Глава 1

Мария Стюарт писала: «В моем конце – мое начало»^[1]. Проще согласиться с ней, чем решить, что является началом, а что концом. Когда мисс Сильвер приехала в Меллинг в гости к давней школьной подруге, она оказалась вовлечена в историю, которая началась задолго до того, и чей конец был еще совершенно неизвестен, ибо то, что произошло вчера, непременно влияет на день сегодняшний и задает направление дню завтрашнему. Разумеется, следовать этому направлению не обязательно, но иногда это проще, а простота всегда искушает.

Так где же начинается эта история? Двадцать пять лет назад, когда две юные девицы отправились на танцы и познакомились с одним и тем же юношей? Светловолосая Кэтрин Ли и темноволосая Генриетта Крэй, Кэтрин и Риетта, дальние родственницы, одноклассницы и закадычные подруги; им было по восемнадцать, а Джеймсу Теодульфу Лесситеру едва исполнился двадцать один. Может быть, эта история началась тогда; а может быть, еще раньше, когда три поколения Лесситеров брали от жизни что пожелают и платили за это постоянно уменьшающимися капиталами, пока последнему из них осталось лишь захудалое поместье, запущенный старый дом и врожденное убеждение, что ему принадлежит весь мир.

Возможно, эта история началась тогда; а может, чуть позже, когда больше всего на свете Джеймс Лесситер возжелал заполучить Риетту Крэй. Так он ей и сказал в свете майской луны, среди фруктовых деревьев в саду Меллинг-Хауса, когда ей было девятнадцать, а ему двадцать два. Она рассказала об этом Кэтрин, и та посочувствовала: «Ты же знаешь, дорогая, что у него совсем нет денег и тетя Милдред будет вне себя». Миссис Лесситер была тетей Милдред для обеих девушек на основании долгого знакомства и дальних родственных связей. Однако, несмотря на это, любая из них стала бы весьма нежеланной невесткой. Оставшиеся же небольшие семейные деньги Милдред Лесситер крепко держала в своих руках; Джеймс не мог даже пальцем их тронуть. Он отправился в большой мир, чтобы сколотить состояние – с большими надеждами и настроем завоевателя. В двадцать три года Кэтрин вышла замуж за Эдварда Уэлби и уехала из Меллинга, а Риетта осталась на прежнем месте, чтобы ухаживать за матерью-инвалидом и растить сына своей сестры, Карра Робертсона, поскольку Маргарет с мужем жила в Индии. Там Маргарет и умерла, а майор Робертсон, выждав приличествующий срок, снова женился. Он посылал Карру деньги на учебу, но домой не возвращался и постепенно перестал писать. Он умер, когда Карру было пятнадцать.

Может быть, эта история началась тогда, когда Карр был обижен на мир, который прекрасно обходился без него. А может, она началась, когда Кэтрин Уэлби вернулась в Меллинг бездетной вдовой. Милдред Лесситер была еще жива. Кэтрин отправилась к ней, хорошенько поплакала, и та предложила ей Гейт-Хаус за символическую арендную плату.

– Домик очень миленький, Риетта, весь увит прелестными мелкими розами. И жить на землях Меллинг-Хауса – это так приятно, ты не находишь? Тетя Милдред сказала, что Александр сможет заниматься моим садом вместе со всем остальным. Она очень, очень добра! Я смогу почти ничего не тратить, и это очень кстати, потому что денег у меня будет немного, когда все устроится. То, что дела Эдварда были в таком состоянии, оказалось для меня большим потрясением. Знаешь, когда привыкнешь иметь все, трудно опуститься до того, чтобы считать гроши, ведь правда?

Риетта взглянула на нее со странной мимолетной улыбкой.

– Не знаю, Кэти. Но, видишь ли, я-то никогда не имела… – она намеренно сделала паузу и закончила: – … всего.

Через пятнадцать лет после этих событий мисс Сильвер приехала навестить свою давнюю подругу миссис Войси.

Глава 2

Когда поезд остановился на станции в Лентоне, мисс Мод Сильвер убрала во вместительную дамскую сумочку вязание и кошелек, из которого предварительно достала билет, сошла на платформу с неудобной высокой ступеньки вагона и осмотрелась в поисках носильщика и миссис Войси. Больше всего, разумеется, ее занимал вопрос, узнает ли она подругу после стольких лет, ведь годы легко могли стереть всякое сходство с девушкой, которую она помнила. Сисси Кристофер стала Сесилией Войси, и подруги, некогда учившиеся в одной школе, были теперь пожилыми дамами.

Мисс Сильвер считала, что сама она не сильно изменилась. Задумчиво рассматривая в то утро фотографию, сделанную, когда она окончила школу и намеревалась поступить гувернанткой на свое первое место, она сочла, что даже после стольких лет изменилась она несильно. Сейчас в ее волосах блестела седина, но их природный мышиный цвет все же преобладал, и возможно, будет преобладать до самого конца. Прическу она делала все ту же – челку плотно прижимала вуаль. Черты ее лица не изменились; бледная гладкая кожа увяла, но не утратила ни бледности, ни гладкости. Что касается одежды, то она была другая, но в прежнем стиле: черное пальто, верно служившее ей пятый год, и меховая горжетка, которая за прошедшие десять лет постарела, поблекла и поредела, но до сих пор была такой удобной и уютной. Она даже летом никуда без нее не выезжала, так как богатый опыт подсказывал ей, что погода в деревне может за одну ночь стать чрезвычайно холодной и ветреной. Шляпка почти в точности повторяла ту, что на фотографии, с большим количеством бантиков сзади и букетиком незабудок и анютиных глазок слева. Эти неизменные приметы того, что мисс Сильвер считала хорошим вкусом, должны были облегчить подруге задачу узнать ее. Но Сисси Кристофер… если честно, с Сисси Кристофер могло произойти что угодно. Из прошлого возникло видение: крупная, костлявая девица, которая всюду совала свой нос, болтушка с огромными ступнями.

Глядя на платформу, мисс Сильвер тряхнула головой и отмахнулась от видения из прошлого, так как к ней приближалась массивная фигура в костюме из плотного клетчатого твида и потрепанной шляпке, сдвинутой на затылок. Это была не Сисси Кристофер, исчезнувшая много лет назад, а, несомненно, Сесилия Войси – румяная, шумная, сердечная и готовая оказать гостье самый радушный прием.

Не успела мисс Сильвер понять, что происходит, как Сесилия ее расцеловала.

– Мод! Я бы тебя где угодно узнала! Ну, мы обе, конечно, стали старше на несколько лет – не будем говорить, на сколько. Не то чтоб меня это сильно заботило; я всегда говорю, что пожилой возраст – лучшее время в жизни. Позади всякая утомительная ерунда вроде влюбленностей и желания узнать, что с тобой будет; есть друзья, жизнь устроена и идет весьма приятно. Эй, Хокинс! – Она схватила за рукав проходящего мимо носильщика. – У этой дамы есть багаж. Скажи ему, который чемодан твой, Мод, он принесет его к машине.

Когда они отъехали от станции в маленькой машинке, которая казалась слишком тесной для своей владелицы, миссис Войси громко выразила свое удовольствие от того, что долгожданная встреча наконец состоялась.

– Я дни считала – совсем как раньше, когда учебный год близился к концу. Странно, что мы потеряли друг друга из виду на все эти годы, но ты ведь знаешь, как бывает: клянешься в вечной дружбе, сначала пишешь письма пачками, потом пишешь уже не так часто, а потом вовсе перестаешь писать. Все вокруг новое, знакомишься с разными людьми. А потом я ведь уехала в Индию и вышла замуж. Я была не очень-то счастлива, хотя полагаю, виновата в этом главным образом я сама. Если бы повторить все сначала, чего я ни за что на свете не хотела бы, я бы, наверное, справилась гораздо лучше. Но как бы то ни было, все это в прошлом. Бедняга Джон уже почти двадцать лет как умер, а до того мы с ним жили раздельно. Один из дядьев завещал мне немного денег, так что я смогла уйти от мужа и с тех самых пор живу в Меллинге. Если помнишь, мой отец был тут пастором, так что я всегда чувствовала себя здесь как дома. Он прожил всего год после моего возвращения. У меня свой собственный дом, и мне в нем отлично живется. А ты? Ты ведь начинала работать гувернанткой, что же заставило тебя стать детективом? Знаешь, когда я встретилась со своей дальней родственницей Алвинией Грэй и она рассказала мне о тебе и о том жутком убийстве той женщины с сережками, я сперва подумала, что это никак не можешь быть ты. А потом она тебя описала, и я подумала, что, возможно, это ты и есть, и написала тебе, и вот ты здесь! Но ты так и не сказала мне, что заставило тебя этим заняться – то есть стать детективом.

Что бы ни изменилось за долгие годы, Сесилия Войси была все той же болтушкой Сисси Кристофер. Мисс Сильвер чопорно кашлянула.

– Трудно сказать… стечение обстоятельств. Полагаю, мне суждено было этим заняться, и мой учительский опыт оказался весьма ценным.

– Ты непременно должна мне все-все рассказать, – с воодушевлением сказала миссис Войси.

Тут ей пришлось тесно прижаться к обочине, чтобы не наехать на двух молодых людей, стоявших у живой изгороди с противоположной стороны узкой дороги. Мисс Сильвер посмотрела на них с интересом: девушка в алом костюме и высокий молодой человек в широких серых фланелевых брюках и свободном твидовом пиджаке. Девушка была весьма хороша собой, даже слишком. Она странно смотрелась на сельской дороге в осенний день: развевающиеся одежды, волосы цвета бледного золота, ухоженное лицо. У юноши вид был мрачный и измученный.

Миссис Войси махнула рукой из окна машины, проезжая мимо них, и объяснила:

– Карр Робертсон. Приехал навестить свою тетю Риетту Крэй, которая его вырастила. Девушка тоже гостит у нее. Он просто привез ее, даже разрешения не спросил, представляешь! По крайней мере, так сказала Кэтрин Уэлби, а она, кажется, всегда знает обо всех делах Риетты. Ну и манеры нынче! Представляю, что сказал бы мой отец, если бы один из моих братьев просто вошел бы и сказал: «Это Фэнси Белл».

– Фэнси?

– Он ее так называет. Кажется, ее зовут Фрэнсис. И полагаю, мы еще узнаем, что они помолвлены, а то и женаты! – Она от души рассмеялась. – А может, и нет, никогда нельзя знать наверняка. Можно было бы подумать, что, обжегшись на молоке, он на воду станет дуть. Карр ведь уже был женат – на одной взбалмошной блондинке. Она сбежала с другим и вскоре умерла. Прошло всего два года, и тот случай должен был бы научить его осторожности.

– Она очень красива, – мягко заметила мисс Сильвер.

Миссис Войси фыркнула в той же манере, за которую ее так часто бранили в школе.

– У мужчин нет ни капли здравого смысла, – провозгласила она.

Узкая дорога вывела их к типичному сельскому пейзажу: деревенский луг, пруд с утками; церковь со старым кладбищем; дом приходского священника; сельская гостиница с раскачивающейся вывеской, на которой был изображен пшеничный сноп, некогда золотистый, но теперь почти слившийся с блеклым фоном; столбы и сторожка у въезда к большому дому; ряд коттеджей с садиками, в которых еще ярко цвели подсолнухи, флоксы и астры.

– Мой дом вон там, на противоположной стороне луга, – сняв руку с руля, показала миссис Войси. – Рядом с церковью – дом приходского священника; слишком уж велик для мистера Эйнджера. Он холост, хозяйство ведет его сестра. Мне она не нравится и никогда не нравилась, хотя не могу сказать, что она не приносит пользы в деревне. Он хотел жениться на Риетте Крэй, но она ему отказала; не знаю, почему – человек он очень приятный. А вон там – дом Риетты, вон тот, маленький, белый, с живой изгородью. Ее отец был местным врачом, очень уважаемым. А аллея, что идет от тех двух столбов, ведет в Меллинг-Хаус. Он принадлежит Лесситерам, но старая миссис Лесситер умерла несколько лет назад, а сын ее не появлялся тут больше двадцати лет, даже на похороны матери не приехал; она умерла во время войны, и его в тот момент не было в Англии. Он был помолвлен с Риеттой, но из этого ничего не вышло; это сейчас он богат, а тогда у них не было денег; так что был обычный роман, какие случаются у молодых. Однако ни он, ни она не завели семью, и теперь нам всем ужасно интересно, что будет, потому что он недавно вернулся. Столько лет прошло! Конечно, вряд ли из этого что-то выйдет, но в деревне делами соседей не интересуется только мертвый.

Тут мисс Сильвер сказала то, что от нее ожидалось: что люди всегда интересуются делами друг друга. Миссис Войси сбросила скорость, чтобы объехать собаку.

– Кыш отсюда, Ровер! Нельзя копать посреди дороги! – Она обернулась к мисс Сильвер. – Однажды его точно кто-нибудь задавит; надеюсь, это буду не я. – Она снова стала показывать. – Кэтрин Уэлби живет в сторожке Меллинг-Хауса, вон там, прямо за столбами. Дом называют Гейт-Хаус, но на самом деле это просто хорошая сторожка. Она приходится Лесситерам родней; это очень удобно, потому что она почти ничего не платит за дом и к тому же может собирать фрукты и овощи в саду и огороде. Надеюсь, Джеймс Лесситер не выставит ее, потому что если он это сделает, то идти ей совершенно некуда.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Она ограничена в средствах?

Миссис Войси энергично кивнула.

– Скорее, у нее почти нет средств, хотя, глядя на нее, никогда так не подумаешь. Я приглашу ее на чай, и ты сама увидишь. Она все еще красива, хотя мне лично всегда больше нравилась Риетта. Они одногодки, обеим сорок три, но сейчас никто не обращает внимания на возраст. Кремы, пудры, умывания, помада, перманентная завивка – по правде говоря, пока сохраняешь фигуру, можно сказать, возраст вообще незаметен. Кэтрин больше тридцати не дашь. Конечно, если растолстеешь, как я, то выходишь из игры; но мне-то все равно, все эти глупости не для меня. Ну вот мы и приехали.

Сказав это, она свернула на неширокую аллею, ведущую к небольшому дому. По обеим сторонам от парадной двери располагались цветущие клумбы с алой геранью и ярко-синей лобелией. Красные кирпичные стены не уступали в яркости цветам. Несмотря на то что дом уже двадцать лет подвергался воздействию стихий, выглядел он так, словно его только что построили, – свежая изумрудно-зеленая краска, сверкающий дверной молоток и опрятный вид в целом. На фоне остальной деревни он выделялся, словно лоскут розовой фланели на старой поблекшей парче. Однако такое сравнение не пришло бы в голову мисс Сильвер, которая не любила раннеанглийскую архитектуру жилых домов: «такие темные, такие неудобные и частенько полная антисанитария». Она сочла Стейплхерст-Лодж очень удобным жилищем и была рада и тронута, когда давняя подруга взяла ее под руку, нежно прижала к себе и сказала:

– Вот он, мой домик. Надеюсь, тебе понравится в нем гостить.

Глава 3

Кэтрин Уэлби вышла из Гейт-Хауса, прошла между столбов, отмечавших въезд в Меллинг-Хаус, и пошла по тропинке к Белому коттеджу. Несмотря на то что стоял поздний сентябрь, трава по обеим сторонам тропинки все еще зеленела. Хватило бы одного взгляда на нее, чтобы понять, каким было лето, однако сегодня погода была ясная и такая теплая, что Кэтрин даже стало жарковато в жакете и юбке из светло-серой фланели, которая подчеркивала светлый тон ее кожи и ярко-рыжее золото волос. Как сказала миссис Войси, она была очень красива, со стройной фигурой и глазами того же глубокого синего цвета, что и в восемнадцать лет. Но кроме красоты, в ней было кое-что гораздо более необычное: что бы она ни надела, это идеально подходило и к ее внешности, и к случаю. Волосы всегда были уложены красивыми волнами, и прическа никогда не выглядела ни слишком официально, ни небрежно.

Она открыла низкую белую калитку и прошла по выложенной квадратными плитами дорожке, толкнула переднюю дверь мисс Крэй и позвала:

– Риетта!

В гостиной Риетта Крэй слегка нахмурилась, отчего стала похожа на своего племянника, и откликнулась:

– Я здесь. Входи!

Если она кого и не хотела сейчас видеть, так это Кэтрин Уэлби. Собственно, она вообще никого не хотела видеть, но, когда живешь в деревне, это бесполезно: видеть людей просто приходится. Она ясно понимала, что возвращение Джеймса Лесситера заставило всех вспомнить, что они когда-то были помолвлены. И теперь всем интересно, как они будут выглядеть, что будут чувствовать и что скажут друг другу при встрече. Двадцать лет – долгий срок, но недостаточно долгий, чтобы жители деревни о чем-то позабыли.

Она не встала, когда Кэтрин вошла в комнату, и продолжала сидеть, склонившись над столом, за которым кроила детское платье из остатков отреза ткани. Она слишком давно знала Кэтрин, чтобы беспокоиться о приличиях; а если та поймет намек и решит, что Риетта слишком занята, – что ж, тем лучше. Она отрезала ножницами последний кусок ткани и лишь потом подняла взгляд на Кэтрин, которая закуривала сигарету.

– Ты, похоже, очень занята, Риетта. Одежда для бедных?

Риетта снова нахмурилась. Странным образом это заставило правильные черты ее смуглого лица выглядеть моложе. Никто никогда не называл Риетту красивой; для этого у нее был слишком суровый тип внешности. «Афина Паллада с чертами Горгоны», как однажды сказал один из друзей Джеймса Лесситера, получив от нее от ворот поворот. Но бывали моменты – чаще всего мимолетные и бурные, – когда она была красива. У нее были темные волосы, серые глаза с красивыми ресницами, фигура греческой статуи и несколько резкая манера общения.

– Что такое? – спросила она, подняв глаза.

Кэтрин устроилась поудобнее на сиденье у окна.

– Ну же, Риетта! Ты ведь знаешь, что шитье – это не твое занятие, оно всегда приводит тебя в дурное настроение. Ты должна быть мне благодарна за то, что я пришла и отвлекла тебя.

– А я не буду. Мне нужно закончить.

Кэтрин помахала сигаретой.

– Я тебя не останавливаю, дорогая, продолжай скалывать детали. Я просто решила зайти и спросить, видела ли ты Джеймса.

На этот раз Риетта не позволила себе нахмуриться. На мгновение ее охватил неистовый гнев, потому что именно это все в Меллинге хотели сейчас знать. Она ответила бесцветным голосом, который был признаком гнева:

– Нет. Зачем?

– Не знаю, может, вы встретились. Я ведь тоже его еще не видела, но он и приехал только вчера вечером. Интересно, какой он сейчас и так ли изменился, как мы с тобой. Знаешь, Риетта, если бы ты хоть немножко постаралась, ты могла бы выглядеть… ну, на тридцать четыре.

– А я вовсе не хочу выглядеть на тридцать четыре.

Кэтрин широко распахнула темно-синие глаза.

– Зачем говорить такие глупости? Чего тебе не достает, так это румянца – тебе всегда его не хватало, а еще – более мягкого выражения лица. Тебе нужно потренироваться перед зеркалом.

Губы Риетты дернулись. От общества Кэтрин она могла получать и удовольствие. Она представила, как тренируется перед зеркалом придавать лицу мягкое выражение, и успокоилась.

– Можем потренироваться вместе, – сказала она.

Кэтрин выпустила легкое облачко дыма.

– Ну вот, теперь ты надо мной смеешься. А когда я сюда вошла, то подумала, что ты станешь на меня браниться. Вот интересно, Джеймс растолстел? Будет жаль, если так – он был такой красавчик. Вы с ним были очень красивой парой, правда; только, конечно, он должен был влюбиться в какую-нибудь светловолосую девушку вроде меня. Знаешь, с моей стороны ведь было очень любезно не пытаться увести его у тебя.

Риетта Крэй подняла свои красивые серые глаза и позволила им на секунду задержаться на Кэтрин. Поскольку обе они отлично знали, что Кэтрин пыталась увести Джеймса и потерпела неудачу, то говорить об этом, казалось, больше незачем. Поэтому Риетта промолчала и через мгновение снова принялась скалывать детали маленького розового платья.

Кэтрин дружески рассмеялась и вернулась к обсуждению Джеймса Лесситера.

– Даже не знаю, что хуже – располнеть или стать тощим. Джеймсу сейчас должно быть сорок пять.

Она затянулась сигаретой и добавила:

– Сегодня вечером он придет ко мне выпить кофе. Приходи и ты тоже.

– Нет, спасибо.

– Приходи. Тебе ведь все равно придется с ним встретиться. Так сделай это в дружеской обстановке, когда будешь прекрасно выглядеть, вместо того чтобы случайно столкнуться с ним с мокрыми от дождя волосами или в присутствии половины деревни, желающей увидеть, как ты это воспримешь.

На мгновение на лице Риетты Крэй появился несвойственный ей румянец: от гнева, который она мгновенно сдержала, на ее щеках выступили алые пятна. Она ответила:

– Мы не школьницы, и воспринимать тут нечего. Если Джеймс будет здесь, мы, естественно, встретимся. Но я буду сильно удивлена, если он задержится надолго. Меллинг покажется ему очень скучным.

– Он заработал много денег, – сказала Кэтрин задумчиво. – Слушай, Риетта, перестань важничать! Это ведь так хорошо, что Меллинг-Хаус снова станет открытым домом, и, в конце концов, ты и я – самые давние друзья Джеймса. Возвращение в пустой дом вряд ли доставило ему удовольствие. Я в самом деле думаю, что мы должны оказать ему хоть какое-то гостеприимство. Приходи на кофе сегодня вечером!

Риетта посмотрела на нее прямо. Для Кэтрин было бы гораздо естественнее желать остаться с Джеймсом наедине и никому не говорить об этом. Она что-то задумала, и, без сомнения, тот кот, которого она пытается утаить в мешке, скоро выскочит наружу. Вернее – зная Кэтрин, – это скорее всего будет даже не кот, а котенок, с блестящей шелковистой шерсткой и усами, испачканными в сливках. Только вот в мешках не бывает сливок, да и в других местах послевоенного мира их тоже не найдешь. Риетта промолчала, лишь посмотрела на Кэтрин и позволила себе слегка улыбнуться, чтобы та поняла, что номер не прошел.

Ей это лишь показалось за легким облаком сигаретного дыма или под аккуратно нанесенными румянами и правда появился настоящий румянец? Кэтрин Уэлби грациозно и неторопливо поднялась.

– Словом, если сможешь, приходи, – сказала она.

Дойдя до двери, она обернулась и спросила:

– Карр гуляет?

– Они с Фэнси отправились в Лентон.

Кэтрин Уэлби рассмеялась.

– Он собирается на ней жениться?

– Не советую его об этом спрашивать. Я не спрашиваю.

– Он сделает большую глупость, если женится на ней. Она слишком похожа на Марджори. Будет точно такая же история.

– Ты не имеешь права так говорить.

Кэтрин послала ей воздушный поцелуй.

– Ты напрасно тратишь время, относясь ко мне пренебрежительно; после стольких лет ты должна бы это понимать. Я просто рассуждаю исходя из здравого смысла, а тебе тоже не мешало бы воспользоваться им и отговорить его от этой затеи, если не хочешь еще одной катастрофы. Думаю, она его доконает. Он так и не выяснил, с кем сбежала Марджори?

– Нет.

– Что ж, умерев, она избавила всех от проблем. Ведь после того, как она все потеряла и вернулась к нему, а он ее принял, да еще и ухаживал за ней во время болезни, он не мог потребовать развода, правда? Смерть стала единственным проявлением такта с ее стороны, но и это окажется напрасным, если он наступит на те же грабли. Ну, до встречи.

Глава 4

Фэнси Белл искоса взглянула из-под длинных ресниц на своего мрачного спутника. С легким вздохом она вернулась к гораздо более приятному зрелищу – отражению своего очаровательного лица и фигуры в зеркале, стоявшем в витрине ателье. Этот алый цвет выглядит несколько дерзко – пан или пропал, как говорится, но, судя по тому, как каждый встречный мужчина глядел на нее, а потом оборачивался вслед, это был вполне себе успешный выбор цвета. Она и Карр представляли собой великолепный контраст. Карр был очень хорош собой, никто не стал бы этого отрицать. И конечно, только рядом с таким смуглым и темноволосым мужчиной светловолосая девушка может выглядеть еще более прекрасной. А еще он был очень милый, вот только ей было бы гораздо легче, если бы он хоть иногда улыбался и давал понять, что ему нравится ее общество. Но, разумеется, нельзя иметь все и сразу.

За красивым фасадом ее внешности скрывался жесткий каркас здравого смысла. Нельзя иметь всего, так что нужно решить, чего ты хочешь больше всего на свете. Богатые молодые люди приглашали ее провести с ними выходные. Она не была девушкой такого сорта и давала им это понять; она не желала их обидеть, а они и не обижались, но второй попытки, как правило, не предпринимали. Карьера хористки и танцовщицы была сама по себе неплоха, но она не могла продолжаться вечно. Разумная половина ее личности – Фрэнсис – ждала, что Фэнси даст ей шанс устроить свою жизнь, при этом она точно знала, чего хочет: подняться по социальной лестнице, но при этом не настолько, чтобы родня мужа смотрела на нее свысока; достаточно денег, чтобы иметь миленький домик и детей – скажем, троих; и помощница по дому для тяжелой работы, потому что ей нельзя опускаться, да и руки свои она всегда берегла. Конечно, ей самой тоже придется много чего делать, особенно после рождения детей, но против этого она не возражала. Она все спланировала и теперь раздумывала, подойдет ли Карр на главную мужскую роль в ее частной пьесе. У него есть работа и небольшой личный доход, а Фэнси было бы легко полюбить его, однако Фрэнсис не собиралась позволить ей совершить какую-нибудь глупость.

Она потянула его за рукав.

– Вот парикмахерская, в которую ходит миссис Уэлби. Я пробуду там час, если ты найдешь, чем заняться в это время. Ты уверен, что не заскучаешь?

– О да, – ответил он безразличным голосом.

– Хорошо. А потом мы выпьем чаю. Пока!

Со странным чувством облегчения он смотрел, как она уходит. Целый час никто ничего не будет от него ждать. Ему не придется говорить, оказывать знаки внимания или воздерживаться от них. Это было похоже на чувство, с которым провожаешь гостей. Их приход был желанным, общество – приятным, но есть что-то особенное в том, когда весь дом снова в твоем распоряжении. Только вот когда это случалось, всегда был шанс, что долгожданное одиночество будет нарушено не нашедшим покоя призраком; он услышит шаги Марджори на лестнице, ее смех и слезы, ее слабеющий голос: «Нет, нет, я никогда не скажу тебе его имя; я не хочу, чтобы ты убил его. Нет, Карр, нет!»

В его мысли ворвался настоящий голос. Он нервно нахмурился, сразу став похожим на Риетту, поднял глаза и увидел благожелательно глядевшего на него мистера Холдернесса. Благожелательность мистера Холдернесса, который подарил ему в детстве монету, была одним из самых ранних воспоминаний Карра. Насколько он мог заметить, мистер Холдернесс нисколько не изменился: горделивая осанка, цветущий вид, добрый взгляд и глубокий выразительный голос. Все это наводило на мысль о восемнадцатом веке, из которого его кабинет с георгианскими панелями так и не выбрался. Тогда это была адвокатская фирма – или, по-старомодному, контора стряпчих, где чтят традиции. Он хлопнул Карра по плечу и спросил, надолго ли тот приехал.

– Риетта будет рада, что ты здесь. Как она? Надеюсь, не слишком много работает. В последний раз, когда мы виделись, выглядела она переутомившейся. Она сказала, что некому помогать ей в саду.

– Да, от овощей ей пришлось отказаться. В доме ей тоже некому помочь, только миссис Феллоу приходит дважды в неделю на пару часов. Я думаю, что она и правда слишком много работает.

– Заботься о ней, мой мальчик, береги ее. Хороших людей мало, а она сама не станет себя беречь; женщины никогда этого не делают. Между нами говоря, они обладают всеми добродетелями, кроме здравого смысла. Только не передавай ей мои слова. Свидетелей нет, так что я буду все отрицать! – Он рассмеялся приятным звучным смехом. – Ну что ж, нечего мне стоять тут и сплетничать. Я весь день провел в суде и должен еще зайти в контору. Кстати, я слышал, что Джеймс Лесситер вернулся. Ты его видел?

Дернув губами, Карр улыбнулся так же быстро и нервно, как перед тем нахмурился.

– Я его ни разу в жизни не видел. Он исчез с горизонта прежде, чем я появился в Меллинге.

– Да, да, верно, так и есть. А теперь он вернулся богачом. Приятно хоть иногда встретить кого-то, кто добился успеха, очень приятно. Вы еще не видели его после возвращения?

– Думаю, его никто не видел. Вообще-то он вроде приехал только вчера вечером. Миссис Феллоу была там, помогала чете Мэйхью.

– Ах, да, кухарка и дворецкий миссис Лесситер, очень достойные люди. Мистер Мэйхью каждую неделю приходит к нам в контору за зарплатой. От него я и узнал, что ожидается приезд Джеймса. Полагаю, он мне скоро позвонит. Его не было в стране, когда его мать умерла, так что пришлось похлопотать. Что ж, до свидания, мой мальчик. Рад был тебя видеть.

Он пошел дальше. Карр глядел ему вслед и чувствовал, что эта встреча изменила его настроение. Было время, когда мир еще не испытывал потрясений. Старый Холдернесс принадлежал тому времени, можно даже сказать, олицетворял его. Жизнь была безопасной, обстоятельства – стабильными. У него были друзья, с которыми он вместе вырос, друзья по школе и по колледжу. Учебные четверти следовали одна за другой, с яркими перерывами на каникулы. Монетки в полкроны копились, превращаясь в десять шиллингов, потом в фунт. На восемнадцатилетие Генри Эйнджер подарил ему пять фунтов, а Элизабет Мур – старинную картину с изображением корабля. Эта картина вызывала в нем романтические чувства с той самой минуты, как он увидел ее висящей в темном углу антикварной лавки дяди Элизабет. Странно бывает – холст и немного масляных красок могут стать волшебным окном. Он представлял себе, как волшебные волны несут его под этими парусами в жизнь…

Поддавшись внезапному порыву, он пошел по улице, повернул налево и оказался перед витриной лавки Джонатана Мура. В витрине стоял прекрасный набор красно-белых шахмат из слоновой кости в костюмах маньчжуров и китайцев – война, принявшая облик игры. Он рассматривал фигуры, восхищаясь изысканной и точной резьбой, а в душе его кипела злость. Затем он внезапно выпрямился, толкнул дверь и вошел в лавку. Звякнул дверной колокольчик, и навстречу ему вышла Элизабет. Злость тут же исчезла.

– Карр!

Они стояли и глядели друг на друга. Лишь на одно мгновение ему удалось посмотреть на нее как на незнакомку, потому что, хоть они и не виделись почти пять лет, он знал ее всю свою жизнь. Но в это краткое мгновение он увидел ее словно впервые: высокая и легкая, будто идущая навстречу ветру, каштановые волосы откинуты со лба, живость в ярких глазах и трепетная улыбка. Впечатление было такое, словно она вот-вот радостно сорвется с места, взлетит, исчезнет, станет недосягаемой; и само это впечатление было слишком мимолетным, чтобы превратиться в осознанную мысль. Она заговорила первой; ему всегда нравился ее голос – красивый, звонкий, очень серьезный и добрый.

– Карр! Какой приятный сюрприз! Давненько мы не виделись, верно?

– Миллион лет, – ответил он, сам не понимая, почему так сказал. Но когда говоришь с Элизабет, неважно, что именно ты сказал, – так было всегда.

Она протянула руку, но не для того, чтобы его коснуться – давно знакомый жест.

– Неужели так долго? Бедняжка! Давай, проходи, поболтаем. Дядя Джонатан уехал на распродажу.

Он проследовал за ней в маленькую комнату позади лавки: потертые удобные кресла, старомодные бархатные шторы, захламленный стол Джонатана Мура. Элизабет закрыла дверь. Они словно оказались в далеком прошлом. Она открыла буфет, порылась в нем и достала пакет карамелек.

– Ты все еще их любишь? Думаю, да. Если по-настоящему любишь что-то, то будешь любить всегда, ты согласен?

– Не знаю.

– А я знаю, я совершенно в этом уверена, – она рассмеялась. – Что бы ни происходило, я всегда буду любить карамельки. И я всегда буду благодарна за то, что могу их есть, не набирая ни грамма лишнего веса. Вот, пусть пакет будет между нами, и мы оба сможем таскать оттуда конфеты, как раньше.

Карр тоже рассмеялся, и все его внутреннее напряжение исчезло. Прийти к Элизабет означало ускользнуть в такое привычное и удобное место, где даже думать ни о чем не нужно. Словно старое пальто, старые туфли, старый друг – неромантичные, неприхотливые и весьма успокаивающие вещи.

– Не слишком рано для чая? Я приготовлю… – спросила она и увидела, как он снова нахмурился.

– Нет. Со мной Фэнси – Фрэнсис Белл. Мы гостим у Риетты. Она пошла к Харди сделать прическу и, когда выйдет оттуда, хотела выпить чаю.

Ясные глаза Элизабет задумчиво остановились на его лице.

– Не хочешь привести ее сюда? У меня есть кекс по совершенно новому рецепту.

– Хочу.

Элизабет кивнула.

– Прекрасно. Тогда мы можем просто посидеть и поговорить. Расскажи мне о ней. Она твоя подруга?

– Нет.

Он не собирался этого говорить, но едва сказав, подумал: «Боже, это же правда!» Во что он вляпался и насколько сильно? Как если бы он ходил во сне, а потом внезапно проснулся и увидел, что одна нога зависла над пропастью.

– Расскажи о ней, Карр. Какая она?

На его лице вновь появилось измученное выражение.

– Она похожа на Марджори.

– Я видела Марджори только один раз. Она была очень красива.

Сказано это было без злости, однако оба помнили эту встречу, потому что именно после нее Элизабет спросила: «Ты влюблен в нее, Карр?» Они тогда сидели вдвоем в этой самой комнате, и когда он посмотрел в сторону, не в силах встретиться с ней взглядом, она сняла помолвочное кольцо и положила на подлокотник кресла между ними. Он продолжал молчать, и тогда она вышла через дальнюю дверь и поднялась по старой лестнице в свою комнату наверху. И он позволил ей уйти.

Это было пять лет назад, но казалось, случилось лишь вчера.

– Почему ты дала мне уйти?

– Как я могла тебя удержать?

– Ты и не пыталась.

– Нет, не пыталась. Я не хотела удерживать тебя, раз ты хотел уйти.

Он промолчал, потому что не мог сказать: «Я не хотел уходить». Он знал Элизабет всю свою жизнь, а Марджори – каких-то три недели. Когда тебе двадцать три, романтичным кажется все новое, неизведанное и неожиданное. И если при ближайшем рассмотрении далекий чарующий пейзаж превращается в пустыню, виноват в этом только ты сам. Марджори не стала другой; ему всегда приходилось себе об этом напоминать.

Он наклонился вперед, зажав руки между коленями, и заговорил сначала прерывисто, а потом торопливо.

– Знаешь, она не виновата. Жизнь со мной была ужасна… И ребенок умер… У нее ничего не осталось. Денег не хватало. Она ведь привыкла весело проводить время, чтобы вокруг было много людей. Я ничего не смог предложить ей взамен. Квартира была очень тесная, она терпеть ее не могла. Меня вечно не было дома, а когда был дома, то в отвратительном настроении. Ее не за что винить.

– Что произошло, Карр?

– Меня отправили в Германию. Демобилизовался я только в конце того года. Она никогда не писала много, а потом и вовсе перестала. Я получил отпуск, вернулся домой и застал в квартире чужих людей. Она ее сдала. Никто не знал, где она. Когда я вернулся окончательно, я попытался отыскать ее. Я снова поселился в той же квартире, потому что надо же мне было где-то жить, и получил работу в литературном агентстве. Его основал один мой друг, Джек Смизерс. Помнишь, он учился со мной в Оксфорде? Он был ранен во время войны, и его демобилизовали до того, как стало совсем страшно.

– А потом?

На мгновение он поднял глаза на Элизабет.

– Мне почему-то казалась, что она может вернуться. И она вернулась. Была очень холодная январская ночь. Я пришел домой чуть за полночь и увидел, что она, скорчившись, сидит на диване. Она, должно быть, сильно замерзла, потому что на ней не было пальто, только костюм из тонкой ткани. Она взяла в спальне пуховое одеяло, зажгла электрический камин, и к моему приходу у нее поднялась высоченная температура. Я вызвал врача, но у нее уже не было никаких шансов. Тот мерзавец, с которым она сбежала, бросил ее без гроша во Франции. Она продала все, чтобы вернуться домой. Она рассказала мне об этом, но не назвала его имя. Сказала, что не хочет, чтобы я его убил. После всего, что он с ней сотворил – она говорила в бреду, так что мне все известно, – после всего этого она все равно была от него без ума!

Он замолчал. Раздался голос Элизабет:

– Может быть, она беспокоилась о тебе.

Он зло рассмеялся.

– Не беспокоилась! Она хранила его фотографию. Вот откуда я все знаю, и вот как я однажды его найду. Фотографию она хранила под крышкой пудреницы. Полагаю, она думала, что никто фото там не найдет, но она, конечно, не знала, что умрет. – Голос его стал хриплым. – Если бы ей кто-нибудь об этом сказал, она бы не поверила.

– Бедная Марджори!

Он кивнул.

– Фотографию я сохранил. Когда-нибудь я его найду. Она обрезана так, что остались только голова и плечи, а картон с обратной стороны содран, чтобы фотография поместилась в пудреницу, так что имени фотографа нет. Но если я его встречу, сразу узнаю.

– Никто не остается безнаказанным, Карр. Не пытайся строить из себя палача. Это не по твоей части.

– Разве нет? Не знаю…

Повисла тишина. Элизабет не нарушала молчания. Она откинулась на спинку кресла и наблюдала за ним из-под темных ресниц. Длинные тонкие руки спокойно лежали на коленях. На ней была зеленая юбка, кремовый свитер с высоким воротом, почти полностью закрывавшим длинную шею, и маленькие жемчужные сережки.

Карр снова заговорил:

– Знаешь, Фэнси очень на нее похожа. Прежде она работала манекенщицей, а сейчас она хористка и танцовщица – правда, безработная. Она много трудится и хочет добиться успеха. Надеется получить роль в пьесе из постоянного репертуара, как она это называет. Не думаю, что она хоть сколько-нибудь умеет играть на сцене. Ей нужно внимательно относиться к тому, как она произносит гласные, потому что в Степни, где она выросла, они звучат иначе. Кажется, ее родители до сих пор живут там, и ей даже в голову не приходит уйти от них в свободное плавание, потому что она очень хорошая девушка и очень любит свою семью.

– А какое отношение ко всему этому имеешь ты? – спросила Элизабет.

Он взглянул на нее и довольно горько пошутил:

– Она хочет подняться по социальной лестнице и рассматривает меня в качестве трамплина.

– Вы помолвлены?

– Кажется, нет.

– Ты просил ее руки?

– Не знаю.

– Карр, ты должен знать!

– А я не знаю, и это факт.

Она вдруг выпрямилась, широко раскрыв глаза и стиснув руки.

– Ты позволил себе плыть по течению и понятия не имеешь, где оказался.

– Да, так оно и есть.

– Карр, это самоубийство! Ты не обязан жениться на девушке, которую не любишь.

– Нет. Но вот так плыть по течению совсем легко, если тебе все равно, что случится. Мне бывает одиноко.

Элизабет быстро и тихо ответила:

– Лучше быть одиноким, чем испытывать одиночество рядом с другим человеком.

Ее потрясла боль в его глазах.

– Чертовски верно. Я попробовал и то, и другое, так что мне это известно. Но, видишь ли, поговорка «обжегшись на молоке, дуешь на воду» не работает; всегда кажется, что в следующий раз все будет иначе.

– Карр, мне прямо встряхнуть тебя хочется! Ты говоришь ерунду и знаешь это. Ты, конечно, повел себя необдуманно с Марджори, но в этот раз ты даже не притворяешься, что эта несчастная девушка тебя хоть сколько-нибудь интересует.

На его лице мелькнула давно знакомая вызывающая улыбка.

– Дорогая, она вовсе не несчастная девушка. Напротив, она очень милая девушка, безупречно хорошая девушка и к тому же невероятно красивая: платиновые волосы, сапфировые глаза, полуметровые ресницы и розовый цвет лица в лучших английских традициях. Погоди, сама увидишь!

Глава 5

Как и следовало ожидать, чаепитие прошло хорошо. Фэнси сначала упиралась:

– Но кто такая эта Элизабет Мур? Ты точно мне про нее никогда не говорил. Этой лавкой владеет она?

– Нет, ее дядя. Он вообще-то довольно известный человек. Когда-то у семьи Мур был большой загородный дом за пределами Меллинга. Трое погибли во время Первой мировой войны, и уплата налогов за их наследство разорила семью. Джонатан был четвертым. Когда дошло до продажи имущества с молотка, он сказал, что откроет лавку и сам все продаст. Вот так он и начал свое дело. Родители Элизабет умерли, поэтому она живет с ним.

– Сколько ей лет?

– Она на три года моложе меня.

– А я не знаю, сколько тебе лет.

– Двадцать восемь.

– Значит, ей двадцать пять?

Он расхохотался.

– Умница! Как ты догадалась? Пойдем, она уже поставила чайник.

Успокоенная открытием, что Элизабет уже почти женщина средних лет, Фэнси пошла с ним. Она была совсем не прочь выпить чашку чая: сидение под феном вызывает такую жажду! Она еще больше успокоилась, увидев Элизабет и приветливую старую гостиную. Пускай мисс Мур старый друг и все такое, но ее никак не назовешь красавицей, и она совсем не изящна. Юбка на ней была немодного кроя – не этого года и даже не прошлого. Джемпер с высоким воротом и длинными рукавами тоже не был элегантным. И все же Рэнси почти сразу почувствовала, что ее алый наряд чересчур вызывающий. Это чувство становилось все сильнее, и в какой-то момент она чуть не расплакалась. Нельзя сказать, что мисс Мур не была милой или что она и Карр как-то пытались заставить ее чувствовать себя чужой, но именно так она себя и чувствовала. Они были не такие, как она. Глупо, конечно, – она была не хуже других и притом гораздо красивее и элегантнее, чем Элизабет. Какое глупое чувство! Мама бы сказала, что нечего ей выдумывать ерунду. А потом вдруг это чувство исчезло, и она принялась рассказывать Элизабет про родителей, про то, как получила первую работу, и теперь уже чувствовала себя хорошо и спокойно.

Когда перед уходом они с Элизабет поднялись наверх, Фэнси, стоя перед зеркалом времен королевы Анны, спросила:

– Это старый дом, да?

Она видела отражение Элизабет в зеркале: слишком высокая и худая, но было в ней что-то утонченное, что очень подходило к этому дому и мебели. Элизабет ответила:

– Да, он очень старый, семнадцатого века. На месте ванной раньше находился пороховой склад. Все ужасно неудобно, конечно, но вполне подходит для ведения коммерции.

Фэнси достала пуховку и принялась поправлять безупречный макияж.

– Я люблю новое, – сказала она. – Не понимаю, зачем люди так пекутся о старом. Я хотела бы, чтоб у меня была серебристая кровать, серый мебельный гарнитур, а все остальное чтоб было синим.

Элизабет улыбнулась.

– Вам бы это точно подошло.

Фэнси сложила губки бантиком и умелым движением нанесла помаду.

– М-м… – протянула она и спросила, не оборачиваясь: – Вы ведь давно знакомы с Карром?

– О да.

– Как думаете, с ним трудно будет жить? В том смысле, что у него часто меняется настроение. Он всегда такой был?

Она увидела в зеркале, что Элизабет отвернулась и ее лица больше не видно. Элизабет ответила, чуть помедлив:

– Я давно его не видела. Он ведь был в отъезде.

– А вы знали девушку, на которой он был женат?

– Видела ее однажды. Она была очень красивая.

– Я ведь похожа на нее, да? Я не была с ней знакома, но…

– Вы немного на нее похожи.

– Тот же типаж?

– Да.

Фэнси убрала пудру и помаду и закрыла молнию на своей алой сумочке. Она сказала странным тоном:

– Думаю, именно поэтому… – Она резко обернулась. – Никому не хочется быть просто заменой, разве нет?

– Конечно.

– Я хочу сказать, что не стала бы ревновать к ней или что-то подобное. Я знала одну девушку, которая вышла замуж за вдовца; так вот она отказывалась переступать порог его дома, пока он не убрал все фотографии первой жены. Мне это казалось неправильным, тем более что в доме жили дети от первой жены. Я рассказала об этом маме, и она сказала: «Мужчина, забывший первую жену, забудет и тебя, не обманывайся на этот счет». Вот так сказала мама, и я бы не стала поступать, как та девушка. Но я не хотела бы выйти замуж, если бы мне предстояло быть этой фотографией, если вы понимаете, о чем я.

– Отлично понимаю.

Фэнси тяжело вздохнула.

– Он такой красивый, правда? Но когда дело дойдет до совместной жизни, может оказаться, что судить лучше по поступкам, а не по внешности. То есть нужно хорошенько подумать, прежде чем на это пойти, верно? – Она коротко рассмеялась. – Представляю, что вы обо мне думаете, пока я тут болтаю. С вами почему-то легко говорить. Что ж, думаю, нам пора.

По дороге домой Фэнси сказала:

– Она совсем не такая, как я думала. Она, пожалуй, милая.

Губы Карра дрогнули.

– Да, она, пожалуй, милая.

Он сказал это так, словно смеялся над ней, но смеяться было не над чем. Он был странный в этом смысле. Стараешься изо всех сил его развеселить, шутишь, но с тем же успехом можешь делать это перед кирпичной стеной. А потом, когда смеяться совершенно не над чем, он внезапно веселится. Ну, лишь бы веселился…

Она продолжила говорить об Элизабет:

– Жаль, что она не замужем. Я бы ни за что не хотела оказаться незамужней в двадцать пять.

На этот раз он рассмеялся в открытую. А что такого смешного она сказала?

– Ну, милая, тебе же до этого еще далеко. Еще пять лет, так ведь?

– Шесть. И я не понимаю, что тут смешного. Девушке не стоит с этим затягивать, так мама говорит. Она говорит, что привыкаешь все делать по-своему, а это не годится, потому что, когда выйдешь замуж, мужчина потребует, чтобы все было, как захочет он. Ну то есть она не считает, что нужно прямо-таки во всем ему уступать, но когда двое живут вместе, то понятное дело, они должны идти на уступки. А когда появятся дети, уступать придется еще больше, если ты понимаешь, о чем я. Так говорит мама, а она нас шестерых вырастила, так что кому знать, как не ей.

Карр перестал смеяться. Он никогда еще не чувствовал меньше любви к Фэнси, и при этом она никогда так сильно ему не нравилась.

– Твоя мама – очень разумная женщина. Я хотел бы с ней познакомиться. И не удивлюсь, если однажды ты станешь кому-нибудь хорошей женой, моя дорогая.

– Но не тебе?

Она не знала, почему эти слова сорвались у нее с языка, но так уж вышло – она их произнесла. А он посмотрел на нее со странной улыбкой в глазах и ответил:

– Нет, не думаю.

Ее красивый нежный румянец усилился. Большие синие глаза прямо смотрели на него.

– Я понимаю, о чем ты. Мы оба думали, что у нас получится, но нет, ничего не выйдет. Я поняла это, как только увидела тебя с этой девушкой, Элизабет. Ты ведь любил ее, так?

Его взгляд стал холодным.

– Это было давно.

– Я бы сказала, что ты очень ее любил. Я бы даже сказала, что ты все еще ее любишь. Вы подходите друг другу, если понимаешь, о чем я. Вы были обручены?

Он ответил теми же словами:

– Это было давно.

Дальше они шли в молчании. Фэнси подумала: «Мы не можем идти две с половиной мили и не разговаривать. Я просто закричу, а он решит, что я спятила. На этих деревенских дорогах такая тишина, можно услышать даже свои мысли». Она заговорила, чтобы нарушить молчание:

– Она тоже тебя любит, это видно.

Он нахмурился, но не рассердился, потому что положил руку ей на плечо и слегка по нему похлопал.

– Ты всегда сможешь открыть брачное агентство, если у самой с этим ничего не выйдет. А теперь не будем больше говорить обо мне. Расскажи мне про свою маму и твоих братьев и сестер.

Глава 6

Кэтрин Уэлби оглядела свою гостиную и подумала: «До чего красивая комната». Некоторые вещи в ней были старыми и потертыми, но все равно хорошими, так как переехали сюда из Меллинг-Хауса. Столик времен королевы Анны можно в любой момент продать за пару сотен фунтов. Как и персидские ковры – подарок от миссис Лесситер, ну или почти подарок. Миссис Мэйхью вспоминала, что слышала, как миссис Лесситер говорит: «Пусть миссис Уэлби возьмет эти ковры и столик из Голубой комнаты». И добавила: «Почему бы ей ими не пользоваться». Но миссис Мэйхью незачем было об этом вспоминать, да она бы и не стала, если ее к этому не побуждать, а Кэтрин Уэлби не собиралась этого делать. Почти вся мебель, стоявшая в Гейт-Хаусе, оказалась там на тех же слегка спорных основаниях. Она собиралась открыто поговорить об этом с Джеймсом Лесситером. На самом деле это была одна из причин, по которой она ждала его на кофе. Нужно было представить ему обстановку Гейт-Хауса под видом подарков его матери.

Она с признательностью огляделась. Тетя Милдред определенно хотела, чтобы она владела этими вещами. Вот эти шторы были выкроены из старых, что пролежали в шкафу бог знает сколько времени; поблекшие, но зато какая дивная парча – симметричные завитки нежных оттенков синего и зеленого на матовом розовом фоне. Ткани хватило еще на обивку стульев и дивана, подушки на котором повторяли цвета завитков на шторах.

Кэтрин оделась в тон комнаты. Зеркало в позолоченной раме над высокой каминной полкой отражало ее матово-синее домашнее платье, красивые волосы и гордый поворот головы. Она сразу же услышала шаги, которых ждала, вышла на узкую площадку у подножия лестницы и распахнула входную дверь.

– Джеймс, входи! Как хорошо, что ты пришел! Дай же мне на тебя посмотреть! Нам не стоит говорить, сколько лет прошло, верно?

Он был с непокрытой головой, в темном костюме, без пальто и шарфа. Когда она провела его в освещенную комнату, он рассмеялся и ответил:

– Глядя на тебя, можно подумать, что всех этих лет и не было. Ты не изменилась.

Она лучезарно улыбнулась в ответ:

– Правда?

– Ты стала красивее, но думаю, ты и без меня это знаешь. А я? Я получу какую-нибудь оценку?

Она смотрела на него с неподдельным удивлением. Когда-то он был красивым юношей; в сорок шесть он выглядел гораздо привлекательнее, чем можно было ожидать. Фотография, которой так гордилась тетя Милдред, не лгала. Она ответила, не переставая улыбаться:

– Думаю, самодовольства в тебе и так достаточно. – Потом она звонко рассмеялась и добавила: – Ох, Джеймс, как я рада тебя видеть! Подожди минутку, я принесу кофе. Моя помощница приходит только по утрам.

Пока Кэтрин не было, он осмотрелся. Некоторые предметы меблировки показались ему очень знакомыми, кое-что было вполне добротным. Наверное, мать обставила комнату. Надо повидать Холдернесса и выяснить, какие у него права с точки зрения закона. Если он решит продать имущество, то Гейт-Хаус тоже будет продан, и в этом случае он должен быть свободен от жильцов. Однако если Кэтрин получила его без мебели и платит за него аренду, выселить ее будет невозможно. Загвоздка в том, что письменного соглашения могло и не существовать, и ничто не указывает на то, что присутствие мебели из Меллинг-Хауса представляет собой сдачу в аренду меблированного помещения. Если бы это было так, то он мог бы отправить Кэтрин уведомление о выселении; однако если его мать подарила ей мебель, то это могло оказаться невозможным. Кэтрин – красивая женщина, красивее, чем двадцать пять лет назад – тогда она была полновата. Он подумал о Риетте. Она, вероятно, располнела – с такими статными девушками это иногда случается. Ей сейчас должно быть сорок три.

Кэтрин вернулась с кофейным подносом и, словно прочитав его мысли, спросила:

– Ты видел Риетту?

– Еще нет.

Она поставила поднос на столик с резной волнистой кромкой. Он помнил, что это ценная вещь. Он решил, что Кэтрин хорошо устроилась, даже слишком хорошо.

– Здорово было бы, если бы мы уговорили ее прийти, правда? Только дело в том, что она не выйдет из дома.

– Почему?

Кэтрин рассмеялась.

– Джеймс, дорогой, ты видно забыл, что за место Меллинг. Он не изменился.

Говоря это, она подняла телефонную трубку. Он подошел и встал с ней рядом; услышал щелчок поднятой трубки на том конце, а затем голос Риетты – как и Меллинг, он нисколько не изменился.

– Да?

– Это Кэтрин. Слушай, Риетта, Джеймс здесь. Да, стоит рядом. И мы оба хотим, чтоб ты зашла. А если собираешься использовать в качестве отговорки Карра и его девушку, мы оба, я и Джеймс, будем точно знать, что думать.

Риетта спокойно сказала:

– Я буду очень рада снова увидеть Джеймса. Не оставляйте для меня кофе, я уже выпила чашку.

Кэтрин повесила трубку и повернула к нему смеющееся лицо.

– Я так и знала, что это заставит ее прийти! Она не захочет, чтобы ты решил, что она избегает встречи с тобой.

– Почему она должна избегать меня?

– Да нет никаких причин. Странно, что вы оба так и не обзавелись семьями, правда?

Он ответил довольно резко:

– У меня не было на это ни времени, ни желания. В одиночестве движешься быстрее.

– Ты так быстро двигался?

– Достаточно быстро.

– Попал, куда хотел?

– Более или менее. Всегда есть новые горизонты.

Она со вздохом подала ему кофе.

– Ты, должно быть, пережил чудесные времена. Расскажи мне!

Риетта вошла в дом, на маленькую квадратную площадку у подножия лестницы, и повесила пальто на стойку перил. Она злилась, потому что Кэтрин хитростью вынудила ее прийти. Она сказала «нет» и подразумевала «нет», но отказаться снова, зная, что Джеймс слушает, – этого она не могла сделать. Ему, как и всем в Меллинге, должно быть ясно, что она встретится с ним по-дружески, но равнодушно. Она посмотрела на свое отражение в старом зеркале на стене. От гнева ее щеки пылали ярким румянцем. Она пришла в чем была – в старом красном домашнем платье. Оттенок был ей к лицу, длинные классические складки прибавляли статности ее фигуре. Она открыла дверь в гостиную и услышала слова Кэтрин:

– Как чудесно!

Джеймс поднялся и пошел ей навстречу.

– Здравствуй, Риетта.

Их руки соприкоснулись. Она ничего не ощутила. Гнев испарился, напряжение спало. Потому что это не был призрак, вернувшийся из прошлого, чтобы ее потревожить; перед ней стоял незнакомец – красивый, представительный незнакомец средних лет.

Он и Кэтрин сидели по обе стороны от камина. Она взяла стул и села между ними – чужеродный образ в пастельной комнате Кэтрин. Комната сразу же показалась тесной: слишком много лежащих повсюду безделушек, слишком много бледных нежных оттенков. Она сказала:

– Я зашла только поздороваться. Мне нельзя задерживаться – у меня гостят Карр и его подруга.

– Карр? – Он повторил это имя, как сделал бы любой незнакомец.

– Сын Маргарет. Ты помнишь, что она вышла замуж за Джока Робертсона? Они оставили Карра со мной, когда уехали на Восток. Обратно они так и не вернулись, так что растила его я.

– Карр Робертсон… Печально слышать о Маргарет. Сколько мальчику лет?

– Мальчиком его уже не назовешь. Ему двадцать восемь.

– Женат?

– Был. Она умерла два года назад.

– Какое несчастье. Кажется, я все время задаю не те вопросы.

– В жизни всякое бывает.

Кэтрин наклонилась, чтобы поставить свою чашку.

– Не переживай. Никто из нас по-настоящему не знал Марджори. Меллингом она не интересовалась. Думаю, Риетта видела ее в лучшем случае дюжину раз. А что касается Карра, то можно сказать, что его есть кому утешить. Девушка, которую он привез погостить, – ослепительная блондинка.

– Это низко, Кэтрин! – рассердилась Риетта.

Все тот же решительный голос, все тот же открытый гнев. Афина Паллада, презрительно обращающаяся к смертной. Красивое создание, с которым, вероятно, не очень комфортно жить. Он стал расспрашивать о жителях деревни. Минут через двадцать она поднялась уходить, и он сказал:

– Я пройдусь с тобой.

– В этом нет необходимости, Джеймс.

– Приятные вещи не всегда необходимы. Если позволишь, Кэтрин, я еще вернусь, так что не прощаюсь.

На улице было темно: луны не было, но небо было безоблачное, звезды лишь слегка заволокла дымка, которая рассеется, едва сентябрьское солнце снова взойдет. В теплом влажном воздухе витал легкий запах дыма и опавших листьев. Когда они прошли примерно треть короткой дороги до дома Риетты, Джеймс сказал:

– Я хотел поговорить с тобой, Риетта. Я не знаю, какие договоренности были у мамы с Кэтрин касательно Гейт-Хауса. Ты не можешь мне помочь?

Она замедлила шаг и пошла с ним в ногу.

– Не думаю, что смогу. Почему ты не спросишь у нее?

Кажется, его позабавил этот вопрос.

– Ты и правда думаешь, что это лучший способ выяснить? Я думал о чем-то более беспристрастном.

– Тогда тебе лучше спросить у мистера Холдернесса.

– Это я и собираюсь сделать. Но мне кажется, что ему не очень много об этом известно. Ты ведь знаешь, какой была мама. Она всегда все делала по-своему, была весьма деспотична, этакая grande dame^[2].

Он коротко рассмеялся.

– Ей могло и не прийти в голову упомянуть о частной сделке между ней и Кэтрин. Я хотел бы знать, упоминала ли она об этом когда-нибудь в разговоре с тобой. Давай повернем и пойдем назад? Так она говорила об этом?

– Да, когда Кэтрин вернулась сюда после смерти мужа, она сказала: «Тетя Милдред сдаст мне Гейт-Хаус за символическую арендную плату». А когда я в следующий раз увидела твою мать, она сказала мне: «Я отдаю Кэтрин Гейт-Хаус. Похоже, Эдвард Уэлби оставил ее с мизерным годовым доходом».

– И ни слова об арендной плате?

– Нет.

– А про мебель?

– Да, твоя мама сказала: «Я сказала ей, что она может снести перегородку между двумя комнатами на первом этаже, и думаю, мне придется отдать ей кое-какую мебель».

– Это уже кое-что. Мне нужно знать, подарила она ей эту мебель или дала на время.

– Я не знаю.

– Там есть ценные вещи.

– Наверное. Может, Мэйхью знают.

– Нет. Похоже, это продолжалось годами. То и дело мать говорила: «Я отдаю миссис Уэлби то, или это, или еще что-то», или Кэтрин говорила: «Миссис Лесситер сказала, что я могу взять то-то и то-то», и мебель переносили в домик привратника. Совершенно непонятно, шла ли речь о подарке или об одалживании. Там есть вещи, которые мать точно не стала бы ей дарить.

– И все же она могла это сделать. Единственный человек, который может сказать, как все было, – это сама Кэтрин.

Он рассмеялся.

– Риетта, дорогая моя!

В его смехе и голосе было столько сарказма, что к этим трем словам больше нечего было добавить.

Они дошли до дома привратника и снова повернули назад. Из прошлого всплыли воспоминания о том, сколько раз они гуляли вот так: под луной, под звездами, в сгущающихся сумерках, слишком влюбленные, чтобы попрощаться и разойтись по домам. Любовь ушла вместе с молодостью и тем давним временем. Для Риетты Крэй осталось только странное навязчивое ощущение близости. В комнате Кэтрин Джеймс Лесситер показался ей незнакомцем. Здесь, в темноте, ее вновь посетила не давняя любовь, не волнующие чувства, а ощущение присутствия знакомого человека. Это заставило ее торопливо сказать:

– Джеймс, а ты не можешь… просто оставить все как есть?

Он снова рассмеялся.

– Чтобы это сошло ей с рук?

– А почему нет? Ты ведь обходился без этих вещей все это время. Ты ведь разбогател? И никто точно не знает, что имела в виду твоя мать. Кэтрин будет… ужасно огорчена… если вы поссоритесь.

– Полагаю, что так. – Ему, казалось, было весело. – Но все не так просто, как ты, по-видимому, думаешь. Я получил очень хорошее предложение о покупке Меллинг-Хауса, и он должен быть свободным для заселения. Это касается и Гейт-Хауса. Если он был сдан Кэтрин в аренду вместе с мебелью, то все в порядке: я смогу уведомить ее о выселении, и ей придется съехать. Но аренда дома без мебели – это совсем другое дело. Ну вот, мы снова дошли до твоей калитки. Мне нужно вернуться и посмотреть, что удастся выудить из Кэтрин. Однако если она не изменилась сильнее, чем я думаю, то маловероятно, что я узнаю что-то, хоть немного напоминающее правду.

– Джеймс!

Он вновь рассмеялся.

– Ты тоже не сильно изменилась. Ты все еще хороший друг, а я по-прежнему злейший враг. Знаешь, ты ведь ничего не должна Кэтрин. Она сделала все от нее зависящее, чтобы тебе насолить.

– Это было давным-давно.

– И теперь ты не хочешь, чтобы я ее осуждал. Ну-ну! Быть такой, как ты, нецелесообразно, но я отлично понимаю, что ты ничего не можешь с собой поделать. Да ты и не пытаешься, верно? Не больше, чем я намерен пытаться изменить свои привычки. Мне они сослужили хорошую службу. Если мне что-то причитается, я это получу – все до последнего гроша.

– Не понимаю, о чем ты.

– Разве? Что ж, мне просто интересно, ограничилась ли Кэтрин в своей жажде стяжательства лишь переносом мебели. У меня такое впечатление, что из-за этой жажды Кэтрин может оказаться не в ладах с законом.

– Джеймс!

– У меня отличная память, и мне кажется, что в доме отсутствует множество мелких, но ценных вещей, которые легко обратить в деньги. Позволь, я открою калитку.

– Джеймс…

– Спокойной ночи, дорогая. Как я уже сказал, ты совершенно не изменилась. Очень жаль.

Глава 7

Наутро после приезда мисс Сильвер миссис Войси взяла ее с собой за покупками. В Меллинге были мясник, булочник, который помимо хлеба продавал также сдобу, торты, печенье, консервированные фрукты в стеклянной таре и конфеты, и бакалейщик, чей ассортимент товаров походил на универсальный магазин. Например, можно было начать с левой стороны прилавка и купить бекон, кофе и манную крупу, потом постепенно двигаться вправо мимо яблок, картофеля и корнеплодов и под конец добраться до мотков шпагата, садового инвентаря, сумок для покупок, а также ботинок и туфель, свисавших, словно связки лука, с высоко вбитого в стену гвоздя. Где-то посередине была стойка цветных открыток и промокательной бумаги – она извещала всех о том, что магазин являлся также филиалом почты, где можно найти марки и бланки для телеграмм.

Поскольку в магазине имелось столько разных привлекательных вещей, это было всеобщим местом встречи. Мисс Сильвер познакомили с сестрой викария мисс Эйнджер, внушительных размеров дамой с серо-стальными волосами и римским профилем, одетой в твидовый костюм, который больше напоминал броню. Возможно, дело было в крупной черно-белой клетке на сером фоне или же в фигуре самой мисс Эйнджер. Она ругалась с миссис Гровер из-за бекона и с трудом оторвалась от этого занятия.

– Да, слишком толстые ломти и слишком жирные… Школьная подруга, говорите? Здравствуйте!.. Чтобы такого больше не повторялось, иначе мне придется рассказать об этом викарию.

Миссис Гровер покраснела. Она сжала губы и сдержалась. Миссис Войси сделала шаг к стойке с открытками и подхватила под руку мисс Крэй.

– Риетта, я хочу познакомить тебя с моей подругой мисс Сильвер. Мы вместе учились в школе.

Риетта торопилась, но двадцатилетний опыт подсказывал ей, что торопиться в присутствии миссис Войси бесполезно. Большая твердая ладонь останется лежать на ее руке до тех пор, пока ее хозяйка не выполнит свой общественный долг. Она поздоровалась с мисс Сильвер и тут же получила приглашение на чай.

– И не говори, что не сможешь прийти, Риетта, потому что мне отлично известно, что Карр и мисс Белл отправились на весь день в город. Булочник видел, как они ушли. Он упомянул об этом, когда звонил, потому что в тот момент в небе висела черная туча, а он заметил, что мисс Белл без зонтика и выразил надежду, что она не промокнет. Он говорит, что посоветовал ей взять с собой зонт, но она лишь рассмеялась. Сколько они у тебя прогостят?

– Не знаю. Карр привез с собой несколько рукописей, которые ему нужно прочитать.

– Вид у него такой, словно ему нужен хороший длинный отпуск. Так ты придешь на чай сегодня? Я позвоню Кэтрин и приглашу и ее тоже. Я хочу, чтобы Мод Сильвер познакомилась с вами обеими. – Она наклонилась поближе и хрипло прошептала: – Она известный детектив.

Мисс Сильвер в это время рассматривала стойку с открытками. Она настолько не была похожа на детектива, что Риетта от неожиданности спросила:

– И что же она расследует?

– Преступления, – прошептала ей миссис Войси прямо в ухо. Затем она отпустила руку Риетты и сделала шаг назад. – Жду тебя к половине пятого. А сейчас мне непременно нужно поговорить с миссис Мэйхью.

Миссис Мэйхью покупала лук и картошку.

– Вот уж никогда не думала, что мне придется покупать и то, и другое, а не брать с огорода, но мистер Эндрюс мало что может сделать, чтобы поддерживать в саду порядок.

Мистер Эндрюс совсем мало занимается огородом, так что никуда не денешься – овощи приходится покупать. Так что если Сэм принесет их после школы…

Она обернулась – маленькая кроткая женщина печального вида, – и ее немедленно загнала в угол миссис Войси.

– А, миссис Мэйхью! Полагаю, теперь, с возвращением мистера Лесситера, у вас много дел. Так неожиданно, правда? Я только на прошлой неделе говорила викарию: «Кажется, и речи нет о том, что Меллинг-Хаус откроют» и сказала, как мне жаль. Что ж, теперь, когда он вернулся, я надеюсь, он не собирается снова сбежать?

– Я совершенно ничего не знаю.

Миссис Войси сердечно рассмеялась.

– Мы все должны быть очень милы с ним, и тогда, возможно, он останется. – Она подошла поближе, понизила голос и спросила: – Надеюсь, новости о вашем сыне хорошие.

Миссис Мэйхью бросила быстрый испуганный взгляд по сторонам. Бесполезно: она стояла в углу между прилавком и стеной и не могла протиснуться мимо миссис Войси. Ее голос был еле слышен, когда она прошептала:

– У него все хорошо.

Миссис Войси доброжелательно похлопала ее по плечу.

– Я была уверена, что так и будет, можете ему передать мои слова. Сейчас все не так, как было тридцать-сорок лет назад. Тогда второго шанса не получали ни юноши, ни девушки, но теперь-то все иначе. Полагаю, он приедет вас навестить?

Миссис Мэйхью страшно побледнела. Миссис Войси не желала ей зла, все в Меллинге знают, как она добра, но ей невыносимо было говорить о Сириле здесь, в магазине, когда вокруг люди, которые могут их услышать. Она почувствовала себя в ловушке, из которой не может выбраться. И тут похожая на гувернантку маленькая леди кашлянула и тронула миссис Войси за руку.

– Пожалуйста, Сесилия, расскажи мне об этих видах. Я хочу послать открытку моей племяннице, Этель Беркетт.

Миссис Мэйхью была свободна. Сердце ее билось так сильно, что она была сбита с толку и только на полдороге вспомнила, что хотела купить мятную приправу.

Когда две дамы вышли из магазина и пошли домой через луг, миссис Войси сказала:

– Это была миссис Мэйхью. Она кухарка, а ее муж – дворецкий в Меллинг-Хаусе. Их сын – такое несчастье для них.

Мисс Сильвер сказала:

– Ей было неприятно, что ты о нем заговорила, Сесилия.

Миссис Войси ответила энергично:

– Незачем быть такой чувствительной. Все про это знают и сочувствуют ей и надеются, что Сирил начал жизнь с чистого листа. Он их единственный ребенок, и они его избаловали; ужасная ошибка! Конечно, миссис Мэйхью тяжело видеть, каким хорошим вырос сын Гроверов – это миссис Гровер обслуживала Дагмар Эйнджер в конце прилавка. Алан и Сирил были друзьями. Они оба окончили школу, и Алан пошел работать в контору мистера Холдернесса – очень хорошее начало! А Сирил нашел работу в Лондоне, что привело к беде. Он неплохой парень, но слабый и избалованный. Ему не следовало жить далеко от дома и семьи. Такие мальчики чувствуют себя очень одиноко, когда выходят в большой мир, и единственная компания, которую они могут найти, как раз та, от которой не жди ничего хорошего. Знаешь, Мод, когда-то я очень огорчалась, что у меня нет детей, и, наверное, я многое упустила, но ведь это огромная ответственность, правда?

Мисс Сильвер согласилась, что так оно и есть.

– Даже такой вполне хороший парень, как Алан Гровер. Я не стала бы говорить это никому, кроме тебя, и это, конечно, глупо рассказывать, не говоря уж о том, что это чрезвычайно бесцеремонно…

– Сесилия, дорогая моя!

– Я была потрясена. И я не могу, никак не могу поверить, что она его поощряла. Конечно, в таком возрасте их и не нужно поощрять, а она ведь очень красивая женщина…

– Сесилия, дорогая!

Миссис Войси кивнула.

– Да, Кэтрин Уэлби. Полный абсурд, как я уже сказала. Началось с того, что он предложил прийти к ней, чтобы повесить полки, а потом он сказал, что посадит ее луковичные цветы, а она давала ему книги. А когда она хотела ему заплатить, он не взял ни гроша, поэтому она, конечно, не могла позволить ему приходить к ней и оказывать разные услуги. Ему еще нет двадцати одного, она ему в матери годится!

Мисс Сильвер снисходительно кашлянула.

– Сесилия, дорогая моя, какое это имеет значение?

Глава 8

Джеймс Лесситер откинулся на спинку стула и через стол посмотрел на мистера Холдернесса, который выглядел весьма обеспокоенным. Румянец разлился до самых корней его густых седых волос, отчего от природы цветущее лицо приобрело почти сливовый оттенок – такой, какой был у основателя фирмы, крепкого выпивохи, жившего в начале восемнадцатого века; его портрет висел на стене позади мистера Холдернесса. Он посмотрел на Джеймса и сказал:

– Вы меня шокируете.

Джеймс Лесситер поднял брови.

– Неужели? Ни за что бы не подумал, что человека, проработавшего в юридической конторе почти сорок лет, еще можно поразить.

Они немного помолчали. Кровь немного отхлынула от лица мистера Холдернесса. Он слабо улыбнулся.

– Трудно оставаться в рамках профессии, когда дело касается людей, которых знаешь так долго, как я знаю вашу семью. Ваша мать была моим давним другом, а что касается Кэтрин Уэлби, я присутствовал на свадьбе ее родителей…

– И поэтому вы ждете, что я позволю себя обокрасть?

– Джеймс, дорогой мой!

Джеймс Лесситер улыбнулся.

– Как же все здесь похожи. То же самое сказала мне Риетта.

– Вы говорили с ней о ваших… огорчительных подозрениях?

– Я сказал ей, что пропало довольно много вещей, и я не удивлюсь, если Кэтрин знает, куда они подевались и… какой доход принесли. Как и вы, всё, что она смогла сказать: «Джеймс, дорогой мой!»

Мистер Холдернесс положил карандаш, который вертел в руках, и соединил кончики пальцев. Этот жест был знаком всем давним клиентам и означал, что мистер Холдернесс собирается порекомендовать проявить сдержанность.

– Только что я назвал ваши мысли огорчительными подозрениями. Вы ведь не хотите спровоцировать семейный скандал, основываясь лишь на подозрениях?

– О нет.

– Я был в этом уверен. Ваша мать очень любила Кэтрин. Если нет доказательств обратного, то будут серьезные основания полагать, что мебель в Гейт-Хаусе была подарком.

Джеймс по-прежнему улыбался.

– Моя мать завещала Кэтрин пятьсот фунтов. Несколькими росчерками пера она могла добавить: «и мебель в Гейт-Хаусе», или какие-то другие слова с тем же смыслом. Однако она этого не сделала. Если дело дойдет до серьезных предположений, то это будет одним из «доказательств обратного». Нигде в завещании мебель не упоминается. Моя мать когда-нибудь упоминала об этом в разговоре с вами?

– Не совсем так.

– Что значит «не совсем так»?

– Ну, вообще-то я упомянул об этом в разговоре с ней.

– И что она сказала?

– Она отложила разговор на эту тему. Вы ведь знаете, она могла быть весьма категоричной. Не буду лукавить, что дословно помню, как именно она выразилась – завещание было составлено больше десяти лет назад. Но насколько я помню, она сказала что-то вроде: «Это здесь ни при чем». Если посмотреть на эти слова в свете того, что вы говорите, это может означать, что в ее завещании не упомянута мебель, потому что она уже подарила ее Кэтрин…

– Или потому, что она не намеревалась ее дарить. Вы не уточнили, что она имела в виду?

– Нет. Она говорила совершенно безапелляционно.

Джеймс рассмеялся.

– В этом я не сомневаюсь! А вот в чем я продолжу сомневаться, так это в том, что моя мать позволила бы Кэтрин незаконно завладеть таким количеством ценных вещей.

Мистер Холдернесс задумчиво катал карандаш между большим и указательным пальцами.

– Возможно, у вас есть основания для подобных сомнений, но у вас нет уверенности. Я полагаю, что ваша мать никогда не давала этой ситуации четкого определения. Когда она говорила Кэтрин, что та может взять ту или иную вещь из Меллинг-Хауса, она могла одолжить ей это, или подарить, или же вообще не имела каких-то определенных намерений. Кэтрин, со своей стороны, конечно, могла решить, что все эти вещи ей дарят. Я думаю, если вы позволите мне так выразиться, что не стоит поддерживать подозрения, которые вы ничем не можете обосновать.

Джеймс Лесситер принял внушительный вид и выпрямился.

– А кто говорит, что я не могу их обосновать? Я это сделаю, если сумею.

Мистер Холдернесс снова выглядел совершенно потрясенным. Кровь прилила к его лицу не так сильно, как в первый раз, и цвет лица был не таким темным. Он перестал катать карандаш и сказал:

– Послушайте…

Джеймс кивнул.

– Знаю, знаю, вы думаете, что я должен спустить все на тормозах. Что ж, я не собираюсь этого делать. Я терпеть не могу, когда меня принимают за дурака, но еще больше не выношу, когда меня пытаются надуть. Могу вас заверить, что мало кому удавалось проделать это безнаказанно. У меня такое чувство, что за моей спиной много чего происходит. Я намерен разобраться, в чем тут дело. А когда я этим займусь, любой, кто думал, что сможет воспользоваться моим отсутствием, окажется в весьма затруднительном положении.

Мистер Холдернесс поднял руку.

– Джеймс, дорогой мой, надеюсь, вы не хотите сказать, что подозреваете чету Мэйхью? Ваша мать им полностью доверяла…

Джеймс Лесситер рассмеялся.

– Если бы не было такого доверия, то не было бы возможности это доверие обманывать, разве не так? А теперь я вам кое-что скажу. Вы говорите, что я не могу обосновать мои подозрения, потому что мама хранила молчание и не включила ничего из вещей в свое завещание. Однако кое-что она написала мне за пару дней до смерти. Хотите знать, что именно?

– Разумеется, хочу.

– Я могу повторить вам слово в слово. «Я не беспокоила тебя письмами о делах, так как надеюсь, что ты скоро приедешь домой. Пока же на всякий случай сообщаю тебе, что я вела подробные записи обо всем». Подробные записи обо всем – вот что расскажет нам то, что мы хотим узнать, верно?

– Возможно, – медленно ответил мистер Холдернесс.

– О, я думаю, вы чрезмерно осторожничаете. Думаю, можно предположить, что так и будет. Я пока не нашел эти записи. Моя мать, как и многие женщины, питала глубокое недоверие к банкам и конторским сейфам. Конечно, было бы гораздо разумнее – и удобнее, – если бы она оставила эти заметки вам, но она этого не сделала. Я проверил ящики ее письменного стола и шкафчик для бумаг в библиотеке, однако для особых документов вроде этого у нее, наверное, было особое секретное место. Я очень надеюсь, что обнаружу его, и когда это произойдет…

Мистер Холдернесс поднял глаза и посмотрел на него через стол – пристально и серьезно.

– Звучит так, как будто вы собираетесь мстить.

Джеймс легко рассмеялся.

– О да.

– Вы в самом деле пойдете на крайние меры?

– Я подам в суд.

Глава 9

Чаепитие у миссис Войси прошло так, как обычно проходят все чаепития. Гости поели домашних булочек и предложенного со скромной гордостью домашнего айвового варенья.

– Рецепт моей дорогой матушки. Красивый цвет, правда? Напоминает мне твое платье темно-красного цвета, Риетта. Но что мне хотелось бы узнать, так этот как сохранить бледно-зеленый цвет фруктов, как это делают в Португалии. В детстве я жила там месяц, и они готовили очень вкусный айвовый джем, который называли marmalada^[3]. Цвет у него был как у зеленого винограда. Его вынимали из формочек для желе, обсыпали сахаром и ели, нарезая пластинками. Ужасно вкусно! Но никто мне так и не рассказал, как его готовить. В ту же минуту, как я вскипячу айву с сахаром, она начинает вести себя как светофор: сначала становится янтарного цвета, а потом красного.

Миссис Войси весело рассмеялась собственной шутке и перешла к рассказу о кошмарном португальском водопроводе. Хотя мисс Сильвер и разделяла ее взгляды на современную канализацию, это, по ее мнению, совершенно не подходило для беседы за чаем. Она кашлянула и попыталась сменить тему, но удалось ей это лишь спустя некоторое время. И тут, к своему большому неудовольствию, она обнаружила, что в качестве очередной темы болтливая Сесилия выбрала ее профессиональную деятельность. Она вывалила на слушателей всю историю необычного «дела о сережках» в пересказе мисс Алвинии Грэй. Напрасно мисс Сильвер твердила, предостерегающе кашлянув: «Я предпочла бы не говорить об этом» или даже: «Моя дорогая Сесилия, я никогда не обсуждаю свои расследования». Сисси Кристофер даже в школьные годы было очень трудно остановить. А Сесилию Войси, пожилую даму в ее собственном доме, сдержать или отвлечь было совершенно невозможно. Мисс Сильвер со вздохом отказалась от попыток это сделать. Как только ей представилась малейшая возможность, она подняла тему образования, и это привело к весьма интересному обмену мнениями между ней и мисс Риеттой Крэй.

– Я отдала педагогике двадцать лет.

Что-то зашевелилось в подсознании Риетты, но тут же снова исчезло. Чуть позже это повторилось – словно что-то вот-вот всплывет из памяти. А потом совершенно внезапно, когда Кэтрин жаловалась на дороговизну жизни, миссис Войси убеждала всех выпить еще чаю, а мисс Сильвер, начавшая цитировать Теннисона, прервалась, чтобы сказать: «Нет, спасибо, дорогая», она наконец вспомнила.

– «Знание приходит, но мудрость запаздывает», как очень точно выразился лорд Теннисон^[4].

Риетта неожиданно спросила:

– Так вы – мисс Сильвер Рэндала Марча?

Мисс Сильвер ответила с довольной улыбкой:

– Он и его сестра были моими учениками. И я рада сказать, что наша дружба сохранилась. Вы с ними знакомы?

– Я училась в школе вместе с Изабелл и Маргарет. Они были уже в старших классах, а я была маленькой. Мисс Аткинсон всегда говорила, что у них была очень хорошая подготовка. Рэндал был младше, примерно моего возраста. Сейчас он начальник полиции графства.

– Да. Не так давно я имела удовольствие обедать с ним в городе. Знаете, Изабелл вышла замуж. За вдовца с детьми, очень подходящая партия. По моему опыту, такие поздние браки часто становятся очень счастливыми. К этому возрасту люди успевают научиться ценить дружеское общение. Маргарет вышла замуж, когда ей было чуть за двадцать, но и ее брак оказался очень удачным.

Они продолжили беседовать о семействе Марч.

Кэтрин и Риетта пошли домой вместе. Сгустились сумерки, тут и там светились желтым окна в коттеджах на краю луга, где не до конца были задернуты шторы. Когда они прошли немного, Кэтрин внезапно с нажимом спросила:

– Риетта, что сказал тебе Джеймс вчера вечером?

Риетта обдумывала ее вопрос. Ей показалось, что нет причин о чем-то умалчивать, и она ответила:

– Он спрашивал, что мне известно о договоренности между его матерью и тобой касательно Гейт-Хауса.

– И что ты ответила?

– Что ничего об этом не знаю.

Кэтрин быстро перевела дыхание.

– Что еще?

– Он спрашивал про мебель.

– Что именно?

– Была ли она тебе подарена или дана во временное пользование.

– И что ты на это сказала?

– То же самое – что ничего об этом не знаю.

Кэтрин сжала руки в приступе острого раздражения.

– Тетя Милдред подарила мне мебель, ты же знаешь, я сто раз тебе об этом говорила! Почему ты не сказала ему об этом?

Риетта ответила в своей резкой манере:

– То, что ты говорила мне, не доказательство.

– Ты хочешь сказать, что не веришь мне… когда я говорю тебе, что она подарила мне эти вещи?

– Нет, я не это хочу сказать. Я имею в виду только то, что сказала: то, что ты говорила мне, не доказательство.

– И каких же доказательств ты хочешь?

Это было так похоже на Кэтрин – устроить сцену на пустом месте. Риетта уже не в первый раз задумалась, стоит ли поддерживать эту старую дружбу. Когда знаешь человека всю свою жизнь и живешь совсем рядом с ним, да еще и в деревне, остается только постараться сохранять самообладание.

– Дело не в том, чего хочу я. Дело в Джеймсе. А ему нужны доказательства – то, что подтвердит намерения его матери. Он спрашивал, говорила ли она когда-нибудь об этом.

– Что ты ответила? – торопливо и зло спросила Кэтрин.

– Я ответила, что тетя Милдред сказала мне: «Я сдам Кэтрин Гейт-Хаус. Я сказала ей, что она может снести перегородку между комнатами на первом этаже и объединить их, и полагаю, мне нужно будет дать ей какую-то мебель».

– Ну вот видишь! Что он на это ответил?

– Что это может означать все что угодно, – сухо ответила Риетта.

– Ох! – За этим полным ярости возгласом последовало резкое: – Это совершенно возмутительно!

Они были в середине луга, на пересекающей его узкой тропинке. Риетта остановилась.

– Кэтрин, разве ты не понимаешь, что с Джеймсом так нельзя? Ты его только разозлишь. Он смотрит на все как на деловое соглашение…

Кэтрин перебила ее срывающимся голосом:

– Конечно, ты станешь его защищать, мы все это знаем!

Риетта начинала злиться, но сдержалась.

– Я его не защищаю, я говорю тебе, как он смотрит на вещи. Сопротивление всегда его злит. Если только он не изменился очень сильно, лучшее, что ты можешь сделать, – это выложить карты на стол и сказать ему правду.

– А ты думаешь, я лгу?

– Ты говоришь ему что-то среднее, – ответила Риетта резким тоном.

– Да как ты смеешь!

Кэтрин ускорила шаг. Риетта догнала ее.

– Ты сама меня спросила. Послушай, Кэтрин, какой смысл продолжать себя так вести? Ты знаешь, и я знаю, какой была тетя Милдред, а главное – Джеймс тоже это знает. У нее бывали приступы деловитости, но большую часть времени она не утруждала себя ведением дел. Она была деспотом до мозга костей и переменчива, как флюгер. Если она говорила тебе, что ты можешь что-то взять, то сегодня она могла иметь в виду подарок, а завтра уже нет, или вообще не задумывалась об этом. И хочешь знать, что я на самом деле думаю? Так вот, я не верю, что она намеревалась прямо-таки подарить тебе эти вещи; некоторые из них слишком ценные. Но Джеймсу я этого не говорила.

– Но скажешь.

– Нет. Он меня не спрашивал, а если бы и спросил, я бы не сказала. Это просто мое мнение.

Минуту-другую они шли молча. Потом Кэтрин взяла Риетту под руку. Она сказала дрожащим голосом:

– Я не знаю, что делать.

– Сделай, как я сказала, – скажи правду.

– Я не могу.

– Почему не можешь?

– Не могу. Вдруг он разозлится.

Риетта сказала немного презрительно:

– Что он сможет сделать? Если ты не будешь его злить, он, возможно, заберет несколько по-настоящему ценных вещей, и оставит тебе все остальное.

Кэтрин в отчаянии сжала ее руку.

– Риетта… Лучше мне рассказать тебе об этом. Все гораздо хуже: я продала некоторые из них.

– Что?!

Кэтрин затрясла ее руку, за которую держалась.

– Нечего говорить со мной таким тоном! Эти вещи были мои, и я могла делать с ними, что пожелаю! Тетя Милдред мне их подарила, говорю тебе, подарила!

– Что именно ты продала?

– Несколько миниатюр, и… и табакерку… и серебряный чайный сервиз. За одну из миниатюр я выручила три сотни. Это был Косвей^[5], очень красивая миниатюра, жаль, что я не могла ее себе оставить.

– Кэтрин!

Кэтрин отпустила ее руку и оттолкнула Риетту.

– Не будь занудой! Надо же мне во что-то одеваться! Если уж и винить кого-то, то как насчет Эдварда, который ни разу не сказал, что он по уши в долгах, и оставил меня почти без гроша?! А теперь, полагаю, ты пойдешь и расскажешь все Джеймсу?

– Ты знаешь, что я так не сделаю, – спокойно ответила Риетта.

Кэтрин снова подошла ближе.

– Как думаешь, что он станет делать?

– Думаю, это зависит от того, что он выяснит.

– Он знает, что вещи исчезли – табакерка, миниатюры и чайный сервиз. То есть он знает, что их нет в Меллинг-Хаусе, а миссис Мэйхью сказала ему, что тетя Милдред отдала мне чайный сервиз. Вчера он сказал мне, что не хочет доставлять мне неудобств, но это фамильная ценность, и он должен его забрать. Как будто это имеет какое-то значение! Детей-то у него нет!

Помолчав, Риетта сказала:

– Ты вляпалась в историю.

– Что толку говорить мне это? Делать-то мне что?

– Я тебе уже сказала.

Последовала пауза. Потом Кэтрин сказала еле слышно:

– Он говорит, что его мать составила подробные записи обо всех делах, пока его не было. Пока что не нашли, но когда найдут…

Она замолчала. Риетта закончила предложение:

– Когда они найдутся, ты ведь не думаешь, что останутся еще какие-то сомнения в том, что она не дарила тебе миниатюру Косвея и чайный сервиз времен королевы Анны.

– Она могла забыть их записать, – сказала Кэтрин убитым голосом.

Они дошли до края луга. Слева был Гейт-Хаус, справа – Белый коттедж. Кэтрин повернулась в ту сторону, где в сумерках маячили высокие подъездные столбы. Она пожелала спокойной ночи и перешла через дорогу. Риетта пошла в другую сторону, но, не дойдя до Белого коттеджа, услышала быстрые шаги по тропинке. Кэтрин поравнялась с ней и протянула руку.

– Я хочу кое о чем тебя попросить.

– О чем?

– Если бы ты вспомнила, как тетя Милдред говорила, что дарит мне все эти вещи… Это бы многое изменило.

– Ничего подобного я не помню.

– Ты могла бы, если бы попыталась.

– Глупости! – сказала Риетта Крэй и сделала движение, чтобы уйти, но Кэтрин удержала ее.

– Риетта, послушай минутку! После того как вчера вечером Джеймс вернулся, он, – она перевела дыхание, – напугал меня. Он был вежлив, но, знаешь, такой ледяной вежливостью. Он говорил, что некоторые вещи пропали. Ох, дело даже не в том, что именно он говорил, а в том, что подразумевал. Я подумала, что он хочет меня запугать, и старалась этого не показывать, но думаю, он видел, что я боюсь. И думаю, ему это доставило удовольствие. Я не сделала ничего, чтобы он так себя вел, но у меня сложилось жуткое впечатление: если бы он мог сделать мне больно, он бы тоже насладился этим.

Риетта стояла совершенно неподвижно. Призрак, которого она заперла много лет назад, вышел из заточения и встал у нее за плечами. Кэтрин прошептала:

– Риетта… Когда вы с Джеймсом были помолвлены… Он был таким? Когда люди помолвлены, характер трудно скрыть. Он любил… причинять боль?

Риетта сделала шаг назад. «Да», – ответила она и быстро пошла прочь, откинула задвижку на калитке и закрыла ее за собой.

Глава 10

Джеймс Лесситер возвращался на машине из Лентона. Ему нравилось ездить по ночным деревенским дорогам, когда фары ярко освещали путь и нужно всего лишь ехать вперед. Это давало ему ощущение легко достижимого могущества. Он не делал сознательных сравнений, но чувствовал, что жизнь разворачивается перед ним, словно эта дорога. Он очень разбогател и надеялся стать еще богаче. Когда заработаешь определенное количество денег, дальше все идет само собой. Деньги давали могущество. Он подумал о юноше, который покинул Меллинг больше двадцати лет назад, и испытал нечто похожее на триумф. Как же он был прав! Вместо того чтобы позволить себе утонуть вместе с кораблем, который шел ко дну на протяжении жизни трех поколений его семьи, он перерубил канат и поплыл к берегу. Он ни о чем не жалел. Дом можно продать. Если ему захочется иметь загородный дом, то есть места повеселее, чем Меллинг. Нынче никому не нужен огромный дом размером с казарму, построенный в те дни, когда гости приезжали на несколько недель и требовался большой штат прислуги. Сейчас нужно что-нибудь современное и рациональное: большая комната, в которой можно устроить вечеринку и полдюжины спален. А пока он собирался получать удовольствие. У него осталась парочка должников, и он с нетерпением ждал от них выплат. Есть что-то очень приятное в возможности вершить свой собственный суд.

Он свернул к высоким подъездным столбам Меллинг-Хауса. Свет фар скользил впереди по алее, высветляя гравий, который давно никто не разравнивал, и выхватывая из темноты ярко-зеленую зелень падубов и рододендронов. Внезапно в свете фар он увидел какое-то движение в густых зарослях, но не мог сказать с уверенностью, что именно увидел. Может, это посыльный из лавки отошел в сторону, чтобы дать ему проехать, или кто-то пришел в гости к чете Мэйхью. Вдруг он вспомнил, что сегодня у них выходной во второй половине дня и они в Лентоне. Миссис Мэйхью спрашивала, можно ли им уйти. В столовой его должен ждать холодный ужин.

Джеймс заехал в гараж, довольный тем, что он один и весь дом в его распоряжении. Хорошая возможность как следует осмотреть спальню и гостиную матери. Он намеревался найти ее записи и решил, что они должны быть где-то в одной из этих двух комнат. Она в последнее время была слаба и больше не спускалась на первый этаж.

Он вошел через парадную дверь и щелкнул выключателем в холле. Человек, который только что подошел к дому по аллее, остановился и увидел, как засветились два высоких окна в холле.

Много позже тем же вечером в очаровательной комнате Кэтрин Уэлби зазвонил телефон. Она отложила книгу и подняла трубку. Рука ее сильно сжала трубку, когда она услышала голос Джеймса Лесситера.

– Это ты, Кэтрин? Я подумал, что ты будешь рада узнать, что я нашел записи, оставленные мне матерью.

– Да?

Как ни пыталась, она не могла придумать, что еще сказать.

– Я опасался, что их могли уничтожить, потому что мистер Холдернесс забрал все бумаги, какие смог найти, а миссис Мэйхью сказала мне, что ты приходила и уходила много раз.

Кэтрин прижала руку к горлу.

– Я сделала что могла.

– Не сомневаюсь. Однако, как ты думаешь, где были эти записи?

– Понятия не имею.

Во рту у нее пересохло. Нельзя, чтобы он заметил, как изменился ее голос.

– Ни за что не догадаешься! Ты ведь не догадалась, верно? Они были в томике проповедей покойного викария. Я помню, когда их напечатали, он подарил матери экземпляр. А ты не помнишь? Она могла быть совершенно уверена, что никто не будет там копаться. Я нашел записи только потому, что после того, как обыскал все, вынул все книги из шкафа и перетряхнул их. И вот она, награда за терпение!

Кэтрин не произнесла ни слова. Она быстро перевела дух. Этот звук донесся до Джеймса Лесситера и доставил ему глубокое удовольствие.

– Что ж, – сказал он отрывисто, – ты будешь очень рада узнать, что этот документ совершенно четко определяет твой статус. Изначально предполагалось, что ты будешь вносить символическую арендную плату в десять шиллингов в месяц, однако после одного или двух платежей об этом больше ничего не было сказано, и вопрос об арендной плате отпал. Теперь касательно мебели. Ты что-то сказала?

– Нет.

Она с трудом выдавила из себя это единственное слово.

– Что ж, относительно мебели в записях матери все изложено совершенно ясно. Мама пишет: «Я не совсем уверена, какая именно мебель стоит у Кэтрин в Гейт-Хаусе. Время от времени я отдавала ей кое-что, но, разумеется, было условлено, что эти вещи даются лишь во временное пользование. Мебелью лучше пользоваться, а Кэтрин очень аккуратна. Думаю, ты можешь позволить ей оставить себе то количество мебели, которого хватит, чтобы обставить небольшой дом, если ты сочтешь неудобным позволить ей и дальше жить в Гейт-Хаусе. Ничего ценного, разумеется – только необходимые и полезные вещи. У нее находится маленький чайный сервиз времен королевы Анны, который я одолжила ей во время войны, когда фарфор было так трудно достать. Конечно, подразумевалось, что она берет его только на время».

Кэтрин с трудом выговорила:

– Это неправда. Она мне его подарила.

– Ну, ну! Знаешь, если бы дело дошло до суда, боюсь, что документ, составленный моей матерью, сочли бы доказательством того, что ничего подобного она не делала.

И снова Кэтрин выдавила из себя лишь одно слово:

– Суда?

– Разумеется. Видишь ли, это деловой вопрос, а я – деловой человек. Не хочу, чтобы ты заблуждалась на этот счет. Я только что сообщил Холдернессу…

Пораженная ужасом, Кэтрин собиралась с мыслями. Страх, который ее парализовал, стал теперь движущей силой.

– Джеймс… ты ведь не можешь…

– Разве? – И добавил: – Советую тебе в это поверить.

Глава 11

Карр и Фэнси вернулись к 6.30 и взяли в Лентоне такси. Они были веселы и голодны. Фэнси чудесно провела время: она встретила подругу, которая не только пригласила ее на ланч, но и познакомила с тремя людьми, каждый из которых заявил, что может помочь найти ей работу.

– Один из них снимается в кино. Он сказал, что я очень фотогенична, и я сказала, что так оно и есть, потому что я и правда чудесно получаюсь на фотографиях. Я показала ему снимки, которые у меня были с собой; как удачно, что я их взяла! Вообще-то я бы ни за что не поехала в город без них, потому что никогда не знаешь, где и когда подвернется случай. А он сказал, что покажет их своему другу, какой-то шишке на киностудии «Атланта», где его слово – закон. Вот было бы чудесно, если бы я получила работу на киностудии, правда?

Карр нежно обнял ее за плечи и сказал:

– Милая, ты же не умеешь играть.

Большие голубые глаза распахнулись от удивления.

– Откуда ты знаешь?

– Я видел твои попытки.

– Видел так видел. – В голосе ее не было злости. – Думаешь, это имеет значение? Знаешь, ты как-то странно себя ведешь – многим людям из театральных кругов я понравилась. И это ведь была не настоящая роль: мне нужно было произнести всего две реплики.

Он снова рассмеялся.

– Милая, ты играла отвратительно.

Риетта раскладывала по тарелкам мясной рулет и салат из свежих овощей и думала: «Я даже не помню, когда видела в последний раз, чтобы он так смеялся. Интересно, они помолвлены? Она ему не подходит. Хотела бы я знать, что из этого выйдет. Я думаю, сердца у нее больше, чем было у Марджори, иметь меньше просто невозможно. Боже, зачем люди растят детей!»

Какое бы будущее не ждало, было ясно, что в настоящий момент Карр в приподнятом настроении. Он заходил в контору и обнаружил там Джека Смизерса, ликующего по поводу весьма выгодной продажи прав на экранизацию. Он также очень живо и ярко описал рукопись, которую им навязали как «открытие века» – автором был довольно известный в политических кругах помпезный джентльмен.

– Ее словно писал десятилетний ребенок, без точек и заглавных букв. А он утверждает, что это прямо-таки последнее слово простоты и гениальности. Смизерс говорит, что рукопись – дрянь, но, конечно, никогда нельзя знать наверняка, из чего может получиться успешный фильм. Грань между дрянным и гениальным очень тонкая, и уже выходили удачные фильмы, которые могли бы считаться и тем, и другим.

Они с Риеттой принялись вспоминать такие примеры и весело о них заспорили. Все было почти как в давние времена, до Марджори. Если Фэнси и чувствовала себя обделенной вниманием, то не подавала виду, чем заслужила одобрение Риетты, признавшей, что девушка, кажется, обладает мягким характером. На самом деле Фэнси была даже рада, что ей не нужно участвовать в разговоре: ее мысли были целиком заняты моделью платья, увиденного в ателье «Эстель». Оно стоило двадцать пять гиней, и качество явно соответствовало цене. Однако она была знакома с одной из манекенщиц ателье, и если Моди согласится рассказать ей, как сделаны складки на платье, то она, наверное, сможет его скопировать. Кстати, об успехе: успех этого платья был бы не менее ошеломительным!

Она все еще думала о платье, когда Карр и Риетта покончили с мытьем посуды, и пришел Генри Эйнджер. Он заходил по дюжине раз в неделю – по той простой причине, что просто не мог долго находиться вдали от Риетты Крэй. Эта причина была очевидна всем жителям деревни, да и сам Генри демонстрировал это с полным простодушием. Он любил Риетту, и если бы она когда-нибудь согласилась стать его женой, он был бы счастливейшим человеком. Ему было все равно, знают ли об этом другие, что весьма раздражало его сестру. Она пыталась бранить его, как миссис Гровер ругалась из-за бекона, но разве можно ругаться с человеком, который в ответ лишь улыбается и говорит: «На твоем месте я бы не беспокоился, моя дорогая».

Он бодро вошел, положил пачку газет с фотографиями («Мне их прислали, я подумал, что вы захотите посмотреть»), отказался от кофе, так как шел проведать старую миссис Вингфолд на ферме, не захотел присесть по той же причине и в итоге стоял у камина и пил из чашки, которую Риетта сунула ему в руку.

– Она считает, что умирает. Разумеется, ничего подобного с ней не происходит. Это случается примерно три раза в месяц, но я должен каждый раз к ней ходить – а вдруг она и впрямь умрет? Я никогда себе этого не прощу. Риетта, у тебя самый вкусный кофе на свете.

Улыбка смягчила выражение ее лица. Приятно, когда тебя любят и не требуют в ответ ничего, кроме того, чтобы иметь счастье тебя обожать. Она была очень привязана к Генри Эйнджеру. Как она однажды выразилась, он был почти ангелом. Конечно, внешне он не походил ни на ангела, ни на пастора. Он носил старые широкие брюки из серой фланели, толстый белый свитер и сомнительного вида плащ. На фоне этой одежды румяное лицо, круглые голубые глаза и густые светлые волосы придавали ему вид скорее школьника, хотя ему было уже сорок пять лет. При дневном свете было видно, что в светлых волосах много седины, но и в девяносто лет он все равно выглядел бы молодо. Он допил первую чашку кофе, выпил вторую и стал прощаться. У двери он обернулся.

– Миссис Мэйхью вернулась рано. Я вместе с ней вышел из автобуса в Лентоне. Мне показалось, она чем-то встревожена. Надеюсь, Сирил ничего опять не натворил.

Карр отошел от книжного шкафа, у которого стоял без дела.

– Я видел Сирила Мэйхью на станции, он приехал на том же поезде, что и мы.

Риетта протянула ему чашку кофе.

– Ты с ним говорил?

– Нет. Я хотел предложить подвезти его, но он незаметно ускользнул.

– Может, он не сюда ехал. Он ведь не ездит сюда… – она сделала паузу и добавила: – …официально.

Карр поднял брови.

– Что-нибудь произошло?

– Кое-какие неприятности. Не хочу говорить об этом. – Она обернулась к Генри Эйнджеру. – Миссис Мэйхью наверняка не знала, что он приедет, иначе встретила бы его с поезда и они вернулись бы домой вместе.

– Может, и так. Надеюсь, ничего не случилось. Я удивился, что в свой выходной она так торопится обратно. Мистера Мэйхью с ней не было.

Риетта слегка нахмурилась.

– Джеймс Лесситер сейчас живет в доме. Наверное, она решила, что должна вернуться и накормить его ужином. Вряд ли он привык что-то делать сам.

Генри согласился:

– Да, вряд ли. Кажется, он сколотил большое состояние. В одной из тех газет есть его фотография. Он только что провернул какую-то крупную сделку. Надо постараться вытрясти из него что-нибудь для фонда на покупку органа.

Дверь за ним захлопнулась – это было одной из не ангельских привычек Генри, – и почти сразу в гостиной зазвонил телефон. Риетта пошла туда, чтобы взять трубку, и увидела, как Карр протянул руку к стопке газет. Она закрыла обе двери, подняла трубку и услышала дрожащий голос Кэтрин:

– Риетта, это ты?

– Да. В чем дело? У тебя такой голос…

– Если бы только голос… – Она, задохнувшись, замолчала.

– Кэтрин, что случилось?

Она всерьез начала тревожиться. Это было совсем не похоже на Кэтрин. Она знала ее больше сорока лет и никогда раньше такой не видела. Когда дела шли плохо, Кэтрин не проявляла никаких эмоций. Даже смерть Эдварда Уэлби она всегда представляла скорее как проявление черствости с его стороны, чем как повод для большого горя. Последовавшие за этим финансовые затруднения не помешали ей приобрести весьма дорогой и красивый траурный наряд. Риетта много раз слышала, как она сыплет упреками, говорит самодовольно, жалуется. Сегодня тон у нее был совершенно другой.

– Риетта… Это насчет того, о чем мы с тобой говорили. Он звонил. Он нашел эти чертовы документы. Тетя Милдред, должно быть, выжила из ума. Она сделала записи незадолго до смерти. Ты же знаешь, какая она была забывчивая.

– Разве? – сухим тоном сказала Риетта.

Телефонная линия запульсировала от негодования Кэтрин.

– Ты знаешь, что была! Она прямо-таки все забывала!

– Бесполезно просить меня сказать это, потому что я не могу этого сделать. Что сказано в этих документах?

– Что все вещи она дала мне во временное пользование. Она точно сошла с ума!

– Они там перечислены?

– Да. Совершенно отвратительно! Я не могу их вернуть, ты же знаешь! И мне кажется, он тоже это знает. Вот что меня больше всего пугает: он знает и наслаждается этим. У него на меня зуб, и я понятия не имею, за что. Риетта, он… Он сказал, что позвонил мистеру Холдернессу.

– Мистер Холдернесс не станет поддерживать его в намерении устроить скандал.

– Он не сможет ему помешать. Никто никогда не мог помешать Джеймсу, если он принимал решение, ты знаешь это не хуже меня. Есть только один способ… Риетта, если бы ты пошла к нему… Если бы ты сказала ему, что его мать то и дело забывала о чем-нибудь…

– Нет! – резко сказала Риетта.

– Риетта!

– Нет, Кэтрин, я не стану этого делать! А даже если бы и сделала, толку не было бы никакого: есть еще мистер Холдернесс, и врач, не говоря уж о чете Мэйхью и миссис Феллоу. Миссис Лесситер прекрасно знала, что делает, и тебе это известно. Я не стану о ней лгать.

Повисла мертвая тишина. Долгую минуту спустя Кэтрин сказала:

– Тогда, если что-то случится, это будет твоя вина. Я в отчаянии!

Глава 12

Когда Риетта вернулась в гостиную, Карр стоял у стола. Мысли Риетты были поглощены разговором с Кэтрин: что сказала она, что сказала Кэтрин, что может сделать Джеймс Лесситер. А потом она увидела лицо Карра, и все эти мысли мигом улетучились. На столе лежала одна из тех газет, что принес Генри Эйнджер. Карр стоял, указывая на нее пальцем, все мышцы его тела были напряжены, глаза бешено сверкали на побледневшем лице. Испуганная Фэнси наклонилась вперед, приоткрыв ярко накрашенные губы.

Риетта подошла к Карру и окликнула его по имени. Когда она дотронулась до его руки, ощущение было такое, словно рука эта сделана из стали. Она посмотрела туда, куда указывал его палец, и увидела фотографию, которой так гордилась миссис Лесситер, – на ней был Джеймс, такой, каким она увидела его вчера у Кэтрин Уэлби. Карр спросил очень тихо:

– Это Джеймс Лесситер?

– Да.

Все тем же жутким тихим голосом он сказал:

– Это человек, которого я ищу. Это тот, кто увел Марджори. Попался наконец!

– Карр! Ради бога!

Он вывернулся из ее рук и широким шагом вышел из комнаты. Хлопнула дверь гостиной, следом – входная дверь. Широкие шаги послышались на дорожке из плитняка, потом щелкнула калитка.

Фэнси что-то сказала, но Риетта не стала ее слушать. Она схватила в коридоре старый плащ, выбежала через заднюю дверь и понеслась через сад к калитке, которая выходила на земли Меллинг-Хауса. По дороге она кое-как сунула руки в рукава плаща. Сколько сотен раз Джеймс Лесситер ждал ее там, в тени деревьев? Оставив позади незапертую калитку, она бежала через лес. Каждый шаг был ей знаком, память освещала ей дорогу ярким светом.

Она продралась сквозь кусты на аллею и прислушалась, стараясь выровнять дыхание. Если Карр направился к дому, то он должен пройти здесь. Он не мог добраться сюда раньше ее, так как ему нужно было пройти две стороны треугольного участка, а она срезала путь по его основанию. Она слышала лишь свое дыхание и глухое биение собственного пульса. Затем послышались все те тихие звуки, которые мы не замечаем днем: шелест листвы от легкого ветерка, тихое трение веток, зашевелившаяся птица, шорох какого-то мелкого животного в подлеске. Звука шагов не было.

Риетта быстро пошла по аллее к дому. Бежать она не стала, так как была уверена, что Карра впереди нет, а ей не годится прибегать запыхавшись. От более подходящего темпа движения голова ее прояснилась, и она снова начала мыслить здраво. Все, что произошло между этой минутой и тем мигом, когда Карр вылетел из дома, хлопнув дверями, подчинялось лишь инстинкту паники. Теперь она начала приводить мысли в порядок – нужно решить, что она скажет Джеймсу Лесситеру. Вспомнила прошлый вечер в доме Кэтрин. Он не знал фамилию Маргарет по мужу, а если бы и знал, то на свете полно людей с фамилией Робертсон. Имя Карра Робертсона ничего для него не значило. Миссис Карр Робертсон была для него Марджори, хорошенькой блондинкой, которая устала от мужа. Совершенно никакой связи с Меллингом и Риеттой Крэй. Но вчера… Вчера он, должно быть, уже знал. Она припомнила их разговор.

– Карр Робертсон… Сколько мальчику лет?

– Мальчиком его уже не назовешь. Ему двадцать восемь.

– Женат?

– Был. Она умерла два года назад.

Кэтрин наклонилась, чтобы поставить свою чашку и сказала:

– Никто из нас по-настоящему не знал Марджори.

Тогда он точно понял. Джеймс Лесситер должен был все понять в ту минуту.

Она вышла на засыпанную гравием площадку перед домом. Огромный квадратный дом чернел на фоне неба, обдуваемый легким ветром. Все окна были темными – ни одной полоски света за ставнями или шторами. Она обошла ближайший угол дома и свернула на вымощенную плиткой дорожку, которая шла между узкой клумбой и живой изгородью, окаймлявшей небольшой классический английский парк. Здесь клумба заканчивалась, и место ее занимали заросли кустов сбоку от стеклянной двери, ведущей в кабинет. Пройдя мимо кустов, Риетта облегченно вздохнула: шторы в кабинете были задернуты и светились красным. Значит, в комнате горит свет. К двери вели две ступеньки. Риетта встала на нижнюю и постучала в стеклянную дверь. Минуту она прислушивалась: раздался звук отодвигаемого стула, послышались шаги, штору на окне отодвинули. Она увидела теплую, ярко освещенную комнату, повернутый в ее сторону письменный стол, и руку, отодвинувшую штору.

Когда свет упал на ее лицо, Джеймс Лесситер вышел из-за тяжелых красных занавесей, повернул в замке ключ и отпер дверь. Риетта вошла, закрыла за собой дверь и заперла ее. Шторы снова легли привычными складками. Снаружи кто-то пошевелился в кустах, поднялся по двум ступенькам и беззвучно прижался к стеклу.

Джеймс глядел на нее изумленно и с некоторым восхищением.

– Риетта, дорогая!

Ее лицо заливал яркий румянец, дыхание сбилось. В комнате было очень тепло. Она положила плащ на стул.

– Что у тебя с рукой? – воскликнул Джеймс.

Она испуганно посмотрела на руку и увидела кровоточащую царапину на запястье.

– Должно быть, поцарапалась, когда шла через лес, я и не заметила.

Он предложил ей свой носовой платок.

– Ерунда, я даже не заметила, как поцарапалась. У меня где-то должен быть платок, но на этом платье нет карманов.

На ней было то же темно-красное платье, что и прошлым вечером. Внизу на подоле была маленькая треугольная дырка.

– Наверно, зацепилась в лесу за кусты ежевики и не заметила.

Он рассмеялся.

– Так торопилась?

– Да.

Она обошла стол и встала у камина. Джеймс жег бумаги, в очаге было полно пепла. Огня не было видно, но от пепла поднимался жар. Странно находиться в этой комнате вместе с Джеймсом. Все здесь было ей знакомо. Здесь они целовались, мучились, ссорились, здесь расстались. Здесь они встретились вновь. В комнате ничего не изменилось: массивный стол, старый ковер, обои с мрачным стальным отливом, довольно зловещего вида семейные портреты. На одном из них была по пояс изображена миссис Лесситер. Над камином висел веер из страусовых перьев, а на каминной полке черного мрамора стояли тяжелые часы из позолоченной бронзы. По бокам от них – по паре золотых флорентийских статуэток, которые она всегда любила. Они изображали четыре времени года: стройное тело Весны обвивала цветочная гирлянда; фигура Лета была обнаженной; на голове Осени был венок из виноградных листьев, в руке она держала гроздь винограда; Зима придерживала покрывавшую ее драпировку. Даже сейчас Риетта задумалась об их красоте. Некоторые вещи исчезают, другие остаются. В комнате было жарко, но внутри Риетту бил озноб. Она посмотрела на Джеймса и сказала серьезно и спокойно:

– Карр узнал.

Джеймс, красивый и самоуверенный, стоял, опершись на письменный стол. Он не то чтобы улыбался, но ему явно было весело.

– Звучит интригующе. Так что же узнал Карр?

– Что ты увел у него жену.

Он слегка приподнял брови.

– Разве он об этом не знал?

– Конечно, нет. Как и ты – до вчерашнего вечера у Кэтрин.

Он достал из кармана золотой портсигар, выбрал сигарету, а потом, словно опомнившись, протянул портсигар Риетте.

– Риетта, дорогая, прости меня.

Она покачала головой.

– Я не курю.

– И правильно делаешь! – Положив портсигар в карман, он чиркнул спичкой. – Это не соответствовало бы твоему образу. – Он затянулся, выпустил облачко дыма и добавил: – Афина Паллада!

Она внезапно почувствовала острую злость. Щеки ее горели, голос стал жестким:

– Я пришла, чтобы предупредить тебя. Это оказалось для него сильным потрясением, и я не знаю, на что он может пойти.

– Правда? Могу я узнать, почему?

– Тебе непременно нужно об этом спрашивать? Я не очень любила Марджори, но она умерла совсем молодой – ей было всего двадцать четыре года. Ты увез ее от мужа, увез из дома и оставил без гроша во Франции. Ей пришлось продать почти все свои вещи, чтобы вернуться домой. Она путешествовала без пальто в ужасную погоду и через два дня после возвращения умерла от воспаления легких. Карр не знал имени мужчины, с которым она сбежала, но он нашел твою фотографию под крышкой ее пудреницы. Сегодня вечером он увидел в газете то же фото с твоим именем. Он считает тебя убийцей Марджори, и я боюсь того, что он может сделать.

Джеймс, который непринужденно держал сигарету между указательным и средним пальцем холеной руки, отсалютовал ей.

– И ты пришла меня защитить? Это в высшей степени очаровательно!

Ее темные брови нахмурились.

– Не смей!

– Не сметь чего?

– Не смей со мной так разговаривать. Карр вылетел из дома как ошпаренный. Я не знаю, где он и что он может сделать. Он считает, что ты убил его жену.

– Тогда он, наверное, пошел в полицейский участок.

Риетта топнула ногой. Предвещающим бурю голосом, который стер двадцать лет, что они не виделись, она сказала:

– Прекрати, Джеймс!

Он встал, подошел к ней и бросил сигарету в камин.

– Хорошо. А теперь ты, быть может, захочешь услышать некоторые факты. Тебе сорок три, и если ты не знаешь, какой была Марджори, ты зря прожила все эти годы. Я не хочу притворяться высокоморальным человеком, но я не стал бы понапрасну тратить свое время на девушку, которая не оказалась бы легкой добычей. Марджори была чертовски легкой добычей. Ей надоела ее жизнь, надоел муж, и она была сыта по горло положением соломенной вдовы; она хотела развлекаться. Я отвез ее во Францию и устроил ей там потрясающе интересную жизнь. Потом мне пришлось улететь по делам в Штаты, и ей снова стало скучно. Она вышла из квартиры, в которой я ее оставил, и переехала к одному джентльмену, который за ней ухлестывал – к богатому международному финансисту. Будь я там, я бы мог сказать ей, что этот финансист – не очень удачный вариант для нее. Полагаю, она сделала что-то, что ему не понравились, и он выставил ее на улицу. Он вполне был на это способен. Ты удивишься, но я бы не смог так поступить. Я бы по крайней мере купил ей билет третьего класса до Лондона.

– Это правда? Весь этот рассказ про то, как она ушла от тебя к другому?

– Святая правда, дорогая.

– Когда ты так выражаешься, все твои слова кажутся ложью, – язвительно парировала она.

Он ответил совершенно серьезно:

– И тем не менее это правда.

Он вернулся к столу и встал вполоборота, перебирая лежащие на столе бумаги. Вскоре он нашел то, что искал, рассмеялся и повернулся к Риетте.

– Твой юный баламут так и не появился здесь, так что, думаю, он пошел прогуляться, чтобы успокоиться. Когда он вернется, расскажи эти факты, пусть остынет. Он не мог быть женат на Марджори в течение трех лет и не понять, что она за человек. Думаю, ты сможешь его образумить. У меня тут сейчас куча дел, и мне совсем не хочется быть убитым! – Он коротко рассмеялся. – Странно, что ты пришла именно сегодня, Риетта. Я жег твои письма.

