– Готовность восемь!

Восемь... Семь... Шесть... Пять... Четыре... Три... Какими длинными сейчас казались эти секунды. Пятеро бойцов, облаченных в бронежилеты и титановые шлемы, выдвинулись к аварийному выходу. Идущий первым командир группы, подполковник с позывным Ротмистр, держал перед собой пуленепробиваемый щит, в правой руке у него был готовый к бою пистолет Макарова. У четверых его подчиненных были компактные пистолет-пулеметы «кипарис», идеальное оружие для боя в замкнутом пространстве.

– Полная боевая готовность! – услышал генерал в своей рации.

– С Богом, Ротмистр!

Далее была произнесена условная фраза, означающая, что операция из разведывательной немедленно переходит в боевую стадию. Вперед выдвинулась группа номер один, она же группа отвлекающего маневра. Засевшие на втором этаже террористы немедленно открыли огонь из автоматов и ручного пулемета. Тем не менее один из бойцов сумел подобраться довольно близко к зданию и метнул две дымовые гранаты. Вести огонь для террористов стало проблематично, однако у них на этот случай имелись респираторы и противогазы. Но чтобы надеть их, требовалось время. Всего несколько секунд, но этого вполне хватило штурмовой группе Ротмистра, чтобы с помощью альпснаряжения спуститься с крыши пятиэтажного здания и в буквальном смысле влететь в окно квартиры, превращенной в боевую позицию. Одновременно с этим третья штурмовая группа взорвала входную дверь и атаковала террористов с тыла.

– Что за человек этот Ротмистр? – спросил, не отрываясь от бинокля, наблюдатель, одетый в дорогой штатский костюм.

– Обычный офицер «Альфы», – ответил стоявший рядом с ним полковник Самсонов, командир спецподразделения.

– Я не про то... Профи он, конечно, высокого класса, сам вижу. Что в личном плане?

– Выдержан, морально устойчив, – не без заметной иронии ответил генерал-лейтенант Прохоров, начальник антиэкстремистского управления ФСБ.

– Если вы, Виктор Николаевич, пойдете на повышение, – продолжил как ни в чем не бывало штатский, обращаясь к Самсонову, – кто станет командиром?

– Скорее всего, полковник Шарманкин, – ответил Самсонов. – У него больше боевого опыта плюс знание арабского языка... А у вас, Альберт Борисович, имеется своя кандидатура?

Штатский ничего не ответил, продолжая наблюдать через бинокль за разворачивающимися событиями. Однако дымовая завеса не торопилась рассеиваться, даже с помощью сильной оптики трудно было что-либо разглядеть. Трое наблюдателей – генерал Прохоров, полковник Самсонов и долговязый штатский – находились в специально оборудованном штабном бункере, на предельно безопасном расстоянии. Между тем заработала рация полковника Самсонова.

– Первый! Докладывает Ротмистр! Заложники находятся в состоянии легкого шока. Среди них ни одного убитого и раненого. Террористы нейтрализованы. С нашей стороны двое легкораненых.

Самсонов вздохнул, переглянулся с Прохоровым и со штатским Альбертом Борисовичем. Двое, пусть даже легкораненых, не лучший показатель работы подразделения «А». Между тем дым рассеялся, и из подъезда здания показались двое мужчин и женщина, они же заложники, в сопровождении двух бойцов. Потом на самодельных носилках вынесли двух раненых спецназовцев. Видимо, ранения их оказались не столь легкими. Затем вывели и четверых террористов – здоровенных мужиков в спортивных костюмах, со скрученными за спиной руками.

– Докладывает подполковник Феоктистов, – подойдя к «штабистам», доложил старший группы, приставив правую руку к титановому шлему. – Террористическая группа уничтожена, заложники...

– Вольно, Ротмистр, – кивнул генерал Прохоров.

«Заложники» непринужденно покуривали рядом с бойцами, а также раскованными «террористами» и поднявшимися с носилок «ранеными».

– Оценка четыре с плюсом... Нет, пожалуй, просто четыре, – объявил полковник Самсонов, подойдя к своим подчиненным. – Этого, – Виктор Николаевич кивнул на носилки, – надо, по возможности, избегать. На сегодня свободны. По домам, ребята!

Ротмистр, он же подполковник Феоктистов, выехал на своем видавшем виды «Опеле» из ворот учебной базы подразделения и покатил по шоссе в сторону столицы. Около авторынка, как и всегда, «Опель» встал в пробке. Между машинами неспешно передвигались бомжи-инвалиды, просящие милостыню, и суетились детишки-попрошайки. Один из таких, лет десяти-двенадцати, возник около Ротмистровского «Опеля». Подполковник не имел обыкновения подавать нищим, так как отлично знал, что все «подаяния» приумножают немалый капитал боссов нищенской мафии. Однако юный попрошайка не просил, а сам протягивал Феоктистову сложенный вдвое тетрадный листок. При этом пацан старался, чтобы другие пацаны не видели, что именно он протягивает. Повинуясь профессиональному рефлексу, Ротмистр оглядел местность на наличие огневых точек, затем привел в боевое положение удобно пристроенный под курткой пистолет Стечкина и лишь потом опустил стекло. Пацан, ни слова не говоря, сунул Феоктистову тетрадный листок, а Ротмистр, в свою очередь, протянул попрошайке десятирублевую купюру. Тот поспешно поблагодарил и скрылся в толчее авторынка. Не убирая руки с оружия, Ротмистр развернул листок. Печатными буквами там было изложено следующее:

«Ротмистр! „Эддер“ и „Арж“, река, солнце, вихрь.

Нужно немедленно встретиться для передачи срочной информации.

Через два квартала сверните в переулок слева от магазина „Андрей“. К вам подойдут».

Ротмистр убрал послание в карман. Поставить в известность руководство? Уже нет времени. Там, в переулке, его ждут. И если он не выйдет на связь, неизвестный может больше не объявить о себе. Переулок у магазина мужской одежды. Место людное. Если бы его хотели убить, выбрали бы что-то другое. Но главное – «Эддер» и «Арж» и река, солнце, вихрь. Эти слова были чем-то вроде пароля, указывающего на то, что неизвестный очень хорошо знает Ротмистра. «Эддер» и «Арж» – противотанковые мины международной разработки, партию которых подразделение Ротмистра изъяло у торговцев оружием в середине второй чеченской. Тогда они действовали совместно со спецназом ВДВ, и Феоктистов был представлен ко второму ордену Мужества. Ну а река, солнце, вихрь... Да, именно так Ротмистр обозначал в эфире полную боевую готовность, если была угроза радиоперехвата... Человек, желающий немедленной встречи, очень хорошо знал подробности его, Феоктистова, боевой биографии. Судя по всему, его информация действительно была срочной и важной. И доверял ее незнакомец только ему, подполковнику Феоктистову.

Не прошло и двадцати минут, как «Опель» Феоктистова въехал в переулок около магазина мужских аксессуаров.

– Здравствуйте, Ротмистр.

– Здравствуйте. Как мне вас называть?

– Лена.

Женщине на вид было не более тридцати. Неяркая, но приятная, чисто славянская внешность. Одета легко, по-летнему. Оружия не наблюдалось... Подполковник вежливым жестом пригласил ее сесть на переднее сиденье своей машины.

– Мы с вами встречались ранее? – спросил он, когда она устроилась рядом с ним.

– Да. Но вы вряд ли меня помните.

Спрашивать где и когда Феоктистов не стал. Сам обязан вспомнить, спецназовец ФСБ должен не только кирпичи колоть. Если и встречались, то не в Чечне... «Она тщательно изучила мой маршрут. И вела наблюдение так, что я этого не почувствовал. Она профессионал, – оценил женщину Феоктистов. – Слушать ее надо внимательно. Как и фиксировать каждое движение рук». Рук тренированных, неслабых, со спокойными, не дергающимися пальцами. Без намека на кольца и маникюр.

– Вас интересует, как можно выйти на офицера спецназа ФСБ? – предвосхитила следующий вопрос Лена. – О том, что база «Альфы» в Балашихе, знают все, кто хоть иногда читает газеты. Ну а дальнейшее... Я имею некоторое отношение к спецразведке, так что отыскать вас было для меня не столь сложным делом.

– Почему вам нужен именно я?

– Больше мне не к кому обратиться. – Женщина выдержала паузу. – И вам, в свою очередь, придется действовать, полагаясь лишь на себя.

– Давайте по существу, – проговорил, сохраняя невозмутимость, Ротмистр.

– Готовится террористический акт, по масштабам не уступающий «Норд-Осту».

– Где и когда? – тут же уточнил подполковник.

– Это и предстоит узнать. Заказчик некто, чьи инициалы читаются как ГАД.

– Цель?

– Вам она понятна не хуже меня. Вы знаете, что ГАД связан с международным наркобизнесом. Россию он всегда рассматривал как огромный рынок сбыта. Дестабилизируя обстановку, он сумеет укрепить свои «торгово-закупочные» позиции... Впрочем, наша с вами цель одна – предотвратить массовое убийство.

– Наша с вами... – задумчиво проговорил Ротмистр, в свою очередь взяв паузу. – Я должен поставить в известность руководство.

– Исключено, – твердо произнесла женщина, точно на плечах ее были полковничьи погоны, а не легкая спортивная ветровка. – У вас крыса. Предатель, который извещает противника обо всех ваших действиях.

– У нас это называется «крот».

– Крыса точнее. И ваша крыса занимает большой пост. И при этом работает на ГАДа. Возможно, в вашем отряде. Возможно, среди руководства. Знает эта Крыса немало.

Некоторое время они сидели молча.

– Что от меня требуется? – спросил наконец Феоктистов, не торопясь с принятием какого-либо решения.

– Ваша задача, Ротмистр, сделать так, чтобы не было случайных жертв среди вот этих людей, – женщина кивнула в сторону автобусной остановки, где столпились заждавшиеся пассажиры. – Мне не нравится, когда погибают они, – произнесла она.

– Значит, вы, Лена, собираетесь...

– Воевать. Вести боевые действия, и никто не сможет меня остановить.

Валерий не знал, что и сказать. На вид обычная молодая женщина. Среднего роста и телосложения. Симпатичная, но не более того. Голос тихий, дикция четкая, точно у актрисы или дикторши, специально ставившей голос... Ему, пожалуй, ничего не стоило скрутить, утихомирить эту госпожу и доставить по прямому назначению на базу спецподразделения. Там с барышней разговор был бы иной.

– Я офицер, а вы заставляете меня... нарушать присягу, – проговорил подполковник. – Доложить обо всем руководству мой долг.

– А кому вы присягали?! – зло отозвалась женщина. – Высокопоставленному жулью и предателям или вот им? – Она вновь кивнула на толпившихся возле автобусной остановки женщин с детьми, двух пожилых мужчин и беззаботных ребят и девчат студенческого возраста. – Отвечайте, Ротмистр!

Ее серые глаза сверкнули стальной молнией.

– Им, – не раздумывая, ответил Валерий.

Эта Лена попала в десятку. Он сам нередко мысленно обращался к себе именно с такими словами.

– Значит, мы должны быть вместе, – потеплев глазами, произнесла женщина. – Мне нелегко будет... остановить все это в одиночку.

– Все-таки... кто вы? – спросил Валерий.

– Про Арбалетчицу слыхал? – вопросом на вопрос ответила женщина, перейдя на «ты», но не меняя тона.

– Слыхал, – так же не меняя голоса, произнес подполковник.

– Это я.

Голос Лены стал тише. Глаза сделались грустными.

– Больше никаких вопросов по этой теме, – негромко, без твердости, скорее с просящей интонацией, сказала Лена.

Вопросы у Ротмистра были. Много. Однако ничего не попишешь.

– Значит, – неожиданно твердо проговорил Ротмистр, – будем вместе.

– Подумайте, как вычислить вашего... «крота», – приняла ротмистровскую терминологию Лена. – Я, в свою очередь, буду собирать информацию о боевой группе, которая должна прибыть в Москву. Если «крот» будет вами вычислен, я сдам группу вам. Если нет, буду действовать одна, не обессудьте.

Подполковник вновь оглядел ее небольшую, но явно тренированную фигурку. Будет действовать одна... Против целой террористической группы?! А ведь она, эта светловолосая, уверенная в себе незнакомка, Лена, не случайно остановила свой выбор на нем, подполковнике Феоктистове. Он обучен действовать не только в составе боевого подразделения, но и автономно, сам по себе, ведя оперативную и разведывательную работу. Значит, она учла и это... А насчет «крота-крысы» все сходилось. Две с лишним недели назад ребята из подразделения «В» отправились в дальний сибирский регион, где должен был появиться злосчастный наркомафиози Дранковский. То ли информация оказалась ложной, то ли Дранковский сумел обхитрить опытных спецов, но вернулась группа захвата несолоно хлебавши. Начальство выслушало заявление старшего группы, что ГАД был предупрежден заранее... Выслушало, и не более того.

– Потом я уйду... – вдруг произнесла Лена. – Когда все закончится, я уйду. Совсем.

Ротмистр не стал уточнять, куда.

– Запишите номер моего мобильника. Он будет включен постоянно, – произнес он. – Постарайтесь не рисковать собой. А главное – этими людьми, – Феоктистов кивнул в сторону группы граждан, по-прежнему толпившихся на автобусной остановке.

Интервалы в движении транспорта здесь, на окраине Москвы, были не менее сорока минут.

– Это наш человек! Запомните его. В случае чего, выйдете на него напрямую, назвав пароль.

Видеоизображение остановилось, зафиксировав крупный план бойца спецподразделения. Обезвредив «террористов» и вынеся на носилках раненых, офицеры отряда «А» снимали тяжелую экипировку и шлемы. Среди них был тот, кого именовали «нашим человеком». На экране демонстрировались те самые учения по освобождению заложников, оцененные четверкой с небольшим плюсом. А у экрана замерли двое – Гость, неприметный, говорящий лишь по существу мужчина, и хозяин – высокий, атлетически сложенный блондин, лет тридцати двух.

– Вот деньги, паспорта, пропуска. Теперь вы все сотрудники частного охранного предприятия. Сопровождаете ценный коммерческий груз – партию женской обуви, – указывая на лежащий на столе «реквизит», произнес Гость. – И еще, Рольф... – Гость отмотал видеозапись на несколько кадров назад, зафиксировал крупный план другого офицера-спецназовца. – В вашей группе есть хороший снайпер?

– Обижаете, – усмехнулся Рольф. – Целых два.

– Если... будет возможность, постарайтесь с их помощью устранить его, – кивнул на экран Гость.

– Кто это? – спросил Рольф, оценивающе разглядывая волевое, с крупными, не слишком правильными чертами лицо офицера. Он был, пожалуй, чуть постарше Рольфа, однако его быстрым, отточенным до автоматизма движениям мог бы позавидовать и молодой, тренированный боец. Рольф отлично знал цену таким ребятам.

– Феоктистов, подполковник. Очень опасен. Он из тех, с кем невозможно договориться... После ухода полковника Самсонова он может возглавить «Альфу». Нам с вами этого не нужно.

– Учтем, – кивнул Рольф.

Проводив Гостя, Рольф позвонил на съемную квартиру, где остановились пятеро из его боевой группы. Убедившись, что там все в порядке, Рольф уселся в кресло, налил рюмку коньяка и еще раз просмотрел оставленную Гостем видеозапись. Конечно, в спецназе ФСБ крутые ребята, но ему, Рольфу, уже дважды удавалось выскальзывать из их лап. Другое дело та отмороженная девка со стальными глазами... Амулеты, рога-черепа, в это Рольф, в отличие от Хозяина, не особо верил. Эта Арбалетчица сама по себе обладала какими-то нечеловеческими, гипнотическими способностями. Рольф знал, что ему нипочем ни ФСБ, ни МВД, ни наркоконтроль. Но стоило ему вспомнить ее беспощадный взгляд... По счастью, она, скорее всего, сейчас в Сибири, выкармливает свой собачий выводок. Эта последняя мысль и вторая рюмка коньяка окончательно привели Рольфа в чувство душевного комфорта. Сегодня можно было расслабиться. До АКЦИИ оставалось всего несколько дней.

Лена разложила перед собой несколько газетных вырезок. Все они были трех-пятилетней давности и были посвящены событиям в Чечне и участию в них тогдашнего секретаря совета миротворчества Г. А. Дранковского. Лена понимала, что черепа и клыков для проведения акции устрашения Дранковскому вряд ли хватит. У него должно быть надежное прикрытие в самых верхах властных структур. Вот Дранковский пожимает руку долговязому (чуть ли не на полторы головы выше ГАДа) нескладному господинчику с тонкими усиками и жидкой прической из прилизанных волос. Стоп! Бывший генерал-лейтенант ФСБ Альберт Борисович Муравьев. Лена немного помнила его биографию – в генералы контрразведки Муравьев шагнул из рядового, не обученного контрразведывательным премудростям комсомольского вожака. Тем не менее имел (и имеет) большое влияние в спецслужбах, главным образом из-за своих связей с большим капиталом. Тем же Дранковским... Имелись факты, что оба они проворачивали «коммерческие дела» в Чечне. Как подобраться к этому Муравьеву? Ныне он занимает пост президента благотворительной организации «Дающая рука». Название несколько позабавило Лену. Рука у Муравьева была не столько дающая, сколько длинная, липкая и волосатая. Информацию о «Дающей руке» Лена выудила уже не из вырезок, а из интернета, пощелкав клавишами своего ноутбука. С компьютером она обращалась не менее лихо, чем с арбалетом и карабином. Липкая, длинная, волосатая, шарящая рука... Как тебя ухватить? Потная, дергающая, щупающая... Стоп! Щупающая! Лена вспомнила, как несколько лет назад в какой-то дурацкой телепередаче Муравьев соревновался в юморе с Петросяном и рассказывал пошлейшие сальные анекдоты. Усики его топорщились, прилизанные волосы растрепались так, точно в телестудии дул сильный ветер. Анекдоты о... том, кто раньше всех ВСТАЁТ. Это словцо Муравьев произнес раза три, не меньше. У кого, как говорится, чего болит... Недолго думая Лена ввела в поисковую систему всего два слова – «проститутки» и «Муравьев». Информации выскочило немного, но чутье добывающего разведчика Лену не подвело. Некий «оранжевый сайт светских сплетен» сообщал об оргиях, которые устраивал по пятницам бывший генерал спецслужбы А. Муравьев. Оргии проходили в его загородном коттедже, который находился в поселке Дятлово, и в них участвовали наиболее дорогие столичные проститутки. Те, кого именуют ВИП...

Лена взглянула на часы, они показывали ноль часов двенадцать минут. Это означало, что злополучная пятница уже наступила. Пальцы Лены вновь коснулись клавиш, и на экране появилась карта Московской области. А еще через секунду возникла увеличенная схема поселка Дятлово и его окрестностей. Лена изучала ее часа полтора, а потом позволила себе три с половиной часа крепкого, безмятежного сна. Ну а проснувшись, Лена первым делом достала из походной сумки бесформенный предмет, похожий на сдувшийся футбольный мяч.

Коттеджный поселок, в котором весело коротал выходные дни Альберт Борисович, охранялся милицией. На вполне легальных условиях Муравьев и другие не менее состоятельные обитатели поселка заключили договор с местным отделом охраны. Автоматчики в бронежилетах, имеющие право на применение оружия, были куда более надежными стражами, нежели охранники частных фирм, вооруженные в лучшем случае пистолетами «Иж». Бойцы милиции дежурили на проходной у въезда в поселок, посты имелись и у нескольких построек, в том числе у Муравьева. Впрочем, охрана для плана, придуманного Леной, особым препятствием не являлась.

Около двух часов дня Лена уже была на пляже, который находился на территории Дятлова. Это был пляж для местных жителей, он никем не охранялся, но вид тем не менее имел вполне симпатичный. Народу было немного, в основном поселковые подростки. Лена сняла легкий пляжный халат и убрала его в водонепроницаемый пакет. Надела специальные очки, позволяющие хорошо ориентироваться под водой. Затем, стараясь не привлекать внимания, достала тот самый бесформенный предмет, который после закачки в него воздуха стал и в самом деле похожим на мяч. Замаскировав в кустах сумку с верхней одеждой, Лена прижала к груди «мяч» и пакет с халатом и беззаботной походкой зашла в довольно-таки холодную воду. Купающиеся подростки не обратили на нее никакого внимания.

Часы в кабинете президента «Дающей руки» показывали половину второго. Рабочий день в пятницу, как всегда, был укороченным и должен был бы уже закончиться. Однако Альберт Борисович не торопился распускать собравшихся в его кабинете подчиненных, скромных служащих благотворительности. Все они сдержанно похихикивали, так как господин президент рассказывал им анекдоты. Альберт Борисович иногда позволял себе развлекать подчиненный ему контингент своим острословием. В умной книжке какого-то американского психоаналитика Муравьев вычитал, что самое страшное для серьезного политика – отсутствие чувства юмора. С тех пор он стал постоянно шутить и улыбаться собственному остроумию. На сей раз он потчевал слушателей следующим анекдотом:

– Девушка, кем вы работаете?

– Дояркой.

– И что вы делаете?

– Даю.

Слушатели отвечали вежливыми, дежурными улыбками. Когда начальство шутит, это скорее хорошо, нежели плохо.

– И вот мы, благотворители, иногда даем, – произнес напоследок президент.

Подчиненные застыли в замешательстве. Улыбаться или нет? Впрочем, это было неведомо и самому Муравьеву. Он понял, что его остроумие иссякло, и, дернув усиками, произнес долгожданную фразу, что до понедельника все свободны.

Костлявый верх и обширный низ – такова была физическая конституция Альберта Борисовича Муравьева. Он был высок ростом, но нескладен. Дорогой костюм сидел как-то криво и все время выглядел мятым. Галстук Муравьев не носил демонстративно, даже когда руководил столичной контрразведкой. И никогда не застегивал ворот рубашки. Ему казалось, что такой стиль одежды предельно демократичен. Ведь десять лет назад он стал первым либералом, возглавившим грозную спецслужбу. Подойдя к большому зеркалу, висящему посередине его кабинета, Муравьев в который раз полюбовался своим супердемократичным видом. Мастер острословия, любитель красивых женщин. Куратор (а нередко и спонсор) силовых структур. Президент международной гуманитарной организации. Именно с целью «благотворительности» Муравьев и «курировал» спецслужбы. В основном под благотворительность попадал их высший генералитет.

Вволю налюбовавшись собой, Альберт Борисович достал из кармана мобильник с бриллиантовой инкрустацией:

– Мои сладкие обезьянки, я жду вас ровно через сорок минут.

Плыть только с помощью ног Лена прекрасно умела со времен обучения в учебном центре ВДВ. Сейчас проплыть около километра таким образом ей было и вовсе не сложно, так как прижатый к груди накачанный воздухом «мяч» поддерживал ее на плаву, точно спасательный жилет. По счастью, река на границе впадения ее в «коттеджную зону» не была перегорожена плотиной. Это была главная информация, которую Лена накануне получила с помощью компьютера. Вдали показалась возвышающаяся над сосновым перелеском водонапорная башня. Это означало, что Лена вот-вот пересечет невидимую границу. Набрав как можно больше воздуха в легкие, Лена скрылась под водой. Оказаться на максимальной глубине с «воздушным пузырем» было не так-то просто, тем не менее Лене это удалось. Прошло чуть больше минуты, Лена припала губами к «воздушному пузырю», точнее, к короткой, похожей на ниппель трубке и глотнула первую порцию кислорода. Именно такие «пузыри» использовали ловцы жемчуга, жившие на не тронутых цивилизацией островах Африки и Юго-Восточной Азии. Делалась кислородная камера из бычьего пузыря. Это было главным достижением диких племен после набедренной повязки.

Муравьев не случайно называл ВИП-девок обезьянками. Этим он лишний раз подчеркивал, кто человек, а кто еще на пальме. И кто должен быть благодарен человеку за вкусные бананы. Он прибыл в коттедж, отпустил мордоворотов из личной охраны, в который раз пригладил прическу и посмотрел на часы. «Сладкие обезьянки» опаздывали на целых две с половиной минуты. Если опоздание превысит десять минут, «обезьянкам» не миновать штрафных санкций.

После третьего глотка кислорода в «пузыре» не осталось. До пляжа, принадлежавшего жителям коттеджа, оставалось совсем немного. Если, конечно, Лена не ошиблась в расчетах. Точнее, ошибка могла быть в топографической карте, которую она скачала из интернета. «Пузырь» окончательно принял форму сдувшегося мячика. Проплыв еще немного, Лена разглядела впереди смутные очертания чьих-то голых ног. Это означало, что карта в интернете была добротной.

Как и на «народном пляже», купающихся было немного, и это тоже в основном были подростки и молодежь. Лене не составило труда как ни в чем не бывало выйти из воды и немного посохнуть под солнечными лучами. Кругом все было будничным, словно в каком-нибудь доме отдыха советских времен. Набросив на себя пляжный халатик, Лена покинула пляж и сразу же оказалась на центральной аллее, выложенной причудливыми, узорными камнями. А навстречу Лене двигался милиционер. Без автомата и брони, но при кобуре. Что ж, на ловца и зверь бежит.

– Привет, – точно старого знакомого, поприветствовала стража порядка Лена.

– Привет, – отозвался тот, несколько смутившись.

Он был совсем молодой, длинный и худощавый, с лычками младшего сержанта на погонах. Видимо, перемещался с одного поста на другой. Судя по всему, таким образом обитатели «коттеджграда» с ним разговаривали впервые.

– Слушай, где тут у вас этот... Муравьев обитает? – поинтересовалась Лена. – С усиками такой, знаешь?

– Тебе... простите, вам зачем? – спросил милиционер, сохраняя солидность.

Он оглядел Лену от еще не высохших волос до испачканных песком голых пяток. Молодая женщина в легком халате, со стройными ножками, в ультрамодных светозащитных очках, скрывающих глаза.

– Ой, какой ты культурный, надо же, на «вы» обращаешься, – усмехнулась, не снимая очков, Лена. – Если найдешь где-нибудь двести баксов, завтра можем встретиться.

– Чего? – нахмурил короткие рыжеватые бровки сержант.

– Для тебя скидка, потому как вежливый, – продолжая ехидно улыбаться, пояснила Лена. – А вообще минимальная цена восемьсот... Так где этот, с усиками, обитает?

Юный милиционер нервно сглотнул, не сообразив, что противопоставить такому напору. Между тем Лена небрежным движением поправила халат на груди. Сержант уже ничего не мог сказать про «этого с усиками», так как представшие его взору округлые груди заставили позабыть обо всем на свете.

– Очнись, пацан, – неожиданно усталым, снисходительным голосом произнесла Лена. – Меня этот Муравьев сюда вместе с напарницей вызвал. Сегодня же пятница.

Сержант сглотнул второй раз и понимающе кивнул головой. О «муравьевских пятницах» он был наслышан.

– Я искупаться пошла. А теперь вот... заблудилась. – Последнее слово Лена произнесла громко и отчетливо, почти по складам, чтобы вывести стража территории из ступора. – Где коттедж?

– Вон до того фонтана дойдешь, – милиционер вытянул вперед длинную жилистую руку, – оттуда налево. Строение четырнадцать, на крыше флюгер в виде этого... с рогами.

Уточнять, кто может быть с рогами, Лена не стала.

– Слушай, а ты это... Правда, можешь за двести? – спросил младший сержант у двинувшейся к фонтану Лены.

– Когда на «вы» называл, могла, – вновь едко усмехнувшись, ответила Лена, сняв очки и пронзив милиционера снисходительным взглядом голубовато-серых глаз. – Теперь фиг тебе! Восемьсот пятьдесят и баста.

– Пятьдесят-то откуда? – искренне удивился сержант.

– За разочарование... в сотрудниках МВД, – перестав улыбаться, проговорила Лена, возвращая очки на прежнее место.

Сержант ничего не ответил, лишь махнул рукой. Связываться со шлюхами ВИП-класса, которые постоянно ошивались в «коттеджграде», было себе дороже. Несмотря на молодость, сержант отлично знал это.

«Этот, с рогами» оказался не кем иным, как средневековым рыцарем-крестоносцем в устрашающем рогатом шлеме. Выполнен флюгер был несколько гротескно, направление ветра показывали не только рога, но и вынутый из ножен меч. Лена остановилась метрах в тридцати от высоченного глухого забора. Самостоятельно сюда проникнуть не просто, к тому же на этот случай наверняка имеется сигнализация. Поэтому Альберт Борисович сам должен впустить ее в свой «рыцарский замок». Разумеется, с девками Муравьев развлекается не в присутствии охраны. Хотя неизвестно, каковы его пристрастия и вкусы. Изучить их досконально у Лены не было ни времени, ни возможности... Нет, скорее всего охрану Муравьев отпустит, у него же останется лишь брелок-сигнализация. Такие сейчас есть у многих. Вот его-то и надо будет изъять в первую очередь. Лена быстрым шагом прошла мимо строения, слегка подняла голову, точно рассматривала рогатого крестоносца. Сколько она отпустит себе времени? Ходить взад-вперед не годилось. Местные охраннички могли обратить на нее внимание, к тому же в разных концах улиц наверняка имелись скрытые видеокамеры. Еще пять минут раздумий и гуляний, и время будет катастрофически упущено. Поэтому Лена твердым шагом поднялась по ступенькам крыльца и нажала зеленую кнопку звонка.

Внутри его трехэтажного «рыцарского коттеджа» охрана Муравьеву не шибко и требовалась. У него и в самом деле имелся брелок-сигнализация, но это было не главное. Коттедж охранялся Фридрихом, в просторечии Фрицем. У Фрица был широкий, точно из чугуна отлитый, череп, слегка приподнятые чуткие уши и могучая грудная клетка. Он был чистокровным стаффордширским бультерьером, зверем свирепым, но понятливым. Муравьеву в свое время хватило ума нанять для воспитания Фрица специального инструктора-кинолога. Понятие «свой» означало, что можно дрыхнуть на своем лежаке, не поводя и бровью. Но если произносилось слово «чужой»... В этом случае тот, кого хозяин именовал таким словом, был обречен на страшную, но быструю гибель. Чугунный череп с мощными челюстями и состоящее из сильных мышц тело трудно было остановить даже пулей. Разве что точным выстрелом из гранатомета.

«Обезьянки» задерживались. Муравьев мысленно прокручивал в голове, какие именно штрафные санкции можно будет применить к опоздавшим. Его фантазия зашла довольно далеко, когда раздался мелодичный звонок. Девица, представшая взору Альберта Борисовича, была ему не знакома. Однако она была так пикантно одета... Точнее, наоборот. Легкий светло-синий халатик изящно облегал ее милую фигурку с заметной талией, округлыми бедрами и крепкими, сильными, но при этом красивой формы ногами. И еще она была почему-то босиком, что развеселило Муравьева.

– Ты кто такая? – спросил он, впустив босоногую незнакомку на порог.

– Меня к вам прислали, – ответила она, сняв темные очки. – Вы ведь Альберт Бори...

– Я-то Альберт, – не очень вежливо перебил гостью Муравьев, – но разве я заказывал тебя?

Нельзя сказать, что девица была в его вкусе, однако отсылать ее обратно не хотелось. Ее сложно было назвать «обезьянкой» и... Пожалуй, именно это и привлекло в ней Альберта Борисовича. В конце концов, надо отдохнуть от «обезьянок», поменять их на... Как же ее можно обозвать?

– Меня к вам прислали, – повторила девица. – Что-нибудь не так?

– Ты под дождь попала? – спросил Муравьев, кивнув на ее не до конца высохшие волосы.

– Мне уехать? – вопросом на вопрос ответила заметно погрустневшая гостья.

– Оставайся, – махнув рукой, смилостивился Муравьев. – Но для начала я представлю тебя Фрицу.

Он пропустил девицу в дом, положил руки на ее талию и начал жадно мять упругое, знакомое со спортом женское тело. Брелка-сигнализации нигде не наблюдалось. Тут бы Лена без труда могла отключить Муравьева, но... На нее в упор смотрели два темных, непроницаемых глаза. Стаффордшир глядел на Лену, широко расставив лапы и чуть опустив короткий хвост. М-да, хорош Фриц, ничего не скажешь.

«Здравствуй, зверь, – мысленно произнесла Лена, оглядывая мощные лапы и корпус пса. – Я не хочу тебе зла, поэтому нисколько не боюсь тебя. Ты грозен, но мне ты не страшен. Потому что в схватке со мной шансов у тебя не будет. Меня не остановят твои зубы... Не лучше ли разойтись миром?»

При этих последних мысленных словах пес опустил хвост и важной, неторопливой походкой отправился восвояси.

– Что ты умеешь? – спросил Муравьев, все сильнее сдавливая талию Лены.

– Ты имеешь в виду, во что мы будем играть? – Лена сумела изобразить улыбку.

– Разумеется, – он быстро и тяжело задышал, а в углах его тонкогубого щелевидного рта появились пузыри.

– В свинарник, – ответила Лена первое, что пришло в голову.

– Во что? – не понял Альберт Борисович.

«Левша он или правша? – пыталась сообразить Лена. – В каком кармане может быть брелок?»

– Ну, это когда хрюкают, трутся носами и все такое, – пояснила она как могла.

– Нет, – проговорил, скорчив недовольную гримасу, Муравьев, – в это мы играть не будем. Мы будем играть в Парк Горького...

Однако объяснить правила этой увлекательной веселой игры Альберту Борисовичу не позволил удар в сонную артерию. Длинное нескладное тело растянулось аккурат поперек дивана. Лена тут же сунула руку в его правый карман и извлекла из него брелок. Все-таки правша.

«С тобой мы поиграем в сельскую больницу, – мысленно усмехнулась Лена. – Или в гестапо...» Однако она не успела додумать, как выполнить дальнейшие, соответствующие обстановке действия. В коридоре послышался мелодичный, похожий на звуки флейты-пиколло звонок. Понимая, что раньше, чем через две минуты, ВИП-клиенту не очнуться, Лена рванулась к дверям. На видеодисплее, укрепленном справа от входа, были отчетливо видны два девичьих силуэта. Высокие, фигуристые, но излишне вычурно наряжены... Что теперь делать? Конечно, всего предусмотреть невозможно, но тут она сильно дала маху. К Муравьеву прибыли не кто иные, как настоящие проститутки. Не пускать их? Рискованно. Вдруг что-то заподозрят, вызовут охрану? Значит, придется пустить.

Силуэт противника возник совершенно неожиданно. Двое бойцов, подчиненных Ротмистру, оказались у него за спиной. Феоктистову сложно было вести огонь и не задеть при этом своих. Подполковнику ничего другого не оставалось, как мгновенно изменить угол стрельбы. Одним прыжком Ротмистр вскочил на пустующую деревянную скамейку. Теперь Валерий вел огонь сверху вниз. Если пули и не попадали в движущийся вражеский силуэт, то уходили в землю. Ротмистр дважды выстрелил из своего «стечкина», и силуэт рухнул. Валерий спрыгнул на землю, вытащил опустевшую обойму, но перезарядить оружие не успел. Невесть откуда выскочивший, почти двухметровый громила в черном камуфляже «ночь» ногой выбил у Ротмистра пистолет, правой рукой нанес удар штык-ножом. Несмотря на внезапность, Валерий выполнил уход в сторону, затем ударил нападающего ногой под колено. Противник начал терять равновесие, и тут Ротмистр произвел решающий захват за горло. Еще полсекунды, завершающее быстрое движение, и шейные позвонки громилы непременно хрустнут.

Однако этого не произошло.

– В нормативы, Валерий Викторович, уложились, – сверившись с данными секундомера, проговорил полковник Самсонов.

Увидев вышедших на стрельбище-полигон командира, его зама по боевой – полковника Шарманкина и начальника штаба подполковника Елизаветина, Ротмистр ослабил захват, отпустив громилу, который в «мирное время» именовался прапорщиком Хорошиловым.

– Существенных замечаний нет, – кивнул Юра Шарманкин, с которым Валерий был дружен с давних времен.

– Что скажет начштаба? – спросил Самсонов третьего офицера.

Елизаветин криво усмехнулся. Он был единственным офицером «Альфы», полностью освобожденным от сдачи нормативов по физ– и спецподготовке. Это было связано с позапрошлогодним ранением. Несмотря на его тяжесть, Елизаветин в короткий срок сумел восстановить двигательные функции. Но службу теперь нес в кабинете с бумагами. Ранение отразилось и на его характере. Елизаветин стал нелюдимым, невосприимчивым к юмору, но при этом желчным, все время чем-то недовольным.

– Ну, а если не окажется рядом скамейки? – спросил Елизаветин. – Вообще никакого возвышения?

– Мишени на исходную, скамейку и прочие возвышения убрать! – распорядился подполковник Феоктистов.

Вновь выросли силуэты в шлемах, изображающие бойцов группы «А», а через секунды показался и силуэт террориста. Опять надо было менять угол огня, чтобы не задеть своих. На сей раз Ротмистр присел на корточки. Присел очень резко, одним рывком, точно штангист, приседающий перед тем, как оторвать штангу от помоста. Теперь угол стрельбы менялся следующим образом: прямая прицеливания переместилась из горизонтальной плоскости в плоскость, расположенную под углом к горизонту. Если пули не попадали в силуэт, то уходили вверх. Ротмистр произвел всего один выстрел, силуэт рухнул, а Феоктистов вернулся в исходное положение.

– Неплохо, – сухо произнес Елизаветин. – Но приседание лучше комбинировать с предшествующим уходом в сторону.

– Теряем полсекунды, – покачал головой Шарманкин, – и дарим их противнику.

Между тем командир подразделения Самсонов молча подписал зачетный лист.

Подразделение «А» седьмого управления КГБ было создано в 1974 году по личному указанию Юрия Владимировича Андропова. Главная задача – борьба с террором и террористами. В подразделении никогда не было рядовых, девяносто процентов – офицеры с высшим образованием. Уровень подготовки каждого бойца на порядок выше, чем в любом другом воинском подразделении. Офицеры «Альфы» в совершенстве владели всеми видами огнестрельного и холодного оружия, водили все виды боевой техники. В арсенале отряда «А» имелось и специальное оружие, в том числе средства психотропного воздействия на противника. При том что подавляющее число бойцов «Альфы» были разрядниками, а то и мастерами спорта по нескольким видам, каждый из них имел и «наличие головы». Именно так именовал первый командир отряда Виталий Бубенин умение оперативно мыслить, принимать безошибочные решения, не подвергать себя и других неоправданному риску. Каждый боец подразделения ежемесячно сдавал зачет, проверяющий его пригодность к участию в боевых операциях.

Спустя минут двадцать, приняв душ, Валерий сидел в комнате отдыха и пил чай из самовара с бойцами своего боевого отделения. Сегодня все они сдавали ежемесячные нормативы и выполнили их успешно. Поначалу выслушали пару анекдотов от капитана Данилина, затем символически подняли чаши за будущие успехи прапорщика Хорошилова (пока только стажера, не зачисленного в постоянный штатный состав). Феоктистов улыбался и шутил, но в душе его были тревога и грусть. «Кто-то из вашего подразделения...» Да, именно так сказала женщина по имени Лена. Почему Ротмистр верил ей?! Во всем сказанном ею не наблюдалось ни малейшего намека на корысть или коварство. И глаза были неподдельно печальны, с такими глазами не лгут. «Потом я уйду...» Куда? Но самое главное, она была явно в курсе операции по захвату ГАДа, сорвавшейся две с половиной недели назад. «Крот», «крыса»... Феоктистов взялся помочь в поиске этого «крота» и свое слово сдержит. Посмеявшись очередному анекдоту Славы Данилина, Ротмистр как ни в чем не бывало, не переставая улыбаться, произнес следующее:

– Болтают, что господин Дранковский сформировал собственную гвардию из бойцов нашего отряда.

Его подчиненные улыбаться перестали. Такого от своего командира они никак не ожидали.

– Вранье, конечно, – продолжил Феоктистов. – Интересно только, где журналюги это откопали?

– А что за газета? – спросил майор Гена Григорьев, самый высокий, почти двухметровый боец отделения.

– Не помню. Я ее сгоряча выбросил... А может, и в самом деле?

– Шутки у вас, подполковник, – только и произнес капитан Данилин.

– Не все тебе шутить... Хотя признаю, Слава, у тебя это получается удачней. Извините, ребята, глупости читаю, а потом пересказываю.

Шутки шутками, дело делом. Хоть ребята в «Альфе» и не из болтливых, но Валерий был уверен, что информация дойдет до «крота» в самое ближайшее время. Если уже не дошла. Впрочем, мысль о том, что «крот» – один из его сослуживцев, с которыми (кроме Хорошилова) под автоматные и пулеметные шквалы ходили, Ротмистр старался отмести. Если до «крота» дойдет информация, он первым делом попытается найти «желтое издание», полезет в интернет. Ничего нигде не обнаружив, захочет САМ ВЫЯСНИТЬ у Феоктистова, что значат подобные шутки...

Шутить больше никому не хотелось. Бойцы допили чай и стали собираться по домам.

«А если рискнуть? А если пустить? То выпустить ли обратно?! Вопрос посложней, чем быть иль не быть...» – вспомнились Лене строчки Владимира Высоцкого. Две ВИП-леди продолжали топтаться у входа. Терять время Лена не могла.

– Здравствуйте, вы к кому? – Лена загородила собой вход, точно являлась хозяйкой коттеджа.

– Подруга, ты откуда? – вопросом на вопрос ответила одна из ВИП.

Несмотря на худобу, детские (почти младенческие) глаза и тоненькую шейку, у нее оказался низкий трубный голос.

– Вы, наверное, ошиблись домом? – мило улыбнулась Лена.

О, как замечательно, если бы на этом все и закончилось. Но не тут-то было.

– Эй, не загораживай проход! Где Альберт Борисович? – вперед шагнула вторая.

Она была более крупного сложения, но голосок имела потоньше.

– Девочки, вам неприятностей захотелось? – продолжая улыбаться, проговорила Лена.

– Ага, прямо сейчас... – низкоголосая взялась за мобильник и начала набирать какой-то номер.

– Альберт Борисович будет не скоро, – сказала Лена, чтобы не молчать. – Хотите, подождите его в доме, – она сделала полтора шага назад, перестав загораживать вход.

Этих девиц лучше держать под контролем, мало ли кому они собрались звонить. Проститутки усмехнулись и, не теряя вальяжного вида, прошли внутрь коттеджа.

– Фриц, где твой хозяин? – спросила низкоголосая у вышедшего обнюхать их стаффордшира.

Пес ничего не ответил, отдав дань вежливости, удалился на свой лежак. Поведение Фрица несколько успокоило проституток. Предусмотрительная Лена успела убрать муравьевское тело за диван. В лучшем случае – минуты полторы он не подаст голоса. А что потом?

– Честно говоря, Альберт не предупредил, что нас будет четверо, – на правах хозяйки завела беседу Лена.

– Знаешь, нам по фигу, – ответила та, что покрупнее. – А вот платит он тебе сколько?

– Тебе так интересно? – прищурила серо-голубые глаза Лена, и они точно поменяли цвет, став холодно-стальными.

– Нам, знаешь ли, насрать, – ответила низкоголосая. – Но если мы не получим свои восемьсот, пеняй на себя. С тобой разберутся.

«О Господи! – мысленно перекрестилась Лена. – Не иначе как меня приняли за штрейкбрехершу, которая сбивает им цену...»

– За это не беспокойтесь! – проговорила Лена. – Оплата нисколько не снизится. Альберт вернется минут через сорок, не раньше. Может быть, пока погуляете в саду?

– Да ладно, – махнула рукой низкоголосая, плюхнувшись на диван, в опасной близости от еще не пришедшего в себя Муравьева. – Подождем, нагулялись уж сегодня.

Лена старалась ничем не выдать охватившего ее волнения.

– Я пока схожу в джакузи, пот смою! – сказала та, что повыше.

– Я тоже... – поднялась с дивана первая.

«Как замечательно!» – мысленно возликовала Лена.

– Нет уж, подождешь, – отрезала высокая.

– Ладно, – без энтузиазма, со злым выражением лица, согласилась низкоголосая, возвращаясь на диван.

Когда высокая исчезла в ванной комнате, Лена поняла, что нужно действовать. Она присела на диван рядом с низкоголосой, которая листала эротический журнал «Стрип».

– Слушай, ты никогда не снималась для этого журнала? – спросила проститутка, кивнув на фотоизображения.

– Нет, – ответила Лена.

Она прикидывала, какой силы должен быть отключающий удар. Калечить, тем более убивать девку ей не хотелось.

– Интересно, сколько там платят? – продолжила проститутка, разглядывая фотографии себе подобных девиц. – Если меньше пятисот, то издатели порядочные козлы...

Из-за дивана послышался стон приходящего в себя Муравьева. Лена готова была ударом свалить проститутку, но та оказалась на редкость проворной. Вскочив на ноги, она успела вытащить из сумочки маленький дамский пистолет и направить его на Лену.

– Кто ты такая, тварь? – злобно сузив глаза, спросила низкоголосая.

«Как же это я так... – кляла себя Лена за недооценку прыти противницы. – Пистолет, скорее всего, газовый». Короткое черное дуло смотрело ей прямо в голову. Лена изобразила на лице подобие улыбки, точно собиралась ответить на вопрос. И в то же мгновение, отклонив голову с линии возможного выстрела, ударила низкоголосую ногой по голени, почти одновременно перехватив и вывернув оружие.

Не прошло и трех секунд, как Альберт Борисович вновь пребывал в бесчувственном состоянии, а низкоголосая проститутка валялась на ковре, и к ее растрепавшейся прическе был приставлен ствол. Пистолет оказался не газовым, а мелкокалиберным. Тем не менее с близкого расстояния вполне мог разнести голову вместе с прической... По счастью, вторая проститутка продолжала плескаться в джакузи, а Фриц спал мертвецким сном, слегка при этом похрапывая.

– Да ты знаешь, кто я? – слегка придя в себя, визгливо, отнюдь не низко, произнесла проститутка. – Если бы ты знала моих покровителей...

– Мне плевать на них, – спокойным, даже вежливым тоном перебила проститутку Лена. – Кто они и кто ты, мне, знаешь ли... Даже имени своего не называй. Шваль, таких, как ты, я обычно давлю, не спрашивая фамилии. Но если ты не станешь мешать мне... – Лена не стала ничего произносить вслух, а просто показала девке пять сотенных зеленых купюр, извлеченных из кармана халатика. – Выбирай – или-или.

С этими словами Лена ребром ладони свободной руки слегка врезала ВИП по шее. Та размышляла не более чем полторы секунды, а потом поспешно затрясла головой, изображая согласие. Конечно, это не те восемьсот, но куда лучше, чем перерезанное горло или пуля в голове.

– Встать! – скомандовала Лена, не выпуская из рук оружия.

Проститутка поспешно выполнила команду, испуганно моргая младенчески невинными, не обремененными мыслью глазами.

– Теперь садись туда! – Лена кивнула на кресло в углу, рядом с музыкальным центром.

Девица выполнила и это.

– Баксы получишь минут через десять. Надевай наушники и включай музыку на полную громкость.

– Я оглохну, – застонала проститутка, выполнив приказанное.

– За десять минут не оглохнешь, – подойдя к ней вплотную, сказала Лена. – Глаза закрой, расслабься и ни о чем не думай.

Музыка и вправду была включена почти во всю мощь. Даже через наушники Лена расслышала популярную песенку своего детства о завоевателе Чингисхане в исполнении одноименного западногерманского ансамбля. Проститутка закрыла глаза и целиком погрузилась в мощные ритмы семидесятых. Теперь она была обездвижена и лишена способности слушать что-либо кроме «Чингисхана». Лена вытерла вспотевший лоб. Есть возможность не убивать, воспользуйся этой возможностью. Она старалась придерживаться этого правила. На этот раз ей, кажется, это удалось. Стаффордшир в соседней комнате захрапел сильнее, а в ванной продолжала журчать вода.

– Здравствуйте, генерал!

«Разве я генерал?» – от ужаса позабыв свое «славное прошлое», чуть было не пролепетал Муравьев. Однако, вспомнив свои «демподвиги» по реформированию спецслужб, вслух произнес следующее:

– Ч-то все это з-значит?

– У меня мало времени, Муравьев... Что затевает ваш Хозяин? Господин Дранковский?

– Я не знаком с г-господином...

Договорить ему Лена не дала, легонько ткнув Муравьева в лоб фалангой среднего пальца. Так обычно змея бьет противника своими ядовитыми зубами. Альберт Борисович вскрикнул, его глаза закатились, но сознание его не покинуло.

– Ты расскажешь мне все, Муравьев. Где, кто и когда, – неожиданно ровным, почти вежливым голосом произнесла Лена. – Но сначала ответь – нужны мне проблемы с кремацией твоего изуродованного трупа?

– Нет, – поспешно ответил Альберт Борисович.

– Итак, что за акцию готовит ГАД?

– Подробностей не знаю, – заговорил Муравьев, скривив рот, – но, скорее всего, это захват заложников. Второй «Норд-Ост», только более продуманный.

– Время проведения?

– Скорее всего, на той неделе. Мне было велено не уезжать за пределы Москвы.

– А место – Москва?

Муравьев окончательно закрыл свои близко посаженные птичьи глаза и застонал. Да, скорее всего, Москва или область, на лишние вопросы время лучше не тратить.

– Кто исполнители и где они сейчас?

Муравьев не торопился с ответом. Змеиный удар пришелся на сей раз по коленной чашечке.

– Я не...

– Фразу «я не» лучше не произносить, – оборвала его Лена, правой ногой при этом болезненно наступив на его необутую ступню.

Муравьев моментально прекратил стонать, вернул на место глаза, хотел было что-то сказать, но в этот момент из своего угла подала жалобный голос проститутка:

– Музыка кончилась.

– Поставь еще что-нибудь, – ответила Лена, бросив быстрый взгляд в угол.

И этого секундного замешательства вполне хватило Альберту Борисовичу, чтобы метнуть в Лену тяжелую пепельницу, упавшую с журнального столика, когда Лена обезоруживала проститутку. Проститутка вскрикнула, вжалась в угол и вновь нацепила наушники. Лена удержала равновесие, хотела было достать Муравьева, но тот сумел уклониться, отскочил к стенке и истошным голосом прокричал:

– Фриц, чужой!

Стаффордшир тут же возник на пороге комнаты.

– Фриц, взять! – тыкая всеми пятью пальцами в Лену, вопил Муравьев.

Теперь перед Леной был серьезный противник. Лена повернулась к нему всем корпусом, хотя так она могла пропустить удар по затылку от Муравьева. Однако было понятно, что лезть в схватку третьим тот не рискнет. Фриц сделал три быстрых шага, подогнул короткий хвост. Слово «чужой» предполагало для него лишь одно. Уши прижались к широкому черепу, глаза превратились в непроницаемые черные фишки. Он уже готов был к прыжку, но в этот момент Лена сама сделала шаг вперед и вытянула руку в сторону Фрицевской морды. Далее она сделала быстрое хватательное движение, такое, точно хватала пса за язык и очень резко вырывала его из пасти. Именно о том, что все будет только так и не иначе, Лена мысленно сообщила псу. Некоторое время оба, и женщина, и собака, стояли неподвижно, точно скульптурная композиция. «На коврик, Фриц... На коврик, или на чем ты там дрыхнешь, – мысленно продолжила беседу с псом Лена. – Наш бой будет короток и станет для тебя последним. Разве твой подлый и трусливый хозяин стоит твоей жизни?» Стаффордшир не моргая смотрел на женщину. Пожалуй, впервые в жизни перед ним не отступали, а, напротив, готовы были дать встречный бой. «На коврик, Фриц!» – мысленно продолжала Лена, держа в боевой позиции обе руки. Если пес прыгнет, первый удар придется по глазам... «На место, Фриц. Разве мы враги? Нет, нам не нужно мериться силами. Ведь ты и так понимаешь, что я сильнее. Я гораздо сильнее тебя, Фриц...» Глаза стаффордшира неожиданно ожили, хвост приподнялся. «Все, Фриц... Совсем все, мальчик. Больше я тебя не задерживаю...» В свою опочивальню пес удалился с выраженным чувством собственного достоинства. Он не проиграл схватку, он пренебрег ею.

– Продолжаем беседу. Времени у меня теперь еще меньше. Понимаешь, генерал?

Муравьев дернулся всем своим нескладным костисто-пузатым туловищем, взвизгнул уж совсем не по-генеральски, точно раненый зайчонок. Его волосяная укладка растрепалась сама собой, а тоненькие усики задрожали вместе с верхней губой. Проститутка и бровью не повела, глаз даже не приоткрыла. Она целиком ушла в чарующие звуки группы «Доорз», компакт-диск которой лежал на самом видном месте и, видимо, был одним из самых любимых генералом. «Может быть, застрелить его, и всех дел? – неожиданно подумала Лена. – Отменит Дранковский акцию или нет? Вряд ли. Отложит на время похорон, поминок... Тот, кто владеет Черепом, Ежом и Клыками, остановиться не может. Как и проиграть битву, оказаться поверженным...» Нет, господину генералу еще предстояло ответить на целый ряд вопросов. К счастью, он довольно быстро сообразил то же самое.

– Кто исполнители и как мне их найти? – повторила свой вопрос Лена.

– Найти? Да, есть одно... одна зацепка. Полтора месяца назад я по указанию Хозяина помог зарегистрировать ЧОП^[1] . ЧОП этот арендовал базу по Истринскому направлению, на территории бывшего турлагеря. Кажется, «Будь здоров!». Надпись такая на воротах.

– Сотрудников ЧОПа ты, конечно, в лицо не знаешь?

Муравьев вяло замотал головой. Лена отметила, что его прилизанная укладка успешно маскирует солидных размеров лысину. «Не врет», – поняла она.

– Конечная цель акции? – задала Лена последний вопрос.

– Дранковский хочет встать во главе наркотреста, – дрожащими губами прошептал Муравьев.

– Поясни!

– Трест – это союз предприятий, производящих однородную продукцию. В данном случае наркотики.

– Это картель, – поправила Лена, блеснув эрудицией.

– В картеле хозяева предприятий договариваются о своей доле в производстве и сбыте. В тресте же они теряют свою коммерческую самостоятельность. Прибыль – пропорционально вложенному капиталу... На самом деле, как решит Хозяин.

– Дальше!

– Результатом акции неизбежно станут перестановки в правительственных и силовых структурах. Основные посты непременно займут люди ГАДа, он преспокойно вернется в Россию и продолжит свой бизнес.

– На кого он делает ставку?

– На Гиммлера.

– На кого? – переспросила Лена.

– Генерал Гладий из МВД. Он страшный человек, берегитесь его... Менты, как дети, убьют и не заметят. Его фраза...

Да, Лена слышала об этом человеке. Прозвище свое он получил не случайно. Сухощавый, с худым лицом и пристальным взглядом глубоко упрятанных недобрых глаз. В отличие от «комсомольца-демократа» Муравьева, Гладий-Гиммлер генеральские погоны заслужил долгой, верной службой. Сперва он боролся с бандитизмом, потом с оргпреступностью. Это был серьезный противник. Он, скорее всего, никак не связан с ЧОПом и замаскированными под него террористами. И действовать начнет сразу же после начала акции. Лена примерно представляла, в каком качестве. Ну а Муравьев?

– Твоя роль во всем этом? – не удержавшись, спросила Лена.

– Не знаю... Правда, не знаю.

Муравьев и в самом деле не знал. Конечно, он не чета Гладию-Гиммлеру. Все-таки для чего он может понадобиться? Ведь непременно понадобится – ГАД не водит знакомств со случайными людьми. А о «кроте» Муравьев ничего не знает, это точно. «Крот» сидит в ФСБ, информацию сливает напрямую Дранковскому. Это источник очень ценной информации, его за просто так не засветят. Муравьева же используют для «фасадных мероприятий»: регистрация ЧОПа, аренда помещений, гостиниц... В случае чего, ликвидируют без особых сентиментов.

– Если ты кому-нибудь расскажешь о нашей беседе...

– Понимаю, – нервно затряс обнажившейся плешью Муравьев.

– Нет, не понимаешь, – не повышая голоса, продолжила Лена. – Убивать тебя я не буду. Просто в центральной газете появится статья о том, как ты и Дранковский продавали чеченским боевикам оружие, а потом устроили неплохой бизнес на торговле людьми. Помнишь...

То, что далее произнесла Лена, Альберт Борисович помнил слишком хорошо. И то, что женщина была так осведомлена о всех закоулках его биографии, окончательно добило его. Все правильно, ей нет смысла убивать его. А вот подручные Гиммлера...

– Проводи меня и не трясись, – вывел Муравьева из оцепенения голос Лены.

Теперь ему ничего не оставалось, как повиноваться этой невысокой женщине.

Стаффордшир дрых без задних ног на бархатной подстилке в коридоре. Лена поддела носком туфли флакон из-под шампуня, который выпал из сумочки проститутки, и послала его в угол. Флакон пролетел в паре миллиметров от подрагивающих ушей пса, он слегка пошевелил ноздрями, но продолжил дрыхнуть.

– Какой у тебя умный пес, Муравьев, – произнесла Лена, не опуская оружия. – Я слышала, ты анекдоты собираешь, вот послушай. Гуляет мужик с таким красавцем. Навстречу девушка:

– Ой, – говорит, – какой классный пес! Как его зовут?

– Шамту, – отвечает мужик.

– Он что, любит мыться этим шампунем?

– Нет, он любопытных хавает – шам ту, шам эту...

Муравьев задергал губами, изображая подобие улыбки. Делал он это по инерции – «начальство» шутит, надо улыбаться. Шам ту, шам эту... Лена кивнула в сторону джакузи, где плескалась безымянная проститутка, и подмигнула Альберту:

– Хороший анекдот, правда? Надеюсь, мы больше не увидимся. Желаю с пользой провести сегодняшний вечер.

О, как на это надеялся и Альберт Борисович! Лишь только Лена покинула его обиталище, он откупорил бутылку коньяка и влил в себя целый фужер. Сжевал лимонную дольку. Затем выпроводил заслушавшуюся Моррисона проститутку.

– Эй, господа хорошие, – послышался капризный голосок со стороны джакузи. – Я уже больше сорока минут здесь мокну. Кто запер дверь? Такого уговора не было!

Альберт Борисович ничего не ответил, лишь наполнил уже менее трясущейся рукой второй фужер. Дверь запер он, чисто машинально, когда проводил Лену, а потом уединился в туалете, находящемся рядом с ванной. «А пошли все на...! – мысленно произнес он, наслаждаясь дорогим коньяком. – И ГАД, и Гиммлер, и девки эти паршивые!»

О, если бы он знал, как дальше будут разворачиваться события и какая роль уготована ему, Муравьеву! Возможно, ради ЭТОГО стоило вытерпеть многое!

Вернувшись домой, Валерий застал дома Аленку. Часы показывали половину одиннадцатого утра, и вернуться из школы так рано дочь никак не могла.

– Почему не на учебе? – спросил подполковник, заходя в комнату к дочери.

– Прогуливаю, – как ни в чем не бывало ответила Аленка.

– Что значит «прогуливаю»?! – строго спросил Валерий.

Должность отца двенадцатилетней Аленки была не менее ответственна, чем командование штурмовой группой антитеррора. И здесь, как и в подразделении, нужно было быть строгим, но тактичным и справедливым.

– Папка, что ты такой сердитый с утра? – Аленка, как и всегда в таких случаях, применила запрещенный прием, повисла на отцовской шее.

– Все-таки объясни, что со школой? – более мягким тоном произнес Феоктистов.

– К сожалению, не взорвалась, – ответила дочь.

– А что, должна была? – Валерий окончательно перешел на шутливый тон.

– Должна, – вздохнула девочка с заметным сожалением, – Утром кто-то позвонил и сказал, что в школе заложено ВУ.

– Что заложено? – аж присвистнул Валерий.

– ВУ – взрывное устройство. Так нам классная руководительница объяснила. Приехали собачка и милиционеры, и еще какая-то оранжевая машина, а в ней дяденьки в камуфляже.

«Апельсин – спецмашина взрывотехников, – сразу же сообразил Ротмистр. – И подчиненные Гриши Гурьева. Значит, что-то серьезное...»

– Нашли? – сдерживая волнение, спросил он дочку.

– Да, собачка по запаху нашла бомбу в девчачьем туалете на третьем этаже. Но бомба оказалась не настоящей. Кто-то пошутил.

– И кто, как ты думаешь? – поинтересовался Валерий.

– Не знаю, – пожала тонкими плечиками Аленка. – Тетенька-милиционер спросила у директора, в каких классах сегодня были намечены контрольные. Директор сказал, что в 6-м Б и в 9-м А. Эти два класса оставили в школе, а остальных отпустили по домам.

– Здорово, – только и произнес подполковник. – Но у тебя ведь, кажется, сегодня танцы?

– Папа! Не танцы, а хореография! – Строгие интонации на сей раз были в Аленкином голосе.

«И в самом деле! – мысленно ругнул себя Валерий. – Танцы в кабаке. А у Аленки – искусство».

Валерия радовало то, что дочь занимается в хореографической студии районного дома творчества. Правда, последнее время Аленка настаивала, чтобы ей позволили заниматься еще и рукопашным боем. Такая секция тоже имелась в доме творчества. В отличие от супруги Валентины, Феоктистов был категорически против.

– Девочка и РБ^[2] ? Ужасно! До четырнадцати лет никаких рукопашных, – твердо заявил Валерий.

– Ничего плохого не будет, если Алена научится постоять за себя, – возражала Валентина.

– Девочки драться не должны. Ну, вспомни себя в детстве! – не соглашался с женой подполковник.

– Ну, тогда... было другое время, – отвечала Валентина. – И, кстати говоря, меня иногда в детстве обижали и колотили, и если бы я...

– Если бы ты занималась РБ, мы вряд ли поженились, – покачал головой Валерий. – Ты бы стала грубой, мужеподобной. Плечи у тебя вот так бы расширились! – Феоктистов вытянул свои боксерские ручищи. – А бедра, наоборот, сузились, – и он вновь показал, насколько сузились бы Валентинины бедра.

Супруга фыркнула, но ничего не сказала. По счастью, у Валентины все было как раз наоборот.

– После четырнадцати делайте, что хотите, – вынес окончательный вердикт Валерий.

– Девочка так хочет записаться в секцию, – не унималась Валентина. – И тренер там вежливый, тактичный.

– Тренер неплохой, я его знаю, – кивнул подполковник. – Дело не в этом. Если серьезно заниматься РБ, то это постоянные удары в голову. Нужно это девчонке?! И не только в голову, а... извини меня, и по интимным местам. А ей ведь рожать когда-нибудь придется. Ну, а несерьезные занятия пустая трата времени. Танцы другое дело.

– Не танцы, а хореография! – в очередной раз поправила Валерия жена.

Но и «танцы» вызывали у Феоктистова некоторые сомнения. Как и большинство девчонок ее возраста, Аленка мечтала связать дальнейшую жизнь именно с хореографией. И это несколько тревожило и Валерия, и Валентину. Нет, у девочки были прекрасные физические данные – она была легкой, тоненькой, но при этом выносливой и быстрой. Одно смущало и родителей, и педагогов. Внешне Аленка была симпатичной, но уж слишком веснушчато-конопатой, вся в деда по материнской линии. Веснушки не портили ее милого, кареглазого (в Феоктистова) лица, но для сценической карьеры могли стать серьезным препятствием... Впрочем, Аленке лишь на прошлой неделе исполнилось двенадцать, и пока еще было рано думать о выборе профессии.

– Пап, ты обедать будешь? – раздался из кухни Аленкин голосок.

– Буду, – ответил Валерий, не без гордости отметив, что дочери нравится быть маленькой хозяйкой.

Аленка сказала еще что-то, но в этот момент у Феоктистова зазвонил мобильник.

Наркотрест. Поглощение мелких предприятий более крупными. Устранение конкурентов... Производить и сбывать господин Дранковский способен лишь одно – смерть. В данном случае – «белую», наркотики. Россия для него всего лишь большой «рынок сбыта». «Овладеть» им так, чтобы стать безоговорочным монополистом, не так уж просто. Слишком много других желающих. Для осуществления такого плана Дранковскому и в самом деле были необходимы амулеты. Вот только откуда он узнал об их чудодейственной силе?! Значит, она, эта сила, и в самом деле есть в Черепе, Еже и Клыках?! Об этом ведал лишь один человек, который был сейчас очень далеко...

Лена почувствовала, как на ее глаза наворачиваются слезы. Прочь, прочь посторонние мысли! Взять себя в руки! Вот так, никаких мокрых глаз. А теперь берем мобильный телефон и набираем номер Ротмистра. Феоктистов отозвался после первого же гудка-сигнала.

– База отдыха «Будь здоров»? – переспросил, выслушав Лену, подполковник.

– Раньше принадлежала НИИ измерительных приборов, – уточнила она.

– Байдарочники, яхтсмены... – произнес Феоктистов. – Встретимся через час.

Подполковник не имел обыкновения откладывать дела в долгий ящик. Встретиться они условились у железнодорожной станции по Истринскому направлению.

Феоктистов появился перед Леной ровно через час и три минуты все на том же видавшим виды «Опеле».

– Что ж, если все так и окажется, предлагаю следующее, – проговорил Ротмистр, внимательно выслушав подробный рассказ Лены. – Сперва проводим разведку. Если в этом «будьздорове» и в самом деле имеются граждане, похожие на боевиков, я вызываю сюда пару наших боевых отделений. Ставим базу на «уши», а там по обстановке.

– Теракт намечен на следующую неделю, – сказала в ответ Лена. – Если на турбазе располагается основная группа, то акция будет сорвана. А если нет?

– В каком смысле? – спросил Феоктистов.

– База – это так. Дополнительное место дислокация. ЛЗКП^[3] , одним словом. Там может быть некоторая часть оружия, но основные силы находятся в другом месте.

– ЛЗКП? – переспросил Валерий, оценив знание специальной терминологии.

Перед ним в самом деле был серьезный профессионал. Лишнего не сболтнет... Между тем сейчас впереди была база «Будь здоров!» и ничего более.

– Значит, если мы возьмем штурмом ЛЗКП, то... Что предпримет, по-твоему, основная группа? – продолжил «военный совет» Феоктистов.

