Глава шестая
Падающие звезды
Необычно тихо было саду той августовской ночью.
Листья абрикосовых и персиковых деревьев, облитые лунным светом, висели на ветвях совершенно неподвижно и напоминали узорчатые серебряные пластины. Чистое от облаков высокое небо сияло яркими звездами, как волшебная чаша, опрокинутая над всем Божьим миром. Иссиня-черное и словно бы бархатное, оно дарило ощущение бесконечного покоя. Лишь изредка вспыхивали на нем и, оставляя прерывистый жемчужный след, летели вниз и исчезали в космическом пространстве осенние звезды.
Согласно древней примете, надо было загадать желание, пока звезда не погаснет. Князь и княгиня Мещерские сидели в плетеных креслах под большим деревом инжира и сквозь его разлапистые листья следили за падающими звездами. Но желания их уже исполнились. Уезжая из Крыма, самодержица всероссийская дала им краткую аудиенцию. Так князь Мещерский из статской службы коллежского советника был пожалован полковником обратно в военную службу и занял высокую должность в штабе Черноморского флота. Флора получила четыре тысячи рублей на строение дома в Севастополе и царское обещание взять ее дочь княжну Александру Мещерскую в Смольный институт благородных девиц, а ее сына князя Владимира Мещерского – в Сухопутный шляхетский корпус по достижении ими восьмилетнего возраста.
В Севастополе на улице Екатерининской Мещерские начали возводить собственный двухэтажный особняк. Но пока у них был готов лишь фундамент с подвалом, а для стен не хватало камня-известняка, который добывали в каменоломнях в Инкермане и привозили крайне нерегулярно, балок и досок из хорошо просушенного дерева, извести, глины, дранки, черепицы и других материалов, необходимых для строительства.
Севастополь рос стремительно.
Визит императрицы только подстегнул этот процесс, но очереди, например, за камнем нисколько не убавил. Потому Анастасия, глядя на небо и следя за падением новой звезды, загадала, чтоб триста штук камней, заказанных ею на прошлой неделе, привезли бы на стройку завтра, а Михаил – чтобы окна и двери для особняка заготовили бы к следующему четвергу.
Могла ли небесная канцелярия исполнять столь нехитрые, приземленные желания, они не знали и шутили, что это – лишь эксперимент. Просто им не хотелось уходить из сада. Крымские ночи в конце августа, когда нестерпимая жара идет на спад, хороши, свежи, благоуханны. Тем более если море – рядом. Они уже переехали из пыльного Симферополя в свое поместье на Черной речке, в долине, прилегающей к заливу и протянувшейся на несколько километров на восток, к Балаклаве. Сады и виноградники покрывали здесь ровное пространство, защищенное от безжалостного морского ветра горами, на которых произрастал лес.
Правда, обычный сельский дом был маловат для их семьи. Особенно не тратясь, Мещерские сделали к нему пристройку в местном стиле – из так называемого «самана»: стены, сплетенные из орешника и густо промазанные глиной, перемешанной с мелко нарубленной соломой. Все деньги у них уходили на двухэтажный особняк в Севастополе, и, сами не зная почему, они очень торопились и хотели подвести его под крышу уже к декабрю.
Как всегда, утром Михаил завтракал один и затем уезжал на службу. Однако ординарец нарушил его покой. Он привез пакет из штаба. Князь Мещерский, досадуя на излишнее рвение к службе здешних мелких чиновников, неторопливо вскрыл пакет между двумя глотками кофе.
«Ваше высокоблагородие! Настоящим имею честь сообщить, что 21-го дня августа 1787 года турецкие военные корабли в превосходящем числе внезапно напали на нашу эскадру, крейсирующую возле крепости Кинбурн. Произошел бой, в коем…»
Дальше полковник быстро пробежал глазами всю записку, затем, забыв про кофе, встал из-за стола и пошел в спальню, расположенную как раз в саманной пристройке, и окликнул Анастасию, которая крепко спала. Неохотно она оторвала голову от подушки. Михаил положил донесение рядом с ней на постель.
– Это – война, моя ненаглядная, – сказал он.
– Какая война? – сонно переспросила курская дворянка.
– С турками.
– А где они?
– Возможно, скоро будут в Крыму.
– О чем это ты говоришь?!
– Ну, если не в Крыму, то уж в Северном Причерноморье – точно. Я поехал в штаб на срочное совещание. Подумай, что нам делать дальше. Строить или не строить…
До сих пор существует множество суждений о том, почему Османская империя вновь напала на Россию.
