1

ТИХОЕ МЕСТО В ЦЕНТРЕ ГАЛАКТИКИ

Пронзительно-черные глаза Пола Таузига, тучного человека, — шефа Оперативного отдела Агентства Реструктуризации и Ремонта Темпоральной Энтропии (ТЕРРА), — внимательно разглядывали из-под черных бровей красивого посетителя кабинета.

— Это дельце, похоже, для тебя, Форчун, — пророкотал Таузиг густым басом.

— Земля, естественно? — спросил специальный агент, опускаясь в кресло напротив Таузига.

— Северное побережье Африки, — сообщил Таузиг. — Резидентская команда докладывает, что война идет неправильно. Те, кто по истории должны победить, отчего-то становятся побежденными.

— Опять вмешивается Империя? — предположил Ганнибал Форчун самое очевидное. — Кто воюет?

— Рим и Карфаген.

Агент присвистнул: — Я понял, почему ты сказал, что это для меня. Мне всегда хотелось познакомиться с прототипом моего имени.

— Полководец Ганнибал еще не участвует в этой войне, — сказал Таузиг. — Рапорт идет с отметки 2775.

Форчун в уме перевел эту дату в земное летосчисление. Более шестидесяти лет прошло с тех пор, как он защитил диссертацию по Пуническим войнам, и некоторые детали стерлись.

— Значит, это Сципион Старший и Сифакс против Гасдрубала Младшего, верно?

Полный бородатый администратор покачал головой.

— Неверно. Гасдрубал и Сифакс против Сципиона.

Агент нахмурился.

— Я не мог перепутать, Пол!

Таузиг сухо улыбнулся: — С твоей памятью все в порядке. Виин сказал, что через восемь дней он сможет тебя подготовить. — Таузиг закрыл папку, лежавшую перед ним, и отодвинул ее в сторону. — Как ты себя чувствуешь?

— Отлично. — Форчун ухмыльнулся. — Десять дней интенсивной терапии, потом отпуск. Как я еще могу себя чувствовать?

Таузиг хлопнул по папке.

— Здесь медицинское заключение о твоем здоровье. Что ж, я очень рад. Психиатры говорят, что твой духовный потенциал даже возрос.

— Вот что может сделать хорошая женщина, Пол. А кстати, насчет Луизы. Я бы хотел рекомен довать ее кандидатуру для работы специальным агентом. По-моему, ей уже мало просто наблюдать в качестве резидента.

— Я подумаю об этом. — Таузиг был явно удивлен. — Хм, смотрю, эта девушка произвела на тебя впечатление, раз вы не расстаетесь целый-год. Принимаю твои рекомендации. Но нужно будет прове рить ее по полной программе.

— Ты не пожалеешь об этом, Пол.

— Хорошо. А ты пока готовься к этой римскокарфагенской стычке. Я уже составил программу твоей подготовки. Вот расписание. — Таузиг подвинул ему листок бумаги, разграфленный на восемь дней. — Это должно целиком занять тебя.

У Форчуна не возникло замечаний и возражений. Он уже соскучился без настоящего дела.

Огромная искусственная планета в самом центре галактики представляла собой материальное воплощение великой попытки сохранить статус-кво в истории мироздания. Каждый из десяти тысяч населяющих планету понимал, что не только их будущее, но и их настоящее существование зависело от того прошлого, которое уже было в действительности. А каждый из десяти тысяч резидентов ТЕРРЫ, разбросанных по временным линиям сорока семи планет Галактической Федерации, точно так же знал, что их мир мог внезапно перестать существовать, если они просмотрят всего одно существенное отклонение от фактической описанной истории.

Поэтому, Ванго и его симбиотический партнер Аррик, помещенные в древнем городе Карфагене на тридцать восьмой планете Галактической Федерации, находясь в 203 году до Рождества Христова в земном летосчислении, были просто обязаны доложить о неудаче, постигшей Сципиона при покорении ближайшего и еще более древнего города Утики в то время, когда согласно истории он должен был взять этот город. Как единственный из спецагентов ТЕРРЫ, чьей областью научных исследований была история Земли, Форчун был знаком с безжалостным эффективным способом, позволившим Публию Корнелию Сципиону заставить сдаться Утику, а Карфаген — подписать невыгодный для себя мир. Он уже позабыл точное количество войск, участвовавших в том периоде войны с каждой стороны, но помнил, что легионы Сципиона и отряды варваров Сифакса намного превосходили по численности карфагенскую армию под руководством Гасдрубала Гиско Младшего. Несколько недель понадобилось, чтобы поставить Утику на колени, уничтожить силы Гасдрубала, после чего Сципион еще целый год воевал с Карфагеном и вынудил его практически к капитуляции. Величие Карфагена в древнем мире пало, и началось возвышение Рима. Полководец Ганнибал не смог вернуться в Карфаген вовремя, а когда вернулся, не смог противостоять врагам. Вторая Пуническая война была Карфагеном проиграна. Но сейчас, согласно донесению Ванго, нумидийский царь Сифакс переметнулся на другую сторону, Утика не пала, и все шло к тому, что сам Рим мог быть стерт с лица Земли вместо Карфагена. Последствия такого отклонения могли быть катастрофическими. На каждой линии времени было относительно немного событий, которые являлись ключевыми. Их изменение могло потрясти основы базового времени, вплоть до полного уничтожения целых современных цивилизаций. История требовала, чтобы Рим совершенно ликвидировал Карфаген. От этого зависела безопасность Галактической Федерации.

Ванго и Аррик, помещенные в Карфагене, тоже были участниками длительной войны ТЕРРЫ с Империей Грегора Малика, который пытался изменить историю в свою пользу. Он уже был тираном планеты Бориус, когда Римо Рундль и Линц Липниг построили первую в мире машину времени, что случилось в 2552 году в земном летосчислении. Насчитывающая к тому времени шестьдесят восемь лет своего существования Галактическая Федерация немедленно запретила ее как угрозу тысячам временных линий, которые поддерживали реальность базового времени. Рундль, оскорбленный тем, что на дело всей его жизни был наложен запрет, принял приглашение Грегора Малика. Обнаружив, что машина времени может быть способом распространения его тирании на всю вселенную, Малик был счастлив стать патроном Рундля. На 72-м году существования Галактической Федерации Малик, объединив сотни криминальных организаций галактики, создал великую преступную Империю.

В 74-м году Галактическая Федерация была вынуждена создать ТЕРРУ и вооружить ее тем самым устройством, которое она так резко запретила шесть лет назад. Все последующие пятнадцать лет ТЕРРА вела непрекращающуюся войну за обнаружение и исправление вмешательства Империи во временные линии всех сорока семи планет — членов Федерации. И хотя сам Малик был однажды выведен из дела, Империя не распалась, а продолжала грабить прошлое и нарушать историю на разных планетах.

Двойная задача — выяснить, какую выгоду Империя надеялась получить от Второй Пунической войны, и расставить все снова по порядку, легла на широкие плечи одного человека, Ганнибала Форчуна, и его симбиотического партнера Уэбли.

2

ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ

День 76: Некоторое время тебе казалось, что отдых и легкие упражнения — это все, что тебе нужно; до того момента, когда ты проснулся с криком.

Все твои чувства вопиют… Ты слышишь острый, едкий запах; твои глаза слезятся от буйства диких красок; ты чувствуешь раздражающе-кислый вкус любого продукта; кожа постоянно чешется; каждый звук разрывает барабанные перепонки. Держись. Пусть даже твои чувства не дают тебе поверить, что ты в своем имении «Вне Времени», ты знаешь, что ты здесь. Ты знаешь, кто ты, и быстро узнаешь, что чужеродное давление внутри твоей головы — это попытка Уэбли отвести наиболее яростные раздражители от твоих кричащих болевых центров. Ты завидуешь его способности самовосстанавливаться после любой передряги, и в постоянной агонии жалеешь, чтоты — Ганнибал Форчун — устроен не так. Да, тебя здорово подкосило в Махенджо-Даро!

Ты пытаешься смеяться, но получается мерзкое деревянное хихиканье, слышишь голос Уэбли так, словно кто-то скребет металлом по стеклу. Ты пытаешься завернуться в теплый кокон, чтобы не видеть и не слышать ничего. Но когда тебе удается забыться, ты закрываешь глаза и снова падаешь сквозь кипящие красные сумерки. Жесткие кирпичи жгут твою обнаженную спину, и ты знаешь, что навечно прикован к стене рядом с девушкой, которую хотел бы узнать получше, но ее вопли говорят тебе, что Попльв и Малик снова пытают ее, а в твоей крови солупсин неторопливо обгрызает нервные клетки…

Мускулистый, белобородый атлет, самый авторитетный специалист в области военных технологий, радушно приветствовал Форчуна.

— Мне сказали, ты собираешься поучаство вать в одной из моих любимых кампаний? — спросил он.

— Приятно слышать, д'Каамп, что у нас с тобой общее увлечение, — ответил Форчун.

— Ты знаешь, в какой армии будешь?

— Это решение я приму, когда у меня появится возможность осмотреться на месте. Лучше подготовь меня для обеих.

— Обеих? — переспросил инструктор. — В Северной Африке в конце Второй Пунической войны действовало пять разных армий. Армия Сципиона — римская; армия Гасдрубала Гиско — карфагенская; армия Ганнибала, которая после похода в Италию превратилась в очень разношерстную интернациональную команду; армия или, лучше сказать, варварская орда царя Сифакса, собранная из всех племен Северной Африки, но, в основном, нумидийцев; и, наконец, чуть лучше организованная нумидийская конница Масиниссы. Ты, насколько я помню, опытный всадник.

— Вроде бы да, — скромно ответил Форчун.

— Позволь мне предупредить тебя: нумидийцы ездили часто вообще без сбруи — ни седла, ни узды, ни стремян, ничего.

— Если мне придется скакать таким образом, д'Каамп, мой партнер будет контролировать коня. У него прекрасно получалось управлять целым ста дом слонов, не то, что лошадей. Не думаю, что у меня будут трудности в этом отношении.

— Хорошо. Ну что ж, начнем с подготовки тебя в качестве римского легионера? Вон там, на ска мейке, лежат два меча. Слева — стандартный ко роткий римский боевой меч. Справа — тренировоч ный меч, с клинком ровно в два раза тяжелее, чем у первого. Легионеры проводили как минимум два часа в день, работая с тренировочным оружием для развития руки, чтобы потом боевой меч казался лег че пушинки. Надевай доспехи, и я покажу тебе, как сражались римляне.

В другом отсеке искусственной планеты Луиза Литтл сняла с головы сверкающий церебральный шлем и осталась сидеть неподвижно в расслабляющем кресле еще несколько минут, думая на китайском. Аппарат высокоскоростного обучения только что передал в ее мозг содержание огромного урока, который включал словарь в грамматику диалекта, на котором говорили в центральных областях Китая в начале правления династии Хань. Это было четыре тысячи пятьдесят четыре года назад. Это число на древнекитайском языке выражалось очень сложной и длинной фразой, что раздражало Луизу, так как она любила математическую точность, поскольку имела техническое образование. Любая работа на ТЕРРЕ требовала знания математики — от теории самих путешествий во времени до обращения с кухонным компьютером.

Произвольная природа времени, размышляла она, никогда не является такой очевидной, как когда ты пытаешься перестроить свои биоритмы для соответствия чужеродной схеме времени. В течение командировок на Землю ее организм неоднократно приспосабливался к геофизическим циклам этой планеты и к разнообразным календарям. Сейчас ей уже трудно было вспомнить свое детство на родной планете, где дни состояли из ста сорока четырех орков. Земные сутки вмещали всего восемьдесят орков от восхода до восхода. А на «Вне Времени», где она целый год отдыхала вместе с Ганнибалом Форчуном, дни были еще короче — жалкие шестьдесят три с половиной орка. Даже стандартный год Галактической Федерации, который они провели вместе с Форчуном, отходя от последствий губительных инъекций солупсина, которые получили во время акции в Древней Индии, где они и сблизились, был на шестнадцать часов короче, чем земной год. Но раз дни были короче, их было больше. И все эти дни рядом с любимым мужчиной.

День 152: Снова наступил вечер, снова закат… Кажется, уже вечность ты лежишь здесь, на песке, рядом с Ганнибалом.

Ты говоришь ему об этом, и он улыбается.

— Если измерять по-нашему, — говорит он, — вечность длится четырнадцать русов и сорок восемь арусов.

— Сколько арусов в одном русе? — спрашиваешь ты.

— Шестьдесят четыре. Там, где я вырос, у нас день состоял из тридцати двух русов.

— А где это было?

Форчун спокойно улыбается: — Спецагенты никогда не говорят никому, на какой планете родились.

— Я знаю, — говоришь ты, добавляя, — и не говорят свои настоящие имена.

В наступившей тишине ты смотришь на закат. Чуть погодя ты берешь небольшую заостренную палочку и начинаешь выводить цифры на песке.

— Что это? — спрашивает он.

— Я называю это формулой вычисления следов Ганнибала Форчуна. Смотри. Мы знаем, что день на этой планете составляет семь целых и семь де сятых стандартного отрезка времени Галактической Федерации, правильно? В измерении моей родины это составляет шестьдесят три целых и шесть деся тых орка, или шестьдесят три с половиной орка. Но Ганнибал Форчун называет это четырнадцатью русами и сорока восемью арусами, что составляет четырнадцать целых и семьдесят два десятых руса, верно?

— Верно, — соглашается он.

— Мы также знаем, — продолжаешь ты, хитро поглядывая на него, — что день на твоей планете равен ровно тридцати двум русам. Я была рождена там, где день составляли сто сорок четыре орка. Перемножаем, делим и получаем, что тридцать два руса на шесть орков меньше, чем мои родные сутки длиной в сто сорок четыре орка. И делаем вывод — Ганнибал Форчун происходит с семнадцатой плане ты Галактической Федерации.

Форчун удивленно смотрит на тебя: — Луиза, любовь моя, это невероятно!

— Элементарное знание математики, мой милый. Ты смеешься. — Я начинала как инженер—связист, помнишь? Перевод из двенадцатиричной системы в восьмиричную — не такая уж трудная штука.

— Что ж, с логикой у тебя все в порядке. Если дать тебе достаточно зацепок, ты, возможно, выведешь факт, что в роду Вокайени меня когда-то звали Дрейном.

— Дрейн, — мягко повторяешь ты. — Можно я тоже так буду тебя звать? Он улыбается: — Когда мы свободны от имперских ушей.

— И глаз, — добавляешь ты, придвигаясь ближе к нему под темнеющим небом. — Мой дорогой Дрейн…

Она улыбнулась. Да, это был отличный год. Она многому научилась с того дня в Мохенджо-Даро, когда позвала на помощь, и ТЕРРА послала Ганнибала Форчуна и Уэбли спасать ее. Она тогда называла большинство специальных агентов, и Ганнибала Форчуна в особенности, «профессиональными героями» и не очень доверяла им. Но после того, как они вместе с Ганнибалом смотрели в лицо смерти и пробились через озверевшую от крови толпу варваров, она постепенно начала понимать, из чего состоят мужчины вроде Ганнибала.

Нужно быть совершенно особенным человеком, узнала она, чтобы успешно работать секретным агентом. Большинство их было мужчинами. Это не самые легкие люди, с кем можно жить, потому что есть слишком много человеческих черт, которые они просто не могут себе позволить.

Каждый агент, обнаружила она, ищет свой собственный способ компенсации того, чего он вынужден лишаться из-за своей профессии. А обычные люди иногда даже не подозревают, каким богатством владеют, считают это чем-то само собой разумеющимся. Иногда спецагент выбирает не самые лучшие заменители; иногда он должен выработать в себе презрение к ценностям, которые превозносят другие люди, и он часто бывает вынужден изо всех сил держаться своего презрения, иначе рискует потерять все.

Когда обычный человек рискует и проигрывает, это его личный проигрыш. Но люди, вроде Ганнибала Форчуна, — это не обычные люди. Когда они проигрывают, цена в жизнях может легко превзойти понимание обычного человека.

Луиза узнала, что на всех планетах, во всех культурах в каждом столетии, где им приходилось действовать, секретные агенты считали себя отдельной породой, относясь к законам обычных людей с презрением, снисхождением и насмешливым пренебрежением. Даже самый талантливый не мог там сделать карьеру или создать семью, хотя бы ненадолго. Лучшее, на что он мог надеяться в любом возрасте, это отстраненное восхищение и робкие аплодисменты обычных людей, но почти никогда не случалось, чтобы кто-нибудь сошелся с ним поближе или какая-нибудь женщина влюбилась бы в него, потому что все обычные люди одинаково чувствуют тревогу в присутствии экстраординарного человека. Более того, большинство обычных могли почувствовать стену высокомерия, которую должен воздвигать секретный агент, чтобы защитить себя от той дружбы, которую он никогда не может себе позволить. Это была тяжелая жизнь.

Ганнибал Форчун отдал шестьдесят лет работе специальным агентом, избегая недопустимых соблазнов и человеческих слабостей, преодолевая трудности и исправляя свои и чужие ошибки, оттачивая свой инстинкт самосохранения и все равно продолжая любить свою профессию.

Получив когда-то лицензию на вмешательство, он почувствовал себя сверхчеловеком. И защитная стена высокомерия спасала его от сомнений и колебаний в отношениях со всем миром, ответственность за который он теперь нес. Но год, проведенный им вместе с Луизой на вилле «Вне Времени», излечил его от излишнего высокомерия. Он наслаждался, иногда чувствуя себя обычным слабым человеком, пока не настала пора возвращаться к работе.

Белобородый инструктор одобрительно улыбнулся и отступил назад от своего тяжело вооруженного ученика.

— Еще раз, — скомандовал он. — Продолжай работать на лицо — коли! Коли!

Оскалив зубы, Ганнибал рванулся вперед и провел ложную контратаку, задуманную, чтобы отвести закрывающий лицо противника щит. Ритм этой римской игры с мечом был танцевальным: раз, два, три, четыре, и ты вернулся на позицию для новой атаки или обороны. Он уже отвел назад свое тяжелое оружие и вложил всю силу в удар на счете «три», когда понял, что щит д'Каампа остался на месте, а сам инструктор тем временем легко увернулся, подняв меч нападавшего своим щитом. Вся правая сторона тела Форчуна оказалась открытой, и д'Каамп изобразил поражающий укол. Форчун повторил атаку, но снова острие клинка инструктора уперлось ему в ребра.

— Ты мертв, — сказал д'Каамп.

— Я знаю, — печально признал агент.

— Точность ударов римлян — их величайшая сила. А слабость их в том, что они не любят нестандартных действий. Римский пехотинец один на один может одолеть кого угодно, кроме непредска зуемого соперника.

— Я это запомню.

— Возьми это на вооружение, если собираешься остаться в живых. Самый мудрый подход — это вообще не попадать в боевые ситуации. Но если придется побаловаться с мечом, помни, что римляне — лучшие союзники. Другие — когда как. Завтра мы займемся личностью человека, которым тебе, воз можно, придется манипулировать.

— Публий Корнелий Сципион?

— Сципио, — поправил его д'Каамп. — Ганнибал, тогда говорили почти на классической латыни.

Из всех разнообразных разумных существ, работающих плечо к шупальцу в четырнадцати различных средах обитания, созданных на ТЕРРЕ, ни одно не было более причудливо устроено, чем симбионты, к которым принадлежали Уэбли и Ронел. Так и осталось неизвестным, на каком этапе эволюции их предки научились логически мыслить, но это случилось раньше еще более удивительного события, которое привело к появлению самого приспособленного к жизни существа в галактике. Помимо высоких интеллектуальных качеств и способности мгновенно принимать любую форму по желанию, эти уникальные существа, которые сами себя называли торги, в совершенстве владели телепатией. Все клетки их тела могли делать все — мыслить, двигаться, переваривать пищу, видоизменяться. Даже потеряв девяносто процентов своей массы, симбионты могли без большого ущерба для своей работоспособности самовосстанавливаться. Торги давным-давно овладели и методами защиты собственного сознания от постороннего мысленного зондирования и согласовали между собой правила телепатического поведения для регулирования отношений внутри своего вида. Правила были довольно строгими, поэтому в большинстве случаев торги чувствовали себя более комфортно в отношениях с представителями другого вида (как были у Уэбли с Ганнибалом Форчуном и у Ронел с Луизой Литтл), чем в отношениях с себе подобными.

Удивительно, что два симбионта легко установили близкие контакты между собой во время опасных событий в Мохенджо-Даро, так же, как и Форчун с Луизой.

Отношения этих людей на вилле «Вне Времени» не очень интересовали Уэбли, так как умный симбионт давно понял, что анализировать запутанные мысли и чувства Форчуна бессмысленно. Ганнибал вдруг воспылал любовной страстью, что было простительно, когда организм человека преодолел последствия воздействия солупсина, но иногда забавно. Нужно было только время от времени контролировать душевное здоровье партнера. Впрочем, у Ронел и Уэбли было достаточно своих развлечений и игр.

Сейчас, однако, с началом тренировок, Уэбли начала беспокоить реакция Форчуна на свое неминуемое расставание с Луизой. Как обычно, расположившись на плечах партнера, он мог чувствовать смятение в его сознании, когда тот встретился с Луизой за ленчем. Симбионт распознал признаки тоски, совершенно незнакомой прежде мужчине, с которым он разделял судьбу последние шестьдесят лет. Уэбли решил, что на это стоит обратить внимание; если это усилится, у него не будет выбора, кроме как указать на ситуацию Полу Таузигу.

— Наконец появилась возможность рекомендо вать тебя в спецагенты, — сказал Форчун.

— Я все еще не уверена, что смогу, — ответила Луиза.

— А я уверен. И Пол со мной согласится. Он хочет поговорить с тобой.

— Когда? — Она нервно крутила локон золоти стых волос.

— Я думаю, скоро. Он даст тебе знать.

— Ты все еще не сказал мне, куда ты направ ляешься, — напомнила она ему.

— Карфаген, 203 год до Рождества Христова. Вторая Пуническая война..

— В юность Римской империи?

— Римская империя появится примерно через двести лет. В 203 году Рим еще был республикой, сказал он. — Что особенно привлекает меня — это шанс встретиться с человеком, имя которого я по заимствовал — с Ганнибалом из Карфагена.

Луиза улыбнулась:

— С тем, кто перевел слонов через Альпы? Я никогда его не встречала, но мне все-таки больше нравится Ганнибал, который въехал на слоне в Мохенджо-Даро. Когда ты уезжаешь?

Лицо Форчуна посерьезнело.

— Через восемь дней, — грустно сказал он. — У нас осталось не так много времени.

— Но оно еще есть, — отозвалась Луиза. — Этого должно быть вполне достаточно для чего угодно.

— С ним все в порядке, — констатировал Уэбли.

День 95: Из всех гипнонаркотиков, солупсин самый опасный и самый коварный. Хорошая физическая форма, необходимая для твоей работы, помогла противостоять его влиянию. Это плюс изобретательность коллег в своевременной доставке противоядия. Еще бы пять минут…

Все шло хорошо до настоящего момента. Боль ужаснее, чем от самых садистских пыток Грегора Малика; нервы, обнаженные химической атакой, вместо надлежащего выздоровления стали хрупкими; перегруженные органы чувств восстали, заставив тебя слышать запахи, ощущать на вкус цвета и чувствовать разнообразные боли, против которых у тебя нет никаких механизмов защиты. Врачи ТЕРРЫ предупредили тебя, что никакие таблеткине помогут, и ты бьешься в агонии, пытаясь использовать блокирующие боль приемы, которым ты выучился, став секретным агентом, но даже Уэбли в данной ситуации оказывается бессилен помочь. Ты открываешь глаза и видишь то, что пахнет, как

ПИНГ-га-ПИНГ-га-ПИНГ

ааааааааааааааааааааааааах га-ПИНГ-га-ПИНГ

шшшшшшшшшшшш…,

если только это тот цвет.

3

«ЭТИХ ПОСЛЕДНИХ МИНУТ НЕ СУЩЕСТВУЕТ»

— Когда ты поймешь, во что он верит, — в очередной раз отметил д'Каамп, — ты найдешь возможность управлять им. Сципион нетипичный римлянин. Его интеллектуальный индекс очень высок. Он презирает старых богов и древние традиции, хотя социальное положение вынуждает его участвовать во многих популярных обрядах.

— Тогда мне лучше не являться ему в качестве посланца богов, — сказал Форчун.

— Точно. На публике он называет Юпитера своим божественным патроном — Юпитер Оптимус Максимус. — Лучший и величайший, — тут же перевел Ганнибал.

Белобородый кивнул:

— Все, что мы о нем знаем, говорит о собственном стремлении Сципиона быть лучшим и величайшим. Так как род Корнелиев является самой могущественной аристократической фамилией, он измеряет себя совершенно особой мерой. Его собственные убеждения относительно того, кто он и за что борется, определяют его поведение как человека и как полководца.

— А что с общественными обрядами, в которых он участвует? — напомнил Форчун.

— Ах да. Ты знаком с культом Идейской матери?

— Кибелы, что ли?

— Да. В агитационной кампании Сципиона за место консула культ Кибелы занимает важное место, — отметил д'Каамп. — Ганнибал стоял у ворот города, народ был в панике, поэтому Сенат решил устроить религиозное празднество, чтобы поднять народный дух. Царь Пергама прислал в Рим священный черный камень с алтаря богини. Когда он прибыл, Сципион и толпа целомудренных матрон приняли его с впечатляющим церемониалом. Я представляю, как потом смеялся Сципион, особенно, когда Сенат обнаружил, что этому новому божеству должны служить самооскопленные жрецы. Нет сомнений, что он не верит ни в каких богов, но на публике, по-видимому, считает хорошей политикой поддерживать религию.

— Это ничем не отличает его от большинства земных политиков, — с ухмылкой заметил Форчун.

— За это его особо чествуют на Мегалесиях.

— Мегалесии? Что это?

— Праздник этой великой богини, — объяснил д'Каамп. — Так как Ганнибал не стал брать штурмом Рим после того, как туда привезли черный камень, народ, безусловно, посчитал, что это Кибела спасла их. Чтобы продемонстрировать свою благодарность, римляне с тех пор каждый апрель праздновали Мегалесии. А раз Сципион был причастен к этому делу, у него не оставалось другого выбора, кроме как соблюдать и поддерживать праздник.

— Ему, должно быть, очень неловко использовать этот диковатый культ в своей кампании. Я учту это.

— Ты не окажешь мне небольшую услугу, если будет возможность? — неожиданно спросил д'Каамп. — Сципион — одна из ключевых фигур в моей коллекции военных гениев. Это просто хобби, хотя время от времени оно оказывается полезно в работе. Я бы хотел иметь запись, фиксирующую его поведение во время битв и других военных операций. Я дам тебе миниатюрный магнитофон. Запиши голос, если получится.

— Сделаю что смогу, — пообещал Форчун.

День 190: Вот ты провела здесь уже пять месяцев, становясь сильнее с каждым днем. Выздоровление Дрейна немного отстает от твоего, потому что он получил большую дозу солупсина. Ты же здорова уже почти два месяца, и у тебя было достаточно времени подумать. Открытие того, что ты влюблена в этого фантастического мужчину, который называет себя Ганнибалом Форчуном, повергло тебя в небольшой шок. Ты изучила его со всех сторон и удовлетворена, что случилось именно это. Ты влюбилась. Когда ты признала этот факт, поведение Дрейна в отношении тебя начало казаться гораздо более разумным.

Да, девочка, с удивлением говоришь ты сама себе, двое людей из культур, в которых нет понятия «любовь», умудрились влюбиться друг в друга! И вот ты проводишь часы, мечтая провести остаток жизни с этим потрясающим мужчиной, и эта идея иногда кажется тебе невозможной. Вы оба — агенты ТЕРРЫ; у вас нет времени на такие глупые обычаи, как любовь. Фактически, ты сомневаешься, что кто-нибудь, кто не занимался вплотную изучением обычаев тридцать восьмой планеты Галактической Федерации, вообще слышал что-нибудь о любви. Это настолько больше, чем простое физическое влечение, хотя ты признаешь, что в его присутствии ты испытываешь явное сексуальное возбуждение. Тебе нравится мужчина, его сила, его ум, его нежность, которая говорит тебе, что он понимает твою уникальность. Раньше ты презирала его, определив его в категорию профессиональных героев, и вот ты умудрилась влюбиться в него. В этом нет никакого смысла, но это чувство — какое бы слово подобрать? — восхитительно.

Сегодня, например, он учит тебя некоторым секретам навигации во времени. Он только что уселся в машину времени, чтобы продемонстрировать, как перескочить через часть дня. Он нажмет кнопку, и машина исчезнет; ровно через пятнадцать минут он появится снова, но Дрейн Вокайени не будет существовать в то время, пока его не было в той темпоральной линии, где находишься ты.

Машина времени исчезает в мгновение ока со звуком, напоминающим небольшой хлопок. Это воздух спешит заполнить неожиданный вакуум. В этот момент ты чувствуешь прилив паники, что он никогда не вернется. Ты ощущаешь его отсутствие. Нелепо! Как же ты будешь, интересно, чувствовать себя каждый раз, когда он будет отправляться на задание, где его шансы быть убитым просто огромны?

И все же ты упрямо не хочешь признать себя влюбленной в этого человека. Ты бы предпочла просто наслаждаться его компанией.

Хлоп! И ты уставилась на сверкающую машину времени; вместо пятнадцати минут едва ли тридцать секунд прошло с его исчезновения. Вот открывается люк и появляется он, Ганнибал…

На его лице свежий шрам. Вся одежда в грязи. Руки и лицо исцарапаны. Он хромает.

— Дрейн! Уже успел подраться, негодяй…

Он смотрит на тебя со странным выражением, его глаза просто впиваются в твое лицо, точно он не видел тебя сто лет. Но когда он спрыгивает на землю, то уже глупо ухмыляется.

— Где ты был? — восклицаешь ты.

Он прикладывает палец к губам и шепчет: — Я собирался сделать тебе подарок, но аборигены оказались не так дружелюбны, как я думал. К несчастью, дорогая, этот визит был совершенно необычен. Для меня могло быть опасно не узнать об этом позже.

— Хорошо, — говоришь ты, озадаченная, но готовая помочь, потому что знаешь, что когда Ганнибал Форчун говорит, что что-то опасно, это может быть и смертельно. — Я постараюсь не напоминать тебе об этом. Он обнимает тебя.

— Я люблю тебя, — говорит он с неожиданной страстью. — Сейчас я люблю тебя так же, как и завтра.

Ты смотришь на него, не понимая, пытаясь прочитать у него в душе, пока он говорит:

— Время судит. Ты понимаешь, мы действительно не можем позволить себе отвечать друг за друга. Мы…

Ты видишь, как мучительно он ищет слова.

— Почему, дорогой? — мягко спрашиваешь ты.

— Я люблю тебя, как бы ты ни выглядела, — шепчет он, и потом целует тебя, крепко сжимая в объятиях, и ты замечаешь, что он плачет. Ты пытаешься сказать что-то, но он качает головой.

— Не спрашивай меня, — предупреждает он так тихо, что тебе приходится напрячься, чтобы расслышать его, — у нас всего несколько минут. Ты прячешь лицо на его твердой груди и ничего не хочешь знать. Но он говорит что-то еще:

— Ты должна представить себе, что этих последних минут не существует.

— Я обещаю, — заверяешь ты его. Неожиданно вещи, о которых ты думала несколько минут назад, встают на свои места. — Есть только сейчас, правильно? — говоришь ты. — И сколько бы мы ни жили, все, что у нас действительно есть, это сейчас. Этого должно быть нам достаточно.

Ты целуешь его, и он отступает назад, и каким-то образом ты знаешь, что не можешь следовать за ним. Он слишком быстро забирается в машину времени, и крылья люка захлопываются за ним. Фор-чун исчезает в никуда, оставляя позади только хлопок воздуха. Сколько это заняло? Десять минут? Двенадцать? Крохи драгоценного времени оставлены тебе, чтобы убрать следы его визита с твоих глаз. Твое сознание борется со странностью всего этого, и ты предпринимаешь бешеные попытки сконцентрироваться, чтобы сохранить в памяти каждое слово. Ты никогда не должна напоминать ему об этом, и когда он вернется через минуту или две, он не будет знать об этом. Ты поймешь это позже, но сейчас ты должна избавить его даже от подозрения, что он был здесь и сказал эти слова. Ты представляешь себе, что это что-то вроде того, как земные люди часто делали в прежние времена, прежде чем нашли способ лечить рак…

Ты рада, что Уэбли и Ронел заняты чем-то другим, потому что эту ношу ты предпочитаешь нести одна.

Ганнибал Форчун стоял в комнате сканирования у входа в библиотеку. Уэбли, как обычно распластавшийся на левом плече своего партнера, спрыгнул на пол, где собрался в компактный комок, пока сканнер удостоверялся, что это действительно Ганнибал Форчун, а не самозванец с идентификатором спецагента. Зажглась лампочка, указав готовность машины к определению голоса. Форчун представился:

— Ганнибал Форчун, специальный агент. Агентство Реструктуризации и Ремонта Темпоральной Энтропии. Оперативный отдел.

Зажегся зеленый свет, и тяжелая дверь открылась. Уэбли вернулся на свое место и снова стал пленкой живой протоплазмы.

Когда-то жители Бортана III славились своим легкомыслием, но после того, как они неоднократно оказались жертвой космических гангстеров, в галактике не стало лучших специалистов по системам контроля и безопасности. Охрана исторической библиотеки была разработана тоже бортанами. В условиях постоянной темпоральной войны с Империей историческая информация, хранившаяся в библиотеке, стала исключительно важной.

Хитрые предосторожности, придуманные бортанами, хоть иногда и раздражали, но были лишним напоминанием того, что ТЕРРА ценит своих агентов. Происхождение Ганнибала Форчуна и его коллег было умышленно скрыто, чтобы враг не мог вмешаться в прошлое агента и добраться до него прежде, чем он вступит в ТЕРРУ. Форчун вспомнил о нарушении секретности, допущенном на «Вне Времени»: он сообщил Луизе свое настоящее имя. В ответ на эту мысль Уэбли запустил голосовой усик в ухо агента и мелодраматически произнес:

— Только хорошенькая Луиза Литтл знала на стоящее имя Спасителя Мира…

Форчун сморщился и мысленно заметил партнеру: — Не мог бы ты найти что-нибудь получше, чтобы напомнить старые радиосериалы.

— Ты обычно так занят загрузкой в себя исторических фактов, что не замечаешь прелести героических манер. Один из нас должен быть в курсе вопросов стиля.

Исторические факты. Форчун давно узнал, что истинность исторических фактов — вещь весьма относительная. До появления машин времени, позволивших непосредственно наблюдать за событиями, история была очень субъективной наукой, часто оперировавшей одними догадками. Лучшими первоисточниками считались отчеты очевидцев, написанные сразу после события. Но любой очевидец представлял в своих сочинениях свою точку зрения, обусловленную его социальным положением, воспитанием, образованием, религиозными убеждениями. Он запросто мог опустить некоторые факты, которые считал незначительными, и придумать что-нибудь от себя.

А сколько в галактике существовало вымерших культур, которые вообще не имели письменности и оставили только фрагментарные археологические памятники. Встречались народы, чьи языки не содержали слов для определения времени или последовательности событий.

Например, нерд, торт, осту на верхнем птарианском языке человекоподобных аборигенов двадцать шестой планеты Галактической Федерации, означало: один, два, больше двух. Но исследователей поразил высокий уровень цивилизации, которого достигли верхние птариане, даже не почувствовав необходимости считать больше трех. На вопрос о том, давно ли введен тот или иной обычай, они обычно отвечали: «Это всегда так было». Но это с одинаковой вероятностью могло относиться и к многовековой традиции, и к церемонии, введенной позавчера. Даже цивилизации, которые записывали каждое значительное событие с дотошными деталями, иногда путались в собственных календарях. Только точная фиксация фактов резидентами ТЕРРЫ могла сделать историю объективной наукой. Но прошлое всех планет Федерации было велико. Исследователей и техники не хватало. Поэтому оставался непочатый край работы, которой должно было хватить еще на много поколений наблюдателей и ученых-аналитиков.

— Тридцать восемь, — сказал Форчун. — Отметки от 2800 до 2750.

Библиотекарша смотрела на знаменитого героя с глупой улыбкой на губах.

— И полномерный кубикул, — добавил агент.

— О! Да. Конечно! Простите, вы сказали тридцать восемь?

— Тридцать восемь, — доброжелательно повторил Форчун.

— Каталог будет на левой стене. Справочный материал будет ждать вас, — она справилась с таблицей, — в кубикуле В.

Покраснев, она передала ему устройство для церебрального обучения.

Таузиг был очарован Луизой Литтл. Она выглядела великолепно, хотя и казалась несколько бледноватой. Когда он видел ее в последний раз, ее кожа была гораздо темнее от искусственного пигмента, а волосы сильно завиты, чтобы походить на жительницу Мохенджо-Даро. Теперь ему не показалось удивительным, что Ганнибал Форчун так увлекся ею. Удивило Таузига лишь то, что агент оставался с ней гораздо дольше, чем его обычные несколько недель. Это было нехарактерно для него. Таузиг предложил ей присесть и начал:

— Форчун сказал мне, что ты хочешь работать специальным агентом.

— Он многому научил меня за год, который мы провели вдвоем, — ответила девушка. — Я имею в виду эту работу.

Шеф Оперативного отдела усмехнулся:

— Это хорошо. Значит, вы не только отдыхали. Луиза погнала плечами:

— Нам нужно было чем-то занять время. Я Польщена, что Форчун рекомендует меня в спецагенты.

— Он, кажется, очень очарован тобой. А что ты чувствуешь к нему?

