61

Тэмуджин сказал:

— Пришла наша пора.

Бортэ посмотрела на мужчин. Тэмуджин говорил о татарах все время с той минуты, когда Борчу и Джэлмэ вошли в шатер. Он послал за этими вождями, как только разведчики предупредили его, что несколько татарских родов бегут в их направлении, теснимые наступающей цзиньской армией. Все трое обсасывали новость словно мозговую кость. Глаза Тэмуджина блестели, — теперь у него появилась возможность нанести удар убийцам отца.

Четыре сына Бортэ сидели на подушках, внимательно слушая.

— Цзиньцы, видимо, устали от своих жадных татарских друзей, — сказал Джэлмэ. — Мы должны помочь им наказать это нечистое племя. Цзиньцы вознаградят нас за это.

За пологом послышались голоса, и в дверном проеме кто-то появился. Свет от очага высвечивал гладкое лицо Кокочу. Бортэ почувствовала ужас. Ее муж послал за Кокочу; сын Мунлика был уверен, что хан окажет ему милостивый прием в любое время.

Тэб-Тэнгри — так теперь все звали шамана, Всенебесным, Всемилостивым. Он жил в их стане уже больше года, и многие говорили, что он часто взбирается на Небо поговорить с Тэнгри. Джэрэн боялась даже дать его тени коснуться ее. Халат у него был шелковый, грудь украшало ожерелье из сверкающих камней, шляпа утыкана орлиными перьями — все это дары, полученные от Тэмуджина за его заклинания. Он посылал свою душу в волчьем обличье рыскать по степи и летать в виде сокола над кочевьями. Ничто не могло укрыться от него. Бортэ старалась не думать в его присутствии, боясь, что шаман учует ее мысли.

— Я приветствую тебя, хан и брат, — пропел Тэб-Тэнгри.

Глаза у него были большие и черные, безволосое лицо — красивое, как у женщины. Он не был похож на своих братьев, дюжих парней со спокойным, как у Мунлика, взглядом, и некоторые говорили, что Мунлик не может быть его отцом. Ходили слухи, что его породил луч света, упавший с Неба сквозь дымовое отверстие юрты его матери и попавший в ее утробу.

— Привет, брат Тэб-Тэнгри.

Тэмуджин смотрел на него во все глаза. Даже хан побаивался шамана, который обладал властью, недоступной другим Кокочу вызвал дождь, когда он был нужен, и стоял при этом в поле под дождем в то время, как другие прятались по юртам или накрывались с головой, лежа на земле. Даже громы Тэнгри не могли поразить его.

— Я бы пришел раньше, — сказал Тэб-Тэнгри, — но моя душа бродила, привязанная к телу лишь тончайшей ниточкой, и я не мог нарушить заклинание даже ради вас.

— Мы говорили о том, как побить татар, — известил шамана Тэмуджин. — Ты погадаешь на костях для нас во время военного курултая.

Тэб-Тэнгри сидел на подушке между Джэлмэ и мальчиками. Одна из женщин Бортэ принесла архи и дрожащими руками поднесла ему рог. Шаман пробормотал благословение и поднял голову.

— Я буду гадать по костям, — сказал он, — но я уже вижу, что они нам скажут. Когда я послал свою душу побродить, я парил над большим станом, пока не увидел внизу огонь. Я упал на землю и оказался среди людей, и бледный свет, исходивший от их лиц, сказал мне, что я среди мертвых. Люди пили из сосудов, которые были зарыты вместе с ними. Один из них вручил мне свою чашу.

Декламируя, шаман раскачивался. Мальчики закрыли лицо руками и подсматривали сквозь пальцы.

— Я выпил из чаши, — продолжил Тэб-Тэнгри, — и почувствовал вкус крови, а потом человек сказал: «Я Есугэй-багатур, отравленный врагами, когда пил из их чаши, но теперь я прихлебываю их кровь, которую дал мне мой сын».

Борчу вздрогнул.

— Сильное знамение!

— И я обращаю на него ваше внимание. — Тэмуджин дернул себя за ус. — Мы зажмем проклятых татар в тиски между нашими людьми и цзиньской армией. Дух моего отца и тени Амбахая и Хутулы досыта напьются их крови. — Он помолчал. — Мы попросим хана Тогорила помочь нам и получить свою долю добычи. Сыновья хана найманов все еще воюют друг с другом за государство их покойного отца, так что кэрэитам нечего бояться нападения с запада, пока они сражаются на нашей стороне.