Говорят, султана Абдул-Гамида I глубоко оскорбила поездка нашей государыни в Крым. Как смела женщина – существо низшего порядка, по восточной иерархии нечто среднее между верховой лошадью и верблюдом – вторгнуться и триумфально завершить свой вояж по владениям, триста лет назад завоеванным турками и ныне отторгнутым у них лишь временно? Да к тому же мусульмане, живущие там, духовные подданные султана, раболепно припадали к ее стопам и преданно охраняли в путешествии по полуденному краю.
Но буйные речи фанатиков в мечетях о «джихаде», о поголовном истреблении всех неверных ради торжества идей ислама и установления всемирного джамаата, то есть сообщества истинно верующих в деяния пророка Мухаммада, ничего не стоят, пока в казне государства нет денег, в казармах – солдат, в крепостях – пушек, на море – кораблей. Деньгами турецкого владыку снабдили европейские банкиры. Инструкторы из Франции помогли туркам сформировать и обучить двухсоттысячную сухопутную армию, пополнить флот линейными кораблями и фрегатами, модернизировать и заново оснастить крупные османские крепости Очаков, Измаил и Бендеры.
Однако бросились мусульмане почему-то не в Крым, хотя в ультиматуме, предъявленном послу России в Стамбуле Булгакову, требовали в первую очередь возвратить им именно этот полуостров. Двадцать два корабля пошли к Кинбурнской песчаной косе, расположенной между Днепровско-Бугским и Ягорлыкским лиманами на Черном море. Там они высадили пятитысячный десант. Противостояла им небольшая русская крепость Кинбурн, вооруженная 37 орудиями. Потом к ней подошли подкрепления, и пушек стало больше.
Руководил сражением Суворов. Бой 1 октября 1787 года продолжался целый день, до темноты. Весь вражеский десант наши войска загнали в море, на отмели, и расстреляли залпами картечи. В плен сдались только 700 янычар, остальные погибли. Кроме того, меткими выстрелами из крепостных орудий русские потопили два турецких фрегата. Уцелевшие корабли поспешно ушли в открытое море.
«Ключ от Крыма» – так турки пышно именовали Кинбурн – остался в руках у русских. Неудачное начало войны не предвещало мусульманам ничего хорошего, и они на некоторое время притихли. Анастасия поняла это сразу, изучая донесения своих конфидентов и встречаясь с ними то в Гезлеве-Евпатории, то в Бахчи-сарае, то в Карасу-базаре. В сентябре же наглость здешних имамов и мулл доходила до того, что в пятничной молитве – «хутбе» – они провозглашали здравие и долгие лета султану Абдул-Гамиду I как повелителю возрожденного и отделившегося от России Крымского ханства.
Наиболее оголтелых проповедников этой бредовой идеи Флора быстро выслала из Тавриды в Турцию. На самом деле ей хотелось отправить их гораздо дальше – в Сибирь. Но тогда требовался бы судебный процесс, особое решение царицы. Высылка татар в Турцию являлась делом более простым: «для воссоединения семей». Она подбирала два-три, пусть анонимных сообщения о речах смутьянов от прихожан мусульманского храма (а таковые осведомители находились, ибо русская разведка по-прежнему платила хорошо) и давала собственное заключение для таврического губернатора с указанием места жительства подозреваемого, его имени и родовой принадлежности, потому что фамилий у татар до сих пор не имелось. Губернаторская канцелярия ставила на гербовую бумагу печать, и русские солдаты помогали правоверному и его семье довезти вещи до купеческого судна в ближайшем порту…
Тем временем великолепная крымская осень с солнечными, но не жаркими днями и звездными ночами продолжалась. Возвращаясь из своих командировок, Анастасия находила отдых в саду под инжирным деревом. Падающие звезды исполнили ее желание. Триста штук крупноформатных камней из Инкермана недавно стали стенами их особняка на Екатерининской улице, окна и двери заняли в нем свои места, и только балки, составлявшие остов двускатной крыши еще не накрыла красно-коричневая черепица.
Да, они продолжали строить дом и вечерами в саду много говорили о строительстве. Цены заметно выросли не только на продукты, но и на все работы: штукатурные, малярные, кровельные. Это было влияние войны, всегда связанной с инфляцией. Однако ничего иного они пока не наблюдали. Словно бы война, затеянная турками, вдруг замедлила свой ход. Получив решительный отпор на Кинбурнской косе, мусульмане более серьезно занялись подготовкой к боевым действиям.
Анастасия и Михаил гадали, где они теперь развернутся.
Арена для столкновений русских и турок оставалась прежней: бескрайние степные пространства, прилегающие к северным берегам Черного моря. Османы хотели вернуть их себе. Но дряхлеющему царству бывших кочевников уже не удержать в своей власти таких огромных территорий…
Найдет ли секретная канцелярия Ее Величества применение способностям Флоры в этой грандиозной схватке двух миров, двух цивилизаций? Или в удел Анастасии Аржановой достанется лишь ловля исламских провокаторов и террористов в Таврической губернии?