– Мои письма?

– Первый сон любви! Весьма поучительно: теперь это кучка черного пепла в камине. Но огонь от них был очень жаркий, вот почему в комнате так тепло.

Она посмотрела на гору пепла, которая задушила огонь в камине. Кое-где еще можно было различить форму сложенных листков. Их волнистые края трепетали на сквозняке из каминной трубы, торопливо гасли последние красные искры. Она глядела на пепел, нахмурившись, бледная и суровая.

Джеймс заговорил:

– Мне пришлось достать все бумаги, потому что я искал записи, оставленные мне матерью – весьма интересный документ. – Он рассмеялся. – Кому-то придется внимательно с ним ознакомиться, прежде чем мы со всем покончим. – В его глазах вспыхнула злость. – Вот он, на столе. Некоторые были бы очень рады, если бы его тут не было. Их бы очень успокоило, если бы они могли быть уверены, что он превратился в пепел, как и твои письма. Письма я нашел, когда искал его. Они были заперты там же, где я их оставил, когда уехал. А с ними лежало вот это.

Он вложил ей в руку бумагу, которую держал. Это оказался старый, пожелтевший бланк завещания. Риетта смотрела на него – сначала непонимающе, потом с удивлением и неловкостью.

– Джеймс, какой абсурд!

Он засмеялся.

– Да, правда. «Все мое имущество оставляю Риетте Крэй, проживающей в Белом коттедже, в Меллинге». У моей матери была пожизненная рента на то, что оставил отец, и право распоряжаться его имуществом, так что, когда я писал это завещание, то оставлял тебе школьные призы, ценную коллекцию фотографий футбольных команд и свой не слишком обширный гардероб. Комизм в том, что я так и не составил никакого другого завещания, и если бы юный Карр убил меня сегодня, ты бы унаследовала весьма солидное состояние.

Она сказала тихо:

– Мне не нравятся такие разговоры. В любом случае, вот что…

Она бросила бумагу на кучу пепла, но Джеймс Лесситер выхватил листок из камина прежде, чем он загорелся.

– Верно, дорогая, не нравятся. А это моя собственность. Разве ты не знаешь, что уничтожение завещания – это уголовное преступление? Я, правда, не знаю, сколько лет тюрьмы можно за это получить. Можешь спросить Холдернесса при следующей встрече.

– Джеймс, это нелепо. Пожалуйста, сожги его, – недовольно сказала она.

Он стоял, посмеиваясь, и держал бумагу повыше, словно они вновь были молоды и Риетта могла ее выхватить. Через мгновение выражение его лица изменилось. Он перегнулся через стол и положил документ на бювар. Потом обернулся к ней и сказал совершенно серьезно:

– Я не знаю никого, кому хотел бы все оставить, Риетта.

– Глупости.

– Разве? Не думаю. У меня нет родни, если не считать пары дальних кузенов – примерно такой же степени родства, что Кэтрин и ты. Они меня не интересуют. Жениться я не собираюсь. У меня нет никаких качеств, нужных для домашнего очага, как нет и желания становиться родоначальником семейства – это слишком скучно. – Тон его вновь повеселел. – Что бы ты стала делать, если бы мое имущество перешло к тебе? Это солидный куш.

Она выпрямилась и нахмурилась.

– Я не желаю об этом говорить. Пожалуйста, брось это завещание в огонь.

Он расхохотался.

– Ты не очень-то много веселого видишь в жизни, верно? Расслабься, давай обсудим вопрос чисто гипотетически, потому что уверяю тебя, я намерен дожить до ста лет, а твоя совесть загонит тебя в могилу гораздо раньше. Но мне очень интересно было бы узнать, как бы ты отреагировала, если бы все наследство досталось тебе.

Им нужно было о чем-то говорить. Риетта хотела удостовериться, что Карр лишь пошел проветриться и успокоиться. Она позволила себе расслабиться и сказала:

– Смотря по обстоятельствам…

– Как осмотрительно! Под обстоятельствами подразумевается размер состояния? Что ж, скажем, оно достаточно велико, чтобы хозяйствовать здесь на широкую ногу. Ты бы захотела здесь жить?

Она искренне рассмеялась:

– Ни за что. Мне нравится мой коттедж.

– И нет никакого желания поехать куда-нибудь и пожить на широкую ногу?

– Ну что ты, Джеймс!

Он снова стоял, опершись на стол, глаза его блестели, губы улыбались.

– Тогда что бы ты стала делать? Ты должна что-то делать – в моем гипотетическом случае.

Она сказала задумчиво:

– Стольким людям негде жить. Они никому не нужны. Они селятся в дешевых однокомнатных квартирах и чахнут там. Я думаю, что некоторые большие сельские дома можно было бы превратить в общественное жилье, где много удобных жилых комнат и большие общие помещения для еды и отдыха…

Он кивнул и рассмеялся.

– Курятник! Не завидую тебе как управляющему. Ты только подумай, как они станут выцарапывать друг другу глаза!

– С чего бы? У меня там жили бы не только женщины. Мужчины нуждаются в домашнем очаге даже больше, потому что не могут устроить его сами. – Она протянула руку. – А теперь, Джеймс, пожалуйста, сожги этот документ.

Он с улыбкой покачал головой.

– Это мое завещание, и это не твое дело. Если бы меня это в достаточной степени заботило, я бы давным-давно составил новое. Мне просто не до того. Но если бы мне было до этого дело, то полагаю, я бы снова сделал то же самое.

Она посмотрела на него в упор.

– Почему?

– Я тебе отвечу. Приготовься получить хвалу. Это был первый сон любви, как я уже говорил; и, веришь или нет, мне так и не удалось его повторить. Я любил множество очаровательных женщин и получал от этого удовольствие, но эти, с позволения сказать, контакты, происходили… в другой плоскости. Не хватало некоей идиллической нотки. Другие дамы совершенно не были похожи на Афину Палладу. Я не имею никакого желания возвращаться в неприятный период своей юности, но в ретроспективе этот период обладает определенным очарованием. Ты олицетворяешь собой это очарование.

– Ты прекрасно знаешь, что во мне никогда не было ни крупицы очарования.

– Ars est celare artem^[6]. Знаешь, когда ты это сказала, я снова почувствовал себя мальчишкой.

Она рассмеялась.

– Раньше ты говорил мне, что я прямолинейна, как кочерга. Я по-прежнему такая. У меня и правда никогда не было такта, поэтому тебе придется принять меня такой, какая я есть. Я хотела кое-что тебе сказать. Это касается Кэтрин.

Снаружи, стоя на ступеньках и прижавшись к стеклянной двери, Кэтрин Уэлби услышала свое имя. В верхней части окна у нее над головой был один из тех старых вентиляторов в форме звезды, которые появились после открытия, сделанного примерно в 1800 году: оказывается, свежий воздух вовсе не смертелен. Вентиляция была открыта, и голоса двоих людей в кабинете звучали энергично и отчетливо. Она многое услышала из их разговора. А теперь услышала, как Джеймс Лесситер спросил:

– А что с Кэтрин?

Риетта шагнула к нему.

– Джеймс… Не доставай ее.

– Дорогая моя девочка, она же воровка.

Кэтрин была в длинной черной накидке, отороченной мехом. Давным-давно ей отдала ее Милдред Лесситер. Мех все еще был хороший и теплый. Но тело ее под этой накидкой сжалось от холода.

– Она воровка.

– Ты не имеешь права говорить так!

– Думаю, что имею. Вот записи моей матери, можешь прочесть, если хочешь. Она внесла сюда все. Кэтрин лгала, когда говорила, что вещи были ей подарены. Если она не сможет или не захочет их предъявить, я подам на нее в суд.

– Ты не можешь этого сделать!

– Могу и сделаю.

– Почему?

– Потому что она воровка.

Риетта покачала головой.

– Дело не в этом. У тебя на нее зуб за что-то. За что?

– Мне незачем тебе об этом говорить. Она разрушила нашу помолвку, наговорив тебе лжи обо мне.

– Джеймс, это не было ложью.

– Она оболгала нас обоих перед моей матерью.

Она подошла совсем близко и встала сбоку, опершись на стол правой рукой.

– Джеймс, нашу помолвку разрушило не это. Ее разорвала я, когда ты убил свою собаку.

Его лицо потемнело от гнева, а вся прежняя шутливость улетучилась.

– А ты что, думала, я стану держать животное, которое на меня набросилось?

– Ты его напугал, и он огрызнулся. Ты убил его, жестоко убил.

– Полагаю, это Кэтрин тебе рассказала.

– Нет, один из садовников, который все видел. Кэтрин об этом не знала. Я никому об этом не рассказывала.

– Сколько суеты из-за собаки, – угрюмо пробормотал он, а затем прежним тоном добавил: – Я говорил тебе, что всегда плачу по счетам. Я уверен, что с удовольствием сведу счеты с Кэтрин.

– Джеймс, пожалуйста…

Встретив его взгляд, она поняла, насколько все бесполезно. Он легко рассмеялся.

– Мне доставит большое удовольствие увидеть Кэтрин на скамье подсудимых.

Этими словами Джеймс будто ударил ее. Он разворошил прошлое, сыграл на ее чувствах, на мгновение даже добился того, что тронул ее своим прежним шармом. А теперь вот что. Если бы он в самом деле ударил ее по лицу, это не оскорбило бы ее больше. Риетта невероятно рассердилась. Потом она не могла вспомнить, что именно говорила. Из ее гнева рождались слова, которые она швыряла ему в лицо. Если бы у нее был в руках какой-нибудь предмет, она бы, наверное, запустила им в Джеймса.

Внезапно она испугалась собственного гнева, возникшего из прошлого – он пугал ее. Она сказала, задыхаясь:

– Я пойду.

Услышав эти слова, Кэтрин отошла от стеклянной двери и снова спряталась в кустах. Она увидела, как шторы отдернулись, и рывком распахнулась дверь. По ступенькам сбежала Риетта, в красном платье и с непокрытой головой.

Глава 13

Риетта открыла дверь и вошла в дом. На обратном пути она никого не встретила и ничего не слышала. Она так пылала от гнева, что не заметила отсутствия плаща, который остался лежать там, где она его положила, – в кабинете Меллинг-Хауса. Она совершенно о нем забыла. Она подумала о Карре, о Кэтрин, о своей вспышке гнева и пришла в ужас.

Открыв дверь, она прошла в гостиную. Фэнси, зевая, подняла на нее глаза.

– Вы пропустили девятичасовые новости.

Риетта инстинктивно бросила взгляд на старые круглые часы, висевшие на каминной трубе. Они показывали двадцать минут десятого. Эстрадный оркестр играл новую популярную песню в стиле свинг. Она протянула руку и выключила радио.

– Карр вернулся?

Фэнси снова зевнула. У нее были очень красивые зубы – белоснежные и ровные.

– Нет. Что с ним такое, мисс Крэй?

Риетта подошла и, нахмурившись, встала над ней.

– Я хочу, чтобы ты рассказала мне, что произошло, пока меня не было в комнате.

Фэнси, моргая, посмотрела на нее большими голубыми глазами. Она попыталась сдержать очередной зевок. Риетта с раздражением подумала, что она очень похожа на сонного ребенка. Нельзя было винить ее за это, но в такой ситуации от сонного ребенка мало проку. Она повторила:

– Я хочу, чтобы ты рассказала мне, что произошло, пока я говорила по телефону.

– Ну… – Глаза Фэнси по-прежнему были широко раскрыты, а их взгляд немного расфокусирован. – По-моему, ничего особенного не произошло. Только под конец.

– И что случилось?

– Ну, мы листали газеты – те, что принес мистер Эйнджер, и я увидела шляпку, которая мне понравилась, и стала думать, как бы мне смастерить такую же, так что я не очень-то обращала внимание на Карра. Когда думаешь о чем-то особенном, не обращаешь внимание на то, что происходит вокруг. И тут вдруг Карр вскрикнул. Я подумала, что его кто-то ужалил или что-то в этом роде. Вид у него был ужасный, мисс Крэй, просто ужасный. И он сказал: «Проклятая сволочь!», а я спросила: «Где?», потому что не понимала, о чем он говорит; да и как мне было понять? А потом вы вошли, и он сказал, что мужчина на фотографии увел у него Марджори. И он спросил у вас, правда ли это Джеймс Лесситер. Марджори была его женой, верно? То есть женой Карра, а этот Джеймс Лесситер увез ее. Карр ведь не наделает глупостей?

– Нет, – ответила Риетта глубоким и решительным голосом, что, кажется, немного удивило Фэнси. Она заморгала.

– Прошлого ведь не вернешь, правда?

– Нет, – снова сказала Риетта.

Фэнси зевнула.

– Судя по тому, что я слышала, невелика была потеря. – Она снова моргнула. – Наверное, мне не следовало это говорить. Вы ведь ее не любили?

– Нет, не любила.

– Судя по рассказам, ее никто не любил. Полагаю, Карру с ней здорово досталось. Он ведь добрый. Когда я рассказала о нем маме, она сказала, что его чувства были сильно задеты. Она велела мне быть осторожной и внимательной. «Оставайся с ним, если хочешь, голубушка; или не оставайся, если не хочешь; но только не играй с ним». Так сказала мама.

– И что ты собираешься делать?

В другое время и при других обстоятельствах этот вопрос прозвучал бы саркастически. Сейчас же Риетта задала его совершенно просто, и Фэнси так же просто ей ответила:

– Я ему не нужна. Он сказал, что мы друг другу не подходим. Думаю, ему нравится та девушка, к которой он водил меня на чай, – Элизабет Мур. Он ведь любил ее, да?

– Очень давно.

– Почему же он на ней не женился?

– Он встретил Марджори.

Фэнси кивнула.

– Да, она из тех, кто уводит мужчин. Я встречалась с ней всего один раз, но было ясно, что она за человек. Ой, мисс Крэй, что у вас с рукой? Она вся в крови!

Риетта посмотрела на правую руку. Поразительно, как сильно кровоточит эта маленькая царапина. В Меллинг-Хаусе она обернула ее носовым платком Джеймса Лесситера. Должно быть, повязка упала, пока они разговаривали, и кровотечение возобновилось. Риетта прошла по коридору в туалет и держала руку под холодной водой, пока не смыла засохшую кровь.

Глава 14

Элизабет Мур сидела с книгой на коленях, но не читала. Она выключила радио, прослушав заголовки девятичасовых новостей. Ее разум отказывался пересекать Атлантику и Ла-Манш, преодолевать просторы Европы и Азии и думать о глупостях, которые творят люди за сотни тысяч миль отсюда. Бывают моменты, когда мир сжимается до забот одного человека – вот так сжался сейчас мир Элизабет. В нем был только один человек – Карр. Она сама присутствовала в этом маленьком пустом мире лишь как стремление избежать боли; смутной угрозой маячила Фэнси; а Карр бродил по нему в одиночестве. Он страдал, а она не могла к нему пойти, дотронуться до него, помочь ему. Ей вспомнились строки из выученного еще в школе стихотворения:

Это правда: в сущности, со всеми своими проблемами человеку приходится разбираться самому. Ей пришла в голову еще одна строка, на этот раз из Библии, полная неотступно печальной красоты: «Человек никак не искупит брата своего и не даст Богу выкупа за него: дорога́ цена искупления души их»^[8].

С этими мыслями она протянула руку к книжной полке и взяла книгу, даже не взглянув, какую именно. Открытая книга теперь лежала у нее на коленях – черный шрифт на белой бумаге был для нее таким же мертвым, как если бы книга была написана по-финикийски.

Она не знала, сколько времени просидела так, как вдруг послышался легкий стук в окно. Комната, в которой она сидела, находилась в задней части дома. Элизабет подняла занавеску, но увидела лишь черную ночь, которая прижималась к стеклу снаружи, словно еще одна штора. Потом в темноте что-то зашевелилось, и появилась рука, поднятая для стука. Карр позвал ее по имени.

Окно было створчатое, с переплетом и низким подоконником. Она распахнула его, Карр перелез в комнату и закрыл окно за собой. Она опустила занавеску и увидела его мертвенно-бледное лицо и трясущиеся руки. Он ухватился за нее этими руками и придавил своим весом, пока она не дошла до стула и не рухнула на него. Карр оказался на коленях и прижался к ней головой, дрожа всем телом. Они словно споткнулись и сквозь твердый слой повседневности провалились в сон, где самые фантастические вещи так же естественны, как дыхание. Она обняла его и держала в объятиях до тех пор, пока он не перестал вздрагивать и не замер, прижавшись головой к ее груди. Она помнила, что назвала его по имени, а он снова и снова повторял ее имя, словно призыв о помощи. Она не помнила, говорила ли она какие-то другие слова. Эти слова были в ее мыслях, пульсировали в ее крови, но она не помнила, сорвались ли они с ее губ, или дошли до него беззвучно, словно чистая волна утешения и любви.

– Что случилось, милый?

Она услышала собственные слова и почувствовала, как он вздрогнул.

– Не отпускай меня.

– Карр, что случилось?

Он поднял голову и ответил ей очень тихо, почти шепотом, как будто ему с трудом давалось дыхание:

– Тот человек… о котором я тебе рассказывал… Тот, что увез Марджори и бросил ее… Я увидел его фотографию в газете… Это Джеймс Лесситер…

Она ахнула:

– Карр, что ты натворил?!

– Ничего… Но я подумал, что натворю… если останусь дома.

Сердце Элизабет все еще холодело от страха.

– Что произошло?

– Приходил Генри Эйнджер и принес Риетте газеты. Потом мы с Фэнси стали их листать, а Риетта пошла говорить по телефону. Я увидел фотографию этого человека, под ней стояла подпись – Джеймс Лесситер. Я говорил тебе, что Марджори хранила его фотографию; эта была точно такая же. Вернулась Риетта, и я спросил ее: «Это Джеймс Лесситер?» Я не очень хорошо помню, что было потом. Она сказала: «Да», и я выскочил из дома. Я хотел найти его… Я знал, что убью его, если найду. Я шел пешком, не знаю, как долго.

Через его плечо она посмотрела на старые дедушкины часы, тикавшие медленно и торжественно.

– Уже почти половина десятого.

– Дорога сюда не могла занять час… Но наверное, это так… Думаю, я пошел другой дорогой… а потом подумал о тебе. А потом уже только о том и думал, как до тебя добраться. Я повел себя как чертов дурак…

– Неважно.

Ему пришло в голову, что в ее словах – смысл их отношений. Неважно, что он делал или говорил, что делали и говорили другие; уезжал ли он, забыв, или возвращался, вспомнив; в любую погоду, днем и ночью, год за годом связь между ними не прерывалась. Он не мог выразить это словами. Он смог лишь сказать: «Да, неважно» и снова положил голову ей на плечо.

Сильное душевное волнение предшествующего часа его покинуло и казалось теперь далеким и незначительным. Его место заняло чувство обновления. Они так и сидели в этой позе, не замечая времени. Наконец Элизабет сказала:

– Они же не знают, где ты. Они будут о тебе беспокоиться.

Мир Элизабет вернулся к нормальным размерам. В нем теперь были другие люди – Риетта Крэй, которая наверняка страшно встревожена, и Джонатан Мур, который вот-вот вернется после вечерней партии в шахматы с доктором Крэддоком. Она встала и пошла заваривать чай: принесла из кухни чайник и занялась разными мелочами, словно именно они воплощали заботу и любовь. Наверное, это был самый счастливый час в ее жизни. Получить назад все, что потеряла и на что даже не надеялась, снова иметь возможность дарить нерастраченное – это радость, которую не выразить словами.

Карр тоже молчал. Он прошел долгий путь: не две с половиной мили от Меллинга, но те пять лет, через которые снова вернулся сюда. Когда она сказала: «Тебе надо идти», он обнял ее и прошептал:

– Элизабет…

– Карр…

– Элизабет… Ты примешь меня назад?

– Ты этого хочешь?

– Ты же знаешь.

Помолчав, она спросила:

– А ты можешь… вернуться назад?

– Ты про Фэнси?

– Ты говорил, что не знаешь, помолвлен ли с ней.

Он неуверенно рассмеялся.

– Это была просто болтовня. Мы объяснились по дороге домой. Она милая малышка, правда – вполне рассудительная и практичная. «Без обид», как сказала бы ее достойная уважения матушка, так что все в порядке. Я снова свалился тебе на голову. Ты примешь меня назад?

– Ничего не могу с собой поделать. Да!

Глава 15

В Меллинг он возвращался спокойным шагом. Исчезло ощущение борьбы со временем и пространством, корабль его души крепко и надежно стоял на якоре. Все, что находилось по ту сторону унесшего его шторма, казалось теперь нереальным, словно сон, который вспоминаешь, проснувшись среди бела дня. Все это словно произошло давно и с кем-то другим. У него снова есть Элизабет. То, что он когда-то позволил ей уйти, казалось ему невероятным. Он стал на ходу планировать их совместную жизнь.

Карр вышел на край луга и увидел его словно темный растушеванный мазок под ночным небом. Луны и звезд не было, но после дороги, окаймленной высокой насыпью и спутанными рядами живой изгороди, казалось, что здесь светло. Вдалеке виднелись коттеджи и черный приземистый силуэт церкви. Он пошел по левой тропинке и поравнялся с Гейт-Хаусом. Сквозь занавески сочился свет; Кэтрин все еще не спала.

Какими важными могут оказаться мелочи! Если бы Кэтрин Уэлби легла в постель чуть раньше, многое случилось бы иначе. Свет, струившийся из-за ее бледных парчовых штор, прервал нить мыслей Карра, и они пошли в другом направлении. Раз Кэтрин не спит, значит, не спят и другие. Под «другими» подразумевался Джеймс Лесситер. Он услышал слова Риетты: «Миссис Лесситер никогда ничего не выбрасывала, так что ему придется просмотреть гору бумаг».

Джеймс Лесситер, наверное, тоже не спит. Он мог бы покончить с этим отвратительным делом, стоящим между ними, и начать жизнь заново. Он больше не боялся себя. Он может войти, сказать этому мерзавцу все, что он о нем думает, и уйти. В голове Карра засела мысль, что лишь так он сможет полностью забыть о своем неудачном браке, который отнял у него все иллюзии, отнял счастье. Но Марджори мертва, и он должен был закрыть ее счет к Джеймсу Лесситеру. А трогать его он не станет – он скорее дотронется до падали. Он свернул с тропинки, прошел между высокими столбами и пошел вверх по аллее.

Настенные часы в Белом коттедже мягко пробили без четверти одиннадцать. Риетта Крэй недоверчиво подняла глаза: ей казалось, что они уличают время во лжи. Прошел час с тех пор, как Фэнси пошла спать, и два с четвертью с того момента, как Карр вылетел из дома. В обычный вечер это время пролетело бы слишком быстро. Она усердно трудилась весь день, но, вымыв посуду после ужина, могла оставить в стороне эту трудную послевоенную жизнь и превратиться в праздную женщину: повернув выключатель, она могла послушать концерт или пьесу; книга могла унести ее в другое время и место. Но сегодня ничего этого не было. Ничего не могло отвлечь ее напряженный мозг. Риетта не могла припомнить, когда испытывала столь гнетущий страх. Он был совершенно необоснованным, но она ничего не могла с собой поделать. Она повторяла себе, что завтра посмеется над этим, но завтра казалось очень далеким.

В доме стояла жуткая тишина. Она скучала по старому псу, умершему месяцем раньше, другу и спутнику последних пятнадцати лет. Ей нужно будет взять щенка, но в память о старом друге она отложила это дело. Ночью здесь слишком тихо для одинокого человека.

И тут в тишине послышались шаги – не со стороны входной двери, где тропинка огибала луг, а сзади, со стороны сада. Как и в доме Кэтрин, гостиная Риетты была шириной во весь дом, с окнами по обеим сторонам. Она услышала, как стукнула садовая калитка, услышала шаги у задней двери, а потом в доме. Она собиралась запереть дверь перед тем, как ляжет спать, но пока так ее и не закрыла. Пока она не спала и ходила по дому, ей бы не пришло в голову запираться.

Однако сейчас звук шагов ее напугал. Они послышались со стороны леса – с той стороны, откуда она сама пришла полтора часа назад. Со стороны Меллинг-Хауса. Теперь они послышались в коридоре. Дверь отворилась, вошел Карр и закрыл ее за собой. Он прислонился к двери и сказал:

– Он мертв.

Риетта стояла и смотрела на него. Лицо его было бледным и суровым – ужасно бледным и ужасно суровым. В глазах не было исступления, но взгляд был настолько холодным, что внутри у Риетты все застыло. Не дождавшись от нее ответа, Карр повысил голос, словно она была глухой, и повторил:

– Ты слышишь, Джеймс Лесситер мертв!

Она пробормотала: «Нет!», но не потому, что не поверила, а совсем наоборот. Это был последний протест против чего-то настолько ужасного, что она отказывалась принимать. Его следующие слова ножом полоснули по ее оцепеневшему рассудку:

– Зачем ты это сделала?

– Карр!

Он отошел от двери и подошел к ней, и тут Риетта увидела, что в руке у него ее скомканный плащ. Лишь теперь она о нем вспомнила – как бросила его на стул в кабинете Меллинг-Хауса и там и оставила.

Карр сунул плащ ей под нос.

– Ты совсем идиотка, раз оставила его там? На нем его кровь!

Риетта подняла голову. Происходящее было похоже на ночной кошмар, в котором ничто не имеет смысла. Но ее оцепенение стало постепенно проходить.

– Это моя кровь. Я оцарапала запястье, пока шла через лес.

Она повернула ладонь и показала царапину – тонкую алую линию, которая уже начала затягиваться.

Карр зло рассмеялся.

– Не будь дурой, Риетта, только не со мной! Нам нужно подумать…

– Я оцарапалась…

Он встряхнул плащ, поднял правый рукав и услышал, как она ахнула. Манжета насквозь была пропитала кровью. Мокрое красное пятно поднималось почти до локтя, пола плаща под ним была в брызгах и полосах крови.

– Ты оцарапала запястье?! Бога ради, не мели чепуху!

На мгновение пол поплыл под ее ногами, а перед глазами появился туман с красными пятнами. Потом она вновь овладела собой, и картинка перед глазами прояснилась.

– Карр, посмотри на меня!

Он поднял взгляд.

– И слушай! Я ничего об этом не знаю. После того как ты ушел, я испугалась того, что ты можешь сделать. Ты был потрясен. Я… Я испугалась. Я схватила первое попавшееся под руку пальто и побежала обходным путем в Меллинг-Хаус. Когда я пришла туда, в комнате было жарко, я бросила плащ на стул и думать о нем забыла. Я поговорила с Джеймсом, под конец мы поссорились. То есть это была не совсем ссора. Он сказал кое-что, что меня сильно обидело, и я ушла. Я так и не вспомнила про плащ.

Карр держал рукав на весу.

– Это его кровь.

– Я оцарапала запястье, потекла кровь. Он дал мне свой носовой платок. Наверное, его я тоже уронила…

– Ты думаешь вся эта кровь натекла из царапины на запястье?!

– Я этого и не говорю. Но я правда зацепилась за что-то в лесу, и крови было довольно много. – Она задрожала. – Но не настолько же! – Она помолчала минуту, изо всех сил стараясь взять себя в руки. Потом подошла к нему и сказала: – Карр, положи эту жуткую вещь и расскажи мне, что произошло. Мы говорим, не понимая друг друга. И ради бога, говори правду, потому что от всего остального не будет ни малейшего толка.

Он уронил плащ на пол, где тот и остался лежать бесформенной кучей. Но взгляд Риетты был прикован к жесткому смуглому лицу Карра.

– Хорошо, я тебе расскажу. Когда я вышел отсюда, я не понимал, что делаю. Я шел пешком почти до изнеможения, потому что если бы я этого не сделал, то пошел бы в Меллинг-Хаус и избил бы Джеймса Лесситера. Я шел, наверное, около часа и остановился у дома Джонатана Мура. Элизабет была дома одна. Я остался у нее, пока не взял себя в руки. Мы… – лицо его изменилось, – она приняла меня назад. Когда я уходил от нее, я больше не хотел его убивать. Я просто хотел избавиться от этого груза. Это правда, Риетта. Когда я возвращался домой, то увидел, что в доме Кэтрин горит свет. Я подумал, что время, наверное, еще не слишком позднее, Лесситер тоже не спит, и я могу обо всем ему сказать и начать жить с чистого листа. Я не собирался его трогать. Я хотел дать ему понять, что мне все известно, и высказать все, что я о нем думаю. Наверное, это глупо с моей стороны, но так мне в тот момент казалось. Я подошел к дому и увидел, что все окна на фасаде темные. Я решил, что если он не спит, то сидит в кабинете, поэтому обошел дом, подошел к стеклянной двери и увидел, что она приоткрыта…

Риетта часто задышала.

– Я не помню… Не помню, закрыла ли я ее. Наверное, нет – я была слишком зла…

Он усмехнулся:

– Зла?! Я бы не стал об этом сильно распространяться!

– Это из-за Кэтрин… Неважно. Продолжай, Карр.

– Я открыл дверь и вошел. Шторы изнутри были задернуты, горела лампа на потолке. Он лежал, распластавшись, на письменном столе, с размозженной головой.

– Карр!

Он кивнул.

– Зрелище то еще. Похоже, он сидел на стуле, и его ударили по голове сзади. На коврике у камина лежала кочерга. Без сомнения, ею его и убили.

– Какой ужас!

– Смотреть неприятно, да. Вероятно, смерть была мгновенной. Ты ведь не ждешь, что я стану его жалеть? Как бы нам не пришлось очень сильно пожалеть самих себя – если мы не проявим осторожность.

– Продолжай.

– Эта веселая мысль посетила меня в первые пять секунд. Когда я увидел плащ, эта мысль лишь укрепилась. Плащ был вывернут, так что полосатая подкладка показалась мне знакомой. Я подошел, присмотрелся и увидел свои инициалы на воротнике. После этого я вытер ручку кочерги испачканным кровью носовым платком, который, кажется, упал в камин.

Она вздрогнула.

– Он дал мне его, чтобы я вытерла запястье. Не надо было тебе вытирать ручку.

Он смерил ее осуждающим взглядом.

– Это почему же? Если мой плащ лежал там, значит, его кто-то принес, так? Это был не я. Оставалась лишь ты.

– Карр!

– Что толку повторять «Карр!»?! Если ты с ним поругалась и ударила его, то наверняка убежала и не подумала об отпечатках пальцев. Но если это был кто-то другой, достаточно умный, чтобы воспользоваться моим плащом, то он наверняка уже протер ручку кочерги; по крайней мере, так я подумал в тот момент. Я протер ручку и бросил платок в огонь; правда, он уже почти погас из-за пепла. Не знаю, сгорел ли он, да это и не важно. Потом я вытер своим платком край двери, взял плащ и ушел.

Риетта снова коротко вздохнула.

– Тебе следовало позвонить в полицию.

– Я, может, и дурак, но не конченый. – Затем он поднял плащ. – Надо смыть с него кровь. Как это лучше сделать?

– Холодной водой. Карр, мне это не нравится. Мы должны сообщить в полицию – мы ведь ничего дурного не сделали.

Впервые он до нее дотронулся – крепко, до синяков сжал плечо.

– У тебя обычно хорошо работает голова, так воспользуйся ею! На основании имеющихся доказательств, как ты думаешь, найдется ли дюжина людей, которые поверят, что я этого не делал?

– Ты?

– Или ты.

Ее словно оглушили. Она поднесла руку к голове.

– Дюжина людей?..

Он повернулся к двери.

– В суде присяжных двенадцать человек, Риетта.

Глава 16

Мистер Стоукс начал разносить молоко в семь часов утра. Он добрался до Меллинг-Хауса в семь двадцать и застал там то, что впоследствии описывал как «внушающее ужас положение дел». Задняя дверь была открыта, но в этом не было ничего необычного. Для него было в порядке вещей занести молоко на кухню и сказать «Не откажусь», когда миссис Мэйхью предложит ему чашку чая. Но в это утро никакого чая не было – миссис Мэйхью сидела очень прямо на кухонном табурете и крепко держалась за него обеими руками. Казалось, она боится упасть, если отпустит руки. Она сидела и смотрела на мистера Стоукса, но вряд ли она его видела: лицо у нее было белое, словно творог, а взгляд остановившийся. Мистер Стоукс и припомнить не мог, когда был так потрясен.

– Да что же такое случилось, миссис Мэйхью? – спросил он, но в ответ получил лишь молчание и этот неподвижный взгляд. Он поставил молоко на буфет и пошел искать мистера Мэйхью, потому что был совершенно уверен, что тут что-то не так, а уйти и оставить миссис Мэйхью в таком состоянии он не мог.

Он прошел через кухню к двери в дальнем конце и открыл ее. Дальше начинался полутемный коридор, и дверь в буфетную была широко открыта. Он видел правое плечо и руку Мэйхью, державшую телефонную трубку. И рука, и плечо тряслись. Когда в поле зрения появилась его голова, она тоже тряслась – не так, словно Мэйхью ею качал, а так, словно он весь дрожал, как приготовленное его женой желе. У него стучали зубы. У мистера Стоукса сложилось впечатление, что телефонный собеседник Мэйхью никак не мог разобрать, что он пытается сказать. Было очевидно, что на том конце провода его убеждают говорить громче и более отчетливо. Он сказал: «Я постараюсь» и снова весь затрясся, добавив: «Это от потрясения… Я нашел его… Это ужасное зрелище… О боже!»

У мистера Стоукса в деревне была вполне обоснованная репутация человека, всюду сующего свой нос. Он больше не мог сдерживаться. Любому дураку было ясно, что что-то случилось. Мистер Стоукс вовсе не считал себя дураком и поэтому сразу сообразил, что это что-то – если не убийство, то уж точно внезапная смерть. С дружеским и приветливым видом он подошел к трясущемуся мистеру Мэйхью и приобнял его за плечи.

– В чем дело, старина? С кем ты говоришь – с полицией? Вот, выпей-ка воды, это поможет, вот увидишь.

Он налил в чашку воды из-под крана, вынул трубку из безжизненной руки мистера Мэйхью и прижал ее к уху.

– Але! Это Стоукс, молочник. Это полиция?

Голос, похожий на голос рослого полисмена, ответил, что так оно и есть. Он также спросил, причем тут мистер Стоукс.

– Да я просто занес молоко и вижу, что мистер Мэйхью совсем не в форме, чтобы сделать какое-то заявление. Так что я дал ему выпить воды и сказал, что подержу трубку. Это же полицейский участок в Лентоне, верно?

Голос это подтвердил и потребовал, чтобы Мэйхью снова подошел к телефону.

– Полегче, полегче, – сказал мистер Стоукс. – Тут что-то нехорошее творится, как по мне. Миссис Мэйхью вот-вот хлопнется в обморок в кухне, а этот бедолага выглядит так, словно его подняли для расстрела. Он пролил половину воды, что я ему дал, вместо того чтобы выпить ее. Слушайте, погодите чуток, я попробую вытянуть из него, что тут такое случилось.

Констебль Уиткомб нетерпеливо ждал. До него доносились бессвязные и весьма раздражающие звуки. Кто-то хватал ртом воздух и задыхался, а поверх этого накладывался голос мистера Стоукса, который, кажется, пытался применить к собеседнику лечебную смесь из слов утешения и ободрения. Потом мистер Стоукс очень отчетливо и резко воскликнул: «Боже!», а следом повисла пауза, которая длилась так долго, что констебль Уиткомб соединился с телефонной станцией, желая выяснить, почему его разъединили. Телефонистка довольно жестко ответила, что разъединения не было. После этого послышалась еще пара резких вдохов, а затем топот бегущих ног. Мистер Стоукс снова был на линии, голос его стал выше на целую октаву, и из него улетучилась невозмутимость.

– Мистер Лесситер, – начал он. – Убит в собственном кабинете! Ему пробили голову кочергой. Вот что мистер Мэйхью пытался вам сказать, а вы не могли разобрать, но оно и неудивительно. Я только что ходил туда взглянуть, и у меня прямо-таки ноги подкосились. Нет, конечно, я ничего не трогал! За кого вы меня принимаете? Пятилетний ребенок знает, что ничего нельзя трогать на месте преступления… Нет, дверь я не трогал, да и незачем было. Она стояла нараспашку, после того как мистер Мэйхью заглянул туда и увидел эту жуткую сцену. Он помчался обратно в буфетную, и я его ничуть не виню. Как по мне, лучше бы вам поскорее прислать сюда кого-нибудь… Ладно, ладно, ладно, я ничего такого не говорил! Нечего меня так отчитывать, я просто стараюсь помочь!

Молоко в то утро все получили с большим опозданием. Задержка была вызвана не только происшествием в Меллинг-Хаусе. Мистер Стоукс, заглядывая в каждый дом, на всю катушку пользовался тем драматичным фактом, что он оказался на месте совершенного преступления практически в тот момент, когда оно было обнаружено. К тому времени, как он дошел до дома миссис Войси на противоположной стороне луга, он не только затвердил свой рассказ назубок, но был так же в состоянии повторить свои наблюдения за тем, как люди воспринимали эту новость.

– Миссис Уэлби, та выглянула в окно, чтобы попросить еще полпинты, и когда я ей все рассказал, она, должно быть, резко села, потому что только что она была в окне – и вдруг исчезла, так что я подумал, вдруг она упала в обморок от потрясения. Я окликнул ее, спросил, все ли в порядке, и она снова выглянула, бледная как смерть, и спросила: «Вы уверены?» А когда я сказал, что видел его собственными глазами, она воскликнула: «Боже мой, какой ужас!»

Кажется, он повторил разные версии этой фразы у каждого дома. И он, и его слушатели сожалели, что он не знал реакции обитателей Белого коттеджа, так как молоко для Риетты Крэй он, к несчастью, доставил до того, как пошел в Меллинг-Хаус.

Полная пожилая экономка миссис Войси слушала его рассказ с тем же дружеским интересом, с которым она в прошлом году узнала о рождении близнецов в семействе Стоукс и о кончине дяди миссис Стоукс, который женился в четвертый раз в возрасте восьмидесяти девяти лет и оставил своей коварной вдове дом и приличную сумму денег в банке. «Красит волосы и прикидывается, что ей меньше тридцати!» – к такому заключению пришел разозленный мистер Стоукс. На все эти новости у миссис Крукс был одинаковый ответ: «Ну и ну!», за которым следовало: «Кто бы мог подумать!» Сообщение об убийстве Джеймса Лесситера не вызвало у нее более эмоциональной реакции. Однако, внимательно выслушав все сказанное мистером Стоуксом и закрыв за ним дверь, она прошла в столовую, где сидели за завтраком миссис Войси и мисс Сильвер, и пересказала им полученные сведения – медленно и неуклюже, но во всех подробностях.

– Мистер Стоукс подождал, пока приедет полиция. Он не знает, пропало ли что-нибудь из дома, но в камине было полно сожженных бумаг, а бедный джентльмен сидел с проломленной головой, и кочерга лежала на каминном коврике. Мистер Стоукс оставил нам две пинты сегодня, но он не знает, сможет ли и дальше приносить столько же.

– Боже правый! – воскликнула Мисс Сильвер.

Миссис Войси отмахнулась от молока.

– Господи, Бетси, не говорите о еде! У полиции есть какие-нибудь зацепки?

– Ну, мистеру Стоуксу они про это ничего не сказали. Там были констебль, и инспектор, и комиссар; когда он ушел, они там делали фотографии, снимали отпечатки пальцев и все такое. Он, правда, сказал, что кто-то, похоже, пытался сжечь завещание несчастного джентльмена. Оно обгорело с одной стороны.

– Завещание?! – почти закричала миссис Войси.

Миссис Крукс задумчиво поглядела на нее и сказала невозмутимо:

– Да, говорят, что он все оставил мисс Риетте Крэй.

Глава 17

Комиссар Дрейк из полиции округа сидел в одном из обитых гобеленом кресел в комнате экономки Меллинг-Хауса. В другом кресле сидела миссис Мэйхью. Констебль Уиткомб налил ей чашку чая, а Мэйхью добавил туда виски из ящика, который привез с собой Джеймс Лесситер. Если бы миссис Мэйхью была в состоянии связно мыслить по поводу хоть чего-либо, кроме одной-единственной ужасной темы, ее весьма поразила бы идея употреблять спиртное столь ранним утром. Она наконец вышла из своего мертвенного оцепенения. Виски ударило ей в голову и спутало мысли, но при этом развязало ей язык. Однако одно она ни за что не собиралась рассказывать, даже если ее станут жечь на костре (ей не приходило в голову, насколько маловероятен такой способ убеждения). Она никому не скажет, что Сирил приехал из Лентона на велосипеде, который одолжил у Эрни Уайта. Что скажет на это Фред? Фред об этом не знал и не узнает. Что проку говорить, что с Сирилом покончено и что он не потерпит его визитов? Нельзя порвать с собственной плотью и кровью, все равно что отрезать себе руку и сказать, что ты легко без нее обойдешься. Ей придется постараться, чтоб Фред не узнал о том, что Сирил приезжал, и… и обо всем остальном. Ее снова охватил ужас: он не должен узнать; полиция не должна узнать; никто не должен узнать – никогда.

Она сидела в гобеленовом кресле, не откидываясь назад на удобную лоскутную подушечку, доставшуюся ей по наследству от ее тети Эллен Блэклок; она сидела прямо, в своем голубом переднике, очень чистом и немного полинявшем; руки ее были крепко сцеплены, а глаза пристально смотрели в лицо комиссара. Он не так давно появился в Лентоне, и прежде она его не видела. Пройди она мимо него на улице, подумала бы лишь, что волосы у него рыжие, потому что они ей не нравились. Рыжие волосы и ресницы придают человеку какой-то лисий вид. У нее в семье рыжих никогда не было, но разумеется, ее не касалось, какая внешность у других людей: она не из тех, кто вмешивается в дела посторонних, не то что некоторые. Ей было все равно, был ли комиссар Дрейк темноволосым, блондином или рыжим. Только вот, как он ни выгляди, он был из полиции, и она не должна позволить ему узнать про Сирила. От овладевшего ею ужаса она задрожала всем телом.

Комиссар сказал:

– Ну же, миссис Мэйхью, вам незачем нервничать, – успокоил ее комиссар. – Вы пережили потрясение, и мне жаль вас беспокоить, но я вас долго не задержу. Мне лишь нужно узнать, в котором часу вы вчера вернулись домой. У вас ведь был выходной во второй половине дня, верно?

– Да, сэр.

Она смотрела на него, но даже не отводя от него взгляда, увидела, что сидящий за столом молодой человек записал ее слова. Они все записывают. Но это не имеет значения, если она ни слова не скажет про Сирила. Комиссар вновь заговорил:

– А что вы обычно делаете, когда у вас свободна вторая половина дня?

– Ездим в Лентон.

– Каждую неделю?

– Да.

Цепкая хватка страха ослабла. Он ничего не спрашивает о Сириле, только о том, что они делают в свой выходной – неделя за неделей в течение бесчисленных лет.

– Мы ходим по магазинам, а потом идем на чай к сестре мистера Мэйхью, миссис Уайт.

– Да, ваш муж дал нам ее адрес.

Эрни… Эрни и его велосипед… Не надо было ей упоминать про Эмми Уайт. Но это не она – это Фред, и Фред дал им ее адрес. Она смотрела на комиссара, словно кролик на удава.

– А после чая, миссис Мэйхью?

– Мы идем в кино.

– Каждую неделю?

– Да, сэр.

– Что ж, привычка делать все в определенное время – это прекрасно. Я и сам такой, когда выпадает возможность. А теперь скажите мне, миссис Мэйхью, почему вы не пошли в кино вчера? Ваш муж говорит, что вы вернулись ранним автобусом. Он придерживался вашей постоянной программы, а вы нет. Почему?

– Я выехала автобусом в шесть сорок.

– Да, он доезжает до Меллинга в семь, так? Почему вы вернулись раньше, а не пошли в кино с мужем?

– У меня разболелась голова.

– Вы раньше уже возвращались так, без мужа?

– Мистер Лесситер был здесь…

– И?

Ответа не последовало. Комиссар продолжил:

– Вы ведь оставили ему холодный ужин?

– Да, сэр.

– Значит, вы вернулись не из-за мистера Лесситера.

Стать бледнее она уже не могла, но на лбу у нее выступил пот.

– У меня болела голова.

– Понятно. А теперь расскажите мне, что именно вы делали, когда вернулись.

Она крепко сцепила руки. Ей надо рассказать ему все как было, только ничего не говорить про Сирила – про то, как она пошла к задней двери, и как Сирил сказал: «Я успел. Эрни дал мне свой велосипед. Если бы я приехал на автобусе, в Меллинге каждая собака узнала бы об этом». Ей нужно промолчать обо всем, что касается Сирила, и честно рассказать обо всем остальном. Она облизнула онемевшие губы.

– Я пришла домой, сделала себе чаю…

Ей нельзя говорить про то, как она кормила Сирила ужином, и как он вдруг сказал: «Я должен раздобыть денег, мама. У меня проблемы».

Голос комиссара заставил ее подпрыгнуть.

– А вы вообще видели мистера Лесситера? Вы говорите, что приехали домой отчасти из-за него. Вы заходили в кабинет, чтобы спросить, не нужно ли ему чего-нибудь?

Увидев, что она вздрогнула, он подумал: «Она что-то скрывает». К ответу ее подтолкнул инстинкт, как это бывает со слабыми напуганными созданиями. Она ответила, тяжело дыша:

– О да, сэр.

– В котором часу это было?

– Незадолго до новостей.

– Около девяти? – Он нахмурился.

– Все верно.

– Вы ведь пришли, когда еще не было четверти восьмого, так?

– Да, сэр.

– Но вы пошли узнать, не нужно ли чего мистеру Лесситеру, только около девяти часов?

Она ответила слабым голосом:

– У меня сильно болела голова… Мне пришлось присесть ненадолго… Я вообще не очень хорошо соображала.

– С четверти восьмого до девяти – большой промежуток времени.

Большой… Ужасно большой промежуток. Сирил положил голову к ней на колени и заплакал… Она ответила тем же слабым голосом:

– Я не заметила, как время прошло. Потом сделала себе чаю и пошла в кабинет.

– И вы видели мистера Лесситера?

На щеках миссис Мэйхью на миг появился слабый румянец – результат выпитого виски и отчаяния.

– Нет, сэр, я его не видела.

Глаза, окаймленные рыжими ресницами, вперились в нее как два буравчика.

– Вы пошли в кабинет, но не видели его?

Миссис Мэйхью кивнула, сидя прямо и до синяков щипая левой рукой правую.

– Я пошла в кабинет, как и сказала, чуть-чуть приоткрыла дверь…

– И?

Она перевела дух и сказала дрожащим голосом:

– Там была мисс Риетта Крэй.

– Кто такая мисс Риетта Крэй?

– Она живет в Белом коттедже – от ворот налево.

– Продолжайте.

– Я не собиралась подслушивать… Я не стала бы делать ничего подобного. Я просто хотела понять, стоит ли мне входить. Вам не скажут спасибо, если вы помешаете приватному разговору.

– А у них был приватный разговор?

Миссис Мэйхью энергично кивнула.

– Мистер Лесситер говорил, что ему не особо хочется, чтоб его убили.

– Что? – воскликнул комиссар Дрейк.

Миссис Мэйхью снова кивнула.

– Так он сказал. А потом продолжил: «Странно, что ты пришла именно сегодня, Риетта. Я жег твои письма…» Тогда-то я и поняла, что он разговаривает с мисс Крэй. А потом он сказал что-то о первом сне любви.

– Они были помолвлены?

Она снова кивнула.

– Дело было лет двадцать назад… Скоро уже двадцать пять. Так что я подумала, что лучше мне не входить.

– Вы услышали что-нибудь еще?

– Я не из тех, кто подслушивает!

– Разумеется, нет. Но может, вы случайно услышали что-нибудь, прежде чем закрыли дверь. Вы ведь услышали, так?

– Ну да. Он говорил еще о том, что достал все бумаги в поисках какого-то документа, который мать оставила ему.

– Он искал ее записи?

– Да, точно.

Внутренний страх отпустил ее. Все это было просто, и говорила она чистую правду. С ней все будет в порядке, пока она говорит правду и не упоминает о Сириле. В ее голове возникла картинка: Сирил в кухне, крутит ручки радио, а она сама далеко от него, у двери кабинета. Инстинкт подсказывал ей там и оставаться, и извлечь из этого положения максимум пользы; тот же инстинкт заставляет птицу притворяться раненой и уводить кошку от гнезда. Она повторила предложенное комиссаром слово:

– Записи, которые оставила ему мать. Когда он их искал, он нашел письма мисс Риетты… и кое-что еще.

– Что именно?

– Мне не было видно, дверь была открыта лишь на дюйм. Судя по тому, что он сказал, это было завещание, сэр. Кажется, он показывал его мисс Риетте, и она сказала: «Какой абсурд!», а мистер Лесситер засмеялся и согласился с ней. А потом сказал: «Все мое имущество оставляю Риетте Крэй, проживающей в Белом коттедже, Меллинг».

– Вы точно слышали, как он сказал это мисс Крэй?

– О да, сэр. – Взгляд ее был прямым и честным.

– Вы слышали что-нибудь еще?

– Да, сэр. Я бы не стала там задерживаться, но была слишком поражена. Я услышала, как он сказал, что так и не составил другого завещания. «И если бы юный Карр убил меня сегодня, ты бы унаследовала весьма солидное состояние». От его слов у меня мурашки побежали по спине, так странно я себя почувствовала. Тогда я прикрыла дверь и вернулась в кухню.

Комиссар задумчиво хмыкнул, а потом спросил:

– Кто такой юный Карр?

– Племянник мисс Риетты, мистер Карр Робертсон.

– Зачем ему убивать мистера Лесситера? Вам известна какая-нибудь причина?

– Нет, сэр.

– Вам неизвестно о какой-либо ссоре между ними?

– Нет, сэр…

Она заколебалась.

– Да, миссис Мэйхью?

– Миссис Феллоу – она помогает по хозяйству здесь и ходит к мисс Крэй по субботам – она только вчера сказала, что, по ее мнению, странно, что мистер Лесситер ни разу за двадцать лет не приезжал сюда и почти никого не знает в деревне, хотя родился и вырос здесь. Я сказала, что его здесь почти никто не знает в лицо, а она согласилась и упомянула мистера Карра. Кажется, она слышала, как он сказал, что не узнал бы мистера Лесситера, если бы встретил его; но я не знаю, почему он это сказал.

Комиссар снова хмыкнул – может, заподозрил отвлекающий маневр. Он твердо вернул миссис Мэйхью к событиям прошлого вечера.

– Вы вернулись в кухню, не став слушать дальше. Это было примерно в десятом часу?

– Да, сэр, по радио передавали новости.

На висках у нее выступил пот: не надо было ей этого говорить, ох не надо. Сирил крутил ручки радио, Сирил включил новости…

– Вы оставили радио включенным?

Щеки ее вспыхнули, а ступни заледенели.

– Да, сэр, – хоть какая-то компания.

– Вы возвращались в кабинет позже?

Она кивнула.

– Да, я решила, что надо зайти.

– В котором часу это было?

– Без четверти десять. Я подумала, что мисс Риетта уже ушла.

– Вы видели мистера Лесситера на этот раз?

– Нет…

Это было сказано шепотом, потому что тут ей внезапно пришло в голову, что, когда она пришла во второй раз, мистер Лесситер мог уже быть мертв, и если бы она открыла дверь пошире и вошла, она увидела бы его лежащим на столе, с размозженной головой. Это сделал не Сирил… Это сделал не Сирил… Не Сирил!

– Что вы сделали?

– Я приоткрыла дверь, как и в первый раз, тихонько. Никто не разговаривал. Я подумала, что мисс Риетта ушла, и приоткрыла дверь еще немного. И тут я увидела плащ мисс Риетты, он лежал на стуле.

– Как вы поняли, что это ее плащ?

– Видна была часть подкладки – рисунок типа шотландки с желтой полоской. На самом деле это плащ мистера Карра, он старый, и мистер Карр оставляет его в коттедже. Мисс Риетта иногда надевает его под настроение.

– Продолжайте.

– Я закрыла дверь и ушла.

– Почему вы так поступили?

– Я подумала, что мисс Риетта не ушла. В комнате было совсем тихо. Я подумала…

Было понятно, что она подумала. Все в деревне знали, что Джеймс Лесситер и Риетта Крэй в молодости любили друг друга. Все сочли бы совершенно правильным и естественным, если бы они вновь сошлись. Комиссар решил, что миссис Мэйхью говорит правду. Интересно, есть ли у нее еще что рассказать. Вид у нее неуверенный, руки на коленях ерзают.

– Ну? В чем дело? – спросил он.

Миссис Мэйхью облизнула губы.

– Плащ, сэр… Я не могла не заметить…

– Что вы заметили?

– Рукав свисал, так что я не могла не увидеть…

– И что же вы увидели?

Миссис Мэйхью ответила дрожащим голосом:

– Манжета… она была вся в крови…

Глава 18

Между одиннадцатью и двенадцатью часами комиссар Дрейк добрался до Белого коттеджа. Мисс Крэй была дома и приняла его в гостиной. Она была очень бледна, но очень хорошо держала себя в руках. Бросив на нее оценивающий взгляд из-под рыжих ресниц, он решил, что она могла совершить преступление, но если бы сделала, то не потеряла бы присутствия духа и не оставила бы свой плащ у всех на виду. Если она его действительно там оставила. Может, и не оставляла; может, она все еще была в комнате, когда экономка заглянула туда во второй раз. Миссис Мэйхью говорит, что видела плащ с кровью на рукаве без четверти десять, но утром, когда Мэйхью обнаружил тело, плаща там не было. Его могли унести оттуда в любой момент за этот промежуток времени. Если мисс Крэй была в комнате без четверти десять, она могла забрать его, уходя. Если она к тому времени уже ушла, то могла вернуться за ним позже – она или ее племянник.

Все это комиссар держал в голове, усаживаясь на предложенный стул. Констебль Уиткомб тоже сел, вынул блокнот и приготовился писать. Дрейк пристально смотрел на мисс Крэй, произнося имя Джеймса Лесситера. Ее лицо не изменилось.

– Вы слышали о смерти мистера Лесситера?

Ответом было спокойное, сказанное довольно глубоким голосом «да».

– Когда вы услышали об этом, мисс Крэй? И как?

– Ко мне пришла миссис Уэлби. Она узнала об этом от молочника.

– А вам он об этом не сказал?

– Он заходит сюда до того, как пойти в Меллинг-Хаус.

– Вы были сильно потрясены и поражены?

– Да.

Их разделял обеденный стол. Его стул стоял боком. Теперь комиссар Дрейк повернул его, чтобы смотреть прямо на нее.

– Мисс Крэй, вы можете рассказать мне о своих перемещениях прошлым вечером?

– Моих перемещениях?

Он осознал, что испытывает легкое чувство удовлетворения. Когда кто-то повторяет ваши слова, будь то мужчина или женщина, это означает лишь одно – человек в замешательстве и пытается выиграть время. Он решил, что мисс Риетте Крэй не помешает небольшая встряска, и перешел в наступление.

– У вас сейчас гостит ваш племянник, мистер Карр Робертсон? И его подруга…

Риетта Крэй назвала имя:

– Фрэнсис Белл.

– Я хотел бы знать, чем вы все занимались вчера вечером.

– Мы были здесь.

– Вы не покидали дом? Вы совершенно в этом уверены? Миссис Мэйхью утверждает, что слышала, как мистер Лесситер обращался к вам по имени, когда она подходила к двери кабинета около девяти часов.

Она вспыхнула от гнева, серые глаза засверкали. Если бы комиссар изучал классическую литературу, сейчас он вспомнил бы известные строки Вергилия о «самой богине»^[9]. Но хоть он и не был знаком с классикой, у него все же возникло впечатление, что мисс Крэй – удивительно красивая дама с взрывным характером. И решил, что ему удалось хорошенько ее встряхнуть. Однако, не отводя от него прямого взгляда, она сказала:

– Миссис Мэйхью совершенно права. Я приходила к мистеру Лесситеру между половиной девятого и четвертью десятого.

– Вы вернулись сюда в четверть десятого?

– Мисс Белл вам подтвердит. Когда я вошла, она заметила, что я пропустила девятичасовые новости.

– Мисс Белл? А как насчет мистера Робертсона?

– Его не было в комнате.

– Он был в доме?

– Нет. Он вышел прогуляться.

Комиссар приподнял рыжие брови.

– В такой час?

– А почему нет?

Он оставил эту тему.

– Мисс Крэй, я должен расспросить вас о вашем визите в Меллинг-Хаус. Вы с мистером Лесситером давние друзья?

– Я не видела его больше двадцати лет.

– Вы были с ним помолвлены?

– Больше двадцати лет назад.

– Между вами произошел разрыв. Вы поссорились?

– Я бы так не сказала.

– Кто из вас разорвал помолвку?

– Я.

– Почему?

– Мне кажется, это мое личное дело.

Ее серые глаза были злы, насмешливы и очень красивы. Он никогда раньше не видел таких красивых глаз. Он подумал, что женщина, которая может вложить в свой взгляд столько злой насмешки, вполне может совершить и убийство, если ее до этого довести. Он спросил:

– Мисс Крэй, вы знали о том, что мистер Лесситер составил завещание в вашу пользу?

– Он показал мне его вчера вечером. Я сказала ему, что это абсурд.

– Он ведь жег ваши письма, так?

– Если миссис Мэйхью подслушивала под дверью, она наверняка вам об этом рассказала.

– Он жег ваши письма, а потом показал вам завещание двадцатичетырехлетней давности. И его он тоже бросил в огонь.

– Нет. В огонь его бросила я.

– Ах, это были вы?

– Все это настоящий абсурд – завещание, составленное во времена, когда были помолвлены юноша и девушка. Я бросила бумагу в огонь, но он ее оттуда выхватил. Если миссис Мэйхью подслушивала, она сможет это подтвердить. Я бы хотела, чтобы вы поняли: мистер Лесситер… – она сделала паузу и продолжила: – …развлекался.

– Вы хотите сказать, что он не был серьезен?

– Конечно, не был. Он дразнил меня. Он видел, что я раздражена, и его это забавляло.

– Вы были раздражены?

– Мне все это очень не нравилось.

Он наклонился в ее сторону, облокотившись на стол.

– А когда мистер Лесситер говорил о том, что мистер Карр Робертсон может его убить, он тоже развлекался?

Она могла контролировать свой голос, но не кипевший в крови гнев.

– Разумеется! – Риетта почувствовала, как пылает ее лицо.

– Вы хотите сказать, что он шутил. Но даже для шутки должна быть причина. С чего бы он стал так шутить?

– Не могу сказать.

– Миссис Мэйхью утверждает, что в какой-то момент он сказал, что не имеет никакого желания быть убитым. А позже, когда он показал вам завещание и прочел: «Все мое имущество оставляю Риетте Крэй, проживающей в Белом коттедже, Меллинг», она услышала, как он сказал: «Если бы юный Карр убил меня сегодня, ты бы унаследовала весьма солидное состояние». Он ведь сказал это, мисс Крэй?

– Что-то в этом роде. Я же сказала вам, что он развлекался. Люди не говорят такие вещи всерьез.

– В каждой шутке есть доля правды. Убийство – это серьезно, мисс Крэй. Мистера Лесситера вчера убили. Судя по имеющимся у нас доказательствам, вы были последней, кто видел его живым. Зачем вы к нему пошли?

– А разве нельзя? – хладнокровно спросила она.

– Я спросил вас, почему вы пошли.

– Почему люди что-то делают? Я решила, что пойду, и пошла.

– Это был внезапный порыв?

– Можете назвать это так.

– На вас была верхняя одежда?

– Разумеется.

– Что именно вы надели?

– Я взяла плащ, висевший в холле.

– Это был плащ вашего племянника?

– Возможно. Я взяла первое, что попалось под руку.

– Вы были в нем, когда вышли из дома?

– Естественно.

– И когда вернулись тоже?

Она снова вспыхнула и посмотрела на него.

– Комиссар Дрейк, к чему все эти расспросы о плаще? Я его надевала, и он висит на вешалке в холле.

– Тогда я хотел бы взглянуть на него, мисс Крэй.

Она старалась сохранить храбрый вид, но под ним прятался страх, от которого внутри все сжималось. Она решила говорить правду столько, сколько сможет, или молчать. В холле висело несколько старых плащей, поэтому она могла бы сказать, что надела другой… Нет, не могла бы. Если тебя воспитали правдивым человеком, то лгать бывает очень трудно, а уж лгать убедительно – и вовсе невозможно. Риетта Крэй по натуре была простым, прямолинейным и правдивым человеком. Она не могла солгать. Через мгновение она этому даже обрадовалась, потому что комиссар Дрейк прошел вдоль вешалки с верхней одеждой, выворачивая каждый предмет так, чтобы увидеть подкладку. Когда он нашел клетчатую подкладку с желтой полоской, он остановился, снял плащ с крючка и вернулся в столовую. Она шла за ним с тяжелым холодеющим сердцем. Раз он узнал плащ Карра, значит, кто-то в Меллинг-Хаусе видел и описал его. Миссис Мэйхью подслушивала, если она приоткрыла дверь, то могла увидеть плащ. Это не имело значения, потому что комиссар уже знал, что Риетта разговаривала с Джеймсом Лесситером. Но что если миссис Мэйхью вернулась позже и увидела плащ в том состоянии, в котором Карр принес его домой – рукав пропитан кровью, вся правая пола в кровавых брызгах и пятнах…

Утренний свет был тусклым; комиссар подошел к окну, стал осматривать и ощупывать плащ и вдруг воскликнул:

– Он сырой! Этот плащ стирали. – Он держал плащ в вытянутой правой руке и указывал на него левой. – Вся правая сторона была выстирана – она влажная. Зачем вы его постирали, мисс Крэй?

Сейчас она не злилась, но была бледна и сдержанна. Она не ответила.

– Для того чтобы смыть пятна крови? Миссис Мэйхью видела свисающий рукав, манжета которого была испачкана кровью.

– Я оцарапала запястье.

Хотя это была правда, но она прозвучала как ложь, и притом не очень умелая. Мисс Крэй задрала рукав свитера, и комиссар сказал то же самое, что и Карр вчера вечером:

– Такая маленькая царапина!

Его тон совершенно ясно подразумевал: «Неужели вы не можете придумать ничего получше?». Она решила, что больше не станет отвечать ни на какие вопросы. Она выпрямилась и посмотрела ему в лицо.

– Я сказала вам правду, и больше мне добавить нечего. Да, я подпишу свои показания, но я не стану больше отвечать ни на какие вопросы.

Он сложил плащ, положил его на подоконник и попросил позвать мисс Белл.

Глава 19

Фрэнсис вошла в комнату, ее голубые глаза были широко раскрыты. Поглядев на комиссара, она осталась о нем невысокого мнения. Как и миссис Мэйхью, мисс Белл не любила рыжих. Сидящий у обеденного стола молодой человек с блокнотом понравился ей больше; по правде говоря, очень даже симпатичный. Она спросила себя, как спрашивала всегда по поводу любого нового молодого человека: интересно, умеет ли он танцевать. Очень многие приятные юноши танцевать не умели, а те, которые умели, не всегда оказывались приятными. С такими вот незатейливыми мыслями она села на повернутый к окну стул, что позволило обоим мужчинам ясно видеть ее невероятный цвет лица.

Констебль Уиткомб не остался равнодушным к этому зрелищу. Он пристально смотрел на нее – сначала в сомнении, а потом с искренним восхищением. Если комиссар Дрейк и ощущал нечто подобное, то тщательно это скрывал и каждый вопрос задавал с отстраненным видом фокусника, извлекающего из шляпы очередного кролика.

Поначалу кролики были очень мелкие, и Фэнси отнеслась к ним дружелюбно. Она подтвердила, что она мисс Фрэнсис Белл, подруга мистера Карра Робертсона. Она ненадолго приехала погостить в Белом коттедже. Нет-нет, она не помолвлена с мистером Робертсоном, ничего подобного, они просто друзья. Мистера Лесситера она совсем не знала. Она даже не знала, как он выглядит, пока не увидела фотографию в газете.

– И когда же это было, мисс Белл?

– Вчера вечером.

Он наклонился к ней через стол.

– А теперь, мисс Белл, я хочу, чтобы вы мне рассказали, что именно произошло вчера вечером.

Голубые глаза медленно распахнулись.

– Что значит «произошло»?

– Ну, чем вы занимались, все трое – вы, мисс Крэй и мистер Робертсон.

– Мы с Карром весь день пробыли в городе. Мы вернулись почти в семь, поужинали, а потом пришел мистер Эйнджер с газетами. Вас это интересует?

– Да. В котором часу это было?

– Ну, примерно в четверть девятого.

– Продолжайте.

– Мистер Эйнджер ушел – ему нужно было навестить одну больную старуху. А потом мисс Крэй подошла к телефону, он стоит здесь. Мы с Карром просматривали газеты, которые принес мистер Эйнджер.

– И тогда вы увидели фотографию мистера Лесситера?

– Да. Только увидел ее Карр, а не я. Могу показать ее вам, если хотите.

– Пока этого достаточно. Итак, мистер Робертсон увидел фотографию. Что он сказал, когда ее увидел?

Голубые глаза избегали его взгляда. Только в эту минуту до Фэнси дошло, что сказанные Карром слова могут как-то быть связаны со смертью Джеймса Лесситера парой часов позже. Если бы сам Карр или Риетта Крэй обратили ее внимание на эту связь, попросив ее забыть все, что произошло между спокойным уходом Генри Эйнджера и бурным – Карра, она, без сомнения, изо всех сил постаралась бы удовлетворить их просьбу и наверняка провалила бы грамотно выстроенный перекрестный допрос. Но ни Карр, ни Риетта не смогли заставить себя даже предложить ей нечто подобное. Для них обоих это выглядело бы как признание вины, и они с гневом и гордостью отвергли саму возможность такого признания. Так что Фэнси пришлось самой решать, как ответить. Ее охватило смущение и страх. В памяти зазвучал хриплый голос Карра: «Так это ты… Ты, мерзавец!» Она не могла рассказать об этом комиссару. Но что же она ему скажет? Что делать, если правду сказать не можешь, а врать не научилась? Она не имела ни малейшего представления. Прекрасная кожа на ее щеках залилась нежным румянцем, голубые глаза медленно наполнились слезами. Констебль Уиткомб обнаружил, что не может отвести от нее глаз. Комиссар оставался равнодушным. Он решил, что девушка глупа, и что он сейчас кое-что из нее вытянет. Он повторил свой вопрос довольно резким тоном:

– Что он сказал?

Последовала пауза. Румянец на щеках Фэнси побледнел.

– Мисс Крэй вернулась, а Карр вышел прогуляться.

Дрейк постучал по столу.

– Вы не ответили на мой вопрос, мисс Белл. Мистер Робертсон увидел фотографию мистера Лесситера. Что он сказал, когда ее увидел? Как вам показалось – он узнал его на фото?

– Ну, вроде того…

– Вам придется говорить яснее. Я хочу знать, что он сказал.

Фэнси сделала все, что могла.

– Он… казался удивленным.

Дрейк тут же отреагировал:

– Вы хотите сказать, что он узнал человека на фото, но был удивлен, что это оказался мистер Лесситер?

– Да… Вроде того.

– Он был удивлен. Был ли он зол?

Что она могла на это ответить? «Зол» – не то слово. Она не знала, что сказать. Она молчала, и ее молчание означало согласие.

– Он был зол, когда узнал, что это мистер Лесситер? Очень зол?

Она сидела, опустив глаза и глядя на стол. Ресницы у нее были мокрые. Дрейк снова постучал по столу.

– Он узнал мистера Лесситера и разозлился. Почему? Думаю, вы знаете. Если вы не расскажете мне об этом, расскажет кто-нибудь другой.

Фэнси рывком подняла голову и смахнула две злые слезинки. Глаза ее сверкали.

– Тогда идите и спрашивайте у других! – сказала она с внезапно проявившимся сильным акцентом кокни.

– Мисс Белл!

Она вскочила, оттолкнув стул.

– Нечего задавать мне кучу вопросов, на которые я не могу ответить! Если есть другие люди, которые могут вам ответить, идите и спрашивайте у них! Если вам нужно знать, что сказал Карр, спросите у него – он расскажет об этом гораздо лучше, чем я!

Комиссар не пошевелился.

– Я не могу заставить вас отвечать на мои вопросы, мисс Белл, но когда начнется следствие, вы обязаны будете явиться и дать показания под присягой. А пока ваш долг – помогать полиции любым возможном способом.

Фэнси не уходила. Теперь, когда он ее разозлил, она перестала бояться. Он не мог заставить ее говорить, он сам так сказал. Она не станет отвечать, если не захочет. Она не станет говорить ничего о том, что Карр был зол.

Комиссар снова заговорил:

– Мистер Робертсон вышел, а следом вышла мисс Крэй?

– Да.

– Как долго их не было?

– Они ушли не вместе. Он ушел через парадную дверь, а она – через заднюю.

– Хорошо, давайте по одному. Когда вернулась мисс Крэй?

К чему все эти глупые вопросы? К чему он ведет?

– В четверть десятого; новости только что закончились.

– А мистер Робертсон?

– Не знаю – я ушла спать.

– Вы не слышали, как он вернулся?

– Нет. Я больше ничего не могу вам рассказать.

– Погодите, мисс Белл. Мистер Робертсон вышел после того, как узнал человека на фотографии, так?

– Я вам уже говорила это.

– В котором часу это было?

– В половине девятого. Я посмотрела на часы из-за программы по радио.

– Мистер Робертсон узнал человека на фотографии и почти сразу вышел из дома. Он был зол, не так ли? Он хлопнул дверью?

Да он хочет обманом выудить у нее ответ! Фэнси вспылила:

– Спросите у него! – сказала она и выбежала из комнаты.

Дверь столовой громко захлопнулась за ней. Констебль Уиткомб забылся настолько, что присвистнул.

Глава 20

Карр пришел в Лентон тем же шагом, которым шел накануне. Он застал в лавке Джонатана Мура, который неторопливо беседовал со старой леди Фитчетт. В любое другое время его позабавил бы контраст между ее грузной квадратной фигурой и грубыми манерами и высоким, изысканным Джонатаном с его безупречной вежливостью. Однако сейчас он обошел с противоположной стороны книжный шкаф чиппендейл и направился в глубину лавки.

Книжного шкафа оказалось недостаточно, чтобы не привлечь внимания леди Фитчетт. Она отвлеклась от испано-мавританских тарелок, которые они обсуждали, и требовательно спросила:

– Кто это был?

Джонатан Мур принял отсутствующий вид.

– Понятия не имею.

– Этот человек только что прошел в ваш дом так, словно он тут хозяин.

– Может, кто-то из рабочих…

– Кто-то из рабочих? Как бы не так! Похоже, это был Карр Робертсон.

– Может, и он.

Леди Фитчетт фыркнула. Ничто не злило ее больше, чем попытка что-либо скрыть.

– Джонатан, вы увиливаете! Карр вернулся?

– Полагаю, да.

– Самое время, как по мне! Он помирился с Элизабет?

Ответом ей была совершенно обворожительная улыбка.

– Вам лучше спросить у него.

Она снова фыркнула.

– Вы слишком много хотите за эти тарелки!

– Подумайте о моем подоходном налоге.

– А вы подумайте о моем!

Карр прошел в дверь, ведущую из лавки в дом, и свистнул. От этого свиста сердце Элизабет подпрыгнуло. Именно так он всегда и делал – проходил в эту дверь и сразу свистел, так что если она была наверху, то слышала его и спускалась, а если внизу, в гостиной, то ей достаточно было сказать: «Входи». Так она сейчас и сказала, и вот он здесь, и она в его объятиях. Но то, как он ее обнимал, заставило ее удивиться. А через минуту она испугалась. Он не поцеловал ее, а просто держал ее в своих объятиях так, словно был не в силах ее отпустить.

– Карр… В чем дело?

Ей пришлось повторить вопрос. И даже тогда он не сразу ей ответил. Он отпустил ее и отстранил от себя, его руки тяжело легли ей на плечи.

– Придется тебе снова меня бросить.

– Карр!

– Кто-то убил Джеймса Лесситера вчера вечером, и люди наверняка подумают, что это сделал я.

Она неотрывно смотрела на него.

– А это был ты?

Он хрипло рассмеялся.

– Вот видишь! Ты и сама бы в это легко поверила!

Карие и ясные, словно вода, глаза Элизабет заблестели.

– Только если бы ты мне сам это сказал.

– Нет, я не убивал его. Я, наверное, мог это сделать до того, как увиделся с тобой, но не после. И в любом случае я не стал бы подкрадываться сзади и вышибать ему мозги кочергой.

– Карр!

– А кто-то так и сделал. Я нашел его мертвым…

– Ты пошел туда?!

– Да, пошел. Не надо говорить мне, что я дурак, я и сам теперь это знаю. Я же не знал, что его убьют. Я хотел с ним встретиться и откровенно поговорить, а потом захлопнуть дверь в прошлое. Конец, и новая книга, глава первая – свадебные колокола и «жили они счастливо до конца своих дней». Мне это показалось неплохой идеей. Понимаешь, раз он собирался наезжать в Меллинг-Хаус, а я то и дело приезжал бы в коттедж, мы бы все равно обязательно встретились. Я решил, что лучше выяснить отношения как приличные люди – наедине. Тогда мы могли бы спокойно друг друга игнорировать, и со временем в Меллинге нас перестали бы приглашать куда-либо вместе. Мне в самом деле казалось, что это хорошая идея.

Элизабет стояла, не шевелясь и пристально глядя ему в лицо; красивая длинная шея, чуть откинутая назад голова, волосы, словно обдуваемые ветром.

– Что произошло? Расскажи мне.

Он рассказал, как увидел свет в окне Кэтрин и пошел к дому, повернул за угол, поднялся по двум ступенькам и вошел через приоткрытую дверь и задернутые шторы. Он ничего от нее не утаил: рассказал и про мертвое тело, распластанное на письменном столе, и про кочергу в пятнах крови, и про плащ с промокшим от крови рукавом и запачканной полой. Когда он закончил, она сказала:

– Напрасно ты вытер кочергу.

– Я должен был это сделать – на всякий случай.

Она покачала головой.

– Напрасно. Ты сказал, что не стал бы подкрадываться и бить человека по голове кочергой. Неужели ты думаешь, так поступила бы Риетта?

Его лицо залилось краской.

– Я задумался об этом гораздо позже. Там был этот чертов плащ, и я, не успев опомниться, уже вытирал кочергу. Не думаю, что это имеет хоть какое-то значение. Убийца здорово все продумал. Он либо надел плащ перед убийством, либо нарочно запачкал его кровью после. Ты же не думаешь, что он забыл бы о кочерге?

– Нет…

Она на минуту задумалась.

– Карр, если ты унес плащ и не оставил своих отпечатков пальцев, я не представляю, почему кто-то может подумать, что это сделал ты.

Он мрачно ответил:

– Есть еще наша малышка Фэнси, вот и все. Мы вместе просматривали газеты, оставленные Генри Эйнджером, когда я наткнулся на фотографию Джеймса Лесситера. Я не помню, что сказал, но она вспомнит. Что-то вроде «Попался, мерзавец!». После чего я, хлопнув дверью, вылетел из дома.

– Разве она не умолчит об этом? Разве ты не мог ее попросить…

Он яростно нахмурился.

– Нет! – И тут же смягчился. – Все равно не было бы никакой пользы. Она совершенно безыскусное дитя, полиция мигом бы у нее все выудила. Пусть уж лучше скажет все как есть, а мы будем действовать как люди, которым нечего скрывать.

Зазвонил телефон. Элизабет подошла к столу и взяла трубку. Он услышал, как она говорит: «Да, он здесь». Она посмотрела на него через плечо.

– Карр, это Риетта. Она хочет с тобой поговорить.

Глубокий голос Риетты донесся до него по проводам. Она заговорила по-немецки:

– Дела не очень хороши, Карр. Полиция забрала плащ. Мы недостаточно хорошо его отстирали. Миссис Мэйхью знает, что я была там. Она подслушивала. Она слышала, как он говорил о завещании и как сказал: «Если бы юный Карр убил меня сегодня, ты бы унаследовала весьма солидное состояние». Не очень-то здорово, правда? Я решила, что лучше тебя об этом предупредить.

Раздался щелчок – она повесила трубку. Он сделал то же самое, повернулся к Элизабет и повторил все, что услышал, закончив словами Риетты:

– Не очень-то здорово, правда?

– Полиция выяснит, кто это сделал. Но тебе нужно проконсультироваться с юристом, – рассудительно заявила она.

– Да. Я встречусь со старым Холдернессом.

– Он ведь не адвокат по… уголовным делам.

Карр скривился.

– Господи, не напоминай!

– Прости.

– Не извиняйся. Нам придется пройти через это. Возвращаясь к Холдернессу: он всех нас знает, и если дело окажется совсем не в его компетенции, он может направить нас к кому-нибудь еще. Он точно посоветует, к кому нам лучше обратиться. Я пойду к нему.

– Возвращайся потом и все расскажи.

Он кивнул, сделал несколько шагов к двери, но вернулся.

– Элизабет, забудь про вчерашний вечер. Мы не помолвлены.

Глаза ее сияли ярко как никогда. Она была достаточно высокой, чтобы обнять его за шею, не вставая на цыпочки. Сцепив руки у него на затылке, он притянула к себе его голову, пока их щеки не соприкоснулись.

– Разве нет?

– Нет.

– Хорошо, милый, я не возражаю – вместо помолвки будет свадьба.

– Элизабет!

– Не глупи! Беги к мистеру Холдернессу!

Глава 21

Мистер Холдернесс откинулся в кресле. Его цветущий вид никуда не делся, но черные брови, которые так красиво контрастировали с густыми седыми волосами, были нахмурены, а глаза глядели встревоженно. По мере того как Карр рассказывал, тревоги в этих глазах становилось все больше. Теперь мистер Холдернесс вдохнул и резко, протестующе выдохнул.

– Мой бедный Карр!

Губы Карра дернулись.

– Отвратительно, правда?

Мистер Холдернесс побарабанил по колену большими белыми пальцами.

– Ты же понимаешь, что, если все это всплывет, тебе грозит арест.

– Я только об этом и думаю.

– Конечно, нет причин для того, чтобы все это выплыло.

– Как это?

– Кто знает, что ты приходил в Меллинг-Хаус вчера вечером? Скольким людям ты об этом сказал?

Карр дернул плечом.

– Риетте, Элизабет и вам.

– Тогда не говори больше никому. Они должны держать язык за зубами, и ты тоже.

– Насчет этого я не уверен, – медленно сказал Карр.

– Напрасно.

– Не уверен. Понимаете, полиция знает, что Риетта была там. Они станут говорить, что у нее был мотив. Она пошла предупредить его о том, что я узнал про него и Марджори. Он рассказал ей какую-то малоправдоподобную историю, чтобы ее успокоить. Потом он достал завещание, которое составил в ее пользу, когда они еще были помолвлены – и миссис Мэйхью подслушивала под дверью! Она услышала, как он сказал: «Если бы юный Карр убил меня сегодня, ты бы унаследовала весьма солидное состояние». Это же совершенно четко указывает на Риетту или на меня. Если я отойду в сторону, останется только Риетта. Кроме того, даже если отбросить все остальное, Фэнси точно им расскажет, что я узнал его на фото, пришел в ярость и выбежал из дома, хлопнув дверью.

Мистер Холдернесс упрямо стиснул зубы.

– У тебя еще будет время на то, чтобы совершить самоубийство, если Риетта окажется в реальной опасности. Я настаиваю на том, чтобы ты держал язык за зубами.

Карр вопросительно вздернул бровь.

– Самоубийство?

Мистер Холдернесс сердито воззрился на него.

– А как еще это назвать, если ты предлагаешь рассказать полиции, во-первых, что ты вчера вечером опознал Джеймса Лесситера на фотографии как человека, который соблазнил и бросил твою жену, а во-вторых, что ты был на месте преступления примерно в то время, когда оно было совершено? Можешь поступать как знаешь, но я отказываюсь иметь дело с такой глупостью. Риетта, на мой взгляд, находится вовсе не в таком серьезном положении, как ты. Ни один человек из тех, кто ее знает, не поверил бы, что она способна совершить такое отвратительное преступление ради денег.

Карр рассеянно кивнул и вдруг сказал:

– Интересно, кто же это сделал…

Мистер Холдернесс поднял свою крупную ухоженную руку и снова опустил ее на колено.

– Джеймс Лесситер сколотил большое состояние. Зачастую за счет других людей. Мне кажется маловероятным, что это преступление совершил кто-то из местных, хотя вполне вероятно, что его очень старались представить именно таким. Интересно, пропало ли что-либо из вещей. Я провел тщательную опись после смерти миссис Лесситер. Думаю, первое, что я сделаю – свяжусь с полицией и предложу им проверить сохранность имущества. В доме были ценные вещи. Если какие-то из них отсутствуют – что ж, тогда полиции будет за чем проследить. А тем временем я настаиваю, чтобы ты помалкивал. Если тебя попросят дать показания, ты скажешь, что по совету своего адвоката ты предпочитаешь ничего не говорить до начала следствия. Это даст мне время выяснить, как обстоят дела.

Карр коротко кивнул, мысли его были далеко. Казалось, он над чем-то размышляет. Эти колебания в итоге вылились в слова:

– Вы что-нибудь знаете о Сириле Мэйхью?

Лежавшая на колене рука мистера Холдернесса слегка подпрыгнула.

– Почему ты спрашиваешь?

– Из праздного любопытства. Я на днях спросил о нем у Риетты, а она перевела разговор на другую тему. Чем он занимается?

– Кажется, у него проблемы.

– С полицией?

– Боюсь, что так. Ему дали условный срок.

– Что он натворил?

– Обокрал работодателя, кажется. Его родителей это сильно подкосило. Тяжело, когда единственный сын пошел по плохой дорожке. Они ведь такие приличные люди.

– Единственного ребенка часто слишком балуют. Сирил был ужасным наглецом.

– Родители часто бывают весьма неразумны. Что заставило тебя спросить о нем?

Карр поглядел в потолок.

– Да так, ничего. Просто я видел его на станции в Лентоне вчера вечером.

Мистер Холдернесс сдвинул брови.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

– Ты с ним разговаривал?

– Нет. Я увидел его случайно: он вышел из последнего вагона и проскочил мимо билетной кассы. Не похоже было, что он хочет с кем-то разговаривать. Интересно, приезжал ли он домой вчера вечером.

Мистер Холдернесс сказал:

– Думаю, мы спросим об этом у полиции.

Глава 22

Закончив разговор, Риетта Крэй осталась сидеть за письменным столом, на котором стоял телефон. Она любила большие столы и была рада тому, что для него как раз хватило места в проеме передней стены в столовой. Она сидела спиной к обеденному столу – это был старомодный викторианский стол, предназначенный для целой семьи и слишком большой для своего нынешнего местоположения. Ни он, ни обитые поблекшей парчой тяжелые стулья с прямой спинкой, имитировавшей стиль Шератон^[10], были совершенно не к месту в коттедже, но Риетта выросла среди этой мебели, ей бы и в голову не пришло ее сменить. Эта мебель стояла здесь с тех времен, когда у ее отца была оживленная практика в Лентоне и они жили в большом доме на центральной улице. Это время казалось теперь таким далеким. Доктор Крэй умер, и они переехали в Белый коттедж. Почти тридцать лет назад. Очень давно.

Несколько минут она смотрела на аппарат, потом протянула руку и сняла трубку. Голос, ответивший ей с коммутатора, принадлежал не Глэдис Люкер, которая соединяла ее для разговора с Карром. На этот раз ответила мисс Проссер, сказавшая «Алло!», и Риетте сразу стало легче. Все в Меллинге знали, что Глэдис подслушивает на линии, если считает, что есть что послушать, но мисс Проссер было не до того. Она была слегка туговата на ухо, и как она сама выражалась: «Мне трудно услышать даже то, что нужно, куда уж мне подслушивать».

Риетта назвала ей нужный номер и была вынуждена его повторить: 21, Ленфолд. Интересно, вспомнит ли мисс Проссер, что это личный номер Рэндала Марча. После того как его назначили начальником полиции округа, он купил милый маленький домик в нескольких милях от Лентона, поселил там пожилую супружескую пару, которая вела его хозяйство, и стал заниматься садоводством на участке, который мог похвастаться крошечным ручейком, прудом с кувшинками и клочком леса.

Пока она ждала соединения, она говорила себе, что сглупила, позвонив ему, но, может быть, последствия этой глупости ее минуют, так как, скорее всего, Рэндала нет дома. Он мог и быть там, если пришел домой на обед, но вряд ли. Может, он вообще уже едет сюда, если комиссар Дрейк успел составить и передать ему отчет.

На другом конце провода подняли трубку. Рэндал Марч сказал: «Алло!» Риетта покраснела до корней волос. Господи, зачем она ему позвонила? Совершенно абсурдный и безумный поступок. Она услышала свой спокойный глубокий голос:

– Это ты, Рэндал?

– Риетта! – отозвался он тепло и радостно.

Кровь отлила от ее лица. Она подумала: «Он еще ни о чем не слышал. Все хорошо».

– Я хотела кое о чем у тебя спросить. Это насчет твоей мисс Сильвер. Ты знаешь, она гостит здесь у своей старой школьной подруги миссис Войси…

– Да, я слышал. Ты с ней уже встретилась? Она уникальна, правда?

– Да. Рэндал, а насколько она хороша… в своей работе?

Он рассмеялся.

– О, определенно высший класс! Нет, это неточное сравнение. Она – учитель за кафедрой, а мы все сидим перед ней, как первоклашки.

Голос ее стал ниже, она заговорила медленнее.

– Ты правда так считаешь? Серьезно?

– Совершенно серьезно. Риетта, а почему ты об этом спрашиваешь? Что-нибудь случилось?

– Много чего. – На всякий случай она перешла на французский. – Джеймса Лесситера убили вчера вечером.

– Да, мне сообщили. Я еще не читал отчет.

– Я – главный подозреваемый, Рэндал, – сказала Риетта и повесила трубку.

Глава 23

Рэндал Марч поднял взгляд от машинописных листов, которые только что прочел. Он никак их не комментировал, пока не дочитал до конца.

Когда он опустил последнюю страницу на стол, комиссар Дрейк сказал:

– Вот такие дела, сэр. Без сомнения, дело против мисс Крэй складывается весьма серьезное.

Марч улыбнулся.

– Друг мой, это абсурдно. Я знаю мисс Крэй с детства. Она совершенно не способна ударить человека кочергой по голове.

Дрейк застыл. Вот оно, значит, как повернулось. В нем поднялась горечь классового сознания. Он знает ее с детства – и значит, она не могла совершить убийство! Все эти люди заодно! Он выглядел так, словно его ущипнули за тонкий нос.

– Все так говорят, пока убийство не доказано. Убийца выглядит как любой другой человек, пока не попадет на виселицу.

Рэндал Марч обладал приятным ровным нравом в сочетании с хорошим телосложением, крепким здоровьем и чистой совестью, но сейчас он внезапно ощутил острый приступ чистого гнева. Это чувство его сильно удивило, потому что показалось ему неловким и компрометирующим. К счастью, он никак не проявил его внешне и просто повторил свое последнее утверждение:

– Мисс Крэй совершенно не способна кого-нибудь убить.

Уязвленное выражение теперь было на всем лице Дрейка. Он стал похож на голодного лиса.

– Нам нужно судить по доказательствам, сэр. Если вы еще раз посмотрите на показания, вы увидите, что у мисс Крэй есть довольно серьезный мотив. Она была помолвлена с этим мистером Лесситером около двадцати лет назад. Она говорит, что сама разорвала помолвку, но отказывается объяснить причину; местные жители считают, что он плохо с ней обращался. Я не знаю, существуют ли фактические доказательства того, что она затаила на него обиду, но возможно, это так и есть. Вдобавок ко всему он приезжает сюда двадцать лет спустя с кучей денег. Теперь перейдем к событиям прошлого вечера. Мистер Карр Робертсон отказывается давать показания. Это, на мой взгляд, весьма подозрительное обстоятельство. Я не стал бы об этом сильно задумываться, будь он старше. Для человека средних лет в порядке вещей быть осторожным, но для молодого мужчины двадцати восьми лет это неестественно. И весьма подозрительно. Он что-то знает и боится, что это плохо обернется либо для него самого, либо для мисс Крэй, поэтому держит язык за зубами. Но взгляните на показания мисс Белл. Она совершенно четко дает понять, что мистер Робертсон выскочил из дома, хлопнув дверью, как только увидел фото мистера Лесситера в газете, под которым стояло его имя. Я считаю, что они никогда не встречались и не видели друг друга, но в ту минуту, когда мистер Робертсон видит фотографию с подписью, он ее узнает и выбегает из дома. Тут ходят разговоры, что жена мистера Робертсона сбежала во Францию, пока сам он служил в Германии. Никто не знал, с кем она сбежала. Потом мистер Робертсон демобилизовался и вернулся домой. Вскоре появилась и его жена – больная. Мужчина, с которым она сбежала, оставил ее без гроша. Мистер Робертсон принял ее назад и ухаживал за ней, пока она не умерла – это было около двух лет назад. Говорят, что он решил выяснить, кто в ответе за ее смерть. Миссис Феллоу, которая работает у мисс Крэй, рассказала кое-что про фотографию. Говорит, она слышала, как мистер Робертсон сказал своей тете, что узнает этого человека в лицо, если встретит, потому что у Марджори – его жены – была его фотография. Это, конечно, всего лишь местные сплетни, но они подтверждают происходящее. А теперь вернемся к показаниям мисс Белл: как только мистер Робертсон выбежал через парадную дверь, мисс Крэй последовала за ним через заднюю. Она схватила первый попавшийся плащ, который оказался плащом племянника, и побежала в Меллинг-Хаус, где миссис Мэйхью услышала, как мистер Лесситер говорит ей о завещании, которое составил, когда они были помолвлены, – «Все мое имущество оставляю Генриетте Крэй», и так далее. А также она слышит его слова: «Если бы юный Карр убил меня сегодня, ты бы унаследовала весьма солидное состояние».

Дрейк сделал паузу, довольный тем, что, по его мнению, представляло собой дельное и убедительное изложение событий. Рэндал Марч спросил:

– И?

– И что же, сэр, у вас разве остаются еще какие-либо сомнения в том, что мисс Крэй поспешила в Меллинг-Хаус для того, чтобы предупредить мистера Лесситера о том, что он должен опасаться какого-нибудь акта насилия со стороны мистера Карра Робертсона?

Рэндал Марч улыбнулся чуть более приятной улыбкой.

– Если она обеспокоилась тем, чтобы пойти и предупредить его, значит, она его не убивала. Вы пытаетесь усидеть на двух стульях, Дрейк. Боюсь, это невозможно.

Глаза Дрейка за рыжими ресницами сузились.

– Минуточку, сэр, мне кажется, вы не уловили сути. Когда она пришла его предупредить, она ничего не знала о завещании. Говорят, что состояние мистера Лесситера оценивается примерно в полмиллиона. Можно прийти, чтобы предупредить человека, и передумать, если это поможет заполучить полмиллиона.

Рэндал Марч очень хорошо держал себя в руках. Он сохранял именно ту степень внимания, которую полагалось выказывать подчиненному, с чьими умозаключениями невозможно согласиться. У него был вид человека, который тщательно взвешивает предположение, что гипотетические полмиллиона могли побудить Риетту Крэй вышибить человеку мозги кочергой. Отдав должное внимание этой теории, он покачал головой.

– Боюсь, это не соответствует ее характеру.

Комиссар Дрейк не отступал.

– Имеются доказательства, которые, с позволения сказать, с ходу не прояснишь. Отказавшись объяснить, почему она так торопилась, мисс Крэй в своих показаниях говорит, что взяла первый попавшийся плащ; они висят в коридоре, а она вышла через заднюю дверь. Плащ, который она взяла – это старый плащ мистера Робертсона. Подкладка на нем клетчатая с желтой полоской. Это упомянуто в показаниях миссис Мэйхью. Когда она вернулась в кабинет во второй раз и приоткрыла дверь, этот плащ лежал на стуле. Часть подкладки была видна, и она ее описала. Один рукав свисал, и, по ее словам, манжета была вся в крови. Мисс Крэй объясняет это тем, что оцарапала запястье, пока шла через лес. Но обратите внимание, сэр: вся правая пола этого плаща была влажной, словно ее вытирали мокрой губкой. Он висел в коридоре вместе с остальной одеждой, и пола у него все еще была мокрой. Я сразу отправил его на анализ, и вот что я получил. Я звонил им перед выходом, и мне сказали, что на всей непросохшей части плаща есть следы человеческой крови. Правая манжета, похоже, сильно ею пропиталась: довольно много следов крови осталось в шве и там, где загнута подкладка. Нет сомнений, что пятен крови было много – гораздо больше, чем можно объяснить небольшой царапиной. Мисс Крэй показала мне свое запястье – объяснение с царапиной никуда не годится.

Марч перебирал лежащие перед ним листы. Дрейк продолжал:

– Единственное, чем можно объяснить состояние плаща, – это предположить, что его надевал убийца.

Марч поднял глаза от листа, который держал перед собой.

– Миссис Мэйхью в своих показаниях говорит, в частности, что во второй раз она не слышала в комнате никаких звуков. Это может указывать на то, что мисс Крэй уже ушла. Нет доказательств того, что плащ был на ней, когда его так сильно испачкали. Если, как она говорит, она оцарапала запястье, то, возможно, пятна от этой царапины оказалось достаточно, чтобы привлечь внимание миссис Мэйхью. И внимание убийцы. Чужой плащ с чужой кровью на нем – это удача, на которую не следует слишком полагаться, но которую не стоит и упускать.

– Вы выдвигаете предположение, что мисс Крэй ушла домой без плаща – хотя ночь была очень холодная – и что кто-то надел его, чтобы убить мистера Лесситера. Если это так, то чем объяснить тот факт, что пальто было выстирано и висело у нее в коридоре? Конечно, этому может быть только одно объяснение, я и сам об этом подумал. Если мистер Карр Робертсон пришел в Меллинг-Хаус после ухода мисс Крэй, он мог надеть плащ – вы же помните, что это его собственный старый плащ – и после убийства ему оставалось лишь вернуться в коттедж и постараться отмыть с него пятна крови. Нет сомнений, что именно это он и сделал. В конце коридора у них небольшая умывальная. Мы нашли пятно на нижней части раковины и пару пятен крови на полу – линолеум там темный, и их не было видно. Видимо, с плаща натекло. Думаю, они решили, что все убрали, но в таких случаях люди что-нибудь да упустят.

Рэндал Марч сидел, охваченный ужасом. От таких улик не отмахнешься. Это, конечно, не улики против Риетты – разум отказывался признавать этот вариант, но есть вероятность, что заведут серьезное дело против Карра Робертсона. Если вчера вечером он действительно опознал Джеймса Лесситера как соблазнителя своей жены, то дело может оказаться чертовски серьезным. А Карр не дает никаких показаний…

Глава 24

– Можно войти, дорогая?

Миссис Войси, занимавшаяся счетами, повернула голову. Она увидела мисс Сильвер, одетую для прогулки, в шляпке, которая считалась у нее второй лучшей, но так сильно напоминала первую, что почти от нее не отличалась; разве что отделана она была простой репсовой лентой, а не многочисленными витками атласа. Но зато слева на обеих шляпках был маленький букетик цветов; повседневный – поменьше, постарше и более сплющенный – состоял из увядшей желтофиоли в окружении бледной резеды и повторял оттенки почтенного возраста меховой горжетки, которую ее хозяйка высоко ценила за защиту от сквозняков. Черное суконное пальто не менялось ни в будни, ни в выходные, как и аккуратные ботики на шнурках и черные шерстяные чулки, которые мисс Сильвер привыкла носить с октября по апрель, а иногда и дольше, если весна выдавалась холодная.

Мисс Сильвер вошла, тихо прикрыла за собой дверь и кашлянула. С ее запястья свисала объемистая сумка, на руках были черные вязаные перчатки.

– Какая ужасная сырость сегодня. Надеюсь, я тебя не побеспокоила, Сесилия, но я только что получила приглашение на ланч. Я подумала, что ты не станешь возражать, если я его приму.

Миссис Войси переспросила дружелюбно, однако с некоторым удивлением:

– Приглашение на ланч?

– Да, Сесилия. От мисс Крэй.

Миссис Войси сказала:

– Вот как…

С тех пор как молочник принес первые сведения о смерти Джеймса Лесситера, обмен новостями в деревне шел весьма активно. Миссис Крук сбегала в лавку за пакетом готовой смеси для кекса (которую в обычное время презирала) и там повстречала племянницу миссис Феллоу, которая, если можно так выразиться, почти видела миссис Мэйхью. Племянницу посетило вдохновение, и она решила сходить в Меллинг-Хаус с предложением помочь по-соседски – может, она и не видела саму миссис Мэйхью, но зато встретилась и поговорила с миссис Феллоу, которая только что от нее вышла.

– Она едва может голову поднять, бедняжка, – сказала миссис Крук, пересказывая эту беседу миссис Войси и ее гостье. – К ней приходил врач, он говорит, что это от потрясения. Миссис Феллоу должна оставаться там и не давать ей ничем заниматься. А со слов миссис Феллоу там есть от чего получить потрясение – всюду кровь, и плащ мисс Риетты Крэй испачкан этой кровью по локоть.

– Какая чушь, Бесси! – сказала миссис Войси.

Миссис Крук стояла на своем.

– Это миссис Феллоу рассказала своей племяннице, а она ведь пришла прямиком от миссис Мэйхью, которая все видела. И ведь говорят, что этот бедный джентльмен все оставил мисс Крэй, и завещание лежало прямо под его рукой, и на нем была его кровь. Мистер Мэйхью, когда обнаружил тело, видел бумагу и говорит, что ее, несомненно, пытались сжечь, потому что она обгорела с одной стороны.

– Риетта Крэй и мухи не обидит, – сказала миссис Войси.

Миссис Крук была непоколебима.

– Мухи не составляют завещаний, – изрекла она мрачно. – Но говорят, что за этим, возможно, кроется и еще кое-что. Похоже, что мистер Карр выскочил из дома около половины девятого. Джим Уоррен, тот, что встречается с Дорис Гровер, случайно проходил мимо и сказал Дорис, что если кого и видел в ярости, так это мистера Карра. Он был прямо вне себя, весь на нервах, и промчался мимо Джима, а тот услышал, как он с бранью повторяет имя мистера Лесситера. Джим говорит, зрелище было ужасное – он был словно пес, у которого в зубах что-то застряло и теперь болит. Дорис говорит, что он неважно выглядел, когда пришел, и она спросила у него: «Что случилось, Джим?», а он рассказал ей вот это. Он, Джим, с детства был чувствительным. Дорис говорит, что ей пришлось дать ему глоток отцовского виски, и мистер Гровер ни капли не рассердился.

В эту минуту в разговор вмешалась мисс Сильвер:

– А в какую сторону шел мистер Карр Робертсон?

Миссис Крук застыла в задумчивости. Мисс Сильвер снова спросила:

– Мистер Карр шел по направлению к Меллинг-Хаусу?

Миссис Крук раздумывала и не торопилась. Наконец она сказала:

– Нет, туда он не мог идти, раз Джим его встретил. Джим шел с противоположной стороны. Сначала маленькие коттеджи слева, там и живут Уорнеры, и мистер Карр, должно быть, шел той дорогой, потому что Джим говорит, их пес выбежал и облаял его, когда он проходил мимо. Но ведь говорят, что, возможно, именно мистер Лесситер сбежал с женой мистера Карра, все это выплыло наружу, и мистер Карр убил его за это.

И вот, на фоне всего вышесказанного, миссис Войси слышит, что мисс Сильвер идет на ланч к Риетте Крэй. Она сказала лишь «Вот как…» Это было так не похоже на нее, что мисс Сильвер инстинктивно ждала продолжения. По лицу миссис Войси разлилось выражение живейшего интереса, и она воскликнула:

– Мод! Она консультировалась с тобой? Я имею в виду, в профессиональном смысле. О, как бы мне этого хотелось!

– Она пригласила меня на ланч, – сказала мисс Сильвер.

Миссис Войси стиснула пальцы, на которых блестели три красивых, но чуть тесноватых кольца.

– Тогда ты обязательно должна пойти. В самом деле, само провидение привело тебя сюда, потому что ничто и никогда не заставит меня поверить, что Риетта Крэй могла совершить нечто подобное. Это было бы слишком возмутительно и лишь доказывает, как ужасны сплетни. Этот несчастный едва испустил дух, как уже вся деревня говорит, что он сбежал с женой Карра и что его убила Риетта, потому что он оставил ей свое состояние. Я хочу сказать, что это неразумно, ведь правда? Не думаю, что он когда-нибудь видел Марджори. Я и сама видела ее раз пять и точно могу сказать, что в жизни не встречала более неприятную молодую женщину: чертовски красивую и совершенно бессердечную! А ведь Карр был обручен с такой хорошей девушкой, пока не встретил ее! Марджори просто вцепилась в него, а он и поддался. А эта милая девушка, Элизабет Мур, уехала и поступила в службу воздушного движения. Кажется, она командовала зенитной батареей или что-то в этом роде. А Марджори сбежала, как я тебе рассказывала, но не понимаю, почему это должно быть как-то связано с Джеймсом Лесситером…

Мисс Сильвер кашлянула.

– Дорогая, наверное, мне пора идти…

Ушла она лишь через десять минут.

Когда она пришла в Белый коттедж, оказалось, что мисс Крэй не одна. С ней была миссис Уэлби, но она сразу поднялась, чтобы уйти. Мисс Сильвер внимательно посмотрела на нее и заметила, что ее неяркий макияж, хоть и умело нанесенный, скрывал под собой смертельную бледность, которую невозможно до конца замаскировать никакой косметикой. Никто, глядя на мисс Сильвер, не предположил бы, что у нее может быть глаз эксперта в том, что касается косметики, да и вообще в дамских штучках. И все же она с первого взгляда распознала скрытую бледность, так же как и то, что тональный крем, румяна и пудра, которыми миссис Уэлби изо всех сил постаралась эту бледность скрыть, были наилучшего качества и весьма дороги. Все эти средства были нанесены очень искусно, а для женщины, которая забежала на минутку перед ланчем проведать давнюю подругу и деревенскую соседку, Кэтрин Уэлби очень уж принарядилась. Риетта Крэй была одета в короткую юбку из коричневого твида и старый свитер из натуральной шерсти; обе вещи были изрядно поношены. При этом Кэтрин Уэлби тщательно выбирала свой наряд. Ни одна вещь не выглядела неуместно, но общее впечатление было такое, что одежда какая-то чересчур новая. Она могла бы хоть сейчас принять участие в показе мод ателье, которое специализируется на загородной одежде. Серый твидовый пиджак и юбка – идеального покроя. Джемпер более светлого оттенка – с модной горловиной, а элегантные ботинки – с модным каблуком. Шляпки на ней не было, но не из-за неофициальной обстановки, а потому что так было модно. Золотые волны волос были идеально уложены.

Будь ее знакомство с миссис Уэлби чуть более долгим, мисс Сильвер признала бы, что та неким образом перешла ту неуловимую грань, которая отделяет достаточное от избыточного. Но даже при столь коротком знакомстве она осознала нечто подобное. Ей показалось, что в Кэтрин есть не поддающаяся определению жесткость, отсутствие чего-то такого, что могло бы придать живость и свежесть всему образу.

В те несколько минут, которые прошли между приветствием и прощанием, мисс Сильвер оценивала полученные впечатления. Она была слишком умна, чтобы не распознать ум в других людях. Она распознала его в Кэтрин Уэлби, и ей пришла в голову цитата из стихов поэта, который был старше ее любимого лорда Теннисона^[11]:

В какой-то степени Кэтрин Уэлби была умна, но с ее стороны было неумно заходить слишком далеко. Возможно, это впечатление преувеличенности складывалось лишь на фоне трагической смерти и назревающего скандала. Возможно…

Мисс Сильвер задумчиво проводила взглядом выходившую из комнаты Кэтрин Уэлби.

Глава 25

Когда дверь за Кэтрин закрылась, последовала небольшая пауза. Риетте Крэй эта минута напомнила тот миг, когда собираешься с духом, чтобы прыгнуть в ледяную воду. Ей пришла в голову мысль, что прыгать ей необязательно. Ее тайна все еще при ней. Она лишь пригласила мисс Сильвер на ланч. Если и имелось в виду что-то другое, то этим все еще можно пренебречь. Она почувствовала, что мисс Сильвер внимательно смотрит на нее, и подняла глаза, чтобы встретить ее взгляд.

Произошло нечто необъяснимое. Она испытала то, что до нее испытывали многие клиенты мисс Сильвер. Когда она думала об этом впоследствии, перед глазами ее стоял образ, который так часто можно было увидеть во время войны: дом, чей фасад был разрушен, и взгляду прохожих преставали все до единой комнаты на всех этажах, оголенные и открытые.

Мисс Сильвер не отводила взгляда. Она спокойно и задумчиво рассматривала ее. Улыбка изменила мелкие и аккуратные черты; эта улыбка сообщала уверенность, но в первую очередь она очаровывала. А потом это удивительное впечатление исчезло, и маленькая, невзрачно одетая бывшая гувернантка спросила:

– Чем я могу вам помочь, мисс Крэй?

У Риетты не было готового ответа. Она обнаружила, что ее приглашают сесть в ее собственном доме. В комнате распространилось ощущение авторитетной благожелательности. Она наклонилась вперед и по-детски просто сказала:

– Мы в большой беде.

Мисс Сильвер мягко кашлянула.

– Думаю, мне кое-что об этом известно.

– Всем известно. Наверное, всегда так бывает, только об этом не думаешь, пока это не случится с тобой лично. Любой человек может спросить тебя о чем угодно. Если ты не отвечаешь, начинают что-нибудь выдумывать. Нет больше никакой частной жизни.

– Это настолько важно, мисс Крэй?

– Вы хотите сказать, есть ли мне что скрывать? Полагаю, что есть. Думаю, у каждого человека есть что-то, что он не желает видеть попранным…

На последних словах голос ее стал совсем низким. Мисс Сильвер обеспокоенно посмотрела на мисс Крэй и увидела на ее лице мучительные следы бессонной ночи и постоянного напряжения. Под прекрасными глазами залегли темные круги. Она спросила самым обыденным голосом:

– Что вы ели на завтрак?

– Не знаю.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Сейчас почти час дня. Вы пригласили меня на ланч, и я думаю, что мы можем отложить наш разговор, пока чего-нибудь не поедим. Вы позволите мне вам помочь?

Риетта испытала удивление и облегчение. Ей пока не придется ни о чем говорить. Мысль о еде была ей неприятна, но она отодвигала момент, когда ей придется говорить о Джеймсе Лесситере.

– Все уже готово. Фэнси поможет мне накрыть на стол. Это девушка, которая у нас гостит, – Фрэнсис Белл. Вы познакомитесь и с ней, и с Карром. Думаю, это к лучшему.

За время своей профессиональной деятельности мисс Сильвер не раз присутствовала при трапезах, подобных сегодняшней. Общая атмосфера подавленности и мрачных предчувствий; отдельные всплески застольной беседы, ограниченные и затрудненные страхом сказать что-либо, о чем лучше было промолчать; то и дело возникающие периоды тишины, в которые никто не может придумать, что сказать, – все это было отлично ей знакомо. Сама она всегда могла поддержать ровный ручеек беседы, но не всегда избирала этот путь. Иногда она считала более познавательным наблюдать за тем, как люди ведут себя под гнетом молчания. Сегодня она взяла на себя заботу о том, чтобы мисс Крэй хорошенько поела, и вполне преуспела в этом деле. Риетте было легче съесть что-нибудь, чем без конца отказываться, и после первых нескольких кусочков она сама поняла, как нуждается в пище.

Наблюдая за мистером Карром Робертсоном, мисс Сильвер не могла не заметить его неодобрения. Она размышляла о том, насколько плохо мужчины умеют скрывать свои чувства. С давних времен они демонстрируют всем свое расположение духа в манере, которая часто слишком наивна, чтобы быть привлекательной. У нее не было никаких сомнений в том, что мистер Карр считает ее старой девой, сующей свой нос в чужие дела. Он напоминал ей многих маленьких мальчиков, которые считали себя оскорбленными оттого, что им приходилось учиться вместе с сестрами. Она смотрела на него снисходительно.

Для одетой в алый костюм Фэнси Белл у нее нашлась легкая добрая улыбка. Бесхитростное создание, которое человек, имеющий опыт и такт в расспросах, может читать, словно открытую книгу. Мисс Сильвер не сомневалась, что если Фэнси Белл что-то известно, скоро это станет известно и ей. А что касается мистера Карра – что ж, сейчас ее главной целью был не он.

Для Риетты время шло одновременно и медленно, и слишком быстро. Поскольку Карр и Фэнси вызвались помыть посуду, она не могла больше рассчитывать на то, что разговор удастся отложить. Она оказалась в гостиной наедине с мисс Сильвер, которая, похоже, чувствовала себя там как дома. Она сняла горжетку и пальто, под которым оказалось серовато-зеленое шерстяное платье с необычной мелкой вышивкой спереди. Ее любимая брошь, резная роза из черного мореного дуба с ирландской жемчужиной в середине, служила застежкой на вороте, который она слегка оттягивала вниз. Слева на платье была красивая золотая цепочка, на ней висело пенсне для чтения мелкого шрифта и при плохом освещении. Объемистая черная сумка лежала открытой на полу у ее ног, служа корзинкой для клубка светло-голубой шерсти, из которой она вязала уютный жакетик и штанишки для маленькой Джозефин – дочери ее племянницы Этель Беркетт. Руки она держала почти на коленях, работая спицами на континентальный манер, как их с Сесилией еще в школе научила учительница-немка фрейлейн Штейн. Главное преимущество этого способа вязания в том, что при нем почти невозможно потерять петлю, и, следовательно, не нужно все время смотреть ни на руки, ни на работу. Мисс Сильвер изредка бросала взгляд на быстро щелкавшие спицы и становившуюся все длиннее полоску голубых ниток. Она спокойно посмотрела на хозяйку дома и сказала:

– Прежде чем вы мне что-либо расскажете, я должна спросить вас: чем, по вашему мнению, я могу вам помочь?

Риетту резко охватил тот ледяной страх, которого она ждала. Она услышала свой потерянный голос:

– Я не знаю… Я надеялась…

Мисс Сильвер сказала очень серьезно:

– Я должна попросить вас ясно осознать вот что: я берусь за дело лишь с одной целью – выяснить правду. Я не берусь доказывать чью-либо виновность или невиновность. Я считаю своим долгом предупредить об этом предполагаемого клиента. Возможно, вам потребуется больше времени, чтобы все это обдумать.

Дрожь и нежелание говорить покинули Риетту. Она бросилась в омут. Она прямо взглянула на мисс Сильвер и сказала:

– Нет. Именно правда мне и нужна.

Спицы защелкали, голубая полоска повернулась в другую сторону.

– Тогда, мисс Крэй, может, вы расскажете мне, что именно произошло прошлым вечером?

Риетта подняла руку и откинула волосы со лба.

– Я толком не знаю, с чего начать… Джеймс Лесситер был моим давним другом. Когда-то мы с ним были обручены, но я разорвала помолвку. До позавчерашнего дня я не видела его двадцать три года. Я встретилась с ним вечером после ужина у Кэтрин Уэлби; она живет в Гейт-Хаусе, в начале подъездной аллеи к Меллинг-Хаусу. Джеймс вел себя совершенно непринужденно и дружелюбно. Он проводил меня до дома и по дороге обсудил со мной пару вопросов – он думал, я могла знать что-нибудь о намерениях его матери. Я ничем не смогла ему помочь, но разговор был совершенно непринужденный и дружеский. А потом, вчера вечером…

Она замолчала, потому что теперь ей пришлось бы говорить не о себе, а о Карре. Если его не впутывать, то можно и вовсе ничего не рассказывать. Но если втягивать его, то как быть уверенной, что она не подвергает его опасности? Ответ напрашивался ясный и простой: ты не можешь оставить его в стороне.

Ответом на ее подавленный вид стал успокаивающий взгляд и слова мисс Сильвер: «Пожалуйста, продолжайте, мисс Крэй».

Она продолжила, говоря короткими и прямыми предложениями:

– Мистер Эйнджер пришел и оставил газеты… После его ухода я подошла к телефону… Когда я вернулась, Карр вышел…

Бесполезно. Она знала, что это бесполезно.

– Думаю, вам лучше сказать мне, почему он вышел, – мягко сказала мисс Сильвер и после паузы добавила: – Мисс Крэй, вам нужно решить, будете ли вы мне доверять. Полумеры совершенно бесполезны. Как прекрасно выразился лорд Теннисон, «Поверь вполне или не верь совсем!»^[12].

– Это не ради меня…

– Взвесьте то, о чем вы не говорите открыто. Вы можете раскрыть мне все ваши мысли и побуждения, потому что знаете, что вы невиновны. Когда речь заходит о мистере Карре, вы уже не так уверены?

Риетта вскрикнула. Это был бессловесный крик, полный боли и протеста. Мисс Сильвер сказала спокойно и веско:

– Вы должны принять решение.

Повисло молчание. Риетта встала и подошла к окну. Стоя спиной к комнате, она наконец вымолвила:

– Сказанного не вернешь. Он этого не делал. Будет неправдой сказать, что я в этом не уверена, но, возможно, все складывается так, как будто у него… был мотив.

Мисс Сильвер продолжала вязать. Через некоторое время она сказала:

– Подойдите сюда и сядьте. Эмоции могут искажать факты, а нам нужно, чтобы они были подлинными и ясными. Я хочу, чтобы вы подумали вот о чем: если мисс Белл была здесь, когда мистер Карр внезапно ушел из дома, то она, как и вы, понимает, почему он так поступил.

– Да.

– Как долго, по-вашему, она выдержит перекрестный допрос? Вы ее знаете лучше, чем я.

– Нет, вы правы, лучше мне все вам рассказать. Карр увидел фотографию Джеймса Лесситера и узнал в нем человека, который соблазнил и бросил его жену. Полагаю, вы уже об этом слышали.

– Да.

– Я думаю, были и смягчающие обстоятельства. Джеймс сказал, что она ушла от него и жила с другим мужчиной. Это вполне вероятно, но Карр об этом не знал. Он выбежал из дома, а я побежала в Меллинг-Хаус, чтобы предупредить Джеймса.

Она просто и ясно рассказала всю историю. Он жег ее письма. Он показал ей старое завещание, составленное во времена их помолвки. Она оцарапала запястье, пока шла через лес. Царапина сильно кровоточила и испачкала манжету плаща. Джеймс дал ей свой носовой платок, чтобы остановить кровь… Нет, она не забрала его с собой. И плащ она тоже не приносила. Она сняла его, когда вошла, и забыла его, уходя.

Мисс Сильвер слушала с неослабным вниманием. В этом месте она кашлянула и спросила:

– Как получилось, что вы забыли плащ, мисс Крэй? Ночь ведь была очень холодная.

Прекрасные серые глаза совершенно прямо встретили ее взгляд.

– Я совсем про него не подумала.

– Вы вышли на холод и забыли, что оставили плащ?

– Да, это правда.

– Я в этом не сомневаюсь, но я хотела бы знать, что этому послужило. Вы вышли от мистера Лесситера на холод, даже не заметив этого. Мистер Лесситер тогда был жив?

Лицо Риетты залил гневный румянец.

– Конечно, жив!

– Вы расстались по-дружески?

Риетта высоко подняла голову.

– Нет. Я разозлилась. Вот почему я забыла плащ.

– Что вас разозлило?

– Он. Это не имело отношения к… нынешней ситуации или к Карру.

Мисс Сильвер смотрела на нее мягко, но настойчиво.

