ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. 1–10 ЯНВАРЯ 1995

Смеляков посмотрел на жену и осторожно провёл тыльной стороной ладони по её щеке.

– Что-то не так? – спросила Вера.

– Всё, как всегда, прекрасно. Просто иногда на меня накатывает нестерпимая нежность и хочется расцеловать и удушить тебя в объятиях.

– Расцелуй…

Они стояли на лестничной клетке перед дверью в квартиру Жуковых. Виктор привлёк Веру к себе и прижался губами к её лицу. В тот же момент замок громко щёлкнул, дверь распахнулась.

– Ага! – воскликнул возникшая на пороге Лена. – Вот я и застукала голубков. Столько лет женаты, а всё целуетесь.

– Долго не открываешь, подруга, – улыбнулась в ответ Вера, – вот нам и приходится развлекать себя.

– Проходите.

– С Новым годом! – Виктор протянул Лене шампанское и коробку шоколадных конфет.

В коридоре появился Борис, как всегда, подтянутый, однако во взгляде его сквозила печаль, от былого боевого духа ничего не осталось.

– Привет, ребята. Сто лет не виделись, – проговорил он. – Рад, что вы заехали.

– С Новым годом, Боречка! – Вера поцеловала его в щёку.

В комнате они увидели незнакомого человека чуть старше тридцати.

– Это Алексей Нагибин, – представил его Борис.

Смеляков пожал Нагибину руку. Лицо Алексея показалось ему знакомым.

– Мы раньше не встречались?

– Не припоминаю, – признался Нагибин.

– Он на телевидении работает, – пояснил Борис. – Может, ты репортаж какой-нибудь на Петровке снимал? – подсказал Жуков. – Виктор до недавнего времени в МУРе трудился.

– Я там не раз бывал, – сказал Нагибин. – Могли и пересечься где-то…

– Да, где-то я вас видел.

Нагибин был знаком с семьёй Жуковых давно. Его отец служил в КГБ с Николаем Константиновичем, отцом Бориса, но нелепо погиб, когда Алексей ещё учился в школе. Николай Константинович считал своим долгом оказать Алексею протекцию и помог при поступлении на факультет журналистики МГУ, затем пристроил его в газету «Московский комсомолец». Там Нагибин мог бы просидеть до конца жизни, пописывая незатейливые статейки, но после августовского путча 1991 года произошли такие крутые перемены в жизни страны, что они затронули всех от мала до велика. Президент России объявил о создании нового телевизионного канала «Россия», и Алексея пригласили в объединение «Республика» в программу Александра Радова «Nota Bene», он стал много ездить по стране. Программа рассказывала обо всём: язычниках, политиках, экстрасенсах, наркоманах, ночных клубах, однако, несмотря на почти полную вседозволенность, «Nota Bene» потихоньку загнулась. Впрочем, Алексей не удивился произошедшему: он видел, что на Российский канал отовсюду хлынули не профессиональные журналисты и режиссёры, а все, кому по той или иной причине хотелось сменить обстановку и сделать карьеру на новом месте, пробившись на телевизионный экран. И если Алексею нравилось осваивать премудрости новой специальности, проводить ночи напролёт за монтажным столом, учиться операторскому искусству, чтобы стать настоящим мастером своего дела, то иные его коллеги чувствовали себя вполне удовлетворёнными, стряпая скороспелые «жареные» сюжеты. Алексея направили на новый проект, называвшийся «Будни». Нагибин рассказывал о повседневном труде рабочих, художников, милиционеров, крестьян, побывал и в кабинетах Лубянки, и на подмостках эротических театров. Всюду ему было интересно. Не вдохновляли только одни люди – политики. Алексею выпало брать интервью почти у всех молодых политиков, но ни Григорий Явлинский, постоянно оглядывавшийся на своего советника, ни Анатолий Чубайс, говоривший с вдохновенной убеждённостью о сказочных перспективах приватизации, ни Борис Немцов, взахлёб рассуждавший об открывшихся перед ним политических горизонтах, ни все остальные не внушили Алексею доверия. Наоборот, от них разило нестерпимо знакомым комсомольским пустословием, правда, их речи звучали в основном энергичнее, чем выступления партийных вождей советских времён, но обещания были столь же сладкими и огромными. И это отталкивало.

