на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Рассказ о носильщике и трех девушках (ночи 9-19)

А именно, был человек из носильщиков, в городе Багдаде, и был он холостой. И вот однажды, в один из дней, когда стоял он на рынке, облокотившись на свою корзину, вдруг останавливается возле него женщина, закутанная в шёлковый мосульский изар[22] и в расшитых туфлях, отороченных золотым шитьём, с развевающимися лентами. Она остановилась и подняла своё покрывало, и из-под него показались глаза, ресницы и веки, а женщина была нежна очертаниями и совершенна по красоте. И, обратившись к носильщику, она сказала мягким и ясным голосом: «Бери свою корзину и следуй за мной». И едва носильщик удостоверился в сказанном, как он поспешно взял корзину и воскликнул: «О день счастья, о день помощи!» – и следовал за женщиной, пока она не остановилась у ворот одного дома и не постучала в ворота. Какой-то христианин спустился вниз, и она дала ему динар и взяла у него бутылку оливкового цвета и, положив её в корзину, сказала: «Неси и следуй за мной!»

«Клянусь Аллахом, вот день благословенный, день счастливого успеха!» – воскликнул носильщик и понёс корзину за женщиной. А она остановилась у лавки зеленщика и купила у него сирийских яблок, турецкой айвы, персиков из Омана, жасмина, дамасских кувшинок, осенних огурцов, египетских лимонов, султанийских апельсинов и благовонной мирты, и хенны, и ромашки, анемонов, фиалок, гранат и душистого шиповника, и все это она положила в корзину носильщика и сказала: «Неси!»

И носильщик понёс за ней следом, а она остановилась возле лавки мясника и сказала: «Отрежь десять ритлей[23] мяса». Он отрезал ей, и она заплатила ему и, завернув мясо в лист банана, положила его в корзину и сказала: «Неси, носильщик!» И носильщик понёс вслед за нею. А потом женщина подошла и остановилась у лавки бакалейщика и взяла у него очищенных фисташек, что для Закуски, и тихамского изюма и очищенного миндаля и сказала носильщику: «Неси и следуй за мной!»

И носильщик понёс корзину и последовал за девушкой, а она остановилась у лавки торговца сладостями и купила поднос, на который наложила всего, что было у него: плетёных пирожных и пряженцев, начинённых мускусом, и пастилы, и пряников с лимоном, и марципанов, и гребешков Зейнаб, и пальцев, и глотков кади, и всякого рода сладостей, которыми она наполнила поднос, а поднос положила в корзину. И носильщик сказал ей: «Если бы ты дала мне знать, я привёл бы с собою ослёнка, чтобы нагрузить на него эти припасы». И женщина улыбнулась и, ударив его рукой по затылку, сказала: «Ускорь шаг и не разговаривай много! Твоя плата тебе достанется, если захочет Аллах великий».

И женщина остановилась возле москательщика и взяла у него воду десяти сортов: розовую воду, померанцевую, сок кувшинок и ивовый сок, и ещё взяла две головы сахару и обрызгиватель с розовой водой с мускусом, и крупинки ладана, и алоэ, и амбру, и мускус, и александрийских свечей, и все это она положила в корзину и сказала: «Возьми твою корзину и следуй за мной!» И носильщик взял корзину и пошёл за женщиной.

Женщина подошла к красивому дому с широким двором перед ним, высоко построенному, с высившимися колоннами, а ворота его с двумя створами из чёрного дерева были выложены полосками из червонного золота. Она остановилась у ворот и, откинув с лица покрывало, постучала тихим стуком, а носильщик сиял позади неё и непрестанно размышлял о её красоте и прелести. Вдруг ворота отворились, и распахнулись оба створа, и носильщик взглянул, кто открыл ей ворота, и видит – высокая ростом, с выпуклой грудью, красивая, прелестная, блестящая и совершённая, стройная и соразмерная, с сияющим лбом и румяным лицом, с глазами, напоминающими серн и газелей, и бровями, подобными луку новой луны в шабан[24]. Её щеки были как анемоны, и рот как соломонова печать[25], и алые губки как коралл, и зубки как стройно нанизанный жемчуг или цветы ромашки, а шея как у газели, и грудь словно мраморный бассейн с сосками точно гранат, и прекрасный живот, и пупок, вмещающий унцию орехового масла, как сказал о ней поэт:

Посмотри на солнце дворцов роскошных и месяц их,

На цветок лаванды и дивный блеск красоты его!

Не увидит глаз столь прекрасного единения

С белым чёрного, как лило её и цвет локонов.

И, лицом румяна, красой своей говорит она

О своём прозванье, хоть свойств прекрасных в нем нет её.

