Революционные учебные школы
Партия социалистов-революционеров.
В борьбе обретешь ты право свое.
«Руководство для нелегальных организаций».
Революционная техника: устройство нелегальных организаций, правила и приемы конспирации, постановка нелегальных типографий.
Часть I
Издательство «Революционный социализм»
Петербург – Москва, 1905.
Предисловие
Мы должны принять все меры, чтобы быть вместе с массами, находится впереди них, ободрять их действенным примером настоящих революционеров.
Предлагаемое издание дает тот минимум конспирации, без которого, как показал опыт, работа часто обрекается на провал. Беглые указания, делаемые здесь, не претендуют на исчерпывавшую полноту, но будут небесполезны тем молодым работникам, которые или уже работают нелегально в организациях, или стоят перед переходом на нелегальное положение.
Вторая часть «Революционной техники» будет целиком посвящена паспортному делу, третья часть – технике взрывчатых веществ. Каждая из частей будет заключать в себе законченное целое. Это ряд систематизированных указаний. Однако революционерам давно уже нужно понять, что как система розыска, так и система конспирации, стали из искусства наукой. Внимательно подумать над основами этой прикладной науки – долг всякого сознательного революционера, который желает делать революцию не только при благоприятных, но и при неблагополучных условиях.
Нелегальное организационное строительство
Основное условие – это полная конспирация. Организация, каких бы размеров она не достигала, должна быть построена так, чтобы вне ее не было известно, что происходит в ней, и чтобы каждый член организации был поставлен в такие условия, которые гарантировали бы ему возможность избегнуть кар и гонений от враждебного класса.
Для этого, прежде всего, надо избавиться от принципа широкой безграничной демократичности в построении организации, в то же время сохраняя полную зависимость партийной тактики и ответственности руководителей от настроений и требований партийных масс. Централизация должна заключаться в концентрировании в руках немногих назначенных ответственных партийных руководителей всего технического, финансового и организационного руководства организаций.
Только руководители должны знать обо всех предполагающихся и готовящихся выступлениях партии, обо всех партийных явках, связях и тайнах. Только в их руках или по их указанию может находиться и производиться расходование всех денежных сумм, принадлежащих партии. Только руководящие ответственные партийные верхи могут предпринимать те или иные шаги во внешних отношениях партии, только с их утверждения могут приниматься в партию новые партийные ячейки, после проверки их сущности через ответственных партийных товарищей.
Все вышеперечисленное является в равной степени правами и обязанностями руководящих центров. Будучи партией массовой, мы должны помнить, что в области определения политической линии поведения партии решающее слово принадлежит массе – гуще партийных членов.
Переходим от общих указаний к частным. Партийная организация подпольного типа, в губернских размерах, представляется нам в следующем виде. Рассмотрим два случая – если организация переходит в подполье, и если организация ставится в подпольных условиях.
В первом случае дело обстоит достаточно просто. Партийный комитет выделяет из своей среды или из организации несколько наиболее ответственных членов партии, которые и принимают на себя функции будущего подпольного комитета. Они выбирают в районах города и уездах ответственных товарищей, независимо от партийного положения, и поручают им организацию собственных районных и уездных центров. Отношения между верхами и низами ведется, в дальнейшем, исключительно через этих ответственных товарищей. Снабжение агитационным и техническим материалом производится через них же, обязанных сохранить в тайне все свои связи. Их обязанностями является обеспечить районы и уезды конспиративными квартирами для собраний, для явок, для складов и для скрывания отдельных товарищей.
Ответственные руководители распределяют партийные силы по отдельным ячейкам и единицам. Члены руководящего центра не должны быть известны на местах, а члены организации могут знать только небольшой круг товарищей исключительно из своей группы. Ознакомление с общим партийным положением должно происходить через руководителей и партийную прессу. В пределах отдельных небольших районов и групп, возможно более свободное общение и коллективная просветительская и классовая деятельность – чтения, лекции, занятия, участие в профессиональных и других однородных трудовых организациях. Как помощь партийной работе желательно существование специальных ответственных пропагандистских групп, которые должны предпочитать кружковой и митинговой работе выступления на нелегальных массовых собраниях и в рабочих и крестьянских организациях – союзах, съездах, сельских собраниях. Митинг не позволит, в обстановке гонений, многое высказать, а кружки захватывают слишком небольшую массу слушателей.
Несколько сложнее поставить новую, или восстановить разрушенную партийную единицу, но и в этом случае организация должна вестись приблизительно по тому же плану, только осторожность и централизация должны достигать больших размеров.
Прежде всего в выбранной местности необходимо поставить аппарат организации – квартиры, газеты, листовки и прочее, а потом уже отыскивать старые связи и заводить новые.
Боевые отделы при организации строятся по самостоятельному плану и существуют в полной неизвестности даже для центра. Связь с ними поддерживается через одного – двух боевиков в специальных законспирированных местах.
Все губернские организации связываются определенными ответственными лицами, по возможности не принадлежащими к местным организациям. Эти же лица заботятся о связи нелегальных организаций со своим главным центром и снабжении мест необходимыми финансовыми и техническими средствами.
При главном центре, если он находится в легальном положении, должен существовать специальный конспиративный отдел, через который проходят все связи и передаются директивы.
В таком приблизительно виде нам представляется нелегальная организация нашей партии, при которой обеспечивается ее безопасность в целом и ее членов в отдельности, а также свободная возможность широкой успешной массовой работы и поэтому сохранение массового характера партии.
Не исключена, при некоторых политических условиях, возможность использования в партийных целях библиотек, профессиональных союзов, просветительных обществ. Однако мы не должны забывать, что в теперешних условиях наша партия – партия действия, партия переворота.
Работа нелегальных организаций.
Теперь в глубине масс, в толще крестьянства идет мучительная, внутренняя работа. Партия социального переворота, какой является наша партия, должна заранее готовиться к свержению власти кучки помещиков и капиталистов, у которых нет опоры ни в одном общественно-сильном классе внутри страны. Вот почему наши организации, заговорщические по форме, не могут быть заговорщическими по существу. Они опираются на массы, на осознанные ими интересы, и в этом непобедимая сила нашего движения. Вот почему наши организации, будучи сверху заговорщическими и централистическими, внизу должны быть массовыми организациями, насколько это возможно при подпольной работе.
Поддерживать всякое выступление против капиталистических классов, руководить им, производить акты инициативного значения, чтобы в нужный момент стать во главе восставших масс – такова очередная практическая задача наших организаций.
Организация должна быть построена так, чтобы она была гибкой, не страдала сильно от частичных провалов и была связана с массами. Для этого везде необходимы партийные ячейки и тесная связь между ними. Организация разбивается на более-менее независимые десятки. Руководящий орган выбирается из представителей низших организаций при кооптировании работников, делегированных центром. В комитете все члены должны хорошо знать друг друга.
Необходимо входить во все массовые и легальные организации и образовывать там нелегальные ячейки. Организация должна иметь возможно больше разветвлений. Нок верхам организации, руководящим политической стороной работы, в виду постоянной опасности провалов, должно быть установлено отношение некоторой изолированности. Ибо старый опыт показывает, что революционные организации не могут долго существовать иначе, как в виде организации заговорщического типа с массой разветвлений вверху.
Жандармская конспирация
Для того чтобы не быть пойманным, работая в нелегальной организации необходимо изучить все те главнейшие приемы, которые употребляются и употреблялись жандармами для «открытия» революционных организаций, чтобы быть осторожным и избегать этих приемов. Поэтому мы расскажем некоторые главнейшие сведения о приемах слежки.
Сведения о деятельности нелегальных организаций жандармами получаются из следующих источников: 1) внутренняя агентура, 2) наружное наблюдение, 3) сведения подсобных агентов, 4) негласные служебные сведения, 5) секретные сведения, полученные из разных официальных органов.
Внутренняя агентура – освещение деятельности революционной организации через ее же работников. Наружное наблюдение – все, что видит филер на улице. Свидетельство подсобных агентов – сведения лиц – не членов революционных организаций, например, квартирных хозяек, дворников. Негласные служебные сведения – заявления лиц, имена которых не открывают.
Внутренняя агентура
Секретный сотрудник, сексот – это лицо, входящее в состав революционной организации, как ее член, и дающее сведения лицам, ведущим розыск, или лицо, не входящее в организацию, но близко стоявшее к ее активным работникам. Самый ценный сотрудник – второй. При арестах первого нужно формально привлечь к ответственности, второй же может остаться стороне. Выгодно первого перевести на второе положение.
Какие причины толкают на сотрудничество с полицией? Это: 1) идейные соображения, 2) личная месть или корысть, 3) сотрудничество человека, находящегося под стражей.
Сотрудник несет секретную службу и получает помесячное жалованье. Не проваливать сотрудника – необходимое условие. Для заведующего жандармским розыском приобретение секретных сотрудников – главное дело.
Требования полиции к сексотам: 1) если получил жалованье – не делать лишних расходов, 2) не хвастаться своей связью с политическим розыском даже когда выпьет, 3) выкарабкиваться из сложных положений не с помощью полиции, а собственной головой, 4) не иметь у себя ничего, что говорит об отношениях с полицией – денег, писем, документов.
Связь секретного сотрудника с полицейским офицером должна вестись только путем личных свиданий, а не перепиской, на конспиративных квартирах, которые должны быть не на тихих, а на людных улицах. Свидания можно устраивать еще в местах публичных собраний, где мала возможность провала. Обыкновенно язык сотрудника и офицера торговый: запаковал то-то, отправил то-то. Свидания устраиваются и в отдельном кабинете ресторана.
Наиболее благоприятный момент для набора новых секретных сотрудников – арест и дознание. При арестах, обычно из пятнадцати обысканных десять арестовывают, пять отпускают, среди них – сотрудник.
Заинтересованное лицо никогда не открывает источник сведений. Наилучший способ проверки поступающих сведений – перекрестная проверка.
Наружное наблюдение
Осуществляется через филеров, осуществляющих установку наблюдаемого лица. Они ведут внешнее наблюдение – куда лицо ходит, что получает. Сущность филерской службы – видеть, но не быть замеченным. К полученной нами из МВД филерской инструкции все революционеры должны отнестись очень внимательно, чтобы принимать предупредительные меры.
«Инструкция для наружного (филерского) наблюдения чинам охранной агентуры»
1. В целях выяснения лиц, занимающихся революционной деятельностью, а также их квартир, домов, ими посещаемых, лиц, имеющих с ними отношения и вообще всех их связей, – за ними устанавливается секретное наружное наблюдение, называемое «филерским». Агенты, осуществляющие это наблюдение, называются филерами, а лица, за которыми они наблюдают – наблюдаемыми.
2. Филерским наблюдением может быть обнаружен целый ряд лиц, с которыми видится наблюдаемый, и ряд домов и квартир, которые он посещает. За такими лицами и местами также может быть установлено наблюдение, которое, в свою очередь, дает новые связи и, таким образом, от одного первоначально взятого в наблюдение лица, может развиться целая сеть филерского наблюдения.
3. Филеры, назначенные для наблюдения за одним и тем же лицом и местом, составляют «наблюдательный пост», на который наряжается не менее двух филеров, один из которых назначается старшим.
4. Выяснение с помощью наружного наблюдения преступной деятельности революционеров есть поручение чрезвычайной важности, требующее от Филера особой тщательности при его выполнении и полной правдивости в отдаваемых отчетах.
Каждая неправильность в этих отчетах ведет к ошибочному освещению и оценке деятельности революционера со стороны руководящего наблюдением, к принятию против того мер, не соответствующих действительной потребности, и тем самым лишь содействует успеху революционной работы.
5. Каждый филер должен держаться очень близко к наблюдаемому, стоять долго на одном и том же месте, останавливаться подолгу перед окнами магазинов, беспокойно оглядываться, заглядывать в лицо наблюдаемому, и вообще не должен делать ничего такого, что заставило бы наблюдаемого обратить на него внимание.
6. В целях сохранения тайны наблюдения, филеру надлежит одеваться сообразно условиям, в которых ему приходится нести службу. Вообще же он должен быть одет так, чтобы не только не выделяться своим костюмом среди публики, а сливаться с нею. Весьма полезно иметь при себе несколько головных уборов, чтобы при надобности законспирировать себя их сменой.
7. Каждому лицу, вошедшему в наблюдение, дается особая кличка, которая должна быть краткой, из одного слова, должна характеризовать внешность наблюдаемого или выражать собою впечатление, которое он производит, и должна быть такой, чтобы по ней можно было судить, относится она к мужчине или женщине. Давать одинаковые клички нескольким наблюдаемым запрещается.
8. Филер, назначенный на пост, должен точно узнать место, откуда можно взять наблюдаемого, заблаговременно ознакомиться с его приметами по описанию или по фотографической карточке, а также с его привычками, например, когда он обычно выходит или возвращается домой, как держит себя на улице.
Выходить на пост филер должен не более как за час до времени выхода наблюдаемого. Если же время выхода неизвестно, то нужно быть на посту ко времени начала общего движения в данной местности.
9. Находясь в наблюдении, филер должен хорошо запомнить все, что делает наблюдаемый. Он должен: уметь быстро схватывать особенности в его движениях, обращать внимание на то, как наблюдаемый держит голову, руки, как ходит, как он держится при выходах и заходах в дома, не оглядывается ли, уметь разбираться в естественности и фальшивости его манер при встречах, не отворачивается ли он умышленно от своих знакомых, желая это скрыть, не теряется ли при встречах с полицией, уметь определять – не переодет ли наблюдаемый, точно запомнить все места, которые он посещает.
10. Филер должен во всех подробностях запоминать лиц, проходящих по наблюдению, и уметь подробно и точно их описать, уметь дать словесный портрет, как по его личным приметам (рост, цвет волос и так далее), так и в отношении его одежды.
При запоминании об описании личных примет, подлежит руководствоваться приложенной таблицей примет и обращать особое внимание на те из них, которые не могут быть изменены по желанию наблюдаемого, например, рост, глаза, очки, нос, хромота.
При описании форменной одежды, надлежит подробно указывать цвет сукна, кантов, гербы, погоны, петлицы, наплечники.
Умение запоминать личные приметы и описывать их точно, дается навыком, для развития которого следует: всмотревшись в кого-либо из окружающих, нужно отвести от него взгляд и представить его себе затем по памяти, стараясь мысленно описать его приметы, после чего проверить себя, смотря на мнимого наблюдаемого.
11. Для ознакомления с физиономией наблюдаемого, если не удалось познакомиться с ней по фотографии, нужно пользоваться людными улицами, базарами, перекрестками, трамваем, конкой, так как в таких местах можно всмотреться в лицо наблюдаемого незаметно для него. Вглядываться в него на малолюдных улицах во избежание провала запрещается.
12. Оставаясь на месте в ожидании наблюдаемого, филер не должен бросаться в глаза, а поэтому ему надлежит применяться к местности, пользуясь для прикрытия калитками, арками, бульварами, скверами, парадными входами. При продолжительном наблюдении с одного и того же места следует пользоваться трактирами, чайными, пивными и другими местами общего пользования, из которых можно удобно наблюдать, не обнаруживая себя.
13. При выходе наблюдаемого, филер должен держать себя спокойно, не теряться и не срываться с места. Если наблюдаемый его не увидел, филер может спокойно продолжать наблюдение, но если наблюдаемый обратил внимание на филера, тому лучше некоторое время оставаться не изменяя положения и трогаться лишь тогда, когда наблюдаемый отойдет далеко или повернет за угол.
Заметив выход наблюдаемого и его направление в их сторону, филеры должны быстро сообразить, как избежать встречи с наблюдаемым, и выполняет это без суеты и торопливости, пользуясь проходными дворами, воротами, подъездами, лавками, куда временно и скрываются, давая наблюдаемому время пройти мимо них, а затем вновь следует за ним. Если встреча с наблюдаемым неизбежна, то филер ни в коем случае не должен встречаться с ним взглядом.
14. Расстояние от филера до наблюдаемого должно быть таково, чтобы филер мог видеть все, что делает наблюдаемый, но чтобы этот последний не мог заподозрить, что за ним следят. Если улица прямая, длинная, мало оживленная – филеры держаться возможно дальше, но на улицах оживленных, бойких, особенно в толпе, – возможно ближе.
В небольших провинциальных городах, где филеры особенно заметны, практикуется способ «параллельного наблюдения». Один из филеров идет по улице, параллельно той, по которой идет наблюдаемый, а второй сзади наблюдаемого. Первый филер равняется с наблюдаемым на перекрестках, где филеры проверяют проход наблюдаемого через пересекающуюся улицу. При наблюдении за очень серьезной личностью, по параллельным улицам идут два филера: один с правой, второй с левой стороны, а третий далеко сзади.
При осуществлении наблюдения в больших городах, где нельзя долго останавливаться на одном месте, не обращая на себя внимания жителей, наблюдаемых следует брать в наблюдение на ходу, не прямо от дома, а на дороге, или на прогулке.
15. Если наблюдаемый завернул за угол, нужно ускорить шаги, чтобы видеть, как бы за углом наблюдаемый не зашел куда-нибудь. Если наблюдаемый за углом скрылся, одному из филеров следует выяснить ближайшие проходные дворы, а другому наблюдать за домами, ближайшими к углу.
16. Если наблюдаемый садиться в трамвай или конку, то один филер может сесть с ним, а второму рекомендуется сопровождать наблюдаемого на извозчике. Необходимо своевременно запоминать и записывать номера извозчиков, которыми пользуются наблюдаемые.
17. При заходе наблюдаемого в какой-либо дом, филер должен заметь номер дома, все подъезды вообще, обследовать двор, узнать, не проходной ли он, и обеспечить все выходы.
Филер обязан знать все проходные дворы города, в котором он работает. Выполнив это, филер должен записать номера квартир того подъезда, в который зашел наблюдаемый.
При наблюдении за домом, куда зашел наблюдаемый, нужно обращать внимание, нет ли около дома революционного патруля, наблюдающего за действиями филеров.
18. если наблюдаемый отправился в театр, сад, или такие же места, то одному из филеров следует отправиться за наблюдаемым, а второму остаться оберегать вход.
При заходе наблюдаемого в трактир или ресторан, филер должен пройти за наблюдаемым в качестве посетителя и из буфета продолжать вести наблюдение. Наружный филер охраняет черный и парадный входы.
19. Если филеры осуществляют наблюдение из пивной, из трактира, то они должны садиться так, чтобы был виден вход. Разговоров с посторонними нужно избегать, между собой деловых разговоров не вести.
20. Если филер заметит, что наблюдаемый начинает проявлять беспокойство, оглядываться, то необходимо определить причину его беспокойства, и затем продолжать наблюдение с особой осторожностью.
21. Если во время наблюдения будет случайно обнаружено конспиративное собрание в квартире, в саду, в ресторане, или сходка, и число их участников будет больше числа филеров, то должен немедленно дать знать в канцелярию отдела, о присылке подкрепления. Под наблюдение берутся все, особенно наиболее серьезные конспираторы, имеющие подозрительный багаж.
Вновь взятых в наблюдение нужно водить до того места, где они, по признакам, живут, или где они останутся ночевать (то есть «положить» наблюдаемого), чтобы иметь возможность вновь взять их в наблюдение, если это будет признано нужным (то есть «поднять» наблюдаемого). Признаками возвращения домой могут служить: умеренная походка, вход в парадное без звонка, со своим ключом, выход на балкон, к окну, одетым по-домашнему, зажигание огня в темной квартире, выход за покупкой съестных припасов.
22. Если при наблюдении за одним лицом будет замечено свидание, особенно конспиративное, его с другими лицами, неизвестными наблюдению, то они должны браться в наблюдение и быть водимы до установки их мета жительства или ночлега.
Заниматься выяснениями личностей наблюдаемых, как и точной установкой их места жительства, – филеры могут только по особому каждый раз приказанию своего начальства. Эти выяснения производятся специальными полицейскими надзирателями.
23. Если филеру нельзя оставить пост, а нужно дать знать о чем-то в охранное отделение (о сходке, подкреплении), то он пишет записку заведующему наблюдением, и посылает ее с посыльным или извозчиком, запоминая их номера. Записку надо писать условно – «там-то ждут гости, мы ждем вас с товарищами» и так далее.
24. Если несколько наблюдаемых приведены в одно место и из-за этого в данном месте произошло скопление филеров, то они не должны группироваться, а немедленно распределить роли и оставить нужные посты. Все лишние должны удалиться в ближайшее укрытие, пивную, чайную, где ожидать сигнал о выходе.
25. Наблюдение за местами, в которых предполагается помещение динамитных лабораторий, типографий, складов оружия, ведется с крайней осторожностью и осуществляется из особых квартир или обставляется своими «извозчиками», «торговцами», «посыльными», в помощь которых даются и пешие филеры, которые не становятся близко около наблюдаемого дома, а загораживают выходы из улиц, берут наблюдаемых по пути и наблюдают с особою, чрезвычайною осторожностью, особенно при возвращении наблюдаемых домой.
26. В местах, недоступных для стоянки пеших филеров, а также для наблюдения за наиболее важными революционерами, назначается конное наблюдение, осуществляется через филеров, переодетых извозчиками.
Извозчик-филер должен помнить, что он по внешности, прежде всего, извозчик, а поэтому ему надо искусно играть свою роль перед публикой, полицией и среди извозчиков. Все требования полиции он должен выполнять беспрекословно, хотя бы этим приносился вред наблюдению.
Извозчику-филеру особенно трудно не выдать себя, когда по обстоятельствам дела приходится стоять в тех местах, где нет обычных стоянок извозчиков, так как с таких мест дворники и сторожа обычно гонят извозчиков, и у извозчика-филера всегда должен быть подходящий ответ, чтобы удержать за собой место: ожидает привезенного барина, привез доктора к больному, позван прислугой и ожидает выхода седока, быть готовым дать деньги.
27. Филер-извозчик обычно наблюдает, имея в помощь пеших филеров. По выходе наблюдаемого извозчик или трогается за ним шагом, и тогда пешие следуют за ним, или, если наблюдаемый поехал на извозчике, берет пеших филеров, как обыкновенных седоков и едет за наблюдаемым.
28. потеряв наблюдаемого, филеры должны приложить все усилия, чтобы вновь взять его в наблюдение, для чего и должны снова начать работу у места его жительства, или у места наиболее частых его посещений.
29. Если наблюдаемый направляется на вокзал или пристань и нет указаний, следует ли его сопровождать при таких выездах, то филер спрашивает на это разрешение у начальства, или, если это невозможно, решает по своему усмотрению. При этом следует принимать во внимание, встречался ли наблюдаемый с важными революционерами, посещал ли квартиры, за которыми ведется усиленное наблюдение, не имеет ли он с собой каких-либо вещей, внушающих подозрение своим весом, размерами, формой и обращением с ними.
Если наблюдаемый берет билет, то нужно постараться стать непосредственно за ним, чтобы узнать, куда он берет билет. Если это не удастся сделать, то филер берет билет до первой большой станции и уже в пути выясняет, куда едет наблюдаемый, для чего прислушивается к кондуктору и контролеру, или узнает негласно.
30. Если возможно, то следует помещаться в одном вагоне с наблюдаемым, заняв где-либо верхнее место, то только не в одном отделении с наблюдаемым. В пути филеры не спят и наблюдают посменно, особенно стараясь не прозевать приготовления наблюдаемого к высадке из вагона.
31. При внезапном выезде с наблюдаемым, филеры обязаны при первой же возможности телеграфировать своему заведующему наблюдением о том, каким поездом, за кем и куда они едут, а также указать узловую станцию, куда можно послать телеграмму «до востребования».
32. По прибытии в чужой город, филер немедленно телеграфирует свой адрес своему начальнику и затем является к начальнику местного Охранного отделения или Жандармского управления и действует по их указаниям.
33. О результатах иногородней работы филер возможно чаще сообщает заказными письмами своему начальнику. Письма отсылаются в двух конвертах, запечатанных сургучной печатью, при этом в верхнем большом конверте на месте печати делается прорез, чтобы сургуч при запечатании проник до внутреннего конверта и припечатал его к наружному.
34. Если приказано арестовать наблюдаемого, то необходимо провести его возможно дальше от его квартиры и задержать при помощи ближайших чинов полиции. При самом аресте филер зорко следит, чтобы наблюдаемый не выбросил на улицу каких-либо своих вещей. При приводе задержанного в участок филер дает знать о том своему начальству.
35. В установленное начальством время филеры ежедневно собираются для дачи сведений о результатах дневного наблюдения. На этих общих собраниях филеры обмениваются между собой приметами новых лиц, в отчетный день вошедших в среду наблюдения и вообще данными наблюдения. Таким путем устанавливается, не попадало ли данное лицо в этот же день в сферу наблюдения другого поста, и помогают друг другу в установке мест посещения наблюдаемыми.
Все то, что филер в течение дня заметил по наблюдению, он обязан подробно изложить в рапорте».
Необходимые правила конспирации
Каждому работнику партии необходимо знать главнейшие приемы, употребляемые охранкой, чтобы в борьбе быть сильнее, чем охранка. В том то и выгода нелегальной организации, что она даже при разгроме в одном месте появляется в другом. Поэтому всем партийным работникам необходимо помнить наиболее существенные правила конспирации, выработанные долгой практикой.
Общие правила
При внимательном изучении приемов розыска оказывается, что его главнейшее средство – «внутреннее освещение». Наружное наблюдение – только проверочное средство. Обыски и аресты – или способ «ликвидации», или же также способ проверки. Поэтому общие правила заключаются или в предупреждении доносов и провокации, или в предупреждении и избежании наружного наблюдения, или в предупреждении арестов и обысков.
Нужно сразу признать, что при массовой работе действия нелегальной организации долго скрытыми быть не могут. Будут доносчики извне или изнутри. Это – неизбежное условие при массовой работе. Насколько возможно необходимо обезопасить себя. Это достигается: 1) самим строением организации, при котором провал одной группы не открывает других групп, и 2) отсутствием излишней болтливости у членов организации.
Основное правило: все ответственные работники сверху донизу не должны никому сообщать больше, чем это вытекает из необходимости. Нельзя также поощрять излишнее любопытство членов организации. Особенно необходимо осторожно относиться к сообщению адресов, явок, паролей, шифров, конспиративных квартир. Их должны знать только те, для кого это крайне необходимо. Шифры и пароли должны знать не более трех-четырех человек. В организацию должны подбираться только хорошо лично известные люди и обязательно по личной рекомендации. Провокаторы и доносчики должны безжалостно уничтожаться. О деятельности организации должно знать возможно меньше посторонних. Громаднейшее значение провокаторов в том и состоит, что они узнают, что делается в организации, сами соприкасаясь к ней. В нелегальной организации необходимо произвести строгое разделение труда. Хранить у одного лица адреса, литературу, динамит, взрывчатые вещества, оружие – недопустимо.
Предупреждение провала
Каждый ответственный работник должен помнить, что его всегда могут арестовать и потому ничего не иметь с собой и у себя дома. Хранением должны заниматься другие лица, не занимающиеся общей партийной работой на активных ролях. Ведение переписки должно быть обставлено особенно тщательно, поскольку адреса и заметки служат лучшим материалом для розыска.
Собрания нужно устраивать так, чтобы посторонние их не заметили. Лучше всего устраивать собрания на открытом воздухе. Если они устраиваются на квартире, то нужно поставить охранные патрули. Собрания не должны быть многолюдными, кроме массовых. Лучше устроить несколько средних собраний, чем одно большое, находящееся под угрозой провала.
Значительная часть провалов происходит от привлечения к работе приезжих, незнакомых людей. Этого нужно остерегаться и привлекать к работе только тех, у кого имеются солидные рекомендации. При занятии квартиры нужно помнить, что излюбленный прием охранников – производить тайные осмотры через прислугу или хозяйку, а так же наводить у них справки.
Избежание «внешнего наблюдения»
Так как никогда точно нельзя выяснить, есть или нет слежка, то необходимо принять за правило постоянную проверку «внешнего наблюдения». Для этого нужно чаще ходить по малолюдным улицам, пользоваться сквозными дворами, на минуту заходить в незнакомое помещение и немедленно уходить оттуда обратно. Когда «наблюдение» установлено, нужно немедленно принять предупредительные меры, не только самому, но и сообщить остальным активным работникам. Нельзя нескольким работникам вместе ходить по улицам, если замечено наблюдение – садиться на извозчика или трамвай. Домой сразу не приходить, а пройти раньше по малолюдным улицам. Нужно иметь запасной головной убор, не выделяться костюмом и внешними признаками из окружающей толпы.
Обезвреживание обысков и арестов
Необходимо не давать повода к новым арестам на основании старых арестов и обысков. Поэтому необходимо обратить особое внимание на переписку, не писать ничего важного, если писать – то зашифровывать, переписку уничтожать.
Без дела на квартиры партийных товарищей не приходить. При приходе на конспиративную квартиру, удостовериться, что нет наблюдения. Квартиры хорошо иметь в месте, где ходит много народа. Уходить из квартиры нужно по одному, раздельно. В квартире должен быть условный сигнал, видимый извне, по которому можно узнать, что все благополучно. Без такого сигнала в квартиру не входить, в виду возможной засады.
При приезде в чужой город внимательно смотреть за пропиской паспорта. Иметь всегда в виду, что в любой момент придется оставить квартиру, никому не сообщать о выезде, просто скрыться. Внимательно смотреть за хозяйкой и прислугой. В партийных кругах называться своим именем недопустимо, нужна какая-то кличка. При разноске литературы и бомб требовать, чтобы их не носили по улице в виде свертков, лучше всего надевать их на себя. При различных заседаниях оповещать о них не раньше, чем за день до собрания. Не иметь ничего в карманах, а обзавестись потайным местом в одежде, где прятать зашифрованные записки. При аресте немедленно все уничтожить, записки проглотить.
Все эти главнейшие способы смогут локализовать провалы и не дать возможности крупных «ликвидаций». Нельзя доверять первому встречному, который объявил себя сочувствующим партии, и болтать. Болтунов следует беспощадно отстранять от работы. В нелегальной работе осторожность – первое дело. Зная приемы розыска, нелегальная организация имеет колоссальное преимущество перед охранным отделением, потому что она вездесуща и неуловима и всегда нападает, а это создает панику у власти, даже там, где ее нет по существу дела.
Специальные случаи
Работа в деревне.
Здесь все легче бросается в глаза, но в то же время и воздействие власти в деревне слабее. Приемы конспирации здесь значительно упрощаются, но и здесь необходимо остерегаться предателей и доносчиков, не хранить на виду оружие и литературу, быть осторожными и не вызывать о себе излишних пересудов. Главная опасность в деревне – несоблюдение паролей и неумелые способы связи. Лучше всего – поменьше писать и побольше иметь личных лед. Хорошо завязывать кооперативные, земские, губернские связи.
Работа в небольших городках и фабричных поселках.
В этих местах наиболее неблагоприятные условия для работы, потому что в этом мещанском мире праздное любопытство приобретает особенно большие размеры. Конспирация здесь должна быть больше, чем в деревне и в большом городе. Полезно устроить здесь своего партийного товарища на какую-нибудь постоянную и оплачиваемую должность. Это и подозрения снимает – чем и зачем живет, если не зарабатывает, – и работу облегчает.
Поездки.
Наиболее опасное место для возможного ареста при неосторожности – вокзал или пристань. Здесь трудно установить, существует ли слежка, и наоборот, очень легко установить наблюдение. Потому лучше всего садиться на предшествующей большому вокзалу станции. Если нелегальному товарищу приходиться садиться на большом вокзале, то нужно просить легального товарища взять билет. При этом если едешь по важному делу, то лучше всего билет брать несколько дальше нужной станции. В багаже не должно быть ничего на вид или вес подозрительного, не допускать ничего бросающегося в глаза. Бомбы и оружие следует перевозить небольшими партиями и с обычными предосторожностями. Типографические станки, в виду их особой тяжести при малом объеме, следует перевозить нескольким товарищам, не нанимая носильщиков. Все тщательно прятать, быть осмотрительным в поездке, не давать повода для подозрений в чужом городе.
Письменные взаимоотношения.
Самым опасным является перехват партийной переписки системой «черных кабинетов». Нашим нелегальным организациям это нужно принимать во внимание и свести переписку к необходимому минимуму и вести ее так, чтобы, по возможности, обезопасить ее от возможности ознакомления с нею посторонних.
По возможности, лучше ограничиваться личными отношениями и связями. Что касается самой переписки, то необходимо найти адреса получателей писем из лиц, стоящих вдали от партии, но сочувствующих ей. Необходимо условиться с другими городами, что письма, где адрес будет обозначен особым способом, или в определенном порядке будут наклеены марки, следует сразу передавать в местную организацию. Недопустимо передавать письма с надписью «для передачи такому-то». Эти письма легче всего попадают под подозрение. Вместо письма можно посылать газету в бандероли, подчеркнув в ней определенные буквы, это еще лучше, чем посылать письмо, которое должно быть написано условным языком. Если нужно при поездках давать адреса для переписки, нужно условиться, чтобы в местной газете появилось условное объявление с адресом, например, «покупаю зеленого попугая», или «желаю продать поношенную бобровую шапку», где слова расставлены в определенном порядке. Эту газету с объявлением следует послать всем заинтересованным лицам. Письма следует писать невидимыми химическими чернилами, появляющимися после проявления, а адреса и наиболее важные сведения записывать шифром.
Невидимые чернила.
Ими необходимо писать между строками обычного письма, например, лимоном или луком, проявляемым с помощью нагревания, а также:
1) пятипроцентным водным раствором хлористого железа, на желтоватой бумаге, проявляют водным раствором железосинеродистого калия, буквы темно-синие;
2) слабым водным раствором хлористого кобальта, на бледно-розовой бумаге, проявляют нагреванием, буквы ярко-синие;
3) шести-восьми процентным раствором уксуснокислого свинца, на обыкновенной бумаге, проявляют водным раствором сернистого натрия, Na2S, или аммония (NH4)2S, буквы черные;
4) водным раствором сулемы, на обыкновенной бумаге, проявитель – предыдущий, буквы черные;
5) водным раствором сернокислого цинка (глазные капли – в любой аптеке), на цветной бумаге, проявляют, как № 3, буквы белые;
6) водным раствором хлористого олова, на обыкновенной бумаге, проявляют, как № 3, буквы желтые.
Шифры.
Приводимые ниже образцы шифров – самые простые, однако ими нужно пользоваться умело. Раскрывать шифры специалистам довольно легко, особенно с помощью математики. Мы не будем указывать, как раскрывают шифры, не имея ключа, но укажем на главные недостатки шифрованного письма, дающие возможность его расшифровать.
Шифр раскрывается, когда одно зашифрованное слово отделено от другого, когда цифры или буквы, заменяющие другие буквы, повторяются, когда можно подставить в незнакомые слова уже найденные буквы, и этим отгадать остальные слова. Поэтому, главнейшим условием правильной переписки шифром является сплошное письмо без пробелов и абсолютное отсутствие повторений одной и той же буквы или цифры с одинаковым значением в двух случаях. Подробности о шифрах и литература о них содержится в энциклопедии, слово «криптография, криптограмма».
Зашифрованное письмо никогда не должно начинаться словом «товарищ», а зашифрованные адреса никогда не должны начинаться словом «город, станция, деревня». Лучше всего адреса шифровать так: сначала адресат, потом место.
Ключ и шифр избираются корреспондентами и хранятся ими в самом потаенном месте, ибо уже неоднократно бывали случаи, когда вследствие небрежного хранения шифра проваливалась вся организация.
При пользовании ключом – книгой, или брошюрой нужно помнить, что книга, которой пользуются корреспонденты, не должна быть сильно испачкана, в ней нельзя делать никаких отметок. При несоблюдении этого, шифр может быть с легкостью открыт и дело провалено. Переписка всегда должна быть краткой. Желательно выработать карманный «код» для важных тем.
Крайне желательно установление условных слов от приходящих незнакомых людей, то есть паролей. Лучше всего установить несколько паролей: для лиц с меньшими заданиями и доверием один пароль, для более серьезных работников – другой, дополнительный. Тогда можно различать, насколько серьезен пришедший. Паролем лучше всего иметь условную пословицу, на которую имеется в ответ другая пословица.
Как держать себя на допросах.
Очень значительную часть сведений охранники получают во время допросов, когда допрашиваемый путается или дает лишние сведения. Очные ставки, сверка показаний скоро выяснят неверные показания и запутают других лиц. Поэтому необходимо требовать от всех с более или менее серьезными подозрениями – отказа от дачи всяких показаний. Иначе дающий показания запутается и сам очень легко попадет в лапы охранников. Это старое правило великих народовольцев и нам его нужно придерживаться.