Вино, которое они пили в тот вечер, было привезено из Судака и отличалось тонким, контрастным вкусом. Оно слегка горчило, как степные крымские травы, и слегка отдавало сладостью, как фрукты, выращенные в предгорных долинах – сливы, абрикосы, персики.
Сделав глоток, Анастасия поставила бокал на стол и зябко повела плечами. Осенняя ночная прохлада прозрачным облаком окутывала сад. Ей стало холодно в блузке и жакете.
– Я принесу тебе шаль, – предложил Михаил.
– Да, пожалуй, – согласилась она.
Оренбургская, из белой козьей шерсти связанная шаль легла ей на плечи. Князь Мещерский при этом склонился над курской дворянкой. Она ощутила прикосновение его губ сначала на щеке, потом – на шее. Как бы невзначай он дотронулся рукой до ее груди. Нежен, заботлив, внимателен был полковник. На четвертом году супружества чувства его не притупились. Он по-прежнему страстно желал свою жену и старался каждую ночь доказывать ей это. Однако Анастасия далеко не всегда принимала его ласки. Так и теперь она отстранилась и, чтобы отвлечь его внимание, сказала:
– Смотри, вон падает необычно яркая звезда.
– Ты уже загадала желание?
– Конечно.
Хорошо, что он не спросил у нее, какое это желание, не пустился в пространные рассуждения об астрономии, о влиянии тел небесных на жизнь человеческую. Возможно, князь Мещерский считал, будто все ее помыслы и желания давно связаны только с ним. Или со службой, к которой ему ревновать Аржанову просто глупо. Но именно в тот краткий миг перед мысленным взором курской дворянки возник великолепный Григорий Александрович. Звезда, вспыхнув на краю небосвода, исчезла во тьме. Анастасия вздохнула и перевела взгляд на темнеющие, застывшие как изваяния, деревья.
Через неделю фельдъегерь правительственной связи уже стучался в дом с саманной пристройкой среди садов в долине Черной речки. Под расписку он вручил княгине Мещерской пакет с тремя красными печатями. В нем находился приказ сотруднице секретной канцелярии Ее Величества немедленно прибыть для обсуждения конфиденциальных вопросов в Кременчуг, где ныне располагалась штаб-квартира главнокомандующего Екатеринославской армии генерал-фельдмаршала светлейшего князя Потемкина, коему после путешествия в Крым государыня пожаловала добавление к фамилии – «Таврический».
Листок с тремя строчками, написанными ровным канцелярским почерком, вызвал в семье Мещерских настоящую бурю. Михаил обиделся, что его в штаб-квартиру не пригласили. Долго урезонивала супруга Анастасия. Ведь он теперь – полковник и управляющий комиссариатской экспедицией Черноморского флота (совр. зам. командующего по тылу. – А. Б.) Флот ведет боевые действия, снабжение кораблей – в ведении экспедиции, и кто, как не полковник князь Мещерский, должен оставаться в Севастополе, дабы всем распоряжаться?
Михаил мечтал сделать карьеру, мечтал о новых чинах и должностях, вовсе не связывая их с работой в разведке. Его административные дарования нашли должную оценку. Но ему в голову не приходило, что в таком случае война неизбежно разлучит его с Аржановой. Она – рядовой сотрудник секретной канцелярии Ее Величества, он – начальник большого и сложного хозяйства, и служить бок о бок, как раньше, уже у них не получится.
Постепенно полковник успокоился. Дети оставались с ним.
В дорогу, как в старые добрые времена, решила собираться Глафира с сыном Николаем. Меткий стрелок, не задумываясь, расстался с женой, им нелюбимой. Вести же домохозяйство поручили мужу горничной Досифею. Конечно, не был он так хитер и умен, как верная служанка барыни, но многому от нее научился, с годами приобрел рассудительность, основательность, важность.
Особенно позаботился князь Мещерский об охране своей жены. Он выписал командировки в Кременчуг «для узнания службы» корнету Чернозубу и унтер-офицеру Прокофьеву. Все кирасиры Новотроицкого полка теперь служили в кавалерийском полуэскадроне при коменданте севастопольского гарнизона. Они несли охрану адмиралтейства, верхом объезжая немалую его территорию и днем и ночью.
Остап Чернозуб, десять месяцев назад став офицером, понемногу перенимал замашки бывшего командира. Эполет, сплетенный из золотых шнуров и украшенный вышитым вензелем царицы, офицерский шарф с кистями, повязанный на поясе, изменили его поведение. Солдатская закваска, готовность тотчас встать по стойке «Смирно» и отрапортовать: «Слушаюсь, вашвыскобродь!» – сменились вальяжностью и изрядной самоуверенностью. Он даже старался лучше говорить по-русски, избегая наиболее заковыристых словечек из его «ридной мовы».
