Identity на службе у демократии
Различные подходы к identity и демократии нашли свое отражение в свободном мире в решении тех наболевших вопросов, с которыми он сталкивается Американская модель, которая базируется на связи между пересекающимися самоидентификациями и демократией, основана на глубоком уважении к правам человека Такая модель создает необходимые предпосылки для плодотворного сотрудничества identity и демократии.
В Европе депо обстоит иначе Будь то мультикультурализм, как в Великобритании или Нидерландах, или политика ассимиляции, как во Франции, демократия и identity рассматриваются здесь как антиподы, при этом выигрыш identity означает автоматический проигрыш демократии. К сожалению, европейская идея демократии не оставляет места для сильных и разнообразных самоидентификаций, каждая из которых утверждает свое видение жизни. Как постепенно блекнет мозаика ярких красок и опенков, так европейские страны, обогатившие мир своими разнообразными культурами, во имя всеобщей демократии теряют свою уникальную идентичность и становятся пустыми коконами, лишенными исторических корней Порывая связь со своими традициями и прошлым, постепенно растворяясь в мультикультуралистской или универсальной, глобальной identity, европейцы теряют связь с тем, что наполняло их жизнь значением и сознанием цели.
Европейский взгляд на identity и демократию как на борьбу двух противоположностей ставит еще более глубокий вопрос: может ли демократия, которая не оставляет места для identity, сохраниться на протяжении длительного времени?
Разрушительный, по мнению теоретиков post — identity, национализм сыграл важную роль в защите свободного мира от агрессий. В годы испытаний Рузвельт. Черчилль и де Голпь давали своим согражданам надежду и силу, обращаясь к историческим традициям и национальным ценностям. Чтобы защитить будущее своей нации, каждый из них обращался к ее уникальному прошлому. Голос свободной Франции, де Голпь, заявлял «Наша единственная цель — остаться до конца французами, достойными Франции». Черчилль напоминал своим соотечественникам, что «над всеми партиями, над всеми группами и классами… есть что-то, что объединяет и поддерживает всех нас, что дает силы пройти через все трудности и преодолеть их: это наше внутреннее единство под руководством правительства Его Величества». За год до Перл-Харбора, в своем третьем инаугурационном обращении. Рузвельт цитирует первое обращении к нации Джорджа Вашингтона и обращается к американскому прошлому, чтобы мобилизовать волю нации для предстоящих битв «Предназначение Америки было дано в пророчестве, которое сделал наш первый президент в его первой инаугурационной речи в 1789 году: «Мы призваны сохранить святое пламя свободы и защитить судьбу нашего республиканского устройства». Если мы, его наследники, растеряем этот священный огонь, если мы из-за наших сомнений и страхов позволим ему погаснуть, мы отвергнем ту судьбу, за которую так страстно и яростно боролся Вашингтон. Каждая жертва, которую мы принесем во имя защиты нации, будет оправдана сохранением ее веры и духа сейчас и в будущем».
Все эти лидеры в кризисной ситуации обращались к традициям, корням, истории нации для того, чтобы именно там черпать сипы для ее защиты Снова и снова на протяжении всей истории мы видим, что общества с сильным чувством identity, с желанием сохранить ее оказались более подготовлены для того, чтобы объединить свои усилия против общего врага. Брюс Бауэр, известный защитник прав гомосексуалистов, резко критиковал американских евангелистов за их враждебное отношение к этому сексуальному меньшинству. В своей книге он пишет, что именно поэтому принял решение уехать из Америки, поскольку не хотел жить в обществе, которое отвергает его.
Что же он обнаружил в Европе? Несмотря на торжество принципа всеобщей толерантности, здесь он был в меньшей безопасности, чем в США Не желая «навязывать» свои ценности и нормы мусульманским группам, в которых отсутствовали демократические традиции, либеральная Европа оказалась не в состоянии защитить его или гарантировать его личную безопасность. Как пишет Брюс Бауэр в своей книге «Пока Европа спала», европейские демократы вместо того чтобы защищать свои демократические нормы, либо игнорировали проблему, либо старались задобрить своих врагов, либо просто бежали. Брюс Боуэр пишет:
С учетом того, что я видел и слышал о евангелическом христианстве в США я не был чересчур расстроен тем, что в период после Второй мировой войны произошел общий упадок христианства в Европе, и тем, что церкви сейчас стоят практически пустые. Но я начал ощущать, что с исчезновением христианской веры из жизни общества исчезло чувство ясного смысла и цели жизни — и что Европа оказалась уязвимой перед лицом завоевания ее людьми, которые обладают значительно более развитым чувством веры и более глубокими убеждениями Не принимая религию всерьез, европейцы не могут себе представить, что кто-то может поступать именно так и исключительно серьезно относиться к вопросам религии.
Демократия требует определенной силы и страсти, чтобы организовать, мобилизовать, убеждать, привлекать людей, вдохнуть в них энергию для того, чтобы бороться за свои идеалы и веру. Эти сипы, эта страсть невозможны без глубокой и сильной связи со своим прошлым, со своими традициями, со своим народом. Identity и есть эта связь.
Соблюдение индивидуальных прав каждой личности важно для демократического общества, но общинная жизнь, жизнь, тесно связанная с обществом, не менее важна для индивидуума. Личность глубоко зависит от мира, в котором она растет Каждый человек родился в определенной семье, в определенной общине, он — часть общей истории, которая связывает членов этой семьи, общины, нации прочными узами Благодаря этому человек выходит за пределы своего узкого и конечного «я», он ощущает связь с чем-то большим, чем он сам. От того, насколько развито это чувство вовлеченности и взаимных обязательств, зависит в конечном счете успех в защите прав как самого индивидуума, так и всего общества.
Ослабление «самости» индивидуума не служит укреплению общества, и именно в этой точке Аристотель критиковал своего учителя Платона. Последний мечтал об утопической республике, где частные привязанности, особенно семейные, были бы уничтожены во имя более крепкой связи личности и государства. Для Платона одно было несовместимо с другим: чем крепче привязанность к семье, тем слабее привязанность к государству. Аристотель был с этим не согласен: для него человек может быть одновременно и хорошим отцом и патриотом, одно не противоречит другому. Более того — крепкие семейные ячейки являются основой крепких общин, которые, в свою очередь, строят сильные нации.