Обычно самые важные сведения о работе организации получаются или от провокаторов и от арестованных на допросах, где они «пробалтываются», или через сидящих в тюрьмах провокаторов, специально подсаживаемых в камеры для выпытывания и выуживания сведений у неопытных революционеров. На допросах неопытный человек сразу запутается в тех перекрестных вопросах, которые ему будут задавать. Допрашивающие всегда найдут какие-нибудь дополнительные данные, запутают новых лиц, начнут производить новые обыски и аресты, установят противоречия в показаниях. Поэтому всегда необходимо помнить старое революционное правило: на допросах совершенно отказываться от дачи показаний. Это ничем не грозит, а спасет других товарищей от провала.
Что касается тюрьмы, то здесь, конечно, приходится считаться с местными условиями. Однако и здесь первое правило: не болтай лишнего. Если в общую камеру посажены несколько человек, знающих друг друга, то не нужно показывать вид, что знаешь другого члена организации. Как раз в общие камеры подсаживаю провокаторов. Часто против революционеров вообще не было никаких улик, но они сами их по неосторожности давали в тюрьме.
При помещении в одиночку или переговорах через окно перестукиваются или перемахиваются. При перестукивании употребляется «тюремная азбука». Вся азбука из 28 букв делится на клетки, по пять букв в ряд и в шесть рядов, в последнем 3 буквы. При перестукивании сначала стучат номер строки, а затем ряда. Например, а – 1 и 1, в – 1 и 3. при окончании слова перестукивающийся дает отбой «частым стуком». Если непонятно, надо поскрести по стенке.
Указанные приемы конспирации являются только главнейшими. Имеется огромное количество конспиративных приемов, выдвигающихся в самой работе. Нужно помнить, что за каждым защитным новым приемом следует техническое усовершенствование сыскных приемов. Это – наука, хотя и наука будущего.
О работе в нелегальных типографиях.
Главная задача при создании нелегальной литературы – звать широкие передовые массы к революционной борьбе, к восстанию. Издаваемые материалы не должны быть велики. Большое агитационное и практическое значение имеют листовки и небольшие брошюры на живую тему. В каждом уезде необходимо иметь возможность быстро откликаться на все события, волнующие население. Само появление нелегальной литературы на местах, кроме своих главных целей показывает, что там существуют нелегальные организации, ободряет ее сторонников и тревожит ее врагов.
Для нелегального печатания главные способы: гектограф, мимеограф, ротатор и нелегальная типография.
Первая проблема при постановке типографии заключается в подыскивании необходимого оборудования и помещения, вторая возникает при самой работе, и третья – при создании наилучших способов транспортировки и вывоза литературы.
Главное, что нужно достать – это стекло, валик и шрифт. Стекло и валик можно достать в магазинах в губернском городе. Шрифт необходимо купить в легальной типографии, если там есть надежный, знакомый человек. Бумага должна покупаться по частям в разных магазинах и находиться на особой квартире или помещении.
Квартира под типографию должна быть совершенно изолированная. О ее месте должны знать только двое-трое членов партийного комитета. Квартира с типографией должна быть при удобных путях сообщения, близко от рабочих центров, от станций железной дороги. Нужно, чтобы не было шума от работы. Работникам типографии нужно принять все меры, чтобы своим поведением и образом жизни не дать повода к любопытству соседей.
Кроме квартиры с типографией нужны вспомогательная квартира, куда доставляется чистая бумага, типографская краска, рукописи. В нее незаметно приходит один из товарищей, знающий о типографии, и уносит все, необходимое для печатания. Еще в одной вспомогательной квартире забирают уже отпечатанные листовки и брошюры. С этой квартирой легче всего провалиться. Обычно от этих распределительных квартир и начиналась слежка и отыскивание типографий.
Для работы в нелегальной типографии нужны не менее трех человек и еще один для переноски нужных материалов в типографию, и еще один для выноса из типографии отпечатанного. Недопустимо, чтобы приносил материалы в типографию и уносит отпечатанное один и тот же человек. Так же недопустимо, чтобы куда-нибудь и что-нибудь относил работник типографии. Необходимо, чтобы типографских работников не знали в городе, чтобы они прибыли из другого места.
Особое внимание нужно обратить на прописку паспортов, чтобы поддельные и подозрительные паспорта не послужили источником провала. От работников типографии требуются следующие основные качества: отсутствие болтливости, обязательство не принимать участие в местной партийной работе, абсолютное незнакомство с партийными кругами, аккуратность, осторожность, абсолютная трезвость, ответственность за работу, отсутствие неровностей характера.
Главнейшие типографские расходы – оборудование, наем трех квартир, содержание пяти работников, расходы на бумагу и краску, ремонт».
Революционные учебники по производству переворотов и революций пользовались большой популярностью во всех слоях общества, на которое уже накатывалась Первая российская революция 1905 года. Десятки тысяч человек уже могли толково и четко объяснить, что такое русское имперское самодержавие и почему оно заслуживает революции.
Революционеры назвали самодержавие формой политического господства, диктатурой дворян-помещиков. Революцией называли разрушение старого и созидание нового общественного строя, переход государственно власти из рук одного дворянско-буржуазного класса в руки другого, революционного, имеющего свою политическую организацию – партию.
В 1905 году рост российской промышленности затормозил острый кризис, осложненный русско-японской войной. Три миллиона рабочих в промышленности, на транспорте и в торговле, три миллиона чернорабочих в сельском хозяйстве, три миллиона прислуги в плотную подошли к революции. Крестьяне-середняки разорялись и у них также был один выход – забрать землю помещиков в свои руки революционным путем.
Грандиозная декабрьская 1904 года стачка пролетариата закончилась в январе 1905 года «Кровавым воскресеньем». Летняя забастовка в империи также сопровождалась сотнями рабочих трупов и вызвала восстание матросов на броненосце «Потемкин-Таврический» и волнения в армии. Зимний дворец поспешил заключить мир с Японией и попытался одурачить народ Булыгинской думой. Всеобщая октябрьская стачка охватила всю страну, в которой появились параллельные органы власти – советы рабочих депутатов. Испугавшееся самодержавие 17 октября 1905 года объявило манифест свобод для подданных, подождало, пока главные революционные силы отвлекутся на создание Бумы, а затем начало погромы. В начале декабря 1905 года в Москве началось вооруженное восстание, продолжавшееся две недели. Идеологи монархии утверждали, что царство произвола делает человека апатичным, и это очень удобно обнаглевшему самодержавию. Они думали, что за столетие сделали подданных апатичными. Идеологи ошибались и на их ошибки бомбами и револьверами им показали эсеры.
В ноябре 1905 года на расширенном заграничном совещании Центрального Комитета Партии социалистов-революционеров временно приостановили деятельность Боевой Организации, одновременно заявив Азефу и Савинкову, что ее необходимо держать под ружьем. Азеф, как никто другой, видел, что на империю накатывается революция, и победителя в этой войне не знает никто. Руководителю Боевой Организации, работавшем и на революционеров и на монархию, нужен был запас времени, чтобы успеть встать на сторону победителя, и он объявил о роспуске Боевой Организации под свою ответственность, под предлогом, что бездействие ее разложит. Для технической подготовки вооруженного восстания был учрежден боевой комитет из Азефа и Савинкова, остальные боевики занялись партийной эсеровской работой. Теперь, чтобы вновь собрать Боевую Организацию, Азефу потребовалось бы несколько месяцев, и он мог бы спокойно выбрать победителя революции.
Роспуск Боевой Организации не касался боевиков местных партийных комитетов. 22 ноября в Саратове эсеровская террористка убила бывшего военного министра и генерал-адъютанта В. Сахарова, прибывшего усмирять губернию, а 15 декабря эсеры застрелили тамбовского губернатора. По империи волна за волной катилась революция.
В октябре 1905 года социалисты-революционеры, как и социал-демократы В. Ульянова-Ленина сформировали рабочие дружины. Московский комитет партии социалистов-революционеров во главе с отчаянным и смелым Соколовым – «Медведем» и братьями Мазуриными активно готовили вооруженное восстание. Почти все руководители партии эсеров вернулись в Россию. Штаб-квартира Центрального Комитета Партии социалистов-революционеров была организована в Петербурге, в редакции ежедневной газеты «Сын Отечества», которая стала и центральным органом партии. Здесь проходили собрания, публиковались теоретические статьи, давались директивы. В ноябре-декабре 1905 года империя решала – кто победит, революционеры или монархия. Самодержавие, использовав все возможности армии для подавления восстаний в Москве, Харькове, Донецке, на Кавказе, в Польше, Прибалтике, Сибири, выпустило на имперскую арену черную сотню. Монархии удалось отбиться от первой и главной атаки революции, расколов оппозицию, мечтавшую о захвате власти легитимным путем. По всей империи шли выборы депутатов в Государственную Думу, на окраинах войска усмиряли восстания, а в губерниях и столицах действовала черная сотня.
Организации «истинно русских людей» были созданы в середине 1905 года специально для борьбы с революцией. Самый крупный «Союз русского народа» состоял из дворян, чиновников, купцов, лавочников, мелких торговцев, деклассированных элементов, уголовников и босяков. Из этой среды формировались «черные сотни» – вооруженные банды, занимавшиеся погромами и политическими убийствами. Черносотенные организации субсидировались правительством и активно его позорили. Сергей Витте, руководивший правительством до самого разгрома революции, писал об огромной роли, которую черная сотня сыграла в крахе монархии и в создании в стране хаоса:
«Эта партия в душе пользуется полной симпатией государя, а в особенности несчастной для России императрицы, и имеет свои положительные и симпатичные стороны. Эта партия патриотична, но стихийна, и зиждется не на разуме и благородстве, а на страстях. Большинство ее вожаков политические проходимцы, люди грязные по мыслям и чувствам, не имеют ни одной жизнеспособной и честной политической идеи, и все свои усилия направляют на разжигание самых низких страстей дикой, темной толпы. Эта партия, находясь под крылами двуглавого орла, может произвести ужасные погромы и потрясения, но ничего, кроме отрицательного, создать не может. Она представляет собой дикий, нигилистический патриотизм, питаемый ложью, клеветой и обманом, и есть партия дикого и трусливого отчаяния, но не содержит в себе мужественного и прозорливого созидания. Она состоит из темной, дикой массы вожаков – политических негодяев, тайных соучастников из придворных и различных, преимущественно титулованных дворян, все благополучие которых связано с бесправием и лозунг которых «не мы для народа, а народ для нашего чрева». Это – дегенераты дворянства, взлелеянные миллионными подачками от царских столов. И бедный государь мечтает, опираясь на эту партию, восстановить величие России. Бедный государь. И это главным образом результат влияния императрицы. Безобразнейшая телеграмма императора проходимцу Дубровину, председателю «Союза русского народа» в связи с роспуском второй Думы показывает все убожество политической мысли и болезненность души самодержавного императора.
Величайшая анархия проявляется ныне в действиях «Союза русского народа», являющимся вторым правительством, и государь сегодня подписывает акты правительства Столыпина, а завтра своеволит, поощряет и думает опираться на этих бессознательных людей, руководимых политическими негодяями или безумцами.
Революция по своим приемам всегда бессовестно лжива и безжалостна. Ярким доказательством тому служит наша революция справа, так называемые «черные сотни» или «истинно русские люди». На их знамени их высокие слова «самодержавие, православие, народность», а приемы и способы действий архилживы, архибессовестны, архикровожадны. Ложь, коварство и убийство – это их стихия. Во главе явно стоит всякая сволочь, как Дубровин, Грингмут, Юзефович, Пуришкевич, а по углам спрятавшись – дворцовая камарилья.
Держится же эта революционная партия потому, что она мила психологии царя и царицы, которые думают, что они тут обрели спасение. Между тем, спасаться-то было не надо, если бы их действия отличались теми качествами, которыми правители народов внушают общую любовь и уважение.
Незадолго до своего ухода с поста министра внутренних дел Святополк-Мирский имел разговор с императрицей Александрой Федоровной, которая руководит волею и склонностями государя, и которая больше всего виновато в том, что царствование Николая II так несчастно для него и для России. Дай Бог, чтобы не кончилось еще хуже, в особенности для него. Царь губит себя, свой дом и наносит раны России, тогда как все это могло бы быть устранено, всего этого могло бы не быть.
Мирский сказал императрице, что в России все против существующих порядков. Императрица резко заметила, что против царя и его правительства интеллигенция, но весь народ всегда был и будет за царя. Мирский ответил: «Да, это верно, но события всегда и всюду творит интеллигенция, народ же сегодня может убивать интеллигенцию за царя, а завтра разрушит царские дворцы. Это стихия».
Благодаря деятельности партии в октябре и ноябре 1905 года крестьянские волнения в империи приняли невиданный размах и исчислялись тысячами – в Поволжье, центре государства, Правобережье, Прибалтике и на Кавказе. Горели дворянские усадьбы, а полуголые помещики осаждали вокзалы, стремились унести ноги от мятежей. В конце октября Николай II послал в восставшие губернии войска во главе со своими генерал-адъютантами, которым дал самые широкие полномочия, подчинив войска и полицию. В Саратовской губернии крестьян усмирял недавний военный министр, генерал-адъютант В.В. Сахаров. Бывшая крестьянка, затем учительница, тридцатилетняя Анастасия Биценко, активный член партии эсеров, 22 ноября пришла к генерал-адъютанту на прием и в упор застрелила В.В. Сахарова. Порядок в губерниях держали только введенные туда войска, во многих городах, областях вводилось военное положение. Все генерал-адъютанты докладывали в Зимний дворец, что везде крестьяне жалуются на малоземелье, обнищание и голод, требуют землю. Совет Министров С. Витте передал Николаю II доклад, в котором писал, что общество предлагает передать крестьянам часть помещичьих земель по льготным ценам, размах волнений в деревне выше допустимого, а войск не хватает. Воевавшую в Маньчжурии русскую армию не спешили вывозить по Транссибирской железной дороге в центральную Россию, справедливо опасаясь, что разъяренные солдаты, прекрасно понимавшие, что их целый год убивали и калечили ни за что тупые генералы, тут же вольются в революционные отряды.
В начале ноября царь подписал очередной манифест по крестьянской беде, но он, как всегда, не удовлетворил никого. Люди говорили, что им было позволено покупать только то, что они уже получили. В ответ на все проекты общества и даже правительства о земле Николай II ответил: «Частная собственность должна остаться неприкосновенной». Его любимец Д.Ф. Трепов заявил, что народ совершенно не хочет революцию – «это выдумки интеллигентов, жидов и франкмасонов». 2 декабря в нарушение Манифеста 17 октября были утверждены цензура и запрет забастовок. Революционеры в Петербурге выпустили воззвание, в котором призвали народ не платить налоги и забрать вклады из государственных банков. Боевики эсеров, анархистов и социал-демократов начали объединять свои дружины, но не успели. 3 декабря 1905 года почти триста членов Петербургского совета рабочих депутатов, в который входили представители всех революционных партий, были арестованы полицией. В ответ на следующий день восстание началось в Москве, и боевики там объединиться не успели.
Боевым штабом московских революционных партий стал «Коалиционный совет дружин». По всей Москве агитаторы говорили, что в собственность народа нужно отнять не только землю, но также фабрики и заводы. 4 декабря после массовых арестов в Петербурге, Московский совет рабочих депутатов объявил, что «московские рабочие должны быть готовы в каждый момент к забастовке и вооруженному восстанию». Учебные пункты для боевиков создавались на фабриках и в институтах, типографии массово сутками печатали «Обращение с огнестрельным оружием», «Руководство к уличному бою», «Взрывчатые вещества». Интеллигенция активно давала деньги на покупку оружия и продовольствия боевым дружинам, тренировавшихся на собственном стрельбище в Сокольниках, и их было уже больше тысячи, вооруженных револьверами и винтовками магазинного типа, включая маузеры и винчестеры.
По всем казармам московского гарнизона агитаторы и пропагандисты раздавали листовки, говорили речи, и в войсках шло глухое брожение, переходящее в волнения. В ночь на 5 декабря начались стычки революционеров с городовыми, 6 декабря Московский совет рабочих депутатов объявил всеобщую политическую забастовку и вооруженное восстание, которое начали революционные партии эсеров и эсдеков, которые призвали подданных восстать, чтобы свергнуть правительство, созвать учредительное собрание и утвердить демократическую республику.
Встали фабрики, заводы, государственные учреждения, железные дороги, трамваи, аптеки, типографии. По всей Москве толпами ходили бастующие под красными флагами, пели «Марсельезу» и дрались с казаками. На митинги, окруженные дружинниками, собирались десятки тысяч человек. Митинги пытались окружить войска, которые окружались боевиками. Рабочие изготавливали холодное оружие. Эсеры, наряду с красными флагами социал-демократов, выставили транспаранты «Земля и воля».
4 декабря в Москву из Петербурга прибыл новый генерал-губернатор адмирал Ф.В. Дубасов с категорическим приказом С. Витте подавить восстание любыми средствами. Толпы забастовщиков на улицах стали разгоняться полицейскими с применением холодного оружия. Порубленные студенты и рабочие не вмещались в больницы и аптеки, и боевики начали прямой отстрел городовых, которые, конечно, тут же разбежались и попрятались, и больше на улицы Москвы не выходили. Дубасов 7 декабря объявил Москву на положении чрезвычайной охраны и начал аресты, взяв чуть ли не всех руководящих восстанием большевиков, обезглавив большую часть рабочих, которые растерялись.
Вечером 9 декабря эсеры, вставшие во главе восстания, собрали боевиков на Чистых Прудах в училище Фидлера, чтобы атаковать главные городские объекты. Училище тут же окружили войска. Дубасов командовал из Кремля, полки стояли на Театральной площади и в Манеже, специальные роты раньше рабочих дружинников заняли телеграф, телефонную станцию, почтамт и водопроводную систему. Против тысячи боевиков генерал-губернатор выставил десять тысяч солдат и казаков. Многие распропагандированные части пришлось запереть в казармах. Правительственные войска удерживали только Николаевский – Петербургский вокзал, отбив из орудий стремительное нападение боевиков.
Офицер объявил дружинникам в Училище Фидлера приказ сдаваться, иначе все они будут убиты. Из окон училища началась стрельба нескольких сотен боевиков, которым солдаты отвечали залпами. Боевики попытались прорваться, кидая бомбы, и тогда по зданию начали бить орудия. В плен взяли сто двадцать дружинников, половина из которых были эсерами. После разгрома Училища Фидлера в ночь на 10 декабря Москва покрылась баррикадами из наваленных столбов, скамеек, вывесок, скамеек, которые перетягивались проволокой. Эсеровские боевики бомбами разнесли Московское охранное отделение, дезорганизовав работу полиции. Дубасов попросил срочной помощи из Петербурга и получил ответ, что «Свободных войск для посылки в Москву нет». В древней столице империи начались бои – в районе Страстной площади, у старых Триумфальных ворот, на Кудринской и Миусской площадях.
Во главе восстания на Пресне, сделавшейся ее центром, встали социалисты-революционеры, и дыхание истории донесло до нас только их партийные прозвища – «Седой», «Мартинов», «Ильин», «Андреев», «Пчелка», «Павлова», Соколов – «Медведь». Рабочие Прохоровской трехгорной мануфактуры, Мамонтовской фабрики, сахарного завода, фабрики Шмидта пилили телеграфные и фонарные столбы, снимали с петель калитки, ворота, несли бревна, доски, кровельное железо и строили баррикады. Эсеровская «Боевая дружина» из шестисот бойцов устроила свой штаб на Прохоровской мануфактуре. В первую очередь она атаковала первый и третий полицейские участки и захватила их, вместе со всеми оперативными документами и инструкциями. По всей Москве эсеровские боевики ходили по квартирам спрятавшихся туда полицейских и отбирали у них оружие. Собрав со всех аптек необходимые препараты, особая группа начала производство бомб. По городским улицам боевики группами и отрядами нападали на казачьи разъезды и офицерские патрули, атаковали даже большие правительственные отряды, но тысячи бойцов на огромную Москву было слишком мало, а вооружить остальных рабочих было нечем.
Несколько конных батарей метались по древней столице и открывали орудийный огонь по всем зданиям, которые захватывали дружинники, но им сильно мешали баррикады. Офицеры согнали полицейских в центр города, и те с перепугу начали стрелять куда попало, по окнам близлежащих домов, ранили и убивали случайных людей, обывателей, которые в отчаянии и злости стали помогать революционерам. Дубасов обращался и обращался за помощью в Петербург: «Положение все серьезнее, кольцо баррикад охватывает город все теснее, войск явно недостаточно. Совершенно необходима хотя бы бригада пехоты». Совет государственной обороны послал в Москву Семеновский полк, из Польши был направлен Ладожский полк с конной артиллерией. 15 декабря две тысячи штыков с орудиями прибыли в Москву. Дубасов заявил московскому городскому голове Н. Гучкову, что случайных обстрелов обывательских домов больше не будет. Император Николай II телеграфировал Дубасову: «Надеюсь, Семеновский полк поможет вам окончательно раздавить революцию, вместе со славными гренадерскими полками». Чаша революционных весов начала клониться в стороны самодержавия.
Эсеровские руководители восстания распространили по Москве листовки:
«Товарищи! Началась уличная борьба восставших рабочих с войсками и полицией. В этой борьбе может погибнуть много ваших братьев, борцов за свободу, если вы не будете держаться некоторых правил.
Главное правило – не действуйте толпой, а небольшими отрядами человека по три-четыре, не больше. Пусть только этих отрядов будет возможно больше и пусть каждый из них выучиться быстро нападать и быстро исчезать. Полиция старается одной сотней казаков расстреливать тысячные толпы. Вы же против сотни казаков ставьте одного-двух стрелков. Попасть в сотню легче, чем в одного, особенно если этот один неожиданно стреляет и неизвестно куда исчезает. Полиция и войска будут бессильны, если вся Москва покроется этими маленькими неуловимыми отрядами.
Не занимайте укрепленных мест. Пусть нашими крепостями будут проходные дворы и все места, из которых легко стрелять и легко уйти. Если кто вас будет звать идти куда-то большой толпой и занять укрепленное место, считайте того глупцом или провокатором. Если это глупец – не слушайте его, если провокатор – убивайте. Строго отличайте ваших сознательных врагов от врагов бессознательных, случайных. Первых уничтожайте, вторых щадите! Пехоты по возможности не трогайте. Солдаты – дети народа и по своей воле против народа не пойдут. Их натравливают офицеры и высшее начальство. Против этих офицеров и начальства вы и направьте свои силы. Каждый офицер, ведущий солдат на избиение рабочих, объявляется врагом народа и ставится вне закона. Его безусловно избивайте. Казаков не жалейте. На них много народной крови, они всегдашние враги рабочих. Как только они выйдут на улицу, конные или пешие, вооруженные или безоружные – смотрите на них, как на злейших врагов и уничтожайте без пощады. На драгун и патрулей делайте нападения и уничтожайте.
В борьбе с полицией поступайте так: всех чинов, до пристава включительно, при всяком удобном случае убивайте. Околоточных обезоруживайте и арестовывайте, тех же, которые известны своей жестокостью и подлостью, тоже убивайте. У городовых только отнимайте оружие и заставляйте служить не полиции, а вам. Дворникам запрещайте запирать ворота. Это очень важно».
16 декабря батальон Семеновского полка полковника Н.К. Римана с пулеметами и двумя орудиями двинулся освобождать от революционеров Московско-Казанскую железную дорогу с приказом: «Действовать беспощадно и арестованных не иметь. Каждый дом, из которого будет произведен выстрел, уничтожать артиллерией». Риман лично расстреливал и добивал захваченных дружинников по всем станциям – на Сортировочной, Перово, Люберцах и Голутвено. Были убиты около двухсот человек, в том числе и случайные прохожие подчиненный Римана капитан Мейер писал: «17 декабря, в шесть часов утра, полковник Риман приказал всем ротам обойти районы деревни и Люберецкого тормозного завода, где числилось около четырехсот рабочих. Завод был совершенно пуст, в деревне же было захвачено двадцать пять человек. Обстоятельства не позволяли медлить. Для решения вопроса, кто из двадцати захваченных действительно виновен, являясь главарем или террористом, полковник Риман создал импровизированный суд. Тринадцать человек из приговоренных этим судом были тотчас же расстреляны полуротой под моим командованием».
Потом, после выяснения, что садист Риман расстрелял сто пятьдесят ни в чем не повинных мирных обывателей, только из-за поднявшейся бури негодования и возмущения во всех слоях русского общества, было начато судебное следствие против позора офицерского корпуса, но Николай II чуть ли не лично следствие прекратил, а Римана на собственные средства из царского кабинета инкогнито отправил в годовой отпуск за границу.
Утром 16 декабря восемь рот и восемь пушок Семеновского полка во главе с полковником Г.А. Минном заняли все московские вокзалы и начали окружение Пресни, но были остановлены в районе Горбатого моста сильным огнем боевиков. Утром 17 декабря артиллерия с двух сторон открыла шквальный огонь по Пресне, по фабрикам, заводам, домам и вообще куда попало. Стреляли снарядами даже просто по людям на улицах. По Пресне были выпущены сотни снарядов, включая орудийные гранаты и шрапнель и над районам заклубился густой дым. Горели фабрики, заводы, склады, обычные дома, Зоологический сад, Пресненская застава. Никто не арестовывал дружинников, просто проводилась преступная акция массовых устрашений.
Вечером 17 декабря отряды боевиков стали мелкими группами уходить из блокированной Пресни, и им это удалось. Утром 18 декабря семеновцы во главе с полковником Минном пошли через Пресню насквозь, выполняя приказ: «Если будет оказано вооруженное сопротивление, то истреблять всех, не арестовывая никого». Семеновцы заняли пустые фабрики и заводы и вывесили на них российские национальные флаги. Начались казни и избиения тех, кто попался под руку.
За убийство тысячи человек, в том числе двухсот женщин и детей, полковник Г. Мин, у которого погибло два солдата, был пожалован царем в генерал-майоры и приглашен на августейший завтрак, на котором подробно рассказал императору и императрице о своих преступлениях, за которые в августе 1906 года на железнодорожной станции Петергоф был застрелен на глазах жены и детей эсеровской террористкой Зинаидой Коноплянниковой, через двадцать дней повешенной в Шлиссельбургской тюрьме с особыми мучениями, от вида которых солдаты конвоя – участники боевых действий, падали в обморок. Через несколько лет вся Российская империя читала и обсуждала резолюцию Николая Ii по делу полковника Н. Римана, получившего повышение: «Если бы все военные начальники действовали по примеру полковника Римана, то Россия не пережила бы тяжкой и постыдной годины шесть лет назад».
Революционеры подробно объяснили миллионам подданных, что их августейший повелитель уверен, что чем больше восставших и не восставших его каратели расстреляют и повесят, тем лучше будет для империи. В стране обсуждали и частые высказывания о революционерах министра внутренних дел П.Н. Дурново: «с ними церемониться нечего – к стенке их и расстрелять!»
К концу декабря 1905 года восстания было подавлено в Москве, Ростове и Новороссийске. В Минске эсеры покушались на губернатора Клингенберга и ранили его. Боевые эсеровские дружины атаковали карательный полк на станции под Минском, но были разбиты. В Киеве большое эсеровское восстание было сорвано охранным отделением, сумевшем на собрании арестовать тридцать руководителей партии социалистов-революционеров, оставив массы без их вождей. Были взяты типография с массой литературы и склад с большим количеством бомб. В Саратовской губернии и Поволжье выступления социалистов-революционеров лично подавил местный губернатор Петр Столыпин. 15 декабря в Тамбове эсеровские террористы убили губернатора Богдановича, в Самаре тяжело ранили начальника гарнизона генерала Сергеева. 21 декабря в Уфе боевики покушались на губернатора Келеповского. В Иркутске был ранен вице-губернатор, в Нижнем Новгороде почти застрелили начальника охранного отделения. Во многих городах в перестрелках гибли революционеры, жандармы, полицейские. Летучие боевые эсеровские отряды действовали по всей стране. В Полтаве избиваемые и искалеченные крестьяне пожаловались уже известному писателю Владимиру Короленко на карателя-полковника. Короленко написал и опубликовал открытое письмо губернатору о бесчинствах его подчиненного, ответа, естественно, не получил, но письмо прочитали эсеры, прислали в Полтаву боевую группу, застрелившую карателя прямо в центре города. На Короленко, само собой, тут же натравили черносотенцев, и он чудом остался в живых.
В Петербурге в декабре были произведены массовые аресты социалистов-революционеров, взяты типография и динамитная мастерская с большим количеством бомб и оружия. По всей империи действовали многочисленные карательные экспедиции. В Прибалтике пехотными полками и орудийными батареями действовал генерал-губернатор Орлов, расстрелявший, повесивший и сгноивший в тюрьмах сотни и сотни латышей, литовцев и эстонцев. Особую благодарность Николая II заслужили прибалтийские каратели Рихтер, Фрезен, Гершельман, бароны Бистром, Гаян, Ливен, Петерсон. Сергей Витте докладывал действующему императору: «С приходом войск на прибалтийских губерниях появились полицейские и другие уездные власти, которые скрывались во время волнений. Местные немцы-землевладельцы находились при карательных отрядах для путеводства последних, для переводов с латышского при допросах и для указания виновных в погромах и других преступлениях».
Только на станциях Кокенкаузен каратели расстреляли сорок человек. Вместо скрывшихся детей расстреливали их отцов, вместо скрывшихся отцов расстреливали их четырнадцатилетних детей. В школах в целях устрашения молодежи народных учителей расстреливали в присутствии учеников, репрессировав каждого пятого из двух тысяч учителей. Сельскохозяйственных батраков вешали, живыми привязывали к деревьям, потом расстреливали и оставляли мертвых висеть на много дней для устрашения жителей. Позднее в Государственной Думе подсчитали, что только в Прибалтике карательные отряды без суда и следствия расстреляли и повесили полторы тысячи человек.
На Сибирскую железную дорогу для борьбы с революционно настроенными рабочими и солдатами из Москвы был послан карательный отряд генерала Меллер-Закомельского, а ему навстречу из Харбина вышел карательный отряд генерала Ранненкампфа. Каратели встретились в Иркутске, перестреляв по дороге сотни революционеров и невиновных. Николай II писал: «Меллер-Закомельскому и Ранненкампфу с войсками, жандармами и пулеметами поручено восстановить порядок на станциях и в городах Сибири, хватать всех бунтовщиков и наказывать их, не стесняясь строгостью».
Каратели строгостью не стеснялись. Унтер-офицеры на железнодорожных платформах с орудиями и пулеметами сначала разбили о непокорных, среди которых было множество мародеров, возвращавшихся домой с японской войны, оружейные приклады, затем отбили руки шомполами и перешли на нагайки. После допросов людей не только расстреливали, но и выбрасывали на ходу из поездов, которых ласково называли «экзекуционными». Николай II накладывал на документы резолюции, в которых выражал надежду, что все революционные агитаторы будут повешены. Генерал Меллер-Закомельский лично инструктировал подчиненных: «Пожалуйста, господа, не тратьте даром патронов, стреляйте в затылок и больше трех патронов на человека не расходуйте». Военный министр и Сергей Витте радовались за Меллера-Закомельского: «главная заслуга принадлежит лично ему, так как только при его характере палача можно было столь систематически бить и сечь вдоль нескольких тысяч верст всей железной дороги, наводя спасительный ужас на бунтующие и бастующие элементы. Его выбор для этого предприятия оказался замечательно удачен».
Карателей наградили, а Николай II пригласил их на августейший обед. Сергей Витте доложил императору, что российские революционеры сломлены. Подавляющим большинством членов Совета министров и Государственного совета был принят закон о применении смертельной казни за покушения по политическим убеждениям на «чинов войск, полиции и других должностных лиц при исполнении ими обязанностей службы». Подданные благодаря революционным листовкам узнавали, как за мешок зерна сотни крестьян, называемых «домохозяинами-грабителями», вешали на воротах их убогих домов. Обществу стали известны резолюции Николая II на личных докладах карателей о количестве замордованных, убитых, расстрелянных людей – «Ай, да молодцы!»
После разгрома революции Николай II в январе 1906 года подписал «Положение о Государственной Думе». Высочайшим указом в феврале 1906 года законы, принятые Государственной Думой, поступали на утверждение карманного для самодержавия Государственного совета и наоборот, а потом передаются на окончательное утверждение или неутверждение императора. Ни о каком конституционном правлении в империи не было и речи. Государственная Дума, новый законодательный орган, была просто уступкой революции 1905 года. Конституционные обещания облекались в формы, удобные самодержавию. Значительная часть рабочих и крестьян были лишены избирательных прав. Выборы производились по отдельным группам населения – землевладельцев, горожан, рабочих и крестьян, став для двух последних курий непрямыми, трех и даже четырехступенными. Один голос дворянина-помещика был приравнен к трем голосам городской буржуазии, пятнадцати голосам крестьян и сорока пяти голосам рабочих. 27 апреля 1906 года выяснилось, что в Государственную Думу были избраны сто девяносто депутатов от Конституционно-демократической партии, кадетов, только что созданной из земледельцев и либеральной буржуазии, передовых помещиков и буржуазных интеллигентов, сто беспартийных депутатов, что трудовиков, депутатов от Крестьянского союза, во главе со старыми интеллигентами-народниками, близким к эсерам, но не являвшихся социалистами-революционерами, сорок пять автономистов из национальных окраин, и семнадцать социал-демократов – меньшевиков.
Манифест 17 октября формально объявлявший свободу совести, слова, собраний и союзов, расширенное избирательное право для подданных, издание законов только через Государственную Думу и право контроля над правительством. Сразу же выяснилось, что право контроля было только на бумаге, а монархия просто издевается над депутатами. Первая дума просуществовала только 72 дня и была незаконно распущена 7 июля 1906 года. Ее законодательные права были сведены к нулю статьей 87 Основных законов, которая разрешала правительству издавать законы в перерывах работы Государственной Думы. О гражданской свободе в законах речи не шло.
Вторая дума просуществовала с 20 февраля до 2 июня 1907 года и опять была распущена. Монархия издала новый избирательный закон и Государственная Дума стала просто местом для дискуссий, которые, впрочем, через десять лет закончились гибелью империи и монархии. В первую Государственную Думу социалисты-революционеры не попали, во вторую пробились только тридцать семь депутатов. Это было совсем не то, чего добивалась партия социалистов-революционеров, но было уже поздно. На первое место в революционной борьбе активно выдвигались большевики В. Ульянова-Ленина, а эсеры, наконец, собрали в Финляндии свой первый съезд для выработки программы партии.
29 декабря – 4 января 1906 года в Финляндии прошел Первый съезд Партии социалистов-революционеров во главе с Черновым, Гершуни, Натансона, Савинкова, Пошехонова и Мякотина. Съезд после обсуждения принял первую программу партии, написанную Виктором Черновым и дополненную им на Втором партийном съезде:
«Необходимым условием социального прогресса человечества, выражающегося всесторонним, гармоничным развитием человеческой личности и общественной солидарности, является рост власти человека над естественными силами природы, в соответствии с ростом населения и его потребностей.
В современном буржуазном обществе этот рост совершается не на началах планомерно организованного общественного хозяйства, а на началах разрозненности, конкуренции индивидуальных хозяйств, частной собственности на средства производства, превращения их в капитал и отлучения от них непосредственных производителей.
Поскольку эти буржуазно-капиталистические формы ограничивают и извращают развитие коллективных форм труда и производства, – постольку современному хозяйственному развитию присущи отрицательные, разрушительные свойства: анархия производства, достигающая крайних проявлений в кризисах; бесплодные расточения хозяйственных сил; бедствия и необеспеченность рабочих масс при дешевизне рабочих рук; своекорыстная борьба всех против всех за существование и привилегированное положение; разлагающая все моральные основы власть денег.
Однако хозяйственное развитие, тем не менее, обнаруживает свои положительные творческие стороны, подготовляя некоторые материальные элементы для будущего социалистического строя и содействуя объединению в сплоченную социальную силу промышленных армий наемных рабочих.
Современный индустриальный пролетариат, по сравнению с земледелием, более развит, а значит тем больше его значение сравнительно с остальной массой трудящегося и эксплуатируемого населения. Класс эксплуатируемых тружеников, получающих все меньшую и меньшую долю созидаемых их трудом благ вступает в антагонизм с классом эксплуататоров, сосредоточивающих в своих руках владение естественными силами природы, средствами производства и обмена. Начинается организованная политическая борьба классов, которая, сталкиваясь с пережитками старой междусословной, расовой, религиозной и национальной борьбы, все более и более вносит в стихийный ход событий планомерное коллективное вмешательство сознательных социальных сил.
Союзы эксплуататоров стремятся упрочить свое положение, овладевая посредством трестов и синдикатов условиями производства и сбыта, превращая органы государственного управления в орудия своего классового господства и подчиняя себе духовно и материально и науку, и искусство, и литературу. При бессилии победить другими средствами, они прибегают к союзам с клерикальными, сословными и монархическими пережитками прошлого и к разжиганию инстинктов расовой, религиозной и национальной вражды.