Изгибается, и смеюсь я громко над бёдрами,

Изумляясь им, но готов я слезы над станом лить.

И когда носильщик взглянул на неё, его ум и сердце были похищены, и корзина чуть не упала с его головы. «Я в жизни не видал дня, благословеннее этого!» – воскликнул он, а женщина-привратница сказала покупавшей: «Входи и сними тяжесть с этого бедного носильщика!» И покупавшая вошла, а за нею привратница и носильщик, и они пошли и достигли просторного двора с колоннадой, с пристройками, сводами, беседками и скамьями, чуланами и кладовыми, над которыми были опущены занавеси, а посреди двора был большой водоём, полный воды, и в нем челнок. А на возвышении было ложе из можжевельника, выложенное драгоценными камнями, над которым был опущен полог из красного атласа с жемчужными застёжками величиной с орех и больше, и из-за него показалась молодая женщина сияющей внешности и приятного вида, с дивными чертами и луноликая, с глазами чарующими, осенёнными изогнутым луком бровей. Её стан походил на букву алиф[26], и дыхание её благоухало амброй, и коралловые уста её были сладостны, и лицо её своим светом смущало сияющее солнце. Она была словно одна из вышних звёзд или купол, возведённый из золота, или арабский курдюк, или же невеста, с которого сняли покрывало, как сказал о ней поэт:

Смеясь, она как будто являет нам Нить жемчуга, иль ряд градин, иль ромашек; И прядь волос, как мрак ночной, спущена, И блеск её сиянье утра смущает.

И третья женщина поднялась с ложа и не спеша подошла к сёстрам и сказала: «Чего вы стоите? Спустите тяжесть с головы этого бедного носильщика!» И покупавшая зашла спереди, а привратница сзади, и третья помогла им. И они сняли корзину с носильщика и вынули то, что было в корзине, и разложили все по местам и дали носильщику два динара и сказали: «Отправляйся, носильщик!» Но тот смотрел на девушек, таких красивых и прекрасных, каких он ещё не видел, а между тем у них не было мужчин. Он глядел на напитки, плоды и благовония и прочёс, что было у них, и, удивлённый до крайности, медлил уходить. «Что с тобой, почему же ты не идёшь? – спросила его женщина. – Ты как будто находишь плату слишком малой?» И, обратившись к своей сестре, она сказала ей: «Дай ему ещё динар».

Но носильщик воскликнул: «О госпожа, я не нахожу, что мне заплатили мало, и моя плата не составит и двух дирхемов, но моё сердце и ум заняты вами: как это вы здесь одни, и возле вас нет мужчин, и никто вас не развлекает. Вы знаете, что минарет не стоит иначе, как на четырех подпорах, а у вас нет четвёртого. Женщинам хорошо играть лишь с мужчинами, ведь сказано:

Не видеть – четыре тут для радости собраны:

И лютня, и арфа здесь, и цитра, и флейта.

Четыре цветка тому вполне соответствуют:

Гвоздика, и анемон, и мирта, и роза.

Четыре нужны ещё, чтоб было прекрасно все:

Вино, и цветущий сад, динар, и любимый.

А вас трое, и вам нужен четвёртый, который был бы мужем разумным, проницательным и острым, и хранителем тайн».

И когда девушки услышали слова носильщика, который им понравились, они засмеялись и сказали: «Кто же будет для нас таким? Мы девушки и боимся доверить тайну тому, кто не сохранит её. Мы читали в каких-то преданиях, что сказал ибн ас-Сумам:

Храни свою тайну, её не вверяй;

Доверивший тайну тем губит её.

Ведь если ты сам свои тайны в груди

Не сможешь вместить, как вместить их другим?

Об этом же сказал, и отлично сказал, Абу-Новас[27]:

«Кто людям поведает тайну свою —

Достоин тот знака позора на лбу».

Услышав эти слова, носильщик воскликнул: «Клянусь вашей жизнью, я человек разумный и достойный доверия, и я читал книги и изучал летописи. Я проявляю хорошее и скрываю скверное, ведь поэт говорит:

Лишь тот может тайну скрыть, кто верен останется,

И тайна сокрытою у лучших лишь будет;

Я тайну в груди храню как в доме с запорами,

К которым потерян ключ, а дверь за печатью».

