Ай да веселье! Пир да гульня!^[127]

Примите в компанию и меня!

Вот она, армия, войско Христово!

Турки вы? Антибаптисты? Кто вы?

В воскресный-то день — и такой вертеп!

Иль мните, что бог всемогущий слеп,

Что долготерпенье его без предела?

Или иного у вас нет дела,

Как ублажать в непотребстве тело?

Quid hie statis otiosi?^[128][129]

Черти! Буяните, то и знай!

А фурии смерти когтят Дунай.

Баварцы последней лишились твердыни,

Регенсбург в лапах врага отныне, —

А войско пирует! Вошло во вкус!

Брюхо растит и не дует в ус.

А мысли-то не о войне — о вине.

И точите вы языки — не клинки.

Подавай вам быка да бабьи бока.

Где уж словить Оксенштирна-быка?^[130]

Разорен, обнищал христианский люд, —

А у войска жратва на уме да блуд.

Час великой вселенской кары настал!

Знаменья в небе грозят бедою,

И господь среди туч широко распластал

Огненно-красную мантию боя.

Он комету, как розгу, над миром занес,

Предвещая безмерные бедствия вскоре.

Церковь стала ковчегом в кровавом море,

И не реки текут, а потоки слез.

Возьмите римскую-то империю.

Зовут пилигримской везде теперь ее.

Рейнские воды — поток невзгоды,

Монастыри — пустыри, где живут упыри.

Пустыни превращены в пустыни.

Амвоны — в загоны, в святой обители

Свили гнезда себе грабители.

Благословенные наши земли

Корчатся, адскую боль приемля.

Да тут и странного нет ничего!

Все через ваше идет скотство,

Через безбожье, которым объяты

Все — от полковника до солдата.

Ведь грех-то — он словно камень-магнит,

Который железо и сталь манит.

За лиходейством следует мука,

Подобно слезе после едкого лука.

Вначале — покой, а потом уж — рцы:

Взгляните в азбуку, молодцы!

Ubi erit victoriae spes,

Si offenditur Deus?^[131][132]

В бордель от святых удираете месс

И смеете жить, на победу надеясь?

Гласит изреченье: «Коль ищешь — найдешь».

Скажем: евангельская вдовица^[133]

Сыскала утерянный ею грош;

Братьев — Иосиф^[134]; Саул — ослицу.^[135]

Но тот, кто ищет в солдатских рядах

Совесть, веру, божий страх,

Тот не сумеет найти их. Где там!

Хоть сто фонарей зажигай при этом.

Правда, другие случаи есть.

Можно у евангелистов прочесть

О том, как солдаты в пустыню явились

К отшельнику. Каялись там, крестились:

«Quid faciemus nos?»^[136] — «Что делать нам,

Чтоб в лоно вернуться твое, Авраам?»

Et ait illis, — и он им изрек, —

«Neminem concutiatis —

Не живодерничайте вовек;

Neque calumniam faciatis! —

Убойтесь лжи! — И сказал засим: —

Contenti estote — довольны будьте

Stipendiis vestris — окладом своим

И о подлых привычках ваших забудьте,

Ибо заповедь есть одна меж другими:

«Не тревожьте всуе господне имя».

Но где отвратительнее бранятся,

Чем здесь, у Фридландца? Скажите, братцы!

Коль на каждую молнию или гром,

Что вы призываете злым языком,

Церковь в колокола бы звонила,

В стране бы давно звонарей не хватило.

И если бы хоть волосок один

Выпадал за каждое «чертов сын»,

Что извергает ваш рот паршивый,

К утру вся бы армия стала плешивой,

Будь вы хоть с Авессаломовой гривой.^[137]

Взять Навина^[138] — он тоже солдатом был.

А Давид Голиафа пращой убил.^[139]

Но кто сказал вам, заблудшие овцы,

Что те были ерники и сквернословцы?

Ведь как будто ничуть не трудней сказать

«С нами божья матерь!», чем «В бога мать!».

Однако известно: чем бочка полна,

То извергает наружу она.

И еще есть заповедь: «Не укради!»

Ее вы, как вижу, точно блюдете.

Зачем же красть, коль все даром берете?

От ваших уловок, угроз, обжорства

Хитросплетений и крючкотворства

Дукаты хранить в сундуке что толку?

Из чрева коровы изымете телку.

С яйцом заодно берете курей.

Вспомните, как говорил иерей:

«Contenti estote», — учил он, бывало.

Что вам — пайка полкового мало?

А впрочем, к чему вас бранить, когда

Сверху эта идет беда.

Каков поп, таков и приход.

Возможно, и в бога не верует тот.

Отец! Ты солдата как хочешь крой,

Но полководца не трогай!

Стой!

Ne custodias gregem meam!^[140]

Ирод! Сведенья мы имеем,

Что подбивает народы он

Пойти к язычникам на поклон.

Эй ты, капуцин! Проваливай вон!

Такой бахвал и хвастун никчемный!

Но аппетит зато огромный.

Хвалился во весь свой безбожный рот,

Что к лету крепость Штральзунд возьмет,

Будь она скрыта в небесных просторах.

Выкуси! Зря только тратил порох!

Кто ему кляпом бы рот заткнул!

Вот чернокнижник! Вот царь Саул!

Гнусней Иуды и Олоферна^[141]!

Сам Люцифер! Исчадие скверны!

Не зря ему страшен петуший крик.

Кончено! Крышка тебе, старик!

Лисица! Нет от него нам спасу!

Лупи его насмерть, дырявую рясу!

Не бойся, попик, еще побудь!

А ну, из Библии что-нибудь!

И сей Навуходоносор надменный,

Архидьявол, посланный к нам геенной,

Известен под именем «Валленштейн»!

Не лучше ль назвать «Убивалленштейн»?

Как убийцу и первого негодяя?

И пока не избавитесь от Фридланда —

Не войско вы, а разбойничья банда!