Классы эксплуатируемых, в естественном стремлении к самозащите, по мере роста сознательности, все более объединяют свою борьбу и направляют ее против самых основ гнета и эксплуатации, во имя своей полной экономической, политической и духовной эмансипации. Наиболее последовательным выражением, научным освещением и обобщением этого движения является международный революционный социализм. Он все более проникает в массы, ведя к тому, чтобы все слои трудового эксплуатируемого населения, от промышленного пролетариата до трудового крестьянства, подчинили все свои частные, местные и временные интересы одной великой задаче социально-революционного переворота.
Программой этого переворота является обобществление труда, собственности и хозяйства; уничтожение, вместе с частной собственностью, самого деления общества на классы; уничтожение классового, принудительного, репрессивного характера общественных учреждений, при сохранении планомерной организации всеобщего труда на всеобщую пользу. Только осуществление этой программы дает возможность непрерывного развития всех духовных и материальных сил человечества, гарантирует на основе социальной солидарности всестороннее развитие человеческой индивидуальности.
Дело революционного социализма есть дело освобождения всего человечества, устранение всех форм насилия и эксплуатации человека человеком.
Партия социалистов-революционеров в России рассматривает себя как один из отрядов армии международного социализма и ведет свою деятельность в духе общих интересов ее борьбы, в формах, соответствующих конкретным условиям русской действительности.
Развитие капитализма в России характеризуется наименее благоприятным соотношением между творческими, исторически-прогрессивными, и темными, хищнически-разрушительными тенденциями. Все связанные с этим развития переживаются Россией в концентрированном виде, в сокращенный период времени, при низком культурном уровне страны.
Колоссально развившийся механизм бюрократического государства все более и более парализует производительные силы деревни. Трудовое крестьянство вынуждается все больше прибегать к подсобным промыслам и труду по найму, получая от всех видов своего заработка доход, едва сравнимый с нищенской заработной платой пролетария. Этим сокращается и подрывается внутренний рынок промышленности, страдающей от недостатка внешних рынков. Прогрессивно возрастает избыточное население и капиталистическая излишняя резервная рабочая армия, понижающая своей конкуренцией уровень жизни городского пролетариата.
Полицейский строй, основанный на систематическом подавлении личной и общественной инициативы, в союзе с классом крупных промышленников и торговцев, выступает против трудовых масс пролетариата и деревни, поднимающихся за землю волю. Монархия и ее защитники прибегают к усиленному угнетению покоренных национальностей, насаждая национальный, расовый и религиозный антагонизм, затемняя им рост самосознания рабочих масс.
Существование этого режима становится в непримиримое и прогрессивно обостряющееся противоречие со всем хозяйственным, общественно-политическим и культурным ростом страны. Русский царизм является опорой паразитических классов внутри России и является главным оплотом европейской реакции за ее пределами, поэтому уничтожение его является крайне важным фактором международного прогресса.
Вся тяжесть борьбы с царизмом, несмотря на наличие либерально-демократической оппозиции, падает на пролетариат, трудовое крестьянство и революционно-социалистическую интеллигенцию. Необходимой задачей социалистической партии должно быть свержение самодержавия.
До тех пор, пока в качестве революционного меньшинства организованный рабочий класс может оказывать лишь частичное влияние на изменение общественного строя и ход законодательства – Партия социалистов-революционеров будет стремиться к тому, чтобы политика частичных завоеваний не заслоняла от рабочего класса его конечной основной цели, чтобы своей революционной борьбой он добивался и в этот период лишь таких перемен, которые будут развивать и усиливать его сплоченность и способность к освободительной борьбе, способствуя повышению уровня его интеллектуального развития и культурных потребностей, укрепляя его боевые позиции и устраняя препятствия, стоящие на пути его организации.
Исходя из вышеперечисленных соображений, Партия социалистов-революционеров в этот период будет отстаивать, поддерживать или вырывать своей революционной борьбой следующие меры:
А. В политической и правовой области:
Признание неотъемлемыми следующих прав человека и гражданина: полная свобода совести, слова, печати, собраний и союзов; свобода передвижения, выбора рода занятий и свобода стачек; неприкосновенность личности и жилища; всеобщее и равное избирательное право для всякого гражданина, не моложе двадцати лет, без различия пола, религии и национальности, при условии прямой системы выборов и закрытой подачи голосов; установленная на этих началах демократическая республика, с широкой автономией областей и общин, как городских, так и сельских; возможно более широкое применение федеративных отношений между отдельными национальностями, признание за ними безусловного права на самоопределение; пропорциональное представительство; прямое народное законодательство (референдум и инициатива); выборность, сменяемость во всякое время и подсудность всех должностных лиц, включая депутатов и судей; бесплатность судопроизводства; введение родного языка во все местные, общественные и государственные учреждения; установление обязательного, равного для всех общего светского образования за государственный счет; в областях со смешанным населением право каждой национальности на пропорциональную своей численности долю в бюджете, предназначенном на культурно-просветительные цели, и распоряжение этими средствами на началах самоуправления; полное отделение церкви от государства и объявлении религии частным делом каждого; уничтожение постоянной армии и замена ее народным ополчением (отмена призыва).
Б. В народно-хозяйственной области:
1. Введение прогрессивного налога на доходы от наследства, при совершенном освобождении от налога мелких доходов; уничтожение косвенных налогов (кроме предметов роскоши), уничтожение налогов, падающих на труд.
2. В вопросах рабочего законодательства Партия социалистов-революционеров ставит своей целью охрану духовных и физических сил рабочего класса в городе и деревне, и увеличение его способности к дальнейшей борьбе за социализм. Партия будет отстаивать: возможно большее сокращение рабочего времени сообразно нормам, указанных научной гигиеной, в ближайшее время восьмичасовая норма; установление минимальных заработных плат по соглашению между органами самоуправления и профессиональными союзами рабочих; государственное страхование все всех его видах, от несчастных случаев, от безработицы, на случай старости и болезни, за счет государства и хозяев и на началах самоуправления страхуемых; законодательная охрана труда; профессиональные организации рабочих.
3. В вопросах переустройства земельных отношений:
Партия стремится опереться на общинные и трудовые воззрения, традиции и формы жизни русского крестьянства, на их убеждения, что земля ничья, и что право на пользование ею дает лишь труд. Партия будет стоять за социализацию земли, то есть за изъятие ее из товарного оборота и обращение из частной собственности отдельных лиц или групп в общенародное достояние на следующих началах: все земли поступают в заведывание центральных и местных органов народного самоуправления; пользование землей должно быть уравнительно-трудовым, то есть обеспечивать потребительную норму на основании приложения собственного труда, единоличного или в товариществе; недра земли остаются за государством; земля обращается в общенародное достояние без выкупа.
4. В вопросах общинного, муниципального и земельного хозяйства Партия будет стоять за развитие разных общественных служб (бесплатная врачебная помощь, земско-агрономическая и продовольственная организация, широкий кредит для развития трудового хозяйства, преимущественно на кооперативных началах; коммунализация водоснабжения, освещения, путей и средств сообщения); за кооперацию.
5. Партия социалистов-революционеров предостерегает рабочий класс против того «государственного социализма», который является отчасти системой полумер для усыпления рабочего класса, отчасти своеобразным государственным капитализмом, сосредотачивая различные отрасли производства и торговли в руках правящей бюрократии ради ее фискальных и политических целей.
Партия социалистов-революционеров, ведя непосредственную революционную борьбу с самодержавием, агитирует за созыв Учредительного собрания на демократических началах для ликвидации самодержавного режима и переустройства всех современных порядков в духе установления свободного народного правления, необходимых личных свобод и защиты интересов труда.
Свою программу этого переустройства Партия будет отстаивать в Учредительном собрании, так и стремиться непосредственно проводить в революционный период».
На Первом съезде партии эсеров был принят «Временный устав»:
1. Членом Партии социалистов-революционеров считается всякий, принимающий программу партии, подчиняющийся ее постановлениям и участвующий в одной из партийных организаций.
2. Основными принципами построения и деятельности всех партийных организаций признаются:
а) выборное начало, с временным правом кооптации;
б) установление живой и органической связи между партийными работниками путем осведомления о положении дел на местах и в партии, и взаимного контроля сверху вниз и снизу вверх;
в) объединение партии в целое на основах строгого подчинения партийной дисциплине при развитии начал самодеятельности отдельных частей партии.
3. Первичными организационными ячейками являются партийные группы, городские и сельские, объединяющиеся по возможности территориально. Из таких групп образуются городские, районные, окружные, уездные, губернские и областные организации, общая совокупность которых и составляет партию.
Признание правомочности вновь образовавшихся организаций нашего порядка принадлежит ближайшим организациям высшего порядка.
4. Вся партийная деятельность на местах объединяется в соответственных комитетах и группах.
5. Областные организации образуются в целях руководства и объединения партийной деятельности в пределах данной территории, которая определяется общепартийным съездом. Во главе областной организации стоит областной комитет, избираемый областным съездом, с правом кооптации, из представителей городских и равноправным им уездных групп.
6. Центральный комитет является идейным и практическим руководителем партии на основании директив, выработанных партийным съездом. Центральный комитет содействует местным и областным комитетам об организации новых групп. Тем, где их нет, или где нет областных комитетов – организует их сам. Руководит деятельностью всех партийных организаций, разбирает конфликты между ними, назначает ответственного редактора Центрального органа и представителя в «Международное социалистическое бюро», организует и ведет предприятия, имеющие общепартийное значение, содействует правильному распределению сил, заведует центральной кассой и представляет партию в связях с другими партиями и организациями. При Центральном комитете состоят специальные комиссии и бюро: крестьянское, рабочее, военное, литературно-издательское, техническое и другие, и разъездные агенты. Центральный комитет имеет право распускать местный комитет, если он существенно нарушает дисциплину партии или уклоняется от ее программы. Если все местные организации одобрят поведение старого комитета, то Центральный комитет созывает Совет партии. Если Совет найдет правильным решение Центрального комитета, то исключает из партии все эти организации и приглашает тех членов их, которые остаются верными дисциплине и программе партии, образовывает новую партийную организацию и создает местный комитет.
Центральный комитет избирается съездом в числе пяти человек и пополняется кооптацией, при этом состав Центрального комитета не может превышать десяти человек.
7. Совет партии составляется из пяти членов Центрального комитета, из представителей всех областей, а также из представителей Московского и Петербургского комитетов.
Совет партии созывается по мере надобности для обсуждения и решения неотложных вопросов тактики и организаций, предусмотренных партийным съездом, или вновь выдвинутых изменившимися условиями жизни, а также для решения вопросов об исключении из партии.
Совет партии созывается по инициативе Центрального комитета или половины общего числа областных организаций, имеющих представительство в Совете. Постановления Совета имеют обязательное значение для всех партийных организаций, и могут быть отменены только общепартийным съездом.
8. Съезд партии является высшей партийной инстанцией. Съезд созывает Центральный комитет не реже одного раза в год. Экстренные съезды партии созываются по требованию половины всего числа областных организаций, представленных в совете, или одной трети губернских или равноправных им уездным и местных организаций. Представительство на съезде имеют: Центральный комитет, все областные и правомочные местные организации. Право на представительство на съезде каждой из организаций определяется Советом партии. Съезд считается действительным, если на нем представлены организации, имеющие вместе более половины решающих голосов».
Съезд Партии социалистов-революционеров соединил некоторые положения марксизма с народнической доктриной. Аграрная часть программы требовала экспроприацию земли и передачу ее сельским общинам. С этого момента крестьянство стало массово поддерживать эсеров, которые отвергали ленинскую доктрину диктатуры пролетариата. С 1905 года пути социалистов-революционеров и социал-демократов резко разошлись. Ленин назвал программу партии социалистов-революционеров «эклектической смесью идей старого народничества и берштейнианского оппортунизма, прикрытых марксистской терминологией».
Эсеры объединили в одно понятие «трудовой народ» из пролетариата, крестьянства и интеллигенции, на который воздействовали массовой ориентацией и примерами систематического терроризма. Меньшевик Г.Плеханов заявил об эсерах, что «их революция ни как не связана с социализмом, а их социализм никак не связан с революцией», хотя большевики признавали, что в период революции 1905 года газеты социалистов-революционеров «Вестник революции», «Мысль», «Революционная Россия» распространялись более широко, чем социал-демократическая литература.
В начале 1906 года всем уже было ясно, что революция подавлена самодержавием и предстоит долгая и упорная борьба за власть. Съезд Партии социалистов-революционеров принял особое постановление «О тактике партии и о политическом терроре»:
«I. 1) По вопросу о вооруженном восстании держаться прежней тактики: не призывать к нему, но готовиться на случай его стихийного возникновения в техническом, стратегическом и иных отношениях;
2) продолжать усиленную работу по организации рабочих масс;
3) обратить особенное внимание на агитационную и организационную работу среди войск;
4) продолжать террористическую тактику.
II. Прежде всего съезд считает необходимым усилить центральный политический террор и подчеркивает особенное значение для настоящего времени массовой партизанской борьбы, выражающейся в нападении на мелких агентов правительственной власти в одиночку и группами, например, на городовых, жандармов, шпионов, земских начальников. Местный политический террор должен происходить под обязательным контролем Комитета и областных организаций.
Более сложные террористические акты должны выполняться летучими боевыми дружинами, обслуживающими более широкие районы. Съезд полагает, что террор должен быть применяем до полного завоевания фактических свобод, и только тогда Центральный комитет может приостановить террористические акты.
III. Принимая во внимание, что крупный аграрный взрыв, если не полное крестьянское восстание, в целом ряде местностей почти неизбежен, съезд рекомендует всем учреждениям партии быть к весне в боевой готовности и заранее составить цельный план практических мероприятий, вроде взрыва железных дорог и мостов, порчи телеграфов, распределить роли в этих предприятиях, наметить административных лиц, устранение которых может внести дезорганизацию в среду местной администрации.
Об аграрном и фабричном терроре:
Взгляд на аграрный и фабричный террор вполне определенно отрицательный. Аграрный террор не может быть принят в число тех средств борьбы, которые рекомендует партия, прежде всего потому, что не соответствует нашим целям организационной борьбы со всем современным строем. Аграрный террор, в лучшем случае, вынуждает лишь частичные уступки, а политика частичных завоеваний не есть политика нашей партии. Аграрный террор, как ряд разрозненных актов, совершаемых лишь отдельными лицами и небольшими группами, также не может служить цели воспитания и организации народных масс, этой важнейшей задаче современного момента. Те же соображения ЦК выдвигает и против фабричного террора.
Во избежание недоразумений необходимо точнее установить самое понятие аграрного террора. Часть под этим понятием разумеют исключительно поджоги и убийства. Но такое понятие слишком не точно. Аграрный террор – все виды нанесения вреда личности или имуществу, возникающие непосредственно на почве аграрных отношений, даже, например, скос крестьянами из мести зеленого хлеба, вытаптывание посевов. Попытки организованного пользования лесами, пастбищами, лугами являются как бы небольшими опытами всеобщего захвата земель, сплачивающими крестьянские массы и воспитывающими их для дальнейшей борьбы, что вполне соответствует задачам партии.
Теперь уже не редкость встретить экономии, охраняемые наемными казаками. В таких местах устанавливается ужаснейшая атмосфера казацкого военного террора, базой которого является дворянская усадьба. В ответ на этот террор – террор со стороны крестьян необходим и неизбежен. Но это уже не аграрный террор, а политический. Такой террор неизбежно будет применяться в особенно широких размерах во время грядущего восстания по соображениям стратегического характера».
На Съезде эсера объявили о том, что они будут стремиться «перетянуть армию на свою сторону». Военная комиссия ЦК находила и готовила специалистов по пропаганде среди войск. Эсеры создали свои партийные группы в войсках в Нижнем Новгороде, Казани, Москве, Кронштадте, Иркутске, Севастополе, где активно работал знаменитый автор «Алых парусов» Александр Грин, Екатеринославе, Тифлисе, Ревеле. Для солдат издавались специальные прокламации и брошюры.
Особое внимание эсеры уделяли работе на Балтийском флоте и побережье, разработав даже план отдельного восстания: «Предполагалось, что захват крепостей побережья Финского залива и балтийского флота даст возможность обессилить Петербург и захватить его. Этот захват должен был означать собой победу вооруженного восстания. План простой и верный. Петербург держится Кронштадтом, главная сила правительства – Балтийский флот. Захватить все – и это наша победа! Коротко, ясно, просто. По плану велась работа во флоте, Кронштадте, Свеаборге, Ревеле, Либаве, во всех важнейших пунктах побережья. Время было хорошее, свободное, настроение бодрое. Организации расцветали в очень короткое время. Надежд и упований много, самых радужных, самых широких и смелых. Последовал разгон Думы. Настроение, и без того приподнятое, приподнялось еще больше. Начались разговоры о поддержке Думы и об открытом восстании».
18 июня большевики подняли восстание в Свеаборге, а эсеры 19 и 20 июня в Кронштадте, Ревеле и Либаве, взбунтовался броненосец «Память Азова». Мятежи были подавлены верными монархии войсками. Осенью 1906 года социалисты-революционеры провели военную конференцию, на которой решили создать единую военную организацию и военно-революционный союз из солдат. При Центральном комитете было создано Центральное военное бюро, для руководства работой в войсках. Основная борьбы велась против военной дисциплины и за улучшение солдатского быта, за усиление сознательности и организованности среди солдат. Центральный комитет объявил: «В случае неизбежности в отдельных местах самостоятельных военных вспышек, готовых перейти в открытое революционное восстание, местные военные организации Партии социалистов-революционеров должны приложить все усилия, чтобы в движение внести организованность и планомерность, стараясь, по возможности, взять на себя выбор момента и способа открытого выступления, стремясь удержать за партией общее руководство движением. Время и способы открытых выступлений должны быть определены Центральным комитетом и военными организациями.
Одно из средств революционной борьбы – применение террора в пределах армии против наиболее ярких и вредных представителей самодержавного режима, своей преступной деятельностью парализующих успех революционного дела в войсках.
Выборы в первую Государственную думу социалисты-революционеры, понимая, что террористическую партию в парламент не пропустят, бойкотировали, однако активно сотрудничали с трудовиками, совместно с ними внесли в Думу законопроект о земле. Эсеры и трудовики предлагали образовать общенародный фонд, в который должны были войти все казенные, удельные кабинетные, монастырские и церковные земли, а так же принудительно отчужденные помещичьи земли, при этом вознаграждения за последние должно было производиться за счет государства. Руководить общенародным земельным фондом должны были избранные всеобщим голосованием местные самоуправления.
В апреле-июле 1906 года, когда работала Первая Государственная Дума, самодержавие чувствовало себя совсем не так, как в ноябре-декабре 1905 года. Было ясно, что открытое восстание революционеров подавлено монархией, и Зимний дворец, находясь в трезвом уме и твердой памяти, все решил вернуть на круги своя, забыв, по столетней привычке, что по закону не может отменить Манифест 17 октября. В феврале 1906 года началась спешная подготовка, как всегда кулуарная, Основных законов Российской империи, которые были приняты совсем недавно, в 1892 году. Этот новый проект 1906 года представлял собой несусветную мешанину из либерально-реакционных, и, конечно, консервативных идей. Вариант, разработанный в государственной канцелярии сановниками Икскулем и Гинденбрандтом, Сергей Витте назвал политической кастрацией империи, что было совершенной правдой. Он представил свой проект Основных законов, разработанный сановником Э. Нольде. Николай II при обсуждении твердо заявлял, что верит в манифест 17 октября, но от самодержавных прав не откажется никогда и ни за что, империя от этого противоречия постепенно падала в штопор. При этом император уверенно заявлял, что четверо из пяти его подданных находятся на его стороне, что, естественно, было неправдой.
Когда работа над законом была закончена, его приняли, а спасителя монархии председателя Совета министров Сергея Витте, залившего революцию кровью, 14 апреля 1906 года выгнали, уволив со всех постов. Витте в ярости написал тысячи страниц великолепных мемуаров, за рукописью которых безуспешно гонялся Зимний дворец и натравленная им полиция. Мемуары были опубликованы, значительно приблизив крах династии и монархии.
В апреле 1906 года подданные изумленно читали Основные государственные законы российской империи:
«Статья I. Государство Российское едино и нераздельно. Русский язык есть язык общегосударственный и обязателен в армии, во флоте и всех государственных и общественных установлениях.
Глава 1. О существе Верховной Самодержавной власти.
Императору Всероссийскому принадлежит Верховная самодержавная власть. Повиноваться его власти, не только за страх, но и за совесть, сам Бог повелевает.
Государь Император осуществляет законодательную власть в единении с Государственным Советом и Государственной Думой.
Государю Императору принадлежит почин по всем предметам законодательства. Единственно по его почину Основные государственные законы могут подлежать пересмотру в Государственном Совете и Государственной думе.
Государь Император утверждает законы, и без его утверждения никакой закон не может иметь своего совершения.
Власть управления во всем ее объеме принадлежит Государю Императору в пределах всего Государства Российского.
Государь император объявляет войну и заключает мир, а также договоры с иностранными государствами.
Государь Император есть Державный вождь Российской армии и флота. Ему принадлежит верховное начальствование над всеми сухопутными и морскими вооруженными силами Российского государства».
В перерывах между Первой (27 апреля – 7 июля 1906 года) и Второй Государственной думой (20 февраля – 2 июня 1907 года) Зимний дворец принимал все законы, которые ему нравились, а проекты Думы, само собой отвергал. Уже на следующий день после разгона Второй Государственной Думы, 3 июня 1907 года, самодержавие через Петра Столыпина объявило, что Дума – пародия и карикатура на народное представительство, а все законы, связанные с ней – лжеконституция. Самодержавие совсем не понимало, что не может жить так, как ему хочется, и летело в 1917 год.
Во Вторую Государственную Думу Партия социалистов-революционеров смогла провести тридцать семь депутатов, и ее аграрный проект поддержало сто четыре члена Государственной думы. Эсеры предлагали совершенно отменить собственность на землю и установить максимальную трудовую норму надела так, чтобы наделение землей производилось только обрабатывающим ее собственным трудом. Социалисты считали, что социализация земли укрепит крестьянские хозяйства, защит их от атаки капитализма. Этот законопроект, само собой, не прошел. По принятому 3 июня 1907 года Зимним дворцом закону были значительно урезаны избирательные права рабочих, крестьян, жителей Польши, Кавказа и Средней Азии. Третья (1907–1912) и Четвертая (1912–1917) государственные Думы состояли в своем большинстве из представителей буржуазии, дворянства и черносотенцев.
Вера в то, что можно взять власть в империи легальным путем, не дала возможности Партии социалистов-революционеров создать организации, в которых было бы не шестьдесят, а шестьсот и более членов. В партии начались разногласия. Появились правые эсеры, которые с помощью газет «Русское богатство» и «Сын отечества» в сентябре 1906 года создали легальную трудовую Народно-социалистическую партию. Они имели свою фракцию во Второй Думе из шестнадцати депутатов, на третьих выборах их политическая деятельность закончилась.
Народные социалисты, после того, как попали в Думу, стали отстаивать необходимость только легальных методов борьбы, заявили себя противниками подполья и террора, отказались от борьбы за республику, и выступили против любой классовой диктатуры. Как только руководители энесов А.В.Пошехонов, В.А Мякотин, Н.Ф.Анненский, В.Г. Богораз-Тан объявили, что крестьяне должны платить выкуп за отчужденную для них землю, деревня перестала их поддерживать и представительство народных социалистов в Думе закончилось. Лидер партии А.В.Пошехонов пытался привлечь голоса крестьян и интеллигентов, но у него не получилось:
«Трудящимся необходимо объединиться, чтобы сообща выяснить свои нужды, согласовать свои интересы и потом отстаивать их общими силами. Для этого и учреждена наша народно-социалистическая партия.
В том, что одни люди бедны, другие – богаты, одни трудятся до изнеможения и живут впроголодь, другие получают доходы, не работая, и живут в сытой праздности – по нашему мнению заключается главное зло жизни. Наша главная задача – защита интересов трудящихся, всех трудящихся, где бы они ни жили, где бы они не работали. Наша партия стремится объединить весь трудовой народ в борьбе за его право и общее счастье».
После Февральской революции лидеры энесов, за которыми давно никто не стоял, объединились с трудовиками, создав «Трудовую народно-социалистическую партию» и получили в коалиционном Временном правительстве два министерских портфеля продовольствия и юстиции на два месяца. После Октябрьского переворота 1917 года энесы участвовали в заговорах и восстаниях против большевиков и эмигрировали ха границу.
Левое крыло Партии эсеров еще летом 1905 года объявило себя партией социалистического переворота и «Союзом социалистов-революционеров максималистов», учрежденным в октябре 1906 года в Финляндии во главе со знаменитым М.И.Соколовым-Медведем и В.В.Мазуриным. Максималисты требовали социализацию земли, фабрик, заводов, отрицали легальные формы борьбы и приветствовали непрерывную партизанскую войну, которая должна дезорганизовать правительство, предлагали политический и экономический террор, экспроприации. Носителем и движущей силой социалистического переворота максималисты считали крестьянство. Захват власти должен быть осуществлен рабочими и крестьянами не во время буржуазной революции против царизма, а во время революции социалистической против буржуазии. Он говорили, что переход революционным путем земли к крестьянам должен сопровождаться переворотом в городе, захватом рабочими фабрик, заводов, рудников, железных дорог и обязательно банков. После победы должна быть создана Трудовая республика, основанная на государственном и хозяйственном самоуправлении трудящихся. Максималисты не признавали буржуазную Государственную Думу, а только работу в народе, экспроприации и политический и аграрный террор. Герой Декабрьско-Московского восстания М.И.Соколов-Медведь писал в работе «Сущность максимализма»:
«Союз социалистов-революционеров максималистов выступает как авангард социально-революционного движения с лозунгом полного революционного переворота, организуя широкие слои трудящегося народа в могучий союз работников молота, плуга и мысли для решительной и активной революционной борьбы за право на труд, жизнь, полную волю трудового народа.
Союз социалистов-революционеров максималистов признает все формы борьбы, от стачек и бойкота, до террористических актов против наиболее видных представителей политического и экономического гнета и уничтожения политических учреждений. При этом эту борьбу постоянно освящает наша главная цель: поднятие широкого вооруженного восстания для захвата городов и установления в них трудовой республики».
12 августа 1906 года максималисты взорвали дачу нового председателя правительства Петра Столыпина на Аптекарском острове Петербурга, но он сам уцелел. Они не удачно попытались взорвать Государственный совет, провели экспроприации в Московском обществе взаимного кредита, в Петербурге в казначействе в Фонарном переулке, но большой партии им создать не удалось. Многие боевики во главе с Соколовым-Медведевым погибли и были казнены, и к концу 1907 года группы максималистов, понесшие большие потери, начали сворачивать работу. В феврале 1917 года максималисты восстановили свою организацию, и в апреле 1919 года большая их часть вошла в партию большевиков В.Ульянова-Ленина.
Центр партии социалистов-революционеров во главе с Виктором Черновым и распущенной Боевой Организацией Азефа и Савинкова продолжал оставаться в подполье. Раскола эсеров могло и не быть, если бы восстановленная Боевая Организация в январе 1906 года смогла бы выполнить приказ Центрального Комитета о возобновлении центрального террора. К этому времени Азеф понял, что до революции еще очень далеко, и начал срывать террористические акты и выдавать своих товарищей полиции. Партия социалистов-революционеров, имевшая все шансы победить самодержавие во главе революции, к концу 1906 года эти шансы потеряла, а вскоре колоссальный удар по ее престижу нанесло разоблачение Азефа, как провокатора и тайного агента охранки.
Базой восстановленной Боевой Организации из тридцати совершенно отчаянных террористов стала Финляндия. Центральный комитет Партии социалистов-революционеров поручил Боевой Организации провести террористические акты против главных виновников разгрома Декабрьского восстания П.А.Дурново и Ф.В. Дубасова. Шестидесятилетний Дурново много лет служил в Департаменте полиции МВД, был сенатором и заместителем министра внутренних дел. С октября 1905 по апрель 1906 года Дурново, которого император Александр III совершенно справедливо на всю чиновную империю назвал свиньей, проработал министром внутренних дел, запятнав себя человеческой кровью по пояс. В награду за подавление революции его, конечно, сняли с должности и отправили отсыпаться в Государственный совет. Дубасов в 1897–1899 годах командовал Тихоокеанской эскадрой, был не в фаворе и поэтому в 1905 году был призван на подавление революции. Его, само собой, в апреле 1906 года сняли с поста московского генерал-губернаторства и отправили отсыпаться в Государственный совет.
Кроме Дурново и Дубасова Центральный комитет планировал убить председателя Государственного совета Акимова, вице-директора Департамента полиции по политическому розыску Рачковского. У Азефа было много работы, и он успешно сдал полиции исполнителей террористических актов, своих многолетних революционных товарищей и братьев по оружию. Удивительно, но многолетнему предателю-провокатору это сошло с рук и принесло столько денег, что до самой смерти он ни в чем себе не отказывал, кроме, конечно, мыслей о совести, которой у него никогда не было.
В первую очередь Боевая Организация спланировала взрыв главного моста на Николаевской железной дороге, который бы отрезал Москву от Петербурга. Группа боевиков во главе с Соболевым получила вполне исполнимый план, бомбы, динамит, оружие и деньги, и была взята прямо на мосту, где ее давно ждали жандармы.
Планируемый взрыв Петербургского охранного отделения и захват председателя Совета министров Сергея Витте также не удался – боевиков в ролях рассыльных и извозчиков взяли на подходах к объектам. В партии заговорили, что охранка работает так, как будто предупреждена о планируемых террористических актах. В эсеровских организациях массово создавались летучие боевые отряды и боевые дружины, ставившие террор на поток, что значительно суживало возможности центральной провокации.
Борис Савинков организовал в Петербурге две динамитные мастерские – в знаменитом народовольческом Саперном и Свечном переулках. Великолепный заместитель руководителя Боевой Организации смог устроить там на работу дворниками, по должности активно помогавшими полиции, своих товарищей-эсеров. В Териоках большой динамитно-химической лабораторией руководил Зильберберг, в Петербурге десятки бомб изготавливала Дора Бриллиант. Эсеры говорили, что думская болтовня закончилась и надо заниматься прямым революционным делом, а именно, бросанием бомб. Работе боевиков несколько помешал расстриженный поп Георгий Гапон, попытавший от имени охранного отделения купить нескольких террористов из Боевой Организации, но был разоблачен и в апреле 1906 года казнен на даче под Петербургом. Боевики Партии социалистов – революционеров имели совершенно надежные документы, конспиративные квартиры, достаточные финансовые средства и море динамита. Казалось, дни самых одиозных сановников сочтены. По поводу морали и нравственности в отношении нарушения христианских заповедей Борис Савинков специально несколько раз встречался и разговаривал с грозной народоволкой Верой Фигнер, двадцать лет отсидевшей в Петропавловской и Шлиссельбургской тюрьмах-крепостях, затем сосланной на север и сумевшей уйти за границу. На слова Савинкова о ценности любой человеческой жизни, о самопожертвовании и ответственности за убийство, Вера Фигнер – «Топни ножкой» спокойно ответила, что се это надуманно, что революционер, определивший свое отношение к самодержавию и монархии, давно для себя все решил: «Если берешь чужую жизнь – отдавай и свою легко и свободно. Мы о ценности жизни не рассуждали, никогда о ней не говорили, а шли отдавать ее, или всегда были готовы отдать, как-то просто, без всякой оценки того, что отдаем или готовы отдать. Тяжелая политическая и экономическая затушевывала личное, и индивидуальная жизнь была такой несоизмеримо малой величиной в сравнении с жизнью народа, со всеми ее тяготами для него, что как-то не думалось о своем». Савинков в письмах к героине Исполнительного Комитета «Народной Воли» подписывался «Ваш сын», но Вера Фигнер, понимая разницу между пятистами народовольцами и пятидесятью тысячами эсеров, поправила пока еще террориста номер два: «Не сын, а подкидыш».
Две динамитные мастерские Савинкова в Петербурге провалились одна за другой, неожиданно и по непонятным причинам, то есть были выданы полиции Азефом. Эсеры-дворники предупредили Льва Зильбертштейна и многих других товарищей, но филеры смогли взять Дору Бриллиант, которую Савинков справедливо называл одной из самых крупных женщин террора. П. Ивановская писала о конце своей подруге в Петропавловской усыпальнице-тюрьме:
«Физически Дора была слабая, хрупкая, как растение без солнца, которому одно дыхание утренника несет смерть. Тюрьма для Доры была удушливым газом, который не щадит ни чьей жизни. В ней она окончила свою полную горечи и печали жизнь. Сидела она в Петропавловской крепости – этой темной, глубокой могиле, мрачной дыре, проклятой волчьей яме, поглотившей столько молодых сил. В то время там многие за одну ночь лишались рассудка.
Ночью у Доры внезапно потухло электричество – оно должно гореть целую ночь. Неслышно, в одно мгновение что-то звякнуло, дверь с шумом распахнулась. С зажженной свечей ворвались к одинокой заключенной какие-то неясные, дикие фигуры, надвигалась какая-то темная чудовищная масса. Неописуемый ужас охватил все существо, и нечеловеческий крик пронесся в угрюмых стенах Петропавловки. С этой ночи Дора не переставала оглашать отчаянными криками крепостные своды, пока не увезли ее в больницу.
Дора Владимировна в Петропавловской крепости сошла с ума. Эта гордая девушка в безумии умоляла своих врагов дать ей яду для прекращения жгучих страданий».
Азеф, он же «Иван Николаевич», создавал динамитные мастерские, набирал туда молодых специалистов, предавал их для каторги и виселиц и потом создавал новые. Техник в Териоках Валентина Попова писала:
«Техники Боевой Организации находились по сравнению с террористами «Народной Воли» в привилегированном положении. В распоряжении Боевой Организации всегда имелся готовый, фабричный динамит, гремучий студень. Все это получалось от финнов. Не приходилось их готовить кустарным способом. На нашу долю выпадала более легкая, чисто техническая часть: изготовление оболочек для снарядов, умение наполнить и зарядить их.
Всю работу по приготовлению снаряда можно разделить на несколько частей: изготовление запальных трубок, затем – самой оболочки снаряда и начинка ее динамитом. Последнее, это вложить запалы в снаряд, зарядить его. Инструменты для работы были самые примитивные: паяльник, медный молоток, который нагревали на спиртовке, напильник, ножницы для жести, наждачная бумага, пипетка, циркуль. Это были такие же снаряды, какие приготовлял еще Кибальчич, но только значительно усовершенствованные.
Оболочки снаряда отличались разнообразием своей формы. В каждом отдельном случае внешний вид снаряда приходилось приспосабливать к требованиям предполагаемой обстановки покушения. Наиболее удобным обычно являлся снаряд плоской формы, который можно, например, вложить в портфель, или снаряд в виде большой коробки конфет. Количество динамита, употреблявшегося нами, также зависело от покушения. Например, на снаряд для Дубасова я употребила не менее пяти килограмм.
Обычно снаряды вручались метальщикам незадолго, за несколько часов перед покушением. Если снаряд не использовался, его немедленно возвращали технику, который разряжал его.
Жили мы, техники, замкнуто, о существовании динамитной мастерской даже в Боевой Организации знали только Азеф и Савинков. Каждому указывался его узкий специальный круг, за пределы которого он не должен выходить. Направленный в какой-нибудь город боевик жил там в полной изоляции и ждал, иногда целыми месяцами, условного письма или телеграммы для вызова, не смея связаться с кем-либо из общепартийных товарищей, ни оставить своего поста.
Дисциплина у нас царила суровая. Мы не рисковали лишний раз выходить на прогулку, чтобы даже случайно не встретиться со знакомыми. А если выходили, то большей частью когда стемнеет, чтобы не быть узнанными при случайной встрече с сыщиками, которых так много копошилось во всех дачных местах Финляндии. Изредка выходила я одна, или с Беновской.
Запасы динамита и гремучего студня у нас были значительны, всяких других материалов для снарядов имелось тоже достаточно, были и револьверы. Это по тем временам было вполне достаточно, чтобы пойти не только на каторгу, но даже и на виселицу. Когда мы обсуждали вопрос в связи с обысками, произведенными на некоторых дачах в Териоках, все сходились на одном решении – оказать сопротивление и погибнуть с честью. Затем приехал Савинков, остался ночевать с теми же разговорами, но взглянул на возможный взрыв дачи, как на что-то само собой разумеющееся.
Члены Боевой Организации обычно во время своих разъездов не пользовались третьим классом, а брали второй и даже первый. В фешенебельной толпе пассажиров хорошо одетому революционеру было легче укрыться. В третьем классе на таможне тщательно обыскивали, осматривали вещи и даже карманы пальто, «нет ли там контрабанды». Вещи с бомбами во втором классе даже не осматривали. Динамит мы так же возили на себе, и это первое время вызывало сильную головную боль, потом организм привыкал. Особенно от динамита страдал Савинков».
