Небо

Одинокая сойка летела под самыми облаками, что плотно отрезали Ямал от синего неба и живого солнца и обнимали солнце колдовское, почти касаясь его своими рыхлыми краями. Отсюда, с невероятной высоты, земля казалась сплошным зеленым ковром из древесных крон, лишь изредка разрываемым пятнами озер и проплешинами болот.

Впрочем, в одном месте просвет был необычным: широкая прямая линия, коричневая от содранной коры, и полукруг с полверсты шириной, в центре которого белел прямоугольник новенького острога.

Что именно творилось на земле под плотным покрывалом древесных крон, разглядеть было невозможно, но легко догадаться. И потому, заметив в одном месте полосу дрожи, будто деревья страдали чесоткой, птица спикировала туда, пробила листву и села на нижние ветки огромной, многовековой шелковицы.

Теперь сойке стали видны многие десятки драконов: зубастые двуноги и остроклювые яйцеголовы, приземистые трехроги с цветастыми плащами, прикрывающими шею, шипоносцы, всю спину которых покрывали бивни, а хвост увенчивала громадная костяная палица, громадные длинношеи, могучие спинокрылы, хвосты которых украшали могучие бивни, способные поспорить размерами с бивнями товлынгов…

Драконы шли медленно, старательно пожирая всю зелень, до которой только могли дотянуться. Однако большинство крон были недостижимы даже длинношеям, и деревья сильно не страдали. Только слабо вздрагивали, когда громадные туши притирались к ним, протискиваясь дальше и дальше вперед.

За драконами рыхлым широким стадом брели менквы – мохнатые подобия людей, куда более высокие и сильные, но безнадежно тупые. Их сознаниями могли легко овладеть даже совсем слабые и юные колдуны. Многие из этих чародеев сейчас шли прямо среди стада, приглядывая за своими подопечными. Грудь этих сир-тя украшали яркие золотые медальоны разной формы – знак повелителя, пусть пока и самого низкого уровня.

В небольшом отдалении от зверолюдей наступали настоящие воины – люди с палицами на поясе, сжимающие в руках копья и щиты. Очень многие кроме палицы могли похвастаться и длинным бронзовым ножом. В большинстве владельцами такого сокровища были вожди с золотыми медальонами, однако среди мужчин в возрасте таковых тоже встречалось немало.

Сир-тя шли небольшими отрядами – каждое племя за себя. Иные отряды насчитывали десятки воинов, другие – всего пять или шесть мужчин. Однако у каждого имелся свой, собственный вождь.

Сойка вспорхнула, полетела над самой землей в поисках главных участников наступления и очень скоро различила еще несколько отрядов, сильно отличающихся от всех остальных. В каждом из них насчитывалось меньше сотни воинов, и каждый окружал величаво ступающего дракона. Спинокрыл, два шипоносца, трехрог. Огромные могучие драконы несли на себе небольшие домики, связанные из жердей и крытые хорошо выделанной кожей, с разноцветными кисточками на выступающих вверх шестах, с рунами на стенах.

Ни одного двунога или яйцеголова, столь любимых колдунами средней знатности и среднего уровня посвящения. Средненькие чародеи любили внушать трепет и страх, возвышаясь над прочими смертными на хищных драконах. Высшим же представителям Верховного Седэя ничего подобного не требовалось. Они предпочитали думать лишь об удобстве. О мягкой постели, о креслах с подушками, о возможности наблюдать за проплывающими мимо лесами и озерами через щель в занавеске, вытянув ноги и полулежа на перинах. И потому предпочитали порабощать четырехногих драконов, способных без труда нести на себе целые дома.

Сойка внезапно повернулась, метнулась вперед, сцапав жирную коричневую гусеницу, поскакала по ветке дальше и принялась деловито оклевывать темно-синие, почти черные ягоды. А в трех днях пути на восток от нее сидящая на башне острога девушка сделала глубокий вздох, подняла голову и повела затекшими плечами.

– Вэсако-няр?

– Да, госпожа, – приблизился к чародейке телохранитель и заботливо накрыл ее плечи плащом.

– Ступай к воеводе. Скажи, ко мне прибегал лазутчик. Армия колдунов миновала верховье Сыктыка, через два дня подступит к острогу. Правители Седэя там, в походной колонне. К сожалению, не все, только четверо. Но носителей высшей степени посвящения на Ямале всего семеро. Старшим считается Тиутей-хорт, и он наследник рода, поклонявшегося спинокрылам. Спинокрыла в походной колонне лазутчик заметил… Все, иди!

