8

По над рекой пошли влево, туда, где лес не доходил до берега метров на тридцать. После купания, утоления жажды, да ещё и без свитера, жара почти не донимала. Вдобавок утихомиривала её и делала мягче прохлада, которой вволю делилась большая вода.

Всю дорогу до излучины прошагали молча. Вечеслав бросая неприметные взгляды, ухватывал, что ведьмак в каком-то раздумьи. Молчание погрузило Вечеслава в свои мысли, и поэтому он нервно дёрнулся, когда ведьмак неожиданно вскрикнул.

– Чего ты? – сорвавшимся голосом спросил он, не в силах сдержать нервные смешки.

– Ёлы-палы! – на лице ведьмака нарисовалась кривая ухмылка. – Вот же я тупой, как обух, ей-богу. Как же Добряш, знакомец который, меня узнает? Я же с ним в другом обличьи знакомство сводил.

– И чё, из-за этого орать нужно? Так и заикой стать можно, – рассерженный такой нелепой причиной вскриков, хмуро проговорил Вечеслав.

– Ну, извини. Просто я рассчитывал у него три ночи сночевать.

– А чего это вдруг три ночи? – удивился Вечеслав.

– Ну, во-первых, – принялся объяснять ведьмак, – Завтра Спожинки*, по случаю того, что урожай собрали. Событие*, значит. И ни какой купец, ни общинники в Муром не пойдут. Получается, завтра остаёмся в веси. Вторую ночь ночуем, правильно? На следующий день к кузнецу, на мече защиту усилить, потом нужно на копище* его ночь продержать. Ещё одна, так? А ведь никакой гарантии, что на третий день кто-то в Муром пойдёт. Зерно ещё не обмолочено, разве что излишки скоры*, да мёда с воском повезут сбыть…

Ведьмак принялся витиевато рассуждать в слух об их шансах уйти из веси на ладье в третий день, и Вечеслав внимательно слушал. Не потому, что было так уж интересно, а отгоняли ведьмачьи слова от него свои собственные мысли, которые со вчерашнего полудня стали вдруг неприятными, а после сегодняшнего, и вовсе невыносимыми. Да и путь под монотонный трёп проходил незаметней.

Лес постепенно отодвигался от реки, предоставляя место лугам с подсыхающим разнотравьем, а примерно через час пути, луга сменились лоскутами убранных полей. Желтеющая на них стерня переплеталась с чёрной землёй в пёстрый, незамысловатый рисунок, и почти на каждом таком лоскуте имелся несжатый островок колосьев, сплетённых друг с другом. А помимо полей, впереди, у самого горизонта, Вечеслав увидел высокий холм, который начинался от самой реки и по выступающей дуге шёл влево.

Минут через пять стало понятно, что холм создан искусственно. Слишком одинаковой была его высота на всём протяжении, а по вершине вдобавок тянулся частокол из брёвен с заострёнными верхушками.

Из леса появилась узкая, метра в четыре дорожка, которая почти по прямой устремлялась к Оке, а потом резко сворачивала влево и вела к насыпному холму. Они вышли на нее, и Вечеслав почувствовал, что дорожка по чуть-чуть поднимается в гору. Он быстро окинул глазами панораму, и понял, что сама весь стоит на либо естественной, либо на так же, как холм, искусственно сооружённой возвышенности. В нескольких метрах перед этой возвышенностью протекала речушка, огибающая весь и впадающая в Оку. Через неё был перекинут мосток метров в пять шириной, обрамлённый невысокими, резными перилами. Взгляд Вечеслава сам по себе задержался на деревянных воротах, к которым вела поднимающаяся дорожка. Подходила она к ним не по прямой, а как-то замысловато. Сразу за мостком изворачивалась влево, потом короткой дугой меняла направление на противоположное, шла в подьём параллельно холму, и только в метре от ворот, снова резко сворачивала влево и упиралась в них. Предназначались все эти излишние зигзаги видимо для защитных целей. Ни о каком использовании тарана речи уже быть не могло. Если в гору его ещё и можно было бы растолкать, то на ходу резко завернуть к воротам вряд ли бы получилось. Бедный таран так и понёсся бы дальше вниз параллельно холму.

