Понедельник, 29 июня

— Как вы думаете, старина, — спросил Уимзи, — кого этот паршивец имеет в виду: «сверкает глазами, проглотив бескрылое двуногое»? Похоже на бенгальскую тигрицу, катавшую смелых девиц^[161].

Инспектор фыркнул.

Какое-то время они ждали. Вдруг дверь кабинета снова открылась, и вышла юная леди, одетая и, очевидно, в здравом уме, поскольку улыбнулась присутствующим и сообщила своему знакомому, сидевшему рядом с Уимзи:

— Все в порядке, дорогой. «Девушка в аэроплане», первый ряд, пою, танцую, начинаю со следующей недели.

Знакомый должным образом ее поздравил, двое мужчин с сигарами и в шляпах вышли, а все собравшиеся ринулись в кабинет.

— Леди, леди, — протестовал секретарь, — так вы ничего не добьетесь. Мистер Салливан занят.

— Послушайте, — подал голос инспектор.

В этот момент дверь приоткрылась на долю дюйма, и нетерпеливый голос прорычал:

— Хоррокс!

— Я передам ему, — торопливо сказал секретарь и червем протиснулся в щель, оттеснив от двери златовласую сильфиду.

— Да хоть сам господь бог. Подождет. Запускайте ту девушку, и эй, Хоррокс…

Секретарь имел неосторожность повернуться спиной. Сильфида тотчас этим воспользовалась. На пороге завязалась перепалка. Затем дверь вдруг распахнулась и разом изрыгнула сильфиду, секретаря и очень полного мужчину, чье добродушное выражение лица полностью противоречило воинственному голосу.

— Грейс, дорогуша, даже не пытайся. Для тебя сегодня ничего нет. Зря тратишь мое время. Будь хорошей девочкой. Я дам тебе знать, когда что-нибудь появится. Привет, Филлис, снова пришла? Молодец. Ты мне можешь понадобиться на той неделе. Нет, Мэмми, седовласые матроны сегодня не нужны. Я… Эге!

Его взгляд упал на Уимзи, который застрял с кроссвордом и рассеянно озирался кругом в поисках вдохновения.

— Эй, Хоррокс! Какого черта вы мне не сказали? За что, по-вашему, я вам плачу? Тратите мое время почем зря. Эй, вы, как вас звать? Вы тут впервые, да? Мне нужен ваш типаж. Эй! Розенкранц!

В дверях возник еще один джентльмен, не такой толстый, но тоже склонный к ожирению.

— Я говорил, мы вам что-нибудь подберем! — радостно проревел первый толстяк.

— Для чего? — лениво спросил мистер Розен-кранц.

— Для чего?! — В реве послышалось негодование. — Для «Восставшего Червя»^[166], разумеется! Вы что, не видите, типаж идеально ложится? Это тот, кто вам нужен, мальчик мой. Все упадут, а? Да тут один нос вытащит вам всю пьесу.

— Все это очень хорошо, Салливан, — отвечал мистер Розенкранц, — а играть он умеет?

— Играть?! — взорвался мистер Салливан. — Ему не надо играть. Ему достаточно просто прохаживаться. Да поглядите же! Это идеальный Червь. Эй, вы, любезный, скажите что-нибудь, давайте!

— Э-э-э, дело в том, что, знаете ли, вот. — Уимзи ввинтил монокль поглубже в глазницу. — В самом деле, старина, я чувствую себя болваном.

— Вот! — торжествующе провозгласил мистер Салливан. — Не голос, а персик. Костюм носить умеет, а? Я вам лежалый товар не стал бы подсовывать, сами знаете, Розенкранц.

— Неплохо, — нехотя признал мистер Розенкранц. — Пройдитесь-ка.

Уимзи повиновался, просеменив к двери кабинета. Следом, урча, пошел мистер Салливан, за ним — мистер Розенкранц. Хоррокс в ужасе схватил Салливана за рукав.

— Осторожно, — сказал он. — Похоже, тут какая-то ошибка.

— Какая еще ошибка? — огрызнулся его начальник свистящим шепотом. — Я его не знаю, но фактура отменная, так что не лезьте.

— Главные роли играли? — спросил у Уимзи мистер Розенкранц.

Лорд Питер остановился в дверях и дерзко обвел глазами застывшую публику.

— Я играл главные роли, — объявил он, — перед всеми монархами Европы. Прочь маску! Червь восстал! Я — лорд Питер Уимзи, ищейка с Пикадилли, иду по горячему кровавому следу!

Он втащил обоих толстяков в кабинет и захлопнул дверь.

— Хороший финал, — сказал кто-то.

— Черт меня побери! — выдохнул инспектор и двинулся к двери. На этот раз Хоррокс не оказал сопротивления.