Она просто сказала:

— Каникулы кончились. Таузиг одобрительно кивнул:

— Хорошо, что ты готова к делу. Ты была назначена резидентом в Древний Китай. Кто-нибудь сделает эту работу. Ты справилась с этими обязанностями. Это проблема решаемая. Если ты уверена, что сможешь выдержать гораздо более тяжелые обязанности…

— Я так думаю, — ответила девушка. — В любом случае, я хотела бы попробовать.

Таузиг нахмурился, сравнивая ее с другими спецагентами. Каждый из них отличался самоуверенностью, некоторые даже выказывали претензии на величие. Луиза выглядела совсем другим человеком.

— Значит, договорились. Попробуем тебя в роли спецагента.

— Главное, чтобы быть полезной ТЕРРЕ.

День 389:

— Дрейн, дорогой… не старайся превратить это в то, чем оно не является.

Он улыбается:

— В самом деле?

Ты киваешь и подвигаешься ближе к нему, потом кладешь голову ему на руки и смотришь вверх на звезды. Ты хочешь постоянно быть рядом с ним. Но сегодня вечером ты с болью осознаешь, что слишком скоро ваши совместные каникулы закончатся. На машине времени до ТЕРРЫ лететь меньше сорока восьми минут. Примерно через два земных месяца вам придется совершить эту поездку и вернуться к работе. Если этот человек, в объятиях которого ты чувствуешь себя так хорошо, уговорит Пола Таузига, у тебя будет шанс попробовать стать спецагентом. Перемена радует тебя. Ты понимаешь, что частично твое стремление к повышению основано на желании порадовать его. Вы ведь надеетесь, что сможете поработать вместе.

Кто знает, что там получится? Пока же ты вся отдаешься любви. Сегодня для тебя достаточно наслаждаться невероятно синим небом, дурманящим запахом цветов кьявитас, плывущим в теплом бризе, и близостью мужчины, который пригласил тебя разделить с ним эту часть его мира. Слишком скоро все закончится, вас могут отправить на задание и порознь. И тогда останется лишь память об этих счастливых днях.

Ты обнаруживаешь, что думаешь на одном из основных земных языков, потому что твой родной язык не содержит слов для выражения твоих чувств. Нужное тебе слово — душевная боль. Боль от сознания того, что эти мгновения невозможно будет пережить снова. Внутренний голос говорит, что ты должна и что будет ужасно несправедливо, если ты не сможешь. У вас мало шансов полностью разделить жизни друг друга. Это праздник, возможно, единственное время, когда вы будете так близки, как сейчас: каждый час — драгоценная, хрупкая смесь благоговейной красоты и разбивающей сердце мимолетности. В любой момент ты можешь проснуться и обнаружить, что это была только фантазия, что тебе приснилась твоя любовь к этому мужчине, который носит псевдоним Ганнибал Форчун. Его рука обнимает тебя, и он внимательно разглядывает твое лицо.

— Все размышляешь над неподдающимся размышлению? — спрашивает он. — Да, — бормочешь ты.

— Я это забросил, — говорит он тебе. — Возможно, никогда больше не будет двух людей, которым так хорошо вместе. Я бросил попытки вывести фор мулу этого счастья. Смеясь, ты поворачиваешь голову так, чтобы смотреть ему прямо в глаза.

— Это не то поддающееся, над чем я размышляла.

— О чем же ты думала?

— Я люблю тебя. А у нас осталось всего два месяца вместе.

— Если ты думаешь, что я собираюсь так легко отпустить тебя… Ты нежно целуешь его.

— Дорогой Дрейн, — шепчешь ты, — мы не можем провести остаток жизни, гоняясь друг за другом по всем сорока семи временным линиям.

— Мы уже доказали, что можем работать вместе, — напоминает он тебе. — А тогда мы даже не нравились друг другу!

Ты знаешь, что бесполезно спорить с этим человеком. Его фантастические планы «вечного счастья» просто обычная составная часть любви, как и бессловесное общение, которым обмениваются влюбленные каждый раз, когда касаются друг друга. Эта замечательная выдумка человечества превращает обыденность в лирическую поэзию. И сейчас во всем мире остались только вы двое, небо и запах кьявитас.

И из вас двоих никто не скажет:

— Моя любовь к тебе продлится только два месяца. Потому что любовь должна быть вечной.

И все же тебе хочется, чтобы твой любимый разделил твои думы. Но твои думы в этот момент печальны. Рассказать о них — значило бы нарушить романтическое настроение. Ты вздыхаешь, берешь его за руку и нежно целуешь в кончик носа. И ты говоришь:

— А раньше Таузиг посылал на задание сразу двух агентов?

— Даже если не посылал, то пошлет. Мы всегда будем вместе. И на машине времени любое прошлое и будущее мы можем превратить в наше счастливое настоящее.

Чернобородый шеф Оперативного отдела нахмурился, обдумывая ее ответ. Да, решил он, ставить интересы ТЕРРЫ выше собственных предпочтений весьма похвально. Эта девушка должна стать хорошим спецагентом.

Пол Таузиг принял решение.

— Луиза, я ценю твою преданность целям и интересам нашей организации. Любая командировка, любая операция ТЕРРЫ важна. Поэтому правильное распределение всех моих людей, уверенность в том, что они имеют обязанности, которые наиболее отвечают их возможностям, это моя постоянная головная боль. Поиск людей со специфическими качествами, нужными для того, чтобы стать спецагентом, это, возможно, самая трудная часть моей работы. Ведь они наша самая передовая линия обороны.

— Я знаю, — сказала Луиза.

— Я достаточно внимательно просмотрел твою работу и не жалею, что дал тебе резиденцию, о которой ты просила. Я не думаю, что пожалею о решении, принимаемом сейчас, послать тебя завершить свою работу в Древний Китай уже в качестве специального агента.

— Спасибо, — сказала она и грустно вздохнула.

Таузиг улыбнулся:

— Я надеюсь, что это будет тихая, без приключений деловая поездка, без столкновений с Империей. Я тоже надеюсь. Но если что-нибудь случится, я немедленно доложу вам.

Таузиг кивнул:

— Я ожидаю хорошей качественной информации, Луиза. Ничего другого я не потерплю.

История, как сказал кто-то из древних, это краткая запись того, как, по мнению историков, должны были происходить события.

«Неувязка», усмотренная резидентской командой в Карфагене, вполне могла быть не отклонением от того, что случилось в действительности, но результатом глупости, проделанной недобросовестным местным историком.

Форчун знал, что о большинстве войн, происходивших на тридцать восьмой планете Галактической Федерации, сохранились исторические свидетельства. Так как ненависть — почти непременный атрибут в отношениях между народами, победители слишком часто искажали документальные свидетельства со своей и с противной стороны в свою пользу, как это было в Карфагене в 146 году до нашей эры, когда римляне сровняли весь город с землей. Лучшее историческое сочинение о том событии, которое предстояло проверить ему и Уэбли, было написано римлянином Титом Ливией почти через сто пятьдесят лет после того, как все случилось. Источником труда Ливия были в данном случае уже тщательно отредактированные воспоминания Сципиона Африканского. Поэтому было очень возможно, что отклонение, отмеченное резидентской командой в 203 году до Рождества Христова, просто отражало изъян в записях, а не отступление от реальных событий. Но ТЕРРА не могла позволить себе рассчитывать на такую ошибку. Форчун должен был исходить из предположения, что отклонение произошло из-за внешнего вмешательства, скорее всего, со стороны Империи, несмотря на то, что ее глава Грегор Малик был, без сомнения, мертв или, по крайней мере, безнадежно затерян во времени, и что такое вмешательство, если его не остановить и не исправить линию времени, может служить угрозой современной реальности. При этом не допускалось даже в порядке эксперимента исследовать, насколько далеко может зайти отклонение. Правила темпоральной безопасности требовали, чтобы любой ремонт временной линии начинался сразу после отправки отчета об отклонении.

Форчун закончил просмотр каталога и отобрал всю нужную себе информацию. После этого он прошел в кубикул В.

Пристроив на голове церебральный обучающий шлем, он уселся поудобнее в расслабляющее кресло и включил прибор. Информационная атака на мозг началась…

Для начала Форчун освежил свои познания в греческом языке, латыни и финикийском, выучил лигурийский, иврит, арамейский и этрусский. При помощи церебрального шлема у него на это ушло совсем немного времени.

Еще задолго до поступления на работу в Агентство Реструктуризации и Ремонта Темпоральной Энтропии, Форчун изучал жизнь и деятельность Ганнибала Карфагенского. Безудержный патриотизм Тита Ливия заставлял читателя представлять Ганнибала нахальным негодяем, но даже Ливии не мог умалить заслуг этого самого знаменитого карфагенского полководца. Плиний писал свои труды позже и без мании Ливия превращать каждое событие в иллюстрацию моральных правил, он был более честен и интересен, поскольку придерживался философии Децима Юния Ювенала, созданной через три столетия после похода Ганнибала. «Вперед, сумасшедший, и поспеши через эти ужасные Альпы, чтобы стать утешением школьников».

Конечно, эти античные историки никогда и не помышляли, что переводы их работ выживут и будут увлекать школьников двадцать шесть веков спустя и почти в двух сотнях квадриллионах миль от Земли, и не могли себе представить, что мальчик, начитавшись их, вырастет, закалится в битвах, пересечет пространство и время, чтобы стать свидетелем событий, о которых Ливии только слышал.

Ганнибал Форчун прочел Ливия и Плиния в оригинале на латыни и еще несколько трудов и комментариев на греческом, французском, английском, немецком и итальянском, для усвоения которых древнему ученому понадобились бы годы усилий.

Даже с помощью церебрального поля систематизировать весь отобранный материал было непросто, так как большинство доступных источников было невообразимо запутано мнениями и предрассудками авторов и еще более замутнено следованием тому стилю «объективности», который был в моде на момент написания данного труда. Ганнибал Форчун изучил все это, запомнив каждую частичку информации, от тривиальной до безусловно существенной. Что будет нужно, а что — нет, станет ясно, когда он сам попадет на место. Его огромный талант учитывать все и использовать каждую мелочь для принятия правильных решений в девяноста восьми процентах случаев и принес ему лицензию на вмешательство.

К вечеру Ганнибал закончил обучение и полностью вымотался. Он сидел неподвижно несколько минут, слепо уставившись в стену кубикула В. На его плечах по бесформенной протоплазме Уэбли прошла тихая рябь, когда симбионт послал мысленный зонд в сознание своего партнера и встретил там ожидаемую реакцию. С наработанным за многие годы мастерством, Уэбли начал терапевтическую процедуру. Через час Форчун чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы повстречаться с Луизой Литтл.

— Ну как дела? — спросил Форчун.

— Он посылает меня в Древний Китай, — спо койно ответила Луиза.

— Щека Форчуна задергалась.

— Тебя не будет четыре года? — спросил он.

— Нет, дорогой. Я вернусь сюда через шестнадцать дней. Ты боишься, что я забуду тебя за это время?

— Это сюда ты вернешься через шестнадцать дней, — сказал он. — Но там ты проведешь четыре года. Многое может случиться…

Луиза прервала его поцелуем и прошептала: — Единственное, на что мы можем жаловаться, это на то, что я буду на четыре года старше, когда мы снова увидимся. Может быть, ты боишься, что я очень состарюсь? Не беспокойся, дорогой, мой че ловеческий возраст движется почти так же медлен но, как твой.

— Несправедливо со стороны Таузига так поступать с нами, — заявил Форчун. — Посмотрим, смогу ли я переубедить его.

— Не сможешь, — быстро сказала Луиза. — Мне самой интересно поработать там. Посмотрим, что будет, когда я вернусь, ладно?

Форчун печально улыбнулся и кивнул. — Я люблю тебя, — добавил он.

Она снова поцеловала его.

— Мне надо торопиться, — сказала она, — или я опоздаю к хирургу. Пообедаем сегодня вместе?

— К хирургу? — нахмурился Форчун.

— Косметическая операция, — объяснила она. — Мне же надо выглядеть как китаянка. Не смотри на меня так — они не сделают со мной ничего ужас ного, я уверена. В основном лицо.

— Мне нравится твое лицо.

Луиза засмеялась.

— Я ведь здорово отличаюсь от той, какую ты увидел в Мохенджо-Даро, помнишь? Внутри все равно останусь я.

— Ты сказала:., в основном лицо. Что еще?

Она красноречиво повела плечами:

— Кое-что подправят в фигуре, Дрейн. Я устроена не как типичная китайская женщина.

Взгляд Форчуна быстро скользнул по фигуре женщины, которую он так близко узнал на «Вне Времени».

— Хорошо, — пробормотал он, признавая, но не одобряя известие. — Когда ты выйдешь от хирургов?

— Вечером. Но я буду не в состоянии общаться.

— Ничего. Главное — увидеть тебя лишний раз, — сказал он, проведя губами по мягкому золоту ее волос. — А теперь пойдем.

Лицо, еще наполовину закрытое повязкой после операции, было совершенно незнакомо. Луиза спала тяжелым наркотическим сном. Форчун молча стоял у ее кровати, борясь с желанием схватить ее в объятия. Чувства жалости, беспокойства и грусти переполняли его. К ним добавлялась и злость на Таузига. Он украл у него прежнюю Луизу и разлучал их так надолго.

Он любил не только ее душу и ум. Ее улыбка, жесты, кожа, то, как морщился ее носик, когда она смеялась, вкус ее губ и красивые пропорции тела — все это было тоже Луизой, которую он любил. И так много из этого изменилось. Через несколько дней она выберется из своего стерильного кокона с измененными чертами лица, измененными пропорциями тела, смуглой желтоватой кожей китаянки. Интересно, какую часть ее личности забрали бескровные скальпели техников, подумал Форчун.

Он тихо вышел из ее комнаты и отправился через холл к эскалатору. Примерно с час он бесцельно катался по бесшумно двигающимся коридорам, пока наконец не оказался у двери собственного отсека. Осталось еще несколько дней подготовки. Он лег спать и долго мучился от бессонницы.

Наутро он снова посетил Луизу. Повязка на ее лице все еще была на месте, и ее опухшие губы даже не могли пока улыбнуться, но она была в сознании и ласково взяла его за руку.

Интенсивные тренировки Форчуна продолжались. Он заставлял себя концентрироваться на задании. Наконец д'Каамп был удовлетворен тем, что у его ученика значительно повысились шансы выжить во всех схватках, какие только можно себе представить. Теперь только три дня оставалось до того момента, когда гениальный мутант Виин займется с Форчуном шахматами. Расписание, составленное для него Таузигом, оставляло мало времени на личные дела; поэтому Форчун пропустил рождение новой Луизы. Ее собственная подготовка была гораздо менее сложной, чем у Ганнибала, и ее отбытие в служебную командировку было запланировано на сутки раньше его.

Несовпадения в их расписаниях не позволяли им увидеться до последней ночи перед отъездом. Дверь ее комнаты быстро открылась в ответ на его стук. Ганнибал Форчун сохранил невозмутимое выражение на лице, пока рассматривал незнакомую женщину, стоявшую в центре комнаты. Хотя он предполагал, что она будет выглядеть по-другому, ее трансформация повергла его в шок. Первое слово, которое пришло ему на ум, было — увечье.

— Луиза? Она засмеялась и подошла к нему.

— Дрейн, дорогой, ты плохо выглядишь.

По крайней мере, ее голос не изменился. Но тело, скользнувшее в его объятия, было совершенно чужим. Они реконструировали даже ее губы; это было похоже на поцелуй с незнакомкой.

— Все действительно так плохо? — спросила она.

— Я хотел бы, чтобы у меня было время привыкнуть к этому, но ты уезжаешь завтра. Завтра приближалось с поразительной быстротой.

Они встретились снова, ненадолго, на следующий день, когда Форчун послал к черту свое перегруженное расписание, чтобы выкроить минутку для торопливого прощания с ней.

— Возвращайся скорее, — прошептал он, обни мая ее.

— Через шестнадцать дней, — пообещала она.

— Это так долго.

Он поцеловал ее в ушко. Они прижались друг к другу в красноречивом молчании, ощущая всем телом материальный поток времени, которое ускользало от них. Момент требовал запоминающихся фраз, но никто из них не мог придумать ничего подходящего.

— Береги себя, — сказал он, выпуская ее.

— Ты тоже.

Ее глаза бегали по его лицу, как будто пытаясь запечатлеть в памяти. Затем, ничего не говоря, она повернулась, ступила на эскалатор и позволила ему увезти ее вниз по длинному извилистому коридору к стартовой площадке.

Форчун смотрел ей вслед, пока она не исчезла из виду. Он едва почувствовал, как разговорный усик его симбиотического партнера скользнул в его левое ухо.

— Пинта-другая ксанти, я думаю, не помешают, — шепнул Уэбли.

— Согласен, — мысленно ответил Форчун. — Ты то же чувствуешь про Ронел, да?

— Я привык к ее присутствию, — сказал Уэбли. — Со временем я, возможно, привыкну к ее отсутствию.

Виин знал о ситуации в Карфагене, как понял Форчун через несколько минут после начала их шахматной партии. Судя по нехарактерному колебанию его шупальца, когда он потянулся за пешкой, мутанту совсем не понравился отчет Ванго.

— Есть нетокорая ревоятность, некочно, — вслух рассуждал он, — что это котлонение нещустевенно.

— Примерно один шанс на двадцать тысяч, — возразил Форчун, глядя, как Виин подвинул вперед пешку.

— И, зовможно, это даже не бората Имрепии.

— Возможно, — согласился Форчун. — Но не по хоже. Нам бы помогло, если бы мы знали, кто взял бразды правления после смерти Малика.

— Да, — пробормотал Виин. — Втой дох.

Форчун взял пешку своим королевским слоном.

Шахматная игра могла показаться любопытным ответом на отчет из Карфагена, но ТЕРРА-контроль не могла позволить себе рассчитывать на случайные шансы. Час игры с Виином помогал Ганнибалу сосредоточиться и рассчитать свою победу. Гениальный шахматист заряжал агента энергией и идентифицировался с ним. Как будет Форчун реагировать на ту или иную ситуацию? Спросите Виина.

В галактике было всего еще двое таких, как он; каждый из них — результат ненамеренной мутации, продукт неудачного эксперимента генной инженерии. В более примитивных экологических условиях они бы не выжили, потому что их единственным талантом была способность к психологической мимикрии. Несмотря на это, Виин и двое его собратьев имели высший интеллектуальный индекс.

Функция Виина в данном случае состояла в том, чтобы подготовить специального агента к любым случайностям посредством шахматной игры и чтобы даже в этих случайностях Форчун оставался в ладах с логикой ситуации.

— Пат, — объявил мутант, протянув шупальце над шахматной доской. Как и всегда, игра окончилась вничью. Как и всегда, она заняла ровно один час. Ганнибал Форчун был готов к отправке на Землю в 203 год до нашей эры.

4

НЕЗАПЛАНИРОВАННАЯ СВАДЬБА

Двести третий год до Рождества Христова встретил Ганнибала Форчуна хорошей погодой. Сверкающая машина времени вынырнула из ниоткуда через несколько минут после того, как Ванго отправил свой рапорт начальству. Плодородный мыс, на котором древние финикийские мореходы основали Карфаген сотни лет тому назад, смутно виднелся у южного края горизонта. Прямо под машиной времени лежало ослепительно синее Средиземное море, с Сицилией на севере и сапогом Италии восточнее этого острова.

Форчун перевел машину в невидимое положение и приблизился к окруженному стеной городу.

Нежная весенняя растительность, еще не высушенная горячим дыханием североафриканских пустынь, покрывала окрестные поля и горы.

Уэбли выстроил пару глаз и подключился к наблюдению. Форчун наклонил корабль влево, пролетел над портовыми сооружениями, окружающими Карфаген стенами. Город был для своего времени очень неплохо защищен. Холм в центре Карфагена с несколькими большими зданиями был укреплен дополнительно.

— Бирса, — указал на эту гору Форчун.

— Это там они хранят свои деньги?

Агент ухмыльнулся:

— Да. Там и сокровищница, и монетный двор, но главное — храм великого бога Эшмуна.

— Неплохо выглядит, — отметил симбионт.

— Да, красивый город, — согласился Форчун.

Сейчас они находились к востоку от города, позади их вставало солнце, и его лучи отражались от черепичных крыш и бело-розовых мраморных стен самых больших зданий. От Бирсы тянулись улицы, тесно застроенные деревянными зданиями, некоторые имели до шести этажей. Их нависающие балконы местами чуть не соприкасались с противоположных сторон. У подножия центрального холма находилась большая рыночная площадь. Город насчитывал десятки тысяч жителей и был в то время больше Рима.

Рыночная площадь и близлежащие к ней кварталы насчитывали тысячи мелких лавочек. Ближе к морю находились купеческие склады, а затем — форум, огромная, окруженная колоннадой площадь, с облицованными мрамором административными зданиями, декорированными орнаментом и еще дюжиной храмов разных богов. Здесь некоторые улицы и площади были даже вымощены черным, розовым и зеленым мрамором, отполированным обутыми в сандалии ногами многих поколений карфагенян.

На юг от форума вела самая широкая улица длиной почти в четверть мили, она оканчивалась на берегу бухты, посередине которой находился небольшой укрепленный остров. На приколе стояли две сотни военных кораблей и почти столько же торговых судов.

Форчун опустил невидимый аппарат пониже, чтобы лучше рассмотреть карфагенский флот. Все корабли имели по одной мачте с косым парусом, но двигались, в основном, за счет мускульной силы гребцов. Форчуну захотелось увидеть их в действии. Ему еще не доводилось лицезреть морское сражение времен античности.

Поблизости от бухты рядами были расположены военные казармы, плацы вплоть до самой тройной стены, окружавшей с трех сторон город, занимавший почти тысячу акров. В стене, как было уже известно агенту, располагались стойла для трех сотен боевых слонов и шести тысяч лошадей. Через равные промежутки на стенах возвышались дозорные башни. Остатки этой тройной стены длиной в три мили сохранятся еще две тысячи лет после того, как Карфаген будет разрушен.

Оставаясь невидимым, Форчун направил корабль на север, чтобы получше рассмотреть храм Эшмуна, потом, облетев холм Бирса, приблизился к району, где Ванго и Аррик, резиденты ТЕРРЫ, имели свой дом. Как и у Луизы в более древнем городе Мохенджо-Даро, дом был окружен отдельной стеной и имел внутренний двор. Туда Форчун и посадил свою машину.

— Ты готов приступить, Уэб? — спросил он.

— Я — да, — ответил симбионт. — А вот ты не хочешь ли сначала переодеться?

— Как только ты слезешь с моей спины, — парировал агент.

Волосы Форчуна были сильно завиты, чтобы агента можно было легко принять за типичного жителя Средиземноморья. Пигментные таблетки придали коже оттенок бронзового загара, а другой химический препарат изменил цвет его глаз со светло-серого на орехово-коричневый. Его нос оставили в покое на том основании, что такой нос был достаточно прям, чтобы его обладатель мог претендовать на греческих предков или на римских, но имел небольшую горбинку, что позволяло принять Форчуна за финикийца или иудея.

Форчун стал переодеваться в костюм типичного богатого карфагенянина. Поверх мягкой бежевой туники из первоклассного льна он умело задрапировался в широкий пурпурный плащ. Его ткань даже купец, торгующий текстилем, мог бы принять за качественную шерсть до тех пор, пока не попробовал бы разрезать ее. Конец туники и нижний край плаща были расшиты орнаментом из серебряных и золотых нитей. На шею на бронзовой цепи он повесил серебряный амулет размером в кулак с рельефным изображением Баала. Легкие сандалии в греческом стиле и золотые и серебряные кольца на пальцах левой и правой руки завершали наряд.

— Ты шикарно выглядишь, — похвалил Уэбли, пока Форчун оценивал внешний вид в зеркале. — А разве борода к этому не полагается?

— Терпение, — ответил агент, доставая бороду. Через минуту она была уже на месте, ее тончайшая основа, близкая по структуре к коже, крепилась к подбородку на молекулярном уровне. Усов по карфагенской моде не полагалось. Только разрушение скрепляющего слоя могло отклеить бороду.

— Так лучше? — спросил Ганнибал.

— Идеально, — сказал симбионт, принимая свое любимое положение под туникой партнера.

Форчун перевел машину в реальное время и открыл люк. С мягким сдавленным свистом стерильный воздух корабля смешался с напоенным ароматами весны воздухом Древнего Карфагена. Агент вышел наружу и глубоко вдохнул.

— Шалом! — поприветствовал он мальчика, выглянувшего в дверь и изумленно разглядывавшего незнакомца возле невиданного аппарата. — Не бойся — я друг твоего хозяина. Скажи ему, Ганнибал Форчун прибыл по его зову, — сказал агент на чистом финикийском языке.

Мальчик исчез. Форчун нажал замаскированную кнопку на своем Серебряном амулете. Он открылся, обнаружив устройство дистанционного управления машиной времени. Невинно выглядевшая вещица была одним из самых сложных устройств, когда-либо созданных во вселенной. Темпоральная машина исчезла из глаз, скрывшись в не доступной никому временной нише.

Ванго, одетый как и Форчун, но с более дорогими кольцами на правой руке, показался в дверях. Мгновение он с подозрением осматривал визитера, потом широко улыбнулся и устремился по подстриженной траве с приветственно протянутой рукой. Форчун уже позабыл, как выглядел этот высокий мужчина, давно ему знакомый.

— Дрейн, ты, дьявол! — воскликнул рези дент. — Я и не думал, что ты стал спецагентом.

— Уже давно, — ответил Форчун, недовольный тем, что Ванго назвал его настоящим именем.

— Семнадцать лет мы не виделись, Дрейн. В моем измерении. Когда ты стал спецагентом?

— Лет сорок назад. Меня теперь зовут Ганнибал Форчун.

— Конечно! Ты и не мог выбрать себе другого имени. Что новенького на ТЕРРЕ?

— Много чего. Давай сначала займемся твоим делом.

— Разумеется. Пойдем внутрь, и я дам тебе всю информацию, что у меня есть. — Ванго покачал своей массивной головой. — Ганнибал Форчун, — повторил он. — Тебе не кажется это имя несколько длинноватым?

— Кому как нравится, — сказал Форчун, вспомнив, что на родной планете Ванго чем короче было имя человека, тем выше был его социальный статус.

— Не осталось сожалений, а? — спросил Ванго, впуская агента в дом.

— Каких сожалений?

Собеседник пожал плечами:

— Ну, я имею в виду, мы оба претендовали на этот период времени.

— У меня была довольно интересная жизнь в роли агента, — сухо ответил Форчун, напоминая себе, что он должен отложить свою неприязнь к этому человеку, по крайней мере, на время задания. Уэбли шепнул агенту на ухо, что согласен с ним.

— Ну, а теперь к делу, — сказал Форчун, при саживаясь на стул. — Согласно твоему сообщению, Сифакс объединился с Гасдрубалом. Как это случи лось?

— Я не знаю, но в данный момент они оба, по хоже, зажали Сципиона и его легионеров на кусоч ке земли в нескольких милях к востоку от Утики. — Резидент вытащил из-под стола большую карту и развернул ее. — Вот Утика — а вот здесь Сципион.

Я узнал об этом примерно неделю назад. Как только я проверил это сообщение — ты не поверишь, какие дикие слухи циркулируют в наших местах! — сразу сообщил на ТЕРРУ. Сообщение ушло сегодня, рано утром. А ваши ребята даром времени не теряют.

— Нас так жизнь научила. — Форчун изучал карту. — Осада Утики должна была кончиться ее падением через восемнадцать дней. Это должно было случиться почти два месяца назад. Почему ты тогда не доложил об отклонении?

— Дрейн, ты же знаешь, какая у нас связь.

— Но у тебя есть симбиотический партнер, что бы держать тебя в курсе событий, и ты узнавал о них первым. И, пожалуйста, зови меня Форчун.

— Другое имя умерло; я предпочитаю оставаться жи вым.

— Хорошо, — согласился резидент. — Аррик и я были тогда сильно заняты, копируя некоторые кни ги в местных библиотеках, которые не доживут до лучших времен. Жалко упускать такой материал. Большинство из них будет уничтожено, когда Рим сметет Карфаген с лица Земли.

— Этого не случится еще пятьдесят семь лет, если это вообще случится.

— Что ты имеешь в виду?

— Если Сципион не может взять Утику, что же он будет делать, когда Ганнибал вернется из Ита лии?

— Понятно. Вот задачка, да?

— Уэб, где Аррик? — мысленно спросил Форчун. Разговорный усик симбионта запульсировал в ухе партнера.

— Под плащом твоего собеседника — где же еще? Ванго, кстати, тебя боится.

— Почему?

— Не знаю. Это все, что я смог прозондировать. Аррик прекрасно его прикрыл.

— Сколько людей у Сципиона? — спросил Форчун резидента.

— Я думаю, около сорока тысяч. Может быть, пятьдесят.

— А у Гасдрубала? Ванго задумчиво поджал верхнюю губу. Было очевидно, что в этот момент он выслушивал подсказку Аррика.

— У него тридцать тысяч пехоты и около трех тысяч всадников.

— А слонов нет? Еще пауза для молчаливого суфлирования.

— Аррик говорит, что Гасдрубалу Гиско не по везло со слонами.

— Аррик?

— У меня не было возможностей толкаться средивоенных, — объяснил резидент и виновато улыбнулся.

— Хорошо, — сказал Форчун. — Но принимая во внимание изменение ситуации и учитывая армию Ганнибала, на стороне Карфагена мы имеем от семидесяти до восьмидесяти тысяч пеших солдат и как минимум еще десять тысяч конных нумидийцев.

— Тринадцать тысяч, — поправил Ванго.

— А Сципион? Какое пополнение он еще может получить от Рима?

— Я не знаю. Возможно, двадцать тысяч чело век, как говорят, но, возможно, не так много.

— А как Масинисса? Здесь Ванго побледнел.

— Другой союзник Сципиона, горячий молодой нумидийский принц, — напомнил Форчун. — Он племянник царя Сифакса.

Резидент молчал с минуту, прислушиваясь к голосу своего симбиотического партнера.

— Ходил слух около года назад, говорит Аррик, что Масинисса был убит в стычке с одним отрядом Сифакса.

Форчун резко расправил плечи и строго посмотрел на высокого мужчину.

— И ты не доложил об этом?

— Слухи, слухи, слухи, — развел руками Ван го. — Тут всякого наслушаешься. А что, собственно, ты так взволновался?

— Ванго, — Форчун старался говорить ровно, не повышая голоса, — этот молодой принц через пятьдесятсемь лет должен был стать ключевой фигурой в падении Карфагена. Моя лицензия на вмешательство дает мне много возможностей, но я не в состоянии оживить умершего.

— Что же ты собираешься делать?

— У меня нет выбора, — ответил агент. — Мне придется проверить последние два или три года и посмотреть, что еще ты проглядел.

Высокий мужчина съежился, как будто опасаясь, что его ударят. Но тут же оживился.

— Чем я могу тебе помочь? — спросил он с готовностью.

— Для начала ты можешь приказать своему по вару приготовить нам что-нибудь на завтрак. Пока мы будем есть, ты можешь дать мне подробный отчет обо всем, что ты сделал в течение этой твоей командировки. Ванго быстро глянул на визитера, потом также быстро отвел взгляд.

— С самого начала? — переспросил он.

— С самого начала, — кивнул Форчун.

Скорченный Барс Толунем дышал с присвистом, проклиная вонючий воздух этой мерзкой планеты, но тут что-то его отвлекло, и Барс даже забыл о своем дискомфорте. Его зрительная шишка жадно сфокусировалась на многоцветной ленте, медленно выползающей из принтера в его передние манипуляторы. Если бы его прыщавое лицо обладало способностью к мимике, Барс Толунем выдал бы улыбку триумфатора; вместо этого гибкие оранжевые оборки, окаймлявшие по бокам его голову, напряглись и окрасились интенсивнее. Он нагнулся вперед, чтобы получше вглядеться в обнадеживавшую распечатку. Если все пойдет хорошо, он вернется на свой космический корабль уже через пару дней. Обрамление его лица запульсировало с нарастающим возбуждением, когда он взял переговорное устройство и поднес его ближе к вертикальной щели на своем нижнем лице.

— Охотник прибыл, — прошептал он.

Через дверь, ведущую во двор, Ванго наблюдал, как Ганнибал Форчун нажал что-то на серебряном амулете, и машина времени материализовалась.

— Неплохо мы его надули, не правда ли? — послал он мысленный вопрос.

Тонкий усик протоплазмы, который тянулся из его правого уха и скрывался где-то под туникой, философски заметил:

— Ну, это еще не безусловный конец этого агента.

— Посмотрим.

В тридцати шагах от него Форчун нырнул в открытый люк аппарата. Только когда люк закрылся за ним, он спросил партнера вслух:

— Уэбли, что ты думаешь обо всем этом?

— Пока нельзя сказать с уверенностью, что это злой умысел. Может быть, просто Ванго слишком увлекся книжной работой.

— Луиза тоже резидент, — отрезал Форчун. — Но она не допускала таких ошибок.

Уэбли принял форму пушистого кота, поднял хвост и начал разгуливать по кораблю.

— Это потому, что она аккуратный и добросове стный работник. А Ванго — разгильдяй. Он инте ресуется книгами больше как коллекционер, а не как ученый.

Форчун перевел машину в невидимое состояние и взлетел над городом.

— Я надеюсь, нам не понадобится помощь Ванго, — проворчал агент. — Я бы повесился, если бы мне пришлось зависеть от него. Сколько времени у тебя займет полный осмотр города?

— Что искать? Следы вмешательства Империи? — спросил Уэбли.

— Конечно.

— Может быть, три часа.

— Хорошо. Через три часа встретимся, — Форчун осмотрелся, — на вершине вон той скалы.

— Хорошей охоты! — пожелал другу Уэбли и превратился в большую птицу.

Выпустив симбионта, Форчун быстро повел аппарат к горе, которую они выбрали, и несколько раз облетел ее вокруг, затем направился на запад.

Высокая стена около трех миль длиной пересекла самую узкую часть перешейка, защищая полуостров, на котором был выстроен Карфаген, с запада. Северный берег полуострова омывался Средиземным морем, а южный — Тунисским заливом. Пересохшая в более поздние времена река Баградас делала залив довольно полноводным.

В нескольких милях к западу от реки Форчун увидел холмы, на которых город Утика упорно сопротивлялся хорошо спланированной, не бесплодной осаде Сципиона. Неподалеку от Утики на небольшом мысу располагался зимний лагерь римлян. Сципион разумно выбрал для него самое сухое и самое удобное для защиты место. Упорно веря в собственное высокое предназначение, римляне даже временные лагеря везде строили на совесть. Часто они превращались позднее в настоящие города. Но этому лагерю, при взгляде на грязь его улиц, до города было еще далеко. Хотя, если подняться повыше, то эта военная стоянка с идеально прямыми рядами палаток, временными кумирнями богов, валом, укрепленным частоколом, выглядела замечательно.

Облетев лагерь Сципиона, Форчун отправился на поиск армий царя Сифакса и карфагенского полководца Гасдрубала Младшего. Форчун проследовал вдоль реки и через двадцать миль встретил два отдельных лагеря менее чем в миле друг от друга.

Меньший должен был принадлежать Гасдрубалу. В контраст аккуратной геометричности римского лагеря, карфагенский лагерь казался какой-то деревней дикарей. Сотни небольших палаток и шалашей и десяток шатров побогаче для военачальников — вот и все.

Еще более безобразно выглядело расположение армии нумидийцев — просто огромное становище кочевников. В центре его возвышался огромный, богато расшитый шатер с флагами, развевающимися над ним. Там, очевидно, располагался сам старый нумидийский монарх. Форчун лишний раз обругал Ванго за плохую информированность и нерасторопность. Близость лагерей карфагенян и нумидийцев говорила о том, что альянс между Сифаксом и Гасдрубалом произошел гораздо раньше чем неделю назад. В сотый раз он спросил себя, какую выгоду Империя могла получить от этих событий, и в сотый раз напомнил себе: для того чтобы выяснить, как Империя совершила то или иное изменение истории, в первую очередь надо выяснить — зачем?

Машина времени невидимо зависла над нумидийским лагерем. Агент несколько минут думал, с чего начать. Когда измеряешь круг, можно начинать с любого места. Ванго тут ничем не поможет. Посылка Уэбли на телепатическую разведку в город, возможно, была выстрелом в темноту; Форчун не ожидал от нее ценных результатов. И под собой он пока не видел никакой путеводной нити.

Тогда он отправился в недавнее прошлое от этого дня. Мир снаружи изменил цвет, как будто его накрыл красный фильтр. Люди внутри лагеря стали быстро передвигаться спиной вперед. Солнце отправилось обратно на восток, и моментально небосвод усыпали звезды. Потом дни и ночи замелькали словно в калейдоскопе. Люди, их палатки, лошади, верблюды слились в одно, постоянно меняющее свой цвет пятно.

Неделя пронеслась назад. Форчун замедлил скорость. Стало лучше видно. Теперь нумидийский лагерь под ним лежал покрытый снегом, который выглядел отсюда розовым. Еще через неделю снег исчез — по пустыне ветер разносил песчаную поземку. А потом исчез и лагерь нумидийцев.

Двигаясь в прошлое, иногда Форчун позволял себе ненадолго остановиться, перелететь в другое место, чтобы понаблюдать за стычками карфагенян с римлянами. Видел он и фантастическую нумидийскую кавалерию в битве, и то, как она появилась вблизи Карфагена, когда Сифаксу удалось собрать под своей рукой все отряды этих свободолюбивых североафриканских племен. Ему не удалось еще заметить момент, когда началось нарушение истории.