У ворот была открыта одна створка, а на вторую, опёршись плечом, стоял молодой парень, и смотрел то на приближающихся путников, то в сторону леса. Вечеслав проследил его взгляд, и увидел мальчонку лет семи, который хворостинкой погонял тучную, светлой масти корову, красиво расцвеченную по бокам маленькими чёрными пятнами. Одет он был в простенькую рубашку и порты, а на ногах болтыхались явно большего размера лапти. Заметив двух незнакомцев, он нерешительно остановился шагах в десяти от дорожки, и с напряжённым лицом глянул в сторону ворот. Корова, оставленная парнишкой в покое, тут же застыла на месте и стала неторопливо щипать сухостой, всем своим видом показывая, как она устала за этот день. Вечеслав перевёл взгляд вслед за мальчишкой и с удивлением заметил, что у ворот стоят уже двое. Видимо парень окрикнул своего напарника по охране и тот незамедлил появиться. Сам парень уже не опирался на ворота, а стоял ровно и в его руке Вечеслав разглядел короткое копьецо. Откуда он его так скоро достал, было непонятно. Хотя, может до этого оно просто стояло, прислонённым к брёвнам створки, сливаясь с ними и оставаясь не видным глазу.

– Не боись пострел, мы люди не злые, – обратился ведьмак к мальчонке. – Не обидим.

– Да я и не боюся, – насупившись, ответил тот. – Я може и ничего не боюся. Это вот Пеструшка остановилась травку щипнуть, а я и выжидаю.

– А чего одну-то её гонишь? – спросил ведьмак, улыбнувшись. – В лес сбегала, поди?

– А пущай и сбегала, и чего тут? – парнишка стеганул корову по боку, и та с безразличием зашагала вперёд. – Такая у неё натура, в лес сбегать. Вон и ботало* уже второе стеряла. Видать леший себе забирает, токмо на что оно ему? Разе для забавы?

Парнишка вышел на дорогу, и зашагал рядом с ведьмаком.

– А вы, дядьки, откуда идёте? – спросил он, с интересом поглядывая на меч Вечеслава.

– Много будешь знать, скоро состаришься, – отшутился ведьмак. – А за ботало от батьки попадёт поди? – задал он встречный вопрос, чтобы парнишка не успел снова чем-нибудь озадачить.

– Да я-то чего? Коли лешак забавится, разе ж уследишь. А вы из чьих? – всё же воткнул парнишка очередной вопрос.

– Из словен мы. Ладожские, – решил ответить ведьмак, понимая, что этот пострел через десять минут всё равно разнесёт новость о них по всей веси, и лучше заранее её подкорректировать. – А сам?

– Вятко я, а звать Миколкой.

– Хм, а меня Велесом. Почти тёзки, – ведьмак хихикнул.

– Какие ж это тёзки? – удивился мальчишка, снова насупившись, но тут же его лицо просветлело.

– А-а, дядька, шутишь, – он во весь рот улыбнулся.

– Шучу. А это Вечеслав, родич мой, – ведьмак кивнул в сторону спутника.

– А он из воев? – начал парнишка шёпотом, но тут же сорвался в звонкие нотки, отчего Вечеслав невольно улыбнулся. Вопрос видимо не предназначался для его ушей, но из-за излишнего любопытства и нетерпения паренёк не справился с голосом, и тут же, то ли от смущения, то ли не в силах дожидаться ответа, с жаром разоткровенничался. – А я тоже воем буду. Батько правда лупит меня за это, говорит паши и сей, а я всё одно воем буду.

– Пахать и сеять тоже нужно, – поучительно проговорил ведьмак, но парнишка только недовольно махнул ручонкой.

– И ты туда же, дядь, – разочарованно выдохнул он и снова стеганул свою Пеструшку.

Копыта глухо застучали по брёвнам мостка, а Вечеслав теперь не сводил взгляда со стоящих у ворот мужчин, благо и те глазели на него с неприкрытым любопытством. Видок у меня по ходу того, мелькнуло в голове, не под местную хохлому. Или они из-за меча таращатся?