– Акция начнется без малейшего промедления. Они ведь давно выбрали цель, подготовились. Штурм ЛЗКП спровоцирует террористов.

– Возможно, – согласился с Леной подполковник.

В самом деле, террористы могут рассредоточиться, отступить. Но могут и немедленно перейти к активным действиям. Это означало неминуемые жертвы, кровь... И ведь цель их наверняка дети.

– Здесь есть пионерские лагеря? – спросил Валерий.

– Их уже лет пятнадцать как ликвидировали по всей стране, господин Ротмистр, – Лена неожиданно позволила себе едкую иронию. – В восьми километрах от предполагаемой базы скаутский лагерь. Те же пионеры, только галстуки синие с желтым.

– Учебный год еще не закончился, – махнул рукой Валерий, вспомнив разговор с Аленкой.

В самом деле, до лагерного сезона оставалось еще целых три недели.

– В скаутском лагере детишки отдыхают с пятницы до воскресного вечера, – вновь проявила знание обстановки Елена. – Их из Москвы привозят на автобусе.

– Стало быть, пора увидеть этот «Будь здоров!», далее действовать по обстановке, – подвел итог «военного совета» Феоктистов.

Двое крепких ребят в спортивных костюмах беззаботно курили, о чем-то неторопливо беседуя.

– Откуда такая оптика? – поинтересовался Валерий, не отрывая глаз от бинокля.

– Трофейный, – ответила Лена.

Оптика была что надо. Призменный шестиугольный бинокль был шестикратного увеличения, вид имел компактный, и по весу был намного легче армейского полевого бинокля. Обрезиненный корпус надежно защищал оптику от ударов и повреждений.

– Байдарочники, – произнес Валерий, передавая бинокль Лене. – Никаких признаков террористической опасности.

Лена и Феоктистов наблюдали территорию бывшей турбазы НИИ «Точприбор» уже более часа. Они выбрали очень удобную наблюдательную позицию на противоположном от «будьздорова» берегу Истринского водохранилища. Место было глухое, берег илистым – лучшее место для наблюдателя трудно было даже вообразить. По территории турбазы передвигались спортивного вида мужики, и не более того. Оружия, боеприпасов, вообще чего-либо боевого не наблюдалось. Не наблюдалось также женщин, детей и собак. Последнее и насторожило Ротмистра.

– Одинокие спортсмены-любители. Всем примерно тридцать лет, ни одного пенсионера... Кто они? – спросил Феоктистов Лену.

– Обрати внимание, – в свою очередь заметила женщина, – совершенно непонятно, каким видом спорта они занимаются. У воды не видно сушащихся весел, лодок.

– Мы видим только часть территории, – покачал головой Валерий. – Эти ребята – кавказцы?

– Не сказала бы. Но и на русских не сильно похожи. Точнее, больше похожи на русских. Похожи, но не более.

Некоторое время Ротмистр и Лена сидели молча. Нет, не байдарочники оккупировали точприборный «будьздоров».

– Пора бы и послушать их, – нарушила молчание Лена, достав из своей спортивной сумки небольшой прямоугольный прибор с наушниками. – Вот только придется подождать темноты, – вздохнула она.

Ротмистр посмотрел на часы. Ждать им еще надо было не менее двух-трех часов.

«Завтра придется опоздать на построение и утренний инструктаж, – мысленно сказал себе Феоктистов. – Пожалуй, впервые за пятнадцать с лишним лет службы в „Альфе“.»

В просторной комнате для приемов закордонной резиденции господина Дранковского сидели четверо. Сам Гелий Арнольдович, начальник службы безопасности Энвер (в прошлом офицер военной контрразведки в одном из южных военных округов), немолодой мужчина с мягкими приятными чертами лица, именуемый Никитой Илларионовичем, и представительный господин со смуглым лицом и аккуратно подстриженной русой бородой.

– Итак, господин Дранковский, я внимательно слушаю вас, – произнес бородатый господин.

Говорил он по-английски, без акцента, и, если бы не его южная внешность, вполне мог считаться добропорядочным лондонцем или жителем Нью-Йорка.

– В мои ближайшие планы входит установление полного контроля над наркотическим рынком в России. Для начала мы устраним несговорчивых конкурентов. Кого руками спецслужб, кого... Нам особенно надоели цыгане, надоели кавказские беспредельщики. Или они будут работать на нас, имея свой скромный стабильный доход, или... Организуем им небольшой геноцидик. Спровоцируем националистически настроенную русскую молодежь, и проблема «цыганской мафии» исчезнет в течение одного вечера.

Геноцидик, холокостик... О том, что за этими словечками стоят миллионы его замученных соплеменников, Дранковский сейчас и не вспоминал.

– Акция, которая произойдет ровно через два дня, – Дранковский кивнул на старинные часы, показывающие двенадцать ноль-ноль, – позволит мне получить в неограниченное пользование и российское МВД, и контрразведку... Сомневаетесь в этом, господин Робертсон?

Бородач с английской фамилией и тюрко-азиатской внешностью ответил не сразу.

– Не переоцениваете ли вы, Гелий, свои возможности? – произнес он, подобрав нужные слова.

– Я иду на риск, – ответил Дранковский. – На риск оправданный и просчитанный.

– Люблю рисковых людей, – улыбнулся в бороду Робертсон. – Продолжайте.

– Вы получите «зеленую улицу» для действий в России. Мои люди станут вашими людьми. Прибыль будет просто фантастическая. Более того, я сумею наладить наркотрафик через... – Дранковский назвал одну из бывших союзных республик Средней Азии. – Там ведь скоро выборы. Разумеется, вскроются чудовищные нарушения и фальсификации, народ выйдет на улицы и сметет нынешний режим.

– Конечно, все будет происходит стихийно? – спросил бородач.

– Народный гнев всегда стихиен... Президент этой бывшей азиатской окраины излишне рьяно взялся за местных наркобаронов. Тот, кто сменит его, обеспечит неприкосновенность наркотрафика. Прибыль опять же пойдет к нам, господин Робертсон. Но это станет возможным только после того, как я вернусь в Россию.

– Политика – зачастую не менее выгодный бизнес, чем... другой бизнес, – проговорил Робертсон, избежав слова «наркотики». Он был предельно политкорректен.

– Нас ведь с вами, господин Робертсон, интересует не только наркотрафик, рынок сбыта, но и... территория государства, которое недавно было таким страшным и могучим, – продолжил Дранковский. – Оно распалось, но никак не может найти себя в изменившемся высокотехнологичном мире, опередившем его на несколько десятилетий. Как умный человек, я понимаю, что у столь отсталого территориального образования выбора нет. Оно должно быть поделено на несколько управляемых извне производственно-сырьевых колоний... Одним словом, господин Робертсон, вы хозяин, я управляющий.

– О, Гелий, – позволил себе широко улыбнуться, обнажив фарфоровые зубы, Робертсон, – я всегда ценил вашу смелость, умение глядеть вперед и... чувство юмора!

Он по-прежнему оставался политкорретным и старался не забегать вперед.

– Я обещаю вам, Гелий, свою поддержку. Вы знаете, что я и моя организация имеем влияние на целый ряд СМИ, которые в ДНИ АКЦИИ будут поддерживать вашу линию. Негласно поддержим и другие ваши начинания. Считайте, что моя организация и мое государство дает вам... По-русски это говорится – даем вам «добро»!

Последнюю фразу господин Робертсон произнес почти на чистом русском языке. Впрочем, так же чисто он мог изъясняться на турецком, фарси, фарси-кобули и пушту. На польском, венгерском и чеченском господин Робертсон разговаривал несколько хуже.

– Попадись мне этот Робертсон лет пятнадцать назад, я бы сейчас был как минимум генерал-полковником, – усмехнулся бывший особист Энвер, когда бородатый господин покинул резиденцию Дранковского.

Этим самым выпускник контрразведывательного факультета высшей школы КГБ лишний раз подчеркнул принадлежность Робертсона к одной из спецслужб, которым Энвер противостоял с начала восьмидесятых. Впрочем, теперь Энвер отрекся от комитетского прошлого и верно служил господину Дранковскому, а точнее, его капиталу.

– Бодливой корове всевышний рогов не дал, – скривил губы в усмешке Гелий Арнольдович, напомнив Энверу о дне сегодняшнем. – Ты свободен, Энвер.

Начальник службы безопасности покинул комнату приемов, и Дранковский остался наедине с Никитой Илларионовичем, человеком приятной славянской внешности.

– Теперь вы стали почти неуязвимым, – начал разговор Никита Илларионович, верно угадав его тему.

– Вот именно – почти.

Гелий Арнольдович с некоторой укоризной взглянул на собеседника.

– Хранительница осталась жива, а вот Хозяин этих амулетов-оберегов должен быть мертв, – пояснил Никита Илларионович. – Иначе в переломный момент защитная сила амулетов может отказать.

– Хозяином является некий майор-десантник, – поморщившись, проявил осведомленность Дранковский. – Он сейчас не то в Сербии, не то в Африке. Солдат фортуны, наемник. И при этом колдун-любитель.

– Да, майор ВДВ Валентин Лапето сейчас вне пределов вашей досягаемости, – кивнул Никита Илларионович. – Тем не менее вы должны его разыскать, убить и... умыться его кровью.

Дранковский заметно дернул жабьим безгубым ртом.

– Только в этом случае вы станете абсолютно несокрушимым, обреченным на победу! – подвел итог Никита Илларионович.

– Вы раньше не говорили мне об этом, – совладав с лицевыми мышцами, произнес ГАД.

– Не думал, что вы мне поверите, рискнете отправиться в Россию и добыть амулеты... Я рассказал вам современную легенду, а вы... сразу же рванули за черепом и клыками. Честно говоря, когда я узнал, что вы вылетели в Россию, ушам своим не поверил.

– Просто я раньше слышал об этом майоре. Он и его бойцы выходили целыми и невредимыми из безвыходных передряг. Спросите об этом Умара.

– Я разговаривал с ним. В черепа-клыки он не верит. Просто считает Валентина Лапето искусным воином.

– Искать его по Сербиям и Африкам я не намерен. Он сам прибудет ко мне... В каких отношениях этот Лапето с Еленой Тюриной?

– Трудно сказать. Они расстались, но амулеты майор оставил ей на хранение.

– Значит, Лапето хотел, чтобы амулеты хранили эту женщину! – Дранковский торжествующе поднял вверх толстый коротенький палец. – Мы будем ловить майора Лапето на приманку в виде госпожи Тюриной! Где бы он ни был, непременно вернется.

– Вы авантюрист, – улыбнувшись, произнес Никита Илларионович, – я восхищаюсь вами! Ничто не сможет заставить вас отказаться от поставленной цели. И мне нечего вам возразить.

– А звезды? – задал вопрос Дранковский. – Они что-нибудь возразят?

– Перечитайте свой гороскоп, – Никита Илларионович кивнул в сторону несгораемого сейфа. – Этот и будущий годы исключительно благоприятны для вас. Не упускайте же их.

– Благодарю, – произнес Гелий Арнольдович, подходя к сейфу.

Однако извлек он оттуда не личный гороскоп, а две увесистые пачки зеленых купюр.

– Ваша тринадцатая зарплата, господин магистр, – произнес Дранковский, вручив деньги Никите Илларионовичу.

«Я, доктор физико-математических наук, почему я в это верю!» – в который раз размышлял Дранковский, оставшись в зале приемов один. Не раз и не два задавался он этим вопросом. Никита Илларионович Корш-Зарецкий был его личным астрологом, предсказателем и советником. А также массажистом и целителем. Услугами молодого Корш-Зарецкого не брезговали в свое время члены брежневского Политбюро. И уже в первые дни пребывания на службе у ГАДа Никита Илларионович оказал беглому олигарху сразу несколько услуг. Нет, услуги – это не то слово. В те дни звезды и Корш-Зарецкий спасли Дранковского от неминуемой гибели. Поэтому его вера магистру черной и белой магии сегодня была безграничной. И она заменяла ему все остальные веры... «Кровь. Рольф и Умар должны будут привезти мне полную банку крови этого майора со странной фамилией Лапето... А если обманут?!» Для того чтобы заполучить подлинный череп, а также ежа и клыки, Дранковский, презрев страх, лично отправился в Россию... «Этот момент надо продумать, посоветоваться и с Энвером, и с Корш-Зарецким. Но с каждым по отдельности».

И еще один вопрос – кто сообщил фээсбэшникам о его поездке за амулетами?! Никита Илларионович был не осведомлен, хотя сейчас и сознался, что узнал о тайном полете, когда Дранковский был в пути... О «тайной командировке» знали Энвер, Рольф, Умар... Трое сопровождавших их боевиков узнали о цели визита лишь в самолете. Да, подробности визита знали лишь Энвер, Рольф, Умар и, как выяснилось, Никита Илларионович Корж-Зарецкий.

Сколько вопросов! И на все нужно найти ответ в самое ближайшее время! По счастью, у ГАДа имелся верный человек в ФСБ. При серьезной должности, имеющий доступ к самой конфиденциальной информации. Именно он вовремя предупредил и сумел задержать группу захвата, вылетевшую в Сибирь для ареста Дранковского. Именно с его помощью ГАД сумеет осуществить все свои дерзкие (по мнению Никиты Илларионовича, храбрые до авантюрности) замыслы.

Ротмистр чуть не присвистнул, увидев, какое оружие извлекла Лена из своей походной сумки. Это был арбалет, но очень специфический. Не простой лук с деревянным ложем. Ее арбалет был гораздо меньших размеров, вместо обычной тетивы витая пружина, уложенная в цилиндрическую полость ствола. Из самого цилиндра выступала педаль, с помощью которой оружие ставилось на боевой взвод. Через дульный срез в цилиндр вставлялась небольшая стальная стрела с острым наконечником. Будучи офицером спецназа ФСБ, Валерий был знаком с арбалетом и даже с луком, но сейчас перед ним было оружие штучной работы.

– Наконечник способен раскрыться в виде якоря? – не удержался от вопроса Ротмистр.

– Смотря какой, – ответила Лена и кивнула на стрелу, вставленную в цилиндр. – Этот нет. А вот когда полезем в горы, будут и якоря.

Вечер окончательно вступил в свои права, над лесом висела яркая, точно фонарь, луна, освещающая деревья и речную гладь водохранилища.

– Прицел хороший, – оценил Феоктистов имеющееся у арбалета прицельное устройство, позволяющее выбрать цель в кромешной тьме.

– Дальность шестьдесят метров, – пояснила Лена. – Вес полтора килограмма.

– Титановый сплав? – кивнув на оружейный корпус, поинтересовался Ротмистр.

– Да, очень легкий.

Лена надела наушники, взяла арбалет на изготовку и поднесла прицел к правому глазу. Следующий вопрос Феоктистов задавать не стал, чтобы не выглядеть тупым и не позорить честь фээсбэшного мундира. То, что в стрелу было вмонтировано дистанционное подслушивающее устройство, было, как говорится, понятно и ежу.

Стрела вылетела из арбалета почти бесшумно. Вблизи слышен был лишь легкий свист. Такой обычно издает тонкий прут, если им резко рассечь воздух. Металлических звуков арбалет не издал, несмотря на разжимающуюся пружину, и Ротмистр еще раз восхитился боевыми качествами этого оружия.

– Ну вот, теперь послушаем, – Лена протянула Феоктистову левый наушник.

Сейчас Ротмистру приходилось одним ухом слушать турбазу, а вторым фиксировать малейшие шорохи по направлению к их укрытию. С помощью прицела Лена послала свою стрелу точно в сосну, растущую рядом с одним из жилых корпусов. Место это Лена выбрала не случайно, кругом было много листвы, веток – короткая стрела с микрофоном была практически незаметной, казалась еще одним сучком. Радиус приема у такой техники был не менее восьми метров, окно с распахнутой форточкой находилось почти впритык с сосной, а вокруг жилого корпуса постоянно прохаживались спортсмены-будьздоровцы. Поначалу в наушниках раздавались обрывки ничего не значащих фраз.

– Говорят по-русски, – отметила Лена, переглянувшись с Ротмистром.

Еще час ушел на прослушивание матерных словечек, смешков, прочих невнятных, неинтересных звуков. Зацепиться было не за что. Однако Лена была уверена, что Муравьев дал ей точные координаты. Между тем разговоры окончательно утихли. Видимо, физкультурники отправились спать. В бинокль было видно, что все три окна спального корпуса погасли. «Сколько еще так сидеть? – думала Лена. – Еще полчаса, потом организуем ночлег...»

– Тихо! – неожиданно произнес Феоктистов, хотя никто и не думал шуметь.

И он, и Лена максимально напрягли слух. В наушниках послышались непонятный хруст и шумы. Такие, как будто несколько человек совершают резкие движения.

– Падла, б... – произнес сдавленный мужской голос.

Вновь шум и хруст.

– Не шуми, родной, – сказал полушепотом второй голос.

– Тебе не жить! – ответил первый еще более сдавленно.

Ротмистр схватился было за бинокль, но «беседующие» были вне зоны просмотра.

– На какой день намечена акция? – задал вопрос второй. – Быстро, иначе башку продырявлю, как твоему приятелю.

Далее опять невнятные шумы, приглушенный стон. Дальше опять:

– Быстро! На какой день?

– Через два дня, утром третьего... (Пауза) Доволен?

– Кто старший группы и где он сейчас?

– Рольф.

– Белесый амбал?

– Да... Он где-то на квартире в Москве.

– Объект проведения акции?

Первый не торопился с ответом, Лена и Ротмистр мысленно кляли его последними словами за промедление. Второму же желали упорства и усердия... Первый собрался с духом и пробормотал что-то невнятное.

– Где? – переспросил второй.

И тут раздался шум, переходящий в грохот. Послышалась фраза с буквой «е», два щелчка, похожих на удар кнутом, а спустя секунду отчетливая автоматная очередь. Лена и Феоктистов машинально пригнулись, точно автоматчик бил поверх их голов. Валерий тут же схватился за бинокль, а Лена поднесла к глазам арбалетный прицел.

– Кажется, вот он! – сообщил Валерий, первым углядев «второго». – Видишь синюю «девятку»?

Лена кивнула. И в самом деле, в оптику было отчетливо видно, как кто-то вскочил в припаркованную у волейбольной площадки машину и рванул на ней в сторону главных ворот. Тех самых, на которых красовались огромные буквы «Будь здоров!».

– На шоссе! – скомандовал Ротмистр Лене, которая и без этих слов уже складывала свой походный скарб.

В самом деле – если синяя «девятка» будет двигаться в сторону Москвы, то шоссе этого направления было как раз за спиной Лены и Феоктистова. Там же, рядом с лесом, был замаскирован и «Опель» Валерия.

– Вот он! – Ротмистр кивнул в сторону вынырнувшей из-за угла «девятки».

Не прошло и трех минут с момента, как оба они забрались в замаскированный «Опель», как «второй» показался в их поле зрения. Прежде чем сесть в «Опель», Валерий оставил сюрприз для возможной погони – дистанционно-управляемую шумошоковую мину и управляемую таким же способом дымовую.

– Проезжай, дорогой! – поприветствовал промчавшуюся мимо них «девятку» Валерий.

Лена успела разглядеть мужчину за рулем. Он сидел чуть сгорбившись, точно специально пригнулся. И еще Лена успела разглядеть большое бурое пятно на его правом плече.

– А вот вы, ребята, подождите! – произнес Валерий, нажав кнопку дистанционного управления и «приветствуя» два выскочивших из-за поворота джипа.

Сперва перед самым носом первой машины гулко рванула шумошоковая, а как только из притормозившей второй выскочили двое «спортсменов», Ротмистр привел в действие вторую. Она взорвалась не так звучно, но зато через полторы секунды оба джипа и их владельцев окутал густой вязкий дым. Не теряя времени, Феоктистов ударил по газам, и «Опель», выехав из укрытия, быстро помчался вслед за «девяткой». «Дымовая завеса» держалась не долго, каких-то тридцать секунд, потом медленно, в течение двух минут, рассеивалась. Этого должно было хватить на отрыв от погони.

Машину «второго» они нагнали быстро, сразу же переехав железнодорожное полотно. Она сейчас ехала чуть медленнее и заметно петляла. Феоктистов без особого труда пристроился в самый хвост. Теперь без всякого бинокля было видно, что водитель «девятки» лежит лицом на руле.

– Я сейчас поравняюсь с ним, – начал Феоктистов. – Сможешь...

– Смогу, – перебила его Лена, опуская стекло дверцы.

По счастью, стекло рядом с потерявшим сознанием водителем также было опущено. Лена без особого труда, высунувшись по пояс из «Опеля», сумела выдернуть ключ зажигания. «Девятка» остановилась.

– Пульс не прощупывается, – будничным голосом проговорила Лена.

– Какой пульс?! – зло сказал Феоктистов, набирая милицейский номер.

«Скорую» он успел вызвать, пока Лена выдергивала ключ зажигания. Лицо «второго» было мертвенно-бледным, а весь салон «Жигулей» был залит кровью. Лена пыталась, как могла, остановить кровотечение, ее легкая спортивная курточка была вся в бурых пятнах. Валерий был уверен, что погоня вряд ли будет продолжена, но тем не менее держал в боевом состоянии свой «стечкин».

– Через два дня на третий... акция, – произнесла Лена, продолжая попытки оказания первой медицинской помощи.

– Старший некто Рольф, – подхватил Феоктистов. – Белесый амбал, базируется в Москве.

– Редкая сволочь. Я знаю его. Раз он здесь, то все всерьез. Это как минимум «Норд-Ост»... Он мертв, – опустив руки с окровавленными лоскутами порванной рубашки, проговорила женщина.

В самом деле, при такой кровопотере шансов выжить у раненого не было. Валерий тем временем провел первоначальный осмотр вещей. Рации не наблюдалось, зато обнаружил «грозу» – малогабаритный специальный пистолет. Это было оружие, состоящее на вооружении отечественных спецподразделений, в том числе «Альфы». Несмотря на топорный дизайн и отсутствие самовзвода, «гроза» была полностью бесшумной и легко маскировалась...

– Вот с этим знакома? – спросил Валерий, протягивая Лене маленький черный предмет, похожий на миниатюрную зажигалку.

– Радиомаяк, – тут же ответила Лена.

– В случае чего, ты моя случайная попутчица, – почти скороговоркой произнес Валерий, прикидывая дальнейшее развитие событий. – Документы какие-нибудь есть?

– И регистрация тоже, – чуть иронично ответила Лена.

Не прошло и минуты, как наступило то самое «в случае чего», которое и предполагал Валерий, как только обнаружил радиомаяк. С двух сторон подъехали два микроавтобуса, и из них выскочили шестеро автоматчиков при полной боевой экипировке.

– Спокойно, ребята! – Феоктистов вытянул вверх обе руки, в одной из которых держал удостоверение офицера ФСБ. – Старший! Возьми документ и ознакомься!

– Валерий Викторович?! – протянул старший, сдергивая с лица полумаску-ниндзя.

Теперь и Ротмистр узнал в нем своего подчиненного, капитана Славу Данилина. Сегодня как раз было его дежурство старшим по отделению антитеррора.

– Сперва думал, пьяный – машина виляет туда-сюда... Потом вижу – кровь. Исхитрился, прыгнул... Вот ключ зажигания, – Феоктистов протянул ключ Данилину.

Подполковнику не оставалось ничего иного, как поведать, что он, Феоктистов, случайно проезжал мимо на своем «Опеле». Иные версии фантазия выдавать отказывалась.

– А женщина... кто? – кивнув на стоявшую в отдалении Лену, спросил капитан.

– Случайная попутчица. Отпустить бы ее надо. Смотри вон, дрожит. Она ко мне села километрах в двадцати отсюда.

В самом деле – лишние уши сейчас были без надобности.

– Ладно, – махнул рукой Слава, но на документы Лены мельком взглянул.

– Вы-то здесь как? – спросил в свою очередь Валерий, как только Лена скрылась в направлении ближайшей железнодорожной станции.

– Подняли по тревоге. Лично генерал Прохоров. По радиопоиску нашли объект, далее по обстановке, – произнес дежурные в таких случаях фразы капитан.

Между тем со стороны Москвы подкатил черный начальственный лимузин, из которого вышел подтянутый лысоватый мужчина лет пятидесяти. Это был не кто иной, как руководитель антиэкстремистского управления ФСБ генерал-лейтенант Прохоров. Первым делом он подошел к бездыханному телу, лежавшему на шоссе между «девяткой» и «Опелем». Прохоров молча встал около погибшего и почти целую минуту простоял, не произнося ни слова. Затем повернулся к своим сотрудникам.

– Поехали, Валера, – только и произнес генерал, выслушав краткий доклад Феоктистова и капитана Данилина.

Всю дорогу до штаб-квартиры антиэкстремистского управления они ехали молча. В генеральской машине, помимо самого генерала и немолодого водителя-прапорщика, находились Феоктистов и первый зам Прохорова – полковник Лебедев, моложаво выглядевший, благодаря высокой, стройной фигуре и почти не тронутой сединой прическе. С ним у Валерия были приятельские отношения, и они обращались друг к другу на «ты». Но сейчас Лебедев молчал и старался не встречаться с Феоктистовым взглядом. Автобусы с бойцами спецназа ехали на некотором отдалении. Капитан Данилин, как старший, строчил на портативном компьютере рапорт о происшедшем.

В управлении уже находились командир «Альфы» Самсонов и его зам по боевой Юрий Алексеевич Шарманкин. Генерал поздоровался с ними сухим, официальным тоном, в кабинет к себе не пригласил. Туда был приглашен лишь Феоктистов. Валерий отметил, что на двери кабинета поменяли табличку, сделав ее более скромной, сообщающей, что за дверью находится Прохоров С. И. Без званий, должностей и прочих почестей. С.И...Прохоров Сократ Иванович. Сократ, сын Ивана. Бывает в жизни и такое. В КГБ – ФСБ он сумел сделать успешную карьеру. Сперва по пятой, идеологической линии еще того додемократического грозного комитета. Прохоров не без усердия боролся с диссидентами, инакомыслящими и экстремистскими элементами, покушавшимися на конституционный строй. Внешне он совсем не походил на сотрудника спецслужб, тем более на папу Мюллера, с коим его изредка сравнивали ироничные коллеги. Лысоватый, среднего роста, худощавый подтянутый мужчина, в скромных минусовых очках, в столь же скромном, недорогом костюме и галстуке. Сократ Иванович походил на учителя ботаники или географии, максимум на директора средней, никак не элитной, общеобразовательной школы.

– Жду твоих объяснений, – произнес Сократ Иванович без всяких предисловий.

Они не первый год знали друг друга. И не раз вместе участвовали в контртеррористических мероприятиях. Прохоров как разработчик и руководитель, Валерий как командир штурмовой группы. Мероприятия были весьма успешными, иначе ни тот, ни другой не занимали бы своих должностей.

– Я изложу в рапорте, – начал было Феоктистов, но Сократ Иванович перебил его.

– Валера, я, конечно, верю в случайности, совпадения, снежного человека... Ты не случайно оказался ТАМ. И с тобой... ведь был еще кто-то? Что это за женщина?

«Вот так, в лобовую атаку... Такие атаки не в духе генерала Прохорова, но сейчас он идет в открытую. Что ответить?» – мысли носились в голове Феоктистова, точно рикошетившие пули.

– Нечего мне добавить, – твердо сказал он. – Женщину зовут Катя... Или Лена.

– Или Наташа, – генерал без малейшей иронии продолжил список часто встречающихся женских имен. И тут же, без всяких вступлений, произнес следующее: – Погиб наш сотрудник. Оперативное внедрение, на которое ушло больше года, провалилось. Этого майора я готовил лично... – Прохоров отвернулся, выдержал паузу, затем продолжил: – Он работал в Тюмени, занимался контрразведывательным обеспечением стратегического объекта... – Генерал вновь взял паузу и, не поворачиваясь к Валерию, закончил ровным, бесстрастным голосом: – Мой человек умирает от ранения в машине подполковника Феоктистова. У тебя ведь нет родственников в этом районе, Валера. Охота, рыбалка не твои пристрастия. И, ради Бога, не ври, что завел любовницу.

– Я ничего не знал о вашем оперативном внедрении.

Сейчас Валерий говорил чистую правду. Он доверял Прохорову (как и Шарманкину, Лебедеву, Елизаветину и другим ребятам), но в том, что в ФСБ находится «крот», подполковник был уверен на все сто.

– Любовницу, не любовницу... Я не человек, что ли?! – махнул рукой Феоктистов, сам переходя в атаку. – Лучше бы дома сидел, все равно спасти его не успел.

– Больше ты ничего мне не скажешь? – спросил Сократ Иванович, присаживаясь за свое рабочее место – большой деревянный стол, украшенный декоративной резьбой.

– Нет.

Прохоров хорошо знал Валерия. Больше, чем Ротмистр сказал сейчас, он сегодня уже не скажет.

– Как знаешь... – произнес генерал. Выждав паузу, добавил: – Потом может оказаться поздно.

«Что сейчас было сказано?» – тут же спросил себя Валерий. Угроза? Предупреждение? Не похоже ни на то, ни на другое. Усталый, грустный был голос у Сократа, сына Ивана. А картина, между тем, прояснилась окончательно. Погибший был агентом, внедренным в террористическую группу. Каким-то образом агент был расшифрован и начал действовать на свой страх и риск, попытался получить немедленные сведения о предстоящей акции. Она должна была совершиться через два дня на третий. Это последнее, что внятно услышали Лена и Феоктистов... Сейчас, скорее всего, террористическая команда в спешке покинула базу. Что будет дальше? «Командование» отменит акцию? Вряд ли. Перенесет место и время?

СТОП!

Если «крот» один из высокопоставленных офицеров «Альфы» или антиэкстремистского управления, он УЖЕ наверняка знает, что агент погиб.

– Сократ Иванович, дайте мне двое суток отдыха, – проговорил Валерий.

Прохоров молча смерил Ротмистра взглядом, потом кивнул. После стрессовых ситуаций офицерам спецподразделений были положены несколько суток для «возвращения к душевному равновесию».

Рольф принимал утреннего гостя за чашкой кофе, но без привычного коньяка. В предстоящие дни ему надлежало иметь ясную голову.

– Ну и... – спросил Рольф, выслушав не слишком приятное сообщение от гостя.

– Повода для беспокойства не вижу. Внедренный агент умер от потери крови и ничего не успел передать.

– Это точно?

– Точнее некуда. Я лично видел труп. Ваши люди его просто-таки изрешетили.

– Людей с базы я временно снял, – сообщил Рольф. – Но трех оставил. Если не будет никаких гостей, а также «зрителей»^[4] , ваша информация верна.

– Да, но очень смущает, что... каким-то образом в этом районе оказался Ротмистр. Тот самый, которого я тебе показывал на видео. Говорит, что случайно проезжал мимо. Придется на ближайшее время изолировать его... Еще там была какая-то баба. Вроде как... попутчица. Или любовница.

– Ее фамилия известна? – стараясь ничем не выдать своего волнения, спросил Рольф.

– Да, по документам какая-то Тюрина.

О, скольких трудов стоило Рольфу сдержать в этот момент охватившие его эмоции. Что-либо говорить гостю он не стал. Необходимо было срочно связаться с Хозяином.

– Пока ОНА ходит по земле, нам не будет покоя, – говорил Рольф Гелию Арнольдовичу, когда они возвращались после «поездки в охотхозяйство».

– Рольф, так нельзя, – произнес несколько снисходительно Дранковский. – Ты вбил себе в голову этот неосознанный панический ужас... Я поговорю с Никитой Илларионовичем, и он поработает с тобой.

«Пошел бы этот Никита Илларионович куда подальше!» – мысленно выругался блондин. Как только Хозяин обзавелся личным экстрасенсом и астрологом, в «корпорации» многое изменилось. Теперь окончательное решение зависело не от математически продуманного решения, а от положения звезд и прочей черной магии, которой в совершенстве владел Никита Илларионович. Но, что самое интересное – «магия» еще ни разу не дала сбоя. Дела Гелия Арнольдовича вновь пошли в гору.

– Мы вырвали у этой гюрзы зубы, – уверенно сказал Гелий Арнольдович. – Поверь мне и расслабься.

«Вам только так кажется», – мысленно возразил Рольф, но вслух ничего не сказал.

Сразу же после ухода утреннего гостя Рольф при помощи компьютера связался с Дранковским. Ответ пришел следующий:

«Все прекрасно, Рольф. События развиваются как должно. Звезды на нашей стороне, и они не ошибаются. Охотоведа беру на себя. Продолжай без изменений. Тебя надежно прикрывают».

Рольф выругался, вспомнив мага-астролога. Сейчас ему особенно был неприятен Никита Илларионович. Однако делать было нечего. Если базу не атакует какой-нибудь спецназ, он, Рольф, и в самом деле будет действовать по старому, не претерпевшему никаких изменений плану...

Электронные часы показывали двенадцать ноль-ноль. Это означало, что до акции осталось ровно двое суток. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Рольф скинул халат и встал в боевую стойку рэноджи-дачи^[5] . Бросил быстрый взгляд в висевшее на противоположной стене зеркало. Его мускулистая, оголенная до пояса фигура сейчас напоминала латинскую букву L. Казалось, ничто не могло вывести из душевного равновесия этого могучего тренированного атлета.

Феоктистов припарковал свой «Опель» на огороженной сеткой платной стоянке, в двадцати шагах от своего подъезда. Метрах в пяти от входных дверей Ротмистра окликнул вежливый голос:

– Валерий Викторович, постойте-ка на минутку!

Обернувшись, подполковник увидел троих незнакомых мужчин. Все они были заметно выше Феоктистова и явно находились в более тяжелой весовой категории. Один держал руки в карманах широких штанов.

– МВД, Валерий Викторович, – произнес тот, что окликнул подполковника, развернув при этом бордовое удостоверение. – Нам нужно с вами поговорить.

– Говорите, – ответил Валерий, фиксируя каждое движение.

– Вам надо проехать с нами.

Между тем дверь подъезда за спиной Феоктистова открылась, и оттуда вышли еще двое тяжеловесов.

– Я никуда не поеду. – Феоктистов попытался было сунуть руку в карман, где лежал популярный не только у господина Муравьева брелок-сигнализация.

– Руки, отмор! – гаркнул один из тех, что сзади.

Не прошло и секунды, как на Феоктистова смотрели сразу три пистолет-пулеметных ствола. Валерий замер. «Новое словцо, – мысленно усмехнулся он. – Видимо, сокращение от слова „отморозок“.»

– Не заставляйте нас применять силу, – проговорил старший все тем же вежливо-предупредительным тоном.

Этот старший стоял рядом с толстым многолетним деревом. Не то липой, не то кленом. Оно росло уже не один десяток лет, сейчас вежливо-предупредительный мент вальяжно оперся своей правой ручищей о его ствол. И тут же, в нескольких сантиметрах от его ковшеобразной ладони, в дерево вонзилась короткая металлическая стрела.

Как только стрела вонзилась в дерево, Валерию ничего не оставалось, как перейти к активным действиям. Первый же выстрел автоматически превращал Ротмистра в действующую боевую машину. Он без размаха ткнул одного из тех, кто стоял сзади, ребром стопы под колено. Второго достал ударом правой по печени. Еще до того, как стать курсантом пограничного училища, Валерий уже был кандидатом в мастера спорта и призером юношеских чемпионатов по боксу. Все происходило в течение нескольких секунд. Первый растянулся на асфальте, второй согнулся пополам, а сам Ротмистр, держа в руках неразлучный «стечкин», оказался у них за спиной.

– На асфальт! – скомандовал Феоктистов, прикрывшись телом второго, точно щитом.

Старший бросил опасливый взгляд сперва на стрелу, торчащую в древесном стволе, потом на готового к действию Феоктистова, прикрывшегося его же, старшего, подчиненным. И то, и другое зрелище возымели свое действие. Старший безропотно выполнил команду, то же самое сделали и его подчиненные, положив на асфальт рядышком свои пулеметы. Получить стрелу в лоб желающих не было.

– Что за обращение со старшим офицером ФСБ? Да я вас всех здесь завалю и скажу, что так и было, – едко усмехнувшись, произнес Валерий, не отпуская при этом свой «живой щит».

– Зря быкуешь, подполковник, – проговорил старший, слегка приподняв голову.

– Быкуешь ты, юноша. Что от меня надо? – вполне вежливо задал вопрос Феоктистов.

На юношу старший никак не походил, возраст его был более солидным. С ответом он не торопился.

– Будем считать – ничья, – неожиданно произнес он.

– А если не будем?

– Хорошо, считай иппон^[6] , – проявил знание боевой терминологии старший. – У тебя, естественно. Потому послушай совет – сваливай на неделю из столицы и не показывайся... там, где не нужно.

Валерий с трудом сдержал себя, чтобы не прострелить старшему одну из конечностей. Командиру штурмового отделения спецназа ФСБ предлагают «сваливать и не показываться»?! Тупое ментовское хамство Ротмистр терпеть не мог. Однако вслух Валерий произнес:

– С начальством посоветоваться можно?

– С начальством? – Старший зло скривил рот, точно хотел усмехнуться, но что-то мешало. – Знаешь, Ротмистр... Так тебя называют, верно? Твое начальство, мое начальство – сами между собой договорятся. А ты сваливай. Добрый тебе мой совет.

«Теперь все понятно. Эти господа хорошие имели задание изолировать меня на пару-другую деньков. Аккурат перед самой акцией, – подумал Феоктистов. – А работают они на Гиммлера, милицейского генерала, про которого говорила Лена...»

– Благодарю за чуткость, – сказал Валерий. – Подумать надо над советом твоим... А сейчас все пятеро брысь отсюда!

«Господа хорошие» уговаривать себя не заставили. Их не столько поразила ловкость Феоктистова, сколько невесть откуда взявшаяся стрела, пущенная кем-то невидимым, но очень метким.

Этот «кто-то» ожидал Феоктистова на скамейке рядом с автостоянкой. Именно туда, не заходя домой, направился Валерий. На плече у Лены висела неизменная походно-спортивная сумка. Ротмистру ничего не оставалось, как кивком пригласить Лену на переднее сиденье. Теперь Лена была его единственной союзницей. Как и он для нее.

– Сезон охоты открылся, – произнесла она.

Феоктистов лишь пожал плечами, не найдя достойного ответа.

– Ты всегда так вовремя появляешься? – спросил он, тронув машину с места.

– К сожалению, нет. Сегодня успела. Идти больше было некуда, решила дождаться тебя у подъезда.

– Ты знала мой адрес?

Лена, в свою очередь, лишь пожала плечами.

«Она действительно профессионал высшего класса! – не без восхищения думал о женщине Феоктистов. – Сперва отследила меня на базе в Балашихе. Потом „проводила“ до подъезда... Кто она на самом деле? Арбалетчица... Да, так именовали кого-то в разведотряде ВДВ». Это все, что знал Валерий. Где они могли встречаться? Нет, спрашивать бесполезно. Никаких вопросов по этой теме – ее слова...

– Куда мы едем? – спросила, прервав затянувшееся молчание, Лена.

– В одно тихое, уютное место.

– Слово «пост» на будке с милиционером указывает исключительно на его рабочее место и не имеет ничего общего с христианской традицией воздержания от водки, денег и прочих удовольствий, – задумчиво, без тени иронии, проговорил собеседник, сидевший напротив генерала.

Некоторое время в кабинете стояла тишина. Ерническую шутку генерал пропустил мимо своих хрящеватых, сильно оттопыренных ушей.

– Если перед Большой акцией мы перегрызем друг другу глотки, это вряд ли понравится нашему работодателю, – произнес заключительную фразу собеседник.

Генерал Гладий, сухощавый, несколько болезненного вида мужчина, имел обыкновение носить не генеральский мундир, а дорогой, сшитый на заказ костюм и черный строгий галстук поверх накрахмаленной белой рубашки. Казалось, ему нравилось прозвище, данное сослуживцами, и он старался ему соответствовать. Сейчас Дмитрий Львович принимал гостя из «конкурирующей фирмы», то есть контрразведки. Гость этот был тем же самым Гостем, что некоторое время назад посетил Рольфа. С Гладием они были давними «деловыми партнерами» и имели общего щедрого хозяина в лице Гелия Арнольдовича. Сейчас Гладий молча слушал Гостя, не торопясь с собственными комментариями. В соседнем помещении томился «старший», только что доложивший генералу о событиях, происшедших у подъезда подполковника Феоктистова.

– Чего по существу предлагаешь? – спросил наконец Дмитрий Львович, не слишком любезно глядя на Гостя глубоко посаженными проницательными глазами.

– Не надо трогать Феоктистова, – ответил Гость.

– Каким образом ты его изолируешь?

– Я сделаю так, что он не помешает проведению акции. Будь уверен, Митя...

Гладий терпеть не мог такого обращения. Митей его называла только супруга.

– Значит, предлагаешь разделение труда, – констатировал Дмитрий Львович.

– Так точно, – ответил Гость. – Я беру на себя нашего Ротмистра, а уж вы беритесь за женщину. Тюрину Елену Григорьевну. Сейчас они вместе, и моя задача разлучить их. Я это сделаю к завтрашнему утру.

Гость был уже в курсе, что Тюрина Е. Г. никак не могла быть случайной попутчицей. Собрать данные о бывшем охотоведе для Гостя не составило труда. Гладий не стал передавать Гостю в деталях подробности инцидента у подъезда, но фээсбэшник и так представлял себе, чем окончилась попытка захвата Феоктистова.

– Хорошо, – ответил Гладий-Гиммлер, быстро пробежав глазами переданное Гостем досье.

Почти точно такое же он полчаса назад получил по шифрованной спецсвязи от Дранковского.

– Акция, Дмитрий Львович, это, как говорится, НАШЕ ВСЁ, – произнес на прощание Гость. – Главным образом – для вас. Ведь вам отведена центральная роль... На всякий случай сверлите дырку для звезды.

Выпроводив Гостя, генерал вызвал из соседнего помещения истомившегося в ожидании своей участи «старшего».

– Вот, – протянул генерал досье на Тюрину.

Старший ознакомился быстро, «споткнулся» лишь в самом конце, где указывалось умение Е. Тюриной обращаться с боевым арбалетом.

– Выходит, это она прикрывала Феоктистова? – дернув всем лицом, спросил генерала подчиненный.

– Да. Это очень опасная штучка. Нам велено захватить ее живой, но я думаю, что лучшее решение – зеро.

Старший понимающе кивнул. «Зеро» на сленге Гиммлера означало, что тот, в чей адрес было сказано это слово, должен был исчезнуть, стать «нулевым объектом».

– В крайнем случае найдем замену, – позволил себе легкую усмешку генерал. – У меня есть одна смышленая чмуть^[7] . Много общего во внешности, – Гиммлер кивнул на фотографию. – Загримируем, проведем оперативную игру.

Генерал еще с лейтенантских пор был способен к принятию быстрых волевых решений.

– Действуй, Спец, – кивнул Гиммлер приободрившемуся подчиненному. – И постарайся больше не огорчать меня.

Огорчать генерала Спецу больше не хотелось. Казалось бы, что сложного в том, чтобы нейтрализовать какую-то светловолосую бабенку ростом в 165—168 см?! Однако именно она стреляла из арбалета сегодня в него, Спеца. Гиммлер прав, сто раз прав. Ее надо валить. Однако самому соваться в это дело больше не хотелось. Брать на себя трупы Спец обыкновения не имел. Свое короткое «оперативное прозвище» этот сорокалетний мент получил не за просто так. Еще недавно Спец был старшим офицером милицейского спецназа, СОБРа, но был уволен за превышение полномочий и откровенное мародерство в Чечне. Теперь он возглавлял личную охрану Гиммлера. Точнее, не столько охрану, сколько особое подразделение для деликатных задач. Он был хорошим профи в области костоломных дел, умом не блистал, но прекрасно ориентировался в выборе сильной стороны. Поэтому Гиммлеру он был предан безоговорочно.

Не прошло и двух часов, как Спец и еще пятеро подчиненных ему бойцов, экипировавшись в собровский камуфляж, нанесли визит в один из частных домов по Волоколамскому направлению.

– Всем лежать! Работает СОБР!

С привычным боевым кличем Спец и его подчиненные вынесли тяжелую дверь и вломились внутрь двухэтажной постройки. Трем находящимся внутри молодым мужчинам пришлось несладко. В подобных мероприятиях опыт у Спеца был немалый. Не прошло и минуты, как все трое, включая хозяина, были уложены лицом в пол. Спец встал рядом с тем, кто был хозяином дома, уперев свой тяжелый спецназовский ботинок прямо в хозяйскую физиономию.

– Здорово, Фадей, – произнес как ни в чем не бывало Спец.

– Что за беспредел, командир? – недоумевающе выдавил из себя обездвиженный Фадей.

– Таких слов, Фадей, я не люблю, – Спец слегка ткнул Фадея ботинком в переносицу. – Прошел слух, что ты тут наладил оружейный бизнес. Точнее – продажу гранатометов. Так, Фадей?!

– Фуфло, – ответил тот, чуть не сорвавшись на визг. – Ты же знаешь мою специализацию. Неужто мой «герыч»^[8] тебе поперек горла встал?! Так вызвал бы по-доброму, обсудили бы...

– По-доброму, – усмехнулся Спец.

Фадей и двое его соратников имели вид больших бочонков, неохватных и в талии, и в плечах. Плюс татуировки и шесть судимостей на троих. С такими было что обсуждать по-доброму.

– Ты изменил специализацию, Фадей, – назидательным голосом произнес Спец, – «герыч» – это твой вчерашний день. Теперь ты торгуешь тяжелыми реактивными гранатометами. Сейчас сюда придут понятые, и мы изымем у тебя парочку. Так ведь?

Фадей тяжело засипел, не торопясь с ответом. Разумеется, сейчас придут понятые. Из агентуры Спеца, такие что угодно подпишут. Впрочем, для правдоподобия Спец наверняка пару шайтан-труб приготовил.

– Чего от меня надо? – спросил в открытую Фадей.

Спец помолчал, затем жестом велел своим бойцам расковать Фадея. Двух остальных пинками загнали в соседнюю комнату и заперли дверь.

– Так бы и начал... – потирая запястья, сипло произнес Фадей, возвращаясь к столу.

– Как начал, неважно, – отозвался Спец, усаживаясь напротив Фадея, – важно, как ты за-кончишь, – почти по складам произнес мент. – Дело серьезное, Фадей. Или-или, сам понимаешь.

– Коньяк или водку? – кивнув на стоявшие в буфете емкости, спросил Фадей.

– Ни то, ни другое. И ты вечером чтобы трезвый был. На, любуйся...

Спец протянул Фадею две фотографии Лены Тюриной и ее подробное описание.

– И чего? – спросил Фадей, изучив предложенное.

– Мы ее отыскиваем, а ты... Одним словом – зеро.

Это словечко было понятно не только генералу Гладию, но и его многочисленной агентуре, которую он приобрел за время службы в Управлении по борьбе с оргпреступностью. Спец, ни слова не говоря, протянул Фадею две пачки с долларами.

– Это аванс, – пояснил Спец.

– Сымитировать ограбление или... сто тридцать первую^[9] ? – спросил Фадей, бережно убирая деньги во внутренний карман.

– По обстановке. Один не суйся, эта девочка с норовом, предупреждаю заранее. Возьми с собой ребятишек покрепче. Вот это что за молодняк? – кивнул Спец на дверь, за которой находились двое Фадеевских соратников.

– Гутенок и Клям. Отморозки, по две ходки у каждого. Грабежи, нанесение тяжких телесных. У Гутенка изнасилование... Почему столько кипижа^[10] вокруг одной девки? – не удержался-таки от вопроса Фадей.

– Ох, Фадей... – укоризненно улыбаясь, проговорил Спец. – Мне все же кажется, что пара гранатометов лежат в твоем буфете... Повтори, что сейчас должен делать?

– Трезветь, – ответил Фадей. – И ждать вашего звонка.

Место, куда привез Лену подполковник, и в самом деле оказалось тихим и уютным. Небольшой одноэтажный загородный домик, не сразу различимый в густой листве деревьев. Обстановка внутри домика была скромной, но при этом добротной. Имелся даже музыкальный центр и телевизор с видеомагнитофоном.

– Ты заранее готовился перейти на нелегальное положение? – спросила, оценив обитель подполковника, Лена.

– Не одна ты такая умная, – ответил Валерий.

Лена продолжала разглядывать скромный интерьер двух комнат и коридора. Сейчас она совсем не походила на бойца спецподразделения. Лена казалась сейчас обычной молодой женщиной, с любопытством осматривающей жилище мужчины, пригласившего ее в гости.

– Ты в школьные годы? – спросила она, указывая на висящую на стене черно-белую фотографию симпатичного, очень молодого человека с офицерской прической, почти точь-в-точь, как у нынешнего Феоктистова. Только без седины.

– Нет, – немного засмущавшись, ответил Валерий, – это Лео Коттке. Гитарист, и очень хороший. У меня три его компакт-диска. Правда, не здесь, а дома.

Рядом с фотографией Лео Коттке висел еще один портрет. Чуть меньшего размера. На нем был изображен мужчина лет сорока. Не сказать что красавец, но с яркой, не банальной внешностью, почти гипнотизирующим взглядом светлых проницательных глаз.

– Это тоже гитарист? – поинтересовалась Лена.

– Это Чарский. Игорь Константинович Чарский. Мой первый командир, – ответил Феоктистов.

Лена замолчала. По голосу Ротмистра поняла, что вопросы пора прекращать. Почти целую минуту они молчали. Наконец Валерий сделал приглашающий к столу жест.

– Это был ваш сотрудник... Тот человек, который погиб, – заговорила утвердительным тоном Лена, присаживаясь на предложенное место. – Но его сдали. Ваша «крыса». Или «крот», как ты его называешь.

Ротмистр тем временем молча извлек из встроенного стенного шкафа аппарат спутниковой связи.

– Как у тебя с деньгами? – спросил Валерий.

– Полторы тысячи долларов, – ответила Лена.

– М-да, – задумчиво глядя на спутниковый телефон, проговорил Феоктистов. – Придется побеспокоить господина Ли. Деньги обязательно понадобятся... Терпеть не могу просить. Тем более того, кому обязан.

– Ты обязан некоему господину Ли? – удивленно спросила Лена и вновь посмотрела на висевшие вдоль стены фотографии.

На одной из них был запечатлен подросток лет тринадцати-четырнадцати. Плотный, широколицый, с раскосыми восточными глазами. Корейскую фамилию Ли мог носить только он.

– Это он? – не сдержала любопытства Лена.

Валерий молча кивнул.

– И чем же ты ему обязан?

– Видишь ли... Я когда-то спас ему жизнь.

События более чем десятилетней давности вновь ожили в памяти Феоктистова. Это была первая серьезная, по-настоящему боевая операция молодого офицера «Альфы».

Спецоперация по освобождению заложников в аэропорту.

«В шестнадцать часов восемнадцать минут по московскому времени группой вооруженных лиц захвачен пассажирский авиалайнер. На борту 58 пассажиров (в том числе иностранные граждане) и 7 членов экипажа. В настоящее время лайнер стоит на одной из взлетно-посадочных полос аэропорта „Соколово“.»

Такое сообщение зачитал перед собравшимися бойцами командир «Альфы» полковник Чарский. Это означало, что подразделение «Альфа» немедленно вылетает в один из наиболее крупных городов юга России. Именно там разыгралась очередная драма с захватом заложников. Молодому офицеру Феоктистову уже приходилось участвовать в освобождении самолета, но тогда террорист был всего один. Недоучившийся студент института культуры с самодельной бомбой. Чарский, Феоктистов и Саша Максаков сумели незаметно проникнуть на борт и, выбрав удобный момент, скрутили незадачливого террориста, не дав ему соединить провода. Но тогда это был непрофессионал, психически неуравновешенный недоросль. Сейчас же «Альфе» противостояла целая группа вооруженных лиц.

– А как на этот рейс иностранцев занесло? – спросил Валерий, когда они уже летели в самолете.

– Да их всего двое, – ответил полковник Чарский, – мать и трехлетний ребенок. Семья южнокорейского фирмача, у которого какие-то дела в Ростовской области.

Сам Чарский, Феоктистов и еще несколько бойцов поверх легких кевларовых бронежилетов были облачены в черные комбезы, которые обычно носят техники и смазчики-заправщики авиационно-технического состава. Они были удобные, теплые и немаркие, между тем за окном стоял месяц ноябрь, близились осенние школьные каникулы. Около полуночи группа «Альфа» приземлилась в аэропорту «Соколово». Там к тому времени собралась вся местная контрразведка, милиция и прочие службы.

– Что вас так мало? – спросил генерал, начальник краевого управления.

– Достаточно, – уверенно кивнул Чарский на одиннадцать своих подчиненных.

Сам полковник был двенадцатым. Тем временем из самолета при помощи местных сотрудников выгружался боекомплект. Спешно вылетая на операцию и не зная точно, какое оружие понадобится, Чарский захватил с собой много всякого и разного: автоматы и пистолеты различных калибров, снайперские винтовки, бронещиты, каски, радиостанции, ящики со спецсредствами, пиротехнику и инженерное оборудование, чемоданы с прочей экипировкой. Генерал аж присвистнул. С таким «инвентарем» вполне можно было бы совершить переворот в средних размеров банановой республике. Между тем к генералу и стоявшему рядом с ним Чарскому подошел местный оперативник в штатском и протянул несколько простреленных мишеней.

– Только что изъяли на загородном участке главаря, – опер кивнул в сторону авиалайнера. – Как видите, заранее готовились.

«А ты, родной, где в это время был?» – мысленно спросил исполнительного опера Валерий, но смолчал.

– С какого примерно расстояния они стреляли? – задал вопрос Чарский, изучая мишени.

Опер назвал приблизительное расстояние, которое догадался-таки замерить.

– Как минимум кандидат в мастера спорта, – произнес полковник, возвращая мишени оперу.

– Да, среди них есть и мастер спорта, – кивнул генерал. – По вольной борьбе.

– Понятно, – улыбнулся как ни в чем не бывало Чарский. – Что за контингент?

– Уголовники. Трое ранее судимы, один чистый, но тоже с биографией. Главарь склонен к употреблению наркотиков... Пройдемте в штаб!

Штаб располагался в депутатском ВИП-зале центрального здания аэропорта. Каждому спецназовцу тут же были розданы фотографии террористов с подробным описанием особых примет и некоторых биографических подробностей. В случае штурма спецназовцы должны были хорошо знать своих «клиентов» в лицо. «Хорошо хоть установили персоналии, – разглядывая фотоизображения, размышлял Валерий. – Ничего не скажешь – ребятишки как на подбор. Здоровые, явно тренированные, самый маленький – метр семьдесят восемь. Один русский, из местных, остальные уроженцы Дагестана и Чечни... И вооружены неплохо – обрезы охотничьих ружей, пистолет ТТ». Да, в те годы террористов с автоматами и гранатометами еще не было. Итак, из доклада начальника местного антитеррористического отдела Феоктистов и остальные бойцы уяснили следующее: во время полета вооруженные люди ворвались в пилотскую кабину. Сразу же открыли огонь. Ранили бортмеханика и начальника летно-штурманского отдела Управления гражданской авиации. Потребовали изменить курс самолета и произвести посадку в одном из арабских государств.

– Как они прошли на борт с оружием? – не удержался от вопроса полковник Чарский.

– Сейчас выясняем... – опустив глаза, ответил генерал. – Есть мнение, что досмотр вообще не проводился. Бардак, одним словом, – не сдержавшись, закончил он.

И в самом деле, рыночно-перестроечный бардак уже охватил всю страну. Валерий догадывался, как именно оружие попало на борт. Наркоман-уголовник, главарь банды, скорее всего неоднократно провозил партии «зелья», будучи в доле со службами досмотра. Вот и на этот раз все прошло, как раньше, только вместо наркоты бандит и его сообщники пронесли оружие... Впрочем, это было лишь предположение молодого офицера. Оружие могло попасть на борт и каким-нибудь другим способом... Между тем события на борту авиалайнера развивались следующим образом. Вначале террористов было пятеро, на один ствол и обкуренную голову больше. Расстреляв бортмеханика и сотрудника управления, бандиты навели стволы на пилотов. Однако они не заметили, что в носовой части пилотской кабины, за занавеской, находился штурман экипажа. Внутреннее устройство самолета террористы знали недостаточно хорошо. Штурман оказался парнем не робкого десятка, он быстро очнулся от секундного замешательства, выхватил положенный ему «по штату» пистолет и открыл ответный огонь. Пилотская кабина помещение тесное, чтобы попасть, не нужно быть классным стрелком. Таким образом – один из террористов был убит наповал, второй ранен в руку. Третий бандит вместе с раненым сообщником выскочили из пилотской кабины, чем, в свою очередь, воспользовался командир экипажа. Он проделал в воздухе пару фигур «высшего пилотажа». Террористы не удержались на ногах, покатились в хвост авиалайнера. Воспользовавшись этим, штурман и второй пилот заблокировались с помощью бронированной двери. Что в этот момент испытали пассажиры, не хочется даже представлять. Несмотря на ранение в ногу от срикошетившей пули, командир и второй пилот сумели совершить посадку в аэропорту «Соколово»...

Чарский не торопился со словами. Ситуация складывалась не из лучших. Раненые, убитые. За пущенной кровью, как правило, кровь льется и дальше. Самолет был поставлен в самый дальний конец зоны аэропорта, который был тут же взят в оцепление... Легко раненный командир, штурман и пилот сумели покинуть пилотскую кабину и добраться до штаба. По их словам, в кабине осталось тело скончавшегося от ран сотрудника управления и тяжело раненный в шею бортмеханик. Бандиты, угрожая расправой над пассажирами, требовали немедленного вылета за пределы России.

– Этот самолет не отважится поднять в воздух даже камикадзе, – произнес лихой штурман с нервной усмешкой. – Корпус пробит, обшивка пробита, система радиосвязи – каша из деталей.

Чарский молча посмотрел на своих подчиненных. Те уже догадались, что единственное решение проблемы – молниеносный штурм. Но для этого надо было получить «добро» из Москвы. Именно с центром сейчас вел переговоры генерал. Он разговаривал около трех минут, затем положил трубку и повернулся к спецназовцам:

– Москва не возражает, если все террористы будут уничтожены.

«Слава Всевышнему!» – мысленно перекрестился Валерий.

– Только сберегите пассажиров, – продолжил генерал. – И... самих себя. Успеха, ребята!

Обстановка в самолете тем временем достигла своего апогея. Один из бандитов вырвал из рук женщины-кореянки ее трехлетнего сынишку и пригрозил, что застрелит его, если самолет не взлетит в течение следующих пятнадцати минут. Женщина истерично кричала, а вскоре к ней присоединился целый женский хор... По данным, полученным от штурмана, кроме обрезов и пистолета, у бандитов имелись гранаты армейского образца. Возможно, это были муляжи, но по описанию они очень смахивали на наступательные пехотные гранаты РГД-5. Конечно, это не оборонительная Ф-1, убойная сила РГД куда меньше, но в тесноте авиасалона она превратит в кровавое месиво всех...

Чарский, Феоктистов, Шарманкин, Елизаветин и другие ребята лежали под брюхом лайнера, плотно прижавшись друг к другу. И каждый мысленно молил Бога, чтобы бандиты не швырнули под брюхо злосчастную РГД. Ко всему прочему, произошла серьезная накладка – самолет решили осветить прожекторами и сделали это так неудачно, что высветили тени некоторых бойцов. Бандиты вполне могли их увидеть из иллюминаторов. Чарскому ничего не оставалось, как отдать приказ о немедленном штурме. Через люк в пилотскую кабину могли пробраться только не слишком габаритные бойцы. Чарский, Максаков и другие «тяжеловесы» для этого не годились. Зато это без труда проделали Феоктистов (178 см) и более субтильные Юрий Шарманкин и Роман Суриков. Оба они, несмотря на легковесную комплекцию, были отличными стрелками и рукопашниками. Валерий шел первым, за ним Юра, за Юрой Роман. Феоктистов строго-настрого приказал ребятам, что если ему достанется пуля или осколок, ни в коем случае не обращать внимания, а бежать вперед прямо по нему и выполнять задачу по нейтрализации террористов. Подобравшись к аварийному, заваленному грудой развороченных радиодеталей и обрывками обшивки люку, Валерий понял, что все же он крупноват, тем более в бронежилете, и забраться без посторонней помощи в кабину не сможет. Поэтому пришлось толкать первыми более миниатюрных товарищей, а те, в свою очередь, помогли протиснуться и самому Феоктистову.

И вот все трое внутри лайнера. Темень, точно в пустом колодце. Идущий первым Ротмистр коснулся чего-то большого и неподвижного. Тронул рукой остывшее холодное тело. Труп. Бывший начальник летно-штурманского отряда. Где-то рядом должен быть тяжелораненый бортмеханик. Так, вот послышались хрипы и прерывистое дыхание. Вот и бортмеханик, к счастью, пока живой. К сожалению, не было ни времени, ни возможности помочь раненому человеку. Чем быстрей будет покончено с террористами, тем скорее бортмеханик получит квалифицированную помощь... Глаза тем временем привыкли к темноте, и все трое приблизились к металлической двери, ведущей в салон. Через пару секунд ее предстояло открыть и...

– Ребята... Вы кто? – послышался хриплый голос вышедшего из забытья бортмеханика.

– Комитет, – через плечо ответил Феоктистов, назвав старое, но еще привычное название родной организации.

– Не открывайте, – застонав, буквально взмолился раненый, чудом углядевший, что его единственная все эти часы защита сейчас будет отворена.

Валерий, не обращая внимания, уже левой рукой держался за дверную ручку, готовый отрыть ее одним рывком. В правой Ротмистр сжимал готовый к бою пистолет.

– Не открывайте! – повторил бортмеханик. – Они будут нас убивать!

– Сейчас посмотрим, кто кого убивать будет! – полушепотом ответил Феоктистов и тут же рванул дверь.

Однако распахнуть ее во всю ширь, как надеялся Ротмистр, ему не удалось. Что-то мешало, и Валерию пришлось, точно герою боевика, сильно ударить по двери плечом. Как оказалось, ее подпирал труп бандита, застреленного штурманом. Не сделав и пары шагов, Валерий чуть не наступил еще на одно тело, однако выяснять, кому оно принадлежит, времени не было. Между тем с земли раздались взрывы светошоковых зарядов, аккурат напротив иллюминаторов, где находились бандиты. На Феоктистова несся какой-то бугай (как выяснилось позже, обезумевший пассажир), но Ротмистру было не до выяснений, и Валерий одним ударом послал того в нокаут. «Лежать! Всем лежать! Руки за голову!» – «подбадривали» пассажиров и своего старшего Шарманкин и Суриков. Пассажиры начали поспешно забиваться под кресла... В это время со стороны хвостовой части (опять же через аварийный люк) начала движение вторая штурмовая группа под командой полковника Чарского. Конечно, штурм проходил куда быстрее, нежели рассказ о нем. Валерий стрелял на ходу, не останавливаясь, первым свалив двухметрового амбала с перевязанной рукой. Он даже не успел вскинуть обреза. Второй успел, но прицельного выстрела не получилось. Феоктистов выбил у него пистолет и отключил одним тычком по сонной артерии. Как впоследствии выяснилось – это и был мастер спорта по вольной борьбе. Третьего, вооруженного пистолетом «ТТ», сразил метким выстрелом Суриков. Четвертый... В руках четвертого Валерий и увидел маленького смуглого мальчика с полными мольбы глазами-щелочками. Бандит приставил к виску ребенка ствол обреза. Послышался пронзительно-страшный женский крик. Валерий должен был стрелять, но за считаную долю секунды он понял, что бандит вполне может успеть выстрелить раньше... Единственное, что мог сделать Валерий, это то, чему учил его Чарский на специальных занятиях по силовому задержанию. «Не можешь нейтрализовать преступника, не навредив при этом заложнику, вызови огонь на себя!» – учил командир. Сейчас Валерий одним молниеносным движением сумел сунуть собственную руку между головой ребенка и укороченным ружейным дулом. Выстрел прозвучал тут же, и почти слился со следующим. Шедший во главе второй штурмовой группы полковник Чарский застрелил бандита.

– В госпиталь, Валера, без всяких! Это приказ! – Чарский почти насильно затолкал наскоро перевязавшего себя Феоктистова в карету «скорой помощи».

Валерий не видел, как его сослуживцы нашли в салоне гранаты, оказавшиеся настоящими, и самодельное взрывное устройство, которое тут же накрыли специальным противоосколочным одеялом. Не видел он, как спецназовцы выводили под руки еле идущих, трясущихся от недавнего ужаса пассажиров... Не знал Валерий, что тело, о которое он споткнулся в салоне, принадлежало молоденькой стюардессе, которую бандиты застрелили сразу после посадки.

По счастью, его ранение оказалось не тяжелым, и уже через полторы недели Валерий Феоктистов выписался и готовился вернуться в строй. Однако перед самой выпиской его навестили необычные посетители. Миниатюрная, изящная женщина-кореянка, ее такой же миниатюрный супруг в модных дымчатых очках и их уменьшенная копия, маленький мальчик лет трех-четырех. Валерий сразу догадался, что именно его он сумел спасти, подставив свою руку. Женщина заговорила первой. Речь ее была негромкой, быстрой и явно перенасыщенной всякими высокими эпитетами. Муж же выступил в качестве переводчика. Он от имени себя и своей жены поблагодарил Валерия Викторовича и сказал, что никогда не забудет того, что сделал бесстрашный русский офицер для их семьи. Он долго-долго, вслед за женой, называл всех своих многочисленных родственников, которые также очень благодарны Валерию. Самым последним он назвал маленького Бена Ли. Именно так звали мальчика. Затем Феоктистову было сообщено, что он теперь является вторым отцом Бена Ли и что день штурма – второй день рождения их сына. Произнеся все это, отец кивнул матери, и та легонько подтолкнула сынишку навстречу Валерию. Тот робко подошел, что-то пролепетал, наверное, слова благодарности, затем низко поклонился, вытянув руки по швам. То же самое сделали его мать и отец.