Поэтому он направил свой корабль на запад, где через двести миль увидел столицу Сифакса город Сирту. Она казалась таким же беспорядочным скоплением каменных построек, как и зимний лагерь нумидийцев. Самое большое здание, окруженное садами, не могло быть не чем иным, как царским дворцом. Тот выглядел с претензией на роскошь, которая была обязательным условием правления любого уважающего себя монарха древности. Форчун спустился пониже и увидел нечто похожее на гарем. Царь был стар, но, по-видимому, все еще любил своих танцовщиц, которые были довольно красивы. Лицезрение этих женщин заставило Фор-чуна вспомнить Луизу. А воспоминание о Луизе принесло щемящее ощущение пустоты; за всю свою жизнь он редко испытывал ощущение одиночества, тем более по отношению к одной конкретной женщине.

Уэбли начал с северо-восточного конца города, где в огромных бассейнах содержался городской запас пресной воды. Он летел медленно, прослушивая своим телепатическим зондом зону в пятьдесят футов шириной. Достигнув конца бассейна, он резко повернул вправо и последовал вдоль тройной стены, которая защищала Карфаген от атак с суши. Сделанная из каменных плит и известкового раствора, внешняя стена была шесть футов толщиной и сорок пять футов высотой. Между стенами было около десяти футов.

Тройная стена бежала по прямой линии почти милю параллельно берегу Тунисского залива, затем снова поворачивала направо. Уэбли заметил, что здесь стена стала толще и выше. Его зонд обнаружил слонов под стенами, но никаких чужеродных форм. Симбионт последовал за стенами на северо-восток еще на милю с половиной, где они образовывали небольшую выпуклость, обходя Бирсу. К концу часа он два раза полностью облетел город, второй круг был меньше первого, и уже начинал третий. Люди, лошади, слоны — но по-прежнему ничего чужеродного. Он терпеливо продолжил облет, лениво взмахивая большими коричневыми крыльями.

Мысли о Луизе не помогут работе.

Форчун повел машину времени в прошлое большими скачками, делая паузы тут и там для быстрого осмотра, но все еще не обнаруживая ничего заслуживающего внимания. Он уже собирался отказаться от дальнейших поисков в этом направлении, когда очередной прыжок открыл перед ним великолепное празднество. Это было уже за полгода от времени, куда он прибыл и где оставил Уэбли. Торжественные шествия в Сирте, азартные скачки на лошадях. Кульминацией всего праздника выглядел торжественный ритуал. Вскоре Форчун догадался, что это была свадебная церемония. Невесте, украшенной драгоценностями, в богатых одеждах можно было дать не больше двадцати лет. Женихом был сам Сифакс.

Форчун спустился пониже, чтобы посмотреть. В толпе гостей тут и там между киязьками пустыни и богатыми нумидийскими воинами виднелись пурпурные плащи благородных карфагенян. Значит, невеста была дочерью Карфагена?

Он не смог вспомнить никакого свидетельства о подобном событии у Полибия, ни у Ливия, и тем не менее это казалось слишком впечатляющим зрелищем, чтобы остаться незаписанным. Сифаксу был уже девятый десяток, он был весьма стар по земным стандартам. Его голову вскружило вожделение к юности. Такое бывает. Форчун наставил телескоп на царственную пару. На бородатом и загорелом лице царя читалось блаженство. А вот лицо невесты… Оно показалось Форчуну подозрительно знакомым… Он перебрал в памяти лица всех имперцев, с кем доводилось сталкиваться, но ничего не нашел. Зато вспомнил, как на ТЕРРЕ изменили лицо Луизы Литтл; было бы логично признать, что в Империи тоже могли владеть такими же технологиями косметической хирургии. Кроме того, он может и ошибаться. И след извечного противника находится не здесь.

Форчун отправился еще на несколько дней в прошлое, наблюдая быстро бегущий в обратном направлении мир. Он поймал момент прибытия невесты. Это казалось величавым отбытием процессии из пяти всадников, торжественно продвигавшейся спиной вперед и убиравшей с собой собственные следы. Форчун полетел по их следам в пустыню и увидел оазис, где все следы резко обрывались.

Неужели караван провел здесь ночь, за время которой пустынный ветер смел все вчерашние следы? А где же остатки костров и мусора, которые компании людей неизбежно оставляют после себя? Он осторожно отвел невидимый корабль на сотню ярдов в сторону и вернулся обратно, чтобы посмотреть, что же случилось. Прежде чем утреннее солнце опустилось на востоке, ответ возник на верхушке одного из барханов. Это был обычный имперский скиммер, сделанный не более четырех лет назад, с красиво сверкающей пирокерамической обшивкой. Вскоре появился идущий спиной вперед караван. Открылся трап, и пять лошадей со всадниками вошли хвостами вперед в скиммер, забирая с собой следы копыт. Трап захлопнулся, и вражеская машина исчезла.

— Все понятно! — пробормотал Ганнибал Форчун, удовлетворенно кивая. Остановив движение в прошлое, он вошел в реальное время, оставаясь невидимым. Скиммер в этот момент как раз открыл люк и караван сошел вниз по металлическому трапу. Когда кони и всадники отбыли, люк снова захлопнулся и скиммер отбыл в облаке пыли. Форчун последовал за ним.

Его корабль был незаметен ни глазу любого существа, ни электронному сенсору. Поэтому у имперцев не было никакой возможности обнаружить его присутствие. Ничего не подозревая, они вели его прямо в свое логово. Форчун усмехнулся — снова его оппоненты избрали для базы пещеру. Эта находилась над обрывом в двухсотфутовой скале, поднимавшейся над морем примерно в пяти милях к северу от Карфагена. Для человека этот вход в пещеру был совсем недоступен. Но самое любопытное заключалось в том, что встреча Ганнибала и Уэбли была намечена на вершине как раз этой скалы.

Удовлетворившись предварительной разведкой, Форчун вернулся к свадьбе.

Час спустя, с нетерпением летая туда и сюда по дню свадьбы стареющего монарха, Форчун выбрал того, за кем стоило последить повнимательней. Это был старик-карфагенянин, судя по всему, явно скорченный артритом. В разгар свадебного пира он заковылял в сторону и тихо исчез в закатных сумерках. Выйдя из города, незнакомец неожиданно пошел упругим шагом здорового человека. Через четверть мили пути по пустыне к нему присоединился конь. Сбросив часть тряпья, человек свернул все в узел и приторочил к задней луке седла. Верхом он устремился на север, затем повернул на северо-восток.

Следить за загадочным всадником Форчуну не составляло труда, пока не спустилась ночь. Пришлось приблизиться к нему на невидимой машине чуть ли не вплотную. Раздраженный агент приготовился к дальней дороге, согласовав скорость машины со скоростью всадника, делавшего около двадцати миль в час. Через четыре долгих часа они достигли Химлы, небольшой рыбацкой деревушки на Средиземноморском побережье.

Когда Форчун говорил Уэбли, что они встретятся через три часа, он, конечно, не думал, что у него может занять неделю обнаружение точки начала отклонения. Сейчас он чувствовал себя не только усталым, но и голодным — прошло уже больше десяти часов после завтрака. Агент решил следить за странным всадником до его первого контакта с кем-либо, но до этого могло быть еще далеко. Главная прелесть машины времени была в том, что она давала возможность оставить реальное или наблюдаемое время в любой момент, отправиться куда-нибудь еще, отдохнуть, сколько будет угодно, и вернуться к происходящим событиям лишь на долю секунды позже. Форчун пользовался этим регулярно, что позволяло ему выходить во многих ситуациях победителем. Он мог «отсутствовать» месяц или год и все же встретился бы с Уэбли через намеченные три часа.

Зевая, Форчун задал новый адрес бортовому компьютеру и сделал резкий скачок в прошлое. Прозрачный купол затуманился, и левые часы остановились. Три секунды спустя купол очистился, мягко прозвучала мелодия и часы пошли снова.

Он висел над той же рыбацкой деревушкой, только на целый век раньше. Из пищевого отсека агент извлек пакет с завтраком, сломал пломбу нагрева, подождал требуемые десять секунд и вскрыл пластиковый контейнер. Мысленно поблагодарив начальство, которое следит за изменениями его гастрономических вкусов, он провел следующие полчаса, наслаждаясь пищей. Закончив, выбросил остатки в утилизатор и забрался в стальной мешок. Будильник разбудит его тогда, когда он достаточно отдохнет.

Засыпая, он подумал, как было бы хорошо, если бы Луиза могла составить ему компанию. И как плохо, что ее нет.

Уэбли усилил мускулатуру своих крыльев, чтобы снять напряжение — два часа телепатического поиска не принесли ничего, кроме боли в его протоплазматических плечах. Почти четверть миллиона людей были собраны в кучу на едва ли тринадцати сотнях акров площади Карфагена — еще по крайней мере сотня тысяч жили в пригородах на западе, обрабатывая собственные крошечные наделы земли или возделывая плантации и усадьбы благородных господ. Но нигде не было никаких следов присутствия имперцев. Для выполнения задания у него оставалось меньше часа, затем надо было спешить на место встречи на вершине скалы.

Вздохнув, Уэбли начал очередной круг над городом, облетая теперь саму Бирсу, медленно паря, чтобы не пропустить никакого признака неземного присутствия в кишащих людьми зданиях внизу.

Освеженный хорошим сном, Форчун возобновил преследование. Всадник встретился с римским офицером, поговорил недолго и последовал за ним на корабль в составе небольшого флота, стоявшего на якоре у берега. Почти сразу флот отчалил, направляясь к Сицилии. Форчун перескочил на два дня вперед для ускорения событий и скоро стал свидетелем прибытия флота в порт Лилибей на западной оконечности Сицилии, где оказалось очень много римских войск. Агент понял, что это была армия Сципиона, готовящаяся к весеннему вторжению в Африку. Он наконец почувствовал, что напал на след — новости о свадьбе Сифакса на сексапильной молодой карфагенянке, безусловно, окажут заметное влияние на планы римлян.

Сам Сципион без панциря, в дорогой тоге находился в порту, ожидая новостей. Форчун подвел машину так близко к римлянам, как только было возможно. Он хорошо владел латынью, но по движениям их губ все равно ничего не мог понять. Надо было слышать их речь.

В наблюдательном положении что-либо услышать было невозможно. Внешние микрофоны также не помогли бы. Однако у Форчуна нашелся выход из этой ситуации, к которому он уже прибегал не раз.

Форчун порылся в складском отсеке и нашел то, что нужно, — миниатюрный магнитофон д'Каампа. Едва ли больше горошины это устройство было явно слишком маленьким, чтобы его заметили римляне и чтобы причинить вред истории. Его энергии и памяти хватило для постоянной записи в течение примерно двух лет реального времени.

— Господа, — тихо сказал Форчун, — если вы сможете постоять спокойно в течение нескольких миллисекунд…

Теория о том, что остановить время невозможно, существовала очень долго и считалась неоспоримой. Но однажды был найден способ не остановить его, а как бы заморозить для темпорального путешественника. Надев кислородную маску, специалист настроил нужный режим и нажал на кнопку.

Снаружи все движение остановилось — даже водяная пыль прибоя повисла в воздухе. Сципион, великий полководец, остался с открытым ртом. Тот, кто докладывал ему, — Лаллий, Форчун узнал его по цереброзаписи, — застыл в почтительном поклоне.

Форчун открыл люк и вышел в замороженный мир. Этот мир не был совсем неподвижным; если смотреть достаточно долго, можно было бы заметить движение, но очень медленное. С точки же зрения римлян Ганнибал Форчун сейчас двигался со скоростью электрона. Поэтому у агента имелась масса времени, чтобы закончить свое дело, а для Сципиона и Лаллия пройдет всего лишь доля секунды.

Так как Форчун планировал забрать магнитофон максимум через несколько дней, он решил установить устройство не слишком стационарно, а просто зашить в воротник туники Сципиона. Пройти через замедленные молекулы воздуха замороженного времени было все равно, что пройти по горло в воде. Мягкая ткань туники казалась сделанной из листовой стали; Форчун с усилием отогнул край, даже после того, как разъединил нитки. Когда устройство было уже на месте, капелька клея восстановила целостность одежды. Агент был уверен, что Сципион никогда не заметит перемены.

Ганнибал поплыл обратно сквозь тяжелую атмосферу и закрыл за собой люк корабля, затем нажал кнопку, запустившую мир вновь. Вся операция заняла меньше пятидесятой доли секунды реального времени.

Интересно, подумал он, что бы сказала Луиза об этом миниатюрном магнитофоне, изобретении д'Каампа. Хоть его подруга по своей первой профессии была специалистом в области коммуникационных устройств, вряд ли теперь ей нравятся эти разного рода шпионские приспособления. После той переделки, в которую она вместе с Форчуном угодила в Мохенджо-Даро, когда Грегор Малик при помощи подслушивающего микроустройства в фигурке слоненка перехитрил их и подверг мучениям, у Луизы, должно быть, выработалась аллергия к такого рода приборам.

Интересно, что Луиза делает сейчас. Хотя «сейчас» в темпоральных путешествиях понятие весьма относительное, Форчуну очень захотелось ее увидеть. Поездка в Древний Китай не входила в жесткое расписание его задания. Но, с другой стороны — и не была запрещена. Так что — почему бы и нет? Луиза была почти в тысяче лет от него, в другой части планеты, которая даже отдаленно не была связана с Пуническими войнами, поэтому тут не возникнет никакой опасности нарушения темпоральной безопасности. И, возможно, увидев ее снова, Форчун успокоится и не будет думать о ней все время. Таким образом, этот визит может быть полезен для повышения его производительности труда. Может, даже появится какая-нибудь полезная идея. И он никоим образом не отнимал времени от своих текущих задач…

Было только одно небольшое затруднение. Ему придется только догадываться о ее расположении во времени и в большей степени — о ее географическом местоположении. Он вспомнил, что Луиза называла 1481 год до Рождества Христова, по земному календарю или 4054-й по календарю ТЕРРЫ, Где-то в середине лета. А вот место придется поискать. Где-то в Центральном Китае. Просто иголка в стоге сена.

Командировка Луизы в Китай должна была длиться четыре года. По земному времени она вполне могла бы уже проработать целый год, а значит, сильно соскучиться по знакомому лицу. Он восхищался ее мужественным согласием, ввиду упрямого отказа Пола Таузига дать ей опасное задание спецагента. Конечно, девушка была разочарована. Луизе и Форчуну хотелось работать вместе. Но Пол Таузиг не мог им позволить такой роскоши.

Форчун давно знал Таузига и привык к его упрямству, одним из проявлений которого была его убежденность в том, что ни один хороший агент не может позволить себе длительных личных отношений с кем-либо, кроме симбиотического коллеги. Возможно, Таузиг сам не был в достаточной степени мужчиной, чтобы позволить себе такое, но у него не было никакого права полагать, что его собственные недостатки разделяли все члены его отдела. Руководителем и разработчиком операций шеф был превосходным, но нельзя же все время уделять работе. Ганнибал Форчун впервые задумался — как этому самодуру столь долгое время удается удерживаться на этой должности?

5

«А ТЫ ОЖИДАЛ УВИДЕТЬ ГРЕГОРА МАЛИКА?»

Вначале был хаос. В хаосе родился Паньгу, который создал небо из ярких и чистых элементов и землю — из темных, нечистых элементов. Каждый день небо становилось на один чжан выше и земля на один чжан толще, а Паньгу тоже на один чжан выше. Он прожил ровно восемнадцать тысяч лет, к этому времени небо стало очень высоким, а земля огромной, а Паньгу прекратил свой рост. Его слезы стали могущественными реками Хаунхэ и Янцзы, а тело после смерти распалось, и из него выстроились Пять Священных Гор; его глаза стали луной и солнцем, его жир стек, чтобы наполнить моря, а его волосы покрыли землю растительностью.

Долго-долго Желтый император, Хуан Ди, правил Поднебесной, простиравшейся от горных истоков Желтой реки до ее впадения в Желтое море. В 2697 году до нашей эры Хуан Ди основал Первую династию, при которой его прекрасная супруга Ци-Сяньнюй создала шелковичных червей, веретено и ткацкий станок, чтобы люди могли совершенствоваться в искусствах шелкопрядения и ткачества. Через одиннадцать сотен лет после того император Чэн-хуан построил город Ао в пяти милях к югу от вялой, илистой Хуанхэ, сделав его столицей династии Хань.

Город процветал уже восемьдесят лет, когда туда прибыла Луиза Литтл. Информация, полученная ею по церебральному полю, была довольно ограниченной и пополнить ее являлось задачей резидента. Поскольку основная линия земной истории, приведшей к созданию высокоразвитой цивилизации, в конечном счете принятой в Галактическую Федерацию, охватывала Ближний Восток и Средиземноморье, а потом, в основном, — Европу и Америку, большая часть резиденций ТЕРРЫ работала в этих районах. Самая ранняя точка размещалась в Египте в 1800 году до нашей эры. Другими важными резидентскими постами были 1550 году до нашей эры остров Крит, Афины классического периода, Финикия и так далее по темпоральной линии развития европейской культуры.

Китай же был изучен плохо. Самый ранний период истории страны, в котором работал постоянный резидент, — эпоха Чингисхана, в тринадцатом веке нашей эры. Луиза Литтл должна была начать исследовательское фундаментальное изучение этой территории с древнейших времен. А первой быть труднее всего.

Но Луиза и Ронел уже имели опыт такой работы в Мохенджо-Даро, где до них резидента не было.

Подготовительная команда захоронила компьютер, аккумуляторы, передатчик и направленный излучатель для межзвездной связи примерно в четырех милях от города Ао. На вооружении Луизы имелось устройство дистанционного управления этим оборудованием, а также средства сенсорной записи. В ее череп были вживлены сотни микросенсоров, которые передавали на портативный видеомагнитофон все, что она видела, слышала, обоняла. Для записи информации у нее имелась масса дискет вместе с полным ассортиментом других приспособлений. И все это было замаскировано во всякого рода предметах, соответствующих материальной культуре Древнего Китая. Самое ценное оборудование было скрыто в небольшой, украшенной орнаментом шкатулке, которую вполне могла иметь с собой китайская красавица из высших слоев общества в 1481 году до нашей эры.

Шансы на то, что имперцы вмешаются в земную историю во время работы в Китае, были ничтожными. Но еще более ничтожными казались шансы на то, что там появится Дрейн Вокайени, он же Ганнибал Форчун. Только самый глупый романтик станет бесполезно постоянно напоминать себе о том, как им было хорошо вместе; Луиза была немного романтичной, но хорошо понимала, что лучшее лекарство от разлуки — это работа. Поэтому она полностью отдалась делу, позволив году, проведенному на «Вне Времени», затеряться в глубинах памяти. Тем приятнее будет позже встретиться и начать все снова, чем теперь строить неопределенные планы. У нее и у Ронел было много забот, чтобы нормально действовать в условиях культуры, социальная структура которой оставляла мало свободы для женщины. Луиза должна была хорошо усвоить традиции и порядки того времени, чтобы обратить их в свою пользу. Информация подготовительной команды заключалась в записи языка и народных обычаев. Вникнуть в суть этой чужой, незнакомой жизни Луиза должна была сама. Ведь даже общей письменности у китайцев тогда еще не было. Не говоря уж о философии. Пройдет еще тысяча лет, прежде чем ее создаст знаменитый Конфуций. Таким образом, у Луизы было слишком много дел, чтобы еще загружать себя мыслями о той любовной связи.

Когда она поняла, что для успешной работы ей требовалось найти себе какого-нибудь влиятельного покровителя, то обсудила эту проблему с Ронел. Следующую неделю симбионт провела в полетах над домами самых именитых семей в городе. С телепатическими талантами Ронел было относительно нетрудно отыскать несколько подходящих кандидатов и затем изучить их характеры, убеждения, аппетиты и темпераменты достаточно глубоко, чтобы Луиза могла решить, кто из них является потенциально наиболее подходящим для нее. После аккуратного взвешивания всех факторов, она сделала свой выбор и разработала план действий.

Так, Чень Цзеюн, старший сын Чень Цзепина, богатого владельца медного рудника в полумиле южнее города, однажды погнался за необычной птицей и нашел вместо нее, к своему удивлению и удовольствию, хорошенькую девушку, настоящую принцессу. Она рассказала ему, что направлялась ко двору императора с далекого юга. На ее караван напали разбойники, которые убили или забрали в плен всех ее спутников. В компании со своей ручной обезьянкой испуганной девушке чудом удалось спастись, сохранив только небольшую лакированную шкатулку с ее драгоценностями. Молодой Чень поверил в эту историю и был совершенно очарован красивой, но беспомощной девушкой, явно аристократкой. Она была не только молода и привлекательна, но и отменно воспитана. Так что этот равный ей в социальном положении сын богача совершенно забыл о странной птице, на которую собирался поохотиться.

Для молодого рабовладельца, каким являлся Чень Цзеюн, благородное происхождение девушки только повышало ее ценность, как приза. Нравы того времени позволяли ему легко не допустить Луизу Литтл ко двору, а сделать своей собственностью, рабыней, с которой он мог делать все, что захочет.

Китай, как обнаружил Ганнибал Форчун, — огромная страна. Помня, что город, где должна была находиться его подруга, стоит на большой реке, он потерял день, исследуя Янцзы, пока не догадался, что ему нужна Хуанхэ. Дополнительная сложность состояла в том, что ему было трудно сразу узнать Луизу, ведь после хирургической операции она неотличима от местных жителей.

И все же у Луизы был один признак, по которому ее можно было найти. Это сенсорные датчики в мозгу. На машине времени были приборы для обнаружения их сверхслабых излучений.

Покинув берега Янцзы, Форчун отправился на северо-восток. Плодородные китайские равнины оказались заселены еще не так густо, как в более поздние времена. Городов встречалось немного. Который же из них нужный?

Основной задачей Луизы было подтвердить гипотезу археологов о том, что именно в эпоху Хань в Китае произошла техническая революция и появились уникальные технологии в изготовлении изделий из бронзы и других металлов. Каждый подобный качественный скачок был крайне важен для общей истории планеты. До времени правления императора Чжэнь И, сына основателя Ао, встречались довольно примитивные археологические находки.

Все другие культуры Бронзового века развивались поступательно, но здесь имел место внезапный загадочный технологический прорыв.

Становясь собственностью Чень Цзеюна, чей отец владел не только рудником, но и мастерскими, Луиза получала идеальную возможность изучить, как это произошло.

Невидимый аппарат Форчуна завис над древним городом Ао. Составлявшая по площади менее трети Карфагена, эта северо-китайская столица казалась сверху почти идеальным квадратом, со стороной примерно в милю, и ограждалась высокой стеной. Ее улицы были построены с геометрической правильностью, что напомнило Форчуну римский лагерь, но содержали какую-то особую красоту, присущую простоте, которую будут исповедовать в более поздние века художники эпохи Цинь.

С расстояния сразу бросалась в глаза гроздь ярко-желтых крыш в центре города. Желтый цвет в Китае издревле был императорским. Большинство остальных зданий имели серые крыши, некоторые — голубые и зеленые. Где-то в этом городе, как подсказывали приборы корабля, находилась Луиза Литтл. Форчуну потребовалось всего несколько минут, чтобы выделить частоту, на которой работали ее мозговые передатчики. Оставаясь невидимым, он подлетел ближе.

Ее стратегия сработала довольно хорошо, хотя не обошлось без проблем. Несмотря на ограничения, которые налагали на нее традиции общества из-за ее пола, и второстепенную роль, которую она должна была играть в своих взаимоотношениях с молодым Чень Цзеюном, у нее был целый штат слуг и полная свобода передвижения. Она навряд ли могла выбрать лучшего покровителя'. Он не только был привлекателен, но и оказался внимательным, эрудированным собеседником.

Иногда она вспоминала о Дрейне Вокайени, но не часто. Отношения с ним научили ее, когда нужно — целиком отдаваться безрассудству любви, но когда нужно — отодвигать любовь на второй план и заниматься делом. Она была уверена, что Дрейн думал точно так же, вряд ли можно было ожидать от него что-либо иное.

Сигнал поступал от одного из семи небольших строений, образовывавших букву «П» вокруг одного гораздо большего здания. Все восемь домов явно составляли одно владение богача. Неужели Луиза всего за год достигла такого экономического положения, чтобы позволить себе такую роскошь? Он вспомнил, что в Мохенджо-Даро резидент ТЕРРЫ жила тоже неплохо и достигла этого за еще меньший срок. И все же, элементарная осторожность подсказала сначала осмотреть все вокруг. Форчун пожалел, что с ним сейчас нет Уэбли, телепатические таланты которого очень бы пригодились. Спустившись ниже, агент включил обратный просмотр сегодняшнего дня, но не узнал ничего нового, кроме того, где обычно находится Луиза.

Вернувшись в реальность, Форчун увидел, как над городом быстро сгущаются сумерки, а усилившийся ветер несет штормовые облака. Это было ему на руку. Разразилась сильная гроза, обрушившая на маленький город потоки воды, и хлопок от материализовавшейся машины был заглушён жуткими раскатами грома. Ганнибал Форчун совершенно промок, пока добрался до широкого окна комнаты, где сидела Луиза. Он постучал. Окно распахнулось.

Из комнаты раздался голос женщины, говорившей отнюдь не по-китайски:

— Влезай и закрой окно, Дрейн. Я надеюсь, ни кто не видел, как ты прибыл?

— Луиза? Девушка засмеялась.

— А ты ожидал увидеть Грегора Малика? Она подняла масляную лампу повыше, чтобы посмотреть на него.

Промокший, бородатый, трясущийся в своем карфагенском плаще, Ганнибал Форчун чихнул. Дождевая вода струилась с его завитых волос и капала с носа.

— Наконец-то, — сказала Луиза, подавляя сме шок, — ты больше не похож на профессионального героя. Где Уэбли?

— В Карфагене.

— Да?

— Он не знает, что я здесь. Я приехал повидаться с тобой.

Тебе не стоило это делать. — Тон ее голоса не ожиданно стал серьезным; в нем появились нотки испуга, когда она продолжила: — Если кто-нибудь увидит тебя, это может разрушить все, что я создала за целый год работы.

— Никто меня не видел, — быстро заверил он ее. — Я не новичок в таких играх.

— Но может увидеть в любой момент.

— Это так ты меня встречаешь?

— А что ты ожидал? Ты хочешь, чтобы я пог ладила тебя по головке и сказала, какой ты умный мальчик?

Смущенно переступив промокшими ногами, Форчун грустно посмотрел на нее. Ощущение отчуждения, которое он впервые почувствовал, когда увидел на ТЕРРЕ ее измененное лицо, вернулось. Ганнибал Форчун, герой, уменьшился до замерзшего, трясущегося Дрейна Вокайени, как дублер, так и не взятый на главную роль. Как Дон Кихот, разочаровавшийся даже в ветряных мельницах.

— Ты сумела забыть все, да?

— Извини, — сказала она. — Это жестоко с моей стороны. Мне было очень тяжело без тебя в первые несколько недель. Я любила тебя.

— Любила… — повторил он, и в голосе его слышалась безнадежность.

Луиза кивнула.

— Я больше не могу себе этого позволить, — твердо сказала она. — И ты тоже.

Он глубоко вздохнул, не зная, что ответить. Видя, как он мучается, Луиза смягчилась.

— У меня были и хорошие чувства, и плохие. В конце концов я решила, что глупо будет продол жать жалеть об этом.

— Я так скучал по тебе, — сказал Форчун, стараясь, чтобы это прозвучало как можно искреннее.

— Я тоже сначала скучала по тебе, — спокойно сказала она. — Но я пережила это.

— Спасибо.

Дорогой Дрейн, я не видела тебя больше года. Для тебя прошло всего — сколько? Два дня? Три? Поверь мне, любимый, ты переживешь это. Нужно только время, и все.

— Ты права, — неуверенно согласился он. — Глупо было с моей стороны ожидать чего-либо другого.

— Каждый имеет право иногда ошибаться. — Она улыбнулась, вспомнив что-то. — Я написала стихи несколько месяцев назад. Так, ерунда.

— Я желал бы почитать. Ему хотелось любой ценой продолжить свидание. Она разыскала стихи безнадежно быстро. Он развернул лист бумаги и прочитал — тоже слишком быстро:

Форчун свернул листок и сунул его за пазуху.

— Когда ты это написала?

Луиза пожала плечами. — Шесть, семь месяцев назад.

— Понятно. Ты хорошо пишешь. — Внутренне он содрогнулся от банальности своих слов.

— Это слабые стихи. И мне не совсем нравится конец.

— Мне тоже… Я все еще хочу тебя, Луиза.

— Я знаю. Но правда, все кончено. Все ушло, не старайся вернуть это. Никогда не бывает хорошо, когда пытаешься вернуть прошлое.

— Кто это тебе сказал?

Она улыбнулась:

— Мы знали с самого начала, что люди вроде нас не могут себе позволить влюбляться. Я знаю, что ты чувствуешь, Дрейн, но я ничем не могу тебе помочь.

— Не думаю.

— Может, и нет, — согласилась она, пожимая плечами. — Но это ничего не меняет. Ты здесь быть не должен!

— Это все, что тебя беспокоит?

— Разве этого недостаточно? У меня здесь работа.

— Я думаю, я имею право быть раздраженной всем, что составляет опасность для моей резиденции.

Форчун усмехнулся:

— Если была бы какая-нибудь опасность, я бы, конечно, не пришел.

— Я не верю.

Он потянулся к ней, но она быстро отвернулась.

— Ты все еще хочешь, чтобы я ушел?

— Да.

— Луиза…

— Я хочу, чтобы ты ушел, — настаивала она. — Возвращайся туда, где ты должен быть, и оставь меня в покое.

— Хорошо, — медленно сказал Форчун. — Если ты этого хочешь…

— Я этого хочу, — заверила она его. — И постарайся, чтобы тебя никто не увидел. Здесь неласково относятся к незнакомцам, путающимся с чужими женщинами.

Она задула лампу. Не говоря ни слова, Ганнибал повернулся и вылез через окно.

6

ЗАСАДА

Оказавшись внутри корабля, Форчун с отвращением сорвал промокший плащ и бросил его в угол. Туника осталась относительно сухой — но с его бороды лились ручьи. Он помянул недобрым словом изобретателя ее молекулярного состава, не позволявшего отцепить эту богатую растительность. Лужицы воды сделали пол под ногами скользким.

Снаружи по-прежнему гремела гроза, молнии пронизывали темноту, улицы города секли злые ветра. Ярость природы была под стать настроению Ганнибала, когда он злобно нажимал кнопки корабля, чтобы вернуть ему невидимость.

Мужчину иногда охватывает оцепенение, когда он обнаруживает, что его больше не хочет та женщина, для которой он был небезразличен и которой он придавал такое же значение в своей жизни. Это ужасное ощущение, которое обычно интерпретируется организмом как угроза его жизнедеятельности и вызывает мгновенный всплеск самозащиты, которая включает сильный импульс мщения. Но кому? Луизе, любимой им больше всего на свете? Он не знал, что делать.

Человек, воспитанный в китайской культуре, сказал бы, что он передозировал с романтикой. Но приверженец жесткой логики мудро отметил бы, что, когда исследователь земного общества слишком долго бывает вовлечен в системы ценностей самых различных культур, он не может избежать заражения некоторыми болезнями, которые свойственны им. И любовь самая сильная из них.

Форчун злобно уставился на грозу снаружи, наблюдая за ручейками воды, стекающими по прозрачному куполу. Через несколько минут он понял, что хотя сама машина времени была невидима, сбегающая по ее поверхности вода обрисовывала ее форму. Бормоча ругательства, он поднял машину выше, попав под удары ветра. Несколько минут его внимание было занято исключительно пилотированием корабля. Наконец корабль вырвался из облаков и выровнял ход.

Лунный свет наполнил его внезапным ощущением одиночества.

Ему стало холодно. Он обхватил себя руками, чтобы согреться, но все равно дрожал. Потом вспомнил о ксанти, которое взял на борт для Уэбли, — вино согреет его.

— Это гораздо надежнее, чем люди, — вслух заметил он.

Ганнибал вывел машину в космос на стационарную орбиту. Теперь все, что он оставил в Китае, было далеко внизу. Долгое время, показавшееся ему вечностью, он сидел, уставившись на приборы и индикаторы на контрольной панели, забыв их назначение, потом заставив себя сконцентрироваться, решив, что жизнь не кончается на сердечных неудачах. Он вытащил из складского отсека бутылку нектара, являвшегося любимым топливом его партнера, и открыл ее. Напиток был очень вкусен. Вскоре, когда Форчун слегка опьянел, он начал ругать себя за то, что трусливо убежал от проблемы, вместо того, чтобы разрешить ее. И все же напиток согревал его, а это было самым важным на тот момент. Не так ли?

Успокоившись, он снова приложил бутылку к губам и сделал большой глоток. Презрение к себе, которое пришло минуту назад, отказывалось уходить. Хорошо. Проанализируй его. Изучи его. Избавься от него.

Подкрепленный ксанти, он понял, что большую часть его эмоциональной реакции составлял стыд оттого, что он позволил себе стать таким по-человечески уязвимым, и в то же время его по-настоящему шокировал тот факт, что он так долго отказывал себе в слабостях. Десятилетия тренировок выработали в нем большую сдержанность, которая удерживала его от физического давления на Луизу или мести ей, но это не могло удержать его от желания что-нибудь сокрушить.

Когда он сжал подлокотники в бессильной ярости, он понял, что это просто детская истерика, но понимание этого только усилило его отвращение к самому себе.

Единственным плюсом в создавшейся ситуации было отсутствие Уэбли, перед которым Форчуну было бы стыдно испытывать унижение. Хотя, как только будет восстановлен между ними телепатический контакт, симбионт все узнает — у человека от него секретов быть не может. Форчун знал, что симбионт снова и снова удивится отношениям, в которые его человеческий партнер вступал с различными человеческими существами женского пола и связанными с этим переживаниями, потому что для такого создания, как Уэбли, который не имел фиксированной физической формы и пола, сексуальные отношения были только забавой. Но для Ганнибала все это, увы, забавой не являлось.

Сказать, что он был раздосадован изменением отношения Луизы к себе, было все равно, что назвать увечье мелкой травмой.

Больше всего его огорчала ее спокойная уверенность в том, что он все равно переживет это, тогда как он сам был уверен в обратном. И эти ее глупые стихи — что заставило его сказать ей, что стихи хорошие? Он вытащил бумажку из-за пазухи и перечитал снова. Отвратительно. И все же, вместо того, чтобы бросить ее в утилизатор, он снова сложил ее и аккуратно засунул между листами бортового журнала. Было почти невозможно примирить его настоящее настроение с вещами, происходившими на «Вне Времени». Когда же она искусно притворялась — тогда или теперь? Чувства, которые они питали друг к другу совсем недавно, он был уверен, являлись любовью. И все же поведение Луизы ясно показывало, что ее чувства к нему претерпели такое же суровое изменение, как и ее лицо. Форчун опять подумал, что, возможно, ее прежние слова любви были не более чем ложь, частью жестокой игры, разыгранной хорошенькой девицей, но в это было очень горько поверить — хотя он сам играл в эту игру бесчисленное количество раз до того, как встретил Луизу. Нет, заверил он себя, он слишком хорошо знал правила такого розыгрыша, чтобы попасться в эти сети самому. Что оставляло только один возможный вывод: смена ее отношения к нему была притворством.

Он спросил себя почему и не мог найти никакого удовлетворительного ответа. Нахмурившись, он прикончил бутылку ксанти.

Будильник подал сигнал через несколько часов. Открыв глаза, Форчун печально оглядел кабину и обнаружил следы своей одинокой пьянки. Довольный тем, что хоть его желудок не выворачивало наружу, он все же с отвращением подумал о необходимости убрать следы разгула. Сырой пурпурный плащ все еще валялся в углу, на полу осталось несколько лужиц. Он методично убрался в кабине, потом разогрел себе завтрак. Во время еды он попытался снова взглянуть на проблему. Его злоба испарилась, но даже при более трезвом взгляде на вещи, в голову приходили все те же противоречивые ответы. Оставалось признать, что у него была одна надежда — когда-нибудь ответы будут найдены сами собой. Пора было возвращаться к делам насущным.

Одним из преимуществ машины времени была гибкость, которую она давала для отвлечения от одной проблемы ради другой. Он сильно отвлекся от официального задания, отправившись посетить Луизу, но вернуться к своей миссии мог по-прежнему легко.

Тем временем осталось несколько неясностей в информации Ванго, которые требовали выяснения. С этой целью, Форчун настроил координаты времени на 203 год до Рождества Христова, и вернулся на сицилийское побережье к разговору Сципиона с Лаллием. Заморозив время и вытащив у римского полководца магнитофон, Форчун оказался в курсе некоторых важных событий. Загадочный всадник принес Лаллию новости не только о неожиданной женитьбе Сифакса, но и о мятежном нумидийском принце Масиниссе. Хитрый нумидиец в действительности чудом избежал тщательно спланированного убийства, но пустил гулять слух о своей смерти.

Чувствуя себя гораздо лучше от большей информированности, Ганнибал Форчун взял курс на Карфаген и настроил временные координаты на день, назначенный для встречи с Уэбли.

По дороге он снова задумался о роли резидента Ванго в этой истории. Форчун так же не терпел некомпетентности, как и открытого предательства. Что беспокоило еще больше, так это факт, что провал резидентуры Ванго свидетельствовал о слабости, которая могла пронизывать всю цепь руководства до самого Пола Таузига. Форчун сомневался, что такая низкая эффективность имела причиной саму организацию работы ТЕРРЫ. Хотя кто знает? Имея десять тысяч хорошо подготовленных резидентских команд и всего трех координаторов в лице Виина и его собратьев, нельзя быть застрахованным от ошибок. Но ошибки могли стоить очень дорого, поэтому их следовало избегать любой ценой.

Двойные часы показали, что три часа, отведенные на разведку Уэбли, прошли.

Уэбли, приняв любимый облик пушистого кота, грелся на солнышке, лежа на большом валуне на самой вершине скалы.