– Он добивался от вас близости?

– Нет, нет… Ничего подобного. Это был деловой вопрос, и он даже не касался меня. Он касался одного друга.

Мисс Сильвер некоторое время пристально смотрела на нее, потом опустила взгляд и вытянула из сумки светло-голубую нить. Вновь принявшись за вязание, она спросила тоном человека, который меняет неприятную тему беседы:

– Вы говорите, что в то время как мисс Белл и мистер Карр просматривали оставленные мистером Эйнджером газеты, вы ответили на телефонный звонок. Поскольку может возникнуть вопрос касательно времени, то, вероятно, звонивший вам человек может подтвердить ваши слова?

– Фэнси говорит, что было двадцать минут девятого. Она без конца слушает радио, так что всегда знает, который час. Она говорит, что Карр и я ушли в половине девятого.

Мисс Сильвер радостно улыбнулась.

– Тот, кто вам звонил, мог бы это подтвердить. Кто это был?

– Кэтрин Уэлби.

– И вы беседовали десять минут. Мисс Крэй, о чем вы говорили?

Риетта почувствовала себя так, словно оступилась в темноте. Под ногами у нее должна была быть твердая почва, но ее там не оказалось. Кровь отхлынула от ее лица. Умение скрывать правду требует большой тренировки. Она этому так и не научилась. Она беспомощно посмотрела на мисс Сильвер, ломая голову над тем, что сказать. Она не придумала ничего лучше, чем ответить:

– Мы разговаривали.

– О деле?

– Думаю, можно и так сказать.

– О деле, связанном с мистером Лесситером?

Риетта охнула. Она настолько явно была обескуражена, что мисс Сильвер получила ответ. Она быстро вязала, а в голове ее тем временем складывались в единую картину незначительные факты: бледность Кэтрин Уэлби и ее напряженный вид; тот факт, что Джеймс Лесситер из Гейт-Хауса пошел домой вместе с Риеттой Крэй и говорил с ней не о прошлом, а о намерениях своей матери – предположительно по поводу распоряжений имуществом; десятиминутный разговор с миссис Уэлби о делах; расставшиеся в гневе Риетта Крэй и Джеймс Лесситер после того, как поговорили о деле – деле, касавшемся одного друга.

Из этой цепочки мыслей очень выделялось слово «дела» – дела, связанные с Джеймсом Лесситером и имуществом его матери. Обрывки сплетен, услышанных от миссис Войси, вспомнились мисс Сильвер и пролили свет на ситуацию. Ее спицы непрерывно щелкали. Когда она вновь заговорила, то вернулась к предыдущей теме.

– Вы говорите, что ушли из Меллинг-Хауса и оставили там плащ.

– Да.

– Тогда, я полагаю, сейчас он у полиции?

Колебания мисс Крэй перед ответом на этот вопрос были настолько явными, что, когда она наконец сказала «да», ответом ей был настойчивый вопрошающий взгляд. Увещевательно кашлянув, мисс Сильвер спросила:

– Почему же вам было так трудно ответить на этот вопрос? Вы не уверены, забрала ли полиция плащ?

На этот раз Риетта ответила, не колеблясь:

– Нет, плащ у них.

– Он сообщили вам об этом?

– Они забрали его… отсюда.

– Вы за ним возвращались?

Губы Риетты беззвучно шевелились. Она отрицательно покачала головой. Мисс Сильвер на мгновение перестала вязать и наклонилась вперед.

– Мисс Крэй, вы владеете информацией, которая имеет решающее значение в вашем деле. Вы можете поделиться ею или утаить ее, но если вы мне не доверитесь, я не смогу вам помочь. – После короткой многозначительной паузы она продолжила: – Если вы не забрали плащ, то совершенно очевидно, что это сделал мистер Карр.

Риетта побледнела так, словно ее ударили. Затем кровь снова бросилась ей в лицо.

– Да… Вы правы… Я должна вам рассказать. Бесполезно думать, что все это не выплывет. Карр пошел пешком в Лентон, чтобы повидать Элизабет Мур. Они были помолвлены до того, как он встретил Марджори, свою жену. Я надеялась, что они когда-нибудь снова встретятся и помирятся. Они очень подходят друг другу, и они очень друг друга любили. Марджори была безумием – трагическим безумием для них для всех. Прошлым вечером Карр прямиком пошел к Элизабет. Я думаю, он боялся того, что может сотворить. Я доверяю вам и говорю, что он, наверное, мог сделать что-нибудь ужасное, когда только выскочил из дома. Но он ничего не сделал, он пошел к Элизабет. Она приняла его. Вы же понимаете, что после этого он не стал бы чинить насилие? Он был доволен и счастлив. Когда человек так себя чувствует, он не совершает убийство. Все, чего он хотел, – закончить эту главу своей жизни и забыть о ней. Он пошел в Меллинг-Хаус и обнаружил там Джеймса Лесситера мертвым.

– Зачем он пошел в Меллинг-Хаус?

– Я спросила его об этом. Он сказал, что ему это показалось естественным. Он хотел покончить со всей этой историей, а для этого ему казалось необходимым увидеть Джеймса и сказать ему, что он все знает. Тогда, как он выразился, они смогут избегать друг друга, сохраняя приличия.

– Понимаю.

Риетта поднесла руку ко лбу и прижала к виску красивые длинные пальцы.

– Он пришел туда и обнаружил Джеймса. Мой плащ лежал на стуле. Он был весь испачкан кровью. Правая манжета и рукав были пропитаны ею. – Голос ее стал напряженным и невыразительным. – Мисс Сильвер, вы спросили меня, уверена ли я, что Карр этого не делал. Я совершенно, абсолютно в этом уверена, и я скажу вам, почему. Он подумал, что это сделала я. Он пришел сюда с плащом и спросил меня, почему я это сделала. – Она уронила руку на колени. – Я не уверена – правда не уверена, – думает ли он так до сих пор. Думаю, душой – нет, но разумом – да. Вот почему он попытался смыть кровь с плаща.

Мисс Сильвер сказала: «Вот как!» В этих словах, самих по себе мягких, звучало серьезное неодобрение.

Риетта перевела дыхание.

– Вся правая сторона плаща была влажной, когда полиция пришла сегодня утром. Они его забрали.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Если только стирка не была очень тщательной, следы крови обнаружатся. Вы ведь осознаете, что пятен было гораздо больше, чем можно объяснить оцарапанным запястьем?

Риетта вздрогнула и сказала:

– Рукав был пропитан насквозь.

Глава 26

Мисс Сильвер ушла вскоре после трех часов. К тому времени как она снова надела пальто, меховую горжетку и теплые шерстяные перчатки, одна полочка жакета для маленькой Джозефин была полностью связана и снята со спиц. На спицах светло-голубой оборкой появился по меньшей мере дюйм второй полочки. Что же касается профессиональных занятий мисс Сильвер, то можно было сказать, что теперь она имела довольно точное представление о том, что произошло накануне, – настолько, насколько эти события были известны Риетте Крэй. Несколько дополнительных деталей она извлекла из короткой беседы с Фэнси. На самом деле Фэнси была очень рада поговорить с человеком не из полиции, который пытается помочь Карру и мисс Крэй. В тех кругах, где она родилась и выросла, люди с осторожностью относились к полиции и считали, что каким бы почтенным человек ни был, приятельствовать с полицией не стоит. Когда люди живут в густонаселенных местах, их жизни и интересы тесно переплетаются. Влияние на одну часть этого сплетения чувствуется во всех остальных частях – люди ведь держатся вместе. Фэнси никогда бы и в голову не пришло, что друг может заложить человека полиции. Поэтому говорила она свободно.

Мисс Сильвер ушла, имея основанное на фактах впечатление о поведении Карра Робертсона, когда тот узнал на фотографии Джеймса Лесситера.

– Он выглядел совершенно ужасно, – с волнением вспоминала Фэнси. – Побледнел как полотно. Думаю, он мог бы сойти за привидение без всякого грима. Он меня прямо-таки напугал. Мисс Крэй вошла в комнату и воскликнула: «Карр!» Она тоже испугалась. Он выглядел жутко. Она положила ему руку на плечо, но он даже не заметил, он все показывал на фотографию. А потом спросил: «Это Джеймс Лесситер?», и она сказала «да». А он сказал: «Это человек, которого я ищу, – он тот, кто увел Марджори». Она была его женой, и если хотите знать мое мнение, то он от нее счастливо отделался, но он сказал именно это: «Он тот, кто увел Марджори. Попался!» И он выскочил из комнаты, а потом из дома, хлопая дверями. Я знала, что он с характером, но никогда прежде его таким не видела.

Мисс Сильвер кашлянула и спросила, сообщила ли Фэнси эти интересные детали комиссару Дрейку. От охватившего девушку возмущения румянец цвета розового шиповника под ее нежной кожей резко усилился.

– Нет, мисс Сильвер, не сообщила! Они умеют заставить тебя сказать что-то прежде, чем успеешь сообразить, что делаешь. Но я не сказала им, что говорил Карр, этого я бы ни за что не сделала!

Карр Робертсон ушел сразу после ланча, так что у мисс Сильвер не было возможности его расспросить. Она решила, что в целом ей пока есть о чем поразмыслить. Шагая через луг, она увидела, как из ворот дома священника вышел мистер Эйнджер и направился по тропинке, которая огибала сельский пруд и вела прямо до Белого коттеджа. Возможно, он шел к кому-нибудь из жителей тех коттеджей, которые упоминала Бетси Крук, а может, собирался заглянуть к мисс Риетте Крэй. Если второе, то мисс Сильвер надеялась, что он будет тактичен. По своему опыту она знала, что мужчины редко бывают тактичными, а влюбленные мужчины – почти никогда. Поговаривали, что викарий влюблен в мисс Крэй. Если бы она тоже его любила, то они, вероятно, давно поженились бы. А если она его не любит, то последнее, что ей сейчас нужно, – это трогательные сцены. Мисс Сильвер слегка покачала головой. Она ценила мужские добродетели и снисходительно относилась к мужским слабостям, но часто думала, что в трудные минуты мужчины могут оказаться серьезной помехой.

Нечто подобное испытала и Риетта, открывшая дверь своему гостю. Он направился к ней весьма целеустремленно, выбил звучную дробь на входной двери, и как только в дверном проеме появилась Риетта, он взял ее под руку и решительно повел в гостиную, по пути вопрошая громким и сердитым голосом: «Что это еще за ерунда?» Затем, когда свет упал на ее лицо, и он увидел, насколько оно бледное и измученное, он схватил ее за руки и заговорил помягче.

– Дорогая, дорогая моя, ты не должна принимать это так близко к сердцу… Только полный идиот мог как-то связать тебя с этим…

Голос его снова стал громче – это был прекрасный инструмент, отлично подходящий для кафедры священника. Но на таком близком расстоянии Риетте он показался чересчур уж мощным. Он все еще держал ее за руки. С трудом отняв их, она сказала:

– Спасибо, Генри.

– В жизни не слышал ничего более возмутительного! И все только потому, что ты была знакома с человеком четверть века назад!

Слова эти прозвучали безрадостно для слуха Риетты. Четверть века – как сухо, холодно и мрачно это звучит! Она выдавила слабую улыбку.

– Ты заставляешь меня чувствовать себя старухой.

Он отмахнулся энергичным жестом.

– Просто потому, что ты знала этого парня столько лет!

– Не совсем так, Генри. Боюсь, тут есть кое-что еще. Видишь ли, я разговаривала с ним – должно быть, незадолго до того, как это случилось. Мы… – Она заколебалась. – В общем, мы поссорились, и я ушла, забыв там свой плащ. Когда я снова его увидела, он был… в ужасных пятнах. Была предпринята глупая попытка смыть их, и… В общем, полиция нашла мокрый плащ и забрала его. Не представляю, как они могут не подозревать меня. Бедный Джеймс составил завещание в мою пользу, когда мы были обручены. Он показал мне его вчера вечером и сказал, что с тех пор так и не составил никакого другого. Миссис Мэйхью подслушивала под дверью и услышала эти его слова. Видишь, они просто обязаны подозревать меня. Но я не делала этого, Генри.

– Тебе ни к чему говорить мне это.

Он взъерошил свои густые русые волосы.

– Тебе нужен хороший совет. Нужно немедленно встретиться с адвокатом. Ты говоришь, что плащ был весь в пятнах крови, когда ты вновь его увидела. А как ты его увидела? Кто-то должен был принести его тебе. Это был Карр?

– Генри, я больше ничего не могу тебе сказать.

– Ты кого-то покрываешь. Ты не стала бы никого выгораживать, кроме Карра, – только не в случае убийства. Знаешь, что говорят люди? Мистер Крокетт сказал моей сестре. Дагмар знает, как я не люблю сплетни, но она решила, что должна мне рассказать. Говорят, что Джеймс Лесситер сбежал с женой Карра. Это правда? Ты покрываешь Карра?

– Генри, пожалуйста…

– Это правда?

Его ярко-голубые глаза неотрывно смотрели на нее, требовательно и сердито. Она сказала усталым бесцветным голосом:

– Это сделал не Карр, и не я. Больше я ничего не могу тебе сказать.

Она вслепую попятилась, пока не нащупала стул. Если бы ей пришлось и дальше стоять, она бы просто упала. Комната и Генри стали расплываться у нее перед глазами. Она села и закрыла глаза. Через мгновение Генри оказался рядом с ней на коленях: он целовал ей руки, винил себя, уверял ее в своей вечной преданности.

– Ты никогда этого не хотела, но тебе это нужно – Риетта, тебе действительно это сейчас нужно. Тебе нужен кто-то, кто поддержит тебя и будет за тебя сражаться. Если ты только дашь мне на это право! Позволь мне объявить о нашей помолвке и в открытую поддержать тебя! Так хотя бы отпадет дурацкий мотив, связанный с завещанием. Ты знаешь, у меня довольно много денег от моего дяди Кристофера. В самом деле много. Это исключит любые вопросы о мотивах. И я не стану просить тебя жить с Дагмар: я знаю, что у нее трудный характер. Я мог бы выплачивать ей содержание. Она могла бы поселиться здесь, если бы ты перебралась ко мне, в дом священника.

Мисс Сильвер могла сколько угодно размышлять о недостатке такта у мужчин, однако на этот раз этот недостаток оказал весьма благотворное воздействие. Мысль о том, что Дагмар Эйнджер переедет в Белый коттедж и заведет тут свои железные порядки, согрела Риетту тонизирующей волной гнева. Туман перед глазами рассеялся, пол под ногами стал твердым, на щеках появился румянец. Она выпрямилась и оттолкнула Генри Эйнджера.

– Ради бога, Генри! Как ты можешь делать мне предложение, когда я почти теряю сознание?!

Он не смутился. Он отпустил ее руки, но остался стоять на коленях.

– Ну, кажется, это привело тебя в чувство. – И добавил: – Риетта, ты выйдешь за меня?

Появившиеся на минуту силы покинули ее. В ответ прозвучала простая и горькая правда:

– Я должна поблагодарить тебя, но я не могу. Ты мне нравишься, но я тебя не люблю. Я не могу даже испытывать к тебе благодарность, я ничего не чувствую, я слишком устала. Пожалуйста, уходи.

Он пристально смотрел на нее, взволнованный и упрямый.

– Наверняка есть что-то, что я могу для тебя сделать. Почему ты не позволяешь мне тебе помочь? Тебе нужен кто-то, и ведь нет никого другого. Даже если ты меня ненавидишь, ты могла бы позволить мне тебе помочь.

«Нет никого другого» – эти слова глубоко ее ранили. Насколько глубоко, она поняла лишь после, когда только что нанесенный острый укол сменился тупой ноющей болью одиночества. Она перевела дыхание.

– Пожалуйста, Генри…

Он встал с колен и стоял, глядя на нее сверху вниз. Он был сбит с толку, но все еще упорствовал.

– Даже если ты меня ненавидишь, ты могла бы позволить мне тебе помочь.

Ее настроение изменилось. Он ведь и правда хочет ей помочь. Зачем обижать его?

– Генри, не говори глупости. Конечно, я тебя не ненавижу – ты один из лучших моих друзей. И я не… неблагодарная… правда. Если появится что-то, что ты сможешь для меня сделать, я сразу дам тебе знать. Просто я так устала… Я правда слишком устала, чтобы разговаривать. Пожалуйста, пойми и… и уходи…

У него хватило здравого смысла так и сделать.

В тот же вечер мисс Сильвер позвонили по телефону. Миссис Войси, ответившая на настойчивый звон аппарата, услышала приятный мужской голос:

– Могу ли я поговорить с мисс Сильвер? Я один из ее давних учеников, Рэндал Марч.

Мисс Сильвер отложила вязание и подошла к телефону.

– Добрый вечер, Рэндал. Очень приятно слышать твой голос. Весьма характерный, если я могу так выразиться.

– Спасибо, я отвечу вам комплиментом на комплимент. Я позвонил, чтобы сказать, что завтра буду в Меллинге по делу. Мне не хотелось бы уехать оттуда, не засвидетельствовав вам своего почтения. Назвать точное время пока не могу, но я думаю, это будет не раньше половины четвертого.

– Я буду дома. Миссис Войси, кажется, должна отправиться на встречу в сельском клубе. Я уверена, что она будет рада, если ты придешь на чай.

Он поблагодарил и повесил трубку, не дав ей времени на расспросы о матери и сестрах, которыми она собиралась завершить беседу.

Вернувшись в гостиную, мисс Сильвер снова принялась за вязание и пересказала миссис Войси содержание разговора. Ей пришлось применить изрядную долю такта и деликатности. Сесилии Войси ничего так сильно не хотелось, как махнуть рукой на встречу в клубе, остаться дома и угостить начальника полиции чаем. Мисс Сильвер пришлось отговаривать ее от этого, создав видимость того, что визит Рэндала Марча – не что иное, как дань уважения его школьной наставнице. Быстро вывязывая петли на почти законченной второй полочке жакета для малышки Джозефин, мисс Сильвер посочувствовала своей подруге:

– Это всегда трудно, когда хочется оказаться в двух местах одновременно. Насколько я понимаю, ты председатель женского комитета по организации развлечений. Конечно, это очень важный пост, тем более что близится Рождество, и будет очень трудно заменить тебя. Если только мисс Эйнджер не…

Сесилия Войси встревоженно покраснела.

– Мод, дорогая! – воскликнула она.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Мне показалось, дорогая, ты говорила, что она весьма деловая особа.

– Она настоящая зануда, – ответила миссис Войси тоном терпимой христианки. – Я никогда не говорила и не скажу, что она не знает своего дела, но деловитостью людей не развлечешь. А когда мы ставим пьесу или придумываем еще какое-нибудь мероприятие, мы хотим получить от этого удовольствие и немного повеселиться. В представлении Дагмар Эйнджер людей нужно бранить, пока у всех не испортится настроение, а потом организовывать все до тех пор, пока живые и энергичные люди не почувствуют себя фигурами на шахматной доске. Нет, нет! Как бы ни хотелось мне остаться, я не могу рисковать. Я ведь единственная, кто по-настоящему с ней спорит.

Она еще некоторое время продолжала распространяться на эту плодотворную тему, закончив словами:

– Не представляю, как Генри это терпит. Хотя, разумеется, он всегда может сказать, что ему нужно писать проповедь, и запереться в кабинете!

Мисс Сильвер мягко заметила, что привычка вмешиваться в дела других людей – плачевный недостаток. Затем она направила беседу в такое русло, которое совершенно естественным образом привело их к разговору о Кэтрин Уэлби.

– Очень красивая женщина. Она была у мисс Крэй сегодня утром. Она давно овдовела?

– О да. – Миссис Войси была кладезем информации. – Конечно, когда она вышла за Эдварда Уэлби, мы все думали, что это на всю жизнь. А потом он умер и не оставил ей ничего, кроме долгов. Даже не знаю, что бы она делала, если бы миссис Лесситер не разрешила ей жить в Гейт-Хаусе.

– Мне кажется, что в Меллинге ей скучно.

– Мод, дорогая, я не сомневаюсь, что так оно и есть, но нигде больше она не сможет жить так дешево. Правда, она уезжала отсюда во время войны, и, кажется, у нее была весьма непыльная работа – возила кого-то из Военного министерства. Она раньше много ездила на машине миссис Лесситер. Конечно, мы все думали, что она снова выйдет замуж. Но ей очень не повезло: ее мужчина уехал за границу и там погиб, по крайней мере так говорят. А потом закончился срок ее работы, и она вернулась сюда. Дорис Гровер рассказывает Бесси, что она до сих пор часто получает письма из Индии, так что может, из этого что и выйдет. Было бы и правда гораздо лучше, если бы она снова вышла замуж.

Мисс Сильвер принялась закрывать петли на светло-голубом вязании.

Глава 27

Начальник полиции положил бумаги, которые принес ему комиссар Дрейк. Он понимал, что ему предстоит неприятный и изматывающий день. Дрейка он находил усердным, дельным и в высшей степени неприятным человеком. Однако ни одна из этих мыслей не отразилась на его лице и манерах. Дрейк, всегда готовый нарушить молчание, продолжил излагать свою версию:

– Как видите, в отчете медицинской экспертизы сказано, что время смерти – между девятью и одиннадцатью часами. Мы знаем, что в девять он был жив, потому что миссис Мэйхью слышала, как он разговаривал примерно в это время. Если бы мы знали, когда он в последний раз ел, мы могли бы немного уточнить время смерти, но с учетом того, что ему был оставлен холодный ужин, это невозможно. Эксперты считают, что смерть произошла не позже одиннадцати. Что ж, миссис Мэйхью увидела испачканный кровью плащ без четверти десять. Это означает, что он умер в течение получаса с того времени, в которое мисс Крэй, как она сама признала, была там. Если он умер в это время, то показания мисс Мур дают мистеру Робертсону алиби: он был с ней до девяти пятидесяти. Но я снова повидал миссис Мэйхью, и с ее слов я не могу сделать вывод о том, что вся эта кровь была на рукаве. Она говорит, что пятна были на манжете, их-то она и увидела. Но когда я спросил ее, была ли манжета пропитана кровью, она сказала, что нет, она была просто в пятнах. Этот факт вяжется с царапиной на запястье мисс Крэй. Теперь я вижу это вот как: мисс Крэй пришла домой, как она говорит, в четверть десятого. Мисс Белл это подтверждает. Мы не знаем, почему она не взяла плащ, но она его оставила. Я полагаю, что там либо произошла ссора и она была слишком зла, чтобы вспомнить о плаще, когда уходила, либо он стал к ней приставать, она занервничала и сбежала. А потом, на мой взгляд, произошло одно из двух. Первое – мисс Крэй подумала о старом завещании и о полумиллионе, которое оно может ей принести, вспомнила про плащ и решила за ним вернуться. Мистер Лесситер сидит за столом. Она надевает плащ, подходит к камину у него за спиной, будто бы для того чтобы согреться, берет кочергу – ну и вот, что получилось. Потом она идет домой и стирает плащ. Он, должно быть, здорово нуждался в стирке!

Начальник полиции покачал головой.

– Невозможно.

– О, я бы так не сказал, сэр. Это лишь первый вариант, что могло произойти. Второй – это то, что мистер Робертсон зашел в Меллинг-Хаус, когда возвращался из Лентона. Он приходит туда примерно в половине одиннадцатого, входит в кабинет и видит лежащий там плащ, это его старый плащ, как вы помните. Он узнает его, как и миссис Мэйхью, по подкладке. Вспомните также, что сам он был без плаща. Он берет его и надевает. Дальше ему нужно только придумать предлог, чтобы подойти к камину. Ночь была холодная и ветреная, так что это было достаточно легко сделать. И вот он с кочергой в руке, так сказать.

Рэндал Марч откинулся на спинку стула.

– А не слишком ли все просто, Дрейк? Знаете, что меня поражает?

– Нет, сэр.

– Я вам скажу. То, что можно было бы назвать пассивностью и молчаливым согласием мистера Лесситера. Вот с ним рядом молодой человек, с которым имеется очень серьезный повод для ссоры; я предполагаю, что именно Джеймс Лесситер соблазнил Марджори Робертсон – это ведь ваша теория, не так ли? Что ж, если это предположить, то тогда нужно также предположить, что мисс Крэй пошла в Меллинг-Хаус с целью предупредить Джеймса Лесситера. А теперь, основываясь на предположении, что Карр только что выяснил, кто соблазнил его жену, а Джеймса Лесситера только что об этом предупредили, вы и правда считаете, что разговор между ними пошел бы по тому сценарию, который вы предлагаете? Карр Робертсон спокойно входит, надевает плащ, подходит к камину погреться, а Джеймс Лесситер просто сидит за столом, повернувшись к нему спиной? Мне это кажется совершенно невероятным.

– Тогда это сделала мисс Крэй.

– У которой есть свидетель, подтвердивший, что она вернулась домой в четверть десятого, и миссис Мэйхью, сказавшая, что без четверти десять плащ был лишь немного испачкан кровью.

– У нее оставалось больше часа, чтобы вернуться, убить его и забрать плащ.

– И никаких доказательств того, что она это сделала.

Дрейк посмотрел на него, прищурившись.

– Этот плащ висел у нее в коридоре, сэр. Он ведь не сам туда пришел.

Последовало короткое молчание. Дрейк думал: «Он намерен вытащить ее из этой истории, вот что. Эти люди все одинаковые: кто бы ни совершил убийство, это никогда не может быть один из их круга. Но нынче не то, что раньше, такое уже не замалчивают». Он продолжил свой отчет:

– Мистер Холдернесс, он был юристом миссис Лесситер и сейчас действует от имени мистера Робертсона и мисс Крэй, я полагаю…

– Да, я его знаю.

– Он говорил со мной сегодня утром. Похоже, мистер Робертсон упомянул об обстоятельстве, о котором, как он решил, нам необходимо знать. У четы Мэйхью есть сын, парень лет двадцати. Он работает в Лондоне. Мистер Робертсон говорит, что видел, как он выходил из поезда в Лентоне в шесть тридцать в вечер убийства. Мистер Робертсон и мисс Белл тоже ехали этим поездом. Возможно, он ошибся, а может, и выдумал это, но выходит, что этому есть подтверждение. Мэйхью ездят в свой выходной к родственникам в Лентоне по фамилии Уайт – те торгуют табаком и сладостями, дом 16 по Кросс-стрит. Мы поговорили с ними по поводу среды, в которую произошло убийство. Если помните, миссис Мэйхью приехала домой раньше, на автобусе в шесть двадцать – Уиткомб это проверил. Там есть парень, Эрни Уайт, семнадцати лет, помогает отцу в магазине. Когда мистер Холдернесс сообщил нам о молодом Мэйхью, я отправил туда Уиткомба и велел выяснить, видел ли Эрни Уайт своего кузена. Видите ли, если он приехал на поезде в шесть тридцать, ему нужно было бы либо добираться до Меллинга, либо остановиться у кого-нибудь на ночь в Лентоне. Как оказалось – и Уиткомб это выяснил, – Сирил Мэйхью одолжил у юного Эрни велосипед. Сказал ему, что отец запретил ему возвращаться домой, но он хочет заскочить и повидать мать.

Начальник полиции резко выпрямился.

– Почему Мэйхью запретил ему являться домой?

– Он вляпался в неприятности. Единственный избалованный ребенок, который рос в большом доме. Нашел работу в Лондоне, попался на краже денег из кассы, получил условный срок. Работник полиции нашел ему работу, а Мэйхью не желает видеть его дома. Он очень почтенный человек, я хочу сказать, что он не просто почтенный человек, а совершенно особенный – его очень уважают в Меллинге. Думаю, он чувствовал, что это налагает на него ответственность. Ну и вот что получается: Сирил Мэйхью приехал вечером в среду и одолжил велосипед у кузена, а миссис Мэйхью вернулась домой ранним автобусом. Нет особых сомнений насчет того, зачем она приехала домой пораньше. Мистер Холдернесс со своим клерком и с Уиткомбом сейчас в доме, проверяют имущество по описи. Я заглянул к ним по пути сюда, и они говорят, что из кабинета пропали статуэтки.

– Статуэтки?

Дрейк заглянул в свои записи.

– Четыре фигурки – «Времена года».

– Странный выбор для вора. А что за статуэтки, фарфоровые?

– Нет, позолоченные. Я спросил о них миссис Мэйхью, и она говорит, что вроде в среду утром они были на месте. Она говорит, что они были похожи на те статуи, которые можно увидеть в музее, – не слишком одетые. Около десяти дюймов в высоту.

Если начальнику полиции и хотелось улыбнуться, он себе этого не позволил. Он лишь заметил:

– Возможно, они представляют собой ценность, но только для знатоков и только на весьма узком рынке. Конечно, есть люди, которые специализируются на таких вещах. Может, парень попал к ним в руки. А что миссис Мэйхью говорит о его приезде в среду вечером?

– О, это она отрицает – разумеется. Плачет и говорит, что не видела его полгода. Ну, все знают, что это неправда. Говорят, что он то и дело приезжает, и Эрни Уайт признал, что он не в первый раз давал ему свой велосипед.

Марч нахмурился.

– Послушайте, Дрейк, у миссис Лесситер наверняка был страховой полис. Возможно, она использовала его как основу для завещания. На какую сумму были застрахованы эти статуэтки?

Дрейк оживился.

– Я задал этот вопрос мистеру Холдернессу, но это ни к чему нас не привело. В полисе отдельно упомянуты лишь несколько предметов старинной мебели и украшения. Все остальное свалено в общую кучу и оценено не слишком высоко. Общая сумма полиса, включая дом, составляет десять тысяч.

– Думаю, мы можем спросить у мисс Крэй про эти статуэтки. Она должна знать, были ли они там, когда она уходила в четверть десятого.

– Я тоже об этом подумал, сэр. А пока я предпринял шаги, чтобы узнать, вернулся ли юный Мэйхью на работу. Я взял у миссис Мэйхью адрес – это агентство недвижимости в Кингстоне. Я поговорил с тамошними людьми и попросил их незаметно приглядывать за парнишкой. Я решил, что лучше не пугать его, пока мы не узнаем побольше.

– Совершенно правильно, Дрейк.

Марч взглянул на часы на руке.

– Что ж, если мы хотим повидать мисс Крэй до визита в дом, где произошло убийство, то нам пора.

Глава 28

После еще одной ночи, проведенной без сна – если не считать неопределенных отрезков времени, наполненных смутным и полуосознанным ощущением беды, – Риетта была еще бледнее, чем накануне, однако спокойнее. Нервы ее были натянуты, но находились под жестким контролем. Она открыла дверь начальнику полиции и комиссару Дрейку, сразу поняв, что это официальный визит. До самого конца жизни этот разговор будет иногда всплывать в ее ночных кошмарах.

Кошмарным разговор сделали не столько детали, сколько обстоятельства. Они прошли в столовую, Дрейк вынул блокнот. Рэндал сидел с одной стороны стола, она с другой. Она знала его с десятилетнего возраста. В последнее время, поскольку Ленфолд находился всего в пяти милях, они часто виделись, и эта многолетняя дружба стала перерастать в более близкие и глубокие отношения. Они оба чувствовали, что узнаю́т друг друга все лучше, и оба понимали, куда это их ведет. Сейчас же они были незнакомцами, сидящими по разные стороны стола: начальник полиции округа и бледная, напряженная женщина – главная подозреваемая в деле об убийстве. Положение было почти невыносимое. Но являясь тем, кем они были, они все же сохраняли достоинство и соблюдали принятые нормы общения. Мистер Марч извинился за беспокойство, на что мисс Крэй ответила, что никакого беспокойства нет. Напуганный собственными чувствами, Рэндал Марч продолжил:

– Мы решили, что вы, возможно, сможете нам помочь. Вы ведь хорошо знаете Меллинг-Хаус?

– Да, – ответила она низким голосом.

– Можете ли вы описать каминную полку в кабинете?

Она слегка удивилась.

– Конечно. Это тяжелая штуковина из черного мрамора.

– На ней есть какие-то украшения?

– Часы и четыре позолоченные фигурки.

– Четыре позолоченные фигурки?

– Да, «Времена года».

– Мисс Крэй, скажите, были ли они на месте в среду вечером?

Этот вопрос вернул ее в тот вечер. Она увидела кабинет, словно яркую маленькую картинку: поддразнивающий ее Джеймс и его внимательные глаза в свете люстры; пепел от сожженных писем, которые она ему когда-то писала; его мать, глядящая на них с портрета, – прекрасная молодая матрона в белом атласе и с веером из страусовых перьев; грациозные золотые фигурки, стоящие на куске черного мрамора.

– Да, они были там.

– Вы совершенно уверены, что они были там, когда вы ушли в четверть десятого?

– Совершенно.

Последовала пауза. Ему пришлось прокладывать дорогу сквозь рой своих беспорядочных мыслей. Как ужасно она бледна. Она глядела на него так, словно никогда раньше не видела. А как еще ей на него смотреть? Сейчас он ей не друг и не любимый. Он даже не мужчина, он офицер полиции. В этот ужасный миг в его мыслях о Риетте Крэй впервые появилась осознанная мысль о любви.

– Вы можете рассказать нам что-нибудь об этих фигурках? – спросил он.

Она словно вернулась откуда-то издалека. Что-то омрачило ее взгляд, словно тень. Он подумал, что она вспоминает, и вдруг почувствовал необъяснимую острую боль. Наконец она ответила:

– Да, они флорентийские, кажется, шестнадцатый век.

– Значит, они ценные?

– Весьма. А почему вы о них спрашиваете?

– Потому что они исчезли.

Риетта ахнула, лицо ее чуть порозовело.

– Мистер Холдернесс проверяет все по списку, и они отсутствуют. Все, что вы можете нам рассказать, поможет отыскать их след.

Ее манера поведения изменилась, она овладела собой и нерешительно спросила:

– Полагаю, вы знаете, что они из золота?

– Из золота?! – повторил Дрейк, бросая на нее острый взгляд.

– Вы уверены? – спросил Марч.

– О да, совершенно уверена. Миссис Лесситер мне говорила. Их ей оставил дядя-коллекционер. Это музейные экспонаты, действительно очень ценные.

– И она вот так просто держала их на каминной полке?

– Ну да. Она говорила, что все равно никто об этом не знает.

– Они даже не упомянуты в страховке, – довольно резко вмешался комиссар Дрейк.

Риетта обратила на него взгляд Афины Паллады.

– Миссис Лесситер не верила в страховку. Она говорила, что за нее платишь кучу денег, ничего за это не получая, а если владеешь чем-то ценным, то страховка лишь привлекает к этому внимание. Она сохранила страховку мужа на дом и мебель, но о своих вещах не позаботилась. У нее было несколько ценных миниатюр и других вещей. Она говорила, что если просто оставить их лежать на видных местах, то люди к ним привыкают. Но чем больше суетишься и чем больше стараешься запереть их под замок, те больше вероятность, что их украдут.

Марч нахмурился.

– А чета Мэйхью знала, что эти фигурки из золота?

– Думаю, да. Они много лет там служат.

– Их сын вырос здесь?

– Да, он ходил в среднюю школу в Лентоне. Довольно умный был мальчик.

– А он знал о фигурках?

– Откуда мне знать? – Вид ее снова стал несчастным, Риетта переводила взгляд с одного мужчины на другого. – Почему вы об этом спрашиваете?

Рэндал Марч ответил:

– Сирил Мэйхью был здесь в среду вечером, а фигурки исчезли.

Глава 29

Было почти половина третьего, когда миссис Крук проводила начальника полиции в гостиную миссис Войси. Мисс Сильвер поднялась и радостно его приветствовала. Даже сейчас она не могла смотреть на высокого представительного мужчину, не вспоминая при этом хрупкого, но решительного мальчика. Этот мальчик сопротивлялся любым попыткам внушить ему дисциплину, однако ее особый такт и твердость вывели его на дорогу здоровья и знаний. Она никогда не позволяла себе иметь любимчиков; наверное, именно поэтому, называя его сестер «милая Изабелл» и «милая Маргарет», она никогда не добавляла это слово к его имени. Она бы не призналась даже себе самой, что конфликт между ними и его удачное завершение подарили Рэндалу особое место среди ее привязанностей.

– Рэндал, дорогой, как хорошо, что ты пришел!

Он улыбнулся ей своей привычной, но мимолетной улыбкой. Ритуал, соблюдаемый ими при встрече, продолжился.

– Твоя дорогая матушка хорошо себя чувствует? Я получила от нее письмо на прошлой неделе. Она весьма добросовестно относится к переписке. Думаю, вот в этом кресле тебе будет удобно.

На его лице снова на мгновение возникла улыбка.

– Раз вы получили письмо от матушки, значит, вам известны все наши новости. У Маргарет все хорошо, у Изабелл тоже, младший длинноногий сорванец Маргарет быстро растет. А теперь давайте-ка отложим разговоры о семье. Я хочу поговорить с вами. Вы… Возможно, мне не следует вас об этом спрашивать, но я спрошу: с вами каким-либо образом связывалась Риетта Крэй?

Руки мисс Сильвер замерли на узкой полоске вязания, представлявшей собой зачаток спинки шерстяного жакета для малышки Джозефин. Она чуть сухо кашлянула и спросила:

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Потому что очень хочу это знать. Она позвонила мне и спрашивала о вас. Я надеялся, что она с вами свяжется.

Спицы снова заработали.

– Да, она со мной связалась.

– Вы с ней виделись?

– Да, Рэндал.

– Что вы обо всем этом думаете?

Она подняла глаза и пристально посмотрела на него.

– А что ты сам обо всем этом думаешь?

Он поднялся со стула и встал вполоборота к ней, глядя в камин.

– Она совершенно не способна…

У него не достало ни голоса, ни слов, чтобы закончить фразу. Мисс Сильвер сказала:

– Я согласна. Но против нее может сложиться серьезное обвинение. Она сама это осознает.

– Проклятье! – воскликнул Марч, и вновь у него не нашлось больше слов.

Мисс Сильвер не стала упрекать его за незаконченную фразу. Она продолжала вязать.

– Думаю, вам нужно знать кое-что – в качестве частного лица, – через некоторое время сказала она.

Он пихнул ногой полено.

– Я не частное лицо. Я полицейский.

Она кашлянула.

– Вы начальник полиции. Полагаю, вы не находите нужным делиться всем, что вам известно, с подчиненными.

На это он криво улыбнулся.

– Иезуитство!

И прежде чем она посмотрела на него тем взглядом, которым раньше призывала к порядку в классной комнате, Марч продолжил – голосом, который он, вопреки обыкновению, совершенно не контролировал.

– Лучше я скажу вам все начистоту. Вы все равно все всегда знаете, даже если вам ничего не говорят, так что другого выхода нет. Риетта совершенно не способна причинить кому-нибудь вред, но она также совершенно не способна защитить себя за счет того, кого она любит.

На это мисс Сильвер ответила весьма прямолинейно:

– Ты опасаешься, что мистер Карр виновен и что мисс Крэй будет покрывать его, даже рискуя навлечь подозрение на себя. – Тем самым она подтвердила его мнение о том, что ей все всегда известно, выразив словами то, на что он лишь намекал. Он с силой ткнул ногой горящие поленья в камине. Взвился сноп искр.

– Да.

Спицы мисс Сильвер щелкали.

– Думаю, я могу тебя успокоить. Вообще-то, именно это я и собиралась сделать. У меня не было возможности расспросить мистера Карра, но в одном можешь быть совершенно уверен: у мисс Крэй есть весьма серьезная причина, чтобы с уверенностью считать его невиновным.

– Какая причина?

– Самая что ни на есть убедительная. По правде говоря, можно сказать, что это единственная причина, которая может привести к полному убеждению. Он думает, что это она убийца.

Рэндал Марч резко обернулся.

– Что?!

Мисс Сильвер подумала, что педагогика – неблагодарное занятие. Сколько раз она поправляла подобные восклицания в классе, предлагая взамен гораздо более вежливое «Что вы сказали?». Однако, удержавшись от замечания, она продолжила:

– Мистер Карр вначале был совершенно уверен, что это сделала мисс Крэй. Он даже пришел к ней со словами «Зачем ты это сделала?». Даже выслушав весь ее рассказ, он, по мнению мисс Крэй, все еще пребывает в сомнениях. Это, разумеется, очень болезненно для нее, но зато она с облегчением думает о том, что он сам не имеет к этому отношения.

Опершись обеими руками на каминную полку и глядя в камин, Марч сказал:

– Значит, это Карр принес плащ из Меллинг-Хауса.

– Ты ведь не ждешь, что я отвечу, – очень сдержанно сказала мисс Сильвер.

– Вам и не нужно – ответ напрашивается сам собой. Он был у Элизабет Мур примерно без десяти десять. Он зашел в Меллинг-Хаус по пути домой и унес оттуда плащ. Это означает, что он либо убил Джеймса Лесситера, либо нашел его уже мертвым.

– Я не верю, что он его убил. Мисс Крэй уверена, что он этого не делал. Ей пришлось очень постараться, чтобы поколебать его уверенность в том, что это сделала она.

Он по-прежнему смотрел в огонь.

– А вы сами как считаете? Вы верите, что он этого не делал?

– Мисс Крэй в этом совершенно уверена.

– Что ж…

Марч выпрямился, подошел и взял небольшой портфель, с которым пришел. Он открыл его, вынул стопку бумаг и подал ей.

– Вам лучше прочесть показания, интересно, что вы о них думаете.

– Спасибо, Рэндал.

Он вернулся в свое кресло и наблюдал, как она читает. Мелкие аккуратные черты ее лица ничего не выражали. Она ничего не говорила и ни разу не подняла глаз. Когда она закончила, Марч сказал:

– Есть продолжение, и вам лучше его тоже услышать. Известно, что сын четы Мэйхью был здесь в вечер убийства. Он не очень порядочный парень, и у него бывали проблемы с полицией. Он приехал поездом в шесть тридцать и взял в Лентоне велосипед – это объясняет, почему миссис Мэйхью вернулась домой рано. Ее муж запретил ему появляться дома. У нас нет абсолютных доказательств того, что он был в Меллинг-Хаусе, но нет и резонных сомнений в этом. Миссис Мэйхью все отрицает и говорит, что не видела его полгода. Она совершенно точно лжет. А еще с каминной полки в кабинете пропали четыре золотые статуэтки шестнадцатого века, «Времена года». Риетта утверждает, что они были на месте, когда она ушла в четверть десятого. Она также говорит, что они сделаны из чистого золота.

– Что вы говорите!

Он кивнул.

– Отличный отвлекающий маневр, правда? Или нет?

– Это чрезвычайно интересно. И что ты думаешь?

Он нахмурился.

– Я не знаю. Дрейк, который весьма упорно стряпает дело против Риетты и Карра, выдвинул вот какую теорию: Карра подговорили украсть эти ценные антикварные вещи, он попался и прибегнул к кочерге. Я не могу увязать это с фактами. Фигурки были на каминной полке, а Лесситер сидел за письменным столом, когда его ударили по голове. Он сидел спиной к камину, и удар был нанесен сзади. Это не вяжется с тем, что он застукал Карра за кражей четырех золотых статуэток. Но есть и другая возможность. У вас там есть план комнаты, взгляните на него. Дверь, у которой подслушивала миссис Мэйхью, находится на одной линии с камином. То есть она находилась за спиной мистера Лесситера, когда он сидел за столом. Сирил мог бы открыть эту дверь неслышно, как это сделала его мать. Ему, возможно, даже не пришлось ее открывать – она могла оставить ее приоткрытой. Он мог войти в кабинет, разувшись, взять кочергу и ударить Лесситера по голове, не будучи ни услышанным, ни замеченным.

– Звучит страшно.

Марч нахмурился еще больше.

– Это могло произойти и так. Проблема в том, что я не могу убедить себя в том, что так оно и было.

Мисс Сильвер задумчиво кашлянула.

– Конечно, трудно понять, зачем молодому человеку прилагать такие усилия, чтобы совершить убийство. Ему нужно было лишь подождать, пока мистер Лесситер уйдет спать, и забрать фигурки без этого совершенно ненужного кровопролития.

– Вы попали прямо в точку – как всегда! Мне приходит в голову дюжина причин для кражи и ни одной для убийства. Как бы сильно я ни хотел поймать преступника, я не могу убедить себя, что Сирил Мэйхью подходит на эту роль. Он мог прийти, чтобы украсть статуэтки, а может, и нет. Он мог обнаружить Лесситера мертвым – а может, и нет. В этот момент он мог поддаться внезапному озарению и решить, что все это золото вполне можно прикарманить.

Спицы мисс Сильвер ритмично двигались.

– Чего я не понимаю, Рэндал, так это зачем такие ценные украшения оставили на каминной полке в кабинете, в доме, которым практически не пользуются. Миссис Лесситер уже два года как умерла. Мистер Лесситер не приезжал сюда больше двадцати лет.

– Да, это небрежно, но миссис Лесситер и была такой. – Он пересказал ей то, что услышал от Риетты про страховку, и продолжил: – Я только что спрашивал об этом миссис Мэйхью. Она сказала, что статуэтки были убраны в один из шкафов в буфетной, когда миссис Лесситер умерла, но перед приездом Лесситера миссис Мэйхью снова их достала, потому что они всегда стояли в кабинете, и она решила, что ему будет их не хватать.

– Понятно. – Мисс Сильвер быстро вязала. – Рэндал, а чем занимался мистер Лесситер, когда его убили? Он писал?

Он с любопытством взглянул на нее.

– Нет, насколько мы смогли установить. Очевидно, он разбирал документы: в камине было полно сожженной бумаги. На самом письменном столе лежал только один документ: старое завещание, по которому все должно было достаться Риетте. Оно довольно сильно обгорело с одной стороны и было все в пятнах крови. Все ручки и карандаши стояли в подставке, все ящики письменного стола были закрыты.

– Чем же он тогда занимался за этим столом?

– Я не знаю.

Она посмотрела на него весьма серьезно.

– Думаю, весьма важно выяснить это.

– Вы считаете…

– Я считаю, можно предположить, что некий документ отсутствует. Если это так, то он должен быть весьма важным. Его мог забрать убийца. Он никак не мог исчезнуть сам по себе. Также можно с уверенностью утверждать, что человек не станет праздно сидеть за письменным столом. Он должен был писать, читать или разбирать бумаги. Единственным документом, лежавшим перед ним, оказалось это короткое завещание. Но и миссис Мэйхью, и мисс Крэй мельком упоминали еще один документ. Мисс Крэй упомянула его в разговоре со мной.

– Какой документ?

– Тот, о котором говорила миссис Мэйхью, когда пересказывала услышанное из беседы между мистером Лесситером и мисс Крэй. По ее словам, он сказал, что наткнулся на письма мисс Крэй, когда искал документ, оставленный ему матерью.

– Ничто не указывает на то, что этот документ был на столе.

– Ничто в показаниях миссис Мэйхью. Но в разговоре со мной мисс Крэй его упомянула. Я спросила, знает ли она о его содержании, и она ответила, что, по ее мнению, там содержалась информация о некоторых распоряжениях, сделанных миссис Лесситер.

– Она сказала, что этот документ был на столе во время ее беседы с Лесситером?

Мисс Сильвер тщательно обдумала этот вопрос.

– Не напрямую. Но у меня определенно сложилось такое впечатление.

– Это может оказаться важным. – Он помолчал и добавил: – Очень важным. Вы не могли бы позвонить ей и спросить, лежал ли этот документ где-то на виду?

– Да, я так и сделаю. Телефон в столовой. Пойдем-ка лучше со мной.

Риетта Крэй ответила на звонок. Никто бы не догадался по тону ее низкого голоса, с какой внутренней дрожью она подняла трубку. Голос мисс Сильвер принес ей некоторое облегчение.

– Надеюсь, я вас не побеспокоила. Описывая вашу беседу в тот вечер, вы упомянули некие записи миссис Лесситер. Вы видели сам этот документ?

В памяти Риетты снова возникла та сцена. Зло улыбающийся Джеймс говорит о ее письмах: «Первый сон любви»… а потом: «Документ, который оставила мне мать… кое-кто был бы рад, если бы этот документ превратился в пепел, как и твои письма…» Голос Кэтрин по телефону: «Он нашел эти чертовы документы».

Все ее облегчение исчезло. Она почувствовала, как в ней идет борьба между преданностью двум разным людям – Кэтрин и Карру. Для Риетты Крэй было характерно не думать о себе. Она пыталась успокоить свои мысли и определиться, что именно она может сказать без риска. Мисс Сильвер снова спросила:

– Вы видели этот документ?

– Да.

– Вы можете его описать?

Не будет вреда, если она ответит.

– Там было несколько больших листов. Они были сложены, как будто лежали в конверте, и их оттуда вынули. Конверт лежал там же, а листы были наполовину развернуты. Я узнала почерк.

Мисс Сильвер поблагодарила ее, повесила трубку и повернулась к Рэндалу Марчу:

– Слышал?

– Да.

Глава 30

Миссис Крук подала им чай. Впоследствии она рассказывала своей подруге миссис Гровер, что начальник полиции очень красивый джентльмен и чрезвычайно вежливый, «но чаю почти не пил, а ведь мое печенье было вкусное, хоть я и сама себя хвалю». При таких обстоятельствах за чаем они сидели недолго. Когда Марч отказался от третьей чашки чая, мисс Сильвер сказала извиняющимся тоном:

– Я бы хотела попросить тебя об одолжении, Рэндал.

Он улыбнулся.

– Хотите попросить полцарства?

– Надеюсь, я никогда не попрошу у тебя невозможного.

– Вы меня встревожили! Позвольте же мне узнать худшее!

Она одарила его очаровательной улыбкой.

– Это лишь крохотное одолжение. Я бы очень хотела взглянуть на кабинет в Меллинг-Хаусе.

– Но вы же знаете, что это вызовет пересуды.

– Рэндал, дорогой, неужели вы думаете, что люди уже не судачат?

– Ни минуты не сомневался. Но мне совсем не хочется, чтобы они начали болтать о треугольнике, состоящем из меня, вас и Риетты.

– Людям не запретишь сплетничать, особенно в деревне.

– Что вы надеетесь там найти? Дрейк отлично знает свое дело, там точно все осмотрели под микроскопом.

– Я в этом не сомневаюсь.

Под ее мягким, но упрямым взглядом он сдался.

– Хорошо. Но знайте, что вы воспользовались нечестным преимуществом. Это дело слишком меня тревожит, чтобы я мог четко понимать, что мне следует делать.

– Рэндал, дорогой…

Он отодвинул стул и встал.

– Что-нибудь придумаем.

Чуть позже на звонок в дверь выглянул Мэйхью. Уже темнело, и в холле горел свет. Он бы должен был разглядеть, кто сидит в машине, но не смог этого сделать. Моргая, он уставился на начальника полиции, удивляясь, зачем тот снова пришел. Ужасные настали времена: приходится брать себя в руки каждый раз, когда звонят в парадную дверь.

– Да, сэр? – произнес он, пытаясь взять себя в руки.

Кажется, никакой катастрофы не намечалось.

– Простите, что я снова вас беспокою. Мне просто нужно пройти в кабинет. Полагаю, в комнате ничего не трогали?

– Нет, сэр. Комиссар Дрейк сказал мне, что они закончили, и мы можем сделать там уборку, но я решил отложить это до утра.

– Что ж, я не пробуду там долго. Со мной в машине дама, она может замерзнуть, пока ждет меня там. Я спрошу ее, не захочет ли она войти в дом.

Прибегнув к этой осторожной маскировке, Марч сбежал вниз по ступеням. До стоявшего в дверях Мэйхью донесся его голос:

– Вы здесь замерзнете. Наверное, вам лучше войти в дом. Я постараюсь закончить побыстрее.

Из машины появилась мисс Сильвер. Мэйхью сразу ее узнал: это та маленькая, похожая на гувернантку дама, что гостит у миссис Войси. Миссис Крук рассказывала про нее, что она вроде как детектив. Может, ей захотелось увидеть комнату, в которой произошло убийство. А может, и нет. Его это не касается. У него своих хлопот полно, нечего ему беспокоиться о заботах других людей. Она вошла в дом вместе с начальником полиции.

Он проводил их в кабинет, включил там свет и задернул шторы. Затем пересек холл и прошел через обитую сукном дверь в комнату экономки, где сидела его жена, то и дело промокая платком глаза и глядя на немытую после чая посуду.

Рэндал Марч дождался, пока он уйдет, и сказал:

– Ну, вот мы и на месте. Что скажете? Пятно на письменном столе указывает на то место, куда он упал. Оно не отмывается. В камине было очень много сожженной бумаги, так что он почти погас. Дрейк велел ее оттуда вытащить и все переворошил, но там ничего не осталось. Если эти записи отправились туда, то они потеряны безвозвратно.

Мисс Сильвер покачала головой:

– Не думаю, что убийца стал бы рисковать ожиданием, пока документ сгорит здесь. Это был пепел от писем мисс Крэй.

Лицо Марча оставалось совершенно бесстрастным.

– Возможно, вы правы. Отпечатки всех ее пальцев остались на каминной полке, больше их нигде нет. Если Карр и был здесь, то отпечатков он не оставил. Отпечатки миссис Мэйхью найдены на внешней ручке двери в холл. Там она стояла и подслушивала. Рукоять кочерги чисто вытерта, так же, как и внешняя ручка стеклянной двери в сад и ее край. На внутренней ручке есть отпечатки Лесситера.

– Да, он ведь открыл дверь мисс Крэй.

– Я забыл сказать, что в камине поверх кучи пепла был найден испачканный кровью наполовину сгоревший носовой платок. Это платок Лесситера, предположительно тот, который он дал мисс Крэй, когда заметил царапину на ее запястье. Это все, что я могу сказать.

Мисс Сильвер подошла к окну и раздвинула шторы.

– Когда мисс Крэй пришла, эта дверь была закрыта. Она постучала, и мистер Лесситер впустил ее. Уходила она в спешке и, возможно, не до конца закрыла дверь. Я буду вам благодарна, если вы поможете мне провести небольшой эксперимент. Я выйду в сад. Когда я закрою дверь, подойдите, пожалуйста, к противоположному концу письменного стола и скажите что-нибудь обычным голосом.

– Хорошо. Будьте осторожны, там две ступеньки.

Когда дверь за ней закрылась, Марч пересек комнату и встал у потухшего камина.

– Так? Вы меня вообще слышите? Я чувствую себя полным дураком, говоря что-то просто для того, чтобы говорить.

Дверь открылась, шторы раздвинулись. Показалась желтофиоль на шляпке мисс Сильвер.

– Не более чем на многих светских мероприятиях, мой милый Рэндал. Я все прекрасно слышала.

– Тогда уходите с холода, моя дорогая мисс Сильвер.

Последние слова он произнес с обезоруживающей улыбкой. Она покачала головой.

– Не сейчас.

Она снова исчезла. В комнату ворвался холодный воздух. Выйдя на ступеньки, он увидел, что она стоит на тропинке и достает из своей объемистой сумки фонарик.

– На что вы смотрите?

– Вот на это.

После ярко освещенной комнаты ему было плохо видно в сумерках. Она включила фонарик и направила круг света на маленький кусочек земли на самом краю нижней ступеньки. – И что же это?

– Это земля с чьей-то обуви.

– Люди ходили тут туда-сюда.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Это мягкая черная земля, смешанная с частицами чего-то белого. Я думаю, вы обнаружите, что это известь. Садовник, который работает у миссис Войси, на этой неделе посыпал известью корни кустов сирени. По-видимому, сирень требует большого количества извести. Я не садовник, но так сказала мне Сесилия.

– И что же?

– Тропинка, ведущая к ступенькам, вымощена плитняком, но здесь, у окна, где заканчивается живая изгородь, растут кусты сирени. Давайте взглянем, посыпаны ли их корни известью.

Он подошел к ней и раздвинул кусты. Она направила на них яркий луч фонаря, который высветил каждую веточку, и поводила им туда-сюда по земле под кустами. Земля была свежевскопанная, и в свете фонаря на ее мягкой перекопанной поверхности повсюду виднелись эти мелкие белые частицы. Но фонарь помог увидеть еще кое-что: глубоко отпечатавшиеся в земле следы.

Марч вскрикнул, протянул назад левую руку и взял у мисс Сильвер фонарь. Было совершенно ясно, что кто-то стоял в кустах сирени. Самые глубокие отпечатки были дальше всего в кустах. Кто-то здесь стоял, всего было четыре отпечатка: один вел по направлению к тропинке, один – обратно, и два глубоких – ближе всего к стене. Это были отпечатки женской обуви.

Рэндал Марч шагнул назад и погасил фонарь. Мысли в его голове бродили мрачные, он не знал, что сказать. Мисс Сильвер заговорила:

– Вы напрасно тревожитесь. У мисс Крэй нога по крайней мере на два размера больше, чем та, что оставила эти следы. Она ведь высокая женщина.

Мрачные мысли покинули его.

– Я идиот. Как вы вероятно уже догадались, у меня есть… слабое место.

– Да, – сказала она добродушно. – Это важная улика, Рэндал. Она означает, что какая-то женщина – не мисс Крэй – стояла здесь в кустах, а потом поднялась по ступенькам. Кажется, это указывает на то, что ей срочно пришлось спрятаться. Предположим, что она пришла сюда, чтобы встретиться с мистером Лесситером, как вдруг услышала, что кто-то еще идет сюда, отошла и спряталась в кустах. Возможно, ей помешала мисс Крэй. Далее возникает предположение, что она поднялась по ступенькам и подслушивала под дверью. В этом случае ей удалось услышать большую часть беседы мисс Крэй и мистера Лесситера. Мы не должны предполагать, что у нее был какой-либо мотив, чтобы желать ему смерти. Но если – повторяю, если – такой мотив у нее все же был, то на какие мысли навел бы ее этот разговор? Из него она узнала, что мистер Карр Робертсон только что узнал в мистере Лесситере совратителя своей жены и что он выбежал из дома в состоянии, внушившем мисс Крэй такую тревогу, что она пошла в Меллинг-Хаус предупредить мистера Лесситера. Она также узнала о существовании завещания в пользу мисс Крэй. Если бы ты хотел совершить убийство, мог бы желать более подходящей ситуации, в которой его можно было совершить безнаказанно?

Марч рассмеялся, но слегка неуверенно.

– Вероятно, не мог бы. А теперь вы, наверное, опишете гипотетическую убийцу?

Мисс Сильвер ответила очень серьезно:

– Не сейчас. Думаю, сейчас мне лучше уйти. Вам нужно будет связаться с комиссаром и приказать сделать слепки с этих следов. Нам повезло, что со среды не было дождя, но никогда не стоит полагаться на то, что хорошая погода простоит долго. Я думаю, что при очень внимательном осмотре можно будет найти частицы извести на верхней ступеньке и на ковре в кабинете, если эта женщина действительно туда входила. У вас есть фонарь или мне одолжить вам свой?

– Есть, он в машине.

– Тогда я пойду. Воздух такой приятный, думаю, я с удовольствием прогуляюсь пешком.

Рэндал Марч вернулся в кабинет и позвонил в полицейский участок в Лемоне.

Глава 31

Джонатан Мур поставил чашку на стол, несколько рассеянно пробормотал «Нет, спасибо, дорогая» и снова принялся незаметно рассматривать свою племянницу Элизабет и мрачного молодого человека, с которым та вновь обручилась – на его взгляд, слишком поспешно. Атмосфера радости по случаю помолвки начисто отсутствовала. Может быть, он и оторван от мира – ему приятно было так думать, потому что многое в этом послевоенном мире ему не нравилось, – но ему было ясно, что о Карре Робертсоне ходят разговоры и что Элизабет поспешила. Взгляд, которым он сейчас смотрел на Карра, напоминал тот, которым он имел обыкновение разглядывать какой-нибудь предмет сомнительной подлинности. Он знал Карра много лет, это правда, но взгляните на родословную вот этого письменного стола в стиле Булля^[13]! Стол принадлежал одной семье в течение пятидесяти лет, и заверенный счет за подписью старого маркиза гарантировал, что стол был сделан еще за сто пятьдесят лет до того. И все же за эти сто пятьдесят лет его заменили подделкой. В жизни человека бывают моменты, когда он становится обманщиком. Прегрешения совести, сильное давление обстоятельств – и честный человек превращается в негодяя. Внезапно потеряв контроль над собой, человек начинает громоздить ложь, стараясь скрыть внутренние разрушения.

Элизабет настолько ясно читала его мысли, что почувствовала большое облегчение, когда он с сомнением покачал головой, встал и вышел из комнаты. Когда его шаги стихли, Карр сказал:

– Можно не особенно сомневаться в том, что думает Джонатан.

Она странно на него посмотрела. Глаза у нее всегда были яркие, но сейчас блестели еще больше, потому что в них стояли слезы.

– О нет, сомнений много. Если бы их не было…

– Я бы не сидел здесь?

Она кивнула:

– Вроде того. Тебе бы официально запретили являться сюда, и мне бы пришлось уходить через черный ход, чтобы встретиться с тобой где-нибудь в окрестностях.

– А ты бы пошла на это?

Голос ее был полон нежности, когда она ответила:

– Да, мой милый.

Он бросился на колени у ее стула. Без слов, без поцелуев он крепко обнял ее и прижался головой к ее плечу. Так они и замерли. Потом Карр поднял голову и сказал:

– Холдернесс передумал. Он сказал, что мне придется дать показания на дознании, но мне лучше не ждать, пока из меня все вытянут. Он считает, что я произведу более благоприятное впечатление, если пойду в полицию сейчас.

– И ты пойдешь?

– Не знаю. Я хотел обсудить это с тобой. Мне кажется, как только я дам показания, они сразу арестуют меня… Или Риетту. – Лицо его стало суровым и жестким, когда он повторил: – Или Риетту.

– Карр!

– Этот человек был мертв к половине одиннадцатого – через пару часов после моих угроз в его адрес. За эти два часа там побывали я и Риетта. В какой-то момент за эти два часа его убили. И я унес оттуда пропитанный кровью плащ Риетты. Тот факт, что это на самом деле не ее плащ, а мой, просто поможет распределить предполагаемую вину: Риетта получает полмиллиона, а я – отмщение. Чаши весов тут примерно в равном положении. Я думаю, вероятность между убийством ради денег и убийством из мести – пятьдесят на пятьдесят.

Он все еще стоял на коленях рядом с Элизабет, но отодвинулся и больше ее не касался. Она не делала попыток сократить расстояние между ними, лишь посмотрела на него и сказала задумчиво:

– Ты думаешь, что это сделала Риетта…

Он отодвинулся еще больше, встал и сцепил руки.

– Я ничего не думаю – я не могу думать. Я просто вижу факты, но совершенно не могу с ними разобраться. Если предоставить эти факты тысяче человек, по меньшей мере девятьсот девяносто девять из них скажут, что Риетта его не убивала, это сделал я. Но у нас не будет тысячи мнений, чтобы определить вероятность, у нас их будет двенадцать. Вряд ли они придут к единодушному решению.

Ее мягкий безмолвный протест заставил его разозлиться.

– Что толку? Выбор только между нами двумя. Если я этого не делал, значит, это сделала Риетта. Что ж, я этого не делал – значит, что?

– Карр, но ты ведь на самом деле не думаешь…

– Я уже сказал тебе, что не могу думать. Когда я начинаю, все сводится к одному: я или Риетта, Риетта или я.

– А когда ты не думаешь, Карр?

– У меня бывают довольно долгие периоды здравомыслия, когда я знаю, что она не могла этого сделать.

– Я рада, что ты называешь их периодами здравомыслия.

Он снова помрачнел и сказал:

– Но мы больше не мыслим здраво, моя милая, мы попали в ночной кошмар. С волками жить – по волчьи выть, на войне как на войне и все прочие подобные пословицы. Какое, к черту, отношение имеет здравомыслие к нашему кошмару?

Элизабет встала и подошла к нему.

– Ну а я думаю, что здравомыслие поможет нам со всем этим справиться.

– Нам?

– Да, милый.

Рука его так сжала ее плечо, что позже она обнаружила синяк.

– Будь я уверен насчет Риетты, я бы дал эти чертовы показания и покончил с этим.

– Я уверена.

– Почему?

– Ох, да потому… – Она замолчала, то ли всхлипнув, то ли рассмеявшись. – Ох, Карр, ну проснись, пожалуйста! Только в страшном сне ты мог подумать, что Риетта могла подкрасться к человеку сзади и ударить его кочергой по голове. Тебя бы ни секунды не беспокоили эти мысли, если бы ты не спал так крепко. Проснись! Это так глупо, что даже говорить не стоит!

Глава 32

Мисс Сильвер пошла по аллее. Воздух и впрямь был очень приятный. Холодный, конечно, но она тепло одета – горжетка такая уютная, а пальто из хорошей плотной ткани. Она испытывала благодарность и за эту погоду, и за теплую одежду, и за многие другие блага, подаренные ей судьбой. Было время, когда она полагала, что всю жизнь будет служить в чужих домах и что впереди ее ждет лишь нищая старость. Теперь, благодаря провидению сменив профессию, она была в завидном положении независимого человека. У нее была удобная квартира, внимательная и преданная горничная, и страховка, которая позволит ей не отказываться от этих удобств.

Под деревьями было очень темно, но не настолько, чтобы возникла необходимость воспользоваться отличным фонарем – это был подарок от друга и преданного поклонника, сержанта Фрэнка Эббота из Скотленд-Ярда, которого недавно повысили до звания инспектора. Живая изгородь слишком уж разрослась. Мисс Сильвер с грустью размышляла о том, какими запущенными стали многие прекрасные места в сельской местности из-за высоких налогов и нехватки рабочих рук. За прожитые ею годы уклад жизни полностью изменился. Жизненные блага распределялись теперь более равномерно, но было грустно смотреть на исчезновение стольких красивых вещей.

Почти дойдя до высоких столбов, отмечавших въезд, она свернула направо, прошла по узкой тропинке к Гейт-Хаусу и позвонила в дверь. Кэтрин Уэлби открыла дверь и удивилась – она ожидала увидеть кого угодно, но не эту старомодную школьную подругу миссис Войси. Она ни за что на свете не могла придумать, зачем бы мисс Сильвер наносить ей визит: пожилые бывшие гувернантки не входили в круг ее общения. Она приготовилась скучать.

Оказалось, что их беседа вызывает отнюдь не скуку. Мисс Сильвер, пройдя впереди Кэтрин в гостиную, с интересом осмотрела комнату. Окружающая обстановка часто указывает на характер человека. Она обратила внимание на парчовые шторы, на пастельные цвета, на качество мебели – некоторые предметы весьма ценные. Над каминной полкой обстановку красиво отражало круглое голландское зеркало с огранкой по краю. В нем отражалась и Кэтрин в синем платье, подходившем к цвету ее глаз.

Мисс Сильвер села и серьезно сказала:

– Вы, наверное, удивляетесь, что привело меня сюда, миссис Уэлби.

– О нет.

Тон Кэтрин был легким – нужно ведь соблюдать светские приличия, но слова эти она бросила так небрежно, что они прозвучали почти грубо.

Развязывая горжетку на шее, мисс Сильвер сказала:

– Я все же думаю, вы удивлены.

Кэтрин не ответила. Она тоже села. В ее красивых синих глазах застыло вопросительное выражение, изогнутые брови были чуть приподняты. Она могла бы с тем же успехом спросить: «Какого черта вам нужно?» и покончить с этим. Мисс Сильвер не заставила ее долго ждать.

– Я здесь, потому что мисс Риетта Крэй обратилась ко мне за профессиональной помощью.

– Правда? – Брови Кэтрин приподнялись еще выше.

– Да, миссис Уэлби. Вы давняя подруга мисс Крэй?

– О да.

Кэтрин наклонилась вбок, вынула сигарету из черепахового портсигара и чиркнула спичкой. Мисс Сильвер кашлянула – словно учительница, призывающая класс к порядку.

– Вы наверняка слышали, что смерть мистера Лесситера поставила мисс Крэй в довольно серьезное положение.

Кончик сигареты замерцал, Кэтрин выдохнула облачко дыма.

– Думаю, об этом слышали все.

– Вы совершенно правы. Как давняя подруга мисс Крэй, вы, конечно же, хотели бы сделать все возможное, чтобы снять с нее все подозрения.

– Боюсь, я ничего не могу сделать.

– Я думаю, можете. Как вы, без сомнения, знаете, мисс Крэй подходила к телефону в двадцать минут девятого вечером в среду. Она проговорила со звонившим ей человеком десять минут и почти сразу после этого пошла в Меллинг-Хаус, где беседовала с мистером Лесситером. Это вы ей звонили, не так ли?

Кэтрин затянулась сигаретой. Когда она заговорила, тон ее был откровенно грубым.

– С чего это взбрело вам в голову?

– Думаю, с вашей стороны неразумно это отрицать. Девушка на коммутаторе, без сомнения, вспомнит этот звонок. Она, наверное, знает и ваш голос, и голос мисс Крэй.

Голубая дымка между ними стала гуще. Кэтрин спокойно сказала:

– Раз она говорит, что я звонила Риетте, значит, так оно и было. Я часто звоню. Я здесь одна, это помогает убить время. В любом случае вы, я полагаю, спрашивали об этом Риетту. Она должна знать.

Мисс Сильвер сидела на диване. В камине ярко горел огонь, и в комнате было тепло. Она сняла свою пожелтевшую горжетку и положила рядом с собой на диван. Почему-то эта мелочь чисто по-женски разозлила Кэтрин. Про себя она обозвала горжетку драной кошкой и негодовала оттого, что она лежит на ее диване. То, что женщина, способная носить такую вещь, врывается к ней в дом и устраивает ей допрос по поводу приватного разговора, – это и вовсе предел всему. Ответ мисс Сильвер совершенно не утихомирил ее негодование.

– Мисс Крэй под подозрением. Следовательно, нам важно подтвердить любой ее рассказ о событиях того вечера.

– Очень хорошо, сообщите мне, что она рассказала, и я дам вам подтверждение.

Это, к сожалению, оказалось неосуществимым, поскольку мисс Сильвер решительно отказалась сообщать ей о том, что рассказала Риетта об их разговоре. Мисс Сильвер применила отвлекающий маневр:

– В показаниях, которые были получены, упоминается некий документ, оставленный миссис Лесситер для сына. Полагаю, он касался некоторых распоряжений относительно собственности.

– Я ничего об этом не знаю.

Между ними висела сигаретная дымка, но что-то произошло. Трудно было сказать, что именно: напряжение мускула, секундная задержка дыхания, легчайшее непроизвольное движение пальца? Мисс Сильвер всегда уделяла особое внимание рукам того, кто в ответах на вопросы склонен о чем-то умалчивать. Рука, в которой Кэтрин держала сигарету, не изменила своего положения. Если пальцы и сжали сигарету чуть сильнее, это движение невозможно было заметить. Но мизинец дернулся.

Мисс Сильвер сказала:

– Я полагаю, дело обстоит так. Я была бы очень рада, миссис Уэлби, если бы вы решились быть со мной откровенной.

– Откровенной? – Кэтрин рассмеялась. – Я совершенно не понимаю, что вы имеете в виду!

– Тогда я вам скажу. Мистер Лесситер отсутствовал больше двадцати лет. Он встретился с мисс Крэй здесь, в вашем доме, и проводил ее домой. Темой их беседы были распоряжения касательно собственности его матери. В вечер убийства вы разговаривали с мисс Крэй десять минут. Этот разговор тоже касался собственности миссис Лесситер?

Кэтрин рассмеялась.

– Почему бы вам не спросить у Риетты?

– Я спрашиваю вас. Я думаю, между вами и мистером Лесситером были разногласия. В деревне такие вещи витают в воздухе. Всем известно, что миссис Лесситер давала вам в пользование мебель, которая стоит в этом доме.

Кэтрин выпустила облако дыма.

– Она подарила мне кое-какую мебель, верно. Не понимаю, какое вам до этого дело.

– Мисс Крэй наняла меня защищать ее интересы. Совершенно ясно, что тут есть две точки зрения: я слышала, что мебель была дана во временное пользование; вы же говорите, что она была вам подарена. Мистер Лесситер говорил с мисс Крэй о распоряжениях, оставленных его матерью относительно ее собственности. В вечер убийства вы позвонили мисс Крэй, чтобы поговорить о некоем деле. Позже тем же вечером она резко изменила свое мнение о мистере Лесситере из-за дела, которое касалось друга. Стоит ли удивляться, что я сопоставила факты и пришла к заключению, что мистер Лесситер придерживался первой точки зрения? Он считал, что мебель была отдана вам во временное пользование. Он попытался получить подтверждение этому у мисс Крэй. В те часы, которые непосредственно предшествовали его смерти, он нашел документ, написанный рукой его матери. Думаю, совершенно ясно, что этот документ подкрепил его точку зрения. Полагаю, он позвонил вам и сказал об этом, а вы затем позвонили мисс Крэй. Позже, в разговоре с мистером Лесситером, мисс Крэй вернулась к этой теме и попыталась изменить некий план действий, который он обдумывал. Думаю, то, что он намеревался сделать, доставило бы ей большое огорчение. Она сказала мне, что они поссорились из-за какого-то дела и дело это касалось друга. Вас не должно удивлять, что я пришла к заключению, что этот друг – вы. Тогда объясняется весь ход событий.

Кэтрин Уэлби не была так вспыльчива, как Риетта. Она могла и стерпеть оскорбление, и нанести его. Но на протяжении всей беседы в ней поднимался гнев; он поднимался медленно – из-за осторожности, и раз-другой его сдержал страх; но он все-таки становился сильнее. Теперь же гнев остыл. У нее было такое чувство, словно ее аккуратно препарировали и обнажили все ее мысли, мотивы и движения души. Дело было не только в этих нескольких формальных фразах. Она чувствовала, что маленькие проницательные глаза этой старой девы и в самом деле видят, о чем она думает. У нее даже возникло весьма странное ощущение, что она сможет испытать облегчение, если даст себе волю, добровольно откроет свой разум, выпустит из него свои мысли и предоставит ей рассматривать их, взвешивать и судить. Это ощущение возникло лишь на очень короткий миг. Такие мгновения приходят и уходят. Мы либо пользуемся ими, либо упускаем их.

Кэтрин свое мгновение упустила. Она понятия не имела, что, упуская его, она навлекла на себя непоправимую катастрофу. Гнев больше не торопил ее, и она не спеша сказала:

– Вы все это очень красиво разложили по полочкам. Я не собираюсь нарушать эту картину. – Она встала и бросила окурок в нефритовую пепельницу. – А теперь вам, наверное, пора.

Мисс Сильвер отлично умела справляться с высокомерием и нахальством. Она посмотрела на Кэтрин, как на ребенка, которого не научили хорошим манерам. Неспешно поднявшись, она надела свою почтенную горжетку и застегнула пальто. Дойдя до двери, она спокойно и серьезно сказала:

– Если вы вдруг передумаете, вы знаете, где меня найти.

Глава 33

Когда мисс Сильвер проходила между двух столбов, отмечавших въезд на аллею Меллинг-Хауса, в лицо ей ударил свет фонаря. Это ее слегка испугало, но, поскольку затем молодой мужской голос невнятно пробормотал извинения, она пришла к заключению, что владелец велосипедного фонаря просто очень старался разглядеть в темноте подругу. Выражаясь более фамильярным языком, это было «свидание». Она перешла через дорогу и пошла вдоль луга по тропинке к дому миссис Войси.

Когда она услышала шаги у себя за спиной, она не обратила на них внимания. Нервному человеку нечего делать в профессии детектива, поэтому мисс Сильвер и в голову не пришло занервничать. Света было достаточно, чтобы отличить тропинку от луга, который она пересекала, поэтому фонарем она не воспользовалась. Шаги за спиной приблизились, и голос произнес:

– Я… Я прошу прощения…

Это был тот же голос, который извинился за то, что посветил велосипедным фонарем ей в лицо, – молодой и смущенный голос. Мисс Сильвер остановилась, позволила человеку поравняться с ней и спросила:

– В чем дело?

Он, похоже, выключил фонарь – она видела только высокую черную тень. Голос сказал:

– Я прошу прощения, вы ведь гостите у миссис Войси, правда? Вас зовут мисс Сильвер…

– Чем я могу вам помочь?

– Правда прошу меня извинить – надеюсь, я вас не напугал. Я Алан Гровер. У моих родителей бакалейная лавка, думаю, вы с ними знакомы. Я работаю в офисе мистера Холдернесса в Лентоне.

Мисс Сильвер очень заинтересовалась. Это был тот юноша, о котором говорила Сесилия Войси – умный мальчик, который получал стипендии. Она припомнила, что речь также шла о его страстном увлечении Кэтрин Уэлби, которая, как не преминула подчеркнуть Сесилия, по возрасту годилась ему в матери. Поскольку возраст никогда еще не мешал двадцатилетнему юноше влюбиться в красивую опытную женщину, мисс Сильвер отбросила эту информацию как несущественную. Она задалась вопросом, почему он ждал у дома Кэтрин. Был ли это классический случай мотылька, летящего на пламя свечи, а если так, то почему он пошел за ней, за мисс Сильвер?

– Да, миссис Войси говорила о вас. Что я могу для вас сделать, мистер Гровер?

Он стоял теперь совсем рядом с ней, в голосе его по-прежнему слышалось смущение.

– Я хотел встретиться с вами…

Мисс Сильвер переспросила удивленно:

– Встретиться со мной, мистер Гровер? Вы не могли знать, что я буду в Гейт-Хаусе.

– Нет, нет… Я не мог… не знал. Я собирался повидать миссис Уэлби. Но я хотел поговорить с вами, и, когда вы вышли оттуда, это показалось мне возможностью…

Даже при всем его смущении мисс Сильвер поразила его манера речи. В ней не было и следа деревенского говора. Не каждый умный мальчик умеет так легко адаптироваться. Она спросила серьезно:

– Почему вы хотели поговорить со мной?

Он перешел к делу просто и прямо, что ей очень понравилось.

– Вы гостите у миссис Войси. Ее экономка, миссис Крук, подруга моей матери. Я узнал, что вы детектив и что вы консультируете мисс Крэй.

– Да, мистер Гровер. Давайте пройдемся. Стоять на месте холодно, и нас могут заметить.

Они пошли дальше вместе. Мисс Сильвер шагала медленнее, чем обычно. Алан Гровер начал выкладывать то, что собирался сказать.

– Я не знал, что делать. Я хотел пойти к миссис Войси – но тогда она была бы там, и миссис Крук бы все узнала. Я хотел застать вас одну, но не знал, как это сделать. Так что когда вы вышли из Гейт-Хауса, я решил, что если упущу эту возможность, то другой мне больше не представится, поэтому пошел за вами. Это насчет Сирила – Сирила Мэйхью.

– Да, мистер Гровер?

– Мисс Сильвер… это ведь останется между нами, правда? Потому что мне нельзя говорить о делах конторы… Но мне пришлось пойти в Меллинг-Хаус вместе с мистером Холдернессом сегодня утром, чтобы вместе с полицией проверить вещи по списку и понять, не пропало ли что-нибудь. Ну и мы сразу обнаружили, что с каминной полки в кабинете исчезли четыре позолоченные фигурки.

– Да, «Времена года», верно?

– Вы о них знаете?

– Да, мистер Гровер.

– Тогда вы знаете, что все думают, что их взял Сирил.

– Вы знаете, по какой причине он мог это сделать?

– Я совершенно уверен, что он этого не делал. Вот это я и хотел вам сказать.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Вам известно, представляют ли они какую-нибудь ценность?

После некоторых колебаний он заявил:

– В списке они значатся как «четыре позолоченные статуэтки».

– Это все, что вам о них известно?

– Нет, не все. Раньше я приходил в дом, чтобы поиграть с Сирилом. Миссис Лесситер любила мою мать. Я часто бывал в кабинете и видел эти статуэтки. Сирил всегда говорил, что они из золота. Мы часто придумывали истории про них и говорили, что это сокровища пиратов.

Мисс Сильвер пришло в голову, что своими словами он никак не улучшает положение Сирила.

– А они золотые? – серьезным тоном спросила она.

Алан Гровер рассмеялся.

– Нет, конечно, нет! Это только разговоры. Если бы они были из золота, их бы не оставили вот так на виду.

– Но они и правда золотые, мистер Гровер.

– Кто это сказал?

– Во-первых, мисс Крэй. Я думаю, чета Мэйхью тоже об этом знает, и, по всей вероятности, ваш друг Сирил тоже.

Он положил руку ей на плечо.

– Мисс Сильвер, Сирил никак в этом не замешан, клянусь. Может, он и был здесь тем вечером – так говорят, – но чтобы взять эти фигурки или хоть пальцем тронуть мистера Лесситера… я клянусь, что он этого не делал. Вот почему я хотел с вами встретиться. Я могу поклясться, что Сирил тут ни при чем.

– Почему вы так в этом уверены?

Его рука все еще лежала на ее плече. Он еще сильнее сдавил пальцы.

– Я просто знаю Сирила, вот и все. Если бы вы знали его так же, как я, вы бы были уверены в этом так же, как я. Я все обдумал, выслушайте меня, пожалуйста.

– Я с удовольствием вас выслушаю, мистер Гровер.

– В общем, дело было так. Судя по тому, что говорят, мистер Лесситер был в своем кабинете весь вечер в среду. Говорят, что Сирил приехал из Лондона поездом в шесть тридцать и одолжил велосипед у Эрни Уайта, чтобы добраться сюда. Миссис Мэйхью говорит, что он не приезжал, но ничего другого она и не может сказать. Что ж, если предположить, что он взял эти фигурки, то когда он это сделал? Если это было раньше, то в кабинете находился мистер Лесситер, верно? А если он и вышел на минутку из комнаты, то обязательно заметил бы их отсутствие, когда вернулся, – золотые статуэтки очень выделялись на фоне черного мрамора.

Мисс Сильвер сказала:

– Они все еще были на месте в четверть девятого, когда ушла мисс Крэй.

– Вот видите. Говорят, что мистера Лесситера убили после девяти вечера. Сирил никогда бы не посмел взять статуэтки из комнаты. И могу поклясться вам в этом, что он ни за что не взял бы их, когда мистер Лесситер лежал там мертвый.

– Почему вы так говорите, мистер Гровер?

– Потому что я знаю Сирила. Я не стану говорить, что он не взял бы чужого: у него… есть такая слабость. Но он не стал бы этого делать, если бы чувствовал, что это рискованно. А убить человека или войти в комнату, где лежит человек с размозженной головой, то тут я точно знаю, о чем говорю, – он никак не мог этого сделать. Я видел, как он выбежал из кухни, зажав уши руками, когда его мать собиралась убить мышь. А когда дело доходило до ловли кроликов или крыс, или чего-то в этом роде, то он был хуже девчонки: увидит каплю крови, и ему становится плохо. Говорю вам, он не мог войти в кабинет, где лежал мертвый мистер Лесситер, точно так же, как он не мог взять кочергу и убить его, я совершенно в этом уверен. Понимаете, мисс Сильвер, там ведь, похоже, не было никакой борьбы. Даже кролик станет кусаться, если его загнать в угол, любое создание будет бороться за жизнь. Сирил мог бы отбиваться, если бы его застали за кражей фигурок, но этого не произошло. Кто бы ни убил мистера Лесситера, это был человек, с которым он чувствовал себя комфортно и легко. Он сидел там, за письменным столом, а убийца стоял у камина прямо у него за спиной. Человек не станет сидеть вот так в присутствии другого, если он не чувствует себя с ним спокойно и легко. И кто бы это ни был, он замышлял убийство. Ведь никакой борьбы не было. Мне кажется, там даже ссоры не могло быть. Вы ведь не ссоритесь с человеком, сидя к нему спиной, правда? Но тот, кто стоял у него за спиной, замышлял убийство, поэтому взял кочергу и дал мистеру Лесситеру по голове. Говорю вам, Сирил не мог этого сделать. Есть вещи, на которые человек способен, и есть те, которые он сделать не может. Я знаю его всю жизнь, он даже осу раздавить не мог, не говоря уж о том, чтобы ударить человека кочергой по голове. Если бы мне сказали, что он стащил мелкие деньги или почтовые марки на шиллинг, я бы поверил. Но убить или войти в комнату, где лежит труп, – это полная чушь, он не мог этого сделать.

Они дошли до края луга. Мисс Сильвер оставалось лишь перейти через дорогу, чтобы увидеть гостеприимно светящиеся окна гостиной миссис Войси. Она остановилась в конце тропинки. Алан Гровер отпустил ее руку. Минутку подумав, она сказала:

– Вы весьма заинтересовали меня, мистер Гровер. В том, что вы рассказали, есть много важных деталей, и я очень внимательно все это обдумаю. Доброй ночи.

Глава 34

Уже гораздо позже Рэндал Марч возвращался домой. Он был рад, что закончил дневную работу, и еще больше рад, что расстался с комиссаром Дрейком. Реакция Дрейка на обнаруженные мисс Сильвер следы оказалась крайне раздражающей. Он был унижен, оскорблен, обижен. Он высказал предположение, что следы могли быть оставлены там в любое время, а когда Марч обратил его внимание на то, что в среду днем прошел сильный дождь и что они наверняка появились там позже, он обиделся снова. Конечно, нет ничего более трудного для офицера полиции, чем ситуация, когда хорошо обоснованная теория рушится или когда приходится наблюдать, как эта теория вот-вот развалится, и не иметь возможности как-то ее поддержать. Когда в подозреваемых числились Риетта Крэй и Карр Робертсон, Дрейк пребывал в состоянии отвратительно блаженного самодовольства. Это было его первое серьезное дело об убийстве. Перед ним уже маячила перспектива повышения. Социальное положение подозреваемых приятно грело его классовое сознание. Когда мистер Холдернесс вдруг предложил Сирила Мэйхью в качестве возможной альтернативы, Дрейк был недоволен – никто не был вправе ожидать от него другого, – но он вполне убедительно изобразил полицейского без предубеждений, который хочет лишь докопаться до правды.

И тут вдруг появляются совершенно не относящиеся к делу следы неизвестной женщины. Этого достаточно, чтобы вывести из себя любого, не говоря уж о том, что и сам комиссар, и начальник полиции – оба знали, что найти эти следы должен был Дрейк. Все было бы не так плохо, если бы их можно было представить как следы мисс Крэй, но это было невозможно, не стоило и пытаться. И незачем начальнику полиции было ему на это указывать. Он с некоторой язвительностью заметил, что, будь у него выбор между преступлением без единой улики и преступлением, где улик что васильков в поле, он бы с благодарностью взялся за первое. Это был один из тех редких случаев за время их совместной работы, когда начальник полиции склонен был с ним согласиться.

Что ж, теперь все дела сделаны. Отпечатки ног сфотографировали со вспышкой, налили в них гипс, чтобы получить слепки, и накрыли сверху брезентом, чтобы защитить от влияния погоды. Рэндал Марч возвращался домой.

Он выехал из Меллинга и медленно вел машину по темной узкой дороге. По обеим сторонам была живая изгородь, неухоженная и разросшаяся, в ней тут и там мелькали черные массивы падуба. Кругом никого не было – ни света от фар других машин, ни тусклого мерцания велосипедного фонаря, ни жмущихся к изгороди пешеходов. Он радовался этому одиночеству в темноте. Впервые за много лет он так утомился физически, а разум его просто смертельно устал. Все эти два дня в его голове непрерывно бродили, сталкивались и бунтовали самые разные мысли. Хоть он и пытался привести их в порядок, соблюсти баланс между обвинением и защитой, делать свою работу объективно и беспристрастно, он все равно не был уверен, не склонилась ли чаша весов в какую-то одну сторону. Марч ехал по ярко освещенной фарами дороге и всем сердцем желал видеть свой собственный путь так же ясно.

В полумиле от Меллинга дорога превращается в тропинку, которая спускается с пустоши Роуберри, а сама дорога неожиданно уходит влево. На тропинке прямо перед поворотом свет фар выхватил из темноты женскую фигуру. Одно мгновение, пока машина не повернула, женщина стояла, ослепленная этим светом: непокрытая голова, широко раскрытые глаза, неестественно белое лицо. Пугающее зрелище – словно видишь перед собой лицо утопленника.

Он проехал поворот, оставил машину на обочине и пошел назад. Она тоже шла, он слышал, как из-под ее ноги вылетел камень. Его захлестнуло совершенно беспричинное чувство облегчения. Он бы не сознался в том, что испытал страх, но звук отскочившего булыжника показался ему чрезвычайно приятным.

– Риетта! Что ты здесь делаешь?

И увидел, как она, словно тень, идет ему навстречу.

– Я гуляла на пустоши Роуберри. Не могла сидеть дома.

– Не стоит ходить туда в темное время. У этой пустоши дурная слава.

Она ответила душераздирающе просто:

– Никто бы меня не обидел – я слишком несчастна.

– А это служит защитой?

– Да. Люди не могут до тебя добраться – ты в полном одиночестве.

– Не говори так, Риетта!

– Я пойду домой.

Она шагнула прочь, и тут что-то произошло. Марч был сдержанным мужчиной – и телом, и мыслями. Никогда раньше он настолько не терял над собой контроль. Он не мог позволить ей уйти. Чисто инстинктивно он протянул руки, чтобы ее остановить, и почувствовал грубую ткань ее пальто. И обнаружил, что обнимает ее.

– Риетта!

– Ох, отпусти меня!

– Не могу. Я люблю тебя. Ты ведь это знаешь, так?

– Нет!

– Зачем лгать? Мы ведь можем сказать правду, пусть даже только один раз. Ты знаешь, что я тебя люблю.

– Нет…

– Перестань лгать, Риетта! Если мы больше ничего не можем друг для друга сделать, мы по крайней мере можем сказать правду. Если ты этого не знала, то почему сидела там сегодня, обвиняя меня глазами? Каждый раз, когда я задавал тебе вопрос, ты меня обвиняла. Каждый раз, когда я сидел и позволял этому чертову Дрейку допрашивать тебя, ты меня обвиняла. Если бы ты не знала, что я тебя люблю, то для этого не было бы причины. Ты это знаешь.

– Да, знаю. Но это ведь не имеет никакого значения. Это как знать о чем-то, что умерло много лет назад, его больше нет.

Он крепко сжал ее, она почувствовала, какие сильные у него руки.

– О чем ты говоришь? Неужели ты думаешь, что я дам тебе уйти?

Она ответила странным рыдающим голосом:

– Я… Меня уже нет.

К нему вернулось ужасное и тревожное чувство, которое он испытал, когда увидел ее, похожую на утопленницу, в свете фар. Его приятный голос стал резким, когда он сказал:

– Не говори так, я этого не хочу! Я прошу тебя выйти за меня замуж.

– Правда, Рэндал? И мы пошлем уведомление в газеты? Красочные будут заголовки, правда? «Начальник полиции женится на главной подозреваемой в деле об убийстве Лесситера!» Хотя нет, наверное, им нельзя будет этого сказать, пока меня не арестуют. Это будет неуважение к суду или что-то в этом роде, да? А когда меня арестуют, я стану обвиняемой. Рэндал, почему это должно было случиться именно с нами? Мы могли бы быть так счастливы.

Ее затопила скорбь. Она не знала, что это случится. От мысли, как чудесно все могло бы быть, становилось еще больнее. У нее не осталось больше ни гордости, ни самообладания. Она даже не обрадовалась, что кругом темно: по лицу ее слезы текли бы даже при свете дня.

Сначала Марч этого не заметил. Она тихо стояла в его объятиях. Он поднял руку и поднес к ее лицу. На руку закапали слезы. Он притянул ее к себе и поцеловал, и она ответила на поцелуй – не спокойно, но с отчаянной страстью. Если это все, что им осталось, они насладятся этим сполна.

Они словно были одни во вселенной, их дыхание и пульс слились воедино. Каждый удар сердца сотрясал их обоих. Они не знали, сколько времени прошло. Наконец Риетта глубоко вдохнула и с дрожью сказала:

– Мы сошли с ума.

Рэндал Марч возразил:

– Нет, мы в здравом уме. Держись за эту мысль, мы останемся в здравом уме вместе.

– У нас получится?

Он взял себя в руки. Мысли его успокоились.

– Да, – ответил он.

– Не знаю… У меня такое чувство, словно я ушла… слишком далеко.

– Я тебя верну.

– Не думаю, что ты сможешь.

Она отстранилась.

– Рэндал, скажи мне кое-что, только честно.

– Я постараюсь.

– Этого недостаточно, ты должен быть по-настоящему честен. Мне нужно это знать. Ты уверен – абсолютно уверен во мне? Я хочу сказать, не сейчас, когда мы вот так с тобой вместе. Ты всегда был уверен – и с утра пораньше, и если внезапно разбудить тебя посреди ночи, пока не успел разобраться в своих мыслях и в чем-то переубедить себя?

– Да, я всегда был уверен. Мне не нужно переубеждать себя. Я чувствую это всем своим существом.

Она снова подошла ближе и сказала:

– А Карр не уверен.

– Риетта!

– Он не виноват. Он хочет быть уверен, ужасно хочет.

– Он молод и глуп.

Она покачала головой.

– Он старается, я вижу, как он старается. Иногда ему это удается – на короткое время. А потом на него снова находит: а что, если она это сделала? Он ничего не говорит, но я все знаю. Если бы с тобой было так же, я бы не вынесла этого.

– Со мной так никогда не будет, это я тебе обещаю.

– Карр не виноват. Я могла бы то же самое думать о нем, только ведь совершенно очевидно, что он решил, что это я убила Джеймса. Он спросил меня, почему я это сделала. И заставил меня постирать плащ. Боюсь, я очень плохо с этим справилась.

– Тебе вообще не стоило этого делать.

Она подняла руку и откинула волосы со лба – знакомый жест, от которого у него защемило сердце.

– Знаю. Но не знаю, поступила ли бы я иначе, случись все снова. Это было так ужасно, так внезапно, и я испугалась за Карра, а он испугался за меня. Мне надо было просто получше постирать плащ. В тот момент это казалось лучшим выходом, но теперь, конечно, любой суд присяжных поверит, что это я его убила.

– Не говори о присяжных – до этого не дойдет, – неровным и вдруг огрубевшим голосом сказал Марч. – Кто-то убил Лесситера, и мы обязательно выясним, кто это был. Если тебя одолевает беспокойство, сходи к мисс Сильвер – она очень умеет подбодрить.

– Она мне нравится. Я не совсем понимаю, почему она производит на людей такое впечатление, но это так. Словно снова учишься в школе и воображаешь себя на сказочной тропинке, где ты встречаешь старушку, а она дает тебе орешек, внутри которого спрятан плащ-невидимка.

Он расхохотался.

– Интересно, что сказала бы на это мисс Сильвер! Она могла бы просто снисходительно улыбнуться, а могла бы упрекнуть тебя за то, что назвала бы манерностью. Знаешь, она удивительный человек. Я слышал, как этот нахальный Фрэнк Эббот называет ее «Моди-талисман». Не в лицо, конечно. Но он всегда говорит, что если она присоединяется к расследованию дела, то полиция выходит из него в блеске славы.

– Это правда?

– Да. У нее совершенно необыкновенный нюх. Нет, это даже нечто большее. Она знает людей. Все, что они скрывают за внешностью и манерами, все эти маски, которые мы надеваем, чтобы не дать другим людям узнать о нас слишком много, – она видит всех насквозь и судит о людях по тому, что за этим скрывается. Я до сих пор помню то ужасное чувство, которое мы испытывали, когда были детьми и затевали что-то, что она не одобряла. Даже Изабелл, которая была хитрой врунишкой, обычно сдавалась и начинала плакать.

– Не могу представить, чтобы Изабелл расплакалась.

– Да, она была крепким орешком. Но я видел, как она ревела. А я всегда чувствовал, что не стоит даже пытаться утаить что-то от мисс Сильвер, так что я и не пытался. Признаюсь, она до сих пор оказывает на меня такое же действие.

Риетта рассмеялась, но как-то неуверенно.

– Да, она такая. Когда я с ней разговаривала, меня охватило чувство, что если я что-то скрою, она все равно об этом узнает. Так что я рассказала ей даже то, что не собиралась.

Она сделала шаг назад.

– Рэндал, я должна идти. Подумают, что со мной что-нибудь случилось.

Глава 35

Пятница пролетела незаметно. Когда день почти закончился, Рэндалу Марчу позвонили по телефону. У него, как у влюбленного, мелькнула мысль, что это Риетта, но он сразу осознал, какая это глупость. По проводам до него донесся голос мисс Сильвер, говорившей по-французски.

– Мне жаль вас тревожить, но я была бы рада, если вы смогли бы зайти ко мне завтра как можно раньше. У меня состоялось два разговора, и я бы хотела их вам пересказать.

И это все – ни приветствия, ни прощания. Повесив трубку, он тихонько присвистнул. Он знал мисс Сильвер. Когда она обходилась без церемоний, это означало, что дело серьезное. Он решил, что придет к ней в половине десятого. Если всему Меллингу суждено увидеть, как машина начальника полиции сворачивает к калитке миссис Войси, то, наверное, мисс Сильвер подумала об этом и решила, что игра стоит свеч. Он закончил необходимые записи и отправился спать – сном без сновидений, который был его счастливым уделом.

Другие, однако, были не так счастливы.

Риетта Крэй лежала в темноте без сна и смотрела, как в холоде ночи гаснут ее надежды. Вспыхнувший в ней огонь гас – медленно, но непрерывно. Унылый голос здравого смысла сурово и убедительно твердил ей, как сильно она повредит карьере Рэндала, если выйдет за него замуж. Есть возможное и невозможное. Если невозможное кажется возможным и ты за него цепляешься, то потом остаешься один на один со своей глупостью, как с вечной насмешкой. На один час она поверила, что счастье возможно. Теперь она наблюдала, как оно от нее уходит.

Карр Робертсон спал и видел страшный сон. Он стоял в темноте, а у его ног лежал мертвый человек. Его коснулась холодная рука, и он проснулся весь в поту.

В Меллинг-Хаусе миссис Мэйхью звала кого-то во сне. Она плакала, пока совсем не иссякли слезы, а потом погрузилась в сон, в котором плакал ребенок. Это был Сирил. Он мерз, был голоден, ему было больно, а она не могла к нему прийти. Она звала его во сне таким жалобным голосом, что мистер Мэйхью сел в постели и зажег свечу. Она снова вскрикнула, повернулась и вернулась в свой сон. Он сидел в колышущемся свете свечи, думал о том, как холодно в комнате и о том, что с ними всеми будет.

Кэтрин Уэлби не спала. Как и Мэйхью, она сидела в кровати, но, в отличие от него, она приняла предосторожности, чтобы не замерзнуть. В комнате горел маленький электрический камин, окно было закрыто, а на ней был симпатичный стеганый жакет, того же голубого цвета, что и плед. Без макияжа кожа ее была бледной. Светлые волосы она убрала под кружевной чепец. За спиной у нее лежали три подушки, она сидела прямо, опершись на них, и читала – строчку за строчкой, страницу за страницей, главу за главой. Ею руководила сила воли, но если бы ее спросили, что она читает, она, наверное, не смогла бы ответить.

Даже самая долгая ночь подходит к концу, заканчивается и последняя ночь – неважно, знаем ли мы, что это конец. Для одного из этих людей эта ночь оказалась последней. Когда неохотно наступил тусклый день, каждый из них встал и занялся своими делами.

Кэтрин Уэлби оделась, чтобы успеть на автобус в 9.40 до Лентона. Она сделала себе кофе и пару тостов. Она больше не была бледна, так как приняла меры, чтобы не выглядеть настолько неподобающе. В целом она выглядела как обычно, не считая того, что сегодня она надела шляпу – серую, в тон костюма, с воткнутым под ленту пером сойки.

Она вышла через парадную дверь, заперла ее и увидела, что по аллее к ней торопливо идет миссис Феллоу, сгорающая от желания поделиться новостями. Кэтрин поздоровалась с ней, и новости хлынули потоком.

– Сегодня утром я должна быть у мисс Крэй, и вы наверно, удивляетесь, что я здесь делаю. Я сказала мисс Риетте, что бедняжка миссис Мэйхью не идет у меня из головы. Состояние у нее просто ужасное. Мистер Мэйхью не может уговорить ее съесть ни крошки. Она просто сидит, пьет чай и все время плачет, так что слезы капают в чашку. Так что я сказала мисс Риетте: «У меня есть несушка, и я принесла пару яиц; может, мне сбегать к ним и проследить, чтоб одно яйцо взбили и добавили ей в чай?^[14]» Мисс Риетта сказала: «Хорошо», и я пошла.

Кэтрин взглянула на часы. Остановка автобуса была прямо за воротами. У нее было пять минут.

– Я думала, вы ходите туда через заднюю дверь.

Голос ее был спокойным и ровным. Все равно ведь миссис Феллоу так спешила не для того, чтобы рассказать ей, выпила ли миссис Мэйхью чай со взбитым яйцом. Худое смуглое лицо миссис Феллоу подергивалось от нетерпения. Она хотела продолжать свой рассказ, а не стоять тут без дела.

– Ну вот, я и пошла, – сказала она. – А когда пришла, то чуть не забыла зачем. Там такая суматоха! Похоже, начальник полиции вернулся днем, а с ним та дама, что гостит у миссис Войси, и они пошли в кабинет. А чуть позже пришел инспектор Дрейк, а с ним фотограф и еще двое, и они стали делать фотографии и гипсовые слепки. Но эта мисс Сильвер к тому времени уже ушла. Наверное, она бы им мешала, и начальник полиции ее спровадил.

Кэтрин натягивала перчатки, аккуратно разглаживая их на пальцах.

– А что же они фотографировали и с чего делали слепки?

Миссис Феллоу подошла ближе и сказала зловещим голосом:

– Со следов.

– Со следов? – переспросила Кэтрин и шагнула назад.

Миссис Феллоу придвинулась к ней.

– Со следов. Прямо там, у окна в кабинет, среди кустов сирени. Похоже, кто-то стоял там в среду вечером примерно в то время, когда убили мистера Лесситера. Они всё сфотографировали и измерили, так что они смогут сказать, кто это был. И слава богу, что им не удастся свалить это на мисс Риетту, потому что они говорят, что размер обуви маленький, а о ней точно этого не скажешь. Ноги у нее узкие, но никак не маленькие, никуда от этого не денешься. Так что одно очко в пользу мисс Риетты и одно в пользу Сирила Мэйхью. Мы все знаем, что он хиловат, но влезть в четвертый^[15] размер женской обуви он никак не мог. И я зря беспокоилась насчет яиц: миссис Мэйхью словно подменили, она так приободрилась, что ее просто не узнать. Она съела на завтрак копченой рыбы и три тоста с вареньем. Так что я решила вернуться этой дорогой и рассказать вам новости, если встречу вас. Но задерживаться мне нельзя – мисс Риетта на меня рассчитывает.

Они прошли между столбов, и Кэтрин села в автобус.

Глава 36

– Ну разумеется, дорогая, ты должна принять его в гостиной. Бесси разожжет там камин перед завтраком.

– Ты очень добра, Сесилия.

Сесилия действительно была очень добра, потому что умирала от любопытства, и ей было очень трудно держать в голове мысль о том, что нельзя – просто нельзя – расспрашивать людей об их личных делах. Нравственные принципы печально известны тем, что им очень трудно следовать. От усилия соответствовать этим принципам на ее лице появился сильный румянец. Но когда к дому подъехала машина начальника полиции, она в третий раз повторила, что ни за что не станет им мешать, и удалилась в столовую, где вспомнила, что даже в школе Мод всегда была досадно скрытной.

В гостиной мисс Сильвер пересказала свой разговор с Кэтрин Уэлби и откровения Алана Гровера. Марч не то чтобы не воспринял последнее всерьез, но позволил себе заметить, что слова клерка из юридической конторы не являются доказательством. С этим мисс Сильвер согласилась, добавив с мягким покашливанием, что ее впечатлила его искренность и что она не хочет подвергнуться упрекам в том, что скрыла информацию от полиции.

Начальник полиции был в гораздо более приподнятом состоянии духа, чем накануне. Он рассмеялся и сказал:

– Этого вы бы никогда не сделали!

Если его тон был легким, то голос мисс Сильвер прозвучал серьезно:

– Очень редко, и по очень веским причинам, Рэндал. А теперь я хочу кое-что предложить. Возможно, это уже сделали, но если нет…

– Что именно?

– Речь о телефонных звонках, сделанных в среду вечером.

– Звонках?

– Да. Мы знаем, что у миссис Уэлби был десятиминутный разговор с мисс Крэй с восьми двадцати до восьми тридцати.

– Звонила миссис Уэлби?

– Да. Мисс Крэй отказывается говорить, о чем они беседовали. Когда я предположила, что о делах, она ответила: «Можно и так сказать». А когда я спросила, связано ли это дело с мистером Лесситером, она лишь испуганно охнула. Миссис Уэлби рассердило и, думаю, потрясло мое упоминание об этом звонке. Когда я заговорила об отсутствующих записях миссис Лесситер, ее на мгновение охватил сильный страх, я в этом уверена. Сложив воедино все мелкие детали, которые я увидела или уловила из разговоров местных жителей, я могу с уверенность сказать, что возвращение мистера Лесситера поставило миссис Уэлби в очень неудобное положение. Миссис Лесситер обставила для нее Гейт-Хаус. Время от времени к этой обстановке добавлялись другие предметы, некоторые из них были весьма ценными. Миссис Уэлби всем давала понять, что эти вещи она получила в дар. Затем вернулся мистер Лесситер. Нет ничего необычного в том, что он попросил предоставить ему доказательства того, что его мать сделала миссис Уэлби столько ценных подарков. Есть свидетельства тому, что он искал в доме бумагу, которая и является документом, упомянутым им в разговоре с мисс Крэй. Миссис Феллоу, которая работает в Меллинг-Хаусе, сказала экономке миссис Войси, что он «прямо-таки вверх дном все перевернул» в поисках документа, который оставила ему миссис Лесситер. Мы знаем, что он его нашел, потому что мисс Крэй видела его на столе. Но теперь бумага пропала. Думаю, вы не можете не прийти к выводу, что в этом документе упоминается некий человек, который по этой причине предпринял меры, чтобы его унести. Я не стану заходить так далеко, чтобы утверждать, что этот человек и есть убийца, но такая возможность, конечно, существует. Я считаю, что эти записи касались миссис Уэлби. Думаю, в них содержались доказательства того, что обстановка Гейт-Хауса была ей не подарена, а дана во временное пользование. Если, как я убеждена, она украла некоторые предметы…

– Мисс Сильвер, дорогая!

Она наклонила голову.

– Я в этом убеждена. Доход у нее чрезвычайно маленький, а одежда – чрезвычайно дорогая. Она в последнее время была очень встревожена. Она явно не ожидала возвращения мистера Лесситера.

– При всем уважении к вашей убежденности…

Она одарила его очаровательной улыбкой.

– Если хочешь, можешь считать, что я выдвигаю гипотезу, но вот что, на мой взгляд, произошло. Мистер Лесситер находит записи своей матери, скажем, где-то между половиной восьмого и восемью часами вечером среды. Он звонит миссис Уэлби и дает ей понять, что она нарушила закон. Когда он вешает трубку, она звонит мисс Крэй. Я могу предположить, что оба этих телефонных разговора состоялись. Мы знаем, что один из них точно произошел. Что нам нужно – так это доказательство того, что второй разговор тоже состоялся, и свидетельства того, о чем шла речь в обоих случаях. Вы уже беседовали с девушкой, которая дежурила на коммутаторе?

– Думаю, нет – Дрейк упомянул бы об этом. До сих пор ничто не наводило нас на мысль о том, что звонок, полученный Риеттой Крэй в среду вечером, имеет какое-то отношение к убийству.

– Тогда, Рэндал, нужно проследить, чтобы эту девушку допросили, и немедленно. Нам нужно знать, были ли в тот вечер звонки из Меллинг-Хауса, и слушала ли она их. А также слышала ли она какую-либо часть разговора между миссис Уэлби и мисс Крэй.

– Им не разрешается слушать разговоры абонентов.

Мисс Сильвер улыбнулась.

– Мы все делаем множество вещей, которые делать нельзя. Местные жители всегда интересовались положением дел мистера Лесситера. Надеюсь, мы обнаружим, что Глэдис Люкер оказалась достаточно любопытна, чтобы подслушать.

– Вы знаете, кто дежурил на коммутаторе?

– О да, она племянница миссис Гровер. Очень милая девушка. Она ничего не повторяла из услышанного, но экономка миссис Войси, которая дружна с ее тетей, кажется, думает, что Грейс что-то не дает покоя.

Марч рассмеялся.

– Я велю ее расспросить, но не разочаруйтесь, если окажется, что это душевное состояние вызвано лишь тем, что ее парень забыл про свидание. Что ж, мне пора. Кстати, Дрейк сыт по горло вашими отпечатками следов. Мой долг благодарности вам растет.

– Ну что ты, Рэндал!

– Дорогая моя мисс Сильвер, вы не представляете, как мне не нравится этот достойный человек, и я не могу сказать об этом никому, кроме вас. Рвение, рвение, сплошное рвение! Вам, возможно, будет интересно узнать, что, по его авторитетному мнению, дама, оставившая следы, носит четвертый размер обуви.

– Я и сама ношу четвертый, Рэндал. – Мисс Сильвер кашлянула. – И миссис Уэлби тоже.

Глава 37

Кэтрин Уэлби вышла из автобуса на рыночной площади в Лентоне и свернула на узкую улочку под названием Монашеский переулок. Мужского монастыря там давным-давно не было, осталось только название, но за витринами модных магазинов на главной улице скрывались старинные дома. В одном из этих домов располагалась контора мистера Холдернесса. Книжный магазин на первом этаже много раз менял владельцев, но фирма «Стенвей, Стенвей, Фулперс и Холдернесс» занимала верхние этажи уже сто пятьдесят лет. Из двух Стенвеев нынче остался только один – инвалид, который заглядывал в контору все реже. Племянника с той же фамилией вскоре должны были принять на работу в фирму. Сейчас он заканчивал военную службу. Темные портреты предков Стенвеев демонстрировали их как людей в высшей степени респектабельных, с проницательным взглядом и жестким ртом. С годами этот тип внешности не изменился. Фулперс всегда был только один, он умер в 1846 году, когда в конторе появился первый Холдернесс: его матерью была Эмилия Фулперс, а отец был родственником Стенвеев по женской линии. В общем, это была одна из тех давно существующих семейных фирм, которые все еще можно найти во многих маленьких городках.

Кэтрин вошла в дверь справа от входа в книжный магазин и поднялась по двум ступенькам. Вымощенный плиткой коридор вел к мрачной лестнице, а лестница вела на второй этаж, к кабинету, где сидели сотрудники мистера Холдернесса. На соседней двери висела табличка с именем последнего Стенвея, но различить его можно было только в очень ясный день.

Кэтрин Уэлби минуту поколебалась, затем прошла через эту пустую комнату, в которой теперь хранились лишь пыльные коробки с документами, и открыла дверь в следующую комнату. Стук печатной машинки прекратился, девушка подняла на нее глаза и снова их опустила. Алан Гровер поднялся ей навстречу.

Он столько раз будет потом вспоминать это. Единственное окно в комнате выходило в Монастырский переулок, поэтому электрическое освещение выключали только в самую хорошую погоду. Оно было включено и сейчас, ярко освещая золотые волосы Кэтрин и маленькую бриллиантовую брошь у горла. В этом свете ее синие глаза были еще ярче. Она принесла с собой само дыхание красоты, саму романтику. Когда тебе двадцать один, эти чувства легко пробудить. Юность сама себя очаровывает. Он услышал, как она говорит «доброе утро» и запнулся, отвечая.

Мисс Дженет Лоддон бросила на него презрительный взгляд и мысленно обвинила его в неправильно напечатанной букве. Она был старше его на год и последние пару недель презирала всех мужчин из-за бесконечных ссор со своим парнем, который упрямо отказывался признать свою неправоту, что ее сильно расстраивало. Ее чувство собственного достоинства повысилось, когда она заметила, как изменился цвет лица мистера Гровера и какой неуверенной стала его речь. Однако она не испытывала теплых чувств к миссис Уэлби, про которую думала, что та достаточно взрослая, чтобы быть осмотрительнее. Она слышала, как Алан вышел из комнаты и затем вернулся. Потом они вышли вместе. Он повел ее в кабинет мистера Холдернесса и застрял там довольно надолго.

Для Алана приход Кэтрин был словно вспышка света, затем наступил период темноты, пока он ходил в кабинет мистера Холдернесса и обратно, а потом снова очень яркая вспышка, пока он шел рядом с ней к двери в конце коридора. Он распахнул дверь, объявил: «Миссис Уэлби, сэр» и удалился. Он вернулся к своему столу и к презрению мисс Лоддон. Она слышала, как он шуршит бумагами, как царапает что-то ручкой. Вдруг он резко отодвинул стул, встал и направился к двери.

– Если меня спросят, я буду в кабинете мистера Стенвея. Мистер Холдернесс хочет посмотреть документы по делу Джардина.

Мисс Лоддон заметила, что, по ее мнению, все обойдутся без него в течение десяти минут, после чего он вышел и закрыл за собой дверь гораздо резче, чем одобрил бы мистер Холдернесс.

Кэтрин Уэлби сидела на том же месте, что и Джеймс Лесситер во время своей последней беседы с поверенным. Окно выходило на главную улицу. Оно было закрыто, и уличный шум доносился лишь приглушенно. Свет из окна падал на один из портретов Стенвеев над ее левым плечом – это был Уильям, представитель первого поколения семьи. Портрет казался темным на фоне стенных панелей. Мало что можно было разглядеть на нем, кроме того, что это портрет. Его поглотило прошлое. Кабинет был очень мрачным, но с налетом респектабельности.

Мистер Холдернесс представлял собой прямо противоположное зрелище: энергичный, с румяным лицом, прекрасной густой сединой и с изогнутыми темными бровями над красивыми темными глазами. Зная Кэтрин с тех пор, как она была ребенком, он обращался к ней по имени. Эхо его звучного голоса, произносившего: «Моя дорогая Кэтрин!», летело вслед за Аланом Гровером по коридору.

Беседа продлилась около двадцати минут. Кэтрин, обычно не склонная к откровенности, теперь не сдерживала себя. Под озадаченным взглядом мистера Холдернесса она поделилась с ним деталями затруднения, которые, как она и рассчитывала, вызвали у него глубокую озабоченность.

– Понимаете, я продала кое-какие вещи.

– Кэтрин, что ты такое говоришь!

– Нужны же человеку деньги. Кроме того, почему бы мне этого не сделать? Тетя Милдред подарила мне их.

Мистер Холдернесс был потрясен.

– Что именно ты продала?

– Да так, всякие мелочи. Миниатюру Косвея…

Он в ужасе взмахнул рукой.

– Его же так легко отследить!

– Говорю вам, тетя Милдред подарила ее мне! Почему бы мне ее не продать? Я бы, конечно, предпочла ее сохранить, она была просто очаровательна. Период Ромни^[16] – кудри, летящий шарф, как на портретах леди Гамильтон. Ее звали Джейн Лилли, она была вроде как их прародительница. Но мне нужны были деньги – нынче все стоит ужасно дорого. – Она то и дело повторяла эти слова. – Мне нужно приличное количество денег, вы ведь это понимаете?

Румяное лицо мистера Холдернесса заметно потемнело. Он сказал менее учтиво, чем обычно:

– Надо жить по средствам.

В ответ Кэтрин страдальчески улыбнулась:

– Моя беда в том, что мне нравится только самая дорогая одежда.

Он прямо заявил ей, что она поставила себя в весьма опасное положение.

– У тебя хватило глупости продать вещи, которые тебе не принадлежали, и Джеймс Лесситер сильно тебя в этом подозревал. Он сидел в том же кресле, в котором ты сидишь сейчас, и говорил мне, что убежден, что ты обманом присваивала вещи из имения.

Кэтрин продолжала улыбаться.

– Он всегда был очень мстительным. Хорошо, что Риетта не вышла за него. Так я ей тогда и сказала.

– Он сказал мне, что готов подать в суд.

– Он сказал мне то же самое. – Она помолчала и добавила: – Поэтому я, конечно, решила с ним встретиться.

