Книга: Четверо голландцев



Уильям Сомерсет Моэм

Четверо голландцев

«Отель Ван Дорта» в Сингапуре – отнюдь не гранд-отель. Убогие номера, москитные сетки все в заплатках и штопке, рядок туалетов снаружи, сырых и вонючих. Зато он обладает характером. Люди, что там останавливаются, – шкиперы забредших в Сингапур грузовых судов, безработные горные инженеры и плантаторы на отдыхе, – казались мне куда более романтичными, чем чистая публика: любители разъезжать по свету, высокопоставленные чиновники и их супруги, богатые коммерсанты – все те, кто устраивает банкеты в «Европе», играет в гольф, танцует и слепо следует последнему крику моды. В бильярдной «Ван Дорта» по ветхому сукну стола гоняют шары в «пирамидке» судовые механики и клерки страховых обществ. Обеденный зал обширен, лишен каких бы то ни было украшений и безмолвен. Голландские семьи по пути на Суматру методично расправляются с обедом, не обмениваясь между собой ни словом, а одинокие джентльмены, приехавшие по делам из Батавии, поглощают обильную пищу, сосредоточенно штудируя газеты. Дважды в неделю там подают рис по-голландски, и немногие любители этого блюда в Сингапуре заглядывают туда перекусить. «Отель Ван Дорта» должен был бы ввергать в уныние, но почему-то не ввергает. Его спасает особое своеобразие. Он чуть благоухает чем-то загадочным и забытым. В небольшом, выходящем на улицу саду можно посидеть в тени деревьев за кружкой холодного пива. В этом деловом, кишащем людьми городе он таит мирный покой тихого уголка Голландии: пусть совсем рядом несутся автомобили, нескончаемым потоком пробегают рикши, шлепают босыми подошвами кули и звенят их колокольчики.

Я останавливался в «Ван Дорте» уже в третий раз. Впервые я услышал о нем от шкипера голландского торгового пароходика «Утрехт», на котором плыл из Мерауке в Макасар. Путешествие это заняло почти месяц, так как пароход заходил на многие острова Малайского архипелага – Ару и Кай, Банда-Нейра, Амбон и другие, названия которых я забыл, – где принимал или сдавал груз. Иногда стоянка длилась час, иногда сутки. Это было прелестное, однообразное, увлекательное путешествие. Когда мы бросали якорь, на своей моторке подъезжал торговый агент – обычно вместе с голландским резидентом, – мы рассаживались под тентом на палубе, и капитан распоряжался подать пиво. Начинался обмен новостями острова на новости мира. Мы доставляли газеты и почту. Если стоянка была длительной, резидент приглашал нас на ужин, и, оставив судно под присмотром второго помощника, все мы (капитан, старший помощник, механик, второй помощник и я) набивались в моторку и отправлялись на берег, где проводили веселый вечер. Эти маленькие острова, так похожие один на другой, тем более чаровали мое воображение, что мне, как я знал, больше не придется их увидеть. Это придавало им странную призрачность, и когда мы отправлялись дальше и они сливались с морем и с небом, мне лишь с усилием удавалось убедить себя, что они исчезли только из виду, а не перестали существовать вовсе.

Однако в капитане, старшем помощнике, старшем механике и втором помощнике не было ни на йоту иллюзорности, таинственности или призрачности. Их материальность была поразительной. Таких толстяков мне не приходилось видеть ни раньше, ни после. Поначалу я лишь с трудом различал, кто из них кто, поскольку они поразительно походили друг на друга, хотя второй помощник был темноволос, а остальные белобрысы. Все четверо обладали внушительным ростом, большими круглыми бритыми красными лицами, большими толстыми ручищами, большими толстыми ногами и большими толстыми животами. Отправляясь на берег, они застегивались на все пуговицы. Тогда их огромные двойные подбородки выпирали над воротником, и казалось, они вот-вот задохнутся. Обычно же эти пуговицы оставались незастегнутыми. Они обильно потели, утирали лоснящиеся лица красными носовыми платками и энергично обмахивались пальмовыми листьями.

Смотреть, как они едят, было одно удовольствие. Аппетитом они обладали колоссальным. Рис они ели каждый день и словно соперничали, накладывая его себе на тарелки горой. Они любили, чтобы блюдо было горячим и наперченным.

– В этих краях кусок в горло не пойдет, если приготовлен невкусно, – объяснял шкипер.

– Чтобы в этих краях выжить, надо есть вволю, – объяснял старший помощник.

Они были закадычнейшими друзьями, все четверо, и в своей компании вели себя будто школьники, устраивая друг другу всякие нелепые розыгрыши. Анекдоты друг друга они знали наизусть, и едва кто-то из них произносил знакомую вступительную фразу, как разражался таким хохотом – басистым хохотом толстяка, сотрясающим все тело, – что уже не мог продолжать, и тогда остальные тоже принимались хохотать. Они раскачивались на стульях, багровели все больше и больше, все жарче и жарче, пока шкипер не кричал, чтобы принесли пива, и каждый, пыхтя, но радуясь, выпивал свою бутылку единым магическим глотком. Они плавали вместе пять лет, и когда, незадолго до моего с ними знакомства, старшему помощнику предложили стать шкипером собственного судна, он отказался. Не захотел расставаться со своими товарищами. Когда кто-то первый уйдет на покой, порешили они, трое тут же последуют его примеру.