Когда машина времени, издав хлопок, ворвалась в объективную реальность, симбионт подошел к ней и легко запрыгнул внутрь через входной люк.

— Не самое подходящее место мы подобрали для встречи, — заметил он. — База Империи точно под нами.

Форчун быстро перевел корабль в невидимое состояние.

— Сам знаю, — ответил он. — Нашел что-нибудь в городе?

— Ничего. Если у них и есть еще база, то не в Карфагене.

— Главная база, похоже, в Сирте, — сказал Фор чун и подробно описал любопытное прибытие юной невесты царя Сифакса и свадьбу в столице старого монарха.

— У тебя было много дел, — заметил Уэбли. — А еще где ты был?

Форчун рассказал ему про курьера, который привел его в конце концов к самому Сципиону, и о том, как ему удалось разместить маленький магнитофон д'Каампа прямо на римском полководце.

— Это должно помочь нам заполнить пробелы, — сказал симбионт.

— Я уже заполнил один большой пробел, Уэб.

— Помнишь рассказ Ванго об убийстве Масиниссы?

— Племянника старого царя?

— Точно. Его дядя устроил засаду, но все прошло не совсем так, как планировалось. Птичка уле тела — это значит, что Масинисса все же сможет прожить долгую жизнь и поучаствовать в разрушении Карфагена. Но раз его дядя уверен, что он умер, это снимает часть проблем. Ситуация запутанная, но не неразрешимая. Я думаю, теперь мы знаем достаточно, чтобы сконцентрироваться на наших друзьях из Империи, не так ли?

— Что же, придумай план, — сказал Уэбли. — Хочешь, чтобы я проник внутрь и осмотрелся?

— Зачем? Вряд ли они знают о нашем прибытии. Нападем на них врасплох и разрушим все гнездо сразу.

— Веди, о могущественный Спаситель Мира.

Форчун ухмыльнулся, довольный тем, что они с Уэбли опять действуют вместе.

Скала, возвышавшаяся над Средиземным морем на две сотни футов, была совершенно отвесной со стороны воды. Вход в пещеру сверху был скрыт в тени нависающего козырька. Отверстие было довольно узким, но дальше становилось просторнее.

Сохраняя машину времени невидимой, Форчун медленно ввел ее под козырек, внимательно вглядываясь внутрь. Уэбли занял свою обычную позицию на плечах партнера, запустив протоплазматический усик в левое ухо Форчуна.

— Их там по меньшей мере шестеро, — доложил симбионт. — Все — разные существа.

— Следи за ними, — приказал Форчун, медленно продвигая корабль вперед.

Первые пятьдесят или шестьдесят футов хода скупо освещались красноватыми лампами. Форчун осторожно вел невидимый корабль глубже, вскоре обнаружив отвесный провал, который, по-видимому, вел в еще большую пещеру.

— Они там, — подтвердил симбионт.

Форчун стал медленно и неслышно спускаться в колодец. Со дна вел новый горизонтальный ход, заканчивавшийся обширным гротом, в дальнем конце которого поблескивала гладкая как зеркало поверхность воды.

У входа в грот стоял скиммер, который агент уже видел раньше, по стенам было размещено несколько загадочных приборов и среди них нечто, напоминающее радарную антенну.

Агент развернул корабль вокруг оси, чтобы получше осмотреться, и вдруг тишину разорвал звук, такой интенсивный, что мог ощущаться кожей, такой пронзительный, что у Ганнибала загудели кости. В тот же момент машина времени была насильно материализована, став видимой для всех. Пока Форчун пытался что-нибудь сделать, входной люк его аппарата стал сам собой открываться, и вторгшийся звук парализовал его.

— Уэбли! — мысленно позвал Ганнибал и тут же понял, что партнера с ним больше не было. Парализованный Форчун смотрел сквозь прозрачный купол, как корабль продолжает медленно кружиться. А потом агент ТЕРРЫ потерял сознание.

День 103: Нет низких, только громкие, а ты — только зыбь оранжевых перьев, убегающих от тебя, потом ослабевающих, твоя тонкая, как пузырь, поверхность, попеременно взбухает и опадает, каждый взрыв вызывает новую зыбь, еще быстрее, усиливающуюся и ослабевающую, фантастически огромную в один момент и микроскопическую в следующий. Твои уши отсоединились, и ты свободен выдержать отвратительную вонь, но, даже закрыв глаза, ты можешь видеть пронзительные

ПИНГ-га-ПИНГ-га-ПИНГ

аааааааааааааааааааааааааах га-ПИНГ-га-ПИНГ

ШШШШШШШШШШШШШШШШШШ,

что, как ты полагаешь, есть звук твоего собственного дыхания и сердцебиения. Хорошо. Даже при сопровождающей это боли факт сознания поддерживает твою веру в единственную вещь, в которую, как ты обнаружил, стоит верить: ты все еще существуешь.

7

«КАК НАСЧЕТ ПАРОЧКИ ПАРАНОИКОВ?»

Осознание того, что он все еще жив, не принесло особого облегчения. Конечно, Форчун был немного удивлен продолжением собственного существования, но не мог вспомнить, чтобы он когда-нибудь за все время работы спецагентом был сильно удивлен тем, что пережил смертельную опасность. Опыт давно научил его тому, что из любой ловушки есть выход, стоит только достаточно над этим поработать. Быть пойманным являлось одной из рискованных особенностей его профессии. Из этого следовало, что умение освободиться также должно было относиться к числу его профессиональных качеств. Однако самым высшим из навыков спецагента все-таки считалось избегать ловушек.

Этот случай, однако, явно отличался от всех других. В прошлом его приковывали к стенам, заключали в камеры, подвергали пыткам, допрашивали с пристрастием, но сейчас впервые он не мог понять, какие же оковы его держат и чего от него хотят. Он не мог даже пошевелить головой. Чтобы открыть глаза, нужно было приложить невероятное усилие.

Не более чем в двух футах от него была вогнутая стена из какого-то гладкого пластика или металла, в центре которой имелось квадратное отверстие, достаточно большое, чтобы проползти сквозь него. За отверстием он мог видеть узкий коридор с прямоугольной дверью в дальнем конце.

При этом у Форчуна было ощущение, что он висит вниз головой. Чтобы проверить это, он собрал немного слюны на языке и подвинул ее к краю нижней губы. Она стекла обратно в рот. Все правильно. Значит, дверь был наверху шахты, а он лежал на дне. Он снова попытался пошевелить руками и ногами, но безуспешно.

И все же он был жив. Это ободряло. В качестве эксперимента он попробовал задержать дыхание. Это оказалось нелегко, но сработало. Он не мог чувствовать расширения или сужения грудной клетки, но мог контролировать хотя бы дыхание. Как бы теперь еще убедиться, что части тела, не подвластные контролю, еще действуют? Пока же все, что он мог сделать, это лишь проанализировать свое затруднительное положение.

Более всего его раздражало то, что его поймали в самом начале игры. Если бы он был новичком в подобных делах, ему не было бы так стыдно, но, будучи одним из девяти лучших агентов ТЕРРЫ, получивших престижную лицензию на вмешательство, и при этом так влипнуть в начале операции, все это просто выбивало из колеи. Уэбли будет хохотать над ним всем своим организмом. Кстати, а где партнер?

— Уэбли! — мысленно позвал Форчун и внимательно осмотрел стену и коридор за ней. — Уэб? — повторил он.

Ничего в поле зрения не несло никаких признаков того, во что мог превратиться симбионт. Форчун заставил себя не думать о том, что партнер мог быть уничтожен — он уже слишком часто делал подобное ошибочное заключение, после чего этот непробиваемый симбионт появлялся в последний момент живой и здоровый и по-прежнему язвительно ироничный. Нет, Уэбли должен находиться где-то поблизости. Форчун почувствовал уверенность в том, что снова его меняющий форму коллега сумел выжить, какие бы бомбы на них не бросали, и, возможно, в этот момент уже обдумывал план его спасения. Если то, что парализовало человека в машине времени, было каким-то видом психотронного излучения — а Форчун был почти уверен в этом-то эта энергия все же не могла действовать быстрее фантастического механизма самосохранения симбионтов. По всей вероятности, Уэбли удрал от ее воздействия прежде, чем напавшие на них противники могли понять, что он там вообще был. При самом удачном стечении обстоятельств он мог захватить машину времени, когда оттуда извлекли Форчуна, и сейчас уже вернуться на ТЕРРУ за подкреплением. Ганнибал решил, что беспокоиться об Уэбли будет просто потерей времени. Разрешив эту проблему, он вернулся к собственному положению.

К моменту, когда его протоплазма, последовав безусловному инстинкту, провела необходимый внутренний ремонт и когда к Уэбли снова вернулось сознание, и Ганнибал Форчун, и машина времени исчезли. Симбионт сфокусировал свою энергию в мысленный зонд и обследовал окрестности в поисках следов своего партнера. Не найдя ничего, он откатился в тень под массивным сталагмитом и закончил процесс самовосстановления. Довольный тем, что его повреждения были минимальны, он вытянул гибкий глазной стебель до верхушки сталагмита и оглядел всю пещеру.

Скупой красноватый свет давал возможность увидеть, что приборы тут остались, но имперского скиммера не было. Две радарные антенны все еще были направлены на то место у входа в грот, где засекли их машину. Уэбли не мог быть уверен, выключили их или оставили в рабочем состоянии. Превратившись в гибрид виноградной лозы и многоножки, Уэбли начал осторожно двигаться вверх по стене пещеры, выращивая по необходимости ноги и шупальца, совершая сложный слалом среди свисающих сверху сталактитов. Обнаружив небольшое отверстие в потолке, в котором чувствовалась тяга воздуха, он нырнул туда и по длинному, извивающемуся естественному ходу выбрался на солнечный свет. Совершив это, он вырастил пару протоплазматических крыльев, оперил их и поднялся в воздух. Сориентировавшись на местности, он полетел к особняку Ванго и Аррика. Резиденция была пуста.

Разумно полагая, что Форчуну мало поможет обессиленный от голода партнер, Уэбли сменил птичью форму на обезьянью. Найти личный запас ксан-ти Аррика было делом пары минут. Уэбли налил себе большую чашку золотистого питания и уселся ждать возвращения резидентской команды.

— Ганнибал Форчун.

Это прозвучало как шорох сыплющегося песка. Форчун открыл глаза. Прямо в центре открытой двери в конце шахты находилась лиловая комковатая глыба с оранжевыми оборками, примерно в половину роста человека. Форчун никогда не видел ничего подобного. Там, где, по идее, находилось лицо существа, мерцала сеть разноцветных пятен. Больше всего агента заинтересовал тот факт, что оно как будто стояло на полу коридора, который, по его ощущениям, уходил вертикально вверх.

Четыре самых высоких оборки шевелились, показался зеленый язык, похожий на мускульную ногу земных моллюсков.

— Не могу сказать, что ваше лицо мне знакомо, — сказал агент. — Хотя, конечно, это может быть и не лицо.

Верхние оборки существа затрепетали мелкой дрожью.

— Я — Барс Толунем, — сказало существо на языке Галактической Федерации.

Форчун улыбнулся:

— Очень приятно, Вы не скажите, что вы со мной сделали?

Не ответив на вопрос, существо медленно двинулось вперед, по-видимому, чтобы получше рассмотреть пленника сквозь квадратное окошечко. Хотя лицевые мускулы начали болеть от напряжения, Форчун сохранял на лице невозмутимую улыбку. Наконец комковатый повернулся и тяжело двинулся назад.

— Несмотря на вашу красоту, — пробормотал агент, — вы, безусловно, не самый приятный собеседник в галактике.

Оставив за собой блестящий след, Барс Толунем медленно прополз сквозь открытую дверь, захлопнув ее за собой.

Форчун сонно прикрыл глаза и попытался извлечь какую-нибудь полезную информацию из этой встречи. Но, почувствовав большую усталость, быстро уснул.

Уэбли не находил ничего зазорного в том, чтобы, ради спасения партнера из переделки, попавшего в нее из-за своей самоуверенности, просить помощи у Ванго и Аррика, к которым Ганнибал Форчун так пренебрежительно отнесся раньше. Ванго, услышав такую новость, плохо скрыл выражение злорадства на своем лице. Уэбли решил выяснить причины, вызвавшие враждебность, которую эти двое людей чувствовани друг к другу. Он попытался влезть в сознание Ванго, но симбиотический партнер последнего Аррик выстроил мощную телепатическую защиту, и ничего особенного в мыслях резидента Уэбли прочесть не смог.

— Я прошу возможности поговорить с Арриком наедине, — сказал Уэбли.

Все еще распластанный на плечах Ванго, Аррик отреагировал волнами недовольства. Уэбли при помощи телепатии быстро объяснил причины такого желания, добавив, что он лично на месте Аррика не приветствовал бы такое предложение, но сейчас не видел другого выхода. Аррик неохотно согласился. Оторвавшись от Ванго, он скатился на пол. Его сопротивление напомнило Уэбли нервозность Ро-нел, когда они впервые встретились на вершинах деревьев недалеко от Мохенджо-Даро.

Симбионты-торги очень не любили контактировать с себе подобными. У организмов, размножающихся только половым путем, такое асоциальное поведение создавало бы крайне низкий уровень выживаемости, но в эволюционной истории торгов это был толчок для развития сильных индивидуальностей.

Оставив Ванго, два симбионта удалились в другую комнату, чтобы начать сложный ритуал первого знакомства.

Колючая боль от вернувшихся ощущений пробудила Ганнибала Форчуна. Каждый мускул болел, но, по крайней мере, это давало уверенность, что их обладатель цел. Во рту было сухо, а глаза, казалось, покрылись сухой коркой. Коридор или шахта были по-прежнему видны через квадратное окошко. Ощущение, что он смотрит вверх, подтверждалось положением его тела — он лежал на спине, глядя в косо подвешенное зеркало.

Он попробовал размять руки и ноги, но тело слушалось еще очень плохо. Каждое движение причиняло боль.

Вдруг открылась дверь и в коридор вошел… Грегор Малик.

Форчун не поверил своим глазам. По крайней мере, это выглядело как Грегор Малик — то же отвратительное зеленое лицо, те же паучьи лапы, оканчивающиеся кожистыми трехконечными клещами. Но Малик был мертв. Точнее говоря: предположительно мертв. Предположительно затерян в извилистом лабиринте времени, жертва правила двойного отсутствия. Его дьявольский гений был вычеркнул из всех известных континуумов пространства-времени.

— Мы снова встретились, — сказал тиран Бориуса.

Форчун вздрогнул:

— Конечно, ты мог придумать более оригиналь ное приветствие, — сказал он и улыбнулся. — Хотя нет. Если бы ты мог, ты не был бы Грегором Ма ликом. Поздравляю с выживанием, Грег. Как это тебе удалось?

— Считай это удачей, мой дорогой Форчун. Мне помог Римо Рундль. Он нашел возможность выта щить меня из той дыры, где я очутился. Техноло гически мы не настолько отстали от вашей органи зации, как некоторым из вас того хотелось бы.

— Я рад за тебя, — ответил агент. — Но хоть те перь-то, я полагаю, у меня нет надежды убежать от тебя?

— Ты прав.

— Тогда не мог бы ты прояснить одну небольшую деталь, которая занимала меня некоторое время?

Тиран самодовольно ухмыльнулся:

— Ты хочешь знать, почему Империя вмешалась в эту войну между Римом и Карфагеном, да?

— Точно. В чем выгода?

— Выгода?

— Что вы надеетесь получить, если Карфаген выиграет?

— Ничего. Наше вмешательство в этот древний конфликт уже сослужило свою службу. Это было задумано только для того, чтобы завлечь тебя, мой дорогой Ганнибал, в мои сети. Я надеюсь, ты сог ласишься, что это было неплохо, придумано.

— Дьявольски неплохо, — согласился Форчун. — Я польщен, что ты считаешь меня такой важной шишкой, чтобы заваривать ради меня такую кашу. Вот тебе было бы досадно, если бы какой-нибудь другой спецагент был назначен сюда.

— Твое тщеславие никогда бы не позволило это му случиться. Ты много потрепал нам нервы в прошлом, но то, что ты сделал со мной в Мохенджо-Даро, просто незабываемо.

— Извини, если я обидел тебя, Грег. Интересно, что ты придумал в качестве мести?

Насекомовидное лицо Малика не было способно к мимике.

— Прежде чем ты умрешь, я намерен поиграть с тобой. Я не только удовлетворю свою месть, но и вытащу из тебя всю информацию, которой ты рас полагаешь.

— Опять солупсин?

— На этот раз нет, — бесстрастно сказал Ма лик. — Есть другие формы пыток, которые сохранят тебе жизнь гораздо дольше.

— Как благородно с твоей стороны.

— Мы уже располагаем твоей машиной времени. Мне доложили, что она раскрывает нам секрет за секретом.

Уэбли сменил свое обезьянье обличье на форму большого круглого каравая хлеба, затем вытянул из центра вертикальную стрелу, которая быстро достигала трех футов высоты и рассыпалась букетом ветвей, увешанных изумрудами, которые распались декоративным фонтаном.

Аррик ответил букетом из каких-то восковых лепестков и мысленным извинением за долгое отсутствие практики в трансформациях.

Уэбли превратился в, глыбу аккуратно ограненных кристаллов, каждый из которых фосфоресцировал своими оттенками. Хотя это была очень сложная форма, он принял ее с такой легкостью, что это выглядело жестом презрения.

Аррик растекся в плоский круглый диск оттенка бургундского вина и пустил рябь по центру диска. Вдруг рябь превратилась в расширяющиеся квадраты, а потом — в палитру самых разных цветов.

Собрав свои кристаллы, Уэбли превратился в перевернутую каплю, легко балансирующую на тонком конце, и начал вертеться волчком. Из капли до самого пола вытянулись разноцветные шупальца, создавшие при вращении форму улья, который быстро поднялся и закрыл каплю, затем исчез, обнаружив оскалившуюся ящерицу, стоящую на задних лапах.

Признавая поражение, Аррик оборотился обезьяной. Уэбли вежливо повторил его форму.

— А теперь — разделение, — вслух сказал он. Аррик кивнул:

— Теперь — разделение.

Пол Таузиг задумчиво нахмурился над компьютерной распечаткой. Это была очень сложная работа — следить за всеми реальными и мнимыми отклонениями линий истории сорока семи планет. Это требовало четкой организации работы всех команд. Поэтому самой большой неприятностью для тучного шефа Оперативного отдела был конфликт между членами одной команды. Например, резидентской.

Он должен был предвидеть это, но думал, что это все-таки невозможно. Покачав головой, Таузиг включил коммуникатор и приказал доставить ему необходимые документы немедленно.

Форчун не знал, как долго он спал, но чувствовал себя совершенно не отдохнувшим.

Огромное паукообразное существо снова приблизилось к его клетке.

— Надеюсь, ты хорошо провел ночь, мой доро гой Форчун?

Поворот головы дался мучительно тяжело. Но ухмылка Ганнибала Форчуна была такой же насмешливой, как и всегда.

— Спасибо. Очень хорошо.

— Рад слышать, — прошипел зеленый. — Я хочу, чтобы ты был в состоянии воспринимать то, что я приготовил для тебя. Предупреждаю по-честному, эти маленькие забавы постепенно убьют тебя, но ты еще проживешь некоторое время, пока это случится.

— Ты мне уже говорил.

— С момента нашей последней встречи я полно стью изучил ваш вид, обращая особое внимание на нервную систему. Мы с коллегами пришли к нес кольким интересным идеям относительно челове ческой боли. До сих пор, к сожалению, наш подход к этой проблеме был, в основном, гипотетическим. Поэтому весьма благородно с твоей стороны предо ставить себя для опытов. Так что мы сможем про верить наши теории на практике.

Любые сомнения, которые могли оставаться у Форчуна относительно подлинности Грегора Малика, отпали; только настоящий тиран Бориуса мог быть таким садистом. Вспоминая события в Мохен-джо-Даро, Ганнибал знал, что Малик сдержит свои обещания. Но он не позволил даже намеку на страх появится на своем улыбающемся лице.

— Тебя ведь интересует не только проблема боли, но и еще что-то?

— Разумеется, — согласился Малик.

— Не думаю, что это возможно с участием такого мясника, как ты.

— Не бойся, это возможно. Ты найдешь это довольно занятным, тем более что с твоей нервной системой мы собираемся поиграться.

— Конечно, — мило согласился Форчун. — Скажи мне, Грег, ты ожидаешь, что я буду просить опомиловании в ходе пытки?

— Можешь просить, если хочешь. Можешь даже кричать время от времени, но это не очень поможет. Наше оборудование, я тебя уверяю, достаточно умное. Твое сознание будет автоматически наблюдаться в течение всего эксперимента. Короче, мой дорогой, можешь даже не имитировать обморок.

— Мудро, — позволил себе заметить Форчун.

— Я тоже так думаю, — согласился Малик. — Ты когда-нибудь интересовался психологией?

— Достаточно, чтобы определить дурака, когда мне такой попадался. Тебя я к их числу не отношу.

— Тебя может удивить то, что в основу экспериментов будут положены мои исследования гордости и тщеславия гуманоидного мужчины. Ну, до свидания. Мы не увидимся до начала опытов.

Тиран двинулся к двери.

— А когда они начнутся?

— Мой дорогой Форчун, — укоризненно покачал головой Малик, — ты ведь не думаешьт что я скажу тебе это, не так ли? Это уничтожит всю прелесть неизвестности.

Одной из основ личности каждого симбионта было глубокое уважение личных мнений другого индивида. Молодого торга обучают, что, если он должен обменяться информацией с другим, то необходимо заблокировать свое личное отношение к каждой проблеме. Так, Уэбли и Аррик проникли в умы друг друга, полностью делясь своим опытом, но не своими личными мнениями о Ганнибале Форчуне и Ванго. Но при большом объеме информации об этом можно было догадаться опосредованно даже с механизмами защиты личности, поэтому разделение всегда травмировало психику симбионтов. К концу его Уэбли знал все, что Аррик знал о Ванго, а Аррик знал все, что Уэбли знал об Форчуне. Дрожа, они наконец отодвинулись друг от друга. Каждый ушел в себя, сортируя, обрабатывая новую информацию. Они долгое время оставались неподвижными.

Форчун не мог вспомнить, когда он ел в последний раз. Он не мог вспомнить, как засыпал и просыпался. Все тело болело. Каждое движение требовало усилий, и он двигался удивительно медленно, как во сне. Он чувствовал, что ослаб от плохого питания, скорее всего искусственного. И плохо помнил мучения, которым подвергался.

Помещение, где он теперь находился, представляло собой неправильной формы двенадцатигранник, ни одна из граней которого не была похожа на другую ни по форме, ни по цвету, ни по фактуре. Пол состоял из пяти неравных сторон. Некоторые грани стен и потолка слабо мерцали с постоянно меняющейся интенсивностью свечения. Форчун болезненно передвигался по комнате, обследуя ее; затем, измученный, уселся на пол в центре, рассматривая медленно двигающиеся огни. Поверхность под ним была шершавой, как наждак. В помещении было прохладно и сильно воняло потом и какой-то гнилью. Ганнибал задышал глубже, чтобы побыстрей привыкнуть к вони; через пару минут он прекратил ее ощущать…

Когда он проснулся в следующий раз, в комнате было ужасно жарко и воняло рыбой. Световые панели ярко моргали. Форчун был обнажен, а все его тело — в кровоподтеках. Голова болела, возможно, от голода, возможно, от побоев. Не было никакой другой возможности отслеживать ход времени, кроме как по функциям собственного тела. Внимательно изучив себя, Форчун выбрал небольшую царапину на левой лодыжке и расцарапал ее сильнее, пока она не начала кровоточить. Когда он снова потеряет сознание, то, придя в себя, сможет потом приблизительно рассчитать, сколько он был без сознания, по степени заживления ранки. Эта информация может оказаться бесполезной, но, по крайней мере, отвлечет его. Голод и жажда были менее надежными индикаторами времени.

…менее надежными индикаторами, потому что они очень индивидуальны в своей интенсивности…

…индикаторами, они были гораздо более индивидуальны в своей интенсивности…

…гораздо более индивидуальны в своем безумии…

…сослагательны в своем безумии?..

…в своем бессмыслии… Так ему отказывал разум.

Тепло… Вдыхай тепло глубоко, без сопротивления. Спи в мягком тепле, более субъективном, чем твоя индивидуальность. Если бы твои ощущения голода были менее надежны… вдыхай сослагательное безумие. Пол Таузиг? Похожий на луковицу бюрократ, слишком слепой, чтобы оценить реальность, даже если он может понять ее. Да, нас десять спецагентов, потому что есть всего трое координаторов. Виин и его собратья — главные наши стратеги. Ну вот, выдал секрет. Ну и ладно… Нет, надо иначе! Ведь это идет допрос.

Ваши пчелы и блохи, Луиза, предпосылают в ветреные сезоны сопящее удовольствие замерзающих ключей, чтобы облегчить болезнь моего дерева. Сыр соглашается, что приятная задиристая воля облегчает моря тех декретов. Если ей придется искать собственные коленки и сжимать свободу на три градуса, неприятное предательство освобождает причину, которой сопящее удовольствие облегчает чихающее веселье.

Торг? Морг? Или сноуборд? Луиза? Китаянка!

Мне не на кого рассчитывать, кроме себя. Десять. Девять. Восемь. Семь. Пять. Четыре. Шесть. Три. Два. Один.

Ноль. Зеро. Неро. Герой…

Хотя его глаза были открыты, он не видел ничего, что представляло бы какой-нибудь смысл. Две смутные фигуры колебались перед ним, отказываясь попадать в фокус. Он смутно осознал, что допрос прекращен, но был готов и дальше думать и говорить о всякой бессмыслице, хотя не был уверен, что это поможет.

Мне не на кого рассчитывать, кроме себя. Один. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Извините, друзья.

Одна из фигур заговорила, произнеся двенадцать слов. В них не было никого смысла, так как почему-то он не мог удержать в памяти больше трех слогов. К моменту, когда спрашивающий добирался до четвертого слога, Форчун забывал первый.

— Ты уставился туда, где воробей летает в воздухе, — серьезно ответил он.

Другая тень переспросила:

— Чего?

— Зная, что рев парализует площадь, — добавил Форчун.

Смутные тени о чем-то посовещались, затем перефразировали свой вопрос: Форчун делал вид, что прикладывает все усилия, чтобы понять, о чем они спрашивают, но смысл ускользал от него снова.

— Редкое дело тяжело делать, — проинформировал он их.

Время шло. Тени снова посовещались. Новый вопрос. Новый ответ.

— Я клянусь, что эра ТЕРРЫ починит…

Они еще что-то спросили, но Форчун закончил свой бессмысленный ответ:

— …чтобы подобрать несравненную пару.

Агент понимал, что за это его накажут, но про должал строить из себя сумасшедшего.

— Берегитесь! — предупредил он. — Остерегайтесь.

Они казались совершенно обескураженными, поэтому он позволил себе задать свой вопрос:

— Будет ли блеск раздражать медведя?

Он сразу мог сказать, что вопрос не дошел до них, но ему казалось важным закончить мысль. — А как насчет парочки параноиков?

8

ТЫ МЕРТВ

Рвота не принесла ничего, кроме усиления головной боли и еще более горького привкуса во рту.

Либо его перевели в другую камеру, либо та, в которой он был, сжалась с тех пор, как он последний раз рассматривал ее. Вокруг него стало, казалось, меньше места, а на его теле стало гораздо больше синяков. Ганнибал Форчун критически осмотрел свое тело. Снаружи все было пока на месте. Если судить по разнообразным болям, мучившим его, что-нибудь внутри вполне уже могло отсутствовать. Совершенно очевидно, у него было сломано больше одного ребра, судя по вспышкам боли, сопровождавшим каждый вдох. Кожа под карфагенской бородой зудела, возможно, из-за роста его собственной щетины, но это был ничтожный дискомфорт по сравнению с остальными мучениями. Он твердо держался, не выдавая врагам полезной информации, и они старались сломить его волю пытками. Однако добились противоположного результата — его память стала действительно слабеть, и это самого Форчуна очень беспокоило, особенно, если появится возможность бежать.

В таком случае имперцам не имело никакого смысла бить его дальше. Оставалось только убить.

Вспомнив об импровизированных «часах» на своей левой лодыжке, он нашел корочку и попробовал сорвать ее. Не более двух дней прошло с тех пор, как он пустил там кровь. Щетина на верхней губе, не заклеенной искусственной растительностью, свидетельствовала о тех же двух днях. Желудок, однако, говорил ему, что прошло уже гораздо больше. Еще пара дней голодания может сделать его слишком слабым для побега, даже если представится шанс.

Он еще раз обследовал свою тюрьму с мерцающим освещением и постоянно меняющимися размерами. Хотя поверхности граней различались по фактуре, все они были очень аккуратно соединены. Эх, будь у него хоть какой-нибудь инструмент… Или способность симбионтов менять свой облик и пролезать сквозь узкие щели…

Устав, он снова уселся на пол, чтобы сохранить силы, потом собрал всю свою энергию для мысленного призыва к своему партнеру. Это могло быть простой потерей времени, но ему не оставалось ничего другого. Потом он продолжил размышления, перебирая в памяти все детали своего положения, стараясь заметить то, чего не замечал раньше.

В другой части подземного комплекса Грегор Малик, сидя у наблюдательного экрана, совещался со своим заместителем Барсом Толунемом. На экране был виден Ганнибал Форчун, сидящий, скрестив ноги, в явном унынии, совершенно неподвижно. Тиран включил подслушивающее устройство; через микрофоны послышалось дыхание пленного агента.

— Он, похоже, чувствует себя вполне комфорт но, — заметил Толунем.

— Исправь это.

Повинуясь, комковатый протянул верхнее щупальце и увеличил дозу тепла в камеру. Малик спросил:

— Когда Рундль будет готов?

— Возможно, завтра. — Оранжевые оборки Толунема заколебались.

— Отлично. Начнем вторую фазу эксперимента вечером.

Грегор Малик оставался у экрана до тех пор, пока Ганнибал Форчун не начал корчиться от невыносимого жара.

Когда он проснулся в следующий раз, комната опять изменилась. Новые боли конкурировали со старыми. Жажда пронизывала, казалось, даже кончики пальцев. Как и раньше, он не помнил ни об ударах, ни об их продолжительности. Он осторожно начал разминать затекшие мышцы.

— Мой дорогой Форчун, — раздался голос Мали ка из скрытого динамика. — Жизнь была бы гораздо легче для тебя, если бы ты оставил эти ребяческие мысли о побеге. Я бы восхищался твоим упорством, если бы оно не заставило нас трижды поменять вид твоего жилища за прошедшую неделю.

Ганнибал Форчун попытался выдавить дерзкую усмешку, но быстро остановился, почувствовав, как болят потрескавшиеся губы.

Больше Малик ничего не сказал. Камеру заполнил вонючий туман, и снова пришло беспамятство.

Светящиеся точки мерцали в темноте, обрисовывая смутные очертания предметов и людей, в то время, как голоса появлялись и исчезали, перекрывая друг друга.

— Наконец-то, — с насмешкой сказала китаянка, — ты больше не похож на профессионального героя.

С другой стороны раздался бас Таузига, и в его вопросе прозвучала издевка:

— Как ты себя чувствуешь?

— Не осталось сожалений, а? — спросил Ванго.

— Здесь неласково относятся к незнакомцам, путающимися с чужими женщинами, — продолжила Луиза.

— …оставил эти ребяческие мысли о побеге, — добавил Грегор Малик.

В левом ухе послышался шепот симбионта: — Что ж, придумай план.

— Она не в твоем вкусе, Ганнибал, — заявил Пол Таузиг.

Прежде, чем он смог ответить, китаянка Луиза спросила:

— Ты хочешь, чтобы я погладила тебя по голов ке и сказала, какой ты умный мальчик?

— Веди, о могущественный Спаситель Мира, — прошипел Уэбли, испаряясь струйкой дыма.

Туман стал невыносимо красным, когда д'Каамп мрачно заявил:

— Ты мертв.

Голод, раскалывающаяся голова, боль во всем теле и неработающая память. Ко всему этому теперь прибавились смена озноба и жара и периодические мышечные конвульсии. Уходили последние силы. Более слабый человек приветствовал бы приливы беспамятства; Ганнибал Форчун старался бороться с ними. Не было уже никаких признаков того, что придет помощь, и Форчун убедил себя не надеяться на них. Только одно поддерживало его существование — мысль о том, что он еще жив. Опыт множества переделок, которые он уже попадал, велел ему сбрасывать со счетов собственную способность находить выход в последнюю очередь.

Итак, во-первых, он, без сомнения, пленник Империи. Во-вторых, очевидная личная ненависть к нему Грегора Малика. В-третьих, его память была нарушена. Вначале он нес бессмысленный бред в ответ на все прямые вопросы на допросах осмысленно, а потом просто не получалось иначе. В-четвертых, единственный свидетель его пленения Уэбли скорее всего был мертв. В-пятых, если он не найдет возможности расстроить планы Малика, линия времени Земли очень скоро придет к смертельному коллапсу. В-шестых, все другие неприятности, включая захват Империей его машины времени, были ничем по сравнению с полной аннигиляцией существенной части реальности базового времени. В-седьмых, его работа в этом направлении до сих пор не принесла никаких результатов.

Пора было перехватить инициативу от Грегора Малика. Никто другой явно не собирался сделать это за Форчуна.

Борьба с болью требовала слишком больших усилий, поэтому он решил принять ее, расслабиться в ней, дать ей другое определение. Это было, как будто сама боль, прежде бывшая непереносимой, вдруг разверзлась и выбросила его на другую сторону, беззвучно захлопнувшись за ним, будто вывернувшись наизнанку. Может быть, это была и агония, но он впервые за долгое время почувствовал себя почти хорошо.

Он вдруг научился этому. Это была уступка реальности, уступка тому, что есть и одновременно отторжение того, чего хотелось бы, как бесполезного, как лжи, обольстительной фантазии, которая больше не соответствовала реальному миру. Возможно, никогда не соответствовала.

Этот трюк, обнаружил Форчун, позволял существовать в гармонии с морем боли, а не в борьбе с ним. Улыбаясь, он заставил свои измученные мускулы расслабиться. Как только он признал, что убежать от боли невозможно, это было просто сделать. Это было похоже на балансирование по очень узкому канату в полной темноте — у тебя остаются шансы не упасть, пока ты движешься.

— Форчун, — вдруг прошептал сзади знакомый голос.

Ганнибал Форчун повернулся и замер.

Лицом к лицу с ним стоял абсолютный двойник Ганнибала Форчуна, со всеми синяками, царапинами и опухолями.

«Прекрасно, — подумал он. — У меня галлюцинации».

— У нас меньше сорока секунд, — быстро сказал второй Ганнибал Форчун. — Слушай меня внима тельно, потому что я не могу повторять дважды. Я нашел возможность избежать правила двойного присутствия. Корабль в конце этого коридора, ко ординаты установлены; только нажми на пуск, когда войдешь. Ты пройдешь момент присутствия через замороженное время. Ты идешь? Форчун оцепенело кивнул.

— Может, и сработает, — пробормотал он.

— Сработает, — заверил другой Ганнибал Форчун, ведя его за собой. — Они немного смогли узнать, но тебе надо выбраться отсюда до их оче редной пытки. Один из тебя займет место в ка мере. Я не знаю, сколько нас будет там к тому времени, когда прекратится вибрация, но рассчи тывая, что по крайней мере хоть кто-нибудь из тебя вернется с подкреплением. — Пришелец рас пахнул дверь, и Форчун увидел свою машину вре мени, окруженную разным лабораторным обору дованием. Комната была высокой, с натуральным каменным потолком пещеры и синтетическим по лом.

— Торопись! Только на люк надо пять секунд!

— Как это сработает?

— Откуда я знаю? Двигайся!

Это был совершенно резонный совет, подумал Ганнибал Форчун, ныряя в открытый люк корабля. Он не видел причин в чем-нибудь сомневаться, потому что в своем теперешнем состоянии не мог сомневаться вообще; он определенно знал, что делал, надеясь через некоторое время узнать — можно ли доверять собственной галлюцинации. Он дотронулся до ручки люка… и тут его яростно отшвырнуло назад нечто быстро движущееся, облепившее его голову и плечи, но тут же отскочившее и исчезнувшее внутри корабля. Потеряв равновесие, Форчун упал на пол. В это мгновение люк мягко захлопнулся, другой Ганнибал Форчун был атакован этим же нечто, за тем исключением, что оно не отскочило от него. Раздался звук разрыва, треск, и голова другого Ганнибала Форчуна была отсечена. Через секунду его пластиковый торс развалился пополам, обнажив хитросплетения разноцветных проводов. Из развороченной шеи вылилось небольшое количество желтой жидкости. Детали сломанной куклы были выброшены из машины времени наружу.

— Идея Малика, воплощение Рундля, — раздал ся рядом голос симбионта. — Рундль сделал твою копию — биоробота. Координаты корабля настрое ны на нарушение правила двойного присутствия. Мы узнали об этом и решили, что это будет наи лучшей возможностью спасти сразу и тебя, и корабль…

И тут машина времени исчезла в никуда. Вздрогнув, симбионт прошипел:

— Я надеялся, что он сможет перестроить коор динаты вовремя. Проклятие…

— Значит, она погибнет, но кто там…

— Да.

Форчун глубоко вздохнул в неожиданно наступившей тишине, поняв, как близок был к тому, чтобы стать собственным палачом.

— Спасибо, Уэб, — тихо сказал он. — Ванго, может, и идиот, но Аррик доказал, что он настоящий герой.