– Ты пошла к нему?

– В тот вечер в среду. Но там была Риетта, поэтому я ушла.

– Боже мой, Кэтрин!

– Но я вернулась… позже.

– Что ты такое говоришь?

– Именно то, что вы мне уже сказали: я в очень серьезном положении. Или окажусь в нем, если это выяснится.

– Нет причин, по которым это могло бы выясниться. Ты ведь можешь молчать об этом, так?

– О да, я… могу. И буду молчать дальше, если выдержу все это.

– Я тебя не понимаю.

– Надоедливая старая дева-гувернантка вмешалась в это дело. Она гостит у миссис Войси.

– Кэтрин, дорогая, но причем здесь она?

– Ее втянула в это Риетта. Кажется, эта дама воображает себя детективом.

Мистер Холдернесс с облегчением откинулся в кресле.

– Думаю, полиция с ней быстро разберется. Они не любят вмешательства посторонних.

– Она когда-то была гувернанткой Рэндала Марча. Риетта говорит, что он очень высокого мнения о ней. В общем, она приходила ко мне вчера, и могу вам сказать, что у нее сложилась довольно цельная картина произошедшего.

– Что ты хочешь сказать, Кэтрин?

– Не думаю, что Риетта проболталась – она бы этого не сделала. Но эта мисс Сильвер знала или догадалась о вещах из Меллинг-Хауса и о том, как Джеймс разозлился из-за них. Она догадалась, что я звонила Риетте по этому поводу в среду вечером, и если эта девчонка Люкер на коммутаторе подслушивала, то я попала в переплет. Конечно, я сглупила, говоря об этом по телефону, но мне только что позвонил Джеймс, так что если кто и подслушивал, то все важное они уже услышали, и я была в отчаянии. Я так и сказала Риетте.

– Тогда тебе, конечно, лучше надеяться на то, что девушка на коммутаторе не подслушивала.

Кэтрин отмахнулась.

– Не думаю, что она слушала – она же не может заниматься этим все время. Меня беспокоит мисс Сильвер. Она знает про эти чертовы записи миссис Лесситер – не спрашивайте, откуда. Если она продолжит копать, то меня ждет суд. Я думаю, не лучше ли мне дать показания полиции и покончить с этим.

Мистер Холдернесс был шокирован:

– Это было бы крайне нежелательно, и… чрезвычайно опасно. Благоразумие, дорогая Кэтрин…

Десять минут спустя Кэтрин Уэлби поднялась уходить. Она повернулась в дверях и сказала звонким голосом:

– Хорошо, я не буду принимать никаких поспешных мер, обещаю.

Алан Гровер, выйдя из соседнего кабинета, увидел, что она улыбается. Он услышал ее слова, но не расслышал, ответил ли ей что-нибудь мистер Холдернесс. Он шагнул к ней, и они вместе пошли к лестнице. От Кэтрин пахло фиалками. Его сердце учащенно билось. Он не мог придумать, что сказать, но если он будет молчать, она уйдет. Что можно сказать, когда сердце полно запретных чувств? Он переменился в лице, подумав об этом, и ляпнул первую пришедшую на ум банальность:

– Вы вернетесь в Меллинг на автобусе?

– Да.

– Вы не останетесь в Лентоне на ланч? Вы не могли бы… то есть, я хочу сказать, вы бы не… согласились пообедать со мной?

Он сам не знал, как ему удалось это сказать. Лицо его пылало. Но она не сердилась – она улыбалась.

– Это ужасно мило с твоей стороны, Алан, но мне нужно вернуться домой.

– Я… Я бы все на свете для вас сделал, миссис Уэлби.

– Правда? Как интересно. Нет-нет, я верю, что это так и есть. Ты милый мальчик. Приходи как-нибудь ко мне, как раньше.

– О, миссис Уэлби… можно?

Она с улыбкой кивнула, встретилась с ним глазами и рассмеялась.

– Только без глупостей, хорошо?

– Разве это глупо – любить вас?

– Очень глупо. – Она все еще улыбалась. – Но очень мило. Пока!

Она подалась вперед, легко поцеловала его в щеку, сбежала по лестнице и, не оборачиваясь, помахала ему рукой.

Глава 38

Суббота также пролетела быстро. Кэтрин Уэлби купила крем для лица, коробочку пудры и новую помаду, после чего села в автобус до Меллинга. Поскольку в субботу контора была открыта только до обеда, Алан Гровер торопливо пообедал и отправился на футбольный матч. Вернувшись домой к шестичасовому чаю, он умылся, привел себя в порядок и снова ушел, объявив, что он, наверное, заглянет в «Перья» на партию в дартс. Он вернулся домой к половине одиннадцатого и через несколько минут улегся в постель, но сон упрямо не шел к нему.

В соседней комнате миссис Гровер уже по меньшей мере в сотый раз решила, что ей пора предпринять что-нибудь с его скрипучей кроватью. Каждый раз, когда Алан переворачивался, кровать скрипела, как ржавые дверные петли, а уж почему здоровый парень так вертится во сне – это было выше ее понимания. Но такие уж они, эти мальчишки и девчонки: сначала беспокоишься о том, что у них режутся зубы, потом о том, что им пора в школу, а потом о том, что они влюбляются. Поведение Алана говорило о том, что его мысли что-то занимает, и не нужно было долго раздумывать, чтобы понять, что именно. Жаль, что он не захотел ухаживать за Глэдис Люкер – такая хорошая девушка, и он так ей нравился. Но что поделаешь – мужчина не будет мужчиной, если не совершит в жизни какую-нибудь глупость, так пусть уж лучше сделает это в юности, а не в старости. Он молод, он это переживет, и однажды он угомонится и женится, и Дорис тоже. А потом все начнется сначала с их детьми, никуда от этого не денешься. Она натянула одеяло на голову и заснула.

Воскресное утро было ясным и солнечным. Миссис Феллоу, у которой сегодня не было работы, отвлеклась от домашних дел и побежала в Меллинг-Хаус – просто чтобы быть в курсе дел. Если, например, Сирила арестовали, то услышать эту новость от кого-либо, кроме миссис Мэйхью, стало бы для нее настоящим оскорблением. Проходя мимо Гейт-Хауса в половине десятого, она подумала, что миссис Уэлби что-то залежалась: из трубы не идет дым, и молоко до сих пор стоит на крыльце. В разговоре с миссис Мэйхью она заметила, что ей остается только мечтать, чтобы поваляться в постели хоть одно утро.

Они выпили чаю, двадцать минут пролетели незаметно. Миссис Феллоу застегнула пальто со словами: «Не знаю, чего я тут рассиживаюсь, когда дома полно дел, и нужно еще готовить воскресный обед». Она шустро зашагала по аллее, однако замедлила ход, проходя мимо Гейт-Хауса: к ее изумлению, бутылка с молоком все еще стояла на крыльце, и не было и следа дыма из каминной трубы. Одно дело чуть подольше поваляться в постели воскресным утром, и совсем другое – не встать, когда дело идет к десяти часам, это уже перебор. Миссис Феллоу прошла между столбами, но что-то заставило ее вернуться. За все годы, что она знала миссис Уэлби, она никогда не видела, чтобы та спала допоздна. Есть в деревне такие любители поспать, которых она назвала бы без труда, но миссис Уэлби всегда была ранней пташкой.

Она прошла по мощеной дорожке к крыльцу и остановилась, глядя на бутылку с молоком. Молоко принесли самое большее два часа назад. Ей это не понравилось. С другой стороны, миссис Уэлби была не из тех, в чьи дела стоило совать нос. Не будь она одной из самых любопытных женщин на свете, миссис Феллоу повернулась бы и ушла прочь. Но она не могла заставить себя это сделать. Она обошла вокруг дома и увидела, что все шторы плотно задернуты, а окна закрыты. Это было совершенно неестественно. Миссис Уэлби всегда спала с открытыми окнами: одно сбоку, одно на фасаде; а когда была уже на ногах, то проветривала комнаты. Рассказывая об этом позже, миссис Феллоу говорила, что у нее холодок пробежал по спине, и ей пришло в голову, что дом во всех отношениях выглядит так, словно там лежит покойник.

Она обошла дом со всех сторон. Нигде не было открытых окон и отдернутых занавесок. Она вернулась на крыльцо и нажала кнопку электрического звонка. Никто не отозвался и не подошел к двери. Миссис Феллоу достала из кармана носовой платок и начала вытирать им руки. Утро было ясное и холодное, но руки у нее были липкие от пота. Казалось, тишина сочится из дома, словно… Она не знала, с чем сравнить это ощущение, но оно ее пугало. Она звонила в дверь снова и снова, а потом стала колотить в нее так громко, что, по ее словам, и мертвый бы проснулся. Никто не проснулся и не подошел к двери. Она бегом припустила к Белому коттеджу.

Когда Риетта открыла дверь, то увидела до смерти напуганную миссис Феллоу, которая тут же расплакалась и стала говорить, что, кажется, с миссис Уэлби случилась беда и что им теперь с этим делать. Риетта предложила позвонить туда по телефону, но и на телефонный звонок никто не ответил, так что все они помчались в Гейт-Хаус: Риетта, Фэнси, Карр и миссис Феллоу.

Фэнси попробовала открыть дверь и обнаружила, что она не заперта. С внутренней стороны в замке торчал ключ, но дверь не запирали. Они прошли в гостиную и увидели, что шторы в ней задернуты и горит настольная лампа. В ее свете были видны золотые локоны Кэтрин на диванной подушке пастельного цвета. Она лежала на диване в голубом домашнем платье и, казалось, спала. Но она была мертва.

Глава 39

Машина начальника полиции подъехала к парадной двери дома миссис Войси. Он позвонил в дверь, спросил мисс Сильвер и был проведен в гостиную, где она и миссис Войси сидели у камина. Сесилия Войси продемонстрировала похвальную тактичность: с сияющим гостеприимным видом она пожала начальнику полиции руку и перебралась в столовую вместе с романом, который читала. Когда дверь за ней закрылась, Рэндал Марч повернулся к мисс Сильвер и спросил:

– Ну, вы, наверное, уже слышали новость?

На коленях у нее лежало вязание. Две полочки и спинка жакета для Джозефин были готовы и соединены вместе, и теперь она была занята левым рукавом. Спицы ее быстро защелкали, и мисс Сильвер ответила:

– О да. Это просто ужасно.

Он опустился в кресло, которое освободила миссис Войси.

– Вы, разумеется, оказались совершенно правы. Не знаю, как вы это делаете. Должен признаться, я отнесся к вашим словам скептически, но мы взяли показания у девушки по фамилии Люкер. Она действительно слушала разговоры вечером в среду, и вот что она говорит.

Он вынул несколько сложенных машинописных листов и прочел вслух:

Он поднял глаза от бумаг и сказал:

– Знаете, мы ведь не сразу все это из нее вытянули. Она была сильно расстроена. Казалось, что за этим подслушиванием что-то кроется – какая-то неприязнь к миссис Уэлби. Вы не знаете, что могло бы это объяснить?

Мисс Сильвер, не отрываясь от вязания, спокойно ответила:

– Знаю. Глэдис Люкер раньше дружила с сыном миссис Гровер, которая держит бакалейную лавку. Это тот молодой человек из конторы мистера Холдернесса, о котором я вам рассказывала. Он не скрывает своего довольно безрассудного увлечения миссис Уэлби.

Марч едва не расхохотался.

– Как вам удается узнавать такие подробности?

Она тихонько сухо кашлянула.

– Экономка моей подруги – тетя Глэдис Люкер. Пожалуйста, продолжай.

Марч опустил бумаги.

– Это ведь именно то, о чем вы думали, да? И если позволите, я скажу, что вы превзошли саму себя: дело было серьезное, а у вас ведь не имелось почти никакой информации. Думаю, теперь ясно, что произошло. Кэтрин Уэлби поймали на лжи. Ей грозило судебное преследование. Лесситер был чертовски мстительным, и у него был на нее зуб. Когда она поняла, что Риетта не станет говорить то, о чем она ее просит, она пошла в Меллинг-Хаус, чтобы обратиться с просьбой к нему лично. Но когда она пришла туда, Лесситер был не один. Риетта пошла туда коротким путем и успела первой. Она могла пройти мимо Кэтрин, или, как я полагаю, Кэтрин могла пройти мимо нее и остановиться поглядеть, кто идет позади. Это объяснило бы следы в кустах сирени. Мы нашли туфли, которые их оставили. Между каблуком и носком на подошве осталась черная земля и несколько крупинок извести.

Мисс Сильвер кивнула, не отвлекаясь от вязания.

– Пожалуйста, продолжай.

– Ну, вот и все. Она, должно быть, ждала, пока уйдет Риетта. Потом Кэтрин вошла, попыталась смягчить Лесситера, но потерпела неудачу. Он сидел за столом и держал перед собой записи матери. Ей было бы довольно просто взять плащ и надеть его – он бы не заметил, а если бы и заметил, то не обратил бы внимания. Ему бы не пришло в голову опасаться ее действий. Он был весьма самодоволен и считал, что она всецело в его власти. Она только что сказала Риетте, что пребывает в отчаянии. Она могла пройти у него за спиной к камину и взять кочергу. Вот и все дела.

Мисс Сильвер довольно долго молчала, щелкая спицами, а потом сказала:

– Считаешь, что она совершила самоубийство?

– Думаю, в этом нет никаких сомнений. Конечно, будет вскрытие, но нет причин сомневаться в том, что ее смерть вызвана передозировкой снотворного. Рядом с ней на столе стоял пустой флакон – один из этих новомодных препаратов, к которым все стали прибегать, чуть что не так.

– Как она их приняла?

– С кофе. На столе стоял поднос: кофейник, молочник и чашка с осадком на дне.

– Потребовалось бы немало кофе, чтобы в нем растворилось количество таблеток, достаточное для убийства здоровой молодой женщины. Какого размера была чашка?

– Старая, довольно большая. А что?

– Интересно, были ли таблетки растворены в чашке или в кофейнике. Или же их отдельно растворили в воде и добавили в кофе либо в чашку, либо в кофейник – в этом случае вряд ли можно обнаружить осадок.

Он посмотрел на нее с некоторым удивлением.

– Осадка от таблеток не было. Но боюсь, я не совсем…

Она коротко улыбнулась.

– Неважно, Рэндал. Ты еще что-нибудь хочешь мне рассказать?

– Не о Кэтрин Уэлби. Я получил отчет по поводу Сирила Мэйхью, и тут, должен признаться, вы снова оказались правы.

Она протестующе кашлянула.

– Дорогой мой Рэндал, я всего лишь повторила мнение его друга Алана Гровера, добавив, что мне оно показалось искренним и разумным.

– Что ж, похоже, парень появился в своей квартире в довольно плачевном виде. Он сказал, что опоздал на последний поезд и ему пришлось ловить попутку. С тех пор он лежит в постели с температурой. Золотых статуэток в его комнате нет, и не похоже, что у него была какая-то возможность от них избавиться. Единственное время, когда он мог бы это сделать, – между отъездом из Меллинга и приходом на квартиру, и это исключено: мы нашли человека, который его подвозил; это был врач, которого вызвали из города на консультацию. Он говорит, что парень выглядел больным, когда он подобрал его в Лентоне, так что он сделал крюк в милю и довез его до самого дома.

Мисс Сильвер быстро вязала, рукав жакета для малышки Джозефин становился все длиннее.

– А что говорит сам Сирил Мэйхью?

– Он признает, что приезжал повидаться с матерью из-за денег, но говорит, что денег ему дала мать. Когда мы на него поднажали, он сломался и сказал, что это деньги отца, но отец об этом ничего не знает. Что ж, это дело семейное, если только Мэйхью не заявит на него, но он не станет этого делать. Это объясняет, почему миссис Мэйхью была такой взвинченной и встревоженной. Я подозреваю, что муж строго-настрого запретил ей давать этому транжире карманные деньги и она делала это за его спиной.

Мисс Сильвер щелкала спицами.

– Статуэтек в Гейт-Хаусе нет?

– Нет, мы не нашли.

– Где-то же они должны быть…

Марч рассмеялся:

– Еще бы! Но мы их пока не нашли.

– Женщине в положении миссис Уэлби было бы очень трудно сбыть такую краденую собственность.

Рэндал Марч протестующе отмахнулся.

– Она ведь сбывала другие вещи.

– О них не было известно, что они украдены. Я ни минуты не думала, что она считала их украденными. Наверное, она полностью убедила сама себя, что миссис Лесситер ей их подарила, и у нее не было причин предполагать, что ее действия когда-либо подвергнутся сомнению. Есть существенная разница между этим и тем, чтобы сбыть четыре золотые фигурки, украденные в вечер убийства и в присутствии убитого.

– Она могла их где-нибудь спрятать.

Мисс Сильвер кашлянула.

– А зачем ей вообще было их брать? Для того чтобы женщина такого типа совершила жестокое убийство, она должна была быть доведена до предела. Мистер Лесситер угрожал ей судебным преследованием. Если она была настолько вне себя от страха, что прибегла к такой чудовищной степени насилия, разве выбрала бы она этот момент для кражи, которая подвергнет ее новому риску и в случае обнаружения приведет к осуждению за убийство? Это первое, во что мне трудно поверить. Но есть и второе. Мисс Крэй ушла от мистера Лесситера в четверть десятого. Мы знаем, что миссис Уэлби стояла за кустами сирени, и мы пришли к заключению, что она ждала, пока мисс Крэй уйдет. Мы знаем, что она поднялась по ступенькам, и будет справедливо предположить, что она подслушивала под дверью. Мисс Крэй в гневе прервала беседу, она признает, что сердилась из-за друга. Можно ли сомневаться, что этим другом была миссис Уэлби и что благородный гнев мисс Крэй был вызван упрямым желанием мистера Лесситера подать в суд?

– Признаю все перечисленное.

– Тогда, Рэндал, можешь ли ты объяснить, почему миссис Уэлби ждала еще целых полчаса, прежде чем войти в кабинет?

– А откуда вы взяли эти полчаса?

– Из показаний миссис Мэйхью. Ты же помнишь, что она открыла дверь в кабинет без четверти десять и увидела, что плащ мисс Крэй висит на стуле. Она описала манжету, испачканную кровью. Когда позже ее более подробно расспросили об этом, выяснилось, что пятно крови было небольшое и вполне объяснялось царапиной на запястье мисс Крэй. Но когда мистер Карр Робертсон принес плащ домой более чем часом позже, весь рукав был пропитан кровью. Если он пропитался ею, пока был надет на миссис Уэлби, то это должно было случиться после того, как миссис Мэйхью открывала дверь без четверти десять. Из того, что мне рассказала мисс Крэй, я делаю вывод, что это произошло гораздо позже. Мисс Крэй говорит, что кровь была совсем свежая. Кровь быстро высыхает, а в кабинете, по ее словам, было очень жарко. Если миссис Уэлби испачкала плащ кровью, когда убила мистера Лесситера, то получается, что она отложила их беседу с без четверти десять на четверть следующего часа. Зачем ей было это делать?

– Я не знаю.

– И я не знаю, Рэндал.

– Мисс Сильвер, дорогая, что вы пытаетесь доказать? – раздраженно спросил Марч. – Дело распутано, убийца совершила самоубийство. Все это так же верно, как дважды два – четыре. Чего еще вы хотите?

Она неодобрительно кашлянула.

– Ты говоришь, что дважды два – четыре. Мне жаль, но в данный момент мне кажется, что пять.

Глава 40

Постучав, мисс Сильвер вошла в кухню. Она обнаружила, что миссис Крук сидит у огня и слушает развлекательную программу ВВС.

– Пожалуйста, не беспокойтесь. Я отниму у вас всего минутку.

Миссис Крук протянула руку к радиоприемнику и убавила громкость.

– Благодарю вас, миссис Крук. Ваш радиоприемник очень точно передает звук, но немного мешает разговаривать. Я зашла спросить, не собираетесь ли вы случайно выходить из дома сегодня вечером.

– Ну, я думала заглянуть к миссис Гровер.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Я подумала, что вы туда пойдете. Не будете ли вы так любезны передать от меня записку ее сыну?

– Он, наверное, в ужасном состоянии.

– Боюсь, что так и есть.

– Он души не чаял в миссис Уэлби. Не хочу ничего плохого говорить о мертвых, но ей не следовало так его поощрять – он ведь совсем мальчишка! Где была ее гордость?

– Полагаю, она и смотрела на него просто как на мальчика, миссис Крук.

Та вознегодовала.

– Но ведь у него тоже есть чувства, так? Она могла бы об этом подумать. И у моей племянницы Глэдис они тоже есть. Миссис Уэлби ведь и о ней не подумала! Разлучила два любящих сердца, вот что она сделала! Глэдис и Алан были вместе, можно сказать, с колыбели. Живая или мертвая – никуда ей от этого не деться, леди так не поступают!

Для миссис Крук это была очень длинная речь. Лицо ее потемнело, и она посмотрела на мисс Сильвер обвиняющим взглядом.

– Надо было ей оставить молодежь в покое, вот что я скажу. А она не могла. Еще только вчера утром она ездила в Лентон, в контору к мистеру Холдернессу. У Глэдис было свободное утро, и они оказались в одном автобусе, и она подумала: «Посмотрю, куда она пойдет». И далеко ей не пришлось ходить: миссис Уэлби пошла прямо в Монастырский переулок, в контору мистера Холдернесса! И ничто не заставит Глэдис поверить, что она пошла туда не ради Алана. Когда я на минутку увидела ее возле бакалейной лавки, она была совсем подавлена.

Записка мисс Сильвер была совсем короткой. В ней говорилось:

Передав записку через миссис Крук, она решила, что не пойдет с миссис Войси в церковь на вечернюю службу. Она была одна в доме, когда в парадную дверь неуверенно постучали. Она открыла ее и увидела ту же высокую темную фигуру, которая накануне сопровождала ее через луг.

Она провела его в приятное тепло гостиной и впервые смогла получить о нем какое-то представление, помимо того, что сложилось у нее от его голоса и роста. Он оказался красивым юношей, несмотря на то что глаза у него были красные и опухшие от слез. В нем было очарование юности, искренности и пылкости. Он сел в предложенное кресло, горестно посмотрел на мисс Сильвер и сказал:

– Я собирался к вам прийти.

– Правда, мистер Гровер?

– Да. А потом принесли вашу записку. Я все пытался принять решение, потому что понимаю, что это может меня погубить. Но меня это больше не волнует, только вот родителям будет тяжело.

– Я вас слушаю.

Он сидел, наклонившись вперед и свесив руки между коленей. Он смотрел то на нее, то в пол.

– Нельзя вечно молчать из-за того, что это может навлечь на тебя неприятности…

Мисс Сильвер спокойно вязала.

– Не всегда.

– Я весь день прокручиваю это в голове, с того момента, как узнал, что она умерла. Было бы несправедливо рассказать об этом моим родителям, потому что, понимаете, это может меня погубить, и это было бы все равно что попросить их в этом поучаствовать. И после они тоже бы так думали, а это несправедливо. Тогда я подумал о вас. Вы позволили мне поговорить с вами о Сириле. Я решил, что вы поймете – есть в вас что-то такое… – Он вскинул на нее взгляд. – Вы ведь не сочтете меня грубияном? Я не хотел грубить.

Мисс Сильвер ответила ему улыбкой, которая завоевала доверие многих людей.

– Я в этом совершенно уверена. Вы можете рассказать мне все, что пожелаете. Я убеждена, что лучше всего рассказать правду. Утаивание истины никому не приносит пользы – оно ведет к новым преступлениям.

– К новым? – испуганно пробормотал он. – Их было более чем достаточно, разве нет?

– Да, Алан.

Тишина нарастала, пока он не прервал ее тяжким вздохом, больше походившем на рыдание.

– Я не имел права любить ее, но я ее любил! Я же не могу молча позволить им говорить о ней плохо?! – Не дожидаясь ответа, он продолжил: – Она приходила в контору в субботу утром – то есть вчера. Кажется, что прошло гораздо больше времени. Я был в комнате. Она открыла дверь и вошла. Я отвел ее в кабинет мистера Холдернесса. Потом я вернулся к себе, но не мог успокоиться. Понимаете, ходило много разговоров: говорили о том, что вернулся мистер Лесситер; о том, помирится ли он с мисс Крэй; позволит ли он миссис Уэлби и дальше жить в Гейт-Хаусе и оставить себе вещи, которые ей отдала миссис Лесситер. Я беспокоился, что ее выселят или что мистер Лесситер отберет у нее все. Я не знал, как обстоят дела, и спать не мог, все думал об этом. Я не мог пойти к ней, потому что о нас ходили разговоры – в деревне все сплетничают, и она велела мне держаться подальше. Это меня с ума сводило.

Он поднял на мисс Сильвер глаза, снова уставился в пол и опять со всхлипом вздохнул.

– Когда она пришла в контору, я понял, зачем: поговорить с мистером Холдернессом и попросить совета. Я отчаянно хотел узнать, как обстоят дела, и я… в общем, я подслушивал.

Он резко вскинул голову и встретил спокойный, бесстрастный взгляд мисс Сильвер. Лицо его дергалось, когда он с вызовом и гордостью сказал:

– Я не имел на это права… Нечего мне было подслушивать, я знаю. Но я ничего не мог с собой поделать.

Мисс Сильвер мягко сказала:

– Конечно, это достойно порицания, но я понимаю ваши чувства. Вы говорите, что подслушивали. Могу я спросить, как вам это удалось?

Она говорила добрым и совершенно прозаичным голосом. Это его успокоило, и он ответил гораздо менее эмоционально:

– Нам очень не хватает работников. Мистер Джексон, старший клерк, заболел и слег. Партнер, мистер Стенвей – инвалид. Он приходит в контору только изредка, но у него есть свой кабинет рядом с кабинетом мистера Холдернесса. Когда я поступил на работу в контору, там был клерк по фамилии Худ. Он как-то шутливо сказал мне, что мистер Стенвей хранит бутылку бренди за стенной панелью в кабинете. Не знаю, как он об этом узнал, но однажды, когда мы думали, что рядом никого нет, он завел меня туда и показал мне это место. Это был настоящий потайной шкаф с пружинным замком. Нужно сдвинуть в сторону кусочек резьбы на панели, и дверца откроется. Он показал мне этот шкаф, и там действительно стояла бутылка бренди. И пока мы стояли и смотрели на нее, мы вдруг страшно испугались, потому что услышали, как заговорил мистер Холдернесс – так четко, словно он был в комнате. На минуту мы так и подумали и здорово струхнули. Не помню, что именно он сказал, что-то вроде «да куда же я подевал эти документы?» – это он сам с собой разговаривал. Худ посмотрел на меня, протянул руку и очень осторожно закрыл проем в панели, а потом мы поскорее убрались из кабинета. Нам вообще нечего было там делать, но мы-то думали, что мистер Холдернесс ушел.

Мисс Сильвер разложила рукав жакетика Джозефин на коленях и измерила рукой. Все еще коротковат на пару дюймов. Затем она спросила:

– Значит, вчера вы открыли потайной шкаф в кабинете мистера Стенвея и слушали, о чем мистер Холдернесс говорит с миссис Уэлби?

– Да. Для девушки, которая работает в одном кабинете со мной, я придумал отговорку: сказал, что пойду искать документы, которые мистер Холдернесс попросил найти. С тех пор как Худ показал мне, как открывается шкаф, я ни разу его не открыл, но запомнил, как это сделать. Он открылся легко и бесшумно, наверное, мистер Стенвей следил, чтобы пружина была хорошо смазана. Все было как и в первый раз, только бутылка с бренди исчезла. И я понял, почему так хорошо было слышно, что происходит в соседнем кабинете: деревянная панель деформировалась, с одной стороны на ней была продольная трещина и еще отверстие от выпавшего сучка. Я посмотрел в него и увидел сидящую на стуле миссис Уэлби. Когда я обнаружил, что могу ее видеть, я уже больше не думал о том, чтобы подслушивать, – я просто хотел смотреть на нее. А потом я все-таки стал слушать, потому что мистер Холдернесс сказал очень… ну, очень грубо: «Вы поставили себя в весьма опасное положение».

– Вот как? – сказала мисс Сильвер, и он тут же ее перебил:

– Я должен рассказать вам об этом, но не смогу этого сделать, если вы станете скверно думать о миссис Уэлби. Миссис Лесситер отдавала ей разные вещи, и она, конечно, думала, что они принадлежат ей и она может делать с ними что пожелает. А потом приехал мистер Лесситер, и он угрожал… Мисс Сильвер, он грозился подать на нее в суд.

– Да, мне об этом известно.

Его губы дрожали.

– Как человек может быть таким… таким дьяволом?!

– Пожалуйста, продолжайте, Алан.

– Они говорили об этом, и она сказала, что миссис Лесситер подарила ей эти вещи. Нет, кажется, это было позже… или раньше? Я не помню…

Он уронил голову на руки и сидел, сжимая пальцами виски.

– Она сказала, что, по его словам, он собирался подать на нее в суд, и она пошла к нему.

– В вечер убийства?

– Да. Но там была мисс Крэй, поэтому она ушла.

– Она вернулась туда позже.

– Вам это известно?

– Да.

– Откуда?

– Я это знаю.

– Да, она вернулась. Она сказала об этом мистеру Холдернессу. Она сказала, что находится в очень серьезном положении, а он сказал, что это не обязательно станет кому-то известно – она может об этом молчать. Знаете, по-настоящему я задумался, лишь когда позже прокручивал все это в голове. До того я просто был напуган – я ужасно испугался за нее. Но когда он это сказал, я видел ее лицо. Она не была испугана, она получала удовольствие. Я знаю, как она выглядит, когда чем-то довольна, и в этот момент она была именно довольна. Она не смеялась, но смех звучал в ее голосе. Он сказал: «Ты ведь можешь молчать об этом, так?», а она ответила: «О да, могу. И буду молчать дальше, если выдержу».

Алан снова поднял голову.

– Вот что меня поразило. Он нервничал – а она нет. Я подвинулся, чтобы увидеть его лицо, и вид у него был ужасный. Я подумал про себя: он очень напуган, и я не мог понять, почему. А потом они стали говорить о вас.

Мисс Сильвер сказала, щелкая спицами:

– Надо же!

– Миссис Уэлби боялась, что вы что-то узнали. Они говорили о каких-то записях. Она назвала их «эти чертовы документы» и сказала, что вы о них знаете. А потом добавила: «Я думаю, а не лучше ли дать показания полиции и покончить с этим», а мистер Холдернесс ответил, что это было бы чрезвычайно опасно. – Тон его внезапно стал более жестким. – Это заставило меня задуматься еще больше. Мне не понравилось, как он это сказал. Это звучало так, словно он ей угрожает, хотя в тот момент эта мысль показалась мне нелепой.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Это чрезвычайно интересно.

Алан Гровер не обратил внимания на эти слова и продолжал:

– Это было, когда он произнес слово «опасно». Я в тот момент смотрел на него через отверстие от выпавшего сучка. Он смотрел на нее; я испугался, а она – нет. Я подвинулся так, чтобы видеть ее, и она смеялась. Она спросила: «Опасно? Для кого?» И тут у меня появилось чувство, что на самом деле я понятия не имею, о чем они говорят. Смысл их разговора наверняка был совсем другим, потому что дальше она сказала: «Если я дам показания в полиции, мне придется рассказать о том, что я увидела, когда вернулась». Мистер Холдернесс повторил ее слова: «Когда ты вернулась…», а она сказала: «Я ведь сказала вам, что когда я пришла в первый раз, у него была Риетта, и что потом я вернулась. Я ждала, пока она с ним разговаривала. Это было очень увлекательно. Он сказал ей, что нашел старое завещание, которое составил в ее пользу, когда они еще были помолвлены. И представляете, она попыталась его заставить сжечь этот документ! Я всегда знала, что Риетта дура, но не думала, что она настолько глупа. Он сказал ей, что предпочел бы оставить деньги ей, чем кому-то еще. Он сказал, что нашел завещание, когда искал записи матери. Судя по его словам, они лежали на столе». И потом добавила: «Они ведь лежали там, правда?»

Алан резко дернулся.

– Когда она это сказала, я, кажется, не понял этих слов. Не знаю, сможете ли вы понять: у меня очень хорошая память, и я могу пересказать вам весь их разговор, не упустив ни слова.

Мисс Сильвер кивнула – у нее самой была такая память. Он продолжал:

– Я все помню, но когда я слушал эти слова, мне не показалось, что они имеют какой-то смысл. Миссис Уэлби продолжала говорить. Она сказала, что мисс Крэй поссорилась с мистером Лесситером, но не из-за завещания, а из-за нее – миссис Уэлби. Мисс Крэй хотела, чтобы он перестал преследовать миссис Уэлби из-за вещей, которые ей отдала его мать, но Лесситер отказывался. Он сказал, что подаст в суд. – В голосе Алана послышался ужас. – А потом мисс Крэй рассердилась и выбежала из дома. Миссис Уэлби едва хватило времени, чтобы отойти в сторону.

Спицы мисс Сильвер продолжали щелкать.

– Да, я была уверена в том, что это случилось именно так. А что миссис Уэлби делала после этого? Меня озадачил этот промежуток времени. Она зашла к мистеру Лесситеру?

Он покачал головой.

– Нет, она решила, что сразу после такой ссоры это бесполезно. Она пошла домой и выпила кофе. Она сказала мистеру Холдернессу, что сидела и курила одну сигарету за другой, думала, что ей делать, и в итоге пришла к тому, с чего начала: ей нужно вернуться и выяснить все с мистером Лесситером. К моменту, когда она приняла это решение, было уже десять часов. Когда она в своем рассказе добралась до этого места, мистер Холдернесс сказал: «Жаль, что ты это сделала, Кэтрин». Он молчал в течение всего рассказа, а тут сказал, что ему жаль. В тот момент я не понял, что он имел в виду, но теперь понимаю.

По телу его пробежала дрожь. Он жалобно посмотрел на мисс Сильвер.

– Я думаю, в этот момент он принял решение ее убить.

Мисс Сильвер положила руки на голубой жакетик и сказала:

– Да, полагаю, это так.

Алан Гровер глубоко вздохнул.

– Знаете, она этого не понимала. Думаю, ей ни на секунду не пришло в голову, что угрожать ему опасно.

– А она ему угрожала?

– Я не думаю, что она делала это намеренно, но Холдернесс должен был воспринять это именно так. Понимаете, когда она вернулась в Меллинг-Хаус, он был в кабинете и разговаривал с мистером Лесситером. В этом документе было что-то и про него: про деньги, которые миссис Лесситер отдала ему для инвестиций. Он оставил их себе, и мистер Лесситер собирался подать в суд. Вот почему он ее убил.

– Миссис Уэлби стала непосредственной свидетельницей убийства?

– Нет, нет, нет, вы не должны так думать! Когда она ушла, они ссорились. Бесполезно было бы встречаться с мистером Лесситером после такого скандала. Она дошла до Гейт-Хауса, когда услышала, как мистер Холдернесс идет по аллее. Она стояла за кустами и видела, как он уходил.

– Страшная история.

– Его машина стояла на траве примерно в сотне ярдов. Я ее видел.

– Видели?

Он кивнул.

– Я идиот. Раньше я приходил к ней по вечерам, но потом она мне запретила – сказала, что люди болтают. Но я ничего не мог с собой поделать. Я ходил вокруг дома и смотрел, как в окнах гаснет свет, а потом шел домой. Я был там в среду, поэтому и увидел машину.

– И вы не сообщили в полицию?

Его голос внезапно снова стал по-мальчишески естественным.

– Мисс Сильвер, даю вам слово, что мне и в голову не пришло, что присутствие там мистера Холдернесса имело какое-то отношение к убийству – как я мог об этом подумать? Я решил, что он приехал к миссис Уэлби. От этой мысли мне прямо плохо стало: он ведь старик! Я всю ночь не спал. Мне хотелось его убить, но я и не подумал, что он имеет какое-то отношение к смерти мистера Лесситера, пока не подслушал из кабинета мистера Стенвея рассказ миссис Уэлби.

Мисс Сильвер снова принялась за вязание:

– Понимаю. Продолжайте, пожалуйста.

Силы его иссякли. Он продолжил:

– Больше особо нечего рассказывать. К тому времени, как она закончила говорить, все было ясно как божий день. То есть это теперь мне ясно, но в тот момент я не понимал, о чем они говорят, мне это казалось невозможным. Она ведь не сказала прямо: «Я знаю, что вы убили мистера Лесситера и забрали записи его матери, и если я расскажу об этом полиции, вас повесят». Она говорила о том, в каком серьезном положении находится, и что она по возможности будет молчать, но если полиция попытается повесить все на нее, ей придется рассказать то, что ей известно. А потом она говорила о том, как трудно ей жить на такие небольшие деньги и как благодарна она будет, если он ей поможет. Конечно, она не понимала – не могла понимать! – как это прозвучало для него. Он ей в отцы годился, и она думала только о том, что он может помочь ей решить финансовые трудности. Но думая об этом снова и снова – а я весь день об этом думал, – я теперь понимаю, что он подумал, что она… она…

У него перехватило горло, и он беспомощно уставился на узорчатый ковер миссис Войси. Мисс Сильвер осторожно кашлянула.

– Что она его шантажирует. Ему это, разумеется, представилось именно в таком свете.

Запинаясь и не глядя на нее, Алан воскликнул:

– Она бы не стала! Миссис Уэлби не стала бы!

Мисс Сильвер перевернула жакетик для маленькой Джозефин. Она совершенно не сомневалась, что миссис Уэлби предприняла намеренную попытку шантажа, которая привела ее к смерти. Очень опасная попытка, а в случае убийства – практически фатальная. Однако она не стала произносить этого вслух и продолжала вязать, пока тишину не прервал сдавленный всхлип.

– Я не могу прийти в себя потому, что я мог ее спасти. Я сказал вам, что не сразу все это понял. Когда она вышла из кабинета мистера Холдернесса, она была со мной очень мила. И это… от этого все остальное вылетело у меня из головы. Контора закрылась в час дня, и я пошел с друзьями на футбольный матч. Домой я вернулся только вечером, выпил чаю и снова ушел. Я сказал матери, что пойду в «Перья» поиграть в дартс, но, когда дошел дотуда, понял, что не могу. Я пошел к Гейт-Хаусу и бродил там, глядя на свет в ее окнах. Около половины девятого я увидел, как подъехала машина и остановилась на обочине. Там у забора растет дерево, я отошел, встал под ним и увидел, как он прошел мимо. Он прошел между столбов и вошел в дом. Я едва с ума не сошел, думая, что они там вдвоем. – Он поднял на нее глаза, лицо его перекосилось. – Знаете, я подошел к двери и поднес палец к звонку, но не смог позвонить. Я ушел, но если бы я вошел, она была бы спасена.

Мисс Сильвер посмотрела на него очень по-доброму.

– Этого никто не может сказать наверняка. Вы не можете этого знать. Не мучьте себя мыслями о том, что могло бы быть. Я не представляю, как бы вы могли прервать беседу миссис Уэлби и ее поверенного. Вы можете сказать мне, как долго он там пробыл?

– Мне показалось, что целую вечность, но на самом деле не больше двадцати минут. Он вышел, сел в машину и уехал.

– Вы говорите «он», «его машина». Вы могли бы поклясться, что «он» – это мистер Холдернесс и машина точно его?

Он резко кивнул.

– Абсолютно. Я видел его в свете лампы в холле, когда он выходил, и я видел номера на его машине и вчера, и в среду вечером. Когда он уехал, я там еще немного побродил. А потом появились какие-то люди, так что я пошел домой. – Он уронил голову на руки и застонал: – Если бы я остался… Если бы только я остался, я бы понял, что что-то не так, раз свет в ее окнах не погас.

Глава 41

В половине десятого утра в понедельник мистер Холдернесс сложил письма и встал из-за стола. Поскольку он много лет вдовел и был бездетен, после смерти жены его хозяйство вела незамужняя сестра – поблекшая болезненная особа с вечно недовольным лицом. Когда ее брат сунул под мышку «Таймс», она подняла на него глаза и наморщила лоб.

– Ты уже уходишь?

– Уже половина десятого.

– Ты выпил вторую чашку чая?

Он рассмеялся.

– Ты же сама мне ее наливала.

Мисс Холдернесс схватилась за голову.

– Правда? Сама не знаю, что со мной. Я ночью глаз не сомкнула. Не представляю, как так получилось, что у меня закончились таблетки – я думала, что упаковка была наполовину полная.

– Может, на тебя что-то нашло вчера вечером, и ты выпила их все разом?

Мисс Холдернесс потрясенно посмотрела на него.

– Нет! Это ведь опасно!

– Ну, дорогая, опасность придает жизни вкус.

Когда он был у двери, она спросила его, придет ли он домой обедать. «Нет», – ответил он и вышел из комнаты – и из ее жизни.

Он нечасто ездил в контору на машине. Он жил в том же доме, где родился он сам, а до него – его отец и дед. Когда дом построили, он стоял на окраине города, и вокруг него до сих пор сохранился сад, но открытое раньше пространство вокруг теперь было плотно застроено. Поскольку до конторы было меньше полумили, он обычно проделывал этот путь пешком.

Нынешний день ничем не отличался от всех прочих бесчисленных дней, когда он быстро закрывал за собой дверь, минуту стоял, наслаждаясь свежим воздухом, потом спускался по двум невысоким ступенькам на тротуар, поворачивал направо и шел в сторону Главной улицы – шляпа чуть сдвинута набок, в руке кожаный портфель. Без четверти десять он обычно доходил до ближнего конца Главной улицы, а когда часы на колокольне церкви Святой Марии отбивали десять, он уже сидел за своим столом и просматривал утреннюю почту.

Нынешнее утро понедельника ничем не отличалось от других. Впоследствии дюжина людей вспомнит, что они его видели и пожелали ему доброго утра. Каждый прокомментирует с разной степенью удивления: «Он выглядел совершенно как обычно», «Его вид ничем не отличался от обычного», «Никогда бы не подумал, что с ним что-то не так».

Мистер Холдернесс и сам бы ничего такого не подумал. Сентябрьское утро выдалось ясным, он чувствовал себя живым, энергичным и пребывал почти на вершине блаженства. Предки его были родом с севера Англии. Если бы им суждено было родиться гораздо севернее, на границе Шотландского нагорья, то его состояние можно было бы описать как «неземное»^[17]. Он побывал в серьезной опасности, он сильно рисковал. Риск придает жизни остроту. Он сумел превратить неудачу в успех, опасность в благополучие и сделал это при помощи ловкости ума, быстроты мысли и крепкой правой руки. Неплохо для шестидесятипятилетнего мужчины. Многие моложе его могли бы пойти ко дну. Он спас себя самого и свою фирму. Мир – вполне хорошее место для жизни.

Он вызвал Алана Гровера и велел принести документы по делу Джардина. Когда тот принес их и снова вышел, мистер Холдернесс посмотрел ему вслед, нахмурившись. Парень был сам на себя не похож: опухшие глаза, трясущиеся руки. Он нахмурился еще сильнее. «Надеюсь он не пьет», – подумал он. Нехорошо, если он пристрастился к этому, совсем нехорошо. Он всегда казался очень уравновешенным молодым человеком, но никогда нельзя знать наверняка.

Он занялся делом Джардина, когда услышал шаги: это были тяжелые шаги нескольких человек, которые поднялись по лестнице и направлялись к его кабинету. Он поднял взгляд, и таким его увидели вошедшие – начальник полиции и комиссар Дрейк. Констебль Уиткомб закрыл за ними дверь и остался снаружи.

Они стояли у закрытой двери и смотрели на него: прямая фигура в хорошо скроенном костюме, густые седые волосы, дугообразные темные брови над красивыми темными глазами, румяное лицо. Если бы не современный костюм, он бы выглядел точь-в-точь как его прадед. Эта мысль промелькнула у Рэндала Марча: он словно из восемнадцатого века. «Пусть тот берет, кто всех сильней, и пусть владеет он»^[18]. Он не помнил, откуда эти строки, но они подходили к ситуации.

Со стены над камином на комнату мрачно взирал темный портрет Стенвея. Мгновение стояла тишина. Многое может случиться за одно мгновение: высоченная башня, выстроенная в гордыне, своеволии и надменности, с треском может рухнуть – раз и навсегда. Рэндал Марч шагнул вперед и серьезно сказал:

– Мы пришли с неприятным поручением, мистер Холдернесс…

Лицо мистера Холдернесса ничего не выражало, только румянец потемнел. «Правда?» – сказал он без всякой дрожи в голосе.

Комиссар Дрейк подошел к столу, вынул блокнот и спросил, глядя в него:

– Номер вашей машины – ХХМ 312?

– Разумеется.

– У нас есть сведения, что она была припаркована на обочине подъездной аллеи Меллинг-Хауса между десятью и десятью двадцатью вечера в прошлую среду и еще раз в субботу вечером, между девятью тридцатью и десятью часами.

Мистер Холдернесс по-прежнему сидел прямо, одна его рука лежала на краю стола, в другой он держал документы, которые до того изучал.

– Могу я спросить, кто предоставил вам эти сведения?

– Человек, которому знакома ваша машина и который может подтвердить это под присягой.

Лист бумаги в руке мистера Холдернесса тихо хрустнул оттого, что он сжал пальцы. Видимо, этот звук привлек его внимание, потому что он посмотрел на свою руку. Пальцы разжались, он разгладил бумагу и положил ее на стол.

– Это мой клерк, Алан Гровер – он живет в Меллинге. Что ж, джентльмены, я заезжал к миссис Уэлби в оба эти вечера. Это ведь не преступление – прийти в гости к красивой женщине? Не хочется афишировать подобные вещи, особенно в деревне, полной сплетников, но я полностью готов признать, что нанес ей эти два визита. Что из этого?

Дрейк резко сказал:

– Вы были недалеко от Меллинг-Хауса между десятью и десятью тридцатью вечером среды.

Мистер Холдернесс улыбнулся.

– Я заезжал к миссис Уэлби.

– В такой час?

Улыбка не исчезла.

– Мой дорогой инспектор…

– Вы утверждаете, что были у миссис Уэлби?

– Я уверен, что она это подтвердит.

На мгновение повисла напряженная тишина. Дрейк взглянул на начальника полиции. Марч спросил:

– Разве вам неизвестно, что миссис Уэлби мертва?

Холдернесс рывком поднял руку, в которой до того держал бумаги, и уронил ее на колени. Его цветущий румянец заметно поблек.

– Нет… Нет… Какой ужас.

– Вы об этом не знали?

– Нет, нет, откуда же?

– Вы были с ней в субботу вечером. В воскресенье утром ее нашли мертвой.

– Отчего она умерла?

– Передозировка снотворного.

Мистер Холдернесс откинулся на спинку стула и еле слышно сказал:

– Это такое потрясение… Я знал ее с тех пор, как она была еще девочкой… Дайте мне минуту…

Спустя минуту он успокоился и взвешенно сказал:

– Я вижу, что мне нужно рассказать вам о том, о чем, как я надеялся, мне не придется рассказывать. Миссис Уэлби не только была моей клиенткой – она была давним другом и иногда спрашивала у меня совета. Она пришла сюда в субботу утром и рассказала, что оказалась в весьма серьезном положении. Должен сказать, что она несколько лет жила в Гейт-Хаусе, практически не платя за него аренду. Миссис Лесситер обставила для нее этот дом, и миссис Уэлби – правильно или нет – сочла, что вся эта мебель ей подарена. Она дошла даже до того, что кое-что из нее продала. Когда мистер Лесситер вернулся домой, он сразу же занялся этим вопросом – он приходил ко мне по этому поводу. Он заподозрил, что кое-какие вещи проданы, включая весьма ценную миниатюру Косвея, и настроен он был весьма мстительно. Я изо всех сил старался его смягчить, но он упорствовал в своем намерении подать в суд, если ему удастся найти достаточные доказательства. В среду вечером он позвонил мне и сказал, что нашел оставленные матерью записи, в которых четко указано, что вещи в Гейт-Хаусе были даны миссис Уэлби во временное пользование, но не подарены. Он снова повторил, что намерен подать в суд. Догадавшись, что он сообщил об этом миссис Уэлби, и зная, как тяжело это будет для нее, я сел в машину и поехал к ней.

Ни Дрейк, ни начальник полиции ничего не говорили. Мистер Холдернесс опустил руки на колени и продолжил:

– Я нашел ее в очень подавленном состоянии. Она сказала мне, что ходила в Меллинг-Хаус, чтобы поговорить с Джеймсом Лесситером, но, увидев, что к нему пришла мисс Крэй, вернулась домой. Она хотела, чтобы я пошел к нему, но я сказал ей, что мне это совершенно не кажется разумным – лучше позволить ему обдумать это дело до утра. Я сказал ей, что он обязательно придет ко мне, чтобы поговорить об этом, и тогда я постараюсь внушить ему мысль о том, какой вред он нанесет собственной репутации, если станет впадать в крайности. Я уверил ее, что он вряд ли станет так поступать. Она что-то сказала о второй попытке повидаться с ним, но я очень просил ее даже не думать об этом. Когда я уходил, мне показалось, что она отказалась от этой идеи. – Он замолчал, посмотрел на начальника полиции и спросил: – Разве вы не хотите это записать? Я вижу, что инспектор ничего не записывает.

Марч мрачно ответил:

– Мы можем взять ваши показания позже, если вы пожелаете. Вы, разумеется, понимаете, что они могут быть использованы в качестве свидетельств.

– Разумеется. Что ж, я продолжу. В четверг утром я узнал о смерти Джеймса Лесситера. Я был сильно потрясен. Полиция попросила меня о содействии в проверке, не пропали ли из дома какие-то вещи, и я сопровождал клерка, которые проверял все по списку. Со мной консультировался по поводу своего положения Карр Робертсон, и я решил, что будет правильным передать полиции информацию о том, что он видел Сирила Мэйхью в Лентоне в вечер убийства. Я посоветовал юному Робертсону дать полные показания в полиции. В субботу утром ко мне пришла миссис Уэлби. Я не считаю себя вправе сообщать все, о чем она говорила, но при сложившихся обстоятельствах я чувствую, что должен сказать вам. Она намекнула, что все же пошла еще раз в Меллинг-Хаус после моего отъезда в среду вечером. Ее состояние меня встревожило. Я упрашивал ее вернуться домой и отдохнуть и пообещал, что приеду к ней вечером. Я оказался в трудном положении: я ведь знал ее еще ребенком. Мне нужно было время, чтобы все обдумать. В конце концов она ушла.

Дрейк откашлялся.

– Вы приехали в Меллинг около половины десятого?

– Да, примерно в это время. Я не смотрел на часы.

– В каком состоянии вы нашли миссис Уэлби?

– Она была гораздо спокойнее. Рядом с ней стоял поднос с кофе. Она предложила мне чашку, но я отказался, сказав, что потом не засну. Она улыбнулась и сказала, что на нее кофе такого эффекта не оказывает.

– Сколько чашек было на подносе?

– Одна. Она собиралась принести вторую, но я ее остановил.

– Мистер Холдернесс, а почему чашка была только одна, если миссис Уэлби ждала вас?

– Я не сказал точно, в какое время приеду.

– Кофе был уже приготовлен, когда вы приехали?

– Да, ее чашка была наполовину пуста.

– Не кажется ли вам странным, что она не ждала вас, хотя знала, что вы должны приехать?

Мистер Холдернесс соединил кончики пальцев и посмотрел на них. Он ответил тем же непринужденным тоном, которым воспользовался бы в беседе с клиентом:

– Нет, не думаю. Она знала, что я не пью кофе. Она всегда мне его предлагала, но лишь из вежливости – она знала, что я его не пью. Знаете, я пробыл у нее совсем недолго. Ее состояние меня успокоило, и она сказала мне, что примет успокоительное и хорошенько выспится.

– А она имела привычку пить успокоительное?

Мистер Холдернесс ответил на его острый вопрошающий взгляд грустной улыбкой.

– Понятия не имею. Если бы в тот момент я подумал, что она имеет в виду что-то более серьезное, чем пара таблеток аспирина, я бы не ушел.

– Вы видели какую-нибудь коробочку или флакон со снотворным?

– Нет.

Последовала пауза. Затем Рэндал Марч сказал:

– Мистер Холдернесс, ваш разговор с миссис Уэлби в субботу утром подслушивали.

Когда он произнес эти слова, ради которых и пришел сюда, он испытал некоторую тревогу. За этими словами не было твердой уверенности, которая требовалась в деле такого рода. В глубине его неспокойного ума затаилась досадная мысль о том, что раз в жизни он позволил себе действовать второпях. То, что вчера вечером казалось не просто возможным, но решающим доказательством, сегодня уже так не выглядело. В этой конторе сто пятьдесят лет служили закону под пристальным авторитетным взглядом последнего из рода уважаемых юристов. Находясь здесь, было чрезвычайно трудно сопротивляться ужасному предположению, что Алан Гровер в приступе ревности мог запросто все сочинить. Совершенно очевидно, что парень был одержим Кэтрин Уэлби и мучительно ревновал ее к своему начальнику, а сейчас был почти вне себя от горя. По сути, на этом основывалась вся его история. В краткий миг тишины, которая последовала за словами Марча, все эти факты мало ободряли.

Когда этот миг прошел, лицо мистера Холдернесса тревожно потемнело. Он недоверчиво переспросил:

– Мой разговор с миссис Уэлби подслушивали?

– Да.

– Могу я спросить, кто и каким образом? – Не получив ответа, он наклонился вперед и гневно сказал: – Без сомнения, это был человек, любезно предоставивший вам номер моей машины! Подслушивающий через замочную скважину клерк, который так докучал миссис Уэлби, что она была вынуждена просить его прекратить визиты к ней. Она рассказывала мне об этом и по своей доброте просила меня не обращать на это внимания. Она была добра к юноше – давала ему книги и помогала развиваться, и вот как он ей за это отплатил – едва она умерла, как он уже смешивает ее имя с грязью!

– Пересказывая вашу беседу, он утверждал, что слышал, как миссис Уэлби сказала вам, что она вернулась в Меллинг-Хаус сразу после десяти часов в среду вечером. В соответствии с его показаниями, она сказала, что в тот момент вы громко ссорились с Джеймсом Лесситером, он обвинял вас в незаконном присвоении денег, доверенных вам его матерью, и объявил о своем намерении подать на вас в суд. Гровер утверждает, что, исходя из услышанных им слов миссис Уэлби, она отказалась от мысли повидаться с Лесситером и вернулась в Гейт-Хаус.

Мистер Холдернесс величественно посмотрел на него.

– Рассказ соглядатая о беседе между его начальником и клиенткой – ревнивые фантазии томящегося от любви щенка! Мой дорогой мистер Марч, вы должны прекрасно понимать, что подобная чушь – это не доказательство. Ни один суд его не примет.

– Я передал вам его слова, – спокойно сказал Марч. – Доказательство касательно вашей машины будет принято.

– Я сам признал этот факт и совершенно рационально его объяснил.

– Алан Гровер готов подтвердить под присягой, что он видел, как вы уходили по аллее в среду вечером, и шли вы не из Гейт-Хауса.

– Я не сомневаюсь, что он готов как-то подкрепить свои ревнивые фантазии, но думаю, что я с легкостью с этим справлюсь.

Он сделал паузу, обвел Марча и Дрейка полным негодования взглядом, и спросил:

– А теперь вы меня арестуете?

Тон его был вызывающе требовательным, словно он прямо заявил, что все это блеф. Начальник полиции еще сильнее почувствовал, что он не ощущает твердой почвы под ногами и не застрахован от катастрофического провала, но тем сильнее была его решимость не отступать. Он почти сразу ответил:

– Боюсь, нам придется произвести здесь обыск.

Мистер Холдернесс с издевкой рассмеялся.

– Вам понадобится много времени, чтобы просмотреть все коробки с делами. Может, вы хоть намекнете, что именно вы ожидаете найти?

– Думаю, мистер Холдернесс, мы начнем с вашего сейфа.

Все с тем же гневным и величественным видом он откинулся на спинку кресла.

– А если я откажусь?

– У инспектора Дрейка есть ордер на обыск.

От гнева мистер Холдернесс побагровел до корней густых седых волос, темные глаза сверкали, левая рука, лежавшая на колене, сжалась в кулак, а правой он так вцепился в подлокотник кресла, что костяшки пальцев побелели. Наблюдавшим за ним двоим мужчинам показалось, что в любой момент этот гневный протест может вылиться в поток неистовой брани, однако минута за минутой проходили в тишине, он молчал. Очень медленно кровь отхлынула от его лица. Он прикрыл сверкающие от ярости глаза. Когда веки снова поднялись, приступ был уже позади. Он выглядел вполне обычно, разве что чуть бледнее, чуть решительнее и чуть более горделиво.

– Хорошо. Конечно, у меня нет возражений. Я не знаю, что вы ожидаете там найти. Я думаю, что годы работы в этом городе и репутация моей фирмы защитят меня от того, что я могу назвать только произволом. Мне нечего скрывать, и я могу лишь надеяться, что вам не придется жалеть.

Он встал, оттолкнув кресло, прошел к камину и встал слева от него, очень спокойно вытянул из кармана стальную цепочку и выбрал один из свисавших с нее ключей.

Деревянная панель вокруг камина от пола до каминной полки была украшена двойным рядом резных розеток, а выше они обрамляли портрет Стенвея. Мистер Холдернесс взялся за две розетки и повернул их. Раздался щелчок, и часть панели стала открываться, словно дверь, пока не показался стальной фасад современного сейфа. Совершенно непринужденным жестом он отпер стальную дверцу, распахнул ее и вынул ключ.

– Пожалуйста, джентльмены.

Он отошел к креслу и смотрел на них оттуда, держа одну руку в кармане, а в другой все еще сжимая связку ключей.

Сейф был почти полон. Там лежали помеченные ярлыками стопки бумаг. Дрейк вынул их, но за ними обнаружились другие. Их тоже достали из сейфа. За ними последовали три старинных кожаных чехла, где лежало аметистовое ожерелье в тяжелой золотой оправе по викторианской моде и два подходящих к нему браслета. Когда Дрейк открыл футляры, мистер Холдернесс саркастически заметил:

– Даже не знаю, помогут ли они вам или мистеру Алану Гроверу. Это украшения моей матери. Поскольку моя сестра не желает их носить, я храню их здесь и иногда доставляю себе удовольствие на них взглянуть. Они не представляют большой ценности.

В глубине сейфа стояли одна на другой две обувные коробки. Когда Дрейк протянул к ним руку, мистер Холдернесс вынул руку из кармана, обошел кресло и сел в него. Дрейк поднял первую коробку и снял крышку. Марч увидел смятую оберточную бумагу. Рука Дрейка с рыжеватыми волосами на тыльной стороне убрала бумагу, и под ней заблестела золотая ступня, а следом – длинные линии сияющего обнаженного тела – это была увенчанная розами фигурка «Лето», десять дюймов в высоту.

– Есть еще одна, сэр, – объявил Дрейк, но прежде, чем успел снять покрывавшую «Весну» бумагу, мистер Холдернесс застонал и боком осел в кресле.

Глава 42

Мисс Сильвер в одиночестве сидела в гостиной миссис Войси. Сегодня был понедельник, поэтому Сесилия отправилась с корзиной для покупок в лавку, откуда вскоре должна была вернуться, нагруженная продуктами и сплетнями. Мисс Сильвер в этот раз отказалась ее сопровождать, сославшись на дела:

– Мне нужно написать пару писем, так что сегодня утром я бы предпочла остаться дома, если ты не сочтешь меня невежливой, дорогая Сесилия.

Миссис Войси вовсе так не считала. Она находила общество дорогой Мод вдохновляющим, однако в ее присутствии ей было бы трудно по душам поговорить с миссис Гровер, а именно это она намеревалась сделать. Если верить Бесси Крук, вчера вечером Мод Сильвер посылала за Аланом Гровером, а когда она, Бесси, вернулась, проведя целый час у миссис Гровер, Алан не только еще не ушел, но у двери стояла машина начальника полиции. Он сам и инспектор Дрейк пробыли в гостиной добрых три четверти часа. А когда сама миссис Войси вернулась домой с вечерней службы, все, что смогла ей сказать Мод, было: «Моя дорогая Сесилия, я бы рассказала тебе, если бы могла, но в данный момент это конфиденциальная информация».

Сесилии Войси всегда говорили, что осмотрительность – это добродетель. Она ни за что не стала бы отрицать это или подвергать сомнению. Но при этом считала, что бывают добродетели, которые весьма хороши в абстрактном смысле, однако в реальности могут служить источником величайшего раздражения. Мод, разумеется, была совершенно права, однако Сесилия испытывала потребность без помех посплетничать с миссис Гровер.

Мисс Сильвер сидела в гостиной и вязала. Она хорошо продвинулась с правым рукавом жакетика для Джозефин и надеялась закончить его к ланчу. После этого она вывяжет крючком кайму по всему жакету и украсит его бантиками из лент, после чего можно будет приняться за штанишки. День был прохладный, и в камине, выложенном ярко-розовой плиткой, горело несколько поленьев. Плитка по цвету не совсем подходила к шторам цвета дамасской розы, которые, в свою очередь, не совсем сочетались с пионами, розами и прочими цветочными украшениями, которые ярко цвели на всех диванах и креслах. Однако мисс Сильвер любила изобилие цвета и в целом сочла комнату весьма элегантной и яркой. Она ведь в свое время обитала в серых и скучных классных комнатах.

Она вязала, но мысли ее были далеко. Она не то чтобы ждала гостя, но полагала, что ей позвонят по телефону. Когда в комнату вошел Рэндал Марч, она поднялась навстречу и протянула ему руку. Он крепко ее пожал, задержал в своей руке дольше обычного и сказал чрезвычайно серьезным тоном:

– Что ж, вы были правы.

Он выпустил ее руку и подошел к камину.

– Его арестовали?

– Нет. У него при себе был цианид. Он мертв.

– Какой ужас!

– Скандал будет меньше, но, конечно, этого не должно было случиться.

Она села. Он опустился в кресло по другую сторону камина и продолжил:

– Знаете, он так хорошо держался, что я уже начал думать, что меня ждет провал. Даже если бы показания Алана Гровера приняли в суде, от них можно было камня на камне не оставить. Никто не любит соглядатаев и уж подавно клерков, которые подслушивают разговоры начальства! – Он махнул рукой. – Если бы не ваша поддержка, я бы никогда не зашел так далеко, как сегодня утром. Прямо посреди разговора я почувствовал, как падаю в пустоту. Он выглядел таким респектабельным, таким внушительным, негодовал с видом такой оскорбленной добродетели – казалось невозможным, что это совершил он.

– Что произошло, Рэндал?

– У нас был ордер на обыск. Он открыл сейф, отошел в сторону и наблюдал, как мы вынимаем содержимое. Должно быть, он в какой-то момент обошел кресло и сел к нам спиной. У него при себе был яд, и он, похоже, принял его, когда Дрейк вынул две обувные коробки, стоявшие в самой глубине сейфа. Помните золотые флорентийские статуэтки «Времена года»? В каждой коробке лежало по две. Мы только вынули «Лето», как он застонал и упал.

– Какой ужас! – повторила мисс Сильвер.

Марч мрачно сказал:

– Меня, вероятно, станут осуждать за то, что я это допустил.

– Вряд ли можно сказать, что вы это допустили.

– Нет, но я потерял бдительность. Дело в том, что я был занят мыслями о том, что мы несколько зарвались.

– Рэндал, что ты такое говоришь!

– Простите, сорвалось. В общем, так я себя чувствовал в тот момент. И тут Дрейк открыл коробку, и я увидел золотую ступню. Холдернесс, должно быть, тоже ее увидел, и тут игра была окончена. Мне нужно было сразу к нему подойти, но я в первую минуту испытал облегчение, глядя на то, как из коробки появляется фигурка. В тот момент он и принял яд. Зачем же он хранил их там?

Мисс Сильвер мягко кашлянула.

– Думаю, причин может быть две. Пропажа фигурок наводила на мысль о грабеже. А мистер Холдернесс, без сомнения, знал, что они весьма ценные. Он, возможно, думал, что сможет сбыть их за границей какими-нибудь окольными путями – всегда есть способы сделать что-то подобное. А что касается хранения статуэток в сейфе – ну а где еще ему было их хранить? Думаю, ему не приходило в голову, что подозрение может пасть на него. Он мог запереть фигурки в сейф и чувствовать себя в полной безопасности. И так бы оно и было, если бы не Алан Гровер и не ваш ордер на обыск.

Он улыбнулся.

– Вы слишком скромничаете. Правильнее сказать так: «если бы не мисс Мод Сильвер». А что касается моего ордера на обыск, могу вам сказать, что в какой-то момент я чуть было не отказался от этой идеи. Я с некоторой ожесточенностью думал о собственной слабости, которая заставила меня уступить вашему серьезному давлению. Могу я теперь спросить у вас: что, по-вашему, мы должны были найти?

– Именно то, что и нашли, Рэндал.

– Статуэтки?

– Если мистер Холдернесс был убийцей, я не сомневалась в том, что они окажутся у него. А после рассказа Алана Гровера я не сомневалась в том, что убийца – именно мистер Холдернесс.

– Значит, снова «если бы не мисс Сильвер».

Она быстро вязала. Подняв взгляд от щелкающих спиц, она покачала головой и сказала:

– О нет, я не могу требовать признания. Я просто заметила одну-две детали, а повстречав Алана Гровера, решила, что будет полезно с ним поговорить.

Рэндал Марч по-прежнему очень тепло улыбался ей. Затем он наклонился вперед и сказал:

– Ах да, детали. Вы расскажете мне, какие именно? Мне бы очень хотелось знать.

– Конечно. Как ты знаешь, я взялась за это дело совершенно непредвзято. Я никого здесь не знала, у меня не было предубеждений, и потому я была готова объективно отнестись к полученным впечатлениям. Начнем с мисс Крэй. Мне показалось совершенно невозможным поверить в то, что она виновна в том, в чем ее обвинили. Я обнаружила, что она открытый, искренний и честный человек, который очень щепетилен во всем, что касается других людей. Было совершенно исключено, что она могла украсть эти флорентийские статуэтки или напасть на мистера Лесситера и убить его.

Лицо Рэндала Марча порозовело. Он кивнул и сказал:

– Продолжайте.

Мисс Сильвер измерила голубую манжету на спицах. Нужно было связать еще полдюйма. Она вытянула новый отрезок пряжи из клубка и продолжила:

– Что касается ее племянника, мистера Карра Робертсона, то мои впечатления о нем складывались почти исключительно со слов других людей. Он не был настроен на то, чтобы позволить мне его расспросить, да я этого и не ждала. Однако когда мисс Крэй с полной искренностью заявила, что поначалу он был совершенно уверен, что мистера Лесситера убила она и даже теперь он не до конца поверил, что это не так, я была склонна принять это утверждение и решила, что убийцу надо искать в другом месте. Третьего подозреваемого, Сирила Мэйхью, я исключила после того, как выслушала Алана Гровера. Если даже оставить в стороне все остальное, то в доме находилось множество вещей, которые можно было украсть, и никто месяцами этого не обнаружил бы, а может, их не хватились бы вовсе. Крайне неправдоподобно, что он взял эти заметные статуэтки в комнате, в которой почти постоянно находился мистер Лесситер, и наверняка такая пропажа была бы немедленно обнаружена – вот что не выходило у меня из головы. Чем больше я об этом думала, тем яснее мне становилось, что фигурки украл человек, который не только знал об их ценности, но и намеревался использовать ее в качестве мотива для убийства мистера Лесситера, чтобы скрыть настоящий мотив.

– Это мог бы быть Карр Робертсон.

Мисс Сильвер отрицательно покачала головой.

– Да, если смотреть поверхностно, но на самом деле нет. Рассмотрим улики. Он внезапно обнаружил, что Джеймс Лесситер – тот человек, который соблазнил и бросил его жену. Он выбегает из дома. Но он идет не в Меллинг-Хаус, а в Лентон и проводит довольно долгое время у мисс Элизабет Мур. Они когда-то были помолвлены, потом расстались, теперь помирились. Существует небольшая вероятность, что человек в таких обстоятельствах совершит убийство, но я считаю это крайне маловероятным. И уж конечно, если бы он его совершил, то не принес бы испачканный кровью плащ домой и не показал бы его мисс Крэй с обвиняющими словами «Зачем ты это сделала?».

– Он так сказал?

– Да, Рэндал. Это убедило мисс Крэй в его невиновности, и убедило также и меня. Хоть я и мало с ним общалась, но у меня сложилось вполне определенное впечатление о его характере. Он мог быть достаточно рассержен, чтобы прибегнуть к насилию, но он не способен на двуличность или кражу. И если бы он убил мистера Лесситера, то для него попытка свалить вину на мисс Крэй была бы немыслимой.

– Да, это правда. И в какую же сторону вы двинулись дальше?

Она мягко кашлянула.

– Я думала о миссис Уэлби, но не могла прийти к какому-то заключению. Из моих собственных наблюдений и из того, что я о ней услышала, у меня сложилось впечатление, что она холодная и эгоистичная особа. Я была уверена, что она лжива, и подозревала, что она непорядочна.

Он поднял брови.

– Поразительно! Но при всем при этом не убийца?

Мисс Сильвер укоризненно покачала головой.

– Я не могла поверить, что она в состоянии ударить человека по голове кочергой. Если бы она намеревалась кого-то убить, то я уверена, что она прибегла бы к яду. Такая разборчивая и утонченная женщина должна быть совершенно вне себя от ярости, чтобы так жестоко кого-то убить. А я убеждена, что никакие страсти не могли бы вывести миссис Уэлби из себя. И все-таки я была уверена, что она что-то знает и скрывает. И, конечно, так оно и оказалось.

Откинувшись в кресле, Марч смотрел на нее с полунасмешливым восхищением.

– А теперь мы добрались до мистера Холдернесса. Знаете, мне бы очень хотелось узнать, как именно вы поняли, что это он.

– Очень просто. – Она замолчала, измерила манжету и, решив, что та достаточной длины, принялась закрывать петли. – На самом деле все крутилось вокруг этих золотых статуэток. Их взяли не случайно, а с конкретной целью. Мне показалось, что цель эта двойная: речь шла о ценности фигурок и желании представить все так, будто убийство явилось результатом ограбления. Нужно было подумать о том, кто мог обладать особой информацией об этих статуэтках. Я уже отмела мисс Крэй, мистера Карра Робертсона и миссис Уэлби. Последняя могла бы взять их, если мы говорим о моральных принципах, но она и так уже была под подозрением из-за прежнего незаконного присвоения собственности. Поэтому я была уверена, что она ясно понимает, насколько кража усугубит опасность и скомпрометирует ее.

– А вы ни разу не подумали о чете Мэйхью? Они наверняка все знали о статуэтках.

– Думаю, они не воспринимали их как нечто ценное. Когда вещь постоянно находится на одном месте, о ней не думаешь. Меня, конечно, поразило весьма тяжелое и подавленное состояние миссис Мэйхью, но это объяснялось тревогой за сына. Как только опасность миновала, она явно пошла на поправку. А что касается мистера Мэйхью, то я обнаружила, что в Меллинге он пользуется всеобщим уважением. Думаю, в деревне ему было бы трудно иметь хорошую репутацию, если бы он ее не заслуживал. Кроме того, если сравнить время его возвращения на автобусе из Лентона со временем визита мистера Карра Робертсона, то кажется маловероятным, что он мог совершить убийство. Мистер Робертсон должен был добраться до Меллинг-Хауса около десяти тридцати. Мистер Лесситер был мертв, а плащ сильно испачкан кровью. Мистер Мэйхью, насколько мне известно, выехал из Лентона на последнем автобусе, который приезжает лишь в одиннадцать. Следовательно, мне нужно было подумать, кто еще мог знать о фигурках. И тут мне пришло на ум имя мистера Холдернесса.

– Но мисс Сильвер, дорогая…

Она посмотрела на него с легким укором.

– Я не говорю, что подозревала его. Его имя пришло мне на ум, потому что он наверняка знал о ценности фигурок.

– В описи и в завещании они указывались просто как четыре позолоченные статуэтки.

Она кашлянула.

– Это обстоятельство показалось мне подозрительным. Всем было известно, что у миссис Лесситер были доверительные отношения с ее поверенным, а по словам мисс Крэй, она гордилась этими статуэтками, которые являлись наследством ее семьи, и любила поговорить о них с близкими людьми. Я сочла невозможным, чтобы мистер Холдернесс не знал их историю.

Марч сухо заметил:

– По всей видимости, ему она была известна.

– Я была в этом уверена. Дальше мое внимание привлекли слова мистера Холдернесса мистеру Карру Робертсону, который обратился к нему за профессиональным советом. Он рекомендовал ему дать полные показания в полиции.

– Очень правильно.

На спице оставалось лишь полдюжины незакрытых петель, но мисс Сильвер перестала их снимать.

– Мой дорогой Рэндал, юрист не должен рекомендовать своему клиенту шаги, которые могут привести к его немедленному аресту, когда следствие еще не началось. Думаю, причиной того, что мистера Карра Робертсона не арестовали, стало появление нового подозреваемого – Сирила Мэйхью. Но мое внимание вновь привлек мистер Холдернесс. Я задумалась, для чего он дал своему клиенту столь опасный совет.

– Вы весьма проницательны.

– А теперь мы добрались до телефонных разговоров, пересказанных Глэдис Люкер. Мне очень нужна была эта информация. Мисс Крэй защищала миссис Уэлби и не хотела мне помочь, но я сильно подозревала, что Глэдис сможет это сделать. Она племянница экономки миссис Войси, и я узнала от миссис Крук, что девушку что-то тревожит. Когда вы дали мне копию ее показаний, меня поразило, что там повторяется имя мистера Холдернесса. Давайте рассмотрим эти два звонка и их результаты. Мистер Лесситер искал оставленный матерью документ. Судя по рассказам, он перевернул весь дом в попытке его найти. Что он делает первым делом, когда его находит? Он просит Глэдис Люкер соединить его с мистером Холдернессом по его личному номеру. Она услышала лишь первые сказанные им слова, но они вполне проливают свет на ситуацию. Он говорит: «Здравствуйте, мистер Холдернесс. Я нашел записи моей матери». Чуть позже, когда он звонит миссис Уэлби, он говорит то же самое: «Что ж, Кэтрин, я нашел записи моей матери». После чего он обвиняет ее в незаконном присвоении его собственности, затем сообщает о намерении подать в суд, а потом говорит: «У меня есть давний счет, а я свои счета всегда свожу. Я только что звонил старому Холдернессу». Рэндал, эти слова заставили меня очень серьезно задуматься. Можно было бы увидеть в них намек на то, что он консультировался с поверенным касательно вины миссис Уэлби. Однако я усомнилась в том, что он стал бы звонить мистеру Холдернессу в такой час по личному телефону, если бы у него не было на это особой причины. В свете этих двух одинаково начинавшихся телефонных разговоров и фразы о сведении старых счетов – не одного счета, заметьте – я стала размышлять, а не содержалось ли в этом документе что-то такое, что поставило бы мистера Холдернесса в такое же неудобное положение, как и миссис Уэлби. В ситуации с миссис Лесситер было бы сравнительно легко совершать мошеннические манипуляции с ее средствами. Она не была деловой женщиной, она доверяла своему юристу и считала его близким другом. Сын отсутствовал так долго, что никто уже и не ждал, что он вернется или станет интересоваться, как она распорядилась имуществом.

Она сняла последнюю петлю, протянула через нее и закрепила нить, а затем воткнула спицы в голубой клубок.

– Вот о чем я размышляла, Рэндал. Узнав о смерти миссис Уэлби, я не могла поверить, что она совершила самоубийство. Я была уверена, что она не убивала Джеймса Лесситера, но я также была уверена, что ей многое известно об этом преступлении. Отпечатки ног под кустами сирени принадлежали ей. Я приходила к ней после того, как их обнаружили, и она была очень встревожена. Мое впечатление, что мистер Холдернесс как-то связан с этим делом, естественно, только усилилось, когда уже после смерти миссис Уэлби я обнаружила, что рано утром в субботу она спешно поехала на автобусе в Лентон и пошла прямиком в его контору.

– И как же вы об этом узнали?

Она невозмутимо ответила:

– У Глэдис Люкер был выходной, и она ехала в том же автобусе. Она была очень несчастлива из-за того, что Алан Гровер так увлекся миссис Уэлби, и она пошла за ней, чтобы выяснить, пойдет ли та в контору, где он работает.

Марч всплеснул руками в притворном отчаянии.

– Как может полицейский соревноваться с вами?! Вы словно сняли с деревни крышку и увидели, как внутри работают все шестеренки. Для вас Глэдис и Алан – люди. Вы знаете об их отношениях в мельчайших подробностях, в то время как я даже не знаю об их существовании!

Она улыбнулась, но лицо ее выражало неодобрение.

– Вы, как и Фрэнк Эббот, преувеличиваете. Я просто пытаюсь донести, насколько малы и незначительны были мои основания для подозрений, когда я решила попросить Алана Гровера прийти и поговорить со мной. Я не могла предвидеть, что именно он мне расскажет. Но в деревне ходили разговоры о том, что он то и дело бродит вокруг Гейт-Хауса, и я просто подумала, что он, возможно, видел или слышал что-нибудь интересное вечером среды или субботы.

Она аккуратно сложила жакет для Джозефин и убрала его в сумку для вязания.

– Что ж, Рэндал, мне почти нечего больше тебе рассказать. Как только я выслушала рассказ Алана, я позвонила тебе. Думаю, можно не сомневаться, что в субботу вечером мистер Холдернесс отправился в Гейт-Хаус с твердым намерением заставить замолчать женщину, в чьей власти было указать на него как на убийцу Джеймса Лесситера. Она уже ясно дала ему понять, что намерена извлечь выгоду из своей осведомленности. Меня не перестает поражать преступная неосмотрительность шантажистов-любителей. Похоже, им и в голову не приходит, что путь, на который они вступают, не только беспринципен, но и крайне опасен. А в случаях, когда преступлением является убийство, их попытка шантажа, весьма вероятно, приведет ко второму смертельному случаю. Не думаю, что миссис Уэлби приходило в голову, какую опасность она на себя навлекает. Очевидно, мистер Холдернесс имел привычку бывать у нее. Когда он приехал в субботу вечером, она приняла его как обычно. Она сварила кофе…

Марч перебил:

– Тот факт, что на подносе стояла лишь одна чашка, уже объяснился. Он сказал, что никогда не пил кофе, хотя она всегда ему его предлагала. Он сказал, что от кофе не может уснуть, и добавил, что на миссис Уэлби кофе такого эффекта не производил. Учитывая обстоятельства, мне эти слова показались довольно жестокими.

Мисс Сильвер склонила голову.

– Думаю, он принес таблетки с собой, заранее растворенные. Он легко мог достаточно долго отвлекать ее внимание, чтобы иметь возможность добавить их в кофе. От Алана Гровера мы знаем, что он пробыл там не больше двадцати минут. Она выпила кофе и вероятно скоро почувствовала сонливость. Несомненно, он вел себя обворожительно и пообещал ей все, о чем она просила. Ждать ему было незачем. Он ушел от нее и поехал домой.

– Да, видимо, все так и было.

Он поднялся.

– Нужно будет подчистить еще много хвостов. Дрейк будет в своей стихии.

Он взял обе ее руки в свои и минуту держал их.

– Я поеду к Риетте. Никому пока об этом не говорите, но я собираюсь стать счастливейшим человеком на свете.

Глава 43

В конечном итоге вышло так, что Рэндал Марч позвонил в дверь Белого коттеджа гораздо позже. Когда он взглянул на часы, стоя на парадном крыльце дома миссис Войси, было половина первого, и он решил, что съездит в Лентон и пообедает там, потому что Риетта сейчас занята приготовлением обеда. Он решил, что наверняка помешает ей и что шанс побыть с ней наедине представится ему лишь после двух часов.

Без четверти два он нажал на кнопку дверного звонка. Открывшая дверь Риетта минуту стояла и смотрела на него. Они глядели друг на друга. Потом он обнял ее за плечи, повел в гостиную и закрыл за ними дверь. Им многое нужно было друг другу сказать. Пока они разговаривали, время летело незаметно. Они говорили спокойно, серьезно и рассудительно, но за этим нарастало чувство, что они наконец обрели дом.

Помолчав, Риетта сказала:

– Не думаю, что нам стоит обручаться.

Рэндал рассмеялся.

– Я бы предпочел сразу на тебе жениться.

– Я не это имела в виду.

– А что же?

– Я не думаю, что нам стоит обручаться, пока весь этот ужас не закончится.

Он взял ее за руку.

– Милая, сначала будет следствие, а потом, полагаю, трое похорон, а потом уже не о чем будет говорить, по крайней мере, в том, что касается нас. Я согласен, что нам следует подождать, пока все это закончится, если ты об этом. Но если ты предлагаешь отложить свадьбу до тех пор, пока в Меллинге не прекратятся разговоры об этом деле, то я не согласен.

– Люди станут болтать.

– Они всегда болтали, болтают и будут болтать. Их это развлекает, а нас ничуть не задевает. Я сегодня вечером напишу матери, а ты можешь сообщить Карру. Деревня недельку подождет. Кстати, я уже сказал мисс Сильвер. Она – само благоразумие. Но она, разумеется, уже обо всем знала – я неоднократно себя выдавал.

– Я тоже, – сказала она, и они оба погрузились в дружеское молчание, соединив руки, но думая о разном. Он вспомнил, как встретил ее на краю пустоши и ее лицо в свете фар – трагическую белую маску. Каким иным было ее лицо сейчас, при свете дня! Глаза снова сияли спокойной красотой, лицо было мягким, цветущим, румяным. Под его взглядом она покраснела.

– Насчет четы Мэйхью… – начала Риетта.

Он расхохотался.

– С чего это ты заговорила про них?

Она удивленно посмотрела на него.

– Я думала о них. Я ходила к миссис Мэйхью сегодня утром.

– Зачем?

– Миссис Феллоу сказала, что она хочет со мной встретиться.

– И зачем же она хотела с тобой встретиться?

– Знаешь, Рэндал, просто поразительно, насколько быстро все становится известно в деревне. Она хотела встретиться со мной, потому что решила, что ты, возможно, сумеешь как-то помочь Сирилу.

– Ты не могла бы повторить, милая?

Ее губы дрогнули в улыбке.

– Знаю, что это звучит странно, но она так сказала.

– Она хотела встретиться с тобой, потому что решила, что я смогу чему-то помочь Сирилу? Похоже, нам не придется прилагать особых усилий, чтобы сообщить о нашей помолвке!

Оба засмеялись.

– Новости быстро разносятся.

– Еще как! Ну и что же я должен делать с Сирилом?

Она снова посерьезнела.

– Дело вот в чем. Он действительно приезжал в среду, а приехал потому, что отчаянно нуждался в деньгах. Она взяла какую-то сумму из сбережений мужа – сколько, она мне не сказала, – и отдала ему. Но главное вот в чем: несчастный мальчишка попал в беду в прошлом году, и его осудили условно. Он связался с дурной компанией, и теперь один из его тогдашних дружков шантажирует его какими-то обстоятельствами, которые тогда не всплыли.

– Мы можем быстро положить этому конец.

– Что именно ты можешь сделать?

– Связаться с инспектором по надзору – он встретится с парнем. А ты скажи миссис Мэйхью: пусть напишет ему и велит честно во всем сознаться. Если он это сделает, то с ним все будет в порядке.

Чуть погодя она сказала:

– Рэндал, насчет денег Джеймса… Я хочу рассказать тебе, что он о них говорил.

– И что же?

– Он показал мне завещание, как я и говорила в своих показаниях. Я сказала, что это чушь, и бросила завещание в камин, но он его выхватил. Он сказал, что, если бы он составил новое завещание, то, вероятно, сделал бы его таким же и предпочел бы, чтобы деньги остались мне, а не кому-то еще. А потом спросил меня, что я стала бы с ними делать. Сначала я отказалась это обсуждать, но когда он спросил: «Ну а чисто гипотетически?», я ответила.

– И что ты ему сказала?

– Рассказала про давнюю мечту. Нет, не мечту, скорее это что-то вроде плана, только у меня не было денег на его осуществление, да и дом был не мой.

Он с восхищением смотрел на нее.

– Дорогая, ты говоришь о том, о чем я подумал?

– Да, о Меллинг-Хаусе. Ведь так жаль, что все эти комнаты пустуют, а в стране полно людей, которым некуда податься, особенно пожилым. После того как человек имел свой дом, был главой семьи, так ужасно отправиться жить у невестки из милости. И самой невестке тоже несладко. Все это совсем неправильно. Так что я сказала Джеймсу, что сделала бы в доме маленькие квартирки – однокомнатные или двухкомнатные, а большие комнаты на первом этаже превратила бы в обеденный зал и комнаты для отдыха. Его это очень заинтересовало. Мне он давно так не нравился – с тех пор, как мне был двадцать один год. И тут я решила, что он смягчился, и стала просить его не доставать так Кэтрин. Он стал говорить о ней такие гнусности, что я вышла из себя. Я высказала ему все, что я о нем думаю, и ушла. Вот так я и забыла там этот несчастный плащ.

Последовало молчание. Потом Марч спросил:

– Значит, ты хочешь принять эти деньги?

Она удивленно посмотрела на него:

– Ну да. Он ведь хотел, чтобы они остались мне – правда хотел. И близких родственников у него нет. На самом деле я даже не знаю, есть ли у него вообще какие-то родственники. Мы с Кэтрин были их дальними родственницами, а Кэтрин больше нет. Я бы хотела, чтобы Меллинг-Хаус принес кому-нибудь пользу, и думаю, что для четы Мэйхью это тоже будет хорошо.

Она сказала это таким деловым тоном, что он рассмеялся.

– Тогда, конечно, вопрос решен!

– Но ведь им было бы тяжело уезжать отсюда, а тут они будут на своем месте. Приятно, когда все на своем месте. – Чуть заколебавшись, она спросила: – Ты ведь не против? Чтобы я приняла эти деньги?

Он подумал: как это похоже на Риетту – тревожиться о том, что ему может не понравиться ее богатство. Он честно ответил:

– Самую малость.

– Не надо. Тебе незачем возражать. Он меня не любил, я его тоже. Я думаю, он просто считал, что я распоряжусь ими… – она секунду подыскивала нужное слово, – разумно.

В эту минуту открылась дверь и в комнату вбежала Фэнси Белл. Резко, но грациозно замерев в метре от порога, она выпалила:

– Ой, простите!

– Не уходи. Ты знакома с мистером Марчем…

– Но я не знала, что он здесь, хотя и удивилась, что вы не услышали телефон – вы ведь обычно слышите, и… Простите, мистер Марч, здравствуйте!

Рэндал поздоровался с ней за руку. На ней был ее алый костюм, и выглядела она невообразимо хорошенькой. Глаза ее сияли, на щеках то появлялся, то исчезал румянец. Она, задыхаясь, повернулась к Риетте:

– Поэтому я решила сама взять трубку. Звонил Карр. Раз мистер Марч здесь, то вы, наверное, уже знаете, что всех убил мистер Холдернесс и что он покончил с собой, и все такое. Я думала, что я первая вам расскажу, но раз мистер Марч здесь…

– Да, он мне все рассказал.

После секундного разочарования Фэнси просияла:

– А Карр приведет к чаю Элизабет, и они сообщат о своей помолвке. Он говорит, что я должна называть ее Элизабет. У него был такой довольный голос. Это ведь здорово, правда? И такое разнообразие после всех этих убийств. То есть в газетах-то о них можно почитать, но когда они случаются прямо там, где ты живешь, и в дом является полиция… – Тут она до корней волос залилась совершенно обворожительным румянцем. – Ох, мистер Марч, я не хотела грубить…

Он рассмеялся:

– Не волнуйтесь, я не на дежурстве.

– Я просто хотела сказать, мисс Крэй… Я хотела сказать, что помолвка – это такая приятная перемена, правда?

Риетта ответила серьезно и просто:

– Да, правда.

Глава 1

Джейн Хирон сделала несколько плавных грациозных шагов, повернулась и медленно обошла круг смотревших на нее женщин. Шел модный показ Клариссы Харлоу, и Джейн демонстрировала платье под названием «Больше Не Вздыхай». Выше талии в нем не было ничего особенного, лишь несколько переливчато-опаловых складок, зато юбка смотрелась исключительно из-за нового и необычного покроя. Она была сшита из невероятного количества ткани и подчеркивала стройность в талии, но во время танца все эти складки взлетали и кружились, словно веер из водяных брызг. Непринужденным движением Джейн подняла руки вверх и сделала несколько плавных па вальса. Юбка взлетела. Сидевшая неподалеку дама ахнула. Другая сказала:

– Божественно! Но нет, я не должна, не должна.

Миссис Левингтон обратилась к миссис Харлоу через всю комнату громким хрипловатым голосом:

– Я беру это платье, но вы не должны продавать никому его копию в течение трех месяцев.

Затем она кивком подозвала к себе Джейн:

– Подойдите, я хочу посмотреть, как оно застегивается.

Джейн подошла с любезным и послушным видом, который составлял часть ее работы. Про себя она подумала, что платье будет узко миссис Левингтон как минимум на четыре дюйма. Она не была толстой, но обладала плотным телосложением с широкими плечами и массивными бедрами. По-своему красивая и статная – для любителей такого типа фигуры. Джейн к ним не относилась.

Ее не касалось, кто покупает платья Клариссы Харлоу, которые всегда будут недоступны для нее самой. Она демонстрировала их потому, что благодаря ее прекрасной фигуре цена на них поднималась как минимум на четверть.

К ним с деловым видом подошла миссис Харлоу – проворная и элегантно одетая.

– Прекрасно, миссис Левингтон. Вы можете прийти на примерку завтра в десять тридцать. Нет, боюсь, другого времени я предложить не могу – у нас все расписано.

Безразличие, граничащее с грубостью, было ее характерной чертой; она словно говорила: «Хотите – берите, а не хотите – как хотите; у нас есть клиентки и получше». Поразительно, как клиентки это проглатывали; проглотила и миссис Левингтон – она кротко согласилась прийти в назначенное время. Джейн отпустили.

В раздевалке было полно девушек, повсюду лежала и висела одежда. Когда Джейн вошла, одна из девушек как раз выходила – красивая блондинка в тонком черном дневном платье, невероятно изысканном благодаря покрою и искусной драпировке юбки. Джейн сняла с себя «Больше Не Вздыхай» и аккуратно повесила его на вешалку. Ей казалось, что ни в какой другой одежде она не будет больше так хорошо выглядеть. Красивой у нее была лишь фигура, а лицо было слишком маленькое и бесцветное. Глядя на себя в зеркало, она видела милые серые глаза и густые темные волосы – вот, пожалуй, и все, что можно было сказать о Джейн Хирон, помимо фигуры. Фигура же была безупречна, стройная без излишней худобы и пропорциональная. Джейн высоко ее ценила, и вполне справедливо, ведь эта фигура обеспечивала ей крышу над головой и средства к существованию. Кроме того, фигура была послушная, не из тех, с которыми нужно носиться. Джейн знала, что некоторые девушки ежедневно со страхом измеряют объем бедер и даже не глядят на картошку и сливочное масло. С ее фигурой о такой ерунде можно было не думать. Даже если бы она целый год ела шоколад и пудинги на сале, не поправилась бы ни на грамм. Кстати, на прошлой неделе Джереми подарил ей коробку шоколадных конфет.

Повесив платье, Джейн стала одеваться. Показ почти закончился, так что ей больше не придется выходить на подиум. Она надела темную юбку, натянула свитер и накинула пальто. Все вокруг одевались одновременно, так что ей пришлось поочередно стоять на одной ноге, чтобы сменить туфли для подиума на свои, темные. Остальные девушки тоже переодевались и при этом болтали без умолку.

Ей удалось на минутку протиснуться к зеркалу, где она надела маленькую темную шляпку-тюрбан в тон остальной ее одежде, и вот она готова – Золушка после того, как часы пробили полночь, с неприметными чертами, бледная, если не считать яркой помады. Помада была даже слишком яркая, но для показов приходилось краситься более броско. Джереми всегда смотрел на это косо и говорил, что цвет помады напоминает ему цвет почтовых ящиков. Ну и пусть, ей было все равно.

Джейн вышла на улицу, где стоял ледяной холод. Похоже, намечался сильный мороз. Она попрощалась с Глорией и Дафной и направилась в конец улицы. Иногда Джереми встречал ее там, но не сегодня, потому что неизвестно было, во сколько закончится показ.

Она повернула за угол, и вдруг в одном из дверных проемов замаячила его фигура. Она была рада увидеть его как раз в тот момент, когда она чувствовала себя покинувшей бал Золушкой. Он взял ее под руку.

– Не стоило тебе приходить.

Джереми Тэвернер ответил:

– Не говори ерунды. Как прошел показ?

– Проданы две вещи из тех, что я демонстрировала, так что мои акции растут.

– Все те же ужасные женщины?

– Не все они ужасные.

– Не знаю, как ты это терпишь.

– Ну, полагаю, любая другая работа, которую я могла бы выполнять, нравилась бы мне гораздо меньше.

– Например?

– Продавщица, няня, компаньонка…

– Есть много других профессий для женщин.

– Дорогой, у меня нет для них образования.

– Не называй меня «дорогой»! – недовольно пробурчал Джереми.

– Я так сказала?

– Да. Мне это не нравится.

Она весело рассмеялась.

– Это же ничего не значит, люди всегда так говорят. Просто вырвалось.

– Именно поэтому! – рассердился он еще больше и довольно болезненно сжал ее руку.

– Дорогой, ты слишком крепко держишь меня под руку, – поморщилась Джейн и добавила другим голосом: – не будь гадким занудой; я хочу поговорить с тобой – правда хочу.

Хотя гадким занудой его назвали тоном, сделавшим этот эпитет интимным и лестным, Джереми все еще злился.

– Не понимаю, почему тебя ничему не учили. Девочек ведь должны чему-то учить.

– Да, дорогой, но не меня. Моя мать вышла замуж за священника без гроша за душой, который витал в облаках, и они об этом как-то не подумали. У них никогда не было времени на то, чтобы думать хоть о чем-нибудь, потому что приход был слишком большой и слишком бедный. И они оба умерли, когда мне было пятнадцать, а меня забрал к себе дед и отправил в школу, где больше внимания уделяют манерам и совсем не беспокоятся о столь низменных вещах, как умение заработать на жизнь.

– Который из дедушек? – спросил Джереми другим тоном.

– Тот, который Тэвернер, отец моей матери, брат твоего деда, восьмой ребенок и шестой сын старого Джеремайя Тэвернера. Я знаю все семейство наизусть. Старшего звали Джеремайя в честь отца, дальше были Мэттью, Марк, Люк, Джон, Эктс и две девочки, Мэри и Джоанна. Твоего деда звали Джон, а моего Эктс. И не встреться мы с тобой полгода назад на скучнейшей вечеринке, мы бы и знать не знали о существовании друг друга.

Она придвинулась к нему, коснувшись плечом его руки.

– Знаешь, остальные шестеро, наверное, тоже оставили потомков, и я думаю, большинство из них точно видели это объявление и откликнулись на него. Мне так любопытно, какие они. А тебе?

– Крепкая, должно быть, у них вышла семейная ссора.

– Ну, не знаю… Бывает, что люди просто отдаляются…

– Не настолько. Мой дед часто говорил о своей близняшке Джоанне, но не думаю, что они когда-нибудь встречались. Знаешь, он был умный, получал стипендии и устроился на работу в одну из исследовательских лабораторий. Вот как получилось, что мой отец стал врачом. Он погиб в тысяча девятьсот восемнадцатом. Моя мать снова вышла замуж и уехала в Австралию, а меня оставила со стариком. Так что нас обоих вырастили деды. Ой, вон твой автобус!

Они припустили бегом и успели втиснуться в автобус, но продолжать разговор было невозможно. Джейн повезло, этот автобус делал остановку в конце улицы, на которой она жила. Когда они вышли, им оставалось лишь перейти дорогу и пройти примерно треть улицы Милтон-Кресент до дома № 20.

Джейн отперла дверь своим ключом и по трем лестничным пролетам повела Джереми наверх, в мансарду. Мансардных комнат было две, раньше в них жили горничные, а еще там была кладовка и ванная. Джейн занимала обе комнаты и называла их «моя квартира». В задней комнате была гостиная. При включенном свете и задернутых шторах у Джейн всегда захватывало дух, потому что выглядела комната совершенно неожиданно. Там стояло старое бюро из ореха и два стула в стиле времен королевы Анны с сиденьями, обитыми китайской парчой. Над бюро висело оправленное в орех зеркало, увенчанное фигурой беркута. На полу лежал великолепный персидский ковер, на удобном диване высилась горка разноцветных подушек. Обладатель странного имени мистер Эктс Тэвернер начинал как поставщик подержанной мебели, а затем стал владельцем антикварной лавки, которая доставляла ему массу удовольствия, не принося при этом особого дохода. Стоявшую в комнате мебель Джейн удалось спасти от продажи с молотка.

– А теперь, – сказала она, отвернувшись от окна, – будь ангелом, поставь чайник. До смерти хочется чаю. А потом я покажу тебе, что я получила сегодня утром.

Джереми зажег газовую конфорку.

– Я знаю, что ты получила – ответ от абонентского ящика номер триста чего-то там, потому что я получил такой же. Я принес его, чтоб показать тебе.

Они сели рядом на диван, и каждый достал лист глянцевой белой бумаги. На обоих письмах вверху значилось «Абонентский ящик 3039». Одно письмо начиналось словами «Уважаемый сэр», другое – «Дорогая мисс». В письме, полученном Джейн, говорилось:

«Ваш ответ на объявление, приглашающее потомков умершего в 1888 году Джеремайи Тэвернера связаться с вышеуказанным абонентским ящиком, получен и содержание его принято к сведению. Будьте любезны сообщить мне дату смерти Вашего деда Эктса Тэвернера, укажите, ясно ли вы его помните и насколько близкими были ваши отношения».

Не считая разных имен, оба письма были одинаковы. Джейн и Джереми разглядывали их, нахмурившись.

– Не пойму, к чему он ведет, – наконец нарушил тишину Джереми.

– Может, он пишет историю семьи.

– Зачем?

– Не знаю. Некоторые ведь этим занимаются. Давай ответим, тогда, может, и узнаем.

Он нахмурился сильнее.

– Слушай, давай я напишу.

– Джереми, какое занудство!

– Я не хотел, чтобы ты отвечала на это объявление.

– Я знаю, ты уже говорил.

Джейн вскочила и начала доставать чайный сервиз: пузатый заварочный чайник в стиле королевы Анны, две чашки с блюдцами из вустерского фарфора (одна из них разбитая и снова склеенная), глянцевый темно-синий молочник и очаровательную чайницу, разрисованную пасторальными сценами.

– Чего же он хочет? – протянул Джереми.

– Собрать всю семью, дорогой, всех наших кузин и кузенов. Возможно, некоторые из них окажутся приятными людьми. К тебе-то это не очень относится, мой милый.

Он подошел к ней и встал рядом с очень важным видом.

– Я думаю, тебе лучше этим не заниматься. Я напишу, если хочешь.

Джейн подняла глаза, в которых явственно читалось упрямство.

– Ты, наверное, не слышал, как я сказала: «Какое занудство!»

– Джейн…

– Ладно, скажу еще раз: занудство, занудство, занудство, тоска зеленая.

Она сделала шаг назад и притопнула ножкой.

– Ты ведь не хочешь, чтобы я вышла из себя?

– Не знаю…

Искорки в глазах вдруг спрятались за темными ресницами, бледное лицо слегка порозовело.

– Я слишком устала. – Затем вдруг изменившимся тоном Джейн добавила: – Ох, Джереми, не будь таким противным.

Глава 2

Худобой и внимательными ехидными глазами Джейкоб Тэвернер напоминал мартышку. Кожа его загорела и стала сухой после многочисленных смен климата. Волосы он не растерял, и благодаря то ли везению, то ли умелому обращению их почти не тронула седина. И он их не красил; ни один парикмахер не взял бы на себя ответственность за этот странный оттенок сухой травы. Рост в пять футов шесть дюймов стал меньше на дюйм. Руки и ноги были тонкими и напоминали паучьи лапки. Он носил одежду, в которой обычно хоронят бродяг или миллионеров. Он был не совсем миллионер, но шел к этому и сейчас как раз встретился со своим поверенным мистером Джоном Тейлором, чтобы сделать распоряжения касательно собственности. Не то чтобы он собирался умирать – вовсе нет; однако, сумев за свои семьдесят лет насладиться множеством разных вещей, теперь он намеревался позабавить себя еще одной возможностью, всегда казавшейся ему такой увлекательной: составить особое завещание.

Мистер Тейлор, знавший его уже сорок семь лет, был не настолько глуп, чтобы пытаться препятствовать этому последнему из многих других дел, которыми увлеченно занимался его клиент. Иногда он говорил: «Разумеется», иногда: «Я бы рекомендовал вам как следует это обдумать», а иногда и вовсе молчал. В таких случаях Джейкоб Тэвернер тихонько посмеивался, и ехидство в его глазах разгоралось ярче. Молчание подразумевало неодобрение, и когда Джон Тейлор не одобрял его, Джейкоб чувствовал, что одержал верх, потому что Джон Тейлор был воплощением респектабельности среднего класса; а когда появлялась возможность слегка шокировать эту респектабельность, Джейкоб всегда с наслаждением ею пользовался.

Они сидели за столом в кабинете друг напротив друга, Джон Тейлор писал. Он был приятной округлой комплекции, и все в нем было очень опрятным, включая блестящую лысину с небольшой аккуратной каймой седых волос на затылке.

Джейкоб Тэвернер откинулся в кресле, засунул большие пальцы в карманы жилета и рассмеялся.

– Вы знаете, что я получил пятьдесят ответов на мое объявление? Пятьдесят! – Он издал напоминающий карканье звук. – Как много в мире нечестных людей, верно?

– Возможно, у ответивших вовсе нет корыстных намерений…

Джейкоб Тэвернер надул щеки и внезапно фыркнул. Так он обозначил свое презрение к мнению поверенного.

– Тэвернер не такая уж распространенная фамилия, а если добавить к ней имя Джеремайя – представляете? «Потомки Джеремайи Тэвернера, умершего в 1888 году» – вот что я указал в объявлении. Я получил пятьдесят ответов, и половина из ответивших – обманщики.

– У него вполне могло быть пятьдесят потомков, – сказал мистер Джон Тейлор.

– Могло быть и сто, и двести, и триста, но среди них не было и половины из ответивших на объявление. У него было восемь детей, не считая четырех, умерших в младенчестве. Мой отец Джеремайя был старшим. Следующие пять сыновей – Мэттью, Марк, Люк, Джон и Эктс, и еще две девочки – Мэри и Джоанна. Мэри родилась четвертой, после Марка и перед Люком, а Джоанна и Джон были близнецами. Да, количество потомков могло быть большим. И знаете, именно поэтому мне впервые пришла в голову эта идея. Старый Джеремайя держал гостиницу «Огненное колесо» на прибрежной дороге к Ледлингтону, а до него хозяином был его отец. Оба они с головой окунулись в торговлю контрабандой и здорово на этом нажились. Они доставляли груз на берег и ловко прятали его в подвалах.

Джейкоб хмыкнул.

– Я помню, как он говорил об этом: «Мы их ловко дурачили». В общем, он умер в восемьдесят восьмом и оставил все имущество моему отцу, старшему сыну по имени Джеремайя.

Он состроил гримасу, отчего его лицо стало еще больше походить на морду обезьяны.

– Ох, ну и скандал же был! Никто из братьев и сестер больше с ним не разговаривал и не имел с ним никаких дел и отношений. Он сдал гостиницу в долгосрочную аренду, деньги положил в карман и открыл новое дело – стал подрядчиком. На этом он заработал кучу денег, а я приумножил состояние; но из-за этой семейной ссоры я могу составить приличное завещание, лишь дав в газету объявление о розыске моей родни.

Мистер Тейлор смотрел на него с недоверием.

– Вы хотите сказать, что совсем ничего о них не знаете?

Джейкоб Тэвернер склонил голову набок и ухмыльнулся.

– Представляете?

– Нет, не представляю.

– Вам и не нужно. Я, знаете ли, все же выяснил кое-что. Некоторые из родственников вышли в люди, некоторые утратили положение. Кто-то умер в своей постели, а кто-то нет. Некоторые погибли в двух войнах. Я сопоставил то немногое, что мне было известно, с содержимым этих пятидесяти писем и худо-бедно их отсортировал. Итак, начнем. Мое поколение меня не интересует, большинство из них уже умерли. Что касается моих денег, то они им не нужны – они либо сами имеют достаточный доход, либо привыкли без него обходиться. В общем, мне они не интересны. Я ставлю деньги именно на следующее поколение, правнуков старого Джеремайя. Но вы понимаете, что, конечно, не все из них получат деньги. Я уже выбрал некоторых.

– Вы хотите сказать, что вы беседовали с ними?

– Нет. Я не хотел быть замешанным в этом лично, по крайней мере, сейчас. Вообще-то я позволил себе воспользоваться вашим именем.

– Это уж слишком, Джейкоб!

Мистер Тейлор выглядел явно раздраженным. Его клиент вновь издал странный, каркающий смешок.

– Переживете. Я вас ничем не скомпрометировал, просто пригласил тех, кого выбрал, прийти сюда на встречу с вами сегодня.

Джон Тейлор постучал по колену.

– На встречу со мной? Не с вами?

– Разумеется, не со мной. Я великий Аноним, по крайней мере, в том, что касается появления на публике. Вы можете назвать им мое имя, но я хотел бы взглянуть на них прежде, чем они увидят меня. Вы будете их опрашивать, а я спрячусь, – он дернул тощим локтем, – вон за той дверью. Буду слушать, оставаясь незамеченным. Поставьте девять стульев спинками к двери, и я смогу незаметно наблюдать через щелку.

Джон Тейлор подался вперед и совершенно серьезным тоном сказал:

– Знаете, Джейкоб, порой я в самом деле считаю вас сумасшедшим.

Ответом ему была гримаса и взрыв смеха.

– Мой дорогой Джон, я хорошо плачу вам за то, чтобы никто другой так не считал. К тому же это неправда. Я просто сохранил молодой задор, а вы стали ретроградом. Мне нравится развлекаться и подшучивать над всеми. У меня полно денег. Что с них толку, если не тратить их на то, что меня веселит? Я хочу развлечься, вот и все. А теперь позвольте мне перейти к сути дела и рассказать вам о людях, которые придут сегодня, чтобы с вами встретиться.

Мистер Джон Тейлор поджал губы, придвинул к себе лист бумаги и взял хорошо заточенный карандаш. Всем своим видом он показывал готовность подчиниться, но с намеком на протест. Джейкоб вновь издал каркающий смешок.

– Все готово? Что ж, приступим. Джеффри и Милдред Тэвернер, внук и внучка Мэттью, второго сына Джеремайя. Они брат и сестра, обоим за сорок.

Джон Тейлор записал.

– Записали? Теперь следующий брат, Марк. Его внучка по женской линии – миссис Дьюк, зовут ее Флоренс. Миссис Флоренс Дьюк.

Джон Тейлор не ответил и просто записал «Миссис Флоренс Дьюк». Джейкоб поднял глаза к потолку.

– Четвертым ребенком Джеремайи была дочь Мэри. Вот тут наши дела пошли в гору. Она сбежала из дома, чтобы стать актрисой, и вышла замуж за графа Рэтли – он был из старинного рода, не слишком умен, без гроша в кармане, но с обветшалым замком в Ирландии. Родня Мэри была в полной растерянности: сначала она их опозорила, став актрисой, а потом запятнала репутацию, занявшись с мужем торговлей. Обе стороны друг друга недолюбливали, так что можно сказать, что они были квиты. Мэри умерла, а вместе с ней и титул – последний наследник по мужской линии погиб на войне. Но жива внучка, леди Мэриан Торп-Эннингтон.

Джон Тейлор быстро поднял глаза.

– Леди Мэриан…

Джейкоб кивнул.

– Леди Мэриан О’Хара, леди Мэриан Моргенштерн, мадам де Фарандоль, леди Мэриан Торп-Эннингтон.

– Мой бедный Джейкоб!

Джейкоб Тэвернер ухмыльнулся.

– Известная красавица, или была ею. Та еще штучка, судя по тому, что о ней говорят, с очень разнообразными вкусами в плане мужей. Она вышла замуж за Моргенштерна из-за денег (ни одна женщина не вышла бы за него по какой-то другой причине), а он ничего ей не оставил.

– Я помню, его завещание произвело сенсацию: он оставил все деньги благотворительным организациям и секретарше.

– Такое разочарование для кузины Мэриан. После этого она вышла за юного де Фарандоля, автогонщика, который разбился перед самой войной. От него тоже осталось не особо много денег. Сейчас она замужем за Фредди Торп-Эннингтоном, и доставшаяся ему от отца фабрика по производству маринованных овощей только что разорилась. Не очень-то ей везет. А теперь мы снова теряем былое положение и переходим к следующему сыну, Люку. Он оставил довольно много потомков. Вы бы не назвали его респектабельным: он стал бродягой и умер в работном доме. Но одна из его дочерей вышла замуж за носильщика на железнодорожной станции в Ледлингтоне, и у них родился сын. Я выбрал его. Его имя Альберт Миллер, но чаще его зовут Эл.

– Что побудило вас выбрать его?

Тон Джона Тейлора был умеренно заинтересованным. Как профессионал он был готов подтвердить всем посетителям, что Джейкоб Тэвернер не является сумасшедшим с юридической точки зрения. Человек, который сколотил состояние почти в миллион фунтов, может позволить себе быть эксцентричным. Но в качестве частного лица ему было интересно наблюдать, к чему приведет эта эксцентричность и как далеко заведет.

Джейкоб вынул из лацкана своего ужасного пиджака булавку и сделал ею несколько колющих движений в воз-духе.

– Я написал имена на клочке бумаги, закрыл глаза и потыкал в них булавкой. Из каждой линии потомков мне нужны были лишь один-два человека. Булавка попала прямо в Эла с первой попытки, как раз в букву М в его фамилии, поэтому я его и выбрал. Это хорошая булавка. Знаете, сколько она уже у меня? Сорок пять лет. И всегда, когда я сомневался, я брал ее и колол, и она ни разу меня не подвела. Я лишь однажды ее потерял и чуть с ума тогда не сошел. Я уронил ее в своем кабинете, и все говорили, что не могут ее найти. Она выскользнула из пальцев, когда я втыкал ее обратно в пиджак, а они говорили, что не могут ее найти. Тогда я собрал их всех до единого и объявил: «Любой, кто найдет эту булавку – мужчина, женщина или ребенок, – получит десять фунтов. А если она не найдется, все будут уволены». Примерно через два часа приходит один мальчишка-умник и говорит, что нашел ее. Я взглянул на булавку, что он принес, и сказал: «В моей конторе нет места дуракам. Можешь убираться и назад не возвращайся».

– И почему же он был дурак? И как вы узнали, что булавка не ваша?

Джейкоб хрустнул пальцами.

– Как вы отличаете своих детей от чужих? Когда вы живете с чем-то сорок с лишним лет, никто вас не обманет. А дурак он был потому, что принес мне новехонькую булавку из упаковки таких же новых. Решил, что он шибко сообразительный, а добился лишь увольнения.

– Но вы все же заполучили булавку обратно?

Джейкоб аккуратно воткнул булавку в лацкан пиджака.

– Я заплатил за нее пятьсот фунтов одной юной шантажистке. Я бы и вдвое больше отдал. Девица думала, что облапошила меня, но я с ней поквитался. Никому еще не удавалось облапошить меня безнаказанно – никому. Это слишком длинная история, чтоб рассказывать ее сейчас. Итак, мы разобрались с потомками Мэттью, Марка, Мэри и Люка и добрались до близнецов, Джоанны и Джона. Сначала Джоанна. Судьба у нее интересная. Она вышла замуж за человека по фамилии Хиггинс, а ее дочь стала женой человека по фамилии Кастелл – Фогарти Кастелла, сына португальца и ирландки. Я выбрал внука Хиггинса – Джона Хиггинса; он плотник, а в свободное время еще и немного проповедник. А еще я выбрал Кастеллов. Я сказал, что не стану выбирать представителей моего поколения, но они являются исключением, которое лишь подтверждает правило. Я выбрал их, потому что они могут быть полезны. Теперь номер седьмой, Джон. Я выбрал его внука, Джереми Тэвернера, кадрового офицера, капитана Джереми Тэвернера. Дальше номер восьмой, Эктс (старый Джеремайя брал все имена для детей в Библии^[19]) – я выбрал его внучку по имени Джейн Хирон. Она работает в ателье, надевает платья и прохаживается в них, а пожилые толстухи и тощие старые девы думают, что они будут выглядеть в этих платьях так же, как она. За сегодня вы по меньшей мере дважды назвали меня сумасшедшим, Джон Тейлор, но я не так безумен, как те женщины, что ходят на модные показы и покупают платья, надетые на девушку с фигурой, которой у них, вероятно, никогда не было и уж точно нет сейчас. Ну вот и вся компания. Я удаляюсь в соседнюю комнату. Вот вам семейное древо, чтоб не запутаться. Кстати, Кастеллы не придут. У меня с ними личная встреча, так что они будут ждать в гостинице. А остальные должны вот-вот появиться. Любопытно увидеть, кто придет первым, вам не кажется? Может, это будет тот, у кого самые большие финансовые трудности; хотя иногда такие люди оказываются гордецами. Бедность, алчность, а может, и банальная пунктуальность – любая из этих трех причин может заставить их прийти сюда минута в минуту. А теперь расставьте стулья так, чтобы я мог все видеть и слышать, а сами расскажите и спрашивайте то, что я вам велел. А дальше каждый из них будет сам за себя.

Глава 3

Юный клерк открыл дверь и объявил:

– Мисс Тэвернер.

Милдред Тэвернер заглянула в комнату с девятью пустыми стульями и вошла с видом ранней христианки, выходящей на гладиаторскую арену. Джон Тейлор, без всякого сомнения, своим видом не заставил бы трепетать и самую робкую мученицу, но мисс Тэвернер немедленно принялась что-то объяснять и извиняться. Так что вряд ли она заметила его круглое лицо, лысину и другие черты, которые могли бы оказать на нее успокаивающее действие.

– О боже, я не ожидала, что окажусь первой. Вы хотите сказать, что до сих пор никто не пришел? Я понятия не имела… То есть я ждала брата… Он позвонил и велел быть здесь точно в это время. Он ужасно раздражается, если его заставляют ждать, и я стараюсь этого не делать, но это так трудно. Если только мои часы не спешат – такое случается в теплую погоду, но не в такой день, как сегодня. И я знаю, что на пять минут опоздала, потому что, когда я выходила из дома, у меня порвался шнурок на ботинке, так что я не ожидала, что буду первой.

Она протянула Джону Тейлору мягкую безвольную руку, и тот заметил, что она надела разные перчатки – одну синюю, вторую черную с дырой на указательном пальце. Усаживаясь на стул, она уронила сумочку, из которой тут же вывалились ключи, расческа, маникюрные ножницы, флакон аспирина, три карандаша, пара смятых счетов и довольно грязный носовой платок. «О боже!» – пробормотала она и взволнованно принялась запихивать все обратно, не пытаясь аккуратно все сложить, так что сумка раздулась и не сразу закрылась.

Джон Тейлор с интересом наблюдал за этим представлением. Он надеялся, что Джейкобу хорошо видно. Сам бы он не остановил свой выбор на Милдред Тэвернер, но он не знал, с какой целью Джейкоб собирал этих родственников. На вид мисс Тэвернер было около сорока пяти лет. Она была долговязая и тощая, с вытянутой вперед шеей и неуклюжими руками. Светлые рыжеватые волосы напоминали волосы Джейкоба – по виду такие же ломкие, они торчали под странными углами из-под весьма неподходящей шляпы. Водянистые голубые глаза под бесцветными бровями на вытянутом бледном лице избегали его взгляда. Она была одета в темно-синий костюм с юбкой, который выглядел так, словно был с чужого плеча. Юбка висела сзади, а жакет задирался спереди. Шея была обмотана шерстяным шарфом в синюю и розовую клетку. Рассмотрев все это, Джон Тейлор вежливо улыбнулся и сказал:

– Что ж, мисс Тэвернер, отлично. Мы можем начать, пока остальных нет.