С корнетом Чернозубом полковник Мещерский был откровенен. Штаб-квартира главнокомандующего Екатеринославской армией генерал-фельдмаршала светлейшего князя Потемкина-Таврического – очень опасное место для таких красивых женщин, как Анастасия Петровна. Там полно желающих домогаться особливого ее благорасположения. Он, Чернозуб, будучи человеком чести и строгих правил, должен решительно пресекать подобные попытки.
Кирасир, опираясь на шпагу с золотым офицерским темляком, сидел за столом. Михаил ходил по своему кабинету. Он объяснял Чернозубу, по его мнению, вещи совершенно очевидные, однако уроженец Полтавской губернии долго не мог понять, чего от него требует доблестный бывший командир.
– Конечно, дико я звиняюсь, ваше сиятельство, – наконец сказал он. – Но объясныть мени, будь ласка, точнее. Врезать по роже при всех за это можно чи ни?
– Тогда последует вызов на дуэль.
– Она будет на палашах или на пистолетах? – озабоченно спросил Чернозуб.
– Вообще-то государыня в этом году издала «Манифест о поединках», – сказал Мещерский.
– И шо у ем напысано?
– Дуэли между офицерами запрещены.
– Дуже странно, – Чернозуб почесал в затылке. – Спасибо, шо предупредили. Будэмо действовать нашими обычными способами.
– Это какими?
– На темной улице из-за угла и тростью по башке, ваше сиятельство, – доложил корнет.
– Вот и отлично, Остап Тарасович!..
Не хуже Мещерского Анастасия знала, каковы особенности длительного пребывания светлейшего князя в любом городе Российской империи. Туда моментально съезжаются жалобщики, просители, ищущие новых должностей чиновники и офицеры, обыкновенные прихлебатели всех мастей, а также женщины легкого поведения. Штаб-квартира – это еще и место, где пребывает канцелярия тайного супруга императрицы, отделение государственного казначейства, а теперь – и оперативное управление самой большой, 82-тысячной Екатеринославской армией.
Прибыв в Кременчуг в середине дня в среду, Аржанова решила сначала направиться прямо в штаб-квартиру, затем уж озаботиться поиском места для своего проживания. Все было так, как она ожидала: столпотворение карет и экипажей на улице, прилегающей к губернаторскому дворцу, повсюду воинские караулы, пешие и конные, две пушки во дворе у входа и наглые молодые адъютанты, которых она, естественно, знать не могла.
– Что вам угодно, сударыня? – один из них задержал ее сразу в вестибюле, окинув слишком пристальным, оценивающим взглядом.
– Хотелось бы увидеть светлейшего князя Потемкина-Таврического.
– Увы, сие невозможно, сударыня. Генерал-фельдмаршал в отсутствии, – усмехнулся юный офицер, продолжая ее рассматривать. – Вот если вы оставите ваш адрес…
– Немедленно передайте ему пакет, – Флора достала из дамской сумочки присланную ей в Крым правительственную депешу.
Драгунский поручик очень удивился, развернул бумагу, быстро прочитал и задал вопрос совсем другим тоном:
– Вы – княгиня Мещерская?
– Да.
– Следуйте за мной, ваше сиятельство. Вас ждали здесь еще вчера вечером…
Григорий Александрович находился в обычном для своей осенней «хандры» виде: волосы нечесаны и распущены по плечам, небрежно запахнутый шелковый халат перетянут на поясе витым шнуром, на ногах – вязаные носки длиной до середины икры, в руке – надкусанное румяное яблоко. Были, впрочем, и другие детали. Когда Анастасия вошла, светлейший князь бесцеремонно толкнул в бок девицу лет шестнадцати, но весьма и весьма упитанную, в прозрачной батистовой сорочке, лежавшую на постели. Она бросила на курскую дворянку неприязненный взгляд и быстро удалилась.
– Вижу, ваши пристрастия изменились, – спокойно заметила Аржанова.
– Ах, простите, душа моя, и не обращайте внимания, – ответил Потемкин, целуя ей руку. – Это все – приближение старости. Почему-то тянет к малолеткам.
– Трудно поверить, ваше высокопревосходительство. Ведь вам нет и пятидесяти.
– Разве нас старят годы, Анастасия Петровна? – он указал ей на место за столом, где кучей лежали разные бумаги. – Нет, нас старят чрезмерные труды…
Буквально через несколько минут в комнату вошел действительный статский советник Турчанинов, непосредственный начальник Флоры. Она не виделась с ним с осени 1783 года. Петр Иванович нисколько не изменился: круглые, немигающие, как у филина, глаза за круглыми очками, плотно сжатые тонкие губы, никогда не улыбающиеся, худощавая, чуть сгорбленная фигура. В руках статс-секретарь царицы по своему обыкновению держал кожаную папку, закрывающуюся на особый, с секретом замок.