— Ошибка, — отозвался симбионт. — Я — Apрик. Уэбли был в корабле. Я должен помочь тебе выбраться отсюда. Что с тобой? У тебя такой вид, как будто…

Ганнибал Форчун почувствовал себя в нокауте, когда понял, что Уэбли совершил самоубийство. Быть так близко к свободе, даже если первым проблеском была наведенная Маликом галлюцинация, и потом увидеть, как твой партнер глотает яд, предназначенный тебе. Это было слишком тяжело. Игра вдруг пошла слишком быстро, ставки стали слишком высоки, и за последние несколько дней он вдруг невообразимо постарел.

Он почувствовал, что теряет самообладание, неспособный ни сопротивляться, ни терпеть нарастающие волны боли; с криком тревоги Аррик бросился к нему.

9

ПОБЕГ

До Форчуна смутно дошло, как чужой симбионт присосался к нему, мягко облегая его тело, растекаясь от шеи вниз, становясь второй кожей, которая тепло обволакивала его, прицепившись к каждому волоску, к малейшей поре кожи, распределяясь так ровно, что первоначальные пятнадцать фунтов, казалось, исчезли. Форчун расслабленно погрузился во внушенный комфорт объятий Арри-ка. Но агент не забывал, что Грегор Малик и его подручные могут ворваться в подземную комнату в любой момент.

Знать пределы своих возможностей и иметь способность воспользоваться малейшим шансом на успех или спокойно принять провал, если шансов нет, — этим умением обладал каждый агент ТЕРРЫ. Ганнибал Форчун, исходя из имеющейся информации, понял, что это провал. Он нисколько не сомневался, что симбионт прочел это в его сознании в тот момент, когда устанавливалась связь. Форчун слишком устал, чтобы спастись самому. Но если даже Аррик не делал никаких попыток к самоспасению, значит, ситуация была безнадежной. Ганнибалу предстояло умереть, и он даже не любопытствовал как. Расслабленный, он провалился в небытие и был немедленно разбужен внезапно возникшей резкой мучительной болью. Его руки и ноги двигались не по его воле, а по воле Аррика, который тончайшими отростками своей протоплазмы, растекшейся по человеческому телу, как по андроиду, управлял Форчуном. Человек спотыкался и качался, но все же шел. Слишком слабый, чтобы спросить, что было на уме у его нового партнера, агент позволил ему вести себя.

Они пришли к ничем не примечательной двери. Аррик подвел к ней руку человека и запустил тончайший усик в замок. Через мгновение дверь распахнулась и агент вошел в следующий коридор. Он спал на ходу, время от времени просыпался, но все равно двигался автоматически.

Вскоре он обнаружил, что они оказались в вертикальной шахте. Симбионт уцепился его руками и ногами за гладкий кабель, который тянулся сверху донизу. Форчун с трудом сообразил, что они совершают побег из плена и очень удивился, как им это удается. Но долго оставаться в сознании, чтобы выяснить это, было слишком тяжело; кроме того, он догадался, что симбионту проще управлять им, если он просто будет спать.

Проснувшись в очередной раз, он обнаружил себя ползущим по узкому лазу, который полого спускался вниз, где смутно виднелся свет. На этот раз он сделал усилие, чтобы остаться в сознании, и мысленно спросил:

— Ты слышишь меня, Аррик?

Усик протоплазмы скользнул в его правое ухо.

— Да. Тебе лучше?

— Немного. Ты знаешь, куда мы идем?

— Наружу, — прошептал Аррик. Его голос так напоминал голос Уэбли. — Тебе придется проплыть под водой несколько минут.

— Я не смогу надолго задержать дыхание.

Уэбли знал об этом, когда придумывал опе рацию. Все будет нормально. — Они были уже в конце лаза. Под ними колыхалась морская вода. — Мы с Уэбли изучили всю гору, это единственный неохраняемой путь, достаточно широкий для тебя, чтобы выбраться отсюда. Но придется нырнуть. Я могу нести весь воздух, который тебе понадобится под водой. Но тогда мне будет сложно управлять твоими движениями. Тебе придется оставаться в сознании, чтобы плыть самому. Я укажу тебе нап равление.

Здоровому сильному пловцу понадобилось бы около минуты, чтобы пронырнуть, проплыть это расстояние под скалой. Но организм Форчуна был очень ослаблен, и ему требовалось больше времени. Все детали побега были разработаны симбионтами заранее; единственным слабым местом плана было то, что ни у кого не было возможности проверить его на практике. Поэтому Аррик исходил из предложенного Уэбли приблизительного количества воздуха, который, по его расчетам, понадобится Форчуну.

— Вода довольно холодная, — предупредил Аррик, когда Ганнибал собрался с силами, чтобы нырнуть.

— Это поможет мне оставаться в сознании, — мысленно ответил Форчун. — Пошли!

— Ныряй и сразу плыви. Я буду направлять тебя.

Холод сдавил тисками его обнаженное, израненное тело. Но это же взбодрило его. Дыша через симбиотическую, просунутую ему в рот трубку, Форчун энергично поплыл. Однако вскоре наполненный воздухом протоплазменный пузырь прижал пловца спиной к поверхности скалы. Двигаться вперед стало трудно из-за того, что удивительному естественному аквалангу Аррику не хватало собственного веса.

— Аррик, я не могу плыть. Воздух прижимает меня к скале.

— Ты собираешься задержать дыхание? — по интересовался симбионт.

— Уэб, то есть Аррик, поступим иначе. Ты мо жешь сделать из себя трубу и подавать мне воздух из пещеры?

— Попробую.

Форчун сразу ощутил тяжесть собственного тела, когда со спины его исчез воздушный мешок. От его губ до поверхности воды под лазом из пещеры вытянулась довольно плотная протоплазменная труба. Из акваланга Аррик превратился в насос. При помощи волнообразных сокращений стенок трубы симбионт принялся подавать воздух в легкие Форчуна. Углекислый газ агент выдыхал через нос. Сотни серебристых пузырьков постоянно мелькали перед его лицом. Почувствовав прилив кислорода, Форчун снова мощными гребками рук и ног поплыл вперед. Пузырьки стали быстро исчезать сзади.

— Далеко еще?

— Почти половина, — раздался голос в ухе.

Усик для контакта был единственным отростком тела симбионта, который не входил в состав воздушной трубы.

Холод весенней средиземноморской воды уже не мешал Форчуну, агент притерпелся к нему. Но по мере продвижения вперед становилось все труднее дышать. Делаясь длиннее, симбионт сначала был вынужден делать тоньше свои стенки, а потом — уже отверстие трубы. У него уже не хватало сил подавать воздух сокращениями своего тела, и пловцу пришлось дышать глубже, напрягая сломанные ребра.

— Воздух! — потребовал Форчун, когда начал задыхаться.

— Больше не могу, — ответил симбионт.

Под водой стало уже значительно светлее. До поверхности моря оставалось совсем немного. Форчун снизу уже видел колебания волн. И тут доступ воздуха прекратился. Задержав дыхание, он греб из последних сил. Аррик стал стремительно перестраивать свое тело. Ганнибал лишился чувств, но все равно продолжал плыть…

10

ПРОБЕЛ В ТЕОРИИ

Примитивные цивилизации во всех частях галактики обычно поэтически представляли время в виде реки, непрерывно текущей в одном направлении, а «сейчас» — в виде листа, плывущего по речке. Это было очень живописно, но нисколько не помогало в разработке технологии, которая позволила бы перемещаться по линиям времени. Тем не менее после долгих поисков теория темпоральных путешествий была создана, а технология разработана. Так появилась машина времени (и у ТЕРРЫ, и у Империи), опутанная сетью всяческих правил.

Ганнибал Форчун и Уэбли были не сильны в теории, но оба являлись проверенными специалистами в эксплуатации этой машины. Поэтому оба хорошо знали правила.

По приказу Грегора Малика, Римо Рундль, который хорошо разбирался как в практике, так и в теории темпоральных перемещений, установил координаты аппарата на нарушение правила двойного присутствия и заблокировал ручное управление. Войдя в корабль, Уэбли запустил обратный отсчет и уже ничего не мог сделать, чтобы остановить его. Такую же судьбу раньше подготовила для Грегора Малика ТЕРРА, только на этот раз ловушка была устроена с гораздо большей тщательностью. По всем законам она не могла не сработать.

По всем законам Уэбли должен был умереть.

Смерть, однако, выглядела как-то странно. Когда наблюдательный купол очистился, солнечные лучи разлились по кабине, которая никуда не исчезла. Уэбли спокойно парил примерно в полумиле над Карфагеном, который выглядел так же, как несколько дней назад. Вон там Бирса, вон там — две гавани, вот там — форум. Корабль снизился, легко подчиняясь управлению, и Уэбли увидел дом Ванго и Аррика и во дворе — сомнений быть не могло — их с Форчуном машина времени.

Он проверил координаты и датчики. Это было невозможно. Все приборы показывали явное двойное присутствие. Что-то явно пошло не так. Микроскопическая ошибка, какой-нибудь переключатель глубоко в недрах машины, контакт, который не замкнулся, когда он должен был пропустить ток, пылинка, оставившая открытым микрореле. В любую секунду машина могла исправить положение, ток потечет через допустившее сбой устройство… Уэбли работал в бешенстве, снимая обшивку с приборной панели, проверяя все контакты. Все действовало нормально. Он находился в реальном времени, хотя это было невозможно. Он осторожно перевел аппарат в наблюдательную, невидимую фазу. Все работало исправно. Машина времени исчезла с карфагенского неба.

Опасность миновала. Уэбли задал компьютеру координаты ТЕРРЫ и включил пуск. Мигнули лампочки, тихо пропела мелодия, и озадаченный симбионт растекся по спинке кресла.

Беспокоиться больше было не о чем. Природа путешествия во времени предотвращала любые аварии и преграды, которые в прошлом делали столь захватывающими рассказы о путешествиях. Задержка в несколько дней в земном времени могла занять лишь несколько секунд во времени на ТЕРРЕ. Голодный симбионт разыскал бутылку ксанти и открыл ее, заметив при этом, что в контейнере их было на одну меньше, чем оставалось.

Через четыре часа машина времени возникла из ниоткуда в точке, отстоявшей на 7,6 миллиона миль от центра галактики, где находилась ТЕРРА. Уэбли был озадачен еще больше. Похоже, имперцы всерьез испортили темпоральный аппарат. Со всей возможной тщательностью он сделал необходимую коррекцию курса и вскоре достиг расстояния, с которого можно было вести радиопереговоры с ТЕРРОЙ. Это позволило ему расслабиться, обратив все свое внимание на бутылку ксанти.

Своеобразие метаболизма симбионтов-торгов заключалось в том, что они были совершенно не способны достичь эйфории при помощи вина или каких-нибудь других искусственных средств. Торги, однако, не считали себя из-за этого несчастными. В отличие от любых других существ, они могли опьянеть или оказаться в любом другом психоделическом состоянии по собственному желанию и сохранять его как угодно долго.

Уэбли пребывал в блаженной истоме всю оставшуюся дорогу, но моментально пришел в себя, как только приземлился на искусственной планете ТЕРРЫ. Он оставил корабль обслуживающему персоналу и не мешкая отправился в офис Пола Таузига. Шефа там не было.

— Он — в Аварийном секторе, — заявил помощ ник Таузига, прямокрылый Кабобра, важно надув шись.

— Я должен его видеть, — повторил Уэбли.

— Никто не имеет права входить в Аварийный сектор. Идет секретное совещание.

— Кроме случаев крайней необходимости, — за метил Уэбли.

— Даже в случае крайней необходимости.

Как многие разумные насекомые, Кабобра любил строгое следование правилам, и никакие доводы не могли заставить его уступить.

— Это серьезный случай.

— Все серьезные. Если вы сообщите ваше имя и назначение вашей команды, он примет вас, как только освободится, — отчеканил помощник и спро сил чуть мягче: — А где ваш партнер?

— Попал в аварию.

— Как странно! — воскликнул Кабобра. — Какое совпадение! Такую же ситуацию сейчас рассматрива ют на аварийном совещании. На Земле потерян след специальной команды в эпоху Древнего Рима. Какая досада! Неужели новая авария? Необходимо провести ревизию всей нашей системы подбора кадров и уси лить контроль… — Помощник продолжал стрекотать, но Уэбли перестал его слушать и искал мысленный зонд в Аварийном секторе. Через три секунды он уже был в курсе главной темы экстренного заседания.

— Я нужен на этом совещании, — перебил Кабобру Уэбли. — Речь идет обо мне и о моем партнере.

— Вот это да! — воскликнул Кабобра. — Что же вы раньше не сказали?

В конференц-зале собралось двенадцать существ. Когда Уэбли влетел и назвал себя, Пол Таузиг выразил только легкое удивление, хотя симбионт рассчитывал, что начальник окажется в состоянии шока.

— Не ожидал, что ты вернешься так быстро, — пробасил Таузиг. — Где Форчун?

— В Карфагене.

— Как он? — спросил женский голос.

— Почти мертв. — Уэбли ответил раньше, чем разглядел, что вопрос задала молодая китаянка, сидевшая слева от Таузига.

И тут же уловил телепатический сигнал другого симбионта. Ронел? Очень приятно.

Ронел немного колебалась, прежде чем обменяться с Уэбли информацией, но вскоре он знал все и даже прослушал запись диалога между Форчуном и Луизой во время его незапланированной, «левой» поездки в город Ао.

— Чуть было не случилось страшное, — объявил собравшимся Уэбли. — Грегор Малик и его компания захватили в плен Форчуна вместе с машиной. Они спровоцировали его побег, настроив темпоральный аппарат на попадание в двойное присутствие. Но в результате Ганнибал остался в Африке, а на машине времени был вынужден улететь я.

— Но почему ты здесь? — изумился Таузиг.

— Полагаю, что теория путешествия во времени не совсем верна.

— Я не понимаю.

— Сейчас поймете.

Прежде чем Уэбли рассказал, что случилось, в подробностях, он выслушал мгновенный телепатический отчет Ронел о содержании разговора на совещании до появления на нем партнера Форчуна.

Все двенадцать присутствующих слушали очень внимательно. Пол Таузиг поглаживал свою бороду, время от времени разглядывая остальных. Линц Липниг, изобретатель машины времени, сидел тихо, неловко повернувшись, но не замечая своей неудобной позы. Луиза Литтл выглядела рассерженной. Пурпурный Плавник, оружейник, следил за каждым словом с возбужденно горящими глазами, в отличие от д'Ка-ампа, жилистого, белобородого боевого инструктора, который, казалось, скучал. Здесь же, равнодушно хлопая круглыми глазами, находился цилиндрический, с конической головой психолог по имени Але-лис. Еще трое участников совещания являлись помощниками присутствующих здесь специалистов, а четвертый заведовал Исторической библиотекой ТЕРРЫ. Ну и, разумеется, заседание не обошлось без Виина, главного аналитика.

Уэбли рассказал обо всем просто и выразительно. Иногда его прерывали уместными вопросами, на каждый из которых он отвечал коротко и ясно.

Он рассказал об их прибытии в Карфаген и первоначальных попытках обнаружить вмешательство Империи. Он поведал присутствующим о первой стычке между Форчуном и Ванго, и о недовольстве Форчуна плохим исполнением резидентом своих обязанностей. Он рассказал о путешествии своего партнера в ближайшее прошлое, чтобы попытаться обнаружить события, приведшие к отклонению, и о том, как Форчун стал свидетелем женитьбы почтенного Сифакса на мнимой карфагенянке, которая прибыла на Землю в имперском скиммере.

— И какова же была реакция вашего партнера на эту непредвиденную свадьбу? — спросил психо лог Алелис.

— Он разозлился.

— Я так и полагал, — усмехнулся Алелис. — Как человек, Форчун является типичным сторонником мужского единовластия. И появление противника в облике женщины выводит его из себя.

— Он вовсе так не считает, — возразил Уэбли. — Он разозлился на то, что Ванго прозевал этот важ ный момент и вовремя не известил ТЕРРУ. Время было упущено, и имперцы смогли хорошо укрепить свои позиции.

Я согласен с Уэбли, — заявил Таузиг. — Фор чун отнюдь не женоненавистник. По-моему, он был весьма огорчен, когда я отказался дать Луизе Литтл серьезное задание как спецагенту.

— Он был очень разочарован, — подтвердила Луиза.

— Давайте не будем забывать, что разумные ин дивидуумы иногда меняют свои взгляды, — мягко сказал Алелис. — Мы не рождаемся с нашими пси хологическими отклонениями, а те из них, которые нам нравятся, даже можем культивировать искус ственно. Например, эта увлеченность Форчуна аген том Литтл, о чем она доложила нам раньше, ка жется совершенно не в характере этого мужчины, каким мы знаем его давно. Мне кажется, во время карфагенских событий его реакции имеют все от личительные черты параноидальной мании.

Брови Пола Таузига непроизвольно поднялись. Цилиндрический психолог повернулся к начальнику Оперативного отдела и стал обращаться в основном к нему.

— Паранойя проявляется в том, что он, похоже, считает, что друзья предают его, строят против него козни или поступают умышленно глупо; и в результате — мания величия, когда Форчун думает, что лишь он один поступает правильно.

— Я думаю, ваш диагноз — преждевременный, — сказал Таузиг и дал знак Уэбли: — Продолжай.

Уэбли рассказал, как Форчун обнаружил вражескую базу внутри скалы.

— Нас ударил какой-то психотронный луч, и, когда я пришел в себя, Форчуна и машины времени уже не было. Я вернулся в Карфаген и посовето вался с Ванго и Арриком.

Уэбли рассказал им об исследовании этой прибрежной горы и ее внутренностей и окрестностей, проведенном им с другим симбионтом визуально и телепатически. Удивительно, что никакого мысленного призыва Форчуна ими обнаружено не было, и о том, что он жив, они узнали лишь прозондировав мозг Грегора Малика, который оказался там в целости и невредимости, и Римо Рундля. «Черт!» — воскликнул Линц Липниг, услышав это имя. Д'Каммп, научивший изобретателя земным ругательствам, улыбнулся. Даже двум симбионтам оказалось очень трудно найти место, где был спрятан Ганнибал Форчун, а потом найти возможность помочь пленному спецагенту. Интеллект Форчуна оказался в полном беспорядке после всех психических и физических пыток, которым он был подвергнут.

— Намерения Малика заключались в том, чтобы сломить сопротивление Форчуна с помощью наркотиков и разного рода мучений. И при этом вытянуть из него как можно больше сведений о ТЕРРЕ. Но это не сработало, — закончил Уэбли.

— Это должно было сработать, — удивился Алелис. Уэбли рассказал об андроиде — дубле Ганнибала Форчуна — и о том, как андроид пытался заставить настоящего Форчуна нарушить правило двойного присутствия.

— Но тебе-то как удалось избежать ловушки Грегора Малика? — поторопил симбионта Таузиг.

Уэбли описал расположение комнат и коридоров подземной базы Империи, включая выбранный водный маршрут побега, и подробно рассказал, как они с Арриком обезвредили андроида и не допустили настоящего Форчуна, плохо контролировавшего свое сознание, сесть в обреченную машину времени, которую ради этой операции совсем не охраняли.

— Координаты были установлены заранее и заб локированы от изменений. Пуск должен был сра ботать автоматически, как только кто-нибудь вой дет и закроет за собой люк. Это была неминуемая смерть для Форчуна.

— Для кого угодно, — согласился Липниг.

— Я думал, что смогу изменить координаты вре мени, чтобы избежать нарушения правила двойного присутствия, если быстро сниму блокировку…

— Мы все благодарны тебе за то, что тебе это удалось, — кивнул Таузиг.

— Мне это не удалось, — сказал симбионт. — Рундль все сделал надежно. Я вошел в момент двой ного присутствия. Но никакой аннигиляции не про изошло. Я не знаю, удалось ли Форчуну и Аррику убежать, но если да, у нас есть одно преимущество: Малик думает, что его ловушка сработала.

— Ты уверен? — воскликнул Таузиг. — Не могу себе представить, чтобы Грегор Малик устраивал все это и потом не проверил бы, удалось задуманное или нет.

— Может быть, позже, — сказал Уэбли. — Я перенастроил следящие устройства за несколько секунд до того, как андроид привел Форчуна в помещение, где был корабль. Потом я атаковал андроида и занял корабль, а Аррик отпихнул Форчуна.

— А почему не вы остались с Форчуном? — спросил психолог. — В конце концов Форчун — ваш партнер. Аррик не умеет управлять кораблем. Он работал с постоянным резидентом, — логично парировал Уэбли.

— Как были установлены координаты? — зата ив дыхание, спросил Линц Липниг.

Уэбли по памяти в точности все описал. Липниг выглядел озадаченным.

— Ты уверен? — недоверчиво спросил он.

Симбионт повторил еще раз. Изобретатель был некоторое время задумчив. — Этого не может быть, — наконец сказал Липниг. — Это совпадает с временем вашего прибытия… Значит, ты не нарушил правила двойного присут ствия, иначе бы тебя здесь не было, правильно? Либо мы допустили огромную ошибку в определении этого правила.

— Последнее исключено! — воскликнул один из его помощников, бортанин.

— Я знаю, — сказал Липниг, кивая скорее авто матически, чем в знак согласия. — Бортане работают безошибочно. Но где-то есть ошибка. Или ка кое-то невероятное стечение обстоятельств. Уэбли смог избежать нарушения правила двойного присутствия. Это открывает довольно интересные направления размышлений, которыми необходимо заняться немедленно. Например…

Пол Таузиг нетерпеливо оборвал изобретателя.

— Доктор Липниг, я уверен, что это очень ин тересно, но не это сейчас наша первоочередная за дача. Наша задача — вычислить, что Ганнибал Форчун будет делать дальше. — Он обратился к пси хологу и спросил:

— Вы готовы начать тестирование?

Алелис доказал на своем цилиндре согласие.

— Я хотел бы привлечь к этому делу Виина, а до этого задать еще пару вопросов агенту Литтл.

— Пожалуйста, — согласился Таузиг.

— Меня интересуют взаимоотношения, которые сложились у вас с Форчуном во время отпуска. Я так понял, что вы провели вместе целый год?

В течение нескольких минут Луиза Литтл описывала происходившее на «Вне Времени» с самыми откровенными подробностями, ничего не скрывая от других членов Аварийного совета. Пока продолжался допрос, Линц Липниг и д'Каамп нетерпеливо ожидали перехода к более важным делам, каждый — со своим собственным подходом к пониманию «более важного». Пурпурный плавник выглядел весьма заинтересованным в продолжение всего заседания, хотя Уэбли был уверен, что романтические похождения людей имели не больше смысла для нарктерианина, чем для торга. Уэбли заключил, что оружейника возбуждали любые трудности.

Вдруг Линц Липниг услышал нечто, что он посчитал «важным», и попросил Луизу повторить, что она сказала. Она рассказала о том, как Форчун учил ее управлять машиной времени, и о его неожиданном возвращении неизвестно откуда в несколько странном виде. Хотя этот эпизод был новостью для Уэбли, он не видел в нем ничего существенного до тех пор, пока Липниг не спросил:

— Он знал, что вернулся на другом корабле?

Луиза нахмурилась.

— Нет… по крайней мере, если и да, то не подал виду. По крайней мере, я этого не заметила. Это важно? Он сказал, что важно и чтобы я никогда не напоминала ему об этом.

Тут задал свой вопрос психолог:

— Луиза, вы еще любите Ганнибала Форчуна?

— Почему вы спрашиваете меня об этом?

— Я следил за вашими эмоциями, пока вы говорили; вы кажетесь взволнованной всякий раз, когда упоминаете его имя.

— А вы считаете, что я не должна волноваться? — холодно заметила она. — Когда его упрямство может стоить нам жизни.

Несмотря на некорректность некоторых вопросов, на все были получены ответы, так как каждый присутствующий на Аварийном совете знал, какая ответственность лежит на любом из них. Допрос продолжался, и все постепенно докапывались до нужных им деталей. Прислали несколько официальных документов, и Линц Липниг обнаружил в них частичный ответ на технологическую загадку. В последний момент техническая служба сочла необходимым заменить машину времени Форчуна, чуть изменив параметры ее управления. Это была вполне обычная замена, хотя ни Форчуна, ни Уэбли не поставили в курс дела. Причем в этот момент они уже выполняли задание и, находясь в Карфагене, беседовали с Ванго. Это кое-что объясняло. Раз это был другой транспортер, он не нарушил правила двойного присутствия.

Но одно дело машина, а другое — Уэбли. Симбионт нарушил правило и остался жив.

Липниг посмотрел на него так, словно уличил симбионта во лжи. Быстрое мозговое сканирование показало Уэбли, что физик также желал бы, чтобы Уэбли нарушил закон еще раз, но уже на глазах Липнига.

Через много часов заседание Аварийного совета наконец подошло к концу. Каждый из экспертов признал, что он удовлетворен его результатами. Только психолог Алелис еще не выяснил все, что его интересовало.

— Можно еще вопрос? — спросил он Пола Таузига.

Того, однако, больше интересовало мнение Виина, который в продолжение всего заседания не проронил ни слова.

— Если бы тебе и Аррику удалось выбраться из пещеры Империи, — пробасил Таузиг, — чтобы ты собрался делать дальше?

— Дано коазаться на семте Ннагибала Рофчуна.

Повисла тишина, которая была вскоре нарушена д'Каампом, который невесело улыбнулся и сказал:

— Я уверен, что мы в беде.

Похоже, судьба Галактической Федерации на ходится в руках серьезно покалеченного спецагента.

Хорошо. Давайте найдем его. Без машины времени он не мог далеко уйти. По крайней мере, мы знаем, в каком он году, — подвел итог Пол Таузиг.

Если он еще жив, — пробормотал Уэбли.

11

РАСКЛАД СИЛ

Когда агента Форчуна наконец вытолкнуло на поверхность, симбионт Аррик мгновенно превратился в пузырь, набрал в него свежего воздуха и вдул его в пустые легкие человека. Агент оставался слабым; его сердце билось редко. Аррик дал ему еще воздуха, а потом спецагент начал дышать сам.

Аррик сделал из себя воздушную подушку, лег под голову Форчуна и превратил часть своего тела в сеть, которая медленно пропуская морскую воду, задерживала планктон для своего завтрака. Он желал бы накормить и Ганнибала Форчуна, но для этого пришлось бы пожертвовать собой, ничего другого на предмет человеческой пищи поблизости не наблюдалось. Форчун наверняка отверг бы такую пищу.

Аррик начинал любить отважного Форчуна, тем более что после обмена информацией с Уэбли знал об агенте очень много. За шестнадцать лет пребывания партнером Ванго, ему не пришлось пережить и половины тех приключений, что случились с ним за последние несколько дней. Хотя Аррик всегда завидовал симбионтам-партнерам спецагентов. Он даже считал, что такие люди, как Ганнибал Форчун существуют только в легендах, и уж тем более не предполагал, что ему когда-нибудь придется работать в симбиозе с таким. Он ужасно гордился тем, что они уже так много прошли вместе. И терпеливо ждал, пока его новый партнер проснется и примет на себя руководство ситуацией.

Как и любой симбионт Аррик был телепатом. Поэтому в то мгновение, когда к Форчуну вернулось сознание, Аррик знал все, о чем агент думал, знал, что он был морально и физически истощен и думал о симбиотическом партнере, как об Уэбли. Но это было не важно. Что такое имя в конце концов? Особенно когда ты прошел разделение.

А раз Уэбли геройски погиб, то взять себе его имя будет только почетно. Аррик жаждал приключений и желал дальше работать на ТЕРРУ только в роли партнера специального агента и больше ни в какой. Сам Форчун тоже ведь провел гораздо более интересную жизнь, чем мог себе даже представить Дрейн Вокайени.

Твое имя — Ганнибал Форчун, и ты, возможно, лучший, наиболее подготовленный специальный агент во всей истории своей организации. Ты жив и заметно умнее, чем был до того, как понял, что ТЕРРА не избавлена от некомпетентности и изменников.

Линия времени должна быть исправлена.

Рим должен выиграть Вторую Пуническую войну.

Карфаген должен потерять всякое влияние.

Если тебе придется сделать это одному, ты сделаешь это.

Это твоя работа, потому что ты умеешь это делать, и это твой долг, потому что ты тот, кто ты есть, — значительно более умный, чем твои враги, ослепленные собственным величием и жаждой мести, или чем твои так называемые друзья, которые абсолютно некомпетентны и только путаются под ногами, или твоя давно ушедшая любовная интрижка…

Ты удивляешься — что же это все-таки было?

Ты оказался слаб, а она была рядом и сравнивать ее было не с кем, поэтому разве ты не был вправе думать, что она замечательная, и это было так хорошо на некоторое время — пока это длилось, — но она лгала, а ты принял это всерьез и думал, что это действительно происходило с ней тоже. Теперь тебе, возможно, лучше без нее, за исключением того, что…

Ты все еще помнишь свои ощущения, когда ты обнимал ее; ты помнишь нежность ее кожи до того, как они изменили ее лицо и форму глаз, и ее чувства к Ганнибалу Форчуну, или Дрейну Вокайени, и ты не знаешь — помнит ли она об этом; ты удивляешься, имело ли это все для нее какое-нибудь значение? Может быть, это было просто хорошим способом провести отпуск.

Забавно.

Ты тоже искал хороший способ провести отпуск.

Но, значит, ты нашел то, что искал, не так ли?

По крайней мере, ты думал, что нашел, потому что она позволила тебе думать так, и это было забавно, но в чем-то гораздо больше, чем просто забавно, — произошел настоящий переворот в жизни Ганнибала Форчуна. Ты думал, что это был переворот с далеко идущими последствиями, но все обернулась пустотой.

Она стала саркастичной. Ты должен оценить по достоинству остроту ее язычка. Если б она также остроумно соображала и много бы умела… Но тогда бы она была специалистом класса Уэбли, который погиб, спасая тебя. Нет, она никогда не достигнет такого же класса, как Уэбли.

Твое имя — Ганнибал Форчун, и ты (1) изобретателен, (2) прекрасно тренирован, (3) компетентен, (4) надежда мира, (5) лучший специальный агент ТЕРРЫ (выберите два пункта из вышеуказанного).

Только два, потому что того требуют правила. Времени доказывать остальное нет — мир висит на волоске. Империя опять создала проблемы и исправить линию времени — это единственная твоя задача. И решать ее придется без Уэбли. Правда, есть Аррик, но ты его плохо знаешь.

Итак, ты начинаешь действовать в неважной ситуации — без машины, с неопытным симбионтом. Информация, которой ты располагаешь, скомкана и похожа на картину, нарисованную слепым художником. Но ты знаешь, что делать, потому что тебя зовут Ганнибал Форчун и ты — лучший секретный агент. У тебя есть Аррик, и ты дашь ему задания, о которых он никогда и помыслить не мог и которые выполнит с удовольствием. Он принесет тебе еды и накормит тебя, принесет одежду, которую украдет для тебя. И ты придумаешь гениальный план, как спасти мир. У тебя нет хитроумного оружия, изобретенного Пурпурным плавником. Аррик добудет что-нибудь обычное. А ты обучишь его боевым искусствам, и симбионт сам превратится в универсальное оружие, лучшее из, когда-либо действовавших на Земле: способный мгновенно трансформироваться, летать, пролезать сквозь узкие щели и, кроме того, телепатически связанный с партнером.

Ты сделаешь то, зачем прибыл сюда, на северное побережье Африки, в город Карфаген в 203 год до Рождества Христова.

Девяносто третье совещание Аварийного совета Агентства Реструктуризации и Ремонта Темпоральной Энтропии приняло решение, и сотни специалистов занялись воплощением его в жизнь. Виин, хорошо изучивший Ганнибала Форчуна за много лет, представил психологический облик агента и вошел в его образ, полностью слился с ним. Психолог Але-лис начал тестировать его, чтобы смоделировать теперешнее состояние Форчуна и составить программу на будущее. Тем временем команда Линца Лип-нига во главе со своим шефом прочесала весь корабль, чтобы выяснить, что с ним сделали Рундль и его компания.

На все это потребовалось время — а время было сейчас ключевым фактором.

Форчун выбрался на берег и был приятно удивлен, когда Аррик привел его к заброшенной рыбацкой хижине и показал устроенный там тайник. Агент широко улыбнулся, когда увидел его содержимое.

— Ты одолжил это у Ванго?

— Конечно, — ответил симбионт. — Он все равно не знает, как этим пользоваться.

Пока Аррик, превратившись в птицу, улетел промыслить что-нибудь из еды и одежды, Форчун стал сортировать то, что было в тайнике.

Там обнаружилось несколько сигнальных ракетниц, дымовые, оглушающие и ослепляющие гранаты. Нашелся многоканальный спасательный радиомаяк, который будет повторять сигнал бедствия в течение многих недель, прежде чем у него закончится питание.

Форчун с радостью променял бы все это богатство на одно лазерное ружье. Но он знал, что искать что-нибудь подобное в комплекте резидента бесполезно. И все же то, что имелось, было лучше, чем ничего.

Публий Корнелий Сципион не знал, насколько можно доверять этому старику, прибывшему тогда из Африки, который хорошо говорил по-латыни, но скорее всего был греком. Он чего-то скрывал и очевидно ждал момента, когда окажется со Сципионом с глазу на глаз, чтобы сообщить что-то важное. Самым важным для полководца было приобретение союзников против Карфагена…

Дела римского консула шли не очень хорошо. Но его жизнь всегда была борьбой за славу, в которой он больше надеялся на себя, чем на заслуги своей знаменитой фамилии. Ему пришлось преодолеть сопротивление Сената в сборе средств для армии, несмотря на поддержку молодого, но уже влиятельного Катона, непримиримого врага Карфагена. У Сципиона было слишком много врагов в Сенате, которые только и ждали, как бы подловить его на какой-нибудь большой ошибке, чтобы не дать этому полководцу слишком возвысить свой авторитет и претендовать на царскую власть. Но совсем смешал все его планы пожилой нумидийский царь Сифакс. Сначала ожидалось, что Сифакс будет его союзником. Прошлым летом, когда Сципион уже собирался отплывать из порта Лилибей на Сицилии с двадцатью-тысячной армией, от Сифакса пришло следующее послание: «Не вторгайся в Африку».

Сципион не мог позволить себе обнародовать содержание той записки. Все римляне рассчитывали на помощь нумидийских отрядов, примерно пятидесяти тысяч, как обещал Сифакс. Трусливые патриции, заседавшие на Капитолийском холме даже обрадовались измене Сифакса, чтобы лишний раз укорить Сципиона за его авантюризм. Честолюбивый полководец желал возвысить Рим. А старики сидели и думали только о себе. Но сидели они на государственной сокровищнице.

Если бы он действительно верил в предзнаменования, в примеры или в предчувствия, что он часто любил демонстрировать, послание от Сифакса показалось бы ему настоящим пророчеством. Он очень рассчитывал на войска пустынь. Собственные силы Сципиона едва насчитывали двадцать тысяч. Самые информированные лазутчики оценивали численность карфагенской армии Гасдрубала Гиско в сорок — шестьдесят тысяч. А ведь в Италии еще оставался Ганнибал Одноглазый со своим войском и что было у него на уме и в планах карфагенян — кто знает? Снова и снова Сципион удивлялся отваге своих воинов, отбывших вместе с ним в эту авантюрную африканскую экспедицию. Хотя многие из них еще надеялись на союз с Сифаксом.

Но Публий Корнелий Сципион продумывал, планировал и строил схемы, совершал секретные сделки и играл в сложные игры в течение пяти лет, чтобы достичь своего звездного часа — вторжения в Северную Африку, и ему очень не хотелось из-за отсутствия союзной армии отказываться от блестящих подвигов, которые впишут его имя в анналы истории. Как командующий римскими силами на Сицилии и консул он имел право организовать вторжение в Африку. И единственным оправданием всего риска и всех огромных расходов была бы решительная победа.

Поэтому двадцать тысяч римлян отплыли, успешно пересекли море и высадились возле У тики, примерно в двадцати милях от самого Карфагена. Сципион намеревался взять древний город с ходу и, таким образом, создать себе укрепленную базу возле самой вражеской столицы. Но этого не случилось. Утика не сдавалась.

Утика до сих пор держалась, почти год спустя.

Сципион попытался было провести новые переговоры с Сифаксом, но старый дурак не стал слушать его послов. Ни дорогие подарки, ни обещания торговых выгод, ни угрозы — ничто не действовало на нумидийского царя.

Располагая огромным количеством пеших солдат и еще большим контингентом кавалерии, Сифакс был, безусловно, силой, с которой приходилось считаться всем. Несмотря на все разговоры о мире и нейтралитете, царь желал войны. И теперь Гасдрубал Гиско, бездарный родственник великого Ганнибала, имея союзником старого Сифакса, раздувался от самодовольства. К тому же, по донесениям разведки, Гасдрубал сроднился со старым царем через свою приемную дочь.

Девчонку звали Софонисба, и ее специальностью, по-видимому, было обольщение стариков. Если бы Сципион знал, насколько Сифакс любил молоденьких, которые будили жизненные силы старого жеребца, он взял бы с собой опытную греческую гетеру, выдал бы ее за свою сестру и, таким образом, Сифакс оказался бы в долгу у него, а не у Гасдрубала. Но подобный маневр вызвал бы взрыв морального возмущения у старых паралитиков, которые контролировали военные расходы. Сципион никогда не считал традиционные добродетели особенным достоинством — они только путались под ногами в важные исторические моменты. Но Рим был еще очень консервативен, и Сципион невольно восхищался тактикой Гасдрубала в подсовывании девчонки нумидийцу, была ли она действительно его дочкой или нет.

По словам Масиниссы, Софонисба была не только лакомым кусочком для любого мужчины, но она еще училась у греков музыке и другим искусствам, в том числе и разврату, в котором греки весьма преуспели. Греки вообще не считали искусство достойным совершенствования, если оно не было аморальным. В любом случае, у Софонисбы было достаточно возможностей удержать старого дурака в союзе с Карфагеном.