Метрах в четырёх от охранников они остановились. Мальчонка, помахивая хворостинкой, прогнал корову в открытую створку, а сам остался, с интересом глядя на взрослых.

– А-ну кыш, Миколка, – нахмурившись, цыкнул на него тот из охранников, что появился позже. На вид он был намного старше парня с копьецом, и скорее всего, главнее его, потому что сам парень только молча косился на Вечеслава и даже не делал попыток заговорить. За пояс старшего был заткнут нож с широким лезвием сантиметров тридцать в длину, а в кулачище был уверенно зажат кистень. Прикрикнув на Миколку, который тут же развернулся и стреканул за ворота, он выждал пару секунд и перевёл внимательный взгляд на пришлых.

– Ну, сказывайте, кто такие, откуда и куда, – медленно проговорил он, складывая руки на груди.

– Словене мы. Ладожские, – повторил ведьмак то, что сказал мальчонке. – Домой возвращаемся.

Старший почесал свою короткую, густую бороду, и хмыкнул.

– А откуда?

– С Рогожинского поселения. Верстах в пятидесяти отсюда, возле Сухой балки…

– Да знаем, – перебил старший и на несколько секунд задумался, видимо решая, чего бы ещё спросить.

– А сами-то кто? – озвучил он наконец вопрос.

– Свободные людины. Ни головники*, ни тати, – ведьмак улыбнулся. – Чего ж строго так? Мы вот решили по пути к старому знакомцу зайти. К Добряшу.

– Так двое их тута, – буркнул старший.

– Как двое? – не понял сначала ведьмак, но тут же сообразил. – А-а, так нам того, что бортничает. Добряш Пчела, радимич.

– А-а, Пчела, бабий князь, – старший коротко рассмеялся, а за ним хихикнул и молодой парень. – Ну, чего ж, добро. Таперича главное скажу, положено так, – он пару раз с серьёзным видом кашлянул. – Так, значится, весь у нас мирная, люди по правде живут, не шкодя, а ежели кто нашкодит, на то вечевой суд имеется. Чего ещё? А-а, и вот, за буянства излишние и за затею свады* без побоев три гривны у нас вира, с побоями пять, ну это я так, наперёд, абы потом обид не держали.

Ведьмак громко рассмеялся.

– Да ты чего дядя? – сказал он, сдержав смех. – Мы что ли на буйных или на свадников похожи? Да нас самих козявка любая обидит, а мы ещё и поклон отвесим.

– Шутник, – старший хмыкнул. – А меч у вас тоже, абы козявкам кланяться?

– Так ведь година неспокойная. Вон и нас лихо не миновало. Заснули вчера в лесу с двумя лошадьми и гривной кун, а проснулись только с одной лошадью, – ведьмак кивнул на гнедую. – Хорошо ещё горлы не тронули, окаянные.

– Да-а, татей и головников хватает нынче, – согласился старший. – Вона и у нас повадились борти обносить. Знакомца твоего обнесли давеча. Четыре колоды ажно.

– Может мишка? – спросил ведьмак.

– Да не, – старший махнул рукой, и Вечеслав с облегчением заметил, что эти двое уже глядят на них если не совсем без подозрения и настороженности, то по крайней мере этого в их взглядах поубавилось. – Сами колоды и олеки* не тронуты.

– Кстати, нам бы лошадку продать, – ведьмак глухо кашлянул.

– Чего так? – в глазах старшего подозрение снова усилилось.

– Так говорю же, ни векши тати не оставили, вот и порешили мы с родичем дальше рекой идти, на лодьях, а-то посуху маята одна. С одной-то лошадки нам проку мало.

– Ну-у, – протянул старший, – Эт повыспрашивать надо. А за сколько продаёшь, ежели не секрет? – старший стал с интересом разглядывать гнедую.

– Не дорого. Своё бы взять, – тяжело выдохнул ведьмак. – Восемь гривен куннных.

Охранники на пару усмехнулись.

– Да это дорого ж, паря. И не тягловая она, к чему нам? – уже без интереса, или делая вид, что ему неинтересно, проговорил старший.