Он взглянул на семейное древо с именами детей и потомков Джеремайи Тэвернера.

– Мистер Джейкоб Тэвернер попросил меня провести небольшую беседу с каждым из вас. Вы потомок…

– Ах, да, моим дедом был Мэттью, второй сын. Самым старшим был Джеремайя, за ним Мэттью, Марк, Мэри, Люк, Джоанна, Джон, Эктс. Мэттью – наш дед, мой и моего брата Джеффри. Он был строителем-подрядчиком и очень преуспел – разбогател и пользовался большим уважением, хоть и был инакомыслящим; я-то, конечно, англиканка. Дед оставил хорошо поставленное дело, но моему отцу не повезло. – Она вздохнула и поправила шарфик. – После его смерти мы оказались в довольно стесненных обстоятельствах, поэтому я с подругой открыла магазин рукоделия в Стритэме. Джеффри был недоволен, но что оставалось делать? На войну меня не призывали, так как у меня всегда было слабое сердце. Конечно, Джеффри очень умен, на государственной службе без этого нельзя.

Открылась дверь, и вошел Джеффри Тэвернер. Через предусмотрительно оставленную щелку в двери Джейкоб Тэвернер рассматривал своего кузена. Похож на сестру и в то же время нет. Оба были русоволосые и худые, обоим за сорок, но сестра выглядела неопрятной и неухоженной, а брата скорее можно было назвать красивым мужчиной. Он был на несколько лет моложе. Она – сутулая, а он – с хорошей осанкой и элегантно одетый. Пока он шел к столу, выражение его лица сменилось с официально-любезного, обращенного к Джону Тейлору, на явно раздраженное, когда взгляд его упал на сестру. Она тут же принялась извиняться:

– Я была уверена, что ты уже здесь. Мне бы и в голову не пришло прийти одной, я очень огорчилась, узнав, что я первая. Конечно, как любезно заметил мистер Тейлор, кто-то должен быть первым, но я бы не стала входить; я ведь задержалась перед самым выходом и подумала, что опоздаю. Мои часы…

Джеффри Тэвернер сурово перебил ее:

– Твои часы вечно идут неправильно.

Он сел и обратился к мистеру Тейлору:

– Я не совсем понимаю, зачем нас попросили прийти сюда. Я ответил на объявление, в котором потомков Джеремайи Тэвернера, умершего в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, просили написать на указанный абонентский ящик. После короткого обмена письмами меня и сестру пригласили сюда. Как я уже сказал, письма я отправлял на абонентский ящик. На полученных ответах не было подписи, и я хочу сразу заявить, что я желаю знать, с кем имею дело.

– Разумеется, мистер Тэвернер. Вы имеете дело со мной.

– И вы представляете интересы…

– Мистера Джейкоба Тэвернера, который является сыном Джеремайи, старшего сына Джеремайи Тэвернера.

Джеффри, казалось, обдумывает эти слова. Через мгновение он сказал:

– Что ж, я здесь. И что же дальше?

Джон Тейлор покрутил карандаш.

– Мой клиент сообщил, что вы подтвердили ваши личности.

– Да, он получил копии наших свидетельств о рождении и копию свидетельства о браке наших родителей.

– Мне поручено уточнить у вас еще кое-какие детали. Насколько я понимаю, вы внук Мэттью Тэвернера, второго сына Джеремайи.

– Совершенно верно.

– Вы его помните?

– Меня уже спрашивали об этом, и я сказал, что помню. Он умер, когда мне было примерно двенадцать лет. Сестра была старше.

– Я отлично его помню, – сказала Милдред Тэвернер. – У него был очень тяжелый характер, пока с ним не случился удар; после этого он стал гораздо более приятным человеком. Он рассказывал нам истории про старую гостиницу и угощал мятными леденцами из жестяной коробки – знаете, такие круглые и полосатые леденцы.

Юный клерк вновь открыл дверь, начал было что-то невнятно бормотать, но был оттеснен в сторону. В комнате вместе с восхитительно-легким ароматом дорогих французских духов появилось нечто яркое. Нечто очень высокое, элегантное, женственное приближалось с рассеянной, но лучезарной улыбкой. Синие глаза с невероятными ресницами остановились на Джоне Тейлоре. Глубокий мелодичный голос произнес:

– Я должна представиться – леди Мэриан Торп-Эннингтон. Никто не разбирает эту фамилию с первого раза, и я совсем не удивлена. Я всегда говорю Фредди, что нужно убрать из нее какую-нибудь часть, но он говорит, что нельзя – а вдруг какие-нибудь родственники, которые могут оставить ему наследство, обидятся и вычеркнут его из завещания. Так что мне приходится все время объяснять и произносить фамилию по буквам. Торп заканчивается на «п», а Эннингтон пишется с двумя «н» в начале.

Она грациозно опустилась на стул.

– А теперь скажите же мне: это с вами я переписывалась?

Когда она отошла от двери, следом за ней в проеме появилась худощавая фигура. Это был мужчина, явно чувствовавший себя неуютно в неудачно скроенном синем костюме – слишком узком, слишком светлом и слишком броском. Заметив его, мистер Тейлор спросил наугад:

– Мистер Миллер?

– Верно, – сказал Эл Миллер.

В руке он держал кепку, которую все время крутил и теребил с такой силой, что казалось, вот-вот ее порвет. Он простоял у входа достаточно долго, чтобы Джейкоб Тэвернер смог заметить, что тот сильно нервничает, что волосы у него темные и слишком сильно набриолинены, что смуглое лицо с неправильными чертами блестит от пота, а галстук выглядит весьма плачевно. До Миллера вдруг дошло, что стоит он один, и он резко сел на край стула, достал яркий носовой платок и вытер лоб. В этот момент вместе вошли Джереми Тэвернер и Джейн Хирон. Джейкоб Тэвернер поморщился в своем укрытии. Он считал, что особой пользы от них не будет, хотя никогда нельзя знать наверняка. Если сначала не получается, пробуй, пробуй снова и снова. Они были самыми молодыми среди остальных. Он знал это, так как видел их свидетельства о рождении. Леди Мэриан было тридцать семь. Конечно, она на них не выглядела и не будет выглядеть еще лет десять, а то и дольше. Красавица, и еще какая – это он готов был признать. Прекрасный цвет лица благодаря макияжу, но очень хорошая кожа под ним. Красивые волосы – нечасто увидишь такой яркий каштановый оттенок. Хорошие зубы, не испорченные курением, как у каждой третьей женщины в наши дни. Отличная фигура с женственными изгибами. Ему нравились женщины с роскошными формами, но ей, подумал он, придется следить за весом после сорока. Он напел про себя:

Элу Миллеру, наверное, около тридцати. Чувствует себя немного не в своей тарелке и к тому же потеет. Надо же, он и молодой Джереми Тэвернер – кузены; забавно, если задуматься. Красивый парень этот Джереми, к чести семьи. Ему двадцать семь… или двадцать восемь? Нет, двадцать семь. А девушке, Джейн Хирон, должно быть, двадцать два. Грациозная девушка, с отличной фигурой – без нее не станешь манекенщицей. Впрочем, в остальном довольно невзрачная: бледное лицо с мелкими чертами, алая помада, красивая посадка головы, темные волосы, скромная темная одежда.

Он навострил уши и услышал, как леди Мэриан сказала:

– Моя бабушка Мэри Тэвернер? Да, конечно, я ее помню. Говорят, что я ее копия. Она сбежала из дома, стала актрисой и вышла замуж за моего деда. В нашем доме в Рэтли висит ее портрет, и все говорят, что впечатление такое, будто для него позировала я.

Она оглядела комнату с лучезарной улыбкой, словно ждала аплодисментов. Открывший дверь Джон Хиггинс получил изрядную дозу этой лучезарности, и в его ярко-синих глазах появилось легкое смущение. Оглядывая комнату, леди Мэриан посмотрела прямо на него и улыбнулась, но сейчас смотрела в другую сторону. Она беседовала с сидящим за письменным столом джентльменом. Джон Хиггинс остался стоять на месте и ждал, пока она закончит. По комнате разнесся ее смех.

– Она была красавицей, и дед ее обожал. Но все равно она служит страшным предупреждением, потому что я помню ее в то время, когда она весила примерно шестнадцать стоунов^[21]. И ей было на это плевать.

Эти слова были полны драматизма.

– Конечно, это ужасно, совершенно ужасно. Ведь нет ничего лучше беспокойства, чтобы оставаться худой, но беспокойство так утомляет, правда?

Последнее слово прозвучало с легчайшим, едва заметным ирландским акцентом. Прекрасные глаза обвели слушателей, на этот раз в поисках сочувствия.

– Она никогда не умела беспокоиться, и я тоже не умею. Она дожила до девяноста лет, и, полагаю, я проживу столько же. Какие чудесные истории она мне рассказывала про свои годы на сцене!

Джон Хиггинс стоял на месте, смотрел и слушал. Он не смог бы выразить это словами, но, глядя на нее, он испытывал то чувство, которое возникает, когда весной солнце только-только начинает пригревать. Он не знал, что сказать, но можно ведь знать многое, не умея об этом сказать. Он молчал и неотрывно смотрел на нее своими синими глазами. Волосы у него были русые, густые, из тех, что невозможно пригладить никакими усилиями, так что они стояли торчком по всей голове. Ростом он был на пару дюймов выше остальных. Джейкоб, глядя в щелку, прикинул, что его рост шесть футов три дюйма, а у Джереми – примерно шесть футов и один дюйм^[22].

Мэриан Торп-Эннингтон еще продолжала говорить, когда дверь с шумом распахнулась. Вошедшая женщина казалась крупной и высокой даже рядом с Джоном Хиггинсом. У нее были красивые глаза, густые темные волосы и постоянный яркий румянец, который бывает так трудно скрыть. Она была все еще красива, но ее черты уже начали грубеть, а фигура – приобретать грузность. Одежда этого не скрывала: ярко-синий жакет и юбка, белое шерстяное пальто на подкладке из шотландки, яркий шарф в алую рельефную клетку и шляпа, которую можно безнаказанно носить только юным и стройным девицам. Женщина огляделась и сказала:

– Что, я последняя? Что ж, всем добрый день.

Она подошла к столу.

– Миссис Дьюк, Флоренс Дьюк – это я. Для друзей Флосс. Я внучка Марка Тэвернера, третьего сына старого Джеремайи. Он был клерком у поверенного. Много никогда не зарабатывал, но был очень добр к нам, детям. Два моих брата погибли на войне. Отец умер, когда я была совсем маленькой. Он, Уильям Дьюк, тоже был клерком, так что жили мы у деда.

Слова следовали одно за другим, как пузырьки, поднимающиеся в масле, не быстро, но без перерыва. Джейкоб подумал: «Эту женщину трудно остановить, если она решила что-то сказать».

Джон Тейлор задал ей тот же вопрос, что и остальным:

– Значит, вы помните деда?

– Помню ли я его? Конечно, помню! Я не знаю, что бы мы делали, если бы он не забрал нас к себе, потому что мать была очень болезненной. Я в детстве тоже была слабенькой, хотя, глядя на меня сейчас, этого не скажешь, верно? – Она рассмеялась грудным смехом. – Я была маленькой для своего возраста и такой худой, что казалось, меня ветром сдует. Но это лишь доказывает, что у всех есть надежда, правда?

Она вновь рассмеялась, продемонстрировав великолепные зубы. Вдруг лицо ее потемнело, она вскинула голову и сказала:

– Если вас смущает моя фамилия, то я рождена под фамилией Дьюк, как указано в списке, где мы все перечислены и который у вас, полагаю, есть.

– Да, – сказал Джон Тейлор. Ему стало интересно, что за этим последует.

Она продолжила глубоким, неторопливым голосом:

– Эллен Тэвернер была моей матерью, Уильям Дьюк – моим отцом, так что я родилась под фамилией Дьюк. И к этой фамилии я вернулась. Я вышла замуж, правда, неудачно, так что я вернула свою девичью фамилию, которой мне незачем стыдиться. Мой дед к тому времени умер, и я пошла работать в бар, чтобы себя прокормить. Никто не может сказать про меня ничего плохого, мне нечего скрывать. Сейчас у меня своя небольшая закусочная, и дела идут хорошо. – Она посмотрела на всех по очереди, не вызывающе, но с большой снисходительностью. – Вот так. Как по мне, лучше сказать все, что нужно, и поставить точку, тогда никто потом не сможет упрекнуть вас в том, что вы не были честны. Вот и все.

Она кивнула и улыбнулась Джону Тейлору, прошла и села между Джереми и Элом Миллером. К столу подошел Джон Хиггинс и назвал свое имя.

– Я получил письмо с приглашением прийти сюда.

У него был медленный, приятный деревенский говор. Брови над голубыми глазами были озадаченно сдвинуты. Джон Тейлор оглядел его с интересом.

– Совершенно верно, мистер Хиггинс. Кому именно вы приходитесь родственником?

Хиггинс сцепил огрубевшие от работы руки.

– Моя мать, сэр, Джоанна, была одной из близнецов. Джоанна и Джон, девочка и мальчик. Джоанна Тэвернер вышла замуж за моего деда, Томаса Хиггинса, старшего плотника в поместье сэра Джона Лэйберна. У них родились сын и дочь, Джеймс и Энни. Джеймс был моим отцом, так что вот с какой стороны я родня. А Энни вышла замуж за иностранца по имени Кастелл. Вам эти сведения нужны, сэр? Не знаю, что еще вам рассказать, кроме того, что я тоже плотник, как мои отец и дед.

Джон Тейлор смерил его взглядом.

– Полагаю, вы служили на войне?

Голубые глаза прямо взглянули на него.

– Работы по разминированию, сэр. Мне разрешили заниматься этим, потому что убивать мне не позволяла совесть.

Он повернулся, прошел к последнему свободному стулу и сел рядом с Джейн Хирон. Мэриан Торп-Эннингтон улыбнулась ему, а затем с той же улыбкой оглядела весь ряд стульев.

– И все мы – кузины и кузены, – сказала она дрожащим от интереса голосом. – Ни один из нас ни разу прежде не видел остальных, но мы все кузены. Наши бабушки и дедушки были братьями и сестрами, а мы ничего друг о друге не знаем. То есть я хочу сказать, это же изумительно, правда? Такая тоска расти с родственниками, но как чудесно познакомиться с ними, уже будучи взрослыми!

– Думаю, некоторые из вас уже знакомы, – сказал Джон Тейлор. – Капитан Тэвернер, мисс Хирон, я думаю, вы знакомы, не так ли? Могу я теперь записать детали? Дамы вперед.

Джейн Хирон широко раскрыла серые глаза. Щеки ее слегка порозовели.

– Мой дед был самым младшим в семье, его звали Эктс.

Глава 4

Джейкоб Тэвернер начинал скучать. Он услышал достаточно – большей частью это была уже не новая для него ерунда. «Вашим дедом был Джон, вашей бабушкой – Джоанна, вы родственник с той, этой, другой стороны…» Скучно было, как на приходском собрании. Джон Тейлор оказался бесполезным, он вел дело без всякой стремительности, без огонька. Джейкобу захотелось вмешаться и расшевелить их по-своему. Он решил, что достаточно долго простоял за дверью, толкнул ее, вошел в комнату, встал перед рядом стульев и сказал:

– Представьте-ка меня, Джон.

Джон Тейлор сказал:

– Это мистер Джейкоб Тэвернер.

После чего Джейкоб прошел вдоль ряда и пожал всем руку. Некоторые руки были горячими, некоторые холодными. Милдред Тэвернер, леди Мэриан и Джейн Хирон были в перчатках. Флоренс Дьюк свои сняла и засунула в широкий карман. Джеффри, Джереми и Джон Хиггинс встали для приветствия. Эл Миллер неудобно сидел на краю стула и сказал: «Рад знакомству». Рука Джеффри была сухая и холодная, худая, но, возможно, сильнее, чем казалась на вид. Рука Эла Миллера была такой влажной, что Джейкоб не постеснялся вынуть дешевый коричневый носовой платок и вытереть пальцы, прежде чем протянуть их для приветствия Джереми Тэвернеру, чье рукопожатие оказалось непринужденным. Рука Джона Хиггинса была теплой, рукопожатие – крепким.

Джейкоб заметил все: и то, что перчатки у Джейн Хирон были весьма поношенные; и что на одной перчатке у Милдред Тэвернер дыра и правая отличалась по цвету от левой; что наряд Мэриан Торп-Эннингтон стоил уйму денег. Его бы весьма удивило, если бы он узнал, что она платит по счетам.

Покончив с рукопожатиями, он подошел к письменному столу и непринужденно сел у дальнего конца, так что, слегка повернувшись, он мог видеть всех присутствующих, от Джона Тейлора до Джейн Хирон. Сидя там, в проникающем в кабинет холодном и унылом дневном свете, он и вправду был поразительно похож на обезьянку шарманщика. Он болтал ногами, ссутулившись на одно плечо, и смотрел на них по очереди блестящими ехидными глазами. Под этим взглядом Милдред начала суетливо тянуть за нитку, которая на дюйм торчала из разорванного указательного пальца ее перчатки – слишком длинная, чтобы ее не замечать, и слишком короткая, чтобы оторвать. Эти глаза заставили Эла Миллера вновь стереть пот со лба. Позже Джейн Хирон сказала, что эти глаза заставили ее почувствовать себя животным в клетке, в которое тычут пальцем.

Оглядев их всех, Джейкоб наконец объявил:

– Ну, вот мы все и собрались. Готов поспорить, в нашем случае это «одно мышленье во многих умах»^[23], как сказал поэт. И если вам интересно, где это я читал поэзию, я вам расскажу. Все всегда думают, что поэзия не по моей части. Но как-то раз я сломал ногу на коралловом рифе. Один тамошний торговец приютил меня, он был единственным белым на острове, а в его хижине была одна-единственная книжка под названием «Большой сборник поэзии Битона». Не спрашивайте, откуда он ее взял и почему хранил – сам он в нее ни разу не заглядывал. К тому времени, как я поправился, я знал ее почти наизусть. Я даже сам кое-что сочинял, так что можете представить, каково мне там было. А теперь вернемся к тому, с чего я начал. Сейчас вы все думаете: «Зачем он нас тут собрал?» и «Почему он не переходит к делу?».

Мэриан Торп-Эннингтон остановила на нем взгляд своих прекрасных глаз и сказала:

– Но ведь вы сейчас к нему перейдете, правда? Потому что нам действительно крайне интересно узнать, зачем вы дали это объявление. Вы ведь нас не разочаруете? То есть, конечно, вы не обещали, что мы услышим что-то выгодное для нас, но мы, естественно, надеялись… И когда Фредди сказал, что все это окажется жульничеством, я ответила, что он самый недоверчивый человек на свете и что толку всегда ожидать худшего? Это так отвратительно, правда? Хотя, конечно, он сейчас ужасно ворчлив, бедняжка. Это из-за фабрики, вы знаете, – она в совершенно бедственном положении. И я не представляю, на что мы будем жить. Фредди говорит, что нам не на что будет купить хлеба, не говоря уж о масле. Поэтому он так и обеспокоен, мой бедный. Я-то не беспокоюсь, потому что какой от этого толк?

К моменту окончания этой речи все почувствовали, что у них прибавилось уверенности. На них словно пролилось тепло и сияние. Даже Элу Миллеру достался ее теплый взгляд и взволнованный голос.

Джейкоб Тэвернер дождался, пока она выговорится. Он наслаждался. Когда последнее слово замерло во всеобщем восхищенном молчании, он сухо заметил:

– Боюсь, заменить вам фабрику я не смогу. Однако…

Он сделал выразительную паузу, окинул всех быстрым насмешливым взглядом и продолжил:

– Мы скоро дойдем до этого.

Милдред Тэвернер, теребившая перчатку, оторвала наконец нитку, что привело к катастрофе: шов разошелся дальше. Она недовольно вздохнула и накрыла левую руку в порванной черной перчатке правой рукой в синей; именно синюю пару она и намеревалась надеть с самого начала, потому что черные уже никуда не годились, хотя их, конечно, можно было залатать и ходить за покупками по хозяйству. Заштопанная перчатка никогда не будет выглядеть как прежде.

Брат Джеффри посмотрел на нее холодным взглядом, призывающим к тишине.

Джейкоб Тэвернер продолжил:

– Я попросил вас всех прийти сюда, потому что хотел с вами познакомиться. Ваши отцы и матери были моими двоюродными братьями и сестрами, племянниками и племянницами моего отца, второго Джеремайи Тэвернера. Когда мой дед Джеремайя Тэвернер умер, произошла крупная семейная ссора, потому что он все до последнего гроша оставил моему отцу. Кто-нибудь из вас знает, почему?

Лицо Милдред Тэвернер залил яркий румянец цвета розовой промокашки.

– Это было ужасно несправедливо! – сказала она неестественно высоким голосом. – Мой дед всегда так говорил!

Эл Миллер покатал в ладонях скомканный платок.

– Мой тоже. Он говорил, что это был совершеннейший позор.

Джейкоб скривил рот.

– Полагаю, касательно этого было полное единодушие. Единственный случай, когда все члены семьи были полностью согласны друг с другом. И в тот самый момент, когда они закончили высказывать моему отцу все, что думают о нем по поводу его вступления в законные права наследования, они устроили первоклассную грызню за деньги матери.

– Денег этих было кот наплакал, – неспешно сказала Флоренс Дьюк.

Джейкоб издал каркающий смешок.

– Именно поэтому. Бросьте кость полудюжине собак и увидите, что произойдет. Как вы сказали, это была не бог весть какая кость, и по праву – заметьте, по праву! – эти деньги должны были достаться поровну всем восьмерым детям. Но мой отец не потребовал свою долю. Я не говорю, что это был красивый поступок, просто констатирую факт. Он позволил остальным семерым разделить имущество матери.

– Завещания – это так утомительно, – заключила леди Мэриан прелестным голосом. – Отец Фредди составил просто ужасное завещание.

Джеффри Тэвернер нетерпеливо заерзал:

– А что именно нужно было делить?

– Ничего достойного упоминания. Остался коттедж с клочком земли, несколько ювелирных украшений и пятьсот фунтов в облигациях. Мэттью, Марк, Люк, Джон и Эктс каждый получил по сто фунтов. Мэри и Джоанна получили по броши и браслету, а Джоанне достался коттедж. Она как раз собиралась замуж за вашего деда, – обратился Джейкоб к Джону Хиггинсу, – и когда все устали ругаться, Томас Хиггинс предложил им еще двадцать фунтов. Они взяли каждый по пятерке и уступили Джоанне коттедж. Мэри не участвовала, так как уже была замужем за лордом Рэтли и спокойно жила в Ирландии. После этого все они друг друга недолюбливали. Мэттью удачно вложил деньги – купил пару старых коттеджей и удвоил на них свой капитал. Перекупка домов – вот чем он занимался. – Он злорадно посмотрел на Милдред и Джеффри. – Незачем обижаться, мой отец занимался тем же. Марк, чьим вторым именем была респектабельность, до конца своих дней проработал клерком у поверенного. Мэри была украшением книги пэров, а Люк… о нем лучше не говорить.

– Оставьте его в покое! – разозлился Эл Миллер. От гнева его смуглое лицо не покраснело, а приняло желтоватый оттенок. Он вертел в потных ладонях свой яркий платок.

Джейкоб рассмеялся.

– Хорошо, хорошо, чем меньше разговоров, тем лучше для дела. Джоанна счастливо и блаженно жила в своем сельском коттедже и там же умерла. Джон пошел в гору, лестницей ему послужили собственные мозги. А Эктс, образно говоря, сделал карьеру на тряпье и хламе, – он кивнул Джейн, – и поднялся до владельца милой антикварной лавки в Ледборо. Вот и все.

– Очень четко и лаконично, однако не вижу, к чему мы в итоге пришли. Думаю, всем нам следует знать, для чего нас тут собрали, – сказал Джеффри Тэвернер.

– Разумеется. Однако я надеюсь, очень надеюсь, что вы не тешите себя мыслями о том, что услышите нечто выгодное для себя.

Мэриан Торп-Эннингтон театрально вздохнула:

– Ну, конечно, у нас были такие мысли, дорогой вы наш. Я сразу сказала Фредди: «Дела просто не могут идти дальше так же скверно, как они шли с момента нашей свадьбы. Если луч надежды существует, то он просто должен показаться, правда? И почему бы не сейчас?» Вот так я сразу и сказала. Но он так мрачно смотрит на все, бедняжка, и в этом нет ничего удивительного, ему ведь приходится встречаться с этими ужасными кредиторами. Поэтому он и не смог быть здесь сегодня. И ему очень не хотелось отпускать меня одну, потому что он вечно думает, что я совершу какую-нибудь глупость. Но я сказала ему: «Возможно, нас там будет целая толпа, и кто-то окажется умным, так что от меня ничего не будет зависеть». – Она снова вздохнула, на этот раз еще глубже. – Вы ведь не хотите сказать, что не будет совсем уж ничего? – Голос ее опустился до совершенно трагических нот.

– Что ж… – протянул Джейкоб. – Боюсь, все вы будете несколько разочарованы. Я пригласил вас сюда по трем причинам. Я решил, что семейная ссора продлилась достаточно долго. У меня нет никаких семейных связей, и я подумал, что будет интересно познакомиться с родней. И с этой целью я хочу пригласить вас всех к себе в старую семейную гостиницу.

Джон Хиггинс обратил на него взгляд голубых глаз.

– Старое «Огненное колесо» продали, когда умер прадедушка.

– Это не так. Мой отец так и не продал гостиницу, хотя ходили слухи, что он это сделал; может, он сам их и пустил. Он сдал ее в долгосрочную аренду, срок которой истек в прошлом году, так что гостиница вернулась ко мне, а управляют ею Кастеллы. Миссис Кастелл – сестра вашего отца, дочь Джоанны, урожденная Энни Хиггинс.

Джон Хиггинс медленно произнес:

– Я знаю, что моя тетя Энни живет там, но я десять лет ее не видел.

– И вы живете всего в миле от нее, в коттедже, который Джоанна получила в качестве части материнского наследства?

– Да, я живу в старом коттедже.

– Женаты или холосты?

Медленная улыбка смягчила бесстрастное лицо.

– Надо же, есть что-то, чего вы не знаете? Мне казалось, вам все известно. Я холост и сам веду хозяйство. И я не видел тетю Энни десять лет, хоть она и живет всего в миле от меня.

Джейкоб кивнул:

– Весьма интересно. Дружная мы семейка, правда?

Джон Хиггинс крепко сжал губы. Он сидел, положив большие руки на колени, спокойный и ничуть не смущенный.

– Гостиница «Огненное колесо» стоит на старой прибрежной дороге в Ледлингтон, – объяснил Джейкоб. – Ближайшая станция, Клифф-Холт, находится в полутора милях. Я всех вас приглашаю приехать и погостить у меня в следующие выходные. Некоторым из вас будет нелегко освободить эти дни; возможно, придется попросить чьей-то помощи; может быть, трудно будет взять отгул; возможно, это причинит вам неудобства или введет вас в расходы. Поэтому каждый из вас получит сумму в сто фунтов – скажем, в качестве признания того, что старый Джеремайя нечестно обошелся с вашими дедушками и бабушками в своем завещании и что, приглашая вас нанести мне этот визит, я не хочу причинять вам никаких дальнейших неудобств.

Он резко замолчал, закинул ногу на ногу, облокотился рукой на обтянутую кожей столешницу и наблюдал за ними.

Джеффри Тэвернер слегка нахмурился. Шарф Милдред съехал, и она безуспешно пыталась его поправить. Крупные черты лица Флоренс Дьюк приобрели суровое выражение, странно противоречащее прежнему терпеливому добродушию. У Эла Миллера вид был напряженно-радостный и изумленный. Джон Хиггинс сидел, не меняя положения, – крупный, русоволосый, безмятежный, сдержанный. Глаза Джейн были широко распахнуты, рот приоткрыт, лежавшие на коленях руки крепко сжаты. Джереми казался рассерженным. Единственным, кто заговорил, была Мэриан Торп-Эннингтон. Она сказала:

– Дорогой мой, как это чудесно!

– Значит, вы приедете?

– Ну конечно! Вы ведь и Фредди имели в виду, правда? Он огорчится, если это не так, а бедняжка и так уже расстроен.

Джейкоб коротко кивнул:

– Он может приехать.

Он повернулся к Джеффри Тэвернеру:

– Вы сможете освободиться? Ваша сестра сказала, что вы на государственной службе.

Джеффри выглядел раздраженным.

– Моя сестра допустила неточность, как часто это делает. Некоторое время назад я подал в отставку, и теперь я частное лицо. Я сумею освободиться от дел в упомянутые вами дни.

– А вы, Милдред?

Он злорадно улыбнулся, когда она нервно вздрогнула, отчего ее сумка вновь полетела на пол, показав все свое содержимое. Он оглядел собрание взглядом, в котором плясало ехидство, и продолжил:

– Поскольку все мы кузены, я предлагаю обращаться друг к другу без церемоний. Данных при крещении имен будет достаточно, пока близость не станет оправданием для нежных уменьшительных прозвищ. Но боюсь, я напугал Милдред. Прошу прощения. Я просто хотел спросить, сможет ли она освободиться на выходные.

Мисс Тэвернер открыла и закрыла свою блудную сумку. Из нее торчал кончик носового платка, который она собиралась бросить в стирку перед уходом. «О боже, боже», – она пыталась подобрать слова так же неловко, как и объяснить, почему из сумки вываливается ее содержимое.

– О да, боже мой… Простите… Надо заняться защелкой, но на это вечно нет времени… Моя компаньонка мисс Миллингтон займется магазином, а в субботу после обеда мы всегда закрываемся. Конечно, это очень любезно с вашей стороны.

Губы ее продолжали беззвучно шевелиться, повторяя: «О боже, сто фунтов, боже, боже, боже».

Кивком головы Джейкоб освободил ее от дальнейшей беседы.

– А вы, Флоренс?

Она вновь посмотрела на него прямо и смело.

– Да, я приеду. Мне бы хотелось взглянуть на старую гостиницу. У меня есть подруга, которая приходит помогать, если я очень занята, а по воскресеньям я не открываю закусочную. Она справится.

– А вы, Эл Миллер? Дайте-ка подумать; вы ведь работаете на железной дороге? Носильщиком на станции в Ледлингтоне?

– Верно. Я могу взять отгул вечером в субботу.

Джейкоб кивнул.

– Гостиница всего в трех с половиной милях от Ледлингтона. Полагаю, у вас есть велосипед. Вы можете приехать, когда закончите смену. Это вас устроит?

Эл Миллер подумал: «К чему он ведет? Сто фунтов любого устроят, верно?» Он дернул головой и сказал, что это ему вполне подходит.

Джейкоб сказал:

– Мы отлично продвигаемся. Мэриан уже сказала нам, что она и Фредди приедут. А вы, Джон?

Джон Хиггинс ответил своим приятным деревенским говором:

– Спасибо, нет, кузен Джейкоб.

На обезьяньем лице возникла недовольная гримаса.

– Дорогой мой, почему нет?

– У меня есть на то причины, но все равно спасибо.

– Давайте, давайте, сто фунтов только и ждут, чтобы вы их забрали.

Голубые глаза спокойно воззрились на него.

– Если бы у меня была веская причина приехать, я бы приехал. Поскольку у меня есть причины держаться в стороне, я буду держаться в стороне.

– А как же сто фунтов?

– Оставьте их себе, кузен Джейкоб.

Джейн обнаружила, что сжимает лежащие на коленях руки. Она искоса взглянула на Джереми и увидела, что он очень рассержен. Он хорошо держал себя в руках, но она нисколечко ему не доверяла. Если она не возьмет дело в свои руки, он принципиально откажется или сделает еще какую-нибудь глупость.

Она подумала, что мужчины ужасно напоминают ранних викторианцев. Вообще-то вряд ли когда-то бывали времена, когда они не превращались мгновенно в пещерных людей и не провозглашали, что их воля – это закон. Не очень они цивилизованны, вот в чем беда. Она взглянула на него и, не дожидаясь, пока ее спросят, сказала:

– Я с удовольствием приеду, кузен Джейкоб. Ужасно мило с вашей стороны нас пригласить. Во второй половине субботы и в воскресенье у меня выходной, но я должна вернуться к половине десятого в понедельник.

Джереми кровь бросилась в голову. Он испытал несколько первобытное чувство. Хочет его отфутболить? Ну, он ей покажет! И если она хоть на одну секунду подумала, что он отпустит ее одну с такой шайкой в эту заброшенную гостиницу с темным прошлым и бог знает каким настоящим – что ж…

Джейкоб Тэвернер обратился к нему:

– А вы, Джереми?

Он ответил вежливо и держа себя в руках:

– Спасибо, сэр. Я в отпуске и смогу приехать.

Глава 5

Когда они прошли полдороги, Джейн взглянула на безразличный профиль своего спутника, нежно улыбнулась и сказала:

– Спасибо, дорогой.

Капитан Джереми Тэвернер холодно осведомился, за что она его благодарит.

– За то, что поедешь со мной в «Огненное колесо» в качестве моей дуэньи, дорогой. Как человек, привыкший к защите и чрезмерной опеке, я действительно это ценю. Ты ведь это знаешь?

В этот момент словно вспыхнула молния, а затем раздался сильный раскат грома.

– Прекрати болтать ерунду, Джейн, и послушай меня! Ты никак не можешь туда поехать!

– Почему это не могу? Я поеду.

– Не можешь! Со всей этой шайкой…

– Нет, дорогой, с тобой.

Она отчетливо услышала, как Джереми скрипнул зубами.

– Джейн, не может быть, чтобы ты хотела иметь дело с этими ужасными людьми.

– Это единственные родственники, которые у нас есть.

– И слава богу! Ну и сборище!

Голос Джейн немного потеплел.

– Никакое не сборище, Джереми! Ты ведешь себя как сноб. Мне очень понравился Джон Хиггинс, он такой славный.

– Его там не будет – он слишком здравомыслящий человек. А Эл Миллер тебе тоже очень понравился?

– Не особенно.

– А Джеффри? Или Милдред?

– В Джеффри что-то есть. И я не против узнать его.

Снова послышался скрип зубов. Джейн торопливо добавила:

– Хотя он несколько суховат, ты не находишь? Но зато мне понравилась «для друзей – Флосс». И Мэриан. И не говори мне, что не считаешь ее красавицей, потому что я тебе ни за что не поверю.

Он сердито хмыкнул.

– Полагаю, ума у нее меньше, чем у любого, кто не живет в сумасшедшем доме.

Джейн сморщила носик.

– Ну, не знаю. Мне кажется, она прекрасно понимает, в чем ее выгода.

– Это не ум, а первобытный инстинкт. Признаю, этого у нее в избытке. – Его голос изменился. – Джейн, прекрати валять дурака и скажи мне, зачем ты хочешь поехать в это проклятое место?

Она подняла на него широко раскрытые ясные глаза:

– Милый, это же так просто. Мне нужны сто фунтов.

– Джейн!

Она мило передразнила его:

– Джереми! – Потом она рассмеялась, но, когда снова заговорила, тон ее был серьезным. – Разве ты не понимаешь, что за всю свою жизнь я никогда не держала в руках сто фунтов? Это самое чудесное из всего, что со мной случалось.

– Ты не можешь их взять!

– Посмотрим!

– Джейн…

– Не глупи, дорогой. Ты не понимаешь, что это значит. Прошлой зимой я проболела шесть недель, и у меня не было ни гроша. Деньги по страховке не бесконечны; мне начали сниться кошмары. Тогда я думала, что во всем мире у меня нет ни одного родного человека. Именно поэтому, даже если оставить в стороне деньги, я не собираюсь быть снобом, как ты, теперь, когда эти родственники объявились. Я собираюсь с ними подружиться. И я собираюсь получить свои сто фунтов и положить их в Почтовый банк на черный день. Так-то вот!

Джереми придержал ее за руку.

– Джейн, почему ты болела?

Она ответила с легким вызовом:

– Потому что у меня не было нормальной обуви, теплого пальто и достаточного количества еды.

– Почему?

– Потому что у меня не было постоянной работы, только показы от случая к случаю и все такое. И мне приходилось выплачивать страховку, иначе мне бы худо пришлось. Я не могу позволить себе пережить такое еще раз и не собираюсь. Я собираюсь получить и милых родственников, и сто фунтов кузена Джейкоба.

Джереми ничего не ответил. Она почувствовала его внутреннее отступление. Она даже не рассматривала вариант, что он забудет о Джейкобе Тэвернере, его приглашении и ста фунтах – настолько это было маловероятно. А вот то, что он отступил, чтобы вскоре обрушить на нее гнев, подобный бомбам и огнеметам, – это почти наверняка. Возможно, он намерен подождать, пока они останутся наедине, а может, применит разрушительную тактику и внезапно атакует ее в автобусе. Она решила ехать домой на метро, где возможностей такой атаки было меньше, если держаться в толпе и не оказаться вместе с противником в подземном переходе.

После нескольких беспечных фраз, ответом на которые было полное молчание, Джейн махнула рукой и стала обдумывать свое решение. Что бы Джереми ни говорил и что бы ни делал, две вещи она знала наверняка: она поедет в «Огненное колесо» и получит сто фунтов.

Пока они ехали в метро и пока поднимались в ее квартиру, он так и не произнес ни слова. Она задернула шторы, поставила чайник, накрыла на стол и достала булочки. Джереми с мрачным и отсутствующим видом подпирал каминную полку, пока его правую штанину не опалил огонь. Тогда он подошел к Джейн, забрал из ее руки нож, положил его на стол и спросил:

– Ты выйдешь за меня?

Джейн почувствовала себя так, словно ее внезапно подняли в воздух и снова уронили.

– Нет, конечно, нет, – сказала она странным задыхающимся голосом.

Его вид был непреклонен.

– Зачем говорить «нет, конечно, нет», если ты даже не обдумала предложение? Ты брякнула это, не подумав. Это деловое предложение, и ты должна как следует его обдумать, прежде чем отказываться. А для начала ты должна внимательно меня выслушать.

– О… И что же это означает?

– Сядь на диван.

– А ты будешь возвышаться надо мной и разговаривать с моей макушкой? Нет уж, спасибо!

– Я тоже сяду. Только сначала выключу газ под чайником, чтобы он не выкипел, пока я буду делать тебе предложение.

Джейн тихо охнула и села. Не столько потому, что Джереми велел ей сесть, сколько потому, что коленки у нее дрожали, и он мог подумать, что…

Джереми выключил газ, подошел и сел с ней рядом. Он сильно хмурился и сразу заговорил деловым тоном:

– Я могу предложить тебе не так много, но из армии можно вылететь, только если ты совсем ни на что не годишься, и там есть пенсия. Когда я выйду в отставку, я буду получать пенсию; если со мной что-нибудь случится, эту пенсию получишь ты; а если у нас будут дети, то они будут получать что-то до восемнадцати или двадцати одного года – не знаю точно, но могу выяснить.

– Джереми, это ужасно! Пожалуйста, прекрати!

– Вовсе не ужасно. Это мера предосторожности. А тебе следует слушать, вместо того чтобы выдвигать пустяковые возражения, которые только выводят меня из себя. У меня еще есть собственные средства, триста фунтов в год.

Джейн посмотрела на него с уважением.

– Откуда же они у тебя?

– Двести фунтов достались мне от матери, а остальное приносит страховка на случай смерти от деда. Это небольшие, но надежные деньги, а иметь дополнение к заработку – очень важно.

– Джереми, пожалуйста…

Нахмурившись, он взглядом заставил ее замолчать.

– Ну послушай же. Я думаю, тебе понравится жить со мной. Придется часто переезжать, но зато ты увидишь много разных мест, и люди у нас очень дружелюбные. В любом случае, у тебя будет нормальная обувь и достаточно еды. И тебе не придется примерять чужую одежду на потеху толпе иссохших стервятниц.

Джейн бросила на него взгляд из-под ресниц.

– Не все они иссохшие, милый. У некоторых телеса выпирают из одежды.

– Это отвратительно! – с яростью выпалил Джереми. – И у тебя это тоже должно вызывать отвращение! Я хочу, чтобы ты бросила эту работу и позволила мне заботиться о тебе.

Джейн уставилась на свои руки, с ними творилось что-то странное. Они зашли очень далеко.

– Я сама могу о себе позаботиться, – тихо и упрямо произнесла она.

– Это ты так думаешь. Девушки всегда так считают. Но на самом деле это не так. И ты не станешь этого делать.

Джейн подняла глаза.

– Кто это сказал?

– Я. И ты. За сколько дней ты должна предупредить миссис Харлоу об увольнении?

– Я не собираюсь уходить от нее.

– Я не вижу смысла в долгой помолвке.

– Мы не помолвлены.

Джереми посмотрел на нее почти пугающим взглядом.

– Ты нарочно сопротивляешься.

Она покачала головой и тут же об этом пожалела, потому что комната закружилась перед глазами.

– Нет. Ты просишь меня выйти за тебя, и я говорю нет.

– Почему?

– Ты меня не любишь. Я тебя не люблю. И кузенам не следует жениться друг на друге.

Он с минуту глядел в сторону, потом вновь посмотрел на нее.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что это правда.

Он как-то странно рассмеялся.

– Правда, что я тебя не люблю? Джейн, ты ведь не дурочка, ты прекрасно знаешь, что я тебя люблю.

– Не знаю. Откуда мне знать? Ты никогда этого не говорил.

– Я люблю тебя до безумия, и ты это знаешь, – сказал Джереми совершенно бесцветным голосом.

– О…

Он положил крепкие и тяжелые руки ей на плечи.

– Ты меня любишь? Давай, будь честной!

Джейн ответила:

– Нет…

Она повторила это три раза, и с каждым разом голос ее становился все тише, пока совсем не пропал, потому что после каждого «нет» Джереми целовал ее. Последний поцелуй длился долго.

Потом он поднял голову и сказал:

– Лгунья.

Джейн ничего не ответила.

Глава 6

Старший инспектор розыска Лэмб поднялся из-за стола в своем кабинете и пожал руку мисс Мод Сильвер.

– Незачем спрашивать, хорошо ли вы себя чувствуете, инспектор.

В ответ он весело рассмеялся – знак, хоть и необязательный, что встреча будет не слишком официальной.

– Рад сообщить, что о здоровье мне незачем тревожиться.

– А миссис Лэмб? Надеюсь, непогода на нее не повлияла?

– Она слишком занята своими обязанностями бабушки.

Мисс Сильвер просияла.

– Ах, да, сынок Лили, маленький Эрнест. Его назвали в вашу честь, верно?

– Надо же, вы помните! А что скажете насчет внучки? Вчера ей исполнился месяц, малышке Лили Роуз. Красивое имя, правда?

Мисс Сильвер подумала, что имя и правда красивое. Инспектор Эббот, проводивший ее в кабинет и ждавший, когда ей можно будет предложить стул, наблюдал за этим обменом любезностями с саркастической улыбкой. Три дочери были гордостью Лэмба и кратчайшей дорогой к его сердцу. Но мисс Сильвер не имела скрытых мотивов, ее интерес был неизменно искренним. Теперь она расспрашивала о Вайолет, которая получила хорошую должность в Адмиралтействе.

Лэмб покачал головой.

– Только что снова обручилась. Жена говорит, долго это не продлится. Она красивая и хорошая девушка, но она сама не знает, чего хочет, это факт. Когда у нее есть парень, она думает, что неплохо бы найти работу, а когда у нее есть работа, она думает, что неплохо было бы выйти замуж. Хочет иметь все и сразу.

– А Миртл? Все еще учится на медсестру?

Лэмб помрачнел.

– Да, учится, и держат ее там в черном теле. Жена говорит, это слишком тяжело для нее. Она ведь наша младшая, и нам очень не хватает ее дома. Что ж, присядьте, мисс Сильвер. Я знаю, вы всегда готовы прийти на помощь, и я подумал, что, может, вы согласитесь сделать для нас кое-что – частным образом и без всяких формальностей; вы понимаете, о чем я? И я подумал, что мы могли бы просто поговорить в неофициальной обстановке…

Мисс Сильвер села. Ее бледное лицо с изящными чертами выражало вежливый интерес. Все в ее внешности было опрятным, старомодным и немного потертым. Из-под черного пальто выглядывала оливково-зеленая кашемировая шаль. Букетик коричнево-желтых анютиных глазок – рождественский подарок племянницы Этель Беркетт – заменил фиолетовые цветы, которые прежде украшали ее черную фетровую шляпку. Руки были в черных вязаных перчатках, а шею тепло и уютно обвивала многолетняя подруга – горжетка из пожелтевшего меха. Мисс Сильвер неторопливо уселась поудобнее, пристроила на колени почтенного возраста сумочку и воззрилась на старшего инспектора с должной степенью почтения.

– Итак, – сказал он, – перейдем к делу. Обычно мы с вами встречаемся по делам об убийствах, верно? На этот раз все не так страшно, но я решил, что, возможно, вы сумеете нам помочь. Ваше имя ведь никогда не попадало в газеты. Конечно, вас знают в полиции, если можно так выразиться. А что касается криминальных кругов, то за исключением двух-трех человек никто не сочтет вас подозрительной личностью. Другими словами, вас, в сущности, никто не сможет раскусить.

Все время, пока инспектор говорил, он наблюдал за мисс Сильвер, пытаясь понять, возьмется ли она за эту работу. За его массивным внешним фасадом скрывался проницательный ум. Он откинулся на спинку стула и сложил на объемистой талии крупные руки с ловкими пальцами. Лампа над головой высветила полоску редеющих волос в его густой черной шевелюре и подчеркнула румянец на широком лице. Карие, слегка навыкате глаза напоминали непочтительному Фрэнку Эбботу круглые мятные леденцы.

Мисс Сильвер вопросительно произнесла:

– Да?

Лэмб резко наклонился вперед, перегнулся через стол и произнес только одно слово:

– Контрабанда.

Лицо мисс Сильвер выразило осуждение. В юности она занималась, как она сама это называла, преподавательской деятельностью. Ее вид и манера говорить словно гувернантка из давних времен часто оказывались полезными.

– Неужели? – спросила она.

– Такая деятельность распространена, знаете ли, что неудивительно – с такими-то высокими таможенными пошлинами. Обычным путем это дело бы до нас не дошло. Но тут не только контрабанда. Прежде всего, наркотики. Разумеется, мы постоянно боремся с ними: ведь до тех пор, пока люди готовы платить баснословные деньги за «дурь», перевозчики наркотиков ни перед чем не остановятся, чтобы эту «дурь» им доставить. Так вот, есть место, за которым мы уже какое-то время наблюдаем – старая гостиница на прибрежной дороге за Ледлингтоном. Марч… погодите, вы ведь знаете Марча, так ведь? Он старший констебль и когда-то учился у вас, верно?

Мисс Сильвер кашлянула и улыбнулась.

– Очень давно, инспектор.

– Ну, мы все не молодеем. Марч вырос хорошим парнем, это делает вам честь. Итак, как я уже сказал, Марч какое-то время следил за этим местом. Когда-то давно там уже случалась история с контрабандой. Потом она перешла в другие руки. Недавно гостиница вернулась во владение той же семьи, но управляющий остался прежний. Ну и что такого, скажете вы; против этого человека у нас нет ничего, кроме того, что он наполовину ирландец, наполовину португалец.

Фрэнк Эббот уставился на огонь в камине. Нелюбовь Лэмба к иностранцам всегда его забавляла.

Старший инспектор на мгновение задержал взгляд своих слегка навыкате глаз на его профиле, предупреждающе нахмурился и заговорил громче:

– Конечно, это не его вина, и никто ничего против него не имеет, пока он ведет себя соответствующе. Он британский подданный, и жена у него англичанка. Против них обоих ничего нет. В том-то и проблема – Марч не может ни за что зацепиться, но это место вызывает странные чувства. Возможно, дело в давней истории с контрабандой, а может, там происходит и что-то новое. Это что касается торговли наркотиками; но есть и кое-что еще. Кражи драгоценностей, про которые вы наверняка читали в газетах, – ведь это добро нелегко вывезти из страны, потому что всюду ведется наблюдение. На днях у нас появилась крошечная зацепка после дела Коэна. Помните, старик Коэн проснулся и начал стрелять в грабителей. В одного он попал, но его унесли остальные. Мы шли за ними по горячим следам; они бросили его на обочине дороги, решив, что он умер. Мы его подобрали; он был еще жив, но умер прежде, чем мы довезли его до больницы. Он все время бормотал что-то, и у одного из констеблей хватило ума прислушаться. Большей частью он ничего не разобрал, но уловил два слова – «старое колесо», и весьма разумно доложил об этом. Так вот, старая гостиница на дороге в Ледлингтон зовется «Огненное колесо».

Повисло молчание. Мисс Сильвер выглядела задумчивой.

Фрэнк Эббот так и не присел. Он стоял у камина, высокий, стройный и элегантный; темный костюм безупречного кроя, носовой платок, галстук, носки – все выглядело неброско, но красиво; русые волосы приглажены до зеркального блеска. Он совершенно не походил на полицейского, и уж тем более на усердного полицейского, коим он являлся. Он преклонялся перед мисс Сильвер; своего начальника он любил и уважал; однако эти чувства не мешали ему считать, что встречи инспектора и мисс Сильвер являются отличным развлечением.

Мисс Сильвер кашлянула и спросила:

– Так чем же я могу вам помочь?

Лэмб ответил прямо:

– Вы могли бы поехать туда и остановиться в этой гостинице.

– Под каким предлогом? По вашему описанию это не очень похоже на отель, подходящий для леди, которая путешествует в одиночестве.

Лэмб весело рассмеялся.

– Ну, это мы устроим. А теперь послушайте: происходит что-то действительно очень странное. Владельца гостиницы зовут Джейкоб Тэвернер, он внук старого Джеремайи Тэвернера, который владел ею в давние, контрабандистские времена. Недели три назад во всех газетах появилось объявление, приглашавшее потомков Джеремайи Тэвернера написать на указанный абонентский ящик. Мы за этим следили, потому что как раз заинтересовались «Огненным колесом». Объявление подал Джейкоб Тэвернер, и он же выбрал из ответивших восемь человек, которых пригласил в «Огненное колесо» на следующие выходные. Нам интересно было бы узнать, зачем.

Фрэнк Эббот посмотрел на старшего инспектора спокойными светлыми глазами.

– Может, он просто устраивает вечеринку.

– Марч говорит, что никто из семьи Тэвернер не общался друг с другом с незапамятных времен. Единственное исключение – потомки Люка Тэвернера. Он был четвертым сыном старого Джеремайи и отъявленным мерзавцем. Оставил после себя кучу детей и внуков, мошенников и негодяев с дурной репутацией, большинство из которых не имели законного права носить его фамилию. Марч говорит, они фигурируют во всех темных делишках в нашем графстве. Единственным законным и довольно приличным отпрыском является парень по имени Эл Миллер. Он работает носильщиком на станции в Ледлингтоне, и положение у него не очень устойчивое: Марч говорит, что он может потерять работу. А еще есть бармен в «Огненном колесе». Против него ничего нет, но он из неблагополучной семьи. Если бы вы поселились в гостинице на время этого семейного воссоединения, то, может, заметили бы что-нибудь. Мне нужно ваше мнение о семейном круге Тэвернера. Тут вы, если можно так выразиться, решительно выделяетесь: вы умеете разбираться в людях.

Мисс Сильвер смотрела на него мягко и внимательно.

– Кто эти люди? – спросила она.

Лэмб порылся в открытом ящике.

– Где эта бумага, Фрэнк? А, она у вас. Вот, мисс Сильвер. Джеффри Тэвернер – коммивояжер вполне уважаемой фирмы «Хоббс и Кертин», они продают всякие штуки для облегчения работы по хозяйству. Его сестра Милдред Тэвернер – старая дева, держит магазинчик товаров для рукоделия. У миссис Флоренс Дьюк закусочная на дороге в Портсмут. Леди Мэриан Торп-Эннингтон, сестра последнего графа Рэтли; первым мужем был финансист Моргенштерн, оставил все деньги чужим людям; вторым был французский гонщик Фарандоль, он разбился пару лет назад; сейчас она замужем за молодым Торпом-Эннингтоном, который вот-вот обанкротится. Это четверо. Затем еще Эл Миллер, про которого я уже рассказал, – носильщик на железной дороге; они снова взяли его на работу после демобилизации, но держать там не особо хотят. Далее, Джон Хиггинс, плотник в поместье сэра Джона Лэйберна, всего в полутора милях от старой гостиницы. Местные считают его человеком высокой морали, уравновешенным и религиозным. И еще двое напоследок, капитан Джереми Тэвернер, кадровый офицер, и мисс Джейн Хирон, манекенщица. Вот такая пестрая компания.

Мисс Сильвер спокойно поглядела на список имен и произнесла:

– Боже правый…

Старший инспектор рассмеялся.

– Думаете, как они будут общаться в эти выходные? Что ж, одного из них там не будет. Джон Хиггинс и близко не подойдет к гостинице, хотя поговаривают, что он неравнодушен к девушке, что там работает, а его тетя замужем за управляющим, Кастеллом. Девушка приходится Кастеллу племянницей или что-то в этом роде. Видите, настоящее семейное дело.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Интересно, зачем мистер Джейкоб Тэвернер пригласил всех этих людей на выходные.

Лэмб откинулся на спинку стула:

– Ну, может, за этим вовсе ничего и не кроется. Он богат, а деньги оставить некому. В том, что касается полиции, прошлое у него безупречное. Не думаю, что он замешан в рискованных делах, не более, чем другие люди, которым удавалось нажить состояние и выйти сухими из воды. Возможно, он хочет всего лишь взглянуть на своих родственников и решить, кого из них он внесет в завещание. Это один вариант. Но есть и другие, конечно. Может, он замешан в торговле контрабандой. И думает, что семейная встреча послужит хорошим прикрытием для всего, что может там происходить. А может, он просто заинтересовался семейной историей. Я не знаю, но хочу узнать. Мне нужно составить мнение об этих людях, а когда доходит до такого рода заданий, мы все знаем, что никто не справится с ними лучше вас.

Мисс Сильвер любезно, но сдержанно улыбнулась. Прекрасный человек этот старший инспектор, но иногда самую малость склонен относиться к людям покровительственно. В такие моменты она была близка к тому, чтобы все бросить и снова стать гувернанткой. Неизвестно, почувствовал ли Лэмб легкий холодок в воздухе.

Мисс Сильвер кашлянула, бросила еще один взгляд на бумагу и обратилась к нему:

– Мисс Джейн Хирон молода?

Он кивнул:

– Да, работает манекенщицей. Не хотел бы, чтобы кто-то из моих дочерей этим занимался, но о ней нельзя сказать ничего плохого. Говорят, что она и капитан Тэвернер встречаются.

– Мне кажется, я видела ее несколько месяцев назад в доме моих друзей. Красивая девушка и совсем молоденькая, – задумчиво протянула она.

Фрэнк Эббот позволил себе улыбнуться.

– Ну вот! – сказал он. – Чего вам еще желать? Убийство мы вам предложить не можем, но вполне сгодится и любовная интрижка с участием красивой девушки в незавидном положении.

Мисс Сильвер посмотрела на него с укором:

– Убийство – слишком серьезная вещь, чтобы шутить по этому поводу.

– Да, да, верно, – нетерпеливо согласился Лэмб. – Но об убийстве речь не идет. Вы возьметесь за дело? Фрэнк предлагает отвезти вас туда на машине. У него там неподалеку живет кузен, один из его титулованных родственников. Он этих родственников достает как кроликов из шляпы. Понять не могу, откуда они все берутся.

Фрэнк изогнул красивые брови:

– Проще простого, сэр. У моего прадеда было девятнадцать детей. Все они женились и завели большие семьи.

Лэмб проворчал:

– В общем, этого кузена зовут Челлонер, сэр Джон Челлонер, если угодно, и он живет всего в полутора милях от «Огненного колеса». У Фрэнка появилась идея… пусть лучше он сам объяснит.

Фрэнк Эббот провел рукой по своей безупречной прическе.

– Я высажу вас у гостиницы, а сам поеду дальше и остановлюсь у Джека Челлонера. Буду совсем рядом и смогу быстро приехать. Если я вам понадоблюсь, позвоните в Ледстоу, 23, они мне все передадут, и мы с Джеком зайдем в гостиницу выпить. А что касается вас, то я подожду где-нибудь, пока не удостоверюсь, что вам удалось снять номер. У них там будет полно народу, и возможно, они не захотят пускать незнакомцев. С другой стороны, если там творится что-то противозаконное, они не захотят привлекать к себе внимание, отказавшись принять добропорядочную путешественницу. Осталось только придумать причину для вашего приезда.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Мой милый Фрэнк, в этом нет ничего сложного. Лучше всего всегда придерживаться правды.

– Правды?

Мисс Сильвер благожелательно улыбнулась.

– Я позвоню в дверь и скажу, что один джентльмен любезно подвез меня и порекомендовал их гостиницу.

Старший инспектор слегка вытаращил глаза. Фрэнк позволил себе рассмеяться.

– А чем же вы занимаетесь, если вас подвозят и вы являетесь затемно в незнакомую гостиницу? Это будет выглядеть странно, разве нет?

Мисс Сильвер просияла.

– Я скажу чистую правду – у меня деловая встреча в этих краях.

Глава 7

Неделя, прошедшая между собеседованием у Джейкоба Тэвернера и поездкой в Клифф, была богата на эмоции, по крайней мере для Джереми и Джейн. Она напоминала прогнозы нашей изменчивой погоды: с порывами ветра, прояснениями, местами с морозом, порой с туманами. Между Джереми и Джейн случилось несколько острых стычек, одна большая ссора и примирение, которое не прошло без словесных перепалок, хоть и более мягких. Однако в конечном итоге в их отношениях мало что изменилось: Джереми по-прежнему не одобрял всего, что было связано с Тэвернерами, и предлагал женитьбу в качестве альтернативы тому, что он называл толпой никчемных кузенов. Джейн продолжала с разной степенью твердости настаивать, что он напрасно проявляет принципиальность, что она намерена получить свои сто фунтов и что всем известно, что кузены не должны сочетаться браком между собой.

Когда наступила суббота, в их отношениях как раз наступил период ясной погоды. Поскольку у Джереми была машина, известная друзьям под названием Пугало, они собирались поехать в «Огненное колесо» на ней – им не хотелось тратить прекрасный день на ссоры. Как заметила Джейн, Джереми, вероятно, будет вести себя ужасно неприятно в выходные, так что нет смысла начинать проявлять свой скверный характер, пока они не добрались до места.

– Будет досадно, если ты исчерпаешь все свои хмурые гримасы к обеду воскресенья, так что не трать их сейчас понапрасну.

Джереми коротко ответил, что у него их большой запас, после чего внезапно расхохотался, поцеловал ее прежде, чем она смогла ему помешать, и сообщил, что он, возможно, окажется душой компании.

– Погоди, ты еще увидишь, как я буду поглощать коктейли в баре с дорогим Джеффри и нашим очаровательным кузеном Элом! Когда я буду по-настоящему в ударе, я даже поухаживаю за «зовите-меня-Флосс». На грани потери сознания я, возможно, даже зайду так далеко, что начну шептать непристойности на ушко дорогой Милдред. Слушай, как думаешь, что бы она сделала, если б я действительно так поступил?

– Уронила бы свою сумку и жутко покраснела.

– Что ж, тогда следи за мной!

Джейн хихикнула:

– Лучше сам за собой следи. Вдруг Милдред или Флосс решат, что им хочется попутешествовать по окрестностям в компании представителя армии.

Они ехали по Большой западной дороге. В небе сияло бледное зимнее солнце. Небо было бирюзовое, воздух свежий, но не холодный. Джереми снял левую руку с руля и слегка коснулся щеки Джейн.

– Я буду под защитой нашей помолвки.

– Мы не помолвлены.

– Милая, ты не можешь отказать мне в защите. Не будет никакого недопонимания. Мы войдем в бар, взявшись за руки, и объявим, что обручены. Весь клан выпьет за наше здоровье полный бокал искусственного портвейна, после которого все мы умрем, и семейный призрак появится в тот момент, когда мы, испуская последний вздох, прошепчем: «Вас предупреждали».

Джейн вскинула подбородок, но уголки ее рта подрагивали.

– Мы не обручены. А если все это действительно так плохо кончится…

– Милая, у меня есть план. Мы польем смертельным зельем аспидистру^[24], и когда скончаются все остальные, мы будем управлять семейной гостиницей. Что мы с ней сделаем? У нее темное прошлое, так что, полагаю, будущее мы можем приукрасить. Что это будет? Преисподняя азартных игр или притон для наркоманов?

Джейн чопорно ответила:

– Я получила хорошее воспитание. Мне однажды даже дали приз за хорошее поведение. Это было адаптированное издание «Векфильдского священника»^[25], из которого вырезали все сцены с описанием прекрасной женщины, опустившейся до безрассудного поступка. Думаю, лучше мы сделаем из него чайную на открытом воздухе.

– Джейн, в Англии нельзя пить чай в саду; если и можно, то очень-очень редко.

– Неправда. Сидишь на веранде с протекающей крышей, только лучше называть ее крытой галереей. По шее у тебя стекают капли дождя, в чай падают уховертки, но при этом у тебя приятное чувство, что ты выбрался на природу, и, если пирожные будут достаточно хороши, от людей отбоя не будет. Я пеку ужасно вкусные пирожные. Дедушка говорил, что у меня к этому природный талант, который я унаследовала от его матери – лучшей в мире поварихи. Он заставил меня этому поучиться.

Джереми снова снял с руля руку, поймал ее ладонь и исступленно сжал:

– Когда мы сможем пожениться? Жду не дождусь. Я знал, что ты красива и талантлива, но разве все это имеет значение в сравнении с невероятно ценными кулинарными способностями?!

Они и дальше с удовольствием болтали о всякой чепухе. День уже клонился к закату, когда они проехали через Ледлингтон и выбрались на длинную ровную дорогу, ведущую к побережью через Ледстоу. Это отрезок длиной в семь миль, но старая прибрежная дорога немного не доходит до Ледстоу и сворачивает вправо. Этот поворот очень легко проскочить, потому что дорогой редко пользуются, а окаймляющие ее по обеим сторонам деревья сделали ее очень узкой. Через милю дорога начинает идти вверх. Деревья заканчиваются, изгороди становятся низкими, согнувшимися под ветром с моря. Клифф – маленькая деревенька, немногие поезда делают там остановку. Тот факт, что там вообще проходит железная дорога, связан с тем, что земля эта была собственностью семьи Челлонер, а в то время, когда шло строительство железной дороги, сэр Хамфри Челлонер был человеком, с которым следовало считаться. Он был женат на богатой наследнице и представлял Ледлингтон в парламенте.

Когда они проехали через Клифф, Джереми сбавил скорость и стал оглядываться по сторонам.

– В чем дело?

– Ни в чем. Здесь есть дом, о котором часто говорил дед. Вообще-то я знаком с человеком, которому он принадлежит сейчас, – Джек Челлонер, очень хороший парень. Это огромный белый дом, он должен быть где-то неподалеку. Включу-ка я фары.

Через секунду фары высветили две идущие по дороге фигуры – девушку с повязанным на голове платком и крупного мужчину без шляпы с копной русых волос. Они держались за руки.

Джейн воскликнула:

– Это Джон Хиггинс! Джереми, это точно он! Остановись – может, он все-таки решил приехать, и они захотят, чтобы мы их подвезли.

– Вряд ли, – ответил Джереми.

Но проезжая мимо них, он сбавил скорость, остановился и вышел из машины.

– Джон Хиггинс, верно? Я Джереми Тэвернер. Мы с Джейн Хирон едем в гостиницу. Вас подвезти?

К ним подбежала Джейн.

– Я так надеюсь, что вы идете туда.

– Это мило с вашей стороны, мисс Хирон, но что вы, не стоит.

– Вы не должны звать меня мисс Хирон, мы ведь кузены.

Она видела, что он улыбается и качает головой. Державшая его за руку девушка заговорила. Голос у нее был очень приятный, с легчайшим ирландским акцентом.

– Мисс Джейн Хирон?

Джейн увидела, что она тянет Джона Хиггинса за рукав. Он ответил: «Да» и повернулся к Джейн:

– Это Айли Фогарти. Вы увидите ее в гостинице. Она родственница мистера Кастелла; моя тетя Энни ее вырастила.

– Нам ужасно не хватает рабочих рук, – сказала девушка нежным мелодичным голосом.

Джейн видела только овал ее лица, платок был повязан под подбородком и прикрывал волосы, вроде бы темные. Она казалась очаровательной, но, возможно, просто из-за приятного голоса. Если Джон Хиггинс не виделся со своей тетей Энни уже десять лет, то, похоже, с ее протеже ему встречаться удавалось. Маленькая ручка без перчатки не отпускала его руку. Джейн подумала, что за такую крепкую руку было бы приятно держаться.

– Мы бы с удовольствием вас подвезли, если хотите, – сказала она.

– Хочешь, Айли? – спросил Джон Хиггинс.

Она дернула его за рукав. Джейн увидела, что он улыбается.

– Спасибо, мисс Хирон, но, я думаю, мы лучше пройдемся.

Когда они вернулись к машине, Джереми вдруг пошел назад.

– Зачем ты вернулся? – спросила Джейн, когда он снова сел в машину.

– Решил спросить Джона про дом Челлонера. Он говорит, въезд примерно в ста ярдах отсюда.

Она слегка нахмурилась от удивления, но в сумерках Джереми этого не заметил.

– Ты что-то очень интересуешься Челлонерами.

Джереми не ответил, он высматривал два высоких каменных столба. Когда они замаячили впереди, он остановил машину. Столбы едва виднелись в густеющей темноте, между ними были железные ворота. Правый столб венчало что-то вроде орла. Левая капитель была отбита, птицы сверху не было. Несколько чахлых деревьев и кустарников чернели на заднем фоне. Джереми присвистнул и сказал:

– Бедняга Джек! – и добавил со смехом: – Лучше уж он, чем я.

Глава 8

Старое «Огненное колесо» маячило на краю утеса, словно гряда облаков. Кто-то поставил фонарь на широкие плиты перед дверью. В наступивших глубоких сумерках, которые, казалось, сбивают с толку больше, чем настоящая темнота, этот круг света почти слепил глаза. Щели между плитами заросли мхом. Одну из плит пересекала по диагонали черная зигзагообразная трещина. Она блестела под светом фонаря, словно там проползла улитка. Дом возвышался громадой неправильной формы.

Когда они вышли из машины, до них донесся шум моря. Они встали на треснувшую плиту, Джереми потянул за шнурок звонка. Дверь почти сразу же открылась. За ней, в свете свисавшей с потолка масляной лампы, появился силуэт мужчины. Джереми вгляделся, нахмурился и спросил:

– Миллер, верно? Эл Миллер?

И тут же, когда мужчина повернулся и правую сторону его лица озарил мягкий желтый свет, Джереми засомневался. Сходство было велико, но у этого мужчины была иная манера поведения – более дерзкая, энергичная и уверенная. На нем был серый льняной пиджак официанта. С едва уловимым смешком он сказал:

– Нет, я не Эл. Мое имя Уайт, Люк Уайт.

Джереми вспомнил, что Люк Тэвернер оставил после себя множество не признанных законом отпрысков. Возможно, это какой-нибудь незаконный потомок, пришедший домой на ночлег. Все стало казаться еще более подозрительным. Джереми крепко взял Джейн под руку и последовал за Люком Уайтом по очень узкому коридору. Ему пришло в голову, что в давние контрабандистские времена это, наверное, было удобно. Было заметно, что узость коридора создавалась нарочно и усугублялась разными вещами – например, очень широкой вешалкой для верхней одежды и шляп, огромным неуклюжим комодом. Там, где начиналась крутая лестница на второй этаж, коридор расширялся и переходил в небольшой холл с дверями по обеим сторонам. Дверь справа была приоткрыта, и оттуда слышались голоса. Люк толкнул дверь и, отойдя в сторону, пропустил их внутрь.

Они вошли в большую старомодную комнату; шторы были задернуты, а запах от масляных ламп смешивался со сложным многолетним запахом выпивки, дыма и тяжелой старой мебели. На каминной полке стояло чучело огромной рыбы под стеклом, а по бокам от него – две большие вазы из голубого китайского фарфора. На стенах висели заключенные в рамки олеографии с портретами королевы Виктории и принца-консорта. На длинном столе стояли напитки.

Джейкоб Тэвернер сидел на подлокотнике кресла у камина, держа в руке стакан виски с содовой. Все кузены были в сборе, среди них стоял и мистер Фогарти Кастелл, источающий аромат сигар и чрезвычайное удовлетворение по поводу счастливого воссоединения родственников его жены. Джереми и Джейн едва успели поздороваться с Джейкобом, как Фогарти взял их обоих за руки.

– Капитан Тэвернер, мисс Хирон, я даже не могу выразить, как я счастлив! Родственники моей жены – это мои родственники. Ах, нет, не для того, чтобы им навязываться, вы же понимаете. Нет, нет, нет, нет, тысячу раз нет, но для того, чтобы приветствовать вас, обслуживать, развлекать, предложить гостеприимство этого дома. Что вы выпьете, мисс Хирон, капитан Джереми, по такому благоприятному поводу? Вы гости нашего друга мистера Тэвернера, так что все за счет заведения. Виски с содовой, розовый джин, коктейль? Я делаю очень хороший коктейль. – Он хрипло рассмеялся. – Есть один коктейль, который я называю «Мечта контрабандиста». Вы его попробуете, да? Пожалуйста! Очень подходяще, как считаете – раз уж здесь было отличное прибежище контрабандистов сто лет назад. Это шутка. Я вам кое-что скажу, друзья. Если у вас темное прошлое, не скрывайте его; сделайте его отличительной чертой. Вот ваши «Мечты контрабандиста». Что касается моей жены, вашей кузины Энни, в данный момент приношу свои извинения. Нам очень не хватает рук, так что она на кухне. Ах, какая она повариха! Какая удача жениться на женщине, которая готовит как Энни Кастелл! Неудивительно, что я ее обожаю!

Он обратился через плечо к Люку Уайту:

– Где эта Айли? Быстро пришли ее ко мне! Дамы скоро пожелают подняться в комнаты. Где она?

– Вышла, хозяин.

– Вышла? Зачем это она вышла?

– Миссис Кастелл послала ее за чем-то.

Джереми и Джейн стояли позади и наблюдали. Круглое сияющее лицо Фогарти со смуглой кожей и маленькими блестящими глазками исказилось, словно пейзаж, на который обрушилась буря, – его залила краска гнева. Толстое тело с брюшком, легко балансировавшее на маленьких ногах в отличной обуви, напряглось. Вид у него был такой, словно он вот-вот выкинет какую-нибудь дикость: взвизгнет, прыгнет, закричит, швырнет на пол стакан и раздавит каблуком. И тут же это выражение исчезло. Круглое лицо снова засияло, в голосе звучало добродушие и странная смесь акцентов.

– Ах, моя жена Энни! Никто не может обладать всеми добродетелями сразу. Она художник, а художник не думает заранее; он не планирует, не говорит: «Я сделаю то или это». Он ждет вдохновения, а когда оно приходит, он должен иметь то, что ему нужно для создания шедевра. Энни, без сомнения, посетило вдохновение.

Он выскочил из комнаты.

Джейн стало немного жаль Энни, однако этот миг, предвещавший бурю, не слишком ее озаботил. Она увидела, что Джереми подошел и заговорил с Флоренс Дьюк, а ею завладела Мэриан Торп-Эннингтон.

– Джейн… Вы ведь Джейн, верно? У меня ужасная память на имена.

– Да, Джейн Хирон.

Леди Мэриан задушевно смотрела на нее.

– А мужчина, с которым вы пришли?

– Джереми Тэвернер.

– Вы замужем за ним? Или в разводе, или еще что-нибудь? Я хочу сказать, что гораздо лучше знать такие вещи сразу, чтобы не ляпнуть чего не следует и всегда в самый неподходящий момент. Я вечно попадаю в такие ситуации, и беднягу Фредди это ужасно злит. Ах, вы же с ним еще не знакомы? Фредди, это моя кузина Джейн Хирон.

Фредди Торп-Эннингтон с траурным видом опирался на каминную полку, потягивая коктейль «Мечта контрабандиста» – явно не первый. У него было смутное впечатление (он достиг стадии, когда все впечатления становятся смутными), что мир полон родственников и кредиторов и что неплохо было бы положить голову кому-нибудь на плечо и разрыдаться. Это был русоволосый мужчина небольшого роста, в трезвом состоянии очень славный и доверчивый. В настоящий же момент было совершенно очевидно, что он не в состоянии поддержать разговор, поэтому Джейн подошла и села рядом с Джейкобом Тэвернером.

– Итак, вы приехали, – сказал он.

– Да.

– Джереми не хотел, чтобы вы приезжали.

– Нет.

– Что же вас заставило передумать?

– Кузены.

– И сто фунтов?

– Да.

– Сделаете все что угодно ради ста фунтов?

– Нет. Только разумные вещи, – покачала головой Джейн.

– Такие как?..

– Как приехать сюда.

Он сухо усмехнулся.

– Но ничего больше?

Она взглянула на него. Взгляд ее был одновременно спокойным и улыбающимся. Словно ребенок, который перед купанием пробует голой ножкой воду, проверяя, насколько она холодна. «Она зашла бы чуть дальше, если бы испытала соблазн», – подумал он и добавил:

– Ну что ж, поговорим о чем-нибудь другом.

– О чем же мы будем говорить?

– О вашем деде, Эктсе Тэвернере. Насколько хорошо вы его знали в действительности?

Джейн ответила рассудительно:

– Я жила с ним.

Что-то в ее голосе говорило: «Я его любила», хоть она и не произнесла этих слов вслух.

Джейкоб был сообразителен. Он кивнул.

– Рассказывал он вам когда-нибудь про это место?

– Да, много.

– А что именно? Может, вы мне расскажете что-нибудь?

Он почувствовал, что Джейн отодвинулась.

– Почему вас это интересует, кузен Джейкоб?

Он снова усмехнулся.

– Ну, я отошел от дел, надо же мне чем-то заниматься. Может, мне хочется записать все, что я смогу разузнать об этом старом семейном доме. Хорошая получилась бы книжка. Так что вам рассказывал Эктс?

Она ответила без колебаний:

– Он говорил, что в давние времена тут много занимались контрабандой, продолжалось это и при его отце. Он рассказывал мне, как им удавалось перехитрить таможенников.

Джейкоб кивнул.

– Таких дел было много в восемнадцатом веке и даже во времена королевы Виктории. На этом побережье выгружали кружева, шелка и французский бренди.

– Как они это делали?

Все это время она сидела в кресле, а Джейкоб сидел на подлокотнике и смотрел на нее сверху вниз. Он склонил голову набок и спросил:

– Разве дед вам не рассказывал?

Джейн посмотрела по сторонам. Все оживленно беседовали, за исключением Фредди Торпа-Эннингтона, который подпирал камин и пристально глядел в пустой бокал, словно медиум в хрустальный шар. Что бы он там ни увидел, результат был неутешительный. Похоже, он погрузился в уныние, временами понуро качая головой.

Джейн понизила голос:

– Он говорил что-то про проход, который вел от берега…

– И что же именно?

– Он говорил, что никто не мог его найти, если не знал дороги. Говорил, что это совершенно сбивало с толку досмотрщиков еще в восемнадцатом веке.

– И еще долгое время спустя. Становится интересно. Продолжайте.

Джейн округлила глаза.

– Больше нечего рассказывать.

– Разве дед не говорил, куда выходил этот проход?

– На берег.

– А со стороны суши? Он не рассказывал?

– Я думаю, он не знал. Детям этого не говорили.

Джейкоб хихикнул.

– Вы удивитесь, сколько могут знать дети, которым чего-то не говорят. Вы уверены, что он вам не рассказывал?

Джейн мило улыбнулась.

– Я думаю, он вообще придумал большую часть. Он рассказывал мне истории каждый вечер, когда я укладывалась спать. Иногда про драконов, иногда про пиратов, а иногда про контрабандистов. Конечно, было гораздо интереснее, если истории опирались на реальное место, такое как «Огненное колесо».

Дверь отворилась, и в комнату ворвался Фогарти Кастелл. Он вел девушку, держа ее за плечо, – ту, что шла по дороге с Джоном Хиггинсом. Сейчас, без шерстяного пальто и платка на голове, было видно, что у нее стройная фигура и густые темные волосы, собранные в пучок на затылке. Обрамленные черными ресницами испуганные глаза были такого же темно-синего цвета, что и ее домашнее платье. Она была очень красива, но сейчас весьма бледна. Не отпуская ее плечо, Фогарти Кастелл подвел ее к леди Мэриан, к Флоренс Дьюк, к Милдред Тэвернер.

Джейкоб допил виски и сухо заметил:

– Заполняет собой всю комнату, верно? Он немного фигляр, муженек нашей кузины Энни. Но почему бы и нет? Ему это доставляет гораздо больше удовольствия, чем нам неудобств. Наполовину ирландец, наполовину португалец, и под всей этой шелухой – весьма умелый управляющий. Он идет к нам.

Кастелл подошел, картинно размахивая руками:

– Это Айли Фогарти, четвероюродная внучка моей бабушки Фогарти, но меня она зовет дядей, а вашу кузину Энни – тетей, поскольку у нее нет ни других дядюшек или тетушек, ни матери или отца. И если вам или другим дамам что-то понадобится, звоните в колокольчик, и Айли этим займется. Или если вы хотите подняться в свою комнату…

Джейн неожиданно почувствовала, что ей уже хватило общества Джейкоба Тэвернера. Она сказала: «Да, хочу» и увидела, что страх в глазах Айли сменило облегчение. Она подумала: «Она боялась, что я скажу, что уже видела ее сегодня». Джейн встала с кресла и прошла через комнату. Когда дверь за ними закрылась и они стали подниматься по лестнице, Айли торопливо прошептала:

– Вы не сказали, что уже видели меня.

Джейн покачала головой.

– Вам разве нельзя встречаться с Джоном Хиггинсом?

– Нет, нет, нельзя.

– Почему?

Они стояли на квадратной лестничной площадке. Справа к ней вел боковой коридор с четырьмя неровными ступеньками и дверями по обеим сторонам, а второй коридор вел налево – две ступеньки вверх, а дальше две ступеньки вниз. Все это сбивало с толку.

Айли повернула в правый коридор, поднялась по ступенькам и открыла дверь, за которой оказалась большая мрачная ванная комната с потертым коричневым линолеумом на полу и крашеной викторианской ванной. Ванна была покрыта большими пятнами ржавчины и отделана широким бордюром из красного дерева.

– Я приготовила вам маленькую комнату неподалеку. Леди Мэриан с мужем в комнате дальше по коридору, а комнаты капитана Джереми, миссис Дьюк и мисс Тэвернер – напротив.

Она отодвинулась, пропуская Джейн в маленькую комнату, почти полностью занятую огромной двуспальной кроватью. Как и ванная, она освещалась масляной лампой, распространявшей приятный запах. Однако вид у комнатушки был отталкивающий. Обшарпанный комод горчичного цвета, на нем тусклое зеркало, два стула, старый умывальник – вот и вся мебель. В маленьком тазу стоял огромный цветастый кувшин. Полдюжины хлипких крючков за ситцевой занавеской были единственным приспособлением для развешивания одежды. Узор на ковре давно стерся от возраста и грязи.

Айли закрыла дверь и сказала:

– Это совсем неподходящее место для вас. Джон велел вам это передать.

Джейн и сама настолько сильно это ощущала, что слова Айли подействовали на нее очень сильно. Она прогнала мимолетную мысль о ста фунтах и сказала с живостью:

– Но ведь вы же здесь. В чем же разница?

Айли ответила приятным и печальным голосом:

– Ему не нравится, что я здесь.

– Так почему вы не уйдете?

– Я не могу оставить тетю Энни. – Она помолчала и тяжело вздохнула: – Я бы не осмелилась. Он заставил бы меня вернуться.

И прежде чем Джейн смогла что-то сказать, она открыла дверь, беззвучно выскользнула из комнаты и исчезла.

Глава 9

Джейн вытирала руки, когда в дверь постучали. Едва она сказала: «Войдите!», как в комнату вошел Джереми. Он закрыл дверь, подошел к ней совсем близко и сказал:

– Я не буду переодеваться. Ты, полагаю, наденешь платье?

– Да, я подумала, что так будет лучше.

– Хорошо, поторопись. На полпути вниз есть маленькая комнатка, я подожду тебя там. Не трать слишком много времени на макияж – ты хороша и так.

И он ушел. Джейн повесила костюм на два крючка за занавеской, поправила макияж, надела серое платье с причудливым узором из розовых завитушек, тянувшимся вниз от левого рукава, и спустилась в маленькую комнату на средней площадке лестницы. Джереми метался там, словно гиена в клетке.

– Ну почему женщинам нужен целый час на самые простые вещи?

– Милый, неправда. В чем дело?

– Что именно?

– К чему эта тайная встреча?

– Мне нужно было тебя увидеть.

– Ты меня видишь.

– Джейн, о чем ты говорила с Джейкобом Тэвернером?

– Об историях, которые дедушка рассказывал мне на ночь.

– Что ты ему рассказала?

– Что среди них была история про тайный проход от берега.

– А он существовал?

Джейн кивнула.

– И что сказал Джейкоб?

– Хотел знать, куда этот проход приводил со стороны суши. Я сказала, что считаю, что дедушка этого не знал, и сбежала. А потом пришла Айли с Кастеллом.

Джереми сказал:

– Послушай, он расспрашивал меня о том же. Рассказывал ли мне дед истории про это место, и если рассказывал, то что именно.

– Что ты ответил?

– Напустил густого тумана.

Она понизила голос до шепота:

– А что рассказывал твой дед?

– Много всякого. А твой?

– Об этом нельзя болтать.

– Ты не собираешься рассказать?

– Только если ты тоже расскажешь, но не здесь и не сейчас.

– Почему?

Они стояли совсем рядом, его рука почти обнимала ее. Теперь он, нахмурившись, отодвинулся.

– Потому что мне не нравится это место. Тебе нельзя здесь находиться.

– Джереми!

– Джейн, нам надо убираться отсюда завтра же. Нам вообще не надо было приезжать.

– Да, милый, ты уже говорил все это раньше. Ты знаешь, у меня такое чувство, что мне это может надоесть, если ты не прекратишь.

Он помрачнел.

– Есть вещи и похуже, чем это. Если я когда и видел мерзавца, так это Люк Уайт. Управляющий Кастелл – отвратительный хам, а эта девушка Айли, похоже, до смерти напугана. Не знаю, что за дела здесь творятся, но завтра мы уезжаем.

Джейн открыла дверь и вышла. У Джереми были все задатки тирана и деспота, и она не собиралась позволять ему обращаться с собой как с тряпкой. Она сказала: «До свидания, милый» и стала ждать Флоренс Дьюк, которая как раз спускалась по лестнице. Когда они приехали, она увидела ее лишь мельком и еще тогда подумала, что у нее странный цвет лица. Она, конечно, не могла быть бледной, но густой румянец на ее щеках имел какой-то лиловатый оттенок. Сейчас на ней было невероятное платье из ярко-красного шелка, украшенное розовыми и зелеными пятнами. Оно было тесновато и коротковато и явно видело лучшие дни. Пока они вместе спускались по лестнице, их окутало облако сильного едкого запаха. Джейн как раз подумала, что уж лучше бы пахло керосином, когда Флоренс еле слышно спросила:

– Я хорошо выгляжу?

Джейн оглядела неопрятные тяжелые волосы, чрезмерный макияж, платье, туфли с безвкусными пряжками и дала единственно возможный ответ:

– О да.

Сама она не сочла бы свой ответ убедительным, но Флоренс он вполне удовлетворил. Она положила ей на плечо большую грубую руку с ярко накрашенными ногтями и своим глубоким голосом сказала еще тише:

– Со мной случилось ужасное.

– Что именно? Чем я могу вам помочь?

Флоренс покачала головой:

– Никто ничем не поможет. Так всегда, когда оказываешься в затруднительном положении. Ты сам в него попадаешь, и тебе, черт подери, надо самой выпутываться – никто не сделает это за тебя.

Она стояла на предпоследней ступеньке и слегка покачивалась. «Боже, зачем я приехала!» – подумала Джейн. – Она напилась. Вечеринка точно будет веселой…»

Флоренс смотрела на нее трагическим взглядом и покачивалась. Джейн торопливо сказала:

– Эти коктейли очень уж крепкие. Мы почувствуем себя гораздо лучше, когда чего-нибудь поедим. А вот и гонг звонит. Пойдемте посмотрим, как готовит кузина Энни.

Столовая располагалась напротив гостиной. Темные панели заканчивались в футе от потолка с массивными перекрещивающимися балками. Над похожим на пещеру очагом высилась широкая кирпичная каминная труба. На ней в беспорядке висели трофеи в виде кремневых ружей, штыков и тяжелых ножей с рукоятками из рогов. Длинный стол был покрыт грубой льняной скатертью. Посередине узкой столешницы стояла высокая пивная кружка с ветками хвои. В остальном сервировку можно было описать как весьма эклектичную: тут и там лежали тяжелая серебряная ложка или вилка среди дешевых посеребренных, старые ножи с наполовину стершимися лезвиями: современные стаканы из тончайшего стекла стояли вперемешку с полудюжиной старинных резных бокалов. Стулья тоже были самые разные: с плетеными сиденьями, резные деревянные, простые кухонные. Стол был накрыт на девятерых, во главе его на массивном старинном стуле с резными львиными головами восседал Джейкоб Тэвернер. С центральной балки свисала лампа, в островке света которой и находился стол и собравшиеся вокруг него люди.

Гости заняли свои места: Мэриан Торп-Эннингтон по правую руку от Джейкоба, Флоренс Дьюк по левую; Джеффри Тэвернер за леди Мэриан, затем Джейн; Джереми – напротив Джейкоба в другом конце стола, справа от него Фредди Торп-Эннингтон; за ним Милдред Тэвернер; между нею и Флоренс Дьюк осталось пустое место, предназначенное, по всей видимости, для Эла Миллера.

Люк Уайт подал им суп в странных разномастных тарелках, и после первой же ложки Джейн поняла, что Фогарти Кастелл не напрасно хвастался стряпней их кузины Энни: суп был просто восхитительным. Она озабоченно посмотрела через стол, чтобы проверить, ест ли Флоренс, и с большим облегчением увидела, что ест. Если остальной обед будет так же хорош, как суп, то о «Мечте контрабандиста» можно больше не беспокоиться.

Когда она перевела взгляд, то с беспокойством заметила, что Фредди Торп-Эннингтон даже не взял в руку ложку. Она пихнула Джереми ногой, но леди Мэриан уже обращалась к мужу через стол:

– Фредди! Фредди, дорогой, суп просто чудесный! Джереми – вас ведь так зовут? – пожалуйста, заставьте его попробовать.

Фредди глядел на нее стеклянными глазами. Было очевидно, что он пытался прибегнуть к отрезвляющему действию холодной воды: его русые волосы блестели от влаги в свете лампы. Было так же очевидно, что это средство не помогло. Он раскачивался на стуле, а когда жена вновь обратилась к нему с тем же призывом, он очень медленно и отчетливо произнес единственные два слова, которые от него услышали:

– Чушь… Воды…

В этот момент дверь открылась, и вошел Эл Миллер. Он нашел время, чтобы снять форму носильщика, и был одет в тот же костюм, в котором приезжал в контору Джона Тейлора. К сожалению, было заметно, что он нашел время, чтобы пропустить пару стаканчиков. Он не выглядел пьяным, но явно был в приподнятом настроении и готов стать душой компании. Поприветствовав Джейкоба через всю комнату взмахом руки и словами «Здоро́во, Джейк!», он хлопнул Джереми по спине, бросил остальным: «Всем добрый вечер», проследовал к пустующему месту, опершись на спинку стула Милдред Тэвернер, и назвал Флоренс Дьюк «уточкой»^[26]. После чего шумно и с удовольствием принялся за суп.

Джейн подумала про себя: «Нет, это и вправду будет совершенно ужасный вечер». И тут же чуть не рассмеялась, потому что Милдред Тэвернер совершенно оцепенела, оказавшись между Элом и Фредди. Она сидела, крепко прижав локти к бокам, и ела нехотя, с сосредоточенно-аристократическим видом.

Суповые тарелки убрали, Фогарти Кастелл с ужимками достал завернутую в салфетку бутылку шампанского и наполнил бокал леди Мэриан. Пока он обходил стол, Джейн увидела, как Флоренс Дьюк подняла и осушила свой бокал, а ее примеру тут же последовал Эл Миллер. Мисс Тэвернер отпила крошечный глоток и вернулась к медленному поеданию горошка.

– Фредди… – произнесла Мэриан Торп-Эннингтон глубоким, берущим за душу голосом.

Фредди снова заговорил. Тщательно разделяя слова, он спросил:

– В – чем – дело?

– Мой милый, ты ведь знаешь, что от шампанского у тебя несварение.

Он торжественно покачал головой:

– Вовсе – нет.

– Фредди, тебе будет нездоровиться.

– Абсолютно.

С серьезным и целеустремленным видом он поднял бокал и осушил его. Леди Мэриан сказала: «Ну вот, сейчас он потеряет сознание» и, похоже, утратила к нему всякий интерес.

Джейн беседовала с Джеффри Тэвернером. Беседа была очень скучная – он рассказывал про вещи, которые продает во время своих разъездов, а его сухая и точная манера выражаться никак не оживляла эту тему.

– У нас есть стиральная машина, про которую я без колебаний могу сказать, что она на двадцать пять процентов лучше, чем любая другая; газовая стоит одиннадцать фунтов семь шиллингов и шесть пенсов, электрическая – тринадцать фунтов десять шиллингов, и это, как вы понимаете, существенно ниже по сравнению со стандартной стоимостью.

В этот момент внимание Джейн переключилось на Джейкоба Тэвернера; она услышала, как он спрашивает Флоренс Дьюк: «Разве он не говорил вам, куда ведет проход?» Сказано это было вполголоса, и она понятия не имела, как смогла разобрать эти слова в гуле голосов. Но она их услышала. Она почувствовала, что они проникают в ее мозг, словно маленькие круглые льдинки, неведомо как и зачем. Джейн ощутила холод и потерянность.

Она вернулась к беседе с Джеффри Тэвернером, который теперь рассказывал что-то про приспособление, моющее за вас посуду, а Фогарти Кастелл вновь обносил всех шампанским. Ее бокал стоял нетронутым, и когда Кастелл подошел к ней, она попросила воды. Джеффри все это время говорил:

– «Вдвое меньше труда, вдвое больше удовольствия». Как думаете, хороший будет рекламный лозунг? Или, может, так: «Вы устраиваете вечеринку, мы моем посуду». Который из двух привлек бы ваше внимание и заставил бы вас еще раз взглянуть на рекламу?

– Ну, наверное, тот, что про вечеринку.

Он самодовольно кивнул.

– Я и сам так думаю. Рад, что вы со мной согласны. Я много раздумываю о рекламной стороне дела, и некоторые мои предложения были приняты.

Он пустился в детальное описание своих блестящих идей, которые предлагал господам Хоббсу и Кертину, и своего разочарования от того, как они эти идеи приняли. Мистер Хоббс, похоже, был старомоден. «Что устраивало моего отца, то устроит и меня – вы знаете такой подход». А мистер Кертин был уклончивым и робким. «Новые идеи – это такое мучение, если вы понимаете, о чем я. Но, как я рискнул заметить, дело без новых идей – это дело без новых клиентов. Я уверен, что в этом вы со мной согласитесь».

Джейн не поняла, кто должен согласиться – она или фирма, и только успела решить, что не будет ничего плохого, если она ответит «О да», когда в разговор громко и неуместно вклинился голос Эла Миллера:

– Где Айли?

Фогарти Кастелл наклонился между ним и Флоренс Дьюк, держа бутылку шампанского наготове.

– Помогает своей тете на кухне, где же ей еще быть?

Эл поднял свой бокал, выпил одним глотком и со стуком поставил на стол.

– Самая красивая девушка в округе, – сказал он хрипло. – Самая красивая на всем белом свете. Ей следует быть не в кухне, а здесь. – Он встал, оттолкнув назад стул. – Пойду поищу ее. Приведу сюда. Ничем не хуже других, лучше многих дам высшего общества.

К этому моменту уже все смотрели на него.

– Сядьте, Эл Миллер! – резко сказал Джейкоб Тэвернер. – Если вы хотите увидеть Айли, скоро у вас будет такая возможность.

Пока Эл колебался, Флоренс Дьюк потянула его вниз сильной рукой. Когда он шлепнулся на место, она сказала довольно громко:

– Не получите свои сто фунтов, если не будете хорошо себя вести.

Фогарти похлопал его по плечу.

– Вы обязательно ее увидите, – сказал он и пошел дальше.

Ужин продолжался. Фаршированная каштанами индейка, хлеб, соус и овощи были так прекрасны, что явились бы образцом для любого шеф-повара. Хотя бы один человек из их семьи умел делать что-то превосходно.

Джереми настолько расслабился, что перегнулся через угол стола и прошептал:

– Гений! Как думаешь, какая она?

Джейн рассмеялась.

– Давай пойдем посмотрим после ужина. Она нам почти тетя, и мы должны ее поблагодарить.

По другую ее руку Джеффри продолжал говорить:

– В каждом отеле в стране должна быть наша запатентованная перощипальная машина.

И тут Джейн поняла, что слишком голодна, чтобы обращать внимание на то, кто и что говорит.

Когда тарелки унесли, Джейкоб Тэвернер поднялся.

– Сейчас, наверное, рановато для речей, но я хочу произнести совсем короткую речь и предложить вам тост. Уверен, вам всем очень любопытно, зачем же я вас сюда пригласил. Что ж, сейчас объясню. На самом деле все очень просто. Вот сидят кузены, большинство из которых никогда не видели друг друга раньше. Я подумал, что хорошо было бы нам всем увидеться и познакомиться. За две мировые войны семейные узы по всему миру натягивались, рвались и исчезали под бомбежками. Из нашего поколения остались только Энни Кастелл и я – два единственных живых внука старого Джеремайи Тэвернера. У него было восемь сыновей и дочерей, и остались от них лишь мы двое. Мы – внуки, а вы – правнуки. У меня нет другой родни, и поскольку я не смогу взять деньги с собой в могилу, я решил, что хочу узнать вас всех поближе, прежде чем решу, что я хочу с ними сделать. Разумеется, я намерен прожить как можно дольше, и поскольку я не чувствую себя ни на день старше, чем двадцать лет назад, то скажу, что протяну еще как минимум лет двадцать. Это первая часть моей речи, и теперь я попрошу вас выпить за Семью. Фогарти уже наполнил ваши бокалы. Вот мой тост: за Семью.

Джейн едва прикоснулась к бокалу и поставила его на место. Выпили все, кроме Фредди Торпа-Эннингтона, который сполз на стуле и, очевидно, спал как убитый. Джейкоб обвел стол блестящими ехидными глазами, повторил тост «за Семью» и добавил:

– Пусть она никогда не становится меньше. – Затем он продолжил: – Что ж, теперь я знаком с вами со всеми, а вы знакомы друг с другом.

Джейн подумала: «Насколько хорошо он знаком с каждым из нас? Насколько много мы знаем о других? Я знаю Джереми, а он знает меня. Под этим вежливым видом он кипит от ярости. Чего бы ему действительно хотелось, так это вытащить меня отсюда и задать мне взбучку, но он не может этого сделать, бедняга. Очень жаль. Придется мне ему как-то за это отплатить. Я всегда знаю, о чем он думает в настоящий момент. А вот другие… Что-то не так с Флоренс, но я не знаю, что именно. Вид у нее такой, словно ее ударили по голове и она никак не может прийти в себя. Эл пьян, и ему нужна Айли. Милдред, – тут она внутренне рассмеялась, – в каком-то смысле ей каждая минута в тягость: с одной стороны Эл, с другой Фредди, двое пьяных мужчин, а она за много миль от своего магазинчика рукоделия. Но в каком-то смысле она взволнована. Наверное, с ней никогда ничего не случалось, и не думаю, что случится в будущем, так что ей нужно воспользоваться этой ситуацией в полной мере. Интересно, о чем думает Джеффри. Наверное, о рекламном лозунге со словом «семья»: «Наша картофелечистка нужна в каждой семье!» Мэриан… тут и гадать нечего. Вот она, великолепна в черном парижском платье, три нити жемчуга свисают до колен, прекрасные глаза задушевно глядят на Джейкоба.

Мэриан решила занять сцену и пустилась в многословную речь:

– Дорогой мой, я совершенно с вами согласна, совершенно. Нам всем нужно стать ближе друг к другу, правда? В конце концов, если мы можем друг другу помочь, то для этого мы и собрались, разве нет? Я всегда это говорила. А что до завещаний, о них нам нечего говорить, потому что в наше время все живут невероятно долго, если не гибнут под бомбами или еще от чего-нибудь. Мой первый муж, Моргенштерн, был бы жив сейчас, если бы не настаивал так на полете в Штаты в разгар всех этих авианалетов. Именно поэтому у меня предубеждение против завещаний – он ведь просто оставил все благотворительным заведениям и своей секретарше, женщине с лошадиным лицом и обесцвеченными волосами. Это лишний раз доказывает, что никогда ничего не знаешь наперед, правда? Никто и представить не мог, что она так опасна.

– Моя дорогая Мэриан, речь ведь произношу я.

Она одарила его теплой, нежной улыбкой.

– И вы очень хорошо это делаете. У мужчин такие вещи хорошо получаются. Рене, мой второй муж, произносил чудесные речи, когда выигрывал какой-нибудь приз. Но я всегда знала, что он погибнет во время гонок, и конечно, так и случилось. И вот я во второй раз оказалась вдовой без единого пенни.

Флоренс Дьюк по другую руку от Джейкоба медленно произнесла глубоким голосом:

– Везет же некоторым.

Мэриан Торп-Эннингтон не обратила на это внимания. Вряд ли она вообще слышала. Поток ее слов лился дальше:

– Так что вы понимаете, почему я не люблю завещания – они ужасно ненадежны. Конечно, у Рене совершенно не было денег, а теперь и у Фредди их не будет. И я всегда думаю, что гораздо лучше видеть, сколько удовольствия ты можешь доставить, пока ты жив, вместо того чтобы ждать, пока умрешь. Я хочу сказать…

Улыбка Джейкоба внезапно стала злобной. Он сказал тихо и холодно:

– Благодарю, я совершенно точно знаю, что вы хотите сказать. А теперь я продолжу свою речь.

Он наклонился и постучал по столу.

– Теперь, когда вы все немного передохнули, я продолжу. Жаль, если вы думали, что я закончил, но я буду кратким и не буду скучным – по крайней мере, я надеюсь на это, но кто знает. Полагаю, все вы заметили, что я задавал много вопросов о том, что вы знаете про старую гостиницу. Кажется, все ваши бабушки и дедушки знали что-то про ее контрабандистское прошлое.

Он сделал паузу и обратился к Кастеллу:

– Ладно, Фогарти, подавайте торт-мороженое. Энни никогда не простит нам, если он растает. – Затем, обернувшись, он продолжил: – Они не могли не знать чего-то, потому что родились и выросли здесь, и долгие годы у них перед глазами был старый Джеремайя и его пример. Так что я хотел узнать, сколько из того, что им было известно, они передали потомкам. Кто-нибудь хочет что-то добавить?

Торт-мороженое был просто великолепен. Джейн было по-настоящему жаль Фредди, который все пропустил. Она искоса взглянула на Джереми и увидела, что тот смотрит на Джейкоба с вежливым интересом. Она не была уверена, заметила ли она мгновенное сверкание глаз в свою сторону, или просто Джереми так энергично ответил «Нет!» на заданный им всем вопрос. Она перевела невинный взгляд на Джейкоба.

Никто не ответил, никто не пошевелился. Милдред Тэвернер делила свою маленькую порцию торта на три части. Она медленно просмаковала кусочек, отложила тонкую старинную серебряную ложку и сказала высоким голосом:

– Когда-то сюда вел проход от берега.

Ее брат Джеффри посмотрел на нее через стол.

– Ох уж эти старые истории! – сказал он скучающим и презрительным тоном.

Как ни странно, Джейн была убеждена, что под холодностью и скукой полыхнул гнев. Однако же Милдред не сказала ничего такого, чего не говорил любой из них. Джейкоб усмехнулся своей обезьяньей усмешкой:

– Мне было любопытно, передавались ли эти старые истории из поколения в поколение, и, похоже, это так. Милдред, а что еще вам рассказывал мой дядя Мэттью?

Милдред Тэвернер сказала смущенно:

– Ну, я не знаю… Был проход, контрабандисты им пользовались…

– Это все?

– Я думаю… – она замолчала. – Я думаю, да.

Усмешка Джейкоба стала более явной.

– Довольно туманно, не так ли? У меня есть кое-что получше: я могу показать вам этот проход.

Каждый из присутствующих пошевелился или издал какой-нибудь звук: сменил позу, наклонился вперед или откинулся назад, слегка стукнул выпущенной из руки вилкой или ложкой, судорожно вздохнул. Джейн увидела, как рука Джеффри Тэвернера крепко сжалась, а затем очень медленно разжалась.

Джейкоб кивнул, довольный произведенным эффектом.

– Удивлены, да? Я так и думал! – Он усмехнулся. – Я видел, что вы все думаете, будто знаете какую-то ужасную семейную тайну, но все это время никакой тайны не было. Как только мы закончим ужинать, мы пойдем взглянуть на проход, пока Энни будет готовить кофе, но прежде чем отправиться… Мы выпили за Семью, а теперь выпьем за Семейную Тайну, за контрабандистское прошлое и безоблачное настоящее. За Тайну!

Глава 10

Всей толпой они прошли через обитую зеленым сукном дверь в глубине холла и оказались в запутанной кроличьей норе из коридоров с каменным полом. Там стоял запах кухни и плесени от хранивших влагу старых стен. Один коридор уходил вперед, не такой узкий, как тот, что вел от парадной двери. По нему вполне могли пройти два человека с ношей. Все коридоры здесь имели эту удобную ширину, и нетрудно было догадаться, почему. Запах еды доносился из полуоткрытой двери слева, где полыхал внушительных размеров очаг.

Однако Джейкоб Тэвернер свернул в боковой коридор, уводивший вправо. По обеим сторонам были двери, справа вела вниз лестница. За средней дверью слева виднелась подвальная лестница, широкие невысокие ступени которой вели вниз, в темноту.

Фогарти Кастелл держал яркую электрическую лампу. Он стоял внизу и освещал им спуск. Восемнадцать ступеней, и все очутились в широком холле с дверями по трем сторонам. Пол под ногами был сухой и пыльный, а воздух теплый. Фогарти с лампой прошел вперед и остановился перед запертой дверью. Он повернул ключ – старый, тяжелый, похожий на церковный – и прошел в длинный узкий подвал с кирпичными стенами и каменным полом. Там было пусто, не считая пары небольших деревянных ящиков в углу.

Джереми взял Джейн под руку. Он думал: «К чему все идет?» и старался держаться поближе к двери.

Джейкоб взял лампу и пошел в дальний конец подвала. Он сказал: «Давайте!», и Фогарти нагнулся к ящикам. Никто не видел, что именно он сделал, потому что все смотрели на Джейкоба и лампу. В следующий момент Джейкоб Тэвернер рассмеялся и сильно толкнул кирпичную стену в конце подвала. Он надавил обеими руками на правую ее часть, и она подалась внутрь. По всей длине с той стороны показался длинный темный проем. Вся восьмифутовая стена подвала сдвинулась: правая сторона двигалась назад, левая – вперед, пока стена не повернулась к ним торцом, и с каждой его стороны остался четырехфутовый проход. Джейкоб поднял лампу повыше, чтобы им было видно.

– А вот и старая задняя дверь «Огненного колеса». Ловко придумано, правда? Стена выглядит вполне крепкой, но это всего лишь дверь на деревянной раме, вращающаяся на железном штыре. Запирающий механизм простой, и когда дверь закрыта, никто не может пройти сюда со стороны берега. В контрабандистских играх участвовали порой весьма грубые персонажи, так что наши праотцы приняли меры предосторожности, чтобы в одну прекрасную ночь не проснуться с перерезанным горлом. Эта дорога ведет к побережью. Высота утеса примерно сорок футов, а мы опустились под землю на десять; чтобы опуститься до уровня моря, нужно спуститься еще на тридцать футов. Но грузы сюда не приносили прямо с берега. Прямо под нами есть пещера, маленькая, но очень удобная. Во время прилива сюда входила лодка, и товар выгружали там, где заканчивается проход. Это сокращает путь еще на восемь-девять футов. Остается перепад в двадцать футов, так что при помощи нескольких ступеней они сделали проход с довольно небольшим углом наклона. Кто-нибудь хочет пройти и посмотреть? Дамам не рекомендую, так как проходом давно не пользовались, и там довольно грязно: можно легко испачкать платье. Не думаю, что со смерти старого Джеремайи сюда заходили хоть дюжину раз.

Милдред Тэвернер, стоявшая ближе к центру подвала, сказала своим высоким голосом:

– Но я думала…

Пока Джейкоб говорил, все хранили молчание. Все слушали, и теперь, когда он замолчал, слова Милдред прозвучали в полной тишине. Когда она спохватилась, все уже смотрели на нее. Она охнула и замерла на месте.

– Нет, не думаю, что дамам стоит туда идти, – сказал Джеффри Тэвернер.

Джейкоб прошел между Джеффри и Флоренс Дьюк. Он сказал:

– Так что вы там говорили, дорогая Милдред?

Его тон стал резче. Она смешалась, лицо ее залилось некрасивым тусклым румянцем. Она торопливо ответила:

– Ах, нет, ничего, совершенно ничего.

– Вы сказали: «Но я думала…» Что именно вы думали?

– Не знаю… Я совершенно не понимаю, зачем я это сказала – должно быть, от волнения. Это ведь так волнительно, правда? И с платьем моим ничего не сделается. Я бы хотела посмотреть, куда выходит этот проход. Эти шелковые ткани с рисунком очень практичны: на них не видно пятен.

В конце концов пошли все, кроме Мэриан Торп-Эннингтон.

– Не думайте, что мне неинтересно, мой дорогой. Конечно же, все это ужасно захватывающе. Но поскольку этот наряд от Уорта – вероятно, последний, который я когда-либо смогу купить, мне очень не хочется портить его тиной, водорослями и прочим. Такие пятна – полная катастрофа, они никогда до конца не отстирываются. И конечно же, в ту самую минуту, когда Фредди объявят банкротом, нам перестанут давать в кредит; я всегда считала это ужасно несправедливым. Только я не смогу остаться здесь в полной темноте.

– У Фогарти есть фонарь, он отведет вас назад. Боюсь, лампу нам придется забрать с собой.

Все подземные коридоры похожи. Джейн ни за что бы не осталась в подвале, но еще никогда в жизни она не испытывала столь неприятных ощущений: спуск в темноте, отбрасываемые лампой тени, соленый воздух пещеры, запах гниющих водорослей, который запросто мог оказаться и кое-чем похуже. В таком месте могли совершаться убийства – например, воткнут кому-нибудь нож под ребра, и останется мертвое тело лежать в темноте. Это место было похоже на самые жуткие кошмары, из тех, где вас что-то преследует в подземной тьме без проблеска света. Она изо всех сил ухватилась за руку Джереми. Когда она прижималась к нему, он чувствовал, как бьется ее сердце. Посмеиваясь, он прошептал ей на ухо:

– Если ты перестанешь калечить мою руку, я смогу тебя обнять.

Он обнял ее, а она вцепилась в его пиджак. Они шли позади остальных. Все тем же смеющимся шепотом он сказал: «Глупышка!» и поцеловал ее сзади в шею.

Запах, про который Джейн твердила себе, что это всего лишь водоросли, усиливался. Пол под ногами стал осклизлым. Свет лампы замер впереди, и их стали подзывать по одному, чтобы они могли выглянуть через край скалы и увидеть черную воду, которая плескалась в паре футов внизу. Стены пещеры уходили в темноту; они блестели от влаги. Свет отбрасывал блики на воду. У Джейн возникло чувство, что в любой момент скала обрушится и накроет их. В голове ее смешались этот влажный блеск на стенах пещеры, блики на воде и осклизлый пол под ногами, и на минуту она перестала понимать, где она находится и что на ногах ее держит только рука Джереми. Головокружение прошло, лишь когда они уже поднимались обратно вверх.

– Мне уже лучше. Ох, Джереми, как я ненавижу потайные проходы!

– Я догадался. Ты уверена, что чувствуешь себя нормально?

– Да, вполне.

Он позволил ей идти самостоятельно. Они вернулись в подвал и поднялись по ступенькам – назад к теплу и запаху вкусной еды. Дверь на кухню по-прежнему была полуоткрыта, оттуда доносился аромат кофе. Джейн прошептала Джереми на ухо:

– Давай зайдем к Энни Кастелл.

Отстать от других оказалось несложно. Они толкнули кухонную дверь и оказались в большой комнате с каменным полом и низким потолком с перекрещивающимися балками. С балок торчали крюки, на которых в давние времена висели окорока. Сейчас там были только связки лука и пучки сухих трав.

Энни Кастелл отвернулась от плиты. Это была крепко сложенная женщина среднего роста, с бледным плоским лицом, которое напомнило Джейн лепешку; безжизненные тусклые волосы были собраны в жидкий пучок на затылке. С первого взгляда было трудно сказать, какого они цвета – седые, русые или нечто среднее. Она посмотрела на них маленькими, неопределенного цвета невыразительными глазами. Редкие рыжеватые ресницы их совсем не притеняли, а широкие бесцветные брови казались пятнами на бледном лице. Если бы у Джейн было время подумать, она была бы обескуражена, но ее еще переполняло радостное чувство спасения из потайного прохода. Теплая кухня и аромат кофе очень ее бодрили, и она сказала самым милым своим голосом:

– Мы ваши кузены. Это Джереми Тэвернер, а я Джейн Хирон. Мы зашли поблагодарить вас за прекрасный обед, кузина Энни.

Говоря это, она протянула руку. Энни Кастелл взглянула на ее руку, затем на свою, вытерла свою о застиранный фартук и слабо и неуверенно коснулась ладони Джейн пальцами. Она по-прежнему молчала. Джейн проявила настойчивость:

– Это был просто великолепный обед, правда, Джереми?

– В жизни ничего вкуснее не ел.

Энни Кастелл сделала какое-то движение, но было трудно понять, выражало ли оно скромный отказ от комплиментов или их признание. Минуту все молчали. Затем из комнаты, которая, по всей видимости, была судомойней, появилась костлявая пожилая женщина. На голове у нее была потрепанная шляпа; она застегивала мужское пальто, которое было ей велико на несколько размеров.

– Я закончила, – сказала она хриплым доверительным голосом. – И если вы точно не хотите, чтобы я почистила серебро…

Энни Кастелл наконец заговорила. У нее оказался деревенский говор и весьма невыразительный, унылый голос.

– Нет, серебром займется Айли. Вы помыли бокалы?

– Я не знала, что должна это сделать.

– Да, пожалуйста.

Женщина возмутилась:

– Я совершенно точно не могу; мистер Бридлинг очень рассердится, если я приду поздно. Ну ладно, должна так должна, нечего из-за этого спорить. Я скажу ему, что вы меня задержали.

– Благодарю вас.

Энни Кастелл повернулась к Джейн и Джереми.

– Кофе уже отнесли наверх, – сказала она тем же невыразительным голосом.

Их отшили и, насколько можно было судить, не оценили. Когда они закрыли за собой дверь кухни, Джереми сказал:

– Наша кузина Энни так эмоциональна…

– Джереми, как думаешь, он ее бьет?

– Кто, Фогарти? Вряд ли. Почему ты так решила?

– У нее такой подавленный вид… Люди, у которых все в порядке, так не выглядят.

Джереми обнял ее.

– Иногда ты мне очень нравишься. Но если говорить о внешности, то тебе лучше подняться наверх и сделать что-нибудь с лицом: у тебя зеленое пятно.

Они расстались у подножья лестницы. Когда Джейн свернула в коридор, ведущий к ее комнате, она услышала мужской голос. Слов она не разобрала, только голос, и было в нем что-то такое, что ее разозлило. Она поднялась по четырем ступенькам и услышала, как Айли говорит: «Я не стану!» В этот миг она поняла, что голоса доносятся из ее комнаты и один из них принадлежит Люку Уайту, которому совершенно нечего там делать. Наверное, Айли стелила постели, и если кто из них двоих и вспомнил о Джейн, то подумал, что она пьет кофе в гостиной. Учитывая это обстоятельство, она совершенно не стыдилась того, что стоит и подслушивает.

Люк Уайт сказал отвратительно протяжным голосом:

– И чего, по-твоему, ты добиваешься, говоря «Не стану»?

– Я говорю это, потому что серьезно так считаю, – ответила Айли задыхающимся голосом.

– И чего, по-твоему, ты добьешься, говоря это серьезно? В конце концов ты все равно будешь моей. Если б у тебя была хоть капля здравого смысла, ты бы это поняла и пришла бы по доброй воле.

Должно быть, он схватил ее, потому что до Джейн донеслось полупридушенное «Отпусти меня!».

– Сначала ты меня выслушаешь! И крепко поцелуешь меня, а потом можешь идти – на этот раз.

– Я закричу! – сказала Айли. – Тебе нечего тут делать. Я расскажу тете Энни.

– Энни Кастелл? Смешно! И чего ты, по-твоему, добьешься, рассказав Энни Кастелл?

Ее голос дрогнул:

– Я расскажу дяде.

– Не расскажешь! Если затеешь что-то такое, так ведь и я могу кое-что порассказать. Где ты шлялась сегодня вечером, когда я тебя прикрыл и сказал Кастеллу, что Энни отправила тебя с поручением? Я солгал ради тебя и вытащил тебя из беды, в которой ты бы оказалась, узнай он, где ты была. С Джоном Хиггинсом, так? Встречаемся с ним, да? Шуры-муры, за ручки держимся, да? Поцелуйчики, а может, и кое-что еще? Он для всех такой праведник. Готов поспорить, ты не гимны поешь, когда с ним встречаешься!

– Люк, отпусти меня!

– Отпущу, когда скажу все, что хочу. Вот что: пойдешь распускать сопли к Кастеллу или побежишь к Джону Хиггинсу – я вырежу ему сердце из груди. Хочешь проснуться ночью и увидеть лужу его крови на своей кровати – давай, беги к нему, и однажды ночью так и случится. И не думай, что меня за это повесят, этой радости я тебе не доставлю. У меня будет такое алиби, которое и два парламента не опровергнут. И ты все равно достанешься мне, как бы ни обернулось дело и что бы ты ни делала. Так что выбирай – прийти ко мне сейчас добровольно или довести все до того, что я сказал, и тогда кровь Джона Хиггинса будет на твоих руках. А теперь поцелуй меня.

Джейн спустилась по четырем ступенькам и шумно споткнулась о нижнюю. Тут же она услышала, как Айли вскрикнула, а сразу вслед за этим Люк Уайт выругался. Джейн кинулась в комнату и чуть не столкнулась с ним: он вышел с угрожающим видом, держась за руку. Увидев ее, он остановился и сказал:

– Айли позвала меня посмотреть защелку на вашем окне. Она соскочила и прищемила мне палец.