Теперь Сципиону было совсем не до осады Ути-ки. Две армии — нумидийская и карфагенская — оттеснили римлян на скалистые высоты. В одном решающем сражении их участь могла быть решена. Последней надеждой Сципиона был союз с нумидийским принцем Масиниссой. Пара тысяч всадников его отряда явились бы хорошим пополнением. Но опальный молодой полководец появился в римском лагере всего с двумя сотнями воинов и обескураживающей историей о том, как его дядя охотился за ним и убил бы его, если бы Масинисса не пустил слух о собственной смерти в первой же стычке. По словам Масиниссы, ему еще повезло, что у него осталось хотя бы две сотни всадников. Но это были лучшие воины, настаивал несчастный пустынный принц.

И они действительно были лучшими. Беда состояла только в том, что их было так мало. Что сделает слону стая москитов?

Зима в Северной Африке, как и в Италии, редко способствует полноценным военным действиям, поэтому и римляне, и карфагеняне разминались в небольших стычках. Вокруг Утики были сооружены осадные линии, хотя и не по всем правилам. Две сотни конников Масиниссы, жестокие дикари с собственными представлениями о воинской дисциплине, должны были совершать налеты на неприятельские лагеря, заманивая карфагенские отряды в римские засады. Иногда это получалось. Это не шло ни в какое сравнение с завоеванием города, но о подобных стычках докладывалось в Рим, как о победах. Сципион хорошо знал, что он, возможно, будет отозван назад при первом же сообщении о поражении — такова была власть его недоброжелателей в римском Сенате.

Тем временем, пока римляне безуспешно осаждали У тику, карфагеняне были заняты усилением собственного военного флота. Несмотря на поражения от Рима в морских сражениях во время Первой Пунической войны, Карфаген долго пребывал в уверенности в превосходстве своего флота. И вот теперь противники оказались неподалеку от самого Карфагена, беспрепятственно пересекая море. Это необходимо было исправить. У карфагенян в распоряжении была вся зима, чтобы усилить свой флот. Атака с моря должна была поставить точку в авантюре Сципиона.

И тут в римский лагерь снова прибыл загадочный старый грек, называвший себя Себастос.

12

ЗАГАДОЧНЫЙ ГРЕК

Проблема, стоявшая перед Ганнибалом Форчуном, была совершенно простой, если смотреть с одной стороны, и невозможно сложной, если смотреть с другой стороны. Древний Ганнибал должен быть возвращен домой, в Карфаген, чтобы римляне могли быть спокойными за свои тылы. Карфагеняне дали своему полководцу прозвище Барка, что значит «молния», а римляне звали его Одноглазым.

Тезка Форчуна бродил по всей Италии в течение почти пятнадцати лет, что достаточно долго для любого туриста, дурача и разбивая одного римского военачальника за другим, творя без счета невероятно смелые подвиги, двигая с собой целую армию, численностью более двадцати тысяч человек с обозами, но после болезненного укуса при Каннах в 216 году до Рождества Христова лишь коротко жаля римлян. Неизвестно, какой следующий город задрожит в страхе при возгласе: «Ганнибал у ворот!» Непобедимый карфагенянин наводил ужас на весь полуостров.

Ганнибал Одноглазый должен вернуться домой, должен поспешить, чтобы на этот раз защитить стены родного Карфагена.

Если бы Сифакс не объединил свои силы с Гасдрубалом и не помог карфагенянам прижать Сципиона к морю, Ганнибал Одноглазый был бы сейчас уже на пути домой, потому что Утика должна была пасть под натиском Рима. Так, по крайней мере, гласила письменная история, так было на самом деле. После Утики был осажден Карфаген, и Ганнибал, прибывший домой, оказался наголову разбит в битве при Заме. Но сейчас что-то совсем не было похоже, чтобы события развивались в этом направлении.

Сципион, казалось, прилагал все усилия, стараясь не допускать ошибок, но судьба не благоволила ему. История не признавала морали, но лишь одну историческую справедливость. Каждая конфликтующая сторона была по-своему права. Каждое государство было уверено, что борется за свою жизнь, и поэтому совершенно естественно рассматривало другое, как исчадие ада, которое должно быть уничтожено. Ни одна из сторон не беспокоилась о том, что настоящими пострадавшими в любой войне оказываются простые люди, на какой бы стороне они не сражались.

Самая большая сложность для Ганнибала Форчуна сейчас состояла в том простом факте, что его участие в конфликте должно быть достаточно незаметным, чтобы не дать знать Грегору Малику, что спецагент ТЕРРЫ еще существует. Здесь главное было — сохранить уверенность в своих силах. А уж ее у Форчуна было предостаточно.

Дальнейшие события будет легче переварить, если постоянно иметь в виду, что во все времена его мотивы были чисты, а вовлеченные в них люди жили и умерли ужасно давно. Некоторые из них даже были мерзавцами.

Проблемой для Ганнибала Форчуна было найти возможность подобраться к Сципиону так, чтобы он мог повернуть ход войны и исправить нарушение истории, возникшее в результате неожиданного вмешательства Империи, и сделать это так, чтобы не дать Империи заметить, что Форчун все еще жив, что означало одно — сделать это надо было без использования машины времени, потому что единственная машина времени в этом моменте истории Земли принадлежала Империи, и Грегор Малик, безусловно, будет скучать по ней, если Форчун ее стащит.

Основной темпоральный транспорт Империи находился, разумеется, на орбите в нескольких сотнях миль от Земли, а в пещере стоял скиммер. Но такому профессионалу, как Ганнибал Форчун при удачном стечении обстоятельств не составляло труда захватить и то, и другое. Так как Ганнибал Форчун не любил ограничиваться тремя измерениями, одна из первых его мыслей была об орбитальном транспорте Малика, но до этого нужно было разрешить еще несколько вопросов.

Так как армии Сифакса и Гасдрубала размещались всего в нескольких милях от римлян на берегах Баградаса, в первую очередь Форчуну нужно было найти возможность помочь Сципиону вырваться из блокады одним смелым маневром, по возможности без больших потерь.

Это было большой проблемой для одного пешего, невооруженного спецагента и его необученного симбиотического партнера.

Но она должна быть решена.

Карфагенский противник Сципиона, Гасдрубал Гиско однажды сказал, что римским командующим «скорее можно было восхищаться за качества, которые выявлялись в личной беседе, чем за его военные победы». Грек Себастос передал римлянину эти слова, и они ему понравились. Оставалось только доказать обратное. И для этого надо было использовать Себастоса, который был опытным шпионом. Прежде грек работал на карфагенян, но Ганнибал Одноглазый несколько раз очень обидел его, и он перешел на сторону Сципиона, чтобы отомстить обидчику. Кроме этого, Себастос был уверен, что римское правление обязательно победит, и считал выгодным для себя работать на победителя. И надеялся при этом, что его услуги смогут приблизить победу. Откуда грек так много знал, оставалось загадкой. Он был так хорошо информирован о карьере и амбициях Публия Корнелия Сципиона, как будто уже прочитал его еще ненаписанные мемуары. Сципион быстро заключил, что грек не только отлично разбирался в силе и планах Сифакса и Гасдрубала, но и в римской военной доктрине.

После долгого разговора наедине Себастос и Сципион заключили соглашение, исходя из обоюдного желания видеть Карфаген поставленным на колени, а Ганнибала Одноглазого — побежденным.

— Я думаю, твой военный триумф затмит славой все бывшие до этого в Риме, — предположил Себастос.

Глаза Сципиона сузились.

— Ты что — оракул?

— Судьбу редко можно предсказать, — усмехнулся грек. — Я претендую лишь на роль исключительно информированного человека, которому есть что предложить для продажи. Ты имеешь что-ни будь против того, чтобы тебя называли Сципионом Африканским?

Так Ганнибал Форчун в роли загадочного грека Себастоса стал секретным агентом Рима.

Сначала римлянина забавляла дерзость профессионального шпиона. Затем его заинтриговало — откуда грек так хорошо обо всем осведомлен. Но Себастос не стал раскрывать своих секретов, и Сципиону оставалось только поверить ему на слово. Ко всему прочему он нашел Себастоса приятным и более интересным собеседником, чем кто-либо из его окружения, включая консервативного Лаллия и кровожадного Масиниссу. Себастос не просил чрезмерного вознаграждения или публичной славы за свой вклад в военную операцию, что амбициозный консул считал просто идеальным качеством союзника. При всем том хитрый грек никогда не упускал случая сделать комплимент таланту или прошлым заслугам Сципиона. Он вообще отлично разбирался в военной истории.

— Никто не воюет за известность и славу, — говорил он римлянину, — кроме тех случаев, когда репутация великого человека может помочь ему благородно скончаться. Твоя мудрость очевидна в выборе своим патроном Юпитера Оптимуса Макси-муса. Все, что я смогу сделать для прославления имени Сципиона, послужит, я уверен, к вящей славе Рима.

Сципион хитро улыбнулся:

— Есть опасность создания непобедимости, как у Ганнибала. А где будешь ты, Себастос, во время триумфа Сципиона?

— Славить тебя вместе со всей толпой. Для меня достаточно тихой старости и хорошей пенсии, чтобы я мог провести остаток дней в удовлетворении. — Форчун подумал, что лучше сменить тему. — Ерли мы собираемся прославить твое имя, лучше занять ся нашим планом.

— Да, — согласился римлянин.

— Отлично! — воскликнул Себастос. — Начнем творить победу на столе! — Он подошел к карте. — Сифакс и Гасдрубал — здесь, а мы — здесь. Я пред лагаю вот что…

Пол Таузиг вызвал к себе изобретателя.

— Что вы имеете в виду, — спросил он, держа в руке докладную записку Липнига, — предлагая сто семьдесят дней карантина?

— Когда мы прогоняли тестовые сигналы через темпоральные векторные устройства, мы обнаружи ли опасное напряжение в плюс или минус сто семь десят дней, — ответил Линц Липниг. — Инженеры Империи действовали очень неуклюже, когда пы тались установить настройку, и сделали для нас не возможным точное попадание в момент прибытия.

— Понятно. Дальше.

— Мы не можем безопасно попасть в то время в течение карантинного периода. Шанс уничтожить нашего спецагента во время его поисков слишком велик, чтобы так рисковать… если, конечно, вы не решите по-другому.

Повисла длинная пауза, в течение которой Таузиг размышлял. Потом он подергал себя за бороду и прочистил горло.

— Сто семьдесят дней, — спокойно сказал он. — Интересно, что сможет сделать Форчун за сто семь десят дней?

— Это не по моей части, — парировал изобрета тель и ушел.

Таузиг пожал плечами и вызвал психолога.

— У меня есть вопрос к Виину, — сказал он Алелису. — Что будет делать Ганнибал Форчун, если он не получит никакой поддержки от ТЕРРЫ в тече ние ста семидесяти дней?..

Тебя зовут Ганнибал Форчун, и ты, возможно, единственный секретный агент за всю историю ТЕРРЫ, который сможет сделать это. Сципион не знает, что и думать о тебе, но он не может позволить себе игнорировать тебя. Когда он привыкнет к тебе, он, вероятно, и сам выучится так думать, ведь он — одна из самых ярких личностей в древней истории Земли, с кем тебе когда-либо приходилось общаться. Жалко, что он так рано родился. Ты бы хотел посмотреть, как бы он воевал с более совершенными технологиями. Наверняка и там бы Сципион проявил себя.

Ты теперь видишь, почему д'Каамп так восхищается им. Решительность, уверенность в себе, полная концентрация на стоящей перед ним задаче, отсутствие моральных колебаний, которым так часто подвержены обычные люди, зная, сколько человеческих жизней будет стоить решение проблемы, и в то же время — забота о том, чтобы собственных потерь было как можно меньше. Все это Сципион. Ты улыбаешься, вспоминая, как Сципион цитировал тебе отрывок из поэмы Квинта Энния, где говорится: «Я допускаю, что боги существуют, но им безразлично, чем заняты люди; иначе бы при хороших богах люди жили хорошо, а так не бывает». На что ты заметил: «Единственным моральным удовлетворением от любой войны является триумф, оказываемый победителю», а Сципион загадочно улыбнулся, вспоминая то, как его лишили триумфа два года назад. Ты надеешься, что позже, когда вернется в Африку Ганнибал Одноглазый, у тебя будет шанс подобраться к нему и посмотреть, считает ли он Сципиона достойным противником, и ты снова задумываешься над проблемой — почему так получается: чтобы стать великим полководцем, человек должен забыть все военные законы, которым его учили, и действовать по-новому. Поэтому-то гениальные полководцы и рождаются не так часто. Форчун немного гордился собой, что внесет свой вклад в крушение одного военного гения и рождение другого.

Тысяч десять варваров погибнут сегодня благодаря твоей помощи Сципиону. Это примерное число сотрудников ТЕРРЫ, которую ты всегда считал огромной организацией. Легко думать о них всех скопом как о врагах, а не рассматривать, как десять тысяч отдельных человеческих существ. Можно сказать наверняка, что ни один из убитых сегодня все равно не достиг бы в жизни чего-либо значительного.

Небольшие, но очень боеспособные отряды нумидийской кавалерии Масиниссы построены в ожидании, готовые начать атаку.

Ты внимательно изучил оба лагеря — Гасдрубала и Сифакса — пешие авангардные части лучников приблизились к ним еще в темноте. Римские войска не привыкли к такому способу ведения войны; некоторые самые ярые приверженцы традиций даже роптали, что такие действия роняют престиж легионеров, но были вынуждены подчиниться продиктованным тобою приказам Сципиона и Лаллия.

Ночь была еще в разгаре. Сифакс и Гасдрубал спали, ничего не подозревая. Луны не было; тонкие облака закрывали даже малейший свет звезд. Впереди неярко сверкали костры двух военных лагерей. Весенняя слякоть исчезла. Стояло начало лета. От обоих лагерей исходил ужасный запах, но сейчас он был не так силен, как днем. Жужжали в тишине насекомые. Легионеры бесшумно заняли свои места, блокируя все выходы. Специальные отряды пробирались шаг за шагом к частоколу, готовые проделать ворота там, где их до сих пор не было. Часовые карфагенян и их союзников ничего не замечали. Снаружи не слышалось ни разговоров, ни звяканья оружия. В отдалении всадники молча ожидали сигнала — троекратного крика ночной птицы. Тишина была хрупкой как хрусталь. Наконец Сципион сам подал сигнал.

Ночная птица прокричала три раза.

Огни охватили частокол, шатры нумидийцев, тростниковые шалаши карфагенян, которые ты осматривал с воздуха два месяца тому назад; послышались крики раненых. Всадники Масиниссы ворвались в спящие лагеря, как конные демоны, неся смерть, рубя веревки шатров, наводя панику на своих жертв холодящими кровь криками. Римские легионеры перекрыли все выходы; когда гонимые страхом люди выскакивали из огня, они натыкались на мечи римлян. Едва вооруженные, полуодетые, ничего не видящие со сна, они умирали, истекая кровью, вопя, горя, спотыкаясь, ругаясь, падая. Захваченные врасплох, неверящие в происходящие, зажатые в тиски, стонущие, передвигающиеся на ощупь, ползущие, воюющие, трепещущие, кусающиеся, умирающие, бегущие, спотыкающиеся, истекающие кровью, дергающиеся, умирающие, бьющиеся в судорогах, горящие, кричащие люди с пузырящейся кровью, черной кожей, съеженные, покрывающиеся коркой, корчащиеся от жара, мертвые. Врагов погибло — одиннадцать тысяч двести пятьдесят три. Остальные в панике разбежались. Римлян и нумидийцев Масиниссы погибло всего четыреста человек.

Победа — за тобой, Публий Корнелий Сципион.

Победа — за тобой, Лаллий.

Победа — за тобой, Ганнибал Форчун.

13

ДАЛЬНЕЙШЕЕ ИСПРАВЛЕНИЕ ИСТОРИИ

С военной точки зрения, это была очень успешная битва, но несмотря на самое благоприятное соотношение убитых, инцидент на берегу Баградаса имел не настолько решающее значение, как он мог бы иметь, если бы командование одной или обеих потерпевших поражение армий оказалось бы в числе тысяч других трупов. Значительная часть побежденных спаслась за счет быстрых ног и осталась боеспособной.

Конечно, в последующие дни бродили слухи, что Сифакс или Гасдрубал, или они оба, были убиты, но среди обгоревших трупов, покрывавших территории бывших лагерей, наполнявших вонью воздух на многие мили вокруг, их не было найдено. Другие слухи говорили, что и карфагенянин, и его нумидийский союзник сумели спастись. Форчун выслал своего разведчика — симбионта, и Аррик подтвердил эту информацию.

Софонисба, которая, по слухам, была с Сифаксом в ту ужасную ночь, находилась с ним в Сирте, а ее названый отец Гасдрубал бежал в Карфаген собирать новую армию. Но собрать ее в короткий срок было нелегко. А главное — теперь ему было трудно рассчитывать на союз с Сифаксом, который сохранил большую часть своего войска. Теперь старый царь войне, очевидно, предпочитал объятия любимой Софонисбы.

Зато армия римского союзника Масиниссы стала расти. Когда распространились слухи о выходе из войны Сифакса, отдельные капли превратились в поток — появилось много перебежчиков из лагеря Сифакса, предпочитавших жизнь с мечом смертельной скуке обывательства североафриканских пустынных племен.

— Нумидийцу, похоже, все равно, за кого вое вать, — заметил Сципион.

— В этом отношении они — как греки, — заме тил Себастос.

С обстоятельностью человека, умеющего пользоваться победой, Сципион снова обратил свое внимание на осаду У тики, бросив большую часть войск туда. Римлянину теперь оставалось только занять Утику, и путь на Карфаген будет свободен.

Но события снова не хотели идти, как должно.

С одной стороны, Гасдрубалу везло больше, чем у него было на то прав, в наборе новых добровольцев для защиты Карфагена. И дочь Гасдрубала явно все еще имела больше влияния ва своего восьмидесятилетнего мужа, чем полагается иметь юной жене, пусть даже опытной в искусстве обольщения, потому что стареющий монарх скоро вдруг решил возобновить союз с Карфагеном с примерно тринадцатью тысячью войск. Сначала об этом рассказал Себастос, который не покидал лагеря Сципиона и отказывался назвать источник своей информированности, и затем, через полтора дня, те же сведения принесли взмыленные всадники, лазутчики Масиниссы. Единственное расхождение было в их оценке численности карфагенского войска. Себастос доложил о тридцати тысячах, а Масинисса о тридцати четырех.

— Тридцать тысяч, — настаивал Себастос. — Моя информация — лоболее точная.

— А знаешь, что в Карфаген прибыл отряд иберийцев? — спросил Масинисса.

— Иберийцев? — удивился Себастос.

— Тяжелых пехотинцев из Иберии.

В левом ухе Форчуна раздался голос Аррика.

— Извини, я забыл о них. Я насчитал их около четырех тысяч.

— Да, четыре тысячи иберийцев. Совсем за был, — вслух доложил шпион.

Масинисса посмотрел на грека с выражением презрительного превосходства.

— Я удивлен, Себастос, — сказал Сципион, — что ты сразу не упомянул об иберийцах. Их пехота очень эффективна в бою. Всегда полезно знать, с каким противником предстоит иметь дело. Эти, ко нечно, будут безумно упрямы. Они не сдаются. Ибе рийцы долго сопротивлялись карфагенянам, а с не давних пор и римлянам. Я польщен, что они отп равились так далеко, чтобы встретиться со мной еще раз. Они будут биться до самой смерти. Пола гаю, с ними придется повозиться. А, Себастос?

— Возможно. Если мы не дадим им напасть пер выми. Я предложил бы дать бой карфагенской ар мии на равнине, где замечательная кавалерия Ма синиссы сможет показать себя.

— Я думаю о том же, — сказал римский коман дующий. — Мы выйдем на восходе.

Луиза назвала себя, ее попросили подождать минутку, вслед за чем она была приглашена в кабинет цилиндрического психолога Алелиса.

— Здравствуйте, — несколько робко сказала де вушка.

— Садитесь. Чувствуйте себя как дома. Вы пи шете стихи? — вдруг прямо спросил Алелис.

— Плохо, — ответила она. — А что?

— «Блестящие глаза самки, — выборочно проци тировал он. — Два сердца должны разделить прикосновение… Час расставания… О том, что прошедшее — хотя и ушло — было светлым». Это вы написали?

— Я. Но откуда вам это известно?

Линц Липниг нашел это в бортовом журнале

— Форчуна. — Он передал ей листок.

Луиза взяла стихи и пожала плечами.

— Я написала это, чтобы помочь Форчуну изле читься от любви ко мне, поэтому и отдала ему это.

Алелис кивнул.

— Виин, прочтя это, сказал, что Форчун после свидания с вами ожесточился.

Девушка промолчала.

— Форчун понял это, как еще одно подтверж дение того, что вы любили его. К сожалению, он думает, что вы должны любить его и теперь, — ска зал Алелис.

— Не вижу, что я могу сделать. Если я напишу другие стихи, это поможет?

Психолог изобразил улыбку.

— Не надо. Понимаете, Луиза, вы являетесь ключом к этому замку. Вы — единственный чело век, которому Форчун поверит, хотя он и считает, что вы предали его. Я попрошу Таузига отправить вас в командировку в Карфаген.

— Вы сошли с ума!

— Нет. Я просто ищу пути подхода к тому, кто, возможно, действительно сошел с ума.

Сципион вел два своих лучших легиона в течение пяти дней в безжалостной спешке, в сопровождении всех сил кавалерии, и римской, и нумидийской, пока они не достигли лагеря противника на равнине. И снова он скрыл от простых легионеров то, что могло поколебать их дух: враги превосходили их по численности, по крайней мере, вдвое. Но элемент неожиданности, в сочетании с умелым использованием кавалерии для сокрушения карфагенских флангов, помогли одолеть самую надежную часть карфагенского войска — иберийскую пехоту.

Как и предсказывал римлянин, четыре тысячи наемников Гасдрубала из Иберии сражались яростно, видимо, настроенные или умереть с мечом в руках, или победить. Эта битва происходила солнечным днем и представляла собой яркое зрелище, хотя и кровавое.

Для полудиких иберийцев честь была дороже денег, и они доблестно бились с безупречной римской военной машиной, стоя по щиколотку в крови своих умерших и умирающих собратьев.

Но старый Сифакс, его свекор, Гасдрубал Гиско, быстро поняли, что сегодня не их день, и отступили, сохраняя те боевые части, что у них остались.

Масинисса первым заметил, что его дядя Сифакс отступает, и принялся его преследовать, едва успев дать знать Сципиону о своих намерениях.

14

ГОНКА В ПУСТЫНЕ

С гибелью иберийцев и после ухода Сифакса у Карфагена осталось немного возможностей для снаряжения свежих армий, а те, что оставались, были после этого поражения обессилены и деморализованы. Поэтому Масинисса мог безболезненно вести охоту на Сифакса. Сципион вызвал к себе Лаллия.

— Следуй за нумидийцем, — приказал он. — Я хочу, чтобы Сифакс и его жена были взяты живыми, а Масинисса готов перегрызть им горло.

Масинисса и тысяча его всадников быстро двигались по родным степям. Все, что мог делать Лал-лий со своим конным отрядом, это стараться не упускать нумидийскую кавалерию из виду.

Несмотря на эту победу, Сципион имел недостаточно сил для штурма огромного Карфагена. Тем более, что там постоянно ожидали возвращения армии Ганнибала Одноглазого. И погоня за Сифаксом потребовала больше времени, чем кто-либо предполагал, потому что и убегавшие, и догонявшие останавливались для грабежа местного населения почти при каждой возможности. Такова была природа войн древности.

Большая часть войска Сифакса была уничтожена в бою или разбежалась. С ним оставалось едва ли пять сотен всадников. Царь спешил добраться до Сирты, надеясь найти там способ спастись от племянника.

Масинисса наступал ему на пятки, расстояние сокращалось с каждым днем.

Лаллий догонял Масиниссу в решимости выполнить приказ Сципиона. А мирных жителей грабили все подряд.

Любой земной властитель позавидовал бы Ганнибалу Форчуну, имевшему в своем распоряжении такого универсального разведчика, как Аррик, способного летать, есть лишь изредка, почти не нуждающегося в отдыхе, умеющего мгновенно изменять свой облик и, наконец, владеющего телепатией. Но даже симбионт иногда выбивался из сил, работая партнером специального агента. Аррик удивлялся, как Уэбли умудрялся делать это столько лет. Неопытному симбионту приходилось летать несколько раз в день, чтобы проверить, чем заняты Сифакс, Масинисса и Лаллий. А помимо этого регулярно наведываться в Карфаген, Сирту и Утику, чтобы Форчун мог быть в курсе всех дел. Так агент первым узнал, что Софонисба прибыла в Сирту, но Сифакса там еще не было.

Но, несмотря на усталость, Аррик был доволен своей новой службой.

Когда Масинисса почти догнал Сифакса, Форчун решил лично проконтролировать их стычку. Он успел проинформировать Сципиона, что из Карфагена отчаливает военный флот. Единственной целью удара карфагенян с моря могло быть снятие римской осады Утики, которая до сих пор не капитулировала. Сципион немедленно отбыл со всеми своими легионами туда же.

Форчун взял себе коня и налегке отправился вслед за Масиниссой и Лаллием. Аррик указывал ему маршрут, не позволяя сбиться с пути. Агент ТЕРРЫ уже отвык от иного способа путешествий, нежели на машине времени. Но он терпел.

Дни начинали сливаться в один, как следы через бесконечные песчаные барханы. И когда настал момент вмешаться в ход событий, Ганнибал Форчун сделал это почти автоматически.

Чувствуя, что он не может оторваться от погони, старый Сифакс устроил еще одну засаду своему племяннику, и Масинисса совершенно глупо в нее попал, уйдя далеко вперед с небольшой частью своего отряда. Его нумидийцы уже начали уступать превосходящим силам Сифакса, когда появились Форчун и Аррик. Суровые тренировки, которым Форчун подвергал симбионта, оправдались в этой схватке. Загадочная птица, мелькая здесь и там, набрасывалась на врагов, ослепляя их, сбивая с коней. Решив, что сами боги пришли им на помощь, сторонники Масиниссы воспряли духом. В пылу битвы никто и не обратил внимания на хитроумного грека Себастоса, наблюдавшего за всем со стороны.

Вскоре все было кончено — остатки войска Сифакса уничтожены и рассеяны по пустыне, а сам царь был ранен и взят в плен.

Вслед за тем появились отставшие воины Масиниссы и отряд римских конников Лаллия. Тот предложил нумидийцу пощадить старика и, посадив в клетку, доставить Сципиону в качестве ценного пленника для триумфа на улицах Рима. Гордый ну индийский принц был вынужден согласиться. Единственная забота победителей о побежденном состояла теперь в том, чтобы последний дожил до триумфа. Впрочем, Сифакс особенно не роптал. Он сделал бы то же самое с Масиниссой, если бы события развивались наоборот.

— В действительности, Луиза, причина ошибок Форчуна достаточно проста, — сказал Алелий. — В течение всей своей карьеры он всячески избегал лишних эмоций. Но это с ним все-таки случилось во время отпуска. И они не позволили ему восста новить свою форму как следует.

— Мы тогда оба отходили от довольно жестокого потрясения, — оправдалась Луиза.

— И вы влюбились друг в друга, — сказал психолог.

— Все это кончено.

— Для вас. Для Форчуна, быть любимым вместо того, чтобы им просто восхищались или его уважали, с чем, как я вспоминаю, он прежде легко справлялся, оказалось незнакомым ощущением, он был совершенно не готов к этому. Он не смог отойти от любви и уже ввязался в эту карфагенскую историю. Его необходимо поддержать, иначе мы потеряем ценного агента… Он нуждается в любви. Понимаете, просто в любви. Уэбли, конечно, любит его, но не так, как вы.

— Но я… Причем здесь я. У нас с Ганнибалом все кончено.

— Боюсь, что вы обманываете сами себя, Луиза.

— Вы должны ему помочь. Его миссия на Карфагене должна быть закончена. И ему там сейчас очень трудно. Тем более что пока он действует в одиночку. Как только у нас появится возможность отправить туда машину времени, мы хотим отправить вас ему на помощь.

— Но почему я? Есть более способные агенты.

— Только вы. Ваше присутствие вдохновит и исцелит его.

— Хорошо. Я попробую, — сказала она.

Аррик обнаружил еще одно инопланетное присутствие в Сирте, кроме Софонисбы, и взял с т расследовать это самостоятельно. Пролетев низко над дворцом Сифакса, он увидел скиммер, стоявший в густой тени садовых деревьев возле гарема. Видимо, он прибыл этой ночью, потому что накануне его там не было. Форчун в этот момент был далеко, рядом с Масиниссой, и мог прибыть сюда только на следующий день.

Обнаружив, что пилот скиммера один, Аррик отважился напасть на него, используя элемент неожиданности. Превратившись в удава, симбионт бросился на инопланетянина. Чешуйчатую голову пилота обвили кольца протоплазмы, которые сжимались, блокируя зрение и доступ воздуха. Сопротивляться было бесполезно, хотя агент Империи все равно пытался сделать это. Аррик держал его, пока не убедился, что существо погибло. Софонисба в это время находилась в другой части дворца и не знала о том, что ее компаньон вышел из игры. Аррик решил оставить ее в неведении, предоставив Фор-чуну решать, что делать с ней.

Очень осторожно симбионт закрыл люк аппарата.

Пилотировать скиммер вообще-то Аррика не учили, но скиммер был очень прост в управлении, рассчитан на самого тупого, и перелететь с места на место без темпорального перемещения симбионту оказалось нетрудно.

Аррик быстро набрал высоту шесть миль, где немного поупражнялся в пилотировании. Через полчаса он уже приобрел необходимые навыки и взял курс на восток.

Аварийный совет ТЕРРЫ собрался на новое короткое совещание, чтобы рассмотреть рекомендации руководителей различных секций.

После минимальных споров Луиза Литтл, Ронел и Уэбли были официально назначены в экспедицию на выручку Ганнибала Форчуна. Луиза прошла новую пластическую операцию по возвращению себе облика европейки. После этого ей предстояло изучить в исторической библиотеке все необходимое по данной теме. Все это делалось без особенной спешки. Карантин, назначенный Линцом Липнигом, был достаточно длинным.

Внимание Ганнибала Форчуна привлекло движение в вечернем небе, и он сразу понял, что это такое. Он оглянулся, чтобы посмотреть, заметил ли это Масинисса, Но нумидийский принц, к счастью, смотрел в другую сторону. Империя должна была потерять всякую надежду на успех, подумал Фор-чун, чтобы показать скиммер при свете дня. Но агент в роли грека-шпиона и Масинисса были не одни. Летающий объект могли заметить и остальные. Должно быть, тоже поняв это, имперский пилот резко убрал аппарат в сторону и пропал за горизонтом.

Форчун пожалел, что с ним не было его партнера, который мог бы подслушать, что делается на борту, но Аррик был на обычном разведывательном задании. Он не вернется еще примерно час.

И тут Форчун с облегчением заметил за одним из холмов их условленный с Арриком сигнал на случай, если у симбионта не будет возможности приблизиться — три струйки дыма. Он под благовидным предлогом отъехал на коне в сторону. Вскоре симбионт забрался под плащ агента.

— Я видел скиммер несколько минут назад… — начал Форчун, но не докончил мысль. Разговорный усик симбионта скользнул ему в ухо.

— Я стащил его из дворца в Сирте, — объяснил Аррик и быстро рассказал, что случилось.

— Я не планировал это, но если они собираются разбрасывать свое оборудование где попало, у нас нет другого выбора, кроме как поддаться искушению.

Масинисса не скрывал удовольствия, когда через пару миль Себастос пожаловался на боли в желудке и тошноту.

— Мне нужен отдых. Я догоню вас позже.

Нумидиец явно недолюбливал этого странного грека и был рад избавиться от него.

Чтобы избавиться от возможной слежки, Форчун отправился сначала на восток, потом резко свернул на юг. Следуя указаниям Аррика, он добрался до спрятанного скиммера. Это был такой же скиммер, какой он видел раньше, до свадьбы Сифакса.

Принц пустыни знал, что не заслужит и не удержит любовь племен, будучи мягким. И еще он знал, что просто не останется в живых, будучи доверчивым. Даже его самые ярые противники признавали, что Масинисса не отличался ни тем, ни другим качеством. Опытный тридцатисемилетний правитель считался к тому же выдающимся воином и способным стратегом, достаточно подозрительным к союзникам, постоянно следившим за ними, тем самым гарантируя, что они останутся его союзниками. Именно этот инстинкт самосохранения более, чем какое-либо конкретное действие со стороны Себастоса, заставило нумидийца сомневаться во внезапной болезни грека и последовать за ним, чтобы посмотреть самому, что за измену замышлял Себастос.

Загадочный грек уже давно значился у Масиниссы в списке людей, за которыми стоит присматривать. Возможно, внешнее сходство нумидийца с этим греком повлияло на ощущение дискомфорта, испытываемое Масиниссой; за исключением мелочей по комплекции и чертам лица, их можно было принять за братьев. Масиниссу эта странность весьма беспокоила, но еще больше — внезапное появление и удивительная осведомленность Себастоса. Нумидиец давно вращался в среде карфагенян и римлян, но никогда прежде не встречал этого человека.

Масинисса был поражен, увидев странный, сверкающий предмет, к которому грек направился без каких-либо колебаний. Нумидиец потряс головой и зажмурился, думая, что этот предмет мираж, но мираж никуда не исчез. Он никогда не видел ничего подобного и решил подкрасться поближе, спешившись.

На небольшом расстоянии от этого гладкого предмета, похожего на огромное блюдце, грек остановил своего коня. Непонятно откуда появилась обезьянка и прыгнула с плеча Себастоса на эту штуку, открыла в ней дверцу и скользнула внутрь.

Если бы Масинисса выпил настойку конопли, вещи, которые он увидел, не особенно удивили бы его, но здесь был не тот случай, обычный во всем прочем пейзаж пустыни говорил о том, что наблюдатель не сошел с ума и просто видит нечто совершенно необычное.

Вместо исчезнувшей в блюдце обезьянки оттуда вылетела птица. Она подлетела к Себастосу, который все еще восседал на коне, и села ему на плечо. Потом она вспорхнула и исчезла в небе.

Масинисса с минуту наблюдал за ней, потом опустил глаза. Грек повернулся в седле и смотрел прямо на него.

Вдруг над нумидийцем раздался громкий звук, и, прежде чем он смог отреагировать, его вместе с конем обвила плотная сеть. Конь забился в панике, но Масинисса удержался в седле. Вскоре кокон был уже таким плотным, что человек и животное стали дышать с трудом. Что-то укололо его в руку. Мягко наваливалась дремота, и он погрузился в сон.

15

СОФОНИСБА

Форчун на коне Масиниссы подъехал к резным воротам дворца в Сирте и спрыгнул в принятой среди нумидийцев манере. В его левом ухе раздался голос Аррика:

— То, что называет себя Софонисбой, ждет тебя внутри.

Форчун улыбнулся. Он оставил скиммер с усыпленным Масиниссой и мертвым имперским воином всего в миле отсюда и приблизился к городку медленно, давая достаточно времени страже доложить о его прибытии. В одежде Масиниссы и восседая на его коне, даже в облике Масиниссы, сделанном при помощи Аррика, который растянувшись по лицу и груди агента скопировал лицо, родинки и шрамы принца, он был уверен, что все примут его за Масиниссу. Форчуну необходимо было только призвать на помощь свои собственные способности, чтобы повторить манеру речи и характерные жесты этого человека.

— Как ты думаешь, не заподозрит ли это существо по имени Сафонисба что-нибудь неладное? — мысленно спросил он симбионта.

— Вряд ли. Она никогда не видела Масиниссы и должна принять тебя за него.

Появился слуга и, церемониально поклонившись, предложил завоевателю войти. Они прошли в богато украшенный зал с висячими лампами. Тут и там стояли жаровни с курящимися благовониями, по стенам были развешаны ковры и везде были разложены целые горы подушек. Из занавешенной покрывалом арки вышла Софонисба, одетая как царица.

— Тетушка, — вежливо поклонился Лже-Масинисса.

Она пристально посмотрела на него.

— Я не удивлен, что ты не узнаешь меня, тетушка Софонисба, — продолжил он, чисто выговаривая нумидийские слова. — Мы давно виделись в последний раз.

— Ты, должно быть, Масинисса, — сказала она.

— Твой любящий племянник. — Он дерзко по жирал ее глазами. — Путь был долгим и трудным, тетушка. Почему бы нам не прилечь к столу и не поговорить?

— Конечно, — спокойно сказала она. — Я могу спросить, что с моим мужем?

Форчун отстегнул плащ и отбросил его в угол.

— Сын старого погонщика верблюдов. Он больше не будет докучать тебе.

— Ты убил его?

— Посадил в клетку и отправил моему другу Сципиону. Тот придумает, что с ним сделать.

На мгновение повисла тишина, пока оба смотрели друг на друга. Потом Софонисба сказала:

— А что ты собираешься делать со мной?

Ганнибал Форчун безразлично пожал плечами.

— Может, я оставлю это на твое усмотрение. Есть предложения?

Смущенно улыбаясь, как на свадьбе с престарелым монархом, она шагнула ближе к нему и пробормотала:

— Может, нам стоит прилечь не к столу, а на постель и познакомиться поближе? Я уверена, мы понравимся друг другу.

Повернувшись, она приказала слугам оставить их одних. Было приятно смотреть, как она работает, видеть решимость, с какой она приспосабливалась к изменяющейся ситуации. Форчун поначалу намеревался оставить ее в том заблуждении, что он горячий и мужественный племянник царя Сифакса. Было бы даже интересно позабавиться с агентом Империи, хоть она и была его злейшим врагом. Продолжение маскарада давало ему преимущество. Но причина его прекращения была веской — маска из живой протоплазмы начинала причинять неудобства.