Заместитель Азефа был не только практиком, но и теоретиком партийной борьбы с самодержавием. Он считал, что подчинение террора революционной агитации в народе для подготовки восстания неверно. Нелегальная партия неизбежно захватывает только узкие слои населения, она предназначена для подготовки и проведения заговора, который должен вызвать народное восстание. Савинков говорил, что «что только открытая агитация может дать желательный результат, и только заговор может этот результат использовать технически», и это заколдованный круг для партии, вынужденной раздваиваться, а значит, слабеть.
Савинков справедливо утверждал, что до второй революции в империи должны пройти годы: «я считал, что надежды на всеобщее восстание преждевременны, что только террор является той силой, с которой правительство будет серьезно считаться, и которая может вынудить его на значительные уступки, что партийная тактика, поэтому должна, прежде всего, исходить из пользы террора, что польза террора требует в настоящий момент разделения партии и полулегальную, социалистическую агитационную часть для распространения партийных идей, и массовую террористическую часть».
Боевая Организация и Центральный комитет решили, что Дурново и Дубасов должны были быть взорваны до открытия Первой государственной думы. Одновременно готовились покушения на генерала Мина, полковника Римана, адмирала Чухнина в Севастополе. Боевая Организация начала действовать вновь в феврале 1906 года, но боевики партии социалистов-революционеров без дела не сидели.
Эсеровская террористка Мария Школьник из Летучего боевого отряда вместе с эсером А.Шпайзманом стреляли в черниговского губернатора А.А.Хвостова и ранили его. Шпайзмана повесили, Школьник дали двадцать лет каторги и отправили в Сибирь, оттуда она совершила фантастический побег и ушла за границу. Она писала в своей «»Жизни бывшей террористки»:
«Получив все необходимые сведения и деньги, я наняла дом и устроилась недалеко от губернатора. Хвостов жил в конце города, его дом стоял на пригорке и был окружен садом. Я отослала для прописки в полицейский участок мой паспорт учительницы-польки, и он через несколько дней благополучно вернулся. Товарищ Шпайзман приехал в Чернигов и поселился напротив Благородного Собрания. По имевшимся у нас сведениям, губернатор иногда бывал там.
Сидя у моего окна, я изучала ежедневный порядок жизни губернатора. Я узнала, когда он встает и когда он ложиться спать, знала, когда и кого он принимает у себя, знала даже час, когда он обедал. Губернатор не покидал своего дома, только выходил на прогулку в сад. Одна с моими мыслями, я ходила взад и вперед по пустому дому. Я составляла список жертв губернатора, собирала, как сокровища, имена тех, кто был им убит или засечен на смерть. Я читала и перечитывала тысячу раз простые рассказы крестьян об его ужасных преступлениях. Наконец, нам точно стало известно, что губернатор в день Нового года к двадцати часам выедет в Благородное Собрание, и мы решили убить его на обратном пути.
Был канун Нового года. Я сидела у окна и смотрела на покрытую снегом улицу. Одна только мысль была в моем мозгу: он должен умереть. Все сомнения исчезли. Я знала, я чувствовала, что это случиться.
В полночь я зарядила бомбу, положила почти двухкилограммовый жестяной ящик в хорошенький, специально для этого купленный ручной мешочек. Потом легла спать.
Солнце ярко светило в мое окно. Вдруг мимо дома промчались казаки, за ними карета. Я узнала ее. Я поспешно оделась, взяла свою ручную сумочку и вышла на улицу. Недалеко от моего дома был мост, на котором стоял городовой. Держа в руке мою сумочку, я прошла мимо него. Я вернулась и стала ходить взад и вперед недалеко от моего дома. Издали я увидела товарища Шпайзмана, идущего медленными, размеренными шагами ко мне, с ящиком в руках, перевязанным красной лентой. Это была бомба. Он прошел по мосту и остановился в восьмидесяти шагах от меня.
Улица по-прежнему была пуста. Вдруг показались казаки верхом на лошадях и между ними карета. Товарищ Шпайзман немедленно сошел с тротуара. В этот момент карета поравнялась с ним. Он поднял руку и бросил бомбу к карете.
Бомба упала на снег и не разорвалась. Полицейский чиновник, который ехал впереди губернатора, прыгнул к товарищу Шпайзману, и я услышала револьверный выстрел. Карета на момент остановилась, но, очевидно, поняв положение, кучер начал стегать лошадей и пустил их галопом ко мне навстречу.
Я сошла на середину мостовой и бросила бомбу в окно кареты. Страшный удар оглушил меня. Я почувствовала, что поднимаюсь на воздух».
Через две недели, 14 января член Летучего отряда Северо-Западной области Иван Пулихов бросил бомбу, предварительно разряженную провокатором и тайным агентом охранки Зинаидой Жученко, в минского губернатора П.Г.Курлова. Через месяц Пулихова повесили. В этот же день член Летучего боевого отряда дочь генерала Александра Измайлович промахнулась в минского полицмейстера Д.Норова и пошла на каторгу.
Через две недели ее сестра член Летучего боевого отряда Екатерина Измайлович ранила командующего Черноморским флотом адмирала Г.П.Чухнина и через три минуты расстреляна во дворе его севастопольской дачи. 16 января член боевой дружины конторщица Мария Спиридонова по решению тамбовского комитета партии эсеров, застрелила губернского советника и черносотенца Г.Н.Луженовского, приговорена к смертной казни, изнасилована на допросе следователями-жандармами и отправлена на двадцатилетнюю каторгу. Насилие над будущей руководительницей левых эсеров Марией Спиридоновой вызвало колоссальный резонанс в обществе, возбудило новый виток ненависти к монархии. Эсеровские боевики быстро пристрелили садистов-следователей и взорвали казанское охранное отделение. В империи во всю шли выборы в Первую Государственную Думу и действовал Манифест 17 октября, обещавший свободу и неприкосновенность личности, гласность и все то, чего после Петра и Екатерины Великих никогда не было и уже не будет в умиравшей монархии.
Азеф выдал информацию своему полицейскому начальству о подготовленных им покушениях на семеновцев генерала Мина и полковника Римана. Два студента, переодетые офицерами, должны были застрелить карателей у них дома и были взяты перед убийствами. Руководившего акцией Боевой Организации В.М.Зензинова Азеф не назвал, понимая, что этот арест скомпрометирует его в глазах партии. В связи с возникшими подозрениями о центральной провокации также было решено установить демонстративную охрану для Дурново, чтобы избежать ареста боевиков, что бросило бы тень на Азефа. Террористов взяли по одному в разных местах Петербурга. О готовящемся в Москве покушении на адмирала Дубасова секретный агент охранки не рассказал.
Дубасов жил в генерал-губернаторском доме на Тверской площади и очень редко выезжал в Кремль, с эскортом драгун, иногда в другие места, только с адъютантом. Выезды всегда были не регулярны. Руководивший московским покушением Борис Савинков решил взрывать адмирала-губернатора по дороге с Николаевского вокзала на Тверскую – Дубасов часто ездил в Петербург с докладами. В Териоки был послан приказ Льву Зильбербергу привезти бомбы. Валентина Попова вспоминала:
«Уже в Териоках я села во второй класс утреннего поезда, шедшего из Гельсингфорса. Мои вещи в Белоострове таможенный чиновник совсем не осматривал. Остаток дня я провела в Петербурге, в каком-то скромном отеле на Невском.
Скорые поезда в Москву отправлялись в девять и десять вечера. В одном из них я заняла место в дамском купе второго класса. Дорога для меня оказалась тяжелой. Динамит я везла на себе и у меня к вечеру началась мигрень.
По приезду в Москву, я отправилась в гостиницу «Боярский двор», одну из самых больших и дорогих в Москве. Гостиницами «Боярский двор» и «Деловой двор» боевики охотно пользовались. В этот же день часов в двенадцать утра я явилась в условленное кафе на свидание с «Павлом Ивановичем», Савинковым. Он сказал мне, что завтра в девять часов утра я должна приготовить снаряд, сдать его, покинуть отель и снова отправиться в Гельсингфорс. К «Ивану Николаевичу», Азефу. Миссия моя, не отличавшаяся, таким образом, никакой сложностью, однако, вызвала много затруднений.
Приступить к работе днем, в номере гостиницы, было крайне неудобно. То лакей зайдет за паспортом, то является горничная с предложением что-нибудь прибрать или подать. Развернуть при таких условиях мастерскую невозможно. Я ждала вечера, часа, когда утихнет дневная сутолока. Днем, тщательно себя проверив, я закупила все необходимое, чтобы ночью ничто не могло остановить моей спешной работы.
Часов с одиннадцати, когда все стихло, я принялась за снаряд. Все меня настраивало тревожно. Как ни старайся работать осторожно, все-таки выходит чересчур шумно. Я нарочно выбрала номер с маленькой передней, отделявшей комнату от коридора: все же не так слышен шум. Жесть при резке и сгибании позвякивает и трещит, спиртовка, которую пришлось жечь буквально до света, по временам угрожающе шипит. Парафиновая бумага поднимает шум, так и кажется – он слышен в коридоре. Я оставила ключ в замочной скважине, чтобы не могли подсматривать из коридора, несколько раз осторожно подкрадывалась к двери, прислушивалась.
Только перед утром снаряд был закончен. Он имел вид толстой книги. Я упаковала его наподобие коробки конфет в красивую оберточную бумагу и перевязала крепкой узкой ленточкой.
Только побывав сама в такой нервной обстановке, я поняла, каким случайностям подвергались техники в самые острые моменты работы, при спешной сборке уже готового снаряда, и как легко было тут, в нервном напряжении, прислушиваясь к каждому шороху, сделать неосторожное движение, погубив все дело и самого себя. Мне потом часто приходило на память, что так, очевидно, и погибли даже такие опытные техники, как Швейцер и Покотилов, один – в «Северной гостинице» против Николаевского вокзала, а другой – в «Бристоле» на Морской.
Утром в номер ко мне пришел «Семен Семенович» и взял снаряд».
Савинков хотел взорвать Дубасова 1 марта 1906 года – в день двадцатипятилетия Александра II, но адмирал накануне вечером был вызван в Петербург, на правительственную панихиду по убитому императору в Петропавловской крепости. Боевики встречали его на обратном пути из столицы, Шилеров на Каланчевской, Вноровский на Домниковской улицах, но Дубасов на Тверскую проехал другим маршрутом. Следующий раз Дубасов был вызван в Петербург в конце марта и боевики Савинкова 24,25 и 26 марта ждали его возвращения на Домниковской, Мясницкой, Каланчевской, Большой Спасской улицах и Уланском переулке. Адмирал неожиданно задержался в столице надолго, и террористов на четвертый день пришлось снять с маршрутов, чтобы они не примелькались полиции. Савинков в 1909 году вспоминал: «Борису Вноровскому принадлежала наиболее трудная и ответственная роль. Он становился на самые опасные места, именно на те, где по всем вероятиям должен был проехать Дубасов. Для него было бесповоротно решено, что именно он убьет генерал-губернатора, и, конечно, у него не могло быть сомнения, что смерть Дубасова неизбежно будет и его смертью. Каждое утро 24,25, и 26 марта он прощался со мною, брал с собой тяжелую почти трехкилограммовую бомбу, завернутую в бумагу из-под конфет, и шел своей легкой походкой к назначенному месту, обычно на Домниковскую улицу. Часа через два он возвращался так же спокойна, как уходил. Я видел хладнокровие Швейцера, знал сосредоточенную решимость Зильберберга, убедился в холодной отваге Назарова, но полное отсутствие аффектации, чрезвычайная простота Бориса Вноровского, даже после этих примеров, удивляли меня. Кто не участвовал в терроре, тому трудно представить себе ту тревогу и напряженность, которые овладели нами после ряда наших неудачных попыток. Тем значительнее были неизменное спокойствие и решимость Бориса Вноровского».
Филеры все-таки обратили внимание на боевиков Савинкова, три дня ходивших по одним и тем же улицам. Если у агентов наружного наблюдения не было конкретных заданий от охранного отделения, они просто целый день ходили по улицам, подслушивали, подглядывали, опознавали революционеров по приметам. Савинков обнаружил наблюдение, и вся его группа на своих извозчиках ушла от погони, бросив вещи, паспорта и динамит в гостиницах и квартирах.
На совещании в Гельсингфорсе Азеф и Савинков решили закончить дело и взорвать Дубасова в конце апреля, в страстную субботу, когда адмирал-губернатор обязательно должен был присутствовать на торжественном богослужении в Кремле. Террористы должны были встретить его у Никольских, Троицких и Боровицких ворот и у дома на Тверской. В середине апреля группа боевиков во главе с Азефом и Савинковым уехали в Москву.
Утром 23 апреля 1906 года Борис Вноровский с бомбой в форме флотского лейтенанта вышел на Тверскую улицу от Никольских ворот Кремля до Тверской площади. Его брат Владимир Вноровский встал у Троицких ворот, на углу Воздвиженки и Неглинной улицы, Шиллеров – у Боровицких ворот, на Знаменке. Свободным только остался невероятный маршрут от Спасских ворот на Никольскую, Большую Дмитровку и Козьмодемьянский переулок к дому генерал-губернатора. У Бориса Савинкова, по настоянию Азефа, лично руководившего покушением из кафе-булочной Филиппова на тверской улице, удаленного из Москвы, находились прощальные бумаги Бориса Вноровского к родителям и товарищам по партии:
«Мои дорогие! Я приношу свою жизнь в жертву для того, чтобы улучшить, насколько это в моих силах, положение отчизны. Мне и самому страшно и тяжело, что я становлюсь убийцей, но иначе нельзя. Невыразимое спокойствие и надежда на успех наполняют меня, на казнь я пойду с ясным лицом, с улыбкой на устах. Жизнь я приношу трудящейся России, как дар моей любви к правде и справедливости.
Если бы возлюбленная стала удерживать меня, я сказал бы ей: «Я прокляну тебя, если опоздаю к товарищам». Я не чувствую призвания убивать людей, но я сумею умереть, как честный солдат. Между моим согласием вступить в Боевую Организацию и тем моментом, когда меня поставили на подготовительную работу, прошло около месяца. Это время я употребил на переживание моего нового положения. Перед лицом своей совести, перед лицом смерти, навстречу которой я сейчас иду, я могу сказать, что совершенно победил страх смерти, я хладнокровно застрелю себя, если мой снаряд не взорвется. Не побледнев я взойду на эшафот, в случае успеха. Теперь осталось меньше двух суток до моего выступления. Я спокоен. Я счастлив».
В десять часов утра 23 апреля 1906 года адмирал Дубасов слушал церковную службу в Успенском соборе Кремля. Через два часа в открытой коляске без конвоя, только с одним адъютантом и кучером генерал-губернатор через Троицкие ворота выехал из Кремля и переулками по Большой Никитской поехал к Тверской площади. У Троицких ворот стоял Владимир Вноровский, но бомбы у него не было, не хватило динамита у техников. По Чернышевскому переулку коляска подъехала к дому генерал-губернатора, почему-то не въехала во двор, и мимо многочисленной охраны вдруг выехала на тверскую площадь, к центральному входу. Ходивший по улице Борис Вноровский увидел вдруг экипаж Дубасова сзади себя, когда он уже поворачивал из переулка, совсем с другой стороны, чем он рассчитывал. Флотский лейтенант с коробкой конфет бросился бежать к коляске Дубасова среди растерявшихся филеров, достал и бросил бомбу, сделав это не совсем так, как нужно, чтобы взрыв наверняка разорвал экипаж: «когда лошади с коляской губернатора поворачивали из Чернышевского переулка на Тверскую, от дома Варгина какой-то человек в форме флотского офицера, пересекавший площадь по панели против дома, бросил в экипаж на расстоянии нескольких шагов обеими руками конфетную коробку, перевязанную ленточкой с воткнутым цветком, не то левкоем, не то ландышем. Упав под коляску коробка, произвела оглушительный взрыв, поднявший густое облако дыма, и вызвавший настолько сильное сотрясение воздуха, что в соседних домах полопались стекла».
Дубасова силой взрыва выбросило на мостовую, но он отделался только ссадинами и ушибами. Кучер был ранен, адъютант убит. Вноровскому снесло верхнюю часть черепа и он мучился около двадцати минут. Дубасова подняли филеры и под руки быстро увели в подъезд дома. Коляска, с бешено мчавшимися лошадьми, сшибшими несколько городовых, была остановлена у Кисельного переулка. Адмирал Дубасов долго лечился и на службу больше не вернулся, получив место в Государственном совете. Охранное отделение в Петербурге через секретного сотрудника Зинаиду Жученко быстро узнало, что покушением руководил их Азеф, но шума поднимать, конечно, не стало: вот-вот открывалась первая Государственная Дума и скандал с центральной провокацией потряс бы всю империю и вызвал бурю возмущения против полиции, играющей с террористическими организациями. Две столицы и многие губернские города были заклеены тысячами листовок:
«Партия социалистов-революционеров «В борьбе обретешь ты право свое!»
23 апреля в 12 часов 20 минут по приговору Боевой Организации Партии социалистов-революционеров была брошена бомба в экипаж московского генерал-губернатора вице-адмирала Дубасова, у самого генерал-губернаторского дома, на углу Тверской улицы. Приговор Боевой Организации явился выражением общественного суда над организатором кровавых дней в Москве. Покушение, твердо направленное и выполненное смелой рукой, не привело к желаемым результатам из-за роковой случайности, не раз спасавшей врагов народа. Дубасов еще жив, но о неудаче покушения говорить не приходится. Оно удалось уже потому, что выполненное в центре Москвы и в таком месте, где охрана всех видов, казалось, не допускала об этом и мысли. Оно удалось потому, что при одной вести о нем вырвался вздох облегчения и радости из тысячи грудей, и молва упорно считает генерал-губернатора убитым.
Пусть это ликование будет утешением погибшему товарищу, сделавшему все, что было в его силах.
Боевая Организация Партии социалистов-революционеров.
Типография Московского комитета».
Покушение на Дубасова стало последним перед открытием первой Государственной Думы, но только в Москве и Петербурге, а не в империи. Теперь этот террористический процесс не зависел от Азефа и шел сам по себе. Слишком много горячих революционеров, вдохновленных убийствами Сипягина, Плеве и великого князя Сергея Александровича схватились за бомбы и револьверы.
Полицейские руководители Азефа вице-директор Департамента полиции Рачковский и начальник Петербургского охранного отделения Герасимов прямо предупредили Азефа – или он работает только на монархию, или его повесят. Азеф прекратил двойную игру и начал выдавать полиции все, что знал. Валентина Попова вспоминала в своей книге «Динамитные мастерские 1906–1907 годов и провокатор Азеф»:
«Наружность этого господина меня сразу озадачила. Она резко не соответствовала обычному пииту революционеров. Плотный, слегка сутулый, с короткой шеей брюнет, с толстыми губами, низким лбом. Какое-то широкое, каменное, точно налитое лицо. Внешность ростовщика, биржевого дельца. Сколько ни всматривайся, не найдешь ни одной черты, свойственной русскому интеллигенту.
Постепенно первое отталкивающее впечатление сгладилось, а доверие к нему общим отношением окружающих товарищей. Кроме того, и работа с ним шла как-то гладко и плавно, свои обещания он в точности выполнял. Препятствия им устранялись как-то легко. В годы с 1902 по 1905 он искусно вел свою двойную игру, далеко не раскрывая всех своих карт перед охранкой. Департамент полиции тогда еще не знал его истинной роли среди революционеров. Может быть, такая игра Азефа с охранкой и революционерами продолжалась бы долго, если бы в марте 1906 года Азефа не арестовал Герасимов, поставив ему ультиматум: «служить только охранке или виселица». Само собой, он предпочел первое.
Теперь для нас, несомненно, что именно с момента своего ареста Герасимовым Азеф старался всякими способами расстроить им же самим подготовлявшиеся покушения. При этом он старался действовать так, чтобы не доводить организацию до больших провалов, которые могли бы пошатнуть доверие к нему. Азеф проявлял в этом отношении огромное искусство и находчивость. Иногда, чтобы прикрыть себя, добивался безнаказанности тех из нас, кто случайно попадал в руки полиции».
Азеф говорил полиции, что Боевую Организацию возглавлял Борис Савинков, и Рачковский с Герасимовым потребовали его выдачи. Чтобы подозрение не упало на Азефа, он отправил Савинкова организовывать покушение на адмирала Чухнина, подавлявшего революцию на Черноморском флоте. Захват Савинкова с боевиками в Севастополе снимал бы вину за это с Азефа, и давал бы ордена, чины и премии якобы спасшим командующего полицейским. Первый раз у Азефа провокация не получилась – Савинков смог спастись от приготовленной для него начальником виселицы.
Азеф стал готовить покушение на нового председателя правительства и министра внутренних дел П.Столыпина. Савинков из Гельсингфорса с пятью боевиками уехал на юг, в сопровождении лучших филеров петербургской охранки. В Харькове в университетском саду террористы обговорили план покушения.
12 мая 1906 года Борис Савинков, он же подпоручик Дмитрий Субботин, приехал в Севастополь. Через два дня, в день коронации императора Николая II, в городе должно было пройти торжественное богослужение во Владимирском соборе, на котором боевики должны были посмотреть на Чухнина, чтобы знать его в лицо.
Утром 14 мая, после службы у Владимирского собора парад севастопольского гарнизона принимал комендант крепости генерал В.С.Неплюев. В публике были Савинков и все его боевики. В этот момент местные эсеры, не знавшие, естественно, о приезде в город членов Боевой Организации, совершили покушение на Неплюева.
Первый террорист бросил бомбу в генерала, попал, но она не взорвалась. Тут же второй севастопольский эсер попытался бросить в Неплюева свой снаряд, не удержался и уронил его себе под ноги. В праздничной толпе раздался взрыв, погибло шестеро и было ранено около сорока человек. Петербургские филеры быстро сообразили, что смогут приплести к этому покушению группу Савинкова, и с помощью местных полицейских арестовали всех шестерых террористов, не имевших представления о готовящемся взрыве Неплюева. Министр внутренних дел П.Н.Дурново во всеуслышание говорил об империи 1906 года, что «в горящем доме разбитых стекол не считают» и о каких-то там законах речь, естественно, не шла. Потом, в 1917 году, законы, естественно, не соблюдались и по отношению к монархии.
Летом 1906 года на место Рачковского руководить политическим сыском по желанию П.Столыпина был назначен ничего в этом не понимавший сенатор Трусевич, передавший свои обязанности начальнику Петербургского охранного отделения сорокапятилетнему полковнику Герасимову. Он вежливо говорил своим товарищам-охранникам о революционерах: «Или мы будем служить революционным украшением петербургских фонарей, или пошлем их в тюрьмы и на виселицы». Казак по происхождению, Герасимов презрительно называл своих многочисленных начальников в Департаменте полиции МВД и Зимнем дворце «высокопревосходительными господами с куриными мозгами», что совершенно соответствовало действительности. Вскоре он фактически стал подчиняться только П. Столыпину, которого это очень радовало. Азеф починялся только Герасимову, выдвинувшему новую теорию розыска. Полковник, очень хотевший чинов, орденов и премий, считал, что арестовывать, например, все руководство партии социалистов-революционеров нельзя. Приближается революция, и в массовой партии быстро выдвинутся новые вожди, рядом с которыми не будет места провокатору Азефу, а внедрить в новый Центральный Комитет такого же сексота почти невозможно. Поэтому, следует не трогать партийные центры, а периодически громить динамитные мастерские, типографии, избирательно брать боевиков, чтобы получать за это награды, а главное, очень большие премии, чтобы потом, после победы революции, бежать с ними за границу и обеспечить там себе безбедную жизнь. У Герасимова, за подложное покушение на Николая II, ставшего генералом, все так и получилось, и он даже написал после 1917 года в Париже очень интересную работу «На лезвии ножа с террористами». Царские сановники вместе с Зимним дворцом активно приближали кровавую Великую Октябрьскую социалистическую революцию.
Когда Герасимова, как-то сделавшего свою работу по временному разгрому революционного движения, в 1909 году сняли с должности начальника Петербургского охранного отделения, имевшего неограниченные и невозвращаемые кредиты, все его тайные агенты во всех революционных партиях, фамилии которых он никогда не называл Департаменту полиции МВД, покинули сексотскую службу и навсегда остались нераскрытыми историей. Только любовь Азефа к деньгам, а не ошибки его полицейского начальства, привели выдающегося эсера-провокатора к разоблачению и прологом к этому стало севастопольское дело Бориса Савинкова.
Герасимов писал об Азефе: «Он мне неоднократно жаловался, как руководившие им лица его не щадили и высказывал удивление, как он мог в то время еще пользоваться доверием центра партии, несмотря на циркулировавшие слухи о его предательстве». Прежние начальники Азефа Ратаев и Рачковский обещали ему в случае провала пенсию и хорошую работу. Герасимов честно сказал своему лучшему агенту, что это, конечно, ложь, и о провального предателя самодержавие просто вытрет ноги: «Я посоветовал ему не тратить полицейское жалованье, поскольку он ведь получал деньги на жизнь от партии, а все целиком класть в банк на текущий счет. Азеф последовал этому совету и составил завещание, хранившееся у меня, по которому все эти деньги в случае его смерти должны быть пересланы его жене».
Донесения Азефа Герасимов чуть не еженедельно докладывал Столыпину, который всегда живо им интересовался, спрашивал, какая реакция революционеров будет на то, или иное его правительственное решение, что конкретно планируют сделать в Государственной Думе революционеры. Азеф передал Столыпину через Герасимова, что революционеры будут против уничтожения крестьянской общины и введения в деревнях частной собственности, но это была личная точка зрения провокатора. Впоследствии, в Государственной Думе, председатель Совета Министров назвал разоблаченного Азефа не «агентом полиции», а «сотрудником правительства» и это было неслыханно. То, что двойной агент знал многие планы власти от самого премьера, Столыпина, очевидно, мало беспокоило, хотя именно это и было ужасно.
Совершенно очевидно, что пара Азеф – Герасимов был не нужен умный и талантливый Савинков, и они пытались сыграть его головой во входивший в то время в моду футбол. Удивительно, но у вершителей судеб истории ничего не вышло.
Борису Савинкову и его товарищам было предъявлено обвинение в «принадлежности к тайному сообществу, имеющему в своем распоряжении взрывчатые вещества, и в покушении на жизнь генерала Неплюева». Обвинение в гибели пяти ни в чем не повинных во время взрыва 14 мая следствием почему-то не выдвигалось, очевидно, потому, что погибшие были простыми людьми, не чиновными и не сановными лицами. Следствие управилось с дознанием за три дня и 18 мая передало дело Савинкова в военный суд.
Караульную службу на севастопольской гауптвахте, где находился Савинков с товарищами, нес Белостоцкий полк, в котором, естественно, служили и социалисты-революционеры. Через них Савинков вызвал в Севастополь своих лучших боевиков. Военные адвокаты сообщили Савинкову, что приговор уже написан, и его с товарищами повесят на второй день суда, 19 марта. Счет шел на часы и времени на освобождение Савинкова с товарищами могло не хватить. Подсудимые, до этого неопознанные, назвали свои настоящие фамилии, и суд перенесли. В Севастополь во главе членов Боевой Организации приехал лев Зильберберг. В 1909 году Савинков писал в прочитанных всей империей «Воспоминаниях террориста»: «Зильберберг явился к Азефу и сказал, что на свой страх и риск желает сделать попытку освободить своих братьев по оружию. Он просил только денежной помощи. Азеф долго отговаривал Зильберберга, доказывая, что нет возможности освободить никого, говорил, что организация не может жертвовать своими членами для таких заведомо неудачных попыток. Зильберберг не согласился, и Центральный комитет представил в его распоряжение нужные для побега средства».
В Севастополь вместе с боевиками Савинкова приехали лучшие петербургские адвокаты и жена заместителя руководителя Боевой Организации, на свиданиях с мужем осуществлявшая его связь с Зильбербергом.
Из-за того, что при захвате севастопольской гауптвахты могли погибнуть солдаты, часть из которых предупредила боевиков, что в начале налета они тут же побросают винтовки, был принят другой план освобождения. Савинков вспоминал: «Главная крепостная гауптвахта охранялась ротой пехоты, сменявшейся ежедневно, и делилась на три отделения: общее, офицерское и секретное, в котором мы и содержались. Это секретное отделение имело вид узкого и длинного коридора с двадцатью камерами по обеим его сторонам. С одной стороны коридор кончался глухой стеной с забранным решеткой окном, с другой – железной, всегда запертой на замок дверью. Она вела в умывальную, куда входили: комната дежурного жандармского унтер-офицеров, совершенно темная, без окон, кладовая, офицерское отделение и кордегардия. Через кордегардию вел единственный выход в ворота. Внутри секретного коридора постоянно несли службу трое часовых. У дверей в умывальную и далее у дверей в кордегардию тоже были посты караула. Такие же посты находились снаружи, между гауптвахтой и ее внешней стеной, а так же и за внешней стеной, на улице и у фронта. Таким образом, чтобы выйти из гауптвахты, нужно было миновать троих часовых секретного коридора, затем запертые на замок двери, затем еще двух часовых, далее всегда полную солдатами кордегардию и только тогда через сени, мимо комнаты дежурных офицеров, пройти к воротам, где опять стоял часовой. Побег мог окончится удачей только с помощью кого-либо из начальства, караульного офицера, жандарма, разводящего, или с согласия нескольких часовых».
Савинков познакомился со многими сидевшими на гауптвахте солдатами Брестского полка, а через них – с караульными Белостокского полка, Зильберберг устанавливал с ними связи через севастопольских эсеров. Очень быстро все было готово к побегу. Через два дня на караул должна была заступить полностью распропагандированная Савинковым смена часовых, которая должна была вывести его на свободу.
Приехавшие из Петербурга полицейские требовали отправки Савинкова в столичную тюрьму, но приехавшие с ними в одном поезде петербургские адвокаты без труда нашли в их действиях море нарушений закона, в сотый раз выставив на имперское посмешище этих бандитов с государственными удостоверениями. За день до побега Белостокский полк был заменен на карауле Литовским полком. Зильбербергу и Савинкову пришлось все начинать сначала, а времени до суда и казни почти не оставалось.
Литовский полк тоже имел в своем составе социалистов-революционеров. Савинков и его пятеро боевиков устроили в камере совещание, на котором общим голосованием решили, что бежать должен именно Савинков, как самый грозный враг самодержавия. Адвокаты передали, что реальная смертная казнь грозит только Савинкову, а остальных в поднявшемся в империи шуме из-за отсутствия улик казнить нет посмеют. Савинков потребовал кинуть жребий, но товарищи отказались это делать.
26 мая начался однодневный суд с последующей казнью террористов, которые не успели подготовить свой побег. Петербургские адвокаты без труда добились переноса суда, ткнув пальцем на море вопиющих нарушений законов империи. Генерал-судья и генерал-прокурор прекрасно понимали, что в случае явных нарушений закона, их ждет судьба полицейских мучителей Марии Спиридоновой. Под эсеровские пули генералы не хотели и суд отложили. Авторитет Боевой Организации, дружин и летучих отрядов в государстве был настолько высок, что в дальнейшем многие честные судьи отказывались принимать у полицейских и жандармов всегда фальсифицированные политические дела, во всеуслышание заявляя, что «им в обществе ни кто не подаст руки, а на улице их просто заклюют».
Дело было передано на доследование и Зильберберг с Савинковым получили еще один шанс. Защитники, один из которых защищал еще Ивана Каляева, предупредили, что нарушения законности следствию быстро исправить невозможно, но Савинкова могут просто перевести в Петропавловскую тюрьму. Вся Россия смеялась над очередным охранным липовым следствием: якобы кидавший бомбу в Неплюева севастопольский эсер дважды встречался в Москве и Симферополе с савинковцами, которые в момент взрыва находились во Владимирском соборе, где, вообще-то собрался почти весь Севастополь. Само собой, в сторону фальсифицированного прокурорского обвинения представляли только филеры из наружного наблюдения, легко и привычно дававшие лживые показания. Когда в 1917 году с полицией и продажной юстицией победившая революция поступила «как царь с нами, так и мы с царем», это не вызвало всеобщего возмущения в новой республике.
В конце июня 1906 года новый побег был готов. Лев Зильберберг и руководитель севастопольской эсеровской боевей дружины Борис Никитенко, отставной лейтенант флота с партийным именем «Капитан», связались по предложению Савинкова, переданного через его жену, с вольноопределяющимся Литовского полка Василием Сулятицким, получившим партийное имя «Малютка», и согласовали все детали побега.
Сулятицкий, член симферопольского комитета Партии социалистов-революционеров, сделал слепок с замка коридорной решетки секретного отделения гауптвахты и передал его Зильбербергу. Сделанный ключ не подошел к замку. Сулятицкий стал поить ротного фельдфебеля водкой, и тот назначил его разводящим караула на гауптвахту к боевикам. После нескольких неудачных попыток побега 15 июля вечером Сулятицкий заступил на смену на гауптвахту разводящим караула. В три часа ночи он передал Савинкову солдатскую форму и револьвер, и заместитель руководителя Боевой Организации из своей камеры с полотенцем через плечо пошел с разводящим Сулятицким в умывальную. Офицер – начальник караула и жандарм не положено спали, Сулятицкий провел Савинкова в кладовую, где террорист срезал усы, переоделся в солдатскую форму, прошел с разводящим через полную солдат полутемную кордегардию, миновал офицерские комнаты, где ни кто не обратил на них внимания, и по двору вышел к воротам гауптвахты и, наконец, оказался на севастопольских улицах. В этот момент на гауптвахте обнаружили побег, там поднялся шум, во все стороны бежали солдатские патрули, но было уже поздно. Савинкова и Сулятицкого встретили боевики Зильберберга и успели спрятать на явке в городе, где два члена Боевой Организации, наконец, обнялись. Было около четырех часов утра.
Савинков переоделся, загримировался и вместе с группой прикрытия Боевой Организации смог незаметно перейти на другую квартиру, которая ни при каких условиях не могла быть обыскана, хотя вся полиция Севастополя уже была на ногах и на город опустилась заградительная сеть из патрулей, жандармов и полицейских.
Вечером дня побега пятеро террористов в рабочей одежде с револьверами беспрепятственно неведомыми дорожками вышли из Севастополя и за ночь прошли сорок километров через горы к степному хутору, где было приготовлено убежище. На хуторе Савинков провел десять дней, ночуя только в степи, на циновках с револьверами в головах и часовым на ближайшем холме. Зильберберг по партийной привычке делал бомбы и периодически ходил в Севастополь, чтобы узнать, можно ли уже уходить из империи морем. Порт, город, ближние окрестности, акватория были забиты жандармами, полицейскими солдатами, патрулировавшими вокзал, станции, пристани, все частные суда. Шум от побега вышел очень большой и вся империя с хохотом по адресу охранки в тысячах экземпляров читала извещения Партии социалистов-революционеров:
«В ночь на 16 июля по постановлению Боевой Организации Партии социалистов-революционеров и при содействии вольно определяющегося 51-го Литовского полка В.М.Сулятицкого освобожден из-под стражи содержавшийся на главной крепостной гауптвахте член Партии социалистов-революционеров Борис Савинков».
Вечером 25 июля пятеро террористов вышли из хутора и всю ночь под проливным дождем шли сорок километров к Севастополю, где в устье реки Качи на одномачтовом боте под государственным флагом их ждал лейтенант Борис Никитенко. Террористы по канату проплыли около пятидесяти метров и поднялись на борт бота, за которым маячили огни севастопольской эскадры. Пограничная стража спряталась от дождя и в пять утра на рассвете бот с восемью боевиками на борту проплыл мимо эскадры, офицеры которой смотрели на них в бинокли, и отправился в румынскую Констанцу. После многих приключений террористы, не имевшие заграничных паспортов, собрались в Бухаресте, обманув русского консула и надавив с помощью румынских товарищей на местную полицию. Румынские социалисты нелегально переправили боевиков в Венгрию. Оттуда они спокойно выехали в германский Гейдельберг к курировавшему от ЦК эсеров Боевую Организацию Михаилу Гоцу. Из Германии Савинков, опасаясь за судьбу оставшихся в Севастопольской тюрьме товарищей, написал письмо генералу Неплюеву:
«Я, имея честь принадлежать к Партии социалистов-революционеров, тем не менее отношения к нему не имел и моральной ответственности за гибель ни в чем не повинных людей и за привлечение к террористической деятельности малолетнего Макарова принять на себя не могу.
В равной степени к означенному покушению не причастны и мои товарищи, находящиеся на севастопольской гауптвахте.
Такое же письмо посылается мной председателю военного суда генералу Кардиналовскому и моим бывшим защитникам, к присяжным поверенным Жданову и Малинтовичу.
Б.Савинков, 6 августа 1906 года».
Письмо, ставшее известным обществу и усилия адвокатов закончились тем, что савинковские боевики получили по четыре года каторжных работ.
Пребывание Савинкова в Севастополе взбудоражило город, и местные эсеры успешно довершили его миссию. Через день после его побега в Румынию. Командующий Черноморским флотом адмирал Г.П.Чухнин был убит на своей особоохраняемой севастопольской даче «Голландия» матросом Я.С. Акимовым, неведомо как прошедшим – пробравшимся к адмиралу. Расстреляв адмирала, Акимов скрылся с территории дачи неведомо как и пойман не был.