– Я не очень богат, – произнес на русском языке кореец-папа. – Но мой годовой доход составляет...

Тут он назвал такую цифру, что Феоктистов чуть не подпрыгнул до потолка. Ничего себе – «не очень богат»!

– Если у вас появятся затруднения, я всегда готов помочь вам! – закончил кореец.

– Спасибо, буду иметь в виду, – кивнул Феоктистов.

Между тем мальчик окончательно переборол робость, подошел к Валерию совсем близко, дотронулся своими миниатюрными пальчиками до перевязанной руки Феоктистова и бережно погладил бинты.

С тех пор раз в год, в тот самый день штурма, Валерий непременно получал большое письмо из Кореи. Сперва ему писал отец, а потом и сам подросший Бен Ли. Письма были на английском языке, содержали различные поздравления и короткие сообщения о жизни и успехах Бена Ли. В конце письма непременно сообщалось, что в любой момент Бен Ли и его семья готовы прийти на помощь храброму герою Валери Фео-к-тис-то. Имя и фамилия обязательно писались по-русски именно таким образом.

– Почему ты обязан ему? – спросила Лена, выслушав историю про Бена Ли.

– Видишь ли... – чуть помявшись, ответил Феоктистов, – дело в том, что по восточным традициям, если ты спасаешь человека, то сам становишься обязан ему. В мире ничего не происходит просто так, значит, ты спас его для ЧЕГО-ТО. Поэтому спаситель не должен оставлять спасенного, должен заботиться, интересоваться, не давать сбиться с верной дороги.

– Не знаю, – покачала головой Лена, – по-моему, все наоборот... Ну и как ты опекал все эти годы господина Ли?

– Самочувствием интересовался, – усмехнувшись, ответил Валерий. – На самом деле Бен Ли и его папа сами кого хочешь «опекут» и жизни научат.

– Ты часто обращался за помощью?

– Я не люблю ни у кого ничего просить, – проговорил Валерий. – Ну, пару раз приходилось. Вот сегодня – третий.

И Феоктистов набрал заветный номер, предварительно вставив код Южной Кореи.

– Але, это офис господина Ли? – спросил он на английском языке. – Я хотел бы поговорить с проходящим у вас практику господином Беном Ли. Это возможно?

– О да! – на столь же слегка ломаном английском ответила девушка-секретарша.

Бен Ли уже второй год обучался в финансовом колледже, а практику проходил в отцовской фирме. Время пролетело быстро.

– Валери?! – искренне обрадовался подошедший к телефону Бен Ли. – Я очень рад тебя слышать!

– Мне нужна помощь, Бен, – без лишних предисловий сказал Феоктистов.

Валерий кратко изложил, что требовалось от Бена Ли, выслушал его короткий ответ, затем произнес:

– Give my regards to everybody at home. See you soon!^[11]

Попрощавшись с Беном Ли, Феоктистов повернулся к Лене.

– Деньги будут завтра днем. Мы получим их через банк... – Валерий назвал один из крупных столичных банков.

Лена лишь пожала плечами. Деньги, конечно, лишними не будут, но действовать нужно немедленно.

– До акции двое суток, – подбила бабки Лена. – В ней участвуют господин Муравьев, дюжина тренированных отморозков, генерал милиции Гладий, он же Гиммлер, и ваш «крот»... Нас двое.

– Боюсь, сейчас нас несколько больше, – произнес, не меняя голоса, Феоктистов.

Он кивнул за слегка приоткрытые цвета морской волны шторы, и Лена увидела трех мужчин, подошедших к низенькой калитке. Лене они были не знакомы, а Феоктистов без труда узнал в них полковника Лебедева, Юру Шарманкина и Сократа Ивановича Прохорова.

Лене ничего не оставалось делать, как укрыться в пустом встроенном шкафу в соседней комнате. Из оружия у нее сейчас был только боевой нож парашютиста с гравитационным лезвием. Этот нож всегда был при ней и находился в специальном кармане с застегивающимся на пуговицу клапаном, нашитым на брюках. Лезвие было спрятано в рукоятку и выскакивало лишь при нажатии на защелку. Такие ножи имелись у спецназовцев ВДВ на тот случай, если при приземлении после десантирования они запутаются в парашютных стропах и у них будет свободна лишь одна рука. Разумеется, резать им можно было не только стропы... До Лены между тем донеслись отчетливые мужские голоса. Сперва дежурные приветствия, потом следующее:

– Ушел в партизаны? – спросил самый старший из мужчин.

Сквозь неплотно прикрытые дверцы шкафа Лена исхитрилась разглядеть его. На вид лет пятьдесят, если не больше. Подтянутый, но при этом совсем не похожий на сотрудника спецслужб.

– Просто хочется побыть в тишине, – ответил Феоктистов. – Ко мне есть вопросы?

Они разговаривали точно старые друзья. Все было спокойно, скорее всего Валерий сумеет их выпроводить и... Додумать Лена не успела, ее чуть не прошиб холодный пот. Сквозь щель в незапертой дверце шкафа она разглядела свою походную сумку, стоявшую в углу, рядом с окном. Впрочем, сумка – это полбеды. Из сумки торчала белая женская туфля на каблуке. Это была сменная обувь Лены, так как неизвестно, где и в каком качестве ей предстояло появиться в ближайшее время. Да, она собиралась переобуться и вместо тесноватых кроссовок хотела надеть эти элегантные туфельки. Однако визит «гостей» не дал ей этого сделать. Выбраться из шкафа и упрятать туфлю обратно было делом нереальным. «Гости» прекрасно могли наблюдать, что происходит во второй комнате, через полураспахнутую дверь. И ведь они непременно войдут сюда, подойдут к шкафу...

– Ты здесь один? – продолжил расспросы самый старший.

Феоктистов ответил утвердительно.

– Я ведь здесь у тебя впервые, – интонация старшего была по-прежнему непринужденной, приятельской. – Скромно, но со вкусом. Одному больше и мечтать не о чем.

И с этими словами он вошел в комнату, где находилась Лена. Двое других остались вместе с Феоктистовым в соседней.

– И мечтать не о чем, – закончил фразу немолодой, и тут Лена поняла, что он увидел сумку.

В двух шагах от нее находился профессионал классом никак не ниже младшего лейтенанта Тюриной. Он сделал всего один шаг к сумке, вытащил из нее туфлю и, точно фокусник, в считаные доли секунды спрятал ее не то в широкий рукав, не то под пиджак. Проделал он все это, не произнеся ни слова. Его действия видела Лена, но никак не могли видеть Феоктистов и двое остальных сослуживцев. Один из них, невысокий, коренастый, с густыми, но куда более седыми, нежели у Феоктистова, волосами, также прошел в комнату и остановился аккурат рядом со шкафом. Лена затаила дыхание и буквально вжалась в заднюю стенку.

– Что, Юра? – спросил коренастого немолодой. – Претензии к интерьеру?

– Да нет, – пожал широкими плечами коренастый, отходя на полтора шага от шкафа. – Нормально, только комната какая-то пустынная. Обживать надо.

– Обживется, – вставил свое слово третий, появившийся на пороге гость.

Это был высокий, довольно молодой человек приятной внешности. Пожалуй, самый молодой из всех четырех, включая Феоктистова.

– Ладно, пойдемте, господа хорошие...

Немолодой будто нарочно хотел выпроводить сослуживцев из «необжитой комнаты». Лена так и не смогла определить, куда он спрятал ее обувку. И уж совсем терялась в догадках на вопрос ЗАЧЕМ? Немолодой тем временем аккуратно прикрыл дверь, и Лене теперь было ничего не видно, а до ушей долетали лишь обрывки фраз. Чувствовалось, что в соседней комнате на скорую руку пьют кофе с галетами.

– Ладно, Валера, – спустя пять минут подвел итог голос немолодого. – Если что решишь сказать, звони лично мне.

Некоторое время никто ничего не произносил.

– Странное дело, Ротмистр, – послышался голос Юры, коренастого с сединой. Он немного картавил, но слова при этом произносил четко. – Вроде все здесь свои. Не раз на боевые вместе ходили... Чего молчишь, как неродной?

– Нечего мне сказать, Юрий Алексеевич, – ответил с легкой усмешкой голос Феоктистова.

– Ну вот, уже Алексеевичем стал, – усмехнулся коренастый. – Нечего так нечего. Отдыхай, а мы пойдем.

Феоктистов в этот момент с трудом сдерживал себя. Он еще ничего не знал про туфлю, но понимал, что этот визит не случаен. О его «тайной квартире» знал лишь Шарманкин. И именно он привел сюда Сократа Ивановича и Лебедева.

– Вернись в Москву, Валера, – неожиданно, уже подойдя к дверям, довольно жестко произнес Прохоров.

– Это приказ? – спросил Феоктистов.

Сократ Иванович промолчал, но при этом выразительно переглянулся с полковником Шарманкиным. По взгляду Юрия Алексеевича Феоктистов понял, что это и в самом деле приказ.

– К вечеру, – сказал Валерий.

Настаивать никто не стал. Феоктистов проводил гостей до калитки, радуясь лишь тому, что Лена ничем себя не расшифровала. Сократ Иванович и в самом деле обладал талантом фокусника. Ее туфля покоилась во внутреннем кармане его пиджака. С тяжестью на душе возвращался Ротмистр в постройку. Разговаривать сейчас вообще ни с кем не хотелось. Да, они действительно прошли не одну спецоперацию. Всякое бывало, ой, всякое... Последняя спецоперация, в которой были задействованы все четверо, была два месяца назад. О ней можно было бы вспомнить с усмешкой, если бы не ряд грустных обстоятельств.

– Идея монетизации и отмены льгот правильная, но... Исполнение, как всегда, – произнес Сократ Иванович. – От этого и массовые несанкционированные митинги... Слова не мои, – с едва уловимой усмешкой пояснил генерал, – так объяснил ситуацию первый федеральный канал. Нам велено людей зря не обижать, но... тем не менее, выявлять злостных зачинщиков беспорядков, – тихим, совсем не начальственным тоном закончил Сократ Иванович.

– С последующей негласной изоляцией? – уточнил с легкой усмешкой Лебедев.

Лебедев обладал чувством юмора, как и его начальник. Молодой, перспективный оперативник и аналитик антиэкстремистского направления не только составлял оперативные отчеты, но и прошел Чечню, потому пользовался уважением сослуживцев не только за уместное остроумие.

– Пока нет, – ответил генерал и, чуть помолчав, добавил: – Пародия какая-то, ребята.

В самом деле – на митинг пенсионеров, лишенных льгот и бесплатного проезда, был отправлен начальник антиэкстремистского управления, несколько старших офицеров и целое боевое отделение бойцов «Альфы». Зам командира Шарманкин и еще несколько переодетых в штатское спецназовцев «курировали» протестующую толпу, сумев раствориться в ней. «Идея монетизации правильная, а вот исполнение...» – злая ирония крутилась в сознании как Феоктистова, так и других ребят. Но ведь у нас изначально все правильным было, и начальственные идеи всегда исключительно благие. Так было с социализмом-коммунизмом, потом с приватизацией-демократизацией. Самое интересное, что вдохновители и исполнители этих идей всегда богатели в отличие от остальной части населения.

– С другой стороны – воспользовавшись ситуацией, экстремисты могут провести теракт, – окончательно настроившись на деловой лад, Прохоров вернул своих подчиненных к мыслям о служебных обязанностях.

– Сегодня одних, завтра других, – совсем невесело произнес Лебедев. – Ничего не попишешь, такая профессия.

– Есть такая профессия – Родину зачищать! – повторил Валерий популярное изречение подполковника Ушакова, «адмирала» из милицейского СОБРа, с которым приятельствовал со времен Чечни и прочих совместных спецмероприятий.

Старшим в контрэкстремистском штабе был сам начальник управления Сократ Иванович Прохоров. Подполковник Феоктистов возглавлял группу антитеррора на случай внештатной ситуации. Тут же присутствовал и сутуловатый, носящий большие профессорские очки и оттого совсем не похожий на офицера ФСБ – полковник Гриша Гурьев, командир подразделения саперов-взрывотехников. К сожалению, была высокая вероятность, что работа выпадет и на его долю. Между тем послышались нестройные звуки баяна. На экране штабного монитора появилась красноносая физиономия мужичка лет шестидесяти с длинными нечесаными седыми патлами. Он растягивал мехи и, на мотив Мурки, пел следующие куплеты:

– Некто Абрам Ромашкин, – кивнул на экран молодой оперативник, – уличный поэт, с конца 80-х постоянно пребывает на Арбате. Сам себя именует Московским шутом.

Между тем Ромашкин закончил проигрыш и продолжил песню:

– Служба наружного наблюдения установила, что слова сочинены вовсе не Ромашкиным, – продолжил молодой опер. – Текст был ему вручен за полчаса до начала митинга. Личность вручившего устанавливается.

– Молодцы, – с ироничной усмешкой проговорил Лебедев, одобрительно кивнув.

– Самое интересное, что Абрам Ромашкин не псевдоним, а подлинное имя, – закончил свой доклад старший лейтенант.

– Продолжайте отслеживать обстановку, – сухо произнес генерал Прохоров. – Тут такие дела, ребята, – обратился он к подчиненным, когда старлей покинул штаб, и положил на стол только что полученную распечатку о митингах, проходящих в других регионах. – В городе Волгске было парализовано движение городского транспорта. «Скорая помощь» два часа не могла проехать к девятилетней девочке с острым приступом аппендицита. Сейчас ребенок в реанимации. В Санкт-Петербурге во время митинга погиб семидесятидевятилетний пенсионер... Впрочем, не совсем ясно, умер или погиб. В остальных городах лишь локальные, непродолжительные стычки с милицией. Никаких серьезных происшествий. Наша задача, чтобы их не было и впредь и чтобы городской транспорт нормально функционировал.

Некоторое время в штабе сидели молча. Несмотря на отсутствие каких бы то ни было серьезных происшествий в столице, настроение у контрразведчиков было гнетущее. «Воевать» с пенсионерами им не приходилось с 93-го, тех позорных кровавых разгонов демонстраций и последовавшего за ними трагического октября. Видя такой настрой своих подчиненных, Прохоров решил немного разрядить обстановку.

– Проблему льгот и монетизации можно решить очень просто и, главное, по-русски, – задумчиво проговорил Сократ Иванович. – Выдать каждому пенсионеру много бесплатной водки. Дешево, лекарств не надо, так как ничего не болит, и пьяных ко всему прочему в метро не пускают.

– Сами придумали? – спросил Гриша Гурьев.

– Вычитал в какой-то газете, – честно ответил генерал Прохоров.

Гриша хотел было вставить свой комментарий, но у него заработала рация. Полковник Гурьев тут же изменился в лице.

– Сократ Иванович, – доложил он Прохорову, – в переулке возле цветочного магазина обнаружена подозрительная коробка. Демонстранты в пяти шагах.

– На сколько метров их нужно отодвинуть? – спросил генерал.

– Чем дальше, тем лучше... Ну хотя бы метров на десять.

Прохоров тут же связался с командиром ОМОНа, а Гриша застегнул бронежилет и, отдав распоряжение своим подчиненным, двинулся изучать «сюрприз». Именно так на сленге взрывотехников именовались подозрительные предметы.

– В ходе антитеррористической операции у населения изъято свыше миллиона рублей, отложенных на покупку оружия и взрывчатых веществ, – в свою очередь попытался разрядить обстановку полковник Лебедев.

Полковничьи погоны он получил совсем недавно. Несмотря на то, что с Феоктистовым они были ровесниками, выглядел Лебедев совсем молодо и тянул максимум на новоиспеченного капитана. Над его шуткой посмеялись менее сдержанно, чем над генеральской. Не прошло и восьми минут, как вернулся командир взрывотехников. Коробка-«сюрприз» оказалась набита рваным канцелярским мусором и пустыми пивными банками. Тем не менее полковник Гурьев выглядел усталым и печальным.

В таком ритме прошли два дня социальных протестов. Потом была пара телевыступлений с обещаниями. Кому-то погрозили пальцем, кому-то что-то выплатили, но в скором времени митинги протеста прекратились. По счастью, отряду «Альфа» не пришлось участвовать в арестах «злостных зачинщиков». Феоктистов и его подчиненные все эти дни просидели в автобусе. Так тогда распорядилась судьба. А каково будет ее сегодняшнее желание? Ясно одно – ни в автобусе, ни в коттедже отсидеться не удастся.

– Не понимаю... Обувь изымают, чтобы... дать понюхать собаке? – выслушав Лену, проговорил Феоктистов, стараясь осмыслить действия генерал-лейтенанта. – Артур Конан-Дойл.

Лена молча кивнула. Ей, помимо Конан-Дойла, вспомнился еще и стаффордшир, он же Фриц.

– И выходит, Прохоров знает, что ты здесь, – подвел черту Валерий.

– Но молчит, – развела руками Лена. – А кто этот Юра?

– Полковник Шарманкин. Первый заместитель командира «Альфы» по боевым операциям.

– А командир кто? – продолжила Лена.

– Командиром у нас Самсонов. Неплохой дяденька, но... До полковничьих звезд прослужил в кремлевской комендатуре. Смотры, парады, ать-два. К нам попал, поскольку его близкий родственник был в то время одним из замов директора ФСБ. Для Самсонова «Альфа» переходная ступенька и только. Но службу он несет по-честному, без перегибов, зря не придирается.

– Значит, ваш фактический командир – Юрий Шарманкин?

– После того, как Самсонов уйдет на повышение, командиром скорее всего быть Юре, – ответил Валерий. – Что будем делать в данный момент?

– Думаю, еще раз навестим базу «Будь здоров!». Нам нужно немедленно выйти на Рольфа, их командира.

– Считаешь, что с базы они еще не снялись?

– Снялись, конечно, но пара человек там осталась. На всякий случай... Их и послушаем.

Они уже сидели в машине, готовясь выехать с огороженного участка, как вдруг Лена хлопнула Феоктистова по плечу.

– Смотри! – Она показывала Валерию куда-то вниз, в нескошенную траву.

– Не вижу, – откликнулся тот.

– Ну вот же, – Лена приблизила ладонь к указываемому месту, и только теперь Феоктистов разглядел...

Белую туфлю Лены. Да, Сократ Иванович долгое время скрывал свой талант циркового артиста. Если Лена не заметила, куда он убрал туфлю, то Феоктистов не видел, как он ее выкинул. И опять же ЗАЧЕМ? Лена вышла из машины и хотела взять свою обувку.

– Стой! – вскрикнул вдруг Феоктистов и одним рывком втащил Лену обратно в «Опель».

Возможная разгадка неприятно обожгла его. Но, возможно, спасла им обоим жизнь.

– Распакуете послезавтра, когда подвезем мониторы, – произнес Рольф.

Молодая блондинка, отрекомендовавшаяся Лидией Петровной, сдержанно, с достоинством кивнула головой. В двенадцати доставленных Рольфом контейнерах в самом деле были компьютеры без мониторов. Правда, пять из них были со своеобразной начинкой. Внутри корпусов находились отнюдь не платы, а девятимиллиметровые пистолеты УСП^[12] . В двух «компах» имелась и пара противотанковых мин. Впрочем, основное оружие в скаутский лагерь было доставлено почти месяц назад, во время ремонта главного корпуса. Среди рабочих, быстро и недорого осуществивших ремонт, были люди Рольфа, которые сумели оборудовать оружейные тайники. В них-то и был укрыт основной арсенал, в котором, среди прочего, имелся и крупнокалиберный пулемет. Послезавтра и в самом деле оставалось завезти лишь «мониторы»...

– Честно говоря, не совсем понимаю, зачем в спортивном лагере столько компьютеров, – произнесла блондинка Лидия Петровна.

Она являлась первым заместителем начальника лагеря по воспитательной работе и сейчас была одета в униформу скаутской вожатой – строгую юбку, облегающую приятной округлости бедра, походные сапожки, ничуть не портящие ее стройные длинные ноги. На грациозной красивой шее синий галстук, блондинистая прическа слегка прикрыта изящной полуковбойской шляпкой. Лицо у нее было приятное, чисто русское, с правильными чертами.

– Я тоже не понимаю, – с улыбкой отозвался Рольф. – В наше время мы как-то без всей этой байды обходились, – кивнул он на коробки с компьютерами. – Однако так распорядилось начальство.

«Начальство» – она же благотворительная фирма «Дающая рука». Некоторое время назад «Рука» взяла шефство над скаутским лагерем «Верные друзья». Лагерь был не только спортивным, немало времени уделялось развитию детских творческих способностей.

– Хотите, я их утоплю? – положив ладонь на один из контейнеров, весело спросил Рольф, явно заигрывая с воспитательницей. – А начальству чего-нибудь совру?

– Не стоит, – снисходительно произнесла Лидия Петровна, оценивающе изучая собеседника своим зорким внимательным взглядом.

– Как скажете!

– Вы каратист? – неожиданно спросила она, кивнув на кисти рук Рольфа с заметными уплотнениями на костяшках.

– Немного, – как ни в чем не бывало отозвался Рольф. – А что такое?

– Нам нужен тренер по восточным единоборствам. Ставка, правда, невысока, – развела руками Лидия Петровна.

– Вот видите, – в свою очередь развел руками Рольф. – Впрочем, я подумаю. Ну, до послезавтра? Или встретимся раньше?

– До послезавтра, – сдержанно ответила Лидия Петровна.

Из всех женщин Рольф ценил лишь проституток. И то исключительно тех, что разевали свою пасть только для минета. Флирт с этой белесой бабенкой был нужен ему для сбора дополнительной информации. Впрочем, он и так уже изучил этих «верных друзей» как свои пять. Лагерь скаутов не случайно был выбран для проведения акции. Захватив его и собрав заложников в главном корпусе, можно было легко контролировать все подступы. С одной стороны глухой лес (весьма неплохо просматриваемый с помощью имеющихся ПНВ^[13] ), с другой – речная гладь. Разве что «Альфа» использует малую ПЛ^[14] и боевых пловцов?! Но выходы с реки тоже прекрасно просматриваются. Около склада с лодочными принадлежностями оборудуется пулеметная точка... Нет, пулемет, пожалуй, пригодится в другом месте. Берег надо будет заминировать легкими противопехотными минами... А эта Лидия Петровна все подмечает, держит себя эдакой неприступной гордячкой. Посмотрим, как она заговорит послезавтра.

Отъехав на почтительное расстояние от «Верных друзей», Рольф связался с утренним Гостем.

– Что у вас с Тюриной? – после доклада о визите в лагерь поинтересовался Рольф.

– Госпожа Тюрина под нашим контролем, – прозвучало в ответ. – Практически нейтрализована.

Рольф с трудом сдерживал эмоции. «Под их контролем! Практически нейтрализована!» Хотя, с другой стороны, – Гость человек бывалый. И в таких делах опыта у него никак не меньше, чем у Рольфа. И, похоже, не слишком героическое настроение Рольфа стало раздражать его:

– Не надо больше вопросов, не относящихся к вашей основной задаче. Каждый выполняет то, что ему предписано.

На этом разговор с Гостем был окончен. «Нет, лучшие женщины – это проститутки! – в который раз мысленно воскликнул Рольф. – Не может, ну никак не может быть у бабы иного предназначения!»

– Тебе придется ходить в одной туфле...

– Что? – не сразу сообразила Лена.

– Или миниатюрная пластиковая мина, или яд, – тяжело вздохнув, произнес Валерий.

– В вашей конторе это уже традиция? – быстро сориентировавшись, спросила Лена.

– Традиция не традиция... Все в нашей конторе бывает, – ответил Ротмистр.

Да, такие трюки были в традициях НКВД – КГБ. Надо убрать перебежчика или еще кого-то неугодного, похищается его пиджак (или шляпа, или тапочек) и обрабатывается сильнодействующим ядом без цвета и запаха... Однако Сократ Иванович всю жизнь прослужил не в управлении спецопераций, а в пятом, «идеологическом», где такие вещи были не в ходу. Проверить можно было просто – поймать бродячую кошку, полить туфлю сметаной, все быстро станет ясно. Но на проверку времени не было, попробуй поймай сейчас кошку. Да и жалко, чем животное-то виновато?

– Все это прекрасно! – неожиданно произнесла Лена изменившимся, торжествующим голосом.

– Что прекрасно?

Теперь, кажется, она опередила Феоктистова по сообразительности.

– Мы вышли на «крота»! Он сам начал действовать и выдал себя! – торжествующе подвела итог Лена.

– Выходит, это Прохоров? – не разделяя ее оптимизма, спросил Валерий.

– Этот лысый, в очках? – переспросила Лена. – Похоже на то. Ты, кажется, вечером собирался к нему? Надо ехать сейчас.

– Надо, – кивнул головой Феоктистов.

Ох, сколько вопросов было сейчас у Феоктистова к Сократу Ивановичу.

– А ты? – спросил Ротмистр.

– Буду ждать тебя здесь, – Лена кивнула на двухкомнатное строение. – Если ты сумеешь взять «крота», мы остановим акцию. Более того, «крот» может дать признательные показания на следствии и в суде...

– Думаю, что бы меня ни ждало, я сумею сообщить, – Валерий кивнул на свой мобильник. – Если же... до одиннадцати вечера моего звонка не будет, уезжай отсюда и действуй на свое усмотрение.

– Мне все известно, Сократ Иванович. На кого вы работаете и что должно произойти послезавтра утром.

Голос Феоктистова звучит негромко, почти устало. Голос профессионального переговорщика на заключительной стадии операции. Когда противник готов сложить оружие и выйти с поднятыми руками.

– Ну продолжай, Валера.

Прохоров отвечает с заметной насмешкой. Он ничуть не взволнован.

– Вам придется...

Договорить Ротмистр не успевает. Генерал делает резкое движение, отскакивает назад и бросает под ноги Валерию предмет размером с зажигалку. Шоковая петарда, способная на полминуты парализовать любого супермена, взрывается, но, в свою очередь, Феоктистов рыбкой прыгает, точно ныряет, на Прохорова. За считаные доли секунды Валерий исхитряется уйти из зоны поражения.

– Не надо этого, генерал... И с туфлей вы дали маху. Наверное, мысленно уже похоронили нас?

Прохоров не отвечает. Нет больше слов и у Валерия.

СТОП!

... В сознании Феоктистова произошел своеобразный стоп-кадр, события остановились, точно киномеханик остановил ленту в своем аппарате. И быстро отмотал назад, на самое начало. Подполковник Феоктистов вновь в нескольких шагах от дверей генеральского кабинета. Разговор с Сократом Ивановичем только предстоит. Валерий по дороге дал волю фантазии и явно хватил через край. Нет, никогда он не будет говорить с генералом в таком тоне. Дурацкая туфля, будь она неладна...

Феоктистов отказывался верить, что «кротом» является Сократ Иванович. Впрочем, теперь будь что будет. Главное, соблюдать золотое правило боксера, сумевшего стать кандидатом в мастера – не смотреть в сторону, иначе пропустишь самое интересное. Ротмистр сделал последний шаг и оказался в кабинете начальника антиэкстремистского управления, представ перед его ясными задумчивыми, совсем не генеральскими очами.

– Тюрина Елена. Так звали твою попутчицу? – без предисловий спросил Сократ Иванович.

– Наверное, – только и оставалось ответить Валерию.

Не произнося ни слова, Сократ Иванович положил перед Феоктистовым две большие цветные фотографии. Валерий сразу узнал Лену, хотя качество изображения было не очень резким. На первой фотографии она была запечатлена в легком кевларовом бронежилете производства США. В отличие от отечественной «брони», он имел особый воротник, регулируемые застежки на липучках и накладные карманы для боеприпасов и радиооборудования. Видно было, что женщина не позирует, но к чему-то готовится. К чему, спрашивается, можно готовиться в таком бронежилете?

– «Арморшилд», – вслух отметил Феоктистов.

– Что? – переспросил генерал.

– Броня ГПВ 25 производства «Арморшилд», – пояснил Валерий не сведущему во всех тонкостях экипировки Прохорову.

– Вторую карточку посмотри внимательно.

На второй фотографии Лена была не одна. Она весело, по-приятельски беседовала о чем-то с такой же светловолосой и не очень высокой женщиной. Та была чуть постарше Лены, на фотографии казалась ее старшей сестрой. При этом обе они были одеты в спецназовский камуфляж, у Лены на поясе имелась пистолетная кобура. Лицо второй женщины было не очень хорошо видно, тем не менее Валерий почти сразу узнал ее.

– Милда Страумане? – посмотрев на Прохорова и с трудом сдерживая волнение, спросил Ротмистр.

Сократ Иванович молча кивнул. О чем говорить дальше, Феоктистов не знал. Милда Страумане, террористка, застреленная во время операции в «Норд-Осте». В прошлом наемница, воевавшая против российских войск в Чечне. За ней подразделение Феоктистова охотилось еще восемь лет назад. Именно она, будучи профессиональным снайпером, уничтожила командира группы майора Сурикова, друга Ротмистра, вместе с которым они штурмовали авиалайнер. В Чечне с ней посчитаться не удалось, однако в «Норд-Осте» спецназовская пуля достала «неуловимую латышку».

– Тюрина Елена Григорьевна, – Сократ Иванович положил палец на фотографии, точно призывал к дополнительному вниманию. – Профессиональная террористка, прошедшая специальную диверсионную подготовку. Во время второй чеченской войны в качестве наемницы сражалась на стороне чеченских боевиков. Состояла в диверсионном отряде.

– Еще доказательства есть? – спросил Феоктистов.

– Есть. Смотри!

Прохоров нажал на пульте кнопку включения, и экран стоявшего в кабинете телевизора озарился бледно-голубым сиянием. Послышался женский смех, изображение стало резче. И Феоктистов увидел следующее. Связанный по рукам и ногам человек был прислонен к толстому древесному стволу. Его лицо было небритым и перекошенным от ужаса. Сложно было определить, кто он – русский или чеченец. Выпачканный грязью камуфляж без знаков различия и шевронов также не давал такой возможности.

– Пощекочи ему уши! – послышался женский голос.

Спустя секунду прозвучал негромкий, похожий на удар бича выстрел. Небритое лицо пленника передернулось, несмотря на плохое качество записи, было видно, как оно заблестело от испарины.

– Его можно использовать в качестве куклы^[15] , – произнес тот же самый женский голос.

Феоктистов уловил на сей раз явный прибалтийский акцент. Стало быть, госпожа Страумане.

– Сможешь от пояса? – спросил второй голос, также принадлежавший женщине.

Кажется, испарина выступила и на лице подполковника Феоктистова. Второй голос, без всяких сомнений, принадлежал Лене. И тут же вновь ударил бич, а над головой пленного посыпалась кора.

– Лихо! – аж присвистнула Страумане. – А если отойти шагов на двадцать?

– Есть риск разнести ему башку, и тогда он точно ничего не расскажет, – весело ответил голос Лены.

– Слышишь, ты? – чуть повысив голос, Страумане явно обращалась к пленнику. – Мы с подругой будем упражняться в стрельбе до тех пор, пока не оставим тебя без головы. Ничего не хочешь нам сказать?

Пленный молчал. И вновь послышались хлопки бича. Камера наконец поменяла ракурс обзора, и перед Валерием предстали обе любительницы практической стрельбы. Покойная ныне (Феоктистов сам стоял в двух шагах от ее остывшего тела) Милда Страумане и невысокая, с короткой, но изящной прической женщина, которую Валерий знал как Лену Тюрину. Страумане, точно ковбой из дешевого вестерна, крутила пистолет на пальце и, почти не целясь, периодически стреляла в сторону привязанного к дереву человека... Между тем изображение стало темнеть, послышались какие-то явно технические звуки и помехи, затем экран погас.

– Этот человек – сотрудник Северо-Кавказского РУБОПа. Его судьба неизвестна до сих пор, – прокомментировал увиденное генерал Прохоров. – Можно было бы расспросить о нем твою попутчицу. Оригинальным способом она развязывает языки пленным!

– Откуда запись? – спросил Феоктистов.

– На их базе был наш агент, который специально фиксировал на миниатюрную видеокамеру главных бойцов диверсионного подразделения... Он потом погиб, но кое-что успел нам передать.

– Почему тогда она не в розыске?

– Теперь будет в розыске. У нас были сведения, что она погибла... Вообще, ее след с тех пор пропал. – Прохоров кивнул в сторону экрана. – Это убийца, циничная, прекрасно подготовленная профессионалка. Ее интересуют даже не столько деньги, сколько сам процесс. На ней кровь наших солдат и офицеров... Ты ничего не хочешь мне сказать?

М-да, даже для опытного офицера спецназа ФСБ вопрос был не из легких. Все смешалось – выстрелы, женщины в камуфляже без опознавательных знаков, отравленные туфли... И тут, точно флэш-вспышка, в сознании Феоктистова пронеслось уже ставшее нарицательным название мюзикла. «Норд-Ост»! Неужели?! Да, именно там мелькнуло и исчезло ее лицо. Он, Феоктистов, кажется, оказал ей помощь, приняв за заложницу... Или он что-то путает? У него недостаточно хорошая память на лица... Выходит, она была в числе тех немногих террористов, кому удалось покинуть театральный комплекс. И тогда получается...

Получается, что все это ПРАВДА?! Смонтировать «фальшивку» за столь короткое время невозможно. Самое сложное – подделать голос, а насчет него у Феоктистова не было ни малейших сомнений...

Что теперь делать ему, Ротмистру?

– Я слушаю, Валера, – вежливо вернул Феоктистова к реальности Сократ Иванович.

– Нечего мне вам сказать, – ответил Феоктистов. – Считаете нужным арестовать, арестовывайте. Если нет, то я поеду домой.

– Поезжай, – неожиданно легко согласился Прохоров.

– Сократ Иванович, – уже подойдя к выходу, вдруг обратился к генералу Валерий. – Когда люди крадут чужую обувь, они ворами называются или фетишистами?

Феоктистов не мог покинуть кабинет генерала, не задав ему подобного вопроса. И двигал Ротмистром сейчас не столько разум, сколько годами выработанная оперативная интуиция.

– Вот, значит, как, – с заметной грустью произнес Сократ Иванович. – Обувь, говоришь? Тебе, Валерий Викторович, и в самом деле нужно отдохнуть.

Феоктистов сел в свой «Опель», достал мобильник, чтобы связаться с Леной. И тут перед ним возникла фигура начальника штаба Елизаветина. Того тоже каким то ветром занесло в управление.

– До метро не подбросишь? – спросил не очень-то любезным тоном Елизаветин.

– Садись, – отозвался Феоктистов.

Подполковник Сергей Елизаветин принял должность начальника штаба после уволившегося по возрасту пятидесятитрехлетнего полковника Николаева, участвовавшего еще в штурме дворца Амина. После тяжелого ранения на иную должность, кроме штабной, Елизаветин не годился. Он вообще сильно изменился, выйдя из госпиталя. Ранее охотно поддерживавший шутейные беседы, начштаба стал неразговорчивым и замкнутым. Если раньше он вместе со Славой Данилиным и Феоктистовым любил побренчать на гитаре, то теперь Елизаветин точно оглох. Музыка, радио, телевизор раздражали его, и он с трудом скрывал это. Единственное, что иногда слушал Сергей Аркадьевич, были песни в исполнении его любимой певицы Анны Герман. Физические и боевые нормативы Елизаветин теперь не сдавал. Возглавить штурмовую группу ему уже не было суждено никогда. В его работу входили исключительно тактико-плановые задачи. Он часами просиживал у компьютера, моделируя самые невероятные ситуации, которые могли возникнуть при выполнении контртеррористической операции.

До метро ехали молча.

– Слушай, Сергей Аркадьевич, – первым прервал молчание Феоктистов, затормозив у подземного перехода, ведущего к станции. – Поговорить с тобой хочу.

– Ну? – После возвращения из госпиталя Елизаветин общался со всеми такими вот короткими, не располагающими к длительной беседе фразами.

Внешне тридцатидевятилетний Елизаветин совсем не походил на офицера группы «А», да и вообще на военнослужащего. Не слишком высокий, худощавый, тонкокостный. Когда-то боксер в весе пера... Но теперь это в далеком прошлом. Лицо худое, с не слишком правильными чертами и большими задумчивыми глазами. Прическа неуставная, совсем не офицерская, точно у богемного деятеля искусства... Во время той злополучной операции один из подчиненных Елизаветина, молодой прапорщик, на какой-то момент утратил бдительность, и один из уже обезвреженных боевиков сумел завладеть его автоматом и открыл огонь. Двое бойцов погибли, Елизаветин чудом выжил после нескольких ранений. Погибшего прапорщика-неумеху посмертно порочить не стал. Как командир взял всю вину на себя. Прапорщика и второго погибшего представили к ордену Мужества... Именно этот человек оказался сейчас рядом с Феоктистовым. Оказался именно тогда, когда Валерию нужен был тот, в ком он уверен как в самом себе. И Ротмистр начал свой рассказ, стараясь при этом говорить коротко и по существу. Многословия Елизаветин не переносил.

– И? – выслушав все, тем же нелюбезным тоном спросил подполковник.

– Твое решение как начштаба?

– Дело дрянь, Феоктистов... Однако выход есть!

Елизаветин неожиданно усмехнулся. Чуть ли не впервые с момента выхода из госпиталя.

Напротив Гиммлера сидел Спец, стараясь ничем не выдать своего волнения. Генерал вел какой-то не очень веселый разговор по телефону.

– Гебульник старается вести честную игру, – усмехнулся генерал, положив трубку. – Говорит, что у него нет возможности нейтрализовать эту девку, но он знает, где она сейчас находится.

– Вас понял, – отозвался Спец и стал набирать номер на своем мобильнике.

...Фадей собирался открыть уже третью банку огуречного рассола, но звонок Спеца не дал ему этого сделать.

– Протрезвел? – спросил куратор.

– Да, – лишь чуть-чуть кривя душой, ответил Фадей.

– Тогда слушай адрес. Я не уверен, что она там, тем не менее съездите, посмотрите. Действуйте с предельной осторожностью.

Лена лежала на диване, листая какой-то не слишком интересный журнал. Звонка от Феоктистова до сих пор не было, хотя с момента их расставания прошло без малого три часа. Конечно, он мог застрять в городской пробке. Кажется, он доверяет ей. Интересно, что он скажет, если узнает о ней все? Впрочем, есть ли на этом свете хоть один человек, знающий ВСЁ, кроме самой Лены Тюриной?! Она ни дня не останется в России, как только выполнит свою миссию. Она будет там, где сейчас находится тот человек, что оставил ей на хранение череп, ежа и клыки. Тот, о ком не было сейчас слов, а были лишь молитвы и воспоминания.

Их встреча произошла более десяти лет назад. Лена тогда уже целый год как окончила десятый класс и приехала в гости к двоюродной сестре Оксане.

– Что у вас здесь? – поинтересовалась Лена еще на вокзале.

И в самом деле, еще пару лет назад цветущий край сегодня казался прифронтовым городом. Вооруженные автоматами люди в пятнистых одеждах, бородачи в фуражках и папахах, точно массовка кинофильма о далекой гражданской...

– Это гвардейцы, а это казаки! – пояснила Оксанка. – С тем берегом воюем.

Сестра кивнула головой в сторону выхода в город.

– Воюете?

– Да так, перестреливаются иногда... Не бойся, нас не подстрелят.

В самом деле, кто их подстрелит? Лена как-то не принимала всерьез события, происходящие в стране. Она была уверена, что в конце концов все наладится и будет как прежде. Успехи и проигрыши ее волейбольной команды волновали девушку куда больше, чем перестрелки между правым и левым берегом.

– Как тебе мое платье? – спросила Оксанка.

Лена лишь пожала плечами. В платьях и прочих нарядах она не особо разбиралась. Сама Лена предпочитала спортивную, удобную одежду и джинсы. И стриглась коротко, так как длинные волосы мешали в ее спортивных занятиях.

– Ленка! Нельзя думать только о волейболе и... чем ты там еще занимаешься?! – укорила двоюродную сестрицу Оксана.

– Стрельбой, – ответила Лена.

Оксанка хотела съязвить, но в этот миг во дворе послышался грохот, и стекла в окнах их комнаты задрожали.

– Ксанка, на пол! – успела крикнуть Лена.

За окном тем временем послышались громкие отрывистые крики и пара коротких автоматных очередей.

– Испугалась? – спросила, поднимаясь с пола, Оксанка спустя минут пять, когда за окном все утихло.

– У вас что, каждый день так? – в свою очередь поинтересовалась Лена.

– Не каждый, но бывает... В этом платье я собираюсь завтра на выпускной вечер. Ты идешь со мной!

И в самом деле – завтра у Оксанки и ее одноклассников должен был состояться выпускной бал.

– Удобно ли? – спросила Лена.

– Наденешь блузку и юбку, – категорично произнесла Оксанка. – И приколешь вот это!

Двоюродная сестра прицепила к ее блузке какую-то причудливую брошь. Лена хотела возразить, но не решилась. Юбка так юбка, брошь так брошь. Дай Бог только, чтобы завтра, в день всех выпускников, обошлось без стрельбы...

Если бы не очередная папина супруга, Лена вряд ли приехала бы в столь неспокойный край. Однако отец, еще не старый мужчина, должен был устраивать личную жизнь, она же, Лена, была уже совсем взрослой. Ее интересовал спорт и, пожалуй, совсем немного зоология. С детства она читала Даррела, Сетон-Томпсона и Акимушкина, а также не слишком серьезную фантастику. С восьми лет, с момента гибели в автокатастрофе мамы, девочку воспитывали мужчины – отец и тренер волейбольной команды. Потому и интересы у Лены Тюриной были мальчишечьи. То же самое касалось прически и манеры одеваться. Однако Оксанка вступила в отчаянную борьбу со спортивно-непринужденным стилем сестрицы.

– Ленка, ты же красивая! Надо отпустить волосы, сделать вот так! – Оксана протянула фотографию из модного журнала с изображением элегантно подстриженной дамы.

Лена отмахивалась. Какая она красивая? Все заурядное, обыкновенное, ничем не выдающееся.

– У тебя правильные черты лица! – убеждала ее Оксанка. – Это самое главное! Надо только выделить губы, глаза и брови...

Косметику Лена совсем не жаловала. Нет ничего хуже, чем растекшиеся по всей физиономии краски. Именно такой нелепый вид частенько бывал у подруг по команде, если они имели неосторожность излишне накраситься перед матчем. Сама Лена прекрасно понимала, что нужно выбирать что-то одно – или игра, или красота. Но сейчас Лена была не на волейбольной площадке.

– Ленка! У тебя есть любимый мужчина? – продолжала свои бабские выпады Оксана.

Вопрос вогнал Лену в краску. Никого у нее не было, но говорить об этом младшей, столь раскованной и уверенной в себе сестре Лене не хотелось.

– Я тебя познакомлю! Завтра же и познакомлю! – не дождавшись ответа, поставила Лену перед фактом Оксана.

Познакомит! Самое интересное, что Лене и в самом деле хотелось, чтобы Оксанка познакомила ее... Но не с мальчиками из их школы, а совсем с другим человеком. Его Лена заметила еще в прошлое лето, когда гостила у Оксанки. И в этот приезд она вновь увидела его по дороге с вокзала. Человек этот жил недалеко от Оксанкиной пятиэтажки, в дощатом деревенском доме. Местные звали его не иначе, как Валька-капитан. Говорили, что совсем недавно он служил в каких-то специальных войсках, но был разжалован и уволен. Поэтому теперь занимался столярным делом и ничем другим не интересовался. Ему было лет двадцать пять, никак не больше. Он был худощавым, среднего роста и совсем не походил на военного. Скорее на пастушка из какой-нибудь киносказки. Волосы у него были довольно длинные и светлые, лицо очень худое, с тонкими чертами. Его можно было бы назвать красивым, если бы не слишком пристальный, недобрый взгляд больших темных глаз... Лена не удержалась и расспросила сестру об этом необычном парне.

– Дохлый номер, – сморщила носик Оксанка. – Он... странный какой-то. Говорят, был ранен и теперь с женщинами ни-ни.

У Ленки екнуло сердце и перехватило дыхание. Она с трудом сохранила спокойствие. Ранение... Куда?! Почему ни-ни с женщинами?! Почему он так недобро смотрит на всех, особенно на девушек?

– И вообще он дикий. Ни с кем не разговаривает, – вздохнула сестра. – Он ведь воевал где-то, в людей стрелял.

А она, Ленка, стреляла лишь по мишеням в тире.

– Неужели он тебе нравится? – развела руками Оксана.

Лена в ответ пожала плечами.

– Между прочим, многие наши ребята на тебя уже положили глаз, – небрежно сообщила Оксана. – И знаешь, что они говорят?

– Ну? – столь же небрежно поинтересовалась Лена.

– Они говорят, что у тебя о-очень красивые ноги и... очень красивая попа!

Оксанка вновь заставила двоюродную сестру зардеться румянцем смущения.

Следующим утром в городе было спокойно. Видимо, в день выпускных балов решили не стрелять. У тех, с другого берега, наверняка тоже имелись дети, которые сегодня прощались со школой. Да, да, за весь день в городе не было ни одного выстрела... И вот наконец наступил вечер! Столь долгожданный для Оксанки и ее одноклассников.

– Знакомьтесь, Лена! Двоюродная, но очень близкая сестра! – представляла Лену Оксанка. – Между прочим, чемпионка по баскетболу!

– По волейболу, – краснея, поправляла Лена, толкая Оксанку в спину.

Ребята дружелюбно улыбались, девушку воспринимали точно свою давно знакомую подругу.

– Знакомьтесь, Лена... – представила Оксанка сестру вновь прибывшей группе нарядно одетых выпускников, в основном молодых спортивных ребят.

И в этот момент послышался звон разбитого стекла, и прямо на выпускников посыпались оконные стекла. Да, сперва посыпались стекла, а потом раздался грохот и погас свет. Лене показалось, что у нее в ушах лопаются барабанные перепонки. И не только от взрыва и выстрелов, но и от пронзительных криков со всех сторон. Лена не устояла на ногах, потеряла равновесие. Тут же на нее кто-то упал, в образовавшейся кромешной тьме можно было разглядеть лишь короткие вспышки за выбитыми окнами.

– Ксанка! – окликнула сестру Лена, но не услышала собственного голоса.

Она хотела крикнуть громче, но тут на ее голову наступил чей-то тяжелый ботинок, и Лена потеряла сознание.

Когда она очнулась, кругом была темнота и тишина. Никто не кричал, не бегал, ничего не взрывалось.

– Оксанка! – произнесла чуть слышно Лена, приподнявшись на саднящем локте.

В ответ из ближнего угла послышался чей-то стон. Лена сумела подняться на ноги и нащупала в кармане маленький фонарик, вмонтированный в брелок. Девушка тут же достала его и осветила помещение... И тут она увидела Оксанку! Нет, не в углу, из которого продолжали раздаваться девичьи стоны. Оксанка лежала в двух шагах от нее. Лежала с раскинутыми по полу каштановыми волосами, а карие глаза ее глядели прямо на Лену. Но сейчас в них не было веселых искорок-огоньков, они были точно стеклянные, совсем не Оксанкины...

– Нет!!! – закричала от ужаса Лена, отказываясь верить в происходящее.

Если бы это было сном, то девушка тотчас проснулась бы в холодном поту. Однако стоны в углу не умолкали, безжизненные темные глаза по-прежнему смотрели на Лену.

– Кто здесь? – вывел Лену из оцепения мужской голос со стороны двери.

– А вы кто? – откликнулась Лена.

– Кто надо, – не очень вежливо раздалось из темноты. – Резких движений не делай и фонарем своим на меня не свети.

Лене ничего другого не оставалось, как повиноваться.

– Ты из этой школы? – Голос был теперь совсем рядом.

– Я... Нет, я у сестры гостила.

– Где сестра?

– Вот...

Лена направила слабый луч фонарика-брелка на порванное, бурое от крови платье.

– Это ж Ксанка, – мужской голос дрогнул.

Лена невольно направила луч в сторону говорившего.

– В глаза не свети, – отозвался тот, а Лена чуть не вскрикнула от удивления.

Перед ней стоял худощавый, похожий на сказочного пастушка Валька-капитан. Одет он был в куртку с защитными узорами, а длинные волосы были собраны в узел на затылке. В руках у капитана была спортивная мелкокалиберная винтовка «ТОЗ-16». Именно из такой стреляла Лена в своей стрелковой секции.

– Ты смотри что... – только и произнес Валька-капитан.

И в самом деле, только теперь Лена увидела, что на полу лежат несколько неподвижных безжизненных тел. В основном девичьих, в нарядных кружевных платьях.

– Вот гадство... Разведка у них, на том берегу, ни хера не поставлена, – зло пояснил капитан. – Они думали, что здесь, на школьной территории, казачья база. ЗКП, мать их.

– Что? – не поняла Лена.

– Замаскированный командный пункт. Только нашего берега, – пояснил капитан.

– Откуда ты знаешь? – неожиданно на «ты» обратилась к нему Лена.

– Разговор слышал. Эти уроды мимо моей хаты шли. Строгать бросил, рванул сюда... Казаки и гвардия бьются где-то в центре. Менты... Менты из ментовки носа не кажут, а местная воинская часть из-за своего забора. Забаррикадировались, мать их... А здесь и оружия-то ни хрена нет. Вот, оружейку военруковскую вскрыл, – кивнул он на свою винтовку.

– Будете воевать? – теперь уже на «вы» спросила Лена.

– Придется, – махнув рукой, ответил Валька-капитан.

В углу снова послышался стон, поэтому Лене и капитану пришлось оказать первую помощь девушке Рите, Оксанкиной подруге, раненной в плечо. Капитан сумел остановить кровь и замотать рану разорванными на бинты лоскутами одежды.

– Лежи здесь, кровопотеря незначительная, выживешь, – успокоил девушку Валентин. – Постараюсь кого-нибудь прислать за тобой. Ну а ты... – повернулся он к Лене, – домой сейчас добраться проблематично. Сиди здесь, карауль раненую.

– Я с вами! – неожиданно для себя сказала Лена.

– Куда?

– Воевать... В оружейной осталось что-нибудь?

Валентин покачал головой, но тем не менее отправился вместе с ней во взломанную оружейку. Там было два бесполезных, с удаленным боевым механизмом и пустыми рожками, автомата Калашникова, еще две «ТОЗ-16» и какая-то малопонятная вещь в чехле. Лена открыла его и увидела предмет, который раньше могла видеть только в кино или в историческом музее. В ее руках был арбалет. Но не старинный, ветхий, а выполненный вполне в современном стиле. Нетяжелый, удобно лежащий в руках, предназначенный для спортивных состязаний. Здесь же был и колчан с шестью стрелами.

– Знакомая вещь? – спросил капитан.

– Знакомая, – ответила Лена, прилаживая колчан через плечо.

Арбалет удалось устроить за спину, а в руки Лена взяла «ТОЗ».

– С ума спрыгнула? – только и произнес Валентин.

Лена кивнула в сторону слабоосвещенного, с уцелевшими лампочками коридора. На самом дальнем подоконнике стояла бутыль шампанского, не то полная, не то пустая. Не говоря ни слова, Лена передернула затвор мелкашки, вскинула винтовку и, почти не целясь, разнесла бутыль в мелкие осколки.

– Ты кто? – с заметным удивлением спросил капитан.

– Тюрина.

– Кто?

– Лена Тюрина.

– Тюрина-Втюрина, – скаламбурил он без улыбки. – Где таким делам выучилась?

– В доме пионеров.

– Хорошие пионерки у нас... были когда-то. Меня Валентином звать. Можно без отчества и на «ты»... А наша ближайшая задача, Лена Тюрина-Втюрина, добыть пару-другую вот таких штук, – капитан кивнул на учебные автоматы. – Двигайся за мной, в случае стрельбы падай на землю. По команде «отход» быстро без вопросов отползаешь на максимально далекое расстояние. Вопросов не задавать, не визжать и не спорить со мной.

Сейчас Валентин совсем не походил на пастушка. Его худощавая фигура казалась широкоплечей и мощной. Это был воин, с непроницаемым, точно из камня высеченным лицом и решительным безжалостным взглядом. Небритый подбородок и длинные волосы делали Валентина похожим на русского витязя без шлема.

Впервые за всю свою семнадцатилетнюю жизнь Лена Тюрина видела вооруженных автоматами людей так близко. Всего в нескольких метрах...

– Тихо, подруга! – шепотом проговорил Валентин. – Без нервов.

Их было шестеро. Все в черных шапочках-полумасках и обтягивающих спортивных костюмах, позволяющих оценить их тренированную мускулатуру. Плюс автоматы с укороченными, без пламегасителей стволами, а также ножны и пистолетные кобуры на поясных ремнях. Рядом с ними лежало неподвижное тело совсем молодого бородатого парня в легкой майке, шортах и кроссовках. Летние вечера были не особо прохладными... По счастью, Лена и Валентин не видели, как его расстреляли, подошли, когда громилы возились у истекавшего кровью тела. Лена хорошо понимала Валентина – атаковать с мелкашками шестерых автоматчиков безумие. Это ВРАГИ! Убийцы. Безжалостные, убивающие первого встречного за просто так. При этом смеющиеся, небрежно сплевывающие табачную слюну... Они убивают, потому что УМЕЮТ и ЛЮБЯТ делать это. И если они заметят их с Валентином, то непременно изрешетят пулями, как они это сделали с незнакомым бородатым парнем.

Между тем один из громил пнул мертвого, и все шестеро двинулись прочь.

– Они по городу мелкими группами рассредоточились, – пояснил шепотом Валентин. – Тактика у сволочей своеобразная. Основные ударные группы сумели блокировать ментов и казаков, а эти шакалы расползлись и валят кого ни попадя. Показывают, что весь город в их власти.

– Зачем им это? – спросила Лена.

– Войны хотят... – только и ответил Валентин. – И еще им кто-то хорошо платит. Ты действительно умеешь стрелять из этой штуки? – кивнув на арбалет, спросил капитан.

Лена утвердительно дернула головой. По совести сказать, ни из лука, ни из арбалета она ни разу в жизни не стреляла, но... Сейчас Лене казалось, что стрелять из этого оружия не сложнее, чем из «ТОЗов» и пневматических винтовок.

– Заряжай, – проговорил Валентин, а сам взялся за ее «ТОЗ».

Следующая группка автоматчиков состояла из трех человек. Они не заметили Лену и капитана, укрывшихся за газетным киоском и кустами сирени. Валентин легонько толкнул девушку ногой. Лена спустила тетиву, а Валентин выстрелил сразу из двух винтовок. С близкого расстояния «ТОЗ» достаточно убоен, особенно если заряд приходится в голову. Двое боевиков рухнули, точно пораженные битой городки. А вот третий, тот, которого выцеливала Лена, развернулся и дал очередь в сторону киоска. По счастью, очень короткую. Валентин сумел всадить в грудь боевика охотничий нож.

– Слушай, Втюрина, шла бы ты... – недобро произнес капитан.

Лена закусила губу, не зная, что и сказать. Пущенная ею стрела прошла высоко над головой громилы. Если бы не нож Валентина, очередь изрешетила бы и киоск, и кусты, и их обоих.

– Впрочем, куда тебе сейчас, – еще более зло продолжил Валентин. – Ладно...

– Извините, – только и сказала Лена.

Валентин махнул рукой и в два прыжка оказался рядом с убитыми боевиками. Быстрым движением забрал два автомата, потом вытащил из подсумка три запасных рожка. И тут вечернюю тишину вновь пронзила автоматная очередь. Капитан тут же упал на асфальт, откатился в сторону. А Лена, между тем, увидела двух автоматчиков, появившихся со стороны фабричных гаражей. При этом она видела их хорошо, а вот Валентин вряд ли. Он сумел перекатами уйти в кусты, пару раз выстрелил. Вражеские автоматчики били длинными очередями, а капитан не отвечал. Никак не отреагировал он и тогда, когда один из боевиков отважился высунуться из-за гаражей в полный рост. Судя по всему, в его автомате кончились патроны, а рожки и второй автомат он оставил рядом с бандитскими трупами. Боевики догадались об этом почти одновременно с Леной. Они встали в полный рост и, держа наготове автоматы, быстрым шагом двинулись к месту, где укрылся капитан. Ждать, что произойдет дальше, Лена была не в силах. В руках ее был злосчастный арбалет, и девушка действовала автоматически, просто потому, что не знала другого решения. Тетива вновь натянулась, Лена прицелилась и... Тот, что шел первым и был уже в нескольких шагах от капитанского укрытия, не успел даже вскрикнуть. Стрела вошла точно в шею, колени боевика подогнулись, и он рухнул, ударившись лбом о мостовую. Второй тут же развернулся, Лена прижалась к земле, но выстрелов не последовало. Краем глаза девушка увидела, как за спиной боевика вырос силуэт капитана, бросившегося на него. Валентин не дал ему выстрелить, сумел выбить автомат, но противник оказался не менее опытным в рукопашных делах. Ударом ноги он сумел сбить капитана с ног, выхватил боевой нож...

Стрелять ни из мелкашки, ни из арбалета Лена не могла, так как был риск попасть в Валентина. А капитану пришлось несладко. Он сумел подняться на ноги, но боевик теснил его, проводил ложные атаки, выбирая удобный момент, чтобы нанести один точный ножевой удар. Лена схватила винтовку точно дубину, выставив вперед приклад, и рванулась на выручку. В первый удар она вложила всю силу, тем не менее боевик лишь покачнулся, но остался стоять на ногах. Однако он отвлекся от Валентина, и тот сумел выбить у боевика нож... Дальнейшая схватка шла секунды полторы, не более. Капитан исхитрился завладеть ножом и вогнал его точно в небритый выступающий кадык.

– Без истерик, Втюрина... Не время, слышишь!

Истерик и не было. Напротив, Лена точно окаменела. Она стояла ни жива ни мертва, не в силах ни сдвинуться с места, ни что-либо произнести. Она СТРЕЛЯЛА в ЖИВОГО ЧЕЛОВЕКА...

И ПОПАЛА.

А сейчас... Бац!!! Резкая обидная боль от хлесткой пощечины заставила ее вскрикнуть.

– Втюрина, очнись!

Она увидела перед собой того самого Вальку-капитана, с которым еще вчера мечтала познакомиться. У него было красивое, но сейчас как-то по-особенному недоброе лицо. Она повиновалась ему машинально, точно так же, как в тот момент, когда натягивала тетиву.

Они вновь лежали в укрытии. На сей раз в более надежном. За спиной была глухая стена, впереди чей-то частный гараж, по бокам забор и глухой кустарник.

– Мы их ОСТАНОВИЛИ, понимаешь? – тихим, но твердым голосом произнес Валентин. – Остановили эту нелюдь.

И у Лены перед глазами вновь встали безжизненные, широко распахнутые Оксанкины глаза, бурое от крови платье. И ее одноклассники. Убитые этими, в шапочках-полумасках, скрывающих лица. И сейчас она, Лена Тюрина, обычная в общем-то девчонка, сумела остановить их!

– Зачем им ЭТО? – спросила она.

– Человечиной питаются, – без тени шутки ответил Валентин.

– А тебе воевать нравится? – задала совершенно неожиданный для себя вопрос Лена.

– Эх, Тюрина-Втюрина... – не глядя на девушку, проговорил капитан. – Давай договоримся, что ты перестаешь быть дурой. Иначе прогоню... – И тут же спросил: – Ты спортсменка?

– Волейболистка.

– В защите? – спросил Валентин, пожалуй, первый раз оглядев с ног до головы ее небольшую, но ладно сбитую фигурку.

– Либеро, – ответила Лена и пояснила: – Игрок такой, одет в особую форму...

Однако объяснить дальше про игрока-либеро девушка не успела. С правой стороны послышался грохот двигающейся в их сторону тяжелой бронетехники.

– Коробки прут, – невесело усмехнулся Валентин. – А вот кто в коробках?

«Коробками» именовались три боевые машины. Не разбирающейся в бронетехнике Лене показалось, что это танки, но они оказались БМП – боевыми машинами пехоты. Коробки проехали рядом с их укрытием и скрылись за поворотом, ведущим на центральную площадь.

– Серьезные дела, – только и проговорил Валентин. – Противотанковые гранаты нужны...

Лена не знала, что ответить. Где взять противотанковые гранаты, она понятия не имела. Некоторое время они сидели молча.

– А ты капитан? – спросила она, когда молчание стало томительным.

– Гвардии... капитан, – опять ответил Валентин. – Был... Еще полгода назад.

Все-таки он грубоват. И излишне резок.

– Почему «был»? – продолжила Лена. – Выгнали?

Ей было интересно, почему столь лихой боец распрощался с рядами Вооруженных Сил. Неужели и в самом деле было ранение, о котором говорила Оксанка?

– Где она, эта армия?! В казарме, за забором сидит! – не меняя тона, ответил Валентин. – Саму себя охраняет. А девочка Лена с арбалетом город спасает.

Он впервые за все время улыбнулся ей. И она от неожиданности засмущалась, зарделась...

Между тем вновь показалась группа вооруженных людей. На сей раз это были в основном чубатые бородачи, одетые в казацкие рубахи и фуражки.

– Свои! – кивнул Лене Валентин. – Их сотник со мной в одной школе учился.

Тогда Лена думала, что все кончилось, но оказалось, что все только начинается. «Коробки», как выяснилось, принадлежали боевикам. Воинская часть продолжала соблюдать нейтралитет, ожидая приказа из Москвы. Из разговоров казачьих командиров Лена поняла, что происходящие события – спланированная провокация. Вот только кем и зачем, девушка не поняла, как ни старалась. Вроде как противоположный берег хотел посеять хаос и неразбериху, чтобы потом ввести собственные войска, сместить местное руководство и присоединить независимую республику к себе. А тех, кто вошел в город, громил школу и разъезжал на «коробках», именовали наемниками, «червями» на сленге казаков и гвардейцев. В городе было введено чрезвычайное положение. Банды «червей» удалось выбить из центра города и сжечь две «коробки», но остальные окопались и засели на окраинах. Казаки понесли серьезные потери. Так продолжалось почти четыре дня. Лена уже ни в кого не стреляла, она стирала казачье белье и готовила горячую еду. Никто не знал, сколько продлятся боевые действия. Валентина назначили командиром истребительного батальона, и Лена почти не видела его. А в начале четвертого дня в городе появилась немногочисленная вооруженная группа, экипированная, как спецподразделение. Летний камуфляж, защитные кепки, ботинки-берцы. Командовал ими невысокий седой человек, которого подчиненные вопреки субординации называли не по званию, а просто Максимычем. Максимыч оказался хорошим знакомым Валентина. Они уединились в штабном помещении и часа два разговаривали там, не впуская посторонних. А когда вышли, Валентин объявил:

– Сегодня к вечеру война закончится. Но просьба ко всем ополченцам и казакам с базы без специальной команды не выдвигаться. В городе будем работать мы с Максимычем и его ребятами.

– И кто они такие? – недоверчиво спросил казачий сотник.

– Спецназ ВДВ. Слыхал про такой?

– Войска дяди Васи? – усмехнулся сотник.

– По счастью, не дяди Бори, – ответил Максимыч. – У тебя, сотник Воронцов, уже двенадцать погибших. И пулеметчика где-то потерял. Так что не шутил бы уж...

На такую осведомленность сотник не знал, что и ответить.

– Одним словом, без приказа боевые базы не покидать! – подвел итог Максимыч.

И в самом деле – к вечеру следующего дня стрельба на окраинах города прекратилась, а на улицах появились многочисленные милицейские патрули. А еще через пару дней жизнь и вовсе почти вернулась в привычное русло. Противоположный берег затих.

Лена увидела Валентина, подойдя к калитке его участка. Узнала его не сразу. Он постригся и, хоть был одет в строгий гражданский костюм, вид имел вполне офицерский. Валентин заколачивал двери своего дома большими необструганными досками.

– Ты уезжаешь? – подбежав к нему, спросила Лена.

– Да... Возвращаюсь в ряды, – только и ответил он.

И лицо у него было совсем не злое.

– Вот искупаюсь и уеду, – подмигнув ей, сказал Валентин. – С Максимычем и ребятами. В звании обещали восстановить, роту спецразведки дадут.

«А я?» – хотела было выкрикнуть Лена, но сдержалась. В самом деле, кто она ему?

– Прощай, Лена... – выйдя за калитку, произнес он и, не оглядываясь, пошел в сторону дикого пляжа.

Лена робким неспешным шагом пошла вслед за ним. «Прощай»... Ей и самой надо было топать на вокзал, но остановиться она не могла. А Валентин шел и не оглядывался, точно ничего и не чувствовал. Обернулся он, лишь подойдя к прибрежной отмели.

– Что ты ходишь за мной? Не ходи, а?

Девушка остановилась, опустила глаза в гладкую речную гальку.

– Почему? – наконец спросила она.

– Убьют тебя, дуру, – только и ответил Валька-капитан. – Жалко.

Лена молчала. И не поднимала глаз.

– Я не на курорт еду, Лена! – Он, кажется, впервые назвал ее по имени. – Такие события, как здесь, ожидаются в разных регионах России. И там будем мы с Максимычем.

– А если я хочу быть с тобой... С вами, – произнесла полушепотом Лена.

– Ты кто? – вдруг с усмешкой спросил он.

Лена лишь пожала плечами. Кто она, в самом деле? Тюрина-Втюрина, не более, но и не менее того.

– Ты – арбалетчица! – не дождавшись ответа, сказал Валентин. – Интересно, откуда все-таки в школе оказалась эта штука?

Лена лишь пожала плечами. Фронтовик-военрук Оксанкиной школы был в числе погибших, спросить теперь было не у кого.

– Арбалет цел? – задал второй вопрос Валентин.

– Цел и невредим, – ответила Лена.

– Бери его с собой. На сборы полчаса – не больше. Ждать не будем. Условия прежние – вопросов не задавать, не визжать и не спорить со старшими!

Вне себя от внезапной радости Лена кинулась за вещами. На сборы ушло четырнадцать минут.

