немного повыпендриваться, и все как рукой снимет.

– Смотри-ка! – сказал я Джинну, добравшись до буквы «Т». – Кажется, я уже знаю, кто этот загадочный убийца с веретенами. Слушай: «Тласольтеотль, другие имена – Тоси (наша бабушка), Талалли-Ипало (сердце земли), Ишкуина, Тетеоиннан. Пожирательница грязи, богиня плодородия, сексуальных грехов и покаяния». Дамочка та еще, конечно… Моя мама, пожалуй, не одобрила бы такое знакомство.

– Но с чего ты взял, что это именно она? – удивился Джинн.

– А вот послушай, как здесь описывают ее внешность: желтое лицо, в носу украшение в виде полулуния… ага, и самое главное – головной убор из перьев с куском ваты и двумя веретенами. Вот они, веретена! Очень удобно носить оружие в прическе, тебе так не кажется?

– Да, весьма практично, – согласился Джинн.

Утро все-таки наступило, как ему и было положено. Уиштосиуатль наконец-то оставила меня в покое, зато мое войско благополучно проснулось. Заспанный Анатоль ехидно спрашивал у еще более заспанной Доротеи, как она, бедняжечка, обходится без своих сигарет во сне, а она терпеливо цитировала Бродского: дескать, если не начинать утро чашкой кофе и сигаретой, то и просыпаться не стоит. Князь Влад хлопотал, водружая свой ненаглядный гроб на спину бедняги верблюда, Мухаммед торопливо заканчивал утренний намаз. Словом, обычное утро в генеральном штабе Антихриста.

Я не стал включаться в утреннюю суету, а удобно устроился на спине Синдбада, чтобы продолжить путь.

Примерно через час мне пришло в голову, что следить за нашими противниками можно не только по ночам: наверняка днем у них тоже происходит немало интересного. Так что я потребовал телевизор. Джинн пришел в восторг от моей предусмотрительности: он был совершенно уверен, что я собираюсь разнюхать планы противника.

Я не стал его разочаровывать и признаваться, что их драгоценные планы мне до фени. Просто мне было ужасно интересно: как дела у этих ребят. Навестил ли этой ночью кого-то из Олимпийцев загадочный убийца, удалось ли героическим валькириям отбить его атаку? Честно говоря, я уже за них переживал. Кому сказать – не поверят.

Я кое-как установил телевизор на ритмично колышущейся спине Синдбада. Для этого Джинну пришлось хорошенько поколдовать: обыкновенная бытовая смекалка тут не помогала. Наконец телевизор временно превратился в своего рода дополнительный горб на спине моего верблюда. По крайней мере, теперь я мог быть уверен, что он не свалится.

Экран засветился, и я сразу же увидел настоящую Афину. Судя по всему, она только что проснулась и еще не успела придать себе внешность Марлона Брандо.

Афина Паллада оказалась не слишком похожа на собственные канонические изображения. Радикально короткая стрижка, кожаная летная куртка, узкие штаны и высокие ботинки на толстой подошве тоже не слишком соответствовали традиционным представлениям об облике богов-Олимпийцев. На мой вкус, она была чертовски красива. Высокая, с безупречно прямой спиной, тонким мальчишеским лицом и большими, почти круглыми глазами. Впрочем, за такую внешность звание «мисс Вселенная» обычно не присуждают: ребята вроде меня никогда не становятся членами жюри. Да и девушки такого типа, как правило, находят себе более интересные занятия.

Она неторопливо ходила по просторной комнате, в которой я узнал то самое помещение, где они с Одином вчера ужинали. Время от времени нетерпеливо взмахивала рукой, словно бы подгоняя ленивую мысль. В ее манерах удивительным образом сочетались нервная взвинченность и безмятежное спокойствие.

Я с изумлением обнаружил, что совершенно очарован. Афина была одной из тех редких женщин, которых можно нежно любить всю жизнь после одной-единственной случайной встречи, ничего не требуя и ни на что не надеясь, – до сих пор я не очень-то верил, что так бывает.

«Ни на что не надеясь» – о, это именно то, что требовалось, поскольку надеяться мне было решительно не на что. Сценарий наших дальнейших отношений уже был написан, добротный и незамысловатый, как параграф воинского устава: встречаемся на поле боя и тупо сражаемся, пока жалкие остатки этого прекрасного мира не рухнут в тартарары. Вот, собственно, и все.

Несколько минут я зачарованно наблюдал за Афиной. Честно говоря, меня это совершенно устраивало. Даже если бы у меня был пульт, я бы не стал нажимать на кнопки, пытаясь отыскать более увлекательное зрелище.

Наконец она вышла из комнаты и углубилась в освещенный факелами широкий коридор. Вокруг суетился добрый десяток удивительных существ. Кажется, все они были очень большими живыми плюшевыми игрушками вроде собаки и ежика, которых я видел вчера. Через несколько секунд я действительно обнаружил среди них своих старых знакомцев и принялся рассматривать остальных. Две собачки, рыжий медвежонок, серый пушистый котенок и еще несколько очаровательных созданий неизвестной породы. Афина рассеянно погладила зверушек по пушистым загривкам, что вызвало неописуемый энтузиазм в их рядах.

– Ну хватит, любимчики, дайте мне пройти, – потребовала она.

Ее голос мне тоже понравился: низкий, бархатистый, отлично поставленный, словно ей ежедневно приходилось выступать перед большой аудиторией. Кажется, Паллада была настоящим совершенством. Впрочем, богине и положено быть совершенством, разве не так?..

Кроме плюшевых зверушек в коридоре были еще какие-то существа, темные тени, чьи причудливые очертания то и дело мелькали на фоне освещенных факелами каменных стен. Эти тени показались мне угрожающими и неприятными. Японял, что инстинктивно боюсь их – по той же причине, по которой многие люди брезгливо боятся насекомых: мы слишком разные, и нам никогда не удастся прийти к взаимопониманию.

Пока я разглядывал тревожные силуэты, Афина кое-как уговорила своих плюшевых приятелей немного повременить с объятиями. Она торопливо прошла по коридору и постучала в одну из дверей.

– Я тебя не разбудила, Один? – с неподражаемым ехидством спросила она, входя в его спальню. – А еще говорил, что тебе не нравится спать… Между прочим, скоро полдень.

– Я знаю, – высокомерно откликнулся одноглазый. – У меня плохие новости, Паллада. Хотел бы я приветствовать тебя иными словами, но лучше тебе поскорее узнать правду.

– Кто? – упавшим голосом спросила она. – Кто на этот раз?

– Гера. Три мои валькирии тоже пали от руки убийцы. Остальные девочки явились сюда на рассвете и все мне рассказали.

– Как они до тебя добрались? – нахмурилась Афина. – Неужели мои Стражи их пропустили?

– Никто не может остановить валькирию, – пояснил Один. Немного помолчал и сердито добавил: – До сегодняшнего дня я был уверен, что и убить валькирию совершенно невозможно! Но оказалось, я ошибался. Знаешь, к Гере приходил кто-то новый. Мои девочки в один голос утверждают, что это было тело без головы с двумя дверцами в груди, которые то открывались, то закрывались, издавая громкий ритмичный стук. Оно не просто убило Геру и моих валькирий, а аккуратно расчленило их и засунуло куски тел в эти самые дверцы. Можешь вообразить нечто подобное?

– Бред какой-то! – вздохнула Афина. – Это безумие, Один. Только с ума сошли не мы, а мир, где мы обитаем.

– Совершенно с тобой согласен, – кивнул он.

– Это был Тескатлипока, – шепнул я Джинну. – Помнишь, мы о нем читали? Все сходится: тело без головы с дверцами в груди считается самым страшным из его многочисленных обликов. Хотя лично мне оно кажется просто самым дурацким… Индейские боги вышли на охоту за головами всех остальных участников фестиваля, вот это да!

Один тем временем продолжал рассказывать:

– Эта ночь была неспокойной для многих. Все мои валькирии успели побывать у меня с новостями, так что теперь я знаю, как обстоят дела. Ареса навестил тот же самый пернатый змей, что и прошлой ночью. К счастью, змей снова потерпел неудачу. К Гермесу приходил некто в шлеме, имеющем форму причудливой птицы. Аполлона навестило существо, похожее на человека, но с черепом вместо головы. С ним были мышь, паук и сова, но они не принимали участия в драке, только наблюдали. Потерпев поражение, сей неугомонный муж наведался к Гефесту, а потом, уже на рассвете, – к Артемиде. Во всяком случае, у них обоих побывал точно такой же парень. Или эти трое – просто братья-близнецы? Мне ведомо, что такое порой бывает. У Гелиоса побывал некто в куртке из содранной человеческой кожи, зашнурованной на спине, – стоящая одежонка, правда? Знаешь, говорят, что Гелиос оказался самым опасным противником: моим валькириям даже не пришлось вмешиваться. Он чуть было не сжег это существо своим жаром, от которого вспыхнули волосы одной из моих дев. Думаю, с его могуществом пока все в полном порядке! Может быть, солнце все еще делится с ним своей силой?

– Хорошо, если так, – вздохнула Афина и попросила: – Продолжай, пожалуйста. Что с остальными?

– К Деметре явилась юная дева в желто-красном платье. Если верить моим валькириям, она выглядит как ребенок, но не менее опасна, чем все остальные незнакомцы. Все же им удалось ее прогнать. Твой отец тоже не скучал этой ночью: к нему приходил некто с черным телом, совиными глазами и клыками ягуара, с зубчатой короной на голове. В руках у него была живая молния, но ты же знаешь, у Зевса все еще полным-полно собственных молний, так что нашла коса на камень! Битва закончилась вничью, и чернотелый был вынужден удалиться. Мои валькирии совершенно счастливы: считают, что они с Зевсом на славу повеселились. Ну, ты знаешь, у них до сих пор такое восторженное отношение к битвам…

– Что ж, хоть кому-то это нравится, – усмехнулась Афина. – А к нам никто не пожаловал? Твоя руна все-таки держит их на расстоянии!

– Ни хрена она не держит! – сердито сказал Один. – У нас тоже были гости. Вернее, гостья. Та самая, с веретенами. Эта вздорная баба носит их в волосах, вместе с кучей перьев и ваты. Безумная, она всерьез верит, что это делает ее красивой! Видывал я троллих, знавал гномих и великанш, но никогда не думал, что женщина может быть настолько уродливой. Что касается защитной руны, ее силы хватило лишь на то, чтобы предупредить меня. И то дело: по крайней мере, я встретил нашу гостью на пороге, а не в постели.

– И что было потом? – спросила Афина. – Впрочем, я могла бы и не спрашивать. Где ее труп, Один? Что-то я его здесь не вижу. Ты его съел?

– Не преувеличивай, Паллада: перед этим я плотно поужинал, – Один тоже улыбался, насмешливо и печально. – Моей силы с лихвой хватило, чтобы не пустить ее в твой дом. Это оказалось не так уж трудно. Легче, чем я ожидал. Но убить ее невозможно. Думаю, все наши ночные гости воистину бессмертны, в отличие от нас самих.

– А жаль, – сказала Афина. – Лучше бы наоборот.

– Если бы только я знал их имена! – вздохнул Один. – Мы могли бы спать спокойно. В моих рунах все еще много силы, они одолели бы наших незваных гостей.

– Знаешь, – сказал я Джинну, – я склоняюсь к тому, чтобы послать им записку с этой бесценной информацией. Отнесешь?

– Надеюсь, ты шутишь, Владыка? – нахмурился Джинн. – Эти индейские боги оказывают тебе неоценимую услугу, сами того не ведая.

– В гробу я видел их услуги! – буркнул я. И неохотно признался: – Мне почему-то очень хочется им помочь.

– И еще тебе очень хочется им понравиться, – насмешливо добавил Джинн. – Еще одна милая человеческая причуда: нравиться всем и каждому, даже собственным врагам. А они – наши враги, Владыка, ты не забыл?

– Ну и что? – равнодушно спросил я. – Они мне нравятся. Наверное, одно другому не мешает.

– Врагам свойственно убивать друг друга. – Джинн разговаривал со мной, как с больным ребенком. – Убивать, а не спасать. Если бы у тебя по-прежнему была всего одна жизнь, а не шестьсот с лишним, ты бы относился к этому серьезнее.

– Может быть, – согласился я. – Но поскольку их у меня действительно шестьсот с лишним, серьезным я стану еще очень не скоро, ты уж извини.

Я не отрывался от телевизора до самого вечера. Видел, как Один с Афиной, снова принявшей облик Марлона Брандо, сели в аэроплан довоенной конструкции – я с изумлением узнал своего старого знакомого, черного кота с желтым бантом на шее, украшавшего хвост самолета. Я вспомнил, что уже видел этот летательный аппарат: шум его моторов вывел меня из сладкого оцепенения, когда я в полном одиночестве ехал неведомо куда по пустыне, без войска и генералов. Даже мой приятель Джинн в ту пору еще дремал в волшебном сосуде.

Я зачарованно следил за их перелетами с амбы на амбу. Мне довелось увидеть почти всех Олимпийцев. Впрочем, их настоящий облик остался для меня тайной: эти ребята, как и Афина, предпочитали пользоваться чужими лицами. Среди них обнаружилось целых два Элвиса Пресли. Один оказался Аполлоном, а другой – Марсом. Как я понял из разговоров, эти двое находились в состоянии перманентной ссоры, поскольку никак не могли поделить полюбившийся им образ. Я посмеивался про себя, размышляя, что настоящий Элвис наверняка находится в моем войске, и надо бы при случае разыскать этого красавчика, рассказать ему о причудах посмертной славы. Наверняка парень будет доволен своим успехом среди богов-Олимпийцев. Грех лишать человека последнего триумфа.

Кроме двух Элвисов среди Олимпийцев обнаружился актер Ричард Чемберлен – это был Гермес. Впрочем, из его беседы с Одином и Афиной я понял, что Чемберлен – чистой воды случайность, короткий эпизод в его биографии: шустрейший из богов меняет свой облик по несколько раз в день, ибо никак не может остановиться на чем-то определенном.

Вообще Гермес понравился мне чрезвычайно. В отличие от своих товарищей по несчастью он не выглядел ни обеспокоенным, ни огорченным. Судя по всему, Гермес был таким же легкомысленным оболтусом, как и я сам. Впрочем, нет, куда уж мне: у него в запасе была всего одна жизнь, а он лучился насмешливой улыбкой, в лицах описывал ночное сражение с неведомым гостем, комично передразнивал серьезных валькирий и сыпал ехидными комментариями.

Одним словом, Меркурий купил меня с потрохами. Впрочем, он нравился мне еще в те невообразимо далекие времена, когда я считал его просто книжным героем.

Богиня Диана, к моему изумлению, присвоила холодное очарование Марлен Дитрих – я мог лишь аплодировать достоинству, с которым она носила этот облик. Гефест осваивал трогательный образ Чарли Чаплина – может быть, хромого бога очаровала нелепая, но проворная походка этого маленького человека? Гелиос оказался почитателем Боба Марли: он не только позаимствовал эту экзотическую внешность, оставив при себе свою солнечную золотистую шевелюру, но еще и тихонько мурлыкал что-то из репертуара своего кумира.

Под занавес мне посчастливилось лицезреть Зевса, и это было главным сюрпризом. Очевидно, киноактеры и прочие выдающиеся деятели массовой культуры были ниже достоинства Громовержца: их легкомысленному обаянию он предпочел морщинистую физиономию старой черепахи, украшенную густыми бровями. Через несколько секунд я узнал это лицо: когда-то оно принадлежало Леониду Брежневу. Вот уж воистину чудны дела твои, господи!..

– Наконец-то я вижу рожу, которая может хоть как-то сойти за лицо врага, – сказал я Джинну. – Впрочем, на мой вкус, для врага он все-таки слишком смешной.

– Зевс – очень опасный противник, каким бы забавным он тебе сейчас ни казался, – заметил Джинн.

– Охотно верю, – кивнул я.

Из-под лохматых бровей на меня смотрели столь грозные глаза, что я ни на секунду не усомнился в возможностях этого дяди, и искренне радовался, что он находится где-то далеко позади. Молния в его кулаке казалась мне сейчас весьма конкретной штукой!

Никакой стратегически полезной информации я из этого киносеанса не почерпнул. О планах нападения на мое войско и речи не шло. Олимпийцам было не до нас. Как бы ни храбрились эти гордецы, но даже мне было видно, насколько они напуганы.

За этот долгий день Один выпустил из себя литров сто крови, украшая жилища своих друзей защитной руной. Объяснял, что волшебная надпись даст знать валькириям о приближении врага – все лучше, чем ничего.

Олимпийцы благодарили его вежливо, но немного разочарованно. Думаю, в глубине души они надеялись, что Один способен более кардинально разобраться с этой проблемой.

В общем, настроение в лагере наших противников было, мягко говоря, не приподнятое. К тревоге за собственную судьбу прибавлялась печаль о погибших. Афина то и дело собирала в скорбные складки лоб Марлона Брандо, ее родственники не отставали, даже грозный Зевс чуть не пустил слезу, вспоминая свою Геру, теперь уже бессмысленно мертвую, словно в ее жилах не текла кровь безумного Кроноса.

Можно было подумать, Олимпийцы почувствовали, что за ними наблюдает человек, способный помочь, и старательно демонстрировали мне свою беспомощность и смятение, силились растопить мое каменное сердце. Знали бы они, как это легко! Оно и каменным-то никогда толком не было, к моему величайшему сожалению.

Когда я оторвался от экрана, сумерки уже сгустили воздух. Небо справа от меня было темно-лиловым, а слева поспешно догорал закат, великолепный, но катастрофически недолговечный, как всегда бывает в пустыне. Я решил, что мне следует покончить с наблюдениями за чужой жизнью и заняться устройством собственной. Мысли о еде или чашке кофе по-прежнему вызывали у меня равнодушное отвращение, а вот отдохнуть и поболтать с друзьями – почему бы и нет? Самое то.

– У меня сегодня была одна забавная встреча, – сообщила Доротея, усаживаясь рядом со мной возле костра.

– Что, встретила в нашем войске кого-то из старых друзей? – оживился Анатоль. – Я и сам все время думаю, что среди тех, кто следует за нами, должны быть абсолютно все, кого я знал – как бы это сформулировать? – при жизни! Считается, что в этой армии служит все человечество, верно? Но когда я думаю, что можно было бы разыскать кого-то из знакомых, поболтать с ним о старых добрых временах и похвастаться нынешней высокой должностью, я не испытываю никакого энтузиазма. Скорее уж наоборот. Совершенно на меня не похоже!

– Я понимаю, о чем ты говоришь, – энергично закивала Доротея. – Меня тоже почему-то совсем не тянет отправиться на поиски друзей юности. В глубине души я даже боюсь таких встреч… Но нет, я не встретила старого знакомого. Со мной разговорилась одна милая девочка, я не знала ее прежде. Не в этом дело: сначала Мари – ее так зовут – вывалила на меня подробную информацию о своей коротенькой жизни. Ничего интересного, если честно, но пришлось выслушать. Она так обрадовалась, что я не посылаю ее куда подальше! Да я бы и не смогла ее послать. Когда едешь верхом на такой громадине, а человек идет пешком, смотрит снизу вверх и с надеждой спрашивает, можно ли с тобой поговорить… Это какой же надо быть сукой, чтобы послать!

– Ну почему сразу «сукой»? Не сгущай краски, Дороти, просто умение посылать подальше того, кто с надеждой пялится на тебя снизу вверх, приходит с опытом, – заметил Анатоль. – Очень полезное умение.

– И что такого забавного было в вашей беседе? – спросил я.

По правде сказать, мне было не слишком интересно, что там у них случилось, но я счел своим долгом поддержать разговор. Кроме меня все равно было некому: Джинн, как всегда, взвалил на свои призрачные плечи заботу обо всем человечестве сразу, у Мухаммеда намечался очередной намаз, а князь Влад лежал на теплом песке, мечтательно уставившись на звезды. Он вообще был не слишком говорлив, а в последнее время и слушал-то нашу болтовню без особого любопытства. Наверное, парень просто привык к своему удивительному посмертному существованию, а заодно к нашей странной компании и непонятным разговорам, так что в какой-то момент перестал придавать им значение. Оно и правильно.

– Представь себе, это создание поведало мне печальную историю своей большой и светлой любви! – Доротея говорила таким интригующим тоном, словно собиралась открыть мне тайну происхождения Вселенной.

– Ну и что? – я даже рассмеялся от неожиданности. – У любой девушки всегда имеется наготове история любви, и не одна. И они с удовольствием рассказывают ее всякому, кто согласится выслушать. Девушки это просто обожают!

– Да нет, ты не понял! – Доротея энергично замотала головой. – Она рассказывала мне не какую-нибудь историю из своего прошлого. У барышни несчастная любовь или что-то в таком роде не была когда-то, а прямо сейчас!

– Ну и что? – снова спросил я.

– Сейчас? – заинтересовался Анатоль. – Да, это действительно забавно. Мир катится к черту – да какое там, уже благополучно прикатился! Девчонка умерла, ожила и бредет по пустыне к месту Последней битвы в компании таких же оживших мертвецов, как она сама. И страдает не от этого кошмара, а всего лишь от неразделенной любви. Это так смешно, что мне даже смеяться не хочется!

– Вот-вот! – кивнула Доротея. – Мари полдня рассказывала мне, что встретила какого-то «мальчика с красивыми глазами» Он довольно мило за ней ухаживал, а ей как раз было одиноко – несмотря на присутствие у нее под боком всего человечества! Мари, ясное дело, показалось, что этот мальчик сможет ее понять и оценить по достоинству. Словом, все как всегда. В итоге она в него втюрилась, а он почему-то к ней охладел. Призадумался о вечности, я полагаю. Я попыталась было бестактно напомнить ей, что с нами происходит: мир, где мы жили, кончился, и мы сами тоже закончились, если можно так выразиться. Но мои слова не произвели на нее никакого впечатления. То есть Мари немного заинтересовалась этой темой, минуты на три, но потом снова завела свою песню: «Ты понимаешь, какое дело…» – она чуть ли не каждую фразу начинает с этих слов. Милая девочка, но совершенно сумасшедшая!

– Все мы совершенно сумасшедшие, каждый на свой лад. И не думаю, что мы стали такими только сейчас. Мы всегда были сумасшедшими – мы и все остальные люди, каждый насвой лад, – усмехнулся я. – С другой стороны, девочка по-своему права: надо же как-то развлекаться. Если уж сидишь в тюрьме, следует хотя бы готовить побег, даже если точно знаешь, что у тебя нет никаких шансов. Какая-никакая, а все альтернатива. Просто ей в голову не пришло ничего более оригинального, чем влюбиться и как следует пострадать напоследок, как будто впереди целая длинная жизнь, которую можно легкомысленно транжирить на всякие глупости. Думаю, твоей новой подружке просто не хватило воображения выдумать игру поинтереснее. Но недостаток воображения – общая беда всего человечества… Боюсь, моя тоже: невзирая на стремительно приближающийся конец света, я собираюсь закрыть глаза и заснуть – чем скорее, тем лучше. Правда, я здорово придумал? Свежо и оригинально, куда уж этой девице с ее большой любовью! Так что извините, ребята: собеседник из меня сегодня никудышный… Зато вы можете орать и шуметь, сколько влезет. Да хоть заняться хоровым пением или уронить небо на землю, мне уже ничего не помешает!

Я сам удивился скорости, с которой мне удалось выполнить свое обещание. Я действительно закрыл глаза и моментально отрубился, даже не потрудившись потребовать у Джинна свое одеяло.

Мне всю жизнь везло на занимательные сновидения, настолько яркие и правдоподобные, что так называемая «реальность» по сравнению с ними – старый кубик Рубика с облупившимися гранями, рассыпающийся в руках при первой же попытке его собрать. Но в эту ночь меня ждало нечто особенное. Задремав, я обнаружил, что сам могу выбирать, какой сон хочу увидеть. Это случалось со мной и прежде, но так редко, что я еще не утратил способность всякий раз удивляться и радоваться происходящему.

Я ненадолго задержался на границе между сном и бодрствованием, перебирая возможные варианты сновидений с ленивым любопытством человека, который пришел в любимый ресторан специально для того, чтобы получить фирменное блюдо в исполнении шеф-повара, но не может отказать себе в удовольствии перелистать меню в ожидании официанта, хотя четко определился с заказом еще до того, как вышел из дома.

Разумеется, я с самого начала хотел оказаться на вершине столовой горы, приютившей Афину и Одина, которых я в глубине души уже считал чуть ли не старыми приятелями. И не старался скрыть от себя собственное намерение.

Вообще-то, когда собираешься совершить нечто претендующее на звание чуда, готовишься к тому, что это будет чертовски трудно. Но пока я заблаговременно напрягался и делал умное лицо, все случилось само собой. Одна реальность ушла у меня из-под ног, а другая неслышно подкралась из-за спины и накрыла меня с головой, я и опомниться не успел! Только что я сосредоточенно пялился в теплую красноватую темноту под собственными веками, а теперь меня приняла ласковая прозрачная темнота лунной ночи. Она была не только перед моими глазами, а везде, и я ощущал нежное прикосновение этой темноты к затылку, вполне физическое прикосновение, похожее на робкую ласку.

Я с удовольствием отметил, что на мне больше нет ни зеленого плаща, ни прочей карнавальной чепухи: обыкновенные голубые джинсы, темная футболка и светлая рубашка из тонкого льна с длинными рукавами, размера на два больше, чем требуется, – такую чертовски приятно надеть летней ночью вместо пиджака. Именно так я и выглядел до тех пор, пока мой работодатель Аллах не всучил мне корпоративную униформу.

Мои глаза быстро отыскали на древней каменной кладке знакомый рисунок: руну Эйваз, которую прошлой ночью начертил Один. Я был уверен, что уж меня-то она пропустит. Во-первых, я не собирался обижать хозяев дома, скорее уж наоборот. А во-вторых, ей было неизвестно мое имя. С некоторых пор я подозревал, что оно неизвестно даже мне самому. Да и вообще, это всего лишь сон – мой, не чей-нибудь! – а значит, все будет так, как я захочу.

Эти примитивные, но вполне логичные рассуждения здорово подняли мое настроение. Возможно, я даже несколько переборщил с этим самым хорошим настроением, но мне понравилось.

– Привет, руна Эйваз! – фамильярно сказал я зигзагообразному произведению Одина. И шагнул в освещенный факелами коридор.

Живые плюшевые игрушки почему-то так и не встретились на моем пути. То ли по ночам их укладывали спать, то ли я им не слишком понравился. Зато в коридоре обитали тени – их я заметил еще утром на экране своего волшебного телевизора. Ятак и не постиг природу этих странных существ, зато быстро разобрался, зачем они нужны. Тени были стражами, верными и надежными. Думаю, если бы я пришел сюда наяву, у них вполне хватило бы могущества не позволить мне идти дальше. Но сейчас я не проходил по их ведомству. Мое присутствие насторожило их, заставило беспокойно зашевелиться в темных углах, но этим все и ограничилось.

В итоге мой визит оказался полной неожиданностью для Одина и Афины. Когда я наконец отыскал трапезную, где они ужинали, ребят чуть удар не хватил. Они, разумеется, тут же вскочили, порывисто схватились за холодное оружие – какая ерунда!

Вместо того чтобы спешно ретироваться, я лениво подумал, что им следует спрятать свои железяки в ножны и расслабиться. Именно так они и поступили. Моего желания оказалось вполне достаточно – наверное, потому, что это был мой сон.

– Кто ты? – наконец спросил Один. Его голос звучал решительно и властно. Неудивительно! Полагаю, сказывалась многовековая привычка повелевать всеми, кто под руку подвернется.

Он меня, надо сказать, озадачил. Обожаю простые вопросы, ответы на которые неизвестны мне самому! Так что я крепко задумался.

– На моем месте ты сам наверняка сказал бы, что тебя зовут Гест,^[5] – наконец отозвался я. – Давай пока остановимся на этом варианте, ладно?

– Как скажешь, гость, – Один едва заметно усмехнулся, но тут же нахмурился и требовательно спросил: – А ты хороший гость?

Лгать было ни к чему.

– Такой хороший – лучше не бывает. Я пришел к вам с отличным подарком, ребята. С самым шикарным. Вы же хотите узнать имена тех, кто за вами охотится? Готовьте бумагу и карандаши, я собираюсь зачитать вам весь список!

– Вот она, помощь со стороны! – торжествующе воскликнул Один. Он повернулся к Афине, все еще прячущей свое удивительное лицо под загорелой физиономией Марлона Брандо. – Пока я гадал, откуда может взяться эта помощь, она уже тут как тут.

Он поднялся мне навстречу и торжественно заявил:

– Добро пожаловать, гость. Кем бы ты ни был, ты пришел вовремя.

– Немного поздно, если разобраться, – покаялся я, усаживаясь на пол в самом центре комнаты. – У вас уже убили троих, да? Но я узнал о ваших проблемах только прошлой ночью, да и то случайно. Можно сказать, вам повезло: когда одна шустрая барышня из этой компании вышла на охоту за моим скальпом, я срочно обзавелся соответствующим справочником. Здесь написано о многих удивительных существах, в том числе и о ваших врагах.

Разумеется, я не укладывался спать в обнимку с толстенным двухтомником «Мифы народов мира»; ему полагалось мирно покоиться в одной из сумок, притороченных к седлу Синдбада. Но это был мой сон, и я мог творить, что захочу. Я захотел внушительно потрясти перед орлиным носом Одина своим «настольным справочником начинающего Антихриста», и двухтомник тут же оказался в моих руках.

Я охнул и чуть не уронил это сокровище. Все-таки энциклопедия была чертовски тяжелой.

Один уважительно посмотрел на черный переплет книг и покачал головой.

– Как все просто оказалось. Вот уж не думал, что в этом мире есть книга, в которой о них написано. Странно, почему она никогда прежде не попадалась мне на глаза? Впрочем, в последнее время у людей появилось слишком много книг, за всем не уследишь.

– Здесь, между прочим, и о вас обоих говорится, – заметил я. – Правда, в основном ерунда, но довольно мило написано… Ладно, а теперь слушайте меня внимательно. Вашу загадочную злодейку с веретенами зовут Тласольтеотль, она же Ишкуина, Тоси, или Тетеоиннан, – думаю, вам не помешает узнать все ее имена, правда? Между прочим, она – богиня плодородия, сексуальных, извините за откровенность, грехов и заодно покаяния, а по совместительству – пожирательница грязи…

– Богиня? – мрачно переспросил Один. – Как же так вышло, что я ничего о ней не знаю? Я никогда не слышал ее имен. Ты пытаешься меня обмануть, гость?

Теперь он с трудом сдерживал гнев. Его можно было понять. Когда думаешь, что тебе уже давным-давно все на свете известно, и вдруг в самом конце жизни обнаруживаешь, что подвластное тебе знание легко умещается на одной-единственной страничке толстенного тома, да и тот – далеко не единственный в бесконечном лабиринте библиотеки, трудно сохранить невозмутимость.

– Зачем мне тебя обманывать? – я пожал плечами. – Сам посуди: если все люди, которые населяли этот мир, не были знакомы друг с другом, почему бы не предположить, что боги тоже не успели перезнакомиться? В конце концов, вас тоже довольно много. К тому же эта кровожадная барышня и ее многочисленные коллеги были богами одного древнего и весьма загадочного народа, который жил за океаном, очень далеко от твоей вотчины. Между прочим, я вообще не уверен, что они – такие же боги, как вы. Думаю, они – что-то совсем иное. Я воспользовался этим словом, поскольку так их называют в книжке, а другой информации у меня все равно нет. Будем просто считать, что эти ребята – совершенно непостижимые создания, к тому же обремененные причудливыми привычками, по большей части скверными. Если верить книге, эта зловещая дамочка, Тласольтеотль, с удовольствием лакомится экскрементами. Проще говоря, жрет дерьмо. Имейте в виду, если захотите пригласить ее на дружеский ужин.

Марлон Брандо неожиданно расхохотался.

– Не знаю, кто ты, гость, но с тобой стало гораздо веселее!

– Спасибо на добром слове, Паллада, – поклонился я.

– О, да тебе известно и мое имя, – нахмурился Марлон Брандо. – До сих пор чужие не узнавали меня в этом облике. А ты узнал.

– Как видишь, – я виновато развел руками. – Не бери в голову, просто я крупный специалист по чужим именам – за неимением собственного! Но вам ведь как раз требовался специалист такого профиля, правда?

– Ладно, предположим, что ты не хитришь, и поговорим о деле. Имена остальных убийц тебе тоже известны? – нетерпеливо спросил Один.