Если уж сам Турчанинов заявился сюда из Санкт-Петербурга, то дело и впрямь невероятно важное. В этом сомневаться не приходилось. Однако что теперь они намерены ей предложить?
Аржанова сидела за круглым столом вместе с Потемкиным и начальником секретной канцелярии Ее Величества и размышляла над этим вопросом. Речь между тем держал Турчанинов. Своим скрипучим неприятным голосом Петр Иванович скучно и подробно рассказывал о турецкой крепости Очаков.
Оказалось, основали ее не турки, а крымские татары в 1492 году и назвали «Кара-Кермен». Но вскоре османы отобрали у своих вассалов этот укрепленный пункт и нарекли другим именем – «Очаков». Уж очень выгодное в стратегическом отношении место занимала крепость – на северном берегу Черного моря, рядом с Днепровско-Бугским лиманом, на высоком, неприступном мысу. Турки возвели здесь целую систему фортификационных сооружений и удерживали их за собой в течение трех столетий, несмотря на войны и штурмы, предпринимаемые то польскими, то русскими войсками, то буйными ватагами запорожских казаков.
К 1787 году Очаков являлся не только крепостью, вооруженной 310 орудиями, но и богатым торговым портом, через который шли грузы с северо-востока Европы на юг и юго-запад континента. Кроме купеческих судов в довольно просторной и удобной очаковской гавани стояла турецкая эскадра: 10 линейных кораблей, 6 фрегатов, 44 галеры и шебеки. Население города вместе с крепостным гарнизоном достигало примерно двадцати пяти тысяч человек. В Северном Причерноморье, уже ставшем русским, Очаков торчал как заноза, угрожая и Херсону, и Николаеву, и Севастополю.
Слушая Турчанинова, светлейший князь перебирал бумаги на столе и наконец нашел среди них нужное – свернутый в трубку лист ватмана. Он развернул его, расправил и положил перед Аржановой. Это был план крепости Очаков, выполненный очень искусно и слегка подкрашенный. Светло-голубой краской обозначался морской залив, бежевой – суша, белой – все сооружения в крепости: замок «Хасан-паша» на краю мыса, казармы, склады, дома, мечети, бани, стены с башнями, образующие четырехугольник неправильной формы.
– Взятие Очакова – главная задача нашей военной кампании следующего, 1788 года, – сказал Потемкин.
– Мне предстоит идти на штурм? – спросила курская дворянка.
– В некотором смысле слова – да.
– Сразу говорю вашему высокопревосходительству, что лазить по штурмовым лестницам я не умею. Мне удобнее ездить верхом.
– Ну, верхом так верхом, – согласился генерал-фельдмаршал, улыбаясь ей ласково и загадочно.
Турчанинов был далек от всяких подтекстов и тайных намеков в разговорах Аржановой и Потемкина. Он взял из своей папки новый лист, исписанный от края до края, и, откашлявшись, продолжил:
– Этот план крепости показывает лишь наземные ее укрепления, и то достаточно условно. С 1784 года модернизацией Очакова занимались французы. Как сообщают наши агенты, под землей они соорудили целую систему минных галерей, переходов, пороховых складов и иных помещений. Однако узнать о них ничего не удалось.
– Почему? – спросила Аржанова.
– Потому, что французы работали совершенно автономно. Они привезли своих инженеров, мастеров, саперов и даже землекопов. Турок и татар не подпускали близко. Руководил работами один человек. Его имя – Лафит Клаве, военный инженер из Марселя.
– Это все, что о нем известно? – удивилась Анастасия.
Начальник секретной канцелярии Ее Величества укоризненно покачал головой:
– Любезная Анастасия Петровна, вы явно недооцениваете деятельность вверенного мне государыней учреждения! За домом Лафита Клаве в Очакове мы установили наблюдение, подсылали к нему людей…
– Каких? – перебила его Аржанова.
– Да разных. В том числе и женщин. Инженеру примерно 35 лет, он не женат, ведет замкнутый образ жизни, с подчиненными строг и не допускает фамильярных отношений, всецело предан службе и действительно очень талантлив. Чего он там напридумывал для усовершенствования старой турецкой цитадели – для нас загадка. Но уверен в одном – решение ее может стоить жизни тысячам русских солдат при осаде и штурме.
– Где он теперь? – спросила Флора.
– Недавно уехал из Очакова в Стамбул.
– Хорошо, – помедлив, произнесла Аржанова. – Я должна подумать. Долгая дорога, знаете ли. Для отдыха надо снять хотя бы номер в трактире.
