…Чего грустный такой? — спросил Чапаев. — Так, — ответил я, — мысли. — Какие еще мысли? — Неужели вам, Василий Иванович, правда интересно, о чем я думаю? — А что ж, — сказал Чапаев, — конечно. — Я, Василий Иванович, думаю о том, что любовь прекрасной женщины — это на самом деле всегда снисхождение. Потому что быть достойным такой любви просто нельзя. — Чиво? — наморщась, спросил Чапаев. — Да хватит паясничать, — сказал я. — Я серьезно. — Серьезно? — спросил Чапаев. — Ну ладно. Тогда гляди — снисхождение всегда бывает от чего-то одного к чему-то другому. Вот как в этот овражек. От чего к чему это твое снисхождение сходит? Я задумался. Было понятно, куда он клонит. Скажи я, что говорю о снисхождении красоты к безобразному и страдающему, он сразу задал бы мне вопрос о том, осознает ли себя красота и может ли она оставаться красотой, осознав себя в этом качестве. На этот вопрос, доводивший меня почти до безумия долгими петербургскими ночами, ответа я не знал. А если бы в виду имелась красота, не осознающая себя, то о каком снисхождении могла идти речь? Чапаев был определенно не прост. — Скажем так, Василий Иванович, — не снисхождение чего-то к чему-то, а акт снисхождения, взятый сам в себе. Я бы даже сказал, онтологическое снисхождение. — А енто логическое снисхождение где происходит? — спросил Чапаев, нагибаясь и доставая из-под стола еще один стакан. — Я не готов говорить в таком тоне. — Тогда давай еще выпьем, — сказал Чапаев. Мы выпили. Несколько секунд я с сомнением смотрел на луковицу. — Нет, — сказал Чапаев, отирая усы, — ты мне скажи, где оно происходит? — Если вы, Василий Иванович, в состоянии говорить серьезно, скажу. — Ну скажи, скажи. — Правильнее сказать, что никакого снисхождения на самом деле нет. Просто такая любовь воспринимается как снисхождение. — А где она воспринимается? — В сознании, Василий Иванович, в сознании, — сказал я с сарказмом. — То есть, по-простому говоря, в голове, да? — Грубо говоря, да. — А любовь где происходит? — Там же, Василий Иванович. Грубо говоря. — Вот, — сказал Чапаев удовлетворенно. — Ты, значит, спрашивал о том, как это… Всегда ли любовь — это снисхождение, так? — Так. — Любовь, значит, происходит у тебя в голове, да? — Да. — И это снисхождение тоже? — Выходит, так, Василий Иванович. И что? — Так как же ты, Петька, дошел до такой жизни, что спрашиваешь меня, своего боевого командира, всегда ли то, что происходит у тебя в голове, — это то, что происходит у тебя в голове, или не всегда?#3