— Ай-ай-ай, — причитал мистер Салливан, разглядывая визитную карточку Уимзи. — Какая жалость. Такая фактура пропадает, а, Розенкранц? С вашим лицом вы бы озолотились.

— Тут мне, видно, ловить нечего, — сказал мистер Розенкранц, — так что пойду-ка я. Червь — чистый аспид, как писал Шекспир^[167], но не продается. Разве что лорду Питеру вздумается пойти в актеры. Он бы имел успех, а? Лорд Питер Уимзи в главной роли? Аристократия нынче не шибко в цене, но лорда Питера хорошо знают. Он чем-то занят. Теперь в моде люди, которые чем-то заняты. Лорд — это ничто, а вот лорд, который летает через Атлантику, или держит шляпный магазин, или расследует убийства, — на это могут клюнуть. Что скажете?

Мистер Салливан смотрел на Уимзи с надеждой.

— Простите, — отказался его светлость. — И речи быть не может.

— Времена сейчас непростые, но я предлагаю вам хорошие деньги, — не сдавался мистер Розен-кранц, который, казалось, воодушевлялся тем сильнее, чем стремительней добыча от него ускользала. — Что скажете насчет двух сотен в неделю, а?

Уимзи помотал головой.

— Трех сотен?

— Простите, служивый, я не продаюсь.

— Тогда пять сотен.

— А теперь простите меня, — вставил Ампелти.

— Не выйдет, — перебил его мистер Салливан. — Печально, но ничего не выйдет. Вы, должно быть, богаты, а? Какая жалость. Это ведь ненадолго. Налог на сверхприбыль, налог на наследство… Лучше берите, что дают, пока дают. Нет?

— Категорически, — сказал Уимзи.

Мистер Розенкранц вздохнул:

— Ну, тогда я лучше пойду. До завтра, Салли. И уже найдите мне что-нибудь наконец.

Он вышел не через приемную, а через дверь в дальнем конце комнаты. Мистер Салливан повернулся к своим посетителям:

— Я вам нужен? Говорите, что вам надо, и поживее. Я занят.

Инспектор показал ему фотографию Ольги.

— Эту девочку звать Кон, так? Что с ней случилось? Ни во что не влипла? Хорошая девочка. Работящая. Ничего плохого про нее не скажу.

Инспектор объяснил, что их интересует, не распространял ли мистер Салливан недавно фотографий Ольги Кон.

— Так, дайте подумать. Ее тут давненько не видно. Небось устроилась манекенщицей. Это и к лучшему. Хорошая девочка — и хорошенькая! — но актриса из рук вон, бедняжка. Погодите-ка. Где Хоррокс?

Он подошел к двери, осторожно приоткрыл ее и рявкнул в образовавшуюся щель:

— Хоррокс!

Секретарь бочком протиснулся внутрь.

— Хоррокс! Знаете это фото малышки Кон? Мы давали его кому-нибудь недавно?

— Да, сэр, разве не помните? Человек, который сказал, что ему нужен русский типаж в провинцию.

— Верно, верно. Я же помню, кто-то был. Расскажите о нем джентльменам. Мы ведь его не знаем, да?

— Нет, сэр. Он сказал, что собирает собственную труппу. Назвался… минутку. — Он достал с полки записную книжку и, послюнив палец, стал ее листать. — А, вот: Морис Вавазур.

— Имечко что надо, — пробормотал мистер Салливан. — Конечно, ненастоящее. Такие всегда ненастоящие. Он, скорее всего, Поттс или Спинк. С таким именем нельзя держать антрепризу. Несолидно. Теперь я его припоминаю. Низенький такой, с бородой. Сказал, набирает состав для романтической трагедии и ищет русский типаж. Мы ему показали Ливийскую, малышку Петровну и парочку других. Но он, помню, сразу вцепился в этот снимок. Я ему сказал, что у Петровны больше опыта, но он ответил, что это не важно. Мне этот тип не понравился.

— Вот как?

— Да. Не люблю, когда ищут хорошеньких девочек без опыта работы. Старый дядюшка Салливан, может, и не подарочек, но ничего такого не потерпит. Сказал ему, что у девчонки и так полно работы, но он ответил, что попытает счастья. Ко мне она с этим не пришла, я и решил, что она ему отказала. Если бы пришла, я б ей объяснил, что к чему. Не так уж я трясусь над своими комиссионными — спросите девочек, они вам скажут. А что, кстати, случилось? Этот Вавазур втянул ее в какую-то дрянь?

— Не совсем, — сказал Уимзи. — Она по-прежнему работает манекенщицей. Но Вавазур — инспектор, покажите мистеру Салливану ту, другую фотографию. Это он?