– Ну, гляди, потом пожалеешь, – ответил ведьмак.

Пока продолжался разговор, солнце успело коснуться горизонта, и теперь плавно исчезало за его полосой, расплёскивая по округе красноватый свет. Вечеслав на секунду оглянувшись, бросил взгляд на заходящее светило. Затянувшийся допрос его слегка нервировал и утомлял, прямо, блин, закрытая весь какая-то. Куда, откуда, накормили б лучше усталых путников, да спать уложили на мягкие перинки.

За воротами слышалось громкое детское щебетание, время от времени раздавались окрики мужскими и женскими голосами, остервенело заливался звонким лаем щенок. Вечеслав поначалу прислушивался к разговору, а потом, плюнув, стал слушать голоса доносящиеся из веси. То, что ведьмаку приспичило с самого порога продавать лошадь, тоже нервировало. Внутри шевелилось что-то неприятное, потому что знал ведь он, как им гнедая досталась. Хорошо ещё, что ведьмак врал уверенно, не путаясь в деталях, и держался спокойно, но с другой стороны, чего судьбу за яйца тянуть? Проколется где-нибудь, или эти дотошные стражи сами учуют враньё, как бы не вышло беды. Но сам вступать в разговор Вечеслав опасался, потому что понимал – может ляпнуть что-нибудь не то.

Помимо звуков из веси тянулся смешанный аромат. Назвать его можно было просто – ароматом еды. Он складывался из запахов свежего хлеба, парного молока, варённого мяса, и ещё из десятка запахов, от которых у Вечеслава свело желудок. Сутки без пищи, это вам не хухры-мухры, как ещё на ногах держится?

– Пошли, – ведьмак тронул Вечеслава за плечо, и тот, тряхнув головой, посмотрел на него. Опять он погрузился в свои мысли, теперь уже от накопившейся за этот тяжёлый день усталости. Никогда в своей жизни он не вспахивал поле, но был уверен, что теперешнее его ощущение такое же, как после целого дня пахоты.

– А? Угу, – выдохнул он, и поплёлся вслед за ведьмаком, оставляя охранников по правую сторону.

– Ну, слава богу, отцепились, – мелькнуло в голове. – Значит, всё нормально.

Не слышал он короткий разговор между охранниками, которые те завели, стоило им только скрыться за воротами.

– А про то, чего они в том Рогожинском делали и не спросил, – пробурчал старший, и недовольно посмотрел на парня. – А ты что ж не напомнил?

– А чего я, Вышат Годславич? – ответил тот, пожав плечами. – Ты старшой, тебе и речи вести. Може догнать?

Старший махнул рукой.

– Да чего уж таперича. А ты вот как делай, беги зараз к Стёпке, скажи, абы с этого с мечом глаз не сводил. Не нравится он мне.

– И мне тож, – кивнул молодой и бросился бегом выполнять порученное дело.

Когда ворота остались за спиной, Вечеслав, несмотря на усталость, стал с интересом разглядывать весь. Оказалось что за первым частоколом есть и второй, а уже по над ним ведёт широкая дорожка от левого края до правого. К дорожке этой примыкали улицы, расходящиеся радиально от центра в глубине веси. То, что этот центр имеется, Вечеслав разглядел сразу. В самом конце первой же улицы, метров за двести, он приметил ещё один частокол, который, даже если учитывать перспективу, выглядел повыше первых двух. Значит, понял Вечеслав, обороняет этот частокол что-то особое для веси, значимое.

Справа от ворот, метрах в тридцати, Вечеслав, как и ожидал, увидел большую ватагу детей, которые играли по всей видимости в салки. Они носились туда-сюда, создавая что-то близкое к броуновскому движению, громко смеялись и вскрикивали, а поверх их щебетания звонко летел щенячий визг. Увидев самого щенка, Вечеслав не смог сдержать улыбки. Тот носился, совсем ополоумев от веселья, высоко вскидывая задние ноги и истово крутя коротким хвостиком.