– Для вас приготовлен дом на улице Старо-Никольской, недалеко от храма святого Николая Угодника, – сказал Потемкин. – Правда, в нем только четыре комнаты и кухня. Мой адъютант проводит вас туда.
– Премного благодарна, ваше высокопревосходительство! – Анастасия встала из-за стола, присела в глубоком придворном реверансе перед светлейшим князем, поклонилась издали Турчанинову и пошла к двери.
– Не забудьте, ваша аудиенция у меня – завтра, во втором часу дня! – крикнул ей вслед Григорий Александрович…
Улица Старо-Никольская пролегала по южной окраине Кременчуга. Одноэтажный деревянный дом стоял на каменном фундаменте, имел обширный участок с садом, конюшней, сараями и бревенчатой банькой. Хозяйка дома, вдова украинского реестрового казака Горпина Севастьяновна быстро истопила эту баньку для путников. Затем приготовила в большом чугунном казане гречневую кашу, обильно сдобренную коровьим маслом. В целях всемерного расслабления она выставила на стол бутыль деревенского самогона и охотно пропустила стаканчик вместе с постояльцами.
Больше они пить не стали и вообще оказались людьми слишком серьезными, неразговорчивыми. Горпина Севастьяновна удивилась, что их барыня, красотка и франтиха невероятная, села за стол вместе с ними и говорила им какие-то нерусские слова вроде того: «Вояж в Стамбул». От этих ее слов они совсем помрачнели, закручинились, а горничная, которую звали Глафира, так и вовсе начала слезы лить, причитая: «Опять вы меня с собой не возьмете!»
На следующий день постояльцы спали долго, поскольку сильно устали после дороги. Хозяйка, встав пораньше, нажарила блинов и за завтраком усердно ими потчевала. Особенно приглянулся ей рослый и статный Остап Тарасович, в офицеры вышедший из простых солдат. К тому же она вскоре выяснила, что он до сих пор не женатый.
Нехитрые приемы сельского кокетства, которые демонстрировала Горпина Севастьяновна, сперва развлекали Анастасию, и она подыгрывала вдове казака. Настроение у нее было уже гораздо лучше. Однако время шло, следовало собираться на встречу с Потемкиным. Корнет Чернозуб, исполняя приказ князя Мещерского, решил барыню сопровождать. Но требовалось привести в полный порядок парадный кирасирский мундир, и он ушел из горницы, оставив хозяйку в легком недоумении: удалось ей своими чарами завлечь кавалера или нет?..
На сей раз никаких девиц развратного вида в кабинете генерал-фельдмаршала и главнокомандующего Екатеринославской армией Аржанова не обнаружила. Более того, сам Григорий Александрович был одет строго по Уставу: прическа с буклями над ушами и косичкой на спине, повседневный зеленый кафтан с красным воротником и обшлагами, под ним – красный камзол, кюлоты и белые чулки с черными башмаками. Похоже, ради курской дворянки он даже повязал на пояс офицерский шарф. Турчанинов в обычной партикулярной одежде тоже находился здесь, и его кожаная папка лежала на столе.
– Что скажете, любезная Анастасия Петровна, об операции в Стамбуле? – спросил Потемкин, начиная конфиденциальное совещание.
– Пока ничего определенного, ибо мне неизвестна ее конечная цель.
– Цель проста. Чертежи и планы всех минных галерей под крепостью Очаков.
– А сам их автор?
– Он нам не нужен.
– Отлично. Думаю, это облегчает дело, – ответила Аржанова.
– В нем немало сложностей, – заметил начальник секретной канцелярии Ее Величества и придвинул к себе папку. – Во-первых, наш чрезвычайный посланник и полномочный министр Булгаков с началом войны помещен турками в тюрьму. Это обычная их традиция. Потому не знаю, в каком состоянии находится агентурная сеть, им созданная. Правда, несколько донесений из Стамбула мы все-таки получили. Возможно, ситуация не так уж и плоха. Во-вторых, нужна легенда, которая позволит вам поселиться в районе турецкой столицы, называемом Галата, где обитают все иностранные специалисты-христиане, нанятые султаном на службу…
– Неужели у вас нет ни одного предложения? – Анастасия посмотрела прямо в глаза Турчанинову.
– Предложения есть.
– Тогда слушаю внимательно.
– Если помните, в 1781 году некая польская дворянка по имени Амалия Цецерская ездила учиться в Вену живописи. Кстати говоря, неплоха это у нее получилось…
Начальник секретной канцелярии Ее Величества заговорил об операции «Перебежчик», в результате которой Аржанова привезла в Санкт-Петербург старшего шифровальщика венского «черного кабинета» доктора математических наук Отто Дорфштаттера. Молодой ученый согласился работать на русских. Однако главная его мечта не исполнилась. Очаровательная пани Амелия замуж за него не вышла и уехала в Крымское ханство.