— Я поеду с тобой, отец, — вырвалось у Тулуя.

Джэлмэ засмеялся.

— Ему только шесть, а он уже хочет попробовать вкус войны.

— С нами поедет Джучи, — сказал Тэмуджин. — Он уже достаточно взрослый, чтобы ездить с заводной лошадью на поводу. Другие останутся здесь и будут охранять мать.

Джучи бросил торжествующий взгляд на Чагадая. Скоро они все поедут на войну. У Бортэ сжалось сердце.

— Я слышу рыдания татарских женщин, — декламировал Тэб-Тэнгри, — и вижу татар, лежащих у наших ног. Брат мой добьется победы.

Через пятнадцать дней после того, как войско выступило навстречу татарам, к стану Оэлун подскакал старик с посланием. Двоюродные братья хана из рода джуркинов отказались принять участие в походе. Теперь же, в отсутствие большинства воинов, они совершили набег на один стан, убив десять человек.

После стольких лет ропота и споров Сэче Беки и Тайчу наконец решили порвать с ее сыном, Тэмуджин был терпелив, и вот как ему отплатили.

Были предупреждены другие станы. Она послала пятерых старших мальчиков с посланием, предлагающим быть настороже. Вожди джуркинов, видимо, надеялись, что Тэмуджин падет и они в конце концов приберут ханство к рукам.

Через двенадцать дней после отъезда старика служанка попросила Оэлун выйти из юрты.

— Хучу вернулся, — сказала она, всхлипывая.

Оэлун выбежала из юрты. Ее приемный сын ждал за кольцом повозок, разговаривая с подростком, стоявшим на часах. Два других воина стояли тут же, один из них схватил за плечо мальчика, которого она не знала. Хучу оставил их у лошадей и побежал к Оэлун.

— Мама, — кричал он, — мы победили! — Он обнял ее и больно прижал к доспехам. — Я напросился в гонцы… я хотел первым рассказать тебе.

Она высвободилась и погладила его смуглое лицо.

— Мы встретили татар в долине реки Ульджа, — рассказывал Хучу. — Они попали в ловушку — не могли отступить на юго-восток, не наткнувшись на цзиньцев. Мы сражались, пока не потеснили их туда, где их ждали женщины с повозками и стадами.

Оэлун проводила Хучу в юрту.

— Я верю, что вы с Кукучу проявили себя хорошо.

— Мы были в левом крыле легкой конницы, под командой Борчу. Мои стрелы находили свои цели, а Кукучу отрубил голову одному их нойону, когда того сбросила лошадь.

Служанка помогла молодому человеку освободиться от доспехов, он упал на подушку.

— Татарский вождь Мэгуджин бежал в лес. Он со своими людьми сделал засеку, но Тэмуджин не собирался дать им удрать — он сам повел людей на засеку, и ни один татарин не уцелел.

Служанка подала Хучу кувшин, он быстренько попрыскал и стал жадно пить.

— А как мои другие сыновья? — спросила Оэлун.

— Никто не ранен, мама. Мунлик-эчигэ и его сыновья тоже не ранены. — Она молча корила себя за то, что подумала о своих сыновьях в первую голову. — Все хвалят Кокочу… Тэб-Тэнгри за его колдовство. Когда татары дрогнули и побежали, он поднял ветер, который многих из них сбросил с коней.

— Колдовство бесполезно без храбрых бойцов. — Она быстро сделала знак, отводящий беду. — В наших станах будут плакать, Хучу. В такой битве должны быть потери.

Он посерьезнел, но потом просиял.

— Татар пало гораздо больше, и Тэмуджин позаботится, чтобы вдовы и сироты получили свою часть добычи. Себе он забрал кровать Мэгуджина — она покрыта золотом и жемчугами.

— Он, несомненно, украл ее в каком-нибудь городе в Китае. Цзиньский генерал, наверно, остался доволен, что мы пришли на помощь.