Аррик уловил мысленные инструкции Форчуна и мгновенно подчинился, мягко упав с лица своего партнера.

— Если мы слишком понравились друг другу, это может вызвать неудовольствие Грегора Малика, — сказал агент ТЕРРЫ.

Софонисба в ужасе уставилась на него.

— Кто ты? — спросила она.

— Ганнибал Форчун. А ты?

— Если бы он был резидентом, в его череп были бы вживлены сенсоры мозгового поля, — объяснил Пол Таузиг. — И ты могла бы найти его без особого труда. Но агенты не могут позволить себе ничего такого, чтобы не засветиться на приборах противника.

— Как удобно, — сказала Луиза. — В Карфагене всего четверть миллиона человек.

Таузиг ласково улыбнулся.

— Зато с тобой целых два симбионта — Уэбли и Ронел. Они найдут его телепатически. Желаю удачи.

Та, которая звалась Софонисбой, родилась почти так же далеко от Земли, как и Ганнибал Форчун, и начала свою карьеру в Империи еще в нежном возрасте. Это было ее первое агентурное назначение, и она была не очень довольна им. Ей хватило ума не сопротивляться лучшему специалисту ТЕРРЫ. Как и предполагал Форчун, она даже не была вооружена.

Аррик прочесал окрестности телепатическим зондом и доложил об отсутствии непосредственной опасности со стороны имперцев.

Так как настоящий Масинисса должен был понадобиться позже (при успехе в восстановлении линии времени), его пока надо было где-нибудь спрятать. А тело мертвого пилота скиммера надо было уничтожить прежде, чем оно начнет разлагаться.

— Пошли, — сказал Форчун. — Мы прогуляемся.

— Как прикажешь, — кротко сказала Софонисба.

Для предосторожности Форчун связал ей руки за спиной. Уже стемнело, и они незамеченными добрались до скиммера. Они полетели на север от Сирты. Достигнув Средиземного моря, г Форчун выбросил пилота за борт в воду, затем повернул украденный скиммер на восток. В сорока милях от Карфагена он пошел на снижение. Софонисба всю дорогу молчала. Настоящий же Масинисса мирно спал, дыша глубоко и спокойно. Форчун приземлился вблизи небольшого городка. Здесь находилось кладбище. Карфагеняне, как и многие другие семитские народы, благородных людей и богачей хоронили в подземных склепах. Холм из песчаника неподалеку от этого городка был изрезан сотнями искусственных туннелей с большими и маленькими склепами, где стояли, как простые каменные и деревянные гробы, так и богато инкрустированные, расписные саркофаги. В один из них Форчун и поместил спящего принца, после того, как извлек оттуда кости его законного владельца.

Он осторожно прикрепил автоматическую капельницу со снотворным к руке Масиниссы, запрограммировав ее на ежедневные дозы на двадцать дней.

— К тому времени он умрет от голода, — запротестовала Софонисба.

— Он может немного похудеть, но не будет голодать; этот состав замедляет все процессы жизне деятельности.

— Со мной ты собираешься сделать то же самое?

— Я пока не знаю, что я хочу сделать с тобой.

Она задумчиво посмотрела на него.

— Я скорее пригожусь тебе живая, чем лежащая вот так. Особенно если ты развяжешь меня.

— Мы поговорим об этом, когда вернемся во дворец.

— А что, если он заинтересовался другой женщиной? — спросила Луиза психолога. — Сто семь десят дней — большой срок для мужчины вроде него, чтобы все еще скорбеть о потере.

— Заинтересовался? — засмеялся Алелис. — Только не в такой момент. Я думаю, сейчас он смотрит на женщин лишь с точки зрения пользы или вреда в своем задании, а остальных просто не за мечает. Он может даже причинить им боль, тем самым символически наказывая тебя.

Луиза покачала головой.

— Не думаю, что такой Ганнибал Форчун мне понравится.

— Понравится? Какое это имеет вообще значение? Мы должны спасти его и земную историю.

Войска Масиниссы, достигшие ночью Сирты и узнавшие, что их командир уже захватил в плен жену Сифакса, занялись разграблением столицы.

Лаллий прибыл несколько позже и немедленно направился во дворец. Форчун и пленная девушка только-только вернулись, когда римлянин постучал в ворота. Аррик быстро изобразил на лице Форчуна маску Масиниссы, и тут в зал вошел Лаллий.

— Ты уже развлекся, Масинисса, — сказал он. — Теперь отдай эту женщину мне.

— Найди себе другую девку, — ответил фальшивый нумидиец.

— Как жена врага Рима она принадлежит Риму.

— Я не согласен. Я сделаю ее своей женой.

— Ты не можешь жениться на этой женщине!

— Боюсь, что могу. Гасдрубал обещал мне ее в жены.

— У тебя нет никакого права жениться на ней. Она враг Рима.

— Ты слишком горячишься, Лаллий. Не волнуйся, во дворце есть еще много девок. Выбери себе.

— Но Сципион… — начал римлянин, брызгая слюной.

— Выбери и для него тоже, — сделал широкий жест Форчун. — Каких он предпочитает?

— Я устала, — сказала Софонисба. — Если вы со бираетесь спорить дальше, я пошла спать. В такую рань не спят только бедняки.

— Хорошая идея, — согласился Форчун. — Мы поговорим с Даллием позже.

Лаллий мог оказаться для Форчуна большой занозой. Римлянин был стоек, верен и совершенно лишен фантазии. Мужчины такого сорта неспособны на измену просто потому, что это никогда не приходит в голову. Но зато это вояки, всегда являющиеся добрым примером для подражания своим солдатам.

Вечером следующего трудного дня Лже-Масинисса согласился взять Софонисбу с собой и ехать к Сципиону, который может решить, что с ней делать. Это был тот компромисс, на который вполне мог бы пойти настоящий Масинисса.

Пока шли приготовления, Уэбли чувствовал себя не у дел. Без привычного партнера он был словно не в своей тарелке. Большинство симбионтов-торгов были не в состоянии общаться друг с другом в такой тесной связи, как у них получалось с агентами и резидентами ТЕРРЫ. Они привыкали к такой связи и ревновали, если кто-нибудь им мешал. Но как работать двум симбионтам с одним человеком? На практике подобное случалось крайне редко.

Уэбли, однако, думал, что у них втроем все получается. Ронел на удивление была согласна с ним. Только Луиза сомневалась…

Аррик обнаружил, что двое людей могут немного узнать друг о друге, даже если они проведут вместе шесть дней на одной лошади и шесть ночей в одной палатке. Особенно если они оба профессиональные шпионы. Вся информация, которой обменивались они, была очень выверенным сочетанием лжи и правды. Софонисба и Форчун вели между собой сложную игру. А прямодушный Лаллий каждую ночь выставлял вокруг их шатра римскую охрану, предпочитая не доверять никому.

— Мне не очень понятен обряд свадьбы у этих землян, — сказала однажды Софонисба, — хоть он и весьма забавен.

— Но брак с Сифаксом ты, кажется, находила удобным способом для контроля над стариком.

Софонисба улыбнулась:

— А ты нашел его удобным для отвода глаз Лаллию. Если бы ты не объявлял нас давно обручен ными, когда он появился…

— Он бы отправил тебя в цепях к Сципиону. У тебя нет причин жаловаться.

Софонисба откинулась на гору подушек.

— Уж, по крайней мере, ты мог бы вести себя, как муж, — кокетливо надулась шпионка.

И Форчун как настоящий профессиональный герой смог на время отрешиться от переживаний, связанных с Луизой, и воспользовался предложением Софонисбы. Оба получили удовольствие, и при этом ни линия истории Земли, ни задание по ее исправлению не были нарушены.

Когда они достигли лагеря Сципиона, то Форчун с Софонисбой в первую очередь направились к человеку в клетке. Для настоящего Масиниссы это было бы сладким моментом торжества, поэтому Форчун постарался похвастаться перед стариком своей добычей.

— Это она во всем виновата! — жаловался Сифакс, указывая трясущимся пальцем сквозь прутья. — Она обманула меня. Она вовлекла меня в это предательство. Карфагенянка задурманила мне разум и заставила отвернуться от Рима. Она во всем виновата. Она испортит Масиниссу, как испортила меня!

Позднее разные историки будут спорить об этой проблеме. Некоторые будут настаивать, что старый царь сказал совсем не это, и причины, по которым он внезапно перешел к карфагенянам, были глубже, нежели романтическое увлечение. Но факт остается фактом, свидетелей этой сцены было предостаточно, и историк Тит Ливии зафиксировал именно эти слова. Сифакс же сказал это по очень простой, чисто человеческой причине: он был ревнив и ужасно раздражен, видя на своем месте, рядом со своей женщиной, более молодого мужчину, и надеялся уколоть соперника. Все это позволило временно отсутствующему сейчас Масиниссе прожить великую жизнь и войти в историю как двукратный сокрушитель могучего Карфагена.

А Ганнибал Форчун в роли Масиниссы имел очень важную историческую беседу.

Сципион, хотя и был на пять лет моложе Масиниссы, держался с нумидийцем покровительственно, как старший брат. Этот стиль был вполне в духе Рима, становившегося великой державой.

— Я полагаю, Масинисса, что ты увидел во мне какие-то хорошие качества, еще когда мы подру жились в Иберии, — сказал римлянин. — Я тоже увидел в тебе много хорошего. И вот наша дружба дает свои плоды.

Выдержав драматическую паузу, Форчун кивнул, но не стал прерывать его.

— Но лично я среди всех своих достоинств — главным считаю способность контролировать соб ственные эмоции.

— Понял твой намек. Ты хочешь, чтобы я из бавился от нее, — сказал Форчун.

— Я не могу заставить тебя покинуть ее, — мяг ко сказал римлянин. — Это должно быть только тво им решением.

Фальшивый нумидиец прищурился, явно не обрадованный перспективой упустить из рук свою добычу.

— Когда ты станешь царем Нумидии… — Сципион не закончил фразу, ожидая реакции Масиниссы на это соблазнительное предложение. Форчун изобразил на своем лице радость, как и должен был поступить настоящий Масинисса. А для Рима союз с Масиниссой гарантировал победу над Ганнибалом Одноглазым.

— Когда? — резко спросил Форчун.

— Все зависит от…

— От чего? — От того, как ты поступишь с Софонисбой, — сказал Сципион.

— Я подумаю над этим.

Сципион отечески улыбнулся.

— Я ожидаю ответа завтра утром. А пока нас лаждайся жизнью.

Беседа была окончена. Форчун вернулся в свой шатер, где с облегчением расстался со своей протоплазматической маской. Аррик превратился в обезьянку и уселся на край кушетки, пока Форчун переодевался в костюм Себастоса. В его складках он спрятал кое-что из найденного на украденном скиммере.

Он уже сделал все, что мог, направив войну Сципиона в исторически правильное русло. Пора было возвращаться к собственной войне против Грегора Малика. Сифакс был для Сципиона хорошим трофеем для демонстрации народу по возвращении. Ганнибал Форчун не видел причин, почему бы ему не забрать такой же трофей на ТЕРРУ.

Софонисба вполне подойдет.

В виде Себастоса он подошел к хорошо охраняемому шатру, который она делила со своим пленителем.

— У меня послание к пленнице от Мисиниссы, — сказал он охранникам.

Они пропустили его внутрь.

— Любопытно, что же ты с ним сделала? — сказал ей Форчун.

— Кого ты имеешь в виду?

— Сифакса. Когда-то он был опасным воином. Пару лет назад он был верным союзником Рима.

Софонисба засмеялась:

— Мужчинами на этой планете изумительно легко управлять — если знать, на что давить.

— По земным стандартам, Сифакс — уже старик.

Она подняла идеальную бровь.

— Он ничем не отличается от мужчины любого другого возраста. Они все любят, когда им говорят, какие они крутые любовники.

Форчун внимательно посмотрел на соблазнительную Софонисбу и вдруг вспомнил Луизу, вспомнил чудесное время, проведенное ими в отпуске. Его сердце мучительно заныло.

— У меня больше нет на тебя времени, — сказал ей Форчун. — Возьми это.

Софонисба с опаской поглядела на капсулу у него на ладони.

— Ты собираешься отравить меня?

Я отключу тебя, замедлю твой метаболизм для симуляции смерти.

— Как у настоящего Масиниссы?

Он утвердительно кивнул.

— А ты включишь меня потом?

— Кто-нибудь включит, раньше или позже, — пообещал он.

— Хорошо. Давай пилюлю.

Софонисба проглотила то, что ей дал агент, грациозно легла на кушетку и через несколько минут ее было не отличить от трупа. Ганнибал Форчун посмотрел на нее и вздохнул, потом вышел из шатра.

— Вот это номер, — сказал он двум легионерам, охранявшим вход. — Что же вы прозевали? Софонисба умерла.

Он поспешил в командный шатер нумидийцев, где Аррик снова принял вид маски. Теперь Масинисса, поспешил в шатер своей пленной невесты, шокированный неожиданной новостью о смерти.

Менее чем через час он объяснял Сципиону, что случилось:

— Я поклялся ей — что бы ни случилось, я не дам ее живой в руки Рима. По моей просьбе Себастос дал ей яд. Она приняла его добровольно и оставила предсмертную записку.

Он аккуратно расправил ее и прочитал вслух:

— «Я принимаю этот свадебный подарок, раз мой муж не может предложить мне ничего лучше. Жаль, что для меня невозможен другой выход из этого положения. Софонисба».

Сципион кивнул и не стал возражать, когда Масинисса предложил похоронить ее по карфагенским обычаям.

— Римляне сжигают своих покойников и не имеют особенных хлопот с мертвыми телами, — только пожал плечами циничный Сципион. — Что ты предлагаешь сделать с ней?

— Она — знатного карфагенского рода и поэто му ее тело, безусловно, должно быть помещено в катакомбы, в фамильный склеп. Я знаю, где он на ходится.

— Где же?

— К северу от Карфагена. Я похороню ее там и вернусь завтра.

— Тебе нужно взять с собой большой отряд. У тебя здесь столько врагов! — воскликнул Сципион. — Они убьют тебя!

Форчун покачал головой.

— Я один. Здесь уважение к умершим включает уважение к скорбящим. Никто не остановит скорбящего мужа, возвращающего свою умершую жену на родину ее предков. Может, у римлян так и бывает, но у карфагенян и нумидийцев — нет! Сципион сузил глаза.

— Запомни, Масинисса, я не потерплю оскорблений себя и моего народа при всей нашей дружбе.

Масинисса-Форчун повернулся и вышел, решив не давать ссоре разгореться.

— Заверните ее тело в белые простыни и при вяжите к коню. Большую часть пути нам придется проделать по жаркому солнцу, — отдал он приказ охранникам. — Это приказ Сципиона.

Прибывший к ним римский офицер подтвердил это приказание.

16

ОДИНОЧЕСТВО

Добраться до катакомб на лошади, ведя еще одну в поводу, оказалось само собой гораздо труднее, чем неделей раньше на скиммере. Форчун оставил римский лагерь на рассвете и нашел склеп, в котором спал Масинисса, только поздно вечером.

— Сколько надо переделать, — пожаловался Форчун, отвязывая Софонисбу и внося ее внутрь, — чтобы началась романтическая легенда.

— Ты уверен, что мы довезем плененного вражеского агента до ТЕРРЫ? — спросил симбионт.

— Если мы благополучно выберемся отсюда, Таузиг пошлет кого-нибудь за ней. А если нет, то это уже будет не важно. — Отключив капельницу, он вынул тело Масиниссы из гроба и положил его у стены пещеры, рядом с Софонисбой. — В любом случае, она вошла уже в историю. Одни назовут ее ведьмой, а другие скажут, что она была благородной жертвой — и все будут не правы.

Когда Софонисба была уложена и подключена к капельнице, Форчун послал Аррика в Сирту за скиммером, который они замаскировали во дворце.

Возвращение бессознательного нумидийца к жизни было сложной операцией с применением некоторых медицинских препаратов. Масинисса проснулся снова с своей одежде и увидел склонившегося над ним Себастоса.

— Твоя сила вернется чуть позже, — заверил его грек. — А сейчас просто расслабься и слушай — у тебя все равно нет другого выбора.

Масинисса попробовал сесть, но на него постоянно накатывали волны головокружения.

— Ты был без сознания почти десять дней, — сказал Себастос. — Об этом знаем только ты и я, потому что все это время я играл твою роль. Я многое сделал от твоего имени, царь Масинисса, по этому ты должен быть мне благодарен.

Грек рассказал Масиниссе все, что случилось за эти десять дней — пленение Софонисбы, спор с Лаллием, обвинения Сифакса, разговор с глазу на глаз со Сципионом, самоубийство Софонисбы и его собственная поездка с ее телом сюда, в катакомбы.

— В ближайшее время с помощью римлян, ты будешь коронован как царь всей Нумидии. Я пола гаю, ты не станешь возражать против того, что я только что рассказал тебе.

Масинисса улыбнулся:

— Неплохо. Я поступил бы так же, как и ты.

— Я здесь затем, чтобы помочь тебе и Сципиону сокрушить Карфаген, — признался Форчун, не вы давая, на кого он работает в действительности.

— Иначе ты просто убил бы меня, — согласился Масинисса. — У тебя не найдется чего-нибудь по есть?

Они вышли из склепа наружу и поужинали вдвоем при лунном свете лепешками и мясом, прихваченными Форчуном в дорогу. Масинисса поглядывал на Себастоса все еще с недоумением, но уже не таким, как прежде. А Форчун пожалел, что рядом не было Аррика, чтобы посмотреть, что происходит в мозгу Масиниссы. Наконец нумидиец вскочил на коня, собираясь обратно в римский лагерь.

— А ты не едешь, Себастос? — удивленно спросил нумидиец, видя, что грек никуда не собирается.

— Езжай один и можешь взять второго коня. У меня есть другой вид транспорта. Удачи тебе!

Вместо полета прямо в Сирту, как приказал ему Форчун, Аррик решил сделать большой крюк и заглянуть в Карфаген, в дом, который он делил с Ванго шестнадцать лет. Он не видел своего бывшего партнера уже много месяцев и вспоминал о тех годах с некоторой ностальгией. Темп жизни тогда был расслабляющим, даже скучным. Такая жизнь была намного проще, чем постоянная активность в качестве партнера Ганнибала Форчуна. А с Ванго он очень обленился. От него практически ничего не требовалось. Приблизившись к нужному зданию, Аррик в облике птицы послал вперед телепатический зонд. Резидента, видимо, не было дома. Может, это и к лучшему, подумал Аррик. Но потом вдруг он нашел его.

Случилась трагедия. Дом был разграблен и сожжен. Остались только стены. После долгих поисков Аррику удалось отыскать только обгоревшую голову Ванго.

Лишь под утро украденный скиммер наконец приземлился на ближайшем холме. Не скрывая раздражения, Форчун направился к нему. Люк открылся очень медленно и остался в таком состоянии. Аррик в облике обезьяны выбрался наружу.

— Ну тебя только за смертью посылать, — зашипел Форчун. — Где ты был?

— Ванго мертв, — тихо сказал симбионт.

— Я так и понял, что ты попал в какую-то пе ределку. Ты же обязался помогать мне, а не Ванго.

— Сожалею, конечно, что резидент погиб. Но из-за его разгильдяйства у нас с тобой здесь столько работы! Поехали.

— Нет. Погоди. Послушай меня. Резиденции больше не существует. Все наши записи и оборудо вание уничтожены. Ванго мертв. Я виноват в этом так же, как если бы сам убил его. Не перебивай, это так. Малик думал, что ты умер, и решил, что это Ванго украл скиммер. Мне не нужно доказа тельств, я чувствую, что прав. Я оставил его одного и беззащитного. Если бы я оставался там, где дол жен быть, этого бы не случилось. Поэтому я убил его. Не перебивай… Меня не было рядом, чтобы предупредить его. Я думал, что работать с тобой будет интереснее, но я — не Уэбли. Я больше так не могу. Малик думал, что Ванго украл скиммер, и из мести убил его и уничтожил плоды нашей ра боты за шестнадцать лет. Все наверняка было так. Ванго был мягким человеком, он никогда никому не причинил вреда. Я виноват в трагедии так же, как и Малик. И я себе этого не прощу. Извини, но это твердое решение. Надеюсь, что у тебя все получится и без меня. Понимаю, что сейчас я нужен тебе, Ганнибал Форчун. Но я был нужен и Ванго, но оставил его. Он был моим основным партнером, а не ты. Прости — я не могу поступить иначе. — Маленькая обезьянья фигурка сморщилась, теряя четкость очертаний, и начала медленно сползать по корпусу скиммера в виде серой слизи, уже ничего не умевшей и ничего не знавшей. Одной из особенностей симбионтов-торгов была способность к легкому самоуничтожению по собственному желанию.

Обескураженный Форчун смотрел на это, не в силах ничему помешать.

— Аррик, зачем ты это сделал? Ты был мне так нужен…

Потом, стараясь не запачкаться в слизи, он сел в скиммер.

Форчун не мог вспомнить, чтобы он когда-нибудь раньше чувствовал себя настолько одиноким.

Это было несправедливо. Совсем несправедливо. И это так спутало все карты. Форчун был участником очень сложной игры, и его роль в ней казалась решающей. Что же тебе теперь делать, специальный агент? Все было нормально, пока ты манипулировал Сципионом, и Масиниссой, и Сифаксом, которые сами контролировали жизни тысяч людей. Никто из этих марионеток не знал, что настоящая война идет вовсе не между Римом и Карфагеном, а между Империей и ТЕРРОЙ. И вот, когда ты только вновь все настроил, управление вновь ускользнуло у тебя из рук и игра изменилась. Ну что же, исправляй заново. Это твоя специальность, помнишь? У тебя есть лицензия на вмешательство. И ты не зря считаешься одним из лучших агентов ТЕРРЫ.

Уэбли — погиб.

Луиза — нет смысла думать о Луизе. Может быть, когда-нибудь потом.

Ванго — погиб. Он все равно ничем не помог.

Аррик — погиб. Нелепо и добровольно в самый неподходящий момент.

Малик — прямо сейчас этот паук, возможно, плетет новую сеть, а ты не знаешь, где она будет расставлена.

Все, что у тебя есть, этот кусок железа — скиммер, возможно, будет работать, а потом может и сломаться. Он, безусловно, не сделает ничего сверх того, для чего был создан. Ты не можешь использовать его, чтобы позвать на помощь, потому что единственные сигналы, которые он может генерировать, хоть и будут двигаться со скоростью света, но и им понадобится двадцать семь тысяч лет, чтобы достичь ТЕРРЫ, и то они затеряются в межзвездных шумах прежде, чем преодолеют половину этого пути. Здесь нужен специальный передатчик, имевшийся у Ванго, но теперь передатчика нет. Точнее, он есть, закопанный где-то. Это место было известно только Ванго и Аррику.

Ты еще можешь уничтожить кого-нибудь из имперцев, но без современного оружия и без помощи симбионта ты бессилен против Империи. Твой партнер Уэбли ушел в небытие, нарушив законы двойного присутствия. Твой партнер Аррик у тебя на глазах совершил самоубийство. Для врага ты теперь так же опасен, как только что вылупившийся цыпленок. Прогулочный скиммер — это не машина времени ТЕРРЫ.

И у тебя нет иного выхода, кроме как снова осмотреть скиммер, надеясь, что пропустил раньше что-нибудь, что может дать тебе надежду. Оружие, книга кодов, дистанционный ключ к замку двери основного корабля, который может быть, а может уже и не быть на околоземной орбите. Ты сомневаешься, что имперцы, которые еще здесь, убили Ванго и уничтожили его резиденцию чужими руками или при помощи мечей и обыкновенных факелов. На них это не похоже. Должен быть еще один скиммер, оснащенный ракетными установками, тяжелой звуковой пушкой и разными другими прелестями из арсенала Империи. Аррик украл скиммер, предназначенный только для перевозок. Значит, у твоего оппонента остался боевой корабль, а у тебя — только этот, который против боевого можно использовать разве что в качестве тарана. Конечно, у тебя осталось еще кое-что от Ванго: несколько дымовых шашек, ультразвуковой кодировщик и три глушилки короткого действия. Спасательный маяк ты установил в каменной спальне Софонисбы. Он настроен на начало работы со следующей недели. Но зачем он тебе теперь нужен, равно как и пленница? Все, что может тебе помочь, находится на ТЕРРЕ. Связаться с ней можно только по кросс-темпоральному передатчику, пульт управления которым уничтожен.

Ты оцениваешь свои шансы. Они говорят, что скорее всего, жить тебе осталось недолго. Если Малик или кто-нибудь из его шайки еще остался в этом отрезке времени, первое же твое путешествие на скиммере вызовет такую же волну огня, какая обрушилась на Ванго.

Возможно, Малик по-прежнему считает тебя погибшим. Но ты не можешь рассчитывать на это. И если паук думает, что Ванго похитил скиммер и где-то его спрятал, в этом случае он наверняка продолжает искать его.

Если бы только симбионт был жив, чтобы слетать на разведку в пещеру Малика… Она, может быть, уже пуста, но, безоружный, ты не можешь рисковать, выясняя это лично. Агент должен быть изобретателен — вот чему они учили тебя. Но за агентом, по определению, всегда стоит целая организация. За почти шесть десятилетий службы ты редко понимал, насколько ты полагаешься на свою контору. Дальнейшее существование ТЕРРЫ зависит от тебя, ты теперь видишь, а твое существование зависит от ТЕРРЫ.

Но сейчас ты лично бессилен. Знать, что ты потерял все, и продолжать жить — это невыносимо. Можно биться насмерть в надежде, что твоя страна, твой народ выживут, и это дает тебе шанс победить. Но когда ты отравлен сознанием того, что случай безнадежен, и когда ты лишен даже шанса умереть с мечом в руке…

Продолжать игру бессмысленно. Она уже проиграна. Остается только гадать, сколько потребуется времени, чтобы отклонение достигло точки, когда новую линию времени будет невозможно починить, сколько пройдет времени, пока новая версия истории Земли достигнет реальности твоего собственного базового времени — и тебя, вместе с ним. Хотя не так уж сложно представить вселенную, в которой тебя больше не существует, ты обнаруживаешь, что это выше сил твоего воображения — представить вселенную, в которой тебя никогда не существовало — но все будет именно так. В какой точке на твоей собственной линии времени ты прекратишь существовать? Произойдет ли это все мгновенно или ты медленно растворишься, осознавая происходящее? Это вопрос, который ты никогда раньше не воспринимал всерьез, может быть, потому, что ты никогда всерьез не верил, что можешь проиграть. Но сейчас ты не только веришь в такую возможность, но знаешь, что уже проиграл. Галактическая Федерация в известном тебе виде обречена, биллионы людей исчезнут в мгновение ока (или медленно растворятся) вместе с Ганнибалом Форчуном. ТЕРРА никогда не будет существовать, любви с Луизой никогда не случится, дружбы с Уэбли — тоже. Это все даже не будет сном, потому что не останется никого, чтобы видеть сны. Даже Грегор Малик и Империя — они тоже могут погибнуть, когда рак земной истории перелетит через просторы космоса. Странно, что сознание того, что ты исчезаешь в мгновение ока, не пугает тебя. Ты немного удивлен тем, что не чувствуешь ничего, кроме смутного сожаления. Ты находишь в себе надежду, а не отчаяние, что это случится, когда ты будешь бодрствовать, просто, чтобы удовлетворить свое любопытство, но и это в общем-то не имеет значения.

И когда ты приходишь к выводу, что, что бы ни случилось, оно не имеет никакого значения, ты испытываешь странное чувство облегчения, как будто у тебя гора упала с плеч.

Смейся, Дрейн Вокайени. У тебя больше нет цели существования, но мир внезапно становится гораздо более привлекательным местом. Любой поглядевший на тебя заметил бы огонек в глазах и, может быть, недоверчиво покачал бы головой, удивляясь, что же такого хорошего мог найти в жизни проигравший ее. Подавляя улыбку, ты смотришь внимательнее на свое положение. Через мгновение ты хмуришься, так как до тебя начинает доходить, что твоего затруднения не существует. Ты восклицаешь вслух:

— И ничьих затруднений не существует! — А потом, шепотом: — Интересно, знает ли об этом Пол Таузиг?

17

ОТЧАЯНИЕ И УДАЧА

Развитие компьютерных технологий плюс очень эффективные источники энергии превратили космические корабли в категорию прогулочного транспорта. Любому гражданину Галактической Федерации требовалось не более получаса, чтобы научиться пилотировать скиммер. Главное было научиться тому, как правильно попросить его отвезти тебя туда, куда ты хочешь попасть, и включить старт. Скиммер, оказавшийся в распоряжении Фор-чуна, был, в общем, неплохой машиной для своего класса. Каждый скиммер во флоте Империи был приобретен без прохождения регистрационных формальностей и без выплаты компенсации предыдущим владельцам. Воры выбирали лучшее. Несмотря на свои ограничения, миллион миль в день для этого вида транспорта был нормой. Пионеры освоения космоса могли бы только позавидовать.

Покинув окрестности Карфагена, Ганнибал Фор-чун отправился на поиски орбитального транспорта Империи. И на удивление быстро его нашел.

Существовали два больших отличия машин времени ТЕРРЫ от имперских моделей. Первое — это размеры. Хотя машина Рундля, по-видимому, несколько раз модернизировалась, она оставалась примерно в десять раз больше, чем корабли ТЕРРЫ. Одной из причин этого было то, что имперцы в своих экспедициях обычно использовали самые разные разумные существа и только большие размеры транспорта могли обеспечить подходящие условия для жизнедеятельности всех.

Во-вторых, имперские машины не были рассчитаны на маневры в атмосфере, поэтому они всегда имели по несколько спускаемых аппаратов — легких скиммеров.

Ганнибал Форчун визуально изучил при приближении огромный корабль. Он был даже больше того, которым пользовался Малик в Мохенджо-Даро; это явно была гордость имперского флота. Как акула, изучающая кита, Форчун подобрался поближе, выровняв свою орбитальную скорость со скоростью этого монстра. Голос, раздавшийся в динамиках, показался знакомым.

— Ваше величество, это вы? — Вопрос прозвучал на борнусском, родном языке Грегора Малика.

Форчун разыскал устройство обратной связи. Он старался подражать голосу Малика, который слышал неоднократно.

— Открой шлюз, — прошипел он.

Дежурный по кораблю определенно решил, что в скиммере сам Малик: Форчун намеревался использовать это заблуждение.

— Ваше величество, по правилам, я должен по просить вас открыть ваши иллюминаторы, прежде чем впустить вас.

Блокирующее устройство иллюминаторов позволяло видеть, что происходило снаружи, но снаружи не было видно, кто внутри. Форчун цветисто выругался на борнусском и сказал: — Ручку заело. Открывай шлюз.

— Но, ваше величество…

— Никаких «но»! Открывай!

Пока происходил этот диалог, компьютеры обоих кораблей установили общую программу вхождения и были готовы начать маневр. Форчун усмехнулся, вспомнив, как Грегор Малик однажды заметил, что машине все равно, на кого она работает. Повисла тишина. Наконец открылся шлюз корабля. Форчун ввел скиммер внутрь. Грузовые двери тяжело закрылись за ним. Внутренние двери шлюза холодно мерцали в луче носового прожектора скиммера, пока в камере поднималось до нормальной отметки давление воздуха, затем и они раскрылись, обнаружив большое помещение с ангарами для полудюжины скиммеров. Два ангара были заняты. Форчун поставил свой аппарат на свободное место.

Барс Толунем был озадачен, но полон надежд. Он надеялся, что тиран будет наконец удовлетворен ходом событий на Земле и они смогут поехать домой. Даже удобство нулевой гравитации не могло заставить его забыть все прелести его родной планеты. Наоборот, независимость возбудила крошечную железу, она запустила в прозрачную кровь вещества, вызывавшие сексуальные желания. Толунем занялся самоудовлетворением. В таком состоянии он с трудом мог концентрироваться на чем-либо другом. Его последнее удовлетворение было так давно, что он с трудом мог вспомнить свои ощущения. Будь его воля, они бы все уже давно отправились домой, но Малику недостаточно было просто уничтожить своего давнего врага Ганнибала Форчуна. Тиран настаивал на том, чтобы остаться здесь до тех пор, пока не будет сорвана вся текущая работа ТЕРРЫ. Сам Толунем считал, что ненависть Малика зашла слишком далеко, но он не имел права голоса. Платили ему хорошо — и, кроме того, он уже видел, что случается с несогласными. И все же он страдал от воздержания, к которому вынуждало земное тяготение. Если бы Барс Толунем знал, что ему придется так подолгу воздерживаться, он никогда не стал бы разбойником. Самоудовлетворение на космическом корабле тоже, в общем, было не то, чего хотелось бы. Поэтому очень хотелось домой. Однако медленно возвращаясь к реальности из мира грез, Толунем не забыл об осторожности. Прибытие этого скиммера выглядело странно. Не в правилах Малика было путешествовать одному. В переговоры с дежурным обычно вступает пилот, который знает пароль. Но сейчас на вопрос ответил сам Малик. К тому же не функционировало управление экранировкой иллюминаторов скиммера. Известная нетерпимость тирана к любым неполадкам увеличила осторожность Барса Толунема.

Как только ты понимаешь, что твое исчезновение не имеет значения, ты начинаешь просто получать удовольствие от жизни. Само ощущение того, что ты живешь, приятно. Ты рад тому, что никто не просит тебя объяснить твое новое сознание, потому что слова тут бессильны.

Ты вторгаешься в машину времени Империи, что просто поражает своей великолепной наглостью. У тебя пока нет никакого плана. Только желание и готовность действовать, что само по себе является еще одним доказательством приятного существования.

И поэтому тебе все удается.

Единственный, кроме тебя, обитатель огромной машины времени, видимо, был не слишком внимателен при жизни. Ты оттаскиваешь в сторону труп с оранжевыми кожистыми оборками и берешь на себя управление кораблем.

Следует отметить, что в юности, еще до полного формирования половых желез, Барса Толунема предупреждали — слишком большое внимание к самоудовлетворению может быть опасным для жизни.

Действуя на свой страх и риск, Ганнибал Форчун оказался обладателем трех скиммеров вместо одного. Два из них, как он обнаружил, были оснащены тяжелыми звуковыми орудиями. Совсем неплохо для десанта, состоящего из одного человека. Он сомневался, что у него могло получиться лучше, если бы он все спланировал заранее.

Следующей задачей было найти Сципиона и проверить ход войны, но сначала он решил сделать еще кое-что. В отличие от его машины времени, здесь было четко обозначено, для чего служит тот или иной тумблер или кнопка. Бортовой компьютер был также прост в управлении. Орбитальный аппарат был, конечно, велик, но все равно оставался пылинкой по сравнению с длиной орбиты. И Форчун решил для начала перевести его в другое место, чтобы имперцы не нашли.

Малик задал своему кораблю, как обычно, геоцентрическую орбиту. Аппарат двигался со скоростью вращения Земли и висел прямо над Карфагеном. Форчун выбрал гораздо более быструю и близкую к планете эллиптическую орбиту, с таким низким перигеем, что корабль должен был даже иногда проходить через верхние слои атмосферы. По новой программе он пролетал над Северной Африкой трижды в день, каждый полет длился почти две с половиной минуты. Кроме того, в компьютер была вложена задача: время от времени кораблю совершать темпоральные скачки в будущее, а потом возвращаться в настоящее. Таким образом, имперцам рассчитать его орбиту или найти в реальном времени было бы совершенно невозможно. Такой вид передвижения по орбите был предложен одним из самых талантливых молодых ассистентов Линца Липнига. Липниг презрительно заметил, что это никому не нужно, так как машины времени ТЕРРЫ обладают гораздо более эффективными возможностями для оптической и электронной невидимости, и приказал своему ассистенту заняться более насущными проблемами. Форчун, однако, любил все непрактичное и ненужное; он заинтересовался и как следует запомнил эту программу.

Наблюдение за земными событиями в таком режиме было довольно затруднено. К тому же телескопы имперского корабля давали не очень сильное разрешение. К моменту, когда он наконец составил рабочую карту района с учетом всех темпоральных сигналов, внизу пронеслось шесть месяцев. Форчун нанес на карту перемещения римских сил. Любопытно было то, что Сципион перевел свои легионы от Карфагена на юго-запад. Примерно в шестидесяти милях от них агент разглядел вторую армию, которая двигалась в том же направлении, по-видимому, преследуя Сципиона. Форчун довел увеличение телескопа до максимума и увидел боевых слонов. Это означало, что командовал армией, возможно, уже сам Ганнибал Одноглазый. Надвигалось что-то крупное.

Западнее римских легионов Форчун обнаружил вероятную причину уверенного марша Сципиона в глубь страны — целую конную армию. Масинисса? Вероятнее всего.

Двумя днями позже — для Форчуна пролетело менее часа — всадники преодолели половину дистанции, отделявшей их от Сципиона. Агенту явно было пора спуститься и вмешаться. В соответствии с этим, он перевел транспорт Империи на более высокую орбиту, загрузил скиммер провизией и вошел в атмосферу, как и год назад, далеко от Карфагена над Средиземным морем, чтобы осторожно приблизиться к своей цели и по возможности не быть замеченным любыми имперцами. Он очень пожалел о невозможности стать невидимым, что было так легко сделать в его собственном темпоральном аппарате. Посадив скиммер ночью невдалеке от рим-ско-нумидийского лагеря, Форчун добрался до него пешком, в привычной одежде Себастоса. Часовые узнали его; двое из них проводили агента к римскому полководцу.

— Я думал, ты погиб, — сказал Сципион, улыбаясь и пожимая локоть грека в традиционном римском жесте дружбы. — Где ты был?

— А ты поверишь мне, если скажу, что я летал высоко над вами по небу?