Дети, увлечённые игрой, не обратили на них никакого внимания, зато каждый из взрослых видимо считал своим долгом задержать свой взгляд на незнакомцах. Смотрели с интересом по несколько секунд и снова возвращались к своим занятиям. Кто что-то мастерил в одиночку, кто поправлял солому на двухскатных крышах невысоких хат-полуземлянок, кто просто беседовал, сидя на лавках по трое-четверо. Хотя, касалось это только мужиков. Женщины же суетились возле печей, стоявших почти у каждой жилой постройки. Вечеслава удивило, что почти у всех них на головах были высокие, замысловатые уборы, которые полностью скрывали волосы, и только молодые девушки ходили с непокрытыми головами.

Одеты люди были просто, хотя и довольно пёстро. Мужики в однотонных белых рубахах до колен, с расшитыми узорами рукавами, и в широкого покроя штанах. Женщины тоже были в рубахах белого цвета, которые спускались до самых пят, а поверх них пестрели своим разноцветьем длинные накидки. Накидки эти были без рукавов и перетягивались широкими поясами, которые подчёркивали ладные фигуры. Обуты и мужчины и женщины были в большинстве своём в лапти, хотя некоторые красовались в чём-то вроде полусапожек, в основном мужчины, беседующие по лавкам.

Но самым главным, что бросалось в глаза, было то, что возле каждой хаты, на невысоко натянутых верёвках, висели длинные ряды рыбы. Верёвки одной стороной крепились за крыши и расходились в разные стороны к врытым полутораметровым столбам. Но это было и понятно, рядом полноводная река, которая видимо просто кишит рыбой, и надо полагать, почти каждый в веси занимается ловлей. Хотя, как понял Вечеслав, помимо этого, они успевают заниматься и другим. Тот же Добряш, например, имеет что-то вроде пасеки, да и не он один, судя по словам охранника. И плюс ко всему – поля.

Ведьмак уверенно свернул в четвёртый переулок, но пошёл не по дороге, а сразу взял вправо, к первой же хатёнке, рядом с которой, на невысокой лавке сидел полноватый мужичок и что-то строгал небольшим топориком. Правее хатёнки имелась такая же, как везде, глиняная печь, рядом с которой стояли две женщины. Одна была постарше, второй на вид лет девятнадцать-двадцать. У старшей Вечеслав увидел тот самый, причудливый головной убор, который, как он понял, носили все местные женщины, а у молодой волосы были непокрыты. Русого цвета, они сплетались в косу в районе плечей, и опоясывались на самой голове широкой пёстрой лентой. На самой ленте у висков были прикреплены две жемчужины, а чуть пониже них висело на тесёмочках по белому шарику, которые видимо были скатаны из пуха. Ещё две женщины у второй хатёнки, расположенной метрах в двенадцати от первой, развешивали на верёвку стираную одежду.

– Здорово, Добряш, – громко сказал ведьмак, и мужичок быстро поднял глаза. На его круглом, каком-то смешноватом, и прямо под имя, добром лице, нарисовалось сначала удивление, а потом лёгкое замешательство. Он несколько раз часто моргнул, и расплылся в улыбке.

– Вы аль ко мне, люди добрые? Я и не чаю никого, – пролепетал он удивлённо.

– Я Велеса родич, – начал быстро объяснять ведьмак, видя, что Добряш находится в полной недоумении. – Гостил он у тебя три лета назад.

– А-а, – радостно протянул тот, и недоумение тут же слетело с его лица, а улыбка стала ещё шире. – А я думаю, кто ж это ко мне-то пожаловал? А оно вон оно как выходит. Помню, помню твоего родича, а как же. Славный парень, – Добряш поднялся с лавки и заковылял к гостям. – Третью хатёнку помогал мне ставить. Золотые руки, сердце ласковое.

В противовес Добряшу, женщины, казалось, вовсе не заинтересовались пришедшими, продолжая заниматься своими делами. Но это было только на первый взгляд. Вечеслав успел приметить короткие, любопытные взгляды, которые те старались бросать незаметно, но всё же получалось у них это не очень. А то, что прислушивались они к разговору, так в этом и сомневаться было глупо, женское оно, в крови.