– Где-то я вас определённо видел, – убеждённо повторил Смеляков, глядя на Алексея. – Но никаких интервью я вам не давал…

Нагибин пожал плечами.

– Давайте-ка все за стол, – позвала Лена. – Я всего накупила… До чего ж удобно стало: всё в магазине есть. В любом киоске можно и ветчину купить, и вино, и торт.

– Да, – согласилась Вера, – пять лет назад о таком красивом столе можно было только мечтать…

– За встречу, – предложил Борис, когда все собрались за столом.

– И после этой рюмки перейдём на «ты», – добавил Нагибин, обращаясь к Виктору и Вере.

– Интересно было бы знать: чем дышит телевизионный мир? – спросил Виктор. – Мне эта область совершенно незнакома.

– Телевидение? Купается в страстях, – сказал Нагибин. – Жаждет денег. Но знаете, наше объединение «Республика» на сегодняшний день единственное, где нет рекламы.

– Скоро и вам впихнут её, – мрачно хмыкнул Борис.

– Пока держимся.

– Реклама приносит бешеные деньги. А сейчас деньги – единственная цель для подавляющего большинства. Мир сошёл с ума…

– Согласен, – кивнул Алексей. – Сейчас очень много мелких частных фирм появилось, которые делают рекламные клипы и всякую прочую заказную продукцию. А так как телевизионная аппаратура стоит очень дорого, то бандиты просто начали охоту за телевизионщиками.

– То есть?

– Нападают на съёмочные группы, отнимают телекамеры, – сообщил Алексей. – Знаете, сколько стоит «бетакам»?^[9] Примерно двадцать пять тысяч долларов. Четыре удачных нападения – вот тебе и сэкономленные сто тысяч «зелёных». Как нам защитить себя? Моего приятеля исколотили так сильно, что он в больницу попал… Многие отказываются выезжать на съёмку без охраны. Но ведь мы не инкассаторы. Кто нас охранять будет?

– Вот вам и законы капитализма, – произнёс Борис.

– Не сваливай, пожалуйста, в одну кучу капитализм и бандитизм, – сказала Лена.

Борис проигнорировал слова жены и посмотрел на Виктора.

– Знаешь, раньше были хоть какие-то нормы морали. Люди спорили о том, что такое хорошо и что такое плохо. Сейчас такого вопроса в нашей стране просто не существует. Вопрос ставится иначе: выгодно или невыгодно. Этим определяется каждый шаг. Разговоры о нравственности – чушь. Если безнравственность приносит выгоду, то все без колебания ведут себя безнравственно.

– Тут ты перегибаешь, – не согласился Виктор. – Есть ещё нормальные люди.

– Назови…

– Совесть и честь для меня многое значат.

– Ты же понимаешь, о чём я… Один или два человека во всей стране или даже в одной Москве – не в счёт. Ну пусть даже десяток или даже несколько сотен… Нет, мораль умерла.

– К сожалению, у нас сейчас ненормальная экономика, – вставил Алексей. – Отсюда проистекает большинство проблем. Сейчас выгодно воровать и быть жуликом. Иначе не выжить.

– Да при чём тут экономика! Экономика вторична! – Борис вдруг взвился и громыхнул кулаком по столу. – У нас нет гражданского общества! Сейчас каждый живёт и борется только за себя. А в Советском Союзе было гражданское общество!

– Что-то раньше я от тебя такого не слышал, – удивился Виктор. – Не ты ли клеймил позором нашу социалистическую державу?

