* * *

Когда к нам приходили гости, они постоянно обсуждали то, что все теперь называли сложной ситуацией.

— Как вы полагаете, сколько времени продержится Вторая империя? — как-то спросил меня один из гостей.

Я не понимала, что его так взбудоражило. Хотя, разумеется, у меня не было бабушек и дедушек, испытавших ужасы революции.

— Многим сейчас кажется, что они живут на вулкане, — заметил второй гость.

— Император не имеет никакого права совать свой нос во внутренние дела Дании и в конфликт между Австрией и Пруссией, — добавил еще кто-то.

— У Франции сильная армия, а это, согласитесь, веский аргумент, — возразили ему.

— Не верьте этому. И этим пруссакам тоже не стоит доверять.

Я была слишком озабочена собственными проблемами, чтобы задумываться над всем этим.

Июль 1870 года вошел в историю как роковой для Франции месяц.

В один из его самых жарких дней Николь, вернувшись с прогулки, взволнованно сообщила, что Франция объявила войну Пруссии.

В тот же день я получила письмо, заставившее меня забыть о войне. Письмо было от Клэр и содержало страшное известие.

Моя дорогая Кейт!

Я не знаю, с чего начать. Произошло нечто ужасное. Умер твой отец. Это случилось так внезапно. Конечно, он уже почти полностью ослеп. Кейт, он делал вид, что смирился с болезнью, но это оказалось совсем не так. Он часто поднимался в мастерскую, где вы с ним провели вместе столько счастливых часов, и подолгу сидел там. Смотреть на это было невыносимо больно.

Он плохо спал, и я попросила, чтобы врач выписал ему лекарство, которое он мог бы принимать на ночь. Мне казалось, оно ему помогает. Но однажды утром я зашла к нему, чтобы разбудить… и обнаружила его мертвым.

Он лежал… такой спокойный и казался совсем молодым. Как если бы он был счастлив. Было проведено дознание. Все мне очень сочувствовали. Следователь сказал, что это большая трагедия, когда у великого художника отнимают то, что ему необходимо больше всего на свете. Если зрение теряет обычный человек, ему легче смириться с судьбой. Но для тех, кто живет своей работой, все обстоит иначе.

Они заявили, что он совершил самоубийство, находясь в состоянии помутнения рассудка. Но его рассудок был совершенно ясен. Он просто почувствовал, что больше не может… не может жить без глаз.

Я не знаю, что делать, Кейт. В настоящий момент я ни на что не могу решиться. На твоем месте я не стала бы сейчас приезжать. Здесь тебе будет еще больнее. Все очень добры ко мне. Франческа Мэдоуз заставила меня переехать к ним, так что я пишу тебе из дома священника. Хоуп тоже пригласила меня к себе, и в конце недели я переберусь к ней. Когда ты получишь это письмо, я уже, наверное, буду у нее.

Ты ничего не сможешь изменить. Быть может, я приеду в Париж повидаться с тобой, и мы сможем обо всем поговорить.

Твой отец все время говорил о тебе. Только за день до смерти он опять сказал, как счастлив оттого, что ты добилась успеха. Он говорил и о твоем сынишке. Похоже, он считал, что может спокойно умереть, так как вы с Кендалом продолжите семейную традицию.

Дорогая Кейт, я знаю, какой это для тебя тяжелый удар. Я попытаюсь начать новую жизнь и благодарна Богу за настоящих друзей. Еще не знаю, что буду делать. Наверное, продам дом, если ты не возражаешь.

Он оставил мне дом и все свое небогатое имущество. За исключением миниатюр, конечно. Они твои. Возможно, я когда-нибудь привезу их тебе в Париж…

Боюсь, что письмо вышло очень нескладным. Я переписывала его уже три раза. Но у меня не получилось смягчить удар.

Я люблю тебя, Кейт. Мы должны поскорее встретиться. Нам предстоит принять важные решения.

КЛЭР

Письмо выпало у меня из рук.

Вошла Николь.

— Император возглавит армию. Он перейдет Рейн и добьется от германских государств нейтралитета, — заговорила она. — Что с тобой? Что случилось?

— Мой отец умер, — ответила я. — Он покончил с собой.

Я протянула ей письмо.

— Боже мой, — прошептала Николь.

Она была невероятно чутким и отзывчивым человеком. Меня всегда изумляло то, как она умеет мгновенно преображаться из холодной и насмешливой светской дамы в участливого и трепетно чувствующего друга.

Первым делом она приготовила чашку крепкого кофе и заставила меня выпить его. И говорила, не умолкая говорила со мной об отце, о его таланте, о том, чему он посвятил свою жизнь… и о том, как внезапно он был лишен возможности заниматься главным делом своей жизни.

— Он не смог этого вынести, — вздохнула она. — Его ограбили, отняв самое ценное… его глаза. Без них он уже не мог быть счастлив. Быть может, теперь он обрел счастье и покой.

Беседуя с Николь, я приободрилась и еще раз возблагодарила небеса за то, что она есть в моей жизни.