– А я вот тоже Велес, – представился ведьмак и легонько поклонился. – Тёзка родича, у нас в роду это имя любо. Сами мы Велеса славим, да Сварожичей –Дажьбога и Перуна, потому и прозывают нас часто по-божески. А это Вечеслав, из рода нашего, моего отца брата сын, и мой брат двуродный, значится.

Вечеслав тоже чуть поклонился, решив, что иначе он может показаться либо некультурным, либо чрезмерно гордым, и увидел, как Добряш отвесил поклон в ответ.

– Варя! – крикнул он, на секунду обернувшись. – Собери на стол, гостей потчевать, – и тут же переведя взгляд на ведьмака, спросил. – Голодные, небось?

– Да не то слово, Добряш, помираем просто, – с радостью в голосе ответил ведьмак, а Вечеслав невольно сглотнул голодную слюну. Ну, наконец-то, а-то ещё чуть, и завалился бы он в обморок на потеху местному люду.

– А я вот сижу, лясы точу, – заговорил Добряш. – Да гляжу, как свет-солнышко спать уходит. А вот за стол пожалуйте, гости дорогие, – он указал рукою на столик, стоявший чуть дальше, почти у самой хатёнки. – Не побрезгуйте. А животинку к столбу вяжите.

Привязав поводья к одному из столбов, врытому метрах в десяти от жилища, и как и везде поставленного для крепления верёвок на которых сушилась рыба, Вечеслав распоясался, приставил меч к стене хатёнки, и вслед за ведьмаком усевшись на лавку возле столика, стал слушать разговор.

– А я сёдьни сходил, борти проверил, – продолжал рассказывать хозяин. – Намедни обкрали четыре, и не знаю, как таперича, – он пожал плечами. – Трое дней парни нашенские ходили в ночь, татей стерегли, да всё попусту. Не словили.

– Видать хитрые тати, и сторожкие, – вставил ведьмак.

– Люди поговаривают, – Добряш чуть наклонился вперёд, облокотившись на крышку столика, и перешёл на полушёпот, – Лешак это сповадился мёдь красть. Не угодили мы ему выходит, много зверья за это лето побили.

– Да ну брось, – махнул рукой ведьмак. – Нужен он ваш мёдь лешаку, как корове седло.

– А-то и не для проку он, а токмо из-за обиды, – проговорил хозяин с серьёзным видом.

Вечеслав про себя усмехнулся. Странно и как-то глуповато выглядел серьёзный тон при упоминании некоего выдуманного персонажа. Хотя, вдруг пришло в голову, а что если и не выдуманного? Что если вот так однажды, как и с кромкой, увидишь, почувствуешь и потом уже не говори, что не веришь.

К столу подошла одна из тех женщин, что крутились около печи. Это была та, что помоложе, лет двадцати на вид. Она поставила на середину стола большой глиняный горшок, и сняла с него крышку. В ноздри тут же ворвался аромат варённой рыбы.

– По зорьке бубарей да плотвицы бреднем собрал, а Варенька ушицу знатную стряпает, – с гордостью проговорил Добряш. – Ни у кого такой во всей веси не выходит.

Вечеслав вскинул взгляд, и его сердце тут же ёкнуло, и что-то защемило в нём тоскливое. Была Варя очень похожа на его жену. С расстояния он и не разглядел поначалу, а теперь схожесть сама бросилась в глаза, и снова всколыхнула мысли о доме и родных. К столу подошла вторая женщина, поставила три глубокие керамические тарелки, и стала по очереди наполнять их ухой, черпая её большой деревянной ложкой, расписанной пёстрыми узорами.

Варя ушла и вернулась через несколько секунд с плоской тарелкой, на которой были горкой уложены куски ржаного хлеба. Вечеслав снова бросил на неё внимательный взгляд, словно пытаясь убедиться, что ему не показалось. Но Варя действительно очень походила на Машу.

Первую тарелку женщина поставила возле Вечеслава, положила рядом с ней деревянную ложку, и принялась накладывать уху в следующую.

– Агафья, – обратился к ней хозяин и принялся перечислять поручения. – Животине ячменя дай, да напои, гостям на полатях постели, а мне на полу.