Услышав столь искусно нанизанные стихи, девушки сказали носильщику: «Ты знаешь, что мы потратили на трапезу много денег; есть ли у тебя что-нибудь, чтобы возместить нам? Мы не позволим тебе сидеть у нас и стать нашим сотрапезником и глядеть на наши светлые и прекрасные лица, пока ты не заплатишь сколько-нибудь денег. Разве не слышал ты пословицу: „Любовь без гроша не стоит и зёрнышка“?» А привратница добавила: «Есть у тебя что-нибудь, о мой любимый, тогда ты сам – что-нибудь, а нет у тебя ничего, – и иди без ничего». – «О сестрицы, – сказала тогда покупавшая, – отстаньте от него. Клянусь Аллахом, он сегодня ничем не погрешил перед нами, и будь тут другой, он не был бы с нами так терпелив. Что с него ни придётся, я заплачу за него». И носильщик обрадовался и поцеловал землю и поблагодарил, и тогда та, что была на ложе, сказала: «Клянусь Аллахом, мы оставим тебя сидеть у нас только с одним условием: чтобы ты не спрашивал о том, что тебя не касается; а станешь болтать лишнее, так будешь бит». – «Я согласен, о госпожа, – отвечал носильщик. – На голове и на глазах! Вот я уже без языка».

И покупавшая встала и, затянув пояс, расставила кружки и процедила вино. Она расположила зелень около кувшина и принесла все, что было нужно, а потом поставила вино и села вместе с сёстрами, а носильщик сел между ними и думал, что он во сне. Потом она взяла флягу с вином и, наполнив первый кубок, выпила его, а за ним второй и третий, а потом наполнила и подала носильщику и произнесла:

«Пей во здравье, радостью наслаждаясь!

Вот напиток, что болезни излечит».

А носильщик взял чашу в руку и поклонился и поблагодарил и произнёс:

«Не должно нам кубок пить иначе, как с верными,

Чей род благородно чист и к предкам возводится.

С ветрами сравню вино: над садом летя, несут

Они благовоние, над трупами – вонь одну. —

И ещё произнёс:

Вино ты бери из рук газели изнеженной,

Что парностью свойств тебе и она подойдёт.

Потом носильщик поцеловал женщинам руки и выпил, и опьянел, и закачался, и сказал:

«Кровь любую запретно пить по закону,

Кроме крови лозы одной винограда.

Напои же, о лань, меня – и отдам я

К богатство, и жизнь мою, и наследство».

После этого женщина наполнила чашу и подала её средней сестре, а та взяла чашу у неё из рук и поблагодарила и выпила, а затем наполнила чашу и подала её той, что лежала на ложе, а после того она налила другую чашу и протянула её носильщику, который поцеловал перед ней землю и поблагодарил и выпил и произнёс слова поэта:

«Дай же, дай, молю Аллахом,

Мне вино ты в чашах полных!

Дай мне чашу его выпить,

Это, право, вода жизни!»

Потом он подошёл к госпоже жилища и сказал: «О госпожа моя, я твой раб, и невольник, и слуга! – и произнёс:

Здесь раб у дверей стоит, один из рабов твоих;

Щедроты и милости твои всегда помнит он.

Войти ли, красавица, ему, чтоб он видеть мог

Твою красоту? Клянусь любовью, останусь я!»

И она сказала: «Будь спокоен, пей на здоровье, да пойдёшь ты по пути благоденствия!» И носильщик взял чашу и, поцеловав руку девушки, произнёс:

И подал ей древнее, ланитам подобное,

И чистое; блеск его как утро сияет.

К губам поднося его, смеясь, она молвила:

«Ланиты людей в питьё ты людям подносишь».

И молвил в ответ я:

«Пей – то слезы мои, и кровь

Их красными сделала; сварили их вздохи».

А она, в ответ ему, сказала такой стих:

«Коль плакал по мне, мой друг, ты кровью, так дай сюда,

Дай выпить её скорей! Тебе повинуюсь!»

И женщина взяла чашу и выпила её и сошла с ложа к своей сестре, и они не переставали (и носильщик меж ними) пить, плясать и смеяться и петь и произносить стихи и строфы, и носильщик стал с ними возиться, целоваться, и кусаться, и гладил, и щипал, и хватал, и повесничал, а они – одна его покормит, другая ударит, та даст пощёчину, а эта поднесёт ему цветы. И он проводил с ними время приятнейшим образом и сидел словно в раю среди большеглазых гурий.