Джейн смотрела ему вслед, пока он не дошел до конца коридора, и лишь затем закрыла дверь. Айли неподвижно стояла у комода, который служил туалетным столиком. Вид у нее был больной: остановившийся взгляд и мертвенно-бледное лицо. В руке она держала маникюрные ножницы Джейн, на лезвиях была кровь. Она пыталась стереть ее пальцем и пристально смотрела на нее.

Джейн подошла и обняла ее за плечи.

– Я слышала, что он сказал. Почему ты это терпишь?

Айли продолжала тереть ножницы пальцем.

– Я ничего не могу поделать.

– Конечно, можешь! Ты должна рассказать мистеру Кастеллу и тете.

По телу Айли, словно рябь по воде, пробежала дрожь.

– Вы не понимаете.

– Ты можешь уйти отсюда и выйти замуж за Джона Хиггинса. Он ведь этого хочет?

– Я не могу этого сделать.

– Из-за того, что сказал Люк? Да он просто блефует. Ты можешь пойти в полицию. Смотри, есть уже три вещи, которые ты можешь сделать. И можешь положить эти ножницы, у меня от них мурашки по коже. Ты воткнула их ему в руку, да?

Темно-синие глаза Айли расширились. По ее телу вновь прокатилась медленная волна дрожи. Джейн сказала почти нетерпеливо:

– Я бы не волновалась об этом: он сам напросился.

Она повернулась к зеркалу, вскрикнула от того, что увидела в нем, и принялась оттирать лицо косметической салфеткой.

Айли положила ножницы и отошла на пару шагов. Все время, пока она занималась лицом, Джейн осознавала, что она так и стоит там с тем же застывшим взглядом. Когда она закончила, Айли все еще стояла на месте. Джейн начала понимать, что ее нужно встряхнуть. Девушка, служившая горничной в гостинице, где наверняка бывают странные постояльцы, должна бы быть более стойкой. «Огненное колесо» – не место для нежной мимозы. Если сама зарабатываешь себе на жизнь, то нужно уметь о себе позаботиться; хотя дело не должно доходить до ударов колющими предметами, пусть и маникюрными ножницами. Она сказала энергично:

– Ну же, Айли, никто не пострадал.

Айли посмотрела на пятно крови на указательном пальце:

– Это были всего лишь маленькие ножницы, – сказала она Джейн, – и совсем никто не пострадал.

– Так о чем же тебе беспокоиться?

– А что, если бы у меня в руках был нож… – На этот раз в ее голосе была дрожь.

Глава 11

Когда Джейн спускалась по лестнице, ее обдал поток холодного воздуха. Она остановилась на полпути и увидела, что парадная дверь открыта, а перед ней спиной к лестнице стоит Люк Уайт. Она поняла, что это Люк, по серому пиджаку официанта. Его левая рука, обмотанная носовым платком, была опущена. Вместе с ветром она услышала его голос – очень спокойный и вежливый голос для человека, который только что грозился вырезать из груди чье-то сердце. «Сожалею, мадам, но, боюсь, у нас нет свободных комнат».

Джейн видела, что на пороге перед ним стоит женская фигура. Голос произнес: «Боже мой!»

Джейн спустилась по лестнице и прошла несколько шагов по узкому коридору, ведущему к парадной двери. Было что-то знакомое в этом голосе, четко произносившем слова. Она подошла к двери и увидела невысокую женщину в некрасивой и старомодной одежде, с поношенной меховой горжеткой на шее, в одной руке – потрепанная дамская сумочка, в другой – маленький фибровый чемоданчик.

Джейн сказала:

– О, мы ведь с вами встречались у миссис Морэй? Вы…

Раздалось чопорное покашливание.

– Мисс Сильвер, мисс Мод Сильвер. А вы – мисс Джейн Хирон?

– Да. Входите же!

– У нас нет свободных комнат, мисс Хирон, – сказал Люк Уайт. Он говорил спокойно, но со скрытым нетерпением, которое заставило Джейн насторожиться.

Мисс Сильвер прошла мимо него и поставила чемоданчик на пол.

– Прошу вас, закройте дверь. – Она сказала это спокойным и властным тоном и обратилась к Джейн: – Ветер очень холодный. Я ехала на назначенную встречу, и после некоторых сложностей, которыми я не стану вас утомлять, один джентльмен очень любезно подвез меня на машине и порекомендовал эту гостиницу. Сам он ехал в гости к сэру Джону Челлонеру, который проживает в этих краях, так что все сложилось очень удачно. Я чувствую, что не в силах двигаться дальше сегодня – погода такая холодная, а я без транспортного средства. Но если у вас нет комнаты, я вполне могу удовольствоваться креслом.

Говоря это, она шла по коридору. Теперь они были в маленьком квадратном холле. Из полуоткрытой двери гостиной справа доносился запах кофе и гул голосов. Когда мисс Сильвер с довольной улыбкой двинулась в этом направлении, Люк Уайт протиснулся мимо нее.

– Здесь частная вечеринка. И у нас совсем нет места, я ведь вам сказал.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Я не намерена вторгаться… – начала она с достоинством.

Но прежде чем она закончила, полуоткрытая дверь распахнулась. Между Джереми, который собирался выйти, и Джейн, которая собиралась войти, места для Люка Уайта не осталось. Лицо его потемнело от гнева, когда он проскользнул в гостиную мимо Джереми и направился к Фогарти Кастеллу, стоявшему у подноса с кофе.

Джейн взяла мисс Сильвер под руку.

– Джереми, это мисс Сильвер, мы познакомились с ней у миссис Морэй. У нее вышла задержка в дороге, а этот ужасный Люк Уайт говорит, что свободных комнат нет. Но мы ведь можем что-нибудь придумать, правда?

– Полагаю, да. Входите, мисс Сильвер, выпейте с нами кофе.

Мисс Сильвер одарила его улыбкой, которую заслуживала такая любезная и внимательная молодежь.

– Как приятно! – сказала она.

Войдя в комнату, они столкнулись с Фогарти Кастеллом, который рассыпался в улыбках и извинениях:

– Мои извинения, мадам, но мы действительно ничего не можем вам предложить. Гости мистера Тэвернера заняли все комнаты. Капитан Тэвернер вам это подтвердит.

Капитан Тэвернер понял, во что его втянула Джейн, и он не видел способа выбраться из создавшегося положения. Ему придется отказаться от своей комнаты. Эту мысль, однако, сделал более приятной тот факт, что это разозлит Люка Уайта, который ему совсем не нравился. Кроме того, это, очевидно, разозлит и Фогарти Кастелла. Он достаточно мило изложил свое предложение, получил любезную благодарность мисс Сильвер и одобрение Джейн, а затем столкнулся с вежливыми протестами.

В конце концов дело решила сама мисс Сильвер. Со спокойствием и ясностью, с которыми она в прошлом так часто утихомиривала непослушный класс, она заметила, что если речь идет о вторжении незнакомого человека в частные дела, то она, разумеется, удалится.

Фогарти всплеснул руками:

– Что вы, никаких частных дел! Это семейная встреча, вы же видите. Я поговорю с мистером Тэвернером. Он владелец, вы понимаете. Гостиница принадлежит ему, это его вечеринка, я всего лишь управляющий.

Он снова сделал этот свойственный иностранцу жест и удалился. Они видели, как он размахивает руками, разговаривая с Джейкобом Тэвернером.

Внезапно Джейн заговорила:

– А ведь ему не понравилось, когда вы сказали про частные дела. Послушайте, пойдемте присядем, а Джереми принесет нам кофе. Какое совпадение, что человек, который вас подвез, направлялся в гости к Джону Челлонеру. Это один из друзей Джереми.

Комната была большая. Стулья стояли группами по два или три; окна были закрыты тяжелыми бархатными шторами, издававшими запах сидра и табака. Даже при мягком свете лампы и у штор, и у остальной меблировки вид был потрепанный и неряшливый.

Милдред Тэвернер сидела в одиночестве у маленького столика, на который она поставила свою чашку. Она думала о том, насколько сильно тут не хватает генеральной уборки. Она ощущала небольшое головокружение и легкость, но до того, как она выпила кофе, эти ощущения были сильнее. Кофе оказался очень хорош – весьма, весьма хорош. Вообще вся еда и напитки были великолепны. Сама того не желая, она тихонько хихикнула. Шампанское тоже было весьма хорошим. Она никогда раньше не пила шампанского. После него чувствуешь себя странно, но приятно. Правда, оно могло бы быть и послаще. Она бы добавила в него ложку сахара, но сахара на столе не было, а если бы и был, она не захотела бы показаться странной. Ей хотелось выпить еще кофе, но она не чувствовала достаточной уверенности, чтобы встать и подойти за второй чашкой. Она решила было сделать это, но потом передумала.

Она огляделась. Джеффри стоял к ней спиной и беседовал с леди Мэриан. Странно было думать, что их кузина – дочь графа. Но об этом мистере Торпе-Эннингтоне она была невысокого мнения. Как ужасно выйти замуж за человека, который так напивается. Напивается? То, как он лежал в кресле, наводило на мысль, что он скорее мертв. Интересно, как они притащили его сюда из столовой. Эл Миллер был не лучше. Шумный, вот он какой. Шумный и вульгарный, слишком много смеется и слишком громко разговаривает с официантом и мистером Кастеллом. Официант Люк Уайт – один из потомков Люка Тэвернера. Совершенно неприятный родственник. На самом деле ей было на них плевать, а им было плевать на нее. Никто не подошел к ней, чтобы заговорить. Она этого и не хотела; она предпочитала оставаться в одиночестве. Ей нравилось наблюдать.

Джереми Тэвернер и Джейн Хирон пили кофе в компании похожей на гувернантку дамы, которая вошла вместе с Джейн. Какая немодная шляпка и потрепанная горжетка… Она вспомнила свои собственные меха, купленные на январской распродаже перед самой войной. Она бережно хранила их в шкафу с шариками нафталина и надевала только по особым поводам. Она всю одежду перекладывала нафталином и так привыкла к его запаху, что перестала его замечать. Теперь этот запах окружил ее благодатным облаком и довольно успешно соревновался с запахами самой комнаты.

Она мысленно оценивала весь наряд мисс Сильвер, и процесс этот доставлял ей приятное чувство превосходства, когда Джейкоб Тэвернер подошел и сел с ней рядом. Чувство превосходства улетучилось, оставив ее в состоянии трепета и желания оказаться где-нибудь в другом месте. Глаза его были такими блестящими, что от их взгляда у нее кружилась голова, а его голос звучал так, словно он над ней смеется, хотя, разумеется, смеяться было не над чем.

– Ну что, дорогая Милдред, хороший кофе варит Энни Кастелл? Надеюсь, вам не повредил визит в пещеру контрабандистов?

Она продемонстрировала легкое негодование, выпрямив привычно склоненную длинную шею и вскинув подбородок. Он, конечно, ее кузен, но вот так называть ее «дорогая Милдред»! Ведь они встретились всего лишь во второй раз. Это было не очень-то любезно. Слишком фамильярно, а она никогда не любила и не поощряла фамильярность. И тут все это вылетело у нее из головы, потому что Джейкоб спросил:

– Что вы имели в виду, когда сказали «Но я думала…»?

Тут она страшно смутилась. Мужчины ее нервировали. Джеффри, хоть и был на два года младше, всегда ее третировал. У нее еще болела рука в том месте, где он ущипнул ее, когда они были в подвале. Как будто она сказала нечто ужасное. Зря он это сделал; теперь у нее точно будет огромный синяк. Она ведь не сказала ничего такого – любой мог бы сказать то же самое. Она и не хотела этого говорить.

– Ну? Почему вы так сказали?

– Я не знаю…

– Вы были удивлены, в этом все дело?

– О да.

– Вы не думали, что проход существует?

Было видно, как она смущена и как нервничает. Конечно, она всегда знала, что проход существует, и Джеффри всегда приказывал ей не болтать об этом.

Джейкоб Тэвернер не дал ей времени на раздумья:

– Нет, дело не в этом. Вы ведь знали, что проход есть. Но вы не знали, что он начинается в подвале. Это так? Вы сказали: «Но я думала…» Вы думали что он начинается где-то в другом месте?

Вопросы сыпались на нее словно горох. Она почувствовала себя как в детстве, когда восьмилетний Джеффри пулял в нее сухим горохом из трубочки и обозвал плаксой, потому что она разревелась. А кто бы не разревелся, если бы им чуть не выбили глаз! На минуту она с ужасом вспомнила, как напугана была тогда.

Джейкоб повторил свой последний вопрос:

– Вы думали, проход начинается где-то в другом месте? В каком?

Шампанское все еще гуляло в ее голове. Она не собиралась отвечать, но, сама того не желая, сказала:

– Наверху…

Его ярко мерцающие глаза оказались слишком близко. Он положил локти на стол и наклонился вперед. Ей не нравилось, когда кто-то настолько к ней приближался. Он спросил:

– Почему?

– Я не знаю.

– Бросьте. Вы должны знать, почему считали, что проход наверху. Что заставило вас так думать?

Ее загнали в угол. Глаза его мерцали, и от этого у нее кружилась голова. У нее не осталось сил сопротивляться.

– Дедушка так говорил.

– Мэттью? Что именно он говорил?

– Это было, когда он был уже очень стар – он тогда любил поговорить. Он рассказывал, что проснулся ночью и что-то услышал. Было очень темно, и он испугался – он ведь был совсем маленьким. Потом он увидел свет, который шел из отверстия в стене. Он ужасно испугался, убежал обратно в комнату и накрылся с головой одеялом.

– И где же он увидел это отверстие в стене?

Она покачала головой.

– Он не говорил.

– Разве вы его не спросили?

Она вновь покачала головой.

– Джеффри тоже так сказал, но тогда я об этом не подумала. Это было, когда я помогала ухаживать за дедом незадолго до его смерти. Джеффри разозлился, но я совершенно не подумала расспросить дедушку об этом. Я подумала, что он грезит. Я не думала, что проход существует. Но когда вы сказали, что он есть, я подумала, что, может, то, что рассказывал дед, и вправду случилось. Только я подумала, что такой маленький мальчик вряд ли спустился бы в темноте в подвал, поэтому и сказала: «Но я думала…»

Мерцающие глаза пристально смотрели на нее.

– Это все?

Она кивнула.

– Это ведь пустяки, правда?

Он убрал локти со столика и выпрямился. Какое облегчение, что теперь он не так близко!

– Да, пустяки. Вы были правы в том, что подумали в первый раз, – сказал Джейкоб. – Он грезил. И совершенно неважно, когда ему привиделось то, о чем он рассказал вам, – когда он был ребенком или когда впал в детство. Проход всегда начинался в подвале, вы сами сегодня в этом убедились. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Все, что рассказал вам Мэттью, было сном, от первого до последнего слова.

Он поднялся со стула.

– Все равно это не имеет никакого значения, – сказал он, взял ее пустую чашку и направился к тем, кто стоял у подноса с кофе.

Глава 12

Среди них была и Флоренс Дьюк. Она стояла там с тех самых пор, как они вернулись из подвала; она ни с кем не разговаривала, просто стояла и пила кофе, глоток за глотком, медленно, пока не допивала чашку; потом наполняла ее и снова, глоток за глотком, выпивала. У нее был вид человека, погруженного в свои мысли. Было ясно, что происходящее вокруг ее не касается – разговор Джеффри Тэвернера с Мэриан Торп-Эннингтон, шумная болтовня и смех Эла Миллера или временами злые, временами нарочито тактичные замечания Фогарти Кастелла. Даже когда он обратился к ней с одним из своих иностранных жестов и эмоционально заметил вполголоса: «Этот Эл Миллер точно устроит нам сцену, говорю вам. Почему он не может спокойно выпить и улечься спать, как тот, второй?» – даже тогда она не до конца вернулась к реальности. Глаза ее смотрели мимо него, когда она сказала в своей медленной манере:

– С ним все в порядке. Оставьте его.

Она протянула руку за кофейником и вновь наполнила свою чашку. Фогарти подумал, не пьяна ли она. Лицо ее не было красным. Оно побледнело настолько, насколько это было возможно с ее природным румянцем. Иногда выпивка действовала на людей таким образом. Руки у нее не дрожали, и стояла она словно фигура на носу корабля: крупная, сильная женщина, крепкая и решительная. Но было в ней что-то такое… Он пожал плечами и вернулся к Элу Миллеру, который и не прекращал говорить.

– Где Айли? Мне нужна Айли. Мне надо сказать ей кое-что.

Фогарти воздел руки.

– Разве я не сказал вам, что она занята? Подождите немного, и вы совсем скоро ее увидите. Вы думаете, у моей жены три пары рук? Дайте же Айли закончить свою работу!

Эл закинул ногу на угол стола и сидел, раскачиваясь. Он запел слабым фальцетом:

– «Милая Айлин, дорогая Айлин…»^[27] Вот это песня для нее! Ирландская песня для ирландской девушки. У нас на станции есть ирландец, зовут Пэдди О’Холлоран, он ее поет. Он говорит, я не умею петь. – Он схватил Кастелла за лацкан пиджака и закачался. – Кто говорит, что я не умею петь? – Он запел громче. – «Милая Айлин…» – и вдруг резко замолчал. – Говорю вам, мне нужна Айлин, сказать ей кое-что.

– Она занята, я же сказал. Выпейте еще. Что же такое вы хотите ей сказать?

Эл отпустил его лацкан, нашарил платок и вытер лицо.

– Я не против, – сказал он, наклонил предложенный бокал, отпил большой глоток и моргнул. – Я не пьян.

Фогарти не ответил. Он надеялся, что эта порция спиртного сработает, но, конечно, нельзя было знать наверняка. Эл прикончил выпивку в бокале и поставил его мимо стола. Когда бокал разбился, он неуверенно рассмеялся и повторил:

– Я не пьян…

– Никто этого и не говорил.

– И правильно, я им так и сказал. Никто не скажет, что я пьян. Уволят меня, да? Скажут, что я пьян и уволят? – Он взял Фогарти за руку. – Я тебе скажу, кого уволят. Их! Я ухожу оттуда… Никто не скажет, что я пьян.

Голос его раздавался очень громко.

– Никто этого и не говорит.

Эл уставился на него.

– Если бы я был пьян, я бы разговаривал. Не пьян – не разговариваю… Только с Айли. Если есть деньги, мы их получим. Если нету – невелика беда… Мы все равно поженимся… Поженимся на вырученные деньги…

– Пойдемте со мной, я приведу Айли. Выпейте еще немного, и я ее приведу, – сказал Фогарти.

Эл покачал головой.

– Ну ладно.

Тут он вдруг приблизил губы к уху Фогарти и сказал пронзительным шепотом:

– Хочешь знать… чего я… да? А вот не скажу!

Он вдруг отпустил руку, потерял равновесие и чуть не шлепнулся со стула.

Все это время Люк Уайт стоял у стола с бесстрастным и равнодушным видом. Может, он слушал, как Мэриан Торп-Эннингтон рассказывает Джеффри Тэвернеру историю своих трех замужеств. Может, наблюдал беседу Джейкоба с Милдред Тэвернер. А может, наблюдал за Джейн, мисс Сильвер и Джереми или за Флоренс Дьюк. Может, он слушал Эла Миллера. Когда Джейкоб прошел через комнату и поставил чашку Милдред Тэвернер, Люк взял поднос и вышел через служебную дверь в конце комнаты.

Кастелл усадил Эла Миллера на стул. Какое-то время он молчал. Люк оглянулся, придержав дверь плечом, затем отпустил ее.

Флоренс Дьюк выпрямилась, рассеянно пощупала свой рукав и медленно сказала:

– У меня нет платка.

Слова эти не были ни к кому адресованы, и никто не обратил на них внимания. Она обошла стол и вышла через служебную дверь. В гостиной Джейн как раз говорила:

– Наверное, вы думаете, что это очень странная вечеринка. Мы все – кузены, потомки старого Джеремайи Тэвернера, который когда-то держал эту гостиницу. Сейчас она принадлежит Джейкобу Тэвернеру. Вон он, у стола. Он эту вечеринку и устроил. Он внук, а все остальные – правнуки. Большинство из нас раньше не были знакомы. Только Джереми и я. Это из-за семейных ссор. Кузен Джейкоб дал объявление о поиске потомков, и вот мы все здесь.

Джереми сказал: «Оптовая партия родственников!», и Джейн рассмеялась своим приятным смехом.

– Вам было бы интересно узнать, кто есть кто?

Мисс Сильвер кашлянула и совершенно искренне ответила:

– Это было бы чрезвычайно интересно.

Внизу в кухне Айли убирала на место бокалы и серебро. Она делала это медленнее, чем обычно, потому что то и дело горькие слезы капали из-под ее красивых темных ресниц и текли по бледным щекам. Иногда слеза падала на ложку или стакан, и тогда ей приходилось снова их полировать. Энни Кастелл хлопотала у плиты. Движения ее были медленными и вялыми; было удивительно, как она вообще все успевала. Обе они молчали, пока в конце концов Энни не обернулась и не сказала своим невыразительным голосом:

– Что толку стоять там и плакать? Не слышала, чтоб это кому-то помогало.

– Мне вообще ничто не поможет… – с горечью ответила Айли.

Энни Кастелл сняла крышку с кастрюли с овсянкой, хорошенько помешала кашу и снова накрыла крышкой. Потом спросила:

– Это из-за Люка?

Айли ответила быстро, словно у нее перехватило дыхание:

– Если он до меня дотронется, я умру. – Она перевела дух. – Или убью его.

Энни Кастелл поцокала языком, но какое-то время ничего не говорила. Она слышала, как часто дышит Айли, но молчала. Наконец она спросила:

– Он к тебе приставал?

Айли снова расплакалась.

– Он поднялся в комнату, где я была. Я стелила постель мисс Хирон. И я сказала, чтоб он уходил, но он не ушел. Тогда я сказала, что расскажу об этом, а он говорит, давай, рассказывай. Он сказал, – она тяжело дышала, – он сказал, что если я пойду к кому-нибудь, он ночью вырежет ему сердце.

Энни Кастелл вытирала кухонный стол. Закончив, она вынула из ящика чистую старую скатерть и постелила на стол. Затем достала ножи и вилки, аккуратно их разложила и расставила стаканы. Потом сказала:

– Мужчины болтают много чепухи. – И после паузы добавила: – Я бы на твоем месте запиралась на ночь.

– Вы думаете, я этого не делаю?

Энни кивнула и сказала:

– Миссис Бридлинг забыла шарф. Принеси его из судомойни, положи на буфет, чтоб был под рукой, а потом сядь и поужинай. Неизвестно, когда Люк и Фогарти спустятся. Поешь и иди спать.

Айли ничего не ответила. Она пошла в судомойню и вернулась с пустыми руками.

– Его там нет.

Энни Кастелл нахмурилась.

– Он там, рядом с сушилкой для посуды. Я выронила его, когда несла.

– Его там нет.

– Наверное, она за ним вернулась. Садись и ешь.

Глава 13

Мисс Сильвер оглядела комнату, которую любезно уступил ей капитан Тэвернер.

– Очень удобная, – сказала она, – и это очень мило с вашей стороны. Миссис Дьюк живет в соседней комнате, дальше мисс Тэвернер, вы так сказали? А леди Мэриан и ее муж напротив?

Джереми ответил:

– Не совсем. Прямо напротив вас Джейн, а Эннингтоны дальше. Ванная с другой стороны от комнаты Джейн.

– Очень удобно. Вы правда очень любезны. Эти старые дома иногда такие запутанные. А на площадке есть еще спальни, верно?

Джереми Тэвернер подумал, почему это старые дамы всегда так интересуются чужими делами. Он ответил:

– Да. Мистер Тэвернер вон там, потом Джеффри, и кажется, Кастеллы, и эта девушка, Айли.

Мисс Сильвер кашлянула.

– А Эл Миллер?

Джереми собирал вещи. Джейн сидела на краю кровати. Она сморщила носик и сказала:

– К счастью, нет. Он ушел.

Джереми обернулся с помазком в руке.

– Откуда ты знаешь?

– Мне Айли сказала. Он был… ну, ты видел, какой он был. Чтобы его утихомирить, этот противный Кастелл хотел, чтобы Айли вышла к нему, а она отказалась. Ей хватило истории с Люком Уайтом, и Эл был бы последней каплей. В конце концов она выбежала из комнаты, и чуть погодя Фогарти сказал ей, что Эл пошел домой.

Мисс Сильвер, словно птичка, склонила голову набок и вопросительно повторила последнее слово:

– Домой?

– В Ледлингтон. Он носильщик на станции, я вам рассказывала. Снимает комнату в каком-то закоулке.

Джереми протянул руку за пижамой и затолкал ее в сумку поверх бритвенных принадлежностей.

– Невелики у него шансы добраться туда. Думаю, пьяный и беспомощный, он будет валяться в какой-нибудь канаве. Вообще-то я видел, как он выходил, и если он не протрезвеет, то вряд ли пройдет больше полумили. Он все еще пел «Милую Айлин».

– Какая нелепость, что Айли живет здесь, – сказала Джейн. – Ей нужно выйти замуж за Джона Хиггинса и уйти отсюда. – Она повернулась к мисс Сильвер. – Это еще один из наших кузенов, только он не захотел сюда приходить. Возможно, он опасается, что не сможет подставить другую щеку Люку Уайту. Он что-то вроде местного проповедника, когда не работает старшим плотником у сэра Джона Лэйберна. Он и Айли любят друг друга, и из него получился бы отличный муж.

Джереми поднял свой чемодан.

– Я согласился переночевать в комнате на средней площадке лестницы.

Он взял Джейн за запястье и, потянув, заставил ее встать.

– Будь хорошей девочкой, спустись со мной и помоги разложить вещи. Спокойной ночи, мисс Сильвер.

Они спустились по короткому пролету в комнату, где разговаривали перед ужином. На просторной старомодной кушетке уже было постелено. Выглядела постель весьма удобной. Джереми закрыл дверь и спросил с хмурой настойчивостью:

– Чего ради ты так усердствуешь?

– Чего ради усердствую как?

– Как ты расстилалась перед мисс Сильвер.

– Не расстилалась!

Он сказал презрительно:

– Еще как расстилалась! Я хочу знать, почему.

Джейн смягчилась. До этого она довольно высокомерно смотрела в одну точку поверх его головы. Теперь она позволила себе на мгновение встретиться с ним глазами, потом потупилась и сказала осторожно:

– Джереми…

– Ну?

– Есть кое-что… и я не знаю, говорить тебе об этом… – Она сделала паузу и задумчиво добавила: – Или нет.

Джереми бросил сумку на диван, обернулся и спросил:

– Послушай, в чем дело?

– Ну, может, это пустяки…

– Хорошо, если это пустяки, тогда тебе лучше пойти спать.

– Нет, я скажу тебе. Просто… ты знаешь, я познакомилась с мисс Сильвер у миссис Морэй, и я тогда подумала так же, как любой другой: она типичный образчик эдвардианской гувернантки, которую нужно поместить в стеклянную витрину в Британском музее или что-то вроде того. Но при этом она очень милая, и мы с ней отлично поладили.

– Дорогая, к чему ты ведешь? Или мне можно спокойно подремать, пока ты дойдешь наконец до сути?

– Я до нее дошла. Она всем казалась гувернанткой, и я тоже так считала. Но она не гувернантка. То есть на самом деле она когда-то ею была, вот почему выглядит так убедительно; это отличная маскировка – знаешь, как у насекомых, которые прикидываются веточками…

– Джейн, ты бредишь!

– Нет, милый, я просто мягко подвожу тебя к сути.

– К чему подводишь?

Она заливисто рассмеялась, приблизила губы к его уху и сказала:

– Она – детектив.

– Ты меня разыгрываешь.

– Нет, правда. Миссис Морэй сказала, что она просто чудесный детектив. И Чарльз тоже так сказал. Они говорят, что в отделе уголовного розыска в Скотленд-Ярде в ней души не чают.

– Ты не водишь меня за нос?

– Еще чего! – негодующе ответила Джейн.

– Ты ведь запросто можешь. Значит…

Они посмотрели друг на друга. Джейн кивнула.

– Знаю. Я тоже так подумала насчет ее появления здесь. Может, это и случайность, как она рассказывает, а может, и нет. Вдруг она что-то расследует?

Джереми заявил сердито:

– Говорил же тебе, что с этой гостиницей что-то нечисто! Тебе не следовало приезжать.

– Старая песня! – Она послала ему воздушный поцелуй. – Вот я и подумала, что если тут творятся какие-то грязные делишки, то пусть она знает, кто есть кто и имеет какое-то представление об обстановке. Потому что… Я же не рассказала тебе про Люка Уайта!

К этому она и перешла, закончив свой рассказ словами:

– Это было действительно ужасно. И хватит говорить, что мне не следовало приезжать, потому что это чушь. Я все думаю об Айли. Видно было, какое потрясение она испытала. Знаешь, это по-настоящему жутко – расхаживать вот так, распоряжаться другими людьми и угрожать, что вырежешь парню сердце и утопишь девушку в крови, если она выйдет замуж за другого.

Джереми сказал странным тоном:

– Да уж, не очень.

Потом он поднял лицо Джейн за подбородок и крепко ее поцеловал. Это было приятно, но подрывало ее силы. И подорвало их еще больше, когда он сказал другим тоном:

– Давай поженимся поскорее.

Джейн не хотела, чтобы силы ее покинули, но чувствовала, что это вот-вот случится. Она и не осознавала раньше, как ужасно просто было бы сказать «да». Она поцеловала его в ответ, вырвалась и выбежала из комнаты.

Глава 14

Дом укладывался спать. В нижних комнатах было тихо и темно, если не считать тусклого света лампы на стене в маленьком квадратном холле. Старые дома готовятся к отдыху медленно. Полы, по которым ходило столько поколений, мебель, которой так долго пользовались, стены, которые веками несли тяжесть потолочных балок, – все это затихает постепенно. Слышатся легкие шорохи, скрипы, движения: шепот в замочную скважину, помешивание золы в потухшем камине, вздохи в дымоходе; и все это во тьме, которая приходит сюда ночь за ночью уже, наверное, триста лет. Всплывают мысли, чувства, поступки, которые наложили на дом свою печать. Сегодняшняя жизнь больше не властна над этими пустыми комнатами. В них крадучись возвращается прошлое.

Наверху мисс Сильвер, которая провела очень полезный и познавательный вечер, заплела волосы в косы и аккуратно заколола их на ночь. Она сложила малиновый халат, сшитый в последний военный год из дешевой ткани, но зато весьма удобный и теплый; он был украшен кружевом, которое она собственноручно связала крючком и которое было настолько прочным, что успело послужить украшением на двух предыдущих халатах. Тапочки у нее были новые – их привезла с Востока в подарок Дороти, жена ее племянника. Очень мило с ее стороны, к тому же у них как раз нужный оттенок красного. На носках были черные помпоны; они, конечно, износятся раньше, чем тапочки, но их можно будет заменить. Мисс Сильвер аккуратно поставила их рядом, улеглась в кровать, после чего накинула теплую синюю шаль с ажурной каймой поверх шерстяной ночной рубашки с длинным рукавом, прочла главу из Библии, потом задула свечу и уснула.

На Милдред Тэвернер тоже была шерстяная ночная рубашка с длинным рукавом. Она вышила по тонкому букетику цветов по обеим сторонам выреза спереди, а вырез отделала кружевными рюшами. Она лежала в темноте и жалела, что выпила так много шампанского. Кровать казалась ей совершенно неустойчивой, и чувствовала она себя вовсе не хорошо. Она пыталась вспомнить, что говорила Джейкобу Тэвернеру.

В большой двуспальной кровати в комнате напротив Фредди Торп-Эннингтон слышал, как голос его жены все звучал и звучал. Он не спал, раз мог слышать слова Мэриан, но и не бодрствовал, потому что был не в состоянии ей ответить, даже если бы захотел. Но он и не хотел. Он хотел, чтоб она замолчала и погасила свет, от которого у него болели глаза. Он не пьян – он же поднялся по лестнице, так? И он хотел спать. Ну почему Мэриан не оставит его в покое и не погасит свет? Она говорила: «Фредди, дорогой, ты же знаешь, что не следует столько пить» и еще: «Завтра ты будешь чувствовать себя паршиво, ты же знаешь». Он не хотел слышать никаких слов. Он хотел спать.

Мэриан Торп-Эннингтон намазала лицо кремом, подвязала подбородок специальной повязкой, которую надевала на ночь, хотя она была ужасно неудобной, убрала волосы под чепец, чтобы сохранить завивку, а на руки надела перчатки из мягкой замши. После этого она сняла накидку, которую перед тем надела, чтоб не запачкать ночную рубашку. Ее стоило беречь: белая, из нинона^[28] тройного плетения, на плечах и талии тонированная нежным яблочно-зеленым оттенком. Она надела короткий яблочно-зеленый жакетик в том же стиле и бросила взгляд в зеркало. Повязка для подбородка портила впечатление, но, как ни крути, лицо нужно мазать кремом, и все равно ее никто не видит. Фредди, бедняжка, никогда не знал, как она выглядит или что на ней надето. Это, кстати, было правдой, потому что, раз решив, что она самая красивая женщина на свете, он придерживался этого убеждения, и, что бы она ни делала (или забывала сделать), ничто не могло его поколебать.

Мэриан Торп-Эннингтон вздохнула с мимолетным сожалением о тех днях, когда изумительный цвет ее лица был результатом молодости, мягкой воды и теплого воздуха в Рэтли и когда ей не нужно было беспокоиться о двойном подбородке. Затем она легла в постель, поцеловала Фредди в затылок и задула свечу.

На другой стороне лестничной площадки Джеффри Тэвернер читал в кровати. На нем была опрятная серая пижама и серый халат, отделанный черно-белой тесьмой. На кровати было всего две подушки, и он с некоторым трудом уложил их поудобнее. Надев очки в светлой роговой оправе, он читал триллер с интригующим названием «Три трупа и гроб».

В соседней с мисс Сильвер комнате Флоренс Дьюк так и не разделась. Она сидела на краю постели, сложив руки на коленях. На комоде, служившем туалетным столиком, горела свеча. Пламя колыхалось на сквозняке от окна, из-за этого свеча оплывала очень быстро. Пламя свечи и оплывающий воск отражались в наклонном зеркале, и получались два дрожащих язычка пламени, две маленькие впадины, из которых лился расплавленный воск, и две свечи, ставшие толще от того, что в старых поверьях называлось «восковым саваном»^[29]. Флоренс Дьюк глядела мимо них на стену.

Джейн чувствовала, как в комнату проникает холодный и соленый морской воздух. Она разделась меньше чем за пять минут и теперь лежала в темноте, а по комнате гулял ветер. Она смотрела, как в темноте проступает прямоугольник окна, пока он не стал похожим на картину в раме. Рама была видна, но сама картина представляла собой неясное светло-серое пятно, бесформенное и пустое. Подобное упоминалось в Библии, в Книге Бытия. Мысли ее поплыли, ей стало тепло и приятно. Джереми поцеловал ее так, словно он ее любит – очень любит. Кузены не должны сочетаться браком… а может, и пусть сочетаются… может…

Она резко проснулась. В ее дверь тихо стучали, а потом дверь открылась, по комнате пронесся порыв ветра, и голос Айли сказал:

– Мисс Хирон, пожалуйста…

Джейн села в кровати. Дверь закрылась, ветер утих.

– Что случилось? Послушай, закрой окно, а я зажгу свечу.

Окно закрылось, в комнате сразу стало тихо. Шторы сомкнулись, и при свете свечи Джейн увидела Айли в синем платье. На руке у нее висела одежда: ночная рубашка и халат. Она стояла между окном и кроватью, пытаясь отдышаться, пристально глядя на Джейн. Лицо у нее было белое как мел.

Джейн снова спросила:

– Что случилось?

Айли подошла поближе.

– Мисс Хирон… если бы вы позволили мне остаться здесь… я бы посидела в кресле совсем тихонько.

– Что случилось?

– В моей двери нет ключа, – ответила Айли дрожащим голосом.

– То есть его вообще нет или нет сейчас?

Дрожащий голос зазвучал тише:

– Он исчез. Тетя Энни велела мне запереть дверь; ей незачем было это говорить – я всегда запираюсь с тех пор, как тут появился Люк. Но сегодня ключ исчез.

– Ты должна рассказать тете.

– Не могу, они спят в одной комнате – она и дядя. Если вы позволите мне остаться…

– Конечно, ты можешь остаться. Раздевайся и ложись! На этой кровати шестеро поместятся.

Айли перевела дух.

– Я не то имела в виду… и не хотела вас беспокоить… просто остаться в вашей комнате. Он велел попросить вас.

– Он? Кто? – быстро переспросила Джейн.

– Джон, мисс Хирон, Джон Хиггинс.

– Когда?

– Мисс Хирон, вы никому не расскажете? В этом нет ничего плохого, но вы не расскажете? Иногда он сюда приходит и, проходя мимо дома, насвистывает, чтобы дать мне знать, что он здесь. Он насвистывает мелодию гимна «Ледяные вершины Гренландии». Я выглядываю в окно, он спрашивает: «Ты в порядке, Айли?», и я говорю: «Да». Но сегодня вечером ох как он был встревожен!

– Почему?

Айли сжалась.

– Вы же знаете, что тут произошло с этим Люком. Я спустилась вниз и рассказала все тете Энни. Миссис Бридлинг, которая приходит помогать, когда у нас много работы, уже закончила и ушла домой, а я убирала серебро. Я не знала, что там кто-то еще есть. Но миссис Бридлинг вернулась. Она забыла шарф и вернулась за ним, и она слышала, что я рассказывала, когда думала, что мы с тетей Энни только вдвоем.

– Откуда ты знаешь?

Айли присела на край кровати, словно больше не могла держаться на ногах. Казалось, тяжесть всего мира лежит у нее на плечах. Она продолжила:

– Миссис Бридлинг сразу вернулась в Клифф и занялась мистером Бридлингом: он прикован к постели. Потом она стала думать о том, что услышала, поразмыслила и пошла в соседний дом и рассказала все Джону Хиггинсу. Джон сразу пришел сюда. Я никогда не видела его в такой тревоге.

– Неудивительно. Айли, почему ты не выйдешь за него, раз он этого хочет? Он ведь хочет, да?

Айли посмотрела на нее долгим скорбным взглядом.

– Чтобы на моих руках была его кровь, как грозился Люк? – Она покачала головой. – Я лучше со скалы прыгну. Я ему так и сказала сегодня.

– И что он на это ответил?

Голос Айли стал еще тише:

– Он сказал, что я потеряю свою душу и отправлюсь в ад, а он последует за мной – туда или куда угодно. И он сказал: «Пусть Бог простит меня, но это правда». Я его никогда таким не видела. Что это такое происходит с мужчинами, мисс Хирон, что они так горячатся из-за девушки? Эл, и Люк, и даже Джон; что на них такое нашло?

Джейн закусила губу. Ей хотелось и смеяться, и плакать. Она вспомнила крепкий поцелуй Джереми.

Айли продолжала нежным горестным голосом:

– Он хотел, чтобы я вышла через боковую дверь. Он сказал, что отведет меня к миссис Бридлинг и мы поженимся через три дня. А я сказала, что не могу оставить тетю Энни. Никогда бы не подумала, что он так разгорячится. Я только все твердила нет, и нет, и нет, и наконец он заставил меня поклясться, что я пойду в вашу комнату и попрошусь остаться здесь, а он придет утром и поговорит с дядей, вот я и пообещала…

Ее голос совсем затих.

Глава 15

Айли скользнула под одеяло с другой стороны кровати и почувствовала, как ее окружили тепло и безопасность. Она тихо сказала: «Спасибо, мисс Хирон» и услышала смех с соседней подушки.

– Перестань называть меня «мисс Хирон»! Когда ты выйдешь за Джона Хиггинса, мы станем кузинами.

Джейн лежала и думала, как все это странно. Она почувствовала, когда Айли уснула, но у нее самой сна не было ни в одном глазу. Если спугнуть первый сон, он неохотно возвращается. Она раздумывала обо всем, что произошло с момента их приезда в «Огненное колесо». Старый дом, темный проход к берегу, пьяный смех Эла Миллера, Айли, держащийся за окровавленную руку Люк Уайт, поцелуй Джереми в маленькой комнатке на лестнице – все это вернулось в виде мыслей, мысли превратились в видения, и с ними она пересекла грань между сном и явью. В последнем из этих видений она встала с кровати и подошла к двери. Дверь была открыта. Она выглянула в коридор: он был пустой и темный. Но в конце его, там, где начиналась лестница, горел свет. Она прошла до лестничной площадки и посмотрела вниз через перила. Дверь маленькой комнаты на средней площадке лестницы была открыта, и из нее кто-то выходил. Это был Джереми. Она подумала так, когда увидела его. А потом засомневалась. Волосы его были гораздо длиннее, и выглядел он очень больным. На нем было длинное широкое пальто и большой темный шарф. Он крепко прижимал руки к боку, между пальцами бежала кровь. Это был не Джереми, это не мог быть он. Он вышел из комнаты и посмотрел вверх, туда, где она стояла. Она знала, что он вот-вот умрет. Она закричала и от крика проснулась.

Она села в кровати, прижав руку к горлу; крик все еще звенел у нее в ушах. На одно мгновение сон еще оставался перед глазами: смотрящий на нее снизу Джереми, текущая кровь и крик. Это кричала она? Или кто-то еще? Сон улетучился, и она не знала, что думать. Она вспомнила про Айли. Если она так громко закричала, то почему Айли не проснулась?

Она протянула руку через кровать, пытаясь нащупать Айли, но ее не было. С момента пробуждения прошло лишь несколько секунд. В тот миг, когда она поняла, что Айли нет в комнате, она снова услышала крик – он раздался где-то в доме.

Сама не заметив как, Джейн оказалась у двери. Темный и пустой коридор тянулся до лестничной площадки. Все было в точности как в ее сне, только во сне она не чувствовала ни тепла, ни холода, а сейчас она так мерзла, что едва могла дышать. Сердце колотилось, дыхание перехватило. Она, должно быть, схватила халат, потому что сейчас судорожно прижимала его к себе. Она набросила халат на плечи и услышала, как просыпается весь дом. Скрипнула пружина кровати, открывались двери. Мисс Сильвер вышла из своей комнаты, завязывая пояс на халате.

Джейн пробежала мимо нее до верхней площадки лестницы и остановилась, словно опять вернулась в свой сон: дверь маленькой комнаты была открыта, и из нее выходил Джереми. От ужаса ее словно обдало холодом. А потом холод и ужас исчезли, а вместе с ними и сон: это был Джереми, вполне живой, в бело-голубой пижаме и с растрепанными волосами.

Джейн сбежала вниз на пол пролета и схватила его за руку.

– Джереми! – начала говорить она, но его имя замерло на ее приоткрытых губах, когда она посмотрела вниз, в холл.

Внизу были трое. Один из них лежал на полу в центре, раскинув руки и ноги. Он лежал лицом вниз, будто споткнулся на нижней ступеньке и упал, широко раскинув руки. Левая рука была обмотана носовым платком. Он был без обуви, но в темных брюках и сером льняном пиджаке. Под левой лопаткой торчала грубая роговая рукоять ножа. В желтом свете свисавшей с потолка лампы было видно, что весь пиджак с этой стороны в жутких пятнах крови. Лампа висела на трех медных цепях и едва горела, но было видно, что это Люк Уайт лежит там мертвый, с ножом в спине.

Возможно, кричала Флоренс Дьюк. Она стояла как раз у стойки перил в конце лестницы, где коридор вел к обитой сукном двери. Она была одета в ту же одежду, что и за обедом. Она выглядела просто безобразно в этом алом платье с кричащим розово-зеленым рисунком. Несвежий макияж, нанесенный много часов назад, ужасающе резко выделялся на бледном лице. Она держала руки на некотором расстоянии от себя и пристально смотрела на них. Пальцы были в крови.

Айли сидела на нижней ступеньке лестницы, скорчившись и закрыв лицо руками.

Пока Джереми и Джейн смотрели на все это, мимо них прошла мисс Сильвер. Она спустилась в холл и потрогала запястье на одной из раскинутых рук. Когда она выпрямилась, по лестнице сбежал невероятно растрепанный Фогарти Кастелл, его красная пижамная куртка была расстегнута на груди, полы клетчатого халата разлетались. И тут же эта застывшая немая сцена распалась из-за его шумного смятения. Воздух пульсировал от восклицаний, протестов, клятвенных уверений.

– Мой бедный Люк! За что же с ним случилось такое! Кто убийца? И почему это произошло со мной, в моем доме, в моем приличном доме? И мистер Тэвернер здесь… праздник… семейная встреча! Вот так встреча! Нужен врач, почему никто не пошлет за врачом? Может, его еще можно вернуть, может, он заговорит – пусть скажет одно лишь слово, пусть лишь назовет имя убийцы, который разоряет меня, устроив в моем доме убийство! Мой бедный Люк… такой официант, такие прекрасные делал коктейли! – Он запустил пальцы в свою и без того безумную прическу и выдал эпитафию из одного-единственного слова: «Незаменим!»

В этот момент возникла невозмутимая фигура Джеффри Тэвернера: серый халат аккуратно запахнут, волосы безупречны. Очки в роговой оправе он снял и оставил в комнате – они отмечали место, на котором он прервал чтение «Трех трупов и гроба».

Следом за ним шел Джейкоб Тэвернер, одетый в пальто и укутанный так, словно он собирался в дорогу, со сморщенным от холода лицом. А может, не холод, а что-то другое придало его лицу этот желтый оттенок. Он спустился до поворота лестницы, почти наступая на пятки Джеффри Тэвернеру, и услышал, как мисс Сильвер говорит:

– Он совершенно мертв, мистер Кастелл. Нужно немедленно позвонить в полицию.

Глава 16

Айли не шевельнулась. Джейкоб Тэвернер шагнул мимо нее в холл. Он стоял и смотрел на распростертое тело.

– Люк Уайт, да? – Он внезапно накинулся на мисс Сильвер: – Вы говорите, он мертв. Откуда вам знать? Вы ведь не врач, так?

Мисс Сильвер утратила авторитетный вид. Она кашлянула и, словно извиняясь, ответила:

– У него нет пульса. И положение раны… Возможно, я высказалась слишком категорично. – Она казалась несколько взволнованной. – Я оставалась в Лондоне во время войны. Там трудно было избежать подобного горького опыта.

Джейкоб сказал:

– Хм… Нужно убрать его отсюда.

Тут мисс Сильвер на самом деле разволновалась. При всем желании незаметно оставаться на заднем плане, она никак не могла молча согласиться на то, чтобы тело унесли. Она отлично сымитировала свойственное женщинам упрямство.

– О, вы так считаете? Конечно, вам лучше знать, но я всегда думала, что ничего нельзя трогать до приезда полиции. Это доставляет много неудобств, но я всегда считала именно так.

Из полуоткрытой двери в столовую доносился громкий раздраженный голос Фогарти Кастелла:

– Да, я уже дважды это повторил: полицейский участок Ледлингтона!.. Это полиция Ледлингтона?.. Я хочу сообщить об убийстве… Я говорю, убийство!.. Мужчину ударили ножом в спину! Он мертв!

Джейкоб Тэвернер прошел через холл в столовую и закрыл за собой дверь. Больше не было слышно, о чем там говорят.

Все это время Флоренс Дьюк не двигалась. Айли сидела неподвижно, закрыв лицо руками. Поверх ночной рубашки на ней был бледно-розовый халат, на босых ногах – шлепанцы. Темные волосы рассыпались по плечам. Джейн села рядом с ней на ступеньку и обняла ее. Она почувствовала, что Айли сильно дрожит. Долгие приступы дрожи сотрясали ее, словно волны во время прилива и отлива.

Когда Джереми шагнул в холл, он почувствовал, как кто-то коснулся его руки. Возможно, случайно, но ему так не показалось. Мисс Сильвер стояла в дверном проеме гостиной. Он решил, что именно она дотронулась до него. Когда она сделала шаг назад, он пошел за ней. В гостиной было темно и тепло, в камине все еще горел огонь. Они хоть и были на виду у тех, кто остался в холле, но фактически оказались наедине.

Мисс Сильвер сказала очень спокойно:

– Капитан Тэвернер, мне не хочется мозолить им глаза. Вы до некоторой степени привыкли командовать людьми. Вы сможете при необходимости проявить настойчивость? Ничего нельзя трогать и передвигать до приезда полиции, и по возможности всем следует пройти сюда и дожидаться ее появления.

Она кивнул.

– Девушки не одеты… Никто из нас не одет, кроме Флоренс Дьюк. Она…

Он запнулся.

Мисс Сильвер кашлянула.

– У нее на руках кровь. Но вы знаете, это ничего не доказывает. Если она его обнаружила, она могла попытаться остановить кровотечение из раны. Она, безусловно, испытала сильнейший шок. Думаю, мне лучше пойти к ней. Полиция будет здесь примерно через полчаса. Пожалуйста, постарайтесь привести всех в гостиную.

Она прошла мимо лестницы и подошла к Флоренс Дьюк, стоявшей неподвижно и глядевшей на свои красные от крови руки. Она не пошевелилась, когда мисс Сильвер коснулась ее.

– Миссис Дьюк, пройдите, пожалуйста, в гостиную и присядьте. Полиция скоро будет здесь, и они захотят увидеть всех. У вас шок.

Рука, которой она коснулась миссис Дьюк, дернулась. Флоренс Дьюк издала такой звук, как будто у нее что-то застряло в горле. Она не могла произнести ни слова. Потом, вместе с глубоким, тяжело ей давшимся выдохом, они полились – не потоком, а в ее прежней манере: медленно, словно поднимающиеся пузырьки.

– Он мертв… Я нашла его…

– Да. Полиция захочет услышать все, что вы можете рассказать. Пойдемте присядем в гостиной.

Флоренс не двинулась с места. Она по-прежнему смотрела на свои руки.

– Она была там… эта девушка, Айли… Она вышла из гостиной… и закричала. Она сказала: «Это Люк! Он мертв!» А я сказала: «Никогда не знаешь, где повезет».

Мисс Сильвер кашлянула.

– Почему вы так сказали?

Флоренс впервые пошевелилась и перевела взгляд. Красивые темные глаза на мгновение остановились на мисс Сильвер. Взгляд был отсутствующий. Она медленно ответила:

– Ну это же так, разве нет? Может, она не знает, где ее везение. Может, удача ее вот-вот догонит. Иногда так бывает, когда совсем этого не ждешь.

– Боже правый! Так что же вы хотели этим сказать?

Что-то мелькнуло в темных глазах Флоренс. Тяжелый, монотонный голос сказал:

– Не хотите узнать?

Она рывком повернулась и пошла в гостиную.

Джеффри Тэвернер зажигал лампы на стенах. Они осветили Флоренс Дьюк, стоявшую у камина. Носовым платком она оттирала руки. Покончив с этим, она бросила платок в камин, где он вспыхнул и вскоре превратился в кучку пепла.

Джереми собирал всех в гостиной и отлично с этим справлялся. Джейкоб Тэвернер пришел из столовой вместе с Кастеллом и сказал, что полиция уже едет. Он был похож на мумию обезьяны, но вел себя энергично и по-деловому. Он много командовал и с удовольствием одобрил то, что уже было сделано.

– Правильно, совершенно правильно! Полиция захочет побеседовать со всеми, они так и сказали. И, разумеется, ничего нельзя трогать. Но здесь не все. Кого не хватает? Я не вижу ни Милдред, ни Торп-Эннингтонов… Да, точно: Милдред, Торп-Эннингтоны и Энни Кастелл.

В разговор вмешался Фогарти Кастелл. Он не хватался за голову и не рвал на себе волосы, но складывалось впечатление, что он может начать делать это в любой момент.

– Энни? – спросил он пронзительным голосом. – А Энни здесь при чем? Неужели кто-то может вообразить, что она встает с постели среди ночи, чтобы убить лучшего из всех официантов, что у нас когда-либо работали? Я ее муж и говорю вам, что если она легла в постель, то она там и остается, а когда она одевается, это занимает у нее три четверти часа.

– Тогда ей лучше начать прямо сейчас, – сухо сказал Джейкоб. – Возможно, полиция захочет поговорить с ней. Он нахмурился и огляделся. – Надо бы, чтобы кто-то сходил и посмотрел, все ли в порядке с мисс Тэвернер, леди Мэриан Торп-Эннингтон и ее мужем. Странно, что они до сих пор не спустились – шум был такой, что и мертвый бы проснулся.

Айли судорожно вздохнула. Джейн усадила ее в большое кресло у камина, села на подлокотник и обняла Айли за плечи. Девушка прислонилась к ней и уткнулась лицом в ее колени.

Джейкоб Тэвернер коснулся руки мисс Сильвер.

– Мадам, я не знаю вашего имени, но мне кажется, у вас есть голова на плечах. Не могли бы вы подняться наверх вместе с мистером Кастеллом и узнать, все ли в порядке с мисс Тэвернер и леди Мэриан Торп-Эннингтон и ее мужем? Им лучше спуститься сюда.

Мисс Сильвер не произнесла ни слова. Даже если она и хотела что-то сказать, Фогарти Кастелл не дал бы ей такой возможности. Он с чувством говорил о своем доме, своей репутации, своей потере, о чистоте своих помыслов, преданности интересам общества и хозяина, об отличных кулинарных способностях своей жены Энни и ее женских добродетелях.

Так они дошли до двери в комнату четы Торп-Эннингтон, в которую Фогарти постучал, но не получил ответа. Когда и на последующий стук, делавшийся все громче, ответа не последовало, мисс Сильвер взялась за ручку и приоткрыла дверь. Их беспокойство, если оно и было, немедленно рассеялось: комнату наполнял глубокий храп двух людей. В этом дуэте отчетливо различались мужские и женские ноты.

Фогарти Кастелл воздел руки.

– Что нам делать? Вы слышите? Они спят, оба! Ну, про него-то я и сам мог бы вам сказать, что он проснется не раньше десяти утра. А леди Мэриан? Следует ли мне набрасываться на нее, будить, трясти за плечо? Если она похожа на мою жену Энни – свою кузину, – то от меньших усилий она не проснется.

В руке у него была горящая свеча. Мисс Сильвер забрала ее и вошла в комнату. В большой кровати под балдахином лицом к стене лежал Фредди Торп-Эннингтон. Русые волосы стояли торчком по всей голове. Он выглядел юным и беззащитным. Рот его был широко открыт, и он храпел неровными рывками. Леди Мэриан лежала на спине. Она в точности походила на женскую надгробную фигуру: руки сложены на груди, длинная коса поверх одеяла доставала почти до колен. В колышущемся пламени свечи даже повязка под подбородком усиливала эффект Средневековья. Она выглядела прекрасной и внушительной и издавала глубокий мелодичный храп.

Мисс Сильвер посветила на закрытые веки. Пламя высветило великолепные ресницы Мэриан Торп-Эннингтон, но больше ничего не произошло. Мисс Сильвер кашлянула и отступила.

– Думаю, можно не беспокоить их до приезда полиции, – сказала она непринужденным тоном. – Тогда можно будет решить, необходимо ли их будить.

Фогарти воздел руки.

– Какой дар! Если б я мог так спать! Какая великолепная женщина! Какое сердце, какие легкие, какое пищеварение! Это стоит всех сокровищ мира – быть в состоянии положить голову на подушку и ни о чем не думать до утра! Моя жена Энни тоже такая, но я, я буду думать, и вертеться, и крутиться, и по сто раз за ночь прокручивать все в голове. И вот поэтому я могу сказать полиции, кто убийца. Если бы я спал, я бы его не услышал. Но я не спал. Я лежал и думал, что весной дом обязательно нужно покрасить снаружи и что весна – плохое время для покраски, потому что если каким-то чудом случится жаркое лето, то краска пойдет пузырями. И что если я не куплю самую лучшую краску, то не стоит и начинать, потому что плохая краска не окупит затраченных сил. Снова и снова, так и сяк, это крутится в моей голове. И тут я услышал, как он идет, насвистывая, мимо дома.

Они были в коридоре, мисс Сильвер все еще держала свечу. Пламя освещало строгие мелкие черты ее лица, аккуратно уложенные волосы, вязаную кружевную отделку теплого красного халата.

– Неужели! Кто же это был?

Кастелл развел руками.

– Об этом судить полиции. Но когда они услышат, что он ходит вокруг дома по ночам и свистит под окном моей племянницы Айли всегда одну и ту же мелодию…

Он сложил губы трубочкой и весьма мелодично просвистел первые две строчки знаменитого гимна епископа Хебера.

– Разве он приходит днем? Нет! Только ночью и вот так свистит под окном Айли. А когда я спрашиваю свою жену Энни, она говорит, что это гимн «Скалистые вершины Гренландии».

Учительская жилка в мисс Сильвер оказалась слишком сильна. Она кашлянула и поправила:

– «Ледяные».

Фогарти выглядел возмущенным.

– Ледяные, скалистые – все одно, как ни назови! Я не пою гимны. Это Джон Хиггинс их поет и насвистывает под окном Энни. А мой бедный Люк, влюбленный в нее, – разве бы он не рассердился? Все могло бы дойти у них до брани, а то и до драки. А может, и до ножа в спину? И Айли была не в постели, а внизу, в холле, где ей совершенно нечего делать среди ночи!

Мисс Сильвер снова кашлянула.

– Вы должны все это рассказать полиции, мистер Кастелл. Не следует ли нам постучать в дверь мисс Тэвернер?

Они постучали и не получили ответа. На этот раз мисс Сильвер не стала стучать еще раз. Она открыла дверь и шагнула через порог.

Комната была большая, но скудно обставленная. Маленькая современная кровать стояла у правой стены. Она была пуста, как и комната. Мисс Тэвернер там не оказалось. Ее одежда была аккуратно сложена на стуле в ногах кровати. Прятаться в комнате было негде. Ее там не было.

Мисс Сильвер вернулась в коридор, оставив дверь приоткрытой. С того места, где она стояла, она увидела, что дверь ванной комнаты открыта, внутри темно. Она прошла мимо двери Джейн и своей собственной и заглянула туда. Там совершенно точно никого не было.

Когда она шагнула назад, глаза ее уловили какое-то движение в коридоре на другой стороне лестничной площадки. Как и тот, в котором они сейчас стояли, он был темным, но по нему кто-то шел на свет. Через мгновение появилась мисс Тэвернер. Ее волосы были растрепаны, она выглядела растерянной. На ней был лиловый халат.

– Мистер Кастелл, что случилось? Я проснулась от такого жуткого шума! Я пошла к Джеффри, но его нет в комнате. У нас пожар? У меня есть время собрать вещи?

Глава 17

Холодный зимний свет проникал в кабинет Фогарти Кастелла через единственное окно. От остальных маленьких и запущенных комнат, прячущихся в закоулках дома, его отличал лишь большой простой стол с бюваром, чернильницей и подставкой для ручек. На полу лежал грязный квадратный ковер, обои местами отставали от стен. На выступе камина, который располагался в углу и придавал комнате неровную форму, висела засиженная мухами гравюра с изображением герцога Веллингтона, ведущего войска в битву при Ватерлоо. В комнате было две двери: одна вела в гостиную, вторая выходила в коридор, ведущий к кухне. На стуле у окна лежала книга записи постояльцев – ее убрали со стола для удобства полиции.

Инспектор Крисп из Ледлингтона – низкорослый, жилистый и смуглый – сидел перед бюваром с карандашом в пальцах и с бдительным видом терьера, караулящего крысиную нору. Рядом с ним, сбоку от стола, сидел инспектор Эббот из Скотленд-Ярда. Стул он поставил под углом, чтобы вытянуть длинные ноги, и сидел, откинувшись на спинку в настолько непринужденной позе, насколько позволял стул. Руки он держал в карманах. Он был одет в темно-синий костюм без единой морщинки, с идеальными стрелками на брюках и с галстуком подходящего оттенка, который служил сдержанным цветовым акцентом на этом темном фоне. Идеально приглаженные русые волосы были зачесаны назад над высоким бледным лбом, лицо гладко выбрито. Ничто в его внешности не указывало на то, что он офицер полиции, который большую часть ночи провел на ногах, занимаясь расследованием убийства.

Третьей в комнате была мисс Мод Сильвер, которая также не спала всю ночь и по которой это столь же мало было заметно. Ее прическа – спереди завитая челка, сзади локоны под сеточкой – была образцом аккуратности. На оливково-зеленое платье она приколола любимую резную брошь из мореного дуба в форме розы, с ирландской жемчужиной посередине. Эта брошь досталась ей в наследство от тети, Эдит Блейк, которая отступила от степенных семейных традиций: вышла замуж за необузданного ирландца и сломала шею на охоте. Брошь Эдит проделала длинный путь и сменила хорошенькую легкомысленную владелицу на строгую и практичную мисс Сильвер, для которой была одной из самых ценных вещей.

Мисс Сильвер сидела на низком стуле с прямой спинкой; такие изготовляли в ранние годы правления королевы Виктории. На коленях у нее лежала большая сумка с вязанием – она быстро вязала, совершенно не глядя на мелькавшие спицы. Связано было примерно четыре дюйма из ярко-синей шерсти. В готовом виде это должно было стать теплым шерстяным платьицем для маленькой Джозефины – младшей дочери ее племянницы Эдит Беркетт всего двух лет от роду. Девочка была русоволосая, розовощекая и голубоглазая, поэтому мисс Сильвер сочла этот ярко-синий цвет отличным выбором.

Инспектор Крисп говорил:

– Инспектор Эббот предлагает, чтобы мы вместе с вами прошлись по показаниям – возможно, вы обратите внимание на что-то важное. Насколько я понимаю ситуацию, вы находитесь здесь неофициально по просьбе старшего инспектора Лэмба.

Мисс Сильвер наклонила голову:

– Именно так.

– Он также сказал мне, что ранее вы уже конфиденциально работали с полицией.

Мисс Сильвер внесла небольшую поправку:

– Я конфиденциально участвовала в расследовании дел, с которыми была связана полиция.

На мгновение на лице Фрэнка Эббота появилась тень сардонической улыбки. Инспектор Крисп склонил голову набок и смотрел настороженно. Он не понял, в чем смысл поправки, но решил, что смысл есть и он от него ускользнул. Он не любил что-либо упускать. Он схватил одну из лежавших перед ним бумаг и повернулся, чтобы на нее падал свет.

– Вот показания Кастелла – он повторяет одно и то же. В итоге все сводится вот к чему: он проработал здешним управляющим пять лет, сначала в подчинении у некоего мистера Смита, а затем у мистера Джейкоба Тэвернера, чей отец сдал гостиницу в аренду отцу мистера Смита. Первоначальный срок аренды истек много лет назад, после чего мистер Смит продлевал ее каждый год. После его смерти Джейкоб Тэвернер взял управление на себя. Жена Кастелла – его кузина. Кастелл назвал личность умершего: Люк Уайт, бармен, официант и подручный рабочий. Говорит, что тот проработал здесь три года, и он был им доволен. Но он из семьи с весьма дурной репутацией в здешних краях, из незаконной родни Тэвернеров. В этом деле все – родня Тэвернеров.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Все они – внуки или правнуки Джеремайи Тэвернера, который держал эту гостиницу до самой своей смерти в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом.

Брови инспектора дернулись.

– У меня тут есть список, что-то вроде фамильного древа. Но полагаю, вам незачем на него смотреть.

Тон его был резким. Мисс Сильвер обезоруживающе улыбнулась.

– У меня было время выучить его наизусть. А потом я познакомилась и с ними самими, так что мне было гораздо проще их запомнить.

Мистер Крисп зашелестел бумагами.

– Значит, вся эта компания приехала вчера. Вы прибыли около девяти часов, а гости разошлись после десяти. Один из гостей, Альберт Миллер, не остался на ночь. Он ушел в пьяном состоянии в половине одиннадцатого. Вы заметили его состояние?

Мисс Сильвер кашлянула.

– Трудно было бы не заметить. Он вел себя очень шумно и грубо. Мистер Кастелл очень старался его утихомирить.

– Он разговаривал с Люком Уайтом? Они ссорились?

– Я не видела никаких ссор. Он громко звал племянницу мистера Кастелла, Айли.

– А Люк Уайт был в нее влюблен, верно? Они могли поссориться из-за этого.

Мисс Сильвер покачала головой.

– Люк Уайт не обращал на это никакого внимания. Он стоял у подноса с кофе и обслуживал гостей.

Крисп постучал карандашом по столу.

– Что ж, Кастелл говорит, что Миллер ушел из гостиницы чуть раньше половины одиннадцатого. Капитан Тэвернер подтверждает это: он говорит, что Кастелл обратил его внимание на состояние Миллера. Они тогда были в гостиной, и капитан Тэвернер утверждает, что они смотрели из окна, как Миллер уходит по дороге. Он говорит, что тот плохо держался на ногах и распевал какую-то песню про девушку по имени Айлин.

Мисс Сильвер кашлянула.

– «Милая Айлин». Он пел ее и в гостиной.

Крисп коротко ответил:

– Я в песнях не разбираюсь. Но, похоже, Альберта Миллера можно исключить. Он ушел до половины одиннадцатого, а его квартирная хозяйка миссис Уилтон (дом номер шесть по Тред-стрит, Ледлингтон) говорит, а ее муж это подтверждает, что Альберт Миллер явился пьяным почти в половине двенадцатого. Он очень шумел и продолжал петь эту песню. Уилтоны – уважаемые люди. Мистер Уилтон пошел наверх сказать ему, что с них хватит и что утром он может искать себе новое жилье. А Миллер ответил, что он все равно собирался съезжать, ругался и говорил, что сыт по горло и этим жильем, и работой, и всем на свете; в общем, что он уходит и вряд ли появится там снова. Все это происходило на лестнице, он стоял наверху, мистер Уилтон внизу. Потом он ушел в свою комнату, хлопнув дверью, а мистер Уилтон спустился вниз, запер парадную дверь и вынул ключ из замка, потому что не хотел, чтобы Миллер съехал среди ночи, не заплатив. В семь утра Миллер спустился, заплатил за неделю и сказал, что не вернется и пришлет за своими вещами, когда найдет работу. Миссис Уилтон была не одета, мистер Уилтон приоткрыл дверь их спальни и взял деньги. Когда он убедился, что сумма правильная, он дал Миллеру ключ, чтобы тот вышел. Миллер пошел на станцию, где должен был начать смену в семь тридцать. Он нагло пришел туда в обычной одежде, сказал, что с него хватит, высказал начальнику станции все, что он думает о нем и обо всем остальном, и ушел. С тех пор его никто не видел. Конечно, мы его найдем, но, кажется, вряд ли он имеет отношение к убийству, потому что – возвращаясь к Кастеллу – он говорит, что после ухода Миллера он какое-то время провел с Люком. Говорит, что поднялся в комнату примерно без десяти одиннадцать, и Люк был еще жив и здоров. Комната Уайта внизу, напротив кухни. Вряд ли Кастелл стал бы обеспечивать алиби для Миллера, если это неправда.

Мисс Сильвер кашлянула.

– На таком раннем этапе расследования мотивы могут быть очень неопределенными.

– Означает ли это, что у вас есть какие-то основания подозревать Кастелла? – резко спросил Крисп.

Она выглядела слегка удивленной.

– Что вы, нет, инспектор.

Секунду он подозрительно смотрел на нее, затем вновь обратился к бумагам.

– Кастелл утверждает, что заснул не сразу. Он лежал без сна, когда услышал шаги со стороны Клиффа, это ближайшая деревня по дороге сюда. Окно его спальни расположено в передней части дома. Он говорит, что шаги повернули и направились в другую сторону, к задней части дома. Он встал и пошел в туалет, чтобы выглянуть из окна, выходящего на ту сторону. Он услышал, как кто-то идет и насвистывает мелодию гимна «Ледяные вершины Гренландии». Затем он вернулся в постель, потому что знал, кто это. Похоже, Джон Хиггинс, еще один родственник Тэвернера, ухаживает за этой девушкой, Айлин Фогарти, и иногда приходит вот так, свистит под ее окном, и они перекидываются парой слов. Кажется, он всегда насвистывает одну и ту же мелодию. Кастелл говорит, что ему это не нравится; якобы девушка не знает, кого выбрать – Джона Хиггинса или Люка Уайта. Но, по его словам, она совершеннолетняя и может развлекаться как ей угодно, он не станет устраивать из-за этого скандал. Он пошел спать и не может назвать точное время – говорит только, что было ближе к половине двенадцатого.

Он остановился, положил бумагу на стол и взял следующую.

– Теперь показания этой девушки Айли. Она говорит, что поднялась в свою комнату между половиной одиннадцатого и без четверти одиннадцать. Она разделась и хотела запереть дверь, но обнаружила, что ключ исчез. Говорит, что испугалась, потому что всегда запиралась на ночь.

Он пробежал глазами по странице.

– А, вот: «Я оделась, надела чулки и туфли. Мне было страшно ложиться, я не знала, что делать. Я погасила свечу, села у окна и смотрела на море. Не знаю, как долго я просидела, прежде чем услышала свист Джона Хиггинса. Если он хотел со мной поговорить, он обычно приходил и насвистывал «Ледяные вершины Гренландии» под моим окном. Мы можем говорить без посторонних ушей, потому что моя комната на углу, дальше идет туалетная комната, а потом бельевая и задняя лестница, и только потом следующая комната с той стороны. Я сказала Джону Хиггинсу, что напугана из-за ключа, а он велел мне пойти к мисс Хирон и попросить остаться у нее. А он придет утром, заберет меня, и я поживу у миссис Бридлинг, пока мы не сможем пожениться. Он сказал, что обо всем договорился». Я спросил, чего она боится, и она сказала, что Люк Уайт ей угрожал.

Он положил бумагу на стол.

Мисс Сильвер быстро вязала, опустив руки и держа спицы на европейский манер^[30].

– Я полагаю, это правда, – сказала она.

Крисп кивнул:

– Да, мисс Хирон это подтвердила. Она говорит, что девушка пришла к ней в комнату напуганная, и она разрешила ей остаться. Айли разделась, и они обе легли спать. Мисс Хирон проснулась, как ей показалось, из-за крика; Айли Фогарти в комнате не было. Когда она снова услышала крик и побежала вниз, Люк Уайт лежал в холле лицом вниз и с ножом в спине, а Айли сидела на нижней ступеньке лестницы, закрыв лицо руками. Миссис Дьюк стояла у стойки перил, руки ее были в крови.

Мисс Сильвер наклонила голову.

– Это правда. Я пришла как раз следом за мисс Хирон. Она осталась на середине лестницы с капитаном Тэвернером, который только что вышел из своей комнаты на этой площадке, а я спустилась в холл. Больше там никого не было. Мистер Джеффри Тэвернер и мистер Кастелл пришли позже, а за ними – мистер Джейкоб Тэвернер. После этого мы с мистером Кастеллом обнаружили, что мистер и миссис Торп-Эннингтон крепко спят.

– Они действительно спали?

Мисс Сильвер взглянула на него поверх щелкающих спиц:

– Несомненно.

– И вы встретились с мисс Тэвернер, которая возвращалась из комнаты брата?

– Да. Она была очень встревожена и спросила, не начался ли в отеле пожар.

Фрэнк Эббот спросил, слегка растягивая слова:

– Как вы думаете, почему она так решила?

Мисс Сильвер кашлянула.

– Не могу сказать. Она чрезвычайно нервная особа.

Инспектор Крисп порылся в бумагах.

– Когда я спросил эту Айли, как именно Люк Уайт ей угрожал, она расплакалась, и я не смог добиться от нее ничего вразумительного. Теперь мне кажется, что она и этот Джон Хиггинс не только через окошко беседовали. Предположим, она спустилась вниз и впустила его. Она говорит, что не спала и была одета. Предположим, она хотела сбежать с ним – она ведь была напугана. Или она просто хотела впустить его и поплакаться ему.

Фрэнк Эббот покачал головой:

– Нет, не получается, потому что она пошла в комнату к мисс Хирон, разделась и легла в постель. Мисс Хирон ведь это подтвердила.

Крисп упрямо ответил:

– Она могла лечь, а потом снова подняться. Она была внизу в холле в халате, когда этого человека убили – или почти в этот момент.

Эббот кивнул.

– Пусть мисс Сильвер послушает, что девушка рассказала об этом. Я бы и сам послушал еще раз.

Крисп зачитал показания с лежащего перед ним листа, при этом его резкий голос странно контрастировал с запинающимися словами Айли:

– «Я почти сразу заснула, так я устала. Потом я проснулась. Мне показалось, я что-то услышала. Я пошла посмотреть, что именно. Я увидела, что Люк Уайт лежит в холле. Я не знала, что произошло. Я закричала, но он не пошевелился. Потом я увидел нож. Я побежала в гостиную. Я подумала… они ведь пили там… я подумала, что найду что-нибудь, что ему поможет, но все уже было убрано. Я вернулась. Миссис Дьюк склонилась над ним. Руки у нее были все красные. Я снова закричала. Все стали спускаться».

– Что ж, возможно, все так и было… – сказал задумчиво Фрэнк.

– Звучит неестественно, как по мне, – ответил инспектор Крисп. – Зачем она пошла в гостиную? «Они ведь пили там…» – Он презрительно фыркнул. – Там есть окна, и, возможно, через них она впустила Джона Хиггинса.

Фрэнк снова кивнул:

– Может, и так. Послушаем, что говорит другая женщина – Флоренс Дьюк.

– Так, вот ее показания. «Я не раздевалась. Я принялась думать о давних временах – наверное, из-за старой гостиницы. Мой дедушка мне про нее рассказывал. Я привыкла засиживаться допоздна и думала, что не усну, если лягу. Я сняла часы и завела их, но не обратила внимания на время. Чуть позже мне стало тревожно. Я решила спуститься и посмотреть, не удастся ли мне найти чего-нибудь выпить, а если нет, то, может, прихватить какую-нибудь газету или журнал. Меня угнетало то, что я одна не сплю, и еще все эти старые истории про гостиницу. Я спустилась, в холле горел свет и никого не было. Я пошла в гостиную. Там было темно, но я взяла с собой свечу. Спиртное уже убрали. Я не особо надеялась что-то найти, но как знать, вдруг посчастливится. Я пошла в столовую. Там тоже ничего не было. Потом я прошла через зеленую дверь и пошла в кухню. Там я нашла бутылку хереса и немного выпила. Потом я решила осмотреться. Мне было любопытно рассмотреть этот старый дом после стольких историй. Не знаю, как долго я там пробыла. Я обычно не замечаю, как проходит время, а на часы я не смотрела. Я слышала их тиканье, но, чтобы посмотреть на стрелки, мне пришлось бы подойти прямо к ним со свечой. Чуть погодя я решила вернуться к себе. Едва я подошла к зеленой двери, как услышала чей-то крик. Я выронила свечу, и она погасла. Я потеряла какое-то время на поиски. Когда я ее нашла, то вспомнила, что у меня нет спичек, чтобы ее зажечь. Я бросила ее и пошла в холл. Люк Уайт лежал на полу с ножом в спине. Я подошла к нему проверить, жив ли он. Его кровь осталась на моих руках. Потом я увидела, как из гостиной выходит Айли Фогарти, и она закричала».

Глава 18

– Мы ничуть не продвинулись, верно? – сказал Фрэнк Эббот. – Если его заколола эта женщина, Дьюк, почему же она не сбежала, пока была такая возможность? Ее там не было, когда Айли спустилась. Если она его убила, то зачем вернулась и дала в буквальном смысле поймать себя за руку?

Крисп нахмурился.

– Допустим, показания Айли соответствуют действительности. Звук, который она услышала, был звуком падения тела. Миссис Дьюк слышит, как она спускается, и прячется за зеленой дверью, оставив в ней щелку. Она видит, как Айли идет в гостиную, и думает, что успеет уйти по лестнице.

Фрэнк поднял красивые брови.

– И вместо этого ее обнаруживают склонившейся над телом. Нет, не сходится.

Раздалось тихое извиняющееся покашливание мисс Сильвер.

– Вы предложили мне высказаться по тем пунктам, которые покажутся мне важными, инспектор.

– Да, – довольно неохотно ответил он.

Мисс Сильвер, прекрасно понимая, что он предпочел бы продолжить спор с Фрэнком Эбботом, обратила их внимание на один момент:

– В своих показаниях Айли Фогарти утверждает, что Люк Уайт ей угрожал. Я узнала от мисс Хирон, что она случайно подслушала сцену между ними прямо перед моим прибытием в гостиницу.

– Что за сцену?

Мисс Сильвер ответила очень спокойно:

– Вам лучше спросить об этом мисс Хирон. А важным мне показалось вот что. Угрозы, напугавшие Айли, прозвучали только в девять вечера, однако Джон Хиггинс, похоже, знал о них, когда пришел сюда в двенадцатом часу.

– Конечно, девушка ему рассказала.

Спицы мисс Сильвер продолжали щелкать.

– Верно, инспектор. Но Айли говорит, что он уже договорился с миссис Бридлинг, что она приютит Айли до их свадьбы. Миссис Бридлинг, как я понимаю, живет по соседству. Она обычно приходит помогать миссис Кастелл, когда в гостинице много постояльцев. Она была здесь вчера вечером.

– Она ушла до девяти часов.

– Да, но она вернулась.

– Что?!

Мисс Сильвер взглянула на него с мягким укором. Весьма умный офицер, но склонен к резкости. Она продолжила:

– Я так понимаю, что она забыла в буфетной шарф. Она, должно быть, вернулась за ним, потому что, когда миссис Кастелл сказала Айли, что он остался на сушилке для посуды, и велела принести его, шарфа там уже не было. Конечно же, сразу приходит на ум, что, если миссис Бридлинг вернулась за шарфом, как раз когда Айли была со своей тетей в кухне, она могла услышать некоторые детали сцены, произошедшей между Айли и Люком. Если это так и если она передала услышанное Джону Хиггинсу, это объясняет и его приход сюда для разговора с Айли, и его решение любой ценой оградить ее от опасности повторения подобных сцен. Это также вполне объясняет то, что он договорился с миссис Бридлинг о жилье для Айли. Мне кажется вполне очевидным, что он виделся с миссис Бридлинг после ее возвращения из «Огненного колеса», и то, что она ему рассказала, заставило его решиться на то, чтобы, не теряя времени, увести отсюда Айли.

– Надо будет поговорить с ними двумя – с Хиггинсом и миссис Бридлинг, – отрывисто сказал Крисп. – И нельзя, чтобы они состряпали какую-нибудь историю. Пусть Кулинг возьмет машину и привезет их сюда. А мы пока побеседуем с мисс Хирон.

Он поднялся из-за стола и вышел дать распоряжения. Фрэнк Эббот поднял красивые брови и с легкой улыбкой взглянул на мисс Сильвер.

– Само рвение, правда? Ну что ж, и вот вы снова этим занимаетесь. А инспектор Лэмб говорил, что это будет приятным разнообразием среди дел об убийствах. Вы скажете мне, кто убийца?

Мисс Сильвер выглядела потрясенной.

– Фрэнк, дорогой мой!

Он ответил, подтрунивая:

– Только не говорите, что не знаете!

Она с упреком кашлянула.

– В настоящее время было бы крайне неуместно высказывать какое-либо мнение. Существует довольно много вероятностей. Трудно отделаться от подозрения, что мотив преступления кроется в исходных данных, которые нас с вами послали расследовать. Принимая во внимание историю семьи, связь с ней этого Люка Уайта и тот факт, что он проработал здесь три года, можно предположить, что он узнал некий опасный секрет и был убит – либо чтобы не дать ему и дальше получать эту информацию, либо, что более вероятно, из-за того, что он попытался использовать ее для шантажа. Есть также вероятность, что его убили исключительно по личным причинам либо Джон Хиггинс, либо Айли Фогарти. Эта версия имела бы больший вес в моих глазах, если бы характер раны говорил о том, что она была получена в схватке. Однако такая девушка, как Айли, вряд ли ударила бы человека ножом в спину. Судя по тому, что я услышала о Джоне Хиггинсе, ему такое поведение также не свойственно.

– А что вы слышали о Джоне Хиггинсе?

– Он из добропорядочной семьи местных фермеров. Работает старшим плотником в поместье сэра Джона Лэйберна, как его отец и дед. Его мать была сестрой миссис Кастелл и внучкой старого Джеремайи Тэвернера. Похоже, у него высокие моральные принципы, а на капитана Тэвернера и Джейн Хирон он произвел впечатление исключительной личности.

Фрэнк Эббот коротко рассмеялся.

– Он ведь что-то вроде местного проповедника? Кто знает, на что пойдет даже самый возвышенный человек, если кто-то угрожает его девушке.

Инспектор Крисп открыл дверь.

– Сюда, мисс Хирон. Присядьте, пожалуйста. Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.

Джейн села лицом к инспектору и к окну. Холодный и блеклый день не стал ярче. В его свете была видна ее бледность и темные круги под глазами. Фрэнку Эбботу пришло в голову, что ей бы лучше было не красить губы. Однако он не придал особого значения тому, что она это все-таки сделала – наличие большого количества кузин научило его тому, что девушки чувствуют себя неприлично раздетыми без помады, а естественный цвет губ скрывают так же старательно, как в викторианские времена скрывали под платьем лодыжки.

Инспектор Крисп взял карандаш и приготовился писать.

– Итак, мисс Хирон. Айли Фогарти упомянула в своих показаниях, что Люк Уайт угрожал ей. По ее словам, это было причиной того, что она побоялась остаться в своей комнате вчера вечером и пришла к вам.

Джейн не ответила. Ее ярко накрашенные губы приоткрылись. Взгляд метнулся с Фрэнка Эббота на мисс Сильвер, которая ободряюще ей улыбнулась, и вернулся к инспектору Криспу и его карандашу. «Нервничает», – мысленно прокомментировал тот. Он почувствовал удовлетворение, поскольку нервничающий свидетель, если проявить к нему достаточно суровости, непременно выболтает все, что нужно. В качестве официального лица он, конечно, не употребил бы такое выражение, но мысли менее формальны, чем речь.

– Итак, можете ли вы это подтвердить?

– Я не совсем понимаю, что вы под этим подразумеваете.

Фрэнк Эббот обладал тонким слухом. Голос Джейн показался ему чрезвычайно приятным.

– Вы знаете, что Люк Уайт угрожал ей? – спросил Крисп.

Поколебавшись, Джейн ответила:

– Да.

– Расскажите, что вам известно об этих угрозах.

– Не знаю…

Джейн говорила медленно и неохотно. Мисс Сильвер сказала мягко, но твердо:

– Правда – всегда лучший выбор. Она не может повредить невиновному.

Джейн не была так уж в этом уверена. Она вспомнила, как Айли посмотрела на маникюрные ножницы и сказала: «А если бы это был нож…» Но она ни за что им об этом не расскажет. Она чувствовала себя подавленно и неуверенно. Крисп поторопил ее:

– Ну же, мисс Хирон!

– Люк Уайт действительно ей угрожал. Я сама слышала.

– Где это случилось?

– В моей комнате. Айли стелила постели, и он пошел за ней туда. Мистер Тэвернер перед этим показывал нам старый проход, которым пользовались контрабандисты. Когда мы оттуда вышли, Джереми – капитан Тэвернер – сказал, что у меня испачкано лицо, поэтому я поднялась в свою комнату. Дверь была полуоткрыта, и я услышала, как Люк Уайт разговаривает с Айли. Мне не хотелось входить – я решила, что Айли будет неловко. Я остановилась на ступеньках.

– Он угрожал ей?

Голос Джейн окреп.

– Он сказал, что она достанется ему, что бы она ни делала, и что лучше ей прийти к нему по доброй воле. И если она выйдет замуж за другого, он ночью вырежет этому человеку сердце. Говорил, что утопит ее в его крови. Это было жутко. Потом, я думаю, он ее схватил. Она закричала, он выругался, а я пошумела на ступеньках, как будто споткнулась. Тогда он вышел из комнаты, а я вошла туда. Айли была очень расстроена.

Инспектор Крисп ткнул карандашом воздух.

– У покойного левая рука была повязана носовым платком. Чуть повыше костяшек пальцев на ней обнаружилась маленькая ранка. Вы знаете, откуда она у него?

– Я видела его с перевязанной рукой.

– Когда?

– Когда он впускал мисс Сильвер.

– Когда именно это было?

– В девять часов, инспектор, – сказала мисс Сильвер.

– Сколько времени прошло с момента этой сцены в вашей комнате?

– Это было почти сразу после нее. Когда я спустилась, он как раз впускал мисс Сильвер.

Он снова ткнул карандашом воздух.

– Ну, ну, мисс Хирон, мне кажется, вы не до конца откровенны. Вы знаете, откуда у Люка Уайта появилась эта ранка?

– Я не видела, как он ее получил.

– Нет, вы ведь были на лестнице, а он и Айли Фогарти были в комнате. Вы услышали, как она вскрикнула, а он выругался. А потом вы увидели его выходящим из комнаты. Вы видели его левую руку?

– Да.

– Что он с ней делал?

– Держался за нее другой рукой.

– Он что-нибудь сказал?

– Да, сказал, что окно заклинило и Айли позвала его на помощь. Сказал, что поранил руку о защелку.

– Вы ему поверили?

После долгой паузы Джейн ответила:

– Нет. – Она встала, оттолкнув стул. – Боюсь, это все, что я могу вам рассказать, – сказала она и вышла из комнаты.

Глава 19

Миссис Бридлинг сидела очень прямо на том же стуле, с которого встала Джейн, и в ответ на пристальный вопрошающий взгляд инспектора Криспа ей было приятно осознавать, что никто и никогда не мог сказать ничего плохого ни о ней, ни о ее семье. Пусть делают и спрашивают что хотят – она им скажет только одно. Про Бридлингов или Бентов – она в девичестве была Бент – можно сказать только одно: это добропорядочные и работящие люди, большинство – нонконформисты, и никто не смог бы сказать ничего иного. Эта мысль ее подбодрила, как и то, что она заставила констебля Кулинга ждать, пока она надевала ярко-синее воскресное платье, добротное черное пальто и шляпку, купленную к похоронам свекрови три года назад, сейчас украшенную букетиком ягод, чтобы не выглядела такой траурной. Перчатки были куплены по тому же поводу и все еще хорошо выглядели, хотя и были слишком неудобными, так что надевались только по праздничным и воскресным дням. Они впивались в пальцы, надевать их было сущее мучение, но они давали ей ощутимую моральную поддержку. Миссис Бридлинг была высокой, худой, с волосами, скрученными в узел под траурной шляпой. У нее были блеклые глаза, длинный бледный нос и очень бледные губы.

Инспектор Крисп жестко посмотрел на нее и спросил резким тоном:

– Вчера вечером вы помогали миссис Кастелл, миссис Бридлинг?

– Верно. Мой муж прикован к постели, так что забот полон рот, но он соглашается, чтоб я помогала миссис Кастелл. Мы вместе учились в школе, когда она еще была Энни Хиггинс, а я – Эмили Бент.

– А, старые подруги? Итак, вы помогали здесь. Во сколько вы ушли?

Миссис Бридлинг разгладила черные лайковые перчатки.

– Было ровно без четверти девять. Я надеялась уйти к половине девятого, но она попросила меня остаться и помыть бокалы.

– Вы уверены, что это было не позже? Не после девяти?

– Я бы не осталась так поздно. Мне ведь надо было еще заняться мистером Бридлингом дома. Уверена, я еще никогда так не выходила из себя.

– А что вывело вас из себя, миссис Бридлинг?

– То, что вывело бы из себя любого, – забытые вещи.

Мисс Сильвер тихо кашлянула и взглянула на инспектора Эббота, который немедленно среагировал и спросил скучным голосом:

– Если вы ушли без четверти девять, то не так уж сильно задержались. Но вам ведь пришлось вернуться за шарфом, верно?

Миссис Бридлинг кивнула.

– Оставила его на сушилке для посуды. Не знаю уж, как со мной такое случилось. А не заметила я его раньше, потому что уходила разгоряченная, повозившись в горячей воде. Отец мой всегда говорил: «Выходи на улицу, как разгорячишься, заходи в дом, когда замерзнешь». В общем, побежала я за ним обратно. Мне не хотелось заставлять мистера Бридлинга ждать, но я знала, что он рассердится, если я приду домой без шарфа. Он очень следит, чтоб я хорошо укутывала горло, потому что, говорит он, «если ты по глупости попадешь в больницу, тебе-то хорошо – будешь на всем готовом и с тобой там будут носиться, а кто будет заботиться обо мне?» Так что я подумала: если уж он рассердится, так пусть уж лучше из-за того, что я запоздала, чем снова заведет разговор про то, что его не кладут в больницу, потому что у него хроническая болезнь. Вот я и вернулась за шарфом.

– В котором часу вы вернулись в гостиницу? – спросил Крисп.

Взгляд бледных глаз задержался на нем.

– Должно быть, чуть позже девяти. Я довольно далеко успела уйти.

– Вы видели миссис Кастелл?

– Нет. Она с Айли разговаривала, с племянницей мистера Кастелла, Айли Фогарти.

Крисп сказал:

– Ага! Вы слышали, о чем они говорили?

Миссис Бридлинг скосила глаза к длинному бледному носу.

– Я не из тех, кто подслушивает у дверей, – сказала она тоном оскорбленной добродетели.

Губы Фрэнка Эббота дрогнули. Он еще не встречал любителя подслушивать, который не предварил бы свои слова объяснением того, как ему претит случайно услышать то, что не предназначено для его ушей.

Инспектор Крисп привычно ответил:

– Разумеется, не из тех. Но если дверь была открыта…

Она кивнула:

– Ну, и да, и нет. Я искала шарф и не могла не услышать, что говорит Айли Фогарти.

– И что же она говорила?

– Да что тут спрашивать! Я в жизни не слыхала подобного. Бедная девушка вся дрожала. Похоже, этот Люк Уайт пошел за ней в одну из комнат, схватил ее, говорил всякие ужасные вещи, и если б не пришла мисс Хирон, кто знает, что там могло бы случиться. Айли сказала, что ей пришлось схватить маникюрные ножницы мисс Хирон и воткнуть ему в руку, чтоб он ее отпустил. И все, что на это сказала Энни Кастелл, – «Запирайся на ночь». Ну, я подумала, что лучше бы девушке поскорее убраться из этого дома, так что я не стала дальше слушать, взяла шарф и побежала домой.

– Вы живете по соседству с Джоном Хиггинсом, не так ли? Вы рассказали ему о том, что услышали? – спросил Фрэнк Эббот.

Она обратила на него взгляд своих блеклых глаз.

– Еще как рассказала! Я сделала это, прежде чем лечь спать. Я обо всем рассказала мистеру Бридлингу, пока делала ему какао и устраивала его поудобнее на ночь. «Эмили, – сказал он мне, – если с этой девушкой что случится, это будет на твоей совести до конца твоих дней. Это место – обитель беззакония и всегда таким было, никуда от этого не денешься. И мне плевать, сколько ты там ходила в школу вместе с Энни Кастелл. Я не против, чтоб ты с ней общалась и помогала ей, когда нужно, но я не позволю тебе туда больше ходить, раз там творится такое бесстыдство, а Энни Кастелл только и может на это сказать: «Запирайся на ночь». Она выросла в богобоязненной семье, могла бы и получше соображать».

Миссис Бридлинг с удовольствием огляделась.

– Не припомню даже, когда видела мистера Бридлинга таким взволнованным. Очень его взбодрило то, что нашелся такой повод для сурового порицания; он все говорил и говорил про это, и все мешал мне. «Последует кара», – сказал он. И когда сегодня утром пришла новость об убийстве, ему удержу не было. «Грешники торжествуют недолго», – заявил он.

Крисп прервал этот поток слов:

– Вы действительно рассказали Хиггинсу то, что услышали?

Она энергично кивнула.

– Иначе мистер Бридлинг ни на минуту не оставил бы меня в покое. Я присмотрела за ним, потом немного постирала, а потом пошла и рассказала все Джону Хиггинсу.

– Как он это воспринял?

Миссис Бридлинг тряхнула головой.

– Так, как воспринял бы любой настоящий мужчина – сжал кулаки и сначала побагровел, а потом побелел как полотно. Не знаю, как он сдержался, но он ни слова не сказал, пока не взял себя в руки. Я сказала: «Ты должен забрать ее оттуда, Джон. Порядочной девушке там не место», и он ответил: «Верно». А потом говорит: «Миссис Бридлинг, вы приютите ее, если завтра я уговорю ее уйти оттуда?» Я согласилась, и с радостью, потому что сосед он хороший и человек порядочный, каких поискать; ей повезет иметь такого мужа. Много раз он по полночи сидел с мистером Бридлингом, когда у того случался приступ, чтобы я могла немного отдохнуть. Так что я ему сказала, что если я могу что-нибудь сделать, то сделаю с радостью.

– Спасибо, миссис Бридлинг, – сказал инспектор Крисп.

Глава 20

Миссис Бридлинг ушла с явным сожалением. Она давно не получала такого удовольствия, но все закончилось слишком быстро – как все лучшие моменты в жизни. В воскресной школе они когда-то пели такой гимн: «Быстротечны, иллюзорны удовольствия мирские». Она с сожалением вспомнила эти строки. Быстротечной оказалась и беседа с полицией, но зато ей будет что рассказать мистеру Бридлингу по возвращении домой.

Она прошла в дверь между кабинетом Кастелла и гостиной и села подождать, пока полиция поговорит с Джоном Хиггинсом. Поразмыслив, она решила не ходить в кухню к Энни Кастелл. Начать с того, что она сейчас одета во все самое лучшее, а не помочь хлопочущей Энни на кухне будет не по-дружески. Она не из тех, кто праздно наблюдает, как работают другие, но риск испачкать лучшее платье был слишком уж велик. В гостиной никого не было. Она выбрала стул поудобнее и села ждать.

Джон Хиггинс сидел в кабинете, положив руки на колени. Его густые русые волосы стояли торчком, а голубые глаза спокойно глядели на инспектора. Фрэнк Эббот подумал: «Крепкий, надежный парень. Надеюсь, не он это сделал. Он не из тех, кто пырнул бы человека ножом в спину. Если только не…» Что, если тот парень схватил Айли Фогарти, а Джон Хиггинс случайно увидел их борьбу? Нет, вряд ли. Происхождение ножа не вызывает сомнений, он с каминной трубы в столовой. Кто бы им ни воспользовался, его нужно еще было достать. Он точно не валялся в холле, чтобы его можно было недолго думая схватить.

Джон Хиггинс отвечал на вопросы инспектора:

– Да, я приходил прошлым вечером повидать мисс Фогарти.

Крисп взял карандаш поудобнее.

– Миссис Бридлинг рассказала вам, что произошла сцена с участием Люка Уайта?

– Да. Я пришел сказать мисс Фогарти, что она должна уйти отсюда утром. Ей не пристало здесь находиться. Мы собираемся пожениться, и я сказал ей, что она может пожить у миссис Бридлинг, пока я все устрою.

– Она сказала вам, что ключ от ее комнаты пропал?

От гнева Джон покраснел до корней волос.

– Да. Я велел ей пойти в комнату к мисс Хирон и попроситься остаться на ночь там.

Крисп поднял темные щетинистые брови.

– Вы знакомы с мисс Хирон? Она ваш друг?

Джон ответил:

– Я был уверен, что она разрешит Айли остаться.

Крисп потыкал карандашом промокашку.

– Долгий у вас вышел разговор с мисс Фогарти, верно?

– Мы поговорили.

– Как долго?

– Не могу сказать.

– Час?

Джон Хиггинс покачал головой:

– Совсем не так долго.

– Полчаса?

Снова медленное покачивание головой:

– Скорее четверть часа, но я не уверен.

– И где происходил этот разговор?

– Айли выглянула в свое окно.

– А где были вы?

– Внизу, снаружи.

– Уверены, что она вас не впустила?

Голубые глаза посмотрели на него очень прямо.

– Она бы этого не сделала, а я не стал бы ее об этом просить.

– Это не ответ. Она впустила вас вчера вечером?

– Нет.

– Уверены?

Джон Хиггинс ответил спокойно и твердо:

– Я не переступал порог этого дома пять лет до сегодняшнего дня.

– Почему?

Он ответил так же, как и в конторе Джона Тейлора:

– Это мое дело.

Крисп ткнул в его сторону карандашом:

– Ни у кого нет своих частных дел, когда речь идет об убийстве. Миссис Кастелл ваша тетка, не так ли? Из-за чего вы с ней поссорились?

– Я не ссорился с тетей Энни.

– Тогда с Кастеллом – из-за чего вы поссорились с ним?

– Я с ним не ссорился. Мне просто не нравится его общество. А он сказал бы вам, что ему не нравится мое. Мы идем каждый своей дорогой.

Крисп нетерпеливо заерзал на стуле.

– Мы отклонились от сути. Вы знаете, что прошлой ночью здесь убили человека, бармена Люка Уайта?

Джон Хиггинс кивнул.

– Такие новости разлетаются быстро.

– У вас была ссора с этим человеком, верно?

– У меня не было с ним ссоры.

– Нет? После всего, что вы услышали от миссис Бридлинг?

Мышцы на его больших руках, лежавших на коленях, напряглись, костяшки побелели. Джон Хиггинс ответил спокойным глубоким голосом:

– Он был нечестивцем. Не пристало Айли жить с ним под одной крышей. Я бы забрал ее отсюда с наступлением утра.

Крисп повторил последние слова:

– С наступлением утра. А как же прошлый вечер? Вы примчались сюда со всех ног, после того как повидались с миссис Бридлинг. Вы хотите сказать, что Айли вас не впустила?

– Я уже это сказал.

– И вы отправили ее в комнату к мисс Хирон и больше ее не видели?

– Я больше ее не видел.

– Как вы думаете, она осталась с мисс Хирон?

– Конечно, осталась.

Крисп снова сделал колющее движение карандашом в воздухе:

– Тогда как вы объясните тот факт, что ее обнаружили в холле в халате, а рядом с ней лежал Люк Уайт с ножом в спине?

Кровь бросилась Джону Хиггинсу в лицо. Он вскочил и стоял, крепко ухватившись за край стола.

– Айли… – выдавил он. Голос его сорвался. Он снова попытался заговорить, теперь кровь отлила от его лица, оставив его мертвенно-бледным.

Мисс Сильвер положила вязание на пол у стула и встала. Она коснулась его руки, и он обернулся и посмотрел на нее глазами, в которых застыл мучительный вопрос. Она сказала добрым и энергичным голосом:

– Вы зря так тревожитесь, мистер Хиггинс. Айли в полной безопасности.

Взгляд его на мгновение стал бессмысленным.

– В безопасности?..

– В полной безопасности, мистер Хиггинс. С ней ничего не случилось, совсем ничего.

Он сказал, запинаясь:

– Она была внизу… с этим человеком…

– Она услышала шум, спустилась и обнаружила его. Конечно, для нее это был шок, но она в безопасности.

Фрэнк Эббот испытал минутный приступ иррационального восхищения мисс Сильвер. Она без колебаний пожертвовала бы очком в игре ради того, что считала законами гуманности. И она только что это сделала, чем привела инспектора Криспа в сильное раздражение. Он сказал гневно и резко:

– Предоставьте это мне, мисс Сильвер. У нас нет доказательств того, что показания Айли Фогарти правдивы. И вы, с позволения сказать, не имели права их повторять.

Мисс Сильвер обратила на него спокойный укоризненный взгляд.

– Я прошу прощения, инспектор.

Эти слова были совершенно к месту, и все же странным образом инспектор Крисп почувствовал, что воротничок ему тесен и он не знает, куда девать руки и ноги. Подобные чувства в последний раз охватывали его, когда он был подростком, а с тех пор прошло много лет. Он надеялся, что больше никогда их не испытает, однако в те моменты, когда ему приходилось выдерживать пристальный взгляд мисс Сильвер, эти чувства становились неприятно сильны. С большим облегчением он увидел, что она обернулась к Джону Хиггинсу. Она слегка кашлянула и сказала доверительно:

– Вы напрасно тревожитесь за Айли. Мисс Хирон все время с ней, они вместе наводят порядок в комнатах.

После чего села и продолжила вязать. Воротник инспектора Криспа вновь принял обычный размер. Он ощутил острую необходимость самоутвердиться и сказал резко:

– Сядьте, Хиггинс! Айли Фогарти говорит, что услышала шум и спустилась вниз. Если это правда, то шум мог произвести убийца. Предположим, окно в гостиной было открыто. Я не скажу, кто открыл его и с какой целью. Я не утверждаю, что это сделала Айли Фогарти, но это могла быть она. Я не утверждаю, что кто-то вошел этим путем, но вы сами видите, что кто-то мог это сделать, и вы сами понимаете, что это могли быть вы. Айли Фогарти видели выходящей из гостиной, когда Люк Уайт лежал мертвым в холле. Возможно, она закрывала окно за вами.

Хиггинс покачал головой:

– Я не входил и не выходил.

Крисп резко ткнул в его сторону карандашом:

– Окно в гостиной действительно было открыто.

Глава 21

Последовало еще много вопросов и ответов, но с тем же результатом. Джон Хиггинс совершенно спокойно настаивал на том, что около одиннадцати часов вечера он стоял под окном Айли Фогарти, что проговорил он с ней около четверти часа и затем пошел домой. Ни в этот раз, ни в какое-либо еще время за последние пять лет нога его не ступала через порог «Огненного колеса». За последние двадцать четыре часа он не видел Люка Уайта и не разговаривал с ним.

После того как ему позволили уйти, Крисп сказал нравоучительным тоном:

– Будьте уверены, все так и было. Окно было открыто – то, что находится вон там. – Он показал на дверь, ведущую в гостиную. – Все остальные окна были заперты на засовы, а это нет. Кастелл говорит, что все их проверил, когда закрывал дом на ночь.

Фрэнк Эббот рассеянно смотрел на свои идеально начищенные туфли.

– Не знаю, стоит ли мне подвергать сомнению показания Кастелла, – заметил он.

Крисп вполне добродушно кивнул:

– О да. Но ведь вы за этим сюда и приехали – чтобы найти что-нибудь против Кастелла? Он скользкий тип, и пусть он британский подданный, но все равно явный иностранец.

Фрэнк ответил:

– Если выражаться вежливо, то он из многонациональной семьи. А если забыть о вежливости – он полукровка. Отец португалец, мать ирландка. Родился относительно случайно в каком-то лондонском предместье, а вырос большей частью в Марселе, где его родители держали меблированные комнаты, которые могли сойти за пансион.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Это объясняет, почему в его речи встречаются совершенно французские обороты.

Крисп коротко рассмеялся.

– От дурной славы вмиг не отделаешься! – сказал он. – Но мы не можем считать Кастелла негодяем только потому, что мать его не отличалась чистотой нравов. Может, он и замешан в этом деле с контрабандой, на котором вы так настаиваете, но по этой самой причине он держался бы подальше от таких дел, как убийство. И где мотив? Они с Уайтом были не разлей вода.

Фрэнк Эббот улыбнулся.

– Вот именно: не разлей вода. Разве вы никогда не слыхали, что бывает, когда негодяи разругаются?

Выйдя из кабинета, Джон Хиггинс прошел через гостиную в холл. Он не был в доме пять лет, но дорогу знал. Он заглянул за ширму у двери в столовую, увидел, что она пуста, и пошел вверх по лестнице. На площадке в середине лестницы он остановился и минуту прислушивался к доносившимся голосам. Он постучал в дверь комнаты, где Джереми провел прошлую ночь, и вошел.

Айли и Джейн Хирон стелили постель на старинном диване. Джереми сидел за столом и писал. Айли вскрикнула от удивления. Сильно побледнев, она осталась стоять и не двинулась в его сторону, даже когда он позвал: «Айли!» Она только перевела дыхание и шагнула поближе к Джейн. На мгновение воцарилась неловкая тишина. Потом заговорил Джереми:

– Здравствуйте! Полагаю, вы уже слышали?

Джон кивнул.

– Полиция послала за мной и за миссис Бридлинг. Похоже, вчера вечером мы оба здесь были. И еще куча других людей. – Он повернулся к Джейн. – Мисс Хирон, я хочу сказать спасибо за то, что вы помогли Айли. Эта мисс Сильвер, что сидит внизу с полицейскими, сказала мне, что вы о ней заботитесь.

Он взял Айли под руку.

– Ты не спустишься со мной в столовую? Есть кое-что, что я должен сказать тебе, а ты – мне.

Она вышла с ним из комнаты и спустилась в столовую. При дневном свете столовая была похожа на мрачную пещеру, потому что свет в нее проникал только в одном конце, там, где напротив двери находились два окна. Темные панели на стенах поглощали свет. Камин еще не разожгли, оставшаяся от вчерашних поленьев зола шевелилась от тяги в трубе.

Люди инстинктивно тянутся даже к погасшему очагу. Джон и Айли подошли к камину и стояли там чуть поодаль друг от друга. Позади них, маскируя дверь в холл, стояла ширма с наклеенными на нее картинками из старых газет и журналов, цветными и черно-белыми, покрытыми столетним лаком, который от времени приобрел янтарный цвет. Ширма служила защитой от самых сильных сквозняков, возникавших, когда парадная дверь была открыта. Правда, особой пользы от нее не было. По комнате гулял поток холодного воздуха; казалось, он появлялся то из камина, то от окон, то от замаскированной двери. Джон Хиггинс совершенно его не замечал, но Айли дрожала, словно от сильного ветра. Она выглядела очень хрупкой, стоя там и протягивая дрожащие руки к холодному очагу. Он обнял ее.

– Айли, милая, что случилось? Он не причинил тебе вреда? Скажи, что нет!

Она стояла в его объятиях совершенно неподвижно, не уступая им, но словно одеревенев, как будто пыталась сдержать дрожь и отодвинуться от него подальше. Она ответила слабым голосом:

– Он ничего мне не сделал. Он был мертв, когда я спустилась. Они думают, что я его убила.

– Айли, что заставило тебя спуститься?

Он почувствовал, как ее охватывает дрожь и как она ей сопротивляется. Словно птица или животное, которое притворяется мертвым, потому что очень напугано. Дикие создания поступают так, если взять их в руки, но ведь Айли рядом с ним нечего бояться. Он прижался щекой к ее волосам.

– Что такое? Что тебя пугает? Я должен знать, иначе как я смогу тебе помочь? Скажи мне, дорогая моя малышка. Ты пошла к мисс Хирон, как я тебе велел?

– Да… – это было больше похоже на вздох, чем на слово.

– Тогда почему же ты там не осталась? Айли, я ведь велел тебе оставаться там.

Ее голова была низко опущена, и он не видел ее лица. Теперь она подняла ее и пристально посмотрела на него.

– Ты… знаешь.

– Я?

– Ты… позвал меня.

– Айли!

– Ты пришел под мое окно и посвистел. Я услышала тебя и пошла в свою комнату. Когда я выглянула из окна, ты поворачивал за угол…

Он перебил ее:

– Айли, что ты такое говоришь?

Она повторила, словно ребенок, твердящий урок:

– Ты прошел мимо дома, насвистывая. Когда я увидела, что ты повернул за угол, я пошла вниз. Я хотела открыть одно из окон в гостиной и сказать тебе, чтоб ты уходил… но там, в холле, лежал он… мертвый… Джон, зачем ты это сделал?

Он поднял свои большие руки и положил их ей на плечи.

– Что ты, милая, как ты можешь так обо мне думать? Неужели я бы прикасался к тебе вот так, если бы на моих руках была кровь? Нет, не думай так! Не буду отрицать, когда я услышал рассказ миссис Бридлинг, во мне пробудилась греховная натура, и я благодарю Господа, что не встретился тогда с Уайтом. Не то чтоб он не заслуживал взбучки – еще как заслуживал, и он бы ее получил, если б я с ним встретился. Но не нож в спину, дорогая, – не думай так! Пусть такие мысли тебя не тревожат; я не смог бы такое совершить, хоть кровь у меня и кипела. Не спорю, я бы мог его ударить и не жалел бы потом об этом. Слуга Господа не должен вступать в драку, но бывает, от этого трудно удержаться, я не спорю. Но не с ножом или чем еще и не ударом в спину. Тебе нечего бояться, что я совершу что-то подобное.

Его тепло и голос постепенно успокаивали ее. Когда она заговорила, голос ее звучал уже более естественно.

– Зачем ты вернулся?

– Я не возвращался, милая, нет.

– Я тебя слышала.

Он ответил хмуро:

– Ты слышала, как кто-то насвистывает мою мелодию. Кто-то, видимо, хотел, чтобы ты спустилась, но это был не я. После того как я с тобой попрощался, я сразу пошел в Клифф и там и оставался. Я знал, что с мисс Хирон ты проведешь ночь в безопасности, а утром собирался тебя забрать. Зачем бы я стал возвращаться?

– Так это… был не ты?

– Нет, милая.

Он снова ее обнял, и на этот раз она прижалась к нему и подняла лицо для поцелуя. Чуть погодя он спросил:

– Расскажи-ка, милая. Ты говоришь, что видела, как кто-то повернул за угол дома, и ты подумала, что это я, и решила открыть окно в гостиной и сказать мне, чтобы я шел домой. Ты открыла там окно?

– Ох, нет, Джон. – Ею овладела дрожь. – Ведь там в холле лежал он… мертвый…

Он нежно прижал ее к себе.

– Ты не входила в гостиную?

– Ох… Да, входила.

– Зачем?

– Не знаю. Я сказала инспектору, что потому, что там было спиртное и я подумала, что возьму что-нибудь для Люка. Я не знаю, правда ли я так думала – правда не знаю. Я так сказала, но не знаю, думала я так или нет. Я не могла рассказать ему о том, что видела, как ты идешь за угол, и что хотела велеть тебе идти домой.

– Тебе надо было сказать ему правду, милая.

Она расплакалась; слезы ручьем хлынули из темно-синих глаз.

– Нельзя рассказать то, чего не знаешь. Я была слишком напугана, чтобы понимать, зачем я это сделала. Я и правда подумала о спиртном, но я подумала, что ты там, и хотела пойти к тебе, а потом мне пришло в голову, что это сделал ты, и я слишком испугалась, чтобы что-то делать дальше. Поэтому я пошла назад и увидела его… мертвого…

Она, всхлипывая, прижалась к нему.

– Ну, ну, милая, не убивайся так. Теперь ты уйдешь со мной, как я говорил, и поживешь у миссис Бридлинг, пока мы не поженимся, а дальше я сам буду о тебе заботиться.

При этих словах она вырвалась и вытерла глаза рукавом рабочего халата.

– Нет, Джон, я не могу!

– Айли…

Она затрясла головой.

– У нас и так не хватает рук. Я не могу, ведь в доме столько гостей. Мисс Хирон мне помогает. – Она вдруг улыбнулась и снова вытерла глаза. – Она велит называть ее Джейн, потому что мы с ней станем кузинами… если я выйду за тебя.

Он спросил снисходительно:

– А разве ты не собираешься за меня замуж, Айли?

На ее лице появилась улыбка, потом исчезла, но вскоре появилась вновь.

– Нет, пока все это творится в доме. Теперь мне необязательно уходить отсюда. Со мной все будет хорошо. Я боялась Люка, но теперь он мертв.

Когда она вырвалась из его объятий, Джон оказался лицом к двери, частично закрытой ширмой. Он мог видеть панели над дверью и по крайней мере один-два дюйма самой двери. Но там ничего не было – только два дюйма пустоты. Дверь была открыта, из холла тянуло сквозняком. Когда она открылась и кто ее открыл, неизвестно. Они с Айли стояли далеко от двери и были слишком увлечены разговором, чтобы заметить или тревожиться об этом.

Джон оставил Айли в столовой и выбежал в холл. На лестнице стояла Милдред Тэвернер.

Глава 22

Она стояла на пятой или шестой ступеньке. Обе ее руки лежали на перилах, она опиралась на них и смотрела вниз, в холл. Трудно было сказать, спускалась она или поднималась. Увидев Джона Хиггинса, она вытянула шею и сказала недовольным тоном:

– Ужасно холодно, правда? Я была у себя, но там так зябко. Как думаете, в гостиной горит камин?

Он подумал, не она ли открыла дверь в столовую, чтобы проверить, горит ли там огонь. Джон ответил серьезно:

– Да, в гостиной горит камин. А вы думали, что в столовой тоже? Это вы сейчас открыли туда дверь?

Она немедленно разволновалась. На шее у нее висели три украшения – золотая цепочка с крупными звеньями, голубые бусы из венецианского стекла и что-то вроде коричневых ягод на алой нитке, и все они теперь покачивались и звенели. Нитка ягод перепуталась с большой серебряной брошью, похожей на морскую звезду. Она спустилась по лестнице, нервно дергая бусы в попытке их распутать.

– О нет, я была наверху, в своей комнате. Я чувствовала себя… то есть это же такое затруднительное положение, правда? Произошло такое ужасное событие, и никто не знает, кто это сделал. И когда находишься рядом с кем-то, волей-неволей думаешь: «А что, если это он?» Или она, или они – смотря по обстоятельствам. Так что я пошла к себе. А когда ты одна в комнате, появляется чувство, что кто-то прячется под кроватью или в шкафу – даже если ты туда уже заглядывала. Или кто-нибудь, разувшись, крадется по коридору. – Она задрожала, и цепочки снова зазвенели. – Я и подумала, что, может, лучше пойти в гостиную. Вы не знаете, там кто-нибудь есть?

Он открыл перед ней дверь гостиной. Там горел камин, к нему был придвинут удобный стул. Но миссис Бридлинг, сидевшая там, устала ждать и ушла домой. Ей еще нужно было ухаживать за мистером Бридлингом и готовить воскресный обед. В комнате был лишь один человек – Фредди Торп-Эннингтон. Он стоял у окна напротив двери, сунув руки в карманы и глядя во двор. Он обернулся, когда вошла Милдред Тэвернер, уставился на нее, словно никогда раньше не видел, и вновь отвернулся к окну.

Джон Хиггинс закрыл дверь за этой неудачно оказавшейся в одной комнате парой. Айли вышла из гостиной и стояла в холле, встревоженная и нерешительная. Он взял ее под руку и повел через зеленую дверь в кабинет Кастелла.

Инспектор Крисп был на ногах, мисс Сильвер убирала вязание. Фрэнк Эббот, писавший что-то, поднял глаза. Все трое смотрели на них.

Джон Хиггинс сказал бодро и твердо:

– А теперь, Айли, расскажи инспектору то, что только что рассказала мне.

Он почувствовал, как она всем телом дернулась от неожиданности. Ответом ему был горячий упрек во взгляде. Она задрожала и сказала, запинаясь:

– Это были пустяки… совсем пустяки… Я говорила инспектору…

Мисс Сильвер кашлянула.

– Наверное, вы что-то недоговорили. Так часто бывает. Иногда это бывает очень важно. Вам нечего бояться. Просто расскажите нам, что вы вспомнили.

Пока Айли переводила дух, Джон Хиггинс сказал:

– Она расстроена, и совсем не без причины. Дело вот в чем, инспектор… Может, это важно. Айли спустилась вниз прошлой ночью, потому что подумала, что я вызываю ее свистом.

Крисп резко воскликнул:

– Что?!

Фрэнк Эббот, засовывавший блокнот в нагрудный карман, замер на полпути. Джон кивнул.

– Она пошла в комнату к мисс Хирон, как я ей велел. Они заснули. Потом Айли проснулась, потому что кто-то прошел под окнами, насвистывая «Ледяные вершины Гренландии». Это мелодия, которую я всегда насвистываю, когда прихожу перемолвиться с ней словечком. Поэтому она пошла в свою комнату и открыла окно, думая, что это я, но увидела только, как кто-то повернул за угол дома. С той стороны расположена гостиная, поэтому она побежала вниз, чтобы позвать меня из окна там. Но когда она спустилась в холл, там лежал мертвый Люк Уайт. Расскажи им, Айли, что ты сделала.

Она сжимала руку Джона; с одной стороны, она сердилась и старалась ущипнуть его как можно сильнее, а с другой – была напугана, и ей хотелось покрепче держаться за него. Кое-как она овладела голосом и сказала:

– Это правда, инспектор. Я думала, что это Джон, иначе ни за что бы не спустилась.

– Вы прошли в гостиную и открыли окно?