– Цецерская должна ожить? – в изумлении Анастасия перевела взгляд с Турчанинова на Потемкина.
– Не совсем, конечно, – светлейший князь развел руками. – Но для нас наиболее простой способ переместить вас в Стамбул – через Польшу, Австрию и Францию.
– Предположим. А дальше?
– Придется вам пожить на берегах Босфора, найти гениального инженера Лафита Клаве, взять у него чертежи и с ними вернуться в Россию.
– Я поеду одна?
В разговоре наступила тягостная пауза. Турчанинов перебирал бумаги в своей папке. Потемкин смотрел в окно, покусывая губы.
– Понимаете, Анастасия Петровна, – сказал он. – К сожалению, мусульманский Стамбул – это вам не прекрасная и свободная Вена. Действовать там в одиночку женщина не сможет. Мы рассматривали разные варианты и пока…
– Кто поедет со мной? – довольно резко перебила его Анастасия.
– Не волнуйтесь так, Анастасия Петровна, – снова вступил в разговор начальник секретной канцелярии Ее Величества. – Сейчас мы представим вам вашего напарника. Он уже здесь.
– Его имя?
– Анджей Кухарский.
– Поляк?! – не удержалась от почти гневного восклицания курская дворянка.
Потемкин и Турчанинов переглянулись:
– Да. Он – из семейства, приближенного к нынешнему польскому королю Станиславу-Августу Понятовскому и не раз доказывал свою преданность престолу. А что вы имеете против поляков?
– Лично я – ничего. Просто мой первый муж вместе с Суворовым воевал в Польше в 1769 году. Он много рассказывал мне о поведении и характере людей этой национальности.
– Значит, господина Кухарского не берем? – Потемкин сделал вид, будто готов изменить свое решение.
– Ладно, – курская дворянка вздохнула. – Вы ведь, наверное, уже все обдумали, прикинули, определили. Пусть войдет…
Конечно, не от хорошей жизни Анджей Кухарский согласился работать на русскую внешнюю разведку. После скоропостижной смерти его отца, ясновельможного пана Казимира, открылись большие долги, которые тот делал тайно, чтобы поддерживать на должном уровне жизнь своей семьи в Варшаве и соответствовать званию придворного короля Станислава-Августа.
К тому времени двадцатилетний польский дворянин уже закончил австрийскую военную академию и служил инженером в австрийском саперном батальоне. Как старший сын, он должен был вступить в права наследования родового поместья, но после первого раздела Польши в 1772 году оно находилось на территории России, под городом Рогачевым. Пришлось молодому офицеру выйти в отставку и заняться сельским хозяйством, чтобы успокоить кредиторов и вернуть им хотя бы некоторые суммы. Дела у него, однако, пошли неважно. С сельским хозяйством у военного инженера что-то не получалось. Тогда он отправился в Санкт-Петербург, где в Иностранной коллегии служил его дальний родственник. Тот обещал Анджею помощь в устройстве на хорошее место, ибо Кухарский в совершенстве владел латынью, итальянским, французским и немецким языком, не говоря уж о твердых знаниях в фортификации, артиллерии и инженерном деле.
Хорошее место и вправду нашлось, и так Анджей Кухарский встретился со статс-секретарем императрицы Турчаниновым, которому понравился. Поговорив с этим достойным человеком, поляк все понял. Но годовой оклад, командировочные и рационы (деньги, отпускаемые на питание офицера и его денщика) вполне его устроили. Они позволяли постепенно рассчитаться с отцовскими долгами. Кухарский подписал присягу, не особенно задумываясь о последствиях, и первые три года прослужил в Польше, раздираемой в ту пору жестокими противоречиями.
Его родная страна не имела сил противостоять соседям – Австрии, Пруссии и России. Сны о былом величии империи Речи Посполитой туманили головы шляхтичей, но ни к чему толковому не вели. Католическое духовенство, пользующееся авторитетом в обществе, нагло попирало права православных в колониях Польши: на Украине и в Белоруссии. Между тем народ оставался равнодушным к призывам патриотов, жил крайне бедно и скудно, и никому не было дела до его несчастий.
