16

Как и большинство итальянцев, Брунетти верил, что ведется учет всех телефонных звонков, сделанных на территории страны, и сохраняются копии всех факсов. Но как у очень немногих итальянцев, у него были основания считать, что это правда. Однако и те, кто верил, и те, кто был уверен, вели себя примерно одинаково: ничего важного и ничего такого, что могло быть инкриминировано говорящему или вызвать интерес каких-либо государственных служб, по телефону не обсуждалось. А если не было другого выхода, «деньги» в телефонных разговорах становились «вазами» или «цветами», а инвестиции или банковские счета называли «друзьями из зарубежных стран».

Брунетти понятия не имел, насколько широко распространена эта вера и насколько результативна подобная предосторожность, но, когда он позвонил своей приятельнице в «Банка ди Модена», он знал наверняка, что надо предложить ей встретиться за чашечкой кофе, вместо того чтобы тут же задать свой вопрос.

Поскольку банк находился на другой стороне моста Риальто, они решили выпить аперитив на кампо Сан-Лука. Брунетти пришлось проделать достаточно длинный путь — а нужно-то было задать всего лишь несколько вопросов, — но встреча была единственным способом поговорить с Франкой откровенно. Ничего никому не объясняя, он покинул кабинет и направился в сторону Сан-Марко.

Шагая по Рива-дельи-Скьявони, он несколько раз глянул на воду, ожидая увидеть буксиры, и был немало удивлен их отсутствием. Тут Брунетти неожиданно сообразил, что их убрали много лет назад, а он забыл об этом. Как он мог? Ведь ему это хорошо известно! Иногда он не может вспомнить номер своего телефона или лицо булочника. Он не в состоянии припомнить, сколько лет прошло с тех пор, как буксиры исчезли, оставив вдоль riva свободное пространство для лодок и катеров, без сомнения, более полезных для туристического бизнеса.

Какие они носили замечательные латинские названия! И были в любой момент готовы с пыхтением двинуться в путь, чтобы помочь судам, находящимся в водах Канала-делла-Джудекка. Суда, которые теперь ходили по городским каналам, очевидно, были слишком велики для этих храбрых маленьких буксиров и не нуждались в их помощи: чудовища, превышающие размером Базилику и напичканные тысячами кишащих на палубах как муравьи человечков, пришвартовывались у riva, бросали сходни и выпускали пассажиров побродить по городу.

Брунетти перестал об этом думать, пересекая площадь и сворачивая направо, к центру города, в сторону кампо Сан-Лука. Когда он подошел, Франка уже ждала его, разговаривая с каким-то мужчиной, который показался Брунетти смутно знакомым. Приблизившись, он увидел, что они обменялись рукопожатием. Мужчина повернул на кампо Манин, а Франка стала смотреть в окно книжного магазина.

— Ciao, Франка! — Брунетти был по-настоящему рад ее видеть. В школе они были друзьями, какое-то время даже больше, чем друзьями, но потом она встретила своего Марио, а Брунетти поступил в университет, где встретил свою Паолу. У нее были все те же блестящие белокурые волосы, немного светлее, чем у Паолы, и Брунетти теперь уже был достаточно осведомлен о таких вещах, чтобы понимать, что для поддержания этого оттенка ей нужно прилагать определенные усилия. Легкая полнота, которой двадцать лет назад Франка так стеснялась, в зрелые годы украшала ее; на лице — ни одной морщинки, и вряд ли ей приходилось благодарить за это хирурга-косметолога. В больших карих глазах вспыхнули знакомые теплые искорки, когда она услышала звук его голоса.

— Ciao, Гвидо!

Она откинула голову, подставляя щеки для поцелуев.

— Позволь угостить тебя коктейлем.

Он по старой привычке взял ее за руку и увлек по направлению к бару.

Они молча наблюдали, как бармен смешивает вино и минеральную воду, сверху наливает неразбавленный кампари, насаживает на край стаканов по ломтику лимона и привычным движением ставит их перед ними.

— Cin-cin, — произнесли они разом и сделали первый глоток.

Бармен поставил перед ними блюдце картофельных чипсов, но они не обратили на них внимания. Посетители прибывали и постепенно оттесняли их, пока они не оказались напротив окон, выходящих на улицу, через которые можно было наблюдать за жизнью города.