– А как же. Запоминай, отец скальдов. Или записывай, как сподручнее. Парня, который охотится на Ареса, зовут Кецалькоатль, что значит «змея, покрытая зелеными перьями». У него есть и другие имена: Зекатль – бог ветра, Шолотль – бог близнецов и чудовищ. Честно говоря, я уверен, что у него имеется еще пара тысяч прозваний, но в книжку они почему-то не попали. К Гермесу приходил Уицилопочтли. Его имя переводится как «колибри левой стороны». «Колибри» – это такая птичка, маленькая, как бабочка. Если вам интересно, имейте в виду: такие птички действительно существуют и живут за океаном. Можете слетать, полюбоваться на досуге. Так, что дальше? Ага. К Аполлону, Гефесту и Артемиде наведался Миктлантекутли, повелитель Миктлана, то есть подземного мира мертвых, коллега вашего Аида. Как, кстати, он поживает?

– Гадес? Понятия не имею. Когда мы виделись в последний раз, он напился как свинья и спал на берегу Стикса, – Один пренебрежительно пожал плечами и нетерпеливо спросил: – Ты ведь еще не закончил называть их имена, гость? Ты так и не сказал мне, кто убил Геру.

– Я еще много чего не сказал. Геру убил парень по имени Тескатлипока, что значит «дымящееся зеркало» – бог ночи, покровитель разбойников и колдунов, сеятель разногласий. Под именем Иоалла-Экатль он странствует ночью по улицам, разыскивая преступников, так что иногда этот парень – что-то вроде шерифа. К сожалению, его деятельность не ограничивается этой полезной профессией. Есть у него и другие имена: Ицтли – жертвенный нож; Чальчиутотолин – кровь жертвы; Ицтлаколиуки – звездный бог холода, льда и наказаний; Несауалипили – вы будете смеяться, покровитель банкетов; Тельпочтли – повелитель школ; Некокиаотль – бог-воин; Тепейотль – сердце гор… Крутой парень, правда? И разносторонний. Тем не менее, надеюсь, твоя руна сможет остановить и его, – я перевел дыхание и продолжил: – У Гелиоса побывал Шипе-Тотек – этот красавчик в куртке из содранной человеческой кожи. Между прочим, его имя дословно означает: «наш вождь ободранный», можете себе представить! К Деметре явилась барышня по имени Шилонен. Ну а к Зевсу приходил Тлалока, бог дождя и, между прочим, грома. Можно сказать, в некотором роде коллега вашего Громовержца. Ну вот, собственно, и все… Ах да, среди них еще есть одна милая барышня по имени Уиштосиуатль, богиня соли и соленых вод и по совместительству покровительница распутства. Близкая родственница ваших приятелей. Считается, что она старшая сестра Тлалоки и жена Миктлантекутли. Пока она охотится за мной, но ей может надоесть или родственники позовут на подмогу, так что твоим рунам, Один, не помешает узнать и ее имечко… На всякий случай запомни еще несколько имен: Тлоке-Науаке, он же Ипальнемоуане – самый загадочный из ацтекских богов, его имена переводятся, как «тот, кто содержит все в себе» или «тот, кем мы все живем», и никто не видел его изображений. Еще есть Шиутекутли – «владыка года», бог огня и вулканов; другие его имена: Цонкастли – «желтоволосый», Тота – «наш отец» и Уэуэтеотль – «очень старый бог». Мишкоатль – «белая облачная змея», богиня вод Чальчиутликуэ, бог солнца Тонатиу, Шиутекутли, Тласольтеотль, Чикомекоатль, Коатликуэ, Тлальтекутли, Ометекутли, Тонакетекутли, Тонакасиуатль – честно говоря, я понятия не имею, кто они такие. Но лучше бы рунам знать их имена. Мало ли…

Я немного порылся в энциклопедии напоследок и обнаружил там еще парочку персонажей.

– Чуть не забыл. Еще имеется некий Мецтли. Если верить книге, этот парень – бог луны. И Патекатль, бог опьяняющего напитка окли. Пока я не заметил, чтобы эти ребята крутились на вашей территории, но они из той же компании. Вот теперь, кажется, все.

Они смотрели на меня, чуть ли не распахнув рты. Черт, это было приятно: выступать в роли пророка в столь элитарном обществе!

– Я должен идти, – наконец сказал Один. – Не обессудь, что я не трачу время на изъявления благодарности, гость. Но я должен назвать эти имена своим рунам на всех амбах. Такое дело не терпит промедления. Враги могут нагрянуть в любой момент.

– Могут, – кивнул я. – Они такие! А что касается благодарности, это дело как раз может подождать, хоть до конца времен.

– Не так уж долго, – мрачно усмехнулся Один. Встал, закутался в свой белоснежный плащ, на секунду замер в дверном проеме. – Я хотел бы застать тебя здесь, когда вернусь, гость, – торжественно объявил он. – Или в любое другое время, когда тебе заблагорассудится. До сих пор еще никому не случалось сетовать на мою неблагодарность!

– Спасибо, – улыбнулся я. – Я с радостью принимаю твое приглашение. Думаю, мне еще не раз «заблагорассудится». Мне у вас нравится.

– Спасибо на добром слове, – кивнул он, внимательно вглядываясь в мое лицо единственным глазом – ярко-голубым, как небо на открытках, рекламирующих средиземноморские курорты.

Потом Один ушел, и я остался наедине с Марлоном Брандо. То есть с Афиной. У меня по-прежнему в голове не укладывалось, что загорелый киноактер и прекрасная сероглазая женщина, которую я видел утром, – одно и то же существо.

– Тебе мешает мой облик, гость? – усмехнулся Марлон Брандо.

– Мешает, – честно признался я. – Но я переживу.

– Надеюсь, что переживешь, гость. Мертвых у нас и без тебя хватает.

Мы немного помолчали.

– Ты призрак, да? – неожиданно спросил Марлон Брандо.

– Что-то вроде этого. Вообще-то я почти уверен, что просто сплю и вижу увлекательный сон о том, как пришел сюда. Но подозреваю, что для тебя все происходит на самом деле, верно?

– Еще бы! – удивленно подтвердил Брандо. – Так, значит, тебе снится, что ты пришел сюда? Что ж, это многое объясняет. Ты странно выглядишь, гость. Не человек, не бог… Но и на тень, удравшую от моего гостеприимного дядюшки Аида, ты тоже не слишком похож.

– Надеюсь! – улыбнулся я.

– Ты больше ничего о себе не расскажешь?

– Да мне и рассказывать особенно нечего, если разобраться. – Я пожал плечами и извиняющимся тоном добавил: – Я же сплю. А что может рассказать о себе спящий?

– О, в отличие от того, кто бодрствует, спящий может рассказать о себе все. Спящего можно читать, как книгу, но ты – книга, написанная на неведомом мне языке. Впрочем, если не хочешь говорить о себе, не стану тебя неволить.

– А можно, я сам буду задавать вопросы? Честно говоря, мне ужасно интересно, что за тени шастают по твоему дому? Мне показалось, что они нужны для охраны, но меня они пропустили.

– Если бы только тебя! Это мои Стражи. Когда-то они были рисунками, просто изображениями живых существ, искусными и не слишком. В свое время мне удалось подарить им что-то вроде жизни в обмен на верную службу. До тех пор пока к нам не повадились эти незнакомые кровожадные боги, мои Стражи были безупречными охранниками. Но теперь они почти бесполезны. Такие же Стражи охраняют все наши амбы, и ни одному из них не удалось не только задержать убийцу, но даже предупредить своих хозяев…

– А игрушки? – с любопытством спросил я. – Эти славные смешные существа – откуда они взялись?

– Это Любимцы. Когда-то они действительно были плюшевыми игрушками. В прежние счастливые времена, когда люди перестали беспокоить нас своими молитвами и обрядами, поскольку уже не верили в наше существование, а день Последней битвы еще не был определен и казалось, что он никогда не наступит, у нас появилось много свободного времени. Даже слишком много. Вся наша жизнь была одним затянувшимся праздником. Мы любили наведываться в города, населенные людьми, поскольку людям иногда удавалось придумать на редкость хорошие развлечения. Вообще-то странно, если учесть, сколь короток их век. Чтобы тратить столько времени на развлечения, нужно искренне верить в собственное бессмертие… Мы полюбили человеческие кинофильмы, музыку и летательные аппараты – правда, не все, а только самые первые: в них была какая-то странная магия, на смену которой потом пришло обыкновенное техническое совершенство. И еще нас очаровали человеческие игрушки. Я до сих пор удивляюсь, что люди делали их для своих детей. Детям не слишком нужны подобные вещи. У детей мало свободного времени и еще меньше нерастраченной нежности, которую некому подарить… Иногда мы привозили эти игрушки к себе, со временем у каждого собралась большая компания собственных Любимцев. А потом они начали оживать. Мы ничего не предпринимали, чтобы вдохнуть в них жизнь, все произошло само собой. Там, где обитают боги, все время творятся чудеса, даже если мы не прикладываем никаких усилий, чтобы они происходили. Во всяком случае, так было раньше… В общем, наши Любимцы стали вполне живыми. Они ходят, едят и растут, понимают все, что им скажешь, и любят нас бесконечно, поскольку чувствуют, что обязаны нам жизнью. В войне они нам не помощники, конечно, но некоторые из их достаточно разумны и деловиты, чтобы вести хозяйство, а прочие ведут себя, как малые дети: только бегают и шалят…

– Как эта замечательная ушастая собака, да? – улыбнулся я.

– Ты ее видел, когда шел сюда? – настороженно спросил Брандо. – Странно: вообще-то Любимчики боятся чужих.

– Я видел твоего пса раньше, – честно сказал я. – Его и прочих Любимцев. И тебя, и Одина, и всех остальных. Только в моих видениях у тебя часто было совсем другое лицо – лицо женщины. Думаю, оно и есть настоящее.

– Но каким образом ты мог нас видеть?

– Можно сказать, вы мне просто снились, – дипломатично объяснил я. – Кстати, из этих же снов я узнал о вашей проблеме.

Я подумал, что не стоит рассказывать Афине о волшебном телевизоре: кому понравится, что за ним постоянно наблюдают чьи-то любопытные глаза? А сон – он и есть сон. Тут вроде бы и волноваться не о чем.

– Ну и сны у тебя, гость! – удивился Брандо. – Ты провидец?

– Да, – скромно сказал я. – Со мной иногда бывает. Кстати, я собираюсь проснуться. Думаю, на сегодня с меня хватит. Да и у вас полно хлопот. А ведь тебе еще и отдохнуть надо, правда?

– Правда, – кивнул он. – Но я думаю, что тебе следует дождаться Одина. Ты же говорил, что за тобой тоже охотится какая-то тварь из этой компании. Один мог бы нарисовать защитную руну и для тебя, невелик труд. Не такие сейчас времена, чтобы мы могли позволить себе роскошь показаться неблагодарными.

Чего я точно не собирался делать, так это разгуливать с руной Одина на своем теле: все-таки мы должны были стать врагами, а полагаться на волшбу врага – вопиющее нарушение правил техники безопасности. Лучше уж каждую ночь просыпаться от назойливого скрипа песка под немытыми ногами моей соленой подружки. Она меня порядком достала, но хорошо изученная опасность пугала меня куда меньше, чем возможность оказаться в зависимости от Одина. Поэтому я вежливо сказал:

– Спасибо, но мне не нужна защита. Честное слово, я сам прекрасно справляюсь с этой проблемой.

– Правда? В таком случае тебе можно только позавидовать.

Марлон Брандо нахмурился и умолк. Я встал и пошел к выходу. У меня было ощущение, что мне обязательно надо проснуться, но я почему-то не мог просто взять и исчезнуть из освещенной комнаты, на глазах у собеседника. Для этого чуда мне требовались одиночество и темнота.

– Подожди, гость.

На этот раз меня окликнул тот самый изумительный бархатный женский голос, который я уже слышал прошлым утром. Я обернулся. Афина больше не скрывалась под личиной Марлона Брандо. Это была она, самая настоящая.

– Так и убить можно! – вздохнул я. – Предупреждать надо… А что случилось-то? Почему ты решила сделать мне такой подарок на прощание?

– Потому что Афине ты, возможно, скажешь то, чего не стал бы говорить Марлону Брандо. Ты ведь наш враг, да? Этот самый «великан Сурт» – не знаю уж, с какой стати Один тебя так называет…

– Неужели я похож на великана? – растерянно спросил я. – При всем моем уважении к Одину, не могу с ним согласиться.

– Я угадала? – настойчиво спросила она. – Ты – тот, за кем пошли мертвые, тот, кто будет ждать нас на краю нашей судьбы… Можешь не отвечать, я и так знаю, что не ошиблась. Ятолько что все поняла. Ты почти сразу выдал себя, признавшись, что за тобой тоже охотится одна из этих тварей, но до меня не сразу дошло. Только когда ты отказался от помощи… Да, теперь все сходится: кто еще может быть столь неуязвимым в те дни, когда люди уже умерли, а боги стоят на краю?!

– Ты действительно богиня мудрости, Паллада, – улыбнулся я.

Мне совершенно не хотелось лгать и выкручиваться. Честно говоря, я даже обрадовался, что она меня раскусила, – сам не знаю почему.

– Не будем делать из этого трагедию, ладно? – примирительно сказал я. – Видишь ли, я действительно очень хотел вам помочь. И потом, я ведь просто сплю. Может же человек видеть во сне тех, кто ему нравится?

– А почему нет? – неожиданно согласилась она. – Но неужели мы тебе действительно понравились? В последнее время мы перестали нравиться даже себе. Может быть, именно поэтому мы так дорожим возможностью скрываться за чужими лицами. Впрочем, ты нам тоже понравился. Даже Одину, который вообще-то терпеть не может болтунов вроде тебя. Улисса он на дух не выносит, а на тебя даже не соизволил разгневаться. Странно, правда?

– Ничего странного, просто я обаятельный, – рассмеялся я.

А потом постарался говорить очень серьезно, поскольку мне действительно хотелось, чтобы Афина раз и навсегда поняла, что никакой я им не враг – мало ли чем я в настоящий момент занимаюсь!

– Знаешь, я ведь не выбирал, на чьей стороне участвовать в этой дурацкой битве. Я вообще предпочел бы остаться в стороне. Но все как-то само случилось. Меня никто не спрашивал. Даже еще хуже: меня вроде бы спросили – из вежливости, – но дали понять, что мое драгоценное мнение всем до фени. Вышло так, что мне пришлось возглавить армию ваших врагов, хотя я бы с удовольствием присоединился к вам. Впрочем, рядом со мной тоже есть славные ребята. Я даже не ожидал, что они окажутся такими симпатичными. Будь моя воля, я бы вообще все отменил и занялся своими делами! Кому мешал этот мир? Был бы себе, и ладно.

– А какие дела ты называешь «своими»? – с любопытством спросила она.

– Да так, всякие пустяки. В этом прекрасном мире я иногда писал книжки. Ничего особенного, но довольно забавные… А в другом мире я был чем-то вроде сыщика, можешь себе представить? Гонялся за всякими злыми колдунами, вспомнить смешно…^[6] И были еще всякие вещи, о которых мне сейчас не хочется вспоминать, ты уж извини! В общем, развлекался как мог. Впрочем, иногда мне кажется, что ничего такого на самом деле не было. Да и меня на самом деле никогда не было, если разобраться. Не было и не будет, несмотря ни на что.

– Ну и дела! – Афина озадаченно покачала головой. – Хотела бы я знать, кто же ты все-таки?

– Я и сам хотел бы. Впрочем, нет, вру! Я слишком боюсь узнать о себе правду. И наверное, поэтому до сих пор ее не знаю, – вздохнул я. А потом осторожно добавил: – Может случиться так, что завтра я снова лягу спать и опять захочу увидеть сон о том, как я сижу у вас в гостях и мы болтаем, как добрые приятели, а глупая игра в войну, которую нам навязали, не имеет никакого значения. Как ты думаешь, я могу позволить себе такую роскошь?

– А почему ты меня спрашиваешь? – улыбнулась Афина. – Как я могу указывать тебе, какие сны ты должен видеть? Если ты снова захочешь, чтобы тебе приснились мы, – почему бы и нет? В конце концов, ты здорово нас выручил. И потом, может быть, ты вспомнишь одно из своих бывших занятий и захочешь поохотиться на этих загадочных чужих богов? Я бы с удовольствием составила тебе компанию. Они меня здорово разозлили!

– Я могу расценивать твои слова как приглашение?

– Ты можешь расценивать мои слова, как тебе заблагорассудится, – высокомерно сказала Афина. Потом, отвернувшись, добавила тихо и, кажется, даже смущенно: – Конечно, навещай нас, когда захочешь. Во всяком случае, я не собираюсь ни с кем делиться своим открытием, в том числе и с Одином.

Она немного помолчала и неожиданно призналась:

– Честно говоря, мне ужасно интересно, хватит ли его хваленой мудрости, чтобы понять, кто ты такой? У нас с ним, знаешь ли, что-то вроде соревнования: мы постоянно выясняем, кто круче. Иногда это помогает отвлечься от печальных размышлений.

– Еще бы! – кивнул я. – Что ж, спасибо за приглашение, Паллада. А сейчас мне пора исчезать. Кажется, там, где я уснул, меня уже давно пытаются разбудить. Во всяком случае, мне очень трудно здесь оставаться.

– Конечно, исчезай, – согласилась она. – А почему ты до сих пор этого не сделал?

– Потому что хотел объяснить тебе, что я хороший. Уж не знаю, удалось мне это или нет, но я сделал все, что мог.

– Наверное, тебе удалось. Впрочем, я и сама не знаю… Вообще-то слово «хороший» к тебе не слишком подходит, ты уж не обижайся. Но и определение «плохой» тоже совершенно неуместно.

– Твоя правда. Оба эти слова вообще неуместны в большинстве случаев, – улыбнулся я, поворачиваясь, чтобы уйти.

– Подожди, – потребовала она. – Еще минуту. Скажи, ты не мог бы оставить мне эти твои книги? Ты говорил, что там написано и о нас с Иггом. Мне хотелось бы почитать.

– Читай, – решил я. – Но имей в виду: ты найдешь там сплошные глупости. Эти книжки написаны обыкновенными несведущими людьми, которые не были лично знакомы с теми, о ком писали.

– Догадываюсь! – фыркнула она. – Тем не менее им откуда-то известны имена тех, кто за нами охотится, а это уже немало.

– Немало, – согласился я.

– А о тебе там ничего не написано, да?

– Ни единого слова! – подтвердил я. И поспешно нырнул в темноту коридора.

Я больше не мог здесь оставаться. Неумолимая чужая сила гнала меня туда, где под теплым одеялом неземного происхождения сладко дрых мой старый знакомый Макс. Он очень хотел проснуться, а без меня у него ничего не получалось.

Долгожданная темнота обступила меня со всех сторон. Мне показалось, что я засыпаю на ходу, как смертельно уставший человек. Незнакомый, но логичный и упорядоченный мир, окружавший меня, разлетался в клочья, а из хаоса мельтешащих пятен быстро рождалась какая-то новая картина, и я уже начал постигать неописуемую логику, связывающую ее в нечто целостное, как это бывает в самом начале каждого сна. Но я не уснул, а проснулся. Впрочем, какая, к черту, разница?!

Я открыл глаза и увидел над собой перепуганную физиономию Джинна. Вот уж не думал, что мой могущественный приятель способен испытывать такие эмоции. Рядом с ним обнаружились лица моих «генералов». Они тоже выглядели не лучшим образом, так что я заподозрил неладное.

– Что случилось? – сонно спросил я.

Они переглянулись и вздохнули с таким облегчением, что я сразу понял: ничегошеньки не случилось, просто эти славные ребята решили, что им придется срочно рыть для меня могилу в сухой песчаной почве пустыни. Малопривлекательная работенка, ничего не скажешь!

– Аллах по-прежнему к нам милостив: ты жив, Али! – воскликнул Мухаммед.

– Конечно я жив, тоже мне новость! И чего вы все перепугались? Можно подумать, спящих до сих пор не видели.

– Видели. Только спящие, знаешь ли, как правило, дышат, – Анатоль выглядел почти сердитым.

– А что, разве я не дышал?

Мог бы и не спрашивать. Ответ был вполне разборчиво написан на их взволнованных физиономиях.

– Ну извините, ребята, – вздохнул я. – В следующий раз постараюсь дышать, если для вас это так важно.

– Даже я счел тебя мертвым, Владыка! – Джинн удивленно покачал огромной сияющей головой. – До сих пор я никогда не ошибался, пытаясь отличить мертвого от живого.

– Ну, ты-то уж мог бы и не паниковать, – проворчал я. – Знаешь ведь, что я почти бессмертный.

– В том-то и дело, что «почти»!

– Князь Влад даже великодушно решил подарить тебе свой гроб, если ты не оживешь, – нервно хихикая, сообщила Доротея. Она пыталась закурить, но дрожащие пальцы никак не могли управиться с зажигалкой.

– Почему-то он вбил себе в голову, что тебя следует похоронить по христианскому обряду, представляешь?! – ехидно добавил Анатоль.

Дракула смущенно отвернулся, тихо бормоча что-то насчет своего воспитания и уважения к церковным обрядам – я так и не разобрал, что именно. Он вообще был довольно застенчив, к моему величайшему изумлению.

– Спасибо, князь, – вежливо сказал я. И строго добавил: – Но меня вообще не нужно хоронить ни по какому обряду, что бы ни случилось. Имейте в виду на будущее, ладно?

– Надеюсь, до этого не дойдет, – проворчал Джинн.

Мухаммед уселся рядом. Он внимательно вглядывался в мое лицо, словно бы желая окончательно убедиться, что это действительно я и со мной все в полном порядке.

– Хотел бы я знать, из какой дали ты вернулся к нам, Али? – благоговейно сказал он. – Я никогда не устану хвалить Аллаха за то, что он велел тебе вернуться!

Я с удивлением заметил, что этот парень делает над собой невероятное усилие, чтобы не дать волю чувствам. Мне стало немного неловко, как всегда в таких ситуациях. Нет ничего хуже, чем иметь дело с людьми, которые о тебе беспокоятся. Это стесняет движения, а в горле появляется тяжелый горьковатый привкус давно перебродившего детского чувства вины.

– В нашем войске чуть было не началась смута. Они каким-то образом почувствовали, что ты ушел, и запаниковали. Хуже того, они стали обыкновенными детьми человеческими: испуганными, растерянными и озабоченными своим будущим. Мы не сумели бы их успокоить. Эти люди чувствуют твое присутствие как солнечный луч на щеке, а твое отсутствие для них очевидно и мучительно, как морозный ветер в степи.

Думаю, Джинн нарочно выбрал такой высокопарный тон, чтобы немного меня позлить. Кажется, он догадывался, что я неплохо проводил время, пока они все тут волновались, и с видимым удовольствием подбрасывал сухие дрова в топку моего идиотского чувства вины. После его выступления мне захотелось добровольно встать в какой-нибудь угол, пока мой суровый слуга не приговорил меня к публичной порке.

– Если вы все не прекратите на меня дуться, я впаду в кому до конца года, – проворчал я. – Между прочим, я здесь – самый великий начальник, так что на меня обижаться не положено. И волноваться за меня тоже не положено, если уж на то пошло. Так что отставить!

Мои «генералы» растерянно переглянулись. Надо понимать, поверили, будто я действительно решил воспользоваться своим служебным положением, и очень удивились: до сих пор я был такой демократичный – дальше некуда.

– Ничего страшного не случилось, – мягко сказал я. – Просто иногда я так крепко сплю, что это немного похоже на смерть. Извините, я не хотел вас пугать. Все хорошо, ребята!

Они тут же расцвели и принялись наперебой рассказывать, как перепугались, потом заявили, что очень рады моему воскрешению. Мухаммед отошел в сторону и поспешно совершил благодарственную молитву, а Джинн вручил мне чашку горячего чая, что оказалось весьма кстати. Мне почему-то стало холодно – впервые с тех пор, как я влип в эту дикую историю и превратился в этакого «супермена», который плевать хотел на климатические недоразумения.

Примерно через час все окончательно успокоились и начали расползаться в направлении своих одеял – досыпать. Мы с Джинном остались одни. Он внимательно меня разглядывал. Создавалось впечатление, что этот непостижимый парень пролистывает меня, как утреннюю газету, выискивая интересующие его новости.

– Ты был у наших врагов, Владыка? – без обиняков спросил он.

– Мне снилось, что я у них был, – уточнил я. – Просто снилось. Есть разница?

– Не думаю, – возразил Джинн. – В твоем случае это практически одно и то же. Хорошо хоть, они отпустили тебя живым!

– Иначе и быть не могло, – я пожал плечами. – Во-первых, я не представился.

Я решил не рассказывать Джинну, что Афина меня все-таки раскусила. Я уже давно заметил, что он, к счастью, знает обо мне не все, а почти все, и здорово надеялся, что моя тайна останется моей, вернее, нашей с Афиной тайной, одной на двоих. Яосторожно покосился на своего сурового ассистента и решил, что все в порядке. – Во-вторых, мне приснилось, что я сообщил им имена убийц и теперь они погибают от благодарности. И наконец, я пока что вполне бессмертен, а они не так уж могущественны. Мне показалось, что долгие столетия безделия и забвения не пошли им на пользу. Даже чудеса у них какие-то детские. Ты же сам видел эти ожившие плюшевые игрушки? А напяливать на себя подержанную внешность кинозвезд – это же просто маразм!

– Но они тебе понравились, – Джинн не спрашивал, а утверждал.

– Понравились, – согласился я. – И я им, кажется, тоже.

– Не сомневаюсь, – насмешливо сказал он. – И как ты теперь собираешься с ними воевать?

– Поживем – увидим. – Я пожал плечами. – Все равно все происходит само собой. По крайней мере, пока все было именно так. Какая разница, чего мне хочется, а чего нет? До сих пор это не имело никакого значения. В общем, я не думаю, что моя симпатия к этим существам окажется сильнее нашей с ними судьбы. Так не бывает.

– Да, ты прав, Владыка, – задумчиво согласился Джинн. – Только будь осторожен, если снова захочешь увидеть их во сне. Предположим, ты прав и они пока понятия не имеют, кто ты такой. Но они ведь могут и догадаться. Если бы им удалось убить тебя или на худой конец сделать своим пленником… Да, для них это шанс, о котором они и мечтать не смели! Не думаю, что эти существа так уж беспомощны. Не забывай: они все-таки боги. Кто знает, на что способны боги накануне своей гибели!

Я вежливо покивал и демонстративно укутался одеялом до бровей. Спать совсем не хотелось, но мне требовалось немного помолчать, подумать и вообще побыть одному – насколько это возможно, когда неподалеку от тебя забылось беспокойным сном все человечество.

У меня был хороший повод для размышлений: я успел порыться в сумке и обнаружить, что двухтомная энциклопедия мифов больше не будет отягощать моего дромадера. Книги исчезли. Ну да, все правильно, мне же приснилось, что я оставил их Афине.

«Ничего себе!» – растерянно думал я. Никаких иных мыслей в моей бедной голове не обнаруживалось. Примитивное, но бесспорное доказательство реальности моего визита к товарищам по несчастью оказало на меня совершенно сокрушительное воздействие. Я неподвижно лежал под теплым одеялом возле угасающего костра, тупо уставившись на ленивые судороги умирающего огня, и старался смириться с происходящим. Получалось не очень-то, если честно. Но все лучше, чем ничего…

Утром мне пришлось торжественно показать себя, любимого, войску. Вообще-то армия успокоилась еще ночью, в тот момент, когда я открыл глаза, но мои военачальники в один голос заявили, что в таком случае лучше перегнуть палку.

Никаких чудес я на сей раз не совершал. Собственно, ничего и не требовалось, Джинн сам все устроил. Вызвал к жизни какой-то замечательный смерчик, темный, теплый и донельзя деловитый. Дрессированная стихия осторожно подхватила меня, немного покружила и ласково увлекла за собой.

Несколько часов я довольно беспомощно болтался между землей и небом, с изумлением созерцая собственную армию. До сих пор я только теоретически знал, что за нами следует чуть ли не все человечество, теперь же своими глазами увидел, как их много. Отсюда, сверху, эти люди казались мне совершенно одинаковыми, хотя, разумеется, были здесь мужчины и женщины, черные и белые, подростки и старики, одетые по последней уличной моде и в совершенно идиотские тряпки, смутно знакомые мне по историческим кинофильмам. Но я чувствовал, что эти, такие разные, человеческие существа уже стали одним целым. Они даже дышали в едином ритме: я слышал, как мощный общий вдох сменяется таким же мощным выдохом, словно на земле сопит неописуемо огромное чудовище, такое ужасное, что никто так и не решился сложить о нем сказку.

А ведь я не прикладывал никаких усилий, чтобы сплотить эту армию. Признаться, я ими вообще не занимался. Просто ехал на север, увлекая их за собой навстречу нашей общей судьбе. Детство мое давным-давно закончилось – если вообще когда-нибудь было, – но детское словечко «нечаянно» по-прежнему оставалось одним из самых востребованных в моем лексиконе.

Все они завороженно пялились на меня, и это было по-настоящему ужасно! На миллионах лиц застыло какое-то восхищенное блаженство, которое показалось мне отвратительным. Меньше всего на свете я был готов к всенародному обожанию.

«Ну почему на моем месте не оказался какой-нибудь бедняга, страдающий неизлечимой манией величия? По крайней мере, он был бы по-настоящему счастлив. А я всю жизнь хотел от людей только одного: чтобы они мне не очень мешали», – устало думал я.

Это официальное мероприятие здорово испортило мне настроение. Когда услужливый смерчик наконец позволил моим ногам коснуться земли, у меня был такой мрачный вид, что даже Синдбад попятился, а мои «генералы» подавились обрывками собственной беседы.

– Спасайся кто может, ребята! Кажется, конец света наступит прямо сейчас, – криво улыбнулся Анатоль.

Шутка получилась на редкость натянутая, но лучше, чем ничего. Что бы я без него делал?

– Кто прогневал тебя, Али? – озабоченно спросил Мухаммед.

– Мы могли бы посадить его на кол, – застенчиво предложил Дракула.

Он тут же начал оглядываться по сторонам в поисках подходящего материала.

– Не надо никого никуда сажать, – вздохнул я. – Ничего не случилось, ребята. Просто мне стало паршиво. Но это пройдет. Можно сказать, уже прошло.

Я уселся на песок между Мухаммедом и притихшей Доротеей и заставил себя улыбнуться. Я прекрасно понимал, что не имею никакого права демонстрировать им перепады своего настроения. Да и чувствовать себя паршиво я тоже не имел права. Не та это была игра, из которой можно выйти после подробного ознакомления с правилами и составом участников. Согласно условиям контракта мне полагалось стиснуть зубы и вежливо сказать неведомому и непостижимому распорядителю: «Да, сэр!»

С горем пополам мне это удалось. Может быть, зубы я стискивал слишком старательно, улыбка вышла вымученная, а согласие с невидимым распорядителем прозвучало на редкость фальшиво, но, как и натужная шутка Анатоля, это было лучше, чем ничего. Гораздо лучше.

Через полчаса я взгромоздился на спину своего верного дромадера, и мы отправились в путь. Синдбад неторопливо шагал строго на север – куда же еще?! А я не нашел ничего лучшего, чем мечтательно уставиться в одну точку и с нежностью вспоминать сияющие глаза Афины. По правде сказать, это была не самая лучшая идея, но, по крайней мере, неуместные мысли о прекрасной греческой богине, счастливым образом не похожей на собственные скульптурные изображения, отвлекали меня от мучительных размышлений о многоликом кошмарном существе, которое покорно следовало за мной, ритмично дыша в такт моему собственному дыханию.

Судьба давно не баловала меня такими хорошими ночами, как эта. Время праздных разговоров прошло, я снова был при деле и чувствовал себя безгранично сильным, как в старые добрые времена. В эту ночь все зависело от меня, и все было в моей власти.

Я призвал Слейпнира, и он примчался так быстро, словно все это время пасся в долине у подножия столовой горы в ожидании моего оклика. Мой старый бессмертный конь был счастлив, как жеребенок: давненько я не баловал его своим вниманием. А потом мы сломя голову носились с амбы на амбу, и я не винил Слейпнира за то, что иногда он пренебрегал кратчайшим путем ради редкостной возможности растрепать на ветру свою гриву и мою бороду – пусть себе резвится.

Невидимые даже для зорких глаз Олимпийцев, мы появлялись у их дверей, и я одним стремительным движением, от которого сладко ныло все тело, чертил руны-близнецы по имени Эйваз, щедро поил их своей кровью и горячим шепотом называл им почти непроизносимые имена наших врагов.

На рассвете я покончил с делами и вернулся на амбу Афины. Я ожидал, что застану там нашего разговорчивого гостя, но его там не было. Это мне не понравилось.