И так продолжалось, пока вино не заиграло в их головах и умах; и когда напиток взял власть над ними, привратница встала и сняла одежды и, оставшись обнажённой, распустила волосы покровом и бросилась в водоём. Она стала играть в воде и плескалась и плевалась и, набрав воды в рот, обрызгала носильщика, а потом она вымыла свои члены и то, что между бёдрами и, выйдя из воды, бросилась носильщику на колени и сказала: «О господин мой, о мой любимый, как называется вот это?» – и показала на свой фардж. «Твоя матка», – отвечал носильщик, но она воскликнула: «Ой, и тебе не стыдно?» – и, взяв его за шею, надавала ему подзатыльников. И носильщик сказал: «Твой фардж», – но она ещё раз ударила его по затылку и воскликнула: «Ай, ай, как гадко! Тебе не стыдно?» – «Твой кусе!» – воскликнул носильщик, но женщина сказала: «Ой, и тебе не совестно за твою честь?» – и ударила его рукой. «Твоя оса!» – закричал носильщик, и старшая принялась бить его, приговаривая: «Не говори так!» И всякий раз» как носильщик говорил какое-нибудь название, они прибавляли ему ударов, так что затылок его растаял от затрещин, и его сделали посмешищем. «Как же это, по-вашему, называется?» – взмолился он наконец, и привратница сказала: «Базилика храбреца!» И тогда носильщик воскликнул: «Слава Аллаху за спасение! Хорошо, о базилика храбреца!»

Потом они пустили чашу в круг, и вторая женщина встала и, сняв с себя одежды, бросилась носильщику на колени и спросила, указывая на свой хирр: «О свет глаз моих, как это называется?» – «Твой фардж», – сказал он, но она воскликнула: «Как тебе не гадко? – и дала ему затрещину, от которой зазвенело все в помещении. – Ой, ой, как ты не стыдишься?» – «Базилика храбреца!» – закричал носильщик, но она воскликнула: «Нет!» – и удары и затрещины посыпались ему на затылок, а он говорил: «Твоя матка, твой кусе, твой фардж, твоя срамота!» – но они отвечали. «Нет, нет!»

«Базилика храбреца!» – опять закричал носильщик, и все три так засмеялись, что опрокинулись навзничь. И они снова стали бить его по шее и сказали: «Нет, это не так называется!» – «Как же это называется, о сестрицы?» – воскликнул он, и девушка сказала: «Очищенный кунжут!» Затем она надела свою одежду, и они сели беседовать, и носильщик охал от боли в шее и плечах.

И чаша ходила между ними некоторое время, и потом старшая среди них, красавица, поднялась и сняла с себя одежды, и тогда носильщик схватился реками за шею, потёр её и воскликнул: «Моя шея и плечи потерпят ещё на пути Аллаха!» К женщина обнажилась и бросилась в водоём, и нырнула, и поиграла, и вымылась, а носильщик смотрел на неё обнажённую, похожую на отрезок месяца, с лицом подобным луне, когда она появляется, и утру, когда оно засияет. Он взглянул на её стан и грудь и на тяжкие и подрагивающие бедра, и она была нагая, как создал её господь, и носильщик воскликнул: «Ах! ах! – и произнёс, обращаясь к ней:

Когда бы тебя сравнил я с веткой зеленою,

Взвалил бы на сердце я и горе и тяжесть.

Ведь ветку находим мы прекрасней одетою,

Тебя же находим мы прекрасней нагою».

И, услышав эти стихи, женщина вышла из водоёма и, подойдя к носильщику, села ему на колени и сказала, указывая на свой фардж: «О господин мой, как это называется?» – «Базилика храбреца», – ответил носильщик, но она сказала: «Ай! ай!» И он вскричал: «Очищенный кунжут!», но она воскликнула: «Ох!» – «Твоя матка», – сказал тогда носильщик, но женщина вскричала: «Ой, ой, не стыдно тебе?» – и ударила его по затылку. И всякий раз, как он говорил ей: «Это называется так-то», – она била его и отвечала: «Нет! нет!» – пока, наконец, он не спросил: «О сестрица, как же это называется?» – «Хан Абу-Мансура», – отвечала она, и носильщик воскликнул: «Слава Аллаху за спасение, ха, ха, о хан Абу-Мансура! „И женщина встала и надела свои одежды, и они вновь принялись за прежнее, и чаши некоторое время ходили между ними, а потом носильщик поднялся и, сняв с себя одежду, сошёл в водоём, и они увидели его плывущим в воде. Он вымыл у себя под бородой и под мышками и там, где вымыли женщины, а потом вышел и бросился на колени их госпожи, закинув руки на колени привратницы, а ноги на колени покупавшей припасы. И он показал на свой зебб и спросил: „О госпожи мои, как это называется?“ – и все так засмеялись его словам, что упали навзничь, и одна из них сказала: «Твой зебб“, – но он ответил:

«Нет!» – и укусил каждую из них по разу. «Твой айр», – сказали они, но он ответил: «Нет!» – и по разу обнял их…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.


Девятая ночь | Тысяча и одна ночь | Десятая ночь