13 августа 1906 года эсерка Зинаида Коноплянникова, дочь солдата, сельская учительница и член Летучего Боевого отряда, на станции Луизино у Нового Петергофа тремя выстрелами застрелила генерала Мина, карателя Декабрьского восстания в Москве.
Мин, находившийся в летних военных лагерях в Красном селе, снимал дачу для своей семьи под Петергофом и приезжал туда на выходные. Члены Летучего Боевого отряда его проследили и Коноплянникова расстреляла его, когда он стоял на платформе вместе с женой и дочерью. Попытка скрыться у эсерки не удалась, и через две недели ее по приговору военно-полевого суда с получасовыми специальными мучениями повесили в Шлиссельбурге. О мучениях при повешении второй после Софьи Перовской женщины в империи, погибшей на эшафоте, узнало все общество, и в партию социалистов-революционеров пошли многие молодые люди, читавшие ее последнее слово перед казнью: «Вы меня приговорите к смертной казни. Где бы мне ни пришлось умирать – на виселице или на каторге, в застенках, я умру с одной мыслью: прости, мой народ! Я так мало могла тебе дать – только одну свою жизнь. Умру же с полной верой в то, что наступят те дни недалекие,
Когда трон, пошатнувшись, падет
И над русской равниной широкою
Ярко солнце свободы взойдет».
За день до этого, 12 августа, группа эсеров-максималистов во главе с Михаилом Соколовым, он же «Медведь», он же «Каин» совершила самый кровавый террористический акт в истории русского революционного движения, взорвав дачу П.А.Столыпина.
Столыпин принимал посетителей на даче Министерства внутренних дел на Аптекарском острове Санкт-Петербурга. В три часа дня к дому подъехали лакированное ландо с представительным человеком во фраке и карета с двумя жандармскими офицерами. Они объявили охране, что хотят видеть председателя Совета Министров по срочному государственному делу. Охрана их в дом не пропустила, мотивируя это отсутствием телефонного подтверждения приезда, и максималисты попытались прорваться в дом Столыпина силой. Жандарм уронил портфель с бомбами и чудовищный тройной взрыв раздушил половину дачи, убив двадцать четыре, включая боевиков и ранив двадцать четыре человека. Столыпин под взрыв не попал и, Партия социалистов-революционеров объявила, что к взрыву на Аптекарском острове, где погибли невинные люди, она отношения не имеет.
Полиция задержала более двадцати человек, причастных и непричастных к взрыву. На улице Петербурга взяли и по приговору военно-полевого суда повесили Соколова – «Медведя», остальных отправили на каторгу. Само собой, полиция решила привязать к взрыву Партию социалистов-революционеров, чтобы получить побольше орденов и премий.
Зимний дворец потребовал у Стокгольма выдачи находившегося в Швеции видного члена Партии социалистов-революционеров Ефима Черняка, якобы замешанного во взрыве на Аптекарском острове. Доказательств этого, которых не было Департамент полиции МВД, конечно, не предоставил, и Швеция в выдаче Черняка отказала. Руководитель заграничной агентуры империи действительный статский советник Лев Гартинг подкупил полицейских, которые избили Черняка просто в кафе и тут же арестовали «за нарушение общественного порядка в нетрезвом виде». «За антиобщественное поведение» Черняка решили выдать России, но тут вмешался шведский парламент, депутатам которого рассказали правду русские социалисты-революционеры. Грубейшая полицейская провокация была быстро раскрыта, виновные в произволе наказаны, а шведские газеты подробно рассказывали гражданам о российский полицейских провокаторах.
Черняк попытался переехать в Антверпен на пароходе. Утром всех трех пассажиров каюты, Черняка и двух его случайных попутчиков, в углу которой была обнаружена дыры, через которую в помещение всю ночь проникали пары метилового спирта, нашли мертвыми. Разразился ужасный европейский скандал, во время которого шло массовой обсуждение «убийства известного революционера руками сатрапов русского царя». В Антверпене пароход с тремя трупами встречали десятки тысяч европейцев с огромными плакатами, текст перепечатали многие газеты Европы: «Позор русскому царю». Само собой, Зимний дворец за очередной континентальный позор никого не наказал. Дело житейское.
После разгона Первой Государственной Думы летом 1906 года обществу было ясно, что революционно-монархический спор может быть решен только силой – кто кого победит. Центральный Комитет Партии социалистов-революционеров решил официально восстановить Боевую Организацию, деятельность которой была приостановлена в апреле 1906 года.
На Совете Партии эсеров резкий Савинков открыто заявил, что Центральный Комитет дает мало денег на террор, а некоторые его члены недоверчиво относятся к работе террористов и неуважительно относятся к Боевой Организации. К этому моменту от чахотки в Германии умер Михаил Гоц, связник между Боевой Организацией и Центральным Комитетом и нового куратора еще не было. Инцидент, впрочем, был быстро исчерпан, Центральный Комитет заявил, что относится к руководителям Боевой Организации с полным доверием и в доказательство этого ввел в свой состав Бориса Савинкова, получившего вместо совещательного решающий голос.
В Боевую Организацию вернулись лучшие люди партии: Зильберберг, Никитенко, Сулятицкий, Лурье, Фельдман, Успенский, Пискарев и многие другие. Общая атмосфера и настроение террористов были приподнятые и все верили в успех. Кроме Азефа, ежившегося от возможной полицейской виселицы и предрекавшего неудачи восстановленной Боевой Организации. Азеф подробно доложил Герасимову о новых планах террористов, первой задачей которых стало убийство П.Столыпина и вдвоем провокатор и главный охранник империи сорвали их все, заработав при этом море денег – провалились покушения на генералов Думбадзе, Рейнбота, Ранненкампфа, второе покушение на Дубасова. Боевики проникли в Петергоф в охоте на любимца царя Трепова, но в Императорском саду вместо начальника императорской охраны застрелили очень похожего на него генерала Козлова. Петербургской охранное отделение знало все детали планов, весь состав, все мелочи жизни членов Боевой Организации, руководитель которой Азеф уже дружил с полковником Герасимовым. Аресты сотни террористов в их планы, конечно, не входили, надо было просто хорошо и даже отлично заработать на создавшейся уникальной ситуации.
Петр Столыпин с семьей после взрыва на Аптекарском острове жил в хорошо охраняемом Зимнем дворце. Ежедневно они ездил на доклад к Николаю II в Петергоф, но только морем – на оцепленной Лебяжьей канавке он садился на катер, по Неве шел до Лисьего Носа и пересаживался на яхту. Савинкову удалось найти среди ее экипажа матроса-эсера, но связь с ним была очень затруднена, пронести на яхту он ничего не мог, о планах Столыпина ничего не знал и мог сообщить только маршруты, места стоянок и время передвижений председателя правительства империи.
Налет на катер Столыпина на Неве другим эсеровским катером ничего не гарантировал, бросить в него бомбы с хорошо охраняемых Николаевского и Дворцового мостов было невозможно. Террористы фиксировали каждый выезд Столыпина к царю, но сделать ничего не смогли.
Савинков предложил атаковать Столыпина с бомбами и револьверами на выходе из подъезда Зимнего дворца. Азеф сказал об этом Герасимову и Столыпин стал выходить всегда в разное время. Десять террористов с бомбами, конечно, не могли долго ждать премьера на забитых филерами и сыщиками Дворцовой площади, на Набережной Мойки и Миллионной улице. Время, которое тратил Столыпин на проход от подъезда до катера составляло меньше минуты. Если бы пятьдесят боевиков его бы атаковали, Столыпин все равно бы успел спрятаться в подъезде Зимнего дворца.
На Дворцовом мосту был взят торговавший в разнос Сулятицкий, с паспортом крестьянина, и был отправлен на родину для установления личности. По дороге Сулятицкому удалось бежать.
Азеф собрал общее совещание в финских Териоках, и террористы решили подготовку покушения на Столыпина прекратить. Центральный Комитет настаивал продолжать. Азеф вернулся продолжать, а Савинков создал в Генсильгфорсе школу террористов, начав подготовку убийства петербургского градоначальника фон дер Лауница. Филеры, узнавшие от Азефа об этом все, плотно обложили его группу, при этом не особенно скрываясь, и Савинков был вынужден остановить работу. В октябре все террористы Боевой Организации собрались на совет в финской Иматре. Азеф доказывал Савинкову, что предатель это спасший его Сулятицкий, завербованный во время ареста, но с его заместителем такие провокации не удавались. Савинков даже зло заявил, что подобным подозрением Азеф оскорбил лично его.
Еще в сентябре на совещании членов Центрального Комитета эсеров Азефа, Савинкова, Чернова, Натансона, Слетова, Крафта и Панкратова было решено убить Столыпина несмотря ни на что. Говорили даже об атаке подъезда Зимнего дворца Столыпина живыми бомбами – боевиками в динамитных панцирях, но решили, что не вправе жертвовать жизнью своих товарищей по оружию.
В Петербурге боевики, они же посыльные, торговцы в разнос, извозчики имели паспорта, конспиративные квартиры, все необходимое для совершения террористического акта, но все было напрасно. Наблюдение за Столыпиным велось несколькими группами во многих местах, все работали самоотверженно, с увлечением, фиксируя большое наличие филеров. Азеф так расставлял боевиков, что они в течение месяца ни разу не встретили председателя правительства. Столыпин, знавший, что за ним ведется охота, требовал от Герасимова исключить возможность даже случайного покушения, и господин главный имперский охранник успокаивал второе лицо государства, говоря, что по правилам Боевой Организации наблюдатели выходят на маршрут всегда без оружия, чтобы исключить возможность случайного ареста.
Боевая Организация успешно работала на холостом ходу и была под полным контролем Петербургского Охранного отделения, без малейших практических результатов. Герасимов даже выдвинул идею продолжать этот как можно дольше, чтобы опустошить эсеровскую партийную кассу, но она была более чем полна – на революцию жертвовали представители всех слоев общества – купцы, промышленники, адвокаты, литераторы, рабочие, студенты, чиновники.
Азеф говорил членам Центрального Комитета: «Полиция слишком хорошо изучила все наши старые приемы, и в этом нет ничего удивительного; ведь у нас все те же извозчики и торговцы, которые фигурировали еще в деле Плеве. У нас нет ничего нового, и при старой технике ничего и не придумаешь нового». Азеф по совету Герасимова внушал партийцам мысль, что осенью 1906 года центральный террор ужу совершенно не возможен. Все больше и больше боевиков обращали свои взгляды на Бориса Савинкова.
Вся империя знала, что знаменитый террорист великолепно и отчаянно сорвался с приготовленной ему виселицы, совершил сказочный и удачливый побег, и все газеты много раз смаковали все подробности его севастопольской эпопеи. Он стал самым популярным человеком в партии эсеров, а члены Боевой Организации просто боготворили его и готовы были отдать за него жизнь. После Севастополя Савинков стал вождем-руководителем, самым опытным и самым старым боевиком, живой историей Боевой Организации.
Друг легендарных Ивана Каляева и Егора Сазонова, Савинков создал в Боевой Организации атмосферу братства и полного доверия, «нашего рыцарства». Все эсеры знали о его личном совершенном мужестве, не раз смотрел прямо и открыто в глаза смерти, и был готов умереть за революцию на эшафоте не дрогнув. Он устроил в партии обсуждение проблемы – может ли один человек отнимать жизнь у другого человека, и имперское общество всенародно обсуждало, полезно ли для блага миллионов подданных убийство представителя власти, который приносит вред народу. Умнейший Михаил Гоц называл Савинкова «надломленной скрипкой Страдивари». Убийство для террористов Боевой Организации стало тяжелой необходимостью, а гибель на эшафоте – радостным подвигом. Савинков стал выдающимся террористом-организатором, талантливым конспиратором, который умел выходить из несусветных ситуаций и положений, несколько раз чудом уходил от неминуемого ареста. Именно он стал называть себя и своих товарищей «революционными кавалергардами» и «охотниками за черепами», с офицерским понятием чести. Савинков, вернувшись после севастопольского дела в террор, быстро понял, что в нем происходит что-то не то и настоял на совещании в финской Иматре. Валентина Попова вспоминала:
«На Иматре финн-активист, хозяин небольшой гостиницы «Отель туристов», находившейся совсем близко от вокзала, предоставлял Боевой Организации в полное распоряжение свое учреждение. Там хранился динамит, а в одном из номеров расположилась динамитная мастерская. Здесь находили надежный приют боевики, если обстоятельства в каких-либо экстренных случаях принуждали их скрыться из Петербурга. Прислуга отеля, по словам хозяина, была верная, надежная. Мы чувствовали себя там свободно, в полной безопасности, но это гостеприимство нам впоследствии дорого обошлось.
Вскоре на Иматре появился Савинков, «Иван Николаевич», Азеф. Друг за другом стали подъезжать боевики.
Наши выводы пришли к убеждению, что полиция прекрасно изучила методы работы Боевой Организации и, следовательно, старыми приемами ничего не достигнешь. Как не тяжело сознаться, эти приемы изжили себя, и нужно для успеха работы создать какие-то новые формы. Для этого требуется время, спокойная обстановка, пересмотр всей старой практики. Азеф и Савинков чувствовали, что не в состоянии что-либо создать в момент работы, не прерывая ее. Им нужно временно отойти, хладнокровно все взвесить и тогда, выработав что-то новое, иное, какую-то новую систему, – приступить к работе. А пока старое насмарку!»
На совместном заседании Центрального Комитета и Боевой Организации во главе с Натансоном, Черновым, Слетовым, Аргуновым, Крафтом, Ракитниковым было решено их на время освободить от руководства Боевой Организации. Во главе террора Партии социалистов-революционеров стал известный эсер Сергей Слетов. При Центральном Комитете был создан Боевой отряд во главе со Львом Зильбербергом, бывшим студентом, обладавшим большими математическими способностями, главным динамитчиком-взрывником Боевой Организации. В Боевой отряд вошли лучшие боевики Савинкова. Валентина Панова вспоминала; «Сложить оружие было психологически невозможно. Свирепствовали военно-полевые суды, виселицы, диктатура Столыпина была в полном расцвете. Мы верили в силу террора и его необходимость в тот момент. С Иматры наша группа разъехалась по разным местам, и мы условились встретиться в Петербурге».
Покушением на Столыпина стал опять заниматься Зильберберг и его Боевой отряд. Еще одну новую террористическую группу создал латыш А.Д. Трауберг, «Карл», назвав ее «Летучий Боевой отряд Северной области». Карл начал подготовку убийства главного военного прокурора генерал-лейтенанта В.П.Павлова, инициатора и сторонника смертных приговоров. Когда первая Государственная Дума потребовала отмены смертной казни, Павлов не постеснялся выступить на ее заседании 1 июня 1906 года и долго говорил о том, что она нужна империи, в которой его речь вызвала бурю возмущения.
Боевой отряд Льва Зильберберга готовил покушение на председателя правительства Столыпина, министра внутренних дел Дурново, генерала свиты Орлова и петербургского градоначальника Лауница, начал собирать сведения о передвижении и образе жизни Николая II и Великого князя Николая Николаевича. Все покушения были утверждены Центральным Комитетом Партии социалистов-революционеров и после этого профинансированы.
Наружное наблюдение извозчиками и торговцами больше не велось. Теперь Герасимов о террористах не знал ничего. Вот так закончилась его крупномасштабная провокация, оставившая его без Азефа. Серьезных секретных сотрудников среди боевиков у него не было. Главный охранник империи своей жадностью к деньгам и наградам успешно приближал кровавый 1917 год.
Два террористических отряда собирали интересующие их сведения с помощью «внутреннего освещения распорядка жизни объектов покушений», во всех слоях общества, имея там широкие знакомства, поддерживаемыми большими деньгами и умными, талантливыми, предприимчивыми исполнителями.
Жена Зильберберга «Ирина» позднее вспоминала: «На первый план, как основа, выдвигается «внутренний сыск» – получение сведений. Отыскиваются люди в обществе и в партии, могущие дать какие-либо сведения о намеченных лицах. Наружная слежка затем проверяет их данные. Все партийные организации должны давать в распоряжение «Боевого отряда» либо из своих членов, если он имеет какие-либо связи, могущие быть полезными в деле этого внутреннего сыска.
Особенно много давали члены военной и железнодорожной организаций и телеграфисты. Таким образом, основание, на котором организация утверждала свое задание, расползалось далеко вширь. Работа, правда, получала в значительной мере случайный характер – в зависимости от тех сведений, которые получались. Нельзя было составить один план и долго и упорно добиваться его осуществления. Самое существование такого плана становилось невозможным: случайность, изменчивость, текучесть форм работы и организации выдвинулись вперед».
Боевой отряд занялся сбором информации обо всех будущих объектах покушений и ее проверкой. На случай случайной встречи с кем-нибудь из назначенных для взрыва сановников эсеровские боевики с утра на встречи старались ходить с бомбами. Первой целью был Столыпин, второй – командующий Петербургским военным гарнизоном и округом Великий князь Николай Николаевич, санкционировавший ужасное повешение Зины Коноплянниковой, и третьей – петербургский градоначальник фон дер Лауниц. Валентина Попова вспоминала:
«Много раз мне пришлось в своей петербургской комнате заряжать и разряжать привезенные с собой из Таммерфорса бомбы. Зарядив утром бомбу, я несла ее для передачи через Розу метальщику, а затем в заранее установленном месте, уже зная, что покушение не состоялось, я снова находила розу со снарядом в руках, с которым и возвращалась домой, чтобы разрядить его. Я стала побаиваться, чтобы швейцар не обратил внимания на мои частые путешествия, то с ручным баулом в руках, то с большим плотным свертком. Но пока все сходило с рук.
Свои люди у партии находились тогда повсюду, особенно в низах, в гуще рабочей и служилой массы, а также среди военных. Они давали сведения о проездах намеченных нами лиц, даже царский дворец в этом отношении не являлся исключением. Сочувствие в низах были, без преувеличения, повсюду. Порой эта помощь была незаменимой, как, например, в деле военного прокурора Павлова».
9 сентября 1906 года в Риге местные эсеры совершили покушение на прибалтийского генерал-губернатора, бросив в него бомбу из окна дома, мимо которого он с охранниками проходил по улице. Осколки ушли в сторону, а метальщики скрылись от погони через черный ход. Тогда же в Петербург из Прибалтики от секретного агента пришло донесение о подготовке покушения на Лауница. Об этом доложили Герасимову и он отписался в Департамент полиции, что все предполагаемые террористы находятся под наблюдением, и столичному градоначальнику бояться нечего.
Эсеры достали два билета на освящение домовой церкви в здании института экспериментальной медицины в Петербурге, на котором должны были присутствовать Столыпин и Лауниц. Лев Зильберберг вручил бомбы Евгению Кудрявцеву, «Адмиралу», и Василию Сулятицкому, «Малютке». Кудрявцев, сын сельского священника из Тамбовской губернии, попросил отдать ему жизнь Лауница, до Петербурга бывшего губернатором в Тамбове и жестоко подавлявшего революцию 1905 года, например, с удовольствием поровшего целые деревни, само собой с сотнями ни в чем невиновных людей. Сулятицкий, спаситель Савинкова, должен был стрелять в Столыпина. В связи с наличием на службе в храме большого количества публики, Центральный комитет Партии социалистов-революционеров бомбы при покушении использовать запретил, чтобы не было невинных жертв.
Герасимов попросил Столыпина некоторое время не покидать Зимний дворец, пока он не переловит заговорщиков. Герасимова поддержала жена Столыпина, и председатель правительства отменил все визиты и выезды, что спасло ему жизнь. Лауниц, вопреки советам Герасимова, поддерживавший позорный черносотенный «Союз русского союза», заявил, что в рекомендациях главного имперского охранника не нуждается: «Меня защитят истинные русские люди».
21 декабря 1906 года эсеровские террористы Кудрявцев и Сулятицкий в хорошо сшитых смокингах, под которыми не было видно браунингов, были в Институте экспериментальной медицины. Общество открыто обсуждало не только открытие этого учреждения, но, в основном, было поражено недавним открытым убийством в Твери главы придворной реакционной группы графа Алексея Игнатьева, генерала, члена Государственного совета, председателя Особого совещания по охране государственного порядка, застреленным членом Летучего боевого отряда Центральной области Сергеем Ильинским. Семнадцатилетний эсер после убийства попытался застрелиться, ему помешали, как несовершеннолетний он быстро получил одиннадцать лет каторги и совершил в камере самоубийство. После церковной службы присутствовавшие пошли по лестнице в парадные залы на фуршет и Кудрявцев прямо в толпе тремя выстрелами в упор застрелил градоначальника Петербурга Владимира фон дер Лауница и тут же выстрелил себе в висок, после чего его мертвого, охрана стала рубить шашками и стрелять в труп. Сулятицкий, не встретив свою цель, Столыпина, спокойно покинул Институт экспериментальной медицины, забытый охранниками. Полиция, естественно, установить личность Кудрявцева не смогла, отрубила у эсеровского трупа голову и в банке со спиртом выставила на опознание, вызывая ненависть подданных и пополняя, по своему обыкновению, революционные ряды. Столыпин, в шоке от случившегося, приказал Герасимову «всех арестовать», а вся империя читала эсеровские листовки и сообщения Центрального комитета Партии социалистов-революционеров в редакции имперских газет: «Партия эсеров заявляет, что смертный приговор над петербургским градоначальником фон дер Лауницем приведен в исполнение членом Центрального боевого отряда Партии социалистов-революционеров».
Весь декабрь и весь 1906 год по всей империи летали эсеровские бомбы. В Таврическом саду Петербурга два боевика бросили бомбы в отставного генерала Дубасова, но осколки прошли мимо жертвы. Молодежь в губерниях изучала уставы эсеровских боевых организаций: «Устав городской милиции», «Устав крестьянской боевой дружины», «Устав областной летучки». По державе носились летучие боевые отряды Северо-Западной области, Поволжской области, Южной области, Донской области, Центральной области, Северной области. В приставов, околоточных надзирателей, жандармских офицеров, тюремщиков стреляли в Москве, Пскове, Великих Луках, Петербурге, в десятках городов арестовывали революционеров, брали тайные типографии, динамитные мастерские, склады оружия, револьверы, бомбы, тонны прокламаций и листовой, километры бикфордова шнура, сотни пироксилиновых шашек, центнеры динамита, но количество их все увеличивалось и увеличивалось. В Смоленске застрелили начальника жандармского управления, в Пензе убили генерал-лейтенанта Лисовского и местного полицмейстера, стреляли в Казани, Тамбове, Борисоглебске, Минске, Гомеле, Витебске, Конотопе, в Самаре убили губернатора Блока, в Симбирске застрелили губернатора Старинкевича, в Казани ранили вице-губернатора Кобеко, в Полтаве убили генерал-губернатора Полковникова, в Екатеринославе шестеро социалистов-революционеров, стреляя из револьверов залпами, застрелили генерал-губернатора Желтоновского, в Севастополе убили начальника жандармского управления, там же застрелили руководителя местной охранки, в Феодосии бомбой контузили генерал-губернатора Давыдова, в Сибири, в Омске убили генерал-губернатора Литвинова, в Кутаиси ранили генерал-губернатора Алиханова и перебили его конвой, в Тбилиси ранили охранника, полковника Мартынова, в Зугдиди прямо в экипаже пристрелили уездного начальника, в Туркестане, в Коканде и Ташкенте, отстреливали прокуроров. Динамитные мастерские ставились десятками, экспроприации в партийные и имитирующие их кассы проводились повсеместно, и Центральный комитет Партии социалистов-революционеров выпустил специальное заявление, что грабежи – это не эсеровское дело, исключая захваты оружия. За личные «эксы» их участники исключались из партии и даже расстреливались. Совет Партии принял специальную резолюцию:
«В виду того, что в последнее время наблюдается эпидемическое распространение всякого рода экспроприаций, что оно увлекает иногда даже партийных людей; в виду того, что практика экспроприаций слишком часто деморализующее действует на участников; что ее распространение позволяет множеству недоброкачественных элементов совершать в видах личной выгоды самые возмутительные деяния, маскируясь революционными целями; в виду того, что все это подрывает престиж партии среди населения и компрометирует само дело революции, – Совет Партии социалистов-революционеров находит необходимым самым тщательным образом ограничить и урегулировать дело экспроприации даже в тех узких пределах, в которых оно может быть допустимо.
Совет постановляет:
1. Подтвердить решение Первого партийного съезда о допустимости конфискации только казенных сумм и оружия. Участники частных экспроприаций подлежат безусловному исключению из партии.
2. Всякая экспроприация совершается только с разрешения и под наблюдением областного комитета, причем областной комитет должен стремиться взять на себя инициативу и организацию крупных экспроприаций.
3. Областной комитет, разрешая местным организациям экспроприации, должен руководствоваться следующими соображениями:
а) экспроприации мелких сумм общему правилу недопустимы;
б) в план экспроприаций не должны входить убийства лиц, не принадлежащих к полиции и жандармерии;
в) во всех сомнительных случаях, является ли данное имущество казенным или частным, экспроприация не может быть совершена без санкции Центрального комитета».
28-7 декабря 1906 года громадная империя опять содрогнулась, узнав о расстреле главного военного прокурора генерал-лейтенанта В.П.Павлова, любителя смертной казни через повешение. Он придумал и запустил так называемую «полевую юстицию», по которой в военно-полевых судах не имевшие юридического образования офицеры-монархисты в течение часа приговаривали революционеров или просто взятых полицией для улучшения отчетности случайных людей к смертной казни. Эсеры публично объявили генералу Павлову смертный приговор и привили его в исполнение. Это дело стало первым покушением Летучего боевого отряда «Карла».
Павлов жил в здании Верховного военного суда под усиленной охраной и оттуда не выходил, гуляя только во внутреннем дворике. Зал судебных заседаний, где он приговаривал к смерти, просто соединили с его квартирой внутренним проходом. Среди его сотрудников, военных писарей, один вдруг оказался социалистом-революционером. У здания военного суда на петербургской Мойке был установлен пост эсеровских боевиков. Когда Павлов 27 декабря вышел во внутренний дворик погулять перед приговором, эсер-писарь из верхнего окна подал условный знак. К охране внутреннего дворика снаружи подошел туповатый солдат-рассыльный с книгой квитанций и сургучным пакетом, он же эсер-матрос Николай Егоров, и сказал, что у него бумага в военную канцелярию суда. Его спокойно пропустили во внутренний дворик, застрелил главного имперского военного прокурора и исчез. Охрана и охранка оторопела, а само покушение, его стиль, произвело большое впечатление на общество, как и резолюция Николая II на докладе о расстреле Павлова: «Трудно заменимая потеря честного и стойкого человека».
Только по официальным данным, закрытым, конечно, для публики, за 1906 год было убито и ранено несколько тысяч сановников и чиновников. В начале 1907 года началась предвыборная компания в Третью Государственную Думу. По этому поводу, а так же по отношении к политической обстановке и тактики революционеров Третий Совет-съезд Партии социалистов-революционеров выпустил директиву:
«О тактике современного момента
Истекший период – лишь пролог русской революции. Настоящий момент – время господства контрреволюционных сил. Партия должна стараться использовать профессиональные союзы и приобрести точки опоры в союзах железнодорожном, почтово-телеграфном, судоходном и т. п. в крестьянских массах особенное значение приобретают все методы борьбы, по своему существу требующие организованного массового действия и пробуждения к широкой массовой организации. Считая мелкие разрозненные вспышки отдельных сил бесплодной тратой сил, партия ставит себе целью: 1) способствовать развитию партизанской борьбы крестьян против агентов власти; 2) подготавливать и организовывать крестьянство для стачечной борьбы с землевладельцами; 3) вносить организованность и планомерность во всякое естественное широкое массовое выступление против властей и современного строя.
Усиление боевой тактики должно иметь своей целью внесение расстройства и деморализации в ряды врагов и расковывание революционной энергии масс. В виду необходимости систематизировать и направить на более крупные задачи местную террористическую борьбу. Совет находит необходимым особенное сосредоточение специальных боевых сил партии в пределах областей и их проявление по возможности одновременно, по общему для многих мест плану. При этом Совет исходит из той точки зрения, что вооруженное восстание не нужно представлять себе, как единовременный и повсеместный взрыв по раз данному сигналу, а как естественное явление, в которое могут разрастись достаточно широкие и удачные местные движения.
Наряду с террористической борьбой, задачи которой, благодаря выяснившемуся политическому положению, сразу крайне расширяются и осложняются, наиболее дезорганизующее влияние на правительство и развязывающее влияние на революционную энергию масс оказывают движения в войсках. Усиление в этой области организованной и сосредоточенное в важнейших стратегических пунктах работы не должно отступать и перед частичными боевыми выступлениями, в тех случаях, где обостренное настроение солдат угрожает стихийным волнением, и где внесение в него организованности и выработанного плана дает серьезные шансы хотя бы для местного и временного, но широкого успеха.
Не находя в условиях переживаемого момента достаточных данных для того, чтобы поставить всеобщее восстание задачей ближайшего времени, партия продолжает готовиться к нему и готовить к нему народ, организуясь и организуя его в процессе непрерывной борьбы.
О боевых дружинах
Совет партии находит необходимым и своевременным произвести частичную реорганизацию современной постановки боевого дела, заменив этот тип местных дружин организациями для обучения членов партии обращению с оружием и различным боевым приемам, при широко поставленном инструкторстве, причем через эти организации должна проходить возможно более широкая масса, не покидая рядов общей организации партии, и выступая для боевых целей в качестве партийной милиции.
Наряду с этим для целей специально террористических необходима организация летучих боевых отрядов в ведении областного комитета или тех губернских комитетов, которым он передоверит это право и при непосредственном вмешательстве Центрального комитета в случае распада, уничтожения или ослабления областной организации.
Об экспроприациях
Совет партии находит совершенно недопустимым существование организаций, посвящающих себя специально экспроприаторской деятельности и, не исключая совершенно возможности совершения казенных экспроприаций террористическими летучими отрядами, считает более желательным составлением для этого временных отрядов, каждый раз для вполне определенных предприятий, исключительно из строго партийных людей, под руководством особо доверенного лица».
Боевой отряд при Центральном комитете Партии социалистов-революционеров знал все о маршрутах председателя правительства Петра Столыпина и ничего не мог с этим поделать. Валентина Попова вспоминала:
«Среди нас уже не было ни уличных торговцев, ни извозчиков. Получив предупреждение о выезде Столыпина, мы сверяли точно свои часы и распределяли наблюдение между собой. В направлении от Морской на Миллионную должен был от трех часов до трех часов десяти минут проходить какой-то член группы, от трех часов десяти минут до трех часов двадцати минут на Дворцовой площади должен был быть другой, со стороны Адмиралтейского проезда к Морской, следующий – опять с Морской на Миллионную, еще один – с Миллионной на Невский проспект и так далее. Так удавалось в течение часа-полутора держать подъезды Зимнего дворца и его площадь под непрерывным наблюдением. Время редких неизбежных выездов Столыпина с докладами в Царское Село к Николаю II и обстановка при этом были крайне изменчивы, и мы не могли решить, проехал ли он вообще и в каком экипаже.
Перед моими глазами и теперь ясно встает, как я медленно выхожу из-под арки на Морской и пересекаю Дворцовую площадь направо к Миллионной, стараясь придать себе возможно беспечный вид. Ни на момент я не выпускаю из глаз подъезда Зимнего дворца. Сыщики реют на площади и буквально пожирают глазами каждого прохожего. На площадь, к первому подъезду от Адмиралтейства, подана карета, которая стоит плотно-плотно у дверей под аркой; кучер обращен лицом к Адмиралтейству. Если даже смотреть сбоку, то нельзя видеть, кто входит в карету. В сторону к Миллионной, за решетчатыми воротами, внутри дворцового двора, стоит закрытый черный автомобиль, каких много в Петербурге. Он также подан к самому подъезду.
Вдруг ворота дворца распахиваются, и автомобиль несется по площади под арку на Морскую. Так же быстро карета отрывается от подъезда и несется вслед за автомобилем. Определить взглядом, кто находится внутри за стеклом, нет возможности. Проехал Столыпин, это, несомненно, но где же он был, в автомобиле или в карете?»
Так же сложно было эсеровским боевикам использовать данные наружного наблюдения для покушения на великого князя Николая Николаевича. Валентина Попова писала:
«Зильберберг просил меня поселиться около Царскосельского вокзала для проверки выездов Николая Николаевича. Одна из меблированных комнат на Рузовской улице, на шестом этаже, окна которой как раз выходили на царский павильон вокзала, оказалась свободной. С паспортом на имя Людмилы Николаевны Завалишиной я перебралась на Рузовскую. Я выдала себя за ученицу художественной студии на Литейном, разложила на виду в комнате краски, тушь, рисунки.
Чтобы лучше наблюдать, я приобрела бинокль. Из окна моей комнаты я видела много раз, обычно днем, карету Николая Николаевича с бородатым кучером на козлах, иногда мелькала высокая фигура Николая Николаевича. При переезде на Рузовскую я получила от Зильберберга большой запас динамита и гремучего студня, просто завернутого в бумагу. Пряный запах, который выделяет динамит, похожий на запах миндаля, для посторонних, конечно, был незаметен, но мною ощущался ясно, и у меня начались хронические головные боли. Несмотря на зиму, я старалась держать форточку почти постоянно открытой и уходила бродить по городу. Я продолжала свою работу техника, совмещая ее с обязанностями наблюдателя. Ни каких посетителей у меня не было, а прислуга относилась ко всему безразлично, два раза в день подавала кипяток и при мне утром подметая пол в комнате.
Мы, участники группы, адресов друг друга не знали, виделись между собой почти исключительно на явках, в каком-нибудь ресторане или кафе, где каждый из нас неуклонно ежедневно проводил определенный час, встречаясь, с разными товарищами, в кафе-столовой на Литейном, против Бассейной, в ресторане в конце Первой линии Васильевского острова, в одном из ресторанов на Морской улице, в столовой на Казанской площади. На явках мы успевали обмениваться всем необходимым, устраивали свидания на выставках, в музеях. Для более обстоятельных разговоров мы собирались на частных квартирах, у сочувствующих. Отношения с Центральным комитетом поддерживались через П.Ф.Крафта.
Нам стало известно, что Столыпин садился в поезд на Царское Село где-то за Обводным каналом. Однако его приезды туда были столь изменчивы по времени и внезапны, что застигнуть его на этом пути представлялось делом трудным.
Столыпин жил в Зимнем дворце как пленник, даже выходил гулять только в сад дворца, который был в то время обнесен чугунной решеткой на высоком гранитном постаменте. Дворец, однако, только по внешности казался таким непроницаемым. У Зильберберга был во дворце свой, преданный человек из числа низших служащих. Этот свой соглашался дать условный знак, когда Столыпин выйдет на прогулку. Никитенко предлагал покончить со Столыпиным в саду, забросав его с трех сторон, с дворцовой площади, Адмиралтейского проезда и набережной, бомбами, а сам вызывался мгновенно перекинуться туда, зацепив веревочную лестницу за решетку. Как морской офицер, «Капитан» привык к подобного рода упражнениям.
У Никитенко также был прекрасный случай покончить с Николаем Николаевичем. Никитенко жил легально, имел некоторые связи в обществе и доступ в Английский клуб, который так же посещал и великий князь. Центральный комитет, к сожалению, наложил veto, заявляя, что Никитенко должен пока беречь себя и постараться открыть доступ в клуб кому-либо другому, но сделать это оказалось не так легко. Мы продержались январь и работу продолжали. Пока развивались события на нас надвинулись черные дни».
Азеф передал Герасимову, что база террористов Зильберберга находится в финской курортной Иматре, в «Отеле туристов». Два агента Петербургского охранного отделения прибыли туда как туристы-молодожены, за несколько дней тайно перефотографировали всех постояльцев. Фото были розданы лучшим филерам, которые стали постоянно дежурить на петербургском Финляндском вокзале. Агенты проследили Зильберберга и Сулятицкого и взяли их в конце января и начале февраля 1907 года, выявив многие их партийно-боевые контакты. Двум террористам предъявили участие в недавнем убийстве петербургского градоначальника Лауница, а подробные сведения об этом дал Герасимову Азеф.
Зильберберга заменил Никитенко, который попытался 13 февраля взорвать Николая Николаевича на Царскосельском вокзале, но царский павильон был плотно оцеплен солдатами Первого железнодорожного полка, и шансов пройти охрану у террористов не было. За членами Боевого отряда было установлено плотное наблюдение. Валентина Попова вспоминала:
«Около Царскосельского вокзала всегда сновало много сыщиков, особенно обильно их было не углу Гороховой. В середине февраля я увидела там знакомого сыщика, который следил за мной еще в Нижнем Новгороде. Отступать было поздно, приходилось прямо идти на него. Сыщик выдвинулся на панель и даже на момент как-то вскинул руками, как будто хотел меня задержать, но посторонился. Я прошла, зная, что теперь начнется преследование.