– Он уже ушел? – спросил я Афину. Она сидела на пороге, задумчиво уставившись на светлую полоску неба на востоке.

– Ушел. Кстати, теперь я точно знаю, что он не подшутил над нами. Это были истинные имена наших врагов.

– Да я и сам уже перестал сомневаться. Не так уж трудно отличить правду от хитроумной лжи. А ты тоже сперва подумала, что гость нас обманывает?

– А почему нет? Все бывает. Тем не менее он нас не разыграл, в чем мне уже пришлось убедиться. После его ухода я задремала, но меня разбудил грохот. Эта тварь с веретенами – как там ее? ну да, Тласольтеотль! – снова решила нас навестить. И нарвалась на твою руну. Да, Один, твой колдовской знак теперь отлично нас охраняет, надо отдать тебе должное! Руна ее не убила, но причинила сильную боль – судя по тому, как выла эта «пожирательница грязи», убегая прочь! Я вышла, чтобы послать ей воздушный поцелуй на прощание, но ее уже и след простыл… А интересно, она действительно ест дерьмо или гость просто решил нас насмешить?

– Ну должен же кто-то есть дерьмо! – усмехнулся я. – А почему гость так быстро ушел? Я-то надеялся, что он задержится надолго. Даже начал думать, что он захочет быть с нами до конца. Признаюсь, я так и не понял, кто это был, но он мог бы стать сильным союзником – если уж ему ведомы вещи, спрятанные от нас под покровом тайны…

– Делать ему больше нечего! – мрачно сказала Афина. – Присоединяться к обреченным на поражение… Я бы ни за что так не поступила, если бы у меня был хоть какой-то выбор.

– А кто тебе сказал, что мы обречены, Паллада? – спросил я. В это утро мой дух был несокрушим. – Мало ли что накаркала эта старая карга, Вёльва! Мне как раз пришло в голову: возможно, глумливый бродяга Лодур побывал у нее за день до меня и посулил ей больше серебра? Неплохая вышла шутка, признаю, и как раз в его духе… Ну да, конечно, еще о нашей гибели говорится во множестве глупых старых сказок, которые по большей части придумали несведущие люди, чтобы пугать перед сном своих сопливых чад. Какой надежный источник сведений о будущем! Между прочим, люди только и делали, что ошибались – пока были живы… Так что мы еще попрыгаем!

– Я не верю тебе, Игг. Но мне нравится, что ты так говоришь, – улыбнулась она. – Наш ночной гость здорово поднял тебе настроение, да?

– Да, отчасти это его заслуга. Нынче я впервые за долгое время занимался настоящим делом, и все шло как по маслу. Ядаже не испытываю желания собирать валькирий и спрашивать у них, как прошла эта ночь на других амбах, – я и без того уверен, что все в полном порядке. Несколько дней назад, когда мы вернулись из царства Аида, я раскинул руны, чтобы спросить у них, как наказать чужаков, которые убивают моих союзников. Руны обещали, что помощь придет со стороны, и я начал опасаться, что они меня обманывают. Я был совершенно уверен, что нам неоткуда ждать помощи. И тут из темноты ночи появляется незнакомец, языкастый, как Лодур, но приветливый, как утренняя птица, выкладывает нам список имен наших врагов и исчезает невесть куда, так и не представившись… Или он все-таки рассказал тебе, кто он такой?

Афина отрицательно покачала головой.

– Ну да, этого следовало ожидать! Досадно: я так спешил взяться за дело, что даже не успел поблагодарить его должным образом.

– Не переживай, я не забыла сказать ему «спасибо». И потом, я совершенно уверена, что он еще заявится. Во всяком случае, он спрашивал, можно ли навестить нас снова. Я сказала, что можно, – Афина нахмурилась, словно сожалела о сделанном.

Мне стало любопытно: неужели эти двое успели повздорить?

– А что, разве он тебе не понравился?

– Да нет, вполне понравился, – она пожала плечами. – Забавный…

– Чудной, верно. Не похож ни на человека, ни на одного из нас… Но я не могу поверить, что ты не развязала ему язык, и без того охочий до болтовни!

Да какое там, я был совершенно уверен, что наш гость, кем бы он ни был, не смог отвертеться от расспросов Афины. Просто она решила оставить свои трофеи при себе, а старик Один пусть сам разбирается, что к чему. Такое за ней водится.

– Ну, вытрясла кое-что – так, сущие пустяки. Он, знаешь ли, утверждает, что просто спит и видит нас во сне. Посреди беседы вдруг объявил, что сейчас исчезнет, потому что его, дескать, кто-то будит. Вышел в коридор и действительно тут же исчез. Я поспешила за ним, но его уже нигде не было. И его следов тоже не было. Вообще-то все существа оставляют за собой следы, а он – нет. Можно считать, что он нам примерещился, и спокойно жить дальше. У нас с тобой была очень полезная и своевременная галлюцинация, Игг. Это все.

– Так уж и «все»!

– Все, – твердо сказала она. – Знаешь, я собираюсь пойти к себе и немного поспать. Эти последние дни меня совершенно вымотали. Можно подумать, что я не дочь Зевса, а пожилая домохозяйка с дюжиной детишек на руках.

– Ну уж выдумала, дуреха! – улыбнулся я. – Ты юная, прекрасная и бессмертная. Я уже не говорю о дюжине детишек – откуда бы им у тебя взяться?!

– Да уж, действительно… Я так устала, что даже не буду с тобой ссориться, – вздохнула Афина. – Но больше не надо говорить мне любезности, ладно? Ни к чему это. Я и без твоих похвал знаю себе цену.

– Ладно, – великодушно согласился я. – Могу исправиться прямо сейчас. Вот, слушай: ты – дряхлая морщинистая старуха, и твоя дряблая грудь болтается на ветру, достигая узловатых колен, а жидкие пряди седых волос не могут прикрыть этот срам… Так лучше?

Афина изумленно уставилась на меня, криво улыбнулась и покачала головой.

– Ну ты разошелся, Груз Виселицы!

Я не стал сердиться на нее за то, что она снова вспомнила это недостойное прозвище. В конце концов, я и сам позволил себе немало вольностей.

– Это еще что. Вот когда я по-настоящему разойдусь, никому мало не покажется! – пообещал я. – Тебе еще предстоит не раз удивиться, Паллада.

– Я люблю удивляться, – сказала она. – Так что ты уж расстарайся, Отец битв!

– Вот такое обращение мне по душе, – заметил я. – Если так – расстараюсь.

Весь день я снова мотался между амбами, оседлав верного Слейпнира, и творил чудеса. На сей раз – чудеса дипломатии.

Я встречался с Олимпийцами, ораторствовал, уговаривал, доказывал, льстил, искушал и даже угрожал. Разумеется, я добился своего. Еще бы я с ними не справился!

На всякий случай я отправил шестерых валькирий за Аидом, и мои девочки вернулись в срок, поскольку расстояние не имеет для них почти никакого значения. По дороге они потрудились омыть лицо Гадеса в водах океана. Не сказал бы, что это привело его в чувство, но по крайней мере, неопрятный вид захмелевшего властителя мертвых больше не оскорблял мой взор.

На закате мы собрались на пустующей амбе погибшей Геры. Я выбрал это место для встречи, поскольку здесь было просторно. К тому же теперь эта гора была общей территорией: имущество мертвого принадлежит всем живым понемножку.

Впервые я увидел всех Олимпийцев одновременно. Впрочем, не всех. Троих уже навсегда вычеркнули из списка бессмертных умелые руки таинственных убийц, а безумная Персефона, покинувшая Аид вместе с мертвецами, так и не объявилась у нас. Впрочем, насколько мне было известно, она вообще нигде не объявилась, а ее следы обрывались в мокром песке на берегу Леты.

Мои союзники представляли собой весьма причудливое зрелище. Афина снова превратилась в загорелого Марлона Брандо и теперь снисходительно косилась на своих сородичей. Они и правда выглядели не столь внушительно, особенно Арес, которому внезапно взбрело в голову напялить на себя пышное тело белокурой девы. Возможно, ему просто надоело спорить с Аполлоном, но я подозревал, что Арес придумал хитроумный способ посмеяться над моими воинственными планами. Если уж бог войны является на военный совет в облике какой-то кудрявой девки, едва прикрыв свои прелести полупрозрачным тряпьем, кто станет с должной серьезностью относиться к происходящему?!

Я открыл было рот, чтобы приказать ему принять пристойный вид, но потом (уже в который раз) напомнил себе, что сейчас не время для ссор. А с этого дурня Ареса сталось бы затеять долгую свару, ему только повод дай!

Зевс прибыл последним. Хмурил кустистые брови, вел себя так, словно попал сюда совершенно случайно. Хорошо, хоть не стал спрашивать меня, кто все эти незнакомцы. С него бы сталось.

Поначалу Зевс и слышать не хотел ни о каких собраниях. Дескать, если бы он считал, что Олимпийцам нужно собраться вместе, призвал бы всех к себе, и дело с концом! Он бы, пожалуй, вовсе не пришел, если бы не мое заклинание, позволяющее убедить самого несговорчивого собеседника. Когда я был молод, это заклинание действовало только на людей и гномов. Впрочем, некоторые турсы впадали от него в оцепенение и умолкали навсегда, а тролли начинали плакать, как голодные дети. Но и Ванов, и моих родичей оно могло только насмешить. А вот Зевса яоколдовал так быстро, что он ничего не успел заподозрить. Ябыл разочарован: никогда не сомневался, что смогу его одолеть, но не ожидал, что это будет так легко.

Все напряженно молчали, выжидающе уставившись на меня. Судя по всему, мне до сих пор не слишком-то доверяли. Ничего удивительного: я был для них чужаком. Дружественным, но слишком могущественным, чтобы сойти за своего. Правда, я стал личным гостем Афины, а насколько я успел разобраться в сложных взаимоотношениях своих новых приятелей, это была наилучшая рекомендация. Афина – единственная, от кого никогда не требуют объяснений. Считается, что она всегда права, что бы ни учудила.

Все это хорошо, но своим меня Олимпийцы так и не признали. До сегодняшнего дня такое отношение не вызывало у меня возражений. Я и сам предпочитал сохранять дистанцию. Положение чужака развязывает руки, поскольку ни к чему не обязывает – так я считаю.

Но сегодня вечером мне требовалось их полное доверие. Ятвердо решил развязать войну, не дожидаясь Дня судьбы, и теперь предстояло убедить Олимпийцев, что эта война нужна не только мне одному.

Сперва я завел речь о таинственных убийцах и моей руне, которая наконец-то их остановила. Поначалу Олимпийцы не желали мне верить. Я не стал гневаться. Когда дела идут все хуже и хуже, хорошие новости раздражают, как нелепые пожелания долголетия у одра смертника, это мне ведомо. Иногда обреченный боится надежды, которая может причинить душевную боль. Немудрено, что Олимпийцы предпочитали считать спокойствие минувшей ночи счастливой случайностью и гадать, кто станет следующей жертвой.

Но Афина подробно рассказала своим родичам о том, как пронзительно визжала маленькая темнолицая девка с веретенами, напоровшись на мою руну. Упомянула она и незнакомца, который явился невесть откуда, чтобы сообщить имена наших убийц и снова исчезнуть. Олимпийцы удивленно переглянулись и тут же принялись судачить: кто бы это мог быть?

– Выходит, теперь ты уверена, что руны Одина надежнозащищают нас от убийц? – спросил Зевс. – Хотелось бы верить.

Он пристально посмотрел на меня и наконец задал вопрос, который с самого начала крутился у него на языке:

– Но тогда почему ты с самого начала не защитил нас, Один?

Я скрипнул зубами от ярости: что я действительно ненавижу, так это препираться с дурнем из числа тех, кого куда легче убить, чем вразумить! Но поскольку дурнем на сей раз был Зевс, остаток силы которого мог бы мне пригодиться, пришлось снова втолковывать ему, что мои руны не могут остановить того, чье имя им неизвестно.

– Так получается, если завтра к нам заявится новый безымянный охотник, твои руны его не остановят? Плохо наше дело! – Зевс окончательно помрачнел.

– Что ж, в любом случае их число не бесконечно, – заметила Афина. – А наш щедрый гость назвал нам так много имен! И если даже он не упомянул кого-то из них – невелика беда. Он оставил мне свои книги, в которых черным по белому написаны имена наших таинственных врагов. И еще много имен, знакомых моему уху и совершенно мне неизвестных. Кстати, все твои имена, Юпитер, там тоже имеются. Да и мои.

– А мои? – ревниво спросил Аполлон.

– Не переживай, Мусагет, и тебя не забыли. Обо всех нас там написано. И вот что удивительно: имена наши названы верно, но в остальном не так уж они и правдивы, эти книги! Впрочем, их прежний владелец честно предупредил меня об этом с самого начала.

Я укоризненно покосился на Афину: прежде она не говорила мне, что наш гость оставил ей свои книги. Невелик секрет, могла бы и поделиться.

Что ж, в любом случае это была великая удача: в глубине души я, как и Зевс, опасался, что в один прекрасный день появится враг, чье имя нам неизвестно, и все начнется сначала.

– Хорошо, что у нас есть эта защита, – улыбнулся Гермес. – Думаю, я должен сказать тебе спасибо, Один. Кроме меня, пока никто не собрался, не знаю уж почему. Но ведь мы не можем все время сидеть взаперти на своих амбах! Думаю, до этих ночных охотников скоро дойдет, что нас можно подстеречь где-нибудь на свежем воздухе. Когда утром ты приглашал меня на этот совет, Один, ты обмолвился, что знаешь выход.

– Разумеется. Отчасти именно поэтому я и хотел, чтобы вы собрались все вместе. Защитная руна над входом в дом – не так уж плохо. Но если начертить ее на груди, это раз и навсегда решит дело.

– Как это – «на груди»? – удивилась Афина.

– А вот так.

Я неторопливо извлек из-за пояса нож, распахнул плащ, расстегнул рубаху и одним движением нарисовал руну Эйваз на собственной груди острым концом холодного лезвия. Краем глаза я заметил, что Олимпийцы смотрят на меня как завороженные, а потом перестал обращать на них внимание. Мне пришлось склонить голову, чтобы прошептать имена наших врагов могущественному кровоточащему узору, только что родившемуся на моем теле. Через несколько минут я покончил с делом и сказал Олимпийцам:

– Теперь ни одна из этих тварей не сможет даже приблизиться ко мне на расстояние вытянутой руки.

– С чем тебя и поздравляю, – осклабился Аполлон. – Но неужели ты думаешь, что мы позволим тебе чертить свои колдовские знаки на наших телах?

– Дело хозяйское, – холодно ответил я. – Если тебе по душе все время озираться по сторонам в поисках неизвестного охотника на твою голову или сидеть сиднем на своей амбе – что ж, на здоровье, красавчик!

– Но пойми, Один, то, что ты предлагаешь, совершенно невозможно, – вмешалась Афина. – Мы не можем позволить тебе оставить на наших телах твои руны. Кто знает, какую власть над нами ты можешь получить, если…

– А кто знает, какую власть над вами может получить смерть? – насмешливо спросил я. – По крайней мере, я могу дать вам слово, что мои руны не предназначены ни для чего, кроме защиты. Я нечасто приношу клятвы, но ради вашего спокойствия могу снизойти и до этого. А вот что касается смерти – не думаю, что она станет давать вам хоть какие-то гарантии… И потом, если вы мне не верите – что ж, в таком случае вы слишком поздно спохватились. Все вы видели в деле моих валькирий. Думаю, дюжина моих воинственных дев могла бы без особого труда справиться даже с Аресом! А ведь в доме каждого из вас теперь стоят на страже мои верные помощницы. Если бы я хотел учинить какое-нибудь злодейство, мне было бы достаточно шепнуть им словечко.

Олимпийцы озадаченно переглянулись. Кажется, до сих пор им и в голову не приходило, что они уже давно в моих руках.

– Не тревожьтесь, я позвал их только для того, чтобы они вас охраняли, – примирительно сказал я. – Когда я впервые появился среди вас, я дал слово, что буду вести себя как друг. Поэтому не стоит волноваться. Эти грозные девы не станут демонстрировать вам свою удаль.

– Еще чего не хватало! – рявкнул Зевс.

Уверен, ему больше всего на свете хотелось испепелить меня на месте, но он и сам знал, что не выйдет.

– Да опомнитесь же! – гневно сказал я. – На вас охотятся могущественные незнакомцы. Я предлагаю вам помощь. Мало того, что никто, кроме Гермеса, не потрудился сказать мне «спасибо», вы вдруг начинаете коситься на меня, как на смертельного врага. Это по меньшей мере неразумно!

– Извини, Один, – откликнулась Артемида. – Наверное, мы кажемся тебе неблагодарными свиньями. Отчасти ты прав: мы не привыкли к тому, чтобы нам кто-то помогал. О богах, знаешь ли, обычно некому позаботиться. За свой долгий век мы так и не научились испытывать благодарность. Но мы до сих пор не знаем, зачем ты пришел к нам и что тебе нужно. Мы приняли тебя, потому что так хотела Афина. Но такие, как ты, – и как мы сами – ничего не делают просто так. Разумеется, мы все время ждем подвоха. Что бы ты ни совершил, мы сразу же настораживаемся: «Ага, вот сейчас он откроет свои карты!» А почему, собственно, ты ждал, что мы будем тебе доверять? Разве ты сам когда-нибудь доверял незнакомцам, да еще и таким, чья жизнь не в твоей власти?

– Раньше – никогда, – согласился я. – Но теперь – почему бы и нет?! У нас осталось слишком мало времени, чтобы тратить его на хитрости. День нашей судьбы определен. Через полгода я встречу свою смерть на поле Оскопнир – если не нарвусь на нее еще раньше. Не думаю, что нити ваших судеб окажутся намного длиннее моей. Неужели ты действительно полагаешь, что обреченный на смерть станет интересоваться такими пустяками, как власть над другими? Если бы мне по-прежнему требовалась власть, я мог бы спокойно сидеть у себя дома и повелевать достойнейшими из Асов. Нужны мне вы, олухи, как прошлогоднее конское дерьмо! Тот, над кем я действительно хотел бы получить власть, слишком далеко отсюда. Он движется на север, и каждый его шаг приближает наш с вами конец, а вы готовы гордо швырнуть мне в лицо свой единственный шанс удержаться над пропастью. Можно подумать, что вы все еще верите в собственное бессмертие.

– Ты сердишься, Один? – удивился Гелиос. – Никогда не видел тебя таким!

– Я очень сержусь. На нашу общую судьбу и на вас, дурней. Вы не даете мне защитить вас. Дело кончится тем, что вас перебьют поодиночке. И что я буду без вас делать?!

Кажется, моя досада впечатлила Олимпийцев куда больше, чем попытки убедить их разумными речами.

– Ну а что же ты собираешься делать, если нас не перебьют? – наконец спросил Зевс. – Выкладывай, Один. Артемида права: мы все еще не знаем, зачем ты вообще к нам заявился. До сих пор мы не задавали тебе никаких вопросов, поскольку невежливо лезть в чужие дела. Но оказалось, что вежливость порождает недоверие.

– Хорошо, – кивнул я.

Мне уже удалось унять гнев. Теперь я был готов нанизать на нить беседы столько слов, сколько понадобится, лишь бы ожерелье приглянулось этим упрямцам.

– Я пришел к вам по многим причинам: в поисках союзников и для того, чтобы не сидеть без дела, – начал я. – Но прежде всего я пришел к вам потому, что об этом нет ни слова в предсказании. Это главное.

– Объясни, – потребовал Зевс.

– У людей всегда существовало множество предсказаний о конце мира: и дурацких сказок, и правдивых пророчеств. Самая достоверная версия принадлежит моему народу, поскольку в свое время я сам приложил руку к ее созданию, так уж вышло. Впрочем, в любом из предсказаний можно найти крупицу истины, даже в бессмысленном бормотании глупой старухи, спьяну решившей прослыть пророчицей. И если бережно сложить нужные осколки, мы получим вполне правдоподобную картину судьбы этого мира и нашей собственной судьбы. Когда предсказания начали сбываться одно за другим и мне стало ясно, чтодень нашей гибели близок, я подумал, что мы все еще можем кое-что сделать. Мне пришло в голову, что, если все начнут совершать поступки, которые не были предначертаны, можно изменить будущее. Может быть, оно станет даже более страшным, чем было предсказано, но возможно, удастся изменить его к лучшему – пока не попробуешь, не узнаешь!.. Сначала я попытался объяснить это своим сородичам, но они слишком долго готовились смиренно принять судьбу, поэтому мои слова достигали их ушей, но не сердца. И тогда я совершил поступок, который не мог совершить, поскольку в предсказании старой безумной Вёльвы не было ни слова о том, что накануне Последней битвы Один покинет золотые чертоги Вальгаллы и уйдет неизвестно куда с тем, чтобы никогда не вернуться. Я отправился на юг и бродил по этому прекрасному умирающему миру, пока не встретил вас. Я остался с вами, поскольку вы пришлись мне по сердцу и показались хорошими союзниками, но в первую очередь потому, что ни в одном из предсказаний не было сказано, что я встречусь с древними обитателями Олимпа и захочу разделить их последние дни.

– Понимаю, – кивнул Зевс.

Его глаза азартно сияли. Даже шутовской облик одного из последних конунгов Гардарики куда-то исчез: сейчас на меня смотрел настоящий Громовержец, помолодевший и окрыленный надеждой. Такого я бы с радостью взял в свою дружину и в лучшие дни, когда мне было из кого выбирать.

Он требовательно спросил:

– Но почему ты так долго молчал, Один? Может быть, ты действительно нашел способ перехитрить судьбу. Мы могли бы попробовать вместе.

– Еще попробуем. Именно поэтому я и попросил вас собраться на этой амбе. До сегодняшнего дня я молчал, поскольку мне было нечего вам предложить, а я не люблю болтать попусту. Но теперь у меня есть для вас хорошее предложение. Наш враг и его мертвое войско движутся на север. С каждым днем они все дальше от нас. Считается, что мы не будемсражаться, пока не придет день Последней битвы. А ведь ваши летательные машины могут уже завтра атаковать ихс тыла. Я с удовольствием к вам присоединюсь. Все очень просто.

– Звучит заманчиво. Но нас слишком мало, Один! – вмешался Гефест. – Неужели ты думаешь, что мы сможем причинить им серьезный ущерб?

– Не забывай, Вулкан, кто они и кто мы! – надменно сказала Афина. – Они всего лишь мертвые люди…

– А мы всего лишь умирающие боги, – горько вздохнул Аид.

До сих пор он равнодушно молчал, опустив голову, и внимательно разглядывал собственные руки. Его реплика прозвучала как гром с ясного неба. До сих пор никто не решался столь откровенно высказаться о состоянии наших дел. Кажется, Олимпийцы были шокированы его прямотой.

– В любом случае это не имеет значения, – сказал я. – Мы нападем на них не потому, что я всерьез рассчитываю разбить армию мертвецов в первой же битве. Честно говоря, я и сам не слишком верю в победу. Но ни в одном из этих проклятых предсказаний не говорится, что война начнется так рано, задолго до последнего дня – вот что по-настоящему важно!

– Твоя правда, Один, – подтвердила Афина.

Уж она-то была в восторге от моего предложения. Да я и не сомневался на ее счет.

– Все лучше, чем сидеть сложа руки и ждать, когда нас позовут умирать, – тонким голоском белокурой девицы сказал Марс. – Вы как хотите, а я отправлюсь с Одином.

– Мы все с ним отправимся.

Мне показалось, что голос Зевса звучит откуда-то сверху, хотя он по-прежнему сидел рядом с нами.

– Это что, приказ? – сварливо спросил Аполлон.

– Именно, – подтвердил Зевс.

– Что ж, если вам кажется, будто это что-то изменит, можно и повоевать немного, – Гермес пожал плечами. – Но если уж нам предстоит сражаться неизвестно с кем, я бы предпочел оказаться под покровом твоего магического значка, Один. – Он снисходительно посмотрел на остальных Олимпийцев. – Не знаю, как вам, а мне нечего терять. Ну, допустим, получит Один надо мною некую тайную власть, все равно через полгода это закончится навсегда. Полгода можно и потерпеть. Опять же, какое-никакое, а разнообразие!

– Ты очень мудрый муж, Меркурий, – сказал я. – Жаль, что до сегодняшнего дня нам с тобой не довелось обстоятельно побеседовать. Думаю, уж ты-то смог бы придумать что-нибудь путное.

– Ничего, надеюсь, у меня еще есть время на размышления. Не слишком много, конечно, но все лучше, чем ничего. А пока я буду придумывать что-нибудь путное, можно действовать по твоему плану.

Он приблизился ко мне, на ходу терзая тугую застежку своей летной куртки, и потребовал:

– Давай, Один, рисуй свой зловещий узор, пока я не передумал. Вообще-то я терпеть не могу, когда меня царапают!

Гермес демонстративно поморщился, когда мой нож прикоснулся к его груди. Олимпийцы замерли. Они смотрели на нас так, словно я собирался зарезать их родича. Я быстро и аккуратно вырезал руну Эйваз на его загорелой коже, потом полоснул по собственной руке.

– А себя-то зачем? За компанию? – подмигнул мне Гермес.

– Если руна не напьется моей крови, она останется просто бессмысленным узором, – объяснил я. – Твоя кровь тут не годится. И вообще ничья, кроме моей. А теперь помолчи немного. Мне надо поговорить с руной.

Он кивнул и с любопытством прислушался к моему шепоту.

– Ну и имена у этих тварей! И как ты только их выговариваешь, Один? Между прочим, пока ты бормотал эту чушь, мне было очень щекотно, – заявил он, застегивая куртку. – Думаю, именно в этом и состоял твой злодейский замысел: ты собирался защекотать меня до смерти. Я раскусил этого одноглазого! – вскричал он, обращаясь к Олимпийцам. – Не поддавайтесь на его уговоры. Он царапается и щекочется, а еще шляпу надел! Впрочем, все это вполне можно пережить, имейте в виду.

– Отлично, – кивнула Афина. – Рисуй свой знак и на моей груди, Один. Какого черта! Если еще и тебя бояться, жизнь станет совсем невыносимой.

– Спасибо за доверие, Паллада, – поклонился я.

– Надеюсь, мне не обязательно расставаться с этим обликом? – осведомилась она. – Твоя руна не исчезнет, когда я решу, что мне надоело выглядеть таким образом?

– Никуда она не исчезнет. Это же все-таки магия, а не вечерний макияж.

«Макияж»?! Ну-ну… И где ты только успел нахвататься таких словечек? – удивилась она.

Я не стал втолковывать ей, что мне ведомо любое слово, хоть раз сорвавшееся с человеческого языка. Не до похвальбы сейчас.

Пример Афины вселил решимость в сердца ее родичей. Арес решительно разорвал свое платье – что было совсем не обязательно, с таким-то глубоким вырезом! – кокетливо осведомился у окружающих, нравится ли им его новый шикарный бюст, а потом с неподдельным интересом наблюдал за моими действиями.

– Ни хрена он меня не заколдовал, – сообщил он Олимпийцам. – Я бы почувствовал, если что не так!

– Ну да, теперь ты у нас такой чувствительный, дальше некуда! – насмешливо отозвалась Артемида. Она уже расстегивала драгоценные пуговицы на своей шелковой одежде, но недоверие в ее глазах не угасло.

– Если не хочешь – не нужно, – мягко сказал я. – Надеюсь, у тебя еще будет время подумать.

– У меня нет времени. Его нет ни у кого из нас, – она испытующе посмотрела на меня. – А ты не предчувствуешь недоброе, Один? Я думала, у тебя чуткое сердце.

– А ты чуешь беду, Диана? – встревожилась Афина.

– Геката где-то рядом. А где Геката, там и беда… Кстати, можешь шепнуть своим рунам и ее имя, Один. Не помешает!

– А кто она, эта Геката? – спросил я. – Впервые слышу от вас ее имя.

– Да, мы не слишком любим о ней вспоминать. Когда-то она была одной из нас, – принялась объяснять Артемида. – Было время, когда люди даже считали ее моей тенью, и в их словах была доля правды, поскольку в те времена мы обе с радостью подчинялись велениям Луны, да и охотились в одних угодьях, только я днем, а она – ночью. Но мы уже давно враждуем. Очень давно.

– И что, она искусная охотница? – с интересом спросил я. – А вы не могли бы забыть старые ссоры до лучших времен? Было бы неплохо разжиться могущественным союзником.

– Да, пожалуй, – неуверенно согласилась Артемида. – Она действительно «искусная», как ты выражаешься. И очень могущественная. Геката много старше нас, Один. И она совсем другая. Мы никогда не понимали ее, как не могли понять ее родичей, титанов. Но насколько я помню, сам Зевс не слишком любил ей перечить в те времена, когда она навещала нас на Олимпе.

От меня не укрылось, что Зевс недовольно насупил брови, но возражать не стал.

– Но не думаю, что Геката захочет стать нашим союзником, – продолжила Артемида. – Она и в лучшие времена предпочитала действовать в одиночку. А если бы она и захотела найти себе компанию… Знаешь, мне легче представить ее в стане наших врагов, чем рядом с нами! Если хочешь, я могу рассказать тебе о ней, но позже. А сейчас делай свое дело. Ночь уже почти наступила.

Я кивнул и взялся за нож. Диана была права: темнота сгущалась, а до сих пор неведомые враги приходили за нашими головами именно под покровом ночи. На их месте я бы непременно постарался застать Олимпийцев врасплох, где-нибудь на свежем воздухе, если уж двери их домов были теперь надежно заперты для незваных гостей.

Вообще-то я не слишком опасался внезапного нападения, поскольку велел валькириям охранять подступы к месту нашей встречи – а с такой охраной можно не бояться неожиданностей. Но по мере того, как темнота вокруг нас сгущалась, моесердце все чаще вздрагивало от смутного беспокойства. Дурость какая – до сих пор я всегда считал ночь временем моей силы.

Как бы то ни было, темнота подгоняла меня. Я успел начертить руны на груди Артемиды и Аполлона, который забыл о сомнениях, увидев снисходительную улыбку на губах сестры. Потом я принялся колдовать над Гелиосом. Гефест тоже покинул свое место и неохотно подошел ко мне нелепой походкой маленького печального человечка, который смешил людей чуть ли не сотню лет назад.

Аид равнодушно сидел в стороне. Бедняга по-прежнему почти не осознавал происходящее. Кажется, ему было совершенно все равно, подставлять свою грудь под мой спасительный нож или под губительный клинок одного из убийц.

Зевс тоже медлил: ему очень не хотелось окончательно признавать мое превосходство. На его месте я бы и сам терзался, выбирая между воплями гордыни и шепотом разума. И в конце концов я – если не нынешний, то по крайней мере, тот Один, который совсем недавно величественно восседал в золотых чертогах Вальгаллы, – наверняка предпочел бы уступить гордыне.

Я медленно учился мудрости, куда медленнее, чем следовало, и теперь мог посочувствовать Зевсу: мы с ним были одного поля ягоды.

– Приятно видеть, что вы наконец-то приобщились к древним мистериям, голубчики!

Насмешливый женский голос раздался из-за моей спины. Яне мог обернуться, поскольку как раз вплотную занялся руной на груди Гелиоса.

«Ничего, – думал я, – если уж мои валькирии ее сюда пропустили, значит, она не враг. А даже если и враг, Олимпийцы с ней и сами справятся. Она одна, их много. Не дети же беспомощные!»

Но драки так и не вышло. Пока я возился с руной, все остальные переминались с ноги на ногу и сверлили яростными взглядами таинственную незнакомку, которая не отказала себе в удовольствии язвительно прокомментировать перемены в их внешности. Уж не знаю, почему Олимпийцы не выцарапали ей глаза: даже мой побратим и старый недруг Локи мог бы позавидовать ее злому языку.

Завершив обряд, я с любопытством огляделся. Олимпийцы были похожи на стаю диких кошек, которые не могут решить: впиться противнику в горло или убежать подобру-поздорову, но уже угрожающе замерли на месте, приготовившись к прыжку, – в любом случае пригодится.

За моей спиной, скрестив руки на груди, стояла прекрасная великанша. Думаю, даже моя макушка доставала ей только до плеча, а ведь мой рост всегда соответствовал моим – и не только моим! – представлениям о величии. От нее исходило упоительное благоухание, свежий аромат летней ночи. Он кружил голову даже такому старику, как я, давным-давно переставшему обращать внимание на пустяки вроде сладкого запаха мокрой акации.

Мгновением позже я увидел, что у великанши три лица, одно другого прекраснее, а волосы развеваются так, словно ей в спину дует сильный ветер. Спустя еще одно мгновение я понял, что ее волосы были настоящими живыми гадюками, разъяренными и голодными.