– Нет-нет, не открывала. Я хотела, но не открыла. Он был мертв, и эта мысль мной овладела. Я подумала про окно, но туда не дошла. И про спиртное я подумала, как и сказала вам, но напитки уже убрали. Тогда я вернулась в холл и увидела нож. А дальше я не могла двигаться – у меня закружилась голова, и я села на ступеньки.

Мисс Сильвер подхватила свою сумку с вязанием. Сумка была ситцевая, с очень красивым цветочным рисунком – подарок ее племянницы Этель, не очень новая, но отлично сохранившаяся. Все они так и остались стоять.

Когда голос Айли затих и сменился всхлипыванием, она шагнула к Джону Хиггинсу, а он обнял ее за плечи.

– Вот как все вышло, инспектор, – сказал он.

– Почему же она сразу это не рассказала? – рявкнул Крисп.

Будь они одни или только в присутствии мисс Сильвер, Фрэнк мог бы нажить себе врага на всю жизнь, позволив себе цитату из классики. Слова «элементарно, Ватсон» вертелись у него на языке, но он сдержался. Однако не удержался от легкой саркастической улыбки.

Джон Хиггинс не улыбался и не шутил. Он ответил прямо и просто:

– Из-за меня, инспектор. Чтобы у меня не было неприятностей, так она подумала. Когда она услышала эту мелодию, ей даже в голову не пришло, что это может быть кто-то другой, а не я.

– И вы утверждаете, что это были не вы? – Крисп говорил коротко и резко.

– Говорю то, что говорил до этого. Я пошел в Клифф сразу после того, как Айли поговорила со мной через окно, и оставался там, пока сегодня утром за мной не приехал Уот Кулинг.

– Такая, значит, ваша история?

– Это правда.

– А когда вы впервые услышали о том, что Люк Уайт убит? Скажите-ка, когда вы об этом узнали?

– Когда за мной приехал Уот Кулинг.

Крисп сердито посмотрел на него.

– Кулинг вам сказал?

– Я с ним знаком всю жизнь. Я не хочу, чтоб у него были неприятности.

– Нечего ему было болтать! Значит, вы приехали сюда, уже зная обо всем – время, место, орудие убийства? Все, я полагаю?

– Он сказал, что это, наверное, один из ножей, висящих в столовой.

Крисп ухватился за последние слова:

– А, так вы знаете про ножи в столовой? Вы же вроде сказали, что не были здесь давным-давно?

На этот раз Джон все же улыбнулся, показав крепкие белые зубы.

– Пять лет, инспектор. А эти ножи висят там гораздо дольше – наверное, лет сто.

– Но вы знали, что они там есть. Вы знали, где можно добыть нож.

– Это не значит, что я бы им воспользовался. – Он выпрямился. – Это все, что я хотел сказать. Я не возвращался, не входил в гостиницу, не видел Люка Уайта. И я хотел бы забрать Айли. Она расстроена.

Когда они ушли, Крисп гневно воззрился на своего напарника.

– Ну, и что вы об этом думаете? С чего вдруг он привел сюда девушку и заставил ее сказать, что она слышала, как он во второй раз пришел, насвистывая?

Мисс Сильвер кашлянула и внесла поправку:

– Она думала, что слышала его.

Он поджал губы.

– А кому еще там быть?

Фрэнк Эббот улыбнулся.

– Кому угодно. «Ледяные вершины Гренландии» довольно легко насвистеть.

Крисп фыркнул наполовину насмешливо, наполовину раздраженно.

– Не спешите переводить все в шутку! Я хочу знать, что за этим кроется. Что он затеял? Привел сюда девушку, чтобы она сказала, что услышала его под окном и спустилась вниз, чтобы впустить его как раз в то время, когда произошло убийство. К чему он клонит?

Мисс Сильвер сказала серьезно:

– Возможно, это правда, инспектор.

Он вновь насмешливо фыркнул.

– Когда повидаете столько преступников, сколько повидал их я, не станете поспешно верить всему, что они говорят.

Фрэнк Эббот незаметно прикрыл рот рукой. Он уже наблюдал раньше, как мисс Сильвер справляется с неуважением, и находил это весьма приятным зрелищем. Невозможно было сказать, как она это делает, но она с ним действительно справлялась. Она не повышала голоса, так как ничего не говорила. Глаза ее не метали молний – они не были для этого приспособлены, да и она нашла бы это действие неподобающим для леди. Была только некая холодность, определенное достоинство, и это низводило провинциальных инспекторов до их весьма скромного положения в служении закону. В воздухе распространялось ощущение власти. Даже старший инспектор Лэмб как-то раз вновь почувствовал себя учеником той сельской школы, в которой он узнал, что дважды два равняется четырем.

Картина, представшая перед инспектором Криспом, была немного иная, но не менее поучительная. Он учился в средней школе в Лентоне. Перед его мысленным взором живо предстал зимний день и группа школьников, играющих в снежки. Массивная спина, представлявшая собой такую соблазнительную мишень. Он запустил в нее снежком. Попадание было прямое, снежок разбился о спину, и вдруг из снежного вихря возникло величественное и ужасное лицо директора школы. Воспоминание было яркое и мимолетное, но тягостное чувство вины осталось. Он сказал резко:

– Мало что можно предпринять, пока не получим результаты вскрытия. Вряд ли в нем будет что-то неожиданное. Когда мы приехали сюда в час тридцать, с момента смерти прошло немного времени. Почти нет сомнений в том, что она наступила незадолго до того, как весь дом проснулся. С этим вы согласны?

Он обращался к мисс Сильвер. Она ответила ему с видом учительницы, которая, высказав упрек, готова простить ученика за промах:

– Я не специалист. Когда я дотронулась до его запястья, оно было холодное. Но и ночь была холодна.

Крисп кивнул.

– Мы добирались сюда полчаса, и кровь еще не высохла.

И тут мисс Сильвер сказала удивительную вещь:

– Вы думаете, его убили на том же месте, где он был найден?

В спокойных голубых глазах Фрэнка Эббота заблестел интерес.

– Что привело вас к этой мысли?

Она кашлянула, словно извиняясь; маленькая, немодно одетая старая дева, которая выглядела так, словно к ней можно безнаказанно относиться с пренебрежением.

– Мне кажется, это очень странное место для убийства, – ответила она.

Глава 23

Это воскресенье оказалось самым длинным, насколько мог припомнить любой из двенадцати человек, оказавшихся в заточении в «Огненном колесе». Джейн и Джереми, возможно, ощущали это меньше остальных, поскольку они постепенно узнавали друг друга все ближе, и в этом было много нового и интересного. Они также решительно настроились на то, чтобы быть полезными: быстро и умело накрывали на стол, убирали и мыли посуду. Вечером на помощь пришла миссис Бридлинг, которая весь день провела в борьбе с мистером Бридлингом – тот был в сомнениях, стоит ли ей идти работать в священный день отдохновения. В конечном итоге она одержала победу – не только благодаря собственной доблести, но и потому, что ее предательским союзником оказалось страстное желание мистера Бридлинга быть в курсе происходящего в гостинице. Когда миссис Бридлинг пришла в гостиницу, то трудно было понять, как она может заполучить какую-либо информацию, поскольку она все время болтала, а Энни Кастелл вообще не открывала рта. Как бы там ни было, вернувшись домой, миссис Бридлинг еще долго говорила.

– У Энни что-то на уме, это точно. – Она энергично взбила подушку и сунула ее под голову мистеру Бридлингу с ловкостью, наработанной долгими годами практики. – Она ничего не говорит, но я не зря училась с ней вместе, она что-то задумала. Во-первых, выпечка была как будто не ее. Не скажу, что она была жесткая – многие кухарки были бы счастливы, если б она им так же удавалась, но все равно выпечка была не такая, как обычно.

Мистер Бридлинг небрежно заметил, что не одобряет готовку по воскресеньям; только если это происходит по необходимости и из милосердия – например, в качестве заботы о больном муже. Справедливо рассудив, что эта реплика не требует ответа, миссис Бридлинг продолжила:

– Мистер Кастелл, тот все говорит о своем дорогом Люке и где ему теперь сыскать такого же. Я бы ему сказала где, но сдержалась. В тюрьме или любом другом месте, где ошиваются такие подонки, – вот что я могла бы сказать, но не стала. Ни словечка не сказала, пусть и дальше нудит о своем дорогом Люке; вот уж про кого можно сказать – туда ему и дорога…

Мистер Бридлинг высказал твердое мнение, что это была кара небесная. Он был пухлым старичком с приятным цветом лица и мягким мурлыкающим голосом. Череда врачей и больниц так и не помогла выяснить, почему он лежит в постели и с него нужно сдувать пылинки, но так оно и продолжалось. Он говорил сквозь простыню, которую жена накинула ему на голову, пока поправляла одеяла.

– А как остальные это восприняли?

– Старый мистер Джейкоб Тэвернер сидит у камина с воскресными газетами.

Мистер Бридлинг сказал, что не одобряет газет по воскресеньям.

– И будь добра, опусти простыню и дай мне вдохнуть. Если мне суждено умереть, задохнувшись…

Миссис Бридлинг опустила простыню и продолжала:

– Похож на больную обезьяну и ничего не ест. Миссис Дьюк тоже не ест: сидит, глядит на еду и не ест ни крошки. Еще один человек, который не ест, – муж этой леди Мэриан. Вместо еды он пьет; говорят, вчера его пришлось нести в кровать.

– Пьяница из колена Эфраима^[31], – сказал мистер Бридлинг, а затем добавил менее высокопарно: – Значит, убил не он.

– Похоже, это никак не мог быть он. Еще там есть мистер Джеффри Тэвернер – говорят, он вроде путешественник, но выглядит как джентльмен. Он сходил в Ледлингтон, купил газеты, сидит, читает их и разгадывает кроссворд. Я завтра тебе его принесу. А леди Мэриан и вторая дама, мисс Тэвернер, сказали, что они не спали всю ночь, поднялись в свои комнаты и улеглись в постель. Мне даже смешно стало. Много они знают о том, что такое не спать всю ночь! Я бы им кое-что порассказала. Устаешь не столько от того, что не спишь, сколько от того, что приходится то вставать, то ложиться.

Мистер Бридлинг прервал ее, закрыв глаза и застонав:

– Ты попрекаешь меня моей болезнью, Эмили?

Эти слова поразили миссис Бридлинг в самое сердце.

– Что ты, Эзра, я бы никогда так не поступила! Я думала о другом страдальце, похожем на тебя.

– Может, другие страдают и больше моего. Я не жалуюсь, – сказал он смиренно.

– Этого о тебе точно никто не скажет, Эзра.

– По ночам я глаз не могу сомкнуть. И ничто ни капельки не помогает – ни подушки с хмелем, ни какао, ни горячие кирпичи к ступням, которые нужно постоянно менять, ни отвар из дымянки по рецепту моей матушки, ни даже травяной чай твоей бабушки. Разве мы не пробовали все это ночь за ночью?

– Еще как пробовали. И если бы был еще какой способ – я бы сделала все что можно.

Он утвердительно застонал.

– Я не жалуюсь. А что этот Эл Миллер? Миссис Клив заходила и сказала, что он сбежал. Миссис Уилтон, у которой он снимал жилье, ей вроде как кузина, и они встретились на приходском собрании. Миссис Уилтон сказала, что рада была от него избавиться. Она думает, что он еще вернется и попросится обратно, но мистер Уилтон ни за что не согласится. Из-за того, что он пришел поздно, да еще пьяный, и бахвалился, как он разбогатеет и всем покажет, они прямо-таки потеряли терпение. А там ведь есть очень приличный молодой человек, брат невестки сестры мистера Уилтона, ему нужна комната, так что они сдадут освободившуюся комнату ему.

– Ну и ну! – сказала миссис Бридлинг и понизила голос: – Сбежал, говоришь? Ты ведь не думаешь…

Мистер Бридлинг с сожалением покачал головой.

– Вряд ли это был он, потому что он явился пьяным как раз почти в половине двенадцатого, сильно шумел и ругался. А мистер Уилтон ему сказал, что он может убираться поутру и не возвращаться, потом спустился и вынул ключ из входной двери, чтобы он не ушел, не заплатив. В котором часу, ты говоришь, они все проснулись и обнаружили Люка Уайта мертвым?

– Энни говорит, в час ночи. А полиция приехала примерно через полчаса.

– А кровь еще не застыла, – сказал мистер Бридлинг со смаком. – Эл Миллер был заперт на Тред-стрит в трех милях от гостиницы, и ключ от двери лежал под подушкой миссис Уилтон. Вряд ли Эл Миллер в этом замешан. Он, конечно, вероотступник и грешник, каких поискать. Ходил ведь со мной в один класс в воскресной школе и воспитывался в «Отряде Надежды»^[32], а теперь посмотри, как он опустился – пьянство и прочие выходки! Но, похоже, Люка Уайта он убить не мог, раз был заперт в доме в трех милях оттуда.

– Они оба желали заполучить Айли, – сказала миссис Бридлинг. – Когда девушка вызывает желание у слишком многих мужчин, пора ей выходить замуж. Иначе это доводит до беды.

– Девушки всегда доводят до беды, – сказал мистер Бридлинг. – А что остальные в «Огненном колесе»?

– Маленькая леди-детектив тоже пошла прилечь. Похоже, никто не знал, что она детектив, когда она приехала. А джентльмен, который остановился у сэра Джона Челлонера, он еще один…

Мистер Бридлинг резко ее одернул:

– Не роняй свое достоинство, называя его джентльменом!

– Он кузен сэра Джона.

Мистер Бридлинг воззрился на нее.

– Тогда ему тем более должно быть стыдно. Не осталось больше настоящих джентри^[33], как в былые времена.

Миссис Бридлинг очень аккуратно и тщательно размешивала в чашке какао, потому что мистер Бридлинг был очень придирчив по части комков; а если что и могло вывести ее из себя, так это когда он говорил ей, что она не умеет готовить какао так, как делала это его мать.

– Верно, – сказала она. – В общем, этот мистер Эббот – инспектор Эббот, – он уехал, и второй инспектор тоже. А капитан Тэвернер и мисс Хирон уехали на машине капитана и вернулись аккурат к семи. Вот и вся компания, если не считать Айли.

– А что с Айли?

Миссис Бридлинг начала аккуратно наливать в чашку воду, продолжая помешивать.

– Судя по тому, как она выглядит, она все глаза выплакала. «Не могу оставить тетю Энни», говорит. А Джон Хиггинс хочет, чтобы она поскорее вышла за него.

Мистер Бридлинг следил за какао.

– Убийство и брак несовместимы, – сказал он нравоучительно. – Достаточно воды, Эмили. Не делай его слишком жидким.

Глава 24

Утром в понедельник Джереми повез Джейн обратно в город. В половине девятого она вошла в боковую дверь ателье Клариссы Харлоу. Джереми собрался было уезжать, когда заметил, что правое переднее колесо спущено. Оказалось, что он наехал на гвоздь, и колесо пришлось менять.

Он почти закончил, когда боковая дверь ателье вновь открылась, и из нее вышла Джейн. Лицо ее пылало, и шла она очень быстро. Она села в машину и сказала решительно:

– Меня уволили.

Джереми присвистнул и спросил:

– Почему?

Джейн сердито посмотрела на него.

– Убийство – это совершенно неподходящая реклама, – ответила она.

Он снова присвистнул.

– Зачем ты ей рассказала?

– Ведь будет расследование, и мне придется туда ездить; и есть еще газеты, репортеры и все такое. Разумеется, я должна была ей сказать. Ради всего святого, давай уедем отсюда! Не хочу больше видеть это место!

Джереми сел в машину, захлопнул дверь и весело сказал:

– Давай поедем домой и поедим. Ты почувствуешь себя гораздо лучше после чашки чего-нибудь согревающего.

Это было верно, хоть и бесило ее. После первой чашки кофе ее глаза заблестели, румянец был такой сильный, что вызывал тревогу; однако после второй чашки она достаточно успокоилась, чтобы обсудить планы на будущее.

– Я отдохну недельку и покончу с этим треклятым расследованием, а потом буду искать другую работу. Я вовремя прикусила язык, так что, может быть, она даст мне рекомендацию.

– Она должна это сделать, разве нет?

Джейн холодно посмотрела на него.

– Рекомендации бывают разные. Как думаешь, сколько мест у меня получится найти, если она вдруг скажет: «Джейн Хирон? О, нет, я ничего не имею против нее. Просто очень жаль, что она оказалась замешана в том деле об убийстве».

– Она не сделает тебе такую пакость.

Джейн невесело рассмеялась.

– Скажем, я надеюсь, что нет. Это самое большее, на что я рассчитываю.

Они помолчали. Потом Джереми сказал:

– Я хочу вернуться в «Огненное колесо».

Ее ответ был неожиданным:

– Я тоже.

– Ладно, тогда поедем.

– Там же расследование, и Айли, и… в общем, все это ужасно, но очень интересно.

Джереми рассмеялся:

– Тебе необязательно приводить доводы. Я свои точно не скажу.

– А у тебя они есть?

– О да.

– И какие же?

– Не скажу.

В «Огненном колесе» инспектор Крисп знакомил мисс Сильвер с отчетом полицейского патологоанатома.

– Видите, здесь сказано, что он принял изрядную дозу алкоголя. Вы имели возможность наблюдать за Люком Уайтом – он ведь был в гостиной большую часть времени, которое вы там провели?

Они сидели в кабинете. В камине уютно пылал огонь; Фрэнк Эббот, умевший управляться с каминами, добился того, что еле тлевшие поленья теперь весело горели. Инспектора Криспа раздражало то, что даже это занятие не испортило его внешний вид – Эббот по-прежнему выглядел так, словно только что сошел с витрины модного магазина. Поэтому тон инспектора был резок, когда он спросил:

– Вы пробыли с ним в гостиной примерно полтора часа. Он пил в этот промежуток времени?

Мисс Сильвер задумчиво глядела на широкую голубую оборку, в которую превратилось шерстяное платье для маленькой Джозефин. Еще два дюйма, и можно будет сделать убавление, которое придаст юбке эффект сборок, а дальше связать прямой плотный лиф. Возможно, она размышляла, сколько еще рядов ей нужно связать, чтобы закончить юбку; а может, и нет. Она заставила инспектора Криспа ждать довольно долго, так что он уже начал постукивать карандашом по столу. Потом она подняла глаза и спокойно ответила:

– Нет.

Крисп постукивал карандашом. Она ведь отлично могла говорить, когда хотела. А теперь, когда ему не помешало бы еще несколько слов, у нее словно иссяк их запас.

– Он ведь впустил вас? А тогда от него пахло спиртным?

Мисс Сильвер повторила раздражающе односложно:

– Нет.

– Когда вы в последний раз его видели?

Она, казалось, задумалась над этим вопросом.

– Было почти половина одиннадцатого, когда я поднялась к себе в комнату.

– В тот момент он не показался вам пьяным?

Мисс Сильвер выдала еще одно «нет».

Крисп постучал карандашом.

– Что ж, где-то между этим моментом и временем убийства он выпил довольно много. Кастелл должен что-нибудь об этом знать. Пригласим его.

Он вышел через дверь, которая вела в сторону кухни.

Фрэнк Эббот, который стоял в расслабленной позе у камина и смотрел в него, словно восхищаясь собственным мастерством, перевел спокойный взгляд на мисс Сильвер и спросил:

– Что вы задумали?

– Фрэнк, дорогой!

– Да, знаю, знаю, но со мной у вас это не пройдет.

Не пытаясь больше укорить его, мисс Сильвер очень сдержанно ответила:

– В этом деле есть очень интересные детали.

– Например?

– Попытка впутать Джона Хиггинса.

– Попытка?

Мисс Сильвер кашлянула.

– Вы и правда верите, что он вернулся спустя почти два часа после того, как попрощался с Айли? Привлек к себе внимание насвистыванием привычной мелодии под окном мисс Хирон, уговорил Айли впустить его, затем умышленно выбрал нож из коллекции в столовой и убил Люка Уайта в самом общедоступном месте дома?

Фрэнк поднял брови.

– Вас поражает именно это?

– Несомненно.

– Ну что ж… Вы сказали «под окном мисс Хирон». Вы что-то подразумевали под этим?

Спицы мисс Сильвер защелкали.

– О да. Человек, свистевший под окном мисс Хирон, знал, что Айли там.

– Если вы скажете об этом Криспу, он припишет это Джону Хиггинсу. Он ведь почти уверен, что Джон – убийца, вы же знаете.

– Фрэнк, дорогой мой!

– Вы совершенно уверены, что он этого не делал?

Она улыбнулась.

– Он говорил правду.

– Значит…

– Кто-то в доме знал, что Айли ушла из своей комнаты и пошла к мисс Хирон. Если мы сможем найти этого человека, то думаю, мы найдем убийцу или, самое меньшее, человека, замешанного в убийстве.

– И кто, по-вашему, мог знать, что Айли была в комнате мисс Хирон?

Она ответила задумчиво:

– Почти любой. Ее комната, как вы знаете, выходит на задний двор и находится с противоположной стороны от комнаты мисс Хирон. Это угловая комната в конце противоположного коридора. Из этого коридора лишь еще одна комната выходит на задний двор; она находится рядом с лестничной площадкой, а занял ее мистер Джейкоб Тэвернер. Пространство между этими двумя комнатами занимают черная лестница, бельевая и туалетная комната. В том же коридоре находятся комнаты Кастеллов и мистера Джеффри Тэвернера, только они выходят на фасад. Есть также ванная комната и большая кладовка для горничных. Мистер Тэвернер мог бы подслушать разговор Айли с Джоном Хиггинсом, если бы открыл окно и высунулся из него, но мне это не кажется вероятным. До окна в бельевой не так уж удобно добраться, то же самое с окном, освещающим черную лестницу; а вот окно туалетной комнаты, которая находится рядом с комнатой Айли, было бы весьма удобно. Кастелл в своих показаниях утверждает, что он действительно слышал, как кто-то пришел по дороге, повернул к задней части дома, и что он пошел в туалетную комнату и выглянул из окна. Он говорит, что слышал, как кто-то прошел, насвистывая «Ледяные вершины Гренландии», и что затем он вернулся в постель, потому что знал, что это Джон Хиггинс, который пришел поговорить с Айли. Кастелл, как мне кажется, слишком уж старался сообщить полиции, что Джон Хиггинс был у гостиницы в ту ночь. То, что он вернулся в постель, не подслушав разговор Джона и Айли, мы знаем лишь с его слов. Он легко мог это сделать. Как и мистер Джейкоб Тэвернер или мистер Джеффри Тэвернер.

Фрэнк состроил гримасу:

– Не так уж это вероятно.

– Может, и нет. Но мы недостаточно знаем в настоящий момент, чтобы решать, что вероятно, а что нет. С другой стороны лестничной площадки, в моем коридоре, леди Мэриан и ее муж, миссис Дьюк, мисс Тэвернер или я сама тоже могли слышать, как Айли вошла в комнату к мисс Хирон, хотя, разумеется, мы не могли услышать разговор, после которого она это сделала.

Фрэнк Эббот насмешливо взглянул на нее.

– А вы, случаем, не главный злодей? Вы слышали что-нибудь?

– Нет, Фрэнк.

Помолчав, она продолжила:

– Если Джон Хиггинс не возвращался в час ночи, значит, кто-то очень постарался сфабриковать против него улики и насвистел эту мелодию под окном мисс Хирон. Это должен был быть кто-то, кто знал, что Айли там. Насколько нам пока известно, вероятнее всего, об этом знал Кастелл.

Фрэнк издал саркастический смешок.

– И как выразился Крисп, я здесь, чтобы найти что-нибудь против Кастелла. «Управляющий гостиницы ложно обвинен!» Знаете, это уже чересчур – надеяться, что это Кастелл. Он ведь так великолепно банален, правда?

Если мисс Сильвер и собиралась ответить, ей помешали приближающиеся голоса. Распахнулась дверь, и вошли Крисп и говоривший без умолку Кастелл; инспектору лишь время от времени удавалось прервать этот поток слов.

– Если я чем-то могу помочь, чем угодно! Все убийства отвратительны, нечего и говорить! От вида крови у меня не усваивается пища! Все убийства отвратительны, говорю я, но это – это просто беззаконие! Посреди праздника, посреди семейной встречи! Оно лишило меня друга, да еще и самого ценного слуги! Оставило меня без рабочих рук с полным домом гостей! – Он в ужасе воздел руки. – А последствия! Вы меня простите, но… полиция в доме! Мистеру Джейкобу Тэвернеру, моему патрону, нездоровится! Сам я… я не буду утомлять вас рассказами о том, как я страдаю! Моя жена Энни, чье кулинарное искусство непревзойденно – вчера вечером ее подвели собственные руки! Я не говорю, что выпечка была не воздушная – Энни Кастелл не может приготовить не воздушное тесто, но достаточно будет сказать, что ее будто приготовил обычный повар! Разве можете вы сомневаться в том, как сильно я хочу помочь разоблачить убийцу?

Инспектор Крисп скомандовал самым суровым тоном, на какой был способен:

– Сядьте, мистер Кастелл, и замолчите! Я хочу задать вам несколько вопросов.

Фогарти Кастелл широко развел руки:

– Что угодно, что угодно!

– Касательно этого Люка Уайта. Полицейский патологоанатом говорит, что он много выпил. Когда и как он добыл спиртное?

Фогарти смахнул слезу.

– Мой бедный Люк! Да, я расскажу вам. Осталось шампанское, и я сказал ему: «Пойдем, мой друг, допьем его». Это было после того, как все легли спать, вы понимаете. Я сам выпил бокал-другой, я весьма воздержанный человек; а мой бедный Люк, он допил остальное.

– Сколько он выпил?

Кастелл поколебался, затем ответил:

– Оставалось полбутылки…

– Вы хотите сказать, что вы выпили пару бокалов, а Люк Уайт напился пьяным с остатков?!

Снова широко разведенные руки.

– Нет, нет, нет, я расскажу! У него была слабость, у бедного Люка. В рабочее время он не пьет, но… как бы сказать… когда не работает, он пьет все, до чего доберется.

– Вы имеете в виду, что он был пьяницей, мистер Кастелл?

Смуглое лицо Кастелла блестело от переживаний.

– Только когда он не на работе. А к шампанскому у него страсть. Он допил бутылку и потом сказал: «Давайте, босс, старик не заметит!» и открыл вторую бутылку. Вот… я вам рассказал! Не говорите больше никому, я вас умоляю! Я, разумеется, не включил бы ее в счет.

Фрэнк наблюдал за ним со спокойным удовольствием. Крисп сказал резко:

– Это к нам не имеет отношения. Вы говорите, что Уайт был пьяницей?

– Только когда не работал, – ответил Фогарти Кастелл.

Глава 25

– Что ж, – сказал Крисп, когда за Кастеллом закрылась дверь, – вот так да… Когда Уайта убили, он был пьян, а напился он шампанским мистера Джейкоба Тэвернера вместе с управляющим, после того как все легли спать. Отличная работа, хочу я сказать! «Не включил бы в счет», нет, вы подумайте!

Он издал звук, больше похожий на фырканье, чем на смех.

– А какова ваша теория, инспектор, касательно того, как Люк оказался лежащим в той позе, в которой его нашли? – мягко спросила мисс Сильвер. – Между его ступнями и нижней ступенькой не более восемнадцати дюймов. Чтобы упасть таким образом, он должен был стоять либо на нижней ступеньке, либо на полу, спиной к лестнице, а убийца должен был находиться на шаг позади него.

Крисп воззрился на нее.

– Вы хотите сказать, что они оба спускались по лестнице?

Мисс Сильвер провязала две петли, сняла одну и провязала две вместе. Юбочка для маленькой Джозефин начала сужаться к талии.

– Вы можете предложить еще какое-то объяснение? – Она помолчала, сделала еще одно убавление и добавила: – Если он действительно был убит там, где его нашли.

Крисп нетерпеливо возразил:

– Нет ни малейших причин предполагать, что это было не так. Спускались вниз, надо же… Ну-ка, посмотрим: Айли впускает Джона Хиггинса, и они поднимаются наверх. Люк Уайт слышит их и идет за ними. У Хиггинса нож. Он оборачивается с ножом в руке. Люк видит нож, пугается и удирает. Хиггинс настигает его на нижней ступеньке и вонзает нож ему в спину.

Мисс Сильвер молча покачала головой.

– Вы говорите, у Джона Хиггинса был нож. Почему? – спросил Фрэнк Эббот.

Крисп пожал плечами.

– Он ревнует. Он зол из-за девушки. Он находится там, где ему не положено быть, и он знает, что Люк Уайт – опасный тип; настолько опасный, что всего несколько часов назад угрожал вырезать сердце любому, кого девушка выберет вместо него. Множество причин, чтобы взять нож в столовой, прежде чем подняться с девушкой наверх.

Мисс Сильвер вновь покачала головой. Сжав губы, она молча вязала.

– Не думаю, что это произошло так, как вы говорите. Девушка не из таких, и мужчина тоже, – серьезно заявил Фрэнк Эббот.

Крисп сердито уставился на него.

– Ну и как же это случилось?

Получив в ответ лишь приподнятую бровь, он продолжил свою контратаку:

– Вам непременно нужен Кастелл, верно? Или кто-то из Тэвернеров? Что ж, нет ни намека на улики, связывающие их с этим преступлением, и ни намека на мотив. Мистер Джейкоб Тэвернер говорит, что лег около одиннадцати и спал, пока его не разбудил шум в доме. Мистер Джеффри Тэвернер сказал, что читал до первого часа ночи. Он не слышал ничего необычного, заснул сразу, как погасил свет, и проснулся от шума внизу. Показания Кастелла сводятся примерно к тому же. После того как около одиннадцати он услышал, как к дому, насвистывая, подошел Джон Хиггинс, он немного полежал без сна, а потом уснул и проснулся, как и все остальные, когда поднялся шум. Миссис Кастелл подтверждает, что он был в постели, когда все в доме проснулись. Она спит крепко и ничего не может рассказать о предшествующих часах. Вы же не можете ожидать алиби у людей, которые были в постели и спали. Ничто не говорит о том, что все эти показания неверны. То же и с теми, кто находился в другой части дома – Торп-Эннингтоны, мисс Тэвернер, мисс Хирон и вы, мисс Сильвер. Нет ничего, что связывает их с Люком Уайтом, и ничего, что хоть как-то предполагало бы мотив для его убийства.

Мисс Сильвер очень выразительно кашлянула, и Фрэнк Эббот спросил:

– А миссис Дьюк? Вы про нее не забыли? Она вообще-то была на месте преступления, с руками, запачканными кровью жертвы, а ее объяснения довольно неубедительны.

Мисс Сильвер сказала задумчиво:

– К сожалению, правдивые истории часто кажутся неубедительными. Ложь продумывают гораздо тщательнее. В случае с миссис Дьюк мы не знаем ни о каких мотивах.

Едва она договорила, как кто-то осторожно приоткрыл дверь, через которую вышел Кастелл. В проем заглянул Кастелл, который явно пытался обворожительно улыбнуться.

– Если я вторгаюсь, то это, так сказать, из-за моего большого желания помочь в обнаружении убийцы.

Крисп сказал коротко:

– Входите, мистер Кастелл!

Он протиснулся в дверь бочком, словно толстый краб, потирая руки и стреляя глазами по сторонам.

– Вы простите, если я вас прерываю…

– Садитесь, если вам есть что сказать!

Фогарти устроился на краешке стула, который занимал прежде.

– Это не я, это моя жена. Вы женаты, инспектор? Да? Нет? Ах, как жаль! Нет в мире большего богатства, чем хорошая жена. Поэтому, когда я нахожу свою жену в слезах – только что, когда я вышел из этой комнаты, – когда я нахожу ее в такой великой печали, что она не может сосредоточиться на своем искусстве, в котором она превосходна… Я взял ее за руку, заговорил с ней нежно, спросил: «Что случилось?» И она сказала: «Это правда, что полиция подозревает Джона Хиггинса? Они правда думают, что он убил Люка Уайта?» А я ответил: «Откуда мне знать? Я не в курсе их дел. Похоже, что так». Тогда она сказала: «Это разобьет Айли сердце. Джон – хороший человек. Он мой племянник. Он этого не делал». А я объяснил: «Он ревновал к Айли, а Люк ему угрожал. Если это был не Джон Хиггинс, то кто это был? Ни у кого другого не было причин». Тогда она заплакала: «Это неправда. Есть человек, у которого могут быть причины».

Мисс Сильвер не сводила глаз с его лица. Фрэнк Эббот поднял руку и пригладил волосы. Инспектор Крисп рявкнул, словно терьер:

– Что?!

Фогарти переводил взгляд с одного на другого. На его лице было написано: «Видите, какой я умный, какой проницательный, какой догадливый! Вы, полицейские, умны, но именно Кастелл дал вам ключ к разгадке!» Самодовольно жестикулируя, он продолжил:

– Я тоже так сказал. «Что?!» – говорю я. «Энни!» – говорю я. «Скажи мне немедленно, о чем это ты!» Но она не сказала. Она опустила голову на кухонный стол и заплакала. Мы женаты пятнадцать лет, и я никогда не видел, чтобы она так плакала. Она спросила: «Что мне делать, что делать?» А я сказал: «Я твой муж, ты мне все расскажешь».

Он снова огляделся, словно в поисках одобрения.

– И в конце концов она мне рассказала.

Крисп нетерпеливо постучал по столу:

– Ну, ну, и что же она вам рассказала?

Глаза Кастелла сияли. Он явно наслаждался моментом.

– Она не хотела говорить мне, вы понимаете. Она плакала и говорила, что всегда молчала об этом. А я сказал: «Что было всегда, должно когда-нибудь закончиться. А когда произошло убийство и в доме полиция, самое время этому закончиться». И в конце концов она мне все рассказала.

Крисп почти хлопнул по столу:

– Мистер Кастелл, вы перейдете наконец к сути и скажете нам, что рассказала ваша жена?!

Кастелл развел руками:

– И с какой неохотой она это рассказывала! Ее неохота – это ведь тоже показания, правда? Она не хотела предполагать мотив, обвинять, говорить что-то. Я сказал ей: «Это твой долг», а она потрясла головой. Я пытался убедить ее: «Я твой муж и приказываю тебе!», а она плачет. Я тогда сказал: «Неужели тебе не жаль Джона Хиггинса, твоего племянника, и Айли, которая уже похожа на призрак из могилы?» И тогда она мне все рассказала.

Фрэнк Эббот сказал утомленно:

– Ладно, Кастелл, мы представили себе мизансцену. Просто скажите нам, что она вам рассказала.

Будь в комнате старший инспектор Лэмб, в эту минуту он нашел бы что сказать. Он был твердо убежден в том, что в английском языке имеются все слова, необходимые инспектору полиции, у которого есть воображение. Французские слова, в частности, оказывали возбуждающий эффект на его настроение и цвет лица. Но в его отсутствие Фрэнк мог безнаказанно себя побаловать, используя эти слова.

Тут Кастелл совсем оживился. Он поворачивался от одного слушателя к другому и размахивал руками.

– Моя жена Энни Кастелл назвала имя.

Крисп спросил резко:

– Какое имя?

– Я не буду скрывать его от вас, инспектор: это миссис Дьюк.

– Что она сказала про миссис Дьюк?

– Она плакала, говоря это. Если бы вы только видели ее!

– Это неважно! Что она сказала?

Кастелл развел толстые руки в стороны.

– Она плакала, когда рассказывала мне. Это произошло до того, как мы поженились, вы понимаете, моя жена работала шеф-поваром в «Белом льве» в Лентоне. Никогда отель так не процветал. Приезжали со всего графства – на ланч и на обед или чтобы устроить званый ужин – из-за ее кулинарного искусства. А мой бедный Люк работал там барменом. Она его всю жизнь знала, понимаете, потому что он вроде как кузен – незаконнорожденный, как вы говорите. Однажды он ей сказал: «Я собираюсь жениться, кузина Энни». Он называл ее так, потому что это ее злит, а он иногда мог быть злым, бедняга Люк. И когда она спросила, на ком же это он женится, он ответил: «Ты удивишься». И объявил ей, что это ее кузина Флоренс Дьюк…

На этот раз оба инспектора хором воскликнули:

– Что?!

Кастелл улыбнулся и кивнул.

– Когда он ей это рассказал, она удивилась, как и вы.

– Флоренс Дьюк была замужем за Люком Уайтом? – спросил Фрэнк Эббот.

– Моя жена так говорит. Флоренс, она тогда стояла за стойкой бара в «Георге», еще одном отеле в Лентоне. Энни знала, что она там работает, и они разговаривали пару раз, но из-за семейной ссоры не были хорошо знакомы, как положено кузинам. Она к тому же была молодая и веселая. Моя жена Энни, вы понимаете, очень особенная, очень респектабельная.

Фрэнк Эббот уточнил:

– Вы уверены, что они поженились?

Кастелл кивнул.

– Моя жена Энни так говорит. Она говорит, это было в 1931 или 1932 году, в июле, в бюро регистрации в Лентоне. А потом они оба уехали, чтобы работать вместе, и она больше не видела Люка. – Он пожал плечами и начал размахивать руками. – По крайней мере, много лет. Когда он приехал сюда, Энни спросила его: «А где же твоя жена Флоренс?», он засмеялся и ответил: «Надолго ее не хватило, и она теперь снова называет себя Флоренс Дьюк».

– Это все? – спросил Крисп.

Кастелл наклонился вперед и доверительно понизил голос:

– Сказать вам, что я думаю? Я думаю, что Флоренс приехала сюда, не зная, что Люк здесь. Я думаю, что это ее сильно потрясло. Она выглядела очень плохо после того, как увидела его. Я думаю, она спустилась ночью вниз, чтобы встретиться с ним. Она говорит, что была на кухне. Пфф! Его комната напротив; я думаю, что она была там. Я думаю, они поссорились. Он очень непостоянен с женщинами, бедняга Люк. Он их очаровывает, а потом уходит и забывает. Как там в поговорке? «Гнев брошенной женщины страшнее ада»?^[34] Это не мое дело, но мы все видели кровь на ее руках. – Он резко встал со стула. – Это все! Я иду утешать свою жену!

Когда его шаги стихли в коридоре, Крисп прорычал:

– И что вы об этом думаете?

Фрэнк вскинул бровь.

– Думаю, что Энни Кастелл отказалась поддержать попытку свалить все на Джона Хиггинса.

Глава 26

Инспектор Крисп суетливо умчался, чтобы по телефону дать задание чиновнику-регистратору в Лентоне: просмотреть браки, заключенные в июле 1931 и 1932 года.

Когда он ушел, Фрэнк Эббот остался стоять в изящной позе у камина. Он пристально разглядывал мисс Сильвер, чье внимание, казалось, было целиком поглощено ярко-синим платьем для малышки Джозефин; законченная юбочка лежала у нее на коленях. Сборочки получились очень хорошо – просто загляденье. Узкий прямой лиф, который она теперь собиралась начать, будет красивым. Она проверила, что все мерки правильные, взяла спицы и защелкала ими.

Улыбка, с которой Фрэнк смотрел на нее, не появилась бы предательски на его лице, если бы они не остались одни. Она очень точно отражала чувства, которые ему уже много лет внушала мисс Сильвер. Это была странная смесь привязанности, уважения, веселья и чего-то весьма похожего на благоговение. Многие удивились бы, увидев такое выражение на его лице; оно смягчало холод голубых глаз, хотя в улыбке оставалась и доля сарказма. Сарказм прозвучал и в его голосе, когда он спросил:

– Ну и?..

Она подняла на него серьезный взгляд.

– Что именно вы хотите знать?

– Что вы думаете о фортеле, который выкинул Кастелл? Сначала он вовсю тычет нам в Джона Хиггинса, а потом вдруг врывается сюда, весь такой услужливый и готовый помочь, говорит, что его жена Энни заявила протест против обвинений, и вместо Хиггинса предлагает нам Флоренс Дьюк. Что вы об этом думаете?

Она вязала в ровном темпе.

– А что вы сами об этом думаете?

– То, что я сказал Криспу. Думаю, что блестящая идея заключалась в том, чтобы подставить Джона Хиггинса, переключить внимание с «Огненного колеса» – полагаю, это главное – и представить убийство как преступление из ревности. А Энни Кастелл отказалась поддержать эту идею, возмутилась и, возможно, пригрозила все рассказать. Может, ей есть что рассказать, а может, и нет; но если есть, то я думаю, этим она и пригрозила Кастеллу, если он не оставит в покое Джона Хиггинса. Он ведь ее племянник, и она, наверное, привязана к Айли.

Мисс Сильвер наклонила голову.

– Полагаю, так.

– Это вы насчет Айли или насчет всего вместе?

– Думаю, насчет всего вместе. Но описанная Кастеллом сцена не могла происходить так, как он ее нам представил. У него с женой не было времени обсудить всю эту историю про Люка Уайта и его женитьбу за то время, которое прошло с момента его ухода из кабинета и до момента возвращения. Особенно если миссис Кастелл была в таком горе – а он на этом настаивает.

– Да, согласен. Может, у них уже бывали конфликты из-за Хиггинса. Когда он пришел от нас, она поставила ультиматум: если он не прекратит подставлять Джона, она все расскажет. Кастелл перепугался, пошел на уступки и примчался сюда, чтобы предложить в качестве подозреваемой Флоренс Дьюк. Что вы о ней думаете?

Мисс Сильвер задумчиво кашлянула.

– Она, безусловно, испытала потрясение.

– Вы хотите сказать, еще до убийства?

– О да. Я сразу ее заметила. Сначала я подумала, что она слишком много выпила, но потом пришла к заключению, что тут что-то более серьезное. Когда мисс Хирон рассказывала мне про всех кузенов Тэвернера, я спросила ее, случилось ли что-то, что расстроило миссис Дьюк. Она очень удивилась и ответила: «Я думаю, да, но не знаю, что именно». Потом она рассказала мне, что встретилась с миссис Дьюк на лестнице перед обедом. Миссис Дьюк спросила, хорошо ли она выглядит, и добавила, что «испытала совершенно ужасный шок». Мисс Хирон спросила, может ли она чем-то помочь, а миссис Дьюк ответила, что никто не может помочь ей. Она сказала тогда: «Так всегда, когда ты в затруднительном положении. Ты в него попадаешь, и тебе надо самой выпутываться».

Мисс Сильвер сделала паузу и кашлянула.

– Вообще-то мисс Хирон говорит, что она выразилась покрепче.

Фрэнк Эббот рассмеялся.

– Выкладывайте!

Мисс Сильвер выложила – процитировав чопорным голосом:

– «Ты в него попадаешь, и тебе, черт подери, надо самой выпутываться; никто не сделает это за тебя». После чего она сказала: «Господи, зачем я приехала!» Я еще раз расспросила мисс Хирон про эту сцену, и она снова в точности пересказала мне ее. Я думаю, она надежный свидетель.

Фрэнк присвистнул.

– Похоже, Кастелл был прав и насчет брака, и насчет того, что Флоренс понятия не имела, что встретит здесь этого обворожительного Люка. Начинает казаться, что у нее могло случиться помрачение, и она его прикончила. А мотивом могла быть Айли…

Мисс Сильвер кашлянула.

– Нет доказательств того, что ей было известно о знаках внимания, которые Люк оказывал Айли.

Он нахмурился.

– Как и нет доказательств того, что она об этом не знала. Считается, что такие вещи витают в воздухе, разве нет? Она могла видеть, как он смотрит на девушку. Разве этого было бы не достаточно для ревнивой женщины? Она предложила не очень-то убедительную историю про то, как пошла в заднюю часть дома, чтобы взглянуть на старую добрую семейную кухню. Думаю, она пошла туда, чтобы встретиться с Люком, а если они встретились, то, весьма вероятно, поссорились. Может, он раздразнил ее рассказами об Айли. Полагаю, есть множество способов довести вспыльчивую женщину до того, что она замыслит убийство.

Мисс Сильвер безмятежно вязала. Мягко кашлянув, она сказала:

– Когда она взяла нож? Если по дороге в его комнату, значит, она уже намеревалась его убить. Мне кажется, это было бы несколько неожиданно после пятнадцати лет раздельного проживания. Если же она сначала поссорилась с ним в его комнате и в неистовом гневе пошла в столовую и взяла там нож, чем в это время занимался Люк Уайт? Стоял в холле и ждал ее? Если так, то он должен был видеть, что она выходит из столовой с ножом в руке. На ней было облегающее платье из тонкого шелка, так что спрятать нож она не могла. Если он был убит там, где его нашли, то она должна была стоять у него за спиной на нижней ступеньке лестницы. Вы же помните: в медицинском заключении указано, что удар был направлен вниз. Если он был нанесен женщиной, то она должна была в этот момент стоять выше, чем он. Вы можете представить себе, при каких обстоятельствах они оказались бы в таком положении относительно друг друга – она на нижней ступеньке с ножом в руке, а он всего в восемнадцати дюймах, спиной к ней?

Фрэнк сказал:

– Должно быть, они спускались по лестнице… Никак иначе это получиться не могло. Послушайте, нам ведь не обязательно верить ее рассказу о том, как она ходила в заднюю часть дома. А что, если она вообще не ходила в его комнату? Что, если он пришел к ней? Они ссорятся. Она идет за ним по лестнице и закалывает его, стоя на нижней ступеньке.

Мисс Сильвер кашлянула.

– А когда же она взяла нож? Вы предполагаете, что она взяла его с собой в постель?

Он сделал жест, выражающий покорность.

– Достопочтенная наставница, я сдаюсь! Вам придется рассказать мне, как же это произошло.

Она снисходительно и с укором взглянула на него и несколько минут задумчиво вязала.

– Я не могу поверить, что он был убит там, где его нашли, – наконец произнесла она. – Как вы сказали, это было бы возможно только в том случае, если бы он спускался по лестнице, а убийца шел на шаг позади. Это бы подразумевало преднамеренность, так как нож у убийцы должен был быть наготове. Но кто бы предумышленно убил человека в таком общедоступном месте? На крик или звук падения тела вполне ожидаемо проснулся бы весь дом. Убийце было бы весьма затруднительно уйти незамеченным. Я никак не могу поверить, что Люк Уайт был убит в холле. А если он был убит в другом месте, могла ли Флоренс Дьюк в одиночку дотащить его до места, где его нашли? Не говоря уж о том, что в таком случае почти наверняка остался бы кровавый след. Можете вы привести мне хоть одну причину для такого поступка?

Фрэнк покачал головой:

– Нет, не могу.

Мисс Сильвер продолжила:

– Ревнивая женщина, которая только что заколола мужчину в приступе гнева, была бы не в состоянии переместить тело в другое место. Миссис Дьюк – женщина крепкого телосложения, она могла бы перетащить тело. Но какой у нее мог быть для этого мотив? Женщина, находящаяся в состоянии гнева и ревности, либо в смятении осталась бы у тела, либо как можно скорее ушла бы в свою комнату.

Фрэнк кивнул.

– Флоренс Дьюк и была найдена в смятении рядом с телом, – заметил он.

Мисс Сильвер резко кашлянула.

– Ее не было рядом, когда Айли спустилась вниз.

– Она услышала, как та идет, и проскользнула в столовую. Когда Айли вошла в гостиную, Флоренс подумала, что она сможет уйти по лестнице, но ей не хватило времени. Айли вышла и застала Флоренс с руками в крови.

Мисс Сильвер сказала мягко, но упрямо:

– Это все равно не объясняет, как он оказался там, где его нашли.

Крисп рывком распахнул дверь, войдя со стороны гостиной, и рывком закрыл ее. С довольным и бодрым видом он подошел к столу.

– Что ж, миссис Кастелл сказала правду. Люк Уайт женился на Флоренс Дьюк в мэрии Лентона 7 июля 1931 года. Так что давайте-ка пригласим ее сюда и расспросим.

Глава 27

Флоренс Дьюк села на стул лицом к инспектору Криспу и к холодному свету, льющемуся из окна. Фрэнк Эббот разглядывал ее – пристально, невозмутимо и скептически. Крупная женщина крепкого телосложения. Он подумал, что она вполне могла бы поднять тело, если бы пожелала. Но мисс Сильвер совершенно права: зачем ей было этого желать? Однако она настаивала, что кто-то переместил тело Люка Уайта, а если на то пошло, зачем это кому-то понадобилось? На это мог быть лишь один ответ: он был убит в таком месте, которое могло навести на убийцу. Предположим, этим местом была комната Флоренс Дьюк. Он быстро отверг эту идею. Невозможно поверить, что она протащила тело через весь коридор и спустила по лестнице, не разбудив хотя бы мисс Сильвер, у которой острый слух и которая спит очень чутко во время расследований. Он вспомнил, что комната миссис Дьюк находится рядом с комнатой мисс Сильвер, и идея, казавшаяся вполне блестящей, тут же погасла, словно затушенная искра.

Его внимание вновь обратилось на Флоренс Дьюк. Крисп перечитывал ее первые показания, и у него было время рассмотреть ее. Она, должно быть, была красивой девушкой, но из тех, чьи черты грубеют еще в молодости. Он предположил, что ей слегка за сорок. Хорошие волосы, красивые глаза, крепкие зубы. Возникало странное мимолетное сходство с великолепной леди Мэриан, которая, конечно, была бы вовсе не рада такому сравнению. Румянец на щеках, наверное, яркий и приятный, когда все в порядке; но сейчас он имел неприятный синеватый оттенок. Ужасный наряд: слишком облегающий, слишком яркий, слишком короткий. Короткая синяя юбка, не подходящий к ней по цвету и слишком открытый вязаный джемпер с затейливым рисунком, на груди дешевая брошь из стразов.

Крисп положил на стол бумагу, которую читал.

– Это ваши показания, миссис Дьюк.

– И что?

Слова она произносила в своем стиле – медленно. Фрэнку показалось, что ее голос имеет свою привлекательность; голос, и эта медленная манера речи, и действительно красивые глаза. Она, наверное, представляла собой довольно соблазнительное зрелище за стойкой бара в «Георге» в 1931 году.

Крисп постучал по столу.

– Вы называете себя миссис Дьюк. Это ваше настоящее имя?

– Это имя, под которым я родилась.

– Но вы замужем, не так ли?

– Сейчас нет.

– То есть вы разведены?

– Нет, мы живем раздельно.

– Каково ваше имя согласно документам?

– Это мое дело. Он был негодяем. Я вернулась к своей девичьей фамилии, на которую имею право.

Крисп постучал по столу энергичнее.

– Ваша фамилия по документам – Уайт?

Кровь отлила от ее лица, а затем вновь прилила к нему так сильно, что это вызывало тревогу.

Крисп резко спросил:

– Вы вышли замуж за Люка Уайта в мэрии Лентона 7 июля 1931 года?

У нее на лбу выступил пот, она покраснела до корней волос. Краснота медленно сошла, оставив лишь два ярких застывших пятна на щеках. Она ответила:

– Ладно, ваша взяла.

– Убитый был вашим мужем?

– Мы были женаты, как вы и сказали. Но брак продлился лишь полгода. Он был негодяем.

Крисп сурово нахмурился.

– Что ж, это меняет дело, вы ведь это понимаете, миссис Уайт?

– Не называйте меня так! – резко ответила она.

Он слегка пожал плечами.

– Вы можете называть себя, как пожелаете. Тот факт, что Люк Уайт был вашим мужем, ставит вас совсем в иное положение, чем то, в котором вы были, когда мы считали, что вы с ним не знакомы. Полагаю, вы это понимаете. Если бы он был незнакомцем, у вас бы не было никаких причин желать убрать его с дороги. А если он был вашим мужем, то мотив мог быть вполне веский. Мы пройдемся по вашим показаниям снова, и должен предупредить, что ваши ответы будут записаны и могут использоваться против вас.

Фрэнк Эббот покинул свое место у камина, подошел к столу и опустился на стул с торца. Он вынул блокнот, карандаш и стал ждать. Мисс Сильвер продолжала вязать, опустив руки на колени и не спуская взгляда с Флоренс Дьюк. Та молчала, ее темные глаза смотрели на инспектора Криспа с некоторым вызовом. Фрэнк Эббот подумал: «Она порядочно напугана, но не хочет этого показать».

Крисп пробежал глазами страницу с показаниями.

– Итак. Вы утверждаете, что не раздевались, и приводите на это ряд причин. Вы стали думать о давних временах, вы привыкли засиживаться допоздна, вы думали, что не заснете, если ляжете. А не было ли истинной причиной то, что вы ждали, пока все в доме затихнет, чтобы спуститься и встретиться с мужем?

Она смотрела на него и молчала. Он тут же продолжил:

– Вам не нужно отвечать, если не хотите. Вы ведь были единственной во всем доме, кто не разделся, не так ли? Все остальные лежали в постелях и спали, верно? Вы не разделись, потому что ждали, когда можно будет спуститься вниз и пойти в комнату вашего мужа. Это так? Может быть, вы договорились с ним о встрече…

Губы ее разомкнулись для медленного «нет». На лице Криспа мелькнула довольная ухмылка. Она заговорила и почти признала, что на самом деле спустилась, чтобы увидеться с Люком Уайтом. Он решил развить успех и продолжил:

– Но вы спустились с намерением увидеть его?

Совершенно неожиданно она вскипела:

– А если и так, что за беда?

– О, ничего такого. Он ведь был вашим мужем. Вы дождались, пока все заснут, и спустились с ним повидаться. Только вот в своих показаниях вы утверждаете, что искали чего-нибудь выпить и почитать. Это было ложью, верно?

– Я хотела выпить, еще как хотела, – сказала она глубоким гневным голосом.

– Но вниз вы спустились, чтобы повидать мужа?

Она закричала:

– Никакого не мужа! Я с ним порвала! Я спустилась, чтобы встретиться с Люком Уайтом.

– Я так и думал! А потом вы с ним поссорились.

Она сказала ровным голосом:

– Ложь! Его там не было.

Крисп воскликнул:

– Что?!

Флоренс кивнула.

– Приятно думать, что вы чего-то не знаете. Его там не было.

Он яростно воззрился на нее. Прежде чем он смог что-то сказать, мисс Сильвер кашлянула и спросила:

– Скажите, пожалуйста, миссис Дьюк, как вы узнали, в какую комнату идти?

Флоренс повернула голову и словно только что заметила присутствие мисс Сильвер. Она ответила голосом, в котором не было теперь никакой ярости:

– Я спросила у этой девушки, Айли, где он спит. Ну, то есть не напрямую – ей бы это показалось странным. Я спросила, сколько у них спален и кого где разместили.

Фрэнк водил карандашом по бумаге. Крисп постукивал своим карандашом по столу. Он нетерпеливо сказал:

– Это не имеет значения! Вы говорите, что пошли в комнату Люка Уайта, но его там не было.

Она покачала головой.

– Нет, не было.

– Вы уверены, что не ошиблись комнатой?

– Уверена. Напротив кухни только одна спальня.

– Как долго вы там пробыли?

– Не знаю. Я думала, что он вот-вот придет. Осмотрелась немного. Потом решила, что подожду на кухне. Все, что я раньше говорила, правда. Я пошла в кухню, осмотрелась и выпила пару стаканов хереса – на буфете стояла бутылка.

– И как скоро пришел Люк Уайт?

Она покачала головой.

– Он не пришел. Я устала ждать и пошла в холл, как я вам говорила. Он лежал там с ножом в спине, а эта девушка выходила из гостиной. Я подошла посмотреть, мертв ли он, и испачкала в крови руки. Потом Айли закричала, и все стали спускаться.

Инспектор продолжал задавать вопросы, но больше ничего от нее не добился. Флоренс спустилась вниз, чтобы встретиться с Люком Уайтом, но она его не видела. Она увидела его лишь лежащим мертвым на полу в холле. Она не брала нож и не воспользовалась им. Она не убивала Люка Уайта.

В конце концов Крисп ее отпустил. Он был одновременно и доволен собой по поводу полученной информации, и раздражен, потому что не добыл ничего сверх того, что узнал. Он воткнул карандаш в промокашку, сломав кончик, и сказал:

– Это точно она. Никто другой не мог этого сделать.

Фрэнк Эббот поднял глаза от своих аккуратных стенографических записей. Голосом, который Крисп заклеймил как «дикторский», он сказал:

– Ну не знаю.

Инспектор достал из кармана нож, рывком раскрыл лезвие и стал затачивать сломанный карандаш.

– Конечно, он ведь не Кастелл! Это непременно должен быть Кастелл, да? – Он хрипло рассмеялся. – Замена не принимается!

Мисс Сильвер назидательно кашлянула.

– Скажите, инспектор, а нет ли новостей об Альберте Миллере?

Глава 28

Джереми и Джейн ехали из Лондона за город. Был один из тех серых дней, когда пар от земли поднимается навстречу низким облакам. Этот пар еще не стал туманом, но неизвестно, когда он может им обернуться. В пятом часу они проехали Клифф; на выезде из него было видно и слышно море. Джереми, как и в первый раз, вглядывался в правую сторону дороги, высматривая каменные столбы, отмечавшие въезд в Клифф-Хаус. Когда они показались – обветренные и поврежденные, один с орлом наверху, другой с отсутствующей половиной капители и птицей, – он замедлил ход.

– Я везу тебя на чай к Джеку Челлонеру.

– Да? Зачем? – спросила удивленно Джейн.

– Он мой приятель. Я позвонил ему, и он сказал привезти тебя на чай.

– Почему ты меня не предупредил?

– Не знаю. Не хотел, чтобы ты отказалась. Это старый, заросший плесенью дом, но мне бы хотелось на него посмотреть. А Джек – хороший парень.

– Инспектор Эббот не у него остановился?

– Да, он приходится ему кузеном. Не думаю, что он будет там. Да и в любом случае мы не подозреваемые.

Они проехали между столбов и двинулись по заброшенной подъездной аллее, с обеих сторон обсаженной спутанными кустами, чахлыми и открытыми всем ветрам. Дом, к которому они подъехали, выглядел неприветливо и зловеще – квадратное здание восемнадцатого столетия, ничем не украшенное и такое же запущенное, как и ведущая к нему аллея.

Дверь им открыл старый слуга; он провел их через напоминающий заледеневшую пещеру холл и дальше по коридору, в маленькую комнатку, где ярко пылал камин, шторы были задернуты, и две масляные лампы щедро дарили входящим свет, тепло и запах. С потертого кресла поднялся рыжеволосый молодой человек с плоским веснушчатым лицом и хлопнул Джереми по плечу.

– Привет, привет! Здравствуйте, мисс Хирон. Ужасно мило с вашей стороны приехать сюда. Я раздражаюсь, когда остаюсь тут один. Фрэнк гоняется за убийцами и вряд ли вернется к чаю, так что вы с Джереми, наверное, спасете мне жизнь. Вы любите оладьи? Мэттьюс всегда их готовит, потому что сам их любит. Слушайте, эти лампы ужасно воняют, правда? Боюсь, это я виноват. Мэттьюс всегда говорит, чтоб я не выкручивал фитиль слишком сильно, а я забываю об этом, и тогда они смердят. На этот дом, конечно, потратить бы тысяч десять фунтов. Здесь сто лет ничего не ремонтировалось. Мой прапрадед погубил себя игрой в карты с принцем-регентом, и с тех пор ни у кого в семье не было ни гроша. Он женился на богатой наследнице и растранжирил ее наследство до последнего фартинга. Славное было времечко, но оно прошло.

Говоря все это, он предлагал гостям стулья. Джейн достался стул со сломанной пружиной. Шторы из викторианского красно-коричневого бархата, который теперь поблек до цвета запекшейся крови, были отделаны бахромой с шариками, местами оторванной и свисающей петлями. Ковер, похоже, не чистили, но, может, он производил такое впечатление из-за старости и обветшания. Джейн подумала, как, наверное, ужасно быть обремененным таким домом. Джек Челлонер, похоже, держался стойко, но вот его будущую жену было жаль.

Словно прочитав ее мысли, он рассмеялся и сказал:

– Что нам нужно, так это еще одна богатая наследница; только мне придется постараться держать ее подальше от этого дома, пока не станет поздно отступать. Ни одна девушка в здравом уме не взвалит на себя старые заплесневелые развалины. Если только не будет безумно влюблена. А я не из тех, в кого безумно влюбляются. Слушайте, хотите взглянуть, насколько все запущено в действительности? Джереми сказал, что хочет посмотреть, хоть я и не представляю, зачем.

Джереми так и не сел. Он стоял, опершись на каминную полку, и глядел в огонь. Повернувшись, он ответил:

– Из-за рассказов моего деда. Его мать рассказывала ему истории про твою родню. В ее время, примерно в сороковых годах девятнадцатого века, это был сэр Хамфри Челлонер. Я бы взглянул на семейные портреты.

– Хорошо. Но тогда нам лучше пойти прямо сейчас, пока совсем не стемнело. – Он повернулся к Джейн: – А вы? Вы, наверное, с бо́льшим удовольствием остались бы у камина? Послушайте, я ведь могу называть вас Джейн, правда? Мы с Джереми знаем друг друга сто лет.

Он был примерно одних лет с Джереми, но казался моложе. Джейн он напоминал большого дружелюбного щенка.

Они снова прошли через ледяной холл в пустую столовую с ужасной викторианской мебелью. Над массивным сервантом висел портрет мрачного джентльмена с бакенбардами и в широком галстуке.

– Это старый Хамфри, – сказал Джек Челлонер. – Что за истории рассказывала про него твоя прабабушка? Он был моим прадедом.

Джереми медленно спросил:

– Он ведь лишил своего сына наследства?

– Да, старшего сына, Джеффри. Грязный семейный скандал. Джеффри пошел в своего деда, того, что разорил семью: прожигал жизнь, ввязался в какую-то драку с контрабандистами и был убит. После чего все облегченно вздохнули, а мой дед, Джон, унаследовал титул и поместье.

– Мой дед говорил, что его мать часто рассказывала о Джеффри, – сказал Джереми.

Джек Челлонер рассмеялся.

– Еще бы! Боюсь, что это твоя родня, Тэвернеры, сбила его с пути. Судя по всему, «Огненное колесо» было настоящим оплотом контрабандистов. Наверху есть портрет Джеффри. Хотите взглянуть?

Они поднялись по большой лестнице; Джек Челлонер нес большой канделябр с переплетенными ветвями; свечи в нем были вставлены, похоже, еще до войны, такие они были пожелтевшие и пыльные. Серебро, видимо, в последний раз чистили тоже до войны. Джек со смехом постучал по канделябру.

– Всего лишь посеребренная медь, иначе этот канделябр давно бы отправился в ломбард.

Джейн быстро сказала:

– Но он все равно может стоить довольно дорого. – Спохватившись и покраснев, она добавила: – У моего деда была антикварная лавка.

В ответ он весело покачал головой.

– Это капля в море. Без богатой наследницы не обойтись.

Они пошли дальше. Дневной свет еще не померк, но он был слишком слаб, чтобы освещать темные углы. А портрет Джеффри Челлонера висел в очень темном углу – его, как паршивую овцу, убрали подальше от людских глаз. У Джейн мелькнула странная мысль: а приходил ли сюда кто-нибудь, чтобы взглянуть на портрет? Возможно, его мать, если бы она была жива.

Джек Челлонер поставил канделябр на пол, вынул из оттопыренного кармана спички, зажег пять бледных свечей и поднял канделябр повыше.

– В этом углу даже утром ничего не видно. Вот почему я захватил эту штуковину. Ну, вот наша паршивая овца. Портрет, конечно, был написан до скандала, когда ему исполнился двадцать один год. Наследник достиг совершеннолетия, и все такое.

Свет канделябра упал на юношу в охотничьей куртке, с ружьем под мышкой и парой фазанов в руке. Птицы были изображены очень подробно, их радужные перья не утратили яркости.

С холста на них смотрел Джеффри Челлонер – гордый и красивый юноша, перед которым открыт весь мир. Случайный выстрел во тьме, который принес облегчение его семье, был еще впереди.

Джек Челлонер сказал:

– Если вы ищете семейного сходства, вы его не найдете. Рыжие волосы моей семье достались от бабушки, и мы, наверное, от них никогда не избавимся. У нее было восемь дочерей, и все рыжеволосые.

– Да, сходства и правда нет, – сказала Джейн.

И говоря это, поняла, что это не так. Сходство было, и весьма сильное, но не то, которому полагалось быть. Она посмотрела на Джереми и быстро отвела глаза. Будь его волосы подлиннее, отрасти он небольшие бакенбарды, оденься в ту же одежду – и он мог бы служить моделью для портрета. Она почувствовала какое-то напряжение и не рискнула посмотреть на него снова.

Джек Челлонер сказал:

– Он больше похож на Джереми, чем на меня, правда?

Они спустились вниз, где попробовали оладьи с потрескавшегося блюда из вустерского фарфора и выпили чаю из солидного и уродливого викторианского чайника – сплошные изгибы и выпуклости. На крышечке была серебряная клубничка, и этот чайник, вероятно, служил рыжеволосой леди Челлонер и ее восьми рыжим дочерям.

Когда они попрощались и медленно поехали по длинной аллее, Джереми сказал:

– Старый замшелый дом, верно?

– Он ужасен! Мне жаль Джека.

Джереми рассмеялся.

– Не стоит. Он не унывает, да и бывает здесь очень редко.

Джейн тоже рассмеялась.

– Он женится на богатой наследнице? Не похож он на такого человека.

– Не женится. Он влюблен в невероятно милую девушку по имени Молли Пембертон. У нее нет ни гроша, и им обоим на это наплевать. Сейчас он приехал, потому что кто-то хочет устроить в этом доме санаторий, или сиротский приют, или что-то в этом роде. Морской воздух, много озона. Он встречается с юристами и мучительно пытается принять решение о продаже дома.

Он остановил машину прямо меж двух столбов.

– Джейн, я хочу поговорить. В «Огненном колесе» полно констеблей и кузенов, так что поговорим здесь. Когда ты выйдешь за меня?

Он отпустил руль и взял ее за руки. Она не отняла их, но они лежали в его ладонях напряженно и упрямо.

– Я ни разу не сказала, что вообще выйду за тебя.

– А это нужно говорить?

– Да, нужно.

– Тогда скажи!

– Джереми, отпусти!

– Скажи! Джейн, дорогая, скажи!

Она собиралась позволить ему держать себя за руки, сколько он захочет, совершенно спокойно и по-дружески, но она не смогла этого сделать. Когда его голос так менялся, с ней начинало что-то происходить. Внезапно вся дружба куда-то подевалась – ее унес ужасающе сильный поток эмоций. Через долю секунды этот поток бросит ее в объятия Джереми, а если он ее поцелует, то она скажет все, что он захочет. Она вырвала руки и вжалась в угол сиденья.

– Нет, нет!

– Джейн!

Она оттолкнула его.

– Нет, нет, не хочу!

– Почему?

– Кузены не должны жениться.

– Мы с тобой не кузены.

Он говорил спокойно, но прозвучало это как раскат грома. Голова у нее перестала кружиться. Она моргнула и спросила:

– Что?

Джереми повторил:

– Мы с тобой не кузены.

Джейн вновь спросила односложно – казалось, на более длинные слова у нее не хватает дыхания:

– Как?

– Я тебе расскажу. Я давно собирался это сделать, но до сих пор не было удобного случая. Почему бы нам теперь не успокоиться? Перестань отталкивать меня и расслабься.

Джейн успокоилась. Поток эмоций схлынул, и теперь, как только что сказал Джереми, ей было спокойно от того, что он ее обнимал. Позади столбов сгустилась темнота, дорога на Клифф тоже была темной и безлюдной.

– Так почему мы не кузены?

– Потому что я вовсе не Тэвернер. Мой дед был сыном Джеффри Челлонера. Вот почему я хотел взглянуть на портрет. И даже я вижу, что я на него похож.

– Ты ужасно на него похож.

Он рассмеялся.

– Я должен быть сэром Джереми Челлонером, обремененным этими старыми развалинами. Джеффри был старшим сыном.

– Джереми, как интересно!

– Да, и правда интересно. Мой дед мне рассказал. Ты же помнишь, что он был одним из двух близнецов – Джон и Джоанна. Старый Джеремайя Тэвернер умер в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом. Его жена Энн пережила его на три года. Она и словом ни о чем не обмолвилась, пока ее муж был жив, но вот что она рассказала моему деду Джону перед смертью. Джеффри Челлонер часто приходил в «Огненное колесо». Он был сумасброд, наделал долгов и ввязался в торговлю контрабандой – отчасти ради развлечения, а отчасти потому, что хотел заработать денег и сбежать с Мэри Лэйберн. Она была дочерью сэра Джона Лэйберна – из той же семьи, на которую работает Джон Хиггинс, – и они были обручены; однако старик Челлонер и сэр Джон рассорились из-за политики, и помолвку разорвали. Именно из-за этого Джеффри словно с цепи сорвался. Лэйберны отправили Мэри к строгой тетке в Лондон, но Джеффри последовал за ней, и там они тайно поженились. Энн Тэвернер была совершенно уверена в этом – она сказала деду, что видела свидетельство о браке, но не могла вспомнить названия церкви. «Одна из этих пышных лондонских церквей», – сказала она ему. Примерно через полгода Джеффри пришлось бежать во Францию. Был ранен работник береговой охраны, и Джеффри узнали в лицо. Планировалось, что он подождет там, пока все успокоится, а потом вернется и заберет Мэри. К несчастью, раненый умер – не сразу и, возможно, не от полученных ран. Но Лэйберны оказали давление на власти: они хотели, чтобы Джеффри оставался за пределами страны, и добились ордера на его арест. Это означало, что он не может вернуться, а Мэри Лэйберн ждала ребенка. Она пришла к Энн Тэвернер и сказала, что больше не может скрывать беременность. Она не посмела сказать родителям, что вышла замуж – в сороковые годы прошлого века отцы были жестоки. Она была нежной и робкой девушкой и сказала, что отец ее убьет.

– И что дальше? Ну же, рассказывай быстрей!

– Энн Тэвернер рассказала об этом Джеремайе, и он послал весточку Джеффри во Францию. Они довольно регулярно перевозили грузы в новолуние. Джеффри ответил, что приедет со следующим рейсом – через три недели – и что Мэри нужно продержаться до этого времени. Энн должна была дать Мэри знать, когда придет время, а Мэри должна была ускользнуть ночью, когда все спят, и прийти в «Огненное колесо». Никто из них, похоже, не считал, что это что-то выходящее из ряда вон, но я не думаю, что бедная девушка когда-либо выходила из дома ночью в одиночку. Она пришла в гостиницу напуганная и расстроенная, и Энн боялась, что что-нибудь может с ней случиться. Она рассказывала, что ситуация и без того была затруднительной, потому что у нее самой в любой момент мог родиться шестой ребенок. Так и вышло – ребенок родился в полночь. В доме была повитуха – кузина Энн Тэвернер и очень разумная женщина. В час ночи под скалой раздались выстрелы. Рейс выследили, или кто-то о нем сообщил, и береговая охрана оказалась на месте. Джеффри Челлонер был смертельно ранен. Джеремайя и один из его людей внесли его в «Огненное колесо» через секретный проход, и он умер на руках у Мэри. Ее, бедняжку, это доконало. Ребенок у нее родился раньше срока, а сама она к утру умерла. С помощью повитухи Энн Тэвернер выдала ребенка за близнеца того, которого родила сама. У нее родилась девочка, Джоанна. Она была бабушкой Джона Хиггинса, а ребенок Челлонера был мальчиком – моим дедом Джоном.

Джейн взволнованно перевела дух.

– А старый Джеремайя знал?

Джереми пристально посмотрел на нее:

– Должен был знать.

Она покачала головой:

– Или нет, если женщины не хотели, чтоб он знал. Энн и повитуха могли все устроить, если не хотели, чтобы кто-то знал. Интересно, так ли это было.

– Не знаю, дед не говорил. Не забывай, что Энн была очень стара, когда рассказала ему об этом; это было во время ее последней болезни. Главное, в чем она стремилась убедить его, – это в том, что Джеффри Челлонер и Мэри Лэйберн были официально женаты и что он их законнорожденный сын.

– А почему они не рассказали об этом раньше? Ведь ребенок был наследником сэра Хамфри Челлонера – почему же они не отдали его ему?

– Потому что это вызвало бы для них массу неприятностей. Джеффри разыскивали по обвинению в смерти работника береговой охраны. Все в округе наверняка знали, что Джеремайя Тэвернер по уши погряз в торговле контрабандой, однако если бы это всплыло в коронерском суде, это было бы уже совсем другое дело. В общем, знал Джеремайя правду о ребенке или не знал, он все равно не собирался допустить расследования двух внезапных смертей в принадлежащем ему заведении.

– И что он сделал?

– Ну, насколько я понимаю, он хотел выбросить тела в море, но Энн на это не согласилась. Не знаю, добилась бы она своего, если б не ее последний довод. «Выбросить двоих умерших такой смертью? Море их не примет», – сказала она. Так она рассказала моему деду. Эти ее слова заставили Джеремайю изменить свое решение. Было бы совсем некстати, если бы море вынесло тела на берег.

– И что они с ними сделали?

– Замуровали оба тела; заложили их кирпичами в стене тайного прохода, вместе со свидетельством о браке, которое Мэри взяла с собой, и с заявлением, подписанным Энн и повитухой. Энн сложила бумаги и запечатала их кольцом-печаткой Джеффри. Кольцо она сохранила и передала моему деду. Теперь оно у меня.

– Но, Джереми, в проходе, по которому мы спускались, не было никакой кирпичной кладки.

Джереми ответил странным голосом:

– Верно, не было.

Потом он взял ее за плечи и сказал:

– Сейчас это неважно. Я тебе не кузен, я вообще тебе не родственник. Мы совершенно чужие люди. Ты выйдешь за меня?

Джейн перевела дух и ответила:

– Полагаю, да.

Глава 29

Дознание назначили на следующий день. Предполагалось, что полиция представит официальные улики и попросит перенести заседание суда. Инспектор Крисп сообщил начальнику полиции, что может получиться дело с серьезными доказательствами против Флоренс Дьюк. По первому впечатлению Рэндал Марч был склонен с этим согласиться, но рекомендовал вести себя осмотрительно и навести дополнительные справки.

– Теперь об Эбботе, – сказал инспектор Крисп. – Он приехал сюда, чтобы собирать сведения против Кастелла. Я не говорю за его спиной ничего, чего не сказал бы ему в лицо, но таково положение дел.

Марч ответил любезно, но твердо:

– Я довольно хорошо знаю Эббота. Он не стал бы фабриковать дело.

Крисп принял обиженный вид.

– Я этого и не говорил. Он приехал сюда расследовать контрабанду наркотиков, и весьма вероятно, что Кастелл в ней по уши замешан. Но мы сами искали против него улики, и раз мы ничего не нашли, то вряд ли кому-то из Скотленд-Ярда повезет больше. Очевидно, что у местной полиции на это больше шансов, если они вообще есть, а похоже, что это не так. Я хочу сказать, что у Эббота на уме только Кастелл, и он не видит ничего, кроме этого. Но что касается Кастелла, убийство – не его рук дело; это всего лишь, как вы бы выразились, случайное обстоятельство. Естественно, что Эббот видит связь убийства с тем делом, по которому он сюда приехал, но, возможно, этой связи вовсе нет.

– А может, и есть, – возразил Рэндал Марч.

– Не в том случае, если это миссис Дьюк, сэр.

– Нет, не в этом случае.

– Или Джон Хиггинс. У него есть серьезный мотив – ревность, и еще подозрительно, что эта девушка, Айли, оказалась внизу в халате. И в гостиной тоже, с незапертым окном. Должен сказать, что прежде чем всплыли обстоятельства с миссис Дьюк, мне казалось весьма вероятным, что Айли Фогарти впустила Джона Хиггинса в дом, а потом выпустила его, после того как Люк Уайт был убит. Она признала, что заходила в гостиную, а там было незапертое окно.

Начальник полиции взглянул на лежащую перед ним стопку бумаг.

– Да, вижу.

Крисп продолжил несколько сердито:

– А еще эта мисс Сильвер.

Марч поднял брови:

– Вы же не хотите сказать, что она в числе подозреваемых?

Много лет назад болезненный и непослушный восьмилетний мальчик сидел вместе с сестрой в комнате для занятий, командовала в которой мисс Мод Сильвер. Уважение, которое она ему внушала тогда, его до сих пор не покинуло. Оно укрепилось весьма искренней привязанностью. Как-то раз благодаря ее профессиональной интуиции он даже оказался обязан ей жизнью. Дело об отравленных гусеницах было давней историей, но он о нем не забыл. Последующие встречи профессионального характера лишь увеличили его восхищение ее способностями к наблюдению и дедукции. На самом деле не было никого, чье мнение он ценил бы выше и на кого он бы охотнее положился. Понимая, что она занимается этим делом неофициально, он задумался о том, как отреагирует на это Крисп. Спросив, не находится ли мисс Сильвер в числе подозреваемых, он потешил свое чувство юмора и одновременно попытался понять, что о ней думает Крисп.

Крисп несколько натянуто выпрямился.

– Я бы хотел, чтобы она была официальным лицом. Люди из Скотленд-Ярда могут поступать, как им угодно, но должен сказать, что мне все это кажется неправильным. Я не имею ничего против того, что она приехала сюда собирать местные слухи – она ведь для этого приехала? Но когда доходит до того, что Эббот вот так с ней обращается… Как будто она – его начальник. И мой тоже.

Марч откинулся на спинку стула. Крисп был раздражен, и его надо было успокоить. Марч слегка улыбнулся и сказал:

– Знаю. Он много раз работал с ней раньше, и я слыхал от него, что когда она принимает участие в расследовании, полиция раскрывает дело с блеском. И знаете, это действительно так. Она незаурядный человек. Вы, случайно, не знаете, что она думает об этом деле на его нынешней стадии?

Крисп издал разраженный звук. Если бы не сдерживающее влияние старшего офицера, этот звук, несомненно, был бы более выразительным.

– Я не знаю, что она думает. Я могу сказать вам, что она делает. Сидит там и вяжет, и еще то и дело спрашивает, что с Элом Миллером.

Марч покачал головой.

– Альберт… Конечно же, Альберт…

Крисп воззрился на него.

– Ну, это его имя, полагаю; все зовут его Эл.

– Я бы удивился, если бы мисс Сильвер назвала его так. Так, значит, она спрашивает об отсутствующем Альберте, да? Ну и что с ним?

Крисп нахмурился.

– Я все сделал для того, чтобы мы его нашли. Похоже, никто его не видел с тех пор, как он вышел со станции в Ледлингтоне и сказал, что обратно не вернется. Это было примерно в семь тридцать утра в воскресенье. Конечно, народу там было немного – все по воскресеньям валяются в постели подольше. Чего я не могу понять – так это почему она считает это важным. Он не мог быть замешан в убийстве, это совершенно ясно.

– Так спросите ее.

– Прошу прощения, сэр?

– Спросите, почему она считает это важным. Если она упорно желает знать о нем, у нее точно есть на то причины, и веские. А вообще, я думаю, нам надо его найти.

Будь на месте начальника полиции кто-то другой, Крисп бы выругался. Он с трудом сдержался, отчего лицо его сделалось багровым, и сказал с некоторым нажимом:

– Послушайте, сэр, он не мог иметь к этому отношения. К половине одиннадцатого его уже не было в «Огненном колесе». Нам необязательно полагаться в этом на слова Кастелла, поскольку капитан Тэвернер видел, как он ушел. Он был пьян, шел пошатываясь и пел обрывки песни, которую пытался до этого исполнить в гостиной. Ирландскую, кажется, – что-то про девушку по имени Айлин. Это есть в показаниях.

– «Милая Айлин», да.

– Это было незадолго до половины одиннадцатого. Уилтоны, у которых он снимал комнату, сказали, что он пришел незадолго до половины двенадцатого. Он ужасно шумел, пел все ту же песню и спотыкался на лестнице. Мистеру Уилтону это надоело, и он сказал ему, что утром он может убираться, потом спустился, запер дверь и унес ключ, чтобы Миллер не ушел, не заплатив. В конце улицы находится церковь Святого Джеймса, и когда он запирал дверь, колокола пробили половину двенадцатого. Люк Уайт был найден мертвым ближе к часу ночи. Телефонный звонок поступил к нам в час. Когда мы туда приехали, кровь еще не засохла. Медицинское освидетельствование показывает, что он точно был еще жив в половине одиннадцатого. Доктор Крю осмотрел тело без четверти два и сказал, что он умер около часа назад. Получается, Эл Миллер не мог это сделать. Как бы ему это удалось?

– Если только он не вылез в окно и не вернулся в «Огненное колесо». Полагаю, он мог это сделать.

– Я спросил у Уилтонов, мог ли он каким-то образом выбраться из дома и вновь проникнуть назад, и они сказали, что готовы поклясться в том, что это невозможно. Похоже, его комната находится прямо над их спальней, и он мешал им спать большую часть ночи – ложился, вставал, ходил по комнате, стонал и ругался. Они очень респектабельные люди, и такое поведение их сильно разозлило. Миссис Уилтон говорит, что слышала, как часы пробили двенадцать, потом час и два, прежде чем она смогла уснуть. Они очень злы на Эла Миллера, и у них нет причин его выгораживать. Но, как она выразилась, справедливость есть справедливость, и она готова поклясться, что он всю ночь не выходил из дома. Как вы знаете, утром он был там. Заплатил по счету через дверь спальни и получил ключ, чтобы выйти. Я полагаю, что Миллер не вышел на работу, будучи в весьма возбужденном состоянии. Он в течение нескольких недель был на грани. В общем, он ушел и не вернется, пока сам не пожелает. Если он слышал об убийстве, это будет еще одной причиной, чтоб держаться на расстоянии. Люди исчезают и по менее серьезным причинам. Он не мог иметь отношения к убийству Люка Уайта. А чего хочет мисс Сильвер, продолжая о нем спрашивать, я не могу сказать. Напрасная трата времени, сэр, если хотите знать мое мнение.

Рэндал Марч не хотел. Он сказал приятным голосом:

– И все равно, вы знаете, Крисп, я думаю, нам стоит его найти.

Глава 30

Мисс Сильвер сидела в углу гостиной, полностью увлеченная вязанием. Неподалеку от нее Мэриан Торп-Эннингтон была поглощена беседой с Милдред Тэвернер. Некоторые слова и фразы были слышны достаточно отчетливо, чтобы понять, что она рассказывает очередную главу захватывающего сериала – то есть своей жизни. Доносились такие фразы, как «В самый первый раз, когда он меня увидел… поклялся, в самом деле поклялся, что выпрыгнет из самолета», и самая удивительная из всех – «кровь на бриллиантовой диадеме и кровь на полу».

Милдред Тэвернер, несомненно, была зачарована. Ее венецианские бусы цеплялись за золотую цепочку, когда она вздрагивала, бледные глаза неотрывно смотрели на прекрасное лицо леди Мэриан, а с бледных губ почти непрерывно срывались ахи и охи.

Мисс Сильвер продолжала задумчиво вязать. Когда вскоре открылась дверь, и в комнату заглянул Фрэнк Эббот, она поднялась, взяла сумку с вязанием и подошла к нему.

– Я буду рада, если вы уделите мне несколько минут, инспектор.

Он распахнул дверь в кабинет Кастелла.

– С удовольствием.

Когда он закрыл за ними дверь, она подошла к окну и оглядела комнату. Смотреть было особо не на что, и к этому времени она должна была изучить все, что находится в комнате. Однако она продолжала осматриваться, погруженная в свои мысли, пока Фрэнк Эббот не сказал:

– Теперь я уже точно знаю, когда у вас что-то на уме. В чем дело?

– Фрэнк, дорогой мой!

Он ответил на ее укоризненный взгляд улыбкой.

– Давайте выкладывайте!

Она слегка качнула головой, подошла к низкому стулу, на котором сидела раньше, развернула его к огню, уселась, взяла вязание и заметила:

– Мне бы многое хотелось рассказать, и если у вас есть время, я бы хотела сделать это сейчас.

Он пододвинул второй стул и вытянул ноги к приятному теплу камина.

– Как говорит пословица, «кто уделил время, тот его сэкономил». И вы знаете, что я всегда в вашем распоряжении.

Мисс Сильвер остановила на нем снисходительный взгляд:

– Я не припомню такой пословицы, – в ее голосе слышался мягкий намек на критику.

– Наверное, такой нет. Это мое изобретение. В конце концов, любую пословицу кто-то должен придумать первым. Эту я без разрешения посвящаю вам.

– Мой дорогой Фрэнк, когда же вы научитесь не болтать так много чепухи?

Он глубоко засунул руки в карманы и лениво посмотрел на нее сквозь красивые ресницы.

– Не знаю. Но сейчас больше не буду. О чем вы хотели со мной поговорить?

Ее спицы быстро щелкали.

– О нашей с вами связи с этим делом, и в какой степени она имеет отношение к убийству Люка Уайта.

– Интересный тезис. Продолжайте.

Она слегка кашлянула.

– Мы приехали сюда, чтобы расследовать некие туманные слухи касательно «Огненного колеса». В числе этих слухов было и то, что гостиница используется в качестве порта контрабандистами, людьми, занимающимися незаконной торговлей наркотиками, и ворами, специализирующимися на драгоценностях. Старший инспектор Лэмб обратил внимание на то, что воссоединение семьи, организованное мистером Джейкобом Тэвернером, могло служить прикрытием для каких-то особых мероприятий, связанных с одним из упомянутых видов незаконной деятельности. Как вы знаете, убийство произошло в ночь после нашего приезда. Конечно, теоретически возможно, что убийство не связано с этими незаконными делами; само их существование фактически еще не доказано. Все это дело мало продвинулось дальше начальных подозрений и гипотез. И, несмотря на это, я должна вам сказать, что никак не могу отделить убийство Люка Уайта от того, что я могу назвать «нашим делом».

Фрэнк кивнул.

– Это означает, что вы отвергаете доказательства против Джона Хиггинса. Его мотив был бы совершенно личным – ревность к Айли Фогарти.

Она наклонила голову.

– Люка Уайта убил не Джон Хиггинс.

Фрэнк приподнял светлые брови.

– Вы так в этом уверены? Ладно, Джон выходит из игры. Как насчет Флоренс Дьюк? У нее тоже личный мотив, если только Крисп не накопает доказательства того, что она связана с торговлей наркотиками или кражей драгоценностей, – в таком случае она могла поссориться с Люком при разделе добычи.

Мисс Сильвер назидательно кашлянула.

– Мой дорогой Фрэнк, вспомните, пожалуйста, бесспорное доказательство – положение тела и расположение раны. Если Люка Уайта убили там, где было найдено его тело, убийца стоял у него за спиной на нижней ступеньке лестницы. Никто пока не предложил ни одной теории, которая бы это объяснила, если предположить, что убийство совершила Флоренс Дьюк. С другой стороны, если он был убит не там, где нашли его тело, какой у нее мог быть мотив, чтобы притащить тело в холл? Это не мог сделать один человек, не наделав достаточно шума, – кто-нибудь спустился бы вниз проверить, что происходит. Мы всё это обговаривали, и я не вижу, каким образом я могу предъявить обвинения Флоренс Дьюк.

– Так какова ваша версия?

Ее спицы щелкали.

– Я пришла к определенным выводам. Убийство очень усугубляет подозрения, связанные с гостиницей. Вечеринка мистера Джейкоба Тэвернера и обстоятельства, которые привели к ее организации, тоже усиливают эти подозрения. К этому мы вернемся позже. Я думаю, что эти подозрения не беспочвенны и что смерть Люка Уайта связана с обстоятельствами, которые эти подозрения вызвали. По моему мнению, в убийстве замешаны как минимум двое, и оно, разумеется, произошло не в холле.

Он внимательно посмотрел на нее.

– Двое?

– Нужно два человека, чтобы без риска перенести тело на то место, где его нашли.

Фрэнк смотрел на нее с легкой усмешкой.

– Это все?

– У меня пока нет больше выводов, кроме этих. Но я могу поделиться некоторыми наблюдениями касательно мистера Джейкоба Тэвернера и его вечеринки.

– И какими же?

– Вот какими, Фрэнк. У меня была возможность побеседовать с несколькими членами семьи. Все они оказались весьма общительными. Это капитан Джереми Тэвернер и мисс Джейн Хирон – приятные и дружелюбные молодые люди, леди Мэриан Торп-Эннингтон и мисс Милдред Тэвернер. У леди Мэриан привычка говорить только о себе, и ее легко к этому склонить. Мисс Тэвернер нервозна и напугана. Она вела весьма бедную событиями жизнь, и убийство ее сильно встревожило. Брат ее подавляет. Она боится оставаться одна и была рада моему обществу. От этих четверых людей я узнала, что мистер Джейкоб Тэвернер очень настойчиво пытался выяснить, что каждый из них слышал об «Огненном колесе» от своих бабушек и дедушек, с которыми все они были особенно близки. Если посмотреть на это в свете того, что случилось дальше, то эти вопросы, похоже, связаны с существованием некоего тайного прохода от дома к берегу. Мисс Тэвернер сообщила мне больше всего на эту тему. Джейн Хирон ничего толком не знала. Капитан Тэвернер сказал, что его дед упоминал этот проход, но понятия не имел, где он находится, – так он и сказал мистеру Джейкобу. Леди Мэриан говорила много, но я не обнаружила, чтобы она что-то знала. Флоренс Дьюк отрицала, что ей что-либо известно, но признала, что мистер Джейкоб Тэвернер ее расспрашивал. Она была не расположена к беседе, но когда я спросила ее напрямую, она мне ответила. Я, однако, уверена, что она что-то недоговаривала. Я не расспрашивала мистера Джеффри Тэвернера. Он вел себя со мной нелюбезно, и я решила, что расспросы ни к чему не приведут.

Фрэнк Эббот наклонился и подбросил в камин полено. Он довольно хорошо знал мисс Сильвер – не в ее привычках толочь воду в ступе. Он сказал:

– Но ведь Джейкоб Тэвернер все знал о проходе к морю. В субботу вечером, сразу после ужина, он провел по нему всех своих гостей. Он без колебаний показал его нам, и мы осмотрели там каждую щелку. Ни контрабанды, ни трупов. Ни малейшего намека на улики.

Огонь в камине вспыхнул. Отблеск пламени отразился на спицах мисс Сильвер.

– Разумеется, я имела в виду другой проход, – очень спокойно сказала она.

На мгновение в комнате повисла напряженная тишина. Фрэнк Эббот элегантно и неспешно встал. Стоя у камина и глядя на нее, он попросил, в несвойственной ему манере подчеркивая слова:

– Не могли бы вы повторить?

– Фрэнк, дорогой мой, вы меня отлично слышали.

– Меня подвел не слух, а разум.

– Пожалуйста, заставьте свой разум сосредоточиться на доказательствах. Раз Джейкоб Тэвернер уже знал о проходе, ведущем из подвалов к морю, его вопросы относились не к нему. Но он действительно прямо или косвенно расспрашивал четверых или пятерых кузенов, знают ли они о тайном проходе. Я полагаю, он расспрашивал их всех, но у меня нет доказательств в отношении мистера Джеффри Тэвернера, Джона Хиггинса и Альберта Миллера. Эти вопросы нельзя считать относящимися к проходу, ведущему из подвалов.

– Может, он хотел выяснить, знают ли они о нем.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Полагаю, что нет. После того, что́ я услышала от этих людей, и в особенности от мисс Милдред Тэвернер, у меня сложилось впечатление, что вход в этот второй проход находится где-то наверху. Дед мисс Тэвернер – это был Мэттью, второй сын старого Джеремайи Тэвернера – рассказал ей, что когда он был совсем маленьким, он однажды проснулся в страхе, потому что услышал какой-то шум. Он пошел посмотреть, в чем дело, и увидел свет из дыры в стене. Он страшно испугался, побежал назад в комнату и с головой залез под одеяло.

– Это все?

– Это все, что она смогла мне рассказать.

– Может, ему это все приснилось.

– Конечно, это возможно, но я так не думаю. Такое событие ребенок бы запомнил.

Фрэнк задумчиво глядел в огонь.

– Интересная теория, – сказал он. – Хотя, возможно, сейчас она не представляет практической ценности. – Он наклонился и аккуратно подбросил в огонь еще одно полено. – И что после всего этого вы думаете о Джейкобе Тэвернере?

Она на минуту перестала вязать и посмотрела на Фрэнка очень-очень серьезно.

– Я не могу решить. Есть, разумеется, две возможности. Его отец был старшим сыном старого Джеремайи, то есть Джеремайей-вторым. После смерти отца он унаследовал всю семейную собственность, но, говорят, что он почти сразу разорвал связь с «Огненным колесом». Насколько я понимаю, сложилось впечатление, будто он продал гостиницу. Но это была не продажа, а сдача в аренду.

– Да, Марч передал нам эту информацию. Арендаторами были два поколения семьи Смит, отец и сын, и когда последний умер, гостиница перешла во владение Джейкоба Тэвернера. Кастелл уже был в ней управляющим, и он оставил его на этой должности. Вопрос, конечно, в том, прекращалась ли когда-нибудь на самом деле связь Тэвернеров с «Огненным колесом»? Продолжалась ли торговля контрабандой, часть прибыли от которой шла Джеремайе-второму, а затем его сыну Джейкобу? Продолжали ли они заниматься этим последние пять лет, и является ли Джейкоб активным участником? Мы здесь для того, чтобы это выяснить, не так ли?

Мисс Сильвер снова вязала.

– Именно так, – ответила она.

– Что ж, это возвращает нас к тому, что вы думаете о Джейкобе Тэвернере.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Я очень мало его видела. Вчера, как вам известно, он оставался у себя в комнате. Сегодня он спускался к обеду. Он жалуется на простуду и, говорят, страдает от озноба. Мне кажется, он испытал потрясение, как и мы все. Он, возможно, замешан в делах с контрабандой, но не в убийстве.

– Вы так считаете?

– Нет, у меня недостаточно информации, чтобы делать выводы. Это просто гипотеза, которая объясняла бы известные нам факты. Будь он замешан в торговле контрабандой, это объясняло бы его желание выяснить, могут ли его родственники выдать какие-либо тайны. Если бы было два прохода, один из которых гораздо важнее, он мог бы посчитать, что вполне стоит пожертвовать одним из них, рассказав о нем публично, и таким образом сохранить тайну второго. Он бы понадеялся на то, что после этого улягутся любые истории и слухи, будь то местные или сохранившиеся в семье. Это объяснило бы то, что он решил собрать семью вместе и специально выделил время на показ прохода между подвалами и берегом. И тут, конечно, приходит в голову мысль, что Люк Уайт был убит из-за того, чтобы сохранить в тайне второй проход. Если он о нем знал и использовал это для шантажа сообщников, то нам не пришлось бы искать какой-то иной мотив. Могу сказать, что я считаю этот мотив гораздо более вероятным, чем ревность, на которой настаивает инспектор Крисп.

– Возможно, это так.

– Сейчас невозможно сказать, замешан ли в этом мистер Джейкоб Тэвернер. Возможно, он лишь тот, кем кажется, – пожилой человек с большими деньгами, без семейных уз и с желанием воссоединить семью – может быть, с намерением определиться с условиями завещания. Он может быть финансово заинтересован в «Огненном колесе» и ничего не знает о ведущейся здесь контрабандистской деятельности, если она действительно существует. Конечно, доказательств этому нет, лишь множество подозрений и предположение о том, что не бывает дыма без огня.

Фрэнк выпрямился:

– На самом деле Джейкоб может быть невиновен, как и само «Огненное колесо». У нас скверно устроены мозги – мы очень подозрительны и часто склонны видеть то, что ищем; по крайней мере, согласно мнению моего досточтимого коллеги Криспа. Что ж, посмотрим.

Мисс Сильвер сложила и убрала вязание и встала.

– Еще минуту, Фрэнк. Я бы хотела, чтобы вы отдали распоряжение почистить этот ковер.

– Мисс Сильвер, дорогая!

– Очень осторожно, разумеется. Мне, наверное, не следовало говорить «почистить». Я бы хотела, чтобы его очень внимательно осмотрели с целью установить, есть ли на нем пятна крови.

– Пятна крови?

– Свежие, конечно. Цвет ковра и грязь могли бы их скрыть.

Он уставился на пол. Лежащий на нем квадратный ковер не доходил примерно фут до стен. Изначально, должно быть, был глубокого красно-коричневого цвета с мелким рисунком, который теперь почти стерся. Он медленно спросил:

– Что именно вы ожидаете найти?

Мисс Сильвер кашлянула.

– Доказательство того, что Люк Уайт был убит в этой комнате.

Глава 31

Джереми и Джейн вернулись в «Огненное колесо» в блаженном состоянии, куда не проникали мысли об убийстве; когда они открыли парадную дверь, их встретила мисс Сильвер. Она стояла там, прислушиваясь, в ожидании шума машины.

– Минутку, капитан Тэвернер, – сказала она.

Они оставались на месте, пока мисс Сильвер не вышла и не закрыла за собой дверь. Только в этот момент Джейн в достаточной степени спустилась с небес на землю, чтобы понять, что мисс Сильвер одета для поездки. На ней было черное пальто, почтенного возраста палантин, черная фетровая шляпа и шерстяные перчатки. Она безотлагательно перешла прямо к делу.

– Капитан Тэвернер, я хочу попросить вас об услуге. Не будете ли вы так любезны отвезти меня в Ледлингтон?

– Конечно, – ответил Джереми.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Вы очень добры. Я бы хотела поехать прямо сейчас, если это удобно. Мне нужно кое с кем там недолго побеседовать. Думаю, вам не придется ждать меня больше двадцати минут. Возможно, меньше, но могу пообещать, что не больше.

Джереми рассмеялся.

– Джейн составит мне компанию!

Мисс Сильвер села на заднее сиденье и снисходительно улыбнулась молодым людям. Ей, разумеется, предложили место рядом с водителем, но ее отказ был четким и ясным:

– Я предпочитаю сидеть сзади. Меня раздражает свет фар.

Она сидела на заднем сиденье и смотрела, как мимо проезжают машины с зажженными фарами. Их оказалось не так уж много. Ей почти не требовался внезапно вспыхивающий свет встречных огней, чтобы понять, что Джереми и Джейн сидят очень близко друг к другу и что они очень счастливы. Пожалуй, они оба были бы не против, если бы ее разговор с миссис Уилтон продлился дольше двадцати минут.

Они въехали на Тред-стрит, на углу которой в темноте проглядывали очертания церкви. Определив на глаз расстояние от церкви до дома № 6, мисс Сильвер поняла, что Уилтоны никогда не сомневались касательно времени. Когда она нажала на кнопку звонка, часы на церковной башне пробили половину часа. Если привыкнуть к этому звуку, он не беспокоит, но если лежишь ночью без сна, то не услышать его невозможно.

Дверь приоткрылась. Показался тускло освещенный коридор и чья-та высокая и широкая фигура, загораживавшая большую часть проема.

– Миссис Уилтон?

– Да. – Голос был приятный и твердый.

Мисс Сильвер немного подвинулась, чтобы свет из коридора упал на ее лицо и фигуру.

– Меня зовут Сильвер, мисс Мод Сильвер. Вы меня не знаете. Могу ли я попросить вас об очень короткой беседе?

Миссис Уилтон колебалась.

– Если это насчет подписки… – начала она.

– О нет, ничего подобного, уверяю вас.

Свет из коридора позволил миссис Уилтон разглядеть улыбку, которая столько раз завоевывала доверие людей.

– Я просто была бы вам очень благодарна, если бы вы позволили мне немного поговорить с вами об Альберте Миллере.

На минуту ситуация повисла на волоске. Если бы не улыбка мисс Сильвер, дверь бы закрылась. В этот краткий миг в голове миссис Уилтон пронеслись самые разные соображения. Она почувствовала любопытство, но если бы она ждала мистера Уилтона к чаю, она не позволила бы любопытству помешать своим приготовлениям. Однако сегодня мистер Уилтон работал сверхурочно и должен был вернуться домой не раньше восьми часов. Она была не против ненадолго присесть и немножко посплетничать. Распахнув дверь, она пригласила мисс Сильвер войти.

В комнате, куда она ее провела, пахло мебельным полиролем и нафталином. Уилтоны пользовались ею лишь по важным поводам, в остальное время предпочитая теплую и уютную кухню. Гостиная же была священным местом, демонстрирующим их респектабельность. В ней располагался безупречный в своей роскоши мебельный гарнитур, купленный по случаю свадьбы тридцать лет назад на деньги миссис Уилтон. Он состоял из дивана и двух глубоких кресел на низких ножках – высокого мужского с подлокотниками и дамского без подлокотников и с более низкой спинкой^[35]. Пружины были в отличном состоянии, яркий синий плюш – того же цвета и яркости, что и в день, когда миссис Уилтон с гордостью оплатила счет. Чтобы отпугивать моль, в каждую щелку был спрятан шарик нафталина – отсюда и запах в комнате. Ковер, являвшийся вкладом мистера Уилтона, сочетался по цвету с гарнитуром и был так же бережно сохранен. Перед незажженным камином лежал белый шерстяной коврик; веер из гофрированной розовой бумаги служил слабой имитацией отсутствующего пламени. На каминной полке стояли две голубые вазы и позолоченные часы, когда-то послужившие причиной раздора в их семейной жизни, в остальном вполне дружной, – дело в том, что миссис Уилтон дешево купила эти часы на аукционе, потому что они ей понравились, а когда мистер Уилтон обнаружил, что внутри нет часового механизма, часы стали его излюбленной темой для многочисленных тягостных проповедей. Все в комнате было безупречно чистым, а все, что подлежало полировке, было начищено до зеркального блеска. На окне в эркере висели розовые шторы, а по бокам от каминной полки висели газовые рожки с розовыми стеклянными абажурами. Как только хозяйка поднесла спичку к ближайшему рожку, стали отчетливо видны и цвета, и полировка мебели.

Мисс Сильвер, которая разделяла пристрастие миссис Уилтон к розовому и голубому цвету и нисколько не возражала против их смешения, воскликнула с искренним восхищением:

– Какая очаровательная комната! Такая уютная и обставлена с таким вкусом!

Миссис Уилтон преисполнилась гордости. Она бы сразу вычислила притворный восторг, но это было сказано искренне. Она была не из тех, кто показывает свои чувства, но ее отношение к гостье стало теплее.

Они сели – мисс Сильвер в дамское кресло, миссис Уилтон в мужское. В свете газового рожка под розовым абажуром можно было рассмотреть, что это женщина крепкого телосложения, с красивой головой и седыми волосами. На ней был цветастый передник, из-под которого выглядывало коричневое платье. Вся ее внешность говорила о том, что она относится к себе с уважением и ожидает того же от других. Мисс Сильвер внимательно ее рассматривала. Не из тех женщин, которые запросто готовы посплетничать. А может, даже из тех, кто этого и вовсе не делает.

– Очень мило с вашей стороны согласиться побеседовать со мной об Альберте Миллере, миссис Уилтон.

Ее собеседница едва ощутимо напряглась.

– Если это насчет того, что он снова хочет занять свою комнату, то это бесполезно. Я не приму его обратно и мужа об этом просить не стану. Мы достаточно долго мирились с ним; слишком долго, если уж на то пошло. И я бы не терпела так долго, если б не знала его мать, бедняжку.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Она жива?

Миссис Уилтон отрицательно покачала головой.

– Десять лет, как умерла. Муж у нее был никудышный, но она не могла ни дать ему отпор, ни уйти от него, как сделала бы я. Только ради нее я приютила Альберта, когда он вернулся из армии, и терпела его даже тогда, когда по-хорошему не следовало этого делать. Но с меня и мистера Уилтона хватит, назад мы его не примем. Он стал слишком уж самонадеянным, болтал тут, какая куча денег у него скоро будет – бог знает откуда, потому что с таким поведением на работе он бы не задержался, а я никогда не слышала, чтобы у Миллеров были какие-то деньги.

– Должно быть, он был очень трудным жильцом.

Миссис Уилтон надменно выпрямилась.

– Приходил, когда ему вздумается. И хуже того, никогда не вытирал ноги при входе.

– Неужели?! Чрезвычайная бесцеремонность!

– Мы не примем его назад, – сказала миссис Уилтон мрачно и решительно.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Никто не вправе ожидать этого от вас. Уверяю вас, я здесь не для того, чтобы подвергать сомнению ваше решение. Как я уже сказала, он, должно быть, был очень трудным жильцом, но раз вы знали его мать и так по-доброму о ней отзываетесь, то вы бы, наверное, не захотели, чтобы с ним случилось что-нибудь плохое?

Миссис Уилтон вскинулась:

– Я никому бы не пожелала плохого.

– Тогда я могу сказать вам, что всерьез беспокоюсь за Альберта Миллера. Вы бы очень помогли, если бы рассказали мне, что именно произошло в субботу вечером, накануне его ухода.

Миссис Уилтон ответила не сразу. Она приняла важный и хмурый вид и лишь спустя почти минуту сказала:

– Не буду ходить вокруг да около и сразу спрошу: а какое вы имеете к этому отношение?

Мисс Сильвер улыбнулась:

– Я не была знакома с Альбертом Миллером, но я знаю некоторых его родственников. Меня беспокоит, что с ним могло случиться. Мне бы хотелось знать, где он сейчас, чтобы задать ему несколько вопросов. Это все. Так вы расскажете мне про вечер субботы?

Миссис Уилтон медленно ответила:

– Нечего рассказывать.

– Тогда вы быстро управитесь, не причинив никому вреда.

Снова последовала пауза, во время которой миссис Уилтон продолжала хмуриться. Наконец она спросила:

– Что вы хотите знать?

– Я бы хотела, чтобы вы рассказали мне, что произошло с момента его прихода в субботу вечером и до того, как он ушел от вас в воскресенье утром.

Миссис Уилтон поджала губы.

– Что ж, вреда в этом нет, и расскажу я быстро, как вы и сказали. Он пришел домой незадолго до половины двенадцатого и вел себя ужасно, потому что был пьян – колотил в дверь и распевал песню про эту девушку Айли, за которой он бегает там, в «Огненном колесе». В жизни не слыхала такого шума. Мы уже были в постели, но мистер Уилтон не засыпал, пока не услышал, что Альберт пришел домой. И напрасно – шум был такой, что мертвый бы проснулся.

– Мистер Уилтон спустился, чтобы впустить его в дом?

Миссис Уилтон качнула массивной головой:

– Мы оставили дверь незапертой, но когда Эл поднялся наверх, мистер Уилтон пошел вниз и запер ее. Мы оба были сыты им по горло и решили сказать ему, чтобы он съезжал. С таким-то возвращением и с шумом, который он устроил наверху, с нас было достаточно. Мистер Уилтон так ему и крикнул с лестницы. Ох, что он услышал в ответ! Мне пришлось заткнуть уши! Мистер Уилтон вернулся в спальню и сказал: «Все, с ним покончено. Говорит, что мне незачем было предупреждать его о выселении – он сам собирался съезжать и уехать из города». А потом муж спустился и запер дверь, а ключ унес с собой, потому что Эл должен был нам плату за неделю и было бы неправильно позволить ему уйти, не заплатив.

Мисс Сильвер прервала ее покашливанием.

– А горел ли свет в холле или на лестнице?

Миссис Уилтон поджала губы.

– Мы живем в этом доме тридцать лет. Мистеру Уилтону не нужен свет, чтобы спуститься по лестнице.

– Но Альберт Миллер, наверное, не знал дом так же хорошо, как мистер Уилтон?

– Он пользовался фонариком! – презрительно сказала миссис Уилтон. – Такая противная мигающая штука, терпеть их не могу!

– Ваш муж видел, как он поднялся наверх?

Миссис Уилтон посмотрела на нее:

– И видел, и слышал – орал про свою Айли и светил фонарем в глаза мистеру Уилтону так, что тот чуть не ослеп.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Крайне бесцеремонно и неприятно!

Миссис Уилтон величественно тряхнула головой.

– И еще не давал мне спать почти всю ночь – шумел, стонал, и кровать под ним скрипела.

– Боже правый!

– А утром первым делом пришел и забарабанил в дверь. Мистер Уилтон крикнул ему, что он не получит ключа, пока не заплатит то, что должен. Эл сказал, что деньги у него приготовлены и что назад он не вернется, а мистер Уилтон сказал: «Еще бы!» Потом он зажег свечу, подошел к двери спальни и приоткрыл ее совсем чуть-чуть, только чтобы взять деньги – я ведь была еще в постели. Деньги он пересчитал, сумма была верная. А Эл сказал, что увольняется с железной дороги и пришлет за своими вещами, когда найдет другую работу. Потом мистер Уилтон дал ему ключ, чтобы он отпер дверь и ушел. Это был последний раз, когда мы его видели.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Вы сказали «видели», миссис Уилтон. В коридоре было совсем темно?

Миссис Уилтон кивнула.

– У него был фонарик, и он размахивал им, как я вам описала. Это здорово разозлило мистера Уилтона.

– А мистер Уилтон подошел к двери со свечой?

Миссис Уилтон удивленно посмотрела на нее.

– Зачем же? Он взял деньги, принес мне, чтоб я их пересчитала, и вернулся к двери с ключом. Ему незачем было брать свечу, да и стоять у двери на сквозняке, когда ему светят в глаза этим гадким фонарем.

Глава 32

Мисс Сильвер молча сидела на заднем сиденье. Когда они проехали Клифф, она наклонилась вперед и заговорила:

– Капитан Тэвернер, не слишком ли я злоупотреблю вашей добротой, если попрошу отвезти меня в Клифф-Хаус? Я хотела бы поговорить с инспектором Эбботом.

– Конечно, я вас отвезу, – ответил Джереми. – Знаете, мы пили чай у Джека Челлонера. Эббота тогда не было, но, конечно, с тех пор он мог появиться.

Фрэнка Эббота не было. У дверей в ожидании стоял Мэттьюс. Мисс Сильвер обратилась к Джереми:

– Сэр Джон Челлонер – ваш друг. Как вы думаете, он позволит мне воспользоваться телефоном? Я бы не хотела звонить из гостиницы.

Джереми вошел в дом и снова вышел в сопровождении высокого рыжеволосого молодого человека, которого представил мисс Сильвер. Ее проводили в кабинет и оставили у телефона и единственного в доме зажженного камина; остальные тем временем мерзли в холле. Джереми решил оживить процесс ожидания объявлением о том, что он и Джейн обручились.

Номер, который набрала мисс Сильвер, принадлежал полицейскому участку в Ледлингтоне. Ответил радушный мужской голос. Да, инспектор Эббот в участке. Он на совещании с инспектором Криспом и старшим офицером полиции. Он не знает, можно ли…

Мисс Сильвер повелительно кашлянула и сказала энергично:

– Будьте любезны, передайте ему, что с ним хочет поговорить мисс Сильвер.

На другом конце провода Фрэнк Эббот без сожалений сменил компанию инспекторов на общество мисс Сильвер. Он обнаружил, что поговорка «вода камень точит» напрямую относится к Криспу, а старшего офицера полиции он, как это ни прискорбно, счел в итоге напыщенным болваном. Покорно сносить напыщенность было не в характере Эббота.

В соседней комнате, прямо у него за спиной, Крисп и старший офицер полиции услышали, как он сказал: «Алло! Да, это я. Чем я могу вам помочь?» После этого он отвечал через разные промежутки времени: «Флоренс Дьюк? Да, могу… Что ж, как скажете, – не думаю, что возникнут какие-то сложности… Нет, не думаю… Ну, я ему скажу… Хорошо. До свидания».

Мисс Сильвер повесила трубку, чрезвычайно любезно поблагодарила хозяина дома и, устроившись на заднем сиденье машины, вновь погрузилась в молчание.

Когда она вошла в узкую дверь «Огненного колеса», какой-то человек как раз начал подниматься по лестнице. У нее сложилось впечатление, что этот человек шел из столовой, но, поскольку она только что вошла с темной улицы и свет лампы бил ей в глаза, она не могла сказать этого наверняка. К тому времени как ее глаза привыкли к свету и она вновь смогла видеть четко, этот человек поднялся на третью или четвертую ступеньку. Мисс Сильвер прошла в холл и узнала Флоренс Дьюк. Ей в голову тут же пришло весьма досадное объяснение того, почему миссис Дьюк была в столовой. Она ведь специально попросила… Она же ясно дала понять… Это было очень, очень досадно.

Она быстро поднялась по ступенькам – быстро даже для ее обычной энергичности – и поравнялась с Флоренс Дьюк на лестничной площадке. Слегка кашлянув для начала, мисс Сильвер заметила, что выходила из гостиницы и совсем позабыла о времени.

– Надеюсь, я не опоздала. Я бы с удовольствием переоделась к ужину.

Флоренс Дьюк повернулась к ней, и в свете висящей на стене лампы стало видно ее мертвенно-бледное лицо. В глазах ее явственно читался страх. Почти невольно мисс Сильвер взяла ее за руку.

– Миссис Дьюк, вам нехорошо? Боюсь, вы только что испытали потрясение.

Бледные губы дернулись.

– Потрясение…

– Вы говорили по телефону?

Флоренс вперила в нее широко открытые, пустые глаза лунатика и снова эхом ответила:

– По телефону…

Мисс Сильвер твердо сказала:

– Вам нехорошо. Давайте я провожу вас в вашу ком-нату.

Этот разговор нельзя было продолжать на лестнице, где любой мог их услышать. Она отвела Флоренс Дьюк в ее комнату и закрыла дверь.

– Что произошло? Я могу вам помочь?

Эта крупная женщина прошла через комнату к умывальнику, вылила в таз полкувшина холодной воды, наклонилась и окунула в воду лицо. Она выпрямилась, задыхаясь, потом еще несколько раз окунула лицо в воду. Затем взяла грубое полотенце и досуха вытерла лицо. Холодная вода, растирание и время на обретение самообладания сотворили чудо. С лица ее исчезла мертвенно-синеватая бледность, на него даже частично вернулся прежний румянец. Она сказала почти обычным своим голосом:

– Просто один из приступов – у меня они иногда случаются. Теперь я в порядке. – После долгого вдоха и выдоха она добавила: – У нас не так много времени, чтобы переодеться.

– Вы чувствуете себя в состоянии спуститься вниз?

– Я собираюсь это сделать. – Она невесело рассмеялась. – Как думаете, старик выставит шампанское? Мне бы оно не помешало.

Через десять минут мисс Сильвер спустилась вниз. Она переоделась в прошлогоднее летнее платье, которое, как и ее повседневное, было темно-оливкового цвета, но, к сожалению, с похожим на азбуку Морзе рисунком из оранжевых точек и тире. Были намеки и на другие цвета, но в целом главенствовал оранжевый. Ни одна другая вещь не могла быть ей менее к лицу. Брошь из мореного дуба неизменно покоилась у нее на груди. Она также надела очень старый короткий жакет из черного бархата, весьма удобный и теплый, без которого она никогда не рискнула бы поехать за город. По опыту она знала, что загородные дома часто чрезвычайно холодны и продуваются сквозняками. Когда она была на середине лестницы, прозвучал гонг, и она присоединилась к остальным по пути в столовую.

Все сидели на своих местах, когда появилась Флоренс Дьюк, которая выглядела так же, как весь этот день и накануне. Она, вероятно, не знала, как пристально ее разглядывают. Но если бы и знала, это ничего бы не изменило, так как она и так уже изо всех сил старалась держать себя в руках. Трижды она замечала, что у нее дрожат руки, и быстро опускала их на колени. Мисс Сильвер, которая сидела напротив, ничего не упускала из виду. На самом деле она практически ничего не упускала в поведении любого из Тэвернеров.

Джейкоб сидел на своем месте. Выглядел он старым и подавленным, а сходство с больной обезьяной было просто тягостное. Справа от него сидела Мэриан Торп-Эннингтон, слева – Милдред Тэвернер. Леди Мэриан говорила без остановки, обращаясь ко всем сидящим, и все были за это благодарны. Она рассказывала им о своей французской свекрови, которая была, мягко выражаясь, эксцентрична.

– Совершенно ничего, кроме шлепанцев на каблуках с отделкой из розовых перьев и ободка для волос с бриллиантами, который когда-то принадлежал Жозефине, – и правда очень неловко. И никогда не знаешь, где ее встретишь – это был такой запутанный старый замок, oubliettes^[36] и все такое. Слуги, разумеется, были вышколены и при встрече не смотрели в ее сторону.

