Морис Клау громко постучал в дверь клэпхемского домика; то было небольшое строение, стоявшее особняком, вдали от дороги. Мы слышали, как кто-то кашлял внутри.

Внезапно дверь распахнулась. Перед нами появился высокий человек ростом не менее шести футов и трех дюймов. Его бритое лицо с изящно вылепленными чертами украшало пенсне.

И тогда Морис Клау произнес фразу, оказавшую на незнакомца удивительное воздействие.

— Никак, Нина подцепила насморк? — громыхнул он. Взгляд человека, стоявшего в дверях, исказила внезапная ярость; он отступил на шаг и сжал громадные кулаки.

— Достаточно, Жан Колетт! — сказал Морис Клау. — Вы не знаете меня, но я знаю вас. Никаких фокусов, иначе явится полиция, а не настырный старый дуралей. Входите, Жан. Мы следуем за вами.

Рослый незнакомец помедлил еще мгновение; я видел на его красивом лице отражение борьбы чувств. Но вот он осознал, что капитуляция неизбежна, пожал плечами и взглянул на моего спутника.

— Входите, господа, — произнес он с отчетливым французским выговором.

Более он не произнес ни слова и провел нас в большую голую комнату в задней части дома. Было бы правильно назвать его жилище лабораторией — но правильно лишь отчасти, ибо одновременно оно служило и студией художника, и мастерской ремесленника. Поспешно озираясь по сторонам, Морис Клау спросил:

— Где она?

Выражение лица Колетта, переводившего взгляд с одного из нас на другого, трудно описать. Затем его губы чуть тронула хитрая и в то же время искренняя и привлекательная улыбка.

— Вы весьма умны, а я умею проигрывать, — заметил он. — Явись вы четырьмя часами позже, опоздали бы на час.

Он пересек комнату, приблизился к высокой ширме и, ухватив ширму за край, опрокинул ее на пол.

Там, на постаменте, возлежала в низком кресле статуя Никрис!

— Успели вы снять пояс и ножной браслет, — громыхнул Клау.

Он был прав. Теперь стало очевидно, что наше появление застало похитителя за работой. Открыв кожаный саквояж, стоявший на полу возле постамента, Колетт извлек недостающие украшения.

— Какие будут приняты меры, господа? — тихо спросил он.

— Никаких мер, Жан, — ответил Морис Клау. — Невозможно, видите ли. Но что задерживало вас так долго?

Ответ был неожиданным.

— Работа требует немало времени, и действовать приходится с осторожностью, чтобы не испортить статую; иначе я снял бы с нее все драгоценности в мастерской мистера Пакстона. Вдобавок, состояние Нины всю ночь не давало мне покоя.

Он посмотрел Клау прямо в глаза. В соседней комнате то и дело раздавался кашель.

— Кто вы, месье? — резко спросил он.

— Всего лишь старый глупец, Жан, знававший Нину в те дни, когда позировала она у Жюльена, — был ответ. — И вас также знавал я в Париже.

Пакстон, Корам, я и Морис Клау сидели в мастерской и задумчиво глядели на возвращенную статую.

— Было столь очевидно, — объяснил Морис Клау, — что об извлечении скульптуры во время отсутствия вашего не могло быть и речи, ибо отсутствовали вы не более тридцати секунд.

— И все же кто-то…

— Не в то время, — загромыхал Морис Клау. — Извлекли Никрис, покуда веселились все вы в доме!

— Простите, дорогой мистер Клау! И Сирльз, и Корам, и я сам видели статую в мастерской приблизительно в час ночи!

— Неверно, друг мой. Видели вы модель…

— Как? Нину?

— Мадам Колетт, известную в Париже вам под именем Нины — о да! Внимайте же — когда я засыпаю здесь и вижу сон, в коем страшусь того, что случиться может с очень высоким человеком, снится мне также, что я страшусь прикосновения! Я гляжу на себя и вижу, что я прекрасна! Телом бела я, как слоновая кость, и усыпана золотом! Осторожно выбираюсь я из мастерской (во сне — вы именуете то сном) и понимаю я, проснувшись, что воплотился в Никрис! Ах, удивляетесь вы! Слушайте же!

Около полуночи, когда веселитесь вы, приходит некий Жан Колетт, умный мошенник из мировой столицы извращенной гениальности — Парижа. К доктору Глисону отправляется он, поддерживая мадам — модель вашу. Видит то констебль Фриман. Как скоро скрывают их деревья, перелезают они чрез ограду на аллею и чрез стену в сад ваш. У Нины слепок имеется ключа от мастерской. Сколь легко заполучить ей тот слепок!