– Кто ты? – спросил я. – Уж не та ли Геката, о которой мне столько понарассказали?

– Я самая. А что, обо мне здесь сплетничали? – она укоризненно покачала головой. – Тебе следовало раньше познакомиться со мной, сын Бора. Твои грозные красотки с радостью повиновались моему голосу, а это значит, что мы с тобой очень похожи. Как братец с сестричкой, хотя наши родители не потрудились как следует попыхтеть в объятиях друг друга. Ничего, вот мы и встретились – лучше поздно, чем никогда!

– Зачем ты сюда пришла? Решила, что некому, кроме нас, слушать твои хулительные речи? И то правда: у невидимых существ, населяющих ночную тьму, совсем другие заботы… Если хочешь предложить союз, так и скажи. Сейчас я рад принять любую помощь. А если нет – что ж, тогда тебе нечего здесь делать.

– Помощь? От меня? – расхохоталась она. – Ну уж нет! Считай, что я пришла поразвлечься, познакомиться с тобой… и заодно немного потрепать нервы твоим новым приятелям. И каким дурным ветром тебя занесло в эту компанию, хотела бы я знать?! Я ничего не имею против тебя, брат Вили и Ве, но твое присутствие среди этих неудачников кажется мне нелепым. Сидел бы ты лучше дома, вот что я тебе скажу!

– Тебя забыл спросить.

Я посмотрел на нее так, что она прикусила свой болтливый язык.

Одно было плохо: я не мог заставить себя разозлиться по-настоящему. Во-первых, эта трехликая действительно была похожа на меня самого. Можно было подумать, что я наконец-то встретил собственную тень, «второго себя», о котором жарким таинственным шепотом однажды рассказал мне Фрейр, – тогда я ни слова не понял из его смутных объяснений и предпочел думать, что бедняга Фрейр просто перебрал браги. Кроме того, я чувствовал, что за напускной бравадой Гекаты нет настоящей враждебности. Оставалось только понять, зачем мы ей понадобились.

Гелиос тем временем неторопливо вытер рукавом цветастой рубахи капли крови со своей темной кожи и шагнул в темноту, раскинув руки, словно для того, чтобы обнять дорогого гостя.

– Я предупреждал, что, если ты сунешься к Олимпийцам, тебе не избежать моих объятий! – говорил он. – У меня еще хватит жара, чтобы испечь гадин, приютившихся в твоих волосах!

– И ты теперь с ними, Гелиос? Да тебя не узнать! Эк ты почернел – небось, от собственного жара? Погоди, не горячись, не время мне с тобой обниматься, – затараторила Геката, поспешно отступая в темноту. – Я пришла сюда не для того, чтобы воевать с тобой… и вообще не для того, чтобы воевать.

– Зачем, в таком случае? – мрачно спросил Зевс. – Наши пути давно разошлись, Геката.

– Они никогда и не сходились, – огрызнулась она. И внезапно призналась: – Я и сама не знаю, зачем пришла! Можете мне поверить, меньше всего на свете я хотела снова увидеть ваши рожи!

– Взаимно, дорогуша! – усмехнулась Афина.

– О, да тебе наконец-то удалось влезть в мужские штаны, Паллада! – расхохоталась Геката. – Что ж, поздравляю. Лучше быть мужиком, чем такой пожилой девицей!

– Очень хочешь умереть прямо сейчас? – равнодушно спросила Афина.

Я решил вмешаться в их беседу. Паллада рассердилась не на шутку, но я не слишком верил, что она в силах исполнить свою угрозу. К тому же во мне разгорелось любопытство. Сама не знает, зачем пришла, – ишь ты!

– Что заставило тебя прийти сюда? – спросил я. – Это не могли быть мои чары. Я не собирался никого призывать. Скорее уж наоборот.

– Куда уж тебе с твоими чарами! Не родился еще тот, кому удастся меня приворожить… Впрочем, меня действительно вынудили сюда прийти, – буркнула она. – За мною гнались твари из числа тех, с которыми лучше не встречаться.

– Такие же, как ты сама? – лукаво прищурился Гелиос.

– Угадал, черномазый, – согласилась Геката. – Я сразу почувствовала, что мы с ними похожи. До сих пор нам не доводилось встречаться: они – дети совсем другой ночи. Но они не собирались предлагать мне дружбу. Им нужны моя жизнь и моя сила. Я не прочь сразиться с кем-нибудь из них один на один, чтобы узнать, чья тьма гуще. Но их было не меньше дюжины, и они не собирались церемониться.

– Так ты пришла сюда искать защиту?

Я-то думал, что Зевс готов лопнуть от злости, но вместо этого он звучно расхохотался.

– Как это на тебя похоже, Геката! Явиться к нам за помощью и затеять ссору! Узнаю дочку Астерии! – Он смеялся так неудержимо, что и я не сдержал улыбку.

К моему удивлению, Геката тоже улыбнулась и неожиданно превратилась в невысокую хрупкую женщину. Теперь у нее было всего одно лицо, а на плечи ниспадали густые кудрявые волосы – гадюки исчезли вместе с ее угрожающим обликом.

– Ну да, я пришла к вам искать защиту, – призналась она. – Можешь ликовать, сын Кроноса. Сегодня у тебя великий день: Геката просит тебя о помощи.

– Тоже мне событие! – фыркнула Афина.

К моему величайшему изумлению, брови Марлона Брандо больше не хмурились от гнева. Афина говорила насмешливо, но вполне добродушно. Зевс улыбнулся еще шире. Остальные Олимпийцы тоже расслабились. Можно было подумать, это не они только что были готовы наброситься на незваную гостью. Даже Гелиос больше не угрожал Гекате своими испепеляющими объятиями, а посторонился, давая ей подойти поближе.

– Ты удивлен, Один? – шепотом спросил он. – Ничего странного. Есть две Гекаты, которые сменяют друг друга, и они не слишком похожи, хотя каждая сохраняет память о том, что случилось с другой. Мы враждуем с Хтонией, но не с Уранией. Та трехликая, которая вышла из тьмы, нам ненавистна. Но ее здесь больше нет. Геката Урания, конечно, тоже не подарок, но с ней вполне можно иметь дело.

– Ясно, – кивнул я.

Вообще-то наивность Олимпийцев порядком меня удивила. Облик – это всего лишь облик. Кем бы ты ни казался, какие бы перемены ни происходили с твоим лицом и нравом, ты – это всегда только ты сам.

Но я решил оставить свою мудрость при себе и поглядеть, что будет.

– И все-таки кто за тобой гнался? – спросила Афина.

Я-то мог биться об заклад, что ответ мне уже известен.

– Дивные, непостижимые существа. Могущественные, словно они принадлежат не умирающему, а новорожденному миру, – в голосе Гекаты звучали мечтательные интонации влюбленной девчонки. – Мертвые, как сама вечность, безжалостные, как время, и жадные до чужой силы, как пересохшая глотка… Мне жаль, что я не одна из них. Если бы мне было суждено родиться заново… Но тут уж ничего не поделаешь!

– Среди них была уродливая женщина с веретенами в волосах, да? – спросил я. – И некто в шлеме, похожем на сказочную птицу, и еще один – безголовый…

– С дверцами в груди, да, – кивнула она. – Их скрип и стук способны свести с ума даже меня! О, этим тварям подвластны такие силы, о существовании которых я только смутно догадываюсь… Впервые в жизни я узнала, что такое настоящий страх.

– И как тебе это понравилось? – мрачно спросила Афина.

– Даже и не знаю. У страха есть свое непреодолимое очарование. Он завораживает – во всяком случае, когда это происходит впервые!

– Смотри-ка, тебе даже пришлось по вкусу это приключение! – хмыкнула Афина.

– Что ж, во всяком случае, у нас с тобой общие враги, – заключил я. – Выходит, они просто охотятся на всех подряд, кто подвернется.

– Надеюсь, они не доберутся до Посейдона, – вздохнул Арес. – Как-никак, а все-таки его скрывает морская пучина…

– Думаешь, эти твари не умеют плавать? – усомнился я. – Пожалуй, надо бы мне наведаться и к Посейдону, если еще не поздно. Хорошо, что ты о нем вспомнил.

– Не «вспомнил», а «вспомнила»! – кокетливо поправила меня белокурая красотка. – Проявляй хоть какое-то уважение к моему новому облику, Один!

– Рядом враги, Отец битв! – голос Гёндуль звучал встревоженно. До сих пор мои валькирии были образцом спокойствия. Но и они оказались подвластны разрушительным переменам!

– Их много? – спросил я.

– Не больше, чем твоих друзей. Но нас пугает их могущество. Мы не сможем их остановить. Может быть, твои руны смогут?

– Это те же самые, да? Те, от кого вы охраняли дома Олимпийцев в последние дни?

Валькирия кивнула.

– Ну наконец-то мы увидим их лицом к лицу, – я обернулся к Олимпийцам. – В том нет беды: они не смогут приблизиться к тем, у кого есть моя руна.

– Но ее пока нет ни у меня, ни у Аида. Да и у Зевса нет твоей руны, – встревожился Гефест.

Я всегда догадывался, что воитель из этого мастера никудышный. Так уж повелось: одни руки умело куют мечи, и совсем другие с радостью достают их из ножен.

– Это поправимо, – сказал я. – Мы окружим вас тесным кольцом, так что убийцы не смогут приблизиться.

– Неужели ты думаешь, что я стану прятаться от врагов за вашими спинами? – нахмурился Зевс.

– А почему нет? Все лучше, чем умирать. Успеется еще! И потом, я же не сказал, что мы должны топтаться на месте и покорно ждать, пока они уйдут. Посмотрим, что они из себя представляют, а потом попробуем дать им бой. Ты вполне можешь метать молнии, стоя в центре круга.

– Не спорь с ним Юпитер. Сейчас его время, – сказала отцу Афина.

Зевс озадаченно покосился на свою любимицу и неохотно кивнул.

Олимпийцы тем временем уже окружили его тесным кольцом. Гефест поспешно протиснулся внутрь, за ним неохотно последовала Геката. Мне пришлось чуть ли не силой поднимать с места Аида: если бы не я, он бы и не подумал о себе позаботиться!

Даже если бы мои валькирии не принесли нам весть о приближении врагов, я бы вскоре узнал, что они рядом. От их причудливых тел исходил сильный запах – странная смесь звериной вони и пронзительной свежести, сопровождающей сильную грозу. Их близость заставляла разум умолкнуть, а сердце – суматошно забиться, словно оно было сердцем обыкновенного человека, которому ведом страх.

Я старался сохранять выдержку, вести себя так, словно несокрушимое спокойствие бессмертного все еще в моем распоряжении. Это сработало: когда очень хорошо притворяешься, можно убедить кого угодно, даже себя самого.

– Их запах порождает страх, – шепнула мне Афина. – Эти твари нашли очень простой способ управлять нашими чувствами. Хорошо бы и нам так научиться.

– Да, неплохо… Неужели и правда дело только в запахе?

– Когда это я понапрасну молола языком? – обиделась Афина.

«Сказать по правде, случалось с тобой и такое», – насмешливо подумал я.

Темнота ночи растаяла, как снег у очага. Можно было подумать, что вокруг нас вспыхнули костры, зажженные великанами. Наши таинственные преследователи были совсем рядом, и мы наконец могли взглянуть на них.

Сейчас они совсем не походили на причудливых уродцев, о которых рассказывали валькирии. Мне казалось, что они сотканы из разноцветного пламени, их очертания дрожали и менялись, и я поневоле залюбовался этим зрелищем. Потом пестрый свет, исходящий от их тел, погас так же внезапно, как вспыхнул. Причудливые силуэты еще несколько секунд потоптались на краю амбы и слились с темнотой.

Они уходили. Это удивило меня бесконечно: до сих пор я твердо знал, что когда встречаются враги, битва неизбежна. Но незнакомцы руководствовались совсем иной логикой: они посмотрели на нас, увидели, что легкая добыча им не светит, и решили удалиться.

При этом мне в голову не пришло бы называть их трусами. Трус убегает, спасая свою шкуру, а от незнакомцев исходило неописуемое спокойствие. Они не испытывали к нам враждебных чувств; мне показалось, что чувства, в том числе и враждебные, им вовсе неведомы. Уверен, убивая Олимпийцев, они просто брали их жизни, как хозяин дома берет ломоть хлеба со своего стола. Они пришли сюда не воевать, а просто пообедать, взять по куску хлеба и разойтись по своим делам. Никто ведь не испытывает ненависти к горбушке, в которую вонзаются его зубы.

Мне было ясно: они уходят только потому, что не хотят терять с нами время. Долгая возня с моими рунами не входила в их планы. Я понимал и другое: они могут вернуться в любой момент, как только придумают, каким образом можно получить еще несколько жизней, не затрачивая особых усилий.

И еще я твердо знал, что должен отправиться за ними, хотя не слишком рассчитывал на легкую победу.

Слейпнир появился рядом со мной мгновением раньше, чем я собрался его позвать.

– Не размыкайте круг, пока я не вернусь, – велел я Олимпийцам.

Они обратили ко мне вопросительные взоры, но я не собирался пускаться в объяснения. «Ничего, пусть привыкают просто делать, что я говорю, без лишних расспросов, – думал я. – Давно пора!»

Миг спустя они остались далеко внизу, вместе со своими незаданными вопросами, а я слился с темнотой и ветром, одержимый веселой яростью погони, и был по-настоящему счастлив, совсем как в старые добрые времена. Валькирии последовали за мной, не дожидаясь приказа. Им и без того все было ясно.

Поначалу удача была со мной: расстояние между нами быстро сокращалось. Я даже заподозрил было, что незнакомцы нарочно медлят, чтобы увлечь меня за собой. Впрочем, я их больше не опасался: какие бы хитрости ни имелись у них в запасе, а на моей груди сияла защитная руна Эйваз, в силу которой я теперь верил больше, чем в собственное могущество. Я привстал на стременах, упиваясь близостью битвы, мне уже мерещился вкус крови этих чужаков, сладкий и губительный, как мед Браги.

Но через несколько минут я понял, что впереди уже давно никого нет. Враги исчезли, не оставив следов. Можно было подумать, что я самого начала гнался за ветром: больше здесь некого было догонять. Даже память решила сыграть со мной недобрую шутку: я не мог вспомнить, зачем вообще куда-то помчался. Вроде бы собирался держать совет с Олимпийцами, договориться с ними о нападении на мертвую армию нашего врага – и на тебе!

К счастью, у меня все еще хватало могущества сопротивляться наваждению. Безжалостной рукой опытного пастуха я собрал разбегающиеся в панике воспоминания в одно покорное стадо – и ужаснулся легкости, с которой они были готовы отказаться от чести принадлежать мне.

– Их больше нет, – задумчиво сказал я не то Слейпниру, не то себе самому. – Появляются из ниоткуда, уходят в никуда, не оставляя даже памяти о себе, – вот оно как бывает! Что ж, будем иметь это в виду… Ничего, однажды я сам распахну эту дверь, ведущую в никуда, и мы еще померяемся силой! Нет такой хитрости, которой я не мог бы научиться. Одолеем и эту премудрость.

– Битвы не будет? – спросила одна из валькирий, почтительно приблизившись ко мне.

– Не с кем здесь биться, как видишь, – ответил я. – Нужно возвращаться, Гудр. У нас есть дела поважнее, чем погоня за теми, кого больше нет.

Вернувшись на амбу, я убедился, что Олимпийцы меня не ослушались. Они не разомкнули круг и по-прежнему были настороже.

– Ты догнал их? – без особой надежды спросила Афина.

– Они исчезли. Для того чтобы сражаться с ними, мне придется сперва научиться ходить их путями.

«Ходить их путями»? – изумилась она. – Неужели это возможно?

– Для меня все возможно. Плохо одно: на это требуется время, которого у нас почти не осталось. Но я не позволю смерти забрать меня, пока не разгадаю эту тайну. Теперь у меня есть веская причина заставить ее повременить. Тем лучше.

– А можно ли мне попросить тебя о защите от этих неведомых охотников? – почтительно спросила Геката. – Ты великий колдун, Один. Они ушли, даже не попытавшись напасть на нас. Это удивительно!

– Так и должно быть, – небрежно сказал я. – Разумеется, я вырежу защитную руну на твоей груди, если ты этого хочешь.

– Не забудь и обо мне, Один, – вмешался Гефест. – И Аиду нужна защита, сейчас он беспомощен, как ребенок.

– Ни о ком не забуду, – пообещал я и испытующе посмотрел на Зевса. – А ты что решил?

– Обойдусь пока. Твоя ворожба хороша, но с меня хватит и собственной. Если бы ты не уговорил меня спрятаться, я мог бы поразить их своими молниями.

«А толку-то!» – насмешливо подумал я, но не стал его дразнить. Зевс все еще был стоящим союзником, ради него можно было и язык прикусить.

– Ладно, как хочешь. Но если передумаешь, я всегда к твоим услугам.

Я был почти уверен, что он передумает. Понимал, что гордый Громовержец просто не хочет принимать мою помощь в присутствии родичей.

– А как насчет того, чтобы повоевать? – спросил я. – Думаю, мы могли бы напасть на армию мертвых уже завтра. Но сперва следует договориться о том, как действовать. Знаю, ваш любимый девиз: «каждый за себя», но здесь так не получится.

– Делайте что хотите. А я посмотрю, что из этого выйдет, – буркнул Зевс.

– Ты будешь сидеть на своей амбе, Юпитер?! – Афина обернулась к нему, изумленная и разгневанная. Такой яростный взгляд вполне способен испепелить на месте.

Зевс насупил густые брови.

– Неужели без меня не обойдетесь?

– Без тебя у нас ничего не получится, – твердо сказал я.

На самом деле я так не думал, но у Зевса выдался не слишком удачный день. Ему то и дело приходилось уступать мне, а под конец он и вовсе был вынужден укрыться за спинами своих родичей. Так что я решил быть великодушным и прибавил:

– Я очень прошу тебя о помощи, Юпитер!

– Ну хорошо, я вам помогу, – согласился Зевс.

Теперь он выглядел весьма довольным, даже не потрудился скрыть горделивую улыбку. Мне стало горько: как, оказывается, легко управиться с престарелым владыкой, отчаянно цепляющимся за остатки своего былого величия!

«Ты никогда не будешь таким, Один, – твердо пообещал я себе. – Лучше уж действительно умереть от клыков Фенрира, хотя и это было бы весьма обидно…»

– Ерунда какая-то получается! – сердито сказал я, в очередной раз обведя глазами своих «генералов».

Вообще-то, обстановка не располагала к недовольству, скорее наоборот. Был изумительный летний вечер, последние нежно-розовые кляксы заката поспешно расползались вдоль линии горизонта, мы только что расположились на отдых, и мои спутники как раз начали приставать к Джинну с просьбами о хорошем ужине.

Но у меня весь день было скверно на душе, и теперь я наконец понял почему. Обычно я могу довольно долго отлынивать от порученной мне работы, но дело всегда заканчивается тяжелым приступом чувства тотальной ответственности за все происходящее. У меня был выбор: продолжать тихо мучиться в одиночку или начинать дергаться. Разумеется, я выбрал второе!

– Что случилось, Макс? Почему вдруг – «ерунда»? – осведомился Анатоль.

Остальные и ухом не повели. Всю жизнь подозревал, что грозного начальника из меня не выйдет. Впрочем, оно и к лучшему. Не хотел бы я пополнить стройные ряды этих малоприятных типов напоследок!

– У нас в наличии всего четыре полководца на все человечество. К тому же только Мухаммед и князь Влад имеют за плечами некоторый опыт боевых действий… Ну и мы с Джинном, в качестве бонуса. Это, конечно, усраться как круто, но маловато будет, – объяснил я. – Так не пойдет.

– До сих пор тебя это не смущало, Владыка, – заметил Джинн.

– До сих пор я был полным идиотом. Надо исправляться, пока не поздно. У меня есть некоторые основания полагать, что драка начнется гораздо раньше, чем планировалось. Не удивлюсь, если уже завтра… Впрочем, нет, все-таки они не настолько шустрые!

– Завтра?! Ты имеешь в виду Последнюю битву?

Анатоль не поленился вскочить с места и продемонстрировать мне сказочные возможности мускулатуры своего лица. Такого откровенного ужаса я не видел даже на собственной физиономии в приемной у стоматолога. Кажется, он здорово испугался, и я мог его понять. Вообще-то мы всю жизнь находимся в положении приговоренных к смерти, но одно дело – знать, что это произойдет когда-нибудь, и совсем другое – внезапно обнаружить, что это самое «когда-нибудь» наступит прямо завтра.

– Да нет, не все так страшно. Не битва и даже не генеральная репетиция, а так – небольшая потасовка. Просто в ближайшие дни нам придется отбиваться от разгневанных богов, да еще и на аэропланах. Веселье будет то еще!

– Тебе ведомо будущее, Али? – уважительно осведомился Мухаммед.

– Ага, – усмехнулся я. И доверительным шепотом сообщил ему: – Мне Аллах сказал.

Вообще-то все было гораздо проще. Я весь день не сводил глаз с экрана телевизора. Наблюдал за Одином, который развил невероятно бурную деятельность. Он созывал Олимпийцев на большой совет – надо быть полным идиотом, чтобы не догадаться, о чем именно он собирается с ними побеседовать. Яеще удивлялся, что эти ребята до сих пор не собрались хорошенько прополоть наши ряды.

Больше вопросов у Мухаммеда не было. Зато они тут же появились у всех остальных: «От каких таких богов?» – «А сколько их?» – «Почему на аэропланах?» – «Что такое аэропланы?» – и все в таком духе. Князь Влад заметно оживился и деликатно поинтересовался, можно ли посадить этих самых «богов» на кол или же с ними следует бороться другими методами…

Я не подкачал. У меня с самого начала был заготовлен исчерпывающий ответ на все вопросы.

– Поживем – увидим! – торжественно заявил я. – А теперь вопрос на засыпку: кто из вас разбирается в авиации?

Ребята озадаченно захлопали глазами.

– Отлично, я тоже не разбираюсь. Еще один вопрос: кто из вас знает, что такое воздушный бой? Можете не отвечать, и так догадываюсь, что никто. И последний вопрос, господа: кто из вас когда-нибудь командовал по-настоящему большим войском?

– Я, – гордо сказал Мухаммед. Остальные покосились на него с заметным уважением.

– Ну да, конечно… – вздохнул я. – Сколько сотен человек было в твоей армии? Впрочем, это неважно. Сейчас нам предстоит иметь дело с миллиардами.

– Если за нами действительно следует все человечество, «миллиарды» – это не преувеличение, – кивнул Анатоль.

– Если верить моему работодателю, за нами действительно следует все человечество. Ну почти все, – вздохнул я. – А нас с вами чертовски мало, ребята, и мы совершенно некомпетентны. До сих пор мне казалось, что это не проблема. Но теперь уменя есть все основания полагать, что на днях нам придется принять настоящий воздушный бой. Ничего страшного, конечно: ну уложат эти бедняги Олимпийцы несколько сотен наших спутников или даже несколько тысяч… Если оперировать только цифрами – невелика потеря! Но мне неприятно думать, что нам будет нечего им противопоставить. Стоять, задрав головы к небу, и смотреть, как нас убивают, – это недостойно.

– А твое могущество? – оптимистически спросил Анатоль. – Если уж ты с Сетхом справился…

– Мало ли с кем я справился. Нет никаких гарантий, что у меня снова получится. Мои чудеса – штука непредсказуемая. Вдруг в день битвы у меня будет лирическое настроение – и что вы тогда станете делать? Подавать мне карандаши, чтобы я подробно описывал впечатления? Подбирать подходящие метафоры? Да уж…

– Я всегда готов помочь тебе в твоих занятиях, Али, – совершенно серьезно заявил Мухаммед. – Если тебе понадобится, чтобы я подал тебе карандаш, я это сделаю.

– Спасибо, друг. Но сейчас меня не это беспокоит. Я чертовски боюсь, что под моим чутким руководством наши соратники смогут разве что еще раз умереть. Возможно, на этот раз они умрут весело и без сожалений и оставшиеся в живых будут вынуждены спешно сложить десяток хвалебных од на их память. А толку-то!

– И что ты предлагаешь, Али? – спросил Мухаммед.

Мне понравился его деловой тон. Одно удовольствие иметь дело с этим дядей – по крайней мере, пока он не хватается за свой коврик для намаза.

– Нам нужны опытные полководцы. Чем больше, тем лучше. Думаю, за всю историю человечества их было немало. И наверняка все они следуют за нами в качестве рядовых. Грех это – гвозди микроскопами забивать! Надо бы их разыскать, провести разъяснительную работу, и пусть командуют всеми, кто под руку подвернется. Тогда у нас будет не одна огромная и почти бесполезная армия, а несколько сотен – или даже тысяч? – армий поменьше. По-моему, очень просто, главное – нарыть побольше генералов.

Я вопросительно посмотрел на Джинна.

– Ты сможешь быстро отыскать бывших полководцев в этом столпотворении?

– Если бы я знал их по именам, было бы проще. Впрочем, с несколькими великими полководцами я был знаком лично. Но думаю, за те годы, которые я провел в своем сосуде, появился еще кто-то.

– Надеюсь, что так, – улыбнулся я. – Что ж, имена – не проблема!

Легко сказать: «не проблема»! Порывшись в памяти, я с ужасом понял, что не могу вспомнить никого, кроме Александра Македонского и Наполеона. Мне стало стыдно. Через несколько секунд у меня в голове слегка прояснилось, и я извлек из дырявых сундуков своей пассивной памяти имена Чингисхана, Бабура, Маршалла и почему-то Гитлера, хотя какой из него к черту полководец – он же в основном на митингах орал. Впрочем, вокруг него было полно толковых ребят. Не в неделю же Германия войну проиграла.

– Образование у меня то еще, конечно! – фыркнул я. – Ничего, сейчас напряжемся и общими усилиями составим список. Кто-нибудь здесь знает историю?

– Я почти профессиональный историк, Макс, – неожиданно сообщила Доротея. – Всего-то год в университете не доучилась. Угостите даму стаканчиком чего покрепче, и будет вам такой список великих полководцев – закачаетесь!

– За стаканчиком дело не станет. – Я выразительно посмотрел на Джинна.

– Слушаю и повинуюсь, – высокопарно ответствовал тот, с низким поклоном подавая Доротее высокий тонкий стакан с какой-то пахучей дрянью.

– Подумать только, мой любимый коктейль! – восхитилась она, попробовав содержимое. И деловито спросила: – По алфавиту писать или в хронологическом порядке?

– Да по фигу, наверное… – Я пожал плечами и покосился на Джинна. – Тебе ведь все равно?

– Абсолютно все равно, Владыка, – эхом откликнулся Джинн.

– Сделаем, – заключила Доротея. – Дайте только карандаш и бумагу.

Она отхлебнула из своего стакана и принялась строчить. Это продолжалось часа два. Несколько раз Джинну приходилось выдавать ей чистый лист бумаги.

Я, конечно, с самого начала подозревал, что кроме Македонского с Наполеоном были еще какие-то великие полководцы, но никогда бы не подумал, что их такая прорва. Доротея умудрилась вспомнить больше тысячи имен, и мне показалось, что она остановилась только потому, что заболели пальцы.

– Ой! – виновато сказал я, перебирая страницы, исписанные торопливым почерком Доротеи. – Почти никого не знаю. Стыдно-то как… А что, разве генерал Мак-Артур тоже был великим? Я думал, он так, посредственность.

– Может быть, и посредственность, нам-то какая разница? – Доротея пожала плечами. – По крайней мере, свое дело он знает. Я так поняла: чем больше полководцев – тем лучше. Или тебе требуются только гении?

– Да нет. Пожалуй, ты права.

Еще несколько минут я с любопытством рассматривал список: учиться никогда не поздно. А потом у меня появился вопрос.

– Слушай, а почему в твоем списке нет ни одного норвежского конунга? Насколько я знаю, они были ребята что надо. Взять того же Харальда Завоевателя или Святого Олава… Или ты специализировалась на другом историческом периоде?

– Можно сказать и так… Нет, я знаю имена некоторых скандинавских королей, но они нам все равно не понадобятся. Они же теперь все в Вальгалле у Одина, разве нет?

– Об этом я как-то не подумал, – удивленно признался я. – А ты сообразила. Молодец.

– Рада стараться! – Она комично отсалютовала мне, приложив руку к козырьку несуществующей фуражки.

– Если уж хочешь, чтобы было смешно, надо орать: «Яволь майн фюрер!» – улыбнулся я. – Номер семьсот восемьдесят четвертый в твоем списке может дать тебе профессиональную консультацию по этому вопросу, как только мы его отыщем.

– А кто у меня проходит под этим номером?

– Герман Геринг. Очень полезный парень: нам же как раз предстоит иметь дело с вражеской авиацией… А может быть, он тоже в Вальгалле?

– Нет его там, – зевнула Доротея.

– А ты откуда знаешь? – удивился я.

– Это элементарно, дорогой Ватсон. Не было у него в руках меча, когда он умирал. Да и не верил он ни в какую Вальгаллу. Думаю, это тоже важно.

Признаться, меня здорово удивила уверенность ее тона: до сих пор Доротея не производила впечатление человека, понимающего, что происходит. Неудивительно, думаю, я и сам не производил такого впечатления. Но сейчас она говорила как крупный специалист по вопросам загробной жизни.

«Черт, как же быстро мы все меняемся! – печально подумал я. – Хотел бы я знать, во что мы успеем превратиться в финале!»

Впрочем, сейчас у меня были более неотложные дела, чем размышления о нашем туманном будущем, а посему я вручил список Джинну.

– Разыщи этих людей, дружок.

– Привести их к тебе?

Я задумался. Ко мне – это, конечно, правильно… Но мне совсем не хотелось проводить инструктаж великих полководцев всех времен и народов. Мне вообще не хотелось их видеть. Что-то внутри меня отчаянно сопротивлялось этой идее. Впрочем, я всю жизнь любил отлынивать от разного рода совещаний.

– Ко мне не надо, – наконец решил я. – Веди их к Мухаммеду. В конце концов, он у нас и сам великий полководец, а я – так, скромный «представитель заказчика»… В общем, это его работа.

Я так увлекся, что чуть было не заявил, что ему, дескать, за это деньги платят! Впрочем, мне показалось, что Мухаммед очень доволен возложенной на него хлопотной миссией.

– Ты же прекрасно с этим справишься, правда? – с надеждой спросил я пророка. Мухаммед важно кивнул.

– С помощью Аллаха я справлюсь с чем угодно, Али. Не скрою, мне будет приятно главенствовать над достойнейшими мужами всех времен. Когда я думал о том, что происходит с праведниками в раю, я всегда представлял себе нечто в таком роде. А если еще и твой могущественный слуга соблаговолит оказать мне содействие…

– Разумеется, – я обернулся к Джинну. – Ты ведь соблаговолишь, дружище? Помогай ему во всем, ладно? А я пока попробую разузнать, когда нам следует ждать неприятностей и как они будут выглядеть.

– Ты снова собираешься в гости к нашим врагам? – шепотом спросил Джинн.

Я развел руками с видом мученика: дескать, а что делать, если надо?

Ясен пень, я лукавил. Надо, не надо, какая разница? Если бы дело было только в необходимости, я вполне мог бы продолжать пялиться на экран чудесного телевизора Джинна, который по-прежнему находился в моем распоряжении. Но я твердо решил снова нанести Афине и Одину личный визит. Они меня совершенно очаровали. Мне хотелось подружиться с ними, как в детстве хотелось дружить с ребятами не из своего, а из соседнего двора, а еще лучше – с другой улицы. В чужаках всегда есть нечто неописуемо притягательное, по крайней мере, для меня.

Кажется, мой сон ждал меня с таким же нетерпением, как и я его. Стоило мне свернуться клубочком и закрыть глаза – вместо темноты под опущенными веками меня встретил мягкий лунный свет и узкая дорожка между камнями, уводящая на плоскую вершину столовой горы.

Защитная руна, старательно начерченная Одином, пропустила меня без возражений, как и в прошлый раз, да и таинственные Хранители не преградили мне путь. Уж они-то знали, что на самом деле меня здесь нет.

Меня ждал сюрприз: никого не было дома. Наверное, этот их военный совет затянулся допоздна. Я лениво подумал, что как был дураком, так им и остался: мне бы сейчас полагалось стойко бодрствовать у телевизора и следить за Олимпийцами, чтобы выведать их драгоценные стратегические секреты, а не предаваться сладким грезам о том, как я скитаюсь по пустому жилищу Афины.