Желая увести сыщиков от своей квартиры с динамитом, я направилась дальше по Загородному проспекту к Политехническому институту и по Забалканскому проспекту свернула на Садовую улицу. За мной следовали двое.
Мне не раз приходилось попадать под неотступное преследование. В такие моменты мысль начинает лихорадочно работать, просыпается какое-то сильное упорство, побуждающее во что бы то ни стало уйти от погони. Так должен чувствовать себя затравленный зверь. На Садовой я устремилась в первый проходной двор, который я знала, но он оказался закрыт. Наняла извозчика, поехала на Покровскую. Сыщики за мной тоже на извозчике. С площади мне удалось пройти проходным двором на Канонерскую, где я снова взяла извозчика. Погоня как будто прекратилась. Чтобы проверить, я побывала и на Васильевском острове, и на Петербургской стороне, несколько раз вновь прибегая к проходным дворам. До часа явки я оставалась все время на улице. Увы, на явку ни кто не пришел, надо было ждать следующего дня. Я не могла уехать из города, не предупредив товарищей: кто-нибудь из них мог зайти ко мне на квартиру. Я решила вернуться к себе, рассчитав, что за вечер и ночь установить мой адрес не смогут.
В то время наружное наблюдение в Петербурге было поставлено очень широко. Кроме наблюдения за каждым политически неблагонадежным лицом и его квартирой, существовало наблюдение по кварталам. Каждый сыщик своего квартала должен был знать всех, в нем живущих. Таким образом, охранке удавалось быстро устанавливать всех «подозрительных», где живет заинтересовавшее их лицо, или в каком районе оно чаще появляется.
К себе я вернулась благополучно, подле дома никого не было. Утром вышла из квартиры – кругом спокойно. Но опять неудача, никого не видала за день. Я рискнула еще одну ночь провести дома. На следующее утро мой дом был буквально окружен сыщиками.
Я вышла и попыталась пройти проходным двором здесь же на Разумовской, за мной следовали по пятам. Я долго в этот день металась по городу, но мои уловки ни к чему не вели. Наконец, проходной двор на Преображенской спас меня. Убедившись, что я вышла из окружения, и меня более не преследуют, я решила немного изменить костюм: купила себе в одном из модных магазинов меховую шапочку, оставив свою шляпу на хранение «до завтра».
На новой явке я встретилась с Никитенко, переговорила с ним и решила немедленно уехать из Петербурга в Финляндию. На извозчике я выехала из Петербурга, добралась до пригородной станции Удельная и захватила там уже последний поезд, шедший в Териоки.
Большинство моих товарищей погибло тогда же или немного позднее. «Аннушка» Севастьянова в ноябре 1907 года бросила бомбу в С.К.Гершельмана, московского генерал-губернатора, он остался жив, а Севастьянова повешена, как «неизвестная женщина». Рашель Лурье, «Катя», покончила самоубийством в Париже в 1908 году. Мария Беневская по инвалидности вышла на поселение. Лев Иванович Зильберберг и Василий Сулятицкий на суде в Трубецком бастионе Петропавловской крепости 12 июля 1907 года были приговорены к смертной казни. Они казнены вместе 16 июля 1907 года на Лисьем Носу. Накануне казни Лев Иванович подал коменданту тюрьмы для передачи в Петербургский университет решение задачи: «Деление всякого угла на три равные части» и чертеж от руки, исполненный тщательно и искусно. Евгений Кудрявцев погиб при покушении на Лауница. Борис Моисеенко бежал за границу, в октябре 1918 года в Иркутске убит шайкой офицеров, хотевших захватить у него кассу Учредительного собрания. Яковлев в 1906 году ушел на каторгу, во время войны вступил во французскую армию и погиб под Верденом. «Белла» покончила с собой в 1909 году в Ницце. Роза Рабинович в 1907 году ушла на каторгу. Сергей Моисеенко работал с Савинковым.
Судьбы Никитенко была также очень трагична. По процессу «О заговоре на царя» Борис Никитенко, Синявский и Наумов были приговорены к смертной казни и казнены 21 августа 1907 года на Лисьем Носу. Мария Прокофьева была сослана. Жена Зильберберга «Ирина» благодаря предупреждению дворника успела бежать за границу. Петя Иванов был казнен в Пскове, за убийство Бородулина, начальника Алгачинской каторжной тюрьмы, вместе с товарищем из группы «Карла», застрелившим начальника Дерябинской каторжной тюрьмы в петербургской Галерной Гавани.
Все боевики погибли в самом цветущем возрасте, в двадцать два – двадцать семь лет. По своему социальному положению они разночинцы, за исключением дочери генерал-лейтенанта, аристократки Беневской. Всех их без различия объединяли одни и те же убеждения, одни и те же стремления. Из них не было ни одного, который бы даже перед перспективой смерти изменил своим убеждениям. Беззаветное самопожертвование, спокойное сознание неизбежности своей гибели – такова была самая яркая отличительная черта всей этой группы. Идеалом революционного борца в их представлении являлись террористы-народовольцы».
В ночь на 1 апреля 1907 года петербургская охранка взяла почти весь Боевой отряд во главе с Борисом Никитенко, а так же всех сочувствующих и знакомых. 7 мая в Государственной Думе особое заявление по этому поводу сделал председатель Совета министров империи Петр Столыпин:
«В феврале текущего года Отделение по охранению общественного порядка и безопасности в Петрограде получило сведения о том, что в столице образовалось преступное сообщество, постановившее своей ближайшей целью совершение ряда террористических актов. В целях проверки полученных сведений установленное наблюдение, продолжительное и обставленное большими трудностями, обнаружило круг лиц, как вошедших в состав указанного общества, так и имевших с его членами непосредственные связи. Как выяснилось, встречи происходили на конспиративных квартирах, постоянно менявшихся, при условиях строгой таинственности, и были обставлены паролями и условными текстами в тех случаях, когда отношения были письменными. Установленный наблюдением круг лиц, прикосновенных к преступному сообществу, в числе двадцати восьми человек, 31 марта был подвергнут задержанию.
Вслед за этим прокурор судебной палаты, по данным Отделения, 4 апреля усмотрел указания на признаки составления преступного сообщества, поставившего своей целью насильственные посягательства на изменение в России образа правления (статья 102 Уголовного положения), и предложил судебному следователю по особо важным делам при Петербургском окружном суде приступать к производству предварительного следствия.
В настоящее время предварительным следствием установлено, что у числа задержанных лиц значительное число изобличается в том, что они вступили в образовавшиеся в составе Партии социалистов-революционеров сообщество, поставившее своей целью посягательство на священную особу Государя Императора, с совершение террористических актов, направленных против великого князя Николая Николаевича и Председателя Совета Министров, причем членами этого сообщества были предприняты попытки к изысканию способов проникнуть во дворец, в котором имеет пребывание Государь Император, но эти попытки успеха не имели».
Столыпин говорил депутатам Государственной Думы неправду. Покушение на Николая II придумали начальник царской охраны подполковник Спиридович и начальник петербургской охранки полковник Герасимов.
Сын начальника дворцового телеграфа эсер Петр Наумов дал почитать фельдфебелю из казачьего царского конвоя Ратимову листовку со стихами:
«Царь испугался, издал манифест:
Мертвым свободу, живых под арест.
Нагаечка, нагаечка, нагаечка моя,
Обернись нагаечка, на дурака царя!
Новые идеи властвуют толпой,
Старые злодеи спят в земле сырой,
Все убрались к черту, побросав посты,
Подожди немного, полетишь и ты!»
Листовку обнаружили при обычном негласном обыске и доложили Спиридовичу. На Николая II ни кто не покушался и Спиридович ни как не мог дослужиться до полковника. Нужно было громкое дело, например, лживое покушение на императора, и начальник дворцовой охраны получил от Ратимова показания, что молодой Наумов подбивал его организовать бунт царского конвоя, уговаривал его убить императора, обещая славу народного героя. Спиридович попросил Герасимова найти революционеров, которые на какой-нибудь вечеринке говорили, что было бы славно совершить цареубийство. Герасимов сказал, что об этом как-то говорил студент Петербургского университета Синявский, а за донесением дело не станет. Друзья-жандармы тут же завели агентурное дело «Потенциальные цареубийцы».
За Синявским и Наумовым установили наблюдение и с его помощью вышли на Бориса Никитенко, ставшего во главе Боевого отряда после ареста Зильберберга. Ни каких улик на него, само собой не было, и появилось донесение сексота, что Никитенко дает Наумову нелегальную литературу для распространения среди царских телохранителей. Никитенко встретился с Ратимовым, который сказал ему, что может достать за деньги форму казака царского конвоя и, кажется, получил для этого деньги.
Спиридович арестовал Наумова, отвез в Петропавловскую крепость посмотреть казнь через повешение, и после его колоссального нервного потрясения объявил Наумова главарем шайки цареубийц. Потрясенный Наумов подписал показания о том, что Никитенко с товарищами уговаривал его участвовать в покушении на царя и для этого впустить эсеров во дворец. Можно было выводить взятую эсеровскую группу на суд.
7 августа «Правительственный вестник» напечатал официальное сообщение:
«7 августа в здании судебных установлений, в зале судебной палаты, Петербургский военно-окружной суд приступит к слушанию дела о заговоре на жизнь Государя Императора. Председательствовать на суде будет генерал-майор Мухин, обвинителем со стороны военной прокуратуры выступит помощник прокурора подполковник Ильин.
По этому делу обвиняются:
1. Отставной лейтенант Борис Николаев Никитенко, 22 года; сын коллежского советника Владимир Александров Наумов, 26 лет; именующий себя мещанином Кит Михайлов Пуркин, 27 лет; Мария Алексеева Прокофьева, 22 года; дочь купца Анна Савельева Пигит, 23 года, – в том, что в 1906–1907 годах вступили в преступное сообщество, называвшееся «Боевой Организацией при Центральном комитете Партии социалистов-революционеров», заведомо для них поставившее своей целью насильственное посягательство на жизнь священной особы царствующего императора, на лишение его верховной власти и на изменение в России установлено Основными законами образа правления, и имевшие в своем распоряжении средства для взрыва и склад оружия. Устроив конспиративную квартиру, они сообща заведомо направляли деятельность других членов организации на собирание необходимых сведений, как для совершения цареубийства, так и для задуманного сообществом лишения жизни августейшего главнокомандующего войсками гвардии и петербургского военного округа великого князя Николая Николаевича, – выработали текст условных телеграмм, которыми по указанному адресу следовало извещать членов сообщества о предстоящих проездах августейшего главнокомандующего, подговаривали других лиц лишить жизни Государя Императора посредством кинжала или разрывного снаряда. Они заручились согласием Наумова, принявшего на себя исполнение цареубийства, снабжали его деньгами для обучения пению, на предмет поступления певчим в придворную капеллу, чтобы указанным способом дать ему возможность осуществить цареубийство. С той же целью они приобрели план Баболовского парка, как места обычных прогулок Государя Императора, и план Царскосельского дворца с указание внутреннего пути по нему, где под кабинетом Его Величества предполагали бросить разрывной снаряд. Осуществить задуманное они не успели по обстоятельствам, от их воли не зависевшим, так как 31 марта 1907 года были арестованы. Преступление предусмотрено третьей частью 101 статьи Уголовного уложения.
2. Дворяне: Валентин Викторов Колосовский, 19 лет; присяжный поверенный Михаил Евгеньев Феодосьев, 32 года; София Константинова Феодосьева, 29 лет; присяжный поверенный Борис Фавстов Тарасов, 35 лет; Ольга Петрова Тарасова, 24 года; Антония Магнусова Эмме, 23 года; Вера Александрова Петькова, 22 года; мещанка Лидия Александрова Бибергаль, 27 лет; именующий себя потомственным почетным гражданином Сергей Дмитриев Булгаковский, 29 лет, – в том, что в 1906–1907 годах вступили в вышеупомянутое преступное сообщество, при этом, находясь в постоянных и тесных отношениях с главными руководителями боевой организации, они совместно с ними обсуждали план цареубийства и план лишения жизни августейшего главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, с той же целью исполняли отдельные поручения руководителей организации, предоставляя им свои квартиры для конспиративных свиданий с лицами, доставлявшими сведения о внутреннем расположении Царскосельского дворца, о местах обычных прогулок Государя Императора и получали для сообщества партийную корреспонденцию и условные телеграммы, извещавшие о времени приездов августейшего главнокомандующего, когда именно и предполагалось лишить его жизни. Предаются суду по второй и третьей частям 102 статьи Уголовного уложения.
3. Дворяне: воспитатель Александровского лицея Константин Густавов Эмме, 29 лет; присяжный поверенный Дмитрий Захаров Чиабров, 30 лет; Александр Михайлов Завадский, 28 лет; почетный потомственный гражданин Александр Яковлев Брусов, 28 лет, – в том, что, не принадлежа лично к составу, но зная о вышеупомянутом преступном сообществе, они для подготовления задуманных сообществом указанных тяжких преступлениях в феврале и марте 1907 года, с целью оказать содействия боевой организации предоставляли ее членам свои квартиры, куда можно было проникнуть только по определенным им известным паролям, что предусмотрено параграфом 1 статьи второй и третьей части 102 статьи Уголовного уложения.
За совершенное преступное деяние все вышепоименованные обвиняемые, на основании 23 и 26 статьи и первого пункта 17 статьи приложения XIV тома Свода законов издания 1890 года, об изъятии настоящего дела из общей подсудности распоряжением петербургского градоначальника от 18 июня сего года № 7043, – подлежат предания Петербургскому военно-окружному суду для сужения по законам военного времени.
Возбужденное уголовное преследование в отношении скрывшихся Надежды Филипченко и неизвестных, именовавшихся Сперанским и «товарищем Ириной», – производством приостанавливается впредь до их задержания. Дело в отношении мещанки Валентина Михайловой Картышевой, за недостатком улик прекращено».
21 августа почти все официальные газеты столицы империи опубликовали правительственное сообщение:
«Летом 1906 года сын начальника дворцовой телеграфной конторы в Новом Петергофе Владимир Наумов, двадцатишестилетний молодой человек, не имевший определенных занятий, свел знакомство с одним из казаков лейб-гвардии Собственного Его Величества конвоя, причем в первых же разговорах Наумов стал говорить о непорядках в России, возбуждал казака против существующего правительства, советовал раскрыть глаза на это товарищам, даже рекомендовал убить дворцового коменданта генерала Трепова, обвинял его в установлении крайне тяжелых для конвоя порядков.
О своем знакомстве с Наумовым казак доложил по начальству, которое распорядилось о производстве расследования, а казаку было приказано, не навязываясь на продолжение отношений с Наумовым, вместе с тем и не уклоняться от свиданий с ним, в виду возможности таким образом раскрыть замысел Наумова. В январе 1907 года Наумов вызвал казака к себе запиской. Во время свидания Наумов прямо предложил ему взять на себя, в виду возможности находиться вблизи Государя Императора, выполнение убийства Его Величества, поясняя, что он может это сделать, выстрелив в Государя из ружья или зарубив шашкой. При этом Наумов старался подействовать на его самолюбие, убеждал в том, что он является спасителем отечества, что его имя станет историческим, что Партия социалистов-революционеров немедленно провозгласит его героем. Когда казак решительно отказался от выполнения подобного замысла, Наумов предложил ему содействовать революционной партии доставлением необходимых сведений, и стал подробно расспрашивать об обычных прогулках Государя в Баболовском парке, в местах расположения охраны, о возможности для посторонних лиц проникнуть в парк, причем, узнав, в какой части парка Государь наичаще катается, попросил казака тотчас же набросать план этой местности, а затем подробно изучить все тропинки парка для составления нового более подробного плана.
Во время этого свидания с Наумовым казак обратил внимание на находившийся в квартире рояль. По этому поводу Наумов объяснил, что он учиться пению с той целью, чтобы поступить в придворную капеллу. На прощание Наумов объявил, что хочет познакомить его с другими лицами, с которыми он должен быть вполне откровенен. Было условлено, что он будет вызван письмом, в котором будет указана квартира явки. Кроме того, Наумов сообщил условные пароли, при помощи которых казак мог убедиться, что в конспиративной квартире он встретит именно тех лиц, которые предназначены для переговоров с ним. При входе он должен был заявить: «я от Владимира Александровича», а войдя в квартиру спросить: «здесь ли Ольга Александровна?» и, получив ответ: «я Ольга», разговаривать с этим лицом вполне откровенно. Вместе с этим, Наумов дал казаку для скорейшего разыскивания явочной квартиры чистый бланк визитной карточки, объяснив, что карточка такого же формата будет прибита на дверях помещения, которое укажут ему в письме.
Неделю спустя казак получил записку: «Дорогой мой Коля. Я теперь живу на Садовой улице, дом № 80, квартира 8. Приезжай ко мне, когда можешь, между четырьмя и половиной шестого, но по возможности скорее. Любящая тебя Ольга». Как оказалось, он должен был явиться в квартиру воспитателя Александровского лицея Константина Густавова Эмме, которую легко разыскал по карточке на дверях, где было написано чернилами «Константин Густавович и Антония Магнусовна Эмме». Антония Эмме, по предположению экспертизы, и являлась автором пригласительной записки. Впустил казака, после сказанного пароля, сам Эмме, а на вопрос, здесь ли Ольга Александровна, вышла девица Анна Савельева Пигит, проживавшая в Петербурге под чужим именем Нины Залиниянц. Пигит в разговоре с казаком заявила, что он очень нужен для «их», как человек, близко стоящий к дворцу и могущий давать важные сведения, говорила ему о Перовской и ее значении, но в какие-либо подробные объяснения по поводу своих планов не вступала, поджидая прихода какого-то «нужного человека», которого, однако, казак не дождался и ушел, условившись с Пигит о времени новой встречи.
Спустя несколько дней он зашел в ту же квартиру Эмме, где снова был встречен хозяином и Анной Пигит, которая, оставшись с казаком наедине, стала доказывать ему необходимость убийства великого князя Николая Николаевича и министра Столыпина. Во время разговора пришел Наумов и объявил, что сейчас должен приехать «Капитан» (эту кличку, как выяснилось, носил Борис Николаев Никитенко, отставной лейтенант флота) или его заместитель, прибавив, что если ни кто из них не явится, то казак может быть вполне откровенен и с Пигит. Вскоре пришел «заместитель Капитана» – личность, проживавшая под именем мещанина Кита Михайлова Пуркина и только на суде объявившая, что он в действительности бывший студент Петербургского университета Борис Степанов Синявский, сосланный в административном порядке в Архангельскую губернию и бежавший оттуда. Новый знакомый приступил к казаку с более подробными расспросами – о расположении дворца, о порядках в конвое, особенно живо интересовался, может ли посторонний человек, одевший форму конвойца, проникнуть к Государю, и где можно заказать соответствующее форменное платье, наконец, старался установить, из какого помещения удобнее всего совершить взрыв комнаты, в которой обыкновенно занимается Его Величество. В заключение, по просьбе Синявского, казак набросал план Царскосельского дворца, с обозначением входа, по которому можно проникнуть под видом конвойца.
Следующее свидание состоялось 13 марта на новой указанной Синявским квартире, по Николаевской улице, дом № 14, квартира 33, принадлежавший слушательнице Высших женских курсов Вере Александровой Педьковой, причем паролем служила фраза «дома ли Вера Александровна?» спустя час после прихода сюда казака в отсутствие Педьковой, предупредившей, однако прислугу о предстоящем его приходе, прибыл и Синявский, который объявил, что хочет поговорить о том, как получать сведения о проездах в Царское Село великого князя Николая Николаевича и министра Столыпина. Было решено, что казак будет посылать телеграммы условного содержания, а именно: в депеше должно всегда стоять слово «приезжайте». Слово «захворал» – обозначало утренние часы от 10 до 12, «заболел» – вечерние, от 5 до 10 часов, «Степан» и «Дядя» – великий князь, «Иван» и «Отец» – Столыпин. Таким образом, депеша: «Приезжайте, заболел Иван» означала, что министр приезжает между 5 и 10 часами вечера. Для памяти Синявский, оторвав два листка от лежавшего на столе Педьковой блокнота, дал один казаку, а другой взял себе, и каждый из них на своем листке записал значение условных слов. Телеграммы должно было по указанию Синявского, адресовать: Кирочная улица, дом № 26, квартира 6, Феодосьеву-Никитенко (эта квартира принадлежала присяжному поверенному Михаилу Евгеньеву Феодосьеву).
Свидание казака с членами общества 13 марта было последним. Возвратившись из Петербурга в Царское Село, он доложил обо всем начальству и прекратил дальнейшие отношения со злоумышленниками. Все полученные им письма и другие документы, а именно два пригласительных письма Наумова и Антонии Эмме, визитную карточку, данную Наумовым и оказавшуюся впоследствии совершенно тождественною по форме и материалу с найденной на дверях квартиры супругов Эмме, и листок из блокнота Педьковой с записями об условных телеграммах – он представил к делу.
Одновременно с началом знакомства казака-конвойца с Наумовым розыскные органы стали тщательно следить за лицами, входившими в соприкосновение с ним. При этом было установлено, что Наумов состоит в отношениях с неким Владимиром Штифтаром, членом боевой группы Партии социалистов-революционеров, участвовавшим в организации убийства петербургского градоначальника фон-дер-Лауница, впоследствии казненным. Наблюдение за Штифтаром и его сообщниками в деле убийства фон-дер-Лауница: Гронским, также казненным, и неизвестной особой, именовавшейся «товарищ Ирина», выяснило, что «Ирина» в начале февраля 1907 года поселилась в Петербурге по улице Ярославской, в доме № 1, вместе с отставным лейтенантом Никитенко, а в качестве прислуги у них жила, под именем крестьянки Дарушичевой, интеллигентная особа, оказавшаяся Марией Алексеевой Прокофьевой, родной сестрой Прокофьева, погибшего в декабре 1906 года в Петербурге, в гостинице «Гранд-отель», при сопротивлении полиции, и близко знакомой убийцы министра внутренних дел Плеве – Сазонова, посещавшей последнего в тюрьме под видом его невесты. Как показали результаты дальнейшего наблюдения за Никитенко и «Ириной», они состояли в отношениях со следующими лицами: Наумовым, Синявским, Анной Пигит, а также дворянином Валентином Викторовым Колосовским, привлеченным к дознанию по обвинению и принадлежности к Боевой Организации Партии социалистов-революционеров, и жившим по паспорту Юшкевича, мещанкой Екатериной Александровой Бибергаль, проживавшей по документу Стахович, жившим под именем почетного гражданина Сергея Дмитриева Булгаковского и на суде только открывшим, что он бывший студент Новороссийского университета Моисей Давидов Рогальский, привлеченный в Одессе по делу о преступном сообществе и скрывшийся от следствия и суда, и неизвестным, именовавшимся Валентином Сперанским. Свидания всех вышеперечисленных лиц между собой происходили иногда в квартирах присяжного поверенного Феодосьева и его жены Софии Константиновой, присяжного поверенного Бориса Фавстова Тарасова и его жены Ольги Петровой, и присяжного поверенного Дмитрия Захарова Чиаброва, а так же почетного гражданина Александра Яковлева Брусова.
Начиная с 31 марта все названные лица, за исключением скрывшихся «Ирины» и Сперанского, были постепенно арестованы. Обыски, проведенные у некоторых из них, дали серьезные результаты.
1. У Никитенко оказалось – несколько подложных паспортов, конспиративная переписка, чертеж, указывавший путь, по которому можно было проникнуть внутрь Царскосельского дворца, в помещение под кабинетом Государя Императора, два письма, в одном из которых автор, скрывающийся по инициалами «В.П.», говорит, что «ужасно опечалена инцидентом «с дядей», что означало великого князя Николая Николаевича, на жизнь которого было организованно покушение 13 февраля 1907 года путем положенного на путь Царскосельской железной дороги разрывного снаряда, и спрашивает Никитенко, нужен ли ему тот костюм, что она для него заказывала, и две телеграммы из Царского Села, отправленные 30 марта по адресу Феодосьева-Никитенко и гласящие: одна – «Приезжайте, заболел Степан», а другая – «Приезжайте, захворал Иван».
2. У Феодосьевых найдено большое количество революционной литературы, главным образом для пропаганды в войсках, обширная переписка по организации кронштадского военного мятежа, с указанием причин его неудачи и одной собственноручной заметкой Софии Феодосьевой, списки команд военных судов с кратким обозначением характеристики личного состава в смысле революционного настроения, и много явок различным чинам флота, входящим в состав военно-революционной организации. По этому поводу возбуждено при Петербургском губернском жандармском управлении особое дознание, в порядке 1035 статьи Устава уголовного судопроизводства, к которому София Феодосьева привлечена в качестве обвиняемой.
3. У Педьковой – записные книжки с шифром, рядом зашифрованных адресов, в числе которых указаны квартиры Чиаброва, Тарасова и Брусова, и отметкой о долге в кассу социал-революционной партии.
4. У Ольги Тарасовой – собственноручные записки ее о рассылке революционной литературы во многие местности Российской империи, и письмо, в котором неизвестный автор говорит, что он и его товарищи только в лице Тарасовой и Екатерины Александровны встретили действительных социал-революционеров, людей партийных, даже энтузиастов.
5. У Екатерины Александровой Бибергаль – подложный паспорт на имя Стахович, по которому она жила, паспорта на имя Антона и Мелании Лотоцких, 480 экземпляров седьмого номера «Солдатской газеты» издания Центрально комитета Партии социалистов-революционеров от 4 марта 1907 года, большое количество иногородних адресов, и письмо из Одессы, с просьбой сообщить фамилию военного судьи, который судил двух матросов, казнивших офицера».
Из объяснений, данных по делу обвиняемыми, представляется особенно важным показание Наумова. По его словам, он в ноябре 1906 года познакомился в столовой Технологического института со Штифтаром, который, посещая его и узнав о его нужде в средствах и отсутствии возможности их заработать, пригласил зайти на Зверинскую улицу в квартиру, где в назначенный день соберутся товарищи. В условленное время Наумов пришел в указанный ему дом, где встретил много лиц, которые заходили поодиночке, встречались с кем нужно и расходились, из чего Наумов заключил, что это была явочная квартира революционной организации. На предварительном следствии Наумов объяснил, что эта квартира принадлежала Александру Михайлову Завадскому, но на суде отказался от этого объяснения, заявив, что хозяин помещения ему известен не был.
Здесь он застал Штифтара и Никитенко, которого называли «Капитаном». Никитенко тогда же сказал, что он, как бывший моряк, интересуется революционным движением на форте, а когда Наумов заметил, что такое движение он наблюдал даже в Собственном Его Величества конвое, то Никитенко очень заинтересовался и стал расспрашивать Наумова, часто ли он бывает в Петергофе и Царском селе, а при прощании просил у Наумова разрешения его посещать, на что тот согласился, дав свой адрес. Относительно своих дальнейших соглашений с Никитенко Наумов дал разноречивые показания на предварительном и судебном следствиях. Первоначально он рассказал, что Никитенко во время посещений стал просить его сперва доставлять нужные сведения, не стесняясь расходами, а затем, приходя вместе со Штифтаром, вдвоем стали убеждать его убить Государя Императора в Царском Селе. Когда Наумов заявил им, что к Царскому Селу он никакого отношения не имеет, тогда Никитенко и Штифтар стали уговаривать его совершить цареубийство в Петергофе посредством разрывного снаряда или кинжала, смотря по условиям.
Чтобы дать возможность Наумову приблизится к встрече с Государем, они предложили ему поступить в придворную капеллу и стали давать деньги на обучение пению. Кроме единовременных получек ему регулярно платили свыше двухсот рублей, и еще 31 марта, в день ареста, он получил особо сто пятьдесят рублей. На суде обвиняемый отказался от этой части своего показания, отрицая склонение его Борисом Никитенко к убийству Его Величества, но вместе с тем подтвердил получение им денег от Никитенко в количестве сто двадцать пять рублей в месяц, кроме единовременных получек. Что касается обстоятельств знакомства своего с казаком конвойцем, то все изложенное выше по этому поводу Наумов вполне подтвердил, отрицая, однако, в своем показании на суде подговор казака к цареубийству. Из показаний учителя пения, к которому обратился Наумов в январе 1907 года с просьбой обучать его, видно, что подсудимый все время торопил его в деле обучения, требуя, чтобы подготовить его, Наумова, в три-четыре месяца.
Подсудимый Никитенко на суде объяснил следующее: не принадлежа к Партии социалистов-революционеров, а лишь разделяя ее воззрения, которым он сочувствовал еще во время своей службы во флоте, обвиняемый, по выходе в отставку и, переехав на жительство в Петербург, вошел в более близкие отношения с этой партией, желая посвятить свои силы той части ее деятельности, которая для него окажется более подходящей.
По ознакомлении с партийной организацией он остановился на боевой деятельности, как наиболее отвечающей его способностям и склонностям, но в это время Центральный комитет партии будто бы постановил прекратить террор, как в виду исполненного правительством обещания о созыве второй Государственной Думы, как и того, что террористические акты, в виду их учащения, перестали производить какое-либо впечатление на население. Не разделяя этого взгляда, обязательного, однако, для всех членов партии, он и не вступил официально в ее ряды, а задался целью, за свой личный страх и риск, собирать на всякий случай, для будущего времени, когда взгляды большинства членов партии может под влиянием событий измениться, разные сведения, могущие быть полезными для выполнения покушения на какое-либо высокопоставленное лицо. В этих видах он и вошел в отношения с Наумовым, и другими лицами, не имея, однако, определенного намерения подготовить покушение именно на Государя Императора.
Обвиняемый Синявский в одном из судебных заседаний показал о себе следующее. Будучи выслан в конце 1905 года в административном порядке и прибыв затем в Петербург, он предложил Боевой Организации при Центральном комитете Партии социалистов-революционеров свои услуги, но комитет от них отказался. В виду этого он примкнул к образовавшейся к тому времени беспартийной военно-революционной организации, в которой состоял вплоть до ареста. Хотя в тактику названной революционной группы террор и не входит, тем не менее, он, Синявский, оставался и продолжает быть убежденным сторонником террора, но исключительно центрального, признавая единственно крупные террористические акты, а не мелкие убийства низших агентов правительства. По поводу обстоятельств настоящего дела Синявский объяснил, что он действительно состоял в отношениях с казаком-конвойцем, которого указал ему Никитенко, как человека полезного для революционной партии. Подсудимый расспрашивал казака, без всякой, впрочем, определенной цели, о возможности проникнуть в Царскосельский дворец и уговорился с ним об условных сообщениях относительно приездов в Царское Село великого князя Николая Николаевича и министра Столыпина, но интересовался последними сведениями только для «статистики», которую вел по этому предмету Никитенко.
Остальные обвиняемые, не признавая себя виновными в предъявленных к ним обвинениях, указали на свою непричастность к настоящему делу.
Приговором суда, последовавшим 16 августа, подсудимые Никитенко, Синявский и Наумов признаны виновными в приготовлении, по соглашению между собою, к посягательству на жизнь священной особы и присуждены, по лишении прав состояния, к смертной казни через повешение. Никитенко, Синявский, а также Пигит, Бибергаль, Рогальский и Колосовский признаны виновными в участии в сообществе, составившемся для учинения насильственного посягательства на изменение существующего в России образа правления, и последние четыре осуждены, по лишении прав состояния, к каторге – Колосовский, как несовершеннолетний, сроком на четыре года, а остальные на восемь лет каждый. Прокофьева, Тарасова, Педькова, Константин и Антония Эмме признаны виновными в пособничестве означенному обществу и осуждены, по лишении прав состояния, к ссылке на поселение. Остальные обвиняемые – супруги Феодосьевы, Тарасов, Чиабаров, Брусов и Завадский по суду оправданы, по недоказанности обвинения».
Охранке и жандармам заклеймить обвиняемых как участников широкомасштабного антимонархического заговора не удалось. В правительственном сообщении ничего не было сказано о заявлениях подсудимых о том, что следствие выбивало у них показания всеми доступными для подонков с государственными удостоверениями средствами. Общество в тысячах листовок читало заявление на суде Наумова: «Я совершил величайшую подлость и не вижу, чем я могу ее искупить – я оговорил и очернил Никитенко. Сказанное мной на следствии – неправда. Ни кто меня не вовлекал и к убийству царя не подстрекал». Общество читало и официальные заявления Никитенко и Синявского о том. Что никакого антицарского заговора не было, хотя по отношению к своему народу он его заслуживает. Все жители Петербурга, спокойно гулявшие в Баболовском парке в обычное время, понимали, что нарисовать его план может каждый желающий, а также знали о том, что план Царскосельского и Петергофского дворцов с окружающими их садами, парками и постройками, неоднократно публиковался в газетах и журналах. Все понимали, что эсеровские боевики, взорвавшие Сипягина и Плеве, и еще сотни сановников – это не карапузы в песочнице, с совочками наперевес идущие в атаку на самодержавие, а именно так в невменяемых полицейских отчетах выглядела группа Никитенко. Общество в тысячный, со времен Павла первого, раз увидело, что оно совершенно не интересует Зимний дворец, холопы и холуи которого озабочены только тем, чтобы постоянно залезать в казну и карманы подданных. Вся имперская интеллигенция отчетливо понимала, что все «царское покушение» высосано из пальца Царской комендатурой и Петербургским охранным отделением, полностью ими спровоцировано, инспирировано и раздуто до таких пределов, когда их инициаторы великолепно награждаются самодержавием. Спиридович, наконец, получил в августе 1907 года чин полковника Отдельного корпуса жандармов, Герасимов стал генерал-майором, начальник имперского конвоя и нашедший у казака листовку офицер получили ордена, а самого казака, на самом деле имевшим чин фельдфебеля, произвели в хорунжие. Никитенко и Синявского, как «главных обвиняемых», и Наумова, как «нераскаявшегося преступника, стремившегося ввести в заблуждение суд» мучительно повесили, остальных обвиняемых отправили на каторгу и ссылку, и все это судилище значительно пополнило Партию социалистов-революционеров людьми и деньгами.
Общество с уже привычным удивлением к самодержавному презрительному идиотизму обсуждало его фантастическое заявление о том, что «террористические акты, в виду их учащения, перестали производить какое-либо впечатление на население». Теперь вся империя, все сто пятьдесят миллионов подданных были официально уведомлены о том, что в стране есть мощная революционная сила, за милую душу сотнями взрывавшая очумевших от безнаказанности холопов самодержавия, и это самое самодержавие не может, не хочет и не умеет защитить этих самых сановников от покушений. Когда в 1917 году самодержавие рухнуло, за него не заступилась ни одна имперская политическая сила – ни белые, ни красные, ни зеленые, ни богатые, ни бедные, ни умные, ни глупые, ни чиновные, ни интеллигентные люди. «Как царь с нами – так и мы с царем», – повторяли в обществе крылатое выражение Владимира Ульянова-Ленина. Теперь, в 1917 году, все сто пятьдесят миллионов подданных четко знали, что есть революционная замена невменяемому существующему строю в лице активных оппозиционных романтиков, сорок лет погибавших за народное счастье, они сильны и у них есть программа счастья, для всех, даром, и никто не останется обиженным. Самодержавие активно создавало большое сословие людей, которые должны были отвыкнуть работать и жить только за счет других людей, наивно и бездарно, по вековой привычке, думая, что эти обленившиеся бездельники его защитят в случае народного возмущения, хотя любому грамотному человеку было совершенно очевидно, что бездельники и лентяи могут говорить только «дай», и никогда не скажут «на, возьми». Теперь для победы революции монархии оставалось только вооружить подданных и послать их на никому не нужную страшную гибель, обрекавшую их семьи на десятилетия нищеты и бед, и она это успешно сделала в 1914 году, вооружив и обучив смерти пятнадцать миллионов подданных и убив и искалечив три миллиона из них. Остальные двенадцать миллионов погибать и калечится не захотели, повернули штыки и убийственно воткнули их в убивающую их для разнообразия своей прекрасной жизни самодержавную монархию.
В ответ на заявление в Государственной Думе о псевдозаговоре на Николая II и председателя правительства, 7 мая 1907 года депутаты-эсеры ответили, что Партия социалистов-революционеров никакого заговора на императора не устраивала, а сам «заговор» выдуман и организован охранкой и жандармами в провокационных целях:
«Центральный комитет заявляет, что партия вела, ведет и будет вести до фактического свержения самодержавия террористическую борьбу, стараясь довести ее до максимальных размеров; что эта борьба направлена против всех агентов правительственной власти, не исключая и представителей династии; что партия никогда своих террористических актов и замыслов не скрывает.
По поводу предъявленного обвинения Центральный комитет вторично подтверждает, что данной группе лиц, искусственно составленной следственной властью, никакого поручения на совершение террористического акта против царя дано не было, и что эта группа, часть которой действительно состоит в Партии социалистов-революционеров, такого покушения не подготавливала».