Через два дня Лена оказалась в воинской части. Ей выдали форму и зачислили в школу младших специалистов средств связи. Там, кроме нее, было еще несколько девушек. Школа готовила связистов исключительно для ВДВ. Поэтому кроме «точек-тире» там изучался рукопашный бой, стрельба из самых разных видов оружия, а также искусство ведения разведки в глубоком тылу противника. Девушка совершила несколько парашютных прыжков и прошла начальную альпинистскую подготовку. Теперь она уже не путала танк с БМП, а БМП с боевой машиной десанта, более легкой, предназначенной для десантирования с воздуха. За время учебы она почти не виделась с Валентином, зато он пришел в праздничный день выпуска. Он был в парадно-выходной форме с капитанскими погонами и медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги». У нее же была отутюженная гимнастерка, юбка со стрелками и лычки младшего сержанта на погонах.

– Лена, я хочу забрать тебя в свое подразделение, – сказал он уже после торжественной части и танцев, где они вдвоем не слишком умело кружились в вальсе.

– Ты спрашиваешь, согласна ли я?

– Там придется заниматься тем... чем ТОГДА. Ты готова пережить это снова? И, возможно, не один раз.

Лена улыбнулась. Да, да – теперь она могла позволить себе снисходительную улыбку. Ведь это он, капитан Валька со странной, но благозвучой фамилией Лапето, сейчас обращался к ней с особой, почти просящей интонацией.

– Слушай, Валентин, – глядя в его синие, совсем не злые глаза, произнесла Лена, – а замуж ты бы меня позвал?

Спустя двое суток младший сержант Тюрина приступила к исполнению обязанностей связистки в отдельном разведбатальоне спецназа ВДВ. Капитан (без пяти минут майор) Лапето был в нем заместителем командира.

Потом... Лена слишком хорошо помнила, какое это было «потом».

О, если бы можно было прямо сейчас вернуться назад, в тот день, когда в их части была сыграна скромная свадьба. Без белого платья и фаты, но с обручальными кольцами, за которые капитан Лапето выложил почти все свои скопленные на черный день сбережения. Жалованье офицерам тогда платили не чаще, чем раз в четыре месяца. Но нет, сегодня ей придется жить только настоящим.

Из плена воспоминаний Лену вырвала ослепляющая вспышка и грохот шумошокового взрыва. Это означало, что кто-то очень близко подобрался к двери и окну. На всякий случай Ротмистр оставил такой «сюрприз» для возможных непрошеных гостей. Лена выхватила из-под подушки пистолет, скатилась на пол, свободной рукой открыла крышку подпола. Не прошло и пятнадцати секунд, как через подвальное помещение Лена оказалась во дворе. Возле крыльца ошарашенно топтались три крупных мужских силуэта. Действовать надо было молниеносно, пока «гости» находились под впечатлением от взрыва, рассчитанного на кратковременный, полуминутный шок.

Еще четыре минуты назад Фадей и его подельники созерцали отдыхающую Лену с помощью специальных приборов скрытого наблюдения. Ими бандитов в свое время снабдил Спец. Лена выбрала не самое лучшее место на диване у окна, но ложиться на пол ей не захотелось. Тем более что она была отнюдь не беззащитна.

– Ниче телка, – усмехнулся Гутенок, ранее отбывавший срок за изнасилование.

– Это не телка, это наша мишень, – оскалил вставные зубы Фадей.

– Валить будем? – угрюмо спросил Клям, не отягощенный чувством юмора, впрочем, как и другими чувствами.

– Можно и сто тридцать первую, – продолжил скалиться Фадей. – Старший разрешил.

Слово старшего (то есть Спеца) было для подментованных беспредельщиков законом. Спец и прочие кураторы от ментовки могли под горячую руку и в морду заехать, и ребра пересчитать, но при этом надежно берегли таких, как Фадей, для разных «деликатных» поручений. Таких, о которые ментам мараться было не с руки. Но зато если «подментованные» на чем-либо попадались, кураторы их не бросали. В СИЗО им была обеспечена особая (не общая!) камера. Если не удавалось отмазать их от суда, то наказание беспредельщики отбывали в специальных зонах или больницах закрытого типа. Однако везде они находились под строжайшим контролем. Такую систему создал в начале девяностых лично Гиммлер, когда был еще только полковником управления по оргпреступности. Уже тогда Дмитрий Львович понимал, что бороться с преступностью куда удобнее и выгоднее руками самой же преступности. Проще также решать и некоторые коммерческие проблемы. Персонажи вроде Фадея не пользовались уважением в преступном мире ни среди «синих»^[16] , ни среди классического рэкета-охраны. Фадей и его команда обладали большой мышечной массой, хорошо развитым инстинктом самосохранения и постоянной тягой к совершению всяких мерзостей. Их статьями были разбой с отягчающими, тяжкие телесные, изнасилования, истязания. Они одинаково боялись «чужих ментов» и представителей преступного мира, поэтому были абсолютно управляемы.

– Пошли! – дал команду Фадей, и бандиты, перемахнув невысокий забор, двинулись к постройке.

План их действий был нехитер – высадить оконные рамы, ворваться внутрь, ну а далее по обстановке. Все трое были вооружены пистолетами «Иж», разрешенными для сотрудников охранных предприятий, а также электрошокером и резиновыми дубинками. Они были всего в паре метров от вожделенного окна, как вдруг раздался оглушительный, бьющий в самые перепонки взрыв. Беспредельщики, не сговариваясь, точно по команде, взвыли. Некоторое время они ничего не видели из-за яркой, ударившей по глазам вспышки. Фадей, однако, сумел прийти в себя и сориентироваться быстрее, чем Клям и Гутенок. Успев выхватить свой «Иж», главарь выстрелил наугад в сторону окна. Однако в то же мгновение сильный удар в живот заставил Фадея согнуться и выронить оружие. Второй удар бандит получил в голову и потерял сознание. Клям и Гутенок тоже оказались на земле, получив болезненные удары по наиболее уязвимым местам своих многокилограммовых, размалеванных цветными татуировками тел.

Первым пришел в себя Гутенок. Вернувшееся зрение открыло перед ним следующую картину. Оба его старших товарища валялись в траве неподвижными тушами, а в физиономию самому Гутенку было уперто пистолетное дуло. Оружие держала в руках молодая, коротко стриженная женщина. Та самая, метр шестьдесят пять-шестьдесят восемь. Та, в отношении которой куратор приказал «зеро», но разрешил и «сто тридцать первую».

– Согласен с моим планом?

Ротмистр пожал плечами. Что ни говори, а мгновенно анализировать ситуацию Елизаветин способен был лучше Валерия. Потому и занимал должность начальника штаба. Суть елизаветинского плана была такова:

– Надо бросить камень. Миф про аргонавтов помнишь?

Феоктистов помнил миф лишь в общих чертах. Главный герой, Ясон, бросил в гущу наступающих вражеских воинов камень, и те, решив, что измена произошла в их рядах, перебили друг дружку. Ясон был один против целого войска. В таком же положении был сейчас и Ротмистр.

– Ты про нее раньше слышал? – спросил Феоктистов. – Про Арбалетчицу?

– Слышал. И давно. Там темная история. Арбалетчица, она же наемница. Поначалу она действовала на нашей стороне, и весьма успешно. Потом каким-то образом ее перекупили чеченцы. Подробности неизвестны, но ясно одно – эта Тюрина воевала на стороне боевиков. И не одна, а со своим мужем. Некто Валентин Лапето. Солдат удачи, бывший майор десантных войск. Был объявлен в федеральный розыск, но куда-то исчез. Наглухо. Такая вот боевая семейка.

– Как-то все это... не очень, – вновь неопределенно пожал плечами Феоктистов. – Нестыковок много.

– Согласен, – кивнул начштаба. – Сперва, еще тогда, пять с лишним лет назад, Тюрину объявили в розыск. Но очень быстро дали задний ход. Никакого розыска, гуляй, девушка. Лапето искали, но нигде не обнаружили.

– Я об этом ничего не знал.

– Ты тогда работал в другом регионе, потом отдыхал в санатории, – напомнил Елизаветин.

Это соответствовало истине.

– Поэтому... она ко мне и обратилась? – задал довольно-таки глупый вопрос Валерий.

– Не только, хотя она неплохо осведомлена о тебе, – заметно злым голосом ответил Елизаветин. – Я думаю, история такова. Ей нужны деньги... Деньги твоего молодого друга – Бена Ли, – подвел итог начштаба. – И она весьма неплохо все просчитала. Понятно, пан Ротмистр?

Феоктистов молчал, и плечи его на сей раз точно окаменели. Елизаветин в своих оперативных прогнозах никогда не ошибался. Эта Тюрина и в самом деле профессиональная разведчица, ас своего дела. Каким-то образом она узнала, что у подполковника Феоктистова в «должниках» некий корейский миллионер. Сама ненавязчиво подвела разговор... Подвела ли?! Между тем сумма, которую завтра предстояло получить от Бена Ли, была весьма впечатляющей.

– А как же акция? База отдыха, погибший агент Прохорова? – еще раз все восстановив в памяти, спросил Валерий.

– А вот акция... – тяжело вздохнул погрустневший Елизаветин, – акция скорее всего должна иметь место. Как и «крот» в наших рядах. Прошлым месяцем я вместе с командованием наших коллег из «Вымпела» планировал операцию по захвату Дранковского, прибывшего для чего-то в сибирский регион. Она сорвалась... Дело в том, что эта Арбалетчица хорошо осведомлена и ведет свою игру. Сталкивает нас всех лбами. А сама намерена сорвать немалый куш. Эту наемницу я отпускать живой не намерен. И вообще – лучше сперва захватить ее, потом браться за остальных. И еще, Феоктистов... Я в твоей машине сейчас не случайно оказался. Сократ Иванович попросил.

– Спасибо, – только и произнес в ответ Ротмистр.

– Позвоню и скажу ему, что ты высадил меня у метро, – разведя руками, вторично за сегодняшний день улыбнулся Елизаветин.

Показанное Прохоровым не фальшивка. Теперь это было ясно на все сто. Только вот кто такой сам Прохоров? Ответа не было, одни сомнения и домыслы.

– Шарманкина тоже подозреваешь? – спросил Елизаветин, словно уловив мысли Валерия.

– Подозревать грех невеликий, – ответил Феоктистов. – Если послезавтра ничего не произойдет, Бог мне его простит.

– А Чарского ты бы подозревал? – без всякой интонации, даже без вопроса, проговорил бывший командир штурмовой группы.

Да, ведь еще совсем недавно рядом находились те, в ком уверен был зачастую больше, чем в себе самом. Таким человеком был первый командир Феоктистова (и Елизаветина, пришедшего в «Альфу» на два года раньше Валерия), полковник КГБ Игорь Константинович Чарский. Именно его сейчас вспоминали и Феоктистов, и Елизаветин.

– Тост я скажу такой, ребята. Если не нам, то нашим детям дожить бы до такой поры, чтобы каждый человек, навстречу идущий – братом нам был. Чтобы молодая женщина сестрой могла для каждого из нас стать, а пожилая – матерью. Для того и погоны носим, согласны?

С таким вот тостом, с наполненной добрым молдавским вином рюмкой в вытянутой руке всегда и всплывал в памяти Игорь Константинович. Тогда отмечалась очередная годовщина штурма дворца Тадж-Бека в Афганистане, за который Чарский получил орден Красного Знамени. И когда говорил он слова эти, молодым в ту пору офицерам Шарманкину, Елизаветину и Феоктистову верилось, что и в самом деле такое время при их жизни наступит... Сегодня же и Ротмистр, и начштаба понимали, что и их детям такого времени не увидеть. А вот Чарский верил, хотя ни идеалистом, ни наивным отнюдь не был.

– И что, каждый офицер на такое способен? – спросил как-то, наблюдая бойцов «Альфы» недавно назначенный председатель КГБ, ранее служивший по линии политической разведки.

– Почти, товарищ генерал армии, – по-уставному, но соблюдая скромность, ответил полковник Чарский.

В самом деле – частокол из боевых ножей, вонзенных в обычную оконную раму с расстояния тридцати метров, впечатлял председателя КГБ. Как и пятикопеечная монета, пробитая пулей снайпера с расстояния в сто метров.

– Все это хорошо, полковник, – задумчиво произнес председатель КГБ. – Но вот как твои ребята покажут себя в боевых условиях?

– Каждый готов выполнить поставленную задачу, – ответил Игорь Константинович.

Его подчиненные, в том числе и лейтенант Феоктистов (пока еще только стажер), выполняли «огневые нормативы»: вели скоростную стрельбу из пистолетов Стечкина сперва стоя, потом в падении, затем лежа на животе, перекатываясь на спину... Пули ложились кучно и редко уходили в «девятку». Из обоймы Валерия, вчерашнего курсанта погранучилища, ушла только одна. Позднее Феоктистов будет без промаха стрелять на звук, на молниеподобную бьющую по глазам вспышку, поражать цели на предельной дальности в горах, лесистой местности, городских условиях... Генерал знал, что говорил. Боевые задачи начали ставиться одна за одной. Девяностый год (год прихода двадцатилетнего лейтенанта Феоктистова в отряд) выдался особенно трудным для «Альфы». Чарский тогда был первым заместителем ее командира генерала Карпова. Помимо командировок в «горячие точки» трещавшего по всем швам СССР, «Альфа» включилась в борьбу с организованной преступностью. Лично Чарским были подготовлены и проведены двенадцать труднейших операций по обезвреживанию доморощенных мафиози. И ни при одной из них глыбообразные «бойцы» мафии не успели оказать и малейшего сопротивления. Изъятие огнестрельного, автоматического оружия в тот год стало обыденным явлением... Из одной республики, охваченной националистическими распрями, пришла срочная «оперативка» – экстремисты собираются взять штурмом здание местного КГБ. Бойцы «Альфы» срочно были направлены туда, будто в республике не было своих чекистов и воинских формирований. Охранять пришлось не столько здание комитета (информация о нападении не подтвердилась), сколько самого председателя, не очень доверявшего своим подчиненным. Нужен ли контрразведке такой руководитель, никто вопросом не задавался. Бойцов-«охранников» поселили в казарме, выдав лишь матрасы и пару простыней на человека... Степанакерт, Ереван, Баку, Тбилиси, Кишинев, Душанбе, Вильнюс... Москва 91-го. Все эти «горячие точки» прошел полковник Чарский во главе своих подчиненных. На их глазах рушилась великая страна. Экстремисты откровенно нацистского толка раздували пламя гражданской войны, лилась кровь ни в чем не повинных людей. Огромные усилия с риском для жизни и здоровья, сложные оперативные комбинации были сведены на нет действиями безответственных, лишенных совести политиков. В 91-м СССР прекратил свое существование. Многие старшие офицеры «Альфы» написали рапорты об увольнении. Но только не полковник Чарский, ставший командиром после ухода генерала Карпова. Герою штурма дворца Тадж-Бек не простили недостаточной лояльности (точнее, нежелания угодничать) новым «демократическим властям». Карпов ушел, но остались Чарский и другие офицеры. Именно Чарский придумал для Валерия закрепившийся за ним позывной:

– Ротмистр Феоктистов. Звучит?

– Нормально, – пожал плечами Валерий.

– Извини за комплимент, но есть у тебя в лице, Валера, что-то такое из того времени. Когда в кавалерии были ротмистры, а в казачьих частях есаулы. Ротмистр Феоктистов. Нет, ей-богу, хорошее сочетание.

Валерий вновь не знал, что ответить. Ничего такого «из того времени» он в своей физиономии не находил. Нос в боксерских поединках перебитый, шрам над бровью после драки со шпаной в летнем парке. Глаза довольно крупные, темные. Прическа обычная, офицерская, как у большинства служивых, в ведомственной парикмахерской сделанная. Ничего особенного. Что ж – будет Ротмистром. Позывной как позывной. Не хуже и не лучше, чем у остальных.

– Почему так, Игорь Константинович? – спросил Валерий командира в тот злополучный вечер, когда перестал существовать Советский Союз. – Как после всего этого службу нести?

Все они тогда находились на базе «Альфы» в состоянии полной боевой готовности. Однако никаких приказов не поступало и не могло поступить.

– Есть такой хороший писатель Феликс Кривин. Не читали? – спросил вместо ответа Чарский своих подчиненных.

Феоктистов и Шарманкин лишь пожали плечами.

– Его, к сожалению, мало издавали, – с досадой произнес Чарский. – Так вот, у него есть очень хорошая миниатюра про пирамиду из детских кубиков. Смысл такой – кубик, стоящий в самом низу, думает о том, как удержать, не развалить всю пирамиду. А кубик, который на самом верху, думает лишь о том, как удержаться на своем месте и не свалиться вниз.

– Точно схвачено! – усмехнулся Юра Шарманкин, а Феоктистов молча с ним согласился.

– Я это к тому говорю, – посерьезнел полковник, – что мы и есть эти самые нижние кубики. Поколеблемся, и вся пирамида рухнет.

Юра и Валерий были согласны и со своим командиром, и с неизвестным им, но явно хорошим писателем Феликсом Кривиным. Да, единое союзное государство рухнуло, но оставалась Россия. И в ней оставались жить они сами, их матери, жены, дети. Впрочем, у Феоктистова тогда еще не было Аленки, он еще не представлял себе чувства, когда поднимаешься по лестнице и знаешь, что сейчас повиснет на шее дочка, золотоволосая, смеющаяся, с карими, искрящимися счастьем глазами. Это счастье и лежало в той пирамиде, которую Валерий и остальные ребята на себе по сей день и держат.

Впечатление киношного супергероя Игорь Чарский абсолютно не производил. Не сказать, что красивое, но волевое худощавое лицо с умными, проницательными, стального цвета глазами. Чуть выше среднего роста, неширокий в кости, с худыми, но широкими плечами, Чарский был неплохим боксером и рукопашником. Но еще более успешно он метал холодное оружие и почти не целясь, по-ковбойски, без промаха стрелял из табельных пистолетов. Здесь Игорю Константиновичу равных не было. При этом он был одним из немногих «пиджаков» в отряде. «Пиджаками» именовали тех, кто в свое время окончил не военное училище и не школу КГБ, а гражданский вуз. Впрочем, «пиджаком» ни вслух, ни мысленно Чарского назвать было нельзя. Да и авиационный институт, где он получил диплом специалиста по самолетным двигателям, не такая уж и «штатская» контора. Ну а спецподготовку Чарский успешно освоил в Минске, на высших курсах КГБ, и в отдельном учебном центре под Балашихой... Трудно сказать, кем бы стал Игорь Чарский, не попади он в спецподразделение тогда еще грозного и могучего КГБ СССР. Инженером-конструктором? Художником? Спортсменом или тренером? Он вполне мог достойно пройти по каждому из этих трех путей, но выбрал четвертый. Если выдавалась свободная минута (что крайне редко в подразделении «А»), полковник доставал небольшой блокнот и рисовал. Простым карандашом или ручкой. Рисовал Чарский пейзажи. И получались они, несмотря на отсутствие красок, яркими, необычными, не похожими на пейзажи других художников.

Незадолго до девяносто пятого года, декабрьским вечером, в опустевшем спортзале, при отличной акустике, полковник вдруг ни с того ни с сего начал читать стихи. Всего для нескольких оставшихся в зале бойцов, в том числе и Феоктистова:

– Это ваши стихи? – спросил Слава Данилин, тогда еще прапорщик.

– Нет, это поэт Игорь Тюленев из Перми. И мы с ним никогда не встречались, – ответил Чарский.

Чужие. Да, Валерий все отчетливее ощущал их присутствие в Своем Доме, как и талантливый поэт Тюленев и непосредственный командир полковник Чарский... Все это было незадолго до Буденновска. В канун 1995-го года Чарский встретился со своим давним приятелем полковником Ивановым. Когда-то они вместе начали службу в «Альфе» под командованием полковника Бубенина, получившего звезду Героя Советского Союза за участие в боях на Даманском. Вместе они прошли и Афганистан, и не одну спецоперацию, но как только Иванову исполнилось тридцать шесть, он перевелся из «Альфы» в Управление территориальной контрразведки. Чарский никогда не осуждал товарища – тридцать пять лет уже критический возраст для бойца спецназа...

– С автоматом бегать не надоело? – спросил Иванов, когда встреча уже подходила к концу, а на донышке пятизвездочной коньячной бутылки оставалось совсем немного.

– Да так, – уклончиво ответил Чарский.

– Есть вакансия в управлении кадров. Зам начальника отдела. Могу порекомендовать тебя.

– Какой из меня кадровик? – сказал Чарский, выливая остатки коньяка в свою рюмку. – Нет, пока силы позволяют, буду бегать.

– Тебе через полгода сорок семь. Скоро дедушкой станешь, – с неожиданно грустными интонациями проговорил Иванов. – А ведь вас, подразделение «А», суют во все дыры. Где полыхнуло, туда и бросают. Пожгут ведь, как солому.

– Если я уйду, Иванов, пожгут моих ребят, – ответил Чарский.

– Твоя правда... Но если надумаешь, звони в любое время.

Чарский так и не позвонил Иванову. Они вообще больше никогда не виделись, так как случился Буденновск. Недавний студент института землеустроителей Шамиль Басаев и его банда захватили больницу и родильное отделение. Весь мир наблюдал выставленных в окнах рожениц, за спинами которых мелькали бородатые рожи и камуфляжные куртки. Полковник имел полное право не идти на штурм лично, руководить действиями бойцов из штабной машины. Возраст, былые, еще с афганских времен, ранения позволяли ему это, отнюдь не роняя офицерской чести. Тем не менее Чарский надел каску-полусферу и возглавил штурмовое подразделение. Именно Чарский с бойцами сумел проникнуть на первый этаж захваченного здания. Взрыв гранаты, брошенной с лестницы второго этажа, полковник принял на себя... А потом пришла команда отступать, и матерящиеся бойцы «Альфы» отходили на исходные позиции. Тело погибшего Игоря Константиновича сумели вынести под прикрытием бронетранспортера, прорвавшегося к месту его гибели.

Елизаветин частенько спорил с Чарским. Не по служебным, разумеется, а по «общественно-политическим» проблемам.

– Впечатление такое, что всех нормальных людей гонят в какое-то рабство, – сказал как-то Елизаветин после просмотра очередной новостной передачи, где чеченские боевики гордо именовались партизанами, а солдаты и офицеры российской армии презрительно – федералами. – Черное называют белым и требуют, чтобы все с этим соглашались и похихикивали... Смотреть противно, – кивнул Елизаветин в сторону телеящика.

– Страдающим рабом быть, конечно, плохо. Но с позиций христианской морали – куда хуже быть мучителем рабов, – произнес в ответ Чарский и, чуть помолчав, добавил: – Сами они... федерасты.

И еще Ротмистр никогда не забудет июль 93-го года. Да, тогда он уже был офицером «Альфы», а не погранвойск, и службу нес в столице, а не в Таджикистане, но известие о том, что басмачи вырезали почти всю двенадцатую погранзаставу, он воспринял как личную трагедию, хотя Валерий лично не знал погибших ребят. Но это были такие же, как он, солдаты России. В высоких столичных кабинетах в те дни шли тревожные заседания. В глубь таджикских долин были готовы хлынуть отлично вооруженные орды моджахедов. Что произошло бы дальше?

– Первым делом они захватят сотни, а то и тысячи рабов для своих наркоплантаций, – начал разговор полковник Чарский на собрании штурмовых подразделений антитеррора. – Далее двинутся к урановым копям, где трудятся немало русских специалистов. И уж непременно отобьют и укрепят плацдарм для натиска в Среднюю Азию и Казахстан. Ну и, разумеется, выйдут к южным рубежам России, а там у нас боевых сил негусто.

Негусто – мягко сказано. Южные рубежи в то время были практически беззащитны. Офицеры молча слушали командира.

– Возможно, нам придется вылететь в район боевых действий, – в конце своего доклада произнес Чарский.

Бойцы заметно приободрились. Воевать – не языки чесать... Однако тогда у руководства Минобороны хватило ума не посылать антитеррористический спецназ для решения общевойсковых операций. Из Московского округа в Таджикистан срочным порядком был переброшен 186-й штурмовой авиаполк. Точно стальным гребнем прошлись русские асы-штурмовики по душманам. До восьмидесяти тонн бомб и ракет обрушивали на них ежедневно. При этом у басмачей имелись «стингеры», те самые, коими столь удачно сбивалась советская авиатехника в период афганской войны. Тем не менее натиск озверелых душманов был остановлен. Доблестные воины наркоплантаций убрались на свою территорию... О подвиге же русских авиаторов в те дни нигде не писалось и не говорилось.

После гибели Игоря Константиновича в «Альфе» произошло немало изменений. В подразделение брали уже не только офицеров и прапорщиков с богатым опытом, но и рядовых, отслуживших срочную. После кратковременной подготовки им вручались погоны прапорщиков, а через некоторое время они «дотягивались» и до младших лейтенантов. Именно из-за такого юного «бойца» погиб другой прапорщик и получил тяжелые ранения подполковник Елизаветин. Однако «Альфа» продолжала жить. Пирамида пошатывалась, но держалась.

– Отправляюсь кидать камень, – сказал Феоктистов на прощание Елизаветину.

На связь Ротмистр должен был выйти завтра утром. Лену до этого момента было решено не беспокоить.

– Ты че па-ц-цанов... завалила?!

– Я и тебя завалю – глядя в упор на трясущегося юного отморозка, негромким спокойным голосом произнесла Лена.

Как ни странно, эта спокойная интонация ввергла бандюгана в состояние ужаса, близкого к безумию. Он не просто дрожал, он прямо-таки забился в предсмертной столбнячной лихорадке.

– Де-девушка! Не н-надо! – трясущимся голосом заверещал Гутенок.

– Почему же не надо? – с неожиданным интересом отозвалась Лена.

– У м-ме-нь-ня жена, ребеночек только родился, – сущую правду пролепетал Гутенок.

Как ни странно, в эту минуту он и в самом деле вспомнил свою дебиловатую супружницу, шестнадцатилетнюю выпускницу вспомогательной школы олигофренов.

– Ребеночек... – произнесла в ответ Лена. – Такой же поганью его воспитаешь?

– Нет! Клянусь, де-в-вушка! Не убивай! – По одутловатой прыщавой харе отморозка слезы текли уже в несколько ручьев.

– Я тебе не девушка, – усмехнулась Лена. – Я тебе тетенька, выблядок вонючий.

– Те-тетенька, – повторил Гутенок, – не убивай!

– Кто тебя нанял?

– Мент. Я его не знаю, вот Фадей, он знает...

Лена несколько не рассчитала удар (как это часто бывает в боевых условиях), и у Фадея были все признаки тяжелого сотрясения мозга. Он вздрагивал, ворочался, но никак не мог окончательно прийти в себя. Однако на шее у него болтался мобильник. Не спуская глаз с трясущегося Гутенка, Лена завладела фадеевским мобильником и тут же, с помощью специальной команды, соединилась с последним номером, который набирал главарь. Ей ответили после второго звонка. Властный, не очень вежливый мужской голос. Лена не торопилась вступать в диалог.

– Да, слушаю... Говорите! – жестко потребовал неизвестный собеседник. – В чем дело? Фадей, это ведь ты?!

– Фадей с вами поговорить не может, – выждав почти полминуты, вступила в разговор вежливая Лена. – Он... Как бы это мягко выразиться – отошел в мир иной. Вместе с двумя приятелями.

По счастью, фразу про «мир иной» Гутенок не понял, трястись сильнее не стал, напротив, даже несколько успокоился. Лена, в свою очередь, ободряюще подмигнула ему.

– Вы кто? – последовал вопрос неизвестного.

Вместо словесного ответа Лена поднесла к мобильнику пистолет и выстрелила в землю. Затем отключила мобильник и обратилась к отморозку:

– Благодари Бога, урод, что у меня времени не осталось вас закапывать. Дуй отсюда километров так за четыреста. Потому что мент, в отличие от меня, вас в живых не оставит... Понял?

– А-га, – тряхнул головой Гутенок, – с-п-па-сибо.

– Какой ты вежливый, – усмехнулась Лена.

И вдруг сильно, но при этом почти без размаха, ударила поднимающегося отморозка точнехонько в причинное место. Тот вновь с воем оказался на земле.

– Еще раз увижу – за это самое место повешу, – на прощание сообщила Лена почти не изменившимся вежливым голосом.

Когда в мобильнике прозвучал выстрел, Спец невольно дернул головой, точно уклонялся от прямого выстрела. Гиммлер, в кабинете которого оба они находились, бросил на подчиненного неодобрительный взгляд.

– Твои отморозки обосрались? – не столько спросил, сколько утвердительно произнес генерал Гладий, как только Спец закончил «беседу».

Спец неопределенно развел руками. Сообщить, что Фадей и остальные в «мире ином», он не решался.

– Где теперь будем искать нашу подругу? – спросил Гиммлер, который без всяких слов отлично представлял, что произошло.

– Я виноват, Дмитрий Львович, – начал было Спец.

– Заткнись! – оборвал его Гиммлер.

Ему предстояло немедленно связаться с Гостем из ФСБ и сообщить о том, что Тюрина Е.Г. благополучно оставила их с... Это было выше сил генерала Гладия, он с ненавистью смотрел то на Спеца, то на собственный телефонный аппарат. И в этот момент телефон, точно выручая своего владельца, залился мелодичной трелью, отсрочивая тем самым звонок Гостю.

– Дмитрий Львович! – раздался голос дежурного из Управления криминальной милиции. – Только что была обстреляна машина офицера ФСБ Феоктистова. Наши там уже работают, а этот Феоктистов хочет, чтобы приехали вы. Говорит, нечто срочное для вас.

– Лена? Мой коттедж лучше покинуть. Тебе есть где переждать часа три-четыре?

– Найдется. Что у тебя?

– Через три с половиной часа встретимся. Все нормально, но мне нужно кое-что выяснить.

Вдаваться во все подробности Феоктистов, разумеется, не стал. Лена тоже не сообщила, что убежище она уже покинула, причем не по своей воле. Убрав на место мобильник, Валерий вернулся к членам оперативной группы ГУВД, изучающим пулевую пробоину в лобовом стекле его «Опеля». Она была круглая, аккуратная, с тоненькими, едва заметными трещинками вокруг. И находилась точно напротив водительского места. Стреляли всего один раз, но прицельно. «Интересно, кто первый приедет – Гладий или Прохоров? – думал Ротмистр. – Гладий, только Гладий! Он просто обязан опередить Сократа Ивановича!» Разумеется, Феоктистов специально не просил сообщать о покушении на него генералу Прохорову, но оперработники в любом случае обязаны были это сделать. Однако Гладий-Гиммер был предупрежден чуть раньше.

– Машина сбавила скорость на повороте, и в этот момент в вас выстрелили? – задал Валерию вопрос эксперт-криминалист.

– Да, – кивнул Ротмистр.

Криминалист хотел было спросить еще что-то, но тут все участники опергруппы, как по команде, приняли положение «смирно». К ним подъехал черный «Мерседес», принадлежащий генерал-лейтенанту МВД Гладию, находящемуся в ранге заместителя министра.

– Феоктистов? – уточнил Дмитрий Львович, выйдя из лимузина и сразу же остановив взгляд своих цепких глубоко посаженных глаз на Ротмистре.

Ранее они ни разу не встречались, и Валерий отметил оперативную хватку Гладия.

– Ну, говори...

Они вдвоем отошли на почтительное расстояние, в самую нетоптанную зелень бульварного газона. По периметру газона выстроились шкафообразные фигуры генеральских охранников. Они были удалены от генерала ровно настолько, чтобы нельзя было подслушать негромко ведущийся разговор.

– Вы на меня охотитесь? – в открытую спросил Феоктистов.

– Вот сейчас нет, – кивнув в сторону «Опеля», искренне ответил Гладий. – А вообще лицензия на тебя выдана.

Таким образом, разговор сразу был переведен в нужное русло. Нет смысла подозревать, когда и так уверен.

– Я тоже думаю, что это не вы, – сказал неизвестно почему приободрившийся Феоктистов. – Помощь окажете, господин генерал?

– Это к следователю, – Гладий вновь кивнул в сторону опергруппы.

– Дмитрий Львович, давайте жить дружно!

– А ты нахал, парнишечка с погонами подполковничьими, – Гиммлер передернул в неприязненной гримасе свой узкогубый рот. – Давай подробней насчет дружбы.

– Для вас не секрет, что я стал носителем определенной информации. Она касается как вас, так и одного из моих руководителей. У меня есть основания полагать, что стреляли в меня по его указанию. Вот только реакцию мою не учли, успел пригнуться.

Гиммлер со словами не торопился. Хорош Гость – «беру нашего Ротмистра на себя». Феоктистов, судя по всему, расколол его... Тем временем чуткие уши Гиммлера уловили шум еще одной машины – фээсбэшного штабного микроавтобуса. Обернувшись, Гладий, обладавший стопроцентным зрением, увидел так вовремя появившееся Ротмистровское начальство – генерала Прохорова и полковника Шарманкина.

– Кто-то из них? – кивнув на вновь прибывших, очень негромко спросил Гиммлер.

– Затрудняюсь сказать.

– Пойдем, – Гиммлер сделал приглашающий жест в сторону своего «Мерседеса».

Валерий уже сидел на заднем месте рядом с молчаливым охранником, когда к «Мерседесу» подошли Сократ Иванович и Юра.

– Что случилось, Валера? – спросил Прохоров через не до конца прикрытое стекло.

– Ничего особенного, – ответил Феоктистов.

– Так сложилось, что Валерий Викторович теперь мой гость, – улыбнулся стоящий рядом с машиной Гиммлер.

Камень, таким образом, был брошен. Юра хотел было что-то сказать, но Прохоров остановил его. Гладий сел в лимузин, и «Мерседес» быстро тронулся с места по направлению к центру города, где находилась служебная резиденция генерала Гладия.

– Смотри сюда!

После того как они вошли в кабинет и остались вдвоем, генерал сперва закурил, а потом открыл встроенный в стену сейф и вытащил оттуда пять долларовых пачек.

– Разговаривать мне с тобой некогда, – пояснил, кивая на деньги, Дмитрий Львович. – Это четверть всей суммы. Остальное через три дня.

Значит, акция действительно будет послезавтра! И, видимо, в тот же день и закончится.

– Я должен буду на эти три дня исчезнуть? – спросил Валерий.

Гиммлер утвердительно кивнул.

«Как же сказочно я богат! – с иронией подумал Ротмистр. – Завтра еще Бен Ли должен немного подкинуть!»

– Совершенно верно, – добавил Гладий. – А вот за твоей семьей присмотрят мои люди... Не дергаться!

Валерий и глазом моргнуть не успел, как в руках Гиммлера оказался пистолет Макарова. Все-таки Гладий был отличным опером. Он сделал полтора шага назад и теперь контролировал каждое движение Ротмистра. Сам по себе Гиммлер был невысокого роста и довольно болезненного вида, но взгляд его глубоко посаженных глаз говорил об уверенности в себе и способности к быстрому действию.

– Руки в гору!

Гиммлер разговаривал с Валерием так, словно Ротмистр был уркой, застуканным с поличным на краже.

– К стене, Ротмистр!

Валерий невольно отступил на полшага, однако команду выполнять не торопился. Гиммлер приблизился, чуть расслабившись и опустив при этом руку с оружием.

– Парнишечка с подполковничьими погонами, – кривя в усмешке узенькие губы, Гиммлер повторил явно понравившееся ему определение Феоктистова. – Сам ведь дружбу предложил. Так ведь?

Валерий хотел было ответить насчет дружбы с Гиммлерами, но генерал отступил на полшага назад, поднял оружие вровень с лицом Феоктистова. Сейчас он вновь был беспощадным и не склонным к дискуссиям:

– Если ты пожелаешь сыграть со мной двойную игру, в твоей квартире в скором времени случится пожар. Спасти твою жену и дочь, увы, не успеют.

С этими словами Гиммлер нажал кнопку, замаскированную рядом с декоративной чернильницей на столе, и в кабинет вошли трое амбалов из его личной охраны. Только теперь Феоктистов понял, в какие клещи он попал. Генерал Гладий недаром носил свое прозвище. Есть человек – есть проблема... Но самое интересное, что в эти клещи Ротмистр попал с подачи того, кому еще мог доверять. Выходит, Елизаветин... Нет, так сразу ничего решать нельзя.

– Ребята, – повернувшись всем корпусам к амбалам, проговорил Валерий, – мне бы отдохнуть... А, Дмитрий Львович? – Феоктистов бросил взгляд на Гиммлера.

– Проводите, – распорядился тот. – Отдохни, Валерий Викторович, подумай над моими словами. Ты сейчас самому себе опасен. Свое вознаграждение заберешь, как только нервы на место встанут.

Надевать наручники на Феоктистова не стали. Вообще, охрана вела себя достаточно вежливо. Забрала мобильник и брелок-сигнализацию. Затем Ротмистра перевезли на бронированном автомобиле за два квартала от генеральской резиденции к двухэтажному, огороженному железным забором особняку. Внутри особняка его сопроводили в хорошо освещенное, но при этом лишенное окон помещение с диваном, небольшим столиком, на котором стояли две бутылки минеральной воды, фрукты и пульт от вмонтированного прямо в стену телевизора. За дверью почти в самом углу угадывался душ и санузел. Прекрасное место для отдыха.

Да, он будто вновь оказался в окружении. Вчерашних сослуживцев, с которыми совсем недавно делали общее дело.

Окружение... В нем Феоктистов был всего один раз. Тогда он, Шарманкин, Лебедев и остальные сражались плечом к плечу. Это было в Грозном девяносто шестого года. Управление местной ФСБ после этих событий стали именовать не иначе как Брестская крепость. Именно эти события вспомнились Феоктистову. И о другом думать и вспоминать сейчас не хотелось.

Итак, Грозный 1996-го. Уже год как не было с отрядом полковника Чарского. В очередной раз сменились руководители силовых ведомств и ключевых управлений ФСБ, но в Чечне продолжала литься кровь. По большому счету там не изменилось ничего. Да, российские войска вошли в Грозный, зачистили ряд населенных пунктов, превращенных в боевые базы боевиков. Появились самостоятельные подразделения чеченской милиции, прокуратуры. В Москву шли победные рапорты, но боевые действия не прекращались. Ночью Грозный не контролировался никем, боевики, и не думая маскироваться, разъезжали на джипах и явно не собирались покидать чеченскую столицу.

– Мы ФСБ или нет? – довольно резко поставил вопрос подполковник Шарманкин перед руководителем управления. – Провести масштабную зачистку, и все дела. Без привлечения местной милиции. Только мы, СОБР, вэвэшники и ВДВ.

– Нельзя, – произнес хмурый немолодой полковник, исполняющий обязанности руководителя Чеченской ФСБ. – Приказ из Москвы – вести себя лояльно и доброжелательно по отношению к мирному населению.

– А если мирное население потворствует боевикам? – спросил Шарманкин.

– Нужно собрать доказательства, задокументировать их и передать в местную прокуратуру, – так же хмуро ответил начальник.

Шарманкин, не сдержавшись, усмехнулся.

– Что ты смеешься? – не повышая голоса, произнес начальник. – Ты думаешь – я пень дубовый? Вон, включи телевизор, первый канал. В Грозном уже два месяца как наладилась мирная жизнь, солдаты и омоновцы помогают грозненцам восстанавливать порушенные жилища. Мир, дружба, одним словом. И мне из... сам знаешь откуда – приказ один. Чтобы все было спокойно, без эксцессов, не дай бог, кого заденем.

– Со дня на день здесь может стать жарко, – только и сказал Шарманкин.

– Поэтому все сотрудники, кто живет в городе, на квартирах, очень умно сделают, если переселятся сюда, в управление. В тесноте да не в обиде.

К вечеру в управлении собрался весь личный состав. Помимо оперов и бойцов «Альфы», здесь были кадровики, водители, финансисты. Были и две женщины – строгая сорокадвухлетняя майор Лидия Викторовна Семенова, седеющая блондинка, начальница канцелярии, а также старший делопроизводитель, прапорщик Ольга Симукова, полноватая, круглощекая, очень серьезная дама лет двадцати пяти с аккуратной короткой прической и сильными минусовыми очками, нещадно уменьшающими ее небольшие глаза. Им выделили отдельный кабинет, рядом с туалетом и душевыми комнатами. При обстреле это было наиболее безопасное место... Между тем служба продолжалась в обычном режиме. Ровно два дня. Утром следующего прапорщик Симукова, как обычно, подошла к большому отрывному календарю, висящему в холле второго этажа. Курящие в коридоре Григорьев, Шарманкин и Феоктистов поздоровались со старшим делопроизводителем, в очередной раз оценив взглядом Ольгины прелести – кругленький зад, обтянутый сукном форменной юбки, и полные, но при этом изящные ножки. В управлении Ольга ходила исключительно в форме. Она оторвала страницу прошедшего дня, и таким образом в управлении официально наступило шестое августа. И в тот же миг по стенам и крыше что-то зашлепало, точно капли сильного августовского дождя.

– Дождь? – удивилась женщина. – Вроде не обещали. И облака с утра белые.

Ольга машинально подошла к окнам, и тут Феоктистов, стоявший ближе всех к Симуковой, одним прыжком подскочил к ней и повалил на пол. И сделал это весьма вовремя, потому что в тот же миг в крепких оконных стеклах появилось сразу несколько пробоин. Не прошло и двух секунд, как послышался грохот, характерный для реактивных гранатометов. Шарманкин и Гена Григорьев тут же заняли боевые позиции.

– Спокойно, – произнес Валерий почти в самое ухо Симуковой. – Двигайся ползком в свой кабинет. Голову на уровень окон не поднимай.

Ольга кивнула, но с места не сдвинулась, судорожно водя ладонями по полу. Только теперь Ротмистр заметил, что женщина потеряла очки. Валерий тут же отыскал их под радиатором парового отопления, но стекла очков были разбиты вдребезги.

– Я теперь ничего не вижу, – жалобно произнесла женщина, беспомощно поводя вокруг часто моргающими маленькими глазами.

«Вот дела! – мысленно выругался Ротмистр. – Как таких только берут в контрразведку. Впрочем, она же не опер, всего лишь делопроизводитель, хоть и старший...»

– Голову не поднимай, – повторил Феоктистов. – Меня видишь?

– Плохо, – ответила Симукова.

– Двигайся за мной по полу. Как потеряешь видимость – зови.

Таким образом Феоктистов помог Ольге добраться до подвального помещения, в которое стекались все находящиеся в здание сотрудники. Там Ольгу встретила, как всегда, спокойная и строгая Лидия Викторовна.

– Помогите ей переодеться в гражданское, – отдал распоряжение Ротмистр начальнице канцелярии.

Тем временем в подвале (оно же «бомбоубежище») начальник открыл «совещание».

– Товарищи офицеры! – произнес он хмуро. – Выхода у нас, судя по всему, нет. Придется занимать оборону.

Сотрудники управления, чуть более ста человек, выслушали сообщение молча. Внешне никто не проявлял беспокойства. Тем не менее почти каждый из них мысленно прощался со своими близкими... Гром грянул, но креститься было уже поздно, осталось лишь браться за автоматы. Не раз, не два и даже не три предупреждал Москву хмурый начальник о том, что боевики не сегодня-завтра атакуют Грозный. Но, как и в канун Великой Отечественной, чекистская информация проходила мимо кремлевских ушей. А ведь только за 96-й год в Грозном погибли восемь контрразведчиков: шесть прапорщиков и два офицера. Одного из них средь бела дня закололи шампурами на местном базаре. Боевики особенно ненавидели чекистов и всегда расправлялись с ними с особой жестокостью. В дом той же Лидии Викторовны (она была из местных и начинала работать еще в Грозненском КГБ) ночью попытались ворваться бандиты. Через дверь был насмерть застрелен ее брат, ранены муж и престарелая мать. Майор Семенова успела схватить автомат и догадалась перевести его на одиночный огонь, чтобы очередями не расстрелять сразу все патроны. На ее счастье, не прошло и пяти минут, как на выручку примчался БТР с Феоктистовым, Григорьевым и другими спецназовцами. Тогда бандиты предпочли в бой не ввязываться и поспешно ретировались. Сегодня ситуация сложилась иначе...

Шарманкин и Валерий вышли на «первую линию обороны». По счастью, незадолго до августа по приказу замдиректора ФСБ вход к управлению был забаррикадирован бетонными блоками. Пятеро прапорщиков из комендантского отделения, несущего охрану здания, вяло отстреливались из автоматов. Пробираясь на полусогнутых, Ротмистр наткнулся на тело шестого прапорщика. Он был без каски, и в его гладком, еще не тронутом морщинами лбу отчетливо виднелось пулевое отверстие. С «той стороны» явно работал снайпер... Один из прапорщиков, самый юный, нажимал спусковой крючок, отворачивая при этом голову. Хорошо, что его «АКС» был поставлен на одиночный огонь, а на башке присутствовал кевларовый шлем.

– Твою мать! – Не сдержавшись, Валерий врезал незадачливому вояке по шее. Слегка, не в полную силу. – Патроны береги, сопляк! Где десантные БТРы? – спросил он у второго, более старшего прапорщика.

И в самом деле, рядом с управлением, которое находилось аккурат напротив здания Дома правительства, всегда стояло несколько БТРов с десантниками.

– Не знаю, исчезли, – ответил прапорщик.

Сжечь их боевики никак не могли. Уже после Феоктистов узнает, что в центре Грозного войск практически не было, и вообще боевики преспокойно вошли в город, не получив никакого отпора. Все это называлось одним словом – измена, но в те часы у Валерия и его сослуживцев задача была одна – выстоять. Надо сказать, что взять приступом здание контрразведки было задачей не из легких даже для хорошо обученного специального подразделения. Кирпичное здание, обнесенное бетонными блоками с бойницами. Крепость. Ко всему прочему, у контрразведчиков имелись крупнокалиберные пулеметы.

– Мужики, не дрейфь, – весело подбодрил сослуживцев Шарманкин.

Через пять минут Юра и Валерий вновь были в «штабе» у начальника управления.

– В управлении мы продержимся более суток, – докладывал Шарманкин как старший по званию. – А как быть с общежитием?

На некоторое время в «штабе» воцарилось молчание. Здание чекистского общежития находилось на противоположной стороне от управления, всего в каких-то трехстах метрах. Однако в боевой обстановке эти метры вовсе не «какие-то». Общежитие являло собой панельную пятиэтажку с хлипкими фанерными перегородками.

– Сколько там сейчас человек? – спросил Феоктистов начальника.

– Около пятидесяти, – ответил тот.

Фактически все эти «около пятидесяти» оказались в положении заложников... Тем временем на столе начальника заработала рация. Несмотря на радиопомехи, Феоктистов и Юра сразу узнали голос подполковника Лебедева, бывшего сейчас в общежитии за старшего.

– Что нам делать? – с трудом сдерживая себя, спрашивал Лебедев начальника.

– Мы пока не можем вам помочь, – ответил начальник. – Заблокируйте все двери, обороняйтесь!

Не сдержавшись, начальник хлопнул кулаком по столу. Злился он не на своего подчиненного Лебедева, а на свое бессилие. Что мог сделать сорокадевятилетний полковник, чтобы спасти людей? Послать на верную смерть других своих подчиненных?

– Ждите, ребята... – только и произнес он в рацию.

– А что если, – сказал, немного заикаясь, Юра Шарманкин, – мы втроем прорвемся к общежитию?

– Кто это мы втроем?

– Я, майор Феоктистов и капитан Григорьев. Мы поможем держать оборону и разведаем возможные пути отхода. Там ведь у них ни одного спеца!

Что правда, то правда. В здании общежития находились оперы экономического отдела и контрразведки на стратегических объектах, водители, кадровики, сотрудники наружного наблюдения. В здании же управления оставались еще пятнадцать бойцов спецназа под командованием майора Саши Максакова.

– А как прорветесь? – спросил начальник.

– Очень просто, – ответил Шарманкин и начал объяснять.

Не прошло и десяти минут, как Валера и Гена Григорьев выкатили из внутреннего гаража оперативную «Ниву».

– Я сяду за руль, – сказал Юра. – Ну а вы, – кивнул он Гене и Валере, – бьете плотным огнем без остановки. Триста метров должны проскочить. А ты, – Шарманкин повернулся к молодому лейтенанту, стоявшему рядом, – устроишь дымовую завесу.

– В дыму не заблудитесь? – спросил тот.

Шарманкин замотал головой, а Валера и Гена лишь усмехнулись. Юра был водителем от Бога, настоящим асом. И машину, и БТР, и БМД он мог водить и в дыму, и с завязанными глазами, как его тезка экстрасенс Юрий Горный.

Лейтенант жахнул дымовым зарядом из гранатомета, и «Нива» рванулась вперед. В считаные секунды она преодолела нужное расстояние и затормозила в каком-то метре от входа в подвал общежития. Там их встретили предупрежденные по рации сотрудники во главе с подполковником Лебедевым.

– Что здесь у вас? – тут же по-деловому осведомился у Лебедева Шарманкин.

– Если начнут обстреливать из гранатометов, то разнесут все здание, – ответил подполковник.

– Не начнут, – твердо произнес Феоктистов. – Если здание рухнет, оно перекроет подход к Дому правительства. Если загорится, то и это боевикам не с руки.

– Смотрите, к нам переговорщики! – сообщил от окна наблюдатель, худощавый паренек лет двадцати пяти, в синем спортивном костюмчике и модных очках.

И в самом деле, к зданию с белой тряпкой на длинной сучковатой ветке двигалась небольшая группа чеченских бойцов. Впереди уверенной походкой шагал маленький, щупловатый мужчина в камуфляжной куртке. У него было гладко выбритое лицо и рыжеватые слегка вьющиеся волосы. Он совсем не походил на несгибаемого бойца чеченского сопротивления, тем не менее Ротмистр сразу узнал его. Это был полковник Умар, в прошлом носивший погоны прапорщика, но при этом проходивший службу в спецназе ГРУ. Валерий был прекрасно осведомлен, что, несмотря на свою субтильную внешность, этот человек перешибает ребром ладони огнеупорные кирпичи и точно метает как ножи и штыки, так и саперные лопатки и звездочки-сюрикены. Юра Шарманкин высунулся из окна.

– Привет! – улыбнувшись, громко произнес полковник Умар. – Сдаваться собираетесь или вас живьем тут пожечь?

Шарманкин лишь усмехнулся, не торопясь с ответом.

– Что ты смеешься, генералиссимус? – все в том же тоне продолжал полковник Умар. – Если вы сложите и сдадите мне оружие, я гарантирую вам жизнь! У вас безвыходное положение.

– Безвыходных положений не бывает, – ответил появившийся в окне рядом с Шарманкиным немолодой подполковник из кадрового отдела.

– Ваш СОБР уже сдался! – сообщил полковник Умар.

– Мы не СОБР, мы ФСБ! – спокойным голосом произнес Юра Шарманкин.

– Извини, но для меня это то же самое, только в другой руке, – перестав улыбаться, проговорил Умар.

В этот момент в окне общежития вспыхнула вспышка фотоаппарата-мыльницы. Это парнишка-наблюдатель решил запечатлеть полковника Умара для истории. Феоктистов вспомнил, что этого худенького парня в очках зовут Миша и что он имеет звание прапорщика, а работает водителем оперативной машины.

– Снимай, пожалуйста! – На лице Умара вновь появилась совсем не злая, почти добродушная усмешка. – Все равно ты уже труп, как и все те крысы, что засели в этом пятиэтажном ящике... Даю вам двадцать минут! – закончил он властным, повелительным голосом.

Спецназовцы продолжали осматривать оборонительные позиции. Да, разрушать здание боевикам было невыгодно. Это затруднит предстоящий штурм управления и Дома правительства. Значит, попытаются выкурить их отсюда другими методами. Хотя применение гранатометов и легкой артиллерии исключать было нельзя. Феоктистов в который раз оглядел вверенное им с Юрой и Геной воинство. Кадровики, техники, водители, специалисты РЭБ и РЭЗ^[17] . Большинство из них стреляло лишь на учебных стрельбах и то от случая к случаю. И сюда они, в отличие от спецназовцев группы «А», приехали не воевать. Вряд ли в случае пожара на первом этаже они смогут спуститься по веревкам с пятого. Тем не менее сейчас все они держали в руках оружие и готовы были сражаться до последнего.

– Нам дали двадцать минут, – сказал подполковник Шарманкин, окончательно взявший командование в свои руки. – Есть какие-нибудь мнения?

Сотрудники молчали.

– А может быть... – вопросительно-нерешительным тоном послышалось откуда-то из заднего ряда.

Не дав договорить, что «может быть», подошедший к дверям Ротмистр произнес:

– Каждый, кто попытается выйти, получит пулю.

Через обещанное время у здания вновь появился полковник Умар. На сей раз в сопровождении БТРа, две буквы «в» на корпусе которого говорили, что еще недавно он принадлежал внутренним войскам. «Вовчики^[18] твари, – мысленно костерил „братьев по оружию“ Ротмистр, – броню сдали в целости и сохранности...»

– Вся ваша техника теперь у нас! – кивнув на БТР, произнес полковник Умар. – Вы решили или нет?

– Русские не сдаются, – прозвучало в ответ из окна общежития.

Обстрел начался спустя минут восемь после того, как Умар в сопровождении трофейной брони удалился. Боевики били практически без перерыва, всю вторую половину дня. Весь вечер. Почти всю ночь. И все это время в рации слышалось лишь «держите оборону!», «скоро подойдет помощь». Ближе к утру вспыхнул самый верхний, пятый этаж. И окончательно пропала связь между управлением и общежитием. Не работала телефонная и мобильная связь. Общежитие оказалось полностью отрезанным от внешнего мира. Осажденные офицеры и прапорщики понятия не имели, что именно в этот момент генералы с большими многочисленными звездами спорят, кто первым должен ввести войска в Грозный: армия или МВД? А в это время на улицах того же Грозного бандиты добивают раненых солдат и милиционеров.

– Сколько еще продержится здание? – поднял вопрос Феоктистов на последнем «совещании».

– Сутки, не больше, – ответил немолодой подполковник-кадровик, для которого не существовало безвыходных положений.

– Пожгут нас, как фанеру, – зло выматерившись, проговорил бородатый прапорщик лет тридцати пяти.

– Держи себя в руках, прапор, – неожиданно резко и властно отреагировал Шарманкин. – В здании и в самом деле оставаться нельзя. Мы должны пробиваться к своим.

– Это, конечно, лучше, чем сдохнуть, – усмехнулся кадровик.

– Другого пути нет, – согласился с Шарманкиным Лебедев, раненный накануне в руку.

Некоторое время все молчали. Лишь тяжело, не сумев скрыть своих эмоций, выдохнул бородатый прапорщик.

– Разбиваемся на три группы, – взял слово Ротмистр. – Первую возглавлю я, вторую подполковник Шарманкин, третью капитан Григорьев. Остальные обязаны беспрекословно выполнять приказы старшего своей группы.

Сотрудники быстро собрали уцелевшие бумаги, документы, фотографии и подожгли их. Затем Феоктистов построил всех и прочитал молитву «Спаси и сохрани». Он не знал, сколько крещеных и православных было среди его сослуживцев, но сейчас все они слушали молитву, проговаривая про себя ее слова. Уже покидая здание, Валерий неожиданно увидел на полу чьи-то очки. Поднял их и убедился, что они каким-то чудом уцелели. И тут же вспомнил прапорщицу Ольгу Симукову, оставшуюся в здании управления. Интересно, как она там? Полуслепая, с трудом скрывающая свой ужас женщина. На всякий случай Феоктистов бережно убрал очки во внутренний карман.

А в управлении между тем происходило следующее. К вечеру чеченцы подогнали к зданию тяжелую артиллерию. Где они ее взяли, можно было лишь догадываться, но одно было ясно наверняка. Со зданием и засевшими в нем контрразведчиками боевики решили покончить раз и навсегда. Начальник принял то же самое решение, что и подполковник Шарманкин. Уходить из здания небольшими группами и пробиваться к своим, которые уже взяли под контроль соседние улицы. Между тем в средствах массовой информации ряда европейских государств появились сообщения, что чеченскими повстанцами расстреляны все находящиеся в Грозном сотрудники ФСБ, а здание и общежитие управления уничтожены.

Феоктистов слышал выстрелы и взрывы, гремевшие совсем рядом. Группа, которой руководил он, сумела без столкновений пройти целых два квартала.

– Матерятся, слышите?! – тронул Валерия за плечо молодой оперативник, прикомандированный из Иркутска.

– Слышу, – ответил Ротмистр.

И в самом деле, совсем рядом, в гуще взрывов и очередей, отчетливо слышались крепкие русские выражения.

– Это наши! – радостно заговорил молодой иркутянин. – Матерятся только наши.

– Не всегда, – произнес более опытный Феоктистов.

Однако это и в самом деле оказались наши. Не прошло и десяти минут, как Ротмистр пожимал хваткую жилистую ладонь невысокого, но крепко сбитого десантника.

– Майор Феоктистов, ФСБ.

– Капитан Малышев, спецназ ВДВ, – отрекомендовался десантник.

Валерий вкратце объяснил, что надо немедленно бросить штурмовые группы для разблокирования управления и общежития.

– Что с вами, с «конторой», делать... – лишь развел руками капитан. – Пошли.

Спецназ ВДВ знал свое дело не хуже «Альфы», а уж боевым опытом и вовсе мог поделиться. Группа под командованием Малышева, в которой был и Ротмистр, успешно пробилась к пылающему зданию управления. Десантники медленно, но верно очищали от боевиков близлежащие кварталы. Прикрыв голову, Валерий по-пластунски полз к бетонным ограждениям, тщательно осматривая окрестности. Неожиданно его что-то больно ударило в затылок. Не сдержавшись, Ротмистр вполголоса выругался и только теперь заметил, что задел невесть откуда взявшуюся пирамиду из кирпичей. Чего только не встретишь... И тут он услышал, как его окликнул знакомый женский голос:

– Валерий Викторович, вы здесь?

– Как видишь, – отозвался Ротмистр и тут же осекся.

Видеть что-либо без очков прапорщик Симукова не могла.

– Здесь я, Оля, здесь! Осторожней.

Ротмистр помог Ольге выбраться из-за самодельной баррикады. Симукова была одета в легкое платье, порванное в нескольких местах. На лбу женщины была кровь.

– Ранена?

– Нет. Вот уже... ой, наверное, целые сутки здесь сижу. Лида и наши ребята сказали «жди», и вот...

Валерий ничего не ответил. Лидия Викторовна, всегда опекавшая молодую подчиненную, так просто бросить ее не могла. Это значило, что майора Семеновой и ребят, скорее всего, уже нет в живых. И тут он вспомнил про найденные очки.

– На, возьми, – Ротмистр протянул их Ольге.

– Нет, что вы, – ответила Ольга, примерив очки и тут же сняв их, – это плюсовые, а у меня минус...

В самом деле, у прапорщика Симуковой очки были минусовые, как Феоктистов мог забыть. Она беспомощно моргала светлыми ресничками, а обычно румяные полные щеки были какими-то землистыми. Молодая, еще недавно вполне симпатичная женщина выглядела сейчас такой беззащитной, что у Феоктистова сжалось сердце.

Он обнял Симукову за плечи, прижал к себе.

– Все нормально, Оленька, – заговорил он. – Сейчас ты будешь двигаться следом за мной... Если что...

Договорить, что «если», Валерий не успел, так как рядом с ними с ревом затормозила боевая машина десанта, с которой тут же спрыгнул капитан Малышев.

– Считай, отбили! – только и произнес он.

Уже после Валерий узнал, что далеко не все сумели выбраться из окружения. Подполковник-кадровик случайно столкнулся нос к носу с юным боевиком, уже почти миновав опасные участки. Увидев наведенный в упор автомат, немолодой кадровик успел по-отечески произнести «не дури», как боевик разрядил в него весь рожок. Водитель Миша, тот, что с фотоаппаратом и в очках, отбился от своих и был блокирован бандитами в районе городского сквера. «Выходи, иначе кинем гранату!» – кричали боевики. Двадцатичетырехлетний водитель предпочел смерть плену – застрелился из собственного автомата. Майор Лидия Викторовна Семенова пропала без вести, о ее судьбе по сей день ничего не известно, хотя поисками занималась целая оперативно-розыскная группа... Вечно сомневающийся бородатый прапорщик сумел добраться до своих целым и невредимым, но вскоре начал заговариваться, не узнавать знакомых. Врачи поставили диагноз «душевное помешательство». Прапорщик был комиссован, вернулся в родной город, но спустя два года покончил с собой. Тяжелые ранения получили подполковник Лебедев и Гена Григорьев, который через полгода смог-таки восстановиться в отряде. Всех погибших и раненых парой слов не перечислишь. Офицеры спецназа ВДВ, которые первыми вошли в управление, рассказывали, что было страшно ступать по полу. Армейская обувь скользила, так как пол был весь липкий от крови...

Спустя полгода, уже в Москве, Феоктистова разыскала Ольга Симукова. Она предложила встретиться у нее на съемной квартире. Валерий не сразу нашел что ответить. Да, Ольга была хорошей женщиной, не красавицей, но в теле, а значит, в его, Феоктистова, вкусе. Да, он, можно сказать, спас ей жизнь. И если бы они встретились сразу после тех страшных событий... Нет, об этом не стоит думать. У Валерия была жена Валентина и дочка Аленка. Обманывать их он не мог, что бы ни связывало его с Ольгой Симуковой. Ротмистр отказался, сославшись на занятость. Прапорщик Симукова недаром служила в ФСБ, она была понятливой женщиной и больше никогда не звонила.

Далее были известные всем события. Грозный был блокирован армейскими частями, боевикам был зачитан ультиматум, однако тогдашний секретарь Совбеза подписал Хасавюртовский договор. Одним росчерком пера он отдал всю Чечню во власть тех, кого еще вчера сами же кремлевские чиновники именовали бандитами и террористами...

Кроме своих бойцов и выздоровевшего Лебедева, Ротмистр ни разу не встречался ни с одним из тех, с кем в те дни держали осаду.

Выдержит ли Ротмистр сегодняшнюю осаду? Часы у Валерия отобрали, а за воспоминаниями можно было и вовсе потерять счет времени. Хватит воспоминаний! Феоктистов принял боевую позицию, затем слегка согнул указательный палец правой руки и взялся его верхней фалангой за большой палец левой. Потом с силой согнул указательный правой, при этом оказывая сопротивление второй рукой. Валерий проделал это упражнение каждым пальцем правой руки, затем повторил, поменяв действия рук. Это было одно из самых элементарных тренировочных действий по укреплению мышц пальцев и кистей рук. Его можно было выполнять практически в любых условиях. Ротмистр еще не знал своих будущих действий и пока подбадривал себя мыслью о том, что Гиммлеры и их хозяева Гитлеры заканчивают свои дни достаточно печальным и бесславным образом.

Несмотря на отсутствие окон, Валерий чувствовал, что светлый весенний вечер уже давно перешел в ночь. Это означало...

Это означало, что до акции оставались ровно сутки.

Лена вновь находилась в квартире, которую сняла несколько дней назад. Больше идти ей было некуда.

Итак, скаутский лагерь «Верные друзья». Это был самый возможный объект. В нем отдыхали дети довольно состоятельных родителей. Причем не только в каникулы, но и в выходные дни – с субботы по воскресенье. Сегодня была уже пятница. Многое сходилось. Узнав по справочной телефон администрации лагеря, Лена тут же позвонила туда. Несмотря на позднее время, трубку сняли довольно быстро. С первых фраз Лена поняла, что она говорит с охранником, который не терял даром времени, а уже основательно нагрузился крепкими напитками.

– К вам сегодня привозили спортинвентарь? – спросила Лена, предельно ясно формулируя вопрос.

По тактике подобных акций сперва к месту проведения доставляется оружие.

– Не помню, – ответил ночной страж. – А ты кто?

– Референт министра. Ящики, коробки сегодня привозили?

– Заходи посмотри, – последовал ответ.

– Я зайду, – почти проворковала Лена. – Прямо сейчас и приеду. Вот только не знаю – спортинвентарь с собой везти или нет? Ты бы, родной мой, вспомнил, а?

– Че, в самом деле приедешь? – хохотнул собеседник, – Ну, привозили какие-то ящики. Только там не спорт... этот, как ты его назвала. Там техника какая-то. Да, именно сегодня пацаны какие-то угрюмые и привезли.

– Благодарю.

Охранник хотел что-то еще сказать, но Лена решила окончить разговор на этой финальной очень вежливой ноте. Да, сходилось слишком многое. Особенно «угрюмые пацаны». Но это могло быть совпадение. Жизнь, она не слишком радостная, потому сейчас большинство людей угрюмые. Лена посмотрела на часы. Время, названное Феоктистовым, истекало. Он должен был появиться или позвонить с минуты на минуту. Необходимо набраться терпения и ждать. Но не более пятнадцати минут с этого мгновения.

Гиммлер явился, когда Валерий позволил себе расслабиться и на некоторое время уснуть. Было, видимо, раннее утро.

– Ознакомься, – Гиммлер протянул Феоктистову бумагу, верхние титульные буквы которой говорили о том, что перед Валерием протокол.

– Ну и?.. – прочитав документ с печатями и подписями, отозвался Валерий.

Протокол сообщал, что Феоктистов В.В. был задержан сотрудниками криминальной милиции при попытке продать гранатомет «Муха» с боекомплектом. При задержании оказывал сопротивление. Подписи понятых были в наличии. Феоктистов лишь зло усмехнулся. Даже подростки знают, что в качестве понятых менты используют своих агентов, так называемых «внештатных сотрудников». Такая система в начале девяностых встала на поток опять же с подачи Дмитрия Львовича. Как и подброс оружия, и создание фиктивных банд, которые потом успешно ликвидировали, получая награды и звания.

– Я тебя, Феоктистов, крепко держу, – проговорил Гиммлер, присаживаясь рядом с Валерием на диван.

Все-таки он обладал определенной храбростью. Как был велик соблазн у Ротмистра одним рывком сломать «гестаповцу» шейные позвонки.

– Где твоя подруга? – тут же перешел к делу Гиммлер.

– Понятия не имею, – честно ответил Феоктистов.

– Ее надо найти, – не повышая голоса, продолжил генерал, – в ближайшие два-три часа.

– Ищите. Кто ищет, тот...

– Не валяй дурака, – укоризненно покачал своей ушастой редковолосой головой Гиммлер, протягивая Феоктистову изъятый некоторое время назад мобильник. – Звони ей!