Тем не менее я не стал просыпаться. Прошелся по коридору, без особого любопытства заглянул в прохладные темные комнаты. Они были так похожи, что я не смог определить, какие из них служат спальнями моим новым приятелям, а какие пустуют в ожидании редких гостей.

В конце концов я отыскал ту самую комнату, где мне довелось побывать прошлой ночью, уселся на пол, скрестив ноги – смешно сказать, но я почему-то не решился потревожить своим задом хозяйские ложа, – и принялся ждать.

«Если уж я хочу, чтобы они вернулись домой, значит, скоро кто-нибудь да появится, – лениво думал я. – Это же мой сон, в конце-то концов!»

Словно в ответ на мои оптимистические размышления из коридора послышался голос Марлона Брандо: «Хорошо, что ты растормошил их, Игг! Теперь я удивляюсь, почему ты не сделал этого рань…»

Афина осеклась и застыла на пороге комнаты, увидев меня. Наверное, все-таки не ожидала, что у меня хватит наглости явиться на следующую же ночь после ее гениального разоблачения.

– Я рад, что ты решил вернуться, гость. Приветствую тебя, – важно сказал Один.

Я сразу понял, что Афина сдержала слово и не поделилась с ним своим открытием. Его радость по поводу моего появления была сдержанной, но совершенно искренней.

– Я и сам рад, что решил вернуться. Впрочем, я заглянул только на минутку. Хотел узнать, помогли ли вам мои книжки.

– А разве ты не следил за нами в своих снах, как прежде? – настороженно спросила Афина.

– Я бы и рад, – я развел руками, – но я, знаешь ли, не все время сплю. Вот только что задремал и сразу увидел, что пришел к вам в гости, а вас нет дома. Решил подождать и посмотреть, что будет дальше.

– А у тебя, часом, нет желания увидеть сон о том, как ты вместе с нами сражаешься с армией мертвецов? Мы собираемся хорошо повеселиться.

Чувствовалось, что Один вернулся с совещания. Он тут же попытался взять быка за рога и завербовать еще одного наемника в свое малочисленное, но элитное войско.

– Даже не знаю… – нерешительно протянул я. И уже тверже добавил: – Не думаю! Не люблю сны про войну. Да и зачем я вам нужен? Вояка из меня никудышный.

Афина саркастически усмехнулась краешком чужого рта и вышла из комнаты. Ну да, могу себе представить, насколько нелепо звучало подобное заявление в устах предводителя той самой грозной армии, с которой они как раз собирались сражаться.

Знала бы она, как искренне я сам верил, что говорю чистую правду! Я и в школе-то дрался кое-как. Моих познаний в науке кулачного боя кое-как хватало, чтобы с горем пополам «сохранить лицо» – не больше.

Через минуту Афина вернулась. Теперь это была именно она. Не какой-нибудь дурацкий Марлон Брандо, а та невероятная женщина, которая с самого начала очаровала меня несколько больше, чем следовало бы в данных обстоятельствах. Я заметил, что Одина эта перемена обрадовала не меньше, чем меня самого. «Наверное, он в нее немножко влюблен, – сочувственно подумал я. – Или даже не „немножко». Ничего удивительного, могу его понять!»

– Да, к сожалению, я действительно не так безобразна, как хотелось бы, – проворчала Афина, заметив, с каким нескрываемым восторгом мы оба на нее пялимся. – Ничего, переживете!

Один нахмурился, смущенно и сердито, словно его застали за каким-то неприличным занятием, вроде ковыряния в носу. Мне стало смешно и немного грустно: тоже мне боги! Проблемы этих симпатичных ребят вполне укладывались в рамки какого-нибудь примитивного молодежного телесериала.

– А ты ведь тоже красавчик, гость, – неожиданно заметила Афина. – Тебе это никогда не мешало?

– Скорее наоборот. Я бы даже не отказался кое-что подправить и улучшить, чтобы моя жизнь стала совсем уж лучезарной.

– Ну да, ты же мужчина… если, конечно, не притворяешься! – вздохнула она.

– Куда уж мне. Да и зачем?

– Ну, не знаю – мало ли зачем… Мне, например, доставляет удовольствие пребывать в мужском теле. Да и нашего Ареса никто силой не заставляет превращаться в белокурую красотку – просто ему так нравится. Скучно всю жизнь оставаться тем, кем родился, – объяснила Афина. – Так что попробуй на досуге, мой тебе совет!

– Мне кажется, что гостя, да еще и такого, которому мы обязаны избавлением от напасти, следует не только развлекать беседой, но и щедро угощать, – вмешался Один.

– Ну да, конечно, как я могла забыть, с кем имею дело. Легендарное гостеприимство северных варваров, как же, как же! – рассмеялась она. – Ладно уж, Хрофт, не дуйся. Если тебе кажется, что в брюхе нашего гостя должно оказаться как можно больше пищи, что ж, значит, будем ее туда помещать. Кто я такая, чтобы спорить с тобой, о Отец Мудрости! Пойду погляжу, осталось ли хоть что-то в наших оскудевших закромах.

Она вышла из комнаты с таким довольным и злорадным выражением лица, словно собиралась насильно напоить нас с Одином рыбьим жиром, а на десерт подать кипяченое молоко с пенками.

– Я давно не видел Палладу такой веселой, – заметил Один. – Ты вернул ей радость, гость. Хотел бы я знать, кто ты! Не из пустого любопытства, а для того чтобы понять, кем надо быть, чтобы вернуть ей радость?

– Наверное, для этого надо быть наваждением, – усмехнулся я.

– И каково оно – быть наваждением? – с неподдельным интересом спросил Один. – Мертвым я уже был, а вот наваждением – никогда.

– Я тоже был мертвым. Правда, всего пару раз и совсем недолго. Если честно, мне совсем не понравилось.

– Мне тоже не слишком, – согласился Один.

– А вот быть наваждением – редкостное удовольствие: все равно что быть живым, только еще лучше… Не знаю, как объяснить!

– И не нужно. Мне понравилось, как ты это сказал. Ты произнес нескладные слова, в которых не было ни капли пойла скальной твари, так, что на миг меня посетили все твои чувства. Это великий талант – говорить так, гость! Ты мог бы стать знаменитым скальдом.

– Скальдом? Я уже пробовал однажды, получилось не очень-то, – признался я. – Правда, тогда я был ужасно молодой и такой глупый – завидки берут!

– Значит, тебе следует попробовать снова. Глядишь, теперь получится… Ты не кажешься мне молодым, хотя на твоем лице отпечаталось не слишком много прожитых лет.

– Ладно, я попробую, – улыбнулся я. – Если еще успею.

– Все можно успеть, – строго сказал Один. – Даже за день до Последней Битвы еще можно успеть сделать все, что должно. Если бы я так не думал, я бы уже давно узнал на собственной шкуре, что такое отчаяние.

– Что ж, я рад, что ты до сих пор не знаком с его горьким вкусом, от которого сохнут губы и появляются слезы на глазах…

Один поморщился.

– Не продолжай, гость. Ты слишком хороший скальд! Если ты произнесешь еще несколько слов, я, чего доброго, сам почувствую этот проклятый вкус…

– Извини, – удивленно сказал я. – Но думаю, что дело не в моих талантах. Просто ты сам – гениальный слушатель.

– Это правда, – согласился он. – Больше того, я – единственный НАСТОЯЩИЙ слушатель. Всякий скальд слагает слова в строчки лишь для того, чтобы доставить мне радость. Даже те, кто не подозревает о моем существовании. И горе тому, чьи труды не достигли моего слуха! В его стихах не будет силы. Как бы мастерски ни сплетал он слова, без моей помощи они не найдут путь ни к одному из сердец.

– Теперь все ясно: уж мои-то труды явно ни разу не достигали твоего слуха! – рассмеялся я. – Оно и к лучшему: по крайней мере, сегодня мне не приходится краснеть.

Афина вернулась к нам во главе целой армии своих больших оживших игрушек – Любимцев, как она их называла.

– Веселитесь? Ну-ну… Впрочем, это не так плохо: наконец-то в моем доме хоть кто-то веселится! А то в последнее время здесь уже стены стонут от наших с Одином угрюмых рож.

Пока она насмешничала, трогательные мохнатые существа принялись хлопотать, торопливо расставляя бесчисленные мисочки и кувшинчики. У меня создалось впечатление, что хозяйка велела им с максимальной скоростью загромоздить посудой все свободное пространство, не слишком заботясь о правилах сервировки: один из драгоценных сосудов они умостили точнехонько между носками моих сапог. Я выразительно потоптался на месте, рыжий плюшевый медвежонок виновато пискнул и торопливо потянул посудину в самый дальний угол.

– За тебя, гость! Ты не только избавил нас от охотников, ты принес в этот дом радость. Вечер, завершившийся улыбками, – такой роскоши мы давненько не знавали, – торжественно сказал Один, поднимая восхитительную чашу.

Подобной красоты я не встречал ни в одном из альбомов по античному искусству. Еще бы, все же это была не какая-нибудь очередная археологическая находка, а личное имущество великой богини.

Афина протянула мне точно такую же чашу и ободряюще подмигнула: дескать, не бойся, не отравлено! Я попробовал было сделать глоток: этого требовала элементарная вежливость, но у меня ничего не вышло.

Вообще-то мне не раз снились сны, в которых я ел и пил – порой в таких невероятных количествах, что вспомнить страшно. Самое смешное, что иногда после таких сновидческих пирушек я просыпался в самом настоящем похмелье – при том, что наяву не пил ничего крепче обыкновенного чая. Но на сей раз у меня ничего не получилось. Кажется, в моем горле попросту отсутствовали какие-то важные приспособления, с помощью которых производятся глотательные движения.

– Плохо все-таки быть наваждением! – виновато сказал я. – Ни тебе выпить, ни тебе пожрать. Обидно! Вы уж не сердитесь, ребята: в этой истории я скорее пострадавший.

– Ты не можешь есть? Интересно! – Афина разглядывала меня с откровенным любопытством, словно у меня только что появилась еще одна пара глаз и начала проклевываться третья.

– Обычно могу, – я чуть не плакал от досады.

– Надеюсь, это не потому, что наше угощение тебе не по нраву? – забеспокоился Один.

– Угощение-то мне как раз по нраву. Просто я разучился есть и пить. Надеюсь, что это временно, иначе что за жизнь у меня начнется? Никаких развлечений!

Афина рассмеялась, Один сочувственно покачал головой. Уж он-то не счел мои слова шуткой. Впрочем, я и вправду чувствовал себя пострадавшим. В кои-то веки получил возможность попробовать легендарные нектар и амброзию – и тут на тебе, такое расстройство!

Тем не менее вечеринка вполне удалась. Мне ужасно не хотелось просыпаться, возвращаться к дурацкой действительности, больше всего похожей на замысловатую галлюцинацию душевнобольного милитариста. Но было ясно, что скоро придется.

– О, да у вас тут весело, а меня почему-то не позвали!

Я обернулся и увидел, что на пороге стоит невысокая симпатичная барышня с роскошной кудрявой шевелюрой.

– И трудиться не стоило: ты же любишь приходить без приглашения. И как это мои Хранители тебя пропустили? – нахмурилась Афина.

Я сразу понял, что она не слишком рада гостье. Впрочем, «не рада» – это еще мягко сказано!

– О, договориться с Хранителями было проще простого, – отмахнулась женщина. – В сущности, они – всего лишь тени, а мне всегда было легко находить общий язык с существами, рожденными темнотой.

– Сидела бы ты лучше на амбе Геры и усердно возносила хвалу Зевсу за то, что он не захотел оставлять тебя без крова. Я, знаешь ли, еще не успела истосковаться по тебе, Геката! – Афина в сердцах швырнула на пол свой пустой кубок и отвернулась.

– Не стоит сердиться, Паллада, – мягко сказал ей Один. – Нельзя гнать на улицу того, кто стоит на твоем пороге. Сколько раз я тебе говорил: такие поступки отпугивают удачу.

– Это всего лишь твои суеверия, Игг. При чем тут я?

– Ты напрасно злишься на меня, Минерва, – примирительно сказала гостья. Не дожидаясь особого приглашения, подошла к столу. Села, огляделась и уставилась на меня.

Некоторое время она с нескрываемым интересом изучала мою персону, словно бы напряженно раздумывала, брать ли меня на ответственную должность в своей фирме или поискать кого-нибудь другого.

«Геката, Геката… – я мучительно напрягал память. – Богиня ночи, кажется. Странно, что я до сих пор не видел ее среди Олимпийцев. Но ведь она должна быть трехликой, огромной и ужасающей – разве нет? Впрочем, какую только чушь порой не вычитаешь в книжках…»

Мои сумбурные размышления были прерваны довольно бесцеремонным образом.

– А это кто такой? – спросила Геката, бесцеремонно тыча в мою сторону указательным пальцем. – Он мне нравится!

– Приятно слышать, – растерянно сказал я.

– Ладно, кто ты такой – не так уж интересно, – отмахнулась Геката. – Пойдем-ка прогуляемся.

– С какой это стати? – удивился я.

– Просто так. Луна сегодня чудо как хороша. Уж я-то знаю толк в оттенках лунного света!

– Что ты замышляешь, Геката? – встревожилась Афина. – Не вздумай причинять вред моему гостю. Пока он здесь, он под моей защитой.

Я был приятно удивлен. Так мило с ее стороны – знать, кто я такой, и все равно заботиться о моей безопасности!

– Поверь мне, Минерва: легче погасить десяток звезд на небе, чем причинить хоть какой-то вред твоему драгоценному гостю, – усмехнулась Геката. – Впрочем, ты и сама это знаешь.

– На твоем месте я бы не пренебрегал приглашением такой девы, – неожиданно вмешался Один.

Мне показалось, что он чертовски рад такому развитию событий. Ну да, я уже сделал свое дело: немного поднял им с Афиной настроение, а теперь мне следовало выметаться, оставить их вдвоем, чтобы он еще раз попробовал найти путь к каменному сердцу сероглазой богини. Мне казалось, что у Одина нет никаких шансов, и он сам прекрасно знает, что их нет, но все-таки попытается. Да на его месте я бы и сам попытался.

– В любом случае мне пора исчезать, – я пожал плечами. – Этот сон о том, как я сижу у вас в гостях, был одним из лучших снов в моей жизни. Но любой сон должен заканчиваться пробуждением, если не хочет оказаться смертью.

– Хорошо сказано, – одобрил Один.

Афина выразительно посмотрела на меня. «Все хорошо, что хорошо кончается, и смотри, не вздумай еще раз сюда заявиться!» – говорили ее глаза. Впрочем, было в них еще что-то – кажется, гремучая смесь нежности и сожаления. Или мне это примерещилось?

– Вот и хорошо. Я провожу тебя до порога, – обрадовалась Геката.

– Для того чтобы исчезнуть, мне необходимо остаться в одиночестве, – возразил я.

– Догадываюсь. Ничего, я же сказала: только до порога.

Она решительно ухватила меня за руку и потащила к выходу, как заботливая мамаша, спешащая увести свое чадо из дурной компании. Я так растерялся, что безропотно последовал за ней. Пресловутый порог быстро остался далеко позади, а Геката с энтузиазмом увлекала меня все дальше в душистую темноту летней ночи. Наконец я взбунтовался и попытался отнять руку.

– Ты же сказала «только до порога»!

– Мало ли, что я сказала.

Она наконец остановилась и отпустила мою ладонь. В темноте ее глаза фосфоресцировали, как у огромной кошки.

– Ты всегда такой идиот или только в полнолуние? – ее лицо исказилось от ярости, но голос звучал спокойно и насмешливо.

– По обстоятельствам, – сухо ответил я. – А с какой это стати ты вдруг решила, что можешь учить меня уму-разуму, голубушка?

– Сначала скажи, с какой стати ты решил сообщить этим лопухам имена Охотников? – гневно спросила она. – Все могло быть так замечательно! Сегодня вечером мне удалось привести Охотников к месту сборища моих драгоценных родственничков. Я здорово рисковала, между прочим. Им-то абсолютно все равно, чью жизнь забирать… И вдруг выясняется, что я зря старалась: этот одноглазый уже снабдил почти всю компанию защитными амулетами! Пришлось спешно делать вид, что я в восторге от его находчивости. Если бы ты поменьше болтал языком, от этих никчемных божков уже не осталось бы и воспоминания, а Один убрался бы восвояси – туда, где ему следует смирно дожидаться дня своей гибели. А теперь они живы, здоровы и обнаглели настолько, что собираются напасть на твою армию. Послезавтра, на рассвете, к твоему сведению!

– Стоп! – решительно сказал я. – Начнем сначала. Спасибо за информацию, конечно… Но с чего это ты так жаждешь крови Олимпийцев? Я думал, вы заодно.

– Думай пореже, мой тебе совет. Судя по всему, это у тебя не очень-то получается, так что нечего и стараться. Я играю на твоей стороне, ты еще не понял?

– А если ты на моей стороне, почему ты до сих пор не в моем войске? Только не говори, что нас трудно было найти, – не поверю! Когда все человечество бредет по пустыне, это довольно сложно не заметить. Хоть бы познакомиться заглянула!

– Ну вот, считай, уже познакомились, – отмахнулась она. – А что касается этого сброда, который бредет за тобой – с какой стати я должна болтаться среди них? Я не одна из них, я – Геката, я всегда сама по себе!

– Ну да, и бродишь небось где вздумается, – невольно улыбнулся я.

– Разумеется, – согласилась Геката. – Так почему все-таки ты шляешься в гости к этим болванам, да еще и оказываешь им столь ценные услуги? Неужели Афина тебя приворожила? Ну и вкус у тебя! На моей памяти это ее первая победа.

– Ты действительно рассчитываешь, что я стану объяснять тебе причину своих поступков? – я наконец вспомнил, какой я «большой начальник», и взял соответствующий тон. – Не заставляй меня сердиться, Геката!

К моему величайшему удивлению, это подействовало. Геката тут же присмирела. Яростный огонь в ее глазах потух, теперь она смотрела на меня снизу вверх, как и положено такой миниатюрной барышне.

– Это какая-то хитрость, да? – уважительно спросила она. – Но ты мог бы рассказать мне… Я же должна знать, как мне себя с ними вести. Я могла бы тебе помочь. Собственно говоря, для этого я здесь.

– Приходи ко мне, когда я буду бодрствовать, тогда и поговорим, – холодно сказал я. – А пока я сплю, никаких производственных совещаний! Будь любезна, оставь меня одного: мне уже давно пора просыпаться. И подумай, как ты объяснишь Афине и Одину свое долгое отсутствие.

– Я скажу им, что мы с тобой занимались любовью! – расхохоталась она. – И пусть завидуют!

– Было бы чему, – усмехнулся я.

– Если хочешь, мы можем сделать так, что мои слова будут звучать более правдиво, – заметила она.

– Не хочу, – честно сказал я.

– Ты не любишь женщин? – Геката не только не обиделась, но почему-то даже обрадовалась своему открытию.

– Не люблю. – Я немного подумал и ехидно добавил: – Кроме того, я не люблю мужчин, детей и домашних животных. В последнее время я что-то вообще никого не люблю – сам себе удивляюсь!

– А богинь? – лукаво спросила она. – Например, сероглазых богинь. Я же видела, как ты пялился на Афину. Вот уж воистину роковая страсть!

– Я же сказал: никого. И не старайся меня рассердить. Это довольно легко, а вот успокоить меня потом будет непросто.

– А таких богинь, как я? – настойчиво спрашивала Геката.

Я действительно начинал сердиться. С какой стати ей вздумалось портить мои сны бессмысленным флиртом?

Но пока я набирал в легкие побольше воздуха, чтобы хорошенько рявкнуть, Геката удивительным образом преобразилась. Теперь передо мной стояла настоящая великанша, метра три, не меньше. Ее роскошные черные волосы оказались пучком живых гадюк, которые дружно уставились на меня крошечными равнодушными бусинками глаз. Три прекрасных и яростных женских лица вызывающе смотрели на меня из темноты – что ж, значит, сочинители мифов и легенд все-таки не врали. Всегда приятно выяснить, что справочной литературе можно доверять.

– Таких богинь, как ты, я вообще видеть не могу, – строго сказал я. – Мой тебе совет: когда придешь ко мне в гости, постарайся выглядеть хоть немного приличнее. Что случилось с твоей прической, дорогуша?

– Что, и так не нравится? Ладно, дело хозяйское. Тебе жехуже.

Я и не заметил, когда она успела вернуть себе прежний очаровательный облик.

– Договорились. Мне действительно хуже, – примирительно сказал я. – Так плохо мне еще никогда не было. А теперь все-таки оставь меня одного. Мне пора просыпаться, и я не хочу делать это в твоем присутствии.

– Не хочешь или не можешь? – насмешливо уточнила она.

– Не хочу. Те дни, когда я чего-то не мог, давно остались в прошлом. Прощай, Геката. И учти, если хочешь играть на моей стороне – добро пожаловать, но тебе придется научиться вежливости.

– Я могу и передумать, – пригрозила она. – Никто никогда не ставил мне никаких условий!

– Все когда-нибудь происходит впервые. А если передумаешь – что ж, на здоровье! Обходился же я как-то без тебя до сих пор. Скажу по секрету: я вообще могу обойтись без кого угодно. Даже если все мое войско завтра решит разбежаться, я только вздохну с облегчением.

– Что ж, значит, ты сильнее, чем я думала, – удивленно сказала Геката. – Это хорошо. Я приду к тебе завтра… или через два дня. Одним словом, скоро. Очень скоро.

– Ладно, приходи, – согласился я.

Она кивнула, развернулась и удалилась. Некоторое время я с равнодушным любопытством смотрел ей вслед: у грозной Гекаты была на редкость легкомысленная походка. Она так энергично вертела задом, словно решила меня насмешить напоследок. Впрочем, я здорово опасался, что это была не прощальная шутка, а обыкновенное женское кокетство.

«Что-то в последнее время меня то и дело пытаются соблазнить, – весело подумал я. – Сначала эта соленая индианка, теперь вот еще одна… Спохватились! Где они все раньше были, хотел бы я знать?!»

На этот раз мое пробуждение не сопровождалось всенародной истерикой. Мое войско все еще мирно созерцало сладкие предрассветные сны. Только неугомонный Джинн немного поворчал, что я, дескать, завел себе дурную привычку не дышать во сне. Потом я с удивлением выяснил, что ужасно выгляжу, и получил здоровенную кружку горячего шоколада. Кажется, Джинну ужасно нравилось меня опекать. У меня не было никаких возражений на сей счет.

И вообще я проснулся в невероятно благодушном настроении. Из меня веревки можно было вить. К счастью, никто, кроме Джинна, об этом не догадывался, а тому веревки были без надобности. Так что обошлось…

– Ерунда какая-то получается! Все неправильно, – жизнерадостно сообщил я своим «генералам» за завтраком.

– Что именно кажется тебе неправильным, Али? – поинтересовался Мухаммед.

– Все! – я улыбнулся еще лучезарнее. – Ты небось всю ночь провел на ногах, возился с нашими полководцами, пока я предавался созерцанию сновидений, – а толку-то! Авиации у нас пока нет. Надо что-то делать.

– Нельзя сказать, что мы понапрасну тратили время, – возразил Мухаммед. – Достойные мужи, с которыми мне пришлось иметь дело, показались мне искушенными в воинской науке. И вообще они произвели на меня благоприятное впечатление, хотя большинство из них не почитает Аллаха. Но я по-прежнему не понимаю, что такое «авиация», поэтому твои мудрые советы могли бы пойти нам на пользу.

– Ну, мои-то вряд ли, а вот мудрые советы какого-нибудь специалиста… А ну-ка позовите ко мне Германа Геринга. Думаю, он неплохой специалист… Правда, есть ребята и покруче, наверное, – я посмотрел на Доротею: – Поройся в своем списке, ладно? Отметь там еще десяток-другой знаменитых авиаторов. Всех зовите ко мне. Будем думать.

Через несколько минут ко мне подошел пожилой толстяк, одетый явно не по сезону: на нем было наглухо застегнутое кожаное пальто.

– Ты звал меня, мой фюрер? – его голос дрожал от едва сдерживаемого восторга.

Я подскочил от неожиданности. Вообще-то в последнее время я был готов к чему угодно, но, как выяснилось, не к такому обращению.

– Герман Геринг, – подсказал Анатоль. – Номер семьсот восемьдесят четвертый в нашем списке.

– Я могу послужить твоему великому делу? – с энтузиазмом поинтересовался Геринг.

– Не уверен, что оно такое уж «великое». Тем не менее вы действительно вполне можете ему послужить, герр Геринг – почему бы и нет?! В сущности, у вас просто нет выбора.

Он не обратил никакого внимания на мое лирическое мычание. Какое там, дядя испытывал натуральный религиозный экстаз! Кажется, близость к моему телу действовала на него как пригоршня стимуляторов. Честно говоря, мне стало немного не по себе, хотя, казалось бы, давно мог привыкнуть.

– Ага, вот и герр Адольф Галанд подтянулся! – объявил Анатоль. – И еще генерал Мак-Артур почему-то. Странно, вроде бы ты не включал его в список! И правильно, на кой он нам сдался?!

– Зато я включала, – вмешалась Доротея. – А чем, интересно, тебе не угодил генерал Мак-Артур? Что, он много курил?

Эти двое тут же затеяли жизнерадостный спор о достоинствах генерала Мак-Артура, вреде курения и вообще обо всем на свете. Я бы с удовольствием включился в их дискуссию, но на меня наседали возбужденные авиаторы.

Я здорово надеялся, что они не станут выяснять отношения. Большинство этих ребят были непримиримыми противниками в годы Второй мировой войны. Впрочем, к моему величайшему облегчению, никто не стал пускаться в воспоминания.

«Господи, а ведь считается, что я здесь самый главный! – тоскливо подумал я. – Почему же в таком случае я понятия не имею, о чем говорить с этими ребятами?! Кажется, теперь я как раз должен объяснять, что от них требуется. Какой ужас!»

Впрочем, я, как всегда, преувеличивал. Разговор оказался приятным и необременительным. Я лаконично сообщил своим новым военачальникам, что в ближайшее время нам придется пережить налет вражеской авиации, потом попросил Джинна включить волшебный телевизор и наглядно продемонстрировал технический потенциал наших противников.

– У них очень мало самолетов, – оптимистически заметил Геринг. И пренебрежительно добавил: – По большей части одно старье!

– Зато на этом старье летают боги, – усмехнулся я. – Это не метафора. Они – самые настоящие боги. Олимпийцы. Читали в детстве мифы Древней Греции? Ну вот, с ними нам и предстоит иметь дело. Да, и еще Один со своими валькириями, чтобы нам с вами мало не показалось!

– Один – это серьезный противник, – спокойно согласился Геринг. – Думаю, Олимпийцы – тоже. Тем не менее эти ребята летают на настоящей рухляди. Вчерашний день!

– Даже позавчерашний. Но у нас с вами пока вообще нет никаких самолетов.

– Но ведь ты можешь сделать так, чтобы они были.

Геринг не спрашивал, а утверждал. Он был почти прав: я здорово сомневался, что действительно могу справиться с этой проблемой, зато у меня имелся замечательный личный Джинн, который уж точно мог все что угодно. Собственно говоря, для того я и затеял это совещание, чтобы наконец-то обзавестись самолетами.

– Лучше всего «мессершмиты» последнего поколения, – деловито добавил Геринг. Его коллеги с энтузиазмом закивали. Я отметил, что в этом вопросе они пришли к полному единодушию. Ни англичане, ни американцы даже не пытались лоббировать свои отечественные модели.

– Реактивные, что ли? – вздохнул я.

– Ну да, конечно! «Ме-262».

– А почему не «Hellcat»? – обиженно осведомился Анатоль откуда-то из-за моей спины.

– Потому что джентльмены предпочитают «Ме-262». И кто мы с тобой такие, чтобы спорить с профессионалами? Осталось только разжиться некоторым количеством этих самых «Ме»! Сделаешь? – Я вопросительно уставился на прозрачное облачко над своей головой – видимо, Джинн решил, что в таком виде он будет меньше смущать наших новых знакомых.

– Если ты объяснишь мне, что такое реактивные «мессершмиты», ты получишь их столько, сколько пожелаешь, – отозвалось облачко.

– Да уж, чего-чего, а объяснений ты от меня вряд ли дождешься. Разве что у господ авиаторов хватит на это интеллекта.

Я с надеждой обернулся к участникам совещания:

– Кто из вас способен растолковать Джинну, что такое реактивный «мессершмит»?

К моему величайшему удивлению, они отнеслись к этой идее с неописуемым энтузиазмом. Через полчаса я понял, что могу сойти с ума от нагромождения технических терминов и чудовищных чертежей, которые они рисовали прямо на песке, и тихонько покинул эту милую компанию – пусть сами разбираются.

У меня были весьма незамысловатые планы: прогуляться, размять ноги и поболтать о пустяках с подходящим собеседником, ежели такой попадется на моем пути. Честно говоря, на моем глупом сердце лежал тяжеленный камень, и с каждым часом его вес понемногу увеличивался.

Я делал что мог, можно сказать, честно выполнял свой «профессиональный долг», старался подготовить свою огромную, но совершенно необученную армию к первой битве с Олимпийцами. Но когда я думал о том, что уже завтра новенький, извлеченный из небытия моим верным Джинном «мессершмит» под управлением Адольфа Галанда атакует «Бристоль» Афины, я чувствовал себя законченным идиотом, сволочью и мразью.

Конечно, в глубине души я надеялся, что Афина все еще вполне бессмертное существо. Но ведь удалось же безумным индейским богам убить Диониса, Геру и Афродиту, которым, если верить мифам, тоже полагалось быть бессмертными.

Я сам не заметил, как позволил невеселым размышлениям захватить меня. Я брел по пустыне, не глядя по сторонам, петляя наугад между нашими флегматичными дромадерами, сложенными на земле одеялами и их владельцами, взирающими на меня с благоговейным трепетом, пока не угодил прямехонько в объятия Доротеи.

– Еще немного, и ты сбил бы меня с ног, как пьяный шофер, Владыка! – рассмеялась она. – Ищешь кого-то?

– Нет. Спасибо, что нарушила ход моих размышлений, Дороти. Уж очень они были безрадостные, эти самые размышления!

– Мои тоже, – вздохнула она. – Я уже говорила тебе, что мне страшно?

– Говорила. А я, часом, не отвечал тебе, что мне тоже?

– Отвечал, с завидным постоянством. Извини, но в твоих устах это утверждение звучит не слишком убедительно.

– Ну так вот, я говорил тебе правду. Наверное, это нормально. Мы с тобой – просто живые люди. По крайней мере, мы все еще ощущаем себя таковыми. Нас ждет неизвестность, а людям свойственно бояться неизвестности.

– Почему ты так упорно называешь себя обыкновенным человеком? – спросила она. – Я отлично помню, как подействовал на меня твой голос в самом начале нашего пути. Собственно говоря, тебе удалось воскресить меня из мертвых, и не только меня, как видишь… – Она небрежно махнула рукой куда-то в сторону неритмично колышущегося моря человеческих голов. – И еще я помню, что ты сотворил с храмом Сетха и как это выглядело со стороны!

– Я уже устал объяснять: я не совершаю чудеса, они сами со мной происходят, когда им приспичит. Это большая разница. Меня никто не спрашивает: «Эй, не хочешь ли совершить пару-тройку чудес сегодня после обеда?» Я ничего не решаю. Иногда я чувствую себя распахнутой форточкой, через которую в дом может ворваться все что угодно: и свежий ветер, и золотистый лист клена, и комья грязи, и шаровая молния… Но какая-то часть меня сидит в комнате вместе с вами и с ужасом ждет, что будет дальше. Так что мы в одной лодке.

– А что будет дальше, ты знаешь? – робко спросила она. – Чем все закончится?

– Какая разница, чем все закончится? – я пожал плечами. – Скорее всего, всех нас сметет неведомо кем затеянная буря, вот и все. Не думаю, что о нашей храбрости сложат легенды, поскольку делать это будет некому. Так что слава нам не светит… Тем не менее ничего страшного не происходит, наверное. Все мы с самого начала знали, что любая человеческая жизнь заканчивается смертью, это входит в условия задачи. Можно сказать, что нам еще повезло: никто никогда не обещал нам, что накануне конца с нами случится множество невероятных чудес. Тем не менее они уже происходят, и это только начало! Прежде чем умереть, мы успеем побыть куда более живыми, чем прежде. Не худший подарок напоследок.