За мерзости царских опричников предстояло отвечать Зимнему дворцу, но объяснить ему это было совершенно невозможно. Десятки самых высокопоставленных лиц говорили и говорили самодержавию, что охранные отделения и жандармские управления берут ему билеты в Екатеринбург и Алапаевск, но самодержавие их не слушало и даже очень злилось за правду на своих действительно верных слуг.
Герасимов, теперь уже генерал-майор Отдельного корпуса жандармов, прекрасно понимал, что для улучшения своего материального и морального благосостояния, особенно после общеимперского позора в апреле 1907 года, ему нужно вернуть Азефа в ряды эсеровских террористов. Руководитель имперского политического сыска приказал Азефу возобновить террор против тех, кто платил ему жалование, давал чины, ордена и денежные премии. У Герасимова и Азефа все получится, они организуют и предотвратят несколько «центральных покушений», погубят десятки молодых людей, набьют свои карманы деньгами до упомрачения и благополучно переживут ужасный 1917 год. Тем, кто дал им власть для ведения массовых провокаций – Николай II и Столыпин – будут расстреляны. Вместе с ними и за ними, еще долгие-долгие десятилетия, будут мучительно гибнуть миллионы и миллионы ни в чем неповинных людей, и эта ужасающая вакханалия смерти сможет закончиться только в конце XX столетия. Предупреждения Зимнему дворцу в 1880–1917 годах о том, что все произойдет именно так, насчитываются в российских государственных архивах десятками, но им монархия внимать не захотела, почему-то решив, несмотря ни на что, все-таки отправиться в небытие, утянув с собой как можно больше подданных. У нее это получилось.
В феврале 1907 года в финском Таммерфорсе состоялся Второй съезд Партии социалистов-революционеров. На съезде было решено восстановить распущенную Боевую Организацию. Азеф был опять избран в Центральный комитет и получил поручение возглавить новую Боевую Организацию, главным делом которой должно было стать убийство Столыпина. Выдающийся политический деятель последних лет существования Российской империи Петр Аркадьевич Столыпин (1862–1911), ставший после отставки Сергея Витте председателем Совета министров и министром внутренних дел, направил свои недюжинные способности на спасение того, что спасти было нельзя. В своей деятельности Столыпин практиковал погромы и военно-полевые суды, массовые казни людей, многие из которых, по имперскому обыкновению, были не виновны, или не заслуживали смерти за то, что они сделали. Именно Столыпин подготовил и провел роспуск первой и второй Государственной Думы. Он как помещик-консерватор, считал, что опорой консервативной навсегда монархии может стать зажиточное крестьянство. Столыпин всеми силами стремился подавить революционное решение социальных имперских проблем, жестоко давил крестьянские волнения, в июне 1906 года изменил, конечно, с нарушением закона, конституцию ограничивавшую после революции 1905 года права Николая II, что вошло в российскую историю как «государственный переворот 3 июня 1906 года». 9 ноября 1906 года он подготовил подписанный императором закон о выходе крестьян из общины на хутора, отруба и свободные земли в Сибири. Выделенные самодержавием на это колоссальные бюджетные деньги были, конечно, успешно разворованы исполнявшими монаршую волю чиновниками, и в новую крестьянскую безобщинную жизнь за одиннадцать лет смогла перейти только около четырех миллионов безземельных подданных, и этого количества людей было очень мало для спасения неспасаемой монархии. Впрочем, Столыпин 9 ноября 1906 года еще не знал, что в награду за продление жизни сгнившей империи будет застрелен 1 сентября 1911 года в киевском оперном театре при попустительстве и помощи спасаемой империи. Дело житейское. В начале 1907 года Столыпин еженедельно слушал доклады Герасимова о возобновляемой им совместно с Азефом центральной провокации, и не возражал против использования главным имперским охранником любых приемов. Именно такой же, как Азеф, секретный сотрудник Киевского охранного отделения и застрелит его через четыре года, поставив в деле провокации жирную столыпинскую точку.
В 1907 году Партия социалистов-революционеров отменила свое решение пятилетней давности, запрещавшее покушаться на Николая II. В 1902 году царь не был сильно вовлечен в политическую борьбу и основные массы населения, особенно крестьяне, считали, что министры, губернаторы и прочие холопы самодержавия блокируют от него информацию о страданиях имперского народа. Революция 1905 года, начавшаяся с ужасающегося Кровавого воскресенья, все изменила. Слова крестьян к эсерам: «Вы царя не замайте!» сменились общим пониманием того, что император лично несет ответственность за все то, что его именем творили в империи его чиновно-сановные холопы. После разгона второй Государственной Думы цареубийство в Партии социалистов-революционеров стало политически своевременным и целесообразным. Столыпин, использовавший провокационный «заговор против царя» для разгона второй Государственной Думы, теперь, летом 1907 года, получил заговор настоящий. Возможно, он не очень расстраивался по этому поводу – имперский избирательный закон был изменен и демократическая часть населения была отстранена от выборов в третью Государственную Думу, репрессии против революционеров успешно росли, надежды общества на то, что самодержавие пойдет хоть на какие-то уступки хотя бы не революционным, не оппозиционным, а только лишь умеренно-либеральным слоям подданных, были изжиты. То, что теперь у революционеров были аргументы только за цареубийство, а не против, как раньше, Столыпина, возможно, интересовало мало. На заседании Центрального комитета Партии социалистов-революционеров в финском Выборге Азеф заявил: «Я глубоко убежден, что только цареубийство может изменить создавшееся политическое положение, неудержимо развивавшееся в сторону реакции» провокационная деятельность охранных отделений настолько переплелась с эсеровским терроризмом, что отличить, где кончается партийный террор и начинается провокация, стало невозможно. Центральный комитет Партии социалистов-революционеров поручил Азефу и его Боевой Организации убить Николая II и Столыпина, а остальные террористические акты проводить Летучему боевому отряду «Карла». Через два года Савинков напишет: «Все боевое дело неизбежно и неизменно строиться не только на самопожертвовании, но и на обмане».
Азеф предложил разбомбить Николая II с воздушного шара новой конструкции, запущенного из Финляндии на Царское Село с большим грузом динамита. При взрыве сами исполнители почти не рисковали. Новый воздушный шар создать не удалось, и Савинков предложил совершать на сановников открытые нападения большими террористическими группами, производить минные взрывы на расстоянии и использовать в терроре новейшие технические изобретения. Азеф блокировал предложения Савинкова и вместо него назначил своим заместителем П.Карповича, в 1901 году застрелившим министра народного просвещения и бежавшего с каторги к эсерам. Карпович резко и прямо говорил товарищам: «оковы, столь долго угнетавшие Россию, готовы пасть. Еще натиск – и прекратятся кровавые оргии российского бюрократизма, и расчистится путь к созданию новой России. Нас вешают – мы должны вешать. С чистыми руками, в перчатках, нельзя делать террор. Пусть погибнут тысячи и десятки тысяч – необходимо добиться победы. Крестьяне жгут усадьбы – пусть жгут. Людям есть нечего, они делают экспроприации – пусть делают. Теперь не время сентиментальничать – на войне, как на войне!»
До лета 1908 года Савинков не участвовал в терроре и находился в Европе. Азеф несколько раз наводил на него полицию, но Савинков каждый раз непостижимо уходил из поставленных сетей, даже из парохода, который встречали на пристани группы сыщиков. Когда к Савинкову обращались будущие террористы с просьбой дать им дело, он отвечал: «В деле террора малейшее насилие человека над собой неуместно. Нужно и можно идти в террор только тогда, когда человек психологически не может в него не идти, когда он примирится с необходимостью умереть». Азеф знал, что делал, когда выводил Савинкова из террора и выдавал его полиции. Для поднятия своего авторитета Азеф воспользовался колоссальным авторитетом бежавшего с каторги, умиравшего Григория Гершуни, обращавшегося к товарищам:
«Пред нами встает гром революции, смертный бой с ненавистным чудовищем. Сбылось предсказание – последние да будут первыми. Россия сделала гигантский скачек и сразу очутилась рядом с Европой, но оказалась впереди ее. То, что в ней происходит – все это не может не быть чревато сложнейшими благоприятными последствиями для всего мирового трудового народа, и России, по-видимому, в XX веке суждено сыграть роль Франции XIX столетия. Какое счастье выпало на долю партии! Сеется в унижении – восстает во славе, сеется в немощи – восстает в силе.
Чир привело меня в безумный восторг, так это – позиция крестьянства. Вот победа наша, действительно выстраданная! Столько насмешек, издевательства пришлось партии перенести из этого вопроса! И вы с полным правом можете сказать себе, что, если бы не настойчивость партии в этом пункте, если бы не ее предварительная работа, – степень сознательного отношения крестьянства была бы совсем другая.
Страна подымается, рвет рабские оковы, и сквозь мрак мы видим отблески зари восходящей над Россией свободы. Ужас захватывает душу при мысли о той страшной цене, которой куплена эта заря, о чудовищно тяжких жертвах, понесенных народом. Вечным позором да ляжет на продажные головы виновных эта ответственность за эти жертвы, и да будут они вечным укором тем, кто не препятствовал шайке куртизанов и авантюристов терзать исстрадавшуюся и измученную страну. Тем больше мужества и гражданской честности требуется в этот великий момент от тех, кто стал на защиту интересов и свободы народа, тем больше испытаний вас ждет впереди, товарищи Партии социалистов-революционеров!
Много будет попыток предать и продать народ за чечевичную похлебку, которую умирающий режим готов уступить буржуазии, и на плечах народа и революционеров, самоотверженно вынесших всю тяжесть борьбы, устроить свое мещанское благополучие. Отойдет от вас холодные к интересам трудового народа, попытаются прийти ищущие популярности, трусливо прятавшиеся раньше. Партия не будет жалеть о первых и отвергнет вторых. С надежным компасом – свобода и счастье трудового народа – социалистическо-революционная партия пробьется сквозь ряды открытых врагов и лицемерных друзей!
С твердой верой в политический такт, мужество и самоотверженность социалистическо-революционной партии, в силу и стойкость трудового народа, мы бодро глядим в будущее России».
Азеф опять встал во главе эсеровского террора и опять уже не все докладывал Герасимову. Азеф понимал, что если он с товарищами убьет царя – его казнит охранное отделение, а если он сорвет цареубийство – его двойную игру определят товарищи. Чтобы оттянуть развязку, Азеф решил выдать уже победно конкурирующего с ним «Карла», чья звезда в 1906 году ярко взошла на обширном имперском террористическом небе.
В середине лета 1906 года из Прибалтики в революцию пришел письмоводитель судебного следователя Рижского уезда Альберт Трауберг. В июле были казнены Лев Зильберберг с товарищами по Боевому комитету при Центральном комитете Партии социалистов-революционеров и в эсеровские террористы со всей империи пошли молодые люди, читавшие и перечитывавшие предсмертные письма жене-соратнице «Ирине» отчаянного Льва, сменившего само Азефа во главе имперского революционного террора:
«Я умираю, глубоко сознавая, что должен умереть. В прошлом много-много пережито прекрасного, счастливого, чудесного. Мы все умираем по донной мерке. Мы из мертвецкой.
Я счастлив – ты не здесь, не в тюрьме. Я счастлив – ты думаешь обо мне. Это облегчает мне последние дни и облегчает конец. Я оброс черной бородой и волосы стали длинные. Я их ношу так, как ты любила – вверх. Иногда, в полузабытьи, мне кажется, что милая рука проводит по ним.
Я отказался видеть дочку. Для каждого человека есть предел духовных страданий. Это выше моих сил, мой предел. Я не могу. Когда я представляю себе ее, эту маленькую девочку, которую так люблю, я не могу. Я знаю, что и я, у которого ни один человек, кроме тебя, не видел слез, что и я заплачу, как она, ребенок, при жандармах.
К предстоящему концу отношусь спокойно, и ни один из этой своры, окружавшей меня последние пять месяцев, не мог бы сказать, что когда-нибудь заметили во мне хотя бы малейшее волнение. Посылаю тебе траву и лучшие образцы бедной флоры нашего крепостного двора для прогулки, я их засушил для тебя.
Мое последнее и страстное желание, чтобы у нашей девочки была бы мать, с которой она бы жила и росла. А когда она выросла бы, ты ей показала бы те прекрасные страницы твоей тетради и рассказала бы ей, как я любил тебя. Ты бы сказала, что я расстался с самым большим для меня, – с этой великой любовью, с жизнью, – в борьбе против горя и страдания других.
Прощай, друг, прощая, милая, прощай, любимая. Прощай. Это ужасное слова как будто носится в воздухе и, как звук колокола, замирая, становиться все тише и тише.
Прощай.
Петропавловская крепость, 8 июля 07 года».
Смелый и настойчивый, с железным характером Альберт Трауберг, он же «Карл», он же «Иван Иванович» с помощью Петербургского областного эсеровского комитета создал «Летучий боевой отряд Северной области» и в том же полугодии 1906 года расстрелял генералов Мина и Павлова, и ранил адмирала Дубасова. Штаб отряда «Карла», динамитная мастерская, школа террористов, с полным моделированием политического убийства, включая бомбометание, револьверные залпы и удары кинжалом, находились в Финляндии, в Або. Каждый шедший на дело террорист оставлял свою автобиографию и фотографировался в собственной фотографии для истории. «Карл» лично отобрал своих боевиков, дружных аскетов, старавшихся жить даже не на партийные деньги, а на собственные заработки.
«Карл» построил выполнение террористических актов в виде выпадов, налетов, коротких ударов. Его агенты и сочувствующие сообщали отряду, где и как можно убить сановника, боевики приезжали из Финляндии, убивали и опять скрывались за границу, укладываясь в несколько часов. Особое отношение у «Карла» было к тюремному начальству, в 1907 году почему-то решившего, что с революцией в империи закончено навсегда, и поэтому можно в застенках спокойно доводить революционеров до смерти.
По приказу из Петербурга в имперских тюрьмах в 1907 году вводился очень суровый режим, с суровыми карами в отношении к политическим заключенным, включая невозможные ранее телесные наказания. Количество забитых и погибших уже в тюрьмах революционеров стало намного больше, чем их товарищей погибало на эшафотах, и на насилия против арестованных революционеров ответили убийствами тюремщиков, и их было десятки.
В течение 1906–1907 годов отряд «Карла» застрелил избивавшего заключенных начальника Алгачинской каторжной тюрьмы Бородулина, начальника петербургских «Крестов» Иванова, начальника тюрьмы Гудима, начальника Читинской каторги Метуса, а в октябре 1907 года член «Летучего отряда» Евстолия Рогозинникова, студентка Петербургской консерватории по классу фортепиано, из револьвера в упор застрелила начальника Главного тюремного управления генерала А.Максимовского. Когда террористку привезли в Петербургское охранное отделение к Герасимову, обвешенная под одеждой бомбами, Рогозинникова чуть не взорвала центр имперского политического сыска. Все трое боевиков «Карла», убившие тюремщиков, были быстро повешены по приговорам военно-полевых судов, но тюремное начальство стало вести себя совершенно по-другому, не очень желая попасть под эсеровские револьверы и бомбы.
«Карл» действовал не только открытыми нападениями, но практиковал и «каскадные теракты», поражавшие общество смелостью и неожиданностью. Совместно с группой инженера Белоцерковцева, контролера-механика петербургского участка Северо-Западной железной дороги, имевшим доступ на все посты по линии Петербург-Варшава, «Карл» задумал взрыв императорского поезда. Белоцерковец составил подробный план «Высочайших выездов на поездах и автомобилях», и отметил на всех маршрутах наиболее удобные места для взрыва Николая II или других высших имперских сановников. «Карл» и Белоцерковец встречались только на конспиративной квартире. Случайно в ней прислуга обнаружила две бомбы, которые в нарушение всех партийных инструкций оставила член группы Белоцерковцева, и сообщила в полицию. В засаду попали и Белоцерковец и «Карл», но Альберт Трауберг непостижимо скрылся из явки во время предварительного допроса.
Весной 1907 года погиб отряд Никитенко, и «Летучий боевой отряд Карла» перешел в непосредственное распоряжение Центрального комитета Партии социалистов-революционеров, поручившего его вниманию Азефа. С этого момента у «Карла» начались неудачи.
«Летучий отряд» подготовил покушение на военного министра Редигера, установив связи с некоторыми из писарей Главного штаба. По четвергам в военном министерстве проходили заседания Военного совета, на которых всегда присутствовал министр.
Утром 19 июля из Финляндии в Петербург приехали террористка и боевик из отряда «Карла». В столовой на Вознесенском проспекте, против военного министерства, штабной писарь подал ей условный знак столовым ножом, что министр на Военном совете в здании министерства. Террористы пошли на места, выбранные для стрельбы и были взяты полицией, отобравшей у них четыре браунинга с запасными обоймами.
Вскоре после этого провалился план взрыва петербургского градоначальника генерала Драчевского, вдруг не появившегося на месте, где его ждали два члена отряда «Карла» с бомбами. Все неудачные теракты были утверждены и одобрены Азефом.
«Карл» провел совещание отряда на базе в Финляндии и предложил Азефу и Центральному комитету провести каскадный террористический акт – одновременно убить главного имперского тюремщика Максимовского, петербургского градоначальника Драчевского, министра юстиции Щегловитова, а потом взорвать Совет Министров во время чрезвычайного заседания. Министр юстиции и градоначальник должны были быть застрелены при выезде к месту расстрела главного имперского тюремщика.
Утром 15 октября 1907 года приехавшие из Финляндии террористы «Летучего отряда» с бомбами и револьверами заняли места по боевому расписанию, ожидая сигнала от Рогозинниковой, которая после расстрела Максимовского должна была выбросить из окна тюремного управления револьвер, а агент, увидевший это, успел бы предупредить боевиков, охотившихся за Щегловитовым и Драчевским, что бы они вышли на их маршруты.
Рогозинникова зашла в Главное тюремное управление, застрелила генерала Максимовского, но выбросить пистолет в окно ей не дали. Террористы «Летучего отряда» сдали бомбы техникам и вернулись на финскую базу. «Карл» послал своих террористов убить сановников, прибывших 18 октября на похороны Максимовского, но их взяли с бомбами и револьверами у входов на Волково кладбище. Когда Азеф рассказал Герасимову, как «Карл» собирается взорвать Совет министров, главный имперский охранник потребовал у главного имперского террориста любой ценой выдать ему руководителя «Летучего боевого отряда Северо-Западной области». Пока Азеф и Герасимов торговались боевик «Карла» Александра Севастьянова 21 ноября швырнула бомбу в московского генерал-губернатора и командующего Московским военным округом генерал-лейтенанта С.К.Гершельмана. Генерал-лейтенанта контузило взрывом, а Севастьянову, крестьянскую фельдшерицу, повесили 7 декабря по приговору военного суда. Через день империя читала в эсеровской газете «Знамя труда» ее некролог: «К числу самоотверженных бойцов террора, погибших от руки палача, прибавилось новое имя. В Москве казнена А. Севастьянова, с бомбой в руках вышедшая по поручению Центрального боевого отряда Партии социалистов-революционеров на московского генерал-губернатора Гершельмана. Покойная стала в ряды Партии социалистов-революционеров еще тогда, когда последняя только зарождалась. В конце 1901 года она была уже арестована и сослана на шесть лет в Сибирь, откуда вскоре бежала и с тех пор неустанно вела трудную, замкнутую от мира, суровую конспиративно-боевую работу. Мир ее праху! Живая душа ее не знала мира, и самая смерть ее является таким же призывом к упорной, самоотверженной борьбе, как вся ее жизнь».
Герасимов и Азеф зарабатывали деньги, чины и ордена, а революционная империя жила насыщенной террористической жизнью. Осенью и зимой 1907 года в Брянске застрелили жандармского ротмистра и помощника пристава, на Волыни – полицейского надзирателя, ранили начальника тюрьмы и полицмейстера, в Пензе под аккомпанемент взрывов убили губернатора, ранили полицмейстера, в Астрахани застрелили начальника тюрьмы, в Оренбурге – заместителя прокурора, в Ярославле – тюремного надзирателя, на Урале – жандармского ротмистра, в Уфе – тюремного инспектора, в Одессе – пристава, его помощника, околоточного надзирателя и охранявших их городовых, ранили полицмейстера, в Севастополе бросили бомбы в коменданта города и в охранное отделение, затем взорвали тюрьму, из которой бежали десятки заключенных, в Красноярске застрелили председателя военно-окружного суда и начальника тюрьмы, в Тобольске – начальника тюрьмы, на Северном Кавказе – генерал-губернатора, в Туркестане – жандармского полковника, пристава. Под аккомпанемент взрывов и выстрелов в Российской империи открывалась Третья недемократическая Государственная Дума. На ее первом собрании император Николай II произнес: «Помните, что вы созваны мной для содействия мне в деле укрепления у нас порядка и правды. Напоминаю о своих неоднократных указаниях, что нарушение чьих-либо прав собственности никогда не получит моего одобрения». С этого момента империя и монархия начала обратный отсчет своего последнего десятилетия.
Эсер-литератор и охотник за провокаторами В.Л.Бурцев обратился к «Карлу» со сведениями о подозрительных моментах в террористической деятельности Азефа и в «летучем боевом отряде» заговорили о возможном неподчинении куратору из Центрального комитета, сразу вспомнив, что сбои в террористической работе начались с момента их подчинения Азефу. Главный имперский провокатор теперь должен был так выдать «Карла» Герасимову, чтобы не выдать себя товарищам по оружию.
Азеф дал охранникам очень подробное описание «Карла», которое они до сих пор не имели и сказал, что его база находится в Финляндии, рядом с границей и с железной дорогой, сказав Герасимову: «Пока он на свободе, вы ни когда не сможете быть спокойны: у него всегда полно разных планов, один смелее другого». Охранники, сыщики, филеры установили круглосуточное наблюдение на всех железнодорожных финских станциях у российской границы и в конце ноября 1907 года в местечке Коломяки «Карла» с архивом «Летучего боевого отряда» по личному приказу Столыпина в нарушение всех финских законов арестовали и вывезли в Россию. Только через полмесяца Азеф сообщил Герасимову, что арестованный в Коломяки террорист отряда «Карла» и есть сам «Карл», Альберт Давыдович Трауберг, 1880 года рождения. В архиве «Летучего боевого отряда Северной области» были не только автобиографии и фото всех его членов, но и план взрыва Совета Министров.
Один из членов отряда «Карла», Всеволод Либединцев, мать которого была итальянкой, несколько лет жил в Италии под именем Марио Кальвино и с этим паспортом вернулся в Россию, как астроном и математик работать в Пулковской обсерватории, а как боевик – совершать террористические акты против самодержавия. Талантливый и богатый Либединцев, знавший английский, французский, немецкий, итальянский языки, блестящий математик, имевший научные труды, музыкант и художник, товарищ выдающегося писателя Леонида Андреева, приехал в Петербург как корреспондент нескольких итальянских газет и был аккредитован в Государственном совете, где заседал Совет министров, и в Государственной Думе. Динамит для взрыва заседания Совета министров, на которых почти всегда присутствовали в корреспондентских ложах журналисты, Кальвино планировал пронести на себе и в портфеле.
«Карл» не говорил Азефу имени Либединцева, но сказал, что взрывать Столыпина и министров будут корреспонденты, и что бомбы, возможно, уже в здании Государственного Совета. После ареста «Карла» в Финляндии с планом взрыва в Государственном Совете, несмотря на общероссийский скандал, начали досматривать одежду и личные вещи, а всех аккредитованных журналистов подвергли тотальной проверке. Бомб в здании не нашли, динамита при обысках-досмотрах не нашли, эсеров-корреспондентов также не нашли, но Герасимов просто заявил, что предотвратил взрыв правительства и, как обычно, был награжден и обласкан. Во главе «Летучего отряда» вместо «карла» стал Либединцев-Кальвино и начал готовить убийства великого князя Николая Николаевича и министра юстиции Щегловитова.
Либединцев подготовил теракт и доложил о нем Азефу. 1 января 1908 года царь устраивал в Зимнем дворце торжественный прием для сановников, и несколько групп боевиков должны были взорвать Николая Николаевича и министра по дороге к императору. Азеф бросился к Герасимову, а тот – к взрываемым сановникам отговаривать их ехать к царю на прием. 1 января 1908 года маршруты к Зимнему дворцу от домов великого князя и Щегловитова были забиты филерами и сыщиками, получившими приказ арестовывать всех бомбистов, и вообще всех, кто может вызвать подозрение. Герасимов руководил захватом «Летучего отряда» из кафе-кондитерской на Михайловской площади, напротив дворца великого князя. Из этой же кондитерской руководил своими террористами Либединцев, и его служба наблюдения первой опознала Герасимова и его штаб. Террористы тихо и незаметно снялись со своих маршрутов, и ушли из-под наблюдения.
Полтора месяца «Летучий отряд» во главе в Кальвино-Либединцевым чуть-чуть не ежедневно с бомбами и револьверами в полном составе выходил на петербургские улицы взрывать сановников и везде натыкался на филеров. Полицейские видели, что боевики «Карла» идут напролом, и не хотели при аресте взрываться вместе с ними. Когда подробности всей этой неимоверной истории узнали в Европе во всех ее неприглядных для монархии деталях, разразился грандиозный шумный скандал, во время которого империя в очередной раз хохотала над своими сановниками, которые весь январь и февраль 1908 года боялись высунуть свой нос на петербургские улицы даже для царского доклада. Монархическое правительство жило на осадном положении и об этом знала вся страна, молодежь которой читала манифест террористов «Летучего отряда»: «Мы хотим пойти на смерть рядовыми безымянными солдатами партии».
Когда абсурдность этого самодержавного позора превысила все мыслимые пределы, Герасимов под угрозой разоблачения заставил Азефа выдать боевиков «Карла», хотя они оба понимали, что это конец провокаторской эпопеи главного имперского сексота. 20 февраля 1908 года девять боевиков Либединцева с бомбами и револьверами были взяты недалеко от домов великого князя Николая Николаевича и министра Щегловитова. Несмотря на продуманность арестов, все они оказали вооруженное сопротивление, но бомб им взорвать не дали. Боевики «Карла» вообще не встречались друг с другом на явках и конспиративных квартирах, а разговаривали только в петербургских церквях, на коленях во время всеобщей молитвы, и определить их без предательства было невозможно. В Партии социалистов-революционеров в открытую грозно заговорили, что провокатор находится в Центральном комитете, и для Азефа начался обратный отсчет его предательского времени.
«Карла» и его бойцов, взятых еще в Финляндии, судили военным судом и повесили. Группу Либединцева судили почти тогда же. Четверо боевиков и три террористки во главе с Кальвино встали под висельные петли, и потрясенный Леонид Андреев написал свой ужасающий «Рассказ о семи повешенных», от которого у всей империи волосы встали дыбом. На сторону революционеров начала переходить монархическая армия, и это совершенно очевидно гарантировало чрезвычайно кровавый конец монархии, династии и империи, до которого уже оставались считанные годы.
Партия социалистов-революционеров активно занималась пропагандой в армии, создав для этого особые военные организации во главе с Центральным военным бюро при Центральном комитете. Работой среди военных руководил опытнейший специалист-революционер Станислав Михалевич, «Ян», за время существования партии уже трижды побывавший в сибирской ссылке. Количество издаваемой и распространяемой пропагандистской литературы среди всех подданных империи, включая, конечно, и военнослужащих, было огромным, однако, в офицерской среде революционные идеи распространялись с трудом. В партию вступали, в основном, бывшие офицеры, но очень редко действующие. Более активно создавались эсеровские кружки среди солдат, нижних чинов. Пропаганда агитация стало широко проникать в армию после 1905 года, когда войска стали активно использовать в подавлении революции, особенно в охране многочисленных тюрем, централов, каторг. Прасковья Ивановская писала в своих воспоминаниях «В Боевой Организации» о своем пребывании в Петропавловской крепости:
«Когда в тюремном дворе собиралось много солдат-семеновцев, которых интересовали наши решетчатые окна, кто-нибудь из окон обращался к ним: «Товарищи солдаты! Не слушайтесь начальства, не убивайте своих братьев-рабочих, не обагряйте руки отцовской кровью. Вы – дети рабочих. Когда мы устраивали стачку, мы хотели улучшить положение ваших отцов, матерей, братьев и сестер. Нам и вам нужна свобода!»
Слова произносились и говорились самые простые, обыкновенные, но тон и выражение производили потрясающее действие. Солдаты напряженно вслушивались в непривычные для их уха слова, они ближе подвигаются к тюремной стене, отделявшей нас. Выбегал фельдфебель или офицер, махал руками и загонял солдат вовнутрь. Проходит пятьдесят минут – снова солдатская группа во дворе. Громко, отчетливо звучат слова, проникнутые нежной мольбой, любовью, горячим призывом: «Братья-солдаты! Не пятнайте свою совесть, не берите великий непрощаемый грех на душу, не проливайте крови ваших отцов, братьев, матерей. Ваши отцы – крестьяне, откуда вы сами вышли, и братья-рабочие долго жили в положении огромных здоровых волов, слепо работая весь день не на себя и повинуясь одному погонщику. Но вот они прозрели, надетое на них ярмо им опостылело, им захотелось быть вольными людьми, не дохнуть с голоду, учить детей, как учат господа своих, работать на себя и для себя. Вас, товарищи, братья-солдаты, ослепленных и оглушенных вашим начальством, посылают ограждать это рабство, вас заставляют убивать отцов, братьев. Откройте глаза, прислушайтесь, за что бунтуют крестьяне, чего хотят братья-рабочие. Их и ваша жизнь одинакова, она подобна жизни неразумного скота, диких зверей. Не уподобляйтесь, не походите на Каина, убившего брата!!!»
Вечером, в тюрьме, после поверки, когда шум и движения прекращались, устанавливалось наше непрерывное общение с солдатами. Утром на другой день солдаты выбросили нам записку, в которой просили нас написать им то, что говорилось из окон: не все ими слышанное им понятно, не все ясно долетает до них. Они просили им растолковать, в чем дело, чего хотят рабочие, и что желаем мы, революционеры. Одной заключенной, кажется меньшевичкой, была немедленно написана прокламация, прочитанная в камерах вслух и одобренная всеми, с разъяснением сути и изложением требований, кончавшейся так: «Надо, чтобы бедность ни из кого не делала холопа с холопской душой!»
Станислав Михалевич создал «Всероссийский офицерский союз», который формально не входил в Партию эсеров, но содержался именно в ней. Союз готовил нужных социалистам-революционерам руководителей бунтов, мятежей, восстаний. У него была своя программа, устав и тактика, выходили журналы «Военный союз» и «Народная армия». После создания офицерской группы, Михалевич создал такие же формально непартийные организации низших чинов, во главе которых встал «Всероссийский союз солдат и матросов». Основной задачей военных союзов стала: «Поддержка народных требований путем вооруженного восстания. Народные требования, которые реализуют эсеры – изменения существующего политического строя через учредительное собрание, передача всей земли народу, замена постоянной армии ополчением».
Военные союзы офицеров, солдат и матросов вели в войсках агитацию и пропаганду, устанавливали связи между армейскими гарнизонами, издавал и распространял нелегальную литературу, рассказывал войскам о состоянии революционного дела в империи. Наиболее успешной деятельность эсеров была в Петербурге и в Севастополе, количество армейский кружков непрерывно росло. Даже в Военном министерстве и Главном штабе был создан «Писарский союз Партии социалистов-революционеров». Руководители этого союза активно сотрудничали с «Летучим боевым отрядом Северной области» знаменитого «Карла», помогая ему организовывать покушения. Азеф узнал о существовании «Союза писарей» и выдал сорок его членов полиции. В ноябре 1907 года Азеф выдал Герасимову и «Военное бюро при Центральном комитете» в полном составе их десяти человек, но его колоссальные провокации остановить революцию, конечно, не могли, как и эсерское распропагандирование войск.
В феврале 1908 года в воронежском селе Кочетовка полиция арестовала двух крестьян – эсеровских агитаторов. Их кольями отбили у полиции соседи. Начался полицейско-крестьянский бой, в котором погибло шестеро крестьян и было ранено около десяти человек. Начавшееся следствие предало суду триста крестьян и об этом волнении узнала вся империя.
В августе 1908 года в Лондоне Центральный комитет Партии социалистов-революционеров провел общую конференцию и IV Совет. Основная утвержденная резолюция конференции и Совета считала самым главным и необходимым «сосредоточение всех сил Партии на усиление центрального политического террора»:
«Партия должна:
а) Настойчиво выступить за все те методы борьбы, которые, предполагая сговор, сами толкают массы к дальнейшей, более широкой и прочной организации;
б) отрицательно, из тактических соображений, относиться к проектам частичных массовых выступлений, в которых, по условиям настоящего момента, может происходить бесплодная растрата народной энергии;
в) не упускать из виду работ по теоретической и практической боевой подготовке партийных масс – заготовка оружия, обучение революционно-боевой тактике, – там, где серьезная организационная постановка основной социалистической работы служит гарантией против возможности на этой почве преждевременных и нецелесообразных вспышек;
г) вести интенсивную работу среди войска, в смысле не только революционизирования этого источника правительственной силы, но и создания в ней сознательных и надежных ядер чисто-партийного характера.
О политическом терроре в деревне
Экономический террор и как средство воздействия в хозяйственных столкновениях и спорах, и как революционная кара отдельных личностей за практикуемую или экономическую эксплуатацию, в круг действий партий не входит. Однако, против тех дворян-землевладельцев, которые сами становятся во главе наемных казаков, черкесов, ингушей, террор может быть применяем. Но, в виду крайней сложности и запутанности таких обстоятельств, к этому террору надо относиться осторожнее и без увлечений.
О фабричном терроре
Конференция предостерегает рабочих от применения этой формы борьбы».
К моменту проведения конференции Партию социалистов-революционеров уже давно потрясал скандал, связанный с изменой в Центральном комитете. Во всей партии уже давно громко говорили, что кто-то из их руководителей работает на Зимний дворец. Скандал усилился к концу 1908 года, когда в Петербурге, в Политехническом институте полиция взяла склад эсеровских бомб, экстадинамита, гремучего студня общим весом около трех центнеров. Работавшие в Париже эсеры обратились ко всей партии с письмом, в котором писали «о вероятности существования в партии систематической измены и необходимости ее расследования особой эсеровской «Конспиративной комиссией». Подобная комиссия была создана и Азефу после десяти лет напряженной провокаторской работы, наступил конец, правда не физический, а только моральный, его, впрочем, совершенно не обеспокоивший, разве что приведший к небольшой бессоннице. Вместе с Азефом, чье разоблачение потрясло не только революционеров, но и всю империю и даже Европу, чуть не погибла и Партия социалистов-революционеров, и только авторитет ее сотен и сотен погибших мучеников с большим трудом перевесил на весах имперской судьбы провокаторский авторитет Евно Азефа.
Центральный комитет и до 1908 года неоднократно получал предупреждения от многих групп и уважаемых эсеров, включая Слетова и Мельникова, а так же от охранника Меньщикова, об измене Азефа, но не верил им, считая это интригами полиции в целях опорочения главного имперского террориста, как революционера. Еще в 1902 году один из рядовых пропагандистов обвинил Азефа в провокации, но партийный суд чести его оправдал. В августе 1905 года в Центральный комитет партии эсеров пришло конспиративное письмо от Меньщикова из Петербургского охранного отделения о предательстве Азефа и Татарова, но вся вина была свалена на Татарова, которого зарезали в Варшаве. В том же августе 1905 года саратовский эсеровский комитет доказательно обвинил Азефа в секретном сотрудничестве с охранкой, был даже указан размер его полицейского жалованья и настоящая партийная кличка – «Филипповский». В партии вспомнили и его постоянные террористические неудачи после 1905 года и его слова о том, что «если одним-двумя полицейскими и тюремщиками станет меньше, разве от этого что-нибудь изменится?» говорили и о его планах цареубийства, которые не были реализованы: убийство императора во время приема одной из провинциальных делегаций внедренным в нее эсеровским боевиком, убийство царя эсером-священником во время церковной службы в Царском Селе, покушение на Николая II во время многочисленных царских охот, нападение на императора отряда эсеровских террористов с бомбами во время его путешествия из Петербурга в Прибалтику для встречи с королем Англии. На все эти мероприятия-акты Центральный комитет Партии социалистов-революционеров выделял колоссальные деньги, до трети партийного бюджета, ног все они кончились ничем. Азеф после выдачи террористических групп «Карла» и Либединского понимал, что его разоблачение вот-вот произойдет и в июне 1908 года уехал из России в Европу, надеясь, что там казнить его товарищам по оружию будет сложнее.