Флоренс Дьюк перестала крошить кусочек хлеба и спросила громче, чем собиралась:

– Что такое oubliette?

Мэриан Торп-Эннингтон с большим удовольствием стала объяснять:

– Они раньше были во всех старых замках. В Рэтли тоже рассказывали про такой, но мы его так и не нашли. А тот, что находился в доме Рене, был просто ужасен: вынимаешь болт, часть пола проваливается, и твой враг летит вниз в какой-то жуткий сточный колодец. Его, конечно, осушили и все такое, но мне кажется, там было очень много костей. Но я думаю, французы не очень-то тщательны в таких делах; мне никогда особо не нравилось жить там, а с учетом того, что Эглантин была совсем безумна и денег на поддержание замка в достойном виде не было, может, и хорошо, что у нас не было детей. Хотя, конечно, когда Рене разбился, это была ужасная трагедия, и я думала, что никогда от нее не оправлюсь.

Она посмотрела в другой конец стола и кончиками пальцев послала воздушный поцелуй Фредди Торпу-Эннингтону.

– Фредди, милый, ты помнишь, что я была совершенно раздавлена? Помню, я думала, что никогда больше не выйду замуж. Но, может, все вышло к лучшему, если бы не банкротство консервной фабрики отца Фредди.

Джейкоб изучал ее с легким намеком на его прежнюю веселую язвительность.

– Что вам нужно, так это чтобы кто-нибудь оставил вам состояние, верно?

Она от всей души согласилась:

– Конечно, мой первый муж должен был оставить свое состояние мне, но большая его часть досталась секретарше, настоящему пугалу. Сокрушительный удар, разве нет?

Милдред Тэвернер теребила пальцами свои венецианские бусы. Она сказала тихо и торопливо, словно говорила сама с собой, а не обращалась к остальным:

– Oubliette… oublier… Это «забыть» по-французски… По крайней мере, я так думаю… Я никогда не делала успехов в языках, и мой французский совсем запущен. Полагаю, это означает, что они проваливались в эти дыры и о них забывали… – Она резко и непроизвольно вздрогнула. – Ох, как страшно! Надеюсь, это не мне приснится.

Мэриан Торп-Эннингтон плавно перешла к подробному рассказу об ухаживаниях Фредди.

Когда все вышли из столовой, мисс Сильвер решила улучить минутку и поговорить с Айли. Ей удалось перехватить ее, когда та появилась с подносом для кофе.

– Айли, есть ли в доме дополнительная телефонная линия?

– Да, есть – в буфетной, ею пользуется дядя.

– Он сейчас там?

Айли удивленно посмотрела на нее.

– Был минуту назад, убирал серебро. Но вы можете позвонить из столовой, мисс Сильвер, – там никого нет.

Мисс Сильвер вернулась в гостиную. Вскоре, увидев, как вошел Кастелл, она проскользнула в столовую и позвонила в Клифф-Хаус. На звонок ответил Мэттьюс и выслушал просьбу передать мистеру Эбботу, что мисс Сильвер хочет с ним поговорить. Мистера Эббота позвали к телефону. С первыми же звуками голоса мисс Сильвер он понял: у нее есть причины полагать, что необходима осторожность. Сам факт того, что она позвонила, говорил о том, что она хочет сообщить нечто важное. Сразу же стало ясно, что ей требуются ответы на два вопроса.

– Мне нужно кое о чем вас спросить; о двух вещах, собственно. Просьба, с которой я обратилась к вам прежде, чем вы ушли из гостиницы сегодня днем – вы что-нибудь предприняли по этому поводу?

– Были некоторые помехи, но теперь они устранены благодаря моему всем известному такту. Я продолжу заниматься этим завтра с утра пораньше. Это все?

Мисс Сильвер кашлянула.

– Отнюдь. Позже я обратилась к вам еще с одной просьбой. Она удовлетворена?

– Да.

– Я просила, чтобы ничего не разглашали до утра, однако у меня есть основания полагать…

– Знаю. Но я не мог его остановить. Мне жаль.

– Это было ошибкой. Надеюсь…

Сказав последнее слово, она безошибочно различила слабый щелчок. Кто-то поднял трубку на дополнительном аппарате. Мисс Сильвер продолжила ровно и без паузы:

– Передайте от меня привет, когда будете писать письмо, и скажите, что мне очень интересно все, что там происходит. До свидания.

Фрэнк Эббот тоже услышал щелчок и мысленно поаплодировал хладнокровию мисс Сильвер. Повесив трубку, он задумался над заданными ею вопросами. Крисп оказался весьма несговорчив по поводу ковра, несговорчив и требователен. Он не хотел ссориться и при этом не хотел заниматься этим сам, без свидетеля. Эбботу подумалось, что Криспу ужасно не хочется, чтобы что-то испортило его четкое и ясное представление дела. Дознание было назначено на одиннадцать тридцать. Если они найдут пятна крови на ковре в кабинете Кастелла, то дело, как его собирается преподнести Крисп, окажется вовсе не четким и ясным, а весьма запутанным. Ведь если Люка Уайта убили не там, где он был найден, то все улики, касающиеся Айли и Флоренс Дьюк, которые спустились вниз и обнаружили его, окажутся ненужными. Убийство, совершенное на почве страсти, превратится в тщательно обдуманное преступление, в котором почти наверняка принимал участие не один человек. Нет, Крисп совершенно не заинтересован в том, чтобы найти эти пятна крови. Фрэнк и сам не очень хотел ими заниматься, но их придется поискать, и сделать это до начала дознания. Что касается второй просьбы мисс Сильвер, он сделал все возможное, чтобы не дать Криспу позвонить Флоренс Дьюк. Однако его усилий оказалось недостаточно. Некоторое время он раздумывал над тем, что подразумевал этот второй вопрос. В деле Дьюк были свои возможности. Он продолжил их обдумывать.

Глава 33

Вернувшись в гостиную, мисс Сильвер с особым вниманием оглядела находившихся в комнате. Все кузены Тэвернер были там, но мистера Кастелла не было. Она села рядом с Флоренс Дьюк и достала вязание. У платья для маленькой Джозефин были готовы юбка, лиф и половина левого рукава. Через минуту-другую она заметила:

– Это для моей племянницы, малышки миссис Беркетт. Она уже родила трех мальчиков, так что все, конечно, были в восторге, когда появилась Джозефин. Такая хорошенькая девочка и такая милая.

Флоренс Дьюк смотрела прямо перед собой. Теперь она подняла взгляд и сфокусировала его на ярко-синем платье.

– Я люблю детей. Раньше мне хотелось иметь своих. Но никогда не знаешь, как сложится; полагаю, хорошо, что их у меня нет. Люк совсем не подходил на роль отца, живущего в доме с детьми, и он бы никогда не изменился. Гнилой он был насквозь, Люк. Так мало о ком можно сказать, но в отношении Люка это правда.

Мисс Сильвер продолжала вязать. Она сказала очень добрым голосом:

– Брак может оказаться весьма несчастливым положением. Если так случается, женщине приходится очень тяжело.

Мрачная искра вспыхнула в больших темных глазах Флоренс.

– Это точно… – Она угрюмо помолчала, а затем снова заговорила в своей медленной и неторопливой манере. – Самое худшее, что от этого не избавишься. Был один джентльмен, которого я знала, когда работала в «Георге»; он был партнером в адвокатской конторе, и я снова случайно с ним встретилась, когда Люк ушел. Он хотел, чтобы я занялась разводом, но я не согласилась. «Хватит с меня замужней жизни», – сказала я ему. «Я не хочу больше замуж. А что касается его, то ему я тоже не дам свободы, чтобы он не женился еще на какой-нибудь бедняжке». Он сказал: «Ты потом пожалеешь об этом, Флосс». А я сказала: «Нет». И я не пожалела. – Она вдруг дернулась. – Не знаю, почему я вам все это рассказываю.

Мисс Сильвер постукивала спицами.

– Если держать все в себе, становится слишком тяжело.

Флоренс Дьюк кивнула:

– Это верно, давит словно груз весом в тонну, пока не почувствуешь, что больше не можешь дышать. Хочется хоть часть этого груза снять с души.

Последовала короткая пауза, потом она снова медленно продолжила:

– Есть вещи, которые невозможно забыть; хочешь, но не можешь, они возвращаются к тебе снова и снова. – Она вновь дернулась и встала. – Я слишком много болтаю. Не знаю, что на меня нашло. Не выпить ли нам еще кофе? Я возьму вашу чашку и пойду посмотрю, что осталось в кофейнике.

Она пошла к кофейному столику, и в это время к мисс Сильвер неторопливо подошел Джеффри Тэвернер с чашкой в руке. Он сел с другой стороны от мисс Сильвер и сказал самым любезным голосом:

– Могу я поговорить с вами? Я бы хотел поблагодарить вас за то, что вы так добры к моей сестре.

Мисс Сильвер всем своим видом выразила вполне оправданное удивление. Как ранее она сообщила Фрэнку Эбботу, ни манеры мистера Тэвернера, ни он сам пока что не вызвали у нее одобрения. До сих пор его манера обращения подразумевала, что она – старомодное ничтожество, которое всюду сует свой нос. А теперь все внезапно изменилось: к ней обращались любезно и почтительно. Она ответила с большей, чем обычно, сдержанностью:

– Вам не нужно меня благодарить, мистер Тэвернер.

Он серьезно смотрел на нее.

– Что вы, нужно. Милдред ведь такая нервная. У нее, если я могу говорить откровенно, не очень устойчивая психика.

– Неужели?

Джеффри принялся объяснять:

– Вы только не подумайте… Я не имел в виду… Боюсь, то, что я сказал, произвело на вас неверное впечатление. На самом деле я всего лишь хотел сказать, что она очень напряжена и совсем не приспособлена к тому, чтобы переносить напряжение. Находиться в этом доме, где произошло убийство, – это, естественно, потрясение. Я заметил, что вы оказываете успокаивающее и утешающее влияние на мою сестру, и я хочу, чтоб вы знали – я благодарен вам за это.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Спасибо, мистер Тэвернер.

Он допил кофе и поставил чашку.

– Милдред всегда была нервной. К счастью, подруга, которая живет с ней, жизнерадостная и разумная женщина. Должен признаться, что я совсем не хотел, чтобы она принимала это приглашение; но она всегда фантазировала про старую гостиницу, с детства сочиняла истории и разыгрывала их. Когда я посоветовал ей спокойно оставаться дома, она так разволновалась, что я подумал: лучше позволить ей приехать. На самом деле я думаю, что не смог бы помешать ей это сделать. Как все нервозные люди, она бывает чрезвычайно упряма. – Он раздраженно вздохнул. – С таким сочетанием бывает очень трудно иметь дело.

Мисс Сильвер с ним согласилась. Он снова вздохнул, на этот раз покорно.

– Что ж, полагаю, нас всех отпустят домой завтра, как только окончится дознание. Вы, случайно, не знаете, так ли это?

Мисс Сильвер перевернула ярко-синее вязание на коленях.

– Не знаю, но полагаю, возражений быть не должно. И вы, и мисс Тэвернер в состоянии лишь подтвердить то, что сказали прочие свидетели.

Он пристально и серьезно посмотрел на нее.

– Мою сестру вряд ли вызовут в качестве свидетеля, так сказал мне инспектор Крисп. Но он также сказал, что ей лучше присутствовать. Если бы вы проявили еще немного доброты и сели с ней рядом… – Он ответил на задумчивый взгляд мисс Сильвер быстрой приятной улыбкой. На секунду его самоуверенная манера уступила место какому-то искреннему чувству. – Она стала, если можно так выразиться, полагаться на вас.

Мисс Сильвер сказала:

– Я с радостью сделаю, что в моих силах. Но мисс Тэвернер совершенно незачем нервничать.

Джеффри покачал головой:

– Нет-нет, конечно, незачем. Но человеку такого темперамента не нужна причина для того, чтобы нервничать, а вы, без сомнения, оказываете на нее успокаивающее действие. Я просто подумал, что хочу выразить вам благодарность и спросить, не посидите ли вы с ней рядом завтра. Ей станет гораздо легче, если я смогу сказать ей, что вы согласны.

– Непременно, мистер Тэвернер.

Она наблюдала за тем, как он подошел к сестре и сел на свободный стул рядом с ней. Поскольку вязала она в континентальной манере, ей легко было быстро вязать левый рукав платьица для малышки Джозефин и одновременно наблюдать за тем, что происходит в комнате. Она увидела, как Милдред Тэвернер беспокойно посмотрела на приближающегося брата, затем она просветлела и бросила взгляд в ее сторону, после чего они с братом обменялись парой фраз. Она подумала, что мисс Тэвернер не помешало бы заняться несложным вязанием, чтобы занять руки. То, что они постоянно находились в движении, указывало, разумеется, на ее нервное состояние. Ее пальцы дергались, теребили ткань на платье, вздрагивали, то и дело хватались за некрасивые ярко-синие бусы и старомодную золотую цепочку. Они ни на минуту не оставались в покое.

Обменявшись с сестрой полудюжиной реплик, разделенных долгими паузами, Джеффри встал и перешел к камину, где вскоре завел разговор с Джейкобом Тэвернером, который разгадывал кроссворд. Через некоторое время они, кажется, занялись кроссвордом вместе.

Когда Флоренс Дьюк вернулась, неся свежий горячий кофе, Милдред встала и неуверенно подошла к ним.

– Вы не возражаете? О, это так мило с вашей стороны! Сидение в одиночестве заставляет так нервничать… Не вас, конечно, – вы не такая. О, нет, кофе не нужно, спасибо. Боюсь, я после него не засну. – Она обратилась к Флоренс Дьюк: – После кофе трудно уснуть, вы не находите?

Флоренс Дьюк взглянула на нее так, словно видела перед собой кого-то другого. Она ответила с какой-то медленной бесповоротностью:

– Меня бы вовсе не кофе лишил сна.

В десять часов они все вместе поднялись наверх. Их комнаты находились рядом в правом коридоре. Комната мисс Сильвер была ближе всех к лестнице, за ней располагалась комната Флоренс Дьюк, а дальше – комната Милдред Тэвернер. Флоренс сразу прошла к себе, но Милдред медлила у полуоткрытой двери, держась за круглую ручку, словно не могла решиться войти.

– Возможно, это наша последняя ночь здесь. Ох, я так на это надеюсь… А вы? – И продолжила после паузы: – Вы очень, очень добры; могу я попросить вас просто постоять у двери, пока я загляну в шкаф и под кровать. Я всегда так делаю дома; не то чтобы я думала, что там кто-то есть, просто это меня успокаивает. И моя подруга идет со мной, потому что, конечно, если там бы вдруг кто-то оказался или… или что-то… я даже не знаю, что я стала бы делать.

Она глубоко вздохнула.

– Однажды я увидела огромного паука, а я никогда не знаю, что с ними делать.

Она наклонила голову и сморщила длинный нос. Мисс Сильвер быстро подошла и широко распахнула дверь.

– Я ни минуты не сомневаюсь, что никаких пауков там нет, – сказала она, сухо кашлянув.

В комнате не оказалось ни паука, ни таракана, ни даже спрятавшегося злодея. С облегчением вздохнув, Милдред Тэвернер многократно пожелала ей спокойной ночи и заперлась. Мисс Сильвер пошла в свою комнату, сняла и завела часы и отстегнула брошь. Несколько секунд она стояла в раздумьях и едва повернулась, чтобы пойти к двери, как раздался легкий стук. На ее «Войдите!» в дверях возникла Айли с четырьмя грелками в руках. Мисс Сильвер настолько привыкла к своей грелке, что взяла ее у Айли, совершенно не раздумывая, однако поняла, что может сразу определить владелиц остальных трех. Грелка из мягкой белой резины в белом атласном чехле с бледно-зеленой стежкой принадлежала не кому иному, как леди Мэриан. Ярко-синяя без чехла – Джейн Хирон, решила она. А последняя? Оставались еще две дамы и лишь одна грелка – довольно потрепанный экземпляр в поблекшем фланелевом чехле. Она могла принадлежать как Флоренс Дьюк, так и Милдред Тэвернер. Через мгновение она решила: Флоренс Дьюк могла бы владеть этой потрепанной вещью, однако и грелка, и чехол когда-то явно были более веселой расцветки. Почти сразу она спросила Айли:

– У миссис Дьюк нет грелки?

– Есть, мисс Сильвер. Но я видела, как она пошла в ванную, так что решила, что зайду и положу грелку ей в кровать. Грелка у нее красная. К счастью, они все разные – иначе было бы трудно их не перепутать, а постояльцы этого не любят.

– Полагаю, нет.

Мисс Сильвер положила свою грелку в расстеленную кровать, подошла к двери и закрыла ее. Айли удивленно наблюдала за ней, держа в руках три грелки. Ей предстояло удивиться еще больше. Мисс Сильвер кашлянула и спросила:

– Где вы сегодня спите, Айли?

– В своей комнате.

– Думаю, было бы лучше, если бы сегодня вы переночевали у мисс Хирон.

Во взгляде устремленных на нее темно-синих глаз читалось удивление вперемешку со страхом.

– Но мисс Сильвер…

– Я думаю, это будет лучше всего. Я настоятельно вам рекомендую попросить мисс Хирон разделить с вами комнату.

Айли покачала головой:

– Дяде это не понравится.

– Не думаю, что он об этом узнает.

Айли бросила странный взгляд и опустила ресницы.

– Мало есть такого, чего дяде не удается узнать. – Она торопливо добавила: – Да и зачем это? Я ведь боялась Люка, а его больше нет.

– Айли…

Она снова затрясла головой:

– Дяде это совсем не понравится. Пожалуйста, мисс Сильвер… Грелки остынут.

Мисс Сильвер отошла от двери. Она была удовлетворена по одному поводу, но серьезно беспокоилась по другому. Она проводила Айли из комнаты и стала ждать с приоткрытой дверью, пока Флоренс Дьюк вернется из ванной. Едва услышав звуки, которых ждала, она выглянула в ко-ридор.

– Миссис Дьюк, могу я поговорить с вами?

Флоренс подошла медленно и неохотно. Она сняла платье, а вместо халата надела уличное пальто. Лицо ее без косметики выглядело помятым и несчастным, на нем резко выделялись носогубные складки, а цвет губ и щек был тусклый и безжизненный. Она сказала с трудом:

– Я просто хочу лечь и заснуть.

Мисс Сильвер закрыла дверь.

– Я не задержу вас. Есть кое-что, чего я не могла сказать вам внизу, так как нас могли услышать. Инспектор Крисп звонил вам сегодня вечером, не так ли?

– А если и так?

– Он просил вас дать показания на завтрашнем дознании?

Флоренс ответила тем же вялым тоном:

– А если и просил?

– Миссис Дьюк, есть ли в этом доме кто-то, кто может желать помешать вам дать эти показания?

– Зачем?

– Вам не известна причина?

Флоренс уставилась на полотенце в своих руках. Полотенце было перекинуто через правую руку, левую она тоже просунула под него, так что обе руки были скрыты. Она глядела на полотенце, пряча от мисс Сильвер глаза. Через мгновение она ответила:

– Я не знаю, о чем вы.

– Неужели?

Она подняла взгляд – теперь в нем был гнев.

– Послушайте, оставьте меня в покое! Вы-то здесь при чем?

Мисс Сильвер сказал спокойно и твердо:

– Я тревожусь о вашей безопасности, миссис Дьюк. Пожалуйста, выслушайте меня.

Гнев в глазах вспыхнул и погас.

– Чего вы хотите?

Мисс Сильвер кашлянула.

– Вас попросили дать некие показания. Я не знаю, какие именно, но я могу представить себе, при каких обстоятельствах эти показания могут быть опасны для людей, которые уже продемонстрировали, что они ни перед чем не остановятся. Я бы хотела, чтобы вы серьезно задумались о том, не находитесь ли вы в опасности. Надежнее для вас будет провести ночь в другом месте.

Флоренс Дьюк смотрела мимо нее.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

Словно не расслышав, мисс Сильвер продолжила:

– Я бы хотела попросить капитана Тэвернера отвезти вас в Клифф-Хаус, где остановился инспектор Эббот. Я уверена, что он договорится о том, чтобы вас там разместили.

Флоренс Дьюк внезапно рассмеялась – впрочем, безо всякого веселья.

– В Клифф-Хаус? Меня, в этот час? Полагаю, вы думаете, что мне нечего бояться потерять репутацию? Остаться в доме с двумя молодыми мужчинами, один из которых – полицейский! Нет уж, спасибо!

– Миссис Дьюк…

Флоренс положила руку ей на плечо.

– Послушайте, вы желаете мне добра, я это признаю, но это не ваше дело. И я не знаю, о чем вы говорите, а если бы и знала, мне было бы все равно. Поймите: все равно! Если бы кто-нибудь прямо сейчас принес мне стакан яду, я бы тут же его выпила и покончила бы со всем! Так что бросьте свои намеки на то, что я в опасности! Мне все равно! Вы поняли? Плевать я на это хотела!

Мисс Сильвер сочувственно смотрела на нее. В какой-то момент взгляды их встретились – в миг, когда решение висело на волоске. Рука Флоренс, тяжело лежавшая на плече мисс Сильвер, слегка задрожала, а потом Флоренс убрала ее и сказала прерывистым голосом:

– Ну и ладно, через сто лет все это будет неважно.

Она повернулась, вышла из комнаты мисс Сильвер, прошла в свою и закрыла дверь.

Глава 34

Мисс Сильвер ждала того, что надеялась услышать: звука поворачивающегося в замке ключа. Ключ повернулся – резко и без всякой попытки скрыть это. Все, кому это было интересно, услышали, что Флоренс Дьюк заперлась на ночь. Мисс Сильвер определенно испытала облегчение. Ей совсем не хотелось сидеть без сна всю ночь, но если бы Флоренс не заперла дверь, она бы чувствовала, что обязана бодрствовать. Хотя она и так была уверена, что, оставив свою собственную дверь приоткрытой, она сразу услышит, если кто-то попытается взломать замок на двери миссис Дьюк. Сам факт того, что ее дверь приоткрыта, послужит этому помехой.

Она разделась, надела халат и, взяв полотенце, прошла в ванную. В коридоре витал слабый приятный аромат. В свете маленькой настенной лампы было видно, что на полу рассыпана пудра. Запах был приятный, не слишком сильный и наводил на мысль о дорогом салоне красоты и о леди Мэриан. В ванной этот запах тоже чувствовался. Не требовалось особых способностей к дедукции, чтобы понять, что Мэриан Торп-Эннингтон принимала ванну и рассыпала пудру по пути туда или обратно.

Покончив с омовениями, мисс Сильвер вновь пересекла коридор, накинула на плечи синюю вязанную крючком шаль и, сидя в кровати, протянула руку за своей старой потрепанной Библией. У нее была привычка читать Священное Писание перед сном. Когда она открыла книгу, желтый свет свечи упал на псалом, в котором Давид просит избавления от Савла и Доика: «Гордые скрыли силки для меня и петли, раскинули сеть по дороге, тенета разложили для меня»^[37]. Слова эти показались ей слишком уж подходящими к ситуации, и она принялась листать страницы в поисках более утешительного отрывка.

Свет она не гасила довольно долго. Дверь ее комнаты была приоткрыта дюймов на шесть, и ей были слышны звуки, доносившиеся из других комнат и с лестницы. Послышались шаги – кто-то прошел через лестничную площадку, свернул в дальний коридор и скрылся в его глубине. Постепенно затихли голоса в комнате Торп-Эннингтонов. В доме воцарилась полуночная тишина. Мисс Сильвер задула свечу и погрузилась в чуткий сон – малейший звук разбудил бы ее. Даже не слыша никаких звуков, она никогда не засыпала глубоко. Каждый раз с полуночи до семи утра, когда били старые настенные часы внизу, она полностью просыпалась, а проснувшись, понимала, что в доме все спят и по-прежнему царит тишина.

В семь часов снова послышались шаги – далеко, в коридоре на другом конце лестничной площадки. Стали открываться двери, послышались отдаленные голоса: Айли и Кастеллы встали. Мисс Сильвер тоже поднялась. Как и накануне, она пошла в ванную и была рада обнаружить, что вода еще не остыла.

Прежде чем вернуться в свою комнату, она очень осторожно попыталась повернуть ручку двери Флоренс Дьюк; дверь все еще была заперта. С чувством удовлетворения она оделась; ночь прошла благополучно, а через несколько часов закончится дознание и показания Флоренс Дьюк будут запротоколированы. Сидя в одиночестве в своей комнате, она призналась себе, что с большой радостью вернется в свою удобную квартиру и поручит себя заботам преданной Ханны.

К восьми часам зашевелились остальные и устроили соревнование за ванную. Джейн Хирон вышла из своей комнаты свежая и цветущая, напевая, сбежала вниз, там к ней присоединился Джереми. Следом появилась Милдред Тэвернер – бледная, нервная и в сомнениях касательно того, стоит ли ей надевать на дознание синие бусы. Увидев, что дверь мисс Сильвер наполовину открыта, она постучала и вошла попросить совета.

– На мне будет жакет и шарф, так что не думаю, что их будет видно, но если вдруг будет очень жарко – на дознании, я имею в виду, – то мне захочется расстегнуть жакет; мне правда всегда становится жарко, если я нервничаю; а может быть, я и шарф сниму, и тогда бусы будет видно. Конечно, шарф цветной, но черного у меня нет, и потом, я же не знала, что кого-то убьют.

От волнения кончик ее длинного бледного носа порозовел.

– Правда, это так трудно, и я не хочу, чтобы кто-нибудь счел меня бессердечной, а он ведь в каком-то смысле был мне кузеном.

Мисс Сильвер сказала добрым спокойным голосом:

– Я уверена, что никто не счел бы вас бессердечной, но если вам так будет спокойнее, вы можете оставить бусы в ящике, а когда дознание закончится, надеть их снова.

Нос Милдред Тэвернер порозовел еще больше, а волнение заметно усилилось.

– Ох, но ведь я всегда их ношу. Мне бы не хотелось оставлять их здесь, когда тут такое творится – убийства и прочее. Я не перенесу, если вдруг… Видите ли, мне их подарил очень близкий друг – очень близкий, и его больше нет в живых, и я всегда их ношу. Мы с ним не были обручены, но он подарил мне эти бусы.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Тогда вам стоит их надеть.

Дверь все еще была открыта. К большому облегчению мисс Сильвер, в эту минуту леди Мэриан вышла из своей комнаты; вполне возможно, что Милдред Тэвернер, если ее не прервать, продолжит говорить о своих сомнениях до бесконечности. Увы, вид леди Мэриан в прекрасно скроенном черном костюме совершенно ее не успокоил. Мисс Тэвернер уставилась на белую креповую блузку, жемчуг в два ряда, маленькую черную шляпку, на элегантные жакет и юбку, скроенные таким образом, чтобы подчеркнуть стройность, и ощутила нечто похожее на отчаяние. Все было так элегантно, так уместно и так абсолютно недосягаемо для нее. Милдред смирилась, но чувство собственной неполноценности глубоко засело в ней и лишь прибавило хронической неуверенности, с которой она шла по жизни.

Леди Мэриан прекрасно выглядела и пребывала в отличном расположении духа. Она насладилась почти десятью часами освежающего сна, а ко времени ланча и «Огненное колесо», и пережитые в нем злоключения станут частью остальных событий из прошлого, которые служили ей неисчерпаемым источником забавных историй. Даже тот факт, что Фредди, которому предстояла очередная неприятная деловая встреча, был почти близок к самоубийству, лишь слегка всколыхнул ее спокойствие. Однако, объясняя, насколько Фредди подавлен, она проявила некоторый пыл.

– Но, как я ему сказала, всегда ведь что-нибудь да подвернется. А что до банкротства – ну а кто из нас не прогорел? И какая разница, если все деньги достанутся кредиторам, потому что все равно все они идут на налоги; а когда денег больше нет, кредиторам ведь придется остановиться и нам больше не нужно будет заполнять все эти ужасные бланки.

Мисс Сильвер, стоявшая ближе всех к двери, не очень внимательно слушала ее слова. Со своего места она видела площадку и верх лестницы. В этот момент Айли вышла из-за угла, неся несколько пар начищенной обуви. Туфли Джейн Хирон она поставила в ее комнату, обувь леди Мэриан и Фредди Торпа-Эннингтона оставила у их двери, а затем пересекла площадку с последней парой в руках – это были потрепанные туфли из лаковой кожи с выпуклыми носами и тяжелыми каблуками. Она поставила их у двери Флоренс Дьюк и выпрямилась; в этот момент мисс Сильвер шагнула в коридор и обратилась к ней:

– Постучите-ка в дверь, Айли: проверим, встала ли миссис Дьюк.

Айли легонько постучала по филенке, подождала немного и постучала снова. Ответа не было. Она обернулась к мисс Сильвер и неуверенно спросила:

– Как думаете, она спит?

Мисс Сильвер сделала шаг вперед, взялась за ручку двери и мягко ее повернула. Дверь была заперта – так же, как и в предыдущий раз, когда она ее проверяла. На этот раз она постучала в дверь сама, и так громко, что Милдред Тэвернер и Мэриан Торп-Эннингтон выглянули в коридор узнать, что происходит.

Но из-за запертой двери по-прежнему не доносилось ни звука. Мисс Сильвер отвернулась от двери, лицо ее было очень серьезным.

– Боюсь, что-то произошло. Думаю, Айли, вам лучше сходить за мистером Кастеллом.

Айли испуганно посмотрела на нее.

– Может, мне заглянуть в замочную скважину?

Мисс Сильвер кашлянула:

– В замке ведь должен быть ключ…

Но Айли уже наклонилась к двери.

– Но ключа нет, – сказала она. – Я вижу кровать… Ох, мисс Сильвер, ее там нет – в кровати никто не спал!

– Вы видите какие-нибудь признаки присутствия миссис Дьюк?

– Нет, не вижу! Только кровать – она расстелена, так же как я ее оставила…

– Пойдите и приведите вашего дядю, – тихо сказала мисс Сильвер.

Пока они ждали, Джеффри Тэвернер вышел из своей комнаты в противоположном коридоре, пересек площадку и присоединился к ним.

– Что-нибудь случилось, мисс Сильвер?

– Боюсь, что могло случиться. Думаю, вам лучше увести отсюда сестру.

Однако Милдред отказалась уходить – по крайней мере, дальше комнаты мисс Сильвер; она осталась сидеть там на краешке кровати, безвольная и несчастная, дрожа и роняя слезы. Слезы капали на венецианские бусы и оттуда ей на колени. Она слушала, как Кастелл спрашивал у всех подряд, почему же все это обрушилось на его голову.

– Мой уважаемый дом! – стонал он. – Миссис Дьюк, вы там? Если вы спите, то проснитесь, пожалуйста, и поговорите с нами! Мы начинаем тревожиться. Мне придется взломать дверь, если вы не ответите. – Он повысил голос до рева: – Миссис Дьюк! – Затем он отвернулся от двери с жестом отчаяния. – Бесполезно. Может, она заболела… Может, она приняла слишком много снотворного… Она не слышит… Нам придется ломать дверь.

Джереми и Джейн присоединились к толпе. Джейкоб Тэвернер в теплом пальто пересек лестничную площадку. Фредди Торп-Эннингтон, полностью одетый, но с растрепанными волосами, таращился на них с порога своей комнаты. Джереми сказал:

– Погодите-ка, разве к двери нельзя подобрать другой ключ?

– Дурак! – сказал Кастелл, ударив себя кулаком в грудь. – Идиот! Болван! Как я об этом не подумал? Говорю вам, я потерял разум от всех этих бед! Ключ от чулана в конце коридора – может быть, он подойдет, не знаю. Он подходит к одной из этих комнат, но я забыл, к какой именно. Может, к этой, а может, к какой-нибудь другой – я ничего больше не знаю. У меня не осталось памяти… Мой разум сдался… Я обезумел!

В этом безумном состоянии он поспешил по коридору, выдернул ключ из двери в чулан, примчался обратно и рывком вставил его в замок. Ключ заскрежетал, заскрипел и с большим усилием повернулся. Кастелл дернул дверь за ручку и распахнул ее. Стал виден каждый дюйм довольно неопрятной комнаты. Шторы с одной стороны окна были отдернуты. Проникавший в комнату дневной свет был неярким, но его хватало, чтобы увидеть, что кровать выглядит так, как ее описала Айли: покрывало снято, постель расстелена на ночь. Под кроватью было пусто; на полу лежал потрепанный ковер, комод, умывальник и два стула. В настенном шкафу с открытой дверцей висел ярко-синий жакет с юбкой и шерстяное пальто, в котором приехала Флоренс Дьюк. Но никаких следов ее самой не было – комната была пуста.

Глава 35

Нашла ее полиция, прибывшая час спустя. Она пошла по утесу в самой высокой его точке, примерно в ста ярдах от гостиницы. Она упала на скалы и, должно быть, умерла мгновенно. Тело лежало не в воде, так как этот скалистый массив вода покрывала лишь во время самых высоких приливов. На ней была та же одежда, что и накануне: яркое цветастое платье из искусственного шелка, шелковые чулки и домашние туфли. Одна из туфель слетела и зацепилась за маленький чахлый куст примерно на полпути вниз.

Чуть позже, в кабинете Кастелла, инспектор Крисп высказал мнение, что это явное самоубийство и что при нынешних обстоятельствах – это практически признание в убийстве Люка Уайта.

– Это все проясняет, если хотите знать мое мнение. Не вижу причины переносить дознание, но, кажется, начальник полиции считает, что так будет лучше.

Фрэнк Эббот кивнул.

– Да, я тоже так думаю.

– Что ж, лично я этого не понимаю. Но я не начальник полиции – полагаю, вы это собирались сказать.

Он вполне добродушно рассмеялся. Мисс Сильвер, до сих пор не участвовавшая в разговоре, теперь издала тихое сухое покашливание. Фрэнк Эббот повернулся к ней, ожидая, что она заговорит, но она молчала. В этот момент глаза ее были устремлены на вязание – синее платьице было почти готово. Он снова повернулся к Криспу.

– Вас устроила бы версия самоубийства?

Крисп отмахнулся.

– А что же это еще? Она убила Люка Уайта – из ревности к этой девице, Айли. А когда я позвонил ей и сказал, что ей придется опознать тело, она перепугалась. Не захотела признаться в этом, пошла и бросилась с утеса. – Он самодовольно глядел на лондонца, который не видел простейшего решения у себя под носом. – Психология, – сказал он, – вот о чем не нужно забывать, особенно когда имеешь дело с женщинами. Эта Флоренс Дьюк… Ну поставьте себя на ее место, посмотрите на все с ее точки зрения. Она ревновала к Айли Фогарти. Этот Люк Уайт имел репутацию человека, который может охмурить любую женщину, и, судя по всему, охмурил он их предостаточно. Он охмурил и Флоренс Дьюк, женился на ней, а потом бросил. Потом она приезжает сюда и обнаруживает, что он ухлестывает за этой Айли. По ее собственному признанию, в ночь убийства она спустилась вниз, чтобы встретиться с ним, и ее застали стоящей над его телом с окровавленными руками. Что ж, женщина может заколоть мужчину, которого любила, если она достаточно ревнива. Но вот тут-то и начинается психология. Она совершила убийство во взвинченном состоянии; а когда ей сказали, что она должна будет прийти и взглянуть на труп, она не смогла этого перенести, пошла и бросилась с утеса. Вот это и есть психология.

Мисс Сильвер положила вязание на колени и снова кашлянула.

– Это одно объяснение, инспектор, но не единственное.

Крисп жестко посмотрел на нее.

– Послушайте, мисс Сильвер, вы были последней, кто видел Флоренс Дьюк и говорил с ней. Она была в нервном и подавленном состоянии или нет?

– Я уже сказала вам, что была.

– Она нервничала и была подавлена, потому что знала, что ей придется посмотреть на тело ее мужа и дать показания на дознании?

– Она была напугана и нервничала из-за опознания. Я бы хотела напомнить вам, инспектор, что я очень просила, чтобы до сегодняшнего утра ей не говорили о том, что ей придется опознать тело.

Крисп нахмурился.

– Я посчитал, что лучше сообщить ей об этом. А теперь, мисс Сильвер, готовы ли вы утверждать, что ничего в поведении и разговоре миссис Дьюк не наводило на мысль о самоубийстве?

Мисс Сильвер спокойно посмотрела на него:

– Нет.

– Тогда я думаю, что имею право спросить у вас, что она говорила.

Мисс Сильвер серьезно ответила:

– Она говорила о своем замужестве. Очевидно, это сильно занимало ее мысли. Она говорила о том, что есть вещи, которые невозможно забыть. Когда я предупредила ее о том, что она, возможно, находится в опасности, и просила, чтоб она позволила капитану Тэвернеру отвезти ее в безопасное место…

Крисп резко перебил ее:

– Вы это сделали?!

Она наклонила голову.

– Слава богу, я в состоянии вспомнить, что я это сделала. Она не захотела меня слушать. Сказала, что ей все равно. Дошло до того, что она сказала: «Если бы кто-нибудь принес мне сейчас стакан яду, я бы его выпила».

Крисп грохнул кулаком по столу.

– Это все, что мне нужно, благодарю вас, и это все, что нужно суду присяжных. Не считая того, что никто не видел, как она бросилась с утеса, этих слов вполне достаточно!

Мисс Сильвер кашлянула.

– Я хочу быть совершенно честной и поэтому рассказала вам то, что говорила эта бедная женщина. Но в тот момент я совершенно не верила, как не верю и сейчас, в то, что она всерьез намеревалась лишить себя жизни. Она была в таком настроении и желала себе смерти лишь в качестве альтернативы той тяжелой ситуации, в которой она оказалась. Однако я должна заявить, что не верю в то, что она совершила самоубийство. Я считаю, что ее убили.

Крисп откинулся на спинку стула.

– Бросьте, мисс Сильвер, вы не можете ожидать, что мы это проглотим! Вы сами сказали, что миссис Дьюк заперлась в комнате вчера вечером. Вы оставили свою дверь открытой и утверждаете, что спите очень чутко и что вас разбудил бы малейший шум в коридоре, а вы ведь ничего не слышали. Вы собираетесь просить нас поверить в то, что кто-то проник в комнату миссис Дьюк, умертвил ее, спустил тело вниз и сбросил с утеса, и все это совершенно беззвучно?

– Нет, инспектор.

Он продолжил несколько презрительным тоном:

– Начнем с того, что, по вашим словам, в замке у нее был ключ, так что никакой другой ключ нельзя было вставить в замок снаружи. Далее, по коридору она прошла сама: там была рассыпана пудра, и она прошла по ней, потому что пудра осталась на ее чулках. Послушайте, то, что она сделала, очень просто. Она знала, что вы за ней наблюдаете, и намеревалась улизнуть. Вы сказали, что пошли в ванную, чтобы умыться. Ну и как только вы ушли, она отперла дверь и заперла ее снаружи на случай, если вы решите проверить ручку, взяла обувь в руки и в одних чулках прошла по коридору и спустилась по лестнице. Вот так пудра осталась на ее ногах. Сегодня утром Кастелл обнаружил, что задняя дверь не заперта – через нее она вышла из дома. Потом ей оставалось лишь подняться по холму на вершину утеса и броситься вниз. И в довершение ко всему, пропавший ключ лежит у нее в кармане. Все ясно как день.

Мисс Сильвер кашлянула, но больше ничего не успела сказать, так как в этот момент дверь открылась и в кабинет вошел начальник полиции.

Глава 36

Полчаса спустя Рэндал Марч сидел и смотрел перед собой через стол, мыслями его владело нечто очень похожее на раздражение. Теперь у него была вся информация, которую смог предоставить усердный и знающий свое дело подчиненный. Медицинского заключения не было, однако, как выразился Крисп, «если женщина свернула себе шею, ничего не поделаешь. А если бы она сама этого не сделала, то, похоже, это сделал бы за нее закон^[38]. Явное убийство и самоубийство; и я не представляю, как можно судить об этом иначе».

Марч склонен был с ним согласиться. Но напротив сидела мисс Мод Сильвер с кротким видом человека, подчиняющегося власти, но за этой маской, как он отлично знал, могло скрываться непредсказуемо сильное упрямство. Он отправил Криспа брать показания у остальных участников семейного праздника и теперь сидел в кабинете в компании Фрэнка Эббота, подпиравшего каминную полку, и мисс Сильвер, которая сидела, сложив руки на коленях поверх законченного платьица для малышки Джозефин. Когда он только вошел, она поднялась, чтобы уйти, но он задержал ее. Не смущаясь ее присутствием, Крисп довольно энергично высказался на тему детективов-любителей и их теорий. Мисс Сильвер выслушала все это с невозмутимым спокойствием. На самом деле она не выдвигала никаких собственных теорий. Она вообще мало говорила, но всем своим видом выражала бескомпромиссное недоверие к теории, выдвинутой инспектором Криспом. Она сидела, сложив руки, и ждала с тем же видом, с которым обычно сидела, когда была гувернанткой в семье Марч, а Рэндал не был готов к уроку. Теперь он был начальником полиции графства, а она – маленькой пожилой леди безо всякого положения, но атмосфера той классной комнаты и ее моральных устоев словно никуда не исчезла.

Раздражение Рэндала Марча было вызвано тем, что эти моральные устои все еще оказывали на него влияние. Что бы ни говорил его рассудок, он никогда не мог до конца избавиться от давнего чувства уважения, которое мисс Сильвер смогла внушить чрезвычайно непочтительному восьмилетнему мальчишке. Кроме того, оно подкреплялось всеми теми случаями, когда мисс Сильвер действовала по-своему, наперекор теориям других людей, и заслужила уважение – не к себе, а к полиции.

Фрэнк Эббот, наблюдая за ними двумя, от души веселился. Его привязанность и уважение к мисс Сильвер совершенно не мешали ему считать, что ее ценность как источника веселья тоже весьма высока. Он прекрасно понимал, чего она ждет, и мог лишь довольно сардонически посочувствовать Рэндалу Марчу. С одной стороны, у него были все доказательства, но с другой, была мисс Сильвер, и его точно ожидали несколько неприятных моментов. И действительно, через минуту-другую Марч сказал:

– Знаете, мисс Сильвер, Крисп совершенно прав: ни один суд присяжных в мире не будет колебаться по поводу вердикта в этом деле.

Мисс Сильвер мягко посмотрела на него.

– Я ничего не говорила, Рэндал.

Он сердито рассмеялся:

– Словами – нет, но от вас исходит такое серьезное неодобрение… Вся комната им пропитана.

– Рэндал, дорогой мой!

Он снова рассмеялся.

– Вы собираетесь сказать мне, что вы согласны с Криспом, одобряете его и не подчеркиваете свое несогласие с ним и его работой?

Она чопорно кашлянула.

– Нет, я не собираюсь этого говорить.

– Тогда что вы хотите сказать? Знаете, я хотел бы это услышать. Есть доказательства, и часть из них основывается на ваших собственных показаниях. Вы видели эту женщину с кровью убитого мужчины на ее руках, и вы слышали, как она говорила, что ей все равно, что с ней случится, и что если кто-нибудь предложил бы ей стакан яда, она бы обрадовалась. Учитывая все это, разве вы не верите, что она убила Люка Уайта и потом совершила самоубийство?

– Нет, Рэндал.

– На каком основании? У вас должны быть причины для того, чтобы отказаться принимать доказательства, которые я только что назвал. Вы хотите, чтобы я не придавал им значения?

– Нет, Рэндал.

– Тогда чего вы от меня ждете?

Она кашлянула с упреком.

– Дело не в ожидании. Я думаю, стоило бы…

– Да?

– Есть пункты, по которым стоило бы получить дополнительные улики.

– И вы скажете мне, по каким именно?

Она наклонила голову.

– Я уже упоминала их ранее. Теперь, если это возможно, я хотела бы настоятельно к этому призвать. Должно быть больше улик, указывающих на то, где было совершено первое убийство. Я много раз выражала свою уверенность в том, что оно произошло не в холле, где нашли тело. Вчера я предложила внимательно осмотреть ковер в этой комнате. Я считаю весьма вероятным, что преступление было совершено здесь, а в этом случае все еще можно обнаружить следы крови. Это первый пункт.

Рэндал Марч серьезно посмотрел на нее.

– Что ж, я не возражаю. Что еще?

Мисс Сильвер посмотрела на него не менее серьезно.

– Спасибо, Рэндал. Второй пункт касается опознания тела.

Светлые брови Фрэнка Эббота заметно поднялись. Последовала короткая удивленная пауза, после чего Марч сказал:

– Тело Люка Уайта видели все, кто находился в доме. Кастелл официально опознал его. Вы хотите сказать, что в этом отношении могут быть какие-то сомнения?

– Да, Рэндал, хочу.

– Мисс Сильвер, дорогая моя!

Она кашлянула.

– Вы говорите, что тело видели все. При этом лишь для троих, максимум четверых из них Люк Уайт не был незнакомцем. Это Кастелл, Айли, Флоренс Дьюк и, возможно, мистер Джейкоб Тэвернер. Все остальные, включая меня саму, видели мертвого человека, лежащего лицом вниз и одетого так, как был одет в тот вечер Люк Уайт – в темные брюки и серый льняной пиджак. Теперь возьмем людей, которые действительно знали Люка Уайта. Мистер Джейкоб Тэвернер не подходил близко к телу. Айли была вне себя от ужаса и в полуобморочном состоянии. Кастелл опознал мертвого мужчину как Люка Уайта, и именно его опознание вызывает сомнения. Флоренс Дьюк фактически прикасалась к телу. Мы теперь не можем узнать, был ли ее последовавший за этим шок вызван тем, что она сочла труп телом ее мужа, или…

Она замолчала.

– Или чем? – спросил Марч.

– Или тем, что она так не считала.

– Вы хотите сказать…

– Что тело не было телом Люка Уайта. Если она это поняла, то я думаю, она сочла, что ее муж – соучастник убийства. Она знала, что он человек без каких-либо моральных убеждений. Может, она знала и кое-что еще, но поскольку она когда-то его очень любила, то тут ей вдруг пришлось решать, прикрывать его или выдать. Я думаю, все ее поступки можно объяснить, если принять теорию о том, что она решила его не выдавать.

– Но мисс Сильвер, дорогая, – прервал ее Марч, – вы хотите сказать, что убитый был…

– Альбертом Миллером.

Фрэнк Эббот выпрямился. Марч наклонился вперед.

– Альберт Миллер!

– Думаю, это возможно.

– Но… разве они были похожи друг на друга?

– О да, и весьма. Они оба – внуки имевшего дурную репутацию Люка, четвертого сына старого Джеремайи. Люк Уайт был старше и обладал гораздо более твердым характером, но сходство было бесспорным. Меня оно поразило, как только я их увидела.

– Вы видели их вместе?

– Они находились почти рядом, когда мы пили кофе в гостиной в субботу вечером. Их сходство не скрывало даже то, что они были по-разному одеты и что один из них был пьян, а второй трезв. Я не хочу сказать, что приняла бы одного за другого, пока оба были живы – все-таки разница в характерах была очевидна: однако, если бы мне показали мертвое тело одного, одетое в одежду другого, я не уверена, что заподозрила бы подмену.

– Тогда что же заставляет вас подозревать ее теперь?

Мисс Сильвер внимательно посмотрела на него.

– Тот факт, что у Альберта Миллера было идеальное алиби, но при этом он бесследно исчез. Этот факт так меня поразил, что я не смогла поверить, что он не имеет отношения к убийству. Вчера я повидала хозяйку, у которой Альберт Миллер снимал комнату, и выяснила следующее. Когда в субботу ночью ее постоялец вернулся домой, в коридоре и на лестнице не было света, и утром, когда он ушел, там по-прежнему было темно. Мистер Уилтон разговаривал с ним, стоя у двери спальни, но его слепил луч фонарика, которым, как выразилась миссис Уилтон, «он то и дело светил ему в лицо». Мистер Уилтон принял человека с фонариком за Альберта Миллера, потому что они ждали Альберта Миллера и потому что этот человек пел песню, которая у них ассоциировалась с Альбертом. И я, и все, кто был в гостинице, слышали, как Альберт поет обрывки этой песни – известной ирландской арии «Милая Айлин».

Марч сказал:

– Может, Альберта и не разглядели Уилтоны, но его видели на станции в Ледлингтоне.

Мисс Сильвер кашлянула.

– При каких обстоятельствах? Из того, что сказал инспектор Крисп, ясно, что предполагаемый Альберт Миллер прибыл на станцию в Ледлингтоне вскоре после семи утра, когда на улице еще темно. Он был одет как Альберт Миллер и по всем признакам выглядел как человек, который сильно напился и еще не протрезвел. Он не пошел на дежурство, а вместо этого прокричал, что сыт по горло этой работой и Ледлингтоном и что назад он не вернется. Если этот человек действительно был Альбертом Миллером, зачем он вообще пошел на станцию? Почему он просто не ушел из дома Уилтонов и не скрылся? Но если это был Люк Уайт, то его появление на станции было частью плана – ясно всем показать, что Альберт Миллер исчез по собственной воле.

Фрэнк Эббот сказал:

– Если существовал план убить Альберта Миллера и скрыть это тем способом, который вы предполагаете, то Люку Уайту пришлось бы исчезнуть, причем навсегда. Что ж, на это, возможно, имеются веские причины. Здесь у него уже земля под ногами горела. Может, он подумал, что безопаснее будет перебраться во Францию. Мне всегда казалось, что если тут творятся странные дела, связанные с контрабандой наркотиков и бриллиантов, то Люк замешан в них по уши.

Марч повернулся на стуле:

– Если мертвый человек был Люком Уайтом, то Альберт Миллер не мог его убить. Но это алиби работает и в другую сторону. Если убитым был Альберт, Люку этого не пришьешь. Кто бы из них двоих ни мешал спать миссис Уилтон, ворочаясь наверху, пока она слушала, как часы на церковной колокольне бьют двенадцать, час и два, он не мог в это же время убивать второго между половиной первого и половиной второго в «Огненном колесе».

Он снова повернулся к мисс Сильвер.

– Знаете, эта теория очень интересна, но где мотив? Если убитый был Люком Уайтом, то есть очень сильный мотив – ревность со стороны Джона Хиггинса и Флоренс Дьюк, и минимальная вероятность удара, нанесенного в порядке самообороны девушкой Айли. Но какой мотив может быть для убийства Альберта Миллера?

– Очень серьезный, Рэндал. Я не могу предложить никаких доказательств, но я подозреваю, что он предпринял весьма опасную попытку шантажа. Он намекал миссис Уилтон, что, возможно, скоро разбогатеет. Я думаю, он слишком много знал и пытался воспользоваться этим знанием.

– Что же он мог знать?

– Дорогой мой Рэндал, с самого начала в этом деле постоянно возникает тема потайного прохода или секретной комнаты. То, что речь не идет о проходе между подвалами и берегом, доказывает тот факт, что мистер Джейкоб Тэвернер не просто знал о нем, но и весьма охотно показал его своим гостям и полиции. В то же время он без конца приставал к кузенам Тэвернерам с тщательно продуманными расспросами о том, что они слышали от дедушек и бабушек, с которыми у каждого из них были довольно близкие отношения. Эти расспросы явно наводят на мысль о втором проходе или, возможно, просто о потайной комнате, про существование которой мистеру Джейкобу Тэвернеру было известно, но местонахождения ее он не знал. Я все время думаю, что этот второй проход может иметь огромную важность в деле. Полагаю, большинство кузенов Тэвернера что-то о нем знают. Флоренс Дьюк, возможно, поделилась этими сведениями со своим мужем, и то же самое могла сделать Энни Кастелл. Если эти двое делали деньги на полученной информации, а Альберт Миллер использовал то, что знал сам, чтобы их шантажировать, то вот вам мотив, который объяснил бы все события последних дней.

В глазах Марча мелькнул смех, но он спросил совершенно серьезно:

– Раз вам все известно, то вы скажете нам, кто убил Эла Миллера?

Мисс Сильвер покачала головой:

– Боюсь, я этого не знаю.

Фрэнк Эббот позволил себе короткий смешок.

– Это был не Кастелл?

– Возможно. Но тут замешан не один человек. Я совершенно уверена в том, что убийство произошло не там, где нашли тело. Когда я увидела Альберта Миллера в гостиной, он был довольно пьян. Он стал сильно шуметь, и Люк Уайт с Кастеллом проворно выпроводили его в эту комнату. Думаю, живым он отсюда не вышел. Было бы довольно легко напоить его еще сильнее, поранить ему ту же руку, которая пострадала у Люка Уайта, когда он попытался поцеловать Айли и та схватила ножницы мисс Хирон, чтобы защититься, а потом, в нужный момент, нанести смертельный удар и перенести тело в холл. Как я уже говорила, я думаю, что это сделали двое. В этом доме нет человека, обладающего достаточной физической силой, чтобы в одиночку бесшумно перенести мертвое тело из этой комнаты в холл.

Рэндал Марч сказал:

– С этим я согласен. Но все остальное, если вы позволите мне так выразиться, – чистая гипотеза.

Мисс Сильвер улыбнулась.

– Я лишь прошу вас ее проверить. Я предлагаю обратиться к миссис Уилтон. Она была подругой миссис Миллер и, следовательно, должна была знать Альберта с детских лет. Она должна знать о какой-нибудь особой примете. А что касается места убийства, то доказательством вам послужит ковер.

Она сложила платье для малышки Джозефин, убрала его в сумку и встала.

– Я уверена, что могу оставить дело в ваших руках. Но в том, что касается Флоренс Дьюк, есть кое-что заслуживающее вашего внимания. Если она покончила с собой вскоре после того, как я видела ее запирающей дверь комнаты изнутри, то скажите мне, почему она просто не дошла до края утеса за домом и не бросилась вниз? Прилив был высоким, и она упала бы в воду. Вы считаете возможным, чтобы женщина вскарабкалась в темноте на самую вершину утеса, чтобы броситься вниз на скалы?

– Может, она не знала…

– Мой дорогой Рэндал, мы все ходили вдоль этих утесов, разговаривали о приливах. Говорили, что эти скалы прилив покрывает только весной. Это место кажется мне невозможным для самоубийства. Но если это было убийство, то была веская причина выбрать именно его. Необходимо было, чтобы тело Флоренс Дьюк нашли, потому что все должны были решить, что она убила себя из раскаяния за убийство мужа. Требовалось немедленное доказательство ее смерти. Она не могла просто исчезнуть. Думаю, здесь очень сильные течения, тело могло унести в море, и его никогда бы не нашли.

Фрэнк Эббот сказал самым небрежным тоном:

– Что ж, единственное, что вы нам не рассказали – это как Флоренс похитили из ее запертой комнаты. Ведь Крисп кое-что уточнил: она прошла по коридору в одних чулках, держа обувь в руках. Зачем?

Мисс Сильвер посмотрела на него серьезно и сочувственно.

– Думаю, Фрэнк, что бедная женщина пошла на встречу со своим мужем и что на этот раз алиби у Люка Уайта не будет.

Глава 37

Торп-Эннингтоны уехали на день в город: Фредди на деловую встречу, а леди Мэриан – на примерку, к парикмахеру и на встречу за ланчем. Было понятно, что они вернутся вечером.

– Хотя я совершенно не понимаю, что мы можем сделать, а что касается дознания, то я благодарю бога, что мы ничего не видели. Но, разумеется, нам не хотелось бы чувствовать себя беглецами, правда, Фредди, дорогой? – объясняла Мэриан.

Фредди промычал в ответ что-то траурно-нечленораздельное, они сели в свою дорогую машину – Мэриан Торп-Эннингтон за руль – и плавно тронулись в сторону Лондона.

Часом раньше уехал Джеффри Тэвернер в своей маленькой дешевой машинке. Как он объяснил инспектору Криспу, днем он поработает и вернется к семи часам. «Мне нужно установить довольно много контактов в Лентоне, так что я буду неподалеку». Джейкоб Тэвернер дал Торп-Эннингтонам фору в полчаса, после чего также уехал в направлении Лондона. Мисс Сильвер задалась вопросом, в состоянии ли он вести машину.

Рэндал Марч и инспектор Крисп уехали чуть позже, оставив в кабинете Кастелла инспектора Эббота и юношу по фамилии Уиллис, детектива в штатском.

Мисс Сильвер, поговорив с Джейн Хирон, спустилась в гостиную, где набрала нужное количество петель для ярко-синих штанишек в комплект к шерстяному платью для малышки Джозефин. Она выбрала кресло неподалеку от Милдред Тэвернер, которая сидела и нервно пролистывала старый номер «Пикчер Пост»^[39]. Искоса взглянув на мисс Сильвер разок-другой, мисс Тэвернер придвинула свой стул поближе.

– Ох, мисс Сильвер, как вы думаете, когда мы сможем уехать?

Ответом ей была добрая успокаивающая улыбка.

– Боюсь, пока невозможно сказать наверняка.

Рука Милдред поднялась к синим венецианским бусам.

– Это так ужасно, правда? Мне приходится ходить мимо двери этой бедняжки каждый раз, как я поднимаюсь в свою комнату. Вы верите в призраки и дома с привидениями?

Дыхание у нее сбилось, и она замолчала. Мисс Сильвер спокойно продолжала вязать.

– Что заставило вас спросить меня об этом, мисс Тэвернер?

Мисс Тэвернер содрогнулась.

– Я думала, как жутко было бы, если бы дверь вдруг распахнулась, когда я иду мимо… я имею в виду, мимо ее двери… и что-нибудь… вдруг появилось бы.

Мисс Сильвер быстро считала:

– Шестнадцать, восемнадцать, двадцать, двадцать четыре… да, думаю, этого хватит. Нет, я думаю, вам следует отбросить эти болезненные фантазии. В том, что происходит в этом доме, нет решительно ничего сверхъестественного. А не могли бы вы мне сказать вот что: мистер и миссис Кастелл занимают ту спальню, которая когда-то принадлежала вашему прадеду, старому Джеремайе Тэвернеру, и его жене? Семейные традиции – интересная тема, и мне пришло в голову…

– О да, – Милдред Тэвернер была явно очень интересна эта тема, – это та самая комната. Управляющий всегда спал в ней. Ее окна выходят на фасад, и когда кареты приезжали из Лондона, форейторы дули в рожок на вершине холма, чтобы он их услышал и успел спуститься. Мой дед рассказывал, что слышал эти рожки, хотя его окно выходило на другую сторону. Он, его брат Джеремайя, и Марк, и Люк – все они спали в угловой комнате. Сейчас там спит Айли. Она выходит окнами на задний двор, и из них видно море, но дед говорил, что слышал звуки рожков поздно ночью. Конечно, путешествия в каретах тогда уже прекратились, потому что построили железную дорогу, но к ним все равно приезжали постояльцы в каретах. Люди ехали издалека: джентльмены верхом, в двухколесных экипажах, и все такое. По его рассказам мне кажется, что здесь часто играли в азартные игры, и по-крупному. Знаете, это неприятно говорить, но я не могу не чувствовать, что это был не очень-то респектабельный дом. Конечно, дед так не говорил. Он уехал из дома, когда был совсем молод, и сам он был человеком высочайших моральных принципов. Но я думаю, в те давние времена многие люди не были респектабельными в том смысле, в котором мы сейчас это понимаем, и я все время думаю, что Джейкоб Тэвернер совершает ошибку, вороша прошлое. Джеффри это не нравится и… и мне тоже. – Она взглянула на мисс Сильвер из-под влажных покрасневших век. – Я хочу сказать, что сейчас ведь мы все уважаемые люди, так почему не оставить все как есть?

Мисс Сильвер кашлянула и высказала мнение, что в истории большинства семей есть моменты, о которых лучше забыть.

– О да! – согласилась Милдред Тэвернер.

Вскоре после этого через гостиную прошел Фрэнк Эббот. Поскольку из кабинета он мог выйти, только минуя гостиную, взгляд мисс Сильвер последовал за ним. Выходя в холл, он обернулся и коротко кивнул ей, прежде чем закрыть дверь. Милдред Тэвернер была увлечена рассказом о доме с привидениями в Хэмпстеде. После кивка Фрэнка мисс Сильвер уделила этой истории все внимание, на какое была способна.

Без четверти час пришел Джон Хиггинс. До него дошли вести о смерти Флоренс Дьюк, и он объявил, что пришел забрать Айли. Худшего момента для этого нельзя было выбрать: приближалось время ланча, у Энни Кастелл не было ни одной свободной минуты, а Айли с Джейн накрывали на стол.

Джон сказал: «Простите, тетя Энни» – и прошел через кухню мимо Кастелла, словно того не существовало. Он толкнул зеленую дверь, которая захлопнулась прямо перед носом рассерженного управляющего.

Когда он обошел лакированную ширму у двери в столовую, Айли подняла на него глаза. Он не заметил Джейн Хирон: он не видел вокруг никого, кроме Айли. Он хотел сказать только одно:

– Я пришел, чтобы забрать тебя.

Айли вспылила. Удивительно, какие чудеса может сотворить небольшая доза гнева для поднятия духа. С той самой ужасной минуты, когда все они стояли, смотрели на пустую комнату и понимали, что Флоренс Дьюк в ней нет, перед мысленным взором Айли была одна и та же четкая картинка: как она бежит по дороге в Клифф, несется по ней как ветер, стучит в дверь Джона Хиггинса и бросается в его раскрытые объятия. Эта картинка была одновременно источником тревоги и утешения. Тревоги – потому что допускала некую страшную опасность, спасти ее от которой мог лишь стремительный побег. Утешения – потому что указывала путь к безопасности. И вот посреди идущих полным ходом приготовлений к ланчу явился Джон и разговаривает с ней так сухо и резко, словно она вещь, которой он может распоряжаться. Что бы почувствовала на ее месте любая девушка? Страх перестал управлять ею, потому что, разумеется, в присутствии Джона ей нечего было бояться, и его место занял гнев. Ее темно-синие глаза ответили ему горячим отказом.

– Я не пойду!

– Айли!

Айли топнула ногой.

– Я накрываю стол к ланчу!

– Я тебя подожду.

– Послушай, Джон…

– Айли…

Она снова топнула.

– Я не оставлю тетю Энни, и все тут!

В этот момент из-за ширмы появился Кастелл, величественный и полный достоинства и самоконтроля: никакой жестикуляции, никаких вспышек ярости. Это был респектабельный хозяин под крышей собственного респектабельного дома. Ему было трудно сдерживаться, но он смог. Всем своим существом он источал самодовольство. Он принял картинную позу и указал на дверь:

– Вы уйдете. Сейчас же. Мы не желаем вашего присутствия. Мы вас не приглашали. Я не буду вас обслуживать. Если бы вы не были племянником моей жены Энни, я бы высказал больше. Но я держу себя в руках. Я этого не говорю. Я говорю только: уходите, и немедленно!

Джон даже не взглянул на него. Он подошел к Айли и взял ее за руку.

– Пойдем со мной, дорогая. Это скверное место. Уйдем отсюда.

Она вырвала руку. Она хотела броситься к нему в объятия, но ее удерживала масса причин: дядя – она всегда, сама не зная почему, боялась его; ланч, который нужно было подать; тетя Энни и немытая посуда…

– Ради бога, Джон, уходи отсюда и дай мне продолжить работу!

Он постоял немного, затем развернулся и, не сказав ни слова, вышел. В эту минуту Айли снова увидела перед собой ту же картинку, маленькую и яркую, словно глядела в глазок: дорога в Клифф, по которой она бежит. Но на этот раз на картинке был и Джон; он уходил вперед не оглядываясь, и как бы она ни торопилась, она не могла его догнать. Вздрогнув, она очнулась от того, что Кастелл положил ей руку на плечо.

– Давай, давай, давай, тебя ждет работа! Ты очень хорошо поступила, но сейчас нет времени стоять и мечтать.

Джейн Хирон выбежала вслед за Джоном Хиггинсом и догнала его у зеленой двери. Дыхание у нее сбилось, а румянец то появлялся, то исчезал, но не потому, что она пробежала это короткое расстояние, а потому, что чувствовала: надо спешить. Но она не находила нужных слов. Она схватила его за рукав; он обернулся и посмотрел на нее серьезными синими глазами, в которых таилась печаль. Джейн сразу догадалась, что печалится он не из-за себя, а из-за Айли. Она сказала:

– Не беспокойтесь за нее, я почти все время рядом. Мисс Сильвер меня попросила.

– Зачем?

– Она сказала, что Айли испытала потрясение и ее лучше не оставлять одну. Она спала в моей комнате этой ночью. Она сказала мисс Сильвер, что не станет, но потом все равно пришла. И я уговорю ее снова.

– В этом доме много дурного. Он не для нее.

Джейн кивнула.

– Я поговорю с ней. Она просто не хочет, чтобы ее торопили, и она любит кузину Энни. Не волнуйтесь. Я пригляжу, чтобы с ней все было в порядке.

Глава 38

Мисс Сильвер провела большую часть дня в гостиной, обучая Милдред Тэвернер вязать. Когда та пожаловалась, что она, хоть это и глупо, все время теряет петли, мисс Сильвер твердо ее проинструктировала, что если держать спицы на континентальный манер, то потерять петлю практически невозможно. Училась она медленно, и прилагаемые усилия настолько поглощали ее внимание, что у нее не осталось энергии на то, что ее наставница утром назвала болезненными фантазиями; поэтому чай она пила с большим аппетитом.

Сгустились вечерние сумерки. После нескольких ветреных дней опустился легкий туман, а воздух стал неподвижен. Поднимался прилив: было слышно, как волны плещутся в бухте позади гостиницы. Между скалами там был песок, лежавший довольно широким полумесяцем, когда море отступало. Летом там, верно, приятно и безопасно купаться.

Джереми и Джейн после чая вышли туда и прогуливались, глядя на прибой и на последние отблески света. Айли, наверное, моет чайную посуду в буфетной вместе с Энни Кастелл, так что они поступают не слишком эгоистично, урвав полчаса для себя.

Было, должно быть, почти половина шестого, когда мисс Сильвер, толкнув зеленую дверь, прошла по темному коридору в кухню. Она шла туда с намерением поговорить с Энни Кастелл – ни о чем конкретном, просто побеседовать с ней и посмотреть, что она за женщина. С ней было связано довольно много предположений, и даже очень короткий разговор мог бы исключить некоторые из них. Но когда она дошла до яркой полоски света, указывавшей на расположение кухонной двери, она поняла, что не сможет поговорить с Энни. Там был Фогарти Кастелл, и даже через старинную толстую дверь было слышно, что он зол. Он орал что есть мочи.

Мисс Сильвер взялась за ручку двери и мягко ее поворачивала, пока защелка не отодвинулась, после чего просунула пальцы в щель между дверью и косяком, чтобы дверь не закрылась. Разумеется, для нее как для благовоспитанной дамы подслушивание было отвратительно; но как детектив она была готова заняться им, не поморщившись. Теперь она услышала, как Кастелл кричит:

– Уйдешь от меня? Ты от меня уйдешь?

Последовал поток слов на французском. Мисс Сильвер ни одного из них раньше не слыхала, из чего без труда заключила, что это не тот случай, когда стоит сожалеть о недостаточной образованности. Она надеялась, что Энни Кастелл тоже их не поняла, однако голос, выражение и манера Кастелла не требовали перевода. Разозленный мужчина, ругающийся на свою жену, звучит одинаково на всех языках. Мисс Сильвер не могла заглянуть в кухню, но слышно ей было достаточно хорошо. Она услышала, как Энни Кастелл глубоко вздохнула, а когда Кастелл прекратил ругаться, сказала:

– Я так больше не выдержу.

Кастелл затопал ногами.

– Ты выдержишь то, что я велю тебе выдержать, и будешь делать то, что я велю тебе делать! Разве ты мне не жена?

Она ответила:

– Больше нет. Я приготовлю обед сегодня и завтрак наутро, а потом возьму Айли и уйду.

– Уйдешь? Куда ты уйдешь?

– Я смогу найти место. Сразу же, в любой день.

Кастелл внезапно прорычал ей в ответ французское слово, усвоенное в марсельских трущобах, где он играл ребенком. А затем, словно кто-то перекрыл источник звука, голос его опустился до жуткого шепота:

– Дверь! Кто открыл дверь?

Мисс Сильвер не стала дожидаться ответа на этот вопрос. Поступь у нее была легкая, и при необходимости она могла передвигаться очень быстро. В этот раз она ускользнула так быстро, что, когда Фогарти Кастелл выглянул в коридор, в слабом свете лампы никого уже не было. Она не стала рисковать и пытаться добежать до зеленой двери; вместо этого она свернула в поперечный коридор и быстро прошла в гостиную через кабинет. Когда вскоре дверь в гостиную открылась и туда заглянул Кастелл, она вязала штанишки для Джозефин и подбадривала Милдред Тэвернер в ее, надо признаться, довольно бездарных попытках вязать.

В шесть часов вернулся Фрэнк Эббот и снова прошел через гостиную, на этот раз в обратном направлении. Он оставил приоткрытой дверь в кабинет Кастелла, и мисс Сильвер немедленно присоединилась к нему. Когда она вошла и закрыла за собой дверь, он зажигал старинную настенную лампу. Свет упал на его лицо, на котором выражение сарказма было сильнее, чем обычно. На ее серьезный вопрос: «Ну, Фрэнк, у вас есть что мне рассказать?» он улыбнулся, словно поддразнивая ее.

– У меня? Сомневаюсь. Видите ли, вы всегда уже знаете ответ.

– Фрэнк, дорогой мой!

Он снова рассмеялся.

– О, вы, разумеется, были правы. Вы всегда правы.

Она с упреком покачала головой.

– Склонность к преувеличениям – серьезный недостаток для детектива. Попытка приукрасить факты может оказаться роковой.

Говоря это, она села и возобновила вязание. Коротко пробормотав: «Факты!», Фрэнк сел и вытянул длинные ноги.

– Миссис Уилтон оправдала наши надежды, – сказал он. – Она купала Альберта младенцем и ухаживала за ним, когда он сломал ключицу. Она утверждает, что на левой лопатке у него была большая родинка, и она опознала тело в морге как тело Альберта Миллера. Исходя из этого, полиция, разумеется, очень хочет допросить Люка Уайта. Есть у него алиби или нет, эта подмена должна была произойти с его согласия. Конечно, к этому моменту его уже могли устранить.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Я так не думаю.

Помолчав немного, она продолжила:

– Вы, наверное, согласитесь, что у него был серьезный мотив не дать Флоренс Дьюк увидеть тело, которое опознал Кастелл.

Фрэнк ответил:

– Мотив был и у него, и у Кастелла.

– Да. Вот почему я так настаивала на том, чтобы ей не говорили о том, что ей придется опознать тело, до самого дознания. Как только инспектор Крисп позвонил ей, я поняла, что она находится в опасности, и сделала все от меня зависящее, чтобы убедить ее перебраться в Клифф-Хаус под вашу защиту. Капитан Тэвернер отвез бы ее туда, но она и слышать об этом не захотела. Несомненно, кто-то подслушал тот звонок по параллельной линии. Вам ни разу не показалось странным, что параллельная линия находится в буфетной, а вовсе не в этой комнате, используемой в качестве кабинета? Для этого может быть лишь одна причина: буфетная расположена более уединенно. Туда никто не может пройти, не будучи замеченным Энни Кастелл. Но эта комната с двумя дверьми, одна из которых ведет в коридор, а вторая в гостиную…

Фрэнк кивнул:

– Согласен. Что ж, пока на этом все – по крайней мере, в том, что касается опознания личностей. В другом вопросе вы тоже оказались правы: мы с Уиллисом поработали над ковром, и на нем действительно есть следы крови. Ее стерли с поверхности, но часть ее впиталась в ворс. Она даже не просохла до конца. Миллера убили в этой комнате, как вы и сказали.

– Да, я была в этом уверена.

– Крисп слегка потрясен, но продолжает цепляться за мысль, что Флоренс Дьюк совершила самоубийство.

Мисс Сильвер отрицательно покачала головой:

– О нет, не совершала. Когда стало известно, что ее попросят опознать тело, оставлять ее в живых было слишком опасно. Я не думаю, что эта подмена хоть на минуту ее обманула. Думаю, она отлично знала, что тело в холле принадлежит не Люку Уайту. Полагаю, она смогла приподнять его достаточно для того, чтобы увидеть лицо – она ведь была крепкой женщиной – и не обманулась. Значит, она должна была понять, что ее муж замешан в убийстве, и ей пришлось немедленно решать, что делать дальше. Она решила, что будет его покрывать. Роковое решение, но трудно винить жену за желание выгородить мужа. Однако убийцы Альберта Миллера не были уверены, узнала ли она его. Они решили не рисковать тем, что ей покажут тело и попросят опознать его в присутствии полиции. У нас нет способа выяснить, решили ли они сразу избавиться от нее таким образом, что это выглядело бы как самоубийство, или же была некая промежуточная стадия, на которой они – или только Люк Уайт – вступили с ней в переговоры. Как я уже сказала, я думаю, мы никогда этого не узнаем, но я склонна полагать, что она получила какое-то сообщение. Возможно, это была некая информация напрямую от мужа либо что-то, что подразумевало получение информации о нем. Что бы это ни было, оно заставило ее покинуть комнату и пойти на встречу с убийцей.

Фрэнк кивнул.

– Думаю, вы правы. Но мы не сможем ничего доказать – если только кто-то из сообщников не даст показания против другого.

В этот момент послышался звук бегущих ног, приближавшийся со стороны гостиной. Дверь в кабинет распахнулась, и вбежала Джейн; в глазах ее был испуг, она то краснела, то бледнела. Она остановилась на пороге, воскликнув: «Ох, мисс Сильвер!» и следом выпалила:

– Я не могу найти Айли!

Глава 39

Мисс Сильвер поняла, чего она боялась. Она встала и положила вязание на стол. Следом за Джейн пришел Джереми. Мисс Тэвернер брела к ним через гостиную. Сцена до ужаса напоминала ту, что разыгралась перед дверью Флоренс Дьюк утром того же дня. Дрожащим шепотом Милдред произнесла:

– Несчастья всегда случаются трижды… Сначала Люк, потом Флоренс, теперь Айли. Ох, зачем я только приехала в этот страшный дом!

Мисс Сильвер шикнула на нее и обратилась к Джейн:

– Разве она была не с вами?

– Мы вышли совсем ненадолго, правда, – всего лишь дошли до верха утеса и вернулись. Айли сказала, что будет помогать кузине Энни. Когда мы пришли, ее там не было. Ее нигде нет, мы весь дом обыскали.

– Вы не думаете, что она пошла встретиться с Джоном Хиггинсом?

– Нет, он сам только что пришел и спрашивал о ней. Он сейчас на улице, не захотел войти. Поэтому я и искала Айли.

Мисс Сильвер принялась действовать решительно.

– Пожалуйста, пойдите и приведите его. Мисс Тэвернер, вернитесь, пожалуйста, в гостиную.

Она закрыла дверь и осталась наедине с Фрэнком Эбботом.

– Фрэнк, дело серьезное. Нам нужен инспектор Крисп и достаточно людей, чтобы произвести арест. Здесь замешаны опасные преступники. Если Айли действительно исчезла, это означает, что один из них сейчас действует в собственных интересах и рискует безопасностью остальных. Мне не нужно говорить вам, насколько это может быть опасно.

– Крисп должен бы уже быть здесь. Он придет с минуты на минуту.

Она сказала таким серьезным голосом, какого он никогда прежде не слышал:

– У нас нет в запасе ни минуты. Этот Люк Уайт помешался на Айли. Если, как я подозреваю, он знает о втором тайном проходе и находится где-то в доме…

– Думаете, он ее похитил? Но риск…

– Фрэнк, дорогой мой, когда это риск был препятствием для человека, одержимого безумной страстью?

Дверь, ведущая в коридор, распахнулась, и вошел Джон Хиггинс, а следом Джейн и Джереми. Ясно было, что он бежал и опередил их.

– Где Айли?

Мисс Сильвер подошла и дотронулась до его руки.

– Мы найдем ее, мистер Хиггинс, но все должны помочь.

– Помочь? – Он всхлипнул. – Что вы хотите сказать?

– Я расскажу вам.

В этот миг Фрэнк Эббот тронул ее за локоть.

– Вот и Крисп. Что нужно сделать? Позвать Кастеллов?

– Позвать всех. Мне кажется, вернулся один из мужчин Тэвернеров – кто-то вошел, пока мы разговаривали. Мне нужно, чтобы все немедленно собрались. Нельзя ждать ни минуты, дело очень срочное.

– Хорошо, все в гостиную, – сказал Фрэнк и сам пошел туда.

Мисс Сильвер обратилась к троим оставшимся:

– Мистер Хиггинс, капитан Тэвернер, мисс Хирон, если кто-либо из вас знает что-то об этом доме, вы должны немедленно об этом рассказать. Мистер Джейкоб показал вам проход между подвалами и берегом. Я думаю, вам его показали для отвода глаз. Может, и ему тоже – я пока не знаю. Но я уверена, что есть второй проход или по крайней мере потайная комната, возможно, сообщающаяся с тем проходом к берегу. Если Айли исчезла, то она наверняка находится в этой комнате, и нужно немедленно найти вход. В ночь с субботы на воскресенье убили Альберта Миллера. Люк Уайт жив. Сегодня, впервые с субботы, луна и прилив благоприятствуют переправе через Ла-Манш. Исчезновение Айли указывает на то, что переправа будет предпринята этой ночью и что Люк попытается забрать Айли с собой. Поэтому если кто-либо из вас знает хоть что-то, что поможет нам обнаружить вход во второй проход или потайную комнату… Вы должны понимать, что скрывать ничего нельзя.

Через несколько минут она повторила те же слова перед более широкой аудиторией. Присутствовали инспектор Крисп, детектив в штатском Уиллис, два констебля у каждой из дверей гостиной, Кастелл, а из Тэвернеров – Энни Кастелл, Джейн, Джереми, Милдред Тэвернер и ее брат Джеффри, причем последний выглядел весьма озабоченно, но настолько же опрятно, насколько сестра была растрепана.

– Какое несчастье… должно быть, это какая-то ошибка. Конечно, девушка могла выйти, чтобы встретиться с другом… Я даже представить не могу…

Большая часть этих слов была обращена к Джейн, которая в ответ лишь отрицательно качала головой, так что в итоге поток слов иссяк, ни к чему не приведя.

Инспектор Крисп побарабанил пальцами по столу, за которым сидел, и сказал:

– Айли Фогарти исчезла. В гостинице ее нет. Ее уличное пальто и туфли на месте; маловероятно, что она ушла без них. Мисс Сильвер хотела бы кое-что сказать. Я не несу за ее слова никакой ответственности, однако хочу дать ей возможность высказаться. Мисс Сильвер?

Мисс Сильвер встала и огляделась. Милдред Тэвернер уткнулась носом в мокрый носовой платок. У ее брата Джеффри вид был озадаченный. Энни Кастелл, большая и бесформенная, сидела на стуле, полностью закрыв его своим дородным телом. Лицо ее было бледным и ничего не выражало, глаза слегка покраснели. Руки лежали на коленях, и большие пальцы то и дело подергивались. Сидевший с ней рядом Кастелл неожиданно вскочил, словно черт из табакерки.

– Что это еще за ерунда? Айли нет в доме? Айли вышла? А что, молодая девушка никогда не выходит из дома? Разве я рабовладелец, который всегда держит ее взаперти? Разве у нее нет приятеля? Возлюбленного? Джон Хиггинс думает, что он единственный, с кем она встречается? Если так, то я могу сказать ему – пусть подумает еще раз! – Он зло рассмеялся. – Даже если она сбежала – откуда мне знать? Здесь произошло убийство, было самоубийство – у нее нервный срыв, и она сбежала, с тем или с этим – откуда мне знать?

Крисп резко сказал:

– Сядьте, Кастелл, и придержите язык.

Мисс Сильвер повторила то, что уже сказала Джону Хиггинсу, Джереми и Джейн. Когда она закончила, воцарилась тишина, которую нарушил Джереми:

– Вы правы насчет второго прохода. Мой дед достаточно рассказал мне, чтобы я был уверен – он существует. И я думаю, что вход в него – на этаже, где расположены спальни, потому что однажды через него занесли раненого, который умер в той комнате, которую сейчас занимает Айли.

– Откуда вы знаете? – спросил Фрэнк Эббот.

– Это была угловая комната в задней части дома. Младшие дети спали там, чтобы быть поближе к родителям, но в ту ночь их оттуда увели. Мой дед рассказал мне то, что услышал от своей матери. Все делалось тайком – думаю, вряд ли бы они рискнули нести раненого через весь дом. Это все, что я могу рассказать.

Кастелл щелкнул пальцами:

– Это называется «бабушкины сказки»!

Мисс Сильвер с упреком кашлянула.

– Это согласуется с тем, что дед мисс Тэвернер рассказывал ей о том, как испугался, увидев свет из дыры в стене, когда был маленьким. Он был одним из тех детей, которые спали в нынешней комнате Айли. Но ясно, что он вышел из комнаты до того, как увидел свет, – невозможно поверить, что он спустился в подвал.

Джон Хиггинс сказал с усилием:

– Не знаю, где именно, но комната существует. Мой дед рассказывал моему отцу, а тот рассказал мне. Я до сих пор не говорил об этом. Я не знаю, где она.

Мисс Сильвер спросила:

– Мисс Тэвернер?

Милдред всхлипывала и шмыгала носом.

– Ох, я ничего не знаю, правда не знаю. Я только думаю… вряд ли он ушел далеко, такой маленький мальчик. Должно быть, это было где-то рядом с его комнатой… он ведь сказал, что убежал назад.

– Мистер Тэвернер?

Джеффри сдвинул брови.

– Честно говоря, я всегда считал, что дед это выдумал. Или ему приснилось. Он совсем впал в детство во время последней болезни, и боюсь, моя сестра слишком легковерна. Разумеется, существует проход, который все мы видели, но что еще один… ну…

Он пожал плечами.

– Миссис Кастелл?

Энни Кастелл не пошевелилась. Мисс Сильвер кашлянула и обратилась к ней снова:

– Миссис Кастелл, а что вы знаете об этой потайной комнате или проходе?

Она наконец заговорила, едва шевеля вялыми бледными губами:

– Ничего.

– Вы уверены?

На этот раз она лишь молча помотала головой. Мисс Сильвер встала.

– Тогда, я полагаю, мы должны идти искать сами. Времени терять нельзя.

Глава 40

Айли пришла в себя. И она сама, и весь знакомый ей мир исчезли, когда дверь, мимо которой она шла, медленно отворилась в полутемный коридор, а за дверью стоял мертвец. Люк Уайт был мертв, но он стоял там и смотрел на нее. Она отшатнулась от него и потеряла сознание. Теперь она приходила в себя, но место, в котором она оказалась, было ей незнакомо. Под ней был твердый пол, и она не могла пошевелиться. Сначала она не поняла, почему – сознание то возвращалось к ней, то снова уплывало. А потом до нее дошло, что ее лодыжки и запястья были связаны, а рот заткнут кляпом. Было трудно дышать, и она не могла ни говорить, ни позвать на помощь. Она поняла, что во рту у нее носовой платок, на который еще наложили повязку. Она инстинктивно потянулась ко рту обеими руками, и где-то позади нее Люк Уайт сказал:

– Не надо!

Глаза ее были закрыты, но теперь она их открыла. Она находилась в каком-то тесном помещении и могла рассмотреть Люка Уайта со свечой в руке. Он поставил свечу на пол, опустился рядом с ней на колени и взял ее руки в свои. Прикосновение было теплым и крепким, и от этого самый сильный страх покинул Айли, потому что касавшаяся ее рука не была рукой мертвеца. Словно угадав ее мысли, он небрежно погладил ее кончиками пальцев, словно собаку или ребенка, и сказал:

– Незачем так смотреть. Я не привидение, и очень скоро ты это поймешь. Хороший вышел трюк, верно? И все на него попались, как и задумывалось. Все видели меня в пиджаке официанта и когда увидели пиджак на мертвеце, дальше глядеть не стали – по крайней мере, не так пристально, чтоб понять, что пиджак для разнообразия надел Эл Миллер. Это был очень ловкий трюк, а у тебя скоро будет очень умный муж.

Один страх исчез, но на его место пришел другой. Это был не мертвец. Это был Люк, живой и весьма опасный. Она попыталась вырвать руки, но он крепко держал их.

– Ну, ну, что толку брыкаться? Я преспокойно женюсь на тебе, когда мы переберемся во Францию. Флосс мертва, так что все будет как положено, по закону. Сегодня за мной приплывут. Луна появится только в два часа, а прилив поднимется в одиннадцать. Тебе лишь нужно быть умницей и сидеть тихо до той поры. Мы будем во Франции к утру с самым прекрасным грузом, какой когда-либо перевозили, и мы поженимся, как только я все устрою.

Она яростно замотала головой. Языком она пыталась вытолкнуть кляп и заговорить, но издавала лишь тихое глухое мычание, не имевшее ни смысла, ни силы долететь до него или кого-либо другого. Люк улыбнулся, и белые зубы сверкнули на смуглом лице.

– Побереги слова любви, – сказал он, – они еще пригодятся. – Он снова провел пальцами по ее щеке. – Лучше постарайся заснуть, впереди еще несколько часов. – С этими словами он скрылся из вида и забрал с собой свечу.

Время шло. Инспектор Крисп первым поднялся наверх, но, когда они дошли до площадки лестницы, он посторонился и в левый коридор свернула мисс Сильвер. Слева и справа располагались комнаты Джейкоба и Джеффри Тэвернера. Следом за комнатой Джеффри был большой чулан для горничных, ванная и комната Кастеллов. За комнатой Джейкоба располагалась черная лестница, бельевая, уборная и комната Айли. Мисс Сильвер повернулась к Джону Хиггинсу:

– Мистер Хиггинс, вы плотник. Если здесь есть потайная комната, где она с наибольшей вероятностью расположена?

Он посмотрел на нее, напряженно хмурясь.

– Она была бы у дымохода или возле лестницы.

– Эта лестница старая?

– Да, мэм.

– Однако уборная, наверное, не так стара. Наверняка тут велись работы, когда устанавливали водопровод. Проход должен быть старше. Они бы не рискнули проводить работы слишком близко от потайной комнаты. Значит, не та сторона. Но я подумала, что бельевая была бы отличным прикрытием для входа – ее ведь принято держать запертой. Мне кажется, что вход может располагаться где-то между бельевой и черной лестницей. Может быть, даже использовались ступеньки лестницы.

Кастелл воздел руки:

– Но это безумие! Вы хотите обрушить дом на мою голову из-за того, что Айли перепугалась и сбежала?

Тут случилась задержка из-за ключа от бельевой.

– Говорю вам, он у Айли! Она отвечает за белье! Она должна менять простыни, наволочки, полотенца. Вы думаете, она каждый раз бежит за ключом ко мне? Мне больше нечего делать?

Мисс Сильвер повернулась к Энни Кастелл.

– Должен быть дубликат ключа. Думаю, он у вас. Вы его не принесете? Или мне придется просить мистера Хиггинса ломать замок?

Губы Энни беззвучно шевелились. Но прежде чем стало понятно, что она хочет сказать, вмешался ее муж:

– Это глупость! Вы не можете ломать мои двери!

Мисс Сильвер мягко кашлянула.

– В этом не будет необходимости, если вы дадите мне ключ, мистер Кастелл.

Он всплеснул руками.

– Вы оскорбляете меня! Но мне нечего скрывать. Если есть второй ключ, вы его получите. Вы увидите, что здесь ничего нет. – Он повернулся к жене с повелительным жестом. – Энни!

Она пересекла коридор и прошла в их комнату. После минутной задержки она вернулась с ключом в руках. Кастелл взял ключ, вставил в замок, с театральным радушием распахнул дверь и отошел в сторону.

– Вот, можете посмотреть сами! Здесь нет запертых девушек, нет трупов, здесь только белье! На средней полке стоит свеча – возьмите ее, зажгите и посмотрите сами! А когда вы не увидите ничего, кроме моих простыней и моих наволочек, то, может, тогда вы извинитесь за нанесенное оскорбление!

Окна в бельевой не было, это была во всех отношениях маленькая комнатка. От пола до потолка тянулись полки, в свете свечи на них были видны аккуратные стопки белья. Один стеллаж был отведен подушкам, другой – старомодным вафельным покрывалам, о которых нынче остались лишь воспоминания. Пахло лавандой – и едва уловимо чем-то еще.

Мисс Сильвер первой вошла в комнату. Она отчетливо ощутила второй запах. Когда она чиркнула спичкой, чтобы зажечь свечу, запах серы на минуту перекрыл этот второй запах. Но когда он выветрился, второй запах по-прежнему ощущался – слабый и легкий запах сигаретного дыма. Никто из пришедших не курил, и не было ни малейшего намека на запах табака, пока мисс Сильвер не переступила порог бельевой. Она поставила свечу на одну из средних полок и вернулась ко входу. Она искала глазами Джона Хиггинса, но, увидев его, подождала минуту, прежде чем позвать его по имени. Он стоял спиной к стене коридора, позади всех, кто столпился у порога бельевой. Руки его были сжаты в кулаки, глаза закрыты, губы шевелились, на лбу выступил пот. Мисс Сильвер пришла на ум старинная фраза: «молитвенная борьба». Поколебавшись, она шагнула вперед – остальные расступились – и подошла к нему.

– Мистер Хиггинс…

Почувствовав ее прикосновение, он открыл глаза. Взгляд у него был отрешенный, словно он был где-то далеко, и его внезапно позвали оттуда.

– Мистер Хиггинс, я думаю, вы можете помочь. Пойдемте со мной.

Он последовал за ней. Едва они вошли, он сказал так тихо, что слышать могла лишь одна мисс Сильвер:

– Я совершенно забыл, но Господь напомнил мне: кое-что, что говорил мой дед, но я толком не понимал, что он имел в виду, и понял только сейчас. Он выполнял тут кое-какие плотницкие работы, работал со своим отцом, когда был совсем юным. Так он начал ухаживать за моей бабушкой, Джоанной Тэвернер.

Говоря это, он опустился на колени и начал ощупывать нижнюю полку.

– Постарев, он стал иногда заговариваться, рассказывал про те дни, когда ухаживал за бабушкой и как работал с отцом в «Огненном колесе». «Дверная ручка, сделанная так хитро, что выглядела как подпорка», вот что он сказал. А потом выпрямился и сказал: «И я поклялся на Библии, что не расскажу ни одной живой душе, так что забудь про это, парень». И все это совершенно вылетело у меня из головы, пока Господь не напомнил. Дайте-ка мне свечу, мэм… Кажется, нашел. Тут есть подпорка в таком месте, где она совершенно ни к чему.

Мисс Сильвер протянула ему свечу и отошла к двери. Она встретилась взглядом с Фрэнком Эбботом и с одобрением заметила, что он и инспектор Крисп стоят рядом между остальными пришедшими и черной лестницей, а Уиллис снова появился и стоял с другой стороны. Было слышно, как всхлипывает Милдред Тэвернер. Джейн держалась за руку Джереми. Джеффри Тэвернер, подавшись вперед, заглядывал в бельевую, чтобы понять, что там происходит, лицо его выражало раздражение и удивление. Кастеллы стояли рядом: он на минуту умолк, Энни держалась руками за передник и собирала ткань в складки, снова и снова механически повторяя это движение. Лицо ее ничего не выражало, но блестело от пота.

Когда мисс Сильвер обернулась в сторону бельевой, там происходило нечто странное. Джон Хиггинс поставил свечу на пол и обеими руками двигал что-то под нижней полкой с левой стороны. Когда он потянул, вся полка стала сдвигаться, поворачиваясь вокруг своей оси, так что один ее конец со стопками наволочек теперь торчал поперек двери, а второй отошел назад и исчез в стене. Появился проем примерно в три фута в ширину и чуть больше трех в высоту. Джон Хиггинс взял свечу и пошел в проем. Мисс Сильвер кивнула Джереми Тэвернеру и сделала шаг назад, чтобы пропустить его.

Снаружи, в коридоре, Кастелл взревел как бык и рванулся к лестнице, но с грохотом упал, споткнувшись о подставленную Фрэнком Эбботом ногу. Во время последовавшей борьбы Энни Кастелл даже не повернула головы. Она глядела на передник, собирала на нем по четыре складки и отпускала, снова четыре складки и снова отпускала.

Милдред Тэвернер закричала, когда полка ушла в стену:

– Ах вот что он видел! Ох, неудивительно, что он напугался, бедный мальчуган, – дыра в стене, а оттуда свет! Ох…

Джеффри сказал:

– Тише!

Он подался вперед и прислушался. Свет стал удаляться, а вместе с ним и шаги, спускавшиеся по невидимой лестнице, которая повторяла изгибы той, что была им видна.

На Кастелла надели наручники. Он лежал и громко ругался. Крисп оставил его лежать, вбежал в бельевую и последовал за остальными по лестнице. Когда Фрэнк Эббот собрался идти следом, мисс Сильвер покачала головой.

Услышав звук этих шагов у себя над головой, Айли вновь открыла глаза. Она видела только грубо оштукатуренный потолок и стены. А потом снова появился Люк Уайт и нагнулся, чтобы поднять ее. Она снова сделала страшное усилие, чтобы закричать. От этого кровь прилила к барабанным перепонкам, оглушив ее. Она почувствовала, что ее бросили на пол, и ударилась о него головой. А потом слух вернулся, и она услышала голос Люка Уайта: «Тогда дерись за нее!» – и голос Джона, осыпавший Люка бранью. По крайней мере, звучало это как брань, что немало ее удивило. Она слышала, как они сцепились где-то позади, но не могла их видеть; а потом звук падения, топот бегущих ног, голоса и еще много ругани, но на этот раз ругался не Джон. А потом Джон снял с нее повязку и вынул кляп изо рта; язык у нее распух и болел, и она заплакала.

Глава 41

Мисс Сильвер ждала. Шаги удалились и стихли. Она слышала, как они тяжело ступают по потайной лестнице и замирают вдали. Потом раздался неопределенный звук, неясный и едва различимый. А затем, как показалось, через очень долгий промежуток времени, снова раздались шаги. Она стояла в бельевой, куда кто-то принес еще одну свечу и поставил ее на одну из верхних полок. Под нижней полкой широко зиял проем, ведущий на потайную лестницу. Снаружи, в коридоре, все стояли и прислушивались, за исключением Кастелла, который сидел у стены в наручниках и, всхлипывая, глубоко вздыхал, и его жены, не обращавшей никакого внимания на него и на то, что происходило вокруг. Милдред Тэвернер перестала плакать; она дрожала и тряслась, держалась руками за бусы и вытягивала шею вперед, прислушиваясь вместе с остальными.

Наконец в бельевой послышался голос Джона Хиггинса, доносившийся из проема:

– Ты сможешь пролезть, Айли?

Только мисс Сильвер смогла различить высказанное слабым шепотом согласие. Этот звук показался ей одним из самых долгожданных. В следующий миг из проема вылезла Айли, ей помогли встать на ноги. Следом появился Джон и коротко сказал:

– Они его схватили и ведут наверх.

А потом он, Айли и Джейн пошли в комнату Айли и закрыли за собой дверь.

Следом из проема появился инспектор Крисп, а за ним Люк Уайт, которого подталкивал в спину Джереми. Мисс Сильвер отступила в коридор, чтобы освободить место. Крисп поднес ко рту свисток и дунул. Как только на лестнице послышались тяжелые шаги, он повернул голову и сказал:

– Подержите его там, капитан Тэвернер, пока мы наденем на него наручники. – Затем он обратился к Фрэнку Эбботу: – Да, это действительно Люк Уайт. Хиггинс и девушка опознали его. Ему можно предъявить обвинение в похищении и в соучастии в убийстве Альберта Миллера.

Однако Люк Уайт за его спиной расхохотался:

– Я Эла и пальцем не тронул, и вы этого не докажете! Пусть вздернут тех, кто его прикончил! Кастелл, жирная ты свинья, встань и скажи им, что меня здесь и близко не было!

Кастелл яростно уставился на него:

– Ты пьян! Ты сошел с ума! Придержи язык! Что я знаю об Альберте Миллере?! Что о нем вообще кто-то знает?! Это заговор против меня!

Он принялся брызгать слюной, ругаясь на марсельском диалекте. По лестнице поднялись два констебля. Фрэнк Эббот взглянул на мисс Сильвер и заметил, что лицо у нее очень сосредоточенное. Она прислушивалась, и через секунду он услышал то же, что и она. Кто-то поднимался по главной лестнице. Еще через секунду показался Джейкоб Тэвернер. Он пересек лестничную площадку медленно, словно очень устал. Однако, подойдя к группе в коридоре за его комнатой, он выпрямился и резким тоном спросил:

– Что происходит?

В бельевой Люк Уайт качнулся и нахально кивнул ему. Он был достаточно пьян для развязной бравады.

– Что происходит? Я-то ведь должен быть мертв! Это немного раздражает, верно? Сегодня здесь, завтра исчез и снова вернулся, пока меня никто не хватился!

Кастелл взорвался, внезапно снова перейдя на английский:

– Почему у тебя не хватило ума оставить в покое Айли?! На свете тысячи девчонок, какая разница, какую из них выбрать?!

Джейкоб Тэвернер подошел к остальным и смотрел на всех по очереди: на сидящего на полу Кастелла, который дергал закованными в наручники руками; на Энни Кастелл; на Милдред и Джеффри Тэвернеров; на мисс Сильвер, Фрэнка Эббота и Люка Уайта, которого сзади держал за локти Джереми Тэвернер. Он увидел открытую дверь бельевой, горящую на полке свечу, проем в стене и сказал странно спокойным голосом:

– Значит, вы его нашли. Вот что я приехал искать. – Затем он возвысил голос: – Кто знал об этом? Этот человек, разумеется, и Кастелл, но они бы о нем не рассказали. Кто еще? – Его маленькие блестящие глазки перебегали с одного лица на другое и задержались на Милдред и Джеффри. – Кто-то из вас? Или, может, оба? Внуки Мэттью. Он родился вслед за моим отцом и тоже был строителем. Я всегда думал, что он точно знает. Почему вы мне не рассказали? Я бы позаботился о том, чтобы вы не остались в проигрыше. Зачем было дожидаться, пока в дело вмешается полиция?

Мисс Сильвер кашлянула, посмотрела на Джеффри и сказала:

– Да, почему, мистер Тэвернер?

Слова ее прозвучали четко и с нажимом. Если бы они были камнями, летевшими в лицо Люку Уайту, они бы и то не произвели такого поразительного действия. Он издал вопль, в котором единственным различимым словом было имя Джеффри Тэвернера.

– Он… он! – И тут слова хлынули потоком: – Вы, чистенький мистер Тэвернер! Хотите сдать нас, да? Заявить на нас полиции и спасти собственную шкуру? Но вам не удастся уйти безнаказанным, нет, пока мой язык еще на месте! Если кто и сдаст сообщников, то это буду я, а не вы, – зарубите это себе на носу! А если кого и вздернут за Альберта Миллера, то это будете вы, а не я, вы слышите?! Я его пальцем не тронул, и никто не докажет обратного!

Джеффри проявил мужество, пытаясь настоять на своем.

– Этот человек сошел с ума, – сказал он. – Я не знаю, о чем он говорит.

Внезапно Люк Уайт рывком вывернулся из рук Джереми, одним прыжком подлетел к Джеффри и схватил его за горло. Оба рухнули на пол, Милдред Тэвернер закричала, к ним бросились полицейские.

Люка Уайта оттащили и заковали в наручники, бледно-зеленый Джеффри поднялся, держась за горло. Среди общего гула голосов вокруг до Люка Уайта донеслись два: Кастелла, обзывавшего его дураком, и Милдред Тэвернер, которая резким и высоким плаксивым голосом снова и снова повторяла:

– Но ведь это не Джеффри им рассказал! Он никогда им ничего не говорил! Ты ведь не говорил, Джеффри?! Это мисс Сильвер… Мисс Сильвер… Мисс Сильвер!

Люк Уайт тоже принялся сыпать ругательствами.

Глава 42

Гораздо позже тем же вечером Фрэнк Эббот вошел в гостиную и обнаружил там сидящую в одиночестве мисс Сильвер. Кастелла и Люка Уайта увели под арест. Джеффри Тэвернера забрали в полицейский участок в Ледлингтоне для допроса. Милдред, взяв грелку, легла в постель и, когда к ней в последний раз заходили, спала. Миссис Бридлинг сидела с Энни Кастелл, Джон Хиггинс – с Айли. Джейкоб Тэвернер дал показания полиции и удалился в свою комнату. Джереми и Джейн, без сомнения, были где-то вместе. В доме находились двое крепких полицейских, и казалось, больше нет причин для беспокойства.

Фрэнк удобно растянулся в кресле.

– Ну, полагаю, вы хотите знать все обо всем?

Мисс Сильвер кашлянула.

– Несомненно.

– Если есть хоть что-то, чего вы еще не знаете! – ехидно улыбнулся он.

– Фрэнк, дорогой мой!

Она сидела с внимательным и спокойным выражением лица и шустро вязала. Штанишки для маленькой Джозефины были почти готовы.

– Что ж, мы хорошо выполнили работу. Начальник полиции будет доволен, а я получу от него лучшие из «Советов для будущих офицеров полиции о том, как важно не зазнаваться».

Ответом ему была мягкая улыбка.

– Вам это не повредит.

Он рассмеялся.

– Думаю, нет. А теперь кое-что для вашего сведения. Потайной ход идет вниз рядом с черной лестницей и выходит на берег всего в дюжине футов от входа во второй коридор. Все сделано очень искусно. Частично они использовали фальшивый дымоход, а прямо перед выходом к берегу есть замаскированный подвал, где полно товара. Там Люк Уайт держал Айли, и там они хранили контрабанду. Там много вещества, похожего на героин, и разные другие наркотики, которые ввезли и пока не начали распространять. А еще там оказалась роскошная коллекция драгоценностей, полностью готовая к перевозке. Мы опознали драгоценности, украденные в Лалхэме, а также добычу после налета на витрину на Бонд-стрит. Но еще много всего нужно проверить. Нет сомнений, что здесь была их главная контора, и я абсолютно уверен, что Джеффри Тэвернер был по уши в этом замешан. Профессия коммивояжера служила ему отличным прикрытием.

Мисс Сильвер вопросительно посмотрела на него.

– Джеффри Тэвернер был замешан? – с нажимом повторила она его слова.

Он кивнул.

– Вы слишком быстро обо всем догадываетесь. У него при себе оказался цианид, и он умер прежде, чем мы довезли его до участка.

Мисс Сильвер вздохнула.

– Это будет ужасным потрясением для его сестры.

– Не настолько ужасным, как следить за судебным процессом по обвинению в убийстве и видеть, как его повесят. Кастелл клянется, что именно Джеффри спланировал и осуществил убийство Эла Миллера. Вы были правы насчет мотива: Альберт знал про проход и угрожал пойти в полицию, если не получит хорошую долю добычи. Кастелл говорит, что Джеффри ударил его ножом. Люк Уайт утверждает, что оделся в вещи Альберта и изображал его, но не потому, что знал о плане по его устранению – как мы могли подумать, что он будет участвовать в таких делах? Он всего лишь думал, что Альберта отправят от греха подальше в небольшой отпуск во Франции. А после того, как он пробрался обратно в гостиницу, ему, разумеется, пришлось прятаться, и никто ему ничего не сказал, за исключением того, что полиция ищет проход и что ему нужно будет бежать во Францию со следующим рейсом… Флоренс Дьюк? Ах, да; они были женаты и потом расстались, но он ни разу ее не видел с того момента, как вышел из гостиницы под видом Эла Миллера. Было очень глупо с ее стороны совершить самоубийство, потому что она лишь рассказала ему кое-что о проходе много лет тому назад, а в остальном не имела к этому никакого отношения, ее все это не касалось. Вот такой будет его линия защиты, и он найдет ловкого адвоката, который добьется с ней успеха. Боюсь, нет никакого реального шанса привлечь его за убийство бедняжки Флоренс Дьюк, но я буду весьма удивлен, если суд присяжных не согласится с тем, что он активно участвовал в заговоре с целью убийства Эла Миллера, каждая деталь которого была тщательно продумана и заранее спланирована.

Мисс Сильвер сказала:

– Я в этом не сомневаюсь.

Он кивнул.

– Что ж, как я уже сказал, Кастелл клянется, что удар ножом нанес Джеффри Тэвернер, а если бы Джеффри был жив, он, несомненно, говорил бы, что это сделал Кастелл. От удобной черной лестницы, спускающейся к дальней части кабинета Кастелла, их обоих отделял лишь коридор. Когда Эла Миллера в последний раз видели живым, его как раз вели в кабинет через дверь, которая выходит в гостиную. Он был довольно сильно пьян, и это было около десяти часов. Навскидку могу предположить, что Кастелл держал его там и продолжал спаивать; помните, он сказал, что выпивал внизу с Люком Уайтом примерно до одиннадцати часов. Это, конечно, была ложь, потому что Люк в это время изображал Альберта в доме Уилтонов на Тред-стрит, но, я полагаю, можно с достаточной уверенностью утверждать, что Кастелл был в кабинете и накачивал Альберта спиртным. Около одиннадцати он, вероятно, пошел наверх и притворился, что ложится спать; в этом случае Джеффри спустился вниз и приглядывал за Альбертом. Им нужно было дождаться, пока все в доме уснут, и дать Люку время обеспечить себе алиби. А потом, в разгар их приготовлений, неожиданно появился Джон Хиггинс. Он узнал от миссис Бридлинг о сцене, произошедшей между Айли и Люком, и, конечно, мигом примчался сюда, чтобы попытаться уговорить ее уйти с ним. Как вам известно, в итоге они договорились, что она переночует в комнате у Джейн Хирон. Однако Кастелл подслушал их разговор, и это навело его на блестящую мысль.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Не думаю, что это была идея Кастелла. Мы очень мало знаем о роли Джеффри Тэвернера в этом деле, но я не склонна ее преуменьшать.

Он внимательно посмотрел на нее.

– А вы вообще его подозревали?

Ее спицы щелкали.

– Начала подозревать.

– На каком основании?

– Он показался мне слишком уж спокойным и невозмутимым в ночь первого убийства; слишком уж… не могу подобрать подходящего слова. Но было что-то такое, какое-то несоответствие его поведения и впечатления, которое он на меня произвел. Это ощущение было почти неуловимым, а если нет преступного мотива, люди иногда озадачивают. Сегодня, после того как нашли тело Флоренс Дьюк, он резко изменил свою манеру общения со мной. Сначала он обращался со мной довольно бесцеремонно. Сегодня утром он совершенно неожиданно стал вести доверительные разговоры о своей сестре и благодарил меня за доброту к ней. Он заметил, что ей нравится со мной разговаривать, и очень хотел внушить мне определенное впечатление о ней. Ему хотелось, чтобы я поверила, что она нервозна, склонна к фантазиям, легковерна и весьма неуравновешенна. Кое-что из этого правда, но зачем бы он стал внушать все это незнакомому человеку? Мой ответ таков: он боялся того, что она уже могла мне рассказать, и хотел преуменьшить значимость ее слов. Конечно, все это навело меня на определенные мысли. Прежде всего, Джеффри Тэвернер и его сестра были внуками Мэттью, второго сына старого Джеремайи. Как и старший брат, Мэттью был строителем. Старшее поколение семьи с наибольшей вероятностью знало о секретах старого дома. Человек, являющийся по профессии строителем, наверняка бы заметил странности в постройке. Старший сын явно знал что-то, что заставило его решиться разорвать связи с «Огненным колесом» и пойти своей дорогой. Его сын Джейкоб продемонстрировал чрезвычайную заинтересованность в этом вопросе. От Милдред Тэвернер я узнала, что она была постоянной спутницей своего деда Мэттью и что он рассказал ей, как в детстве испугался, увидев дыру в стене. Мне пришло в голову, что Джеффри он мог рассказать гораздо больше, чем ей. Секрет, если он существовал, скорее бы доверили мальчику, чем нервозной девочке. Вот какие мысли пришли мне в голову.

Фрэнк кивнул.

– Да, полагаю, произошло что-то в этом роде. Что ж, вернемся к ночи с субботы на воскресенье. Думаю, мы можем предположить, что Кастелл сообщил Джеффри о внезапном появлении Джона Хиггинса, и кто-то из них двоих – вероятно, Джеффри – придумал, как этим воспользоваться. Они подождали примерно до полуночи, один при этом следил за Альбертом, потом переодели его в вещи Люка, убили и положили в холле у лестницы, чтобы его обнаружил первый, кто спустится вниз. Потом, я думаю, Джеффри вышел на улицу и посвистел «Ледяные вершины Гренландии» под окном Джейн Хирон. Если никто его не услышит – что ж, так тому и быть; а если услышит, то это бросит подозрение на Джона Хиггинса. Кастелл для пущей убедительности отодвинул щеколду на одном из окон в гостиной. Потом они разошлись по своим комнатам и стали ждать, пока кто-нибудь не поднимет шум. План был очень изобретательный, и если бы не вы, он мог бы сработать.

Мисс Сильвер скромно кашлянула.

– А что же мистер Джейкоб Тэвернер? Он ведь дал показания? Что именно он сказал?

Улыбка Фрэнка стала слегка злорадной.

– Как, он вам не доверился?

– Нет.

– Поразительно! И все равно мне хотелось бы знать, что вы о нем думаете.

Она на минуту опустила вязание и положила на него руки.

– Если деловой человек заработал состояние, то из этого вовсе не следует, что можно полагаться на его суждения в других вопросах. Думаю, что, отойдя от активного управления делами, он не знал, куда девать время, а к «Огненному колесу» у него, вероятно, была некая романтическая привязанность. У большинства мужчин есть пунктик, в чем они не до конца повзрослели. Думаю, что у мистера Джейкоба Тэвернера им было «Огненное колесо». Как и остальные члены семьи, он что-то знал. Я думаю в глубине души он надеялся, что когда-нибудь, когда у него будет время, он вникнет в это дело и разберется во всем. Срок аренды истек, собственность вернулась в его руки, он отошел от дел, и у него появилась эта возможность. Собрав вместе как можно большее количество потомков Джеремайи Тэвернера, он надеялся составить единое целое из тех сведений, которые были им известны. Думаю, он также решил понаблюдать за ними, чтобы решить, как распорядиться своим состоянием.

– Ну-ну, тут вы, я полагаю, просто заглядывали ему через плечо. Невидимкой, разумеется, потому что мы с Криспом были там, но вас не видели.

Она снисходительно улыбнулась.

– В его показаниях было что-то подобное?

– Вы практически пересказали их слово в слово, особенно про неполное взросление. Он сказал, что отец рассказывал ему о потайной комнате – комнате, а не проходе – и этот секрет захватил его. Он то и дело планировал поехать и найти ее – полной золота и серебра. По иронии судьбы, его мечта сбылась. Когда он снова стал владельцем гостиницы, он попытался добиться чего-нибудь от Кастелла. Сначала тот ничего ему не рассказывал, однако, когда он дал объявление в газету и стали появляться родственники, Кастелл показал ему проход между подвалами и берегом. Он сказал, что Энни рассказала ему лишь об этом проходе. Джейкоб ему не поверил; он по-прежнему считал, что есть потайная комната, потому что так говорил его отец, а этот проход между подвалами и берегом никто не назвал бы комнатой. Поэтому он решил посмотреть, не выудит ли какую-нибудь информацию у родственников. Он думал, что каждому из них что-то известно, и если собрать их здесь вместе, ему удастся сложить из их рассказов цельную картину. Что ж, он получил даже больше, чем рассчитывал. Он несколько потрясен: два убийства и преступное сообщество! Это как если бы он пошел на рыбалку с сетью для креветок, а поймал акулу.

Мисс Сильвер закрывала петли на вязании. Она сказала серьезно:

– Время выдалось трудное, но все позади.

Глава 43

Миссис Бридлинг пришла домой очень поздно. В любой другой день она побаивалась бы гнева мистера Бридлинга и, конечно, ей бы пришлось выслушать длинную лекцию о долге жены, подкрепленную цитатами из Писания. Однако сегодня у нее в запасе было столько новостей, что она могла рассчитывать на то, что на этот раз долго говорить будет она сама. Любопытство мистера Бридлинга, разожженное слухами и совершенно не удовлетворенное обрывками доходивших до него новостей, было уже просто безудержным. Тетка Уота Кулинга примчалась сказать, что Джеффри Тэвернер покончил с собой, и тут же снова убежала, чтобы подать своему раздражительному, работавшему сверхурочно мужу его запоздалый ужин. Джон Хиггинс к нему не заходил. В общем, он был, как выражалась миссис Бридлинг, «в возбужденном состоянии».

Миссис Бридлинг обнаружила, что ее слушают, как никогда раньше, и тут уж дала себе волю.

– Похоже, там бог знает что творилось. Потайные коридоры, полные золота и бриллиантов, и все такое. А мистера Кастелла обвинили в убийстве, и мистера Джеффри тоже обвинили бы – если бы он не покончил с собой. А Люк Уайт вовсе не мертв. Слишком большой мерзавец, чтоб его так просто было убить, вот что я скажу!

– Процветающий, как зеленое лавровое дерево!^[40] – простонал мистер Бридлинг.

Его жена выразительно кивнула.

– Лучше и не скажешь. Ты отлично помнишь тексты, Эзра, это я должна признать.

Мистер Бридлинг снова застонал, на этот раз от нетерпения.

– Продолжай! – велел он.

Эмили Бридлинг продолжила свое в высшей степени красочное повествование.

– А вот бедняжку Энни мне жаль, – сказала она, закончив.

– Нечего было выходить замуж за иностранца, – ответил мистер Бридлинг.

Миссис Бридлинг принесла ему какао.

– Кто-то же должен выходить за них замуж.

Мистер Бридлинг подул на пенку.

– Пусть женятся на иностранках, – сказал он. – Энни Кастелл воспитывалась в лоне церкви, уж могла бы быть и поумнее.

– Она ведь не знала, что он окажется таким. Такой всегда был обходительный, да и она устала готовить для других, ей хотелось свой собственный дом.

Мистер Бридлинг самодовольно прихлебывал какао.

– И погляди, к чему это ее привело, – сказал он. – Ей повезет, если ее тоже не заберут в тюрьму. Об этом речи не идет, я полагаю?

Миссис Бридлинг вспыхнула:

– Не идет и не будет идти, если у людей есть хоть капля здравого смысла. Бедняжка Энни ничегошеньки не знала. Да они и не стали бы ей рассказывать – с чего бы? Она с детства была немножко простодушна, но сердце у нее доброе, а уж как печет – никто так не умеет!

Мистер Бридлинг снова отхлебнул какао.

– Ну что ж, – сказал он, – что посеял – то и пожнешь.

В «Огненном колесе» Джейн и Айли вместе лежали в кровати и разговаривали. Джейн глядела в темноту и думала обо всех тех событиях, которые произошли с субботнего вечера, когда Джереми привез ее сюда. Сегодня был всего-навсего вторник, а к следующей среде она уже не будет Джейн Хирон, потому что выйдет замуж за Джереми. Она потеряла работу, перестала гордиться, они любят друг друга, и он хочет о ней заботиться. Похоже, незачем больше ждать. Последнюю мысль она высказала вслух:

– Кажется, ждать больше нечего.

Айли издала неопределенный звук – нечто вроде вопросительного мычания. Потом она сказала:

– Джон ужасно торопится.

Джейн повторила то, что уже сказала однажды:

– Он хочет заботиться о тебе. Тебе нельзя здесь оставаться.

Айли задрожала. Она протянула руку, и Джейн взяла ее.

– Разве ты не хочешь за него замуж?

Айли не ответила. Она просто сказала:

– Он говорит, что для тети Энни тоже найдется место, и он будет ей рад.

– Он добрый. Он позаботится о тебе, Айли.

Айли глубоко вздохнула.

– По воскресеньям мне придется ходить в церковь дважды.