Салливан и Хоррокс разом склонились над фотографией Поля Алексиса и одновременно замотали головами.

— Нет, — сказал Хоррокс. — Это не он.

— Совсем не похож, — подтвердил Салливан.

— Вы уверены?

— Совсем не похож, — убежденно повторил Салливан. — Сколько этому парню? Вавазуру лет сорок, не меньше. Такой проходимец, щеки впалые, а голос сладкий, как сироп матушки Зигель^[168]. Подошел бы на Иуду.

— Или на Ричарда III, — вставил Хоррокс.

— Это если делать его скользким и подобострастным, — сказал Салливан. — Но в пятом акте я его не представляю. В эпизоде с горожанами — пожалуй. Ну, это: наверху появляется Ричард, с книгой, между двух монахов ^[169]. Дело в том, — добавил он, — что на эту роль сложно подобрать актера. Противоречивая роль, я считаю. Можете не соглашаться, но я, бывает, кое-что читаю, а потом обдумываю прочитанное, и вот что вам скажу: когда Шекспир эту роль писал, он думал о чем-то другом. В начале пьесы Ричард слишком скользкий, в конце — слишком грозный. Это неестественно. Хотя пьеса всегда идет с успехом. Потому что в ней есть энергия. Динамика. Но Ричард будто сделан из двух людей — вот что мне не нравится. Один из них такой червяк-интриган, а другой такой храбрый бузотер, ярится и рубит головы направо-налево. Как-то это не сочетается, а?

Инспектор Ампелти начал постукивать ногой об пол.

— Я всегда думал, — откликнулся Уимзи, — что Шекспир написал Ричарда таким человеком, который всегда играет роль — все драматизирует, так сказать. Я не верю, что его ярость настоящая — как и его любовь. В сцене с земляникой^[170] все становится понятно.

— Возможно, но сцена с Бэкингемом и часами^[171], а? Может, вы и правы. Разбираться в Шекспире — не мое дело, а? Мое дело — ножки хористок. Но я всю свою жизнь так или иначе связан с театром, а это ведь не только ножки и сцены в спальне. Смеетесь? Эк меня занесло. Но я вам вот что скажу: порой меня тошнит от моей работы. Доброй половине этих антрепренеров не нужны ни актеры, ни актрисы — им нужны типажи. Когда мой папаша руководил труппой, ему были нужны актеры: такие, чтоб сегодня могли играть Яго, а завтра — Брута, а в промежутках давать фарсы и водевили. Но теперь, если парень один раз успешно сыграл заику с моноклем, он до девяноста лет будет играть заик с моноклями. Бедняга Розенкранц! Ему поперек горла встал ваш отказ сыграть ему Червя. А взять опытного актера и дать ему хорошую роль — куда там! У меня есть актер на эту роль, славный малый — и талантливый. Но он имел успех в роли добродушного седого викария в «Розах над дверью» — и теперь его не берут ни на какие роли, кроме седых викариев. Его карьере конец, но кого это волнует? Только старого дядюшку Салливана, которому остается следить, откуда ветер дует, и стараться выглядеть при этом порядочным человеком.

Инспектор Ампелти поднялся:

— Мы вам очень обязаны, мистер Салливан. Не станем вас больше задерживать.

— Жаль, что не очень-то сумел вам помочь. Если еще увижу этого Вавазура, дам вам знать. Но он, скорее всего, вылетел в трубу. Вы уверены, что у малышки Кон все в порядке?

— Скорее всего, мистер Салливан.

— Хорошая девочка, — повторил мистер Салливан. — Не хотелось бы, чтоб она сбилась с пути. Знаю, знаю, вы думаете, что я старый дурак.

— Ничуть, — сказал Уимзи.

Они вышли через заднюю дверь и молча спускались по узкой лестнице.

— Вавазур, ишь ты! — проворчал инспектор. — Хотел бы я знать, кто он и чего ему было надо… Думаете, этот жирный идиот замешан?

— Уверен, Салливан здесь ни при чем. И если он сказал, что ничего не знает о Вавазуре, можете быть уверены — он не антрепренер и вообще не из театральной среды. Эти люди все друг с другом знакомы.

— Пф! Будто это нам поможет.

— Как скажете. Интересно…

— Что?

— Интересно, почему Хоррокс подумал о Ричарде III?

— Увидел, наверное, что он дрянь человек. Ричард — это ведь тот тип, который решил стать душегубом, нет разве?

— Да. Но я почему-то не думаю, что Хоррокс способен вычислить злодея по лицу. Боюсь, его полностью удовлетворяет прискорбная практика набора актеров по типажам. Вертится какая-то мысль, но какая, пока не пойму.

Инспектор что-то буркнул и споткнулся о ящик — к тому времени они вступили в окрестности Вардур-стрит.