– Критиковать недостатки и хотеть изменить жизнь к лучшему – вовсе не жажда революции. Нет, Витя, я никогда не был революционером, потому что всякая революция несёт разруху. Но когда случился путч, этот проклятый ГКЧП… Я пошёл к Белому дому и стоял там всю ночь… Я дал себя обмануть. Поверил, что Ельцин сможет трепотню Горбачёва превратить в настоящее дело. Я ждал, что «свободный рынок» принесёт нам процветание… Святая наивность! Прав был отец, когда говорил, что частная собственность приведёт страну только к бешеному обогащению одних и к абсолютному обнищанию других. Ты ведь помнишь, Витя, с какой убеждённостью я стоял на своём. И вот мы получили «процветание». Сплошное узаконенное воровство. Ельцин развалил всё, что можно было развалить… Когда в октябре девяносто третьего я снова пошёл к Белому дому, опять на что-то надеялся… И уж никак не ожидал, что Ельцин посмеет стрелять в людей. Из автоматов, из пулемётов, из танков!

– А я рада, что Ельцин тогда разогнал депутатов, – жёстко сказала Лена. – Мне было страшно смотреть на озверевшую толпу под красными флагами… Прекрасно помню перекошенное от злости лицо Хасбулатова, когда он кричал с трибуны и весь сотрясался от ненависти к Ельцину. А Руцкой? Тоже мне герой! И ведь как рвался к власти! При законном президенте не постеснялся провозгласить себя президентом. За народ они, видите ли, радели, за спокойствие в стране… А чего ж тогда Руцкой орал в рацию, чтобы лётчики всюду поднимали самолёты и летели бомбить Кремль, а это значит бомбить Москву? Нет, они получили по заслугам. Ещё не известно, что бы они со всеми нами сделали, случись им стать победителями. Один Макашов чего стоит! И Баркашов тоже! А мой дорогой муженёк вдруг полез защищать этих ублюдков…

– Я не Хасбулатова и не Руцкого пришёл защищать, – погасшим голосом отозвался Борис. – Я выступал против Ельцина и его шайки!

– Но ведь поначалу ты был на его стороне… Собрались там, цирк устроили… Вот теперь и пожинаете плоды своего коллективного «демократического» творчества.

– Замолчи! – Борис подался вперёд, словно намеревался дотянуться до жены через стол.

– Лена, – проговорил Смеляков, – но ведь там невинные люди погибли. Много людей.

– Нечего было на стороне сволочей выступать.

– Мы лишь требовали соблюдать законность! Ельцин всех нас в грязь втоптал! – воскликнул Жуков.

– Милый мой… – На лице Лены появилась злая улыбка. – Ты этому Ельцину сам власть в руки вложил. Сам за него голосовал.

– И обманулся…

– Что ж, такое бывает, – закончила Лена и с агрессивной иронией добавила: – Только не надо было людей к оружию призывать.

– Я никого не призывал! – возмутился Жуков.

– Но ведь началась стрельба!

– Это потому, что в Белый дом понаехал всякий сброд! – Борис потупился. – Какие-то боевики из Приднестровья, баркашовцы всякие и прочие…

– А что же вы не погнали их в шею? Да разве только они имели оружие? Личная охрана Хасбулатова была вооружена до зубов! Да вы там ещё какие-то ополчения сколотили! Вот и получили своё!

– Лена, остынь, – сказала Вера. – Борис-то ни в кого не стрелял. Что ты набрасываешься на него?

– Я набрасываюсь? Да мне вообще плевать на всю эту дребедень!

– Дребедень? – Жуков резко поднялся и опрокинул стул. – Там людей расстреливали! Во дворе соседнего дома! В подвале! На стадионе! По-твоему, это дребедень? Моего отца в спину застрелили! В упор!

Смеляков вздрогнул при этих словах. Он не был близко знаком с Николаем Константиновичем, всего лишь несколько раз беседовал с этим умным человеком. Но отец Бориса успел завоевать уважение Смелякова. И вот, оказывается, его убили, расстреляли в упор, как утверждал Борис…

– Никого там не расстреливали, – убеждённо ответила Лена. – Это всё враки. Не верю!

– Да я собственными глазами видел! Меня самого к стенке поставили!

