6

Телефон зазвонил только после обеда. Я схватил трубку.

— Алло? — сказал я, но ответа не последовало. Вместо этого до меня донесся обрывок разговора.

— Да нет, — настойчиво убеждал кого-то Храповицкий. — Никакой он не уголовник. Просто у парня было трудное детство. Рано осиротел, в детдоме воспитывался. Отсюда и манеры такие: ест руками, чавкает, на пол плюет, не моется. Словарный запас ограниченный. Женщин под столом за коленки хватает.

— Ты о ком? — осторожно поинтересовался я, впечатленный нарисованным портретом.

— Ой! — притворно спохватился он. — Я и не знал, что ты слушаешь! Да я тут за тебя заступаюсь. Ленке доказываю, что не такой уж ты грубиян, как кажешься.

Даже в эти полные волнений дни Храповицкий старался не нарушать графика встреч со своим гаремом и по очереди брал своих женщин в Москву. Во время деловых переговоров они дожидались его в машине, а награждались за терпение совместным походом по магазинам, ворохом купленной одежды, золотыми безделушками и обедом в модном ресторане.

Причем если он летел с одной, то, считая свой супружеский долг выполненным, ночевать ехал к другой.

Я расслышал смех Лены и ее писк: «Я этого не говорила!» Судя по всему, они ехали в машине. Приглушенно играла музыка.

— Говорила-говорила, — заверил меня Храповицкий. — Просто она не думала, что я тебе передам. Еще она сказала, что ты алкоголик и бабник. И что дурно на меня влияешь.

Такого рода привычные розыгрыши означали, что он находится в превосходном настроении.

— Судя по всему, встреча прошла удачно, — предположил я, удержавшись от соблазна охарактеризовать в ответ безупречные манеры Храповицкого.

— Нормально прошла, — согласился он как-то неопределенно. — Прослушал я развернутый доклад про судьбы Родины. Кстати, ты не знаешь, почему, когда мне начинают рассказывать о судьбах Родины, у меня возникает предчувствие, что с меня потребуют никак не меньше лимона? Подозрительный я какой-то стал.

— Обычное явление в старости, — утешил я. — А жадным ты был всегда.

— Да, — вздохнул Храповицкий. — Выходит, правильно, что я Ленку послушался и тебя с собой не взял. А то бы ты к его секретарше пристал. Она, кстати, страшная и толстая. В твоем вкусе. Изнасиловал бы ее. Мне кажется, он бы обиделся.

— Да можешь ты толком сказать, до чего вы договорились? — заорал я.

Помня о том, что наши телефоны прослушиваются, мы оба избегали называть имя Калошина.

— На столе бы изнасиловал, — резвился Храповицкий. — Пожилая, между прочим, женщина. Мать семейства. А мне потом расхлебывай. А без тебя мы с ним очень Даже мирно посидели. Все обсудили. Короче, он обещал помочь.

— Ну, слава Богу! — воскликнул я с облегчением.

Тяжкий груз наконец-то свалился с моих плеч. Вмешательство Калошина автоматически означало конец наших злоключений.

— Там, правда, момент один был неприятный, — замялся Храповицкий, на мгновение оставляя шутливый тон. — Скользкая тема возникла. Впрочем, ладно. Не буду по телефону. Потом расскажу. Ты только не напивайся сразу! Меня подожди. Я сейчас к Ване заскочу, поблагодарю — и на самолет. Кстати, что там с нашим терпилой?

Так он теперь именовал Пахом Пахомыча.

— Перенесли на завтра. Но дали слово все решить.

— А почему не сегодня?

— Потом объясню, — ответил я, не желая входить в подробности по телефону.

— Завтра — тоже неплохо, — подумав, согласился Храповицкий. — Он, помнится, все похудеть мечтал. Может, теперь получится.

— Какой ты заботливый! — не удержался я.

— Тоже заметил? — подхватил он. — Я вообще с детства животных люблю. С собаками вожусь, тебя вот пытаюсь чему-то научить. Ленку дрессирую. Ай! Ты что дерешься? Я же в хорошем смысле.

Эта реплика была обращена не ко мне. Он был вне пределов моей досягаемости.

— Егорушку нашего он, между прочим, не больно жалует.

— Не он один, — хмыкнул я.

— Это потому что вы нетерпимые, — притворно заступился за губернатора Храповицкий. — Тяжело мне с вами.

Заезженная пластинка про храповицкое мученичество была мне до оскомины знакома.