ГЛАВА 24

Оказалось, что вести неуправляемое тело не так просто, как мне казалось. Ведь последние три года Ника тренировала свои способности вместе с остальными индиго, собираясь на горе Тимуку. Форс-мажора не случалось, все проходило запланированно, и перед тем как ребята начинали общаться ментально, они старались устроить свои тела с максимальным комфортом, чтобы не отвлекаться по пустякам.

Самым простым вариантом было бы нести Нику на руках, но увы – мне это было не под силу. Или не по силам? Не допру, в общем, дочура-то уже почти с меня ростом.

Поэтому пришлось буксировать Нику за руку, а чтобы ее неподвижное лицо не привлекало особого внимания, на нос ей нацепили только что купленные солнцезащитные очки.

Надо ли упоминать, что Ежик немедленно потребовал себе такие же?

Но зато он старательно помогал мне вести сестру, вцепившись в ее другую руку. Ну а то, что благодаря его помощи мы больше всего напоминали выстроившихся цепью Труса, Балбеса и Бывалого из «Кавказской пленницы», мальчика ничуть не волновало. Во-первых, он понятия не имел, кто это, а во-вторых – весело же! Прохожие в наш бредень периодически попадают, ругаются так смешно, пальцами у виска крутят!

В общем, когда мы добрались наконец до облезлого дома, в котором расположилось наше временное жилье, я:

а) взмокла;

б) вымоталась;

в) судорожно балансировала на грани нервного срыва.

И меня в данный момент, если честно, совсем не волновало, что там происходит на берегу реки. Вот дотащу детей до квартиры, потом отдышусь и только после этого смогу снова стать восприимчивой к действительности. Нервически трепетать веером начну опять же, стенать, промокать слезы шелковым платочком.

Что, веера нет? Ну что за ерунда, а! Не, без веера никак, без веера я переживать не могу.

А пока ну ее на фиг, эту действительность, у нас еще два этажа впереди! Хорошо хоть, прохожих на лестничной клетке нет, никто не мешает. За спиной, правда, кто-то шумно топает, поднимаясь следом, но меня это не касается, если мы ему или ей мешаем – ничего страшного, подождет. Тем более что мы уже пришли.

Я облегченно вздохнула, отпустила руку дочери и закопошилась в карманах, выискивая этот кретинский ключ.

И только когда через мое плечо протянулась и толкнула входную дверь потная жирная лапа, я сообразила, что топот за спиной затих на нашем этаже. Совершенно хамский пинок в спину на время прервал мыслительный процесс, пришлось сконцентрироваться на сохранении вертикального расположения тел в пространстве. Моего и дочкиного тел, поскольку Ежик вдруг оказался в той самой потной лапе. Вернее, в двух – чтобы удержать бешено брыкающегося и орущего мальчика, вчерашнему фотографу пришлось задействовать обе конечности.

Да, это был он, тот самый потнючий жирдяй, который еще вчера вызывал у меня рвотный рефлекс. Но он пожаловал к нам не один – в квартире нас ждали еще два не менее гнусных типа, тоже потные, но постройнее своего подельника. Намного стройнее, обсоски тощие, в общем.

Тот, что повыше, очень напоминал муравьеда – такое же длинное, безобразно вытянутое рыло с крохотными дырками для глаз. Для того чтобы хоть как-то отделить нос от верхней губы, обсосок отрастил усы, но благодаря безвольному скошенному подбородку получился тот же муравьед, но с тоненькой ниточкой черных усиков. Черные, лаково блестящие волосы были так плотно прилеплены гелем к черепу, что размер емкости, в которой помещается мозг, был обрисован совершенно четко.

Что не могло не вызывать невольного удивления – а он есть, мозг-то? Уж очень крохотная емкость была, граммов на двести, не больше.

Это, впрочем, не мешало Муравьеду быть, судя по начальственному ору, главным в этой компашке.

Он подбежал к Жирному и что-то возмущенно прострекотал, жестикулируя при этом так интенсивно, что вокруг тощего тела начал образовываться небольшой торнадо. А поскольку Ежик не прекращал визжать в почти ультразвуковом диапазоне, в целом получилось очень даже креативненько.

Уши, во всяком случае, судорожно пытались нарастить себе веки, чтобы можно было захлопнуться.

И, судя по перекошенной физиономии третьего из непрошеных гостей, тощенького коротышки, звуковой фон доставлял некоторый дискомфорт и этому джентльмену. Он загундел, обращаясь к боссу, и тот, вытянув свой хобот в мою сторону, что-то попытался мне приказать. Во всяком случае, тон был именно приказной.

Наивный! Приказывать? Мне?! Когда я давно, с той самой секунды, как жирный извращенец схватил моего сына, спрыгнула с грани, за которой начинался амок?!

Если бы я могла изъясняться на португальском языке, я, возможно, и попыталась объяснить Муравьеду, в чем заключается принципиальное различие между нашими мировоззрениями, но в связи с острой лексической недостаточностью пришлось перейти на международный язык жестов.