– Тебя отлупили хорошенько, вот ты и присочинил для красивого словца о расстрелах, чтобы стыдно не было с синяками возвращаться.

– Ты просто дура! – крикнул Борис.

– Хватит вам! – не выдержал Смеляков и посмотрел на молчавшего Нагибина. Тот поднял на Виктора глаза.

– Да, хватит. – Алексей покачал головой. – Криком ничего не добьётесь, только глотки сорвёте.

– А тебя не спрашивают, – сурово отозвалась Лена и грозно свела брови.

«Какая она стала властная, – подумал Смеляков. – Раньше казалась ласковым котёнком, а теперь, похоже, готова голову отгрызть».

– Лен, возможно, ты в ближайшем будущем станешь моей хозяйкой… – заговорил Нагибин после напряжённой паузы.

– Не хозяйкой, а начальником, – строго поправила она.

– Как тебе больше нравится, – кивнул Алексей. – Ты станешь моей начальницей, только это не означает, что я не имею права на собственное мнение. И уж тем более это не означает, что я должен вычеркнуть из памяти то, что я видел собственными глазами… Я снимал из окна пятого этажа, как в соседнем дворе расстреливали людей. Били прикладами по голове, били в лицо, по рукам и ногам колотили, а потом стреляли в них…

– Это он меня подобрал на улице, – сказал Борис, кивнув на Алексея. – Иначе мы тут не сидели бы сейчас.

– Я думаю, что надо эту тему закрыть. – Нагибин взял бутылку.

– Согласна. – Вера подставила рюмку.

– Теперь мы живём в заявленных обстоятельствах, а что к ним привело – уже не имеет значения, – сказал Алексей.

– Имеет! – возразил Борис.

– Хватит, Боря. – Алексей взял его за руку.

– Давно пора прекратить этот бессмысленный разговор, – подхватила Лена.

Чуть позже, когда Жуков и Смеляков вышли на лестничную клетку, Борис сказал с грустью:

– Мы с ней совсем чужие стали. Ничего общего. Она пользуется жизнью вовсю, а во мне что-то сломалось. Не хочу ничего… Наверное, мы на развод подадим…

– Вы были потрясающей парой.

– И мы жили в потрясающей стране. Только не понимали этого… Нет, не думай, что я идеализирую СССР. Я помню обо всех его недостатках и ничуть не отказываюсь от прежней критики в его адрес… Но теперь-то ещё хуже. Только говорить и можно, даже на площадь можно выйти и покритиковать верховную власть. Всё остальное простым людям не разрешается, их лишили даже права на жизнь. Право на жизнь имеют только бандиты, члены организованных преступных группировок. Разве можно согласиться с этим?

– Скажи, а тебя на самом деле чуть не убили в Белом доме? Кто?

– Омоновцы. Дали по башке прикладом, загнали во двор… Они же в жопу пьяные были, озверели… Впрочем, чего от них ждать? Их натаскивают на убийство. Рефлекс вырабатывают. Команда «фас!» – и они несутся вперёд. Ничего другого они не умеют…

– Ты сказал, что Алексей подобрал тебя…

– Редкая удача. Мы же давно знакомы. Его отец служил вместе с моим в КГБ. Но он погиб, машиной сшибло насмерть… Когда создавалось Российское телевидение и туда стали набирать людей, Лёшка решил попробовать себя на новом поприще… Он снимал на камеру из окна жилого дома и случайно увидел меня, когда я выполз на улицу. Сделал наезд трансфокатором и на крупном плане разглядел мою рожу. Кинулся вниз, приволок в подъезд, проторчали там до утра, потом он поймал такси и отвёз меня домой… Мы с ним тогда по бутылке водки высосали, никак не могли в себя прийти…

– А что он говорил про Лену? Почему она будет его начальником?

– Она переманивает его с телевидения к себе в агентство. Деньги у них там крутятся шальные, а ему сейчас нужно много денег. – Борис посмотрел на Виктора и пояснил: – У Лёшки жена тяжело болеет. Он хочет её в Германию отправить на лечение…