При этом Гиммлер кивнул трем своим подручным, прибывшим вместе с ним. Тот, что стоял у самой двери, кивнул в ответ. Валерию было ясно, что его мобильник «обработан» Гиммлеровскими «слухачами» и поставлен на контроль. Теперь «слухачи» без особых проблем определят, где находится тот, с кем свяжется Ротмистр. Конечно, можно было просто изъять из мобильника «телефонную книжку», но... Звонить должен сам Феоктистов. Позвонить, затянуть разговор. Сказать, чтобы ждала его в течение сорока минут. «Слухачи» за это время определят точное местонахождение Елены Тюриной, а группа захвата сумеет взять ее. Но если она почувствует опасность, то немедленно избавится от мобильника и постарается скрыться. Гиммлер рисковал, но действовал продуманно.

Валерию ничего не оставалось, как взять телефон и начать набирать номер.

– Отсюда не дозвониться, – вдруг произнес Ротмистр, – стены толстые.

Гиммлер переглянулся с подручными.

– Лучше с улицы, – кивнул тот, что стоял у двери. – Хотя... – некоторое время его терзали сомнения. – С улицы лучше, – решил он окончательно.

– Пошли, – без раздумий произнес Гиммлер.

Его «клещи» слишком крепко держали Феоктистова. Парнишечку с подполковничьими погонами, как презрительно поименовал Ротмистра Дмитрий Львович.

Все пятеро вышли в огороженный двор особняка. Он был обнесен высоченным железным забором. «Перемахнуть можно, – оценил преграду Валерий, – но что потом?» Он оглядывал огромный, похожий на спортивную площадку двор, понимая, что действовать в таких условиях крайне непросто. Да и охрана натасканная, профессиональная. Сам Гиммлер держится на дистанции, оперативная интуиция у него дай Бог каждому... И тут сверху послышался отчетливый надвигающийся гул. Валерий оторвался от мобильника, развел руками. Над крышами соседних домов появился небольшой транспортный вертолет. Уменьшенная модель штатовского армейского «Ирокеза», эдакая малая городская авиация. Вертолет приземлился на специально обозначенном участке в глубине двора. Из него вышли пилот и еще один человек с черным несгораемым кейсом. Оба по-армейски поприветствовали Гиммлера, тот жестом дал команду «вольно», и оба скрылись за одной из дверей особняка.

– Инкассация? – спросил Феоктистов.

Этого «мини-ирокеза», казалось, прислал свыше кто-то очень великодушный и любящий Ротмистра.

– Звони, – вместо молчавшего Гиммлера властно напомнил один из его подручных.

– Я позвоню, – кивнул Ротмистр. – Но вы, Дмитрий Львович, должны будете оставить в покое мою семью.

– Ты еще торговаться будешь?

Глубоко посаженные глаза Гиммлера совсем ушли под надбровные дуги, худое лицо стало непроницаемо-каменным.

– Где уж мне... – обреченным голосом произнес Валерий, вновь возвращаясь к мобильнику.

И в то же мгновение он, не размахиваясь, левой ударил в челюсть амбала, стоявшего сбоку и контролировавшего движения его рук. Удар Феоктистова (а он в свое время был редким боксером, практически одинаково бьющим и правой, и левой) блокировать было невозможно. Увернуться амбал не успел, потому рухнул наземь, увлекая за собой еще одного. Третий, самый старший и опытный в таких переделках, провел обманную атаку в корпус, и тут же попытался сбить Ротмистра подсечкой. Валерий устоял на ногах, вознамерился нанести ответный удар, но сейчас перед ним был опытный тренированный противник. Спец хотел взять реванш за неудачу у подъезда. Он сделал шаг вперед, приняв правостороннюю боевую стойку, одновременно блокировав атаку Ротмистра правым шуто-укэ^[19] . И тут же Спец сам пошел в атаку на верхнем уровне. Валерий сумел выполнить ногой подбивающий блок кеагэ-укэ. Он отбил руку противника снизу вверх. При этом правой рукой он нанес удар пришедшему в себя и тут же ринувшемуся в бой амбалу. Генерал Гладий участия в схватке не принимал. Он отошел на несколько шагов, заняв зрительскую позицию. Исход схватки был для него ясен. Как бы ни был крут Ротмистр, но с натасканными гиммлеровскими волкодавами ему не совладать. И точно – опытному Спецу удалось нанести болезненный удар в корпус. Остальные двое одновременно прыгнули на Валерия с разных сторон и сумели заломить руки.

– Дешево, Ротмистр, – только и произнес Дмитрий Львович, подойдя к поверженному и обездвиженному Феоктистову.

И тут же Валерий почувствовал сильный, отключающий сознание удар в висок. Ребро сухощавой некрупной ладони Гиммлера казалось окаменевшим деревом.

– Этого делать нельзя, – назидательно проговорил генерал Гладий, приводя Ротмистра в чувство хлесткой пощечиной.

– Я бы его и один завалил, – гаркнул Спец.

Его подчиненные продолжали удерживать Феоктистова мертвой хваткой.

– Что ж, – неожиданно проговорил Гиммлер, – валяй, Спец.

Гиммлер отнюдь не собирался даром терять время, но дважды опростоволосившемуся за последние сутки Спецу надо было дать почувствовать вкус победы. Точнее, вкус крови. И Спец сам жаждал этого. Ротмистра больше не удерживали, однако не успел он подняться на ноги, как Спец ударил его своим спецназовским берцем в грудь, сбив дыхание. И тут же в голову. Валерий вновь оказался в самой нижней позиции, чуть ли не подбородком пропахав асфальтовое покрытие. Спец же отскочил на пару шагов назад, приняв боевую стойку, именуемую короткой кошачьей. Ротмистр был вял, что и немудрено. После подобных ударов даже тренированный боец оказывается в глубоком нокауте. Тем не менее Валерий поднялся на ноги, прикрывая голову и корпус от возможной атаки. Движения его были скупы, в отличие от излучавшего боевую мощь Спеца, Ротмистр казался набитой песком куклой-тренажером. Спец вновь пошел в атаку, используя при этом отвлекающие движения. Казалось, он провел сильный удар в голову и Ротмистр вновь должен был оказаться на асфальте, но тут произошло совершенно неожиданное. Кулак Спеца пролетел в нескольких миллиметрах от физиономии Ротмистра, а сам Спец рухнул, сбитый коротким, без размаха, но точным ударом в челюсть. Традиционный бокс (как это частенько бывает) взял-таки верх над хитроумными восточными единоборствами. Далее все происходило так, словно с помощью машины времени ситуация вновь оказалась той, что несколько минут назад. Опять Ротмистр сумел ударом сбить одного амбала, подсечкой опрокинуть другого и одним прыжком оказаться рядом со «зрителем». У Гиммлера мгновенно сработала реакция, он тут же выхватил пистолет, но выстрелить не смог – Ротмистр отпрыгнул назад, заняв весьма удобную позицию. За его спиной не было ни одной фигуры, а на «огневой линии» оказались сразу двое гиммлеровских подручных. Один из них попытался сбить Ротмистра подсечкой, но Валерий рубанул его ребром ладони под кадык. Гиммлер, несколько утративший за последние годы навыки приемов самообороны, сам не заметил, как Феоктистов вновь оказался рядом с ним. Точно хлыст ударил по гиммлеровскому запястью руки, в которой он сжимал пистолет. А еще через секунду его дуло уперлось в висок Дмитрия Львовича.

– К вертолету, господин Гиммлер! – послышался над самым ухом голос Ротмистра-Феоктистова.

Вступать в рукопашную схватку с одним из лучших офицеров отряда «А» Гиммлер не счел нужным, потому выполнил команду быстро и четко, исполнив роль живого щита.

С подобной винтокрылой машиной Ротмистр был знаком. Инструктора «Альфы» старались, чтобы бойцы подразделения были на «ты» со всеми видами боевой техники. Валерий без особых проблем сумел запустить двигатель, машина поднялась в воздух, как вдруг оставленный на некоторое время без контроля Гиммлер ударил Феоктистова по коленному суставу и выпрыгнул из уже начавшего набирать высоту вертолета. Валерий заскрежетал зубами и от собственной оплошности, и от боли. Бить Гиммлер был обучен. Феоктистов был недостаточно хорошим пилотом, чтобы одновременно управлять машиной и стрелять в находящегося на земле генерала Гладия. Валерий выбрал первое, и вертолет стремительно набрал высоту.

– Дмитрий Львович, как вы?

– Кретины, – Гиммлер с трудом сдерживал себя, чтобы не врезать в потную физиономию подскочившего Спеца.

С другой стороны, он, генерал Гладий, тоже дал маху, фактически подыграл «парнишечке с подполковничьими погонами». Как и многие опера, он считал бойцов спецназа безбашенными, лишенными интеллекта боевыми машинами. Только что «парнишечка» Феоктистов преподал ему хороший урок.

– Отследить место посадки вертолета. С Феоктистовым... – Гиммлер взял непродолжительную паузу, затем, глядя в землю, произнес: – зеро. Охрану его семейства немедленно усилить.

Теперь Гиммлеру не оставалось ничего иного, как связаться с Гостем, своим заклятым товарищем, сообщить о своем фиаско и договориться о последующих совместных действиях.

– Феоктистов знает о некоем теракте. Точно знает, что он состоится, но не посвящен в подробности.

– Это все, Сергей? – спросил Прохоров.

– На данный момент все, – ответил Елизаветин. – Приблизительно он знает дату теракта, – неожиданно добавил начштаба.

– И когда же? – впервые проявил нетерпение Шарманкин.

– Я же говорю – приблизительно. Не раньше, чем через неделю, – выдал заключительную информацию Елизаветин.

В кабинете генерала Прохорова некоторое время была тишина. Подобных ребусов давно не приходилось разгадывать начальнику управления, его лучшему аналитику Лебедеву и командиру штурмового подразделения Шарманкину.

– И каким-то образом здесь замешана эта наемница и генерал Гладий, – оглядывая подчиненных, проговорил Сократ Иванович. – Юра, ты ведь из ВДВ. Ничего не слышал об этой Арбалетчице и майоре Лапето?

– Не больше, чем все остальные, – покачал седеющей головой Юрий Алексеевич. – Он кончал не Рязанское, как я, а Киевское общевойсковое, спецфакультет тактической разведки. Далее в спецназе ВДВ. Мы с ним ни разу не пересекались... Почему они перешли на сторону боевиков, для меня загадка.

В последних словах чувствовалась одновременно и гордость Юрия Алексеевича за родные, продуваемые всеми ветрами войска, и досада.

– Если Феоктистова увез Гладий, то скорее всего он изолировал его вот на этом объекте, – перевел разговор в деловую плоскость полковник Лебедев, протягивая генералу карту Подмосковья, отмеченную красными галочками.

– Возможно, – согласился с ним Шарманкин. – Здесь у гладиевской конторы что-то вроде конспиративной дачи. Всего пятнадцать километров от МКАД, место, тем не менее, глухое, и оборону, в случае чего, можно держать.

– И что? – спросил Сократ Иванович.

– Решайте, – развел руками Лебедев.

С решением Сократ Иванович не торопился. Хотя, конечно, к мнению Лебедева стоило прислушаться. Интуиция у моложавого полковника была исключительная. Но это была школа самого Сократа Ивановича. С Лебедевым они были вместе с начала девяностых. Те тревожные для Комитета госбезопасности времена порою были окрашены оттенками гротеска. Именно в этом сочетании смешного и печального ковался будущий полковник Лебедев, первый заместитель генерала Прохорова. На память Сократу Ивановичу часто приходила ставшая притчей во языцех ситуация весны девяносто первого.

– У главного входа собралась толпа, – доложил майор комендантского подразделения. – Двенадцать человек с плакатами. Милиция почему-то бездействует. Разогнать своими силами?

– Разогнать? – переспросил Прохоров, переглянувшись с капитаном Лебедевым, только вчера получившим четвертую звездочку. – Подождите, майор.

Одевшись в штатский, видавший виды плащик, Сократ Иванович в сопровождении столь же скромно одетого Лебедева вышел из здания КГБ. Разумеется, не из главного входа (где кучковались митингующие), а со стороны внутреннего двора. Теперь они имели возможность приблизиться к протестующим так, будто бы только что вышли из подземного перехода. «Бунтовщиков» было немного, но они громко и эмоционально скандировали: «Долой наследников Берии!», «Свободу политзаключенным!». Об этом же возвещали и самодельные плакаты из рваного ватмана. Сократа Ивановича никто не узнал, а вот он узнал многих. Прохоров кивнул на один из плакатов довольно странного содержания. На нем было крупно накарябано: «Лубянские опричники! Где Макар Макаровский?»

– И в самом деле, где он? – вполголоса спросил Сократ Иванович своего подчиненного.

– Понятия не имею, – ответил капитан.

Как и его начальник, Лебедев ни сном ни духом не ведал ни о каком Макаре Макаровском.

– Кто такой этот Макаровский? – поинтересовался Сократ Иванович у маленького, почти карликового роста, бородатого горбоносого мужичка, державшего над головой плакат-воззвание.

Тот лишь пожал плечами.

– Макар Маркович Макаровский-Бурд – известный правозащитник и борец с тоталитаризмом! – возвестила лидер митинга, болезненно расплывшаяся, но не старая еще тетка с трубным голосом и коричневыми, точно выкрашенными йодом, разлохмаченными космами. – Он схвачен и томится сейчас в подвалах ЧК! Его пытают и колют психотропными средствами. Мы знаем, что вчера он объявил голодовку, и не дадим гебульникам замучить нашего товарища!

Не имея других вопросов, Сократ Иванович и Лебедев двинулись восвояси.

– Прикажете разогнать? – спросил Лебедев, когда они вернулись в кабинет.

– Зачем? Чтобы завтра их соратники из столичных изданий разделали нас в пух и прах? Лучше собери толковых ребят и... Присоединитесь к этим господам, потребуйте реформ, открытого общества. Одним словом, переорите, переспорьте и заткните их. Но без рукоприкладства.

– Слушаюсь, – только и произнес несколько ошарашенный молоденький капитан.

– Не можешь победить – возглавь! – пояснил свое распоряжение Сократ Иванович.

Вечером того же дня Прохоров тщетно пытался выудить из информационных центров хоть какую-нибудь информацию о легендарном правозащитнике Макаре Марковиче Макаровском-Бурде. Как выяснилось, такого человека не существовало в природе... Вскоре случился переворот 91-го, уничтожение союзного государства. Мифический Макар Маркович стал неинтересен своим бывшим хоругвеносцам, исчез, точно умер, как бомж на свалке исторических галлюцинаций. Туда же, на эту самую свалку, двигались и либеральные фантазии его, увы, немифических соратников...

Явно немифическим был и предстоящий теракт.

– До завтра все свободны! – принял совершенно неожиданное решение генерал Прохоров.

Лебедев бросил на него недоумевающий взгляд, но промолчал. Лишь переглянулся со столь же недоумевающим Юрием Алексеевичем.

– Усилим контроль за обстановкой в городе, милиция перейдет на усиленный вариант, – подвел окончательный итог Сократ Иванович. – До завтра никаких иных действий. Все свободны!

– А если теракт не через неделю, а завтра? – спросил Елизаветина Лебедев, когда они оба сидели в машине полковника и собирались ехать по домам.

– И?.. – в своей привычной немногословно-угрюмой манере переспросил начштаба.

– Феоктистов явно знает больше, чем... сообщил тебе. Не желаешь навестить «дачу Гиммлера»?

Елизаветин помолчал.

– Юрия Алексеевича прихватить не хочешь? – после паузы поинтересовался он.

– В случае обнаружения Ротмистра вызовем боевое отделение, – ответил Лебедев. – А пока предварительная разведка.

– Поехали, – кивнул головой Елизаветин.

Машину они оставили, не доезжая трех километров до «дачи». Далее пешим порядком двинулись по узкой проселочной тропе, ведущей в сторону близлежащей деревни. Штатское одеяние придавало им вид прогуливающихся сельскими тропами горожан. Возможно, ищущих подходящий деревенский дом для покупки или съема на лето.

– Пришли, – Лебедев кивнул вправо.

Елизаветин и без подсказки догадался, что они почти вплотную подошли к объекту. Теперь оставалось достать из спортивной сумки маскировочные халаты и, укрывшись за зарослями папоротника и еще какого-то неведомого дикорастущего кустарника, максимально близко подойти к «даче» и с помощью оптики и сканера, снимающего колебания с оконных стекол, провести первичную разведку.

Вокруг никого не было. Лебедев уже надел камуфляж и накинул на голову капюшон, и вдруг вскрикнул, схватившись руками за грудь. Елизаветин тут же выхватил пистолет, отпрыгнул в сторону, пытаясь занять наиболее выгодную огневую позицию. Краем глаза он увидел, что по камуфляжу полковника пошли бурые пятна, а лицо упавшего на вытоптанную траву Лебедева было искажено болью. Елизаветин уже вычислил, откуда мог быть произведен выстрел, но выстрелить самому было не суждено.

– Сергей Аркадьевич, не делайте глупостей! – прозвучал усиленный специальным рупором мягкий, но при этом явно не терпящий возражений голос.

В ту же секунду перед лежащим в траве Лебедевым прошлись две короткие очереди из пистолет-пулеметов. Их явно ждали. И Лебедева, и Елизаветина. Потому встречу подготовили на должном уровне.

– Выбрасывай оружие! – потребовал усиленный рупором голос.

Елизаветину не оставалось ничего иного, как бросить пистолет на втоптанную в землю траву поселковой тропинки. Затем начштаба и сам поднялся с земли, держа руки ладонями вперед. И тут же с трех сторон Сергея Аркадьевича обступили дюжие ребята, облаченные в бронежилеты и вооруженные пистолет-пулеметами «кедр». Раненный в грудь Лебедев истекал кровью, лицо его было сейчас неподвижным, глаза закрыты. Ему требовалась немедленная медицинская помощь.

Тронет ли Гиммлер Валентину с Аленкой? Нет, так вот сразу не тронет. Несмотря на ощутимый «моральный ущерб». Ведь тогда подполковника «Альфы» уже ничего не остановит. Сейчас Аленка и Валентина находятся под контролем людей Гиммлера, но скорее всего об этом и не подозревают. Самого же Феоктистова Гиммлер убьет. Эта проблема ему не нужна... Так рассуждал сам с собой Ротмистр, готовя «мини-ирокез» к посадке. Специальные навыки, полученные в учебном центре, и запасы горючего позволили Феоктистову вылететь за пределы столицы. Ротмистр пролетел над довольно густым лесом, миновал деревню с тремя улицами и завис над фермой с коровником и силосным хранилищем. Рядом с ними имелось пространство для выгона скота, которое Ротмистр использовал в качестве посадочной площадки. Теперь на некоторое время коровам будет не очень уютно по соседству с «ирокезом», но другого места для посадки Феоктистов не подобрал. Впрочем, подойдя к ферме, Валерий обнаружил, что никаких коров там нет и в помине. Его взору открылось пустое длиннющее помещение с выбитыми окнами, пустыми грязными ведрами и двумя огромными железными флягами для молока. Феоктистову это зрелище показалось мрачным, точно коров угнали какие-то оккупанты. Валерий присел на деревянную лавку у выбитого окна и достал мобильник. Кому звонить? От кого ждать помощи? Гиммлер могуществен и безжалостен. В родной конторе окопался не менее всемогущий и коварный «крот». Осталась лишь Арбалетчица, она же Наемница, она же Тюрина Е. Г. «Нет, – в который раз подумал Ротмистр, – показанный Прохоровым материал не фальшивка. Голос так подделать невозможно...» И тут же на память приходили слова, сказанные самой Леной: «Кому ты давал присягу? Людям?! Начальству?!» Как говорил Игорь Константинович Чарский в 91-м, после крушения СССР: «Мы не президентам присягаем, не диктатурам и не демократиям. Мы людям присягу давали. Тем, на кого нацелены стволы и ножи. Тем, кто в беде и не может себя защитить. Вот им мы и присягаем». После таких слов вопросов ни у кого не оставалось. Сейчас все смешалось в голове Феоктистова – Лена, Чарский (чьи слова Арбалетчица повторила почти дословно), не знающий жалости Гиммлер, Прохоров, Елизаветин... Звонить Сергею? Нет, что-то останавливало Валерия. Кто бы ни была эта Лена-Арбалетчица, но насчет теракта она сказала правду. Ее цель – деньги Бена Ли? Елизаветин выстроил четкую логическую цепочку, но... Сергей не видел выражения ее серо-голубых глаз, не слышал этих слов. «Кому давал присягу?» Более раздумывать было нельзя.

После третьего гудка Ротмистр услышал голос Лены.

– Ты помнишь мой городской адрес?

Дурацкий вопрос для разведчицы спецназначения, тем не менее Лена ответила на него.

– Лена, я в трудном положении, – проговорил Феоктистов. – Сейчас далеко от дома. А моя семья...

– Я поняла тебя. Это Гиммлер?

– Да, – поражаясь ее интуиции, с облегчением ответил Валерий.

– Где «крот»?

– Не знаю, – честно ответил Ротмистр.

– Помнишь скаутский лагерь? Акция, по всей вероятности, будет там. Я кое-что сумела узнать. Вчера туда завезли оружие в коробках с компьютерами.

– Вот как?

От заброшенного коровника до этих самых «Верных друзей» было километров семьдесят как минимум.

– Через час свяжемся, – подвела итог Лена.

В самом деле, ситуация не требовала лишних слов и объяснений.

– Да, а как насчет твоего корейского друга? – неожиданно спросила Лена, когда Феоктистов уже был готов отключить телефон.

Выходит, Елизаветин был прав. Что отвечать? И Феоктистов отключил телефон, точно не слышал вопроса. Деньги Бена Ли, Елизаветин – Шарманкин – Лебедев – Прохоров... Он, Ротмистр, почему-то верил Лене. Потому что она еще ни разу не обманула его, не поймал он ее на явной лжи. Чего нельзя было сказать об остальных. О том же Сократе Ивановиче, невзначай прихватившем чужую туфлю. Ротмистр убрал мобильник и двинулся вдоль длинного одноэтажного строения. Ему предстояло срочно найти хоть какой-то транспорт. Горючего в «ирокезе» вряд ли хватит до скаутского лагеря.

После разговора с Феоктистовым прошло минут двадцать с небольшим. Лена расположилась на чердаке восьмиэтажного дома, из окна которого просматривалась квартира Феоктистова. Она кляла себя последними словами, что забыла спросить, как зовут супругу и дочь Ротмистра. Казалось, ничто не угрожает веснушчатой девочке и статной крупной женщине лет тридцати пяти с элегантной прической из каштановых волос. Девочка сидела за письменным столом и явно была занята приготовлением домашних заданий, иногда тянула руку к яблокам, лежавшим рядом в вазочке. Женщина изредка заходила в комнату, обменивалась с девочкой короткими фразами. В квартире более никого не было. В бинокль не были видны другая комната, кухня, ванная и коридор, но если бы там были посторонние, то девочка и женщина вели бы себя по-другому. Да, в квартире все было спокойно. Но вот вокруг нее... Лена без труда засекла иномарку и микроавтобус, вставшие почти впритык к подъезду. А также двух мужчин, которые курили на лестнице этажом ниже. Лестничное окно было распахнуто, в него оба стряхивали пепел. Может быть, их было и не двое, а чуть больше, но Лена видела только двоих. Молодых, тренированных, с короткими прическами, литыми затылками и невыразительными, плохо запоминающимися лицами.

Лена опять навела бинокль на квартиру Ротмистра. Жена Валерия вновь зашла в комнату, на сей раз одетая так, точно собиралась выйти в большой свет. Что-то коротко сказала девочке, та отложила учебник и стала поспешно куда-то собираться. Было ясно, что мать и дочь намереваются вместе покинуть квартиру. Как на это отреагируют те, что на лестнице, и те, что во дворе? Попробуют затащить в микроавтобус?! Да, вполне возможно. Хотя могут просто отправиться следом, не привлекая к себе внимания. У Лены не было времени на аналитические прогнозы. Ей предстояло немедленно действовать, исходя из сложившихся обстоятельств.

В квартире над Феоктистовыми никого не наблюдалось. Это уже плюс. Рядом с подъездом пожилой мужчина выгуливал пса породы стаффордшир. Возраст и одежда хозяина говорили о том, что он никак не может являться человеком Гиммлера. Пес был с поводком, но без намордника. Видимо, очень умный и дрессированный. «Очередной стаффордшир Шамту», – мысленно усмехнулась Лена. Она уже примерно представила свои дальнейшие действия.

– Достаточно всего один раз сильно ударить тебя по голове, и ты сдохнешь. Я же представлю все как автокатастрофу. Ты же инвалид, Елизаветин. Полез обратно в отряд, сумел добиться разрешения продолжать службу. Тебе же на лавочке нужно сидеть и в домино стучать... Ну, Елизаветин?!

Да, всего одного удара в голову будет достаточно. С этим Сергей Аркадьевич не спорил. Пока что, к слову говоря, с ним обращались довольно вежливо. Только заковали в наручники и сопроводили в лишенный окон подвал Гиммлеровской «дачи». «Крот», он же Гость, он же высокопоставленный, хорошо информированный сотрудник ФСБ и одновременно вассал господина Дранковского, стоял сейчас перед подполковником Елизаветиным. Начштаба клял себя последними словами – как он дал маху. Но одно Елизаветину, несомненно, удалось. О чем он и сообщил возвышавшемуся над ним недавнему «товарищу по оружию».

– Все-таки я тебя вычислил, «крот». Выходит, наемница не обманула.

– В любом случае и ее, и Ротмистра впереди ждет только зеро. Знаешь этот термин?

Елизаветин молча кивнул головой. Он сидел в кресле, скованный наручниками, а по бокам стояли двое дюжих ребят в полной боевой экипировке. С офицером «Альфы», даже имеющим группу инвалидности, ухо нужно держать востро.

– А тебе, Елизаветин, по-моему, лучше живым остаться. Жену, детей любить, в домино стучать, помидоры выращивать. Пенсию полковничью выхлопочу, уж поверь мне.

– Благодарю за чуткость, – поморщившись, произнес в ответ Сергей.

– Что затеял Ротмистр? – уже во второй раз задал вопрос «крот».

– Я все сказал...Что, проблемы с памятью?

В самом деле, «крот» присутствовал в кабинете антитеррористического управления и прекрасно слышал все, что говорил Елизаветин.

– Нет, это не все... – устало проговорил «крот» и молча кивнул тому, кто стоял справа от Елизаветина.

Тот замахнулся и провел сокрушительный удар в голову начштаба. Правда, исхитрился остановить свой могучий кулак всего в нескольких миллиметрах от елизаветинского лба.

– Смотри сюда, Сергей Аркадьевич, – «крот» кивнул на настенные часы, показывающие пятнадцать ноль-ноль. – На «беседу» с тобой у меня есть час. Я товарищ целеустремленный и, как ты понимаешь, информацию из тебя вытрясу.

– Целеустремленный, – кивнул, соглашаясь, Елизаветин. – Ну тогда слушай. Феоктистову в самом деле известно больше, чем я сказал в кабинете...

– Что курите? – вежливо поинтересовался самый высокий из топтавшихся на лестничной площадке этажом ниже квартиры Феоктистовых.

Вопрос поставил Лену в тупик. Она отродясь не курила. Нет, один раз попробовала лет в пятнадцать, но тренер волейбольной команды учуял запах и пребольно оттаскал Лену за ухо. Она полчаса проревела в душевой, при этом радуясь, что Николай Николаевич ограничился такими мерами и ничего не сообщил отцу. Тот одним ухом не ограничился бы, непременно пустил в ход широкий армейский ремень. Сейчас она попросила закурить, чтобы завязать разговор с гиммлеровскими соглядатаями.

– Эти самые... С ментолом, – вспомнила, по-дурацки улыбаясь, Лена. – «Вог».

Кажется, так назывались эти женские с ментолом. Еще она знала такие названия, как «Беломор» и сигареты «Друг», благодаря фильму «Берегись автомобиля». И все. «Вог» же она запомнила потому, что так кратко именовалась войсковая оперативная группировка.

– Увы, – развел руками человек Гиммлера. – «Мальборо» устроит?

Лена, в свою очередь, тоже развела руками. И двинулась вверх по лестнице. Проходя мимо дверей Феоктистовых, она максимально напрягла слух. Девочка и ее мама что-то обсуждали, но не торопились выходить. Мама убеждала дочь что-то надеть, а девочка этого не очень хотела. Лена сумела выяснить, что девочку зовут Аленкой. «Считай, тезки!» – Лена неожиданно прониклась почти родственной симпатией к этой рыженькой тонкой Аленке, совсем не похожей на темноволосого, широкогрудого и крутоплечего Ротмистра. На звонок в верхнюю квартиру никто не ответил, как и следовало ожидать. Лена позвонила еще пару раз и, выразительно и тяжело вздохнув, отправилась в обратный путь. Те двое, что курили у окна, стояли молча. Лена была уверена, что они прислушивались к каждому ее движению.

– Время? – кивнув на запястье, спросила Лена в выбранной ею непринужденной манере общения.

Между тем открылась дверь феоктистовской квартиры. У Лены появилось знакомое ощущение, точно перед десантированием с трех тысяч метров из «Ил-86». Ей что-то невнятно ответили. Лена кивнула и быстрым шагом пошла вниз. Мать и девочка спускались с четвертого этажа, ко всему прочему довольно долго ждали лифта, и Лена сумела выиграть несколько минут. Основные события должны были разыграться на улице, у подъезда. Мужчина со стаффордширом двигался навстречу Лене. Пока все складывалось удачно...

– Ой, какой у вас пес симпатичный! – произнесла Лена точь-в-точь как в том самом анекдоте.

Хозяин, пенсионного возраста, с седеющей бородкой, сдержанно кивнул, одарив восторженную даму вежливой улыбкой.

– Сейчас из подъезда вслед за женщиной и девочкой выйдут двое квартирных воров, – очень негромко, делая вид, что любуется собакой, сказала Лена.

Мужчина вскинул брови, заметно насторожился. Он производил впечатление того типа людей, коих именуют «тертыми калачами».

– Я сейчас вызову милицию, а вы задержите их хотя бы минут на пять.

Мужчина кивнул. Пес выразил готовность молча. И в эту минуту из подъезда вышли нарядно, по-выходному, одетые жена Феоктистова и Аленка. Поздоровались с мужчиной, направились в сторону транспортной магистрали. Не прошло и десяти секунд, как из подъезда появились и те двое.

– Молодые люди! Одну минутку! – Владелец стаффордшира и его пес решительно преградили им дорогу.

– Чего? – спросил высокий.

Сейчас он был отнюдь не так любезен, как несколько минут назад с Леной.

– Вы к кому-то в гости приходили? – задал вопрос мужчина.

– Тебе-то что?

– Я вас здесь вижу впервые, – не повышая голоса, продолжил владелец стаффордшира, – вот и интересуюсь. Так к кому вы приходили?

Пес смотрел на обоих субъектов молча, но, казалось, ловил каждое их движение, слушал каждое слово.

Между тем Лена обогнула микроавтобус, оказавшись таким образом у него в тылу. Народу кругом было немного, но она очень надеялась, что все обойдется без стрельбы. В поле ее зрения теперь был и микроавтобус, и иномарка. Других «огневых точек» у людей Гиммлера не наблюдалось. Сама же Лена в случае стрельбы легко могла укрыться за гаражом-ракушкой, находящимся справа от нее.

– Мы спешим, убери собаку! – рявкнул на пенсионера тот, что пониже.

Между тем стаффордшир предупреждающе зарычал, принимая боевую стойку. «Молодец, Шамту!» – мысленно подбадривала пса Лена, отметив, что Аленка с матерью скрылись на оживленной улице. Ее мобильник соединился с дежурной службой 02, и Лена скороговоркой назвала адрес, добавив, что здесь происходит бандитская разборка с применением гранатометов РПГ.

Высокий сунул руку в карман, чего нельзя было делать ни при каких обстоятельствах. Стаффордшир тут же прыгнул на него, в одну секунду сбив с ног. Пес был настолько хорошо обучен, что высокий выронил на асфальт пистолет Макарова, с помощью которого намерен был расчистить дорогу. Второй двинулся на пенсионера, но тот прыснул ему в лицо слезоточивым газом из баллончика. «Браво!» – мысленно воскликнула Лена. Криминальная обстановка заставила столичных пенсионеров вооружиться и освоить элементарные приемы самообороны. Между тем из иномарки и микроавтобуса выскочили сразу несколько человек. Укрывшись за гаражом, Лена метнула в их сторону сразу две дымовые петарды. Через дымовое облако она успела заметить, что пенсионер оттащил своего пса от поверженного противника и скрылся с собакой в подъезде. А в сам двор въехало сразу две милицейские машины – с буквами ОВО и ПГ^[20] . К чести службы 02, местная милиция сработала на редкость быстро и оперативно.

Теперь, под прикрытием гаражей-ракушек, Лена могла позволить себе отступление. Она должна была выйти на основную улицу и, возможно, отыскать там Аленку и ее маму. Путь лежал через высокий кустарник и забор. Лена преодолела кустарник и перемахнула через забор, ей оставалось лишь миновать арку, ведущую к транспортной магистрали. Она на некоторое время забыла о мерах предосторожности, вбежала в арку, точно девочка-дошкольница в ворота парка развлечений. И тут кто-то умелый, невесть откуда взявшийся, подсечкой сбил ее на асфальт. Кто-то второй не менее умело вырвал у нее спортивную сумку и заломил за спину руки. И тут же она получила удар в лицо от первого.

– Ну вот и госпожа Тюрина! – услышала над своей головой Лена чей-то торжествующий голос. – Совсем забыли об осторожности, мадам! Я тебя срисовал, когда ты только в подъезд вошла, но, каюсь, не сразу узнал.

Перед Леной стоял тот самый ментовский наемник, на которого она израсходовала одну из своих стрел рядом с этим самым подъездом еще вчера. Именно он руководил первым «наездом» на Феоктистова, именно рядом с его ладонью в дерево вошла пущенная Леной стрела. Она не знала, что именуют его Спецом и он руководил отморозками, собиравшимися разыграть сто тридцать первую статью.

– А узнал, когда с этим собаководом беседовала. Чуть замешкался, признаю... Да и устраивать перестрелку в людном месте не хотелось, знаешь ли, – Спец картинно развел руками. – Но обогнать тебя все же сумел. А феоктистовских баб мы разыщем.

Второй, тот, что мертвой хваткой держал обе руки Лены, удовлетворенно гыкнул. Спец вновь ударил ее в лицо.

– Ну вот и все, Арбалетчица! – С этими словами Спец достал пистолет и привел его в боевое положение.

Спец торжествовал. Он сумел взять целенькой легендарную наемницу, что льстило его самолюбию. Сейчас он выстрелит в голову ненавистной Е. Г. Тюриной, и одна из проблем будет решена. Инструкции Гиммлера Спец нарушать не собирался.

– Голову ей пригни, – скомандовал Спец своему подручному.

Словно профессиональный палач-расстрельщик, Спец хорошо знал, что стрелять удобнее всего в самый затылок, точнее, в ямку между затылочной костью и первым шейным позвонком. Подручный на миг чуть ослабил хватку, свободной рукой стал пригибать к земле голову Лены. При этом он брезгливо старался отодвинуться подальше, чтобы не быть забрызганным кровью и мозгами. Женщина не давалась. В какой-то момент рука подручного соскользнула с ее шеи и проехалась по лицу. Этого было достаточно, чтобы использовать последний шанс. Лена схватила зубами его большой палец и сомкнула челюсти, точно стаффордшир. Тот истошно заорал, выпустил ее руки. Теперь Лене ничего другого не оставалось, как, схватив его за одежду, провести молниеносный бросок. Массивное туловище упало прямо на руку Спеца с пистолетом. Прогремевший выстрел заставил незадачливого подручного вторично взвыть – пуля вошла в область его массивного таза. Лена тут же откатилась в сторону, уходя с линии огневого поражения, и выхватила свой «стечкин», который находился у нее за поясом. Спец чертыхнулся, отбрасывая в сторону подчиненного; он не хотел стрелять в него, целился в голову женщины, но та действовала столь стремительно, что выстрел пришелся совсем не туда, куда намечался. Спец готов был выстрелить вторично, на сей раз без промаха, точно в голову, но Лена опередила его...

Гиммлер прибыл на место событий спустя минут двадцать. Раненого подручного Спеца уже увезла «скорая», а сам Спец лежал накрытый белой, не очень чистой тканью. Виднелись лишь его ноги, обутые в фирменные итальянские ботинки с узкими рюмочными носками.

– Все... Теперь эту тварь объявляем в официальный розыск. За убийство работника милиции при исполнении. Как говорится – внимание, всем постам!

Гиммлер произнес это со странным чувством удовлетворения. И потер свои сухие узкие ладони. А ведь со Спецом они служили вместе долгие годы. Было ли Гиммлеру жаль Спеца? Жалость вообще не входила в число чувств, присущих Дмитрию Львовичу. Да и Спец отнюдь не был ангелом. Дважды генерал отмазывал его от серьезных уголовных статей. А уж в Чечне он и вовсе прославился своим мародерством и неоправданной жестокостью. Сослуживцы по СОБРу не протягивали Спецу руки, не замечали при встречах на торжественных и служебных мероприятиях.

– Семью Феоктистова больше под колпак не берем, – отдал приказ Гиммлер опростоволосившимся подчиненным.

«Не надо самим создавать лишние хлопоты. Пусть себе бегают, играют в ковбоев, партизан. Плюнуть на них, и точка. Они все равно уже ничего не успеют. Завтра все будет решено... Им в любом случае достанется зеро...» – мысленно успокаивал себя генерал Гладий.

Однако, пожалуй, впервые Гиммлер, недаром заслуживший такое прозвище, терпел столь сокрушительное поражение. Завалить не из-за угла, а в схватке Спеца было ой как не просто. Сейчас же это проделала женщина. Роста не более 168 см, блондинка среднего телосложения. Тюрина Е. Г.

В милиции Гладий оказался благодаря усилиям родного дяди, который возглавлял одно из районных московских отделений. Окончив десять классов, Дмитрий вынужден был на четыре года покинуть столицу, отбыв на учебу в Карагандинскую высшую школу милиции. В те годы в милицейские школы брали в основном прошедших армию и имеющих стаж работы. Только в Караганде и Омске были учебные заведения, принимающие вчерашних десятиклассников. Однако широкую общественность об этом не информировали. В Омске у дяди связей не было, а вот в Караганде имелись. Надо сказать, учился Гладий достойно, особенно преуспев в уголовном праве и криминалистической тактике. Освоил на твердую оценку «четыре» приемы практической стрельбы и самообороны без оружия. В столичной милиции (не без помощи дяди, но и благодаря собственным способностям) он сделал отличную карьеру, оказавшись в числе первых «борцов с организованной преступностью». Здесь Гладий имел собственную концепцию. Вот основные ее положения:

1. Бороться с преступностью руками самой же преступности.

2. Взять под плотный контроль («крышу») такие доходные виды бизнеса, как проституция, наркоторговля и игорный бизнес.

3. Уничтожить наиболее самостоятельных, неконтролируемых лидеров бандформирований, поставив на их место управляемых вожаков, связанных сотрудничеством с МВД в качестве стукачей.

4. В собственных структурах (МВД) выработать особую оперативную тактику, позволяющую применять нетрадиционные методы дознания и следствия.

Именно за этот четвертый пункт Дмитрий Львович и получил свое зловещее прозвище. Под «нетрадиционными методами дознания» имелись в виду физические пытки, психологическое воздействие и шантаж, подтасовка доказательств, использование собственных агентов в качестве понятых, свидетелей и многое другое. В некоторой степени генерал Гладий был «пионером», возведшим все разновидности ментовского беспредела в систему, весьма успешно функционирующую. Конечно, находились среди его коллег те, кто не был в восторге от подобной новой «оперативной тактики».

– Мы своего рода санитары общества, – спорил как-то Гладий со своим давним приятелем, соучеником по Карагандинской школе. – Бандит валит бандита, в разборках они валят друг друга десятками, а то и сотнями. Что может быть лучше для нас? Есть человек – есть проблема...

– А наркотики? – спрашивал сослуживец, в то время заместитель начальника министерского СОБРа. – Ведь твои люди, Дима, обеспечивают «крышу» половине столичных пушеров.^[21]

– Опять же, санитария. Потребители наркотиков – это отбросы, дно общества. Безвольные, тупые особи. Чем больше они употребляют этого зелья, тем скорее отправятся на тот свет. Получается отмирание нежизнеспособных организмов, человеческая порода улучшается. Жестоко, но против матушки-природы не попрешь. Естественный отбор.

Сам генерал Гладий в течение года сумел побороть отвратительную привычку к табаку, пил умеренно, не чаще одного-двух раз в неделю.

– Ко всему прочему мы помогаем становлению нового класса предпринимателей, защищаем их от бандитов. Ну, разумеется, не безвозмездно, – Гладий подмигнул своему угрюмому приятелю. – Пение «Интернационала», по счастью, в прошлом. Рынок, конечно, имеет и свои минусы, но... Плюсы у него слишком явные!

С этими словами Гладий окинул взглядом только-только отремонтированную комнату его квартиры, в которой он принимал коллегу-приятеля. Тот ничего не сказал в ответ, лишь сдержанно попрощался. Через полтора года он погиб в Чечне при проведении специальной операции. Гладий-Гиммлер же продолжил крепить связи с «рынком» и очень быстро нашел в нем свою нишу. Уже тогда он крепко сдружился с господином Дранковским, возглавлявшим крупную коммерческую структуру. На ГАДа периодически наезжали разномастные бандиты, а Гладий и его коллеги по РУБОПу эти наезды отбивали. Гелий Арнольдович понял, что скупиться на личную охрану нельзя, более того, сумел убедить в этом некоторых своих деловых партнеров. Таким образом, получился «союз промышленников, предпринимателей и господ ментов». Однако нельзя сказать, что деятельность Дмитрия Львовича была гладкой и безоблачной. Некоторые милицейские коллеги и особенно ФСБ не хотели мириться с таким положением дел. Но на тот момент Гладий уже был генералом, и взять его за жабры было не так-то просто. Чеченская кампания дала Гиммлеру возможность избавиться от некоторых обремененных моральными нормами коллег. Они посылались в Чечню, где либо погибали, либо получали серьезные ранения. С ФСБ было сложнее, но Гиммлер на то и был Гиммлером, чтобы суметь выкрутиться из всех передряг. Однако главной головной болью для Гиммлера в середине девяностых был столичный преступный мир, который не желал отдавать свою долю в игорном бизнесе, наркоторговле и секс-индустрии. Профессиональные уголовники имели собственную разведку, контрразведку и весьма неплохих, хорошо оплачиваемых адвокатов, способных развалить любое дело. Сажать «воров» и «бомбардиров» стало весьма проблематично. Московские же коммерческие структуры потихоньку подминал под себя некоронованный король столичного преступного мира по кличке Большой Кахабер. Это был здоровенный сорокавосьмилетний дядя грузинских корней, но столичного воспитания.

– Митя, я даром плачу тебе деньги? – кричал в телефонную трубку Гелий Арнольдович, сообщив об утреннем визите Кахабера Георгиевича в компании своих верных спортсменов-рэкетменов.

Гладий лишь поморщился, но уверил Дранковского, что деньги тот платит не зря... Да, в те годы команда бывших борцов, боксеров и кик-боксеров навела серьезную панику на «зарождающийся бизнес-класс». Крепкие ребята не меньше других хотели найти свое место в рыночном обществе. Натравливать на Кахабера беспредельщиков и подконтрольные группировки было бессмысленно. Этого авторитета боялись, и ни один отморозок не отважился бы на открытое противостояние. Как и группировки с Северного Кавказа. Попробовать прийти к паритетному соглашению и разделу сфер влияния? Нет, это было исключено для Гиммлера. У некоронованного короля были слишком большие аппетиты. С Большим Кахабером Гиммлер не мог найти общего языка еще и из-за старой, мало кому известной вражды. Тогда, в конце 80-х, Гиммлер только-только получил полковничьи погоны, а Большой Кахи был известным в узких кругах картежником и содержателем катрана и по совместительству заместителем директора детской спортивной школы. Звание мастера спорта и успехи в вольной борьбе вполне позволяли ему занимать этот пост. Однажды полковник Гладий возвращался с работы на новеньких «Жигулях», и на одном из поворотов его нагло подрезал видавший виды «Мерседес». Полковник дал оглушительный сигнал, сумел-таки обогнать нахала и вынудить остановиться.

– Ну и чего тебе? – ухмыляясь, спросил горбоносый водитель «мерса», когда Гладий подошел к нему вплотную.

Полковник оценил физические параметры Кахи и понял, что одним рывком вытащить того из автомобиля не удастся. Не теряя чувства превосходства, Гладий достал служебное удостоверение.

– Полковник?! – ничуть не смутившись, произнес Кахи. – А я, между прочим, «динамовский» резерв тренирую. Считай, коллеги... Так чего тебе? Давай по-быстрому, пока я злиться не начал.

– Хамло ты, а не коллега, – только и ответил обескураженный полковник, жалея, что оставил в сейфе табельный пистолет.

– Сейчас я вылезу и ты... полковничек, о таких словечках сильно пожалеешь. Пшел с дороги!

Последние слова были сказаны хозяйским, не терпящим возражений тоном. Да, если бы у полковника был пистолет... Пожалуй, впервые за почти двадцать лет службы в МВД Дмитрию Львовичу пришлось отступить. Ни слова не сказав на прощание, Кахи ударил по газам, а Гладий рванул к телефону-автомату, так как до эры мобильников оставалось еще лет пять-шесть. Полковнику повезло, он напрямую связался с командиром отряда специального назначения при ГУВД и сообщил, что на него, Гладия, только что было совершено нападение. Номер Кахиного «мерса» полковник успел запомнить. Не прошло и часа, как дюжие ребята из спецотряда притащили «коллегу-динамовца» в местное отделение. Сопротивления Кахи уже не оказывал, но на лбу и на скуле у него имелись заметные кровоподтеки. Парни из группы захвата тоже имели хорошие познания как в вольной борьбе, так и в борьбе без правил и ограничений.

– Ну вот, коллега, – торжествующе произнес Гладий, подойдя к закованному в наручники тренеру. – Кто теперь о своих словечках жалеть будет?

– Э, слушай, погорячились и хватит, – примирительным тоном ответил Кахабер.

– Значит, ты у нас «динамовец»... Кахабер Георгиевич, – внимательно изучая документы задержанного, продолжил Гладий. – А у нас по оперативному учету ты проходишь как Кахи-картежник. Содержатель катрана.

Коллеги полковника Гладия успели сообщить Дмитрию Львовичу и эту информацию. С ответом задержанный не торопился. Даже сидя на скамейке, он был почти одного роста с субтильным полковником.

– Кахи... – задумчиво произнес Дмитрий Львович. – Кахи – это ведь, по-моему, Акакий. Так твое полное имя?

– Не Акакий, а Кахабер, – недобро сверкнув небольшими, глубоко упрятанными глазами, отозвался тренер-катранщик.

– Для меня ты теперь Акакий, – проговорил Гладий и вдруг резко ударил «динамовца» ребром ладони под кадык.

Кахабер Георгиевич закашлялся, из глаз его брызнули слезы. Гладий, не будучи атлетом, хорошо знал, как и куда нужно ударить. Недаром его всегда считали толковым перспективным опером. Следующий удар пришелся в перебитую переносицу, и Кахабер оказался на грязном ментовском полу.

– Напрасно, – только и произнес он.

– Товарищ полковник, – подал голос присутствующий здесь же капитан из дежурной части, – он тут телефонами нам угрожал. Мы проверили, ну и... – капитан замялся.

– Что ну и?.. – жестко произнес Гладий.

– Старший брат^[22] , – вполголоса ответил капитан.

Полковник не показал вида, но был сильно смущен. Конечно же, притоны-катраны для гебульнической агентуры очень желанны. Поэтому «динамовец» так нагло держался.

– Вот что, Акакий, – пнув «динамовца» носком ботинка в лоб, очень спокойно проговорил Дмитрий Львович, – я тебя отпущу, но если ты еще раз перейдешь мне дорогу и начнешь разевать пасть, как сегодня...

– Войну объявляешь? – серьезным голосом спросил Кахабер.

– Я, Акакий, тебя завалю, – тем же спокойным тоном ответил Гладий. – Обходи меня и ребят из МУРа десятой дорогой.

– Не надо войны, полковник, – уже примирительно заговорил катранщик. – У нас и категории весовые разные.

– Я тебе все объяснил... Раскуй его, капитан.

Дежурный помог катранщику подняться и снял с его запястий наручники.

– А теперь – пшел отсюда! – брезгливо произнес напоследок Гладий.

Позже у полковника начались неприятности по службе. В «покровителях» катранщика были не только кураторы из КГБ, но и высокопоставленный милицейский генерал, некогда тренировавшийся с Кахабером в одном зале. Спасло полковника лишь новое неожиданное назначение. В здании на Шаболовке разместилось только что созданное Управление по борьбе с оргпреступностью, один из отделов которого и возглавил полковник Гладий. Все последующие годы службы на Шаболовке Дмитрий Львович неустанно собирал компромат на Кахабера Георгиевича, набирающего силу в столичном бизнесе. Он и в самом деле серьезно прижал ГАДа, который к тому времени был для Гиммлера и его «коллег» курицей, регулярно несущей золотые яйца. Посадить «Акакия» не было ни малейшей возможности. У него были тесные контакты с контрразведкой. Однако «старший брат» никогда их не обнародует и в открытую на защиту не встанет. Поэтому Гладий решил действовать методами своих «визави» из преступного мира. Именно тогда появилось и условное слово «зеро». Оно и прозвучало в адрес чувствовавшего себя неуязвимым Большого Кахабера.

– Спасибо, Митя. И извини меня за те слова. Деньги ты получаешь не зря, – произнес виновато-заискивающим тоном Дранковский на совместном банкете, спустя три дня после похорон Кахабера Георгиевича. – Премиальные получишь завтра.

Сумма премиальных оказалась не в один десяток тысяч долларов. Бизнес креп, укрупнялся и расцветал. Однако в конце девяностых ГАД (ставший к тому времени еще и крупным политическим деятелем) попал в серьезную опалу. В ФСБ нашлись крутые мужики, сумевшие изловить «деловых партнеров» Дранковского по транзиту наркотиков в страны СНГ и Европы. Было накрыто два наркозавода, тайным владельцем которых был ГАД. К делу подключились коллеги из среднеазиатских государств, и над Гелием Арнольдовичем сгустились тучи. Подконтрольные Дранковскому СМИ визжали, что идет наступление на «свободный бизнес», удушение демократии и тому подобное. ФСБ обвиняли в антисемитизме и жажде тоталитарного реванша. Дранковский сперва пробрался в неприкосновенные депутаты Госдумы, а затем, так и не сдав мандата, благополучно скрылся в одном из тихих европейских государств. Тогда Гиммлер был близок к не свойственной ему панике. Его уволили из МВД и собирали компромат обо всей его деятельности начиная с девяносто первого года. Однако вскоре Гладий был приглашен на конфиденциальную встречу. Там присутствовал высокопоставленный чиновник из правительственных структур и... Гелий Арнольдович. Правда, виртуальный. Его изображение транслировалось на специальный экран, но беседа шла в режиме реального времени. ГАД сумел убедить Гиммлера, что все происходящее – временные трудности и скоро состоится триумфальное возвращение Дранковского в Россию. Гладий не слишком поверил, но вскоре после беседы его вернули в МВД, и он с новой силой продолжил работу на своего ныне зарубежного хозяина. ФСБ несколько ослабила свои зачистки, но там еще оставались те, кто желал видеть Гладия в клетке на скамье подсудимых.

– «Изба» хочет нас уничтожить! Мы им поперек, потому что они хотят урвать свою долю в НАШЕМ бизнесе, – объявил Гладий своему «ближнему кругу».

Этот круг составляли бывшие спецназовцы и оперативники, выходцы исключительно из рубоповских структур. Все они имели слабость к быстрым и легким деньгам и не были отягощены моральными принципами.

– Начать валить их? – спросил тогда еще живой и энергичный Спец.

– Успеется, – покачал ушастой лысеющей головой Гиммлер. – Мы их скоро... обвалим! Не завалим, а обвалим. Понимаешь?

– Так точно, – по-военному отозвался Спец. – Вы сумеете скомпрометировать «избу», а сами...

– Окажемся в качестве национальных героев, – усмехнувшись, перебил Спеца Гиммлер. – Но ты и твои ребята не должны меня подвести... Понадобится небольшая зачистка территории.

В свое время именно Спец завалил катранщика Кахабера Георгиевича из снайперской внтовки. Но на сегодняшний день, увы, Спец был мертв...

Гиммлер ядовито поморщился, оглядев бойцов своего «ближнего круга». Хороши мордовороты! Не смогли скрутить мужика и бабу. Правда, мужик один из лучших в спецназе ФСБ, а баба профессиональная наемница. Но это не оправдывает этих тюфяков, наевших животы. Гиммлер еще раз поморщился, глядя на подчиненных. А не сказать, что животы наели. Мощные, натасканные на жесткое задержание ребятишки. Каким образом этой Е. Г. Тюриной удалось почти шутя уйти у них из-под носа, да еще застрелить при этом Спеца?! Не так давно Гиммлер разговаривал с Рольфом. Да, да, с тем самым командиром прибывших в столицу боевиков. Когда-то Гиммлер сам сдал Рольфа в вечное пользование Гелию Арнольдовичу. Рольф поднялся из заурядных спортсменов-рэкетменов, одновременно потрошащих богатых лохов и сливающих ценную информацию гиммлеровской организации. Рольф именовал эту Тюрину боевым киборгом в женском обличье и говорил, что ГАД совершил большую ошибку, тронув ее. Тогда Гиммлер лишь усмехнулся. Слишком многих «киборгов» в разных обличьях повидал он за свою жизнь. Они, как правило, лежали, уткнувшись мордой в асфальт. Но сейчас Гиммлер готов был поверить бывшему рэкетиру. С его людьми еще никто так не расправлялся.

Зазвонил мобильник, и Дмитрий Львович услышал голос Гостя. Сказанное им заставило Гиммлера мысленно чертыхнуться.

– Слушай, давай до завтрашнего утра ничего не предпринимать, – неожиданно предложил Гость, точно смог прочитать мысли Гиммлера. – Акция в любом случае спишет все.

– Зеро, дорогой мой, – только и ответил Гиммлер, споря таким образом с самим собой. – Зеро, причем до завтрашнего утра.

На этом разговор оборвался. Мерзавец Гость в случае чего все спишет на Гиммлера, завалит его дерьмом по самую лысеющую макушку. Сам же останется весь в белом. Он ведь всего лишь информатор, а активные действия всегда были прерогативой Дмитрия Львовича.

Зеро. Только зеро! Даже если самому придется взять в руки автомат... И не для одной Арбалетчицы!

– Ротмистр знает, кто ты... А вот точной даты акции в самом деле не знает.

– Тогда почему он не проинформировал обо мне вышестоящее начальство? – натянуто улыбаясь, спросил «крот».

– Он не был уверен. Да и я... как-то не думал на тебя. До последнего момента, знаешь ли. Проверить вот хотел.

Елизаветин на некоторое время умолк. «Крот» не торопился с вопросами. Пытливо смотрел во взмокшее лицо начальника штаба.

– Где Феоктистов? – спросил наконец «крот».

– В банке, – ответил Елизаветин.

– Что? – не понял «крот».

– Помнишь пацана корейского? Он должен был сегодня в обед деньги перевести.

Корейского пацана «крот» помнил. Ранение, вечная благодарность... Стало быть, Феоктистову понадобились деньги. Вещь вполне логичная.

– Послезавтра, Елизаветин, мы все будем жить в другой стране, – неожиданно усмехнувшись, произнес «крот». – Все мне понятно. А Ротмистр пусть этими деньгами подавится... Он уже ничего не успеет. Акция завтра – в двенадцать ноль-ноль. Ты, Елизаветин, напрасно время тянул. Я по твоему вранью сейчас всю правду и узнал. Ничего ни ты, ни Феоктистов не знали. Действовали методом тыка... А ты, такой умный начштаба, сейчас выступаешь в качестве наживки. Не пройдет и двух часов, как он явится сюда для твоего освобождения.

Елизаветин старался ничем не выдать своего волнения. Он думал, что сумел расколоть «крота», однако все получилось наоборот. Вновь он, опытный спецназовец, дал маху. И ни на какого прапора-неумеху теперь не кивнешь. Впрочем, тогда, в Чечне, он тоже не кивал, помимо ранений принял на себя и начальственный гнев.

– Ни в какой банк мы не поедем, подождем Валерия Викторовича здесь, – сказал «крот», направляясь к выходу.

– Ты рано радуешься, – ответил Елизаветин. – Деньги господина Ли станут оружием массового поражения.

– Каким образом? – спросил «крот», остановясь на полпути.

– Вашу банду окружат со всех сторон и дадут всего один залп... – Елизаветин выдержал выразительную паузу, затем продолжил: – Нет, не нервно-паралитического газа и светошоковой вспышки. По вам выстрелят этими самыми пачками с зеленью, и все ваше войско перережет и перестреляет друг друга.

– Новое слово к контртеррористической тактике! – без улыбки произнес в ответ «крот». – Тебе диссертацию надо писать, Елизаветин. Шуточка ничего, ценю... Последнее слово осталось за тобой, признаю, но дело... увы, за нами, господин начштаба!

– Валерий, все в порядке. Твою семью больше никто не тронет.

Голос Лены звучал буднично, точно ничего особенного и не произошло. От одной этой интонации у Ротмистра немного отлегло от сердца. Он созвонился с Леной, находясь в нескольких кварталах от своего дома. В подробности Лена вдаваться не стала, но пояснила, что в подъезде был небольшой шум. А если в подъезде, где живет старший офицер ФСБ, бывает подобный шум, его квартира и семья автоматически берутся под охрану специальным подразделением ССБ^[23] . Оно подчинено напрямую директору ФСБ, потому Гиммлер и «крот» здесь бессильны.

– «Крот?» – произнесла Лена всего одно слово.

– Увы, – также одним словом ответил Феоктистов.

– Увы... – повторила Лена. – «Верных скаутов» берешь на себя?

– Да, – ответил Ротмистр. – А ты?

– Я знаю, что делать дальше, – жестко проговорила она. – Проверь то, что завезли в лагерь. Ящики с компьютерами. Причем не один, а хотя бы пять.

Феоктистов сдержанно уверил ее, что именно так и поступит. Женщина явно брала руководство на себя. Впрочем, она во многом была права. И, как ни крути, Ротмистр вновь не поймал ее ни на обмане, ни на подставе... Микроавтобусы с номерами службы физзащиты и в самом деле расположились неподалеку от феоктистовского подъезда.

– Как быть с деньгами? – вдруг спросила Лена. – Они могут понадобиться.

Валерий мысленно чертыхнулся. Как близко все к версии Елизаветина. Выходит, она рискует, чтобы... Да будь что будет, у них сейчас одни враги – Дранковский, Гиммлер и «крот», которого надлежало вытащить из-под земли в самые ближайшие часы. И цель пока тоже одна – не допустить теракта. Сейчас же Валерий хотел одного – хоть пять минут побыть с собственной семьей. На часах было четыре пятнадцать. Он довольно быстро добрался до дома с помощью попутной машины. За все время пути их ни разу не остановили. Гиммлер отказался от преследования?

Дома Валерий застал лишь Валентину. Она сообщила, что сегодня они с Аленкой ездили в балетное училище, на предмет возможной Аленкиной учебы.

– Нам сказали, что не стоит даже пытаться, – произнесла отнюдь не печальным голосом Валентина. – Точнее, сказали мне одной, Аленке я пока говорить не стала. Ой, они так на меня смотрели, лучше бы ты с Аленкой пошел.

– Почему? – не понял Ротмистр.

– Тогда, может быть, был бы шанс. Я только сейчас поняла, что эта комиссия в первую очередь смотрит не на детей, а на родителей, – ответила Валентина.

– Богатые или нет? – никак не мог понять жену Феоктистов.

– Толстые или нет! – всплеснув руками, проговорила Валентина. – Вот меня и забраковали.

– Ты не толстая.

– Можешь представить меня в балете? – впервые улыбнулась Валентина.

– Нет, – честно ответил Ротмистр.

– Ну, вот и Аленка будет такая же. Какой тут балет... С другой стороны, сколько грима бы ей понадобилось перед выходом на сцену. Конопатых балерин видел когда-нибудь?

Валерий лишь махнул рукой.

– Знаешь, давай Аленке ничего пока не говорить, – сказал, чуть подумав, подполковник. – Пусть занимается, танцует... Там видно будет. Где она сейчас?

– Я проводила ее в школу, там у них репетиция какого-то праздника. Слушай, охранники в школе совсем охамели. Меня пустили лишь на порог, дальше ни-ни. И смотрели точно на террористку. Три здоровенных наглых лба.

– Ты им просто понравилась, – произнес в ответ Валерий.

Информировать жену о чем-либо Ротмистр не счел нужным. Однако, судя по всему, Прохоров объявил-таки повышенную террористическую опасность.

– Ребята выполняют свою работу, – заступился он за школьных секьюрити.

– На балерину я не похожа, но, видно, похожа на исламскую террористку, – вторично улыбнулась жена.

На террористку Валентина походила еще меньше, чем на солистку балета. Среднего роста, полноватая, с мягкими плавными движениями, элегантной прической, маскирующей главный недостаток ее внешности – слишком выпуклый, широкий лоб. Тонкие же дуги бровей, аккуратный, чуть вздернутый носик и яркие серые глаза не очаровали бы редкого представителя мужского пола. Феоктистов поймал себя на том, что он любуется Валентиной, любуется точно так же, как в первый раз, на вечере отдыха в клубе на Лубянке. «Уже двадцать лет влюблен в собственную жену, как мальчишка!» – вспомнил подполковник слова из какого-то фильма. Это было о нем, Феоктистове. Правда, они были вместе только четырнадцать с половиной лет, но и через шесть лет подполковник (тогда уже скорее всего полковник) будет точно так же любоваться и очаровываться Валентиной.

Взглянув на часы, Феоктистов отметил, что дождаться возвращения Аленки ему не суждено. Выпив стакан чаю и обняв жену, Валерий сообщил ей, что отправляется на тренировку, где готовит своих подчиненных к соревнованиям по рукопашному бою на кубок президента. Выйдя из подъезда, Феоктистов встретился взглядом с неприметным мужчиной, курившим у самого подъезда. Валерий узнал его – бывший офицер отряда «Вымпел», ныне служивший в подразделении физзащиты ССБ. Когда-то они тренировались в одном зале, вместе участвовали в первенствах и чемпионатах ФСБ. Тот тоже узнал Феоктистова, но не показал вида. В его задачу входила негласная, ненавязчивая охрана. Валерий лишь дружески усмехнулся, и от сердца отлегло окончательно. Теперь за Аленку и Валентину можно было быть спокойным. Ротмистр отошел всего на несколько шагов от ступенек подъезда, как его окликнули.

– Валера!

Голос был негромкий, донельзя знакомый, с мягкой отеческой интонацией.

– Здравствуйте, Сократ Иванович, – обернувшись, произнес Валерий.

Перед ним и в самом деле стоял генерал Прохоров. Бойцы ССБ, затаившиеся в микроавтобусах, явно не спускали с них глаз, фиксируя каждое движение.

– Пропали двое старших офицеров ФСБ, – сразу перешел к делу Прохоров.

– Елизаветин и...?

– Полковник Лебедев, мой зам... А ты хорошо информирован. Надо ехать на объект, который Лебедев назвал сегодня утром.

Прохоров вкратце изложил Феоктистову содержание утреннего разговора в генеральском кабинете.

– Почему не поднять боевое отделение?

– Там сегодня за старшего Шарманкин.

– И что?

– То, – только и произнес в ответ Сократ Иванович. – Что с тобой происходит, Валера? Что за игры с Гиммлером?

– Вы на машине? – спросил вместо ответа Феоктистов.

Прохоров кивнул.

– Едемте на объект, – принял окончательное решение Ротмистр.

За рулем сидел неизменный Михалыч, немолодой водитель-прапорщик. Кроме него и сидящих на заднем сиденье Прохорова и Феоктистова, более никого в машине не было.

– А что насчет Лебедева? – спросил Валерий.

– Ты же знаешь... – Прохоров поднял специальное звуконепроницаемое стекло, отгородившись от Михалыча. – Хороший парень, я начинал службу под началом его отца. Сын вполне достойный продолжатель династии. Да и ты тогда в «крепости» с ним плечом к плечу был.

Прохоров напомнил таким образом Ротмистру о тех страшных днях в осажденном управлении и общежитии Грозненского ФСБ. Но там же, рядом с Лебедевым и Феоктистовым, был и Юра Шарманкин.

– Подозреваете Юру? – в открытую спросил Валерий.

– Исчез не Шарманкин, а Лебедев. Юрий Алексеевич в добром здравии и бодром настроении находится на базе, – строгим тоном констатировал Сократ Иванович.

Рядом, совсем рядом с Ротмистром был «крот». У Феоктистова не было ни малейшего сомнения в этом. Рядом, совсем рядом... А до акции оставалось всего ничего. Неужели именно сейчас удастся вытащить «крота» из-под земли?!

– Есть люди, которые зачем-то берут без спроса чужую обувь, – произнес как ни в чем не бывало Ротмистр.

Прохоров в ответ тяжело вздохнул.

– Далась тебе эта обувь, Валера, – проговорил он.

– Далась.

Ротмистр в упор, не мигая, смотрел на Сократа Ивановича.

– Не могу я сейчас тебе сказать... Один из них был ТАМ, со мною. В этом я не сомневаюсь... А тебе готов поклясться, что в данный момент меня интересует только безопасность государства и его граждан.

Фраза получилась излишне пафосной, совсем не в духе ироничного, склонного к сарказму Сократа Ивановича. И он сам, почувствовав это, замолчал.