– Да, госпожа, – поклонился юноша и убежал исполнять поручение.

Юная ведьма пересекла боевую площадку и вгляделась в плывущие над лесами облака, словно могла заглянуть своими глазами так же далеко, как глазами сойки.

– Как ты там, Матвей? – одними губами прошептала Митаюки. – Помнишь ли обо мне? Бережешь ли себя, любый?

Между тем в остроге продолжались последние, торопливые работы по обустройству твердыни. Казаки наконец-то закончили сшивать бревна подъемного моста, и, зацепив веревками за углы, его впервые удалось поднять, закрыв тем самым от опасности куда более хлипкие жердяные воротины. Теперь обнаженные по пояс сир-тя спешно раскапывали песчаную перемычку, по которой все последние дни проходили внутрь люди.

– К стенам сваливайте! – подгонял работников с носилками Кондрат Чугреев. – Ближе к углам, на нижние венцы!

– Слава святой Бригитте, хоть воду в ров подводить не надобно, – глядя сверху, порадовался Ганс Штраубе. – Сама из земли проступает.

И верно, везде на Ямале вода стояла так близко к поверхности, что выступала в любой яме, вырытой глубже, чем по пояс. Видимо, поэтому леса и росли тут так густо – несмотря на то, что дожди были большой редкостью. Вот и сейчас землекопы трудились уже по колено в воде.

– Еще часа три, и можно считать, управились, – облегченно дернул себя за бороду Матвей Серьга. – Внешние укрепления закончили. Можно крестным ходом обходить и внутрь садиться.

Отец Амвросий в эти самые минуты обходил совсем новенькую, пахнущую смолой и влагой часовню, срубленную в этот раз в самом центре крепостицы. Образов для нового храма в его распоряжении, увы, не имелось, а потому приходилось обходиться распятием, поставленным перед алтарем, и надписями «I X» вместо иконостаса. Еще батюшке хотелось нанести на все четыре стены несколько отрывков из Священного Писания, но выбрать для этого наиболее подходящие строки ему никак не удавалось.

Успехи в просвещении язычников и несколько месяцев спокойной жизни прибавили казачьему священнику уверенности в себе и объема в животе. Впрочем, гордая осанка, развернутые плечи, узкая и длинная, с проседью, тщательно вычесанная бородка, новая ряса и большой нагрудный крест бросались в глаза намного сильнее, нежели проявившийся животик.

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, – перекрестился он, зажигая сальную свечу перед распятием. – Да пребудет с нами имя Твое, да пребудет с нами…

Мелькнувшая чуть в стороне, на грани заметности, тень заставила мужчину отвлечься. Он повернул голову, потом развернулся целиком – однако белая просторная часовня была пуста.

Трудно спрятаться там, где нет ничего, кроме стен, пола и потолка.

– Почудилось, – осенил себя знамением священник, вернулся к распятию и вдруг услышал ласковый шепот:

– Окрепла ли вера твоя, отче?

– Кто здесь? – снова закрутился отец Амвросий и опять никого не обнаружил. Но когда собрался вернуться к молитве, между ним и алтарем вдруг обнаружилась круглолицая черноволосая девица в опрятной малице и высоких мягких торбасах, каковую два года тому назад он познал под именем Ирийхасава-нэ.

Священник в ужасе попятился:

– Сгинь, сгинь, нечистая сила! Сгинь, порождение похоти! Сгинь, гнусная сестра ехидны!

– Ничто на свете не происходит без воли твоего бога, священник, – улыбнулась ему девушка. – Разве так нужно встречать посланника небес?

– Нет, нет, нет… – замотал головой отец Амвросий. – Не может быть!

– Господь посылает тебе испытание, священник, – протянула ему руку уже подзабытая любопытная девушка из рода сир-тя. – Так иди же сюда и одолей искус!