Таким образом, Кухарский, выступая тайным агентом «русской партии», иногда сдавал секретной канцелярии Ее Величества наиболее одиозных представителей надменного польского дворянства. Неразумные его соотечественники то провозглашали союз с Францией (и король Людовик XVI действительно вмешивался в польские дела), то хотели отдать собственные южные земли с городом Львовом Австрии, то прельщали короля Пруссии Фридриха II территориальными приобретениями к северу от Варшавы. Взамен они просили одного – поддержать их в борьбе с российским колоссом, этаким таежным медведем, сжимающим Польшу в объятиях все крепче и крепче…
Анджея заранее предупредили, что в кабинете генерал-фельдмаршала и главнокомандующего Екатеринославской армией он встретится с женщиной, которая, скорее всего, и поедет с ним в Турцию для выполнения особо важного – и, следовательно, высокооплачиваемого – задания. Кухарский хотел произвести на нее хорошее впечатление и потому готовился тщательно. Прическу ему сделал куафер самого светлейшего князя. Роскошное кружевное жабо и манжеты на рубашке дважды открахмалила приходящая прачка. Кроме того, он надел совершенно новый темно-лиловый кафтан и под него – камзол светло-лилового цвета, вытканный синими и коричневыми лилиями. Новую коробку его любимых духов «Des souvenirs de Narzicce» («Воспоминания Нарцисса». – А. Б.) он тоже вскрыл и вылил на себя чуть ли не четверть флакона.
По его мнению, встреча прошла нормально. Правда, в памяти польского дворянина остались кое-какие моменты, объяснения которым он пока не нашел.
Новая знакомая, княгиня Мещерская, оказалась очень хороша собой, любезна, обходительна. Конечно, первое цветение молодости для нее уже миновало, но выглядела она гораздо моложе своих лет. Кухарскому сообщили еще до встречи о ее настоящем возрасте – 32 года. Зато он ничего не знал о ее прошлом. Только слишком пристальный, сосредоточенный взгляд серо-стальных глаз выдавал в ней человека опытного, умелого, знающего себе цену. На этот взгляд Анджей сразу наткнулся, словно на клинок кинжала.
Тем не менее с обычной польской галантностью он приветствовал русскую красавицу в кремовом платье и перчатках, поцеловал ей руку и, получив приглашение сесть, опустился рядом на кресло, начал необязательный светский разговор. Княгиня отвечала ему в таком же духе, легко переходя с русского на французский и обратно. Ради эксперимента Кухарский произнес несколько фраз по-польски. Она ответила кое-как, с большим трудом, добавив, что была в Варшаве давно и плохо помнит польский, однако хорошо знает тюрко-татарский. Пришел черед удивляться Анджею: зачем прекрасной даме столь специфические познания?
Тут появился лакей с подносом. На нем находился кофейник, четыре чашки, сахарница, молочник и блюдо с бисквитными пирожными. Слуга ловко разлил горячий напиток по чашкам и удалился. Разговор, в котором теперь принимали участие Потемкин и Турчанинов, завертелся вокруг кофе, изготовляемого в разных странах по-разному.
Мысленно Аржанова уже оценила нового напарника и поставила ему оценку «хорошо». Много ли требуется от человека, обязанного привезти ее в сердце мусульманского мира и служить прикрытием для операции «Секрет чертежника»? Он ловок, умен, пригож собою, хотя в его внешности присутствовал отпечаток какой-то почти женской хрупкости и утонченности. В мужья она никогда бы не взяла такого кавалера в кружевах. Ей нравились настоящие рыцари, доблестные воины, которым более всего подходили шлем, тяжелые доспехи, двуручный длинный меч с обоюдоострым клинком.
Возможно, светлейший князь Потемкин угадал ее мысли. Впрочем, это у них нередко случалось и раньше. Забыв о кофе, генерал-фельдмаршал обошел вокруг стола, приблизился к курской дворянке.
– Это – муж? – спросил он у нее и решительно указал на Кухарского, отчего тот даже вздрогнул.
– Нет. Это – брат, – быстро ответила Анастасия. – Давайте, ваше высокопревосходительство, вообще выведем мужей за пределы этой очаковской истории.
– Согласен, – сказал светлейший, усмехнувшись.
Аккуратный канцелярист Петр Иванович Турчанинов тотчас внес соответствующую запись в свои бумаги, разложенные на столе. Немало подлинных документов – свидетельство Кухарского об окончании венской военной академии, его патент на чин инженера-лейтенанта, его формулярный список офицера саперного батальона – и поддельных документов, необходимых для осуществления операции, уже имелось в распоряжении внешней разведки. Недаром граверная мастерская, подчиненная Турчанинову, с высочайшей степенью точности изготавливала печати, бланки и подписи любого государства, любых его учреждений. Турчанинов весело взглянул на польского дворянина, до сих пор пребывающего в некоторой растерянности, и сказал:
– Пан Анджей, позвольте мне, пользуясь удобным случаем, представить вам вашу младшую сестру Ванду Кухарскую, родившуюся в Варшаве мая двенадцатого дня 1760 года, незамужнюю, получившую образование в частном пансионе мадам Довре…