Еще в мае 1908 года Владимир Бурцев, народоволец 1880-х годов, эсер 1900-х годов, прогремевший своим террористическим процессом и тюрьмой в Лондоне, издатель знаменитого журнала «Былое», газет «Будущее» и «Общее дело», специализировавшиеся на раскрытии изменников среди революционных партий, заявил в Центральный комитет Партии эсеров, что Азеф – провокатор. Он предъявил руководству социалистов-революционеров показания варшавского охранника Бакая, что Азеф – секретный агент генерала Герасимова «Раскин», он же «Виноградов», он же «Филипповский». Центральный комитет потребовал других, не полицейских доказательств и поручил «Конспиративной комиссии» действовать совместно с Бурцевым. Вся партия, как и Азеф, летом 1908 года узнала об официальном следствии против руководителя эсеровских террористов, вспомнив систематические неудачи Боевой Организации после 1905 года. В августе 1908 года «Конспиративная комиссия» передала Центральному комитету, во время проведения Лондонской конференции, на которой в качестве делегата присутствовал и Азеф, письменный отчет, что он провокатор. О той колоссальной партийной трагедии писал Борис Савинков, трижды выданный на виселицу и преданный Азефом:
«Я был связан с Азефом дружбой. Я знал его за человека большой воли, сильного практического ума, и крупного организаторского таланта. Я видел его неуклонную последовательность в революционном действии, его преданность революции, его спокойное мужество террориста, его тщательно скрываемую нежность в семье. В моих глазах он был даровитым и опытным революционером и твердым и решительным человеком. Это мнение в общих чертах разделялось всеми товарищами, работавшими с ним. Так думали люди по характеру и темпераменту очень разные, доверчивые и скептики, старые революционеры и юноши – Гоц, Гершуни, Карпович, Чернов, Натансон, Каляев, Швейцер, Сазонов, Вноровский, «Адмирал», Зильберберг, Сулятицкий, Брешковская, Беневская, Бриллиант, Школьник, Севастьянова, Лурье и многие другие. Быть может, не все одинаково любили его, но все относились к нему с уважением. Было невероятно, что все эти товарищи могли ошибаться».
Центральный комитет Партии социалистов-революционеров назначил новую «Комиссию для исследования всех слухов и провокации, имеющейся в партии» и в октябре 1908 года организовал третейский суд в составе знаменитых народовольцев Веры Фигнер, Германа Лопатина и анархиста Петра Кропоткина. От эсеров защищали Азефа и обвиняли Бурцева Марк Натансон, Виктор Чернов и Борис Савинков. Никто не знал, что у Владимира Бурцева уже появилось стопроцентное доказательство виновности Азефа в предательстве своих братьев по оружию и их последующих казней.
Бурцев был хорошо знаком с эстляндским губернатором Алексеем Лопухиным, директором Департамента полиции в 1903–1905 годах. В начале сентября 1908 года Бурцев и Лопухин встретились в Кельне, в поезде Берлин-Петербург. Бурцев попросил Лопухина подтвердить, что Азеф колоссальный провокатор и секретный сотрудник, но бывший главный имперский полицейский не выдал ценнейшего агента. Тогда Бурцев рассказал, что именно Азеф руководил взрывом Плеве и Сергея Александровича, и у Лопухина случился шок, от того, что Азеф не особенно скрывал свои теракты от своего полицейского начальства, Ратаева и Рачковского. Лопухин знал, что Азеф полицейский агент, но не знал, что он одновременно и руководит Боевой Организацией. Четыре часа между Кельном и Берлином рассказывал Бурцев Лопухину о деятельности Азефа, как главного эсеровского террориста, взрывавшего империю совместно с империей, и Лопухин был совершенно потрясен. Он подтвердил Бурцеву, что инженер Евно Азеф – провокатор и агент охранки и Бурцев впоследствии писал, что «то, что я услышал эту фамилию из уст Лопухина, поразило меня, как громовой удар».
Бурцев заявил Центральному комитету Партии социалистов-революционеров, что с заявлением о предательстве Азефа он обратиться ко всем эсерам и только тогда был создан третейский суд, который заслушал показания Бакая и выступление Бурцева. Когда все присутствовавшие услышали о признании Лопухина, для Азефа было все кончено, и Лопатин сказал, что «на основании таких улик убивают».
Судьи направили известного эсера Александра Аргунова в Петербург для встречи с Лопухиным. Азеф, узнав об этом, приехал в столицу империи и 11 ноября вместе с Герасимовым ночью пришел к Лопухину и просил не выдавать его революционерам. Сын казака Герасимов попытался угрожать потомку знаменитого касожского князя Редеди и царскому родственнику Лопухину, но тот взорвался от ярости. Лопухин написал об этом посещении письмо председателю Совета министров Столыпину и министру юстиции Щегловитову с просьбой подтвердить или опровергнуть существование кошмарной и многолетней полицейско-революционной провокации. Когда 20 ноября к нему приехал Аргунов, Лопухин передал ему копию этого письма и рассказал все, что знал об Азефе. В декабре Лопухин приехал в Париж и лично подтвердил все, что он говорил об Азефе, Чернову и Савинкову, назвал дату его посещения в Петербурге. Центральный комитет запросил у Азефа, где он был в этот день, и тот ответил, что в Берлине и передал счет из немецкой гостиницы. Центральный комитет послал в Берлин проверяющего, и тот легко установил, что Азеф в Берлине в тот день не был, а счет подделан Петербургским охранным отделением. Центральный комитет пригласил Бурцева и объявил ему, что «тот прав во всем!» одновременно руководство социалистов-революционеров заявило, что собирает расширенный Совет партии по делу Азефа. Несмотря на доказательства, вера террористов в Азефа была так велика, что некоторые боевики прямо на Совете заявили, что если их руководителя тронут, то они перестреляют весь Центральный комитет. Совещание постановило вызвать Азефа в Париж на партийный суд, но тот, конечно, не явился, и это сняло последние сомнения у всех о его предательстве. В партии читали описание Лопухиным человека, приходившего к нему ночью с начальником Петербургского охранного отделения генералом Александром Герасимовым и умолявшего не выдавать его эсерам именем своих детей: «Толстый, сутуловатый, выше среднего роста, руки и ноги маленькие, шея толстая, короткая, лицо круглое, одутловатое, желтосмуглое, череп кверху суженный, волосы прямые, жесткие, темный шатен, лоб низкий, брови темные, глаза карие, слегка навыкате, нос большой, приплюснутый, скулы выдаются, губы очень толстые, нижняя часть лица слегка выдающаяся». Это был, конечно, Азеф, и к его словесному портрету прилагался его предательский список революционных выдач:
«Выдача эсеровского съезда в 1901 году в Харькове, типографии северного Союза в Томске, тайной типографии в Пензе, транспорт нелегальной литературы в Лодзи, членов Северного Союза и Северного Летучего боевого отряда и в 1903 году, группы Софьи Клитчоглу в 1904 году, Сергея Слетова, нижегородского эсеровского союза в 1905 году, боевого комитета и плана по подготовке восстания в Петербурге в 1905 году, предотвращение с выдачами покушения на министра внутренних дел П.Дурново в 1906 году, выдача групп Зильберберга, Никитенко, боевых отрядов «Карла» и Либединцева и многих-многих других революционеров, погибших на виселицах. Большое впечатление на аскетичных террористов произвело полицейское жалованье Азефа, более пятнадцати тысяч рублей-серебренников в год, на которые можно было купить в империи приличное имение. Эсеры знали, что Лопухин подвергнется репрессиям за выдачу Азефа, так и случилось. Сенат, в разгар скандала, приговорил Лопухина к каторге-ссылке в Сибирь на пять лет, из которых он отсидел четыре и в 1912 году, после убийства Столыпина, был возвращен в Петербург.
Разоблачение Азефа вызвало в Партии социалистов-революционеров настоящую смуту, чуть не перешедшую в бурю. 24 декабря 1908 года в Париже на квартире Савинкова собрались М.Натансон, В.Чернов, А.Аргунов, Н.Ракитников, В.Фигнер, И.Рубанович, В.Зензинов, И.Фундаминский, М.Прокофьева, С.Слетов и другие видные эсеры. Большинство высказалось за то, что казнь Азефа без суда вызовет в партии раскол, а на суд он никогда не пойдет, зная его конец. В начале января 1909 года Чернов и Савинков пришли к Азефу на парижскую квартиру, чтобы предъявить ему обвинение в измене.
Азефу устроили перекрестный допрос и предложили рассказать правду о его отношениях с полицией. Главный имперский террорист-провокатор сбивался, путался, лгал, противоречил сам себе, был совершенно растерян. Азефе предложили подумать до утра и в двенадцать часов прийти на допрос и суд в квартиру Чернова. Ночью Азеф уехал из Франции в Германию. Революционной засады у его квартиры не было.
Азеф подробно написал Герасимову о случившемся в Париже. Охранник и предатель понимали, что провокация кончена. Не надеясь ни на что, а, только опасаясь, что его зарежут, как Тарасова, он написал письмо в Центральный комитет преданной им партии: «Мне, одному из основателей Партии социалистов-революционеров и вынесшему на своих плечах всю ее работу в разные периоды и поднявшему, благодаря своей энергии и настойчивости, в одно время партию на высоту, на которой никогда не стояли другие революционные организации, приходят и говорят: «Сознавайся или мы тебя убьем». Такое оскорбление, нанесенное мне вами, не прощается и не забывается. Будет время, когда вы дадите отчет за меня партии и моим близким».
Через два дня после побега Азефа Центральный комитет Партии социалистов-революционеров выпустил заявление: «Доводим до сведения партийных товарищей, что инженер Евгений Филиппович Азеф, тридцати восьми лет (партийные клички: «Толстый», «Иван Николаевич», «Валентин Кузьмич») состоявший членом Партии социалистов-революционеров, с самого основания, неоднократно избиравшийся в центральные учреждения партии, состоявший членом Боевой Организации и Центрального комитета Партии социалистов-революционеров, уличен в связях с русской политической полицией, и объявляется провокатором. Скрывшись до окончания над ним следствия, Азеф в виду своих личных качеств является человеком крайне опасным и вредным для партии».
Еще через несколько дней руководство эсеров выпустило новое обращение к членам партии, в котором подробно рассказало о почти пятнадцатилетней провокационной деятельности Азефа, об участии охранки в его работе в Боевой Организации, о том, что полиция империи сознательно долгие годы нарушала закон и позволяла Азефу совершать и совершать преступления ради получения чинов, наград и премий. Шок в обществе и стране вызвало сообщение о том, что главный имперский провокатор весь 1907 и 1908 годы пытался убить царя Николая II, и этот не произошло только по чистой случайности. Руководство партии обращалось к десяткам рядовых эсеров:
«Центральный комитет принял все меры к локализации опасности, которой грозят дальнейшие разоблачения провокатора. Центральный комитет считает, что главная доля ответственности за допущенные провокации всей тяжестью ложиться на него, как на руководителя партийной жизни. Вскоре Центральный комитет наряду с отчетом вручит свою отставку полномочному собранию партии.
Партия переживает глубокий кризис. Раскрытие опасности должно послужить для истинно партийных людей в этот час испытания призывом к усиленной исключительной деятельности по восстановлению рядов партии, сплочению и объединению партийной мысли и действия. Центральный комитет выражает твердую уверенность, что из этого небывалого в истории революции испытания партия социалистов-революционеров выйдет победительницей. Вскрыта и уничтожена язва, разъедавшая и ослаблявшая партию, вырвано оружие, которым так долго пользовалась государственная полиция».
Полиция и эсеры искали Азефа, который исчез. Все три стороны обладали колоссальным полицейско-конспиративным опытом, как в деле сыска, так и мести. У Азефа было море провокаторских денег, по курсу XXI века эквивалентному десяткам миллионов долларов США, и прятаться он умел, успешно скрываясь на разных континентах и в разных странах еще десять лет. Он побывал в десятках государств, задержавшись в Германии, Испании, Италии, Греции, Египте. Контакты с имперской полицией он не потерял, и в 1910 году поселился в Берлине под фамилией Неймайера, по паспорту, сделанному в Петербурге, в охранке. Он много лет успешно играл на бирже. Хорошо знавший Азефа личный охранник Николая II генерал Спиридович вспоминал: «Обладая выдающимся умом, математической аккуратностью, спокойный, рассудительный, холодный и осторожный до крайности, он был как бы рожден для крупных организаторских дел. Редкий эгоист, он преследовал, прежде всего, личные интересы, для достижения которых считал пригодными все средства до убийства и предательства включительно». В своей берлинской шестикомнатной квартире в престижном берлинском районе он очень любил пить чай из настоящего русского самовара. Азеф начал писать афоризмы: «Не призирай людей, не ненавидь их, не высмеивай их чрезмерно – жалей их», «И в страданиях бывает счастье». Человек, на котором трупы революционеров и сановников, был сентиментален, но, конечно, угрызений совести не испытывал. Убийца вообще чувствовать не может, а только симулирует. Азеф, на досуге, сравнивал себя с Дрейфусом.
В 1915 году после начала первой мировой войны, германская полиция, знавшая его настоящую фамилию, арестовала Азефа, как потенциального русского шпиона и террориста, и продержала в тюрьме до 1917 года. В берлинских архивах сохранилась опубликованная позднее «Оправдательная записка» Азефа, в которой он доказывал немецкой полиции, что он служил правительственным агентом по борьбе с революцией:
«С середины 1906 года и до конца 1908 года я состоял членом Центрального комитета Партии социалистов-революционеров, не по политическим убеждениям, а с целью возможного предотвращения покушений со стороны революционеров, и что я входил туда с ведома русской политической полиции, на службе которой я состоял. Ни в одном покушении, ни прямого, ни косвенного участия не принимал».
Ему, естественно, по поводу покушений не очень поверили, но предложили перевести из тюрьмы в лагерь для интернированных граждан только под собственной фамилией. Азеф испуганно отказался. Его выпустили в 190-18 году, после подписания Брест-Литовского мирного договора. Он умер в апреле 1918 года в берлинской больнице от почечных колик. На его могиле не написали ничего, кроме «№ 466»: «Здесь, в Берлине, много русских, кто-нибудь прочтет фамилию – могут быть неприятности».
Вместо того чтобы не привлекать внимания к позорному делу Азефа, Зимний дворец, находившийся, кажется, в трезвом уме и твердой памяти, сам нарвался на грандиозный мировой скандал. На процессе А.Лопухина международное общество впервые официально услышали подробности самодержавно-революционной провокации. Столыпин не хотел, чтобы его справедливо считали покровителем Азефа, но его принародно уличили во лжи и, более того, в подготовке еврейских погромов, и это был европейский позор. Все газеты цитировали последние слова Лопухина, которые ему не дали произнести на суде: «Я уверен, что едва ли не главной целью моего ареста и предания суду было лишить меня возможности назвать Столыпина как покровителя Азефа, и для достижения этого стоило перенести тот скандал, который Столыпин устроил себе и правительству моим арестом и судебный процессом против меня».
На процессе Лопухина сосредоточилось внимание всей русской и мировой прессы. «Тайны русской полиции» многие годы обсуждались в Европе и в Америке совсем в плохом для самодержавия тоне. Журналисты писали, что Азеф был просто игрушкой в руках высших имперских полицейских сановников во главе со Столыпиным, таким образом, на горах трупов, зарабатывавших деньги и почести.
В Зимнем дворце начался очередной хаос – высшие чиновники думали, кого из них с помощью революционеров будут убивать сановники-конкуренты. Герасимова отправили в длительный отпуск, на всякий случай пообещав ему должность заместителя министра внутренних дел, но его ждал военный суд. Все в Зимнем ненавидели всех, а самодержавная монархия была колоссально дискредитирована во всем мире. Герасимов еще успел распустить слух, что защищавшие Азефа до конца руководители Центрального комитета Чернов и Натансон тоже являлись агентами охранки, но этому слуху не поверили ни в обществе, ни в партии эсеров. Оппозиция империи, все ее революционные организации использовали дело Азефа против Зимнего дворца. Везде говорили и возмущались участием имперской политической полиции в преступных террористических актах, а о провокации говорили как о системе, практикуемой правительством в своей работе на благо родины.
В Третьей Государственной думе разразился скандал, и Столыпин получил два громогласных запроса от социал-демократов и кадетов: «Почему с ведома Департамента полиции были совершены убийства генерала Богдановича, министра Плеве и великого князя Николая Николаевича, и являются ли они только эпизодами целой системы провокационной деятельности Департамента полиции, которая была навязана ему Зимним дворцом с целью оправдать его реакционную политику», а также «Известно ли Зимнему дворцу незаконная деятельность его отдельных агентов и какие меры он намерен принять против них». На заседаниях Думы были оглашены многие эсеровские партийные документы, предоставленные их Центральным комитетом. 11 февраля 1909 года в Государственной Думе по делу Азефа был вынужден выступить Петр Столыпин.
Председатель Совета министров на всю империю объявил, что не видит в деятельности Департамента полиции Министерства внутренних дел и самого Азефа каких-либо незаконных действий. Он признал, что Азеф много лет был правительственным агентом в революционных кругах и его деятельность «создала весьма прискорбную ситуацию для партии социалистов-революционеров, но не для правительства». Столыпин говорил: «Наступает 1906 год. Савинков арестован и только после этого Азеф входит в качестве представителя от Центрального комитета в Боевую Организацию, где он приходит в более близкое соприкосновение с террористической деятельностью. Я утверждаю, что с этого момента все революционные покушения проваливаются и ни один из них не проводится в жизнь».
Ложь Столыпина о неучастии Азефа в терроре 1904–1905 годов, естественно, тут же вышла наружу, и руководитель правительства империи потерял остатки уважения общества. Когда его через два года застрелил сексот Киевского охранного отделения, страна, казалось, этого даже не заметила.
В Партии социалистов-революционеров также царило смятение. Многие эсеры требовали полной перестройки, смены ее программы и тактики, отмены террора, смены руководства. В преодолении морального и организационного кризиса партии большую, если не главную роль сыграл Борис Савинков.
Великий английский политик Уинстон Черчилль писал о Савинкове в своей книге «Великие современники»: «Он сочетал в себе мудрость государственного деятеля, отвагу героя и стойкость мученика. Невысокого роста, с серо-зелеными глазами, выделяющимися на смертельно бледном лице, с тихим голосом, почти беззвучным. Лицо Савинкова изрезано морщинами, непроницаемый взгляд временами зажигается, но в общем кажется каким-то отчужденным. Странный и зловещий человек, смелый, непримиримый и очень выносливый». Когда выдающийся английский писатель Сомерсет Моэм уважительно сказал Савинкову, что террористический акт требует особого мужества, тот ответил: «К этому делу тоже привыкаешь, как и к любому другому». Моэм сказал о Савинкове на всю Англию: «Берегитесь. На вас глядит рок». Азеф, о котором знаменитый английский писатель Гильберт Честертон написал повесть «Человек, который был Четвергом», из германской провинции пророчествовал: «Борис Савинков представляет собой наиболее опасный тип противника монаршей власти, так как он открыто и с полным оправданием в арсенал своей борьбы включает убийство. Слежка за ним и предотвращение его эксцессов крайне затруднительны тем, что он хитрый конспиратор, способный разгадать самый тонкий план сыска. Близкие к нему люди обращают внимание на сочетание в нем конспиративного умения и выдержки с неврастеническими вспышками, когда в гневе и раздражительности он способен на рискованные и необдуманные поступки».
Борис Савинков в феврале 1909 года после скандала в Государственной Думе, писал в эсеровском партийном органе «Знамя труда», в тысячах экземплярах разошедшегося по всей империи: «Террор, как таковой, как метод, террористические акты прошлого, герои-товарищи, выполнявшие эти акты – остаются морально неприкосновенными. Необходимость актов диктовалась не соображениями Азефа или тех, кто стоял за ним, а политическим положением страны. Объекты террористической борьбы указывались не Азефом, а партией в связи с их политической ролью в данный момент. Герои, шедшие на акты, шли не ради Азефа, а ради революционного дела, которому они служили до конца, стоя в рядах партии. Террор не с Азефом возник, не с Азефом начат, не Азефом вдохновлен, и не Азефу и его клике разрушить или морально скомпрометировать его.
Не Азеф создал террор, не Азеф вдохнул в него жизнь, и ему не дано разрушить тот храм, которого он не строил. Дело Азефа – тяжелый удар для партии и для революции. Но этот удар тяжел не тем, что морально подорвано значение террора, – террор Каляева чист, – и нет тем, что террор как форма борьбы не возможен: не будет Азефа – будет террор. Этот удар тяжел и страшен другим. В эти темные дни торжества палачей легко упасть духом, легко отречься от старых заветов, легко забыть свое прошлое. Дело Азефа поколеблет слабых, оно, быть может, смутит и сильных. Нужна большая любовь, чтобы поднять наше старое знамя, нужна горячая вера. Но вера без дела есть мертва и победа только за тем, в чьих руках меч».
Борис Савинков поднял знамя, но не только Боевой Организации, а и всей партии эсеров. Центральный комитет готовил V Совет, и в партии раздавалось все больше и больше голосов, что террор после Азефа невозможен – общество будет смотреть на теракты сквозь призму провокаций и политические убийства не дадут в империи того эха, ради которых они и совершаются. После террористического акты в обществе будут обсуждать не за что и для чего убили сановника, а кому из Зимнего дворца это было выгодно, и кто их революционеров теперь Азеф. Потрясающее впечатление, произведенное разоблачение руководителя Боевой Организации, эхом гуляло и гуляло по всей огромной империи и не менее большой Европы. Интеллигенция говорила, что Зимний ведет себя так, что вот-вот в Петербурге начнутся уличные бои самодержавия и революции. Европейские газеты постоянно писали о революционной ситуации и реакции в России, журналисты говорили о деле Азефа, что «это удар не по оглобле, а по коню». Революционеры рассказывали друг другу, что сотрудники Департамента полиции совсем не работали, а только ходили от стола к столу и обсуждали азефовский скандал.
Борис Савинков обратился в Центральный комитет Партии социалистов-революционеров с письмом, в котором заявил, что честь эсеров и их террора требует его возобновления – «не Азеф создал центральный террор и не попустительство полиции было причиной удачных террористических актов, а возобновленный террор смоет пятно Боевой Организации, с живых и умерших его членов». Центральный комитет объявил:
«1. Боевая Организация объявляется распущенной.
2. В случае возникновения Боевой группы, состоящей из членов Партии социалистов-революционеров под руководством Савинкова, Центральный комитет:
а) признает эту группу как вполне независимую в вопросах организационно-технических;
б) указывает ей объект действия;
в) обеспечивает ее с материальной стороны деньгами и содействует людьми;
г) в случае исполнения ею задачи разрешает называться Боевой Организацией.
Настоящее постановление остается в силе не более года, до исхода предпринятого группой дела».
Савинков занялся созданием новой Боевой группы, в которую бы не мог попасть провокатор. В марте 1908 года прошли более двадцати заседаний «Заграничной федерации эсеров», на которой присутствовали пятьдесят делегатов, принявших особую резолюцию по террору:
«Рассмотрев вопрос о политическом терроре, Третья конференция заграничных групп содействия Партии социалистов-революционеров считает:
1. В ответ на белый террор правительства, Партия социалистов-революционеров, организующая массовую борьбу трудового народа за его социально-политическое освобождение, должна пользоваться политическим террором, как органической составной частью этой борьбы, вдохновляясь поруганным чувствам справедливости и достоинства трудовых масс.
2. Террористическая борьба, являясь одним из проявлений боевой активности инициативного меньшинства, имеет значение не самодовлеющего поединка революционеров с правительством, но только авангардного столкновения, связанного с массовым движением, имеющего тенденцию вылиться в вооруженном восстании и строго сообразованного с интересами этого движения.
3. Только такая постановка террористической борьбы соответствует нашему взгляду на самодержавие, как на диктаторскую форму господства тройственного союза дворянства, бюрократии и крупной буржуазии, охраняющих свои классовые, сословные и национальные привилегии, при этом династия и окружающие ее придворные сферы со своими специфическими интересами являются лишь иерархической верхушкой этих привилегированных слоев.
4. Только такая постановка террора соответствует нашему пониманию социального содержания грядущего политического переворота и той роли, которая принадлежит в нем силам трудовых масс.
В условиях настоящего момента и переживаемого партией кризиса, Конференция полагает:
1) в настоящий момент торжества контрреволюции и свирепых правительственных репрессий, сдавленное недовольство масс, не находящее себе выхода в открытых выступлениях, с особенной силой выдвигает на очередь задачу борьбы революционного меньшинства с оружием в руках;
2) вследствие внутренней провокации террористическая деятельность партии не развернула всей своей силы и не проявила всего своего влияния на ход событий;
3) террористическая борьба должна быть возобновлена планомерно, на основе серьезной подготовки и строгого политического расчета, исключающего всякую нетерпеливость, хотя бы она и диктовалась законной потребностью как можно скорее восстановить поколебленный в глазах общества престиж террора.
В вопросе об организации политического террора Конференция считает:
1) в основу этой Организации должны быть положены три принципа: а) организационно-техническая автономия боевых отрядов, поскольку она выдвигается требованиями конспирации; б) их деловая подотчетность и политическая подчиненность партии; в) их организационная связь партии через Центральный комитет;
2) личный состав боевых отрядов должен определяться не только по признаку боевой готовности, но и близости к интересам всех видов партийной работы, и что лучшей скрепой между членами отряда является личная близость, знание друг друга и тесная дружба;
3) вопрос о размерах боевых отрядов не может быть решен априорно, но его решение должно быть сообразовано с величиной намеченных для них центральными учреждениями террористических задач, так и с наличными технико-боевыми средствами террористической борьбы;
4) центральные учреждения партии должны приложить свои усилия к тому, чтобы развития этих технико-боевых средств шло в ногу с процессом современной научной технологии;
5) для обеспечения террористической борьбы необходимыми личными силами и материальными средствами должны быть приложены дружные и совокупные усилия всей партии».
В мае 1909 года решения Конференции были опубликованы в «Известиях областного заграничного комитета». На V Совете Партии социалистов-революционеров мнения о терроре разделились. Часть эсеров предлагали временно приостановить террористическую деятельность, поскольку террор уже сыграл свою роль, разбудив общество и до некоторой степени дезорганизовав правительство, и что большего от террора ожидать нельзя. Общество слишком привыкло к террору и он уже не производит ни какого агитационного впечатления, говорили его противники, так же, как и само правительство привыкло к нему. Защитники террора говорили, что он, оправдав себя в прошлом, полностью сохраняет за собой значение, как средство, возбуждающего общества, так и дезорганизующего правительство, как в настоящем, так и в будущем: «Непосредственная задача, стоящая сейчас перед нами, это вопрос о восстановлении Боевой Организации; не надо смотреть на дело с такой точки зрения, что вот мы хотим сейчас поскорее «сделать» Столыпина или «сделать» царя – нет; мы хотим сплотить имеющиеся боевые силы, мы хотим начать террористическую кампанию». Сторонники террора с Борисом Савинковым во главе убеждали Партию:
«Мы не можем мириться с тем, чтобы в области боевой техники вечно господствовали одни и те же, раз найденные, приемы. Нельзя, чтобы здесь царствовала рутина. Примириться с этим – значит обречь себя на поражение. Террор – разновидность вооруженной борьбы, разновидность войны. Страна, застывшая на известном уровне в военном деле, обрекает себя на разгром, как в международной борьбе, так и в войне внутренней. Наши способы ведения террористической борьбы должны стоять на высоте современной военной технологии. А эта технология не стоит на месте. Когда-то война велась упрощенно, столкновением лицом к лицу и на суше и на воде. Теперь война ведется и под землей, и под водой, а скоро будет вестись над землей, в воздухе. Мы уже не говорим о прогрессе во взрывчатых веществах и о возможностях действия на расстоянии. Мы утверждаем, что восстановить террористическую борьбу – это значит произвести ряд новых технических изысканий, иметь для этого специальные технические группы. Либо мы должны поставить своей задачей поднять террор на необходимую высоту, либо не из-за чего и огород городить».
Дискуссия о терроре в партии велась в эсеровских изданиях, особенно в «Социалисте-революционере». На V Совете за террор проголосовали двенадцать, против – четыре эсера. Совет решил, что «боевые отряды при областных комитетах не нуждаются в санкции Центральный комитет для своих действий террористического характера». Совет принял отставку Центрального комитета и обратился к Партии:
«Мы, эсеры, всегда выступали застрельщиками и авангардом активной борьбы. Наша партия первой подняла оружие для прямого нападения тогда, когда в глубине народной жизни созревали силы, готовые откликнуться на призыв и пример. Но внутренний кризис не мог и теперь заставить ее выпустить оружие из своих рук или временно отложить его в сторону. Участие Азефа в ряде террористических актов в глазах партии не дискредитировало и не могло дискредитировать этого метода борьбы. Встревоженное партийное сознание приходило к выводу: хотя участие авантюриста-провокатора и не помешало в этой области отдельным крупным победам, но оно обессилили террор в самую критическую для правительства и для революции эпоху, оно воспрепятствовало проявлению всей силы этого метода борьбы и всей энергии, которую могла развить партия в пользовании этим методом. Оно усилило уверенность правительства в своей безопасности и тем самым, усилило его решительность как раз в те моменты, когда оно в этой решительности более всего нуждалось. И если раскрытие провокатуры Азефа у некоторых отдельных личностей вызвало разочарование в терроризме, то партия в целом, в подавляющем большинстве своем, нашла в раскрытии провокатуры Азефа лишь ответ на то, почему террор не дал партии и революции всего, что он мог дать и что он даст при своем возрождении, и в этом вопросе партия осталась на своей стороне боевой позиции.
В этой позиции наша партия снова, как прежде, будет долгое время одинока. Общее политическое затишье в стране заставило все революционные партии былую наступательную тактику заменить тактикой оборонительной и свести свои программы действия на программы «перемогания». Одни партии переживали кризис программный, другие – тактический, а все одинаково вступили в стадию организационного кризиса. Дело Азефа придало этому кризису особенно острый и угрожающий характер. Ибо организационный кризис может привести к фактическому кризису партийной тактики. Если судьба партии, как определенного направления революционно-социалистической мысли и стоит вне опасности, то ее судьба, как организации, как конкретного боевого целого, находится в зависимости оттого, что она в ближайшем будущем сумеет противопоставить ударом врагов извне и разлагающим процессам изнутри. От того, насколько быстро и успешно сумеет она собраться с силами, чтобы открыть новую эру упорной и систематической наступательной борьбы».
Партия социалистов-революционеров раскололась на две группы, две фракции. В декабре 1909 года в Петербурге произошел террористический акт, который решил все споры о целесообразности и эффективности этой партийной боевой деятельности.
Борис Савинков отобрал в новую Боевую группу двенадцать террористов, включая Слетова и Чернавского, всех, кто не раз был в тюрьме, на каторге, в ссылке, не раз видевших вблизи и чужую, и свою смерть. Казалось, этой группе было по плечу все, но измена Азефа все-таки отравила эсеровскую романтику и несмотря ни на что убила ее чистоту. Степан Слетов объехал все областные эсеровские боевые группы и сделал вывод: «Если бы Партии удалось свалить самого царя, партийные люди, прежде всего, заподозрили тут провокацию». Сам Борис Савинков до 1917 года российскую границу больше не пересекал.
Борис Савинков решил провести эффектно-эффективный террористический акт и стал готовить покушение на Столыпина и Николая II. Неожиданно у него появилась возможность взорвать заменившего генерала Герасимова на посту начальника Петербургского охранного отделения полковника Карпова, и руководитель Боевой группы ей воспользовался.
После дела Азефа любые контакты революционеров с охранниками считались недопустимыми, но осенью 1909 года из этого правила было сделано исключение.
Борис Савинков и консультировавший его старый народоволец Герман Лопатин через одного из агентов работавшего в Париже руководителя заграничной имперской государственной полиции Гартинга передали ему сведения, что в Петербург едет один из ведущих террористов для организации убийства Столыпина. Член Боевой группы Александр Петров, точные приметы которого и время его прибытия в Петербург были любезно сообщены полковнику Карпову, был незаметно арестован на петербургском вокзале на выходе из вагона первого класса парижского поезда. Почти месяц Карпов допрашивал Петрова, склоняя его к сотрудничеству и Петров, наконец, согласился. В доказательство своей лояльности он «выдал» свою группу боевиков из трех человек, которых еще в Париже Савинков и Лопатин, который почти сорок лет назад с помощью предателя «Народной Воли» Дегаева так же ликвидировавший руководителя имперского политического сыска подполковника Судейкина, предупредили, что в интересах революционного дела их должны с револьверами и нелегальной литературой арестовать на петербургском вокзале. Возможно, Савинков и Лопатин, запланировали провести контрпровокацию, которая дала бы возможность Петрову взорвать Столыпина или царя «изнутри» охранного отделения. Именно так был и убит Столыпин менее чем через два года в Киеве. В любом случае, Петров сможет убить высших охранников, и это покажет империи, что охранка отнюдь не всезнающая и не всесильна и даже не может защитить своих начальников.
Александру Петрову установили колоссальное полицейское жалованье в тысячу пятьсот рублей, но убить Столыпина и взорвать Николая II у него, конечно, не было ни какой возможности. Савинков и Лопатин, предполагали такую возможность и еще в Париже договорились с Петровым, что он для сообщения чрезвычайной важности соберет в конспиративной квартире, на которой его поселят охранники, руководителей политического сыска империи заместителя министра внутренних дел генерала Курлова, находившегося в отпуске генерала Герасимова и полковника Карпова, а потом особая группа террористов их уничтожит. Задача намного облегчилась, когда Петров просто получил у Карпова ключи от конспиративной квартиры на Астраханской улице. За ним, «предавшим» трех своих товарищей по оружию, не было установлено филерского наблюдения, и он спокойно связался с эсеровской группой обеспечения операции и внес в квартиру, которая почему-то не обыскивалась полицией, несколько бомб. Незадолго до этого Герасимов и Карпов, прикрывая месячный арест Петрова и попросив его выманить из Европы в Петербург Савинкова, организовали ему «побег» из тюрьмы, дав возможность, для достоверности, бежать с ним и трем его арестованным товарищам. Петров с группой спокойно прибыл в Париж к Савинкову и Лопатину, уточнил с ними план операции по ликвидации трех высших имперских полицейских сановников, а Герасимов и Карпов устроили на конспиративной квартире, а затем в дорогущем ресторане колоссальную попойку, празднуя приобретение «нового Азефа», а значит и получение новых чинов, орденов и премий.
На 16 декабря 1909 года Петров по телефону вызвал на конспиративную квартиру Карпова, чтобы сообщить ему списки членов только что избранного Центрального комитета Партии социалистов-революционеров и план убийства Николая II во время посещения им кораблей балтийского флота. Он попросил пригласить на встречу Курлова и Герасимова, чтобы при них сделать свое сообщение, за которое он хотел награду и встречу со Столыпиным. Опытные Курлов и Герасимов, еще не отошедшие от азефского скандала, от встречи уклонились, и это спасло им жизнь.
Карпов пришел к Петрову в квартиру на Астраханской улице, сел на заминированный диван и радостно стал читать доклад Петрова, который тут же побежал за шампанским. Александр Петров вышел из комнаты, спустился по лестнице к парадному и там замкнул электрические провода, взорвавшие бомбы в диване. Раздался взрыв, Карпова разорвало на куски, а Петрова, которого в тридцати метрах от дома ожидал боевик в пролетке скрутила оглушенная взрывом охрана Карпова, оставленная на улице.
Подробности политического убийства начальника Петербургской охранки стали широко известны в обществе от полиции до эсеров. Разразился очередной имперский скандал. Петров на допросе заявил, что взорвал Карпова по приказу Герасимова, чтобы генерал мог опять вернуться на старое место работы. Петрова срочно повесили, не выяснив ничего, а особая секретная правительственная комиссия потребовала предать Герасимова военному суду. Столыпин тихо заявил, что еще одного скандального процесса о секретной полиции империя не выдержит и сумел защитить своего генерала от суда.
Убийство Карпова, холодное, расчетливое и совершенно провокативное, вызвало неприятие у романтических членов Партии социалистов-революционеров, а таких среди десятков тысяч эсеров было большинство. «Заграничная областная федерация даже сделала особое заявление: «представители партии сочли возможным вступить в отношения с человеком, сблизившимся, хотя бы и с особыми целями, с главарями провокации и сыска, разрешили ему совершение акта, принимали от него денежные отчеты, оказали ему техническую помощь и косвенно вошли в соприкосновение с тайной полицией, участвуя в переписке Петрова, диктуя ему письма с «важными» для охранки сведениями. Мы считаем своим долгом заявить, что тот путь, на который вступили партийные представители, является недопустимым и умаляет моральный престиж Партии социалистов-революционеров».
В Партии эсеров заговорили, что Центральный комитет, который сам резко критиковал Зимний дворец за внедрение в общество провокации, сам ввел в полицейскую среду своего агента и совершил убийство, основанное на предательстве. Даже Петербургский областной эсеровский комитет заявил, что «после свершенного Центральным комитетом поступка партийные организации не могут считать его в данном составе центральным и руководящим учреждением партии». В подобной остановке террор, как система борьбы эсеровской партии стал и политически и психологически невозможен. Боевая группа фактически прекратила свое существование.