Девушка обняла себя ладонями, провела ими от плеч вниз, словно смывая с себя одежду, и через несколько мгновений оказалась полностью обнаженной. Священник чуть не застонал, увидев перед собой сильное, красивое, юное тело. Соски высоких грудей, покатые бока, глянцевые загорелые плечи. Гладкий живот, ровные смуглые ноги… и соблазнительный курчавый треугольник там, где все это встречалось воедино…

– Сгинь, пропади! – тут же попытался отмахнуться знамением священник, но обнаженная Ирийхасава-нэ, наоборот, сделала пару шагов вперед:

– Пошто гонишь меня, великий пастырь? – Девушка одарила его улыбкой, полной неги и ехидства. – Разве вера твоя не должна удержать тебя от искуса? Отчего прячешь дух свой за заклинания, ровно плоть свою за спины казачьи? Может статься, вера твоя недостаточно сильна? Может, долг свой ты с ленцой исполняешь, великий пастырь, и оттого в вере своей ослаб? Ну же, пастырь. Встреть свое искушение и выстои, не прикоснувшись к девичьей плоти…

Гостья неторопливо развязала пеньковую веревочку, заменяющую священнику пояс, запустила руки под подол рясы, стащила ее со своей жертвы через голову.

– Сгинь! Сги-и-инь… – застонал несчастный, пытаясь выстоять перед воздействием любовного наговора и прямым, навеваемым ведьмой наваждением. Нинэ-пухуця не желала рисковать и использовала все свои знания и силу, дабы добиться нужной цели.

– Смотри на меня, священник! Если вера твоя крепка, а молитвы искренни, никакой искус не одолеет твоей веры… – Ладонь гостьи коснулась его успевшей окаменеть плоти, приласкала ее, и теплые мягкие пальцы Ирийхасава-нэ побежали по бокам мужского тела, и вместе с ними священника окатило обжигающей волной вожделения. Столь сильного, что оно причиняло боль, просачиваясь в каждую пору его тела и превращаясь там в маленький вулкан, затапливая его разум. Гостья легонько толкнула его, и отче свалился на спину. – Это просто искус, священник. Это испытание. Твой бог прошел через него. Достоин ли ты его имени и своего креста?

– Я выдержу… Иже еси… Да святится… – Ногти отца Амвросия скребли свежеструганый пол. Но пламя уже бушевало в его разуме, выжигая молитвы из памяти, плоть же стремилась вперед, отказываясь подчиняться сознанию, тело вздрагивало в конвульсиях.

– Смотри на меня, священник, – опять потребовала юная чаровница, становясь над мужчиной на колени и лишь слегка касаясь горячим лоном его плоти. – Крепок ли ты в вере, пастырь душ христианских? Достоин ли имени, что произносят твои уста? Я есмь испытание твое, отче. Ты ведь не станешь прелюбодействовать, пастырь?

Ее пальчики нежно и шаловливо пробежались по его ногам от коленей вверх и…

– А-а-а!!! – Жуткая, невыносимая похоть захлестнула разум мужчины, свела судорогой тело, заставила его выгнуться, и священник ощутил, как чресла его словно окунаются в кипяток, но кипяток не боли, а нестерпимого, как боль, наслаждения, что остросладостными волнами скатывается вниз, к презренной плоти, к окаянному отростку, внезапно поглотившему все помыслы, и раз за разом тело содрогается в волнах безумной ярости, требующей пробиться в самую глубину той, что сидела сверху, смеясь и напевая. Священник изогнулся, пронзая это гнусное порождение ехидны, исчадие ада, порождение сатаны – и взорвался сам, на какие-то мгновения полностью обеспамятев.

Когда он пришел в себя, то был один. И если бы не обнаженное тело, то можно было бы подумать, что случившееся наваждение не имело никакого отношения к реальности.

– Прости Господи, я слаб, я слаб, – торопливо одеваясь, бормотал священник. – Семь искусов истерпел Господь в пустыне синайской и не поддался ни одному. Я же пал перед каждым! Но я смогу, Иисусе, я укреплюсь в вере и молитвах, я искуплю грех свой! Не жалея себя, не жалея плоти и сил своих! – уже одевшись, упал на колени перед распятием отец Амвросий. – С именем Твоим на устах приму любое испытание и пройду его с честью, не боясь ни мук, ни тягот. Дай мне силу быть достойным Тебя, Господь мой небесный! Во имя Отца, и Сына, и Святого духа!

– Отче!!! – громко постучал кто-то в дверь. – К крестному ходу люди ратные сбираются!

– Я готов, дети мои! – громко и вдохновенно произнес священник, поднимаясь на ноги. – Все силы и помыслы свои Господу, все помыслы мои служению. Так помолимся вместе, возлюбленные чада Господа нашего, Иисуса Христа!