Судя по немедленно последовавшей реакции, этот эсперанто поганец знал. Но, черт побери, кулак в солнечное сплетение – это дико больно!

Увидев, как чужой дядька бьет его маму, Ежик взвыл, потом как-то странно оскалился, выгнулся самым невероятным образом и укусил державшего его толстяка за предплечье.

Тот совершенно по-поросячьи заверещал и выпустил мальчика из рук.

А в следующую секунду мой сын уже колотил прикладом игрушечного автомата по ноге Муравьеда, громко выкрикивая что-то на языке аборигенов. Почему не на родном русском?

Некому было погрузить парня в чарующий мир отечественной ненормативной лексики, я срываюсь обычно только за рулем, а там, в лесу, с вождением автомобиля как-то не складывалось. В связи с отсутствием какой бы то ни было самобеглой коляски.

Пару секунд Муравьед ошалело пытался увернуться от ударов мальчика, но потом автомат совершенно случайно хряпнул по самому лилейному, самому дорогому органу, и урод, прежде чем вцепиться в пульсирующую болью ляляку, наотмашь ударил Ежика.

Мальчик отлетел в сторону, ударился о стенку и сломанной куклой сполз на пол. Изо рта тоненькой струйкой зазмеилась кровь.

И такая же кроваво-красная пелена заволокла мой разум.

Когда какая-нибудь тварь поднимает руку на моего ребенка, причиняет ему боль, оболочка homo sapiens на мне мгновенно лопается, выпуская на волю озверевший материнский инстинкт. Этого никак не ожидал когда-то черный колдун вуду, бокор Дюбуа, он ведь видел перед собой цивилизованную белую женщину. Беспомощную и слабую, не способную противостоять мощи колдуна. Тогда в опасности была Ника. И я пустила в ход единственное оставшееся у меня оружие – зубы.

Бокор очень непредусмотрительно повернулся ко мне той стороной, где была сонная артерия.

К сожалению, сонная артерия Муравьеда оказалась вне зоны доступа, поэтому он и его подельники отделались сравнительно легко. Крови много, но и только, ногти у меня, к сожалению, коротковаты, серьезно порвать не смогла.

К тому же их трое против меня одной. Ника, к счастью или нет, не вмешивалась, забытым манекеном стоя в углу. Видимо, происходящее там, на берегу, было серьезнее, чем здесь. Не знаю, размышлять над этим не было ни времени, ни возможности, драка к размышлизмам не располагает.

А потом кто-то из троих основательно приложил меня чем-то тяжелым по затылку, и я взяла тайм-аут.

На сколько – не знаю, но когда очнулась, смогла посочувствовать египетским мумиям – они спеленутыми столько веков пролежали! Это ведь жутко неудобно – нельзя пошевелить ни рукой, ни ногой, ни – самое поганое – языком! Все замотано то ли полотенцами, то ли простынями – тряпками какими-то, в общем.

Мое мычание и трепыхание незамеченным не осталось.

– Мамичка! – жалобный крик сына буквально подбросил меня в воздухе, и я умудрилась сесть, как – не знаю.

Попробуйте усадить кокон.

Но я смогла, потому что меня звал мой малыш.

– Вот же шустрая баба, – о, а Муравьед, оказывается, неплохо говорит по-немецки, – никак не угомонится! Теперь я понимаю, Педрито, почему ты на нее запал. Не женщина – огонь! Хотя на мой вкус тощевата.

Я? Тощевата? Да вы льстец, сударь. Хотя и хам, конечно, и быдло, но комплиментарны. Кокетливо стукнуть урода веером по хоботу мешали два обстоятельства – слишком тугая повязка и отсутствие веера.

– Мамичка! Пусти меня, я хочу к мамичке! – он уже плакал в голос, устав сдерживаться, мой малыш.

Размазывая слезы и подсохшую кровь по мордашке, он пытался вырваться из лап все того же мерзкого персонажа – жирного фотографа, но тот держал свою добычу крепко. А я ничем не могла помочь! От собственной бесполезности хотелось выть, но это – занятие непродуктивное. Воем делу не поможешь, а соображать он мешает.

Так, а где же Ника? Уф, вот она, сидит тихонечко на стуле. И, хотя лицо девочки по-прежнему ничего не выражает, но я чувствую – она здесь, с нами. Слишком уж старается дебилку изобразить, даже слюну пустила. Зато и внимания на нее пока не обращают. Вот и хорошо, вот и замечательно, теперь мы справимся и с тремя…

Стоп, а почему их больше? Откуда взялись еще двое?

Понятно. И кого называли Педрито понятно. И почему Муравьед говорит на немецком – тоже.

В противоположном углу комнаты на полу сидел избитый Петер. Глядя исподлобья на важно прохаживавшегося Муравьеда, он вытер кровь с разбитой губы и процедил:

– Дурак ты, Жозе! Мог получать постоянный доход, а теперь не получишь ничего. Бриллиантов с собой у меня больше нет, я же говорил.

Так этот урод и есть Жозе?! Тот самый щепетильный и порядочный уголовник?!

Если в этой комнате и есть сейчас дурак, то это ты, Петер.