Франка понимала, что это деловая встреча. Если бы Брунетти хотел поболтать о ее семье, он сделал бы это по телефону, а не назначал встречу в баре, где всегда многолюдно и никто не сможет подслушать их разговор.

— Что ты хотел узнать, Гвидо? — спросила она и улыбнулась, желая смягчить резкость вопроса.

— Все, что ты можешь рассказать о ростовщиках.

Она на мгновение отвела взгляд:

— Кому нужна информация?

— Мне, конечно.

Ее губы дрогнули в улыбке.

— Понятно, что тебе, Гвидо, но ты спрашиваешь как полицейский, который ведет расследование, или просто хочешь ответить на вопрос какого-нибудь знакомого?

— Зачем тебе знать?

— Потому что в первом случае, боюсь, мне нечего тебе рассказать.

— А во втором?

— Тогда можем поговорить.

— Но в чем разница?

Он задал вопрос как бы между прочим и тут же шагнул к стойке за порцией картофельных чипсов, скорее чтобы дать ей время обдумать ответ, чем потому, что ему на самом деле хотелось перекусить.

Когда он вернулся, ответ был готов. От чипсов она отказалась, решительно покачав головой, и ему пришлось есть их самому.

— Если ты спрашиваешь как полицейский, то все, что я скажу тебе, мне, возможно, придется повторить в суде или тебе придется признаться, откуда ты получил информацию. — Он попытался возразить, но она не позволила. — Если это обычный дружеский разговор, то я расскажу тебе все, что смогу, но я должна быть уверена, что ты навсегда забудешь об этой встрече.

Франка была как никогда серьезна.

— Они что, так опасны? — не поверил Брунетти.

— Выйдем на улицу, — попросила она.

Франка пересекла кампо Сан-Лука и подошла к витрине книжного магазина. Случайно или намеренно, но Франка остановилась на значительном расстоянии от людей, находившихся в этой части кампо, — это были две старухи, склонившиеся друг к другу, опираясь на свои палки.

Брунетти встал рядом с Франкой, взглянул в витрину: отражение было неотчетливым и чуть искаженным, поэтому пара на стекле легко могла сойти за тех молодых людей, которые много лет назад часто встречались здесь за кофе с друзьями.

— Чего ты так боишься? — спросил Брунетти.

— Моему сыну пятнадцать, — сказала она вместо объяснения и в свою очередь спросила: — Почему ты хотел встретиться именно здесь, Гвидо?

Он улыбнулся:

— Я знаю, что ты занятой человек и живешь близко от бара, я посчитал, что здесь будет удобнее всего.

— Это единственная причина? — спросила она, переводя взгляд с отражения на реального Брунетти.

— Да. А почему ты спрашиваешь?

— Так ты действительно ничего не знаешь о ростовщиках? — удивилась Франка.

— Нет. Мне известно лишь то, что в нашем городе они есть. Но мы никогда не получали никаких официальных жалоб в их адрес.

— С ними ведь обычно имеет дело Финансовая гвардия?

Брунетти пожал плечами. Он не имел ни малейшего понятия, чем на самом деле занимаются сотрудники Корпуса финансовой гвардии.^[13] Он часто видел их, одетых в серую форму, украшенную яркой эмблемой: пылающий факел, подразумевающий, по всей вероятности, жгущее их сердца пламя справедливости. Однако ему как-то не довелось убедиться в положительных результатах их деятельности, разве что она стимулировала граждан изобретать новые способы уклонения от налогов.

Он кивнул, постеснявшись признаться в своей некомпетентности.

Франка отвернулась и обвела кампо глазами. Движением подбородка она указала на расположенный на другой стороне ресторан-столовую:

— Что ты видишь?

Через огромные окна хорошо просматривалось помещение с маленькими столиками, за которыми сидела в основном молодежь, с наслаждением уплетая фаст-фуд.

— Я вижу уничтожение двухтысячелетней культуры кулинарии, — сказал он со смехом.

— Да нет, что ты видишь снаружи? — серьезно спросила она.

