Глава 5
Дом Каретниковых был хорош. Двухэтажный, каменный — чисто особняк! Стоял высоко, с видом на волжское раздолье, вокруг большой сад — даже зимой было заметно, что за ним хорошо ухаживают. К высокому крыльцу с резными деревянными колоннами вела аллея из крепкостволых высоких деревьев. По серебристому отливу коры Викентий Павлович узнал тополя. В его родных, более южных краях, это дерево бывало и мощнее, и выше. Но стройная, как на подбор, аллея радовала глаз.
Коляска Рябцова осталась у кованой — в пиках и завитушках — ограды, они же прошли к дому по старательно очищенной от снега дорожке. «В доме есть хозяин — хороший и строгий», — отметил для себя Петрусенко. Этого хозяина они вскоре и приветствовали, когда двое расторопных слуг стали в передней чистить от снега их меховые макинтоши, а оба гостя прошли в залу. Раскрасневшиеся с мороза, потирая руки, они сразу почувствовали, как здесь уютно, как жарко натоплена изразцовая печь.
Из другой двери, откинув портьеру, к ним вышел юноша. И хотя Петрусенко знал, что Андрею Каретникову всего девятнадцать лет, все же поразился, насколько тот и в самом деле молод, выглядит даже моложе своих лет. Рябцов тут же по-свойски обнял хозяина, но Викентий Павлович заметил, как паренек сдвинул брови и, помедлив для приличия самую малость, поспешил отстраниться. Усмехнувшись про себя, Петрусенко решил, что не так уж тот юн и беззащитен. Но красив был парень замечательно: стриженные кругом волосы лежали крупными кольцами вокруг чистого лба, брови и ресницы были темнее волос, серые глаза казались огромными, ямочка на подбородке, мягко очерченные, но твердо сжатые губы. Паренек выглядел невысоким и хрупким, но Петрусенко помнил по рассказу Торопова, что Андрей в детстве и отрочестве много болел.
— Вот, крестник, пришел повидаться и товарища с собой привез. Рекомендую — господин Петрусенко, адвокат.
Андрей улыбнулся приветливо, но сдержанно.
— Милости прошу. Рад. Петр Самсонович нам родной и его друзья в нашем доме всегда в радость.
Голос был под стать самому юноше: ломкий, но приятный, глубокий. Каретников провел гостей к дивану усадил, сам присел поодаль, у стола. Но Викентий Павлович сразу понял, что присел ненадолго.
— Как дела, Андрюша? Забыл ты нас, не заходишь. Девчата мои скучают.
— Привет им передавайте. А что до былых посиделок, так то время прошло. Другие у меня теперь заботы.
— Не нужна ли помощь? — обеспокоился Рябцов.
— Нужны, дорогой Петр Самсонович, и совет, и помощь. Мне на завод предлагают новое оборудование англицкое. Мой инженер очень советует, а я в сомнении. Посмотрели бы вы да ваши специалисты проспекты…
Андрей с улыбкой глянул на Петрусенко:
— Нашему гостю эти разговоры вряд ли интересны. Я зайду к вам, скажите — когда?
— Зайди, милый, завтра, а то третьего дня я вновь отбуду. А потому вот о чем просить тебя хотел… Господин Петрусенко в нашем городе по делам на несколько дней. А дела его — в уездной управе. Я-то уезжаю, в моем доме ему среди моих девиц шумно да хлопотно будет. А отель наш, сам знаешь, горел недавно, теперь ремонтируется…
— Я понял, крестный! Мой дом велик да пуст, и уездная управа рядом, в двух шагах. И я, и маменька будем рады гостеприимство оказать.
— Благодарю вас, господин Каретников, — Викентию Павловичу молодой человек становился все более симпатичным. — Мне и вправду так будет удобнее.
— Тогда, Андрюша, распорядись: у ворот моя коляска, там вещи нашего гостя.
— Я пошлю Степана, — сказал Андрей Викентию Павловичу. — Он отнесет ваш багаж наверх, в гостевую комнату, все там приготовит. И пока вы будете жить здесь, этот слуга — в вашем полном распоряжении.
Тут молодой человек встал, чтобы встретить вошедшую женщину, подвел ее, а сам извинился:
— Вот матушка составит вам компанию. Я же пойду — дела ждут. Распоряжусь, чтоб обед подавали…
Втроем, перейдя в столовую, они еще долго сидели за гостеприимным обильным столом. Был здесь рассольник из гусиных потрохов, мясной пирог-расстегай, волжская осетрина, по-особому приготовленная. К чаю с горячими булочками принесли терновой наливки… Мария Петровна так была рада и куму, и неожиданному гостю, что Петрусенко тотчас же понял, как одиноко и замкнуто живет эта женщина. Бесспорно, она была красавицей — лет двадцать назад. Но теперь представляла из себя матрону, озабоченную лишь мыслями о любимом сыне. О нем и говорила все время: и хвалила, и жаловалась одновременно.
— Почти не вижу Андрюшеньку! Обедать разом не сядет — весь в делах, разъездах. Таким ли он был, Петр Самсонович?
— Да, парень изменился! Не погибни Иван Афанасьевич, так бы он и оставался при вас, вашим сыночком. Но видите, как жизнь повернула…
— Оно конечно… — вздыхала женщина. Во вздохе этом была, видимо, и грусть о погибшем. Но, подумалось Петрусенко, — грусть обычная, человеческая, а не женская тоска. И опять:
— Уезжает часто сынок…
— Но ведь промысел у вас какой — по Волге до Каспия! И фабрики по уезду. А у Андрея Ивановича хватка каретниковская!