– Это правда, – тихо сказала Доротея. – Я никогда не чувствовала себя такой живой. Мне никогда не удавалось так подолгу смотреть на небо, Макс. А теперь только этим и занимаюсь. Дромадеры бредут совсем медленно, и ритм их ходьбы примиряет меня с судьбой. Даже наша поездка через храм Сетха была чудо как хороша, хотя я ужасно боялась… И самое главное: никаких вареных яиц с гренками по утрам, никаких вечерних газет в метро по дороге со службы, никаких ежедневных поцелуев по привычке – жалких попыток избежать одиночества, прикасаясь к чужому телу. Рядом со мной нет никого из старых знакомых, но это к лучшему. Я больше не чувствую себя одинокой, скорее уж наоборот… Наверное, это и есть рай. Не земля, но дни обетованные. И кто я такая, чтобы жаловаться, что мне нельзя остаться в этом раю навсегда? Хорошо, хоть пустили постоять на пороге, не так уж мало!

По ее щеке скатилась одна-единственная слезинка, но губы невольно сложились в мечтательную улыбку. Мое сердце сжалось от нежности и восхищения. Вот это и есть настоящее мужество, вся моя бесшабашная храбрость без пяти минут бессмертного не стоила ее улыбки – куда уж мне!

«Этот парень, Аллах, помнится, говорил, что мое войско будет состоять исключительно из „мертвых духом», – вспомнил я. – Видел бы он сейчас ее лицо!»

По счастию, судьбе известно великое множество способов вернуть меня с небес на землю, и она с удовольствием применяет их на практике.

– Если я правильно понял, нам предстоит большое сражение? – Дракула внезапно возник откуда-то из-за моей спины.

– Что? А, ну да. Ты все правильно понял, князь, – кивнул я, пряча снисходительную улыбку. Я уже привык относиться к этому историческому персонажу, как к большому ребенку, трогательному, наивному и жестокому, как все дети.

– Я хотел спросить: мы будем брать пленных? – поинтересовался он.

– Не знаю. Не думаю… Впрочем, посмотрим, как сложится.

– Может, я пока колышков настругаю? – робко предложил он. – Мало ли что…

– Зачем?!

Я уже не знал, плакать мне или смеяться.

– Ну, может случиться так, что кто-то из пленных разгневает тебя и ты захочешь посадить его на кол, – с надеждой предположил Дракула.

– Не может!

Я все-таки решил, что в данной ситуации скорее следует смеяться. Доротея тоже тихонько хихикнула.

– Никто не знает заранее, в каком расположении духа ему предстоит пребывать на следующий день. Иногда в плен попадают люди, способные разгневать кого угодно, даже тебя, Владыка, – тоном знатока заметил князь Влад.

Робкий-то он робкий, но упрямый, как дюжина ослов!

– Поверь мне, твои колышки нам не понадобятся, – пообещал я. Посмотрел на его скорбную физиономию и сжалился: – Если тебе очень хочется, ты можешь их настругать, дружок. Но не обещаю, что я позволю тебе пустить их в дело.

– Ничего, там видно будет! – оживился Дракула. – Так я пойду поищу…

– Что ж, по крайней мере, он ушел вполне счастливым, – усмехнулась Доротея, глядя ему вслед.

– Ну и компания у нас! – я нахмурился, потом махнул рукой и расхохотался. – Теперь еще Герман Геринг пожаловал с товарищами. Надеюсь, ребята не передерутся в самый ответственный момент!

– Конечно, не передерутся! – успокоила меня Доротея. – Все, что случилось с ними при жизни, теперь не имеет никакого значения.

– Почему ты так думаешь?

«Почему»? Да хотя бы по собственному опыту. Впрочем, не только по собственному. Ты обратил внимание, как подружились Мухаммед и князь Влад? Основатель мусульманской религии и средневековый христианин – фанатик, пересажавший на кол сотни последователей нашего Мухаммеда… Старые разногласия больше никого не волнуют. Все мы гораздо мудрее, чем нам самим кажется, Макс. Мы очень хорошо понимаем, что такое конец, – если не разумом, то сердцем!

– Ладно, значит, я – болван, которому приходится предводительствовать мудрецами! – улыбнулся я. – Так и запишем. Спасибо за лекцию, Дороти. Мне ужасно стыдно. Можешь себе представить, мое глупое сердце наотрез отказывается понимать, что такое «конец», и ведет себя соответственно.

Она изумленно посмотрела на меня:

– Ну еще бы! Просто для тебя это никакой не конец, правда? Только короткий эпизод твоей неописуемо долгой жизни. И не надо снова говорить мне, что ты такой же, как мы, все равно не поверю. Да ты и сам себе не веришь.

Она развернулась и медленно пошла прочь, а я уселся прямо на горячий песок и закрыл лицо руками. Мне ужасно хотелось по-детски расплакаться, жалобно уткнувшись носом в плечо кого-то большого, мудрого и всесильного, но у меня не было ни слез, ни этого самого плеча, поэтому я просто сидел и терпеливо ждал, пока утихнет незапланированная буря в моем слабоумном организме.

Все как всегда.

* * *

Потом мне все-таки пришлось заняться делами. Я вернулся на импровизированный «оборонный завод» – как раз вовремя! Плод совместных усилий лучших авиаторов всех времен и моего Джинна, невероятно красивая крылатая тварь из сверкающего черного металла горделиво стояла на песке. Господа летчики взирали на нее с немым восхищением. Обо мне и говорить нечего.

– Шайсе! – проникновенно сказал я. Прочие человеческие слова временно вылетели из моей непутевой головы: я был потрясен.

– Нравится, да? – улыбнулся кто-то рядом со мной. Кажется, это был фон Рихтхоффен, герр Красный барон – если моя память на лица хоть чего-то стоит.

– Еще бы! А вы уже испытывали это чудо? Летать-то оно умеет?

– Мы как раз собираемся бросить жребий. Всем хочется сесть за штурвал!

– Мне уже тоже хочется. Но я предпочитаю уступить эту честь профессионалам. Пойду еще погуляю. Удачного вам испытания, ребята!

Я обернулся к Джинну и спросил его, повинуясь какому-то внезапному порыву:

– Ты не мог бы перенести меня туда, где вообще никого нет? Ни моей армии, ни наших противников, ни мертвых, ни живых, ни людей, ни богов – вообще никого. Думаю, на этой земле теперь найдется немало безлюдных мест. Безлюдных и «безбожных» – последнее особенно важно.

– Таких мест немало, – подтвердил Джинн. – Но почему ты хочешь остаться в полном одиночестве? Это опасно, Владыка.

– Опасно? Для меня? Не говори ерунду! Подозреваю, что я – единственное существо, которому не грозят вообще никакие опасности. Выполни мою просьбу, ладно? Я устал, дружище. На меня все время кто-то смотрит, даже когда я сплю, и с этим ничего нельзя поделать. Никогда не думал, что человеческий взгляд осязаем, но в последнее время я это чувствую. Яуже начал сутулиться: оказывается, взгляды могут быть чертовски тяжелыми!

– Я сделаю так, как ты хочешь, ибо обязан выполнять все твои желания, Владыка, – неохотно согласился Джинн. – Но может быть, ты позволишь мне сопровождать тебя? Мой взгляд ничего не весит, можешь мне поверить. К тому же я могу стать невидимым и не издавать никаких звуков. Мое присутствие будет необременительным, обещаю.

– Ладно, – улыбнулся я. – Если так, пошли.

Мне не пришлось повторять приглашение: поток теплого воздуха тут же подхватил меня и почти растворил. Я испытал сладковатую дурноту головокружения, но через несколько секунд все закончилось: мои ноги снова стояли на твердой земле.

Здесь было очень темно, и я было удивился: там, в пустыне, недавно миновал полдень, неужели Джинну взбрело в голову отволочь меня в другое полушарие? Но потом вспомнил, что на всей земле воцарилась вечная ночь, и только мой путь почему-то по-прежнему освещается солнцем, что, к слову, плохо увязывается с моим новым, зловещим имиджем.

Я огляделся и понял, что нахожусь в лесу. Об этом свидетельствовали мощные стволы окруживших меня деревьев, бархатно-черные в темноте, и головокружительный аромат хвои. Здесь было удивительно тихо, даже ветер не пересчитывал листья на ветвях. Джинн, судя по всему, находился где-то рядом, но честно держал слово и ничем не выдавал свое присутствие. Я уселся на толстый слой мха и опавшей хвои и вопросительно улыбнулся сам себе. Вот ты и остался один, душа моя, – что теперь?

Я не мог сформулировать ответ на этот вопрос, но он был мне известен и понятен, что-то вроде: «просто немного побуду старым добрым Максом, а не каким-то там „Владыкой», и все».

Ага, размечтался!

Мало того, что я так и не обнаружил этого самого «старого доброго Макса» ни в одном из закоулков своей идиотской души. Два часа блаженного одиночества только ухудшили дело. Я окончательно перестал узнавать себя, любимого и знакомого, в этом странном типе, который был способен неподвижно сидеть на земле, не беспокоясь ни о чем и даже не давая себе труда подумать о собственном будущем. Никакого будущего больше не было, да и прошлое у меня не очень-то было, если разобраться. Даже мое драгоценное «здесь и сейчас» казалось хрупким и нежным, как весенняя льдинка, к нему не следовало прикасаться, чтобы оно не растаяло.

Я и не прикасался. Просто сидел на земле и с наслаждением вдыхал упоительно сладкий воздух – вот уж не предполагал, что способен свести свою бурную деятельность исключительно к вдохам и выдохам и не заскучать через пятнадцать секунд.

Разумеется, рано или поздно это должно было закончиться, поскольку в соответствии со сценарием вечное блаженство мне пока не светило. Правда, я наивно полагал, что прекращу свою незапланированную медитацию добровольно и совершенно самостоятельно. Но вышло иначе.

В какой-то момент я услышал, что где-то рядом играет музыка. Через несколько секунд я узнал мелодию и негромкий бесполый голос, который пел что-то простое и обворожительное на полузнакомом языке. Мои губы невольно расползлись в улыбку. Черт, еще немного, и я вполне мог бы пустить самую настоящую слезу, мокрую и соленую.

Дальше я почему-то никогда не мог разобрать, хотя пытался не раз. Когда-то давным-давно эти бесхитростные строчки нежно выворачивали меня наизнанку.

Однажды, несколько лет и целую вечность назад, моя старинная подружка подарила мне кассету, на которую записала кучу каких-то неизвестных мне песенок. Она любила дарить друзьям этакие музыкальные винегреты, дикую смесь банальных хитов и никому не известных вещиц, которые обычно были чудо как хороши, хотя я никак не мог постичь логику, которой она руководствовалась при составлении этих сборников.

Я смутно подозревал, что это был ее личный способ получить власть над людьми, которые ей дороги: заставить нас слушать выбранные ею мелодии в установленном ею порядке даже тогда, когда ее не было рядом. И мы, как правило, действительно слушали, поскольку ее выбор почти всегда был безупречен. Девочка как-то умудрялась угадывать вкусы и желания каждого, кому предстояло получить ее подарок.

Так вот, одна из выбранных ею для меня песенок^[7] оказалась тем самым единственным и неповторимым набором звуков, который почему-то был способен вытрясти из меня душу, а потом вернуть ее на место, чистенькую и посвежевшую, как старое пальто, побывавшее в американской химчистке. У меня довольно богатый словарный запас, но внятно объяснить, что именно делала со мной эта простенькая песенка, я никогда не смогу. Наверное, ни в одном из человеческих языков нет подходящих слов.

Несколько недель я не вынимал кассету из плеера, почти не вслушиваясь в остальные песенки, которые тоже были вполне хороши: 57 минут я существовал в режиме ожидания, потом следовали три минуты абсолютного кайфа: ровно столько звучала МОЯ песенка, и все начиналось сначала.

Но потом все внезапно закончилось, я был изгнан из неожиданно обретенного рая, магическая мелодия вдруг перестала меня трогать, словно она была апельсином, из которого я выцедил весь сок. Остались только пересохшие ошметки истерзанной мякоти и сморщенная оранжевая кожура. Моя нетерпеливая жадность все испортила, и какое-то время я чувствовал себя по-настоящему несчастным – как ни смешно это звучит. Именно тогда я понял, что частые прикосновения способны угробить любую страсть. Впрочем, мне так и не пришлось применить это полезное знание на практике. С тех пор в моей жизни не было ничего такого, что мне действительно захотелось бы сохранить навсегда.

Но сейчас мое сердце вздрогнуло так сладко, словно я слышал свою чудесную песенку в самый первый раз. Можно было подумать, что я все-таки оказался в раю и сладкоголосый ангел встречает меня на пороге.

Пару минут я наслаждался простым, но совершенно сокрушительным чудом, которое почему-то вдруг решило со мной случиться. Потом ухмыльнулся от удовольствия и наконец огляделся по сторонам. Только тогда я понял, что уже давно не один, и мое сердце внезапно сжалось от ужасающего предчувствия. Оно уже знало, что незнакомцы, чьи причудливые силуэты я едва мог различить в темноте, пришли сюда за моей жизнью и у них хватит могущества и упорства получить то, что они хотят.

– Не надо, – растерянно сказал я.

Сам не знаю, кого я надеялся уговорить.

– Надо, – возразил мне чей-то свистящий шепот. – Ты лишил нас хорошей добычи, но это не беда. Ты сам – наилучшая добыча! У тебя много жизней, есть что взять. Именно то, что мы ищем.

Разумеется, за моей головой явились грозные индейские боги – дружно, всем коллективом. Им не было никакого дела до нашего дурацкого «конца света» и моего – более чем высокого – статуса в созданной по этому случаю структуре. Эти хищники сошли со страниц совсем иных историй, и у них были свои представления о том, как следует поступать, когда земля начинает дрожать под ногами.

Они были гораздо старше и в каком-то смысле гораздо мудрее всех нас, как бабочка бывает мудрее философа: пока он размышляет о метаморфозах материи, бабочка переживает их на собственном опыте. Они оказались настолько иными, что даже для того, чтобы просто смириться с их существованием, мне следовало бы расстаться с большинством своих представлений о возможном – и это после всего, что успело со мной случиться!

Мне хватило одной тошнотворно длинной секунды, чтобы понять: эти красавчики пришли сюда с твердым намерением убить меня, и они это сделают, поскольку я никогда не был бессмертным – просто счастливым обладателем довольно большого, но все же конечного количества жизней.

– Забери меня отсюда! – я позвал невидимого Джинна, но он не откликнулся.

Я с ужасом понял, что мой могущественный телохранитель вполне мог передумать, сжалиться надо мной и все-таки предоставить мне возможность побыть в полном одиночестве – так мило с его стороны! Настолько несвоевременных подарков мне еще никогда не делали.

Причудливые существа обступили меня тесным кольцом. Япочувствовал их тяжелый неприятный запах, что-то среднее между ароматами дерьма и формалина. А потом я узнал его и содрогнулся. Однажды в юности я случайно зашел в грязную ветеринарную аптеку возле городского рынка. Тамошние стены были пропитаны этим запахом. Я сразу же подумал: «боже, это запах дурной смерти!» – и спасся из омерзительного помещения бегством.

Тогда я сам испугался собственной формулировки. В то счастливое время в моей романтической голове редко появлялись подобные образы – мрачные, точные и лаконичные. Теперь я испугался снова – черт, на сей раз у меня были все основания испугаться! Но еще больше меня страшило абсолютное спокойствие нападающих.

Если бы индейские боги испытывали ко мне враждебные чувства, если бы они собирались рассчитаться со мной за то, что я назвал их имена Одину, или вздумали предотвратить грядущий конец света, устраняя одно из главных действующих лиц, или просто разгневались, как бедняга Сетх, обнаружив на своем пути докучливое человеческое существо – о, тогда мне наверняка нашлось бы что им противопоставить! Но в глазах этих странных тварей я был всего лишь долгожданной пищей, лакомым куском, чем-то вроде бутерброда с икрой. Их общая убежденность парализовала меня, под тяжестью их голодных глаз я почти превратился в этот самый «бутерброд» – куда только подевалось мое хваленое могущество!

– Не думай ни о чем, лучше просто слушай музыку, это наш подарок тебе. Тот, кому суждено умереть, имеет право напоследок прикоснуться к лучшему, что у него было. Любая жизнь когда-нибудь заканчивается, теперь закончится и твоя. Пришло время умирать.

Шепот одного из моих убийц – судя по змеиной морде и пучкам перьев, жизнерадостно зеленых, как весенняя травка, со мной говорил Кецалькоатль – почему-то казался мне самым нежным и умиротворяющим звуком во Вселенной. Я больше не предпринимал никаких попыток спастись, даже вялых поползновений позвать Джинна – скорее всего, просто потому, что никак не мог поверить, будто смерть действительно стоит на пороге.

Наверное, я просто привык к тому, что мне все время как-то удается выкрутиться. То чудо какое-нибудь случится, а то просто просыпаешься и понимаешь, что все было обыкновенным ночным кошмаром. Так что перед лицом настоящей опасности я оказался невероятно медлительным и неповоротливым. А когда до меня наконец-то дошло, что все происходит на самом деле, было уже слишком поздно.

Хвала небу: я до сих пор не помню подробностей. И прикладываю все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы не вспомнить. Знаю только, что мне пришлось умереть сотню раз кряду и каждая новая смерть была мучительнее (и утомительнее) предыдущей. Индейские боги забирали себе мои жизни, извлекали их из меня одну за другой, вытягивали, как тянут нерв из больного зуба, только этим самым «зубом» был весь я, без остатка.

Помню, что воля к жизни оставила меня, и я хотел только одного: чтобы все это закончилось как можно скорее, чтобы уготованная мне смерть оказалась обыкновенным небытием, которого я так боялся прежде, а не вечным умиранием.

А потом все это действительно закончилось. Я почему-то был по-прежнему жив, и меня кто-то обнимал за плечи, а перед моими почти ослепшими от боли глазами нечетко проступали контуры полузнакомого лица. Через несколько секунд я кое-как сфокусировал зрение и узнал это лицо.

– Один, откуда ты здесь взялся? Никогда не думал, что после смерти попаду в Вальгаллу. У меня ведь не было меча в руках. И вообще никакого оружия не было. Оставил его где-то, болван!

– А ты и не попал в Вальгаллу. Ты жив. Здорово ты влип, гость! И как тебя угораздило? Нельзя бродить без оружия по незнакомым местам.

– Думаю, что с оружием тоже не очень-то можно, – слабо улыбнулся я.

– Ты идиот, – сердито сказала Афина.

Только тут до меня дошло, что это именно она нежно обнимает меня за плечи. Я поверить не мог в такое чудо!

– Почему ты не там, где тебе положено быть? – спросила она, как строгая мамаша, обнаружившая, что ее чадо пошло в кино вместо того, чтобы делать уроки.

– И где же это мне положено быть? – горько усмехнулся я.

– Сам знаешь!

– Я устал быть там, где мне «положено». Я очень хотел остаться один. Хотя бы на пару часов, а еще лучше – навсегда.

Я обнаглел настолько, что опустил голову на ее плечо. В конце концов, я столько раз умер за этот бесконечно долгий день, что имел полное право делать все, что хочу, – просто потому, что мои телодвижения как бы и не являлись настоящими осмысленными поступками, так, продолжение затянувшейся агонии. Заодно я позволил себе закрыть глазаи сосредоточиться на одном-единственном упоительном ощущении: прикосновении затылка и левого уха к теплому плечу Афины.

Несколько минут спустя я все-таки спросил:

– Как вы здесь оказались, ребята? И как вам удалось прогнать этих тварей? По-моему, они самые могущественные существа во Вселенной, разве нет?

– Мои руны гораздо сильнее, – надменно сообщил Один. – Видел бы ты, как они корчились, когда здесь появились мы с Палладой! Они бежали от нас, как проворные зайцы. Но если бы не твоя помощь, моя магия оказалась бы бесполезной. Поэтому мы сразу отправились выручать тебя, когда твой удивительный раб пришел к нам за помощью.

– Раб? Какой такой раб?

– Призрачный сладкоречивый великан, – пояснила Афина. – Он появился на моей амбе, перепугал Любимцев, заворожил Хранителей… Скажи ему, что я очень на него сердита!

– А, Джинн! Теперь ясно, куда он подевался. Понял, что ничем мне не поможет, и рванул за подмогой – какой молодец! И вы так сразу согласились прийти мне на помощь? – Яповернул голову и внимательно посмотрел на Афину: – Как ты-то решилась? Ты ведь знаешь, кто я такой. Может быть, эти голодные индейские боги собирались оказать вам величайшую услугу.

– Тебе не понять. Мы с Одином привыкли платить по счетам. Неблагодарный быстро теряет удачу, знаешь ли. Ты помог нам, мы помогли тебе. Теперь мы в расчете и можем больше не церемониться друг с другом.

Пока Афина ораторствовала, моя голова по-прежнему лежала на ее плече, и она не предпринимала никаких попыток положить конец этому безобразию. Ее слова самым восхитительным образом расходились с делом, и это превращало меня в совершенно счастливое существо. Быстро же я оклемался!

– Я тоже знаю, кто ты, – вмешался Один. К моему величайшему удивлению, он говорил спокойно и даже вполне дружелюбно. – Я развязал язык Гекате, это оказалось не слишком сложно! Конечно, я мог бы догадаться и раньше, но что происходит с отпущенной нам мудростью, когда наше время подходит к концу?!

– И ты знаешь? Но почему в таком случае?..

– Ты любопытен, как женщина. Другой на твоем месте перестал бы интересоваться даже собственным именем – после такой-то передряги! А тебя по-прежнему занимают чужие дела. Сколько раз ты только что умер?

– Много. Я не считал, знаешь ли.

– Когда я принес себя в жертву и побывал за чертой – всего один раз! – я переменился так, что серебряные зеркала, перед которыми я стоял прежде, отказывались отражать мое лицо, а тебе все как об стену горохом! – укоризненно заметил он.

– И все-таки почему? – упрямо спросил я.

– Потому что было бы глупо продолжать считать тебя настоящим врагом. Я больше не думаю, что ты – Сурт из Муспелльсхайма. И я совершенно уверен, что ты – не Локи, его бы я узнал в любом обличье. Безумная ведьма Вёльва ни единым словом не упомянула тебя в своем пророчестве, и это дарит мне великую надежду! Ты не умеешь ненавидеть и быть неистовым. Думаю, ты и сражаться-то толком не умеешь.

– Не умею, – подтвердил я. Потом вспомнил свои подвиги у храма Сетха, решил, что прибедняться все-таки не стоит, и честно добавил: – Разве вот просто уничтожать все, что под руку подвернется, – иногда, под настроение…

– Уверен, что ты действительно вполне способен разрушить то, что осталось от этого прекрасного мира. Случайно, или нечаянно, или просто «под настроение», как ты сам выразился. А иногда твоего могущества не хватает даже на то, чтобы сохранить собственную жизнь, как это случилось сегодня. Ты – не воин, ты – гость, любопытный вечный скиталец вроде дружка Паллады, Улисса, и совсем не случайно ты назвал себя Гестом в нашу первую встречу. Одним словом, ты не враг нам. Правда, ты и не друг – ни нам и вообще никому. Так, наваждение. Афина с самого начала была права, а я ей не верил… Но ты помог нам, когда это требовалось, и ты не хочешь нашей гибели. О таком противнике можно только мечтать! Если тебя не будет, найдется кто-то другой, чтобы возглавить твою армию. Думаю, это будет Лодур, как и предсказывала Вёльва, и тогда все пойдет как по писаному. Я думал всю ночь и понял, что нам следует дорожить твоей жизнью.

– Хорошая идея, – хмыкнул я. – Вот уж не надеялся, что она может прийти тебе в голову!

– Ты же сам вспомнил, что одно из моих имен – Отец Мудрости, – снисходительно заметил Один.

– Ты не рассуждай, а лучше скажи, что ты теперь собираешься делать, – потребовала Афина. – Неужели все равно будешь вести свою кошмарную толпу к месту Последней битвы? А потом мы будем сражаться? Но это же бессмысленно! Нам вроде бы нечего делить… И учти: мы спасли твою жизнь не для того, чтобы ты погасил солнце своим огненным мечом, – до сегодняшнего дня Игг упорно утверждал, что именно это ты и намерен проделать. Смотри не вздумай!

Она здорово завелась, и я не на шутку опасался, что сейчас эта прекрасная богиня просто набьет мне морду – так, для профилактики.

– Да нет у меня никакого огненного меча, – сказал я. – Ятаган волшебный, правда, имеется, но меча нет. Надеюсь, что и не будет. Нужен он мне, как шило в заднице! А что касается моей «кошмарной толпы»… Разумеется, я поведу их дальше. Якаким-то образом вернул этих людей к жизни, заставил подняться из могил, они дышат в одном ритме со мной, и их дыхание замирает, когда я на время их покидаю. Так что теперь я должен оставаться с ними. Я за них отвечаю, так уж вышло. Да я и сам не хочу их бросать, если честно! Один дело говорит: если я уйду, вместо меня появится кто-то другой. Я – не герой и не воин, как справедливо заметил Один, и вообще не бог весть что. К тому же я не слишком любил своих коллег по роду человеческому, когда все мы были живы. Но пока я остаюсь с этими людьми, у них есть хоть какой-то шанс победить в Последней битве. Не вас, конечно.

– А кого? – изумленно спросила Афина.

– Не знаю. Может быть, свою человеческую судьбу, которая обрекла их родиться «мертвыми духом». У некоторых это уже получается, и еще как!

– Не о них речь, – нетерпеливо перебил меня Один. – Нам с Палладой нет дела до этих людей. Нам вообще нет дела до людей, можешь мне поверить! Послушай, я предлагаю тебе соглашение. Эти могущественные твари, которые убивали тебя, – хорошие охотники, и теперь они не оставят тебя в покое. Тебе нужна защита, и я могу помочь. Взамен мне требуется только твое обещание…

Я решительно покачал головой.

– Я не могу давать обещаний. Никаких. Не потому, что не хочу, просто мои обещания не имеют никакого смысла. Так, пустой звук. Ты еще не понял, Один? Я ничего не решаю. Я не отвечаю за свои поступки. Я их даже не совершаю. Все происходит само собой, а мне поневоле приходится принимать в этом участие. Единственное, что я действительно сделал по собственной воле, – пришел к вам и продиктовал список имен индейских богов. Да и то для меня все это случилось во сне.

– Ты бы хоть дослушал сперва, а потом спорил! – проворчал Один. – Скажи лучше: ты знаком с пророчеством Вёльвы?

– Еще бы! – невольно улыбнулся я.

Вот уж никогда не предполагал, что от моих экзотических литературных увлечений будет хоть какая-то практическая польза.

– Славно. Я хочу от тебя только одного: чтобы все совершалось не так, как она напророчила. Все что угодно, лишь бы это не было похоже на ее проклятое предсказание!

– Потому что оно сулит тебе смерть?

– И поэтому тоже. Но даже моя смерть – сущие пустяки по сравнению с моей ненавистью к неизбежному. Если меня убьет не Гарм, а кто-то другой – да хотя бы ты, – я умру победителем. Ты понимаешь, о чем я толкую?

– Понимаю, – кивнул я. – Знал бы ты, как я тебя понимаю! В этом мы ужасно похожи – кто бы мог подумать…

– Значит, ты согласен на сделку? – обрадовалась Афина.

– На какую сделку?

– Как это – «на какую»?! Что с твоей головой, бедняга? Все очень просто: одноглазый снабжает тебя амулетом, при виде которого эти могущественные поганцы жалобно визжат и убегают туда, откуда пришли, а ты…

– А с чего ты взяла, будто мне действительно нужен какой-то амулет?

Я ее здорово огорошил. Афина растерянно заморгала – сейчас она была похожа на растерянную девчонку, «поплывшую» на выпускном экзамене. Честно говоря, в таком виде она нравилась мне еще больше!

– По-моему, это и так ясно, – наконец сказала она. – Они снова придут за твоей головой – и что ты тогда будешь делать?

– Посмотрим. Думаю, в следующий раз я на них все-таки как следует рассержусь. А когда мне удается рассердиться, все становится так просто – описать не могу!

– Ничего не понимаю! Если ты такой грозный, какого черта нам с Одином пришлось спасать твою шкуру? Если это шутка, то она дороговато тебе стоила!

– Просто я не смог рассердиться, – терпеливо объяснил я. – Я не хозяин своего настроения, к сожалению… Спроси своего приятеля Одина, он тебе расскажет о священном безумии берсеркеров. Чтобы как следует разозлиться, эти ребята грызут щит. Мне бы тоже не помешало завести такую привычку. Может, заодно и курить брошу… Эти красавчики очень хорошо рассчитали: я как раз расслабился, в кои-то веки позволил себе такую роскошь, за что и поплатился. А тут еще эта их песенка… Но знаешь, больше они меня не застанут врасплох. Я не из тех, кто постоянно наступает на одну и ту же швабру.

– При чем тут какая-то швабра?!

Вот теперь она действительно созрела, чтобы залепить мне оплеуху, я это задницей чувствовал!

– Подожди, Паллада, – вмешался Один. – Если ему не нужна наша помощь – что ж, нам меньше хлопот! Пусть выкручивается сам, как может.

Он внимательно уставился на меня своим единственным глазом. Эта «флюорография» продолжалась несколько долгих секунд, потом он вкрадчиво спросил:

– Тем не менее тебе ведь тоже хочется устроить все по-своему? Не так, как было предсказано.

– Да. Все всегда должно быть так, как я хочу. Все остальные варианты меня смертельно раздражают с детства! – Ягорько усмехнулся и добавил: – Проблема в том, что по большому счету я уже ничего не хочу. Разве что выйти из игры, оказаться подальше отсюда и никогда не вспоминать об этой истории. А именно такое великое чудо мне, пожалуй, не светит.

– Значит, мы договорились, – удовлетворенно кивнул Один.

Он даже не спрашивал, он утверждал, и эта его уверенность почему-то меня здорово разозлила. Я сам себя не узнавал: только что все было хорошо, мы мило беседовали обо всем понемножку, и вдруг меня накрыла холодная волна такой сокрушительной ярости, что мне пришлось сделать над собой невероятное усилие, чтобы небо тут же не обрушилось на землю и не раздавило моих недавних спасителей. Я с ужасом осознал, что оно уже вполне готово рухнуть – было бы желание! Мои новые приятели внезапно показались мне самыми отвратительными существами во Вселенной, даже очарование Афины на меня больше не действовало.

Но я кое-как взял себя в руки – а что еще оставалось? Устраивать демонстрации своей невесть откуда появившейся силы с обязательным метанием шаровых молний не хотелось. Как-никак эти двое только что спасли меня от наихудшей разновидности смерти. К тому же маленький ехидный паренек, обитающий в одном из переулков моего сознания, злорадно подсказывал мне, что все следует делать вовремя, а с метанием молний я опоздал как минимум на полчаса.

Ярость прошла, словно ее и не было, осталась только бесконечная усталость и такая же бесконечная печаль, стирающая все остальные чувства, словно мокрая тряпка следы мела.

– Мы ни о чем не договорились, – сухо сказал я, поднимаясь на ноги. – Было очень приятно поболтать с вами, ребята. Спасибо, что пришли на помощь. Впрочем, как вы сами справедливо заметили, за вами был небольшой должок. Теперь мы в расчете. И не пытайтесь перетянуть меня на свою сторону. В этой истории я ни на чьей стороне, даже не на своей собственной, к сожалению.

– Как это «не договорились»?! – опешила Афина.

– А вот так. Время от времени я действительно думаю, что больше всего на свете хотел бы быть вашим союзником. А еще лучше – вашим добрым приятелем, который иногда заходит в гости, чтобы поболтать и узнать последние новости. Но это ничего не меняет. Мы ни о чем не договорились и не договоримся, потому что я – не тот, с кем договариваются, я – то, что происходит. И когда судьба возьмет меня в руки, как дубину, чтобы молотить ею по вашим головам, все наши договоренности можно будет спустить в унитаз. Так почему бы не сделать это с самого начала? Без напрасных надежд как-то проще живется… Прощайте, ребята. Мне очень жаль, что все так глупо устроено, можете мне поверить!

* * *

На этот раз мне не пришлось прикладывать никаких усилий, чтобы вернуться туда, где мне следовало быть. Я даже не думал об этом, не строил планы, не прикидывал, хватит ли моего скромного могущества на такое чудо. Я просто знал, что сейчас исчезну и Один с Афиной растерянно переглянутся, поскольку не ожидали от меня этакой прыти.

Так оно и случилось: через мгновение мои глаза, привыкшие к темноте, зажмурились от нестерпимо яркого света послеполуденного солнца. Я сел на теплый песок и подозвал Джинна, который предусмотрительно болтался поблизости.

– Мои спасители смогут вернуться к себе? – спросил я. – По-моему, я оставил их довольно далеко от дома. Может быть, нам следует им помочь? Все-таки я их должник.

– За ними скоро прилетят валькирии, – успокоил меня Джинн. – Один призвал их, и эти проворные девы уже в пути.