Между тем машина остановилась там, где и должна была остановиться. В пятистах метрах от объекта, именуемого «дачей Гиммлера».

– Михалыч, жди здесь. Действуй соответственно обстановке, – отдал водителю последние указания Сократ Иванович.

Прапорщик молча кивнул. У него, как и у всех сотрудников антиэкстремистского управления, имелся «брелок безопасности».

Пятьсот метров до «дачи» Прохоров и Ротмистр прошли молча. Каждый думал о своем. Сократ Иванович вспоминал, какими средствами иной раз приходилось ему обеспечивать эту самую безопасность государства и его граждан. Мелкие провокации против диссидентов были сейчас не в счет. Сократ Иванович был атеистом, но всегда помнил, какой грех навечно остался на его и без того не безгрешной душе. Это было чуть больше пяти лет назад. Сократ Иванович лишь недавно возглавил вновь созданное Управление по защите конституции, позже переименованное в антиэкстремистское.

На секретном совещании присутствовали наиболее опытные, проверенные не в одной серьезной операции офицеры. И вопрос перед ними стоял не из легких.

– Так что будем решать по генералу Р.?

С решением никто из присутствующих на совещании не торопился.

– По-моему, вопрос ясен, – произнес один из старших офицеров. – Сверху нам недвусмысленно намекнули, что Р. надо устранить.

Итак, заветное слово было сказано. «Устранить» в данных кругах имело только одно толкование. Присутствующие несколько расслабились. Теперь можно было говорить в открытую, без намеков и недоговоренностей.

– Ну, продолжай, – повернувшись к дерзкому офицеру, произнес генерал Прохоров.

– Генерал Р. – мужественный и храбрый вояка, – начал издалека подчиненный. – Афганистан, Чечня, один штурм Грозного чего стоит. Героический мужик, но... возомнил себя птицей слишком высокого полета. Отказался получать звание «Герой России» из рук нашего президента.

Это была правда. Генерал мотивировал отказ тем, что за участие в гражданской войне награды не получают.

– Ты бы не отказался? – прервал подчиненного Сократ Иванович.

– Не обо мне речь... Извините за цинизм, дают – бери.

«Бьют – беги» – мысленно закончил за подчиненного фразу Сократ Иванович, но перебивать на сей раз не стал.

– Ошибка генерала состоит в том, что он поперся в политику, – продолжал офицер. – Ничего толком не понимая в ней, он примыкает то к одной, то к другой политической группировке, а теперь почти в открытую планирует военный переворот.

– Мы могли бы арестовать его или... негласно временно изолировать, – подал предложение пенсионного возраста полковник Гусаков, давний приятель Прохорова, также начинавший службу в советские годы по идеологической линии.

– У него депутатская неприкосновенность, – парировал более молодой, державший речь сотрудник. – Временная же изоляция может лишь усугубить дело.

– Почему? – спросил Гусаков.

– У генерала слишком серьезная поддержка в армии. Он непререкаемый авторитет. И, кстати говоря, не только в армии. Вчера я беседовал с офицерами нашей «Альфы», и они явно симпатизируют генералу. А ведь для акции по негласному изолированию нам придется использовать именно бойцов спецназа.

– Иными словами – генерал Р. имеет реальные шансы возглавить вооруженный армейский переворот и взять власть, – подвел итог Сократ Иванович.

– Так точно, – отозвался офицер-докладчик. – Генерал Р. разослал своих гонцов по округам и заручился поддержкой ряда командующих. Причем не только армейских, но и внутренних войск МВД. Вчера он начал переговоры с лидерами бастующих шахтеров. Хочет привлечь горняков к походу на Москву.

– Этого допускать нельзя! – вновь вставил свое слово опытный и осмотрительный Гусаков. – На сегодняшний день в Москве находится свыше ста бастующих шахтеров. Со дня на день должны прибыть еще столько же. Здоровенные молодые мужики. Начнутся стычки с милицией... Девяносто третий год покажется мелким хулиганством.

– Значит, поддерживаешь решение об устранении? – спросил Гусакова Прохоров.

– Да, – не раздумывая ответил Гусаков.

– Самое страшное не то, что генерал Р. двинет на Москву танковые и десантные части, – усталым голосом проговорил Сократ Иванович. – Даже не то, что у Кремля обязательно начнутся бои с верными президенту частями... Самое страшное то, что когда генерал Р. победит и усядется в Кремле, он запутается в экономических и политических проблемах. Давайте еще раз послушаем запись его разговора с одним из командиров Московского военного округа.

Один из сотрудников щелкнул клавишей, и в который раз офицеры антиэкстремистского управления услышали знакомый уверенный и даже бодрый голос генерала Р.:

– Ну так что, комбриг, я могу рассчитывать на твою бригаду?

– Х-м, – отозвался комбриг Московского округа, – даже не знаю, что тебе ответить, Лева. То, что ты затеваешь, очень серьезно.

– Вот именно. А ты кто – гвардии полковник или холоп кремлевский?

– Я-то полковник... Но что ты будешь делать, если в самом деле возьмешь власть?

– Сориентируюсь по обстановке, – усмехнулся невидимый генерал Р. – Когда мои танки будут стоять на Красной площади, сумею найти верное решение. Привлеку лучших экономистов, прочих управленцев... Сейчас главное – въехать в Кремль!

– Достаточно, – подал голос Прохоров, и магнитная запись была остановлена.

Сократ Иванович выждал паузу, затем продолжил:

– Вот ключевая фраза: когда мои танки будут у Кремля – все наладится само собой. Генерал Р. идет брать власть, не имея абсолютно никакой программы, никакой концепции дальнейшего развития общества. В центре столицы сперва будет устроена мясорубка, а потом... под грузом неразрешенных проблем генерал Р. пустит себе пулю в лоб. Он и в самом деле порядочный и мужественный офицер, но сегодня он не отдает себе отчета в своих действиях. Я лично пытался предостеречь его, имел с ним неофициальную встречу. Все высказал ему прямо. Он ответил мне – или вы с нами, или против нас. Если против, то в скором времени не обижайтесь.

Прохоров замолк, и некоторое время офицеры сидели молча. Многим из них не нравились события, происходящие в стране, но устраивать побоище в центре России... Самое страшное, что погибнут ни в чем не виновные люди. А ведь КГБ – ФСБ было создано именно для их защиты. Затянувшуюся паузу нарушил все тот же словоохотливый моложавый сотрудник:

– Получила хождение «деза»... а может быть, и не «деза» о том, что генерал Р. в самом начале чеченской войны создал некий личный, только им контролируемый спецназ, который решал задачи откровенно криминального характера. Генералу не чужда была коммерция. Например, им была разработана операция по захвату аэропорта. Точнее, того, что от него осталось после налета нашей авиации. Генерал с помощью своих головорезов захватил покореженную авиатехнику, а затем разломанные самолеты были вывезены в Россию. Там генеральский зять-коммерсант успешно продал их на лом цветных металлов.

– Это было столь выгодно? – усомнился Гусаков.

– В платах от авиаприборов только золота и серебра несколько десятков килограммов. А там еще имелись и алюминиевые сплавы.

– Теперь уже недосуг проверить... к сожалению, – хмуро прокомментировал «полудезу» Прохоров. – Иначе мы имели бы законные основания на арест и возбуждение уголовного дела... По моему мнению, это все-таки «деза». У генерала даже личной дачи нет.

– Наверное, «деза», – согласился докладчик.

– При всем моем уважении к боевому прошлому генерала принимаю решение об устранении, – подвел невеселый итог Прохоров. – Жизнь москвичей для меня дороже... Разумеется, никакого письменного приказа, никаких докладов руководству не будет. С генералом произойдет несчастный случай. Руководство пожмет плечами, а журналисты могут писать все, что им вздумается.

– Предлагаю свой план действий! – Моложавый офицер сегодня был явно в ударе.

И он начал излагать собственный план устранения. Слушая его, Сократ Иванович все больше мрачнел, а когда подчиненный закончил, еле сдерживая себя, произнес:

– Этого я одобрить не могу. Какое то изощренное изуверство. При чем здесь семья генерала?! Такого не было даже при Берии и Ежове.

– Видите ли, Сократ Иванович, – отозвался подчиненный, не слишком соблюдая субординацию, – генерал Р. должен погибнуть именно таким образом. Если, по вашей трактовке, он погибнет как солдат на поле боя, то его имя станет знаменем для следующих бунтовщиков. Вы сами говорили о его авторитете в войсках. Если же устранение пройдет по моему плану – образ генерала как воина и борца за народное счастье будет развенчан. Посудите сами – генерал хотел захватить власть, но не сумел справиться с собственной женой.

«Все верно... – мысленно согласился Прохоров. – Но одобрить ТАКОЕ – значит, окончательно выйти за рамки понятий о справедливости, законе, добре и зле...»

– А мне нравится этот план, – подал голос человек, все совещание просидевший молча, в самом угловом кресле совещательной комнаты. – Я даю «добро» на его реализацию.

Этот человек не был кадровым работником спецслужб, но он был прислан на совещание... СВЕРХУ. Оттуда, где была реальная власть и деньги. Именно его слово должно было стать решающим на этом совещании.

– А вы, Сократ Иванович, когда проанализируете ситуацию холодным умом, поймете, насколько прав ваш молодой сотрудник, – подвел окончательный итог человек сверху.

Генерал Прохоров не спал всю ночь. Он мог, конечно же, прямо сейчас двинуться к генералу Р. и все выложить ему, но тогда обстановка в стране могла стать непредсказуемой. Нет, становиться на сторону генерала Р., какими бы благородными помыслами тот ни руководствовался, Сократ Иванович Прохоров не имел права. Поэтому на следующий день он пришел на службу как ни в чем не бывало и даже улыбнулся дурацкому анекдоту, рассказанному его заместителем:

– Алло, это коммутатор? Соедините меня с моей женой.

– Говорите номер.

– Что я, турок, чтобы их нумеровать?!

А через четыре дня весь мир узнал, что депутат Государственной думы, боевой генерал Р. был убит собственной женой в семейной ссоре. Женщина находилась в невменяемом состоянии, тем не менее была арестована.

Далее вновь сменилось руководство спецслужбы, а затем и руководство страны. Новый президент внешне существенно отличался от прежнего. Он был спортивен, подтянут и несловоохотлив. Его искренне поддерживали и армейцы, и спецслужбисты, отдавая ему свои голоса. Генерал Прохоров был неожиданно уволен, а через четыре месяца столь же неожиданно восстановлен с повышением. Теперь он возглавлял антиэкстремистское направление ФСБ. Его изобретательный подчиненный в скором времени получил полковничьи погоны, пару боевых орденов, а также построил уютный двухэтажный коттедж на Рублевском шоссе.

– Сократ Иванович, вы считаете меня талантливым мерзавцем? – спросил он как-то Прохорова, когда по стечению обстоятельств они остались наедине.

– Тебе не все ли равно? – вежливо парировал Прохоров. – Мне скоро на пенсию, ты, вероятно, займешь мое место. Или... возглавишь «Альфу». У начальства ты на хорошем счету.

– Между прочим, по нашим тайным каналам я сделал все, чтобы супруга генерала Р. избежала уголовной ответственности. Я даже не возражал, чтобы она в интервью рассказала все... Разумеется, без персоналий.

Да, Сократ Иванович помнил это скандальное интервью, данное одной желтой газетенке. Несчастная женщина рассказывала, как в их дом проникли трое неизвестных, зажали ей рот, скрутили и вкололи какое-то сильнодействующее психотропное средство. Далее она ничего не помнила, а когда пришла в себя, то ей пригрозили, что если она не возьмет убийство мужа на себя, с ее детьми и внуками немедленно расправятся. Желтую прессу никто тогда уже всерьез не воспринимал, поэтому интервью не получило никакого резонанса.

– Кто с тобой был тогда? – спросил, не надеясь на ответ, Сократ Иванович.

– Два профи высокого класса. Оба погибли в Чечне.

«Выходит, Бог и в самом деле все видит», – невесело подумал Сократ Иванович. Те профи были такими же, как он, офицерами контрразведки и выполняли приказ по защите конституционного строя.

– Благодарю за искренность, – ответил Прохоров.

Это было совсем недавно и отнюдь не в другой стране...

Прохоров остановился возле калитки, которая была встроена в высоченные железные ворота. Валерий встал чуть поодаль, выбрав таким образом более удобное место для ведения огня и отхода. Сократ Иванович едва заметно усмехнулся. Генерал-лейтенант ФСБ – это уже слишком серьезно, его просто так валить не станут. Не каждый день генерал-лейтенанты заявляются на секретный объект «младшего ведомства». Тем не менее Феоктистов своей позиции не изменил. Прохоров нажал кнопку звонка, находящегося над калиткой.

Прошло более минуты, Сократ Иванович дважды нажимал кнопку звонка, но из-за глухих ворот и забора никто и не думал отзываться. Боковым зрением Валерий заметил, что к ним не торопясь приближается мужчина в линялом плаще грибника и спортивной шапочке. Он держал руки ладонями вперед, точно демонстрировал Ротмистру, что безоружен и не настроен на агрессию. Лишь когда он подошел совсем близко, Валерий и Сократ Иванович узнали в этом сухощавом «грибнике» Дмитрия Львовича Гладия.

– Пройдемте в дом, господа хорошие, – произнес генерал Гладий. – А то с минуты на минуту дождь ливанет.

И в самом деле, вечернее небо заметно потемнело.

– Нам ведь есть о чем поговорить, – продолжил Гиммлер. – Для начала о судьбе ваших сослуживцев – Лебедева и Елизаветина. Ну а потом... Найдутся и другие темы.

Гиммлер при последних словах улыбнулся искренной, не свойственной ему улыбкой.

– Пойдем, Митя, – неожиданно быстро согласился Прохоров. – Только вот оружие при себе оставим.

– Пожалуйста, – откликнулся Гиммлер. – Если бы я хотел вас уничтожить, то сделал бы это, когда вы выходили из машины. Нет, ребята, вы мне для разговора нужны.

Внутри «дача» была довольно скромно отделана, окна были выполнены на манер узких бойниц. Гиммлер пригласил Прохорова и Ротмистра к столу, по бокам которого стояли бойцы личной Гиммлеровской «гвардии».

– Вы хотите, чтобы я сдал вам Арбалетчицу? – выслушав Гиммлера, переспросил Феоктистов.

– Да, в самое ближайшее время, – кивнул Дмитрий Львович.

Сейчас из «грибника в плащике» он окончательно превратился в собранного, не ведающего сомнений и жалости Гиммлера.

– В обмен вы получаете своих сослуживцев... – глубоко посаженные непроницаемые глаза испытующе смотрели на Феоктистова, – целых и... почти невредимых.

– С каких пор, Митя, ты стал диктовать условия? – вежливо, но при этом не менее жестко поинтересовался Сократ Иванович.

– Я, Прохоров, не к тебе обращаюсь, – на сей раз Дмитрий Львович изобразил улыбку, достойную шефа гестапо, – я с Феоктистовым разговариваю. Так что скажешь, Ротмистр?

«Как они ВСЕ хотят заполучить Лену. ОНИ БОЯТСЯ ЕЁ?! – проносилось в сознании Валерия. – Неужели этой банде так опасна невысокая светловолосая женщина? А ведь она и в самом деле немало успела за эти два дня. Мы знаем организаторов, время и почти знаем место...» МЫ. Валерий поймал себя на том, что несмотря на весь «компромат», он по-прежнему воспринимает себя и Лену как единое целое. Маленький, но очень эффективный боевой отряд.

– Время обдумать дашь? – спросил Гиммлера Феоктистов.

– Нет, – категорически ответил тот. – Но, помимо твоих сослуживцев, предлагаю тебе, Валерий Викторович, еще кое-что.

На некоторое время в «переговорной» воцарилась поистине гробовая тишина. Не торопился обнародовать свое «кое-что» Гиммлер, молчал, пытливо глядя на Дмитрия Львовича, Прохоров.

– Ну говори, Дмитрий Львович, – нарушил тишину Феоктистов, кивнув в сторону висевших чуть ли не под самым потолком часов с кукушкой.

– Я, Ротмистр, познакомлю тебя с «кротом», – обведя всех присутствующих взглядом триумфатора, отозвался Гиммлер. – Прямо сейчас.

При этих словах на часах распахнулось окошечко, но вместо привычной птицы-кукушки оттуда появился гангстер в шляпе, с двумя револьверами в каждой руке. Вместо «ку-ку» послышались выстрелы, оповещающие о том, что вечер переходит в ночь. И что до самой акции осталось всего двенадцать часов.

Выйдя из воды, Лена почувствовала, сколь холодной была эта весенняя ночь. Совсем не майское похолодание. Лена спрятала в тайник «бычий пузырь», с помощью которого она уже во второй раз сумела проникнуть на охраняемую территорию. Справившись с охватившей ее дрожью, переоделась в легкое платье, которое извлекла из непромокаемого неопренового пакета. Таким образом, она вновь оказалась в коттеджном поселке, где проживал Альберт Борисович Муравьев. Луна была полной и настолько яркой, что освещала дорогу не хуже фонарей. Впрочем, фонари старались выдержать конкуренцию с небесным светилом. По дороге к муравьевскому дворцу ей встретилась лишь небольшая группа молодых людей. Дворец светился еще ярче фонарной иллюминации. У забора Лена замедлила шаг, на всякий случай проверилась – не идет ли кто сзади. Затем вжалась в забор, точно вросла в него, и максимально напрягла слух.

Будучи профессиональной разведчицей, Лена имела обыкновение получать информацию любыми доступными способами. Сегодня утром она не поленилась купить несколько газет и просмотрела все заголовки. Один из них гласил, что именно сегодня президент фонда «Дающая рука» отмечает свой юбилей. Там же сообщалось, что не любящий пышных торжеств Муравьев решил встретить свое сорокапятилетие скромно, среди немногочисленных друзей, в собственном загородном доме. Вспомнив вычурно-крикливую, с дизайнерско-шизофреническими ухищрениями обстановку внутреннего убранства муравьевского «дворца», Лена не очень-то поверила, что Альберт Борисович не любит «пышных торжеств». Потом она посмотрела карту и обнаружила, что коттеджный поселок не так уж далеко от скаутского лагеря. Точнее, в сорока километрах, но при этом имелась прямая связующая автомагистраль. Конечно, это могло быть совпадением, но Лена привыкла действовать. Поэтому сейчас она находилась здесь, возле дворца с празднующими муравьевский юбилей людьми. Какова роль этого жидковолосого долговязого придурка в предстоящей акции? Он ведь явная шестерка, ничтожество, основные фигуры – это Гиммлер и «крот». Тем не менее Муравьеву было приказано сперва не покидать пределов Московской области, а сегодня ему явно запретили отправляться в дорогой ресторан. Более того, к завтрашнему утру он должен быть готов к публичным действиям. В течение ближайшего получаса ее задача выяснить все это. Хотя скорее всего ГАД использует Муравьева втемную, не информируя заранее.

Лена достала из кармана голубую ленточку и завязала на своей прическе довольно дурацкий девчачий бантик. Затем подошла к входным воротам и нажала кнопку звонка.

– Я не опоздала? – хлопая только что наклеенными ресницами, спросила Лена у отворившего дверь высоченного привратника-стража.

Судя по всему, после ее недавнего визита Муравьев решил выставить охрану у самых дверей.

– Как тебя представить? – хмуро усмехнувшись, спросил привратник, перегородив ей дорогу.

– Скажи, Памелла Андерсон приехала!

Привратник смерил ее взглядом, видимо, оценив, какая из нее Памелла Андерсон, но вслух ничего не произнес. Кивнул показавшемуся в коридоре официанту, отдав соответствующее распоряжение. Официант вернулся через минуту и вежливо пригласил Лену в гостиный зал.

– Где у вас туалет? – спросила официанта Лена.

Тот молча кивнул вправо, и Лена скрылась за резной дверью. Теперь у нее было время перевести дух и оценить обстановку. Судя по всему, со старой женой Муравьев давно не живет, а праздники проводит в окружении Памелл местного розлива. Сейчас он уже изрядно пьян, она переждет немного, а потом появится в гостиной и смешается с прочими гостями.

Через семь минут Лена покинула туалет и оказалась в гостином зале. Как она и предполагала, никто не обратил на ее появление особого внимания, так как почти все гости были уже изрядно пьяны. Публика была самая разнокалиберная. Лощеные господа в дорогих пиджаках, гайдароподобные низенькие жирные плешивцы с тусклыми глазками, а рядышком длинноволосые, с серьгами в ушах персонажи неопределенного пола (видимо, супермодные дизайнеры и визажисты), откровенные бандиты с бритыми затылками и кабаньими загривками, какие-то непрерывно хихикающие существа опять же неопределенного пола и возраста, и тут же двое очень красивых, но при этом похожих на манекенов юношей лет двадцати. Женщины были исключительно одного типа – Памеллы Андерсон местной сборки. У некоторых, как и у Лены, в волосах были девчачьи бантики. Сам юбиляр восседал на полу, тупо улыбаясь и кивая лысеющей мокрой головой. Одна из «Памелл» периодически лила на его плешь дорогой коньяк из коллекционной бутылки. Альберт Борисович слизывал языком коньячные капли с кончика носа и растрепавшихся усиков. Однако внимание было приковано не к самому юбиляру, а к ведущему это торжество актеру. Точнее, не актеру, а телеведущему, которого Лена узнала не столько по внешности, сколько по голосу. На экране он казался крупным и представительным, здесь же являл собой то, что можно назвать «мелочью пузатой». Ведущий взобрался с ногами на журнальный столик и вещал оттуда следующее:

– Ну а теперь, судари и сударыни, мы преподнесем нашему дорогому Альбе-рту Михайловичу...

– Типун тебе на язык! – вскричал кучерявенький, похожий на злобную обезьянку гость, которого можно было бы именовать «мелочью носатой». – Альберт Михайлович – это Макашов!

– Ай, перепутал! – Ведущий похлопал себя по лбу, затем покрутил пальцем у виска, дескать, простите, что с шута горохового возьмешь. – Итак, мы преподнесем нашему дорогому Альберту Борисовичу еще один подарок. Поэму! Настоящую поэму!

Публика заметно оживилась, судя по всему, это было для нее нечто новое. Между тем ведущий предложил гостям сыграть в старинную игру, когда один придумывает первую поэтическую строчку, второй в рифму сочиняет другую, и так каждый, по очереди. Лена помнила, что эта игра называется буриме... Хотя, может, и не буриме. А ведущий между тем сделал следующую затравку:

– Родился он в шестидесятом году.

Да, это вполне соответствовало действительности. Таким образом, поэма-ода господину Муравьеву получила свое начало.

– Любил он город Алма-ату! – на одном дыхании выкрикнул кучерявенький.

– Любил он женщин за их красоту.

Это сдержанно произнес один из лощеных господ. На этом поэтическое творчество присутствующих затормозилось. Потенциал иссяк. Все глупо гыгыкали и переглядывались.

– Еще он любил стаффордшира Шамту.

Лена посчитала нужным внести свой вклад в оборвавшуюся на самом начале оду. Послышались бурные аплодисменты. Лена вежливо наклонила голову с бантиком и оказалась рядом с поднявшимся с пола юбиляром. Его лиловая физиономия пошла красными пятнами.

– Разве твоего пса зовут Шамту? – спросила Муравьева девица, вылившая на юбилярову плешь почти весь коньяк.

– А? – нервно переспросил Альберт Борисович.

– Что с тобой? – в свою очередь встревожилась девица.

– Со мной? – по-дурацки переспросил Муравьев.

Он отказывался верить в услышанное. Тем более видеть перед собой эту молодую женщину с бантиком в светлых коротких волосах.

– Привет! Как здоровье Шамту? – поинтересовалась Лена.

– Нормально. Все нормально, – зачастил Муравьев, – он сейчас в собачьей гостинице, чтобы не мешал...

– Там, наверное, роскошный собачий бордель? – спросила Лена, обняв Альберта Борисовича, при этом незаметным движением положив ему в карман какой-то предмет.

– В случае чего взорвешься первым! – пояснила она Муравьеву в самое ухо. – Делаешь то, что я говорю!

– Ты кто такая? А, подруга? – спросила Лену девица с коньяком.

– Собачий парикмахер! Стригу только стаффов и бультерьеров, – громко объявила Лена. – А сейчас нам с Альбертом нужно уединиться.

– Мы вернемся, – кивнул Муравьев, – через... час, полтора.

Гости не возражали. Главное, что их никто не выгонял и можно было продолжать торжество. Без именинника, но все уже привыкли, так как Муравьев нередко вел себя именно таким образом. Девица возражать не посмела, в утешение влив в себя оставшееся содержимое коньячной бутылки.

– Прямо сейчас, – повторил Дмитрий Львович, давая понять, что знакомство с «кротом» не будет отложено в долгий ящик.

– Часы у вас хорошие, – кивнув на скрывшегося в окошке «гангстера-кукушку», как ни в чем не бывало отозвался Ротмистр. – Сперва «крот». Потом Арбалетчица. Потом Елизаветин и Лебедев.

Валерий решительно брал инициативу в собственные руки.

– «Крот» так «крот», – согласился Гиммлер. – Будет тебе «крот»... Сократ Иванович, отдайте, пожалуйста, ваше оружие!

– Зачем? – стараясь оставаться хладнокровным, проговорил Прохоров.

– Беспокоюсь за ваши нервы. Оружие! – потребовал совсем другим голосом Дмитрий Львович.

Охрана Гиммлера напряглась, явно получив команду к полной боевой готовности. Сократ Иванович молча сунул руку под одежду и извлек из подмышечной кобуры табельный пистолет Макарова. Последнее время он не расставался с ним.

– Положите на стол, – уже более мягко распорядился Гиммлер.

Пистолет лег на узорчатую скатерть между Прохоровым, Феоктистовым и самим Гиммлером.

– Феоктистов, возьми ствол! – продолжил Гиммлер.

– Зачем? – спросил в свою очередь Ротмистр.

– На нем имя «крота», – ответил Гиммлер.

Валерий осторожно протянул было руку к пистолету, но в этот момент Прохоров неожиданно ударил Ротмистра ребром ладони по запястью.

– Не трогать! – вскричал дрогнувшим голосом Сократ Иванович, но на него тут же навалились сразу трое гиммлеровских подручных.

– Сидеть! – рявкнул Гиммлер.

Сократ Иванович сумел-таки опрокинуть стол, и его пистолет оказался на полу. Мало что понимающему сейчас Ротмистру ничего другого не оставалось, как отскочить к стене, обеспечив таким образом безопасность тылов. На него кинулись еще трое. Один тут же налетел на феоктистовский кулак и был нокаутирован, но двое других оказались умелыми ребятами. Валерий блокировал два удара в голову, но атакующий сумел провести мастерскую подсечку. Феоктистов потерял равновесие, но не способность к сопротивлению. Из положения лежа он достал ногой по печени того умелого, а затем сумел сбить подсечкой и третьего.

– Отставить! – по-армейски скомандовал Гиммлер и своим, и Ротмистру. – Валерий Викторович, неужели вы не хотите узнать имени «крота»?

Гиммлер аккуратно поднял с пола оружие, прищурил свои острые проницательные глаза, словно что-то рассматривал на пистолетной рукоятке.

– Валера, не трогай оружие! – почти прокричал Сократ Иванович, скрученный и обездвиженный гиммлеровскими «умельцами».

Один из «умельцев» легонько ткнул Прохорова фалангой пальцев под кадык, и генерал зашелся хриплым кашлем. Теперь он был не в силах произнести ни слова.

– Да, Сократ Иванович, – сочувственно и при этом без фальши в голосе проговорил генерал Гладий. – Чему свершиться суждено, того не избежать! Почти стихи... Итак, Феоктистов, получи «крота»! Сократ Иванович, да успокойся ты!

Прохоров перестал кашлять, молча поднял на Гиммлера свои близорукие, лишившиеся в потасовке очков глаза. Поднявшиеся на ноги «умельцы» не спускали глаз с Феоктистова. Тот, что стоял рядом с выходом, взял на боевую изготовку свой пистолет-пулемет. Гиммлер между тем взялся за мобильник.

– Срочно зайди сюда, – сказал он кому-то. – Да, серьезные осложнения... Ну вот, – отложив трубку, повернулся он к Феоктистову, – осталось совсем немного.

Не прошло и минуты, как дверь открылась и в комнате появился... полковник Лебедев собственной персоной. Первый заместитель генерала Прохорова, один из лучших аналитиков и агентуристов антиэкстремистского управления. Молодой, подтянутый, перспективный. Целый и невредимый.

– Любуйся, Ротмистр... – чуть дернув губами в подобии усмешки, произнес Дмитрий Львович.

Лебедев отшатнулся назад, непонимающе глядя то на Прохорова, то на Гиммлера, то на Феоктистова. Он хотел было что-то произнести, но Гиммлер не дал ему последнего слова. Дмитрий Львович вскинул пистолет Прохорова и дважды выстрелил в Лебедева. Полковник вскрикнул, схватился за грудь и рухнул к ногам обездвиженного Сократа Ивановича.

– Сволочь, – только и произнес Прохоров, глядя под ноги.

– Он – да! – произнес Гиммлер, аккуратно положив оружие в подставленный одним из подручных полиэтиленовый пакет. – Я все-таки на полхода впереди, согласись, Сократ. Пальчиков Феоктистова здесь нет, но твои-то наверняка имеются.

Гиммлер с торжествующим видом снял с кистей рук едва заметные, телесного оттенка перчатки. Его помощник тем временем унес пакет из комнаты.

– Из собственного оружия... В собственного подчиненного, – картинно покачал головой генерал Гладий. – Это уже моветон, господин Прохоров.

«Дурной тон», – машинально перевел старорежимное словечко Ротмистр. Только теперь он понял поведение Сократа Ивановича... Понял и чем Дмитрий Львович Гладий заслужил такое прозвище.

– Эта продажная сволочь себя изжила, – вторично кивнув в сторону лежавшего на полу тела, продолжил Гиммлер. – Он больше не нужен ни мне, ни более высоким хозяевам. Но даже мертвый «крот» будет продолжать работать на нас. Да, да, господа хорошие. На меня работают и мертвые. Ну а вы в каком качестве желаете послужить? Тоже трупами?

Ни Сократ Иванович, ни Ротмистр ничего не ответили. Гиммлер благоразумно дистанцировался от них, «умельцы» держали наготове свои ПП. Да, без всякого сомнения, человек, именуемый Гиммлером, мог заставить исполнять свою волю и мертвого.

Череп. Ёж. Клыки. Три этих незамысловатых предмета лежали на столе перед Гелием Арнольдовичем. Они должны были дать их нынешнему владельцу фантастическое свойство неуязвимости. Возня, провокации-сенсации, войны-перевороты – все это было необходимой питательной средой для Гелия Арнольдовича. Между тем смелостью Дранковский никогда не мог похвастаться. Такой вот парадоксальной фигурой был этот сутулый, коротконогий персонаж, из-за ранней лысины и морщин выглядевший куда старше своих сорока семи лет.

Через десять с небольшим часов на его бывшей родине будет разыграна непростая шахматная партия. Все ее ходы были предусмотрены и расписаны Гелием Арнольдовичем. Он сумеет заставить противника делать те ходы, которые выгодны ему. Лестно было ощущать себя гроссмейстером... Однако партия еще не сыграна. ГАД нажал клавишу компьютера, и перед ним в очередной раз выскочили ее основные положения. А именно:

Сценарий государственного переворота.

1. Секретное финансирование оппозиционных политических партий.

2. Подкуп руководства национальных СМИ для организации в них кампании критики существующих властей, особенно (!) силовых ведомств.

3. Работа с «общественными организациями» с тем, чтобы подталкивать их к проведению массовых протестов против действий властей.

4. Распространение слухов и дезинформации о незаконных действиях-репрессиях силовых ведомств, армии, прокуратуры и др.

5. Организация акций экономического саботажа, дестабилизации финансовой системы страны.

6. Создать таким образом предпосылки к социальному взрыву и недовольству среди бюджетников, пенсионеров и молодежи.

7. Компрометация (нейтрализация!) неугодных членов правящего кабинета и руководителей силовых ведомств.

8. Создание в общественном мнении других стран негативного образа государства, существование которого якобы «угрожает демократическим ценностям и международной стабильности».

9. Поддержка и провоцирование экстремистских и националистических молодежных организаций. Создание взрывоопасных ситуаций на национальной почве.

Гелий Арнольдович особо подчеркнул пункты пять, шесть и девять. На их реализацию были брошены основные финансовые потоки. Главная задача будет выполнена – к власти должна прийти не левая, не правая группировка. Ни тупоголовым коммунистам, ни жирным демократам рыбки в мутной российской водице больше не ловить. Власть должна будет принадлежать группировке международной наркомафии. Транзит наркотиков в Европу из среднеазиатских государств, расширение собственного производства, вследствие этого огромные капиталы... И решение еще одной задачи – естественного очищения жизненного пространства от неполноценных особей. Ведь именно они являются основными потребителями наркотиков.

Путь в наркобизнес для ГАДа начался со знакомства с генералом Гладием. Дмитрий Львович часто повторял фразу – не можешь победить, возглавь! Именно так он боролся с наркобизнесом. Брал под «крышу» наиболее крупных дельцов, уничтожая мелочь и конкурентов. Как и Гладий, Дранковский отнюдь не считал себя мафиози и преступным элементом. Он просто был активным участником первичного накопления капитала. Вчерашний м. н. с. Дранковский успешно вписался в набирающий обороты отечественный наркобизнес. Для начала он стал его спонсором. Причем капиталы он вкладывал не в сам наркобизнес, а в клиники для наркоманов. Да, да, комфортные наркоклиники с новейшим оборудованием и наркокартели с миллионными оборотами – звенья одной неразрывной цепи. Последние поставляют клиентов первым. Те, в свою очередь, вытряхнув из «пациентов» немалые суммы, зачастую возвращают их обратно к последним. «Доктора» заинтересованы в успешном бизнесе «торговцев». «Торговцам» же выгодны «доктора». Ведь «клиент» всегда надеется вылечиться, потому безбоязненно приобретает «товар». Союзу же Гладия и Дранковского были выгодны и те, и другие. В отличие от своих коллег по бизнесу Гелий Арнольдович никогда не колебался, если вопрос ставился относительно «зеро». Здесь он придерживался высказывания, приписываемого Сталину, – «есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы!» Деловым партнерам Дранковского из ментовско-бандитских структур было легко с ним в этом вопросе. Не смущало и прозвище генерала Гладия. Главное, он умело расчистил территорию. Дранковский и Гладий, при всех видимых отличиях, имели немало общего. У них было три «божества» – власть, деньги, секс. Больше для них ничего не существовало. Насчет последнего среди столичных ВИП-проституток ходили байки о том, какие интересные фокусы можно выделывать с помощью наручников. Эти «браслеты» генерал Гладий всегда брал с собой, когда отправлял к «жрицам любви»... Где деньги, там и родина. Таков был основной жизненный принцип многих «коллег по бизнесу». Но только не самого Гелия Арнольдовича. Помимо денег ему нужна была ВЛАСТЬ. Без реальной власти деньги ничто. Это Дранковский понял на примере одного из своих дальних родственников еще в конце семидесятых годов прошлого века. Тот был подпольным миллионером-цеховиком. Владел несколькими особняками, куда приглашал самых красивых женщин, но... в 79-м все было конфисковано, а сам миллионер расстрелян. Десять лет красивой жизни стоили этого?! Дранковский считал, что нет, и такой кончины для себя не хотел.

НО ВЛАСТЬ МАЛО ВЗЯТЬ! ВЛАСТЬ НУЖНО УДЕРЖАТЬ!

Для этого господину Дранковскому и потребуется кровь майора Лапето, легендарного спецназовца воздушно-десантных войск. Того самого, кого обходили пули, кто исхитрялся меж двух деревьев укрыться от батальона боевиков.

Череп, еж и клыки хоть и не имели глаз, но, казалось, сами рассматривали и изучали Гелия Арнольдовича. Они уберегут его от огня и железа, но бессильны против камня, воды и дерева.

«Земле грозит перенаселение. Я всего лишь способствую сохранению баланса и спасению наиболее ценных представителей человеческой породы!» – подбодрил себя лестью в свой адрес Гелий Арнольдович. Из высокого, почти до потолка, зеркала в золотой раме на Дранковского смотрел один из лучших представителей этой породы. У него было асимметричное морщинистое лицо, скошенный подбородок, который с трудом маскировала тщательно ухоженная бородка, и близко посаженные, косоватые дырочки бесцветных глазок.

Самое главное, Гиммлер надежно утопил концы. Полковника Лебедева. Ох, как вовремя для себя Дмитрий Львович сумел это сделать! Теперь надлежало окончательно взять инициативу в свои руки.

– Он вообще хотел пытать Елизаветина вашего. Или на его семью наехать. Чтобы ваш начштаба позвонил тебе и сообщил координаты... Ну, а я решил Елизаветина не трогать. Лебедев мне подробно рассказал, как сумел вашего начштаба сюда заманить. Сам-то при этом засветился. Так, Сократ Иванович?

Прохоров лишь поморщился, вслух ничего не произнес.

– Ну, я и понял, что без всяких звонков-пыток Ротмистр с Сократом сами сюда явятся. И не ошибся. Никуда вам, ребята, друг от друга было не деться. Потому как не доверяли никому и в себе были слишком уверены... Мне в людях эти качества очень нравятся.

«В самом деле, – не без досады вынужден был согласиться с Гиммлером Феоктистов, – под подозрением был Шарманкин, другие ребята. И себя переоценили, вообразив, что продажные менты только бомжам могут наркоту и волыны монтировать^[24] ». Гиммлер же переиграл их с шахматной виртуозностью. И теперь главное – предугадать его дальнейшие действия.

– Последнее относительно него, – с неприязнью кивнув на труп, проговорил Гиммлер. – Полковник Лебедев погиб от рук своего начальника генерала Прохорова, который не побрезговал застрелить его из собственного оружия. Феоктистов пойдет как соучастник. Уже готовы две правдопобные версии, и одна из них будет подробно освещена в одной из центральных демократических газет. Лебедев будет представлен либо героем, разоблачившим банду «оборотней» под руководством собственного начальника, либо незадачливым любовником, не поделившим с этим самым начальником проститутку. В любом случае генерал Прохоров и его окружение будут замазаны по самое некуда... – Гиммлер произнес это без всякой иронии. Выдержав паузу, продолжил, чуть смягчив интонацию: – Но это все лишь в том случае, если мы не приходим к соглашению. Если же приходим, господин Лебедев попросту исчезает. Совсем и навсегда... Ладно, с ним все.

Казалось, Гиммлер еле сдерживал себя, чтобы не пнуть тело «крота» своим узконосым ботинком. Ему не давала это сделать природная брезгливость.

– И что за соглашение? – поинтересовался Ротмистр.

– Заткнуться. На две недели получить больничный и не вставать с койки... Ну а главное – Арбалетчица. Она одинаково опасна и для меня, и для вас. Нужно поставить точку.

«Этому мерзавцу и в самом деле нужна Лена. Выходит, ее он боится больше, чем нас, офицеров „Альфы“?» – мысленно воскликнул Феоктистов. Поэтому, кто бы она ни была, Гиммлеру ее выдавать нельзя.

– Я ничем не могу помочь вам в главном вопросе, в другом же... – Феоктистов дипломатично понизил голос и перевел взгляд на Прохорова, – решать начальству.

– Ты так много поставил на будущий теракт, Митя? – спросил Сократ Иванович.

– Никакого теракта, Прохоров. Это ваши галлюцинации. Мне и моим хозяевам нужна стабильность. Политическая, экономическая. Нам не до терактов... С вами предпочел бы разойтись по-хорошему.

С этими словами Гиммлер вышел из «переговорной», оставив Ротмистра и Сократа Ивановича под присмотром своих головорезов.

– Стало быть, не до терактов? – Феоктистов переглянулся с одним из них, но тот молчал, точно был не человеком, а роботом-киборгом.

Между тем Гиммлер связался со своими людьми, осуществляющими наблюдение за объектом, на котором через десять с половиной часов должна была начаться акция. Те сообщили, что никаких подозрительных изменений нет. Часть детей уже находилась в лагере, остальные должны были прибыть туда после десяти утра. Гиммлер удовлетворенно кивнул. Это означало, что Ротмистр и его шеф понятия не имели ни о времени, ни о месте акции. А если и знали, то весьма приблизительно. Тем не менее Гиммлер тут же напрямую связался с Рольфом:

– Рольф, ты и основной костяк отряда идете Тропой три. Остальные группы в соответствии с разработанным планом.

Собеседник был удивлен, но переспрашивать не решился. Три так три. Гиммлер просто так говорить не станет, и это Рольфу было отлично известно.

Сейчас Гиммлер вел свою игру. Очень рискованную, но сулившую ВСЁ. И получить это все ему помогут его непримиримые враги – генерал Прохоров и офицеры «Альфы».

– Я вас отпускаю, господа чекисты. Смотрите только, как бы эта свобода не стала для вас опасней вот этих стен... Если чего надумаете, звоните!

Они распрощались так, точно ничего и не происходило. Пошатывающейся походкой нагнал Сократа Ивановича и Валерия подполковник Елизаветин. Феоктистов был прав. Гиммлер и в самом деле их не боялся. Но он боялся Лены. По-настоящему...

Сидя на заднем сиденье генеральского лимузина и отгородившись защитным стеклом от Михалыча, все трое сдержанно обсуждали происходящее.

– Артист... Я ведь поверил, что его всерьез подстрелили, когда он рожу клюквенным соком измазал, – зло проговорил Елизаветин. – Эти твари не могут нас переиграть! Или мы не...

Сергей сбился на полуслове. Пафосных слов относительно российского офицерства Елизаветин не переносил и до ранения.

– Сколько осталось, Валера? – спросил Прохоров у Феоктистова.

– Около восьми часов. Объект предположительно известен.

– Значит, будем действовать.

Михалыч между тем затормозил у штаб-квартиры антиэкстремистского управления ФСБ.

Не прошло и сорока минут, как четыре боевых отделения отряда «Альфа» взяли в невидимое кольцо скаутский лагерь с вполне пионерским названием «Верные друзья». Теперь даже мышь не могла проскочить незамеченной. Со стороны водохранилища выдвинулся специальный катер с бойцами, имеющими водолазную подготовку. Между тем наблюдатели Гиммлера сумели вовремя уйти незамеченными, о чем тут же доложили своему шефу. Дмитрий Львович принял сообщение с молчаливым удовлетворением. Точки над «i» теперь были поставлены. Приблизительное место проведения акции стало известно Прохорову. Он взял его в кольцо своим спецназом. Однако детей и их родителей никто из лагеря не эвакуирует. Значит, не хотят лишнего шума, паники. Вполне разумно, зачем в наше время лишний раз нервировать людей, особенно когда ситуацию контролирует «Альфа». Но вряд ли они сообразят проконтролировать Тропу три, которой двинется Рольф с основными силами. Особенно после того сюрприза, который подкинет фээсбэшникам Гиммлер.

Таким образом, все складывалось как нельзя лучше. И Сократ, и бойцы «Альфы» сейчас окончательно превратились в шахматные фигурки. Эти ферзи и офицеры будут действовать так, как и планировал Гиммлер. Вот только где-то среди прочих пешек затерялась одна, весьма непредсказуемая и опасная, способная выйти в ферзи. Именуемая Е. Г. Тюриной. Пешка, сумевшая завалить самого Спеца.

– Ты добрался до лагеря?

– Нет, – ответил Феоктистов позвонившей Лене. – Но «крота» больше нет.

– Хорошо. Я в двух шагах от лагеря. Буду действовать. Свяжемся минут через пятнадцать.

Окончив разговор с Леной, Ротмистр вопросительно посмотрел на Сократа Ивановича, сидевшего за своим служебным столом.

– Ты насчет обуви? – спросил Прохоров. – Да, я первый эту туфлю увидел, сразу понял, что барышня у тебя. Но не хотел, чтобы ОН об этом догадался. И опередил.

– Вы Шарманкина подозревали? – спросил Елизаветин.

– Юра получал гуманитарную помощь от некоего господина Дранковского. В ресторане отмечал с ним День чекиста двадцатого декабря. Ну, а Лебедев... Я слишком многим обязан его отцу... Страшная вещь – семейственность. Ладно, что теперь говорить.

– Елена Тюрина действительно сотрудничала с боевиками? – уточнил в последний раз Валерий.

– Да, во время второй кампании. Но сейчас у нас с ней один противник – господин Гиммлер и его закордонные хозяева.

Развить эту тему не было ни времени, ни возможности. В кабинет генерала Прохорова вошли командир «Альфы», без пяти минут генерал Самсонов и высокий чин в звании генерал-полковника.

– Что дальше? – обреченно спросил Муравьев.

Он окончательно протрезвел, но выглядел при этом не слишком презентабельно.

– Поработаешь немного скаутским вожатым, – ответила Лена. – Повяжи галстук как следует.

Альберту Борисовичу ничего иного не оставалось, как повиноваться. Он не только расправил синие концы галстука, но и слегка подогнул поля ковбойской шляпы. Сейчас он очень походил на коварного бледнолицего из гэдээровских фильмов про индейцев. В детстве Лена смотрела все вестерны, и не по одному разу. Между тем из мощных колонок гремела бодрая песня в исполнении Ивана Эквалайзера, очень популярного среди юных скаутов автора и исполнителя:

Однако услышать, как дальше развивались события, Лене и Муравьеву было не суждено. Музыка прервалась, и бодрый, вполне пионерский голос объявил об утреннем построении. Часы показывали десять ноль-ноль. Дети, приехавшие сюда на двухдневный отдых, соблюдали те же правила, что были и двадцать лет назад, когда Лена сама бывала в таких лагерях. Сейчас перед ней и ее спутником Муравьевым выстроилось ровно тридцать юных скаутов, не считая трех вожатых и высокой блондинки Лидии Петровны, которая замещала отсутствующего директора. К одиннадцати должны были прибыть и многие родители. Сегодня был день официального открытия летнего скаутского сезона. Сама же Лена и Альберт Борисович в данный момент исполняли роли почетных гостей. Муравьев был самим собою, президентом все той же «Дающей руки», а Лена вице-президентом по работе с молодежью. В кармане муравьевской рубашки по-прежнему лежал небольшой, но увесистый предмет, компактное взрывное устройство, которое Лена в любой момент могла привести в действие.

– Ребята! – начал Муравьев. – Сегодня в день открытия...

И в этот момент у Альберта Борисовича пропал голос. Не то чтобы он забыл нехитрый текст, придуманный Леной, а просто не мог больше вымолвить ни слова. Лене пришлось брать инициативу в свои руки.

– Уважаемый Альберт Борисович не знает, как сообщить о том мероприятии, которое нам сегодня поручено организовать, – заговорила Лена, приняв позу «вольно» и заложив руки за спину. – Как известно, скаут в переводе на русский язык – это разведчик. Так? Так вот, – не дождавшись ответа, продолжила Лена, добавив в голос командную интонацию, – сегодня до двенадцати часов мы проводим учения по контртеррористической тактике. Вопросов не задавать, все мои команды исполнять четко и в темпе.

Со стороны Лена и в самом деле казалась лихим скаутским командиром. Лидия Петровна, одетая в такую же скаутскую униформу, бросила на нее ревнивый взгляд. Однако юным скаутам такое «взрослое» обращение весьма импонировало.

– Помещение кинозала известно? Всем быстро туда!

Сама Лена понятия не имела, где у них кинозал. Но было понятно, что помещение это просторное, не имеющее окон. Скауты под руководством вожатых не замедлили выполнить команду столь решительной дамы, коей сумела себя преподнести Лена. Сейчас у нее была лишь одна цель – осмотреть завезенную накануне технику. И если она обнаружит там то, что предполагает, то немедленно свяжется с Ротмистром. Далее в дело вступит ФСБ.

– Мы не предупреждены ни о каких террористических учениях, – строгим тоном произнесла Лидия Петровна.

Уединяться в запертом кинозале со своими воспитанниками она не посчитала нужным.

– Не террористических, а контртеррористических, – вежливым назидательным тоном уточнила Лена. Кажется, она сумела найти правильную форму обращения с этой недоверчивой госпожой. – Дайте, пожалуйста, ключи от складского помещения! Того, куда вчера сложили нераспакованные компьютеры.

– Зачем? – поджав губы, строго поинтересовалась Лидия Петровна.

Лене не оставалось ничего другого, как махнуть перед ее настороженными очами просроченным офицерским удостоверением. Без особого энтузиазма Лидия Петровна протянула Лене ключи. Над территорией тем временем вновь разнеслась трехаккордная разухабистая песенка о похождениях жирного пианиста.

Лена с трудом смогла унять охватившую ее дрожь после проверки первой коробки. В бутафорском корпусе компьютера была замаскирована противотанковая мина «палаш», она же «клеймор». Изогнутый пластмассовый корпус был начинен множественными полыми шариками. «Композитный пластит С4», – Лена машинально вспомнила, из чего изготовлена пластина взрывчатки. При срабатывании капсюлей пластит взрывается и выбрасывает семьсот полых шариков веером. Зона поражения два метра в высоту, радиус зоны полного уничтожения шестнадцать метров, неполного свыше ста... Не пройдет и двух часов, как здесь может развернуться самая настоящая война. Проверять остальные ящики не было ни времени, ни смысла. Лена начала было набирать номер, но связаться с Ротмистром ей было не суждено. Мобильник не работал. Чем это вызвано, можно было лишь догадываться. Возможно, густая лесная растительность, окружавшая лагерь, не позволяла пробиться сигналу, мобильник у Лены был не самой совершенной модели. Однако у Лидии Петровны, которая стояла рядом со складом и пыталась связаться с местной милицией, мобильный телефон тоже не подавал признаков жизни. Это служба радиоэлектронной борьбы ФСБ временно заблокировала всю мобильную связь в данном квадрате.

Альберт Борисович Муравьев одиноко сидел в директорском кабинете, стараясь не делать излишне резких движений. В его кармане по-прежнему лежало взрывное устройство.

И в это самое время Рольф получил смс-сообщение, состоящее всего из одной цифры одиннадцать. Он находился в незаблокированном РЭБом районе. Цифра означала, что выход на Тропу три должен начаться на час раньше. Нельзя сказать, что это прибавило Рольфу боевого духа и уверенности в себе, но отступать было некуда. Не прошло и десяти минут, как микроавтобус с Рольфом и десятью наиболее подготовленными боевиками остановился у ворот Тропы три. Именно она должна была привести боевую группу к намеченной цели.

– Нельзя сеять панику. У вас же нет фактов, агентурных подтверждений, – замдиректора по БТ вещал с интонацией знатока. – Если мы сейчас нагрянем к этим пионерам, завтра же пресса разделает нас под карельскую березу.

«При чем тут карельская береза?! – с раздражением подумал Ротмистр. – Надо немедленно эвакуировать лагерь!» Именно эту мысль высказал вслух начштаба Елизаветин.

– Но все подходы к лагерю надежно перекрыты, – жестко возразил замдиректора. – Или вы не доверяете своим бойцам?

Высокий чин бросил вопросительный взгляд на командира «Альфы» Самсонова.

– Товарищ генерал-полковник, – отрапортовал в свою очередь Самсонов, – там сейчас не только мышь не проскочит, но и по мобильной связи ни одного сигнала не пройдет. Наша РЭБ набросила «сеть».^[25]

Все присутствующие вновь перевели взгляд на экран большого дисплея, который высвечивал карту местности. И в самом деле получалось, что лагерь прикрыт надежно.

– А если «Верные друзья» – ложная цель? – спросил Сократ Иванович. – Отвлечение внимания? Нужно срочно наметить и разработать другие линии.

– Нет, – задумчиво проговорил Елизаветин, не отрывая пристального взгляда от карты местности, – теперь я уверен, что это именно «Верные друзья»! Смотрите сюда!

Сергей ткнул пальцем в квадрат карты местности, забыв, что для этого есть курсор.

– Поселок беженцев с Северного Кавказа, – стараясь сохранять спокойствие, произнес Елизаветин. – Поселок как поселок, бывшая заброшенная деревня. Народ в нем не слишком наглый, но и не слишком бедный. В пяти километрах город и две деревни. Дети из скаутского лагеря в основном из этих населенных пунктов. Среди их отцов есть влиятельные в области люди...

Начштаба выждал паузу, точно давая возможность осмыслить, к чему он подводит свою речь.

– И в момент, когда всем становится известно о захвате лагеря, кто-то хорошо информированный запускает слух о том, что боевиков готовили именно в этом «кавказском» поселке, – закончил мысль младшего по званию генерал Прохоров.

– Тем более нельзя устраивать панику! – только и произнес в ответ высокий чин.

Сократ Иванович хотел было поддержать столь вовремя сориентировавшегося начштаба, но в это время на связь вышел старший одной из групп, которые прикрывали лагерь.

– Докладывает полковник Шарманкин, второе боевое отделение. Служба наружной разведки докладывает, что к лагерю движутся два автобуса-«Газели» с затемненными стеклами. Минуты через полторы поравняются с нами.

– Применяйте любые средства на свое усмотрение, – распорядился командир «Альфы» Самсонов.

В самом деле, прошедший Афганистан, «горячие точки», Чечню, полковник Шарманкин был способен принять самостоятельное решение. Феоктистова это сообщение подстегнуло. Полторы минуты. Весь антитеррористический штаб замер в ожидании. Сейчас должно было решиться многое. Самое главное – способность некогда грозной спецслужбы отвести террористический удар. И сделать это незаметно для окружающих, особенно тех, против кого он направлен. Молчал Сократ Иванович, молчал ждущий генеральских звезд Самсонов, молчал высокий чин. Молчали и Феоктистов с Елизаветиным. Вопрос, кто они – офицеры или...? – должен был решиться немедленно. Однако они сидели в штабном кабинете, а против вооруженных до зубов боевиков должны были сейчас выступить другие ребята. И командиром их был Юра Шарманкин. Бывший спецназовец воздушно-десантных войск, немного заикающийся, не очень похожий на несокрушимого воина. С ним ходили под пули и его же еще несколько часов назад подозревали в работе на ГАДа. И Феоктистов, и Сократ Иванович. У обоих на душе сейчас было одинаково мерзко. Да, конечно же, все эти годы антитеррористический спецназ ФСБ намеренно ослабляли. Главным образом после гибели полковника Чарского. В какой-то момент офицеры перестали доверять друг другу. Ротмистру было нелегко признаться себе в этом, но события двух последних дней доказали, что это так. Первичное накопление капитала, сам черт ногу сломит – кто герой каптруда, а кто преступник, тянущий лет на пятнадцать с конфискацией. Закон один – побеждает сильнейший. Но скорее – подлейший... Плюс разделение полномочий. Борьба с терроризмом сконцентрировалась на тот период в МВД, под крылом генерала Гладия, возглавившего в управлении эту линию по оргпреступности. Эх, вытащить бы господина Гиммлера! Ротмистр вспомнил, сколь уверенно держался генерал Гладий. Ведь этот негодяй знаменит тем, что с шахматной точностью умеет просчитывать все ходы. Как его заокеанский патрон... Между тем монитор, соединенный с камерами наружной разведки, заработал в активном режиме. Все участники контртеррористического штаба могли наблюдать события в режиме реального времени. Первая «Газель» затормозила в нескольких метрах от двух милиционеров. Капитанские погоны были сейчас на плечах Шарманкина, прикрывал командира вооруженный автоматом молодой прапорщик Денис Хорошилов, «пониженный» до милицейского сержанта.

– Куда путь держим? – спросил Шарманкин, ненавязчиво разглядывая водителя.

Увидеть тех, кто, возможно, находился за его спиной, не было ни малейшей возможности. Салон был наглухо отгорожен от водительской кабины. Шофер внешность имел явно не столичную, но держался спокойно и не агрессивно.

– Вы разве не предупреждены? – произнес он достаточно вежливым тоном.

– Предупреждены, – ответил Шарманкин, фиксируя каждое движение водителя. И тут же совсем другим тоном: – Выйдите из машины!

Шофер молча выполнил команду. Огляделся вокруг. Замаскированных в листве снайперов и бойцов штурмовой группы он видеть не мог.

– О чем мы должны быть предупреждены? – спросил Шарманкин, оценив боевые возможности водителя.

Тот был явно знаком со спортом, имел полустершуюся татуировку непонятного характера и пребывал в полутяжелой весовой категории. Оружие у него не наблюдалось.

– Слушай, капитан... – оглядев окрестности, произнес водитель. – Полштуки баксов твоему сержанту, тебе чуть побольше, и ты не задаешь никаких вопросов.

Шарманкин молча переглянулся с Денисом. М-да, ну и репутация у подмосковных ментов... Полштуки за так никто не предложит.

– А если ты взрывчатку везешь? – картинно нахмурился «капитан» Шарманкин.

– Да какую взрывчатку?! – всплеснул руками водитель. – Ну, хочешь – взгляни! – кивнул он на свое авто.

Между тем, водитель убедился, что ментов всего двое и настроение у них не шибко боевое. Возможно, специально встали в столь глухом месте, чтобы пополнить свой бюджет. Шарманкин неспешно подошел вплотную к машине, не перекрывая при этом прицельных снайперских линий. Водитель как ни в чем не бывало распахнул салон «Газели» и в ту же секунду сработал снайпер «Альфы». Из салона послышался крик, и на асфальт вывалился здоровенный бородач с автоматом в руках. Пуля снайпера ударила его точно в обвязанный черной банданой лоб. Водитель тут же ударил Шарманкина ребром ладони под кадык, однако Юрий Алексеевич перехватил его руку и провел жестокий прием, ломающий кости локтевого сгиба. Взвывший водитель потерял способность к сопротивлению и стал удобным щитом для полковника, выхватившего пистолет Стечкина. Денис отпрыгнул в сторону, дав короткую автоматную очередь по колесам и передним стеклам обеих машин. Пистолет Юрия Алексеевича работал в автоматическом режиме, Шарманкин почти не целясь бил в загомонивший салон. Из второй машины выпрыгнули двое автоматчиков, одного спецназовцы завалили наглухо, другому прострелили ногу. Тем не менее он попытался дать автоматную очередь, но снайпер мастерским попаданием выбил оружие из его рук. Больше раненый не дергался, лишь вжался чуть ли не всем лбом в асфальт. Из громкоговорителя послышался громовой бас подполковника Максакова:

– Всем немедленно сдаться, выходить по одному, выбросив вперед себя оружие!

На всякий случай Максаков продублировал команду на чеченском, арабском и фарси-кобули. На некоторое время стрельба прекратилась. Хорошилов и Шарманкин отошли на заранее подготовленные боевые позиции.

– Эй, вы «Альфа»? – послышался громкий голос из первой «Газели».

– Она самая, дорогой, – пророкотал в ответ Саша Максаков.

Спецназовцы без особых проблем могли пожечь из гранатометов обе машины. Однако сейчас было очень важно взять живыми хотя бы несколько человек. Правда, в автобусах могли находиться смертники. Но и на этот случай бойцы «Альфы» имели свою тактику.

– Мы сдаемся, – ответил тот же голос из первой машины.

И в самом деле, на асфальт шлепнулись два короткоствольных автомата, затем показались мужские фигуры с поднятыми вверх руками. Четверо из первой и трое из второй. Не опуская рук, замерли в нескольких шагах от машин. «Да, скорее всего в машине смертники – сообразил Шарманкин. – Во всяком случае во второй...» В самом деле, в первом автобусе дверь и стекла были порядком разнесены, и с помощью оптики можно было разглядеть, что там никого не осталось. Во вторую машину заглянуть можно было, лишь подойдя к ней. «Он взорвется, как только к машине приблизится максимальное количество наших, – размышлял полковник. – Он скорее всего лежит головой к дверям, чтобы лучше слышать происходящее». Последний вышедший из «Газели» как бы машинально прикрыл за собой дверь... Шарманкин поднялся в полный рост из укрытия, сжимая в руках перезаряженный пистолет. Сейчас он был без милицейской фуражки, однако по-прежнему с серо-голубыми капитанскими погонами. Водитель зло и опасливо смотрел на «капитана», его сломанная рука висела плетью, но боевик старался при этом не стонать. Юрий Алексеевич подошел к колонне пленников, резким ударом в солнечное сплетение согнул пополам того, кто выходил последним и прикрыл дверь. Замахнулся было для следующего удара, и вдруг распахнул носком милицейского ботинка дверцу «Газели» и молнией влетел внутрь...

И в ту же секунду грохнул взрыв, секущий осколками не успевших отпрыгнуть в стороны боевиков. Юрий Алексеевич опоздал на какую то долю секунды, сумев лишь накрыть смертника своим телом. Уцелевшие боевики попытались было прорваться сквозь цепь вышедших им навстречу спецназовцев, некоторые использовали припрятанные штык-ножи и пистолеты, однако на сей раз потерь среди бойцов «Альфы» не было. Отложив в сторону громкоговоритель, на бандитов бросился и Максаков, принявший командование. Его могучая, почти двухметровая фигура валила наземь супостатов точно кегли. Не прошло и двух минут, как террористы были разоружены и уложены нестройным рядком вдоль шоссе.

– Дай Бог – в с е, – с расстановкой проговорил Максаков, беря в руки переговорное устройство. – Докладываю – принял командование после гибели полковника Шарманкина...

Пока Саша говорил, все участники антитеррористического штаба сидели точно окаменевшие. Юрий Алексеевич, заикающийся, русоволосый, с намечающейся лысиной и не очень серьезной фамилией, полковник «Альфы», погиб только что на их глазах, спасая жизнь подчиненных. Феоктистов клял себя последними словами, понимая, что он, Ротмистр, лучше выполнил бы это тактическое действие. Юра был старше на целых три года, в таком возрасте обычно увольняются из «Альфы»... Тем не менее ближе всех к машине со смертником оказался в этот момент именно полковник Шарманкин. А Ротмистр наблюдал все это через монитор.

– Поздравления неуместны, – выслушав доклад Максакова, проговорил высокий чин. – Однако, судя по всему, теракт предотвращен, несколько боевиков взяты живыми. Теперь наша задача – выявить организаторов.

Сократ Иванович хотел было вставить свое слово, но тут послышалась трель феоктистовского мобильника. Жестом генерал Прохоров разрешил Валерию ответить на звонок.

– Лена? – невольно воскликнул Ротмистр, услышав знакомый голос.

– Да, – ответила женщина. – «Гуманитарная помощь», которую привезли в лагерь вчера, набита взрывчаткой и оружием.

– Лена... Все, кажется, закончилось. Вооруженная группа, двигающаяся к лагерю, взята, – на одном дыхании проговорил Валерий.

– Стоп, Ротмистр! Среди них есть Рольф? Быстро отвечай! – Лена сейчас говорила с ним так, словно она была руководителем антитеррористического штаба.

– Не знаю, там много погибших...

– Рольф! Высокий блондин, атлетическая фигура, возможно, имеет бороду. Правильные черты лица, похож на немца. Быстро отвечай, есть среди захваченных вами или убитых такой?!

– Сможешь подождать минут пять-восемь?

– Смогу.

Подполковник Максаков тут же получил соответствующее указание.

– Так, граждане террористы, – проговорил Максаков, обходя разложенных вдоль шоссе пленников. – Вот с тобой мы года два назад встречались, помнишь?

Подполковник ткнул своим огромным пальцем в одного из них. Максаков вычислил самого слабого по трясущимся мелкой дрожью лодыжкам и кистям рук.

– Ну-ка, иди сюда, кореш. – Саша одним рывком поднял боевика на ноги и пинками отогнал его в лес, на расстояние, с которого остальные пленники не могли слышать их беседы.

Максаков швырнул боевика так, что тот сильно ударился затылком о сосновый ствол.

– Ты в меня стрелял? – наведя в голову боевику ствол пистолет-пулемета, спросил Максаков.

– Нет, что вы... – небритая физиономия аж затряслась всеми волосинками и прыщами.

– Ты даже на «вы» разговариваешь? – усмехнулся, не опуская оружия, подполковник.

– Я вообще не чеченец... – пробормотал тот.

– У такой мрази, как ты, национальности не бывает, – пожал широченными плечищами Максаков и вполсилы ткнул спецназовским берцем «вообще не чеченца» в живот.

Тот сдавленно взвыл.

– Где Рольф? – тут же задал вопрос Максаков.

– Не... не зна-ю, – пролепетал тот. – Его не было с нами.

– А где он?

– Он... Я не знаю, они с Умаром вместе были. Пять бойцов Рольфа, пять Умара.

– Умар – это маленький и рыжий? – уточнил Максаков.

– Да, это полковник, – кивнул боевик.

– Прапор он, – зло сплюнув, уточнил Саша. – Ну так где они?

– Они должны были прибыть в лагерь раньше нас... Наша колонна должна была остановиться в километре от лагеря и ждать команды Рольфа... Я вам правду говорю, Рольф и Умар должны были идти другим маршрутом. Совсем другим.

– В лагерь «Верные друзья»? – сделал последнее уточнение Максаков.

Допрашиваемый судорожно затряс головой. Саша понял, что пленник не врет. Это означало, что еще ничего не кончено. Но все возможные тропы перекрыты другими боевыми отделениями. Со стороны водохранилища боевиков поджидает отделение, состоящее из боевых пловцов.

– Не убивайте, – произнес «последнее слово» пленник.

Максаков оглядел его сверху вниз. Саша обладал просто-таки угрожающей внешностью, был способен одним своим появлением вызвать панику в наступающих рядах противника. Высоченный, широченный, да еще и с огромными запорожскими усами, огромными, пронизывающими своим взглядом черными глазами и седеющими длинными локонами. Из уважения к боевым заслугам Максакова командование не требовало, чтобы он носил установленную офицерским уставом прическу. Поэтому сейчас Саша казался эдаким древним скандинавским воином с обложки боевика-фэнтези. Когда-то Саша получил интеллектуальную профессию физика-ядерщика, однако вместо работы в закрытом КБ оказался в спецотряде «А».

– Нужен ты мне, – произнес Максаков, немедленно связываясь со штабом.