Женщина только молча кивнула, и поставив вторую тарелку напротив ведьмака, отошла от стола.

– А сам не будешь, что ли? – спросил ведьмак, глядя на хозяина.

– Да токмо-токмо откушал, до прихода вашего, – отмахнулся тот.

– Нам бы лошадку продать, кстати, – сказал ведьмак, кивая на гнедую, и Вечеслав невольно поморщился, дуя на горячую уху в ложке. Снова он с продажей этой лошади, не может подождать, что ли?

– То-то я смотрю, не рассёдлываешь ты её. Чай думаю запамятовал с дороги, –Добряш принялся чесать затылок, нахмурив лоб. – Дай-ка покумекать. Еремей на днях говорил, что в Муромы хочет за лошадью плыть, так ему тяжная нужна, для телеги. Да-а, – протянул он задумчиво. – Рази что Любомиру Карпычу, он человек торговый, лодья у него своя. В Муромы свезёт опосля, да продаст. Токмо он много не выбросит. Брать-то будет под прибыток.

– Да нам бы хоть на дорожные траты заиметь, а то пеши мы и ноги постираем, пока до родной сторонки доберёмся.

– Это да, – согласно кивнул Добряш. – Далече Ладога, пешим ходом умаешься.

Пока ведьмак уже во второй раз за последний час продавал гнедую, Вечеслав успел умолотить треть тарелки, не взирая на то, что уха была горячеватой. Но голод не тётка, и не торопиться, боясь обжечься, терпения не хватало. Наваристый бульон приятно наполнял желудок, согревал его, успокаивал. От быстрого поедания горячего бросило в пот. Да и жара, в общем-то, почти не спала. Солнце, судя по быстро наползшим на весь сумеркам, уже полностью скрылось за горизонт, но надо было принимать во внимание, что всё-таки стоит середина августа, и оттого, что солнце исчезает из виду, прохладней не становится. Разве что ближе к полуночи чуть посвежеет, да и то, вряд ли. Может оно даже и к лучшему, что не избы у них тут, а полуземлянки, в которых как не крути, а всё ж попрохладней будет.

– Но так кто ж в ночь покупать станет? – продолжил размышлять Добряш. – То уже к завтрему надо, токмо пораньше, до всхода ещё, а-то праздник пойдёт, там не до торга будет.

– Ну, так, значит, так, – ведьмак принялся за уху. – А этот Карпыч, как он, ушлый муж?

– Есть малость. Да прижимист трохе, но так кто ж из торговых не прижимист?

– Это точно, – согласился ведьмак.

– А Варя ваша дочь? – неожиданно для себя решился спросить Вечеслав.

– Да ну, куда мне, – ответил Добряш, и его голос немного погрустнел. – Моя доля бобылья.

– А как же тогда… ну, я насчёт всех этих женщин, – удивлённо спросил Вечеслав.

– А-а, это, – Добряш заёрзал на месте, словно ища подходящее положения для рассказа, потом на несколько секунд замер в молчании, и наконец, заговорил.