– Тем лучше. Кстати, я должен сказать тебе спасибо за то, что ты их позвал. Ты очень шустро соображаешь!

– Зато ты – не очень, Владыка, – с мягкой укоризной сказал Джинн.

– Согласен. Что делать, какой есть… Ты мне вот что скажи: ты, часом, не в курсе, сколько еще жизней у меня осталось? Ведешь небось бухгалтерию?

– Ровно пятьсот пятьдесят пять. Тебе везет на красивые числа, Владыка.

– Дорого же мне обошелся этот отдых в тихом местечке! – вздохнул я. – Так мне и надо, идиоту!

– Твои спасители о чем-то просили тебя в обмен на свою бесценную услугу? – осторожно спросил Джинн.

– Было дело.

– И что ты решил?

– Ничего. Вернее, я решил, что я ничего не решаю. О чем и сообщил нашим уважаемым противникам. Не переживай, дружище, я не переметнулся на их сторону. Они мне действительно нравятся. Мне хотелось с ними подружиться, и даже больше… Но я прекрасно понимаю, что это невозможно. Яже не маленький!

– Рад слышать от тебя разумные речи, – с облегчением сказал Джинн. – Когда я решился позвать их на помощь, я сделал это только ради тебя, не ради дела. Я был почти уверен, что мы тебя потеряли – в любом случае!

– К тому шло. Тем не менее можешь считать, что вы меня наконец-то нашли. Кстати: «вы» – это кто? Ты и мой приятель Аллах? Я с самого начала подозревал, что вы с ним – одна команда!

– Иногда твои уста приобретают свойство произносить слова, не имеющие отношения к истине, – вежливо сказал Джинн. – «Мы» – это мы. Я и те, кого ты приблизил к себе, и вся твоя армия, мертвые люди, которым ты дал шанс прожить еще один, самый сладостный кусочек жизни и попробовать столковаться с вечностью.

– А у тебя-то самого какой интерес в этом деле? Ты же не человек.

– Ну и что? Мы, джинны, способны существовать очень долго. Можно сказать, что мы столковались с временем, но уж никак не с вечностью! Для меня наш поход – такой же шанс переменить судьбу, как и для всех остальных в твоем войске, кроме разве что тебя самого.

– Почему это «кроме меня»?

– Потому что у тебя нет никакой судьбы. В каком-то смысле ты сам и есть судьба – для тех, кто встречает тебя на своем пути.

Я удивленно поднял брови, но не стал его расспрашивать. Если честно, мне было абсолютно все равно – совершенно на меня не похоже!

Остаток дня прошел без событий. Вернее, событий-то было более чем достаточно, но они происходили не со мной. Я сидел на песке и равнодушно слушал рев моторов нашего стремительно разрастающегося воздушного флота. Гонка вооружений как-то утрясалась без моего участия – оно и к лучшему. Я не слишком годился для каких бы то ни было хлопот. Давешняя передряга душу из меня вытрясла, и не только душу. Единственное, на что у меня хватило сил, так это вооружиться до зубов. Мои руки то и дело нашаривали рукоять ятагана «Тысяча молний», а щит Змея теперь парил над моей головой, а не над мирно пасущимся Синдбадом, как это было прежде. Я поспешил приторочить его к собственному поясу. Мне ужасно не понравилось быть беспомощным, а еще больше не понравилось умирать, и я твердо решил, что с меня хватит.

– Ты не согласишься принять посетителей, Владыка? – спросил Джинн.

– Каких посетителей? – настороженно спросил я.

Вообще-то, я здорово сомневался, что индейские боги решатся отправить ко мне парламентеров, но чем черт не шутит?

– Это не враги, Владыка, – поспешно заверил меня Джинн. – Впрочем, назвать их союзниками тоже было бы ошибкой. Они посторонние, но у них свой интерес в этом деле. Одним словом, это Теневики. Они умоляют тебя о встрече.

«Теневики»? – фыркнул я. – Они что, хотят отмыть с моей помощью сомнительные доходы? Ну ладно, если умоляют, давай их сюда.

Я обнаружил, что все еще способен испытывать нормальное человеческое любопытство, и несказанно обрадовался этому открытию.

Через несколько секунд мне пришлось убедиться, что я в состоянии не только испытывать любопытство, но и удивленно распахивать рот. Меня окружила толпа таких экзотических личностей – хоть в обморок падай! Высокие как баскетболисты, тощие, как узники плохо профинансированного концлагеря – сквозь пергаментную кожу их рук явственно просвечивали хрупкие косточки. В просторных плащах с капюшонами, да еще и с огромными косами наперевес, ребята, все как один, были почти точной копией смерти. Не настоящей смерти, конечно, а ее традиционного карикатурного изображения. Даже их мертвенно бледные лица здорово напоминали человеческие черепа. У этих красавчиков были огромные глаза, короткие курносые носы и длинные тонкогубые рты. Робкие улыбки обнажали великолепные крупные зубы – можно было подумать, что ребята явились сюда рекламировать зубную пасту.

Мне понадобилось какое-то время, чтобы смириться с мыслью, что Теневики существуют на самом деле, а не являются моей галлюцинацией. Пока я смирялся, они почтительно помалкивали. Наконец я взял себя в руки.

– Джинн сказал, что у вас ко мне какое-то дело, господа. И чем же я могу вам помочь?

– Надеюсь, мы не слишком помешали твоему отдыху, Владыка, – робко начал их предводитель.

– Не слишком. Как раз в меру. Давайте уж, излагайте.

– Нам нужен сущий пустяк. Всего лишь бумага за твоей подписью, можно сказать – справка…

«Справка»?! Какая такая справка? Мне не послышалось?

– Позволь мне рассказать тебе о наших гостях, Владыка, – вмешался Джинн. – Ты взираешь на них так, словно видишь впервые. Что ж, возможно, вы действительно никогда не встречались прежде. Теневики – частые гости на этой прекрасной земле, но обитают они в своем собственном Мире, где самой большой ценностью являются тени живых существ. Замечу, что это очень бедный Мир, Владыка. И очень голодный! Человеческие тени – их любимая пища, самая редкая и дорогая. Нетрудно догадаться, что основное занятие тамошних жителей – охота за тенями твоих соотечественников. Забрать тень живого человека невозможно, поэтому им приходится подкарауливать момент, когда человек умирает. Если правильно выбрать время, можно срезать тень умирающего с поверхности земли, как сухую траву.

– Как только некоторые не развлекаются, – сдержанно улыбнулся я. – Ладно, а я тут при чем?

– Тени людей, которых ты вернул к жизни, принадлежат тебе – по крайней мере, формально, – объяснил Джинн.

Улыбчивые косари энергично закивали.

– Нам не следует претендовать на то, что принадлежит тебе, – почтительно сказал один из них. – Но говорят, ты не испытываешь привязанности к своему имуществу. А поскольку сейчас вы готовитесь к большому сражению и уже завтра в твоем войске могут появиться первые потери…

– А что, обитатели других Миров всегда заранее знают о моих планах на предстоящий день? И заодно сплетничают о моих привычках? Ну и дела! – я озадаченно покачал головой. – Ладно, я все понял. Вам нужно, чтобы я подписал бумагу, где будет сказано, что я разрешаю вам забирать тени моих умирающих воинов? Извините, ребята, но ничего не получится.

– Почему? – жалобным хором спросили косари.

– Потому что я жадный, – усмехнулся я.

– Но ведь ты сам не станешь есть их тени, Владыка! – укоризненно заметил Джинн. – Почему бы не отдать тени погибших тем, кто нуждается в пище?

– Просто потому, что я не знаю, что будет с моими людьми после смерти. Вдруг окажется, что тени нужны им самим? Если бы я узнал, что кто-то торгует моей собственной тенью, не поинтересовавшись моим мнением по этому вопросу, мне бы это очень не понравилось… В общем, я не стану подписывать никаких бумаг. Если хотите, можете обойти мое войско. Если на вашем пути встретится безумец, который добровольно согласится отдать вам свою тень, лопайте ее на здоровье!

– Ты позволяешь нам побеседовать на эту тему с твоими людьми? Что ж, и это удача!

Я даже не ожидал, что они так обрадуются.

– Беседуйте с кем хотите, о чем угодно, – я пожал плечами.

– А тебе не кажется, что разговоры о скорой смерти испугают наших спутников? – укоризненно спросил Джинн.

– Тем лучше. Сегодня я убедился, что о смерти не стоит забывать: она всегда стоит где-то рядом. А уж сейчас – тем более. Если мы не будем произносить вслух слово «смерть», она все равно не обойдет нас стороной.

Делегация косарей отправилась общаться с моим войском, а Джинн остался со мной.

– Напрасно ты не выполнил их просьбу, – вздохнул он. – До сих пор тени умерших в тех немногочисленных Мирах, где у живых существ есть тени, всегда считались их законной добычей.

Я пожал плечами.

– Мало ли что считалось! Я никого не просил назначать меня великим начальником всего происходящего. Напротив, как мог отказывался от этой сомнительной чести, мой приятель Аллах тому свидетель! Мне на фиг не нужны ни власть над умирающим миром, ни сам этот мир, если уж на то пошло. Кому-кому, а уж мне-то было куда улизнуть. Я ведь счастливчик, вроде того художника из китайской сказки, который скрылся от всех бед в глубине собственной картинки. Знал бы ты, какая она у меня замечательная, эта «картинка»…^[8] Но если уж меня припахали командовать этим дурацким парадом, значит, теперь все будет так, как я скажу!

Я сам не заметил, как мой голос зазвенел от ярости. Она переполнила меня так же внезапно и беспричинно, как в конце свидания с Афиной и Зевсом. Испытывать ее было чертовски приятно, и это настораживало.

Джинн укоризненно покачал головой.

– Не надо гневаться, Владыка. Не давай волю ярости. Еще не время.

– Ничего-ничего, – усмехнулся я. – Сегодня я понял, что мне следует злиться как можно чаще, по любому поводу и вовсе без повода. Лучше уж разнести все на своем пути, чем еще раз позволить каким-то тварям убивать меня, пока не придет грозный дядя Один со своими волшебными рунами, – и все это только потому, что у меня, видите ли, лирическое настроение! Мне следовало уяснить это гораздо раньше.

– Все хорошо в свое время, Владыка, – мягко сказал Джинн. – Не следует злиться на течение реки, которое уносит тебя неведомо куда. Но это не значит, что можно позволить разбушевавшимся водам захлестнуть тебя с головой. Балансируй, Макс. Держи равновесие.

Стоило ему сказать «Макс», и моя ярость благополучно сошла на нет, как грозовая туча, разодранная ветром на мелкие безобидные клочки.

– Ты никогда раньше не называл меня моим настоящим именем, – заметил я.

– Это не «настоящее имя», а всего лишь одно из твоих многочисленных прозвищ. Я воспользовался им, чтобы доставить тебе удовольствие. Ты почему-то весьма привязан к этому сочетанию звуков. Можно подумать, ты всерьез полагаешь, что оно и есть ты сам.

– Иногда я именно так и полагаю, можешь себе представить!

Я невольно улыбнулся, окончательно оттаял и тут же почувствовал себя виноватым. Не стоило демонстрировать Джинну головокружительные перепады моего драгоценного настроения. Уж кто-кто, а он-то не заслужил такого обращения.

– Не обращай на меня внимания, дружище, – примирительно сказал я. – Просто у меня сегодня выдался плохой день. Меня слишком долго убивали, а это здорово действует на нервы.

– Так ты не сердишься, что я замолвил словечко за Теневиков? – обрадовался Джинн. – В свое время они дали мне приют в своем пустынном Мире, и это было много лучше, чем ничего.

– Ты же видишь: звезды не гаснут и небо не рушится на землю, – улыбнулся я. – Значит, я не сержусь. Да и как я могу на тебя сердиться, дружище? Что бы я без тебя делал!

– Без меня тебе было бы гораздо труднее, – согласился Джинн. – Зато в этом случае у тебя не осталось бы ни малейшего шанса вести себя подобно избалованному царевичу. Иногда я думаю, что моя опека только вредит тебе. Тем не менее судьба предоставила мне возможность немного послужить тебе напоследок. Думаю, ей виднее.

– Кто знает, дружище, – откликнулся я. – Кто знает…

– Тебе следует отдохнуть, – сказал Джинн. – Завтра у всех нас будет тяжелый день.

– Да, наверное. Ладно, я отдохну.

Легко сказать! Морфей, надо понимать, встал на сторону своих родственников Олимпийцев. По крайней мере, он наотрез отказался меня обслуживать. Все человечество уже мирно дрыхло (никогда прежде оно не делало это так дружно и согласованно), а я неподвижно сидел у костра и смотрел на огонь. Воспоминания о встрече с индейскими богами постепенно покидали меня, желание навестить Афину и Одина больше не возникало – оно и к лучшему. Размышления о предстоящей воздушной битве не слишком меня тревожили. По правде сказать, в моей голове вообще не было ничего, хотя бы смутно напоминающего размышления, но заснуть это почему-то не помогало.

– Что за странные твари с косами шныряют среди нас, Макс? – Анатоль подошел ко мне так бесшумно, что я вздрогнул от звука его голоса. – Они метут какую-то несусветную дичь. Впрочем, некоторым даже нравится их слушать. Ты с ними знаком?

– Ты имеешь в виду «смертиков»?

«Смертиков»? – обрадовался Анатоль. – Да, действительно похожи. Но насколько я понял, наши жизни их не интересуют. Только тени.

– Ага. Можешь себе представить, они их едят. Эти красавчики заявились ко мне, чтобы я дал им разрешение забирать тени моих людей – после смерти, разумеется. Я сказал, что они должны договариваться с вами, а не со мной.

– Вот они и договариваются. Насколько я знаю, еще никто не согласился. Оно и понятно: какой дурак захочет отдавать свою тень неизвестно кому?! Вдруг самому пригодится, мало ли что…

– Я тоже так подумал. Ничего, пусть бродят. Скоро они поймут, что здесь им ничего не светит, и оставят нас в покое. Как там ребята, не перепугались?

– Знаешь, у меня такое ощущение, что все мы попросту утратили чувство страха. По идее накануне первого сражения люди просто обязаны волноваться. А если учесть, что вокруг бродят эти твои «смертики» с косами наперевес и выклянчивают наши тени – так бедные родственники обхаживают умирающего дядюшку… Тем не менее их никто не боится. И вообще никто ничего больше не боится, вот что удивительно! Ясам время от времени пытаюсь испугаться, поскольку разум говорит мне, что с нами произошло множество ужасных вещей, а будущее таит такую угрозу, что у меня не хватает воображения по достоинству ее оценить. Но вместо того, чтобы испугаться, я благодушно говорю себе: «Пока Макс здесь, все будет в полном порядке». Знаешь, это совсем на меня не похоже. Я никогда не был одним из тех, кто чувствует себя спокойно, спрятавшись за чужую спину какого-нибудь «старшего брата», скорее уж наоборот. Я довольно долго был «большим боссом» и привык брать на себя ответственность за все происходящее.

– Догадываюсь, – улыбнулся я. – Между прочим, это очень заметно. Что ж, хорошо, что никому не страшно. Значит, я буду бояться будущего в одиночестве, один за всех. Должен же хоть кто-то это делать.

– Ты шутишь? – ухмыльнулся он.

– Нет. В последнее время я все реже шучу, ты не заметил?

– Верится с трудом. Как ты-то можешь чего-то бояться?

– Как-как… Обыкновенно. Невелика премудрость.

– Ох, я тебе уже говорил, что совершенно не понимаю, что с нами происходит? – со вздохом спросил Анатоль.

– А я тебе уже говорил, что и сам ни фига не понимаю? – в тон ему откликнулся я.

Нам бы улыбнуться друг другу после такого обмена репликами, но не вышло.

Потом он все-таки отправился спать, а я остался сидеть у костра. Так и встретил рассвет.

– Спасибо, что ты все еще даешь себе труд окрашивать небо в такие невероятные цвета, – совершенно серьезно сказал я солнцу. – И имей в виду: что бы там ни пророчил Один, но я не собираюсь гасить тебя «огненным мечом». Ни за что.

А потом я увидел темные точки на горизонте и сразу понял, что это такое: Один спешил доказать мне, что он не зря носит имя Отец битв, а его приятели Олимпийцы сочли за благо присоединиться к мероприятию.

– Всем пора просыпаться, – сказал я и сам поразился громовому звуку собственного голоса. – Воевать будем, – добавил я в надежде, что это сообщение взбодрит мою армию почище утреннего кофе.

* * *

– Игг, к тебе уже можно приближаться на расстояние вытянутой руки или как?

Голос Афины звучал нарочито весело, что не совсем увязывалось с состоянием наших дел. Да, все мы были живы и благополучно вернулись на свои амбы – а толку-то!

Ну, по чести говоря, наше поражение в битве не было ни великой бедой, ни даже неожиданностью. Да я и сам говорил Олимпийцам, что глупо рассчитывать на победу, когда сражаешься со всеми представителями рода человеческого одновременно. Особенно если их предводитель – утратившее разум, но все еще могущественное древнее божество, из тех, кого почитали не тщедушные и трусливые предки людей, а мои собственные гордые родичи.

После сегодняшней битвы я в очередной раз был вынужден пересмотреть свое мнение о безумном скальде, возглавившем армию мертвецов. С какой стати я вообразил, будто он той же породы, что и мы с Афиной?! А мы-то хороши, дурни, еще и на выручку ему давеча поспешили… Попались на его удочку, как дети малые, честное слово!

– Все не так плохо, – сказала Афина, усаживаясь рядом со мной.

Со вчерашнего дня она не расставалась с обликом загорелого актера, даже во сне. Я слышал, как каменные своды нашего жилища содрогались от ее мужицкого храпа.

– Что именно «не так плохо»? По-моему, хуже некуда.

– Этот наш якобы враг… Судя по всему, он весьма дорожит нашими жизнями. Мне показалось, что он внимательно следил за тем, чтобы никто не причинил нам вреда.

– Твоя правда, Паллада. И все равно, паскудно получилось. Знаешь, я никогда прежде не проигрывал сражений.

– Можешь себе представить, я тоже. Но может быть, мы и не проиграли это сражение, друг мой? По-моему, битва закончилась вничью.

– Называй это как хочешь. Но я предпочитаю не лукавить наедине с собой. Пока мы сражались с его людьми, мы славно держались, хотя их летающие машины куда совершеннее ваших. Но когда он наслал на нас этот проклятый ветер… Знаешь, Паллада, до сих пор я сам договаривался с ветром, и он остерегался дуть мне в лицо без моего позволения.

– Да, это было обидно, – согласилась она. – Но знаешь, все действительно не так плохо. Я уверена, что наш, с позволения сказать, «враг» поднял ветер, когда испугался, что его воины нас одолеют. Дело ведь к тому шло, как это ни печально. Он оберегает нас, тебе это не пришло в голову? А значит, все идет как надо. По крайней мере, вопреки предсказаниям этой твоей кошмарной старухи. Все как ты хотел.

– Так-то оно так, – неохотно согласился я. – Но завтра он может решить, что наши жизни ему больше не нужны. А я, знаешь ли, не привык зависеть от чьих-то капризов.

– Если бы здесь был Улисс, он бы непременно сказал, что любого капризного бога можно обвести вокруг пальца, было бы желание, – улыбнулась Афина.

– Что, теперь ты предлагаешь позвать этого твоего любимчика и попросить у него совета? Еще чего не хватало! Я до сих пор обходился без чужих советов, обойдусь и теперь.

– Неужели и моим побрезгуешь? Не хмурься, Вотан, если Улисс нам и понадобится, то уж никак не в качестве советчика. В конце концов, он всего лишь мой ученик. Неужели тыдумаешь, что у меня в запасе не найдется хорошей хитрости?

– Ладно, выкладывай свою хитрость, – согласился я.

Почему бы и нет? Иногда в голову этой сероглазой приходят мудрые мысли.

– Я так поняла, что в соответствии с пророчеством армию наших врагов должен был возглавить твой старинный недруг по имени Лодур, верно? – спросила она.

– Верно. Ну и что с того?

– А он знает, что его место занято? – лукаво спросила Афина.

– Знает ли он? Да, это хороший вопрос! Может быть, знает, а может, и нет… Продолжай, Паллада.

– Ты и сам можешь продолжить, ты ведь у нас Отец мудрости. Нужно просто стравить этих двоих и поглядеть, что будет.

– Хорошо говоришь. Но что, если вдруг Лодуру повезет, он одолеет этого парня и займет его место, согласно пророчеству? – нахмурился я.

– Одолеет? Не смеши меня, Один! Неужели ты думаешь, что нашего врага так легко одолеть? Если бы это было так, мы бы и сами справились. Впрочем, если окажется, что этот твой Лодур на редкость удачлив, никто не запретит нам встрять в их драку и помешать ему – разве нет?

– Тоже верно.

Я понял, что Афина предлагает мне не самый скверный выход из положения. Что бы там ни случилось между этими двумя, хуже, чем есть, все равно не будет. И потом, в пророчестве Вёльвы ни слова не говорилось о ссоре между предводителями армии наших врагов – значит, мы просто обязаны постараться столкнуть их лбами.

– Ладно, допустим, ты права… Но что если они столкуются? Не удивлюсь, если наш враг обрадуется и скажет Лодуру: «Занимай мое место, мне все надоело!» Когда мы беседовали, мне показалось, что он только и ждет шанса умыть руки.

– Об этом не беспокойся. Я не позволю ему «умыть руки», – объявила Афина.

Я удивленно уставился на нее: что она еще задумала?

– Разве ты не заметил, как он смотрел на меня? Если я позволю ему хотя бы надеяться, что когда-нибудь ему будет позволено поцеловать меня… Знаешь, возможно, в этом случае Последняя битва пройдет по моему сценарию.

– Кое-кто однажды говорил мне, что прожил бесконечно долгую жизнь, не оставляя на своем теле отметины чужих губ, и не хочет менять это в самом конце, – сердито сказал я.

Мне очень не понравились ее слова, а улыбка, притаившаяся в уголках рта Марлона Брандо, – и того меньше. Странная это была улыбка, не слишком похожая на те, что я привык видеть на устах Паллады, в какое бы тело она ни рядилась.

– Я же говорю, что просто позволю ему надеяться, – рассмеялась Афина. – Не надо так мрачно смотреть на меня, Игг! Ты – друг, поэтому тебе я сразу сказала правду. Но это не значит, что я должна быть столь же прямодушна с нашим врагом. Мало ли какие слова я буду ему говорить! В любом случае дальше слов дело не зайдет.

– И ты всерьез полагаешь, что ему будет достаточно твоей болтовни? Так может думать только неразумная девчонка!

– На что будем спорить? – взвилась она.

– Предлагаешь биться об заклад? – удивился я. – Что за нелепая затея!

– Пусть нелепая. Что ты поставишь, Твэгги?

– Да все что угодно.

– Отлично. Если я выиграю спор – если окажется, что я действительно могу вить из него веревки, отделываясь лишь пустыми обещаниями, – ты выполнишь любую мою просьбу. Так даже лучше: сейчас я еще не знаю, что мне может от тебя понадобиться.

– А если ты проиграешь спор? Что я получу от тебя в этом случае?

– Я не проиграю! Ладно, допустим. Что бы ты хотел получить?

– Тебя.

– Как это – меня?

– Не прикидывайся, что не понимаешь, – сердито сказаля. Передразнил ее: – «Разве ты не заметил, как он смотрел на меня?» А разве ты никогда не замечала, как смотрю на тебя я?

– Стараюсь не замечать, – холодно сказала Афина. – У тебя есть достоинства, ради которых можно простить даже сладострастные взоры. Было бы лучше, если бы ты продолжал валяться по кустам в обществе Гекаты. Ей это нравится, да и для дела полезно.

– Не пытайся заделаться моей свахой! – я едва обуздал гнев. – Что ты смыслишь в этих делах? Чем решать, с кем я должен валяться, скажи: ты принимаешь мое предложение?

– Дурацкое предложение. Впрочем, как хочешь. Все равно я не проиграю этот спор.

– Может, так, а может, нет. Поживем – увидим. Но, в случае чего, как я узнаю, что ты проиграла?

– Я никогда не лгу тем, кого считаю равными себе.

– Вот это напрасно! – усмехнулся я. – Только с равными и стоит лукавить, прочие не в счет.

– Не учи меня уму-разуму, ладно? Я не так молода, чтобы меня можно было переделать. А если учесть, что наш последний день не за горами, не стоит и пытаться… Ну что, я пошлю за Улиссом?

– На кой ляд тебе этот пройдоха? Думаешь, он научит тебя уклоняться от поцелуев?

– Этому я сама кого угодно научу. Улисс нам сейчас очень нужен, Один. Или ты сам собираешься навестить своего бывшего побратима? Мне, например, что-то пока не хочется соваться ему в пасть. А кто-то ведь должен рассказать ему, что творится.

– Кто-то должен. Но почему именно этот твой любимчик? Почему бы не послать, к примеру, Гермеса? Он же у вас от рождения Вестник.

– Гермес не только Вестник, он – один из нас. Не стоит делиться своими планами с кем-то еще. Пусть это будет нашим с тобой секретом. Улисс не в счет, он предан мне крепче, чем мои Хранители!

– Не нравится он мне, – вздохнул я. – Ладно, делай как знаешь.

– Вот и славно. Думаю, Улисс будет здесь уже сегодня ночью. Он не медлит, когда я его зову.

Афина поднялась и пошла к своей летающей машине. Наверное, решила, что ее крылатый приятель тоже нуждается в утешительной беседе после сегодняшней передряги. Уж он-то точно остался цел только по милости нашего мягкосердечного врага.

Что касается меня, мне было о чем поразмыслить. Я достал из-за пазухи мешочек с рунами, взвесил его на ладони и спрятал обратно. Сердце говорило мне, что время для гадания неподходящее. Моя судьба еще сама не решила, как быть дальше, поэтому мне не следовало совать нос в будущее.

* * *

Улисс действительно оказался легок на ногу. Часа через два после заката он уже сидел у ложа Афины и прилежно внимал ее речам. Время от времени кивал: «Да, я понял» – и снова почтительно умолкал.

Вскоре я убедился, что Афина говорит сущую ерунду. Оно и понятно: Паллада ни разу в жизни не встречалась с моим бывшим побратимом и не имела ни малейшего представления о том, как с ним следует говорить. Но я не стал вмешиваться в их беседу. «Пусть себе болтает», – снисходительно думал я.

Признаться, мне было даже любопытно: придет ли ей в голову спросить моего совета, хотя бы под конец?

Наконец она покончила с длинным перечнем бесполезных и невыполнимых указаний и обернулась ко мне. Оно конечно, лучше поздно, чем никогда.

– Я все правильно говорю, Хрофт?

– Нет. Ты все говоришь неправильно. Придется начинать с самого начала.

– Как это? – Афина была смущена и рассержена. – А почему же ты слушал и молчал? Надо было сразу сказать, если что-то не так.

– Все не так. Мне пришлось бы перебивать тебя после каждого слова, а это неучтиво. Поэтому будем считать, что ты просто рассказала своему другу сказку, увлекательную повесть о том, чего никогда не случится. Не печалься, Паллада: твой план был бы хорош, если бы мы собирались провести кого-то из твоих родичей. С моими же надо вести себя совсем иначе. Улисс не должен притворяться его другом. Локи все равно не поверит. У него не может быть друзей ни в одном из миров. Он привык жить в полной уверенности, что ни одно существо, ни живое, ни мертвое, не может желать ему добра. Датак оно, в сущности, и есть. Даже его союзники связаны с ним судьбой, а не личной привязанностью. Я единственный, кто был ему другом – пока мог. Но и мое терпение однажды лопнуло.

– Как мило! – проворчала Афина. – И что же должен делать Улисс? Лезть в драку? Тогда он даже не успеет сообщить Лодуру, что все идет не так, как надо.

– Еще как успеет. Лодур любопытен. Он не станет сражаться с тем, кто его озадачит.

– И как я его озадачу? – заинтересовался Улисс.

– О, все куда проще, чем ты думаешь. Ты будешь перед ним похваляться, только и всего. Рассказывать, какое великое войско собрал твой господин, как лихо вы отколотили беднягу Одина и его никчемных приятелей и что вы собираетесь устроить в Последний день. Хвастай так, словно ты несмышленый мальчишка, а не рассудительный муж, и тогда, возможно, Лодур поверит тебе.

– Ты не разгневаешься, если я задам тебе вопрос, Один? – почтительно спросил Улисс.

Надо отдать ему должное, он знает, как следует говорить с такими, как я. Тем не менее я все равно терпеть его не могу, чем дальше, тем больше.

В глубине души я вынужден признать: мне не нравится, что мы с ним похожи. Этот смертный, каким-то образом умудрившийся растянуть свою жизнь на почти бесконечно долгий срок и даже ускользнуть от человеческой судьбы своих соплеменников, великий хитрец и храбрый воин. А я предпочитаю оставаться единственным хитрецом среди простодушных воинов – просто потому, что так было всегда.

– Что ж, задай свой вопрос и узнаешь, разгневаюсь я или нет, – предложил я.

Он и бровью не повел.

– Рассказывают, что этот самый Лодур находится в весьма прискорбном положении. Дескать, он беспомощен, связан по рукам и ногам, корчится от боли под струями яда, а его верная жена сидит рядом и пытается собирать этот самый яд в чашу – весьма похвальное поведение! Это правда?

– Враки. Всего-то недельку мы его так подержали, а уж шуму было!..

– Да, так часто бывает, – сдержанно улыбнулся Улисс. – Людская молва беззастенчиво преувеличивает страдания великих и обходит равнодушным молчанием прочие бедствия… Но где мне его искать?

– Искать его тебе придется до скончания времен и даже дольше, если я не помогу. Есть один способ.

Тут я крепко задумался, поскольку не хотел давать в руки этому пройдохе ни единого клочка сокровенного знания. Вдруг он из тех мудрецов, которые могут вообразить океан, глядя на каплю воды? Но поразмыслив, я решил: пусть его догадывается, если сможет, невелика беда! Изучение моей магии требует времени, а времени ни у кого из нас не осталось.

Я извлек из-за пояса нож, на костяной рукояти которого было вырезано одно-единственное украшение: крест неправильной, несимметричной формы – Наутиз, самая опасная из моих рун, несущая не смерть, а порабощение, которое хуже смерти.

Я испытующе посмотрел на Улисса. Он был готов слушать, и я заговорил.

– Тебе надо отправиться к пределам Утгарда. Это место, где Локи коротает свои дни. Утгард очень далеко отсюда. Впрочем, было бы правильнее сказать, то он просто не здесь, поэтому ни один смертный, даже такой ловкий, как ты, не способен добраться до окраин Утгарда. Но это не твоя забота, мой конь отнесет тебя туда за несколько часов. После того как Слейпнир опустит тебя на землю, ты должен идти прямо на север, не сворачивая и не останавливаясь, пока хватит сил. Когда поймешь, что больше не можешь сделать ни шагу, остановись, вонзи этот нож в землю и призови Лодура. Просто выкрикни его имя, громко и повелительно, этого достаточно. Видишь узор на рукояти ножа? Этот знак сковывает волю и принуждает. Его силы хватит, чтобы заставить Локи явиться на твой зов и удержать на месте – может быть, четверть часа, а может быть, и больше. Я не знаю, насколько он сейчас силен… Поэтому тебе придется поторопиться. Говори ему хвастливые речи, как я советовал. Скажи между делом, что твой господин искушен в магии рун. Для Локи это будет серьезный удар. Он сам так и не смог достичь вершин в искусстве хитросплетения знаков, как ни старался.

– Да, я понял, – кивнул Улисс. – А теперь скажи мне, Один: у меня есть хоть какой-то шанс уйти от него живым? Эта твоя руна – она защитит меня от его гнева или же мне следует полагаться только на собственные силы?

– Лучше полагайся только на себя. Наутиз подчинит себеего волю, но ненадолго. А потом тебе может достаться наорехи.

– Хорошо, – спокойно откликнулся он. – Так я и думал. А вы не будете возражать, если я сначала нанесу визит тому, кто якобы является моим «господином»?

– Зачем это? – нахмурился я.

– Если я узнаю, каков из себя этот предводитель мертвецов и что делается в его войске, мои речи будут звучать правдоподобнее, – объяснил Улисс.

– И только? – настороженно спросила Афина.

– Возможно, он сочтет меня своим другом и даст мне оружие, которое поможет мне выстоять в беседе с Локи, – объяснил Улисс. – Если вы не можете дать мне защиту, ее следует искать у другого могущественного существа.

– Имеешь право, – вздохнула Афина. – Не я дала тебе жизнь, я только научила тебя ловко ускользать от смерти. Впрочем, ты оказался весьма способным учеником… Ладно, Улисс, можешь отправляться к этому… Надо же, я до сих пор не знаю, как его зовут! Вызнай, ладно?