Текущие минуты казались Лене нескончаемыми. Она сумела позвонить из директорского кабинета, с городского телефона, который не был блокирован «сетью» РЭБа. Муравьев сидел напротив нее, по-прежнему избегая резких движений. Лидия Петровна ждала в коридоре, с трудом подавляя в себе нарастающее недовольство. Однако невысокая светловолосая Лена сумела каким-то непостижимым образом убедить Лидию Петровну выполнять все ее наставления. Она готова была немедленно отправиться к своим «юным разведчикам» и убедить их до конца «учений» не покидать кинозала. Прошло чуть больше пяти минут, и Лена услышала наконец голос Ротмистра.

– Рольф и Умар идут другим маршрутом? – переспросила Лена, выслушав Феоктистова. – Значит, они будут здесь с минуты на минуту!

– Это исключено, Лена. Лагерь надежно закрыт со всех сторон.

– Вы должны немедленно взять Рольфа! – не сдержав тяжелого вздоха, произнесла Лена. – Я же буду ждать его здесь.

На этом разговор Ротмистра с Леной закончился. Феоктистов невесело переглянулся с Прохоровым и Елизаветиным.

– Эта Тюрина – та самая, которая подозревалась в связях с чеченскими боевиками? – счел нужным внести ясность высокий чин.

– Та самая, – кивнул Прохоров.

– Товарищ генерал-полковник, – стараясь сохранить спокойствие, сказал Валерий, – если бы не эта террористка, несколько десятков детей сейчас находились бы под прицелом автоматов.

– Ладно, с этим потом, – махнул рукой высокий чин. – Нужно немедленно вычислить, где сейчас может быть этот Рольф.

Между тем Елизаветин, на сей раз с помощью курсора, молча изучал карту местности.

– Твоя девушка, Феоктистов, к сожалению, права, – неожиданно произнес он. – Вот! В тридцати с лишним километрах от лагеря! – Щелкнув клавишей компьютера, начштаба выделил и увеличил несколько квадратов. – Аэроклуб! Аэродром РОСТО, ну, бывший ДОСААФ. Планеристы, парашютисты... Обслуживает этот бывший ДОСААФ коммерсантов, желающих почувствовать себя «крылатой гвардией». Рольф пойдет этой дорогой!

Не прошло и четырех минут, как Елизаветин уже говорил с дежурным по парашютной секции аэроклуба. Не сдержавшись, Сергей швырнул трубку и хлопнул ладонью по столу.

– Поздно! Самолет с парашютистами вылетел пятнадцать минут назад. Коммерческий рейс, мать их. Десантируются фирмачи из Москвы. Старший парашютной группы высокий блондин с бородой.

Феоктистов, Елизаветин и остальные почти одновременно посмотрели на часы и на карту.

В самом деле, было уже поздно. К встрече с Рольфом и Умаром была готова лишь Лена Тюрина. Если, конечно же, не произошло рокового совпадения. Именно в данную минуту многоместный самолет-кукурузник должен был оказаться над территорией «Верных друзей». Боевым группам и пловцам-спецназовцам потребуется как минимум двенадцать-пятнадцать минут, чтобы оказаться на территории лагеря.

– Сколько у тебя прыжков, Умар?

– Все мои.

Рольф оглядел невысокую, щупловатую фигурку полковника, одетую в десантный камуфляж. Пятеро бойцов из подразделения Умара раза в три, если не в четыре превышали по габаритам своего командира. Все они прошли обе чеченские кампании в Умаровском спецназе. Пятеро же бойцов Рольфа были обыкновенными наемниками. Среди них не было ни одного кавказца, но все они были бородаты, немногословны и угрюмы. Пилот аэроклуба и инструктор-парашютист хоть и глядели на них недоверчиво, но заплаченная «столичными коммерсантами» сумма убедила не задавать лишних вопросов.

– Будете прыгать прямо на жилые корпуса? – спросил инструктор.

– Хотелось бы, но можно и на футбольное поле... Такой, знаете ли, сюрприз юным разведчикам, – усмехнулся Рольф. – Сперва сбросим подарки! – кивнул он на ящики, к которым были прикреплены самораскрывающиеся парашюты.

– Конечно, – согласился инструктор.

Странная просьба выбросить парашютистов прямиком на территорию «Верных друзей» не вызвала у него никаких эмоций. К инструктору обращались еще и не с таким. Например, один известный предприниматель захотел прямо в воздухе организовать венчание. По его замыслу с парашютом должны были прыгать его юная невеста в платье за двенадцать тысяч баксов, сам предприниматель – пятидесятидвухлетний стокилограммовый дяденька, а также православный батюшка в рясе, свидетели, одним словом, человек двадцать. Инструктору немалых трудов стоило убедить заказчика, что обряд венчания лучше организовать на грешной земле. Другой не менее богатый и лихой заказчик захотел испробовать секс со своей подругой в открытом пространстве. Инструктору предлагались сумасшедшие деньги, но и здесь он вынужден был отказать. Сегодня же «фирмач» сумел убедить инструктора, что хочет сделать оригинальный подарок своему племяннику и его друзьям, отдыхающим в выходные дни в скаутском лагере. Тем более «фирмач» был связан с курирующими коммерческий аэроклуб ментовскими структурами. Менты попросту «крышевали» выгодное предприятие для любителей острых небесных ощущений. Конечно, инструктор слышал и про «Норд-Ост», и про бесланскую трагедию, но это было где-то далеко от него. К причудам же сорящих деньгами «коммерсов» он уже привык и ничему не удивлялся.

– Готовность один! – скомандовал инструктор.

«Коммерсы» выполнили команду столь слаженно и толково, что инструктор впервые удивился. Похоже, подготовка у них была не хуже, чем у него, профессионального спортсмена-парашютиста. И еще он заметил, как неприязненно дернулось лицо у главного «коммерса». Именно в этот момент Рольф получил сигнал о том, что боевые группы, двигающиеся по шоссе, напоролись на засаду. В ухе у Рольфа был невидимый микрофон, похожий на затычку для любителей подводного плавания. Выходит, Гиммлер заранее предвидел такой оборот событий, поэтому приказал двигаться по Тропе три?! Однако больше времени на размышления не было. В случае чего, Рольф напрямую свяжется с Гиммлером. Для такой связи имелся специальный переговорник, оснащенный новейшими средствами РЭЗ, изготовленный по личному заказу Гелия Арнольдовича западными специалистами.

Таким образом, первыми за борт отправились ящики с подарками. Их было четыре, и в них лежало тяжелое вооружение. Сами же «коммерсы» были вооружены легко маскируемыми под одеждой пистолетами и компактными пистолет-пулеметами. На захват лагеря отводилось полторы, максимум две минуты с момента приземления. Все было отработано до мелочей на точно такой же территории в тренировочном лагере.

Первый приземлившийся парашютист, наемник из группы Рольфа, тут же кинулся к ящику под номером два. Там лежали автоматы и взрывчатка. Однако только он хотел открыть крышку, как рухнул замертво, сраженный пулей невидимого стрелка.

«Вот так встреча! – озирая окрестности и выхватывая оружие, думал упавший в траву Рольф. – Неужели Гиммлер нас так подставил?! Зачем?!» Между тем замертво свалился еще один парашютист, не успевший покинуть открытого пространства. Это был «борец за идею» из рядов Умара. Десант, не успев развернуться, всего за несколько секунд потерял сразу двух бойцов.

«Прибыли, господа хорошие!» – мысленно поприветствовала «десант» Лена. За отпущенное ей время она успела занять выгодную оборонительную позицию, используя как собственное оружие, так и то, что приготовил для себя Рольф в ящиках с компьютерами. Увидев в небе самолет-кукурузник, Лена сразу же просчитала предстоящий бой. Ящики с оружием она и вовсе восприняла как подарок себе. Юные скауты под руководством Лидии Петровны продолжали оставаться в кинозале. Альберт Борисович находился в директорском кабинете. Только на сей раз лежал под директорским столом, боясь даже чуть-чуть приподнять голову.

На счету Лены были уже двое боевиков, еще одного она сумела ранить в корпус, но, видимо, не слишком тяжело, так как он смог добраться до укрытия. И в то же мгновение пули засвистели точно над ее укрытием. Это означало, что ей противостояли опытные бойцы, которые сумели быстро вычислить ее огневую точку. Лена откатилась на несколько метров вправо и произвела еще пару прицельных выстрелов. Один не прошел, а в результате другого из кустов вывалилось массивное тело. «Три с половиной!» – отметила Лена. С момента начала боя прошло не более двух минут.

Рольф произвел пару выстрелов в сторону вероятного противника, затем отполз в наиболее безопасное место и немедленно вышел на связь с Гиммлером.

– Все в порядке, Рольф, – начал было Дмитрий Львович.

– По нас стреляют! – чуть ли не в полный голос заорал Рольф.

– Никакой «Альфы» и прочих на территории лагеря нет и не будет, – твердо уверил Гиммлер. – Туда, судя по всему, пробралась эта чертова баба. Убей ее, Рольф. Дети тоже где-то рядом. Найди их. Отступать никак нельзя. Я обещаю тебе, что «Альфа» на территорию не войдет... И не забудь – через десять минут ты должен выйти на официальные переговоры с властью, то есть со мной!

Отступать Рольфу и в самом деле было некуда. Между тем Умар перебежками и перекатами смог приблизиться к одному из ящиков, ухитряясь при этом почти безостановочно палить из своего пистолет-пулемета. На помощь Умару выдвинулись двое его верных людей, которые сумели прижать Лену к земле. Выстрелы с ее стороны прекратились, и бойцы Умара сумели извлечь из ящиков автоматическое оружие.

Теперь над головой Лены велась крупнокалиберная стрельба.

– Почему спецназ не входит на территорию лагеря? – спросил высокий чин.

– Там дети. По нашим данным, около ста человек, – ответил Гиммлер.

– Но там идет стрельба! – произнес только что прибывший генерал-полковник.

– Она сейчас прекратится! – твердо произнес Дмитрий Львович.

Гиммлер сумел опередить фээсбэшников и со своей свитой прибыл к лагерю раньше них. Поэтому, как старший по званию, тут же взял руководство в свои руки. Он же выставил круговое оцепление из подчиненных ему людей. Генералу Гладию даже удалось выйти на связь с лидером террористов, неким Рольфом. Тот был намерен в ближайшее время изложить свои требования. Сократ Иванович лишь переглянулся с Феоктистовым – Гиммлер сумел-таки их обойти.

– Будем откровенны – мы в очередной раз прошляпили серьезный теракт! – сказал Гиммлер-Гладий высокому чину. – У вас были агентурные данные, у нас. Но мы делили полномочия, не доверяли друг другу... Вот результат.

– Говорите конкретно, какие у вас данные? – почти приказным тоном произнес высокий чин.

Он был старше на целую звезду и считал нужным поставить Гиммлера на место.

– К сожалению, мы не сумели опередить Рольфа. Как и вы! – в свою очередь, поставил на место высокого чина Гиммлер. – Теперь наша задача спасти детей. Но спасти их можно, лишь вступив в контакт с Рольфом. Дело в том, что в стане террористов произошел раскол. Среди них есть некая Арбалетчица, она же Елена Тюрина. Так вот она считает, что надо взорвать весь лагерь вместе с собою. Эдакая камикадзе-вумен. Рольф не дает ей и ее людям этого сделать. По сути, он сейчас спасает детей и воспитателей.

«Лихо все перевернуто! – с трудом сдерживая себя, мысленно воскликнул все это слышавший Феоктистов. – Гиммлер обходит нас как минимум на один ход...» Но фактом оставалось одно – Лена Тюрина, она же Наемница, она же Арбалетчица, сейчас в одиночку сражалась с целой бандой отлично подготовленных и вооруженных боевиков.

– Дмитрий Львович, но мы же не можем бездействовать?! – вскинулся высокий чин.

– Пока нет данных о том, что кто-то из детей погиб. Рольфу это невыгодно. Поэтому я не торопился бы с применением спецсил и средств. Вспомните «Норд-Ост» и Беслан. Вы берете на себя ответственность, генерал-полковник?

Высокий чин был несколько озадачен. В самом деле, введи в действие спецназ, совершенно неизвестно, какие будут последствия. А уж пресса раструбит... Кстати, вот и она, желтушная. Высокий чин узрел появившуюся невесть откуда крайне неприятную лично ему, падкую до кровавых сенсаций журналистку Латункину. Между тем разведка донесла сведения, что стрельба прекратилась. Высокий чин облегченно вздохнул. Похоже, генерал Гладий и в самом деле владел обстановкой лучше, нежели его подчиненные. Стало быть, ему и карты в руки. Ему и подставлять свою плешивую ушастую башку.

– Рольф выдвигает требования! – сообщил между тем генерал Гладий, оторвавшись от мобильного телефона.

– Мы загнали ее! – сообщил Умар Рольфу. – Она нейтрализована. Где-то укрылась, но мои люди найдут ее!

– Зеро, Умар. Только зеро.

Рольф так жаждал этого «зеро», но отыскать ненавистную Арбалетчицу было сейчас непросто. Была слабая надежда, что ее накрыли шквальным огнем, но ему нужно было увидеть труп этой белесой девки... Ладно. Главное – она, кажется, замолкла. Ко всему прочему, они успешно разыграли с Гиммлером «дипломатические формальности». Теперь осталось лишь выяснить, где укрыты дети, и акция начнет развиваться в полном соответствии со всеми заранее разработанными пунктами. Свое прозвище Рольф получил не за просто так. С ранней юности он увлекался лишь боевыми единоборствами, считая, что силой и напором можно получить все. Однако из него не получилось ни большого спортсмена, ни толкового тренера. В начале девяностых, будучи «бригадиром» банды беспредельщиков, он прославился тем, что выставил на пятнадцатиградусный мороз коляску с новорожденным младенцем, папа и мама которого не желали сообщить Рольфу, где находятся спрятанные долларовые купюры. Деньги тогда Рольф получил, младенец вроде как остался целеньким, но «гестаповское» погоняло закрепилось навечно. Потом «бригаду» Рольфа взяла в оборот контора Гиммлера-Гладия. Спец, будучи тогда одним из бойцов СОБРа, лично защелкнул наручники на бывшем сенсее^[26] . Потом Рольфа мордовали менты, чуть не сделав из него «куклу», из описываемых Резуном-Суворовым, ну а затем у него произошла милая беседа с Дмитрием Львовичем Гладием. Гиммлеру было о чем говорить с Рольфом. «Синие», то есть ортодоксальные, живущие по понятиям уголовники давно приговорили Рольфа. Беспредельщиков никто не жаловал. Поэтому выбора особого и не было – либо работать на Гиммлера, либо быть удавленным (а то и разорванным) у параши. Сперва Рольф помогал очистить от конкурентов сферы бизнеса, интересовавшие Гладия. Потом участвовал в создании фиктивных «бригад», с их последующим «разгромом» и получением орденов Гладием и его людьми. Ну а затем стал «караванщиком» в фирме господина Дранковского. Рольф отвечал за доставку наркотиков по России и бывшим республикам, включая прибалтийские. Однако вскоре Рольфу пришлось поменять квалификацию и стать террористом. Произошло это не без воздействия Гелия Арнольдовича и бывшего шефа генерала Гладия. Милицейское ведомство повязало четырех вооруженных наркокурьеров с немалым грузом, а Рольфу, старшему, чудом удалось скрыться. Теперь за потерю «груза» он должен был Гелию Арнольдовичу астрономическую сумму-неустойку. Вернуть ее он не мог, скрыться было нереально, поэтому пришлось переквалифицироваться на исполнение иных акций. Тогда ГАД потерял большую партию наркотиков, но приобрел пожизненного должника. А Дмитрий Львович заработал очередной орден.

– Если они где-то все и укрылись, то скорее всего в кинозале! – Умар развернул перед Рольфом выученную наизусть лагерную карту-схему.

– Взорвать бы все на хер! – в сердцах произнес Рольф. – Действуй, полковник!

Лена старалась ничем себя не выдать, контролируя все подходы к кинозалу. Счет «три с половиной» остался неизменным. Против нее оставалось девять отлично подготовленных боевиков. Они почти дожали ее автоматическим шквальным огнем, но она сумела доползти до кинозала. Очереди проходили в нескольких сантиметрах от нее. Железом, пулями этих тварей не возьмешь – у их хозяина остались обереги. Ее союзники теперь лишь дерево, камень и вода. Между тем к кинозалу опасливо приблизился автоматчик. Двигался он неспешно, явно опасаясь мин. Лена не стала минировать подходы, помещение кинозала могло вспыхнуть, а то и обрушиться.

Автоматчик подошел к дверям, огляделся. Но лишь только он попытался автоматным стволом приоткрыть дверь, как тут же в его грудь вошла короткая стрела со стальной сердцевиной и каменным наконечником, выполненным по специальному заказу.

Четыре с половиной!

– Требования стандартные и, к сожалению, не очень конкретизированные, – дернув тонкогубым ртом, констатировал Дмитрий Львович. – Предоставление независимости республике Ичкерия и немедленные переговоры с лидерами сепаратистов. С какими именно, Рольф не уточнил.

– За один день это нереально сделать при всем желании, – резюмировал высокий чин. – Что с детьми?

– Все под контролем Рольфа. Видите, стрельба стихла! Рольф сказал, что выйдет на связь не раньше чем через час. У нас есть время, генерал-полковник.

«Гиммлер ведет свою игру, плетет паутину», – думал Феоктистов, слушая старших по званию. Стрельба и в самом деле смолкла. Выходит, Лена погибла?! А если нет, то Гиммлер приложит все усилия, чтобы она была уничтожена к окончанию акции. Нет, больше размышлять на эти темы Ротмистр не мог. Он должен был действовать.

– Сократ Иванович! – обратился он к Прохорову, стараясь, чтобы его не слышали остальные. – Если штурм невозможен, разрешите провести первичную разведку.

Прохоров жестом подозвал полковника Самсонова, и Ротмистр повторил командиру сказанное.

– Только никаких боевых действий, – сухо произнес Самсонов. – Первичная разведка, выявление огневых точек и не более того. Кого возьмешь с собой?

– Кто согласится, – усмехнулся Ротмистр.

Сейчас на разведку могли выдвинуться не более двух человек. Валерий подозвал капитана Данилина.

– Что скажешь, Слава?

– Прогуляемся, раз нужно, – ответил Данилин.

Не прошло и десяти минут, как Данилин и Феоктистов миновали преграду в виде не очень высокого забора и оказались на территории лагеря «Верные друзья». Их встретила поистине мертвая тишина. Казалось, в лагере отсутствовала какая-либо живая душа. Поэтому передвигаться приходилось с максимальной осторожностью.

– Кабы заранее все просчитать... – тяжело вздохнув, произнес полковник Самсонов.

– Мы все знаем, Витя... Все знаем, но ничего не можем. Кто мы, в таком случае, Самсонов? – укоризненно спросил Прохоров.

Виктор лишь молча передернул плечами.

– Мы евнухи, Самсонов, – без малейшей тени иронии проговорил Сократ Иванович.

– Раз она взялась за арбалет, значит, у нее кончились патроны, – с некоторым оптимизмом произнес Рольф. – Использовать против нее бесшумное оружие и ножи.

Умар молча кивнул. Его подчиненные управлялись с боевыми ножами, пожалуй, лучше, чем с ложкой и вилкой. Трое его бойцов тут же выдвинулись туда, откуда несколько минут назад была пущена стрела, унесшая жизнь их соратника.

Выстрела Лена не услышала. Тем не менее ветки и листва над самой головой осыпали волосы мелкими щепками. «Бесшумное оружие, но бьют не прицельно», – поняла Лена. Она догадалась, что опытные бойцы, натасканные Умаром, Рольфом и другими инструкторами, почти вычислили ее местонахождение и теперь обходят с разных сторон. «Скорее бы подошла „Альфа“! Почему ФСБ медлит?!» – зло недоумевала Лена.

– Мои люди ее не видят, – сообщил Рольфу Умар. – Но она где-то совсем рядом. Это и в самом деле змея. И она держит под прицелом вход в кинозал. Мы могли бы подавить ее огнем, попросту изрешетив очередями все в данном радиусе, – полковник кивнул в сторону кинозала, рядом с дверьми которого лежал боец со стрелой в груди.

– Нельзя! – категорически произнес Рольф. – Никакой стрельбы! Иначе сюда войдет «Альфа»!

Умар ничего не ответил. Иного способа попасть в помещение кинозала не было, а терять людей не хотелось. Эта девка и в самом деле серьезный противник.

– Сколько твой Гиммлер может протянуть времени? – спросил Умар.

– Около часа, – ответил Рольф, стараясь придать уверенности себе и остальным.

Лена старалась не делать лишних движений, не шуршать листвой. Маскироваться она умела. Следующий бесшумный выстрел пришелся метрах в пяти от нее. Третий еще дальше. Это окончательно убедило Лену, что противники ее не видят. И она вдруг вспомнила случай из своей охотоведческой практики. Волки в ту зиму сильно лютовали, и поступила команда на их отстрел. Само собой, с вертолета. Без радости, но с чувством исполнения долга била Лена серых хищников. Ей тогда и тридцати не исполнилось. Однажды преследовали на вертолете пару волков. Пространство было открытым, снежным, лишь редкие островки леса. Однако выцелить серых было не так-то просто. И тут Лена и другие охотники увидели: волки забежали в березовый перелесок и вдруг исчезли. Лесок просматривался, как с ладони. Даже птичьи следы на снегу виднелись.

– Что они, сквозь снег провалились? – спросил один из охотоведов.

– Подкоп сделали, – ответила Лена. – А может, у них бункер на этот случай заранее имелся.

– Скажешь, Тюрина, – отмахнулся другой охотник.

На самом деле Лена раньше других просекла, куда волки девались. И даже через бинокль серую их окраску заметить смогла рядом с деревьями. Волчары исхитрились встать «столбиками» на задних лапах у стволов берез. И не смогла Лена выдать волков, хоть и знала все их грехи тяжкие. Вертолет улетел, остальные охотники и в самом деле поверили, что волки сквозь снег ушли. С замиранием сердца ждала Лена страшного зрелища – окровавленного снега, на котором распотрошенная в клочья живность, из сельских хлевов волками похищенная. Однако не было больше такого зрелища. Волки ушли из ее охотхозяйства, точно поняли, кто сохранил им жизнь...

Третий выстрел, опять же беззвучный, но разносящий вдребезги ветки и листву, вернул Лену к реальности. Сейчас волки окружали ее, бывшего охотоведа, и уходить не собирались. Впрочем, они наверняка считают себя охотниками, а ее волчицей. Волки, охотники... Как часто одни превращаются в других и наоборот. Такая метаморфоза произошла и с Леной.

Некоторое время выстрелов не было, как и других движений и шумов. Лена была надежно укрыта и готова к боевым действиям. Однако атаковать ее не торопились, и Лена невольно снова погрузилась в воспоминания. О том, как охотники становятся волками, и наоборот.

– С волками жить – волчиц любить.

Валентин лишь усмехнулся, не сразу нашел, что ответить. Угораздило же его супругу произнести подобный «тост», празднуя третью годовщину их свадьбы. Впрочем, отмечалась не столько годовщина, сколько присвоение Лене первичного офицерского звания. Ей удалось не без успеха пройти спецкурс в учебном центре ВДВ. Тот вечер они отмечали вдвоем, в отдельном кунге^[27] , переоборудованном под жилое помещение. Валентин уже знал, что у Лены никогда не будет детей, что она сделала свой окончательный жизненный выбор.

– За что тебя первый раз выгнали из войск? – спросила Лена, отставив в сторону железную кружку с купленным у местных интендантов сорокадвухградусным коньяком.

Валентин лишь махнул рукой, плеснул в свою кружку еще немного ароматного крепкого напитка.

– Все-таки – за что? – повторила вопрос Лена.

– За что, за что... Героя Советского Союза на хер послал. Он, может, и Герой, но глупый... И за свое геройство людей готов положить. Хоть полк, хоть дивизию... Может, и не прав я был. Только Герой тот теплое место в Госдуме занял и в ус не дует. Объявить войну – он первый «за». Переговоры затеять – опять же «за». Потому как начальство огорчать не хочет.

– Значит, он не Герой.

– Не все так просто... – осушив кружку одним глотком, покачал головой майор Лапето. – Он мужик не из трусливых и в генерал-полковники не за шарканье на парадах пробился. Просто... бывает так, и нередко. На войне герой, а перед начальством... А вообще глупость какая-то.

Лена не знала, что и сказать. Глупость?! Впрочем, с этого дня она была офицером разведки ВДВ, и лишних размышлений и вопросов ей теперь не полагалось. Основной принцип существования: десантник не спрашивает, сколько врагов, десантник спрашивает – где они? Теперь у нее был целый ряд профессий. Могла служить «вышибалой»^[28] , могла «мотальщицей»^[29] . Из кулинарных изысков умела готовить лишь «макароны по-скотски»^[30] . Помимо оказания первой медицинской помощи, прослушала курс лекций по профилактике ПТСР^[31] . Утром им обоим предстояло отправиться в «рейд». То есть глубоко проникнуть на территорию противника.

Выдвинулись, проникли – до этой самой «территории» было не более трех километров. Там они вышли на соединение с автономной диверсионной группой, которая занималась отслеживанием и ликвидацией полевых командиров. Старшим группы оказался Андрей, сокурсник Валентина по Киевскому общевойсковому училищу^[32] . Оба были немало удивлены такой встречей.

– Я грешным делом думал, что ты, Валька, на той стороне! – усмехнувшись в запорожские усы, сказал Андрей.

– Господь с тобой! – только и ответил майор Лапето.

– Рад видеть тебя в наших рядах!

В немногочисленном отряде оказалась еще одна женщина, явно прибалтийского происхождения, по имени Милда. Лена несколько удивилась – обычно прибалтки сражаются на стороне боевиков. Впрочем, она скорее всего была сотрудницей ГРУ или ФСБ, работающая под «прибалтийской легендой». Так убедила себя Лена, не имеющая привычки задавать лишних вопросов. Самое интересное, что за два дня Лена и Милда стали неразлучными подругами. У них оказалось немало общего. В детстве и юности – спорт. Потом – война. Об этом периоде ни Милда, ни Лена не рассказывали друг другу, говорили в основном о детстве, подростковых увлечениях. И та и другая, истосковавшиеся по обычным, свойственным каждой женщине разговорам, готовы были раскрыть друг другу душу. Но лишь до определенных границ. Обе оставались разведчицами спецназа. Утром второго дня им пришлось участвовать в допросе пленника. Тот поначалу молчал. Потом его увели в бункер к Андрею. Более Лена не видела этого плотного бородатого кавказца с печальными и одновременно полными ненависти глазами. Вечером второго дня их пребывания диверсионную базу посетили неожиданные гости. Кто бы мог представить, что в тыл боевиков может высадиться вертолет федеральных сил. В сопровождении автоматчиков к господам диверсантам прибыл известный российский генерал. Патриотический и за Россию страдающий! В 91-м Белый дом защищал, в 93-м самолично формировал экипажи для расстрела все того же Белого дома и лично «пли!» командовал. Вместе с ним был и высокий чин из контрразведки. Длинный, нескладный, в мешковато висящем на сутулых плечах камуфляже. Некто Муравьев. Оба без всякой субординации поздоровались с Андреем за руку, затем вручили ему три пуленепробиваемых кейса. Лапето и Лена наблюдали за этим издали, из замаскированного окна подземного бункера. Андрей открыл все три кейса, достал из каждого по пачке купюр, произвольно вытащил по одной из каждой и проверил, не фальшивка ли, с помощью специального аппарата. И Лена, и Валентин замерли в недоумении – если это выдача «боевых», то сумма непривычно большая. И почему ее выдают на территории противника, а «кассирами» являются столь высокие чины?! Между тем в обмен на деньги Андрей и его бойцы вытащили пять огромных мешков с неизвестным содержимым. Муравьев поморщился, но приказал своим людям затащить мешки в вертолет. Таким образом, произошел непонятный, но очень важный обмен. Валентин приказал Лене остаться в бункере и быть настороже. Сам же отправился к Андрею, чтобы пролить свет на происходящее. О дальнейшем Лена узнала со слов Валентина.

– Видел? – поинтересовался Андрей, как только перед ним предстал его бывший сокурсник Лапето. – Какие люди ко мне в гости захаживают. И не за просто так. Они у меня вот где, эти генералишки москальские!

– О чем ты, Андрюха? – отказывался верить своим ушам Валентин. – Ты...

– Работаю сразу на два фронта, – усмехнулся Андрей. – Нет, конечно, я в армии независимой Ичкерии, но с этими продажными упырями у меня бизнес. Знаешь, что в мешках, которые они увезли?

– Героин, – ответил Лапето, который слишком поздно все сообразил.

– Вот именно. Они делают свой бизнес, я свой. Переправляю это зелье, травлю москалей. Генералы делают состояние. В скором времени мы сорвем по-настоящему большой куш. Москалям нужен один из... – Андрей назвал имя одного из наиболее одиозных полевых командиров. – У них там, в ихней Россиянии, скоро выборы, и им нужна хотя бы видимость победы. За его башку я получу...

– В училище я ни разу не слышал от тебя слово «москаль», – оборвал товарища на полуслове Валентин.

– Правильно, – усмехнулся во второй раз Андрей. – Подожди-ка, Валя...

Усмешка исчезла с его загорелого усатого лица. Кажется, он тоже обо всем догадался.

– Не понимаю... И ты, и я – мудаки! Не в объятия друг к другу надо было бросаться... – почти простонал Андрей.

В самом деле, надо было досконально выяснить, кто, откуда и куда. Рад видеть в наших рядах! Грешным делом думал, что на ТОЙ стороне?! На какой стороне оказались они с Леной теперь?! Шли без пароля, начальник разведки сказал, что командир диверсионной группы известен Валентину в лицо. Подстава?

Все внезапно стало ясно, как Божий день. Начальник разведки также мог понятия не иметь, на чьей стороне лихой повстанец Андрей и его команда. Автономная группа, повстанцы, точнее, наемники, но при этом наши наемники. Приказ-то явно был сверху, и акция по уничтожению или захвату «полевого генерала» планировалась заранее. И еще КТО-ТО был уверен, что Андрей с Валентином легко найдут общий язык. И доставят к выборам столь желанную бородатую голову... Валентин опередил Андрея, сразу дав понять, кто выстрелит первым. Направил в грудь сокурсника тупой ствол своей «грозы».

– Ни я, ни она живыми не дадимся. Дашь двадцать минут?

– Нам потом менять дислокацию? Ты же выдашь нас! – стараясь держать руки ладонями вперед, зло проговорил Андрей.

Реакцию и скорость своего бывшего сокурсника он знал преотлично. Валентин молчал. Что он мог ответить?!

– Двадцать минут, Андрей, – произнес наконец Лапето. – Я обещаю, что протяну время.

Он не стал произносить пафосно-киношную фразу «в память о курсантских годах».

– Твои люди убьют нас, но и отряд сильно поредеет. И ты не получишь свой «куш». Мертвецам не нужны деньги, – подвел итог Валентин.

– Двадцать минут... – проговорил Андрей. – Ладно, Валя... Потом, как Бог решит.

Бог решил следующим образом. Валентин и Лена беспрепятственно покинули лагерь «господ наемников» и спустя три часа давали объяснения в особом отделе контрразведки. Валентин как мог тянул время и одновременно пытался выяснить, каким образом все так сложилось. Однако сидевший рядом с особистами начальник разведки хранил гробовое молчание и старался не смотреть на своих недавних подчиненных.

– Полный провал!

– Вас ждет следствие и гарнизонный суд!

Так сыпали с разных сторон особисты – один молодой и в очках, другой постарше, с небольшой подстриженной бородкой.

– Достаточно! – неожиданно произнес начальник разведки, поставив некую точку. – Давайте координаты этой банды...

Валентину ничего другого не оставалось, как выполнить приказанное. Потом их с Леной на некоторое время оставили в покое. Почти целые сутки они провели в своем кунге, допивая коньяк, почти ни о чем не говоря. Да и что теперь было говорить. Спасибо, в своих стрелять не пришлось. Впрочем, Лене пришлось. Уши пленному щекотать. И смеяться, точно захмелевшей от всего того, что именуется войной. У которой вроде бы не женское лицо. А ведь пленный этот скорее всего был из СВОИХ. Что теперь с ним? Вот оно как все... Самое ужасное, что Лена чисто по-человечески привязалась к Милде. Женщине, стрелявшей в русских. «Как надоело все», – говорила Милда, и Лена понимала ее. Да, надоело. Тем не менее приходилось выполнять эту тяжелую работу. Лена сама выбрала этот путь после смерти сестры Оксанки, после встречи с Валентином.

Самое поразительное – это наши господа генералы. Летают в тыл лютых врагов, как на Рублевское шоссе. Меняют «то» на «это». Выходит, есть такая профессия – Родиной торговать?! Чего бояться генералу Муравьеву? Здесь свои – стрелять не будут. Там тоже вроде как свои и тоже стрелять не будут. Потому как и для тех, и для других он начальник. И те, и другие от его, муравьевского, слова зависят. От его кейсов с долларами. Не брезгует генерал и зауряднейшей транспортировкой наркотиков. Зато и вся прибыль в собственный карман. А от прибыли генерал-демократ (как и прочие демократы) отказываться не привык. Как и от владения парой-тройкой наркофабрик по переработке опия-сырца в героин.

Не прошло и суток, как Валентина вызвал к себе начальник разведки. На сей раз они говорили наедине.

– Дурацкая идея использовать наемников для ликвидации ичкерийских генералов пришла сверху, – сознался, пряча глаза, полковник. – Они были уверены, что ты найдешь с Андреем общий язык. Вас ведь с Еленой всем этим хотели замарать и тоже сделать наемниками.

Валентин ничего не ответил. За прошедшие сутки он слишком о многом догадался самостоятельно.

– Кое-кому очень нужны спецы вроде вас. Способные выполнить любой приказ.

– Мы солдаты, а не наемные убийцы, – ответил наконец Лапето.

– Но вы нужны именно во втором качестве, а не в первом. Прости меня, Валентин... Вы должны будете немедленно подать рапорты об увольнении.

– Не понял.

– Все ты понял и не терзай меня, майор, – полковник покрылся густой краской, аж до самых корней редких седеющих волос. – На тебя и на Елену теперь имеется серьезный компромат. Кое-кто постарался и сработал лучше нас. Вы много знаете... Я, кстати, тоже увольняюсь из войск.

– Это ваше дело. Я лично не собираюсь подавать рапорт.

– Но ты подашь его! Иначе против вас заведут дело как против пособников бандформирований... Или отправят в бессрочный дембель^[33] . Все!

Валентин понимал, что немолодой полковник говорит то, что ему вряд ли рекомендовали произносить.

– Уволитесь из войск и исчезните куда-нибудь, – продолжил полковник, убедившись, что Лапето не собирается спорить с ним. – За границу или в какой-нибудь медвежий угол. Преследовать вас не будут. Но если вы начнете какие-либо активные действия, то вас смешают с такой грязью... Это будет длительный срок заключения как минимум.

– Благодарю, господин полковник.

Потом был разговор с Леной. Недлинный, но эмоциональный. Она неожиданно легко согласилась уволиться из войск. Неделю они прожили на съемной квартире, почти ничего не делая и ни о чем не думая. Но вот однажды вечером Валентин вдруг сообщил Лене, что через два дня они отбывают в Африку. Работать по своему «прямому профилю». И тут Лена неожиданно вскрикнула, схватившись за лицо, точно услышала что-то страшное:

– Я больше не могу. ЭТОГО ВСЕГО не могу. Я ведь почти убила того парня. Которого привязали к дереву.

– Ты думала, что это враг.

– Враг... – она осеклась, и глаза ее точно остекленели, из серо-голубых стали бесцветно-прозрачными. – Почему вообще все вокруг поделилось на врагов и на своих?! Почему я, баба, должна в этом участвовать?!

– Ты не баба, ты – офицер! И бабой никогда уже не будешь!

– Нет. Я больше не офицер. И ты тоже... Пусть я не буду бабой, но стрелять в людей я больше не могу.

– А я не могу... без ЭТОГО ВСЕГО не могу... Понимаешь?! – проговорил он.

– Я остаюсь здесь, – произнесла в ответ Лена.

– Извини.

С волками жить – волчиц любить. Проводы были скупыми и короткими. Единственное, что попросил Валентин, хранить при себе амулеты-обереги – Череп, Ежа и Клыки. С ними у майора Лапето была своя история. Неправдоподобная, почти мистическая... Таким образом, Валентин отбыл в Африку в качестве боевого инструктора, а Елена устроилась охотоведом в отдаленном районе Западной Сибири.

Генерал, тот самый, с кейсами, в скором времени приказал долго жить, перевернувшись во время катания на снегокате. Муравьев политической элиты не покинул и даже возглавил благотворительный фонд. Андрей и его команда растворились на просторах бывшего Союза, где то в одном, то в другом месте возникала острая необходимость в подобного рода специалистах. Ичкерийского генерала в ту пору ликвидировать не смогли, но выборы, несмотря на это, прошли вполне удовлетворительно.

Справа, в нескольких метрах, послышался хруст смятой травы. Это не выстрел, это скорее осторожная, обутая в специальную, почти бесшумную обувь ступня. Десантник не спрашивает, сколько врагов...

Спрашивать, где они, также не было смысла. Враг, вооруженный бесшумным пистолетом «гроза», стоял в каком-то метре от Лены.

– Что сейчас происходит с заложниками? – почти в самое ухо Гиммлера спросил скрипучий голосок.

– Они живы. Рольф выйдет с нами на связь через двадцать-сорок минут, – ответил Дмитрий Львович.

Журналистка-обозреватель Латункина была ему не слишком симпатична как женщина, зато она являлась главным рентранслятором текущих событий. Нет, она отнюдь не была в курсе затеянной ГАДом многоходовой игры. Просто, как многие журналисты-либералы, Латункина обожала всякую бузу, нарушение порядка, любую мутную водицу. Юлии Соломоновне Латункиной не было еще и тридцати, но выглядела она на все сорок с лишним. Преждевременное старение было частым явлением среди дам либерально-интеллигентского круга. Помимо жидких, окрашенных в йодистый цвет волос и хомячьих передних зубов, Латункина имела еще и сутулую, чуть ли не горбатую спину.

– ФСБ была информирована лучше нас... Чекисты в очередной раз сели в галошу. Со всеми своими «альфами»-«вымпелами», – усмехнулся генерал Гладий. – Мне приходится теперь делать все возможное, чтобы с заложниками ничего не случилось. Поэтому и возглавляю операцию. В противном случае будет второй «Норд-Ост» и Беслан.

Латункина также усмехнулась в ответ. О, какой материал для телевидения и либеральной прессы. Нельзя сказать, что она, в свою очередь, сильно жаловала генерала Гладия, но сейчас готова была представить его героем. Уж очень ей понравились его слова насчет «галоши» и «вымпелов»-«альф». На некоторое время Латункина умолкла и стала со стенографической скоростью набрасывать на своем ноутбуке будущий гневно-обличительный материал.

Дмитрий Львович старался сохранять спокойствие, но это ему давалось все труднее и труднее. Почти час не было вестей от Рольфа. Ему так и не удалось добраться до укрывшихся где-то на территории лагеря «заложников». Фактически Гиммлеру сейчас приходилось самому выдумывать действия и требования террористов. Сами же они вели бой с этой отмороженной девицей, сумевшей завалить Спеца. По счастью, требования террористов были вброшены в СМИ через Интернет. Об этом позаботились службы спецпропаганды господина Дранковского. Генерал Гладий кинул взгляд в сторону бойцов «Альфы», расположившихся рядом со своим штабным автобусом. Валерия Феоктистова среди них он не обнаружил, и это еще больше взволновало Гиммлера. Феоктистову сегодня должно было выпасть зеро. Если не от пули террористов, то от гиммлеровской свиты. Его боевики были сориентированы в нужном направлении. Спросить Прохорова, где его подчиненный? Нет, похоже, придется во всем разбираться самому. Гиммлер посмотрел на часы и тут же отправился к включенному телемонитору, у которого сгруппировались руководители штаба.

– В сложившейся сегодня утром ситуации с заложниками по-прежнему нет полной ясности, – произнес телеведущий экстренного выпуска новостей. – Мы же сейчас хотим предоставить слово известным общественным деятелям и мастерам культуры.

Высокий чин тяжело вздохнул, Сократ Иванович поморщился, командир «Альфы» Самсонов сохранил подчеркнутую невозмутимость. Общественные деятели либо охали и ахали, либо предлагали немедленно стереть с лица земли населенные пункты, откуда прибыли террористы. Однако Гиммлер знал, что вся эта болтовня затеяна не просто так. После истеричных выкриков маститого театрального режиссера на экране появилась упитанная физиономия с бегающими глазками. Это был некий русскоязычный литератор, проживающий в данный момент в том же государстве, что и Дранковский. Литератор писал откровенно порнографические тупые опусы, выдавая их за некую утонченную эротику.

– Во всем мире есть прекрасная практика борьбы с террором! – поведал, шныряя по сторонам глазками, литератор-эротоман. – Нужно захватить близких родственников кого-нибудь из главарей и... Ну, вы сами понимаете, – несколько стушевался литератор, испугавшись публично произнести – «пытать, пытать, пытать!»

– Конечно, это вынужденная мера, – заметно вспотев, продолжил заокеанский эротоман, – но она необходима и эффективна.

Вновь на экране появился телеведущий и в очередной раз поведал, что ситуация никак не проясняется. Гиммлер между тем отозвал в сторону мрачневшего на глазах высокого чина.

– Решайте, генерал-полковник. Только что была подана дельная мысль, – произнес Дмитрий Львович.

– Пожалуй, – без особого энтузиазма отозвался высокий чин. – Вы знаете имена террористов и их родственников?

Гиммлер протянул высокому чину заранее подготовленную записку. Тот пробежал ее глазами, с удивлением посмотрел на Гладия.

– Полковник Умар? В самом деле, его двоюродная сестра и племянница сейчас находятся в Москве на лечении?

– Так точно, – ответил Гиммлер. – Остальное на ваше усмотрение. Подобные акции в ваших, но никак не в моих полномочиях.

Высокий чин ничего не ответил, но аккуратно убрал гиммлеровскую докладную в карман. Затем подозвал к себе полковника Самсонова. Мысленно генерал Гладий потер руки. Дело было сделано. Потный эротоман пел с экрана с чужих нот, но вряд ли представлял, что именно по его «сигналу» будут раскручиваться дальнейшие события. А вокруг штаба уже толпились родители детей, находящихся сейчас в лагере. Милиция как могла сдерживала их напор, пожилой офицер с майорскими погонами без всякого успеха пытался увещевать их банальными фразами. Латункина не без ехидного торжества наблюдала за всем этим, а вокруг нее кучковались господа правозащитники, точно стервятники слетевшиеся к полю еще не начавшейся битвы, но предвкушающие сытный пир. Все развивалось в точном соответствии с планом господина Дранковского.

Между тем Гиммлер собрал пятерых своих верных людей, застегнул бронежилет и приладил под одежду пистолет-пулемет. Иного выхода, как самому оказаться в зоне боевых действий и навести там порядок, у Дмитрия Львовича не было. Гиммлер был авантюристом. У него имелись собственные весьма своеобразные нормы морали, но Дмитрий Львович Гладий никогда не был трусом. Он сказал высокому чину, что идет проверять оцепление. Поскольку в нем стояли люди Гиммлера, не прошло и пятнадцати минут, как генерал Гладий и пятеро верных ему бойцов оказались в зоне боевых действий.

– Первыми не стрелять! – предупредил своих подчиненных Гиммлер, сам при этом извлекая из-под одежды пистолет-пулемет и переводя его в боевой режим.

Лена имела возможность хорошо разглядеть боевика, застывшего в нескольких метрах от нее с бесшумным пистолетом в руках. Ему было не более двадцати лет, совсем пацан. Короткая, еще не успевшая отрасти борода делала его тонкое юношеское лицо мужественнее и грубее. Внезапно он сделал шаг вперед, и его взгляд столкнулся с глазами Лены. Она выстрелила первой, стрела вошла точно в горло юнца. Лена откатилась в сторону, стараясь держать тылы прикрытыми, вставила было новую стрелу, но в этот момент арбалет вылетел из ее рук от сильного удара ноги. Лена блокировала второй удар, идущий ей в голову, но он был настолько силен, что женщина не смогла удержаться на ногах. Уже лежа в траве, она исхитрилась выхватить из ножен боевой кинжал и метнуть его в рослый силуэт невесть откуда выросшего перед ней боевика. Однако тот отбил нож магазинным рожком своего автомата. У него оказалась отменная реакция. Он вновь ударил Лену ногой, и она опять хоть и сумела поставить защиту, но снова отлетела в сторону.

– Что, Арбалетчица? – проговорил боевик, нацелив ей в голову свой автомат. – Наш командир сказал, что тебя невозможно взять живой.

У Лены сейчас не было под руками никакого оружия. В рукопашной этот здоровенный, отлично тренированный детина намного превосходил ее. Он сделал ложный замах магазинной коробкой и одновременно ударил женщину в низ живота. На этот раз защититься Лена не сумела, как не сумела сдержать стон от жгучей, пронизывающей все тело боли.

– Любуйся, сынок! – проговорил боевик выскочившему из кустов соратнику с точно таким же автоматом на изготовку.

Тот и в самом деле казался «сынком» – безбородым, с внешностью десятиклассника, попавшего на первые в своей жизни воинские сборы.

– Командир хотел ее голову, – произнес «десятиклассник», рассматривая поверженную женщину. – Разреши мне?

– Пожалуйста! – Рослый боевик протянул «десятикласснику» снятый с пояса боевой нож-мачете.

Всего один удар такого мачете способен перерубить металлический трос. Голова Лены, теряющей от полученных ударов сознание, упала прямо на спецназовский ботинок «десятиклассника». И в ту же секунду она сумела опрокинуть юного боевика и выбить из его не слишком накачанных рук мачете. Рослый боевик решил больше не терять времени на рукопашную и вскинул свой автомат. И в ту же секунду послышался звук, точно кто-то щелкнул ногтем по пластмассе. Рослый боевик выронил оружие, и Лена увидела, что лицо его перекосилось от появившейся на самом лбу черной точки. Точно такая же точка заставила вскрикнуть юного головореза, успевшего поднять выбитое Леной мачете. Прошло не более одной секунды, как оба боевика лежали у ее ног.

– Жива?

Она узнала Феоктистова по голосу. Он не торопился подниматься во весь рост, как и его спутник. Оба они были закованы в спецназовские кевларовые латы и шлемы, закрывающие головы до самых бровей. «Пятый, шестой, седьмой», – мысленно подвела итоги Лена. Ни о чем другом в данную минуту не думалось. Лена спрятала в поясные ножны кинжал, проверила, в порядке ли арбалет.

– Осталось пятеро! Один ранен, но легко, – сообщила она вслух.

– У них есть гранатометы? – спросил Валерий.

– Возможно, – ответила Лена, вспомнив про ящики с тяжелым вооружением, которые ей не удалось отбить.

Хватит всего пары-тройки выстрелов из гранатомета, чтобы сжечь деревянно-блочную постройку кинозала. Это означало, что немедленный лобовой штурм опасен. Ротмистр лишь переглянулся со своим спутником, более молодым, усмехающимся металлическими зубами бойцом. Без всяких лишних слов было понятно – действовать придется втроем. Далее – будет видно.

– Сейчас посмотрим, кто кого убивать будет, – полушепотом, точно самому себе, проговорил Феоктистов.

Прапорщик-водитель Михалыч остановил машину возле поселкового супермаркета.

– Оставайтесь здесь! – приказал водителю Елизаветин, а сам двинулся в сторону толпы молодых мужиков, группирующихся у входа в магазин.

Подойдя к ним вплотную, начштаба понял, что не ошибся в прогнозах. Многие были вооружены тяжелыми арматурами, а кое у кого под одеждой могло иметься и кое-что покруче. Разговоры неслись соответствующие:

– Они там, в поселке этом сраном, полтора месяца тренировались! А мы тут, как мудаки, ушами хлопали.

– Это ФСБ ушами хлопала. А менты у «черных» все в кармане.

– Покончить с ними, на х...

– Менты, б... совсем охренели. «Черным» наших детей продают.

– Так где поселок этой «черноты»?!

– Сейчас узнаешь.

Если бы у Елизаветина было время, он без особого труда сумел бы вычислить подстрекателей, которые находились среди взбудораженной, матерящейся толпы. Не ровен час, вместо поселка кавказцев пойдут громить местную милицию.

– Ладно, мужики, двинулись на...! – громко произнес здоровенный, уже в годах мужик, с куском железной арматуры в руках.

«Вот и двигались бы на...» – мысленно ответил «предводителю» Елизаветин. Табельного оружия у начштаба не было. У Михалыча наверняка имелся «ПМ», а то и ПП^[34] , но прапорщик остался в машине. Еще только подъезжая к поселку и видя спешащих к магазину молодых людей с железяками и битами, Елизаветин связался со штабом, но ему сказали, что надо ждать подкрепления из Москвы, которое подойдет через полчаса. Однако через полчаса вся эта толпа будет уже в поселке беженцев. Елизаветину не оставалось ничего другого, как, мысленно чертыхаясь, выйти на дорогу, ведущую из поселка на шоссе, и встать посередине ее.

– Я подполковник ФСБ Елизаветин! Слушать меня внимательно! – произнес начштаба, насколько позволял ему выработанный в пограничном училище командный голос.

– ФСБ на х... – крикнул предводитель, постукивая железякой о свою широченную ладонь, но тем не менее замедлив шаг.

– Да, та самая, которая прошляпила, – тем же голосом продолжил Елизаветин, чтобы не молчать. – Здесь есть те, у кого дети сейчас находятся на территории лагеря?

Ответа не последовало. А толпа и вовсе замедлила шаг.

– То, что вы собираетесь сейчас сделать... – заговорил начштаба, с трудом подбирая нужные, убедительные слова.

Это было нелегко для Елизаветина, краснобайства и пафосности он терпеть не мог, в спецпропагандисты и политработники не годился.

– То, что вы собираетесь сделать, – делать не нужно. Вам надо разойтись по домам. Всем и немедленно, – сумев справиться с собственным косноязычием, произнес наконец Елизаветин.

Толпа застыла. Свою роль сыграли не столько слова, сколько интонация. Не слишком высокий, худощавый, одетый в штатское человек сумел заставить повиноваться себе разгоряченную мужскую толпу.

– Да пошел ты, подполковник! – вдруг зло выкрикнул предводитель, перехватывая таким образом инициативу. – Да, там нет наших детей, ну и что с того?! А вы опять газ пустите или из гранатометов жахнете?! Отвечай, подпол!

«Спасибо прессе и телевидению», – мысленно невесело усмехнулся Елизаветин. Ни один из его подчиненных по детям из гранатометов не стрелял. Ни в «Норд-Осте», ни в Беслане. Однако сейчас не объяснишь, не та ситуация.

– Давай сюда! – кивнув на арматуру в ручищах предводителя, произнес Сергей Аркадьевич.

Тот ничего не ответил, но дыхание его участилось, небритая физиономия покраснела.

– Тогда – бей! – продолжил Елизаветин.

Предводитель смерил взглядом подполковника. Начштаба уступал ему и в росте, и в весе. Предводитель отшвырнул в кусты свою железяку, размял кисти рук.

– Я тебя, подпол, и так с дороги смету, – недобро оскалился он.

«Его, видать, в армии сильно обидели. Отсюда и „подпол“, – понял поведение противника Елизаветин. – Он вообще на весь мир обозлен. „Черные“ лишь повод... Такие опасны, их лечить надо. За неимением врача придется самому...»

– Валяй, парень, – произнес в ответ начштаба. – Но если не сметешь, то вы все расходитесь по домам.

– Законно! – вторично, на сей раз по-блатному оскалился предводитель.

И тут же нанес удар в челюсть. Елизаветина выручила боксерская реакция. Он уклонился, и кулак прошел по воздуху. Сам же начштаба, не мешкая, нанес ответный удар. Второго не потребовалось – предводитель рухнул наземь, не успев даже вскрикнуть. «Не так плохо, – мысленно оценил себя Елизаветин. – А вот если бы не успел уклониться?! Прямой в голову, мгновенная смерть».

– Все, мужики? – спросил Сергей Аркадьевич, оглядев набычившуюся толпу. – По домам, – добавил он и внес заключительный аккорд: – Поселок, куда вы движетесь, взят под охрану частями ОМОН. Так что вам туда не попасть в любом случае.

Послышались глухие матерные комментарии, тем не менее мужики, хоть медленно и нехотя, начали выполнять «условия договора». Пришедший в себя предводитель помотал головой и присоединился к остальным.

– Что с вами, Сергей Аркадьевич? – взволнованно спросил Михалыч, когда Елизаветин вернулся в машину и сел на переднее сиденье.

Лицо начальника штаба было настолько бледным, что казалось белым, как меловая маска. На лбу видна была испарина.

– Да так, ничего... Двигаем в штаб! – ответил Елизаветин, закрыв глаза.

– Что с вами? – повторил Михалыч.

Ответить Елизаветин не успел, Михалыч подхватил падающее тело. Нащупав пульс и убедившись, что начштаба жив, прапорщик извлек аптечку, стал искать нужные, по его мнению, ампулы.

– Восьмой! – проговорила Лена, закладывая в арбалет предпоследнюю стрелу.

Только что, после ее выстрела, замолчал автоматчик, который сумел зажать всех троих в сосновой роще рядом с корпусом, в котором находился кинозал. Данилин выполнил отвлекающий маневр, изобразив «акробата»^[35] . Автоматчик на некоторое время попал в поле зрения ее оптики, и Лена не замешкалась с выстрелом. Теперь террористов было лишь четверо. И, самое главное, Ротмистру, Данилину и Лене удалось отсечь боевиков от кинозала, просматривая при этом возможные огневые точки. Теперь нужно было выйти на связь с генералом Прохоровым, что Ротмистр и не замедлил сделать.

– Сократ Иванович, дети вне опасности, – сообщил Феоктистов. – Террористы не сумели до них добраться. Их всего четверо. Нужно немедленно поднимать наших!

– Все не так просто, Валера, – ответил Прохоров. – Нам с самого верха запретили силовые действия, если нет прямой угрозы жизням детей.

– Но ведь... – начал было Феоктистов и осекся.

Ситуация складывалась парадоксально-абсурдная. Он, Ротмистр, сам только что сообщил Прохорову, что угрозы жизням юных скаутов нет. Это означало, что руководство не даст «добро» на активные действия спецназа. У Феоктистова голова шла кругом. Оставалось по-прежнему надеяться лишь на самих себя.

– Ответственными за операцию являются наш высокий чин и генерал Гладий, – тяжело вздохнув, проговорил Сократ Иванович. – Я сейчас свяжусь с ними, подожди минут десять.

Между тем Рольф, Умар и двое уцелевших боевиков (один, правда, с легким ранением) фактически ушли в круговую оборону. По ним били автоматными очередями, судя по всему, на помощь к Арбалетчице подошли опытные бойцы. Вопреки договоренности с Гиммлером, Рольф разрешил боевикам вести огонь из автоматов и пулеметов. Тем временем на связь с Рольфом вышел Дмитрий Львович.

– Ты сказал, что «Альфа» не войдет на территорию! Ты подставил нас, сука! – близким к истерике голосом заорал Рольф.

– Рольф, приди в себя, – не теряя спокойствия, ответил Гиммлер. – Никакой «Альфы» здесь нет, а я рядом, совсем рядом! Немедленно прекрати стрельбу... Я у тебя за спиной!

Рольф невольно обернулся. В самом деле, метрах в восьми от него заколыхались кусты, и из них вышел чуть пригнувшийся, соблюдающий правила передвижения по простреливаемой территории Дмитрий Львович Гладий. Следом за ним показались еще пятеро.

– Мы, Служба внешней разведки, силовые акции не проводим, – произнес собеседник Никиты Илларионовича, сидевший напротив него и неторопливо помешивающий кофе.

Кафе, в котором они сидели, было небольшим, всего столиков на восемь, а сейчас и вовсе астролог Корш-Зарецкий и его собеседник были в нем единственными посетителями.

– Вы поделились информацией с ФСБ, и контрразведка все провалила... – тяжело вздохнув, проговорил в ответ Никита Илларионович. – Молчи, я знаю, что ты скажешь. У спецслужб должно быть одно-единое руководство, один штаб и мозговой центр. Позвони президенту и скажи это ему. На следующей неделе у него прямая линия с читателями «Комсомольского вестника».

– Я вряд ли дозвонюсь, – улыбнулся собеседник. – Чтобы дозвониться до президента, надо быть либо водителем, застрявшим в пробке, либо актером Боярским, либо шестилетней девочкой, которая хочет узнать, какие имена дали щенкам президентского лабрадора.

– Мне надоело быть шутом. Я развлекаю этих мерзавцев, они платят мне... И все чаще мне кажется, что я срастаюсь с ними в единое целое. Они мне теперь как бы приятели. На многие вещи я начинаю смотреть их глазами!

Произнеся давно наболевшее вслух, Никита Илларионович на некоторое время взял паузу.

– А что это за Череп, Ёж и Клыки? – неожиданно спросил собеседник, точно желая немного разрядить атмосферу беседы. – Они действительно обладают магическими свойствами?

– Понятия не имею. Надо спросить у владельца, а он где-то в Африке... Это бывший армейский разведчик, офицер ВДВ. Как-то раз он и его разведподразделение попали в окружение чеченских боевиков. Бойцы заняли круговую оборону, но силы были слишком неравны, продержаться десантники могли не более одного часа. Тогда этот офицер (у него такая странная фамилия – Лапето) приказал беречь патроны, а сам достал невесть откуда этот череп, железку с шипами и клыки и в течение пятнадцати минут проводил с ними какое-то шаманское действо. А еще через десять минут вся разведгруппа успешно вышла из окружения, пройдя в каких-то метрах от не заметивших их боевиков. Этого Лапето окрестили Шаманом, но не прижилось. Ему самому это не нравилось, к тому же так именовали генерала Шаманова... Я случайно узнал эту историю от своего близкого родственника, служившего в те годы в разведке ВДВ. Мне грех было не использовать эту историю. Самое смешное, что ГАД безоговорочно в нее поверил.

– Как и все безбожники, он патологически суеверен, – вставил свое слово собеседник.

– Вот именно. Он верит... в любую чушь. Мы, правда, постарались с вами так, чтобы некоторые мои прогнозы сбылись, причем день в день.

Собеседник лишь вздохнул, не зная, что говорить в ответ. В самом деле – пять лет назад Службе внешней разведки удалось внедрить в ближнее окружение ГАДа своего человека. За непродолжительное время Астролог сумел войти в доверие к беглому наркомафиози, тот регулярно советовался с ним, но никогда не посвящал в свои ближайшие планы. Не знал Астролог и подробностей акции в скаутском лагере, не знал даты, не знал времени. А ведь этого можно было избежать, если бы Служба внешней разведки, не прибегая к помощи ФСБ, сама захватила ГАДа в том глухом таежном углу. В ФСБ у Гелия Арнольдовича имелся собственный отлично информированный агент. И, возможно, не один.

Стоящий рядом с барной стойкой телевизор сообщил новости из Российской Федерации. Ясности в вопросе с детьми-заложниками, захваченными в подростковом лагере, по-прежнему не было.

– Я действительно могу ЭТО сделать, – проговорил Астролог, прослушав информацию с родины. – ТО, что так желательно для очень многих и о чем ты, дорогой приятель, не решаешься говорить даже сегодня.

– Считайте – центр дает «добро», – только и ответил собеседник, поднимаясь со своего места.

– Я веду прямые переговоры с лидером повстанцев!

Гиммлер умышленно сделал акцент на слове «повстанцы», ни в коем случае не именуя Рольфа и других террористами. Гладий сообщил высокому чину, что детям пока ничего не угрожает и что стрельба сейчас прекратится. Он же, генерал Гладий, намерен уточнить требования повстанцев. Главное, ни в коем случае не начинать штурма. Иначе здание с заложниками может взлететь на воздух. Высокий чин дал слово генерала, что штурма не будет. А в это самое время полковник Умар давал наставления своему последнему, оставшемуся целым и невредимым бойцу.

– Обойди их, Саид. И постарайся всех одной гранатой. А я сумею отвлечь.

Саид молча кивнул, ползком двинулся в обход.

– Постарайтесь без шума, – произнес Гиммлер.

– Как получится, – ответил Умар, загоняя в свой ПП новую полную обойму.

– Если здесь начнется серьезная стрельба, высокий чин наплюет на генеральское обещание, и сюда двинется «Альфа» в полном составе, – пояснил Гиммлер.

– Отстреляемся, – усмехнулся в ответ Умар.

Полковнику Умару было почти сорок. Когда-то, без малого двадцать лет назад, он с гордостью носил российскую военную форму и погоны с прапорщицкими звездочками. С виду тщедушный, с мальчишечьей фигурой и слегка вьющимися рыжеватыми волосами, Умар совсем не походил ни на бесстрашного горского воина, ни на бойца спецподразделения ГРУ. Тем не менее он успел побывать и тем, и другим. В рукопашной его опасались более крупные, хорошо подготовленные боевики. Тот же Рольф не жаждал жесткого спарринга с Умаром. Они недолюбливали друг друга, но проявляли вынужденную терпимость. Будучи от природы малорослым и худеньким, Умар с самого раннего детства уяснил одно – нельзя быть слабым. Он неважно учился в школе, не проявляя талантов ни в гуманитарных, ни в точных дисциплинах, зато каждый день делал специальную гимнастику, а с двенадцати лет регулярно посещал секции самбо и стрельбы. Нельзя сказать, что он сильно расширился в плечах и накачал рельефные бицепсы, но худощавое тело его стало крепким, как камень, и, что самое главное, он научился драться. Он умел опередить противника, при случае сымитировать поражение, чтобы потом нанести всего один точный удар или сделать бросок. В армии первоначально он попал в радиотехническое подразделение, но еще до присяги сумел перевестись в спецназ. Выдержав спарринг с двумя мощными амбалами, весь в крови, еле стоящий на ногах, Умар был зачислен в отдельную бригаду спецназа ГРУ. Затем школа прапорщиков и вновь ставший родным спецназ. Наверное, он так и посвятил бы себя службе в качестве вечного взводного, но девяностые, трещавшая по всем швам держава, а вместе с ней и армия, изменили жизненные планы Умара. Над армией издевались мерзкие газетенки и телевизионные кривляки, а офицеры молчали, словно ничего иного и не заслуживали. Им месяцами не платили жалованье, а они лишь обменивались между собой злыми репликами. Их жены и дети жили в скотских условиях, голодали, а господа офицеры глушили это дело дешевой водкой.

Такое положение вещей пришлось не по душе Умару, который считал себя воином, а не носителем защитной формы и погон со звездочками. Полковник Умар (в начале девяностых всего лишь прапорщик) не захотел присягать ельцинской «Россиянии» и уволился из спецназа. Он готов был служить могучему великому государству, во главе которого стояли бы мудрые, сильные лидеры, а не пьяницы и не заискивающие перед Америкой либералы. Последние вызывали у Умара особое отвращение, как и зажравшийся генералитет. Он, молоденький прапорщик, вне всяких сомнений, стоил десятка таких откормленных лампасоносцев. Именно это Умар и доказал в обеих чеченских кампаниях. Звание полковника вооруженных сил Ичкерии он получил не за шарканье на парадах и кабинетные интриги. В его подразделении было немало офицеров Советской армии, не погононосцев, а именно воинов, храбро и честно служивших распавшейся Советской империи. Среди подчиненных Умара были капитан третьего ранга, два старших лейтенанта-сухопутчика, милицейский капитан и мичман Северного флота. Их единственной Родиной на тот момент была независимая Ичкерия. Стоит отметить, что трагические события на территории Чечни пришлись на начало и середину девяностых. Именно в эти годы «прогрессивная демократическая общественность» (она же демшиза) пинала и оплевывала собственную армию, воинов, защитников их же отечества. Защитники утирались и терпели. А между тем в рядах чеченского сопротивления, дудаевского войска была не одна сотня, если не тысяча, бывших офицеров и прапорщиков Советской армии. А остальные боевики срочную тоже не в «рейнджерских» подразделениях служили. Как и наемники с Украины и Прибалтики. Вот и получилось, что схлестнулась Российская армия с Советской. И воевать с Советской оказалось очень непросто... Не развались в 91-м единое государство, стреляли бы друг в друга Умар, Феоктистов, Милда Страумане, Шарманкин, Лена? Вряд ли.

Теперь в роли «акробата» был Умар. Он с цирковой легкостью выкатился на огневую линию, сделал кувырок, одновременно послав короткую очередь. Ответные выстрелы прошли в каких-то сантиметрах от его небольшого подвижного тела.

– Вот черт, заговоренный, что ли?! – не сдержавшись, чертыхнулся Данилин, пожалуй, впервые промахнувшийся с такого расстояния.

– Подпусти его поближе, а боекомплект экономь, – дал указание Ротмистр. – Он ведь нас отвлекает. Значит, остальные зайдут с тыла.

Лена молча кивнула. Тактика уцелевших боевиков ей была ясна не хуже, чем Феоктистову. Потому им с Ротмистром сейчас предстояло удержать тыл. Умар еще раз кувыркнулся, дал очередь и укрылся за толстым высоченным деревом. Очередь ушла в сторону жилого корпуса и, видимо, угодила в радиорубку. Оттуда вновь послышалась умолкшая было песенка про жирного пианиста:

– Что за лажа? – сплюнув, проговорил Данилин, не спуская при этом глаз с дерева, за которым укрылся полковник.

В свое время Слава довольно профессионально играл и на бас– и на лидер-гитаре. Лет до восемнадцати он был уверен, что будет рок-музыкантом. Причем не тем, который горланит сомнительные песенки, покрасив в зеленый цвет собственную шевелюру, а рокером западного пошиба. Песни, которые играла группа Данилина, были исключительно на английском, и уровень мастерства был соответствующий. Ребята одинаково могли играть и джаз, и танцевальный рок-н-ролл, и (в обязательном порядке!) хард-рок, рокабилли, кантри-рок. Сам Данилин окончил джазовую студию по классу бас-гитары. Потом группа распалась, Слава попал в армию и, как имеющий некоторое знакомство с боевыми единоборствами и кик-боксингом, был призван в войска спецназначения. Ну а оттуда прямая дорога в «Альфу».