– Все друзья и хороший корабль. Хорошая еда и хорошее пиво. Чего еще желать разумному человеку?

Сначала они держались со мной чуть отчужденно. Хотя пароход мог бы взять полдюжины пассажиров, им редко приходилось возить кого-нибудь – а незнакомых так и вовсе никогда. А я был незнакомым, и к тому же иностранцем. Они любили развлекаться по-своему и не желали, чтобы кто-нибудь им мешал. Однако все они любили бридж[1] , а иногда старший или второй помощник оказывались заняты и не могли сесть за карты. И они охотно примирились с моим присутствием, чуть только убедились, что я всегда готов сесть четвертым, когда это требуется. Их манера играть была столь же невообразимой, как они сами. Ставки были мизернейшими – по пять центов за сто очков. Им не нужно выигрывать деньги друг у друга, объясняли они, просто нравится сама игра. И как же они играли! Каждый во что бы то ни стало хотел взять верх в торговле, и редкая сдача обходилась без объявления хотя бы малого шлема. Их правило гласило: можешь подсмотреть чужие карты – подсмотри; а если с помощью партнера удавалось сжульничать на ренонсе, оба заливались хохотом, пока по жирным щекам не начинали катиться слезы. Но если партнер перехватывал у вас игру, объявляя большой шлем на пяти пиках, старшая дама, когда вы полностью полагались на свои семь маленьких бубен, можно было всегда поквитаться с ним, удвоив ставку, когда у вас на руках не имелось ни одной взятки. Он садился на две-три тысячи, и стаканы на столе плясали от хохота, сотрясавшего ваших противников.

Мне не удавалось запомнить их трудные голландские фамилии, но то, что я знал их только, так сказать, анонимно, по должностям, словно персонажей старинной итальянской комедии Панталоне, Арлекина и Пульчинеллу, делало их уже и вовсе неправдоподобно занятными. Стоило увидеть их всех четверых вместе, и вы уже смеялись, а они, как мне кажется, извлекали немало удовольствия из изумления, которое вызывали у тех, кто видел их впервые. Они хвастали, что их четверка – самые известные голландцы архипелага. Не менее смешными мне представлялись серьезные стороны их характера. Иногда поздно вечером, когда они окончательно расслаблялись, тот или другой в пижаме и саронге располагался в шезлонге возле меня и впадал в сентиментальность. Старший механик, которому скоро предстояло уйти на покой, подумывал жениться на вдове, с которой познакомился, когда последний раз побывал на родине, – чтобы провести остаток дней в каком-нибудь городке из старинных домиков красного кирпича на берегах Зюдер-Зее. А вот шкипер оказался очень податливым на чары туземных девушек, и его не слишком внятный английский становился совсем уж неразборчивым от избытка чувств, когда он пытался описать, как они на него действуют. Совсем скоро он купит себе дом среди яванских холмов и женится на хорошенькой яваночке. Они такие маленькие, такие кроткие и очень тихие! Он будет одевать ее в шелковые саронги, подарит ей золотые цепочки на шею и золотые браслеты на руки до самых плеч. Старший помощник смеялся над ним.

– Глупости это. Одни глупости. Она будет путаться со всеми твоими друзьями и слугами, вообще со всеми. К тому времени, когда ты уйдешь на покой, друг мой, тебе будет нужна не жена, а сиделка.

– Мне? – возмущался шкипер. – Мне жена будет нужна и в восемьдесят лет!

Во время предыдущей стоянки в Макасаре он познакомился с одной малюткой. И когда мы подходили к этому порту, от нетерпения просто места себе не находил. Старший помощник снисходительно пожимал плечами. Капитан всегда теряет голову то от одной бесстыжей шлюшки, то от другой, но его страсть ни разу не выдерживала плавания от порта до порта, и тогда старшему помощнику приходилось улаживать возникавшие неприятности. Так будет и теперь.

– Старик страдает от ожирения сердца. Но пока есть я, чтобы за ним присматривать, ничего страшного не случится. Деньги швыряет на ветер, это жаль, но пока их у него хватает, почему не швырять?

Старший помощник был философ.

В Макасаре, перед тем как сойти на берег, я распрощался с четырьмя моими толстяками.

– Поплавайте с нами еще, – сказали они. – Возвращайтесь в будущем году или через будущий. Найдете нас всех тут, как всегда.