– Сделаю, – улыбнулся Улисс. – Если у него есть хоть какое-то имя, ты скоро его узнаешь, Паллада.

– И вот еще что. Ты передашь ему мое послание. Только не в начале беседы, а перед тем, как попрощаться.

– Передам, – кивнул он.

– Только не забудь переменить внешность, прежде чем бежать на свидание! – насмешливо сказал я Афине. – А то срам выйдет великий.

– Не забуду, – пообещала она. – Спасибо, Игг. Так приятно иметь доброго друга, который всегда готов позаботиться о твоей репутации!

Мое настроение совершенно не подобало предводителю только что победившей армии. Я чувствовал себя печальным и опустошенным. Не самое удачное сочетание.

Теоретически мне следовало торжествовать. Сегодня я в очередной раз превзошел собственные представления о возможном. Небрежным движением руки отражал хваленые Зевсовы молнии, заставлял подниматься к небу струи горячего песка, заклинал ветер – одним словом, творил черт знает что. Наши храбрые летчики были в восторге от моей удали. Теперь они слонялись на почтительном расстоянии и буравили меня верноподданническими взглядами. Эти грозные дяди походили на стеснительных фанов какой-нибудь дурацкой поп-звезды. Меня не покидало ощущение, что ребята собираются попросить автограф, а еще лучше – лоскут от моей рубахи, чтобы хранить его в изголовье всю оставшуюся жизнь… Собственно, не так уж и долго!

– Нерон был дурак! – сказал кто-то за моей спиной.

– Почему? – изумился я. Обернулся, увидел Анатоля и обрадовался.

– Садись рядом. – Я похлопал по теплому песку неподалеку от собственной задницы. – И объясни мне, ради всего святого: с чего ты вспомнил Нерона? Ты его только что встретил?

– Да нет, бог миловал. Просто вспомнил. Ты ведь знаешь эту историю о том, как Нерон отдал приказ поджечь Рим? А потом созерцал сполохи пожара с холма и пытался сложить песню… Я хочу сказать, что Нерон здорово ошибался, когда рассчитывал вдохновиться зрелищем горящего Рима. Хорошему поэту вполне достаточно того Рима, который горит в его собственном сердце, а скверному никакой пожар не поможет.

– А если ему просто хотелось увидеть, как горит Рим?

– Увидеть, как горит Рим, может только тот, кто горит вместе с Римом, а не тот, кто взирает на это с холма. Есть же разница!

– Есть. А с чего ты вдруг его вспомнил?

– Можно сказать, что сегодня я сам впервые оказался в горящем Риме. Прежде я был таким же дураком, как Нерон. Тоже думал, что смотреть с холма – вполне достаточно.

Потом Анатоль ушел, сказав, что собирается поспать. Я мог только позавидовать: мерзавец Морфей по-прежнему не желал одарить меня своими милостями.

Больше меня никто не беспокоил, даже Мухаммед не заявился. Небось расстелил свой коврик для намаза и бурно общался с Аллахом, которого сам же когда-то и выдумал.

Джинн, вероятно, находился где-то поблизости, но ничем не выдавал своего присутствия. Так что я мог сколько угодно наслаждаться одиночеством, жрать его большими ложками, лишь бы не захлебнуться!

Незадолго до рассвета я услышал тихое поскрипывание песка где-то в темноте. Мой щит даже не дрогнул – значит, приближался не враг. Выразить не могу, как это меня радовало: я-то все время ждал визита своих индейских приятелей. И, честно говоря, чувствовал, что еще не готов к такой встрече.

Я обернулся и увидел невысокого мужчину средних лет, одного из тех неприметных ребят, чью внешность можно описывать сколь угодно долго и обстоятельно, но поток слов так и не даст никакого представления об их облике. Мой незнакомец был обладателем самого заурядного из человеческих лиц. С таким типом можно познакомиться и провести в его обществе несколько часов, а на следующий день вы не узнаете его, столкнувшись нос к носу у входа в подземку.

«Один из летчиков – так, что ли? – подумал я. – Пришел ко мне заявить, что предпочитает летать на каком-нибудь „фантоме», а не на музейном „мессере» времен Второй мировой… Оно и понятно. Я еще удивляюсь, что до сих пор никто не забастовал. Это же только бедняга Геринг думает, что снабдил наших ребят последним словом авиационной техники!»

Впрочем, я почти сразу понял, что никакой это не летчик. Просто мне позарез требовалась хоть какая-то, пусть притянутая за уши, зато разумная и успокоительная версия происходящего. Очень уж не хотелось думать, будто один из индейских богов принял неприметный человеческий облик, да еще и сумел как-то усыпить бдительность моего чуткого щита.

Моя правая рука совершенно самостоятельно опустилась на рукоять ятагана, мускулы напряглись, перенося вес тела на ступни и колени, – поза, в которой я сидел прежде, осталась почти неизменной, но теперь, чтобы вскочить на ноги, мне понадобилось бы короткое мгновение, а не несколько тягучих секунд.

– Я не враг, – поспешно заявил незнакомец.

Очевидно, мои приготовления к драке не ускользнули от его внимания.

– А кто ты в таком случае?

В этот момент я наконец понял, что так насторожило меня в этом незнакомце. Я был готов поклясться, что он чужой. Понятия не имею, откуда взялась такая уверенность, но я твердо знал, что он не из моих людей. Просто знал, и все тут.

– Я тот, кого когда-то звали Улиссом. Тебе знакомо это имя, правда?

– Правда, – удивленно ответил я. – Ты Одиссей, царь Итаки? С ума сойти можно!

– Да, я тоже читал Гомера, и не раз, – улыбнулся он. – Забавно было наблюдать, как меняется текст от столетия к столетию, от перевода к переводу… Приятно читать о собственных приключениях! Впрочем, там с самого начала было не так уж много правды.

– Так всегда бывает, – кивнул я. – Книги – это книги, а живые люди – это живые люди. И когда их жизнь начинают втискивать в формат книжных страниц, получается ерунда. Порой – вполне обворожительная. Тебе-то как раз повезло, эхо твоей истории очаровало не одно поколение, а значит, это было хорошее эхо!

– Не спорю, – он улыбнулся еще шире. – Ты позволишь мне немного посидеть рядом с тобой? Я пришел ненадолго, и у меня нет никаких важных дел. Просто хотел своими глазами увидеть того, кто собирается разрушить мир. Я любопытный.

– Да ничего я не собираюсь! Мир сам вознамерился рухнуть, и не моя вина, что он выбрал меня в качестве меча для своего харакири.

– Красивая метафора, – одобрительно заметил Одиссей. – Так ты не возражаешь против моего общества?

– Да нет. Я как раз начал думать, что эта ночь – самая длинная в моей жизни… Садись рядом, Одиссей. Я рад тебе… Скажи, ты ведь все еще живой?

Он молча кивнул и выжидательно уставился на меня.

– И как тебе это удается? Что, твоя покровительница Афина не пожалела для тебя напитка бессмертных?

– И это тоже. Много всего было. Мне пришлось потрудиться, ускользая от смерти, но оно того стоит!

– Твоя правда. А почему ты решил ко мне заявиться? Только из любопытства? Не верю!

– Не только, конечно. Но любопытство оказалось одной из основных причин, это правда. Думаю, на моем месте ты бы и сам сгорал от любопытства.

– Не знаю… Нет, не думаю, – честно сказал я. – Скорее всего, на твоем месте я бы предпочел оказаться как можно дальше отсюда.

– Какая разница, где оказаться? – Одиссей пожал плечами. – Когда рушится мир, он рушится весь, без остатка… Яслышал, что кроме этой прекрасной земли есть и другие миры, населенные причудливыми существами, но мне неведомы пути, уводящие туда… Может быть, подскажешь?

– Не знаю. Может быть, и подскажу, – согласился я. – Почему бы и нет? Мне не доставит удовольствия, если ты сидишь здесь, как тигр в клетке. Возможно, ты – единственное человеческое существо, у которого есть шанс тихонько слинять отсюда накануне конца. Почему бы не попытаться?

– Вот. Это еще одна причина, по которой я решил с тобой повидаться, – признался Одиссей. – Я подумал, что ты наверняка испытываешь симпатию к бездомным бродягам, таким же, как ты сам.

– Кстати, расскажи мне, как ты ускользал от смерти, – попросил я. – Не думаю, что твой способ окажется хорош для меня, но очень уж интересно!

– Все это довольно непросто, – вздохнул Одиссей. – Объяснять долго, да и что толку от моих объяснений! Афина не только угостила меня напитком бессмертных. Для начала она помогла мне переменить внешность. Думаешь, я всегда выглядел таким замухрышкой? Но Афина сказала, что красивое лицо и царственная осанка – непозволительная роскошь для того, кто убегает от смерти. И еще она подарила мне особое зрение. Теперь я все время вижу призрачную тень смерти, сопровождающую меня. В отличие от прочих людей, я заранее замечаю ее приготовления к охоте и успеваю ускользнуть в самый последний момент. Тогда моя смерть заключает в свои объятия того, кто стоит рядом, и успокаивается – на какое-то время, конечно. Не навсегда.

– Ну да, а друзья этого бедняги, некстати оказавшегося рядом с тобой, недоумевают: «Какая безвременная кончина!» – усмехнулся я. – Всегда подозревал, что человек может умереть не только своей смертью, но и чужой, если очень не повезет!

– Да, это правда, – подтвердил Одиссей.

– В любом случае, мне не подойдет твой способ, – вздохнул я. – Даже если бы я обзавелся этим самым «особым зрением» – что само по себе довольно сомнительно! – мне не слишком улыбается все время видеть перед собой собственную смерть…

– Какая разница: видеть ее или не видеть? Все равно она есть, и от этого никуда не денешься. Конечно, можно идти по краю пропасти с закрытыми глазами, чтобы не смотреть вниз. Но по мне, лучше распахнуть их пошире и внимательно глядеть под ноги.

– Ты действительно такой мудрый, как рассказывал Гомер, – улыбнулся я. – Рассудительный и хитроумный Одиссей, с ума сойти можно! Кстати, я все хотел спросить: это правда насчет сладкого голоса сирен? Я имею в виду: неужели перед их пением действительно невозможно устоять?

– Это почти правда.

На миг невзрачное лицо Улисса стало нежным и мечтательным.

– Впрочем, дело не только и не столько в их благозвучных голосах, – добавил он. – Однажды Афина сказала мне, что у сирен есть своя песня для каждого из смертных. Поэтому то, что слышал я, вряд ли тронуло бы сердца моих спутников или, к примеру, твое.

– Знакомая история! – хмуро сказал я. – Они, часом, не говорили тебе, что это их последний подарок?

– Говорили.

– Хорош подарочек! В таком случае приманку в капкане тоже можно считать подарком охотника будущей жертве.

– Ты говоришь так, словно у тебя личные счеты с сиренами, – удивленно заметил Одиссей.

– Думаю, так оно и есть. Во всяком случае, я знаю ребят, которые действуют точно так же. И это знакомство обошлось мне в сотню жизней с лишним!

Он озадаченно покачал головой – дескать, вот оно как бывает! – и задумчиво уставился на пламя костра.

– Ты сказал, что можешь научить меня своему способу покидать этот мир, – наконец сказал он. – Ты передумал? Или…

«Моего» способа больше не существует, – печально улыбнулся я. – Сидел бы я здесь в противном случае, как же! Но может быть, я сумею узнать, каков твой способ. А может быть, ты сам сделаешь это раньше меня. Время еще есть. Не так уж много, но есть. Навести меня осенью.

– Навещу, – кивнул Одиссей. – Что ж, надежда – это не так уж много, но лучше, чем ничего. Скажи, а кем ты был прежде? Мне кажется, что мы уже встречались.

– Прежде чем что? – усмехнулся я. – Прежде чем возглавить эту армию «мертвых духом» и убедиться, что я ничемне лучше, чем они? Кем-то я был, конечно, – так, ничего особенного! Не думаю, что мы с тобой встречались. Пока ты ускользал от своей смерти, я ходил дурацкими путями и занимался сущей ерундой… Но прежде чем стать этим бессмысленным персонажем, я, надо думать, был еще кем-то. Слишком многие узнают меня и называют чужими, ничего не значащими для меня именами, а то и просто «Владыкой». Знаешь, больше всего на свете я боюсь вспомнить эту бездонную часть своего прошлого!

– Напрасно боишься, – удивленно сказал он. – Полезно хранить свое прошлое в тайне от прочих, но опасно иметь такие тайны от себя самого.

– Опасно, – вяло согласился я. – В последнее время я то и дело чувствую, что вот-вот вспомню себя… и отчаянно торможу.

– Ну и как, удается затормозить?

– Пока удается, как видишь.

– Ты удивительно прямодушен, – заметил он не то одобрительно, не то насмешливо. – Ты говоришь со мной столь откровенно, что я, пожалуй, рискну ответить тем же.

– А что, хитроумному Одиссею удаются откровенные разговоры? – усмехнулся я.

Честно говоря, только сейчас, после его рассуждений об откровенности, я вспомнил, что с этим парнем следует быть очень осторожным.

– Все люди меняются, – равнодушно сказал он. – А у меня было очень много времени, чтобы перемениться.

– И что ты собираешься мне поведать?

– Да не «поведать», скорее уж попросить о помощи. Видишь ли, мне предстоит повидаться с Локи. С тем парнем, чье место ты почему-то занял, вопреки пророчествам, в свое время до смерти перепугавшим нашего общего одноглазого знакомца. Признаться, я боюсь этой встречи. Я выучился бегать от смерти, но если она споется с этим могущественным божеством…

– Так в чем проблема? – удивился я. – Не ходи к нему, и все тут! Если я правильно понял, он ведь не гоняется за тобой с обнаженным мечом?

– Пока не гоняется. Он вообще не подозревает о моем существовании. Но я не могу отменить это свидание. Меня просила Афина. Знаешь, моя благодарность к ней – не то чувство, которое можно погасить доводами разума. Когда она была по-настоящему сильной, она сделала для меня гораздо больше, чем боги обычно делают для людей. Без нее я был бы просто царем Итаки, одним из многих правителей крошечных государств, о которых забывают дня через три после поминок, а после – бессмысленным мертвецом, одним из многих в твоем войске, оживших на короткое время, чтобы снова угаснуть, теперь уже навсегда.

– Ну да, это все понятно, – нетерпеливо кивнул я. – Но на кой черт она посылает тебя к Локи? Она что, с ума сошла?

– Может – так, может – нет. Афина нервничает. Она хочет знать, что он такое. И наверное, она хочет быть уверена, что вы с ним – не одно и то же существо. Одним словом, она послала меня на разведку, а ее одноглазый приятель любезно одолжил мне свой талисман, способный сковать чужую волю – увы, совсем ненадолго! Насколько я понял, в моем распоряжении будет четверть часа, а то и меньше.

– А от меня-то ты чего ждешь? – нахмурился я. – Мои враги посылают тебя на разведку – ладно, на здоровье! Но я тут при чем?

– Ты же и сам знаешь, что вы не враги, – мягко сказал Одиссей. – В твоем сердце нет ненависти к ним, да и они не могут заставить себя говорить о тебе с должным отвращением. Судьба поставила вас на противоположные стороны игрового поля и разукрасила в разные цвета, но уже завтра она может перемешать свое варево – и кто знает, как будут переставлены фигуры в вашей бессмысленной, но захватывающей партии!

– Твоими бы устами… – горько усмехнулся я. – Ты зря стараешься, дружище. Я уже давно понял, что надежда – роскошь, которая мне не по карману. Ладно… Чего ты от меня хочешь?

– Может быть, у тебя найдется хорошее оружие? – оживился он. – Оружие, без которого ты сможешь обойтись хотя бы несколько дней. Я непременно верну его тебе – если уцелею, конечно!

– Оружие? – удивился я. – Оружие-то у меня есть, но у меня сейчас такой неприятный период жизни, когда мне не хочется с ним расставаться. Впрочем… Эй, Джинн, ты здесь?

– Я здесь, и я слушаю ваш разговор, – тут же отозвался мой верный опекун. – Не гневайся, Владыка, твои тайны все равно становятся моими – хотим мы этого или нет. Так уж все устроено.

– К чертям собачьим тайны! – отмахнулся я. – Скажи лучше, ты можешь раздобыть копию моего щита? Я с ним не расстанусь ни за какие коврижки. Но может быть, где-то во Вселенной обитает его близнец?

– У каждой вещи есть двойник, – важно кивнул Джинн. – Ты хочешь отдать его своему другу?

– Хочу. Сам не знаю почему, но я хочу ему помочь!

– Так уж связаны ваши судьбы, – объяснил Джинн. – Твой гость был прав, когда говорил, что в свое время ваши пути пересекались. Вы действительно встречались однажды, и теперь твое сердце требует отдать дань старой дружбе.

– Когда это мы встречались? – заинтересовался я. – И кем я тогда был? Надеюсь, не Циклопом?

– Ты вспомнишь, Владыка, – пообещал Джинн. – Не сейчас, так позже… Впрочем, ваша встреча не была таким уж значительным событием в ваших судьбах – так, пустой, но приятный эпизод. Вы даже не сочли нужным сообщить друг другу свои имена.

– Ладно, не хочешь говорить – не надо. Мог бы позаботиться, чтобы я не умер от любопытства… Так ты добудешь второй щит Змею для Одиссея?

– Добуду. Это не повредит никому из вас, так почему бы не доставить тебе удовольствие? Ты ведь любишь приносить дары, верно?

– Люблю, – согласился я.

– Я вспомнил нашу встречу! – воскликнул притихший было Одиссей. – Твой Джинн прав, это была мимолетная, но приятная встреча. Лет семьсот назад или даже больше. Яне помню, как назывался город, но силуэт раскидистого сухого дерева, под которым мы сидели, стоит у меня перед глазами. Ты выиграл у меня несколько партий в нарды, а потом вернул монеты, рассмеялся и сказал, что любишь приносить дары. Это было кстати: я привык выигрывать и не задумываясь поставил последние деньги, неприкосновенный запас, предназначенный для покупки еды и ночлега. А потом кто-то позвал тебя, и только из уст этого незнакомца я узнал твое имя. Он называл тебя Али…

– Опять мое славное мусульманское прошлое, – вздохнул я. – Почему-то мне труднее всего поверить именно в эту часть своей туманной биографии!

Точная копия моего щита тем временем легла к ногам Одиссея. Джинн снова превратился в невидимое облачко и умолк.

– Возьми прочный шнурок и привяжи этот щит к своему поясу, – сказал я Одиссею. – Он сам защитит тебя от любого нападения. Тебе и пальцем шевелить не придется. Но имей в виду: его можно заворожить. Во всяком случае, как-то раз одной индейской богине удалось вывести из строя его братца. Поэтому будь начеку.

– Макс, о чем ты разговариваешь с огнем?

Я оглянулся и увидел, что рядом со мной на корточках сидит заспанная Доротея и растерянно оглядывается по сторонам.

– Почему с огнем? – удивился я. – Знаешь, кто этот парень? Это…

– Какой парень? – она еще энергичнее завертела головой. – Что, к тебе пришел невидимка?

– По всему выходит, что так, – озадаченно согласился я и вопросительно уставился на Одиссея.

Он комично развел руками, вид у него при этом был виноватый и гордый одновременно.

– В последнее время для того, чтобы увидеть меня, тоже требуется «особое зрение». Я слишком долго скрывался, знаешь ли… Ты не обидишься, если я попрощаюсь? Мне не хочется смущать твоих людей своим присутствием.

– Делай как знаешь. Можешь оставить щит себе: это подарок, а не прокат бытовой техники. Не хочу связывать тебя никакими обязательствами, но имей в виду, мне тоже чертовски интересно, что за зверь этот самый Локи и с чем его едят. Может, завернешь ко мне на обратном пути, расскажешь?

Мне и правда хотелось получить хоть какую-то информацию о Локи. Как-то я угробил несколько часов, чтобы убедиться, что волшебный телевизор Джинна не способен показать мне кадры его занимательной жизни. Наверное, этот парень очень здорово замаскировался.

– Спасибо за подарок. Я непременно вернусь, чтобы рассказать тебе о своем путешествии, – если уцелею, конечно!

Он поднялся, повернулся, чтобы уходить, и в самый последний момент театрально хлопнул себя по лбу:

– Совсем запамятовал! Афина узнала, что я собираюсь навестить тебя, и долго меня отговаривала, а когда я объяснил, что нуждаюсь в твоей помощи, согласилась и попросила передать тебе эту записку.

Я нерешительно протянул руку за лоскутом пергамента. Честно говоря, я почему-то ждал подвоха. Может быть, просто потому, что мой собеседник в свое время являлся инициатором и руководителем знаменитого проекта «Троянский конь»…

– Бумага не отравлена – стал бы я таскать ее за пазухой, да еще только для того, чтобы всучить одному из бессмертных!

Одиссей расхохотался так неудержимо, словно на протяжении столетий изо всех сил сдерживал смех и вот его прорвало наконец-то! Впрочем, вполне возможно, что так оно и было. Доротея поежилась от звуков его смеха, как от холодного ветра. А потом Одиссей встал и ушел в синие предрассветные сумерки. У него была удивительно легкая походка; честно говоря, я не уверен, что его ступни действительно касались земли.

– Кто это был, Макс? – спросила Доротея.

– Можешь себе представить, Одиссей. Он же Улисс, он же царь Итаки…

– Одиссей? Настоящий?! Так что, он был на самом деле? – озадаченно моргнула она.

– А мы с тобой были «на самом деле», дорогая? – улыбнулся я. – Или понарошку? В любом случае, он не менее настоящий, чем мы с тобой, хоть и невидимка. Чего только не случается с людьми за долгую-долгую жизнь!..

– Везет ему! – с искренней завистью вздохнула Доротея.

– Да, наверное.

* * *

Записку Афины я сунул в карман своего безумного зеленого плаща. Мне не хотелось читать ее в присутствии Доротеи. Во-первых, мало ли что она там написала, а во-вторых… Если честно, я все-таки немного опасался, что все-таки стал счастливым обладателем очередного «троянского коня», а у Доротеи в отличие от меня была всего одна-единственная жизнь, драгоценная и неповторимая, как жемчужина, сияющая в глубине раковины вместо дряблого тела моллюска.

День был блаженно долгим и упоительно спокойным. Мы просто двигались вперед, на север. Ничего особенного не происходило: ни чудес, ни сражений, ни незваных гостей.

Впрочем, одно чудо со мной все-таки случилось, самое желанное из чудес: ритмичная поступь Синдбада убаюкала меня, и я задремал, сидя на его надежной спине, да так сладко, словно к моим услугам была наилучшая из райских спален.

На закате дрема оставила меня, я открыл глаза и понял, что так хорошо не чувствовал себя даже в раннем детстве, после крепкого сна на открытой веранде в ясную летнюю ночь.

Откуда-то возник вездесущий Джинн с чашкой ароматного яблочного чая – именно то, чего мне всю жизнь хотелось, а я, дурак, не догадывался.

Только покончив с чаем, я вспомнил о записке Афины, которую так и не удосужился прочесть. С ума сойти можно: всего несколько дней назад я потерял голову, увидев на экране своего волшебного телевизора ее прекрасные серые глаза и неописуемо длинные ноги, эффектно обтянутые кожаными штанинами, пускал слюни, мазал по лицу романтические сопли и вытворял черт знает какие чудеса, чтобы наведаться в гости к этой красотке – хотя бы во сне. А теперь я мог позволить себе роскошь засунуть в карман ее послание и тут же забыть о нем. Вот уж никогда бы не подумал, что способен на такой подвиг!

Я извлек из кармана жесткий кусочек пергамента и с любопытством на него уставился. Давненько мне девушки записок не писали, а уж прекрасные богини – вроде бы и вовсе никогда!

«Спасибо за твой ветер. Это было довольно унизительно, но все мы остались живы, а наши аэропланы – целехоньки, и это не так уж мало». Эти слова были написаны размашистым крупным почерком. Потом она, очевидно, поняла, что на лоскутке бумаги осталось слишком мало места, и приписала так мелко, что я едва разобрал: «Если ты придешь в гости, я не буду делать вид, будто действительно верю, что мы – враги».

Это было круто: меня трогательно благодарили за разгром, который я им устроил, да еще и звали в гости. А ее фраза «спасибо за твой ветер» была чудо как хороша! Честно говоря, я тут же начал таять.

Мне пришлось взять себя в руки, вспомнить индейских богов: как они выглядели, когда выцеживали из меня мои жизни, и какие дивные ощущения я при этом испытывал… Это было очень жестоко, но подействовало отрезвляюще. Единственный стоящий урок, который я действительно вынес из этой скверной передряги: мне нельзя расслабляться ни на мгновение! В конце концов, война есть война.

Поэтому я не стал призывать к себе чудесные сны о том, как я навещаю Афину и Одина, – ни в эту ночь, ни в последующие. «Если Одиссей все-таки выполнит свое обещание и придет меня навестить, передам ей записку, – решил я. – В конце концов, эпистолярный жанр таит в себе невыразимое очарование. Этим и ограничимся!»

Одиссей вернулся дней через десять. Честно говоря, я не слишком рассчитывал, что он действительно заявится ко мне с докладом. Я сделал ему хороший подарок и дал более чем заманчивое, хоть и неопределенное обещание, но почему-то полагал, что он предпочтет держаться от меня подальше – до поры до времени.

Что ж, мне пришлось в очередной раз убедиться, что я совершенно не разбираюсь в людях. Конечно, у каждого свои недостатки, но у меня их обнаруживалось как-то слишком уж много. Моему работодателю Аллаху уже давно следовало бы нагрянуть с инспекцией и отправить меня в отставку.

К тому времени я все-таки додумался каждый вечер окружать себя несколькими кольцами вооруженной охраны. Я, разумеется, не верил, что эти ребята смогут меня защитить в случае чего, но здорово надеялся, что у них хватит смекалки поднять шум, если к моему костру попрется какой-нибудь подозрительный незнакомец. Мне надоело каждую ночь прислушиваться к тихому шелесту ветра, заплутавшего среди песчаных дюн, и гадать, когда объявятся Кецалькоатль и компания?

Впрочем, визит Одиссея здорово поколебал мою уверенность в способности стражей вовремя заорать «караул». Он проскользнул незамеченным и разбудил меня легким прикосновением к плечу.

– Надеюсь, Один не узнает, что я зашел к тебе прежде, чем появиться у них! Впрочем, я не так уж виноват. Его крылатый конь сбросил меня в нескольких милях отсюда и исчез. Не могу сказать, что я действительно обиделся, но решил сначала навестить тебя. Просто потому, что это по дороге.

– Крылатый конь? Что, тебе посчастливилось покататься на Слейпнире? – уважительно спросил я.

«Посчастливилось» – не совсем уместное слово. Вообще-то эта проклятая поездка больше походила на продолжительное катание на «Русской горке». Я, знаешь ли, не воспитан кентаврами, а уж если имеешь дело с такой тварью, как Слейпнир… Впрочем, я пришел не для того, чтобы жаловаться.

– Я вижу, мой щит сослужил тебе хорошую службу, – улыбнулся я. – Во всяком случае, ты вполне похож на живого.

– А я и есть живой… Знаешь, самое забавное, что твой щит не понадобился. Впрочем, талисман Одина тоже оказался ни к чему. Локи сам встретил меня, и наша беседа была дружеской и неторопливой. Его позабавило, что я явился к нему, приготовившись к битве. «Какой дурень станет сражаться с гонцом, принесшим добрую весть!» – такими были его слова.

– А что это за «добрая весть», которую ты якобы ему принес? – нахмурился я. – Обо мне небось сплетничали?

– О ком же еще!

Многочисленные обрывки информации наконец-то сложились в моей голове в цельную картину. Вообще-то мог бы и раньше догадаться, не так уж сложна была эта интрига. Так – паззл для начинающих, из пятидесяти четырех крупных деталей…

– Конечно! Тебя посылали не на какую-то там «разведку», – вздохнул я. – Ты просто должен был настучать Локи, что какой-то выскочка взялся делать его работу.

– Признаться, я с самого начала был уверен, что ты обо всем догадываешься и только делаешь вид, что веришь моим словам.

В голосе Одиссея не было виноватых интонаций. Скорее уж звучало плохо скрываемое разочарование.

– Так мило с твоей стороны: явиться ко мне за помощью и при этом делать из меня идиота, – сердито сказал я. – Мог бы сказать мне правду, ничего страшного! Если Локи захочет занять мое место, я скажу ему «добро пожаловать» да еще и бутылку коньяка выставлю на радостях.

– Он не захочет, – помотал головой Одиссей.

Мои упреки ему были до лампочки, он и не думал краснеть. Ну да что с него взять, с этого хитреца! Сколько бы он ни твердил, что у него было достаточно времени, чтобы измениться, я был совершенно уверен, что горбатого могила исправит… Впрочем, строго говоря, горбатых не исправляет даже могила.

– Не захочет? Что ж, могу его понять. Ладно, рассказывай подробно.

– За тем я и пришел, – Одиссей одарил меня самой ослепительной из улыбок. – Слушай, Владыка… или тебе больше нравится, когда тебя называют Макс? Я слышал, так называла тебя красивая женщина с молодым лицом и седыми волосами…

– Называй как хочешь. Самое главное – не Майклом Джексоном, а то я страшен в гневе… Так что ты хотел спросить?

– Я, конечно, понимаю, что ты – предводитель армии мертвых, Разрушитель мира и, как сказали бы мои религиозные друзья, скорее всего, Антихрист… Но может быть, в твоем черном сердце осталась хоть капля сострадания к усталому путнику? Я ничего не ел дня четыре кряду, а перед этим жевал какую-то дрянную черствую лепешку и запивал ее теплой кока-колой. Ничего другого в моей сумке не нашлось. У тебя не принято кормить усталых гостей, Владыка?

Я невольно улыбнулся: на этого парня было совершенно невозможно сердиться! Вообще-то Одиссей здорово недооценивал свое обаяние, когда просил у меня какое-нибудь оружие. Он родился со щитом в руках, и этот щит был куда надежнее, чем все мои колдовские прибамбасы.

– Принято. Ты сам виноват. С этого следовало начинать, а ты сбил меня с толку своими интригами…

Первые полчаса отставной царь Итаки был совершенно некоммуникабелен. Он не просто ел, он жрал, а я умилялся, как заботливая бабушка. Если бы наши припасы не были неистощимы благодаря могуществу Джинна, они бы закончились прямо сегодня.

Наконец он перевел дух и уставился на меня глазами совершенно счастливого человека.

– Извини за эту паузу. Я немного увлекся. Хорошо живешь, Владыка! Так шикарно я не питался даже в те благословенные дни, когда этот мир еще не собирался рушиться….

– Рассказывай, не тяни, – попросил я. – Что за тип этот Локи? И о чем вы говорили – кроме как обо мне?

– Да считай, что больше и ни о чем. О тебе да о нем самом. Локи все твердил, как ему чертовски повезло: избавиться от такого тяжкого бремени…

– На его месте я бы тоже радовался. Жаль только, что я не на его месте!

– Забавно, – улыбнулся Одиссей. – Один так боится, что все начнет происходить в полном соответствии с древним пророчеством. Он почему-то уверен, что его бывший побратим сделает все, чтобы пророчество исполнилось. Ему и в голову не пришло, что Локи не меньше, чем он сам, озабочен, как бы уйти от судьбы. Он слышал о тебе, но опасался, что это досужая болтовня. Обитатели Утгарда не очень-то знают, что творится за его туманными границами… Знаешь, Утгард – странное место! Там много удивительных существ, среди которых я узнал наваждения, морочившие меня во время моих странствий, и встретил множество тварей, доселе мне неведомых. Все они считают Локи своим господином, но я таки не понял, в чем, собственно, выражается его господство. Обитатели Утгарда делают все, что заблагорассудится, и никто не ограничивает их свободу… Оно и понятно, какому безумцу взбредет в голову всерьез повелевать миражами!

– Всякому, кто любит повелевать. Какая, к черту, разница – кем?!

– Может, оно и так… Насколько я понял, Локи весьма дорожит возможностью и дальше оставаться в этом удивительном месте. Он расспрашивал меня о тебе и твоем войске и очень радовался, что все происходит без его участия. Он сказал, что за такую услугу не грех и расплатиться, и просил передать тебе, что не станет медлить.

– Хотел бы я знать, где он найдет монеты, которые я соглашусь принять?! – усмехнулся я. – Чем, интересно, он собирается расплачиваться?

– Мне показалось, что у такого существа, как Локи, найдется хороший подарок для каждого, – возразил мой гость. – Даже