– Ну что, родной, устал кувыркаться? – проговорил Данилин, ожидая, когда Умар вновь появится на огневой линии.

И в то же мгновение от дерева метнулся едва заметный силуэт, исчез в траве и дал оттуда короткую очередь, ударившую капитана Данилина в грудь. Слава выронил оружие и отлетел прямо на Лену. Та, стараясь не поднимать головы, прижала Данилина к земле.

– Лажа, – произнес капитан плохо слушающимися губами.

Феоктистов быстрым движением вытащил из походной аптечки бинт, шприц и ампулы с обезболивающим. Стараясь не демаскировываться, Лена бинтовала потерявшего сознание Данилина. Ротмистр же по-прежнему был готов к отражению нападения с тыла. В том, что оно произойдет с минуты на минуту, он не сомневался.

Есть в своде российских законов специальный пункт, допускающий причинение вреда третьим лицам при проведении контртеррористической операции. Точнее говоря, статья 39 Уголовного кодекса России. В ней сформулирован институт крайней необходимости. То есть для устранения серьезной опасности интересам государства и общества вполне допустимо не особо заботиться о «третьих лицах», таких же гражданах РФ. Такой пункт был специально принят, чтобы командующий войсками ПВО мог без лишних сомнений и опасений отдать приказ на уничтожение самолета с захваченными пассажирами, если этот самолет будет пикировать на Кремль или здание Минобороны.

Именно об этом законе напомнил сейчас высокий чин генералу Прохорову и без пяти минут генералу Самсонову.

– Мудрому не нужен закон. У него есть разум, – процитировал генерал Прохоров своего древнегреческого тезку. – Законов сейчас великое множество. Разобраться в них – самому черту оба копыта сломать.

Сократ Иванович не сразу сообразил, к чему клонит высокий чин. В нашем законодательном органе иной раз кворума нет, человек семьдесят от силы в зале. Тем не менее голосуют, причем по важнейшим, ключевым вопросам. Но, как правило, «за» бывает человек триста пятьдесят, не меньше. Одни депутаты голосуют за других и не стесняясь об этом сообщают. Если называть вещи своими именами, то это фальсификация и должностной подлог. Как-никак у Прохорова за плечами был юрфак университета. Тяжко вздыхая, он осознавал, что принятые таким образом законы вполне легитимны и их предстоит неукоснительно соблюдать.

– Придется попробовать... – неопределенно произнес тем временем генерал-полковник и кивнул в сторону подъехавшего к самому штабу бронированного микроавтобуса.

Из него под конвоем вооруженных бойцов вышла средних лет женщина, крепко прижимающая к себе девочку лет двенадцати. Одеты они были вполне по-столичному, тем не менее с первого взгляда было понятно, что их родиной является одна из северокавказских республик.

– Близкие родственники одного из террористов, полковника Умара, – пояснил высокий чин.

– Инициатива генерала Гладия? – уточнил Сократ Иванович.

– Надо попробовать, – вместо ответа повторил высокий чин.

Такое уже было. Не точно такое, конечно, но похожее. Причинение вреда третьим лицам, оно же статья 39 УК РФ. Вспоминать об этом бойцы «Альфы» не любили. Около года назад в одной из пограничных с Чечней республик спецназ ФСБ вышел на след террористической группы. Времени на детальную разработку операции было немного, поэтому брать бандгруппу в составе восьми человек отправилось столько же спецназовцев под командованием Ротмистра. Для поддержки и оцепления взяли роту местного ОМОНа. Бандиты каким-то образом оказались предупреждены. Покинуть свою «базу» (двухэтажный дом на окраине города, где они снимали квартиру) террористы не успели, зато успели занять круговую оборону. В их арсенале имелись автоматы с подствольными гранатометами, крупнокалиберный пулемет и прочее нешуточное оружие. Первая попытка штурма кончилась трагически – погиб молодой капитан Стасов, двое «альфовцев» получили ранения. Один погибший и двое раненых были и в республиканском ОМОНе. Сдаваться обкуренные и обколотые бандиты не собирались. По счастью, Феоктистову удалось эвакуировать из здания остальных жильцов, и теперь они, кто в тапочках, кто в халатах и пиджаках, наброшенных на голое тело, топтались за оцеплением, с ужасом взирая на собственное жилище. Тем временем майор Григорьев пригнал к зданию танк из местной воинской части.

– Даешь «добро»? – кивая на грозный бронеход, спросил Геннадий.

– Даю, – ответил старший по званию Феоктистов.

Что еще было делать?! Боеприпасов у боевиков явно хватит на сутки боя. Ждать подкрепления из Москвы или краснодарской базы местной «Альфы»? Сейчас же броня была способна решить все вопросы.

За рычаги танка сел Григорьев, рядом еще один парень, знакомый с тяжелой бронетехникой. Танк двинулся прямиком на двухэтажную, но на совесть возведенную постройку. Снайперы и автоматчики всячески поддерживали огнем, не давая бандитам высунуться и метнуть гранату. Не прошло и двух минут, как стены дома начали рушиться. Лопались стекла, полетели вниз обломки расшатанной крыши... Жители за оцеплением молча взирали, как рухнувшие стены окончательно похоронили под собой бандитов. Вместе с их, жителей, вещами и документами.

Тогда полковник Самсонов признал операцию успешной. Громких слов про неприкосновенность недвижимости гражданских лиц никто произносить не стал.

– Если бы не танк, жертв могло быть куда больше, – подвел итог командир спецподразделения. – Майор Григорьев принял верное решение, и ты, Валерий Викторович, не напрасно поддержал его. Мирных жителей в доме на момент операции не было, и это главное. В Израиле такие акции в порядке вещей.

– Жителям будет выплачена компенсация? – задал вопрос Феоктистов.

– Конечно, – уверенно кивнул полковник Самсонов.

А у Феоктистова стояли перед глазами онемевшие от увиденного люди, их дети, плачущие по своим раздавленным (убитым!) игрушкам... Но при этом Ротмистр отлично знал на собственном опыте – любая слабина, растерянность, малейшая нерешительность и попытки найти компромисс лишь укрепляют дух бандитов и провоцируют их на новые злодеяния.

– Душили бы этих тварей в зародыше, не пришлось бы сегодня гонять их по всему Кавказу, – вставил свое слово полковник Шарманкин, в операции не участвовавший, но принимавший участие в ее разборе.

Командир подразделения «А» не стал оспаривать мнения своего заместителя. А погибшего двадцатисемилетнего капитана Стасова посмертно представили к ордену Мужества.

Сейчас Григорьев, высоченный, длиннорукий волкодав, стоял рядом с женщиной и девочкой. И ждал приказа. Девочка была хоть и темненькая, но удивительным образом оказалась похожа на феоктистовскую Аленку. Такая же легкая, воздушная фигурка маленькой танцовщицы... И, наверное, впервые за всю свою взрослую жизнь, Сократ Иванович почувствовал, что с трудом сдерживает слезы. А ведь за его спиной были смерти товарищей, кровь невинных случайных жертв, тот же «Норд-Ост»... Смерть генерала Р., полковника Лебедева, которого он знал еще первоклассником и которого по окончании школы КГБ сам привел в свое управление.

«Мы увязаем все глубже и глубже. Из нас делают ПАЛАЧЕЙ. В открытую, не стесняясь, – неслось в сознании Прохорова. – Интеллигентская сволочь. А стрелять в двенадцатилетнюю девочку кто будет?! Этот жирный выблядок с бегающими глазками?! Нет, это должны будут делать бойцы „Альфы“...Нелюдь, законченная нелюдь». В «россиянского писателя», а не в несчастных, забитых родственников террористов Сократ Иванович готов был разрядить весь рожок. Из спецназовцев, российской гвардии, сейчас вновь пытались сделать карателей. Как, например, в Москве 93-го... И науськивали, подзуживали представители интеллигенции.

– Идете на поводу телепровокаторов, генерал-полковник? – неожиданно окрепшим голосом произнес Прохоров. – Плюнуть, растереть да забыть. Полковник Самсонов! Немедленно скомандуйте отбой своим подчиненным.

Самсонов на какое-то мгновение застыл. Он не был профессиональным спецназовцем, но он был честным служакой. Генерал-полковник выше генерал-майора... Высокий чин побагровел, но промолчал.

– Григорьев! – скомандовал после десятисекундного замешательства Самсонов. – Женщину и ребенка вернуть в гостиницу. Все!

Высокий чин вновь отмолчался. В конце концов, раз инициатива была у ментовского генерала, пусть сам и марается.

– Спасибо, Сократ Иванович, – произнес негромко Самсонов, как только машина с Умаровыми родственниками скрылась из поля зрения.

Прохоров лишь махнул рукой. У него перед глазами почему-то стоял Лебедев. Из пацана, десятиклассника он, Прохоров, сумел когда-то сделать классного аналитика и разработчика. Но для чего?! Неглупому, хорошо анализирующему ситуацию Лебедеву долгое время не приходило в голову, что он работает на два фронта. Нет, Лебедев совершенно искренне считал, что служит Отечеству. И когда участвовал в поставках оружия в Чечню, и когда арестовывал защитников Белого дома в 93-м... Ликвидацию лидеров столичных ОПГ^[36] и вовсе считал своей заслугой. Устранением генерала Р. Лебедев втайне гордился больше всего, считая акцию блестящей операцией. Тогда у них с Прохоровым возникли первые разногласия. Почему столь безоговорочно Лебедев взял сторону ГАДа? Все было очень просто. Молодому полковнику было не до моральных колебаний и нравственного выбора. ГАД, с одной стороны, купил Лебедева огромными «гонорарами», с другой стороны, банально шантажировал, обещая предать огласке все «специфические акции», проведенные полковником. Да, да – именно так. Лебедев уже давно пришел к выводу, что между ГАДом и нынешними хозяевами российской жизни разница небольшая. Но платит ГАД значительно больше... Лебедева больше нет. Он, генерал Прохоров, пока еще жив и при погонах.

В это время на связь вновь вышел Ротмистр.

– Сократ Иванович! У нас «трехсотый»^[37] . Капитан Данилин.

Прохоров не сразу нашел слова.

– Минут десять продержитесь? – спросил Сократ Иванович.

– Другого выхода у нас нет?

– Есть там, у террористов, некий Умар? Полковник? – вместо ответа поинтересовался Прохоров.

Валерий посмотрел на Лену. Только что она произвела выстрел из арбалета и с облегчением вытерла ладонью лоб.

– Лена! – обратился к женщине Ротмистр. – Полковник Умар еще есть?

– Был, – ответила Лена, вставив в арбалет последнюю стрелу.

– Продержитесь десять минут! – сказал Прохоров, выслушав ответ Феоктистова.

– Полковника Умара в природе больше не существует, – пожалуй, впервые за весь день с удовлетворенной интонацией в голосе произнес Прохоров, обращаясь к высокому чину.

Тот ничего уточнять и переспрашивать не стал.

– Надо поднимать «Альфу»! – жестко проговорил, почти потребовал Прохоров.

– Еще хотя бы один выстрел, и поднимем, – принял окончательное решение высокий чин.

Выстрелы, тем паче взрывы, со стороны лагеря не слышались.

Перед тем как зайти противнику в тыл, Саид нашел наблюдательный пункт, откуда надеялся тщательным образом изучить территорию. Лучшим пунктом наблюдения, по его мнению, был второй этаж административного корпуса с распахнутым настежь окном и колышущимися занавесками. Не прошло и минуты, как Саид проник в здание, поднялся в комнату с табличкой «кабинет директора» и принялся под прикрытием плотных занавесок изучать местность. Да, кажется, ему удалось срисовать возможные огневые точки. Отсюда, из окна достать их проблематично – видны только кусты. Обойти же с тыла Саиду не составит труда. Он уже хотел покинуть директорский кабинет, как вдруг наткнулся на чью-то ногу, обутую в дорогой остроносый ботинок. Нога торчала из-под директорского стола, вторая была поджата и почти целиком скрывалась под этим столом. Саид был боевиком не робкого десятка, но сейчас даже ему стало не по себе.

– Эй, ты живой?! – полушепотом пробормотал Саид, с силой пнув ногу почти под самую коленную чашечку.

Из-под стола послышалось оханье, и Саид тут же вскинул свой пистолет-пулемет.

– Вылазь, билять! – прорычал он.

– Я не могу! – хрипло послышалось из-под стола.

– Вылазь! Иначе стреляю!

Из-под стола поспешно выползла нескладная долговязая фигура. Саид с удивлением созерцал этого столь неожиданно появившегося субъекта. Самое смешное, что Саид (как и остальные боевики группы Умара) был оповещен о появлении этого длинного господинчика и не раз видел его фотографии и видеоизображение... Но он должен был появиться значительно позже. Саид опустил оружие и произнес то, что помнил из инструкций Рольфа и Умара:

– Ты ведь должен всех освободить?! Разве не так?! Ты этот... Ну, забыл, вроде героя. Так нас инструктировали... Но прийти ты должен был оттуда! – Умар кивнул за окно, в сторону ворот.

Муравьев лишь непонимающе мотал головой. Он герой?! Да упаси Господь. Впрочем, в Господа Муравьев не особо веровал, так как был воспитан убежденным атеистом. Кого там еще он должен освободить? Если бы у него была связь с Дранковским или с кем-то из его доверенных людей, Муравьев был бы в курсе. Но сейчас... Сейчас у него в кармане взрывное устройство. Это все, что помнил Альберт Борисович.

– Я заминирован, – только и пробормотал он.

– Где?! – Саид уже и сам отказывался что-либо понимать.

Муравьев кивнул на наружный карман своей одежды. Саид одним движением извлек оттуда небольшую деревянную коробочку, открыл ее и обнаружил в ней обычный камень. Альберт Борисович дернул кадыком и замычал так, словно потерял дар речи.

– Ну-ка пошли! – не очень вежливо толкнув в плечо «героя-освободителя», проговорил Саид.

Теперь боевик спешил не подавлять огневые точки, а выяснить, что значат все эти нестыковки, не учтенные первоначальным планом и кончающиеся гибелью его братьев по оружию. Муравьев покорно бежал, пригибая голову, не отставая от своего «освободителя». Он старался ни о чем не думать и ничего не вспоминать. Хотя вспомнить ему было что. Хотя бы то, как он встал во главе столичной контрразведки.

Некогда у Муравьева была образцовая биография для карьеры советского номенклатурного партруководителя. Родись он в начале пятидесятых, а не в середине шестидесятых, непременно двинулся бы именно по этой стезе. Его отец был журналистом, пописывающим статейки-передовицы в одном из идеологических ежемесячников, а мать преподавала историю КПСС в техническом вузе. И сам Альберт Борисович поначалу тоже двигался именно комсомольско-коммунистическим курсом. Он успешно (с медалью) окончил среднюю школу и сразу же поступил в ВКШ – Высшую комсомольскую школу. Принимали туда только отборных, проверенных кандидатов. Куда легче было стать студентом театрального института или школы КГБ, нежели войти в лоно академии будущих управленцев и номенклатурщиков, обладателей персональных машин, дач и спецбуфетов. На дворе стояли поздние восьмидесятые, тем не менее будущие вожаки «комсы» были уверены в своем будущем. Да, да – комсомол молодые циники именовали «комсой», а родное учебное заведение – «Высшей Какашкиной Школой». Ни один из них не верил в светлое коммунистическое будущее для всей страны, но был одержим желанием построить «коммунизм» для себя и своей семьи. Фекальным юмором циники пытались отгородиться от все нарастающей критики комсомольских структур. В один прекрасный день в ВКШ пришел подтянутый, интеллигентного вида мужчина в штатском, отрекомендовавшийся инструктором из Центрального Комитета партии. Он прочитал недлинную, но внятную лекцию о том, что по всей стране семимильными шагами двигаются демократические реформы и будущие комсомольские лидеры тоже должны реформироваться. Засучив рукава, с комсомольским задором (и все теми же «фекальными» шуточками) Муравьев и его соученики начали реформироваться. Однако очень скоро все они пришли к выводу, что комсомол реформам не подлежит. Ну и... хер с ним! – все с тем же пафосом и задором решили несостоявшиеся комсомольские вожаки. И решили реформироваться сами. Одни подались в скандальную желтую журналистику, другие срочно заделались либеральными экономистами и спецами в области фондовых рынков, третьи двинулись в бизнес. Альберт же Борисович выбрал самый выгодный бизнес – политику. В один день из «юноши с комсомольской путевкой» он превратился в пламенного трибуна, демократа и борца с засильем КГБ. С таким же успехом можно было бороться с засильем динозавров, так как никакого засилья не существовало. Комитет сквозь пальцы смотрел на митинговые страсти, но ситуацию старался держать под контролем. Разумеется, получая информацию и манипулируя лидерами демдвижений. Именно тогда Муравьев тесно сошелся с тем самым подтянутым, интеллигентного вида мужчиной из ЦК, что читал лекцию о реформе комсомола. Он, конечно же, был высоким чином из здания КГБ на Лубянке, из пятого управления, так называемой «идеологической контрразведки».

– Какой ты возьмешь себе псевдоним? – спросил лубянский чин, оформив вербовку Муравьева.

– Может быть, Апостол? – несколько смущаясь, ответил Альберт. – Хотя это чересчур броско... Может быть – Декабрист?

– Декабрист? Апостол? – переспросил комитетчик и чему-то при этом усмехнулся. – Нет, братец... Засветишься быстро с таким агентурным имечком. Быть тебе... Опоссумом! Агент Опоссум.

Самолюбивый Муравьев был несколько раздосадован, но вида не показал. Уловил в таком псевдониме насмешку над своей вытянутой физиономией и длинным, тонким, точно у настоящего опоссума, носом.

– Твоя задача – организация митингов и собраний демократической общественности. Ну и, естественно, полный отчет обо всех сборищах, – подвел итог комитетчик.

На площадях в те годы творилось следующее:

– Ельцин! Свобода! Сталинизм не пройдет!

Точно петух-массовик, Альберт Борисович дирижировал нестройным, истеричным хором люмпен-интеллигенции. Перекошенные, некрасивые физиономии носатых теток и небритые, одутловатые хари «свободных художников» раздражали брезгливого комсомольского вожака. Однако таковы реалии политической борьбы. Вскоре он стал одним из молодых лидеров влиятельного демократического движения. Разумеется, не без помощи кураторов с Лубянской площади. По большому счету Муравьеву было плевать и на лубянских «хозяев», и на «неизбежную победу российской демократии над силами реакции». Он всеми силами старался остаться на плаву, не утонуть, не сгинуть в пучине рыночно-базарной вакханалии. Победят чекисты и реакция – скромный вклад Муравьева в их победу непременно будет оценен. Ну а возьмут верх либералы и западники – опять же имя митингового «дирижера» у всех на слуху.

В 91-м году случился малопонятный путч, совсем не предусмотренный ни лубянскими кураторами, ни митинговыми визгунами. Вот уж поистине – человек предполагает, а Бог... Когда толпа «победителей путча» собралась возле памятника Дзержинскому и готова была двинуться на приступ здания комитета, Муравьев нешуточно перенервничал. Сумел добраться до телефона и, на свою удачу, соединился с куратором.

– Здравствуйте, это Опоссум, – пробормотал в трубку Альберт Борисович.

– Привет, – как ни в чем не бывало отозвался куратор.

– Тут это... Такие события, – нервно зачастил Муравьев. – Как у вас... дела?

– С минуты на минуту наше здание возьмут штурмом твои соратники по демдвижению, – опять же как ни в чем не бывало проговорил куратор.

В трубке послышались какие-то шумы, и Муравьеву показалось, что это лязгают автоматные и винтовочные затворы.

– Ты где сейчас? – спросил куратор.

– На площ-щади, рядом с-с вами.

– Орешь?

– Что?! – не понял Опоссум.

– «Ельцин-свобода-долой КГБ!» – орешь? – уточнил куратор.

– Нет, – пролепетал Муравьев. – А что... надо орать?

– Надо, – ответил куратор. – Только не очень громко, а то можно сорвать голос. А он тебе еще пригодится.

– Хорошо, – согласился Муравьев. – А... как же...

– Все в порядке, Опоссум, – твердым, можно сказать, бодрым голосом проговорил куратор. – Тебя интересует, не захватит ли революционная толпа наш агентурный архив, где ты значишься под номером 74?

Да, именно это волновало Муравьева больше всего.

– Во-первых, здание никто штурмовать не будет, – успокаивающе произнес куратор. – А во-вторых, архив давно вывезен и находится в надежном месте... Давай митингуй, ори. Дня через два созвонимся.

Демократия победила, реакция в лице незадачливых гекачепистов посрамлена, памятник Дзержинскому снесен под визгливое улюлюканье. Тем не менее куратор сдержал свое слово. Позвонил ровно через два дня.

– Поздравляю с окончательной победой, – начал разговор комитетчик и тут же задал совершенно неожиданный вопрос: – Слышал, ожидаешь первенца?

И в самом деле, супруга Муравьева была на седьмом месяце.

– Твой сын будет ровесником демократической России, – без тени иронии произнес куратор. – Кстати говоря, ты слышал – детям теперь дают новые модные имена. Например – Ебелдос.

– Какой... Дос? – переспросил ошарашенный таким имечком Альберт Борисович.

– Е-бел-до-с. Сокращенно – Ельцин, Белый Дом, Свобода. Неужели не нравится?

– Нет. А что... вам угодно от меня? – набравшись храбрости, спросил Муравьев.

– Ничего... Просто хочу предупредить тебя, чтобы ничему не удивлялся... Не нравится Ебелдос, есть еще Забелдос – Защитник Белого Дома и Свободы.

На том они и распрощались. А не прошло и пары месяцев, как Муравьева вызвали в Кремль.

– Вам оказано высокое доверие, – сказал ему влиятельный в те годы госсекретарь, неформальное второе лицо в государстве. – Вы назначаетесь начальником КГБ по Москве и Московской области.

– Я??! – изумился Муравьев-Опоссум.

– Да, вы! – торжественно подтвердил госсекретарь. – Ваша задача возглавить и реформировать столичные органы госбезопасности. Очистить их, так сказать, от былых пережитков в виде репрессий и преследования инакомыслящих.

Альберт Борисович не смог отказаться от такого предложения. Вскоре он уже занял просторный, но скромно обставленный кабинет начальника московской контрразведки. В конце первого рабочего дня в этот самый кабинет без стука вошел подтянутый мужчина в форме генерал-майора КГБ, при многочисленных орденских планках.

– Ваш первый заместитель по оперативной работе Прохоров Сократ Иванович, – представился генерал-майор.

Впрочем, он мог и не представляться. Своего куратора Муравьев-Опоссум знал преотлично.

– Очень рад, что будем работать вместе, – сказал Прохоров.

– Я тоже, – изрядно покривил душою Муравьев.

– Вы будете следить, чтобы я и мои подчиненные не допускали репрессивных мер и удушения свободы, а я буду следить, чтобы реформы органов госбезопасности двигались в нужном ключе, – подвел итог Сократ Иванович.

– Надеюсь, сработаемся, – кивнул Муравьев. – Как говорится, Платон мне друг, но... Сократ дороже, – неожиданно скаламбурил он.

– Совершенно верно.

Девяносто первый и девяносто второй годы прошли для новоявленного демочекиста под трехцветным знаменем борьбы с красно-коричневыми. Муравьев требовал от своих подчиненных и от временно отданных под его командование бойцов столичного ОМОНа самых жесточайших мер к распоясавшемуся контрреформаторскому отребью. Результатом стали позорные избиения пенсионеров и ветеранов ментовскими дубинками, нападения и похищения оппозиционных лидеров. Однако Сократ Иванович не слишком усердно выполнял возложенные на него оперативно-разыскные функции. Красно-коричневую гадину давил, но как-то вяло...

Поначалу Муравьев был штатским руководителем. Как бы очень демократичным, в мятом пиджачке и с незастегнутым рубашечным воротом. Но вскоре он почувствовал, что руководить генералом и полковниками можно только при золотых погонах с большими звездами. Через президентскую администрацию Альберт Борисович затребовал себе генеральское звание. Не прошло и двух недель, как Муравьеву вручили шикарный, только с иголочки, генеральский мундир с двумя большими звездами на каждом погоне. Таким образом, тридцатидвухлетний Альберт Борисович стал выше своего недавнего куратора не только по должности, но и по званию. К сожалению, генеральский мундир украшала всего одна медалька – «Защитнику Свободной России». Муравьев получил ее за то, что не пощадил голосовых связок при сносе памятника Железному Феликсу.

Однако долго красоваться в генеральском качестве Муравьеву-Опоссуму было не суждено. Наступил девяносто третий год. Отношения между президентскими структурами и парламентом обострились настолько, что вылились в серьезный конфликт. Со дня на день в столице могли начаться вооруженные столкновения. Получив указания свыше, Муравьев начал всячески накручивать подчиненных.

– Я получил данные, что в город просочилось около двухсот вооруженных боевиков. Сейчас они рядом с Краснопресненской набережной, вот-вот прорвут оцепление и разблокируют парламент, – заявил он на оперативном совещании.

– Откуда такие данные? – вопросил первый оперативный зам Прохоров.

– У меня своя агентура, – коротко отрезал генерал-лейтенант.

– Ну что же... – пожал плечами Сократ Иванович. – Как я понимаю, вы будете требовать...

– Штурма и только штурма! – почти по-гитлеровски топорща жидкие усишки, воскликнул Муравьев. – Парламент должен быть взят, а его депутаты арестованы или... По обстановке, Сократ Иванович.

Тем не менее подписывать спецдокладную о положении в городе Прохоров не торопился. А второго октября случились известные всему миру трагические события. Сторонники парламента прорвали милицейское оцепление и вырвались в город.

– Колонна автобусов с вооруженными людьми двигается в сторону Останкинской телебашни, – доложил генералу Прохорову дежурный офицер.

Ничего не говоря, Сократ Иванович двинулся к кабинету начальника и без стука распахнул его.

– Альберт Борисович! – с порога сказал Прохоров. – Парламент разблокирован, в городе красно-коричневые. По непроверенной информации, часть войск перешла на их сторону.

– Что?! – встрепенулся Муравьев.

– А по проверенной – через пятнадцать-двадцать минут к нашему зданию подойдет казачий батальон, – не моргнув глазом, произнес Сократ Иванович. – Прикажете занять оборону?

– А?! – точно ослышавшись, переспросил Опоссум, и в этот самый момент раздался телефонный звонок.

Звонил крупный чиновник из Кремля, соратник Муравьева по демдвижению.

– Алик, что происходит? – взволнованно спросил он. – Нам тут стало известно...

– Красно-коричневые и казаки в городе, войска переходят на их сторону, милиция разбежалась, – сообщил Муравьев, с трудом сдерживая колотившую его дрожь.

– Что же делать? – почти взвизгнул ошарашенный соратник.

– Съеб...ть, – только и произнес генерал-лейтенант.

Далее события развивались следующим образом.

– Займите оборону и свяжитесь с подразделением «Альфа», – мужественным тоном приказал своему заместителю Муравьев. – Я ненадолго отлучусь, скоро вернусь.

На самом деле возвращаться Опоссум не собирался. Он бежал. «Съеб...л», по собственной же рекомендации. Целых две недели он столь усердно стряпал липовые спецдокладные о наводненной красно-коричневыми боевиками Москве, что сам теперь в них поверил. Генерал-лейтенант Муравьев-Опоссум попал на крючок собственной «дезы». На выходе из управления Муравьев окликнул прапорщика комендантского отделения, охранявшего вход:

– У вас, кажется, есть «Москвич»? Немедленно дайте мне ключи!

Прапорщик недоуменно пожал плечами, но ключи отдал. По дороге Муравьев выбросил в урну служебное удостоверение. Забрался в прапорщицкий, видавший виды «москвичонок». Да, удирать нужно только на нем, ни в коем случае не на собственном «Мерседесе». Вот только куда?! В посольство США? Оно ведь рядом с парламентом, там сейчас идут бои. Возможно, красно-коричневые громят его. Тогда к посольству Великобритании. Оно рядом со сквером имени Репина. Туда красно-коричневые, возможно, еще не добрались... Есть шанс прорваться! Собрав все имеющееся в наличии мужество, Альберт Борисович тронул чужую машину в путь. Его остановили на подъезде к Каменному мосту шестеро бойцов ОМОНа. Генерал Муравьев был в столь взволнованных чувствах, что не мог связать и пары слов.

– Да он пьяный, – брезгливо выматерился омоновский старшина.

– Ты сам пьяный! – смог-таки произнести Муравьев, вспомнив о своем нешуточном чине. – Как стоите передо мной! Я генерал-лейтенант!

– А мы фельдмаршалы, – оскалил металлические зубы в недоброй усмешке черноусый кавказец с сержантскими погонами.

– Быдло, – Опоссум зло обвел взглядом всех шестерых. – Вы ответите...

Договорить он не успел. Кавказец-сержант решил делом разъяснить, кто здесь быдло, а кто генерал. Через считаные мгновения Муравьев валялся в луже с разбитой физиономией. Старшина и молодой рядовой врезали ему по почкам и по затылку, а еще один сержант обшарил карманы. Сейчас Муравьев очень сожалел, что выбросил в урну удостоверение. Зато омоновцам достался кошелек, туго набитый зелеными бумажками.

– Ребята, возьмите все, только отпустите! – заныл Муравьев, боясь поднять голову из лужи.

Кошелек ребята забрали, но самого Муравьева препроводили в районное отделение, сдав хмурому, здоровенному капитану.

– Я генерал-лейтенант контрразведки! – с новой силой начал было Альберт Борисович.

Капитан без всяких слов так врезал демочекисту, что тот волейбольным мячом влетел в распахнутую клеть милицейского «обезьянника»...

На следующий день Муравьева вызволили-таки из ментовской неволи соратники по демдвижению. Вид он имел весьма непрезентабельный, и от него очень нехорошо пахло. Узнав, что так называемый парламентский бунт был задавлен в самом начале, Муравьев был теперь одержим только одним желанием – отомстить шутнику Прохорову. В Кремль было направлено не менее пятнадцати писем о генерале Прохорове, саботирующем оперативные мероприятия по нейтрализации бунтовщиков и испытывающем явные симпатии к ним. Прохоров был уволен, а вскоре и сам Муравьев покинул генеральский кабинет, забрав на память шикарный китель с единственной медалью.

С тех пор утекло немало воды. Кем только не побывал Альберт Борисович Муравьев, но всегда оставался на плаву. Теперь он являлся скромным правительственным советником по гуманитарным вопросам, но был вхож в Кремль. Сократ же Иванович занимал скромную должность консультанта по безопасности в не самом крупном столичном банке.

Они столкнулись неожиданно. На официальном закрытом кремлевском мероприятии.

– Сократ Иванович? – не без высокомерия удивился встрече Муравьев. – Кто вас сюда пустил? Вы же теперь трудитесь вахтером, как я наслышан.

– Было такое дело, – все тем же бодрым голосом отозвался Прохоров. – Однако времена изменились, и сейчас я вновь в контрразведке. Кстати, догнал вас в звании.

– И что вы возглавляете, генерал-лейтенант? – не удержался от вопроса Муравьев.

– Управление по борьбе с экстремизмом. Вот такие дела, Опоссум.

М-да, вот такие на сегодняшний день были дела. Кажется, вновь победили чекисты. Неужели Альберту Борисовичу опять придется служить двум господам?!

Или трем?! Это было непросто, но бывший дипломированный комсомольский функционер освоил и эту задачу.

...Сейчас он бежал. Бежал, пригибаясь, падая и тут же поспешно поднимаясь на ноги. Так и бежал бы, но его окликнул властный голос:

– Откуда взялось это чучело?!

Альберт Борисович очутился пред очами страшного человека, которого в глаза и за глаза именовали Гиммлером. И ментовский генерал этим прозвищем гордился.

Энвер, бывший контрразведчик, нынешний начальник службы безопасности у господина Дранковского, деликатно постучал в дверь кабинета своего патрона. Визит этого «колдуна» Корш-Зарецкого был незапланированным, и Гелий Арнольдович очень разволновался, когда экстрасенс сообщил, что хочет срочно переговорить наедине. Энвер оставил их, но через минуту решил вернуться и потревожить уединившихся. Лучше нагоняй от хозяина, нежели более крупные неприятности.

– Войдите! – неожиданно ответил голос Астролога.

Энвер привел в боевое положение свое оружие и вошел в кабинет. То, что он там увидел, заставило его немедленно вытащить пистолет.

– Я спешил предупредить Гелия Арнольдовича, но не успел! – развел руками понурый Никита Илларионович. – Его подстерегала смерть... Внезапная, накануне практически не читаемая в звездах. И вот...

Безжизненное тело господина Дранковского, его перекошенная предсмертной гримасой физиономия говорили о том, что экстрасенс опоздал. Или НЕ ОПОЗДАЛ?! Энвер тут же навел пистолет на Никиту Илларионовича, следя за каждым движением «придворного астролога».

– Что произошло? – спросил начальник службы безопасности.

– Сегодня утром, снимая очередной прогноз, я отчетливо увидел, что нашего общего патрона ждет скорая смерть от дерева. Я немедленно примчался сюда и... Мы начали разговор, Гелий Арнольдович поднялся с кресла, сделал всего шаг и вдруг подскользнулся и ударился виском о край стола.

Край стола и в самом деле был выступающим и не слишком тупым. Стол был сделан на заказ мастером-краснодеревщиком из особых древесных пород. Смерть от дерева! Энвер бросил взгляд на амулеты-обереги, стоявшие на самом видном месте. Они хранили лишь от пули, яда, ножа и огня... Казалось, роковое дерево само нашло Гелия Арнольдовича. Однако Энвер был воспитанником школы КГБ, а там суеверных не жаловали.

– Руки за голову и к стене! – скомандовал Энвер, свободной рукой берясь за мобильный телефон, чтобы вызвать подкрепление.

Никита Илларионович со скорбным видом выполнил команду, но тоже чуть оступился, однако на ногах устоял, лишь сильно ударившись носком своего правого ботинка о стену. И в ту же секунду послышался тихий хлопок, и чуть ниже колена начальника службы безопасности вошла пуля. Однозарядный пистолет был вмонтирован в высокий каблук ботинка Никиты Илларионовича как раз для таких внештатных ситуаций. Второй ногой Астролог тут же выбил оружие из рук оказавшегося на полу Энвера...

Никита Илларионович покидал кабинет без вздохов и сожалений. Однако он захватил с собой амулеты – Череп, Ежа и Клыки. Он не слишком верил в их магическую силу, но ему еще предстояло покинуть охраняемую со всех сторон резиденцию. Впрочем, науку покидать подобные места Никита Илларионович преотлично изучил в отдельном учебном центре КГБ под Балашихой. Так некогда готовили диверсантов «штучной сборки».

Верный Энвер лежал напротив своего хозяина. Полиции, которая прибудет сюда в скором времени, предстоит поломать голову над тем, какая драма здесь разыгралась.

ГАДу всегда хотелось во что-то верить. Но только не в Бога. Ведь Дранковский самого себя провозгласил вершителем мировых судеб... Оттого так легко он поверил в мертвый череп, колючий шар и сточенные бесформенные зубья.

– Повтори, что ты сказал! – почти по змеиному прошипел Гиммлер, обращая свой грозный взор то на Саида, то на Муравьева-Опоссума, то на Рольфа.

– Он должен был прийти и освободить детей! Точнее, часть детей! – уточнил Саид, кивая на впавшего в прострацию Альберта Борисовича.

«И под его, а не под мои гарантии вы должны были с триумфом покинуть пределы РФ!!! – мысленно соображал Гиммлер. – А где в это самое время должен был бы находиться я?! Судя по всему, в списке посмертных героев...»

– Это правда, Рольф!? – стараясь сохранять спокойствие, переспросил Гиммлер.

– Да, – кивнул головой Рольф. – Мы должны были...

– Отпустить часть заложников, под прикрытием остальных проехаться по всей Москве до аэропорта, по дороге справить нужду у Вечного огня, – продолжил за Рольфа Гиммлер. – А вот что должно было произойти со мной?!

Люди Гиммлера как по команде подняли автоматы, нацелив их на Рольфа, Саида, раненного в плечо боевика и господина Муравьева. Рольф понял, что теперь ему не выкрутиться. Гиммлер разгадал весь план ГАДа, всю ту часть, в которую не был посвящен. Дмитрий Львович Гладий должен был сделать свое дело и удалиться со сцены. Героически и навсегда. На него были натасканы трое снайперов, но все они в данный момент были мертвы. Истинная «героическая роль» была отведена Муравьеву, но тот, похоже, об этом и не подозревал. Неужели эта проклятая Арбалетчица и здесь обошла их всех, похитив этого придурка и зачем-то притащив сюда?! В критический момент у Рольфа обнаружились недюжинные аналитические способности. Гиммлер не прощает таких вещей. Он вообще ничего никому не прощает. И сейчас у Рольфа есть всего один-единственный шанс сохранить собственную жизнь. Его рука с пистолетом была опущена вниз. Если он попытается ее поднять, бойцы Гиммлера немедленно изрешетят его. Муравьев-Опоссум стоял чуть поодаль. Решение пришло само собой. Рольф не прицеливаясь, почти не глядя, выстрелил назад и тут же бросил пистолет на землю. Сзади послышался короткий сдавленный стон.

– Я решил проблему. Ему не быть героем... Даже посмертным, – произнес Рольф, не глядя на Гиммлера и остальных.

– Молодец, Рольф, – только и ответил Гиммлер. – Пожалуй, еще немного поживешь. Если будешь четко выполнять мои команды. С господином Дранковским разговор будет отдельный, ну а ты слушай меня внимательно.

Выслушав Гиммлера, Рольф понял, что шансы еще немного пожить хоть и невелики, но имеются.

– Видишь кого-нибудь?

– Нет. Судя по всему, они укрылись за столовой, – ответила Лена. – У них весьма удобная позиция.

Тело полковника Умара лежало поперек лужайки, по которой в обычные дни юные скауты стройными рядами шагали в столовую. Теперь террористов оставалось трое. Один ранен.

– Лажа, ребята... – произнес пришедший на короткое время в себя Данилин.

– Все нормально, Слава, – кинув быстрый взгляд на капитана, проговорил Ротмистр.

Между тем на открытом пространстве показался не кто иной, как... Дмитрий Львович Гладий. Он двигался довольно быстро по направлению к боевой позиции Лены и Ротмистра, держа обе руки ладонями вперед, демонстрируя таким образом отсутствие оружия. Как велик был сейчас соблазн у Лены выпустить в костистый лоб Гиммлера свою последнюю стрелу. Но Феоктистов дал команду не стрелять.

– Неожиданная встреча, верно? Опусти ствол, Ротмистр, – проговорил Гладий, как только оказался в окружении Лены и Феоктистова.

Оружия у Гиммлера не наблюдалось. Он, как и всегда, был на редкость спокоен.

– Вашему товарищу совсем плохо, – сказал Гиммлер, оглядев вновь потерявшего сознание Данилина. – Боюсь, и ваша участь незавидна.

– С минуты на минуту сюда войдет «Альфа», и тогда мы узнаем, чья участь хуже, – ответил Валерий.

– Мы в одинаковом положении, – усталым голосом проговорил Дмитрий Львович. – Останови «Альфу», Феоктистов. Та часть территории, – Гиммлер махнул рукой в сторону столового корпуса, где скрывался Рольф и остальные, – заминирована, причем мастерски. Часть твоих сослуживцев, Ротмистр, будет порвана в клочья. Террористы же успеют взорвать кинозал. В крайнем случае сами станут живыми снарядами.

– Слушай, Гиммлер, – начал было Валерий, но Дмитрий Львович взял инициативу в свои руки.

– Я ведь и в самом деле не хотел теракта, Феоктистов. Точнее, смертей. Я человечиной не питаюсь. Но заказчику всего этого нужны именно трупы. Трагедия, смерть и полный провал твоих и моих сослуживцев. Как следствие – отставка всех силовых министров, затем правительства... Массовые недовольства на улицах, стычки с ОМОНом. Все проплачено заранее, это многоходовая игра. К руководству страной в результате неизбежно придут ставленники господина Дранковского и наркомафии.

– Но ты же сам в этой команде?

– Нет, – покачал головой Гиммлер. – Мне уготована была участь посмертного героя. А истинным героем должен был стать некто Муравьев... Кто притащил его сюда?

– Неважно, – усмехнулась Лена, интонацией дав тем не менее исчерпывающий ответ.

Теперь она разгадала всю комбинацию. В переговоры вступает ментовский генерал Гладий. Он почти достигает некоторой договоренности, но... Случайность, провокация, непроизвольный выстрел обкурившегося боевика, и переговорщик погибает. ФСБ готова начать штурм, террористы, в свою очередь, грозят немедленной расправой над заложниками. И тут появляется новый герой, господин Муравьев. Он успешно «разруливает ситуацию» и... становится самым популярным политическим лидером. Выкрав Муравьева, отрезав ему связь с ГАДом и его людьми, Лена не только поломала планы Дранковского, но и... спасла жизнь Гиммлеру!

– Муравьева пришлось... Одним словом, зеро, – проговорил Дмитрий Львович.

Даже здесь он избегал называть вещи своими именами.

– Поэтому выход из ситуации нам придется искать втроем, – произнес Гиммлер, переведя взгляд на бурые бинты, которыми была обмотана грудь капитана Данилина. – Ваш товарищ умер...

Гиммлер не ошибся. Данилин не дышал. «Шарманкин, теперь Слава... – думал Ротмистр. – Нет, надо приложить все усилия, чтобы смертей больше не было. Но Гиммлер... Как говорилось о его прототипе в фильме про Штирлица – король провокаторов не может быть честным человеком».

– Короче, – потребовал заключительного слова Ротмистр.

– Я не хочу, чтобы кинозал был взорван. Но у террористов именно такая цель. Повторяю, для заказчика чем больше трупов, тем лучше.

«Теперь все окончательно встало на место! – сообразила Лена. – Муравьеву удастся спасти часть детей и заработать политический капитал. А потом должен прогреметь взрыв! Без крови, без детских смертей господин Дранковский не может. Взрыв еще больше возвысит Муравьева. Он мог спасти всех, но спецслужбы помешали ему! Да, все именно так».

– Вы хорошо их потрепали, – продолжал Гиммлер. – Но они не уйдут, пока не взорвут кинозал. Можете мне не верить, но тогда произойдет непоправимое.

– Продолжайте! – кивнула Лена.

– Сейчас будет дымовая вспышка, – Гиммлер посмотрел на часы. – Точнее, через восемь минут. Под дымовым прикрытием террористы подойдут к кинозалу, заложат взрывное устройство с часовым механизмом. Затем попытаются отойти. Ваша задача – во-первых, немедленно связаться со своим руководством...

Не дослушав Гиммлера, Феоктистов и в самом деле вышел на связь с Прохоровым. Участок вправду может быть заминирован.

Выслушав Ротмистра, Прохоров переглянулся с высоким чином.

– В течение пятнадцати минут он просит не начинать штурма, что бы ни происходило, – сообщил Сократ Иванович.

– Ротмистру можно верить, – кивнул командир «Альфы» Самсонов. – В оперативно-тактических прогнозах он ни разу не ошибался. При этом никогда не переоценивал своих возможностей.

– Будем надеяться, – махнул рукой высокий чин.

– Если я говорю неправду, вы можете расстрелять меня в любой момент, – подвел итог Гиммлер и выразительно кивнул на часы.

– Прогуляюсь до кинозала, – переглянувшись с Леной, произнес Феоктистов. – А ты останешься с ним. В случае чего – зеро. Вернусь, продолжим беседу.

Феоктистов произнес любимое слово генерала Гладия, но тот никак не отреагировал. «Он слишком спокоен, – глядя на Гиммлера, размышлял Феоктистов. – Неужели в очередной раз все просчитал и уверен в успехе?! Как бы то ни было, главное – не дать взорвать кинозал и хотя бы одного из трех взять живым!» Лена с этим не спорила. Однако арбалет она отложила в сторону, взяв в руки девятимиллиметровый «трофейный» «браунинг».

Дымовая вспышка появилась точь-в-точь через восемь минут. Феоктистов ждал минеров в наиболее вероятном месте их появления – рядом с клумбой и скамейками. Взрывное устройство большой мощности, установленное в этом месте, способно было обрушить все здание кинозала, сложив его карточным домиком. Дым окутал близлежащие кусты и дорожки. И тут же над головой Ротмистра ударили две хлесткие очереди. На всякий случай минеры простреливали пространство впереди себя. А вот и они. Все трое, один с перебинтованным плечом. Да, со стороны их с Леной огневой точки минеров трудно было увидеть сквозь клубы дыма. Сейчас же они были перед Феоктистовым как на ладони. В его плечо упиралась деревянная кобура-упор, пистолет Стечкина с насадкой-глушителем был устойчиво прилажен и готов к бою. Первым Ротмистр свалил самого высокого. Как раз когда тот собирался что-то достать из поясной сумки. Второй, с перевязанным плечом, тут же вскинул автомат, но Валерий опередил его. Третий, высокий блондин, оказался на наиболее открытом участке, поэтому ему Ротмистр решил сохранить жизнь. Блондин не видел его. Он метался, стреляя короткими очередями из пистолет-пулемета, при этом пытался найти укрытие. Однако Ротмистр аккуратно и точнехонько положил пару пуль рядом с его берцами. Потом еще одну пустил над коротко стриженной блондинистой макушкой. Террорист упал на траву, его ПП поперхнулся и замолк. Он хотел было перезарядить его, но Ротмистр сделал еще пару выстрелов над головой террориста и, выйдя из укрытия, громко скомандовал:

– Руки на затылок!

На всякий случай продублировал команду на арабском. Скорее машинально – блондин никак не был похож на араба-наемника. Террористу ничего не оставалось, как, отбросив в сторону бесполезный ПП, подняться в полный рост и выполнить команду.

Кто победит, с тем и будет дальнейшая беседа. А победить должен кто-то один. По-другому никак. Примерно так размышлял Гиммлер, сидя напротив Елены, которая не расставалась с «браунингом». Рядом лежал и заряженный арбалет. Гиммлер знал, что на территории лагеря их сейчас всего шестеро. Он, Лена, Ротмистр и трое боевиков во главе с Рольфом. Своих людей Гиммлер отпустил. Лишние свидетели, лишние мишени... Он и сам вполне в состоянии довести только что задуманный план до конца. Он представлял, сколько примерно времени уйдет на боестолкновение Рольфа с Феоктистовым. Гиммлер мысленно усмехнулся. Как и в бытность свою старшим рубоповским опером, ему вновь приходилось сталкивать между собой две группировки. Уничтожить одних руками других – для этого надо было обладать недюжинным даром аналитика и психолога.

Молчала Лена, молчал Гиммлер. Говорить им было не о чем. Гиммлер прокручивал в голове возможный вариант дальнейшего развития событий. После перестановок в правительстве и министерствах ГАД непременно вернулся бы в Россию, чтобы выкачать из нее все то, что еще осталось и не вошло в капиталы Гелия Арнольдовича. Конечно, стать президентом самому Дранковскому не светило. Скорее всего, он отводил себе скромную роль премьер-министра. Ну а кто же займет кресло президента?! Верный Гиммлер должен был героически пасть при контртеррористической операции. Ликвидированный Гиммлером Лебедев тоже вряд ли готовился для такого поста. Прокрутив вновь все события в памяти, Гиммлер не сдержал злой усмешки. Выбор Дранковского казался поначалу нелогичным и более чем странным. Президентом по его раскладу должен был стать Альберт Муравьев! Да, да – Муравьев-Опоссум! Безвольный, не обремененный моралью и интеллектом, постоянно всех предающий Муравьев-Опоссум. Однако и здесь выпускник мехмата Дранковский базировался на своей любимой теории игр. В тех же шахматах король самая слабая, уязвимая фигура. Он хоть и ходит куда хочет, но всего на один шаг. Побить его может любая пешка, сам же он не решится побить никого. Вы слышали, чтобы король хоть раз самостоятельно «съел» какую-нибудь фигуру?! Для него это «подвиг Гастелло», не меньше. Таким образом, «король» Муравьев-Опоссум будет под постоянным прикрытием (и, разумеется, контролем!) премьера, его зама и директора ФСБ. Надо ли сомневаться, что все государственные решения «король» будет принимать только в соответствии с их волей... Как он, генерал Гладий, не сумел предвидеть всего этого заранее?! Гиммлер посмотрел на Лену. Она ничего, эта Арбалетчица. Держится так, будто вокруг ничего не происходит. Глаза спокойные, на лице ни одна жилка не дрогнет.

Лена в этот момент думала, что напрасно Ротмистр пошел один на Рольфа. От нее мерзавцу не уйти, а от Ротмистра и «Альфы» он уже один раз сбежал. Тогда в «Норд-Осте»...

За три дня до трагических событий в театральном комплексе на Дубровке Лена находилась в Москве и случайно столкнулась с Милдой. На улице, в людном месте, рядом с памятником Грибоедову. Милда тоже узнала ее, но не подошла. Сделала вид, что не узнала. Рядом с ней был высокий, нордического типа мужчина лет тридцати, с бородой. А через три дня... Услышав, что театральный комплекс захвачен террористами, Лена рванула туда. Она была уверена, что Милда находится там. Все-таки у них была какая-то симпатия друг к другу, они могли бы как-то договориться... Оцепление выставить еще не успели, поэтому Лене удалось проскользнуть в захваченное здание. Поначалу на нее наставили автоматы, заставили сесть на свободное место в третьем ряду, но потом Лена увидела Милду.

– Это случайная встреча? – негромко спросила наемница, отведя Лену в сторону.

– Нет, – покачала головой Лена.

– Это будет случайная встреча, – негромко, но твердо повторила Милда. – Я дам тебе возможность уйти.

Они вспоминали, как рассказывали друг другу про свою неудавшуюся женскую жизнь. О том, что надоело шататься с одной войны на другую, но иной жизни у них уже быть не могло. Не могло быть и полноценной семьи, детей. «Как все надоело!»

– Ты уйдешь, – подвела итог разговору Милда.

– Но... Может быть, еще кто-нибудь... со мной, – с трудом подбирая слова, произнесла Лена.

Она поняла, что Милда ничего сделать не сможет и стараться не будет. Что ж, если удастся спасти хоть кого-то... И Лена выдернула первую попавшуюся девчонку из третьего ряда.

– Пошли! – скомандовала она совершенно ошалевшей от всего происходящего девушке.

Та молча повиновалась.

– Куда? – окликнул их бородатый боевик, вопросительно глядя на Милду.

– Пусть в туалет выйдут, – ответила та.

– Рольф, проводи! – распорядился боевик.

Да, тогда еще Рольф выполнял чужие команды и носил бороду. Последнее обстоятельство было отнюдь не случайным. Перед самым штурмом Рольф побреется, поменяется одеждой с одним из заложников и даже успешно имитирует тяжело пострадавшего. Спецназовцы на руках дотащат его до автобуса, где минут пятнадцать он пролежит среди трупов и полуживых. Затем как ни в чем не бывало покинет автобус и растворится в гомонящей неорганизованной толпе. С тех пор Рольф отращивал бороду лишь в самых крайних случаях.

Милда проводила их до туалета, зашла в него вместе с ними и открыла имеющееся рядом с раковинами и зеркалами окно.

– Прыгайте! – скомандовала она.

– Вы-с-соко, – дрожащим голосом пролепетала девушка.

– Прыгай! – повторила за Милдой Лена.

Высота была на уровне второго этажа. Лена без труда могла прыгнуть первой, но сейчас важно было вытолкать эту девицу.

– Прыгай, если жить хочешь! – Лена почувствовала себя парашютным инструктором-вышибалой.

И девица решилась. Но поскольку парашютной подготовки у нее не было, приземлилась она весьма неудачно. Так, что аж вскрикнула до дрожи в стеклах. Рольф немедленно ворвался в туалет, держа наготове оружие. Лена сумела выбить пистолет, но Рольф был тренированным бойцом. Не прошло и трех секунд, как Лена с разбитым в кровь лицом лежала на кафельном полу. Рольф приподнял ее за волосы, но тут она исхитрилась фалангами пальцев левой руки ткнуть террориста под кадык. Рольф закашлялся, на какое-то время потерял ориентацию. Этого вполне хватило Лене, чтобы ударить его сперва головой в лицо, потом по коленному суставу. Падая, Рольф ударился виском о раковину и потерял сознание. Переглянувшись с Милдой, которая подняла вверх большой палец, Лена выпрыгнула из окна.

Ее невольная «подружка» прыгнула столь неудачно, что наверняка что-то себе сломала. Она не могла идти, не то что бежать. Со стонами она пыталась ползти, при этом девушка была в теле, и тащить ее на себе у Лены не было ни малейшей возможности. И вдруг...

– Девушки, спаслись?! Давайте сюда!

Трое крепких ребят в бронежилетах, касках, с укороченными автоматами. «Скорее всего „Альфа“,» – догадалась Лена. Двое быстро подхватили на руки девицу, третий прикрыл собой Лену. И в этот момент с верхнего этажа ударили автоматные очереди. Рольф пришел в себя и вызвал подкрепление.

– Спрячься за щит и беги! – скомандовал Лене боец «Альфы», закрыв ее пуленепробиваемым щитом.

Сам же он рванул на хорошо освещенную часть улицы и начал делать там поистине акробатические кульбиты. Лена поняла, что боец отвлекает на себя огонь боевиков, давая им с девушкой возможность уйти. Спецназовец без труда мог парой выстрелов подавить огневую точку на втором этаже, но неизвестно, как отреагируют на это остальные террористы. В таких случаях они обычно вымещают злость на заложниках. Поэтому бойцу и приходилось «акробатничать». Чуть погодя Лена увидела, что закрывший их своим телом спецназовец вернулся целым и невредимым.

– Лихо, Ротмистр! – поприветствовал его один из боевых товарищей.

Ротмистр! Лена запомнила этот боевой псевдоним, запомнила это лицо с чуть перебитым в рукопашных баталиях носом и умным взглядом темных, но при этом ярких глаз. Именно его она сумела отыскать несколько дней назад. Больше ей не на кого было положиться. А он так до сих пор и не узнал ее. Впрочем, Лену это не смущало.

Что дальше было с Милдой, Лена не знала. Знала лишь, что та погибла. Расстрелял ли ее пришедший в бешенство Рольф или застрелили при штурме спецназовцы, было неизвестно. А вот Рольф уцелел. Она столкнулась с ним взглядом возле своего охотничьего жилища в тайге и поняла, что он боится ее.

Это была правда. Когда ГАД показал Рольфу фотографию женщины-охотоведа, у которой предстояло забрать Череп, Ежа и Клыки, Рольф с трудом сдержал охватившую его дрожь. Впервые его так разделала баба. Простая, не слишком красивая, самых средних кондиций. Она вполне могла убить или искалечить его тогда. Он лишь чудом остался жив. Больше искушать судьбу Рольф не хотел. У него было одно-единственное желание: встретить эту «охотоведшу» и разрядить в нее всю обойму. Тогда можно будет спокойно спать...

Сейчас Лена мысленно молилась за Ротмистра. Чтобы все сложилось у него удачно, как тогда в «Норд-Осте». Ей же предстояло караулить господина Гиммлера. Тот, между тем, негромко кашлянул и слегка приподнялся со своего места. Обе руки Лены тут же легли на оружие.

– Мне нужно отойти, – пояснил Гиммлер. – Ну, вы понимаете...

По боевому опыту Лена знала, что отпускать пленных по нужде – значит давать им шанс на побег.

– Валяйте здесь, – произнесла она, не убирая рук с оружия.

– Ну хотя бы вон у того дерева...

Зона «хотя бы у того дерева» вполне сносно простреливалась. Лена махнула рукой. Гиммлер двигался вяло, чувствовалось, что он впервые в таком унизительном положении. Он остановился у «того дерева», стал медленно расстегивать штаны. И вдруг одним прыжком скрылся в начинающей расцветать зелени. Лена не успела не то что выстрелить, даже сообразить, что происходит. Такой прыти от немолодого, находящегося в подавленном состоянии человека Лена не ожидала. Она пригнулась, выбирая удобную боевую позицию. Теперь ее саму могли атаковать в любую секунду. И арбалет, и крупнокалиберный «браунинг» были приведены Леной в боевую готовность.

Гиммлер извлек из тайника бесшумный пистолет «ПСС». Он спрятал его там перед тем, как идти делиться «откровениями» с Ротмистром и его сумасшедшей подругой. Теперь Гиммлеру предстояло действовать быстро, точно и оперативно. Это Дмитрий Львович Гладий умел.

Рольф стоял с поднятыми руками, оценивая приближающегося к нему Ротмистра. Похоже, Гиммлер не обманул, этот герой-спецназовец здесь в единственном числе. Это давало Рольфу некий шанс. Мысленно он радовался, что против него этот крутой мужик, а не сумасшедшая отмороженная баба, именуемая Арбалетчицей. Та просто убила бы его, а этот... Зачем-то решил сохранить жизнь, сейчас, вероятно, будет обыскивать. Ноги Рольфа иногда были для него вторыми руками. Едва Ротмистр поравнялся с ним, Рольф отработанным годами движением ударил ногой по стволу спецназовского «стечкина». Удержать оружие Ротмистру не удалось, однако он, в свою очередь, сумел сделать подсечку и сбить Рольфа с ног. Рольф сделал мгновенный кувырок назад и тут же поднялся на ноги, сумев при этом блокировать прямой в голову. Помимо «черного пояса», Рольф имел за плечами еще и спецподготовку в тренировочном лагере для диверсантов. Феоктистов атаковал Рольфа прямым боксерским ударом в лицо, однако Рольф был в состоянии противостоять и боксерам, и мастерам других единоборств. Он сумел остановить удар снизу вверх подбивающим блоком и тут же контратаковал. Ротмистр устоял на ногах, но вынужден был отступить. Рольф теперь находился от него в полутора метрах, в боевой стойке с полусогнутыми коленями. Колено правой ноги было несколько развернуто внутрь и прикрывало пах. Полусогнутая правая, ударная «рука-копье» выдвинута вперед на уровень подбородка, левая на уровне солнечного сплетения. В холодных свинцовых глазах ничего не отражается. Валерий отступил еще на полшага, делая вид, что опасается столь серьезного противника. Рольф не торопился сближаться. Феоктистов сделал шаг в сторону и чуть было не потерял равновесие, споткнувшись о невидимую в траве кочку. Рольф не замедлил воспользоваться этим и тут же провел удар в голову. Но Феоктистов и не думал падать. Он с неожиданной легкостью уклонился от сокрушительного удара, в свою очередь хлестнув ногой, точно кнутом, рольфовский корпус в области солнечного сплетения. Рольф умел держать удар, но сейчас его согнуло пополам, и он тут же нарвался на удар по открытой челюсти. Выдержать нокаутирующий удар Феоктистова никто не мог со времен курсантских годов.

– Карту минного поля! – услышал Рольф, придя в себя.

Спецназовец возвышался над ним, поигрывая его же, Рольфа, перезаряженным ПП. Рольф почувствовал острую боль во всем теле, кажется, у него были сломаны несколько ребер. Челюсть болела и плохо двигалась, перед глазами плясали черно-бурые точки... Боец спецназа выглядел так, словно Рольф ни разу не сумел его достать.

– Карту минного поля! – повторил Феоктистов, ткнув ботинком по покалеченным рольфовским ребрам.

– Мы ничего не минировали, – простонал в ответ Рольф. – Собирались, но... не успели.

– Ну-ка встать! – скомандовал Ротмистр.

Рольф, стараясь сдержать стоны, выполнил приказание.

– Шагай вперед! – произнес Феоктистов, указывая на заасфальтированную узенькую тропку.

Двигаясь по ней, можно было быстро добраться до Гиммлера и Лены. Пошатываясь, Рольф прошел шагов пятнадцать, и вдруг послышался тихий хлопок. Главарь террористов, не издав ни единого звука, замертво рухнул вдоль асфальтовой тропки. Еще пара хлопков, и две пули прошлись в нескольких сантиметрах от ботинок Ротмистра. Стрелявшего Валерий не видел, потому дал очередь наугад. Однако над головой его прошлись еще две пули. Невидимый стрелок хорошо замаскировался и имел явное намерение вынудить Феоктистова сдаться. Третья пуля, слегка чиркнувшая Ротмистра по плечу, заставила Феоктистова бросить пистолет-пулемет на землю.

– Так-то лучше... – послышался откуда-то слева хрипловатый голос, принадлежащий Гиммлеру.

Желая как можно быстрее свернуть акцию, но с минимальными для себя потерями, он намеренно стравил Рольфа с Феоктистовым. Однако увидеть их обоих живыми и почти целенькими он не предполагал. Впрочем, все сейчас было в его руках.

– Быстро надевай и ползи к столовому корпусу.

Прямо в руки Ротмистра упала камуфляжная куртка, принадлежащая Дмитрию Львовичу. Сам Гиммлер не торопился предстать перед Феоктистовым. Что ни говори, генерал Гладий был отменным профессионалом.

– Вопросов не задаешь. Двигаешься по-пластунски со средней скоростью. Это надень на голову.

Опять же в самые руки Валерия упала камуфляжная кепка Гиммлера. А в подтверждение серьезности своих слов Гиммлер положил над головой Феоктистова еще одну пулю. Валерию ничего не оставалось, как накинуть на себя гиммлеровский камуфляж и двинуться по-пластунски к столовой. Гиммлер двигался сзади точно таким же способом. Вопросов Феоктистов не задавал, как и было уговорено. И не останавливался. Преодолев таким образом четверть пути, Ротмистр услышал, что позади него Гиммлер демонстративно ломает сучья, производя громкий, совсем не обязательный при тайном перемещении шум. Ротмистр замедлил ход, прислушался...

И тут он увидел Лену. Арбалетчицу. Всего в нескольких метрах впереди себя. И в руках у нее был уже привычный боевой арбалет. Гиммлер отчетливо хрустнул сучком, и Лена без всяких сомнений поймала в прицел голову или туловище Ротмистра, одетого в камуфляж генерала Гладия.

Гиммлер замер в ожидании. Он перестал хрустеть сучьями, вжался в землю, оружие при этом держа наготове. Происходящего впереди него он не видел, но представлял все прекраснейшим образом. Пауза несколько затягивалась. Это опасно... О, вот! Наконец-то!!! Впереди послышался вскрик-стон Феоктистова. И смолк. Откатившись в сторону, Гиммлер отважился немного приподнять голову и руку с оружием. Она появилась в полный рост. Тюрина Е. Г. Наемница, она же Арбалетчица. Подошла, почти подбежала к тому месту, где должен был лежать Ротмистр. Увидела, застыла в изумлении. Положила на траву арбалет, спрятала за пояс «браунинг», нагнулась...

Что ж, самое время подняться в полный рост и ему, Гиммлеру.

Пуля прошла над ухом Лены, слегка прикрытым светлыми взлохмаченными прядками. Она вздрогнула, огляделась. Вторая пуля рядом с ее же кроссовками. Гиммлер был отличным стрелком и сейчас давал понять, что протягивать руки к арбалету и другому оружию бессмысленно. Выйдя наконец из укрытия, Дмитрий Львович Гладий наблюдал следующую картину. Блондинка с ошарашенным выражением лица стояла, опустив руки над не подающим признаков жизни телом. Из головы погибшего торчала средних размеров стрела.

– Все-таки стрелой, – произнес Дмитрий Львович, держа женщину на прицеле. – Кажется, последней... Тебя ведь, Тюрина, обучали тактическим хитростям? Что же ты так дешево купилась?

– Что дальше? – спросила она, стараясь казаться невозмутимой.

– Дальше? – переспросил Гиммлер. – Далее я и твой приятель, – он кивнул на Феоктистова, – получаем ордена за успешно проведенную контртеррористическую операцию. Он, правда, посмертно. Террористы уничтожены, заложники освобождены в полном составе. Никаких потерь, кроме двух офицеров «Альфы». Подполковник Феоктистов погиб от стрелы особо опасной террористки Е. Г. Тюриной, более известной как Арбалетчица и Наемница. Ну а мне, получив звание «Героя России», предстоит небольшая разборка с тем, кого вполне заслуженно именуют ГАДом... Вскоре я единолично возглавлю Российский наркотрест... Ну, что с тобой делать? С минуты на минуту сюда войдет спецназ...

– Спецназ здесь! – неожиданно услышал Гиммлер голос Феоктистова.

Ротмистр поднялся на ноги одним движением, сбросив с головы кепку с воткнутой в нее стрелой. Теперь Гиммлер был ошарашен, он выстрелил в Ротмистра, но Валерий прыжком ушел с огневой линии. Лене же вполне хватило секундного замешательства Гиммлера, чтобы выхватить из-за пояса свой «Браунинг».

– Чему ты смеешься?

– Тому же, чему и ты... Как это так, мы без слов, за какие-то несколько секунд поняли друг друга? – продолжая улыбаться, спросил Ротмистр.

– Просто, прежде чем стрелять, я стараюсь понять, в кого именно стреляю. Ну и оптика не подвела, – кивнула на арбалет Лена.

– Как только увидела меня в чужом камуфляже, сразу все поняла?! – изумился Ротмистр.

– И решила подыграть господину Гладию, – кивнула Лена. – Главное, ты сыграл на уровне. Причем без репетиций.

– Откуда у тебя такие стрелы?

– Как раз для подобных случаев. Ими в кино стреляют. Стрела попадает в голову, но на конце у нее присоска, которая заставляет удержаться на голове и из которой тут же капает такая вот жидкость.

Ротмистр сорвал пучок травы, стер с лица следы «кинематографической жидкости».

– Придется признать, что господин Гиммлер погиб от пули террориста, – кивнув на трофейный «браунинг», проговорил Феоктистов.

Лена молча махнула рукой.

– Послушай, – посерьезнев, проговорил Ротмистр. – А как же ты теперь?

– Как и собиралась... Уйду. Совсем уйду. Отпустишь?

– Отпущу, – не раздумывая, ответил Феоктистов.

Территорию лагеря занимал спецназ ФСБ.