С тех пор миновало порядочно месяцев, и я побывал во многих экзотических местах. Побывал на Бали, Яве и Суматре, побывал в Камбодже и Аннаме, и вот теперь, чувствуя себя почти как дома, я сидел в саду «Отеля Ван Дорта». В ранние утренние часы еще веяло прохладой, и, позавтракав, я пролистывал старые номера «Стрейт таймс», чтобы узнать, что происходило в мире с тех пор, как я в последний раз держал в руках газету. Ничего особенного не происходило. Внезапно мой взгляд упал на заголовок «Трагедия на „Утрехте“. Второй помощник и старший механик невиновны». Я небрежно проглядел заметку, и вдруг меня точно током ударило. «Утрехт» же был судном моих четырех толстых голландцев, а помощника и механика, видимо, судили за убийство. Неужели двух моих толстых друзей? Не может быть! В заметке упоминались их фамилии, но ведь фамилий я не знал. Судили их в Батавии. Никаких подробностей в заметке не приводилось – только краткое сообщение, что судьи, выслушав речи прокурора и защитников, вынесли приговор, указанный в заголовке. Я был изумлен. Казалось непостижимым, что те люди, которых я знал, могли совершить убийство. Я так и не нашел, кто был убит. Просмотрел предыдущие номера – ничего.

Я встал, отыскал управляющего отелем, добродушного голландца, великолепно говорившего по-английски, и показал ему заметку.

– Я был пассажиром на этом судне. Почти месяц. И эти двое никак не могут быть теми, которых я знал. Те были толстыми сверх всякой меры.

– Совершенно верно, – ответил он. – Они славились по всей Голландской Индии: четыре самых толстых человека в торговом флоте. Такая жуткая трагедия! Вызвала настоящую сенсацию. И они ведь были друзьями. Я знал их всех. Прекраснейшие люди!

– Но что произошло?

Он рассказал мне и ответил на мои растерянные вопросы. Но я хотел узнать и то, о чем он рассказать мне не мог. Дело было темным. И невероятным. О сути случившегося строились только догадки. Тут управляющего позвали, и я было вернулся в сад. Но уже становилось жарко, и я поднялся к себе в номер. Почему-то я был потрясен.

В каком-то порту шкипер взял на судно малайскую девушку, которой увлекся. И я спросил себя, не ту ли, которую ему не терпелось увидеть, когда мы подходили к Макасару. Остальные трое были против – зачем им женщина на борту? Это же все испортит. Но капитан настоял на своем. Я думаю, они все ревновали к ней. В этом плавании они не веселились, как обычно. Когда им хотелось сесть за бридж, капитан прохлаждался с девушкой у себя в каюте. Когда они приходили в порт и отправлялись на берег, он считал минуты, ему не терпелось к ней вернуться. Он сходил по ней с ума. Пришел конец всем их веселым розыгрышам. Против нее особенно ожесточился старший помощник. Он был самым близким другом капитана, они плавали вместе с тех пор, как приехали из Голландии. А теперь между ними постоянно вспыхивали ссоры из-за слепой страсти капитана. Вскоре эти два старых друга перестали общаться и обменивались парой слов, только если того требовала служба. Так наступил конец крепкому товариществу, столько лет связывавшему четверых толстяков. Положение продолжало ухудшаться. Все на судне чувствовали приближение чего-то очень скверного. Все испытывали тревогу. Напряжение. Затем ночью команду разбудил выстрел и крик малайской девушки. Второй помощник и старший механик скатились с коек и увидели капитана с револьвером в руке на пороге каюты старшего помощника. Оттолкнув их, он вышел на палубу. Они вошли – старший помощник лежал мертвый, а малайская девушка вжалась в стенку за дверью. Капитан застал их в постели и убил помощника. Откуда он узнал, осталось, видимо, неизвестным, как и то, что крылось за этой интрижкой. Затащил ли помощник девушку к себе в каюту, чтобы поквитаться с капитаном, или она, зная о его неприязни и стараясь поладить с ним, соблазнила его? Это так и осталось тайной. На ум мне пришел десяток возможных объяснений. Механик и второй помощник вне себя от ужаса метались по каюте, и тут раздался еще один выстрел. Они сразу поняли, что произошло, и кинулись вверх по трапу. Капитан ушел в свою каюту и пустил себе пулю в лоб. Затем история стала совсем уж смутной и загадочной. Наутро малайскую девушку нигде не могли найти, а когда второй помощник, взявший на себя команду судном, сообщил об этом второму механику, тот сказал:

– Наверное, прыгнула за борт. Самое лучшее, что она могла сделать. Туда ей и дорога.

Однако вахтенный матрос перед зарей видел, как второй помощник и старший механик вынесли что-то на палубу – длинный сверток размерами примерно с туземку. Оглядевшись, не следит ли кто за ними, они бросили сверток за борт. Команда шепталась, что они пошли в каюту девушки, чтобы отомстить за друзей, задушили ее, а труп выбросили в море. Когда судно пришло в Макасар, их арестовали, отвезли в Батавию и судили за убийство. Улики были только косвенные, и их оправдали. Но на всех островах знали, что второй помощник и старший механик казнили потаскушку, ставшую причиной смерти двух людей, которых они любили.

Вот так закончилась смешная и славная дружба четырех толстых голландцев.



Примечания

1

В бридж играют колодой из 52 карт вчетвером – двое против двоих. Каждый игрок получает по 13 карт. Тот, кто объявляет игру, должен на двоих с партнером взять объявленное количество взяток – от семи (минимум) и выше. Большой шлем – 13 взяток, малый – 12.




на главную | моя полка | | Четверо голландцев |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 15
Средний рейтинг 4.2 из 5



Оцените эту книгу