– Это два тому лета назад случилось. Жили мы тогда у Пещани поселением в дюжину хат, род у нас небольшой был, жили спокойно, с соседними родами в ладах. А тут пришли воеводы Владимирские нас воевать. А мы-то чего? Стоит наше поселение, никому не мешает, и вдруг, аки снег на голову. Парень из соседней веси прискакал, в крови весь, волосы обгоревши, криком кричит, спасайтесь, мол, дружина на вас идёт. Наших-то, говорит, всех сгубили, да пожгли в хатах, а вас хоть спасу. А сам плачет, рукавом обгоревшим утирается. А мы чего? Спужались дюже. Чего мы дружине ответить можем, десяток мужиков, баб восемь, да девчушек малых пяток. Вот же ж люди говорят, мальчонки к войне родятся, ан нет оказывается. У нас всё девки в роду последние два десятка лет были, а война ты погляди и пришла, – Добряш тяжело вздохнул. – Вот мы, значит, скарб свой невеликий собрали и утекать. Версты две прошли, глядь, а полдюжины Владимировых кметей нагоняют на комонях. То ли на добро наше позарились, то ли сказано им так было, одно видим – не уйти. Тогда-то Степан Голыба наш, в роду старший коий был, и говорит – вместе не спасёмся, остаться нам надо бы. Это он к мужам, значит. А мне говорит, ты Добряш всё равно к браням не расположен по доброте своей сердечной, потому уводи баб наших, а мы тут встанем, кметей встретим. Бабы в вой тута же, в причитания, на выи мужьи вешаются, не уйдём без вас, рядом станем. Но старший у нас он муж грозный был, что-о ты, – Добряш с гордостью тряхнул головой. – Рявкнул на баб, да те рыдая и причитая смирились. Мужы наши топоры свои да рогатины сготовили к бою, а мы пошли, значит. Бегом к лесу, и через лес бегом. Я обернулся в последний раз, глядь, наши-то стоят спиной к спиночке, ощетинились, а кмети вокруг скачут, улюлюкают. Вот так с тех пор и один я из мужей в роду. Пять дней мы по лесу да по над лесом шли, пока не встретился нам мил-добрый человек. И вот он нам говорит, чего же вы горемычные скитаетесь, идите к Оке, спрашивайте про весь новую Рязанскую, там долю свою обретёте, – Добряш снова тяжело вздохнул. – Вот и пришли сюда.

Вечеслав доел бульон и принялся за рыбу. От сытного ужина стало спокойнее внутри, плохие мысли отступили, и только продолжала бередить схожесть Вари с женой. Он осторожно пытался отыскать её взглядом среди мелькавших в полумраке женских фигур. Женщины всё ещё продолжали заниматься делами, несмотря на глубокий вечер, что-то готовили в печи, что-то проносили мимо них. Та женщина, что разливала по тарелкам уху, принесла кувшин с квасом и кружки, и Вечеслав пожалел, что квас принесла не Варя. Ему захотелось ещё раз взглянуть на неё, и хотя он знал, что от этого в сердце снова появится щемящая тоска, но бороться со своим желанием не мог.

Когда допили квас, Добряш решив не задерживать своей болтовнёй утомлённых гостей, повёл Вечеслава в хату. Ведьмак задержался, чтобы расседлать гнедую, а Вечеслав, взяв меч, поспешил вслед за хозяином и не сумев удержаться всё же спросил.

– А у Вари тоже муж погиб? Ну, там, когда вы уходили.

– Жених у неё был, Нефёд, из соседской веси. Где теперь и не знамо. Жив, али нет? – Добряш пожал плечами. – Говорили, что их весь, как и прочи, пожгли, а мужей всех порубали.

Откуда-то появилась Агафья со свечой, установленной в небольшом блюдце. Добряш указал рукою на постеленные полати в углу.

– Вот тут и почивайте с миром.

– Спасибо, – ответил Вечеслав, и пройдя к полатям, осторожно присел на них.

– Ну, ночи доброй, да покойной, – Добряш снова легонько поклонился, и подталкивая Агафью в спину, вышел из комнатки. Свечу Агафья не оставила, и Вечеслав очутился в полной темноте.

– Наверное, у них с розжигом огня проблемы, – решил он, и осторожно приставил меч к стене у изголовья.

Теперь можно было дать волю усталости, и она сразу же подчинила себе всё тело, потащила в сон. Скинув с ног кроссовки, Вечеслав нащупал рукою подушку, которая оказалась довольно большой, и даже не прилёг, а бухнулся на полати. Голова в большой подушке мягко утонула, уныло скрипнули перья, словно снег под ногами в лютый мороз, он прикрыл глаза, и медленно провёл рукою по лицу. Под носом и на подбородке чувствовалась густая щетина.

– Надо бы как-то побриться, – вяло шевельнулась в мозгу сонная мысль. Как и чем, думать совсем не хотелось, да и к чертям собачим, не главное оно теперь.

– А что главное? – спросил сам себя мозг.

Но ответ появиться не успел. Вечеслава, словно навь того мертвяка на кромке, утянула в себя чёрная и вязкая пустота небытия.