Он взглянул в ту сторону еще раз, разочарованный, что она не оценила его шутку, и увидел перед рестораном двух занятых разговором мужчин в темных костюмах; у каждого в руках был портфель. Слева от них стояла молодая женщина, неловко прижимая к боку сумочку: она внимательно изучала записную книжку и одновременно пыталась набрать номер на мобильном телефоне. Позади нее бедно одетый мужчина лет шестидесяти, высокий и очень худой, наклонился, что-то говоря, к пожилой женщине во всем черном, сгорбленной прожитыми годами. Ее маленькие ручки цепко держали большую черную сумку. Лицо у нее было узкое, с длинным острым носом. Она напоминала какую-то из сумчатых зверюшек.

— Я вижу множество людей, которые делают то, что люди обычно делают на кампо Сан-Лука.

— Что именно? — спросила она, поднимая на него настороженный взгляд.

— Встречаются — случайно или по договоренности, разговаривают, заходят выпить, как и мы, а потом идут домой обедать, что и мы с тобой тоже проделаем.

— А эти двое? — Франка указала подбородком на худого мужчину и старуху.

— Она, похоже, находится на пути домой к обеду, только что отстояв длинную мессу в одной из небольших церквушек.

— А он?

Брунетти еще раз посмотрел на пожилую пару. Они были по-прежнему увлечены разговором.

— Синьора, сдается мне, пытается спасти его душу, а синьор решительно не желает спасаться, — ответил Брунетти.

— И правильно делает. Все равно ему нечего спасать, — заметила Франка.

Брунетти удивился, услышав от нее столь резкое высказывание: Франка в жизни ни о ком не сказала дурного слова.

— Да и ей наплевать на спасение его души, — добавила она холодно и безапелляционно.

Франка повернулась к книжному магазину и, стоя спиной к Брунетти, тихо сказала:

— Это Анжелина Волпато и ее муж, Массимо. Эти двое — самые страшные ростовщики в городе. Никто не знает, когда они начинали, но в течение последних десяти лет большинство людей обращалось именно к ним.

Брунетти заметил, что кто-то остановился рядом с ними: подошла женщина, чтобы рассмотреть книги на витрине. Франка замолчала. Когда женщина отошла, Франка продолжила:

— Люди знают, что они ссужают деньги под проценты, приходят сюда, разговаривают с ними, а потом Анжелина приглашает их к себе домой. Она настоящий вампир! — Франка с трудом перевела дыхание. — Оттуда она звонит нотариусу, и они подписывают бумаги. Она дает им деньги. Если нужно лишь несколько миллионов лир, заемщики поручаются своим имуществом. Но если сумма значительная — пятьдесят миллионов или больше, — то она мгновенно рассчитывает процент, хотя, как мне говорили, она неграмотна, как и ее муж. — Франка остановилась, запутавшись в собственных мыслях, вздохнула и закончила: — Если нужна очень крупная сумма, они соглашаются передать ей право собственности на дом, если к назначенному дню не сумеют выплатить условленную часть долга.

— И если они не сумеют?..

— Тогда ее юрист привлекает их к суду, поскольку у нее есть документ, подписанный у нотариуса.

Рассказывая, она не отводила взгляда от обложек книг, выложенных в витрине, а Брунетти в это время инспектировал свою память и совесть и был вынужден признаться самому себе, что услышанное было для него не ново. Точных деталей он, конечно, не знал, но хорошо представлял схему, по которой действуют ростовщики. Однако финансовые преступления — это головная боль Финансовой гвардии. Лишь обстоятельства и слепой случай привлекли его внимание к Анжелине Волпато и ее мужу, которые сейчас, в солнечный весенний полдень все еще беседовали на другой стороне маленькой венецианской площади.

— Какой процент они берут?

— Это зависит от того, в насколько отчаянном положении находится заемщик, — ответила Франка.

— А откуда они об этом положении узнают?

Она отвела взгляд от маленьких поросят в пожарных машинах, несущихся неведомо куда на обложке детской книжки, и с укоризной посмотрела на него:

— Ну, это тебе известно не хуже, чем мне. Когда человек вынужден просить банковский кредит, сотрудники банка узнают об этом к концу дня, члены их семей — утром, а весь город — к полудню.

Брунетти пришлось согласиться. Потому ли, что чуть ли не все жители Венеции связаны друг с другом кровным родством или дружбой, или просто потому, что этот город, сокровищница мировой культуры, остается, по сути, большой деревней, но ни один секрет сохранить в здешнем тесном мирке невозможно. Для него давно стало очевидным, что финансовые проблемы любого венецианца быстро становятся достоянием общественности.