— Зная тебя, я не скажу, что ты лжешь, пока не удостоверюсь в этом. Не важно, ты снова с нами.

— Что ты можешь рассказать мне такого, чего я еще не знаю о Ганнибале?

— Только то, что я нужен тебе, чтобы сказать, где он сейчас находится и сколько у него боевых слонов.

Сципион кивнул.

— Садись, Себастос. Гай Клавдий, налей моему замечательному другу вина, потому что он пришел издалека и хочет пить, а потом пошли за Лаллием.

Ну а теперь, хитрый грек, посоветуй, что нам делать со слонами?

18

БИТВА ПРИ ЗАМЕ

Белобородый любитель Пунических войн, разработавший микромагнитофон, прикрепленный Фор-чуном к тунике Сципиона, составил одно из лучших описаний битвы при Заме. Впервые доктор д'Каамп представил его на весеннем семинаре 89 года Галактической Федерации в Институте истории. Оно было названо «Стратегическое и тактическое раз вертывание агентурных специальных команд в историческом процессе». Пол Таузиг считал, что д'Каамп несколько увлекся, выбирая название, и даже заважничал, когда в ученых кругах этот труд получил неофициальный заголовок: «Что действительно произошло под Замой». С разрешения доктора д'Каампа и Института истории, ниже приводятся несколько отрывков этого сочинения.

«Когда я начал серьезно изучать военную историю Земли, которая постепенно стала моей специальностью, я был несколько удивлен причинами, из-за которых земляне часто находили нужным биться, и тем, каких кровожадных богов они придумывали, чтобы оправдать свою жестокость. Я почувствовал сострадание к ним и сначала думал, что то, что они делали по отношению друг к другу, было преступлением. Теперь, когда я узнал их достаточно хорошо, меня больше не удивляет их героическая глупость. Просто такова природа землян. Кроме своего милитаризма, население Земли нашло много способов для выражения своей глупости в религиях. Можно поразиться, как долго на тридцать восьмой планете Галактической Федерации эти два явления — религия и милитаризм — подпитывали друг друга».

Полибий выразил почти такую же мысль задолго до д'Каампа, когда сказал о римской религии, что она укрепляет римскую военщину. Об этом же писал и крупнейший римский милитарист III века до нашей эры Сципион Африканский: «Так как любая толпа изменчива, полна беззаконных желаний, беспричинной страсти и яростного зла, ею нужно управлять при помощи невидимых ужасов и религиозного великолепия».

(Из труда д'Каампа) «В попытке заманить карфагенянина на равнину, чтобы не рисковать, вступая в бой на холмистой местности, Сципион опустошал территории западнее Карфагена, занимаясь грабежом и насилием, захватывая свободных жителей в рабство, забирая у них последние припасы, сжигая поля и тому подобное. Он ежедневно посылал курьеров, чтобы разыскать Масиниссу и поторопить его объединиться с римскими силами с обещанными ранее десятью тысячами нумидийских всадников. Масинисса, однако, был увлечен своим новым положением царя и проводил время в оргиях и развлечениях, доступных тогда землянам, для потворствования своим страстям.

Ганнибал Одноглазый, покинув Италию и прибыв в Африку с двадцатичетырехтысячной армией, чтобы разбить там Сципиона, сумел удвоить свои силы, наполовину — лигурийцами и галлами из армии своего младшего брата Магона. Еще он набрал двадцать тысяч свежих рекрутов из Карфагена, что в общей сложности составило сорок восемь тысяч пеших солдат и конницы плюс восемьдесят боевых слонов. Эти последние могли оказаться полной неожиданностью для Сципиона, если бы не информация специального агента — ТЕРРЫ Ганнибала Форчуна, который украл транспортер у Империи и наблюдал за всем этим с орбиты. Он не знал, что к этому моменту на сцену вышла другая команда агентов ТЕРРЫ с самым опытным участником, постоянным симбиотическим партнером Форчуна Уэбли, которого Форчун считал погибшим. С самого начала зимы эти трое — агент Луиза Литтл и симбионты Уэбли и Ронел — искали его в Карфагене и по всей Северной Африке во всех армиях, участвующих во Второй Пунической войне, но бесполезно, потому что Форчун в это время находился на орбите и пролетал над ними трижды в день. Они обнаружили Грегора Малика и его базу в пещере, но никаких следов Ганнибала Форчуна.

Карфагенский полководец Ганнибал, чье имя агент использовал в качестве псевдонима, обладал армией в сорок две тысячи пехотинцев и шесть тысяч всадников, часть из которых составляли нумидийцы, фанатичные бойцы, называвшие себя „сынами Сифакса“. Против этой интернациональной армии действовали едва ли не двадцать пять тысяч римлян. Но пешие римские легионы были лучшим войском того периода истории. Эти хладнокровные, отлично обученные бойцы верили в своих многочисленных богов, главными из которых были грозный Юпитер, кровожадный Марс и Величие Рима. Они были довольно суеверны и перед каждым сражением гадали о его результате, для чего при армии содержался большой штат жрецов и гадателей.

Я пишу об их сложных отношениях с религией, чтобы можно было лучше понять, что же случилось в Заме, иначе вся стратегия Форчуна может показаться основанной на их удивительной глупости.

Одной из характерных особенностей больших сражений в те дни был их гипнотический галлюциногенный аспект, увеличивающий храбрость бойцов, но порой доводивший их до исступления, которого римляне достигали исполнением боевых песен и звуками флейт, труб и барабанов, а карфагеняне — при помощи специальных наркотиков. Ярость обезумевшего воина было легко назвать воплощением божества в человеке, ведущего войска к победе. Вера в чудеса и равно развенчивание чудес противника были тогда в порядке вещей. Особенное впечатление на простолюдинов с богатой фантазией производило то, когда даже самые образованные свидетели сражений подтверждали эти чудеса.

Вторая Пуническая война была не простым международным конфликтом. Это была борьба за господство между двумя процветающими цивилизациями. Они не могли мирно сосуществовать друг с другом. Не совсем понятная в наше время мелкомасштабная гордыня не терпела равенства. Одна держава должна была сокрушить другую. Такое небольшое, замкнутое Средиземное море могло иметь только одного хозяина. На эту цель была направлена вся политика Рима и Карфагена. Постоянно велась борьба за союзников, которые были подобны шакалам в волчьей стае, искали защиты и помогали сильнейшему в тот момент, когда чаша весов склонялась в его сторону.

Рим и Карфаген тогда не имели других равных соперников в притязаниях на господство в Средиземноморье. Мощь Египта, Ассирии, Персии, Македонии уже ушла в историю.

Для людей с ограниченным мировоззрением война, безусловно, самая захватывающая, стимулирующая и эмоционально завлекательная область деятельности. Ничто другое не привлекало такое количество людей. В результате эта война между Римом и Карфагеном стала очень важной критической точкой в линии истории тридцать восьмой планеты Галактической Федерации. Поэтому вмешательство в нее Ганнибала Форчуна, ввиду опасной активности Империи, было вполне оправданным. Иное дело, что вмешательство оказалось почти открытым. Но тут уже сыграли свою роль обстоятельства, в которые попал Форчун.

Некоторые критики отмечают, что, если бы он скрывал свои следы, как это полагается делать специальным агентам, греческий историк Полибий не написал бы о тех событиях: „Фортуна смешивала планы доблестных мужей“, и сам Ганнибал Карфагенский не сказал бы, что он „узнал на опыте, как переменчива Фортуна“. Конечно, такое обилие ссылок на богиню судьбы и удачи было полным совпадением. Но когда Сципион в речи, обращенной к своим войскам сказал, что „Фортуна предлагает нам самый славный приз“, совпадение выглядит подозрительно, хотя Сципион знал агента под именем Себастоса.

Основное значение той исторической победы римлян в битве при Заме заключалось еще и в том, что именно после нее Рим стал мировой империей (хотя власть императоров установилась там позже), в которой только и могла появиться и расцвести мировая религия — христианство, сыгравшая такую важную роль в истории Земли. Отсюда это особенное внимание к той битве и участию в тех событиях специального агента Форчуна.

Можно сказать, что агент ТЕРРЫ спровоцировал саму битву в не самых лучших условиях для римлян. Он служил советником и переводчиком Сципиону, когда римлянин встречался с Ганнибалом перед битвой для обсуждения условий возможного перемирия. К моменту окончания переговоров оба полководца пришли в ярость, и каждый был настроен уничтожить другого ближайшим утром. И это было делом рук Форчуна.

Масинисса со своими десятью тысячами всадников тогда еще не воссоединился с римской армией. Утика еще не пала, армия Ганнибала по численности почти вдвое превосходила римскую, карфагенский флот по-прежнему владел побережьем и к тому же захватил в плен шестьдесят кораблей противника с провизией и пополнением. Положение римлян казалось отчаянным, и тем не менее Форчун убедил Сципиона, что именно сейчас настал благоприятный момент для решающего сражения.

Среди полководцев своего времени Сципион был наиболее талантлив и лучше всех воспринимал революционные идеи в военной тактике. Он уже опробовал кое-что в предыдущих сражениях и с энтузиазмом отнесся к новым предложениям Форчуна. Причем последний всячески настаивал, чтобы в свидетельствах современников тактические новинки были приписаны одному Сципиону. Самой серьезной проблемой являлись слоны. Хотя римляне и отличались своей отвагой и дисциплинированностью, хотя им приходилось сталкиваться со слонами прежде, в войнах с Пирром и Ганнибалом Одноглазым, многие, особенно молодые солдаты, еще боялись огромных животных, и никто не мог посоветовать адекватной защиты против слонов. Пехотинцу, стоящему в передовой линии обороны, вооруженному только коротким мечом и копьем, трудно было что-нибудь противопоставить слону. Форчун предложил сначала испугать слонов громкой сиреной из скиммера, а затем осыпать стрелами, вымоченными в густом растворе соли. От громкого резкого звука и жжения в ранах нервные гиганты должны были выйти из себя и перестать слушаться погонщиков. В этом случае неуправляемые слоны могли смять ряды карфагенской армии вместо римской. На случай же, если они кинутся вперед, Форчуном и Сципионом были разработаны специальные маневры пехотных центурий, благодаря которым можно было быстро расступаться, пропускать взбесившихся слонов и снова сжимать свои ряды. После немногих тренировок римские воины научились четко выполнять это по команде».

В том времени, где существовала ТЕРРА, на любой из сорока семи планет Галактической Федерации прогулочный скиммер был совершенно обычной вещью, но три человека, жившие в конце III века до нашей эры на Земле, были явно напуганы. Ронел с высоты своего полета могла это видеть и чувствовать телепатически. Вместе с Уэбли и Луизой они день за днем искали Форчуна. Имперский скиммер мог означать присутствие имперцев, однако Ронел послала мысленный зонд и с удивлением обнаружила в скиммере, лишь слегка приподнявшемся над холмом, Форчуна.

— Я нашла его, — доложила она, когда встрети лась со своими партнерами. — Он демонстрирует римлянам имперский скиммер.

Уэбли немедленно полетел посмотреть сам. В течение нескольких часов он наблюдал за ситуацией, издалека телепатируя своего партнера, но не выдавая своего присутствия. Когда он вернулся к Луизе, которая находилась при карфагенской армии в качестве гадательницы по полету дрессированных птиц (в их роли были Ронел и Уэбли), он предложил пока не вступать в контакт с Форчуном.

— Он работает на римлян, как и положено по истории, чтобы обеспечить им победу. Наверняка Форчун уже имеет план действий. Демонстрация им скиммера, правда, уже слишком откровенное вмешательство. Но он один, и ему ничего другого не остается. Если вмешаемся и мы, это может все нарушить и вызвать у Форчуна нервный стресс. Вся троица решила оставаться наготове, если Форчуну вдруг понадобится их помощь, но не давать ему знать о своем присутствии до поры, до времени.

(Из труда д'Каампа) «Благодаря тому, что Форчун использовал микромагнитофон моей конструкции, я стал обладателем уникальной аудиозаписи тайного совещания между Сципионом, Масиниссой, Лаллием и нашим агентом Ганнибалом Форчуном, которого они знали под именем Себастоса, грека-лазутчика. Он показал им скиммер, оснащенный удивительным для тех времен оружием, и убедил в том, что с этим победа им обеспечена. Главным условием Форчуна было, чтобы свидетели сохранили это в тайне. Форчун взял с них самые страшные клятвы. Ниже приводится перевод этой записи с латыни на универсальный язык.

Масинисса. Но что, если карфагеняне расскажут об этих чудесах?

Форчун. Могущественный Масинисса полагает, что останутся выжившие?

Л а л л и й. Всегда есть выжившие.

Сципион. Беру на себя ответственность, что во всех римских письменных свидетельствах чудеса будут представлены как промысел богов. А карфагенские свидетельства будут уничтожены. Если только мы уничтожим город Карфаген.

Форчун. Великий Сципион, к сожалению, это случится позже. Но случится. Я знаю будущее.

Сципион. Себастос, я желал бы, чтобы ты вернулся вместе со мной в Рим, когда все закончится. Я хотел бы представить тебя одному поэту.

Форчун. Квинту Эннию?

Сципион. Да.

Форчун. Что ж, посрамить его сомнения в пользе богов и самом их существовании — неплохая идея. Но, увы, я не смогу поехать в Рим.

Масинисса. Посрамим его и без тебя.

Форчун. Однажды, Масинисса, когда ты будешь стар, как Сифакс, армия Рима придет окончательно разрушить Карфаген. Римлян будет возглавлять новый Сципион, сын этого, и твои нумидийцы опять присоединятся к ним. Ты должен пообещать мне, что, когда Карфаген падет, когда от него камня на камне не останется, ты уничтожишь все папирусы со свидетельствами об этой нашей войне.

Масинисса. Клянусь.

Из этой записи можно сделать вывод, как мудро и расчетливо вел себя Форчун в этой ситуации. Чтобы сохранить свое вмешательство в истории в тайне или представить его в виде божественного чуда он прямо заинтересовал в подобной игре главных участников события. Сципион жаждал всей славы, личной власти и признания от равных ему, которых он по праву мог насчитать немного, поэтому твердо хранил секрет. То, что слава будет отдана Сципиону, ничего не меняло для Лаллия, который надеялся неплохо прожить в тепле его лучей. Что касается Масиниссы, то у него хватало проблем со своим царством, а приписанная к его биографии романтическая история с Софонисбой только поднимала его в глазах потомков, нисколько не выдавая вмешательства ТЕРРЫ в историю Земли. Даже если Себастос бог, как полагали Лаллий и Масинисса, публично признать его помощь было рискованным делом, ввиду большого разнообразия пантеона того времени и трудности идентификации Форчуна с кем-либо из известных богов. Атеист Сципион был уверен, что Себастос не бог, но был не прочь сделать все, чтобы убедить свидетелей-простолюдинов в обратном.

Что же касается самих легионеров, многие из которых могли увидеть в действии чудесный скиммер, Форчун знал, что он мог положиться на репутацию, которой боевые ветераны обладали во все века как рассказчики историй, размер лжи в которых был прямо пропорционален количеству выпитого ими. А в молчании троих военачальников он был уверен.

Еще до прибытия всей десятитысячной армии Масиниссы римляне захватили трех карфагенских разведчиков. По совету Форчуна, их не казнили, а напротив, провели по лагерю. Римляне похвастались своей мощью и отпустили лазутчиков обратно к Ганнибалу Одноглазому, чтобы те передали ему, как могуч противник, дабы Ганнибал устрашился. Форчун и Сципион верно рассчитали, что на самом деле разведчики убедятся в слабости римлян, в том, что их численность незначительна, и это спровоцирует карфагенского полководца на более решительные действия, в которых он и столкнется с тайным оружием из далекого будущего. Так Форчун обеспечивал спасение темпоральной линии Земли.

Расчет оказался верен. Непобедимый прежде Ганнибал Барка отбросил прочь все сомнения, позабыл усталость свою и своей армии после изнурительной шестнадцатилетней военной кампании на. Апеннинском полуострове, уверовал в свою спутницу-удачу, и битва на следующее утро стала неизбежной.

До восхода солнца обе армии начали занимать свои позиции.

Тридцатишеститысячная армия Сципиона развернулась в более новом, более маневренном построении, которое предложил Форчун. Силы Карфагена были разделены на два ударных отряда, а слонов выставили вперед, исходя из психологического приема — сразу вселить ужас в сердца легионеров Сципиона.

Агент ТЕРРЫ в скиммере таился за холмом и взлетел, как только взошло солнце. Держась на его фоне, он не давал возможности наблюдателю с земли увидеть себя. Впрочем, наблюдать было-особенно некому. Все были заняты сражением. Вначале с осторожностью, а потом — с нетерпением обе армии начали сближаться. Начали свою атаку слоны, неукротимо приближаясь к римлянам. И тут Форчун включил сирену. Полибий в описании этой битвы упоминает о тысяче боевых труб, преувеличивая тем самым и количество музыкантов в армии Сципиона, и мощь латинских легких. Свидетели же будут упорно рассказывать о том, что сам бог войны поддержал римлян своим музыкальным сопровождением.

Затем, как и предполагалось, лучники обстреляли слонов солеными стрелами, и Форчун сокрушил нескольких гигантов из ультразвуковой пушки. В результате животные перестали подчиняться погонщикам, сбросили многих из них. Оставшиеся в живых слоны устремились кто куда. Одни топтали карфагенян, пока не падали замертво, другие бросились вперед. Пехотинцы перестроились, открывая коридоры между манипулами. Испуганные слоны устремились туда и были быстро обезврежены в тылу у римлян.

Сомкнув ряды, римляне начали свою атаку. Они быстро сокрушили передовую линию пехоты Ганнибала, состоящую из галлов и лагурийцев. Одновременно кавалерия Сципиона (левым флангом которой командовал Лаллий, а правым — Масинисса) обратила в бегство кавалерию карфагенян и принялась ее преследовать, чтобы добить окончательно. В бой вступили другие части армии Ганнибала. Утро уже заканчивалось, и римляне продолжали теснить противника, оказавшего упорное сопротивление. Сципион знал, что у Ганнибала был еще и главный резервный отряд, который полководец приберегал для неожиданного удара. Но удача была пока на стороне Сципиона, который досадовал только на то, что нумидийцы Масиниссы слишком увлеклись погоней и ушли далеко в сторону, преследуя карфагенских всадников. Поле боя стало скользким от крови и сплошь устелено мертвыми и умирающими.

Когда центральные части североафриканских пехотинцев обратились в бегство, Ганнибал направил на римлян свои элитные войска. Это были двадцать четыре тысячи ветеранов Итальянской кампании, с которыми уставшим легионерам справиться, казалось, не под силу. Римской коннице недоставало численности, чтобы им помочь.

В битве при Заме и в истории планеты наступил критический момент.

И тут Ганнибал Одноглазый, стоявший на холме и уже предвкушавший победу, увидел кое-что очень озадачившее его. Со стороны солнца показался в небе странный шар, откуда вылетели несколько молний, выжегших землю у ног первых рядов ветеранов. Те приостановили свое наступление, но остались полны решимости продолжить его.

В этот самый момент два симбионта, Уэбли и Ронел, предприняли нечто предопределившее исход битвы при Заме. В облике птиц они уселись на плечи Ганнибалу Одноглазому. Прежде чем он мог понять, что происходит, оба телепата внушили ему задержать ветеранов. Это продолжалось до тех пор, пока Сципион не отдал приказа перестроить ряды легионеров и ввести в бой последние резервы. Позднее историки будут предлагать самые разнообразные объяснения этой фатальной нерешительности со стороны Ганнибала. Многие посчитали этих птиц добрым знамением богов, хотя оно оказалось как раз недобрым. Сам Ганнибал начисто потерял память в этот момент и очень удивлялся, когда уже в ссылке узнал о таком необычном и трагическом происшествии.

Когда же наконец перегруппировавшиеся римские пехотинцы вместе с остатками кавалерии сошлись в смертельной схватке с ветеранами Ганнибала, превосходившими числом противника, в тыл карфагенянам ударила вернувшаяся нумидийская конница Масиниссы. Началась кровавая мясорубка. Ганнибал отдал приказ „сынам Сифакса“ атаковать своих родственников нумидийцев, но „сынов“ гонцы полководца не могли найти…

Ганнибалу Одноглазому стало ясно, что удача в этой битве отвернулась от него».

Форчун удивлялся — отчего имперцы ничем не проявляют себя, несмотря на то, что он открыто пользуется их скиммером последние несколько дней. Неужели они исчезли? Но как, если им теперь очень затруднительно найти собственный орбитальный корабль. Он даже чувствовал себя слегка обиженным оттого, что главные враги забыли о нем. И тут вдруг обычная темнокрылая птица вроде орла пролетела мимо его иллюминаторов и остановилась в воздухе. А потом превратилась в желтое колесо с четырьмя спицами.

Уэбли? Уэбли! Фантастический неуничтожимый симбионт вернулся с того света!

Форчун торопливо распахнул входной люк.

Влетев в кабину, симбионт сразу создал голосовой аппарат и сказал:

— Привет, старина. Угон чужих средств транспор та в условиях военного времени, считается не прес туплением, а законной реквизицией. Или я не прав?

— Уэб? Мне это снится? Ты действительно на рушил правило двойного присутствия или Аррик солгал мне?

— Не лгал. Липниг говорит, что у меня иммунитет к этому, как и у всех торгов. Никто этого до сих пор не знал.

— Это фантастика! Это открывает такую массу возможностей.

— Не знаю, не знаю. Это случилось однажды.

— Еще раз пробовать не хотелось бы. Да к тому же, возможно, нарушения правила и не было.

— Как это не было?

— Потом расскажу. Сейчас главная проблема — «сыны Сифакса», последний резерв карфагенского Ганнибала.

Форчун кивнул. Радость неожиданной встречи была велика. Но дело оставалось еще не законченным.

— Ах, эти. А где они?

— Приближаются к Заме с востока. Их три тысячи. Сегодня не только карфагеняне, но и Масинисса может получить удар в спину. Я полетел бы с тобой, но я нужен здесь.

Форчун поднял брови. — Да?

— Таузиг дал мне парочку помощников. Мы тут мешаем Ганнибалу, связь ему путаем, ну и так далее.

Агент кивнул.

— Только постарайся, чтобы все было по истории. Ганнибал должен вернуться в Карфаген целым и невредимым.

— Конечно, — согласился Уэбли. — Мы снова вместе, да?

К середине дня битва была закончена. Двадцать тысяч карфагенских трупов устилали поле, пятнадцать тысяч были взяты в плен, а остальные воины Ганнибала Одноглазого с позором бежали. Сам Ганнибал сумел спастись с небольшой группой приближенных за стенами Карфагена, удивляясь, что же задержало три тысячи «сынов Сифакса». Историческая достоверность была восстановлена. Карфаген проиграл Вторую Пуническую войну. Никто из землян не заметил над пустынной местностью скиммера и блестящей машины времени ТЕРРЫ, следовавшей за ним.

И никто не видел второго скиммера Империи, спустившегося с неба, и его залпа из всех орудий. Второе ярко-оранжевое солнце, вспыхнувшее средь бела дня до смерти перепугало «сынов Сифакса», и они рассеялись по пустыне, забыв обо всех битвах.

А Форчун, почуявший опасность в последний момент, успел катапультироваться.

Оглушенный падением, Форчун лежал, раскинувшись, в расселине скалы почти минуту, прежде чем пришел в себя. Покидая скиммер, он успел прихватить с собой ультразвуковое ружье. Имперцы, без сомнения, заметили его катапультирование и приземлились неподалеку. Как только они обнаружат его, ему конец.

Он приподнялся и выглянул из-за камня. Тут же скала над его головой рассыпалась от мощного взрыва. Агента осыпало каменным крошевом.

У Форчуна оставался крошечный шанс на спасение, и он намеревался использовать его. Он чувствовал себя хорошо, был спокоен оттого, что выполнил долг специального агента. Империи было уже не спасти Карфаген; победа при Заме была за Сципионом. Линия времени была восстановлена, Средиземное море превращалось в Римское озеро. История Земли в очередной раз поддерживала реальность его собственного базового времени. Форчу-ну уже казалось не важно, выживет он или умрет. В последнем случае он, по крайней мере, хотел бы забрать с собой одного или двух своих противников.

Быстро перекатившись на другую позицию, он прицелился и выстрелил. Трава под имперским скиммером вспыхнула. Форчун успел поменять место до того, как оттуда ударил лазерный луч в ответ.

Против их пушки его ультразвуковое ружье казалось не опаснее пращи. Воспоминание о Давиде и Голиафе не сильно обрадовало его.

В этот момент агент услышал знакомый хлопок материализующейся машины времени ТЕРРЫ и увидел ее в тридцати футах от себя. Тонкий фиолетовый луч протянулся оттуда к имперскому скиммеру, и он с шумом упал на землю. Люк корабля ТЕРРЫ открылся и оттуда вышла девушка. Он бросил быстрый взгляд на вершину скалы. Вражеский корабль рухнул на нос; песок под его успевшей выстрелить пушкой превратился в стекло. Лазерный луч еще раз прошелся по скиммеру, вызвав серию небольших взрывов энергетических узлов. И тем не менее входной люк скиммера начал открываться. Что же у них за броня?

— Скорее, Дрейн! — закричала девушка.

В тени люка возникло какое-то движение. Форчун закрыл отверстие звуковой смертью.

Луиза взяла ручной лазер и снова выстрелила. Тот, кто пытался вылезти оттуда, без сомнения, был мертв. Но там остался кто-то еще. Ответный луч вырвался прямо через только что проделанное отверстие. Луиза едва успела пригнуться, упасть за камень и выстрелить вдвое более мощным лучом.

Совместными усилиями Форчун и Луиза подавили и эту точку сопротивления. Прошла почти минута. В тишине раздавался лишь треск горящего имперского аппарата. Форчун убедился, что у него уже почти кончился заряд ультразвукового ружья. Он хотел было крикнуть своей боевой подруге, что, наверное, все кончено. Но Луиза не поверила коварным имперцам. На всякий случай она снова включила лазер и за несколько секунд превратила вражеский аппарат в месиво металла и пластика, в котором уже не могло ничего остаться живого, даже бактерий.

Два агента ТЕРРЫ, которые любили друг друга, наконец встретились после долгой разлуки. Сколько она длилась в этих темпоральных перемещениях — то ли несколько лет, то ли несколько дней, трудно сказать. Для влюбленных любая разлука долгая.

Форчун даже думать забыл об их серьезной размолвке в Древнем Китае. Он был рад Луизе, он любил ее и будет любить всегда. И он знал, был уверен, что Луиза испытывает такие же чувства.

И вдруг на гребне скалы возникла еще одна вспышка. Форчун поднял свое оружие и убедился, что оно уже бесполезно. Следующий выстрел уцелевшего имперца повредил осколком камня его ногу. Прихрамывая, Ганнибал бросился к кораблю. Тот, кто был за гребнем, не подавал признаков жизни. Форчуну потребовалось шесть секунд, чтобы спастись, пока Луиза прикрывала его лазерным огнем. Десять последних шагов показались ему сотней. Он был уверен, что тот имперец еще не убит. Форчун уже запрыгнул в транспортер, Луиза села вслед за ним.

— Луиза, — выдохнул он, еще не зная, что скажет.

Требовалось несколько секунд, чтобы автоматический люк закрылся.

Одновременно Форчун настроил аппаратуру, чтобы машина времени стала невидимой и неуязвимой.

— Дрейн… — начала Луиза и не договорила.

Люк со вздохом захлопнулся. Форчун обернулся к возлюбленной и увидел обугленный кусок тела, который мгновение назад был головой и плечами Луизы Литтл. Лазерное ружье соскользнуло на пульт, тело медленно сползало на пол. Корабль уже был невидимым.

(Из труда д'Каампа) «В исторических книгах упоминается только, что „сыны Сифакса“ бесследно исчезли в пустыне. Карфаген перестал существовать как мировая столица. Им был подписан унизительный мирный договор с Римом, по которому за Карфагеном осталась лишь небольшая территория в Северной Африке. Ганнибал был отправлен в ссылку, где и умер через девятнадцать лет. Сын победителя при Заме Публий Корнелий Сципион Младший через пятьдесят шесть лет, победив в Третьей Пунической войне, сотрет Карфаген с лица земли».

Ты долго сидишь, просто уставившись в одну точку. Никаких мыслей, никаких чувств, просто тупое осознание того, что сам ты — жив. Но это не радует.

Потом ты в невидимом состоянии спокойно и методично обследуешь скалистый гребень и находишь существо, похожее на огромного панцирного жука, единственного выжившего из имперцев и ставшего убийцей Луизы. Оно быстро идет по камням, пытаясь спрятаться.

Ты берешь его на прицел высокомощной лазерной пушки, стационарно установленной на твоей машине. Ты возвращаешься в объективную реальность ровно настолько, сколько нужно, чтобы нажать на красную кнопку и увидеть вспышку на месте имперца. Но ты не испытываешь никакого удовлетворения. Это мщение уже ничем не поможет Луизе. Ты полностью уничтожишь остатки двух скиммеров — того, на котором летел ты и на котором прилетели враги — превращая их в пыль. Ритуальная аннигиляция даже не вызывает досаду. Это не война, а уборка территории.

Ты обнаруживаешь, что тебе легче, когда ты смотришь на нее. Лица и волос, конечно, совершенно нет, но ты знаешь, что это была Луиза. Была Луиза. Луиза здесь больше не живет. Правая часть тела обуглена, ее напрямую коснулся тепловой луч. Остальное относительно нормальное. Но даже те части, которые все еще выглядят, как Луиза, уже не Луиза. Ты уже начал забывать, как она выглядела.

Но ты любил ее, и это забыть невозможно.

Ты даже с нежностью вспоминаешь, как злился на того, кто сделал ее похожей на китаянку. Ты злился и на нее тоже за что-то гораздо более важное, и на Пола Таузига… Все это не важно, ты любил ее. Это было важно. Ты любил ее, и она любила тебя.

Отчего-то тебе кажется, что любовь путешественников во времени не может иметь ни начала, ни конца и этой уже несуществующей любви и несуществующей женщине ты посвятишь остаток своей жизни.

Ты решаешь предать ее останки подобающему погребению по ритуалу ТЕРРЫ. Торжественно-печальная музыка, речи, памятник… Очень похоже на обычаи Земли. Если бы ты не влюбился в нее по-земному, по-человечески, она бы не погибла. Вот почему многие земляне придают такое значение погребальным ритуалам. Теперь ты понимаешь, что случилось. Ты наделил Луизу добродетелями, которые существовали только в твоем воображении, а потом разозлился, когда обнаружил, что она не соответствует придуманному тобой образу. Ты был безнадежно, классически, безумно влюблен в образ Луизы, в котором было мало сходства с реальной Луизой. Когда же она выразила искреннюю тревогу, что ты подвергаешь опасности обе ваши миссии, это вызвало в тебе ощущение полного отвержения — ты вернулся к своему заданию совершенно подавленным, потому что твоя Луиза никогда бы не отнеслась к тебе так жестоко! Ужасная ирония этого ударила тебя сейчас — твой любовный психоз заставил тебя спутать карты, — каким-то образом это сделало необходимым прибытие Луизы на твое спасение и ее собственную гибель.

И тогда ты понимаешь, что забирая ее духовную сущность с собой, материальную ты взять не можешь. Она принадлежит этой планете, Земле, где все началось в Мохенджо-Даро и закончилось через тысячу с лишним лет в Карфагене.

Поэтому ты кладешь ее на вершину холма, возвращаешься в транспортер и аккуратно прицеливаешься большим лазером. Ты делаешь короткую паузу, вспоминая слова, потом произносишь их очень тихо:

Потом ты нажимаешь красную кнопку. Ганнибал Форчун глядел на разноцветные полоски света, в которые превратились звезды во время перемещения. Почти полтора часа прошло с тех пор, как он подобрал с поля боя Уэбли и Ронел. Сначала он боялся, что Ронел, узнав о смерти Луизы, прибегнет к такому же способу самоуничтожения, как и Аррик, но Уэбли не позволил ей сделать это. Последние двадцать минут они оба молчали, возможно, общаясь на телепатическом уровне. У них явно намечался союз, который у симбионтов был еще более тесным, чем тот, которого когда-либо могли достичь Форчун и Луиза. Он проверил координаты, показания двойных часов и ввел новый адрес в компьютер. Тот мгновенно выдал ожидаемый ответ. Форчун установил режим невидимости и вошел в реальность.

Нитевидные лучики света превратились в яркие точки, и впереди замаячила поверхность планеты Сфаруа. Он направил машину времени к серповидной грозди островов и завис над районом, где обучал Луизу навигации во времени. Вспомнить точную последовательность событий в тот давний день было непросто — так много случилось с тех пор, — но он напрягся, чтобы вспомнить. Спустившись ниже, он стал переводить машину в ближайшее будущее. Пейзаж внизу приобрел красноватый оттенок. Он увидел такую же, как у него, машину времени.

Показались две фигуры, направляющиеся к ней. Он прекратил темпоральное перемещение, оставаясь в нематериальном состоянии. Пара, находившаяся в реальности, поговорила между собой несколько минут, затем мужчина снял с пояса устройство дистанционного управления, нажал кнопку, и люк машины времени распахнулся. Луиза следила, как он забирался внутрь.

— Это же не ТЕРРА, — вдруг сказал Уэбли, нарушая тишину.

— Нет, — согласился Форчун, срывая с себя запыленные и окровавленные одежды. — И на мне тогда не было этой туники.

— С тобой все в порядке? — спросил симбионт.

— Абсолютно.

Уэбли прочитал его мысли и все понял. Форчун быстро переоделся в более современную, но тоже не очень целую одежду и снова сел за пульт.

Снаружи другая машина времени вдруг исчезла. Форчун направил машину на освободившееся место, перевел транспортер в объективную реальность. Она материализовалась с хлопком, он открыл люк и выглянул наружу. Девушка, глядящая на него, показалась ему почти незнакомой. Форчун прочитал удивление в ее глазах.

— Дрейн! — воскликнула она. — Уже успел подраться, негодяй…

Он выдавил запоздалую улыбку, потом спрыгнул на землю.

— Где ты был? — В ее банальном вопросе было столько тревоги и заботы. Да, это была девушка, с которой он разделил опасное приключение в Мохенджо-Даро несколько жизней назад, девушка, с которой — сейчас, здесь — он проведет еще часть отпуска. И все же она была другой; даже ее лицо не совсем совпадало с мысленным образом, который он увез с собой из Карфагена.

— Я собирался сделать тебе подарок, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал весело, — но аборигены оказались не так дружелюбны, как я думал.

Он видел, что она не верит ему, но он не мог позволить ей знать правду. Возвращение сюда, понял он, было глупым потаканием своим слабостям, апогеем огромного числа глупых потаканий; теперь ему нужно было постараться свести инцидент к минимуму последствий. Мягко, предостерег он сам себя, но достаточно убедительно, чтобы она приняла меня всерьез. Он постарался, чтобы это звучало, как продолжение мысли:

— К несчастью, дорогая, этот визит был совершенно необычен. Для меня могло быть опасно не узнать об этом позже.

— Хорошо. Я постараюсь не напоминать тебе об этом. — Но ее глаза выражали тревогу. Он удивился, что ее глаза говорили: обними меня, убеди, что ты настоящий. Стараясь не замечать комок в горле, он потянулся к ней. Когда она оказалась в его объ ятиях, Форчун почувствовал пустоту, груды сует ливой пустоты вокруг них.

— Я люблю тебя, — сказал он, и слова потянули за собой другие. — Сейчас я люблю тебя так же, как и завтра. Время судит. Ты понимаешь, мы действи тельно не можем позволить себе отвечать друг за друга. Мы… — Он затолкал остаток фразы обратно, а она ожидала ее окончания.

— Почему, дорогой? — наконец спросила она.

Он прижал ее крепче, шепча:

— Я люблю тебя, как бы ты ни выглядела. — Потом его рот нашел ее губы, и ее гибкое тело прильнуло к нему. Она попыталась еще что-то спросить, но он предупреждающе покачал голо вой. — Не спрашивай меня. У нас всего несколько минут.

Она спрятала лицо на его груди и притихла. Время. Все-таки оно нам почти неподвластно. Он не смог отказать себе в удовольствии удержать ее в объятиях, смакуя миллисекунды.

— Ты должна представить себе, что этих последних минут не существует. — Говоря это, он чув ствовал себя так, как будто он уже попадал в эту ситуацию раньше.

— Я обещаю, — отвечает она, и затем улыбается, как будто она только что поняла истину. Он знал, что она скажет, помнил. — Есть только сейчас, пра вильно? И сколько бы мы ни жили, все, что у нас действительно есть, это сейчас. Этого должно быть нам достаточно.

Не в силах воплотить чувства в слова, он снова привлек ее к себе, пытаясь навсегда унести с собой ощущение ее губ на своих, нежности ее тела, ее рук, обнимающих его плечи. Они неохотно расстались. Оба молчали, хотя Форчун чувствовал, что Луиза интуитивно знает, о чем шла речь.

Он быстро забрался обратно в открытую машину времени. Люк захлопнулся. Форчун упал в кресло управления, установил счетчик, затем запустил обратный отсчет. Двойные часы показывали, что они все еще были в безопасности. Началось темпоральное перемещение.

— Что это было? — осторожно спросил Уэбли.

Форчун смотрел на полоски звезд снаружи, потом перенастроил адрес. Теперь удостоверившись, что они достигли нормального кросс-темпорального межзвездного режима работы, он повернулся в кресле и посмотрел на двух симбионтов, сидящих в уголке кабины.

— Иногда невозможно сказать «до свидания», — объяснил он.

В его сознании эхом прозвучали слова: «И сколько бы мы ни жили, все, что у нас действительно есть, это сейчас. Этого должно быть нам достаточно».

Никогда больше не услышать этого, подумал он, и от этого печаль только усилилась.