— Князь Ваньяньсян дал нам забрать большую часть военной добычи, — сказал Хучу, — присвоил Тэмуджину и хану кэрэитов титулы. Тогорил теперь Ванг хан, царь, а Тэмуджин — Джауд Хури, Миротворитель. — У сына Оэлун уже был титул повыше, но, наверно, цзиньцы думали, что только их титулы имеют значение. — Как обычно, у Тэмуджина руки не загребущие — он даже отказался от нескольких хорошеньких татарок и взял кровать Мэгуджина. — Хучу сдвинул брови. — Тэб-Тэнгри получил такую же долю, как и сражавшиеся в передних рядах, но ведь его заклинания помогли нам.

— Одного лишь не предсказал Всенебесный, — сказала Оэлун, на время забыв о своем страхе перед приемным сыном. — На людей напали джуркины. Пока вас не было, они убили десять человек.

Хучу побледнел, потом выпрямился.

— Мы напрасно ждали их шесть дней. Тэмуджин был в бешенстве. Нам пришлось выступить без них, но он собирается отплатить Сэче и Тайчу за неподчинение. Я не думал, что они зайдут так далеко.

— Зашли. Это хуже, чем неподчинение. Они, наверно, думают, что раз они могут возвести в ханы, значит, могут и низвергнуть.

Она взяла у него кувшин.

— Сюда приезжал человек, рассказавший мне все. Он просил меня, как мать хана, принять меры. Я послала гонцов и предупредила наших людей, чтобы были настороже.

— Теперь, наверно, Тэмуджин уже знает об этом предательстве. Джуркины забыли о своей присяге — этого он не простит. — Хучу щипнул пробивающиеся усики. — Они годами вставляли нам палки в колеса, клеветнически утверждая, что Тэмуджин слишком многого хочет. Хан отдает своим людям больше, чем большинство правителей.

Ее сын был щедр во всем, подумала она, кроме власти. Это он оставит себе. Ее радость при виде Хучу целого и невредимого была немного омрачена. Скоро у него будет собственная юрта и жена. Наверно, в его части военной добычи есть татарская девушка.

Товарищи Хучу позвали его. Служанка впустила их. Они привели и маленького мальчика, которого она уже видела с ними.

— Приветствую тебя, хатун и мать нашего хана, — сказал один из приезжих. — Я попросил бы оказать нам чуточку гостеприимства перед нашим отъездом.

— Я совсем забыл, — вставил Хучу перед тем, как она ответила. Он показал на мальчика. — Этот мальчик был среди пленных татар, и Тэмуджин взял его для тебя. Мле хотелось привезти один из твоих прибытков сразу же.

Мальчик взглянул на нее черными глазами. Одежда его была испачкана, но халат отделан соболем и шелком, а в нос продето золотое кольцо.

— Наверно, сын нойона, — сказала ласково Оэлун. — Как тебя зовут?

— Шиги Хутух.

Он распрямился, напомнив ей о том, как выглядел Хучу, когда его привели к ней.

— А что рассказывал тебе обо мне мой сын Хучу?

— Что ты добрая и что твои сыновья храбрейшие люди. Что ты стала матерью ему, когда у него никого не было. — Горло у него задвигалось, будто он глотал. — Я потерял мать, когда мы бежали от цзиньцев… Мой отец погиб, когда…

Он вытирал слезы, полившиеся из глаз.

Вдруг Оэлун охватил ужас перед битвами и деяниями мужчин. Некоторые из самых злостных врагов Есугэя наказаны, и все же этого мальчика и бессчетное количество других детей приходится наказывать за поступки, совершенные еще до рождения их на свет. Она питала ненависть Тэмуджина рассказами об отравлении отца, рассказами, повторяемыми так часто, что она сама поверила в них, и вот он — результат.

Глупые мысли, сказала она себе, слабость, недостойная матери хана.

— Благородная госпожа, ты будешь теперь моей матерью? — спросил Шиги Хутух.

— Да. — Она взяла его за маленькую руку. — Ты будешь моим сыном.

— Наша мама, — сказал Хучу, — взяла бы к себе всех детей мира, если бы это было возможно.

— Да, — прошептала она. — При одной матери они все стали бы братьями и сестрами — возможно, и воевать бы перестали.

Мужчины рассмеялись. Это была мечта о невозможном. Оэлун привлекла к себе мальчика-татарина.