О дочери за все это время Мария Петровна словно и не вспомнила. Может, стыдилась чужого человека? Только все об одном:
— И не поговорит Андрюшенька! Все: «дела, маменька, некогда». Ручку поцелует — и с глаз…
После обеда Рябцов откланялся. Петрусенко тоже оделся, вышел его проводить. Пока шли по аллее к воротам, фабрикант говорил радостно:
— Слышали? Попросил-таки моего совета крестник! Ничего, все еще наладится.
И не удержался, спросил:
— А все же, Викентий Павлович, коли не секрет: что вас привело к Каретниковым? Трагедия, да! Но тайн вроде нет…
Петрусенко, склонив голову и слушая, как морозно поскрипывает в такт шагам снежок, ответил не сразу. Потом пожал плечами как будто даже небрежно.
— Совпадений много: дочь убегает, отец погибает, женщина исчезает, сын меняется… Я, знаете ли, привык не доверять случайным совпадениям. Совпадения, по-моему, знак судьбы. А значит — не случайны…
Успел еще Викентий Павлович немного погулять по городку. Мощеные улочки здесь то сбегали под горки, то поднимались на холмы. Дома, в основном деревянные и одноэтажные, смотрелись добротно, нарядно. Должно быть, не везде так было, но Петрусенко в окраины не углублялся. И еще показалось ему, что в небольшом этом городке очень много детворы. Он постоянно натыкался на ребят. То в него попадали снежком, то чуть не сбивали на крутом повороте вихрем мчащиеся санки. В городском сквере, на залитом катке, красиво катались гимназисты и пансионерки. Но когда он спустился к пристани, увидел, что застывшая река стала сплошным катком для множества мальчишек и девчонок, да и для взрослых тоже.
Смеркалось рано, пробили вечерню колокола двух церквей. Викентий Павлович вернулся в усадьбу Каретниковых. Мария Петровна на минутку вышла к нему пожелать спокойной ночи. Андрея нигде не было видно. Вообще в доме стояла сонная, предночная тишина и покой. Петрусенко попросил чай себе в комнату, лег в рубашке и брюках на кровать, поверх покрывала, раскурил трубку.
От сегодняшнего дня большего, чем знакомство с хозяином, он и не ожидал. Завтра он начнет ненавязчиво вживаться в быт, разговаривать со слугами, надворными рабочими, местным приставом, почтальоном… Если представится случай, напросится с Андреем сходить на завод: хорошо бы пообщаться с инженером. Ну, а Каретниковы… Мария Петровна проста для понимания. Но так ли легко будет разговорить ее о погибшем муже? Петрусенко уверен не был. У нее могли быть причины о чем-то умалчивать. Кто знает?.. Андрей тем более крепкий орешек, это он понял почти сразу. Обманчивая юная внешность и тяжелый блеск в глазах. Избегает общения. А ведь как раз он особенно интересен: очевидец трагедии. Как к нему подобрать ключик?
Викентий Павлович потянулся, сел, нащупал ногами ночные тапочки. Он чувствовал, как дремота обволакивает его. Это уютная комната так действовала. Из стены чуть выступал угол печи, обложенный чудесными изразцами. Узоры литой дверцы поддувала начищены до блеска, а ручка в виде медвежьей морды — настоящее произведение искусства. Тепло, идущее от печи, клонило в сон, но ему еще нужно было время — подумать, сделать записи в блокноте. Петрусенко вспомнил, что в гостиной на столе стоял, и, видимо, постоянно, графинчик с коньяком. Он улыбнулся: вот что ему надо — рюмочку коньяка! Это взбодрит, на время прогонит сон. Беспокоить приставленного слугу Степана не хотелось. Он, еще когда принес чай, откланялся, пожелав спокойной ночи. Старик небось уже лег в постель. Викентий Павлович встал, взял подсвечник, снял со свечи нагар, чтобы ярче горела, и отворил дверь.
Длинный коридор второго этажа уходил в глубь дома. Света свечи не хватало, но Петрусенко знал, что по левую сторону располагаются двери многих комнат. Когда-то, наверное, здесь часто бывали гости, теперь же — пусто, тихо. Хозяева и слуги обитают внизу. Потому отведенная ему комната оказалась первой от лестницы. Через два шага его рука легла на отполированное дерево перил, блики свечи отразились в таких же темно-полированных ступенях. Еще днем Петрусенко обратил внимание на то, как красива эта лестница — широкая, с плавным изгибом. И даже угол стены — не угол, а мягкий овал. Вообще дом, каменный снаружи, внутри хранил свою древнюю деревянную суть. И дерево было так чудесно обработано, что не просто радовало глаз, а словно дарило человеку свое природное тепло… И растворяло в себе суету, шум. Возможно, поэтому Викентий Павлович спускался тихо, неслышно. И вышел в залу, отодвинув рукой портьеру так незаметно, что сидевший у окна юноша не шевельнулся.
Викентий Палович невольно замер, глядя на Андрея Каретникова. Свеча в руке горела ровно, тусклый свет круга был узок и не достигал хрупкой фигуры у окна. Освещала Андрея полная луна: нежный профиль, серебристый отблеск волос, тонкую руку, державшую занавеску. Молодой хозяин был уже без сюртука, светлая неподпоясанная рубаха легкими складками облегала фигуру. Вот он отпустил занавеску, мимолетным движением поправил прядь волос, взял с подоконника подсвечник и, не видя Викентия Павловича, пошел в другой конец комнаты к выходу. Он не знал, что на него смотрят, и его рука, держащая на отлете свечу, и его походка были совсем другими — не такими, как днем. Прежде чем Петрусенко сумел сформулировать в словах то, что уже несколько мгновений как понял, прежде чем он заставил себя поверить в невероятное, но такое простое открытие, Каретников шагнул в открытую дверь. И лишь тогда Викентий Павлович тихо, но ясно произнес — нет, позвал:
— Анастасия Ивановна! Настя…