— И все же, какой процент они требуют? — повторил он вопрос.

— Говорят, двадцать процентов в месяц. Но я слышала, что иногда и пятьдесят.

В Брунетти тут же заговорил венецианец.

— Это же шестьсот процентов в год! — вскричал он, не в силах скрыть негодования.

— Намного больше, если это составной процент, — поправила Франка, тем самым доказав, что ее предки прожили в Венеции на несколько веков дольше, чем предки Брунетти.

Брунетти снова взглянул на парочку. Они закончили разговор, и женщина пошла по направлению к Риальто, а мужчина двинулся в их сторону.

Когда он подошел ближе, Брунетти получил возможность разглядеть лицо: выпуклый лоб, кожу, свисающую складками, как от неизлечимой болезни, толстые губы и глаза с тяжелыми веками. У ростовщика была странная, какая-то птичья походка: ноги при ходьбе он слегка приподнимал и, не разгибая, ставил их на землю, как будто беспокоясь о том, чтобы не сбить каблуки туфель, которые уже не раз побывали в починке. На лице Волпато лежала печать возраста и болезни, но его неуклюжая походка — он повернул в сторону мэрии, и Брунетти наблюдал за ним со спины — оставляла странное ощущение юношеской неловкости.

Оглянувшись, комиссар увидел, что старуха исчезла, однако образ то ли сумчатого зверька, то ли грызуна вроде крысы, стоящей на задних лапах, врезался в память Брунетти.

— Откуда ты знаешь обо всем этом? — спросил он Франку.

— Не забывай, что я работаю в банке.

— И эти двое — последняя инстанция для людей, которые не могут ничего от вас получить?

Она кивнула.

— Но как люди о них узнают? — спросил он.

Она внимательно посмотрела на него, как будто размышляла, насколько ему можно доверять:

— Я слышала, что иногда ростовщиков рекомендуют сами работники банка.

— Что?!

— Когда люди пытаются взять кредит в банке и им отказывают, один из служащих как бы случайно предлагает им поговорить с Волпато. Или с тем ростовщиком, который платит ему процент.

— Какой процент? — спросил Брунетти ровным голосом.

Она пожала плечами:

— По-разному.

— От чего это зависит?

— От того, сколько одалживают. От договоренности хозяина или директора банка с ростовщиками. — Брунетти совсем уж было собрался разразиться возмущенной речью, но она не дала ему раскрыть рта: — Если людям нужны деньги, они где-нибудь их все равно раздобудут. Если не у друзей и родственников, если не официальным путем — в банке, то у людей вроде Волпато.

У Брунетти оставался последний вопрос. Настолько деликатный, что ответ на него можно было узнать, только ринувшись напролом. И он спросил:

— Это связано с мафией?

— А что не связано? — вопросом на вопрос ответила Франка, но, заметив, что он раздражен, добавила: — Извини, это была просто шутка. У меня нет прямых доказательств. Но если ты немного поразмыслишь, то поймешь, что это отличный способ отмыть деньги.

Брунетти кивнул. Только покровительство мафии могло гарантировать беспроблемное существование такого прибыльного дела, как ростовщичество, обеспечив невмешательство властей.

— Я испортила тебе аппетит? — спросила она, неожиданно улыбнувшись, и тут же стала прежней Франкой.

— Нет, нисколько, Франка.

— Почему ты интересуешься всем этим?

— Это может быть связано еще кое с чем.

— Почти все в этой жизни связано между собой. — Сделав этот философский вывод, Франка благоразумно закончила разговор, ни о чем больше не расспрашивая, — еще одно качество, которое он в ней высоко ценил. — Пойду домой, обедать. — И она потянулась поцеловать его в обе щеки.

— Спасибо, Франка. — Брунетти обнял ее, чувствуя, как успокаивает его ощущение ее сильного тела и еще более сильной воли. — Видеть тебя — всегда радость.

Она похлопала его по руке и пошла по улице. Глядя в ее удаляющуюся спину, он подумал, что не спросил Франку о других ростовщиках, а теперь уже неловко окликать ее и задавать новые вопросы. Да ему и не хотелось: он торопился домой.