Глава 26, в которой Николая ждет невосполнимая потеря
Закон № 317
Запрещено убийство женщин и детей, какая бы причина убийства ни была. Нарушитель карается смертью.
К утру вернулись разведчики. Николай, который спал вполглаза, сразу вскочил подошёл к ним. Кони тяжело дышали, видно было, что разведчики шли галопом большую часть времени.
— Ну что? Где они? — нетерпеливо спросил он, срывая с дерева веточку и разминая её в пальцах руки. — Что увидели? Докладывайте.
— Лагерь в десяти километрах отсюда, нашли почти сразу. Посты выставлены, так просто не подойти. В лагере человек пятьдесят народа, сколько из них бандитов, а сколько пленных — не разобрали. Скорее всего, все пленные — бабы, которых брали для развлечения, мы слышали, как они там рыдают и кричат. Мужиков пленных, похоже, нет. Вооружение рассмотреть не удалось, но, похоже, огнестрелов мало, больше холодняка типа того, что было у той группы. Хватает луков и арбалетов, дубинки, ножи. В общем — как обычно у бродячих бандюков. Лагерь оборудован грамотно, есть посты, охрана. Похоже, главный их дрючит не по детски, охранники не спят. Много барахла лежит в лагере, видать награбили, свалено под навесы. Лошадей хватает, скот, телеги есть. Мы понаблюдали часа четыре, потом сюда помчались. Вот вроде и всё.
— Ясно. Командиры взводов ко мне на совещание. Разведчикам отдыхать, коней расседлать — на отдых. Всем кроме командиров — отбой.
Николай пошёл к своему костру, через пару минут к нему присоединились два его соратника.
— Так, парни. Утром рано выступаем, оставим в лагере охрану — двадцать человек — и вьючных лошадей. Остальные все на зачистку. Вначале применим луки и арбалеты, потом, когда шум подымется и нас обнаружат, стреляем из автоматов. Стрелять только одиночными и наверняка, патроны беречь. Никакого героизма, нам ещё будет, где его применить. Ну а там уже по обстоятельствам. Всех перебить, кроме пленных, конечно. Все мужики там — бандиты, так что не ошибётесь. В плен противника не брать — всех надо уничтожить. Нам некогда с пленными возиться и думать, всадят они нож в спину или нет. Считайте, что мы в тылу врага, а тут никаких сантиментов. Всё ясно? Если ясно — на рассвете выступаем. Сразу определитесь, кого оставите охранять барахло. Теперь отдыхать.
Перед рассветом, ещё только начало сереть небо, отряд рысью пошёл в сторону лагеря бандитов, оставив только охрану лагеря. Сил должно было хватить, тем более что вооружение и обучение бойцов не шло ни в какое сравнение с уровнем обучения и вооружения бандитов. Но Николай на всю жизнь запомнил уроки войны — нельзя недооценивать противника. Лучше переоценить, чем недооценить. За семьсот метров до места бойцы спешились и оставили пять человек охраны для лошадей. Глупо было бы лишиться имущества по своей беспечности, да и лошади, разбредшиеся по территории, могли легко демаскировать.
Казаки рассыпались двумя взводами — один должен был охватить базу мародёров с юга, другой с севера. Ни один бандит не должен был уйти. С анархией и бандитизмом надо было кончать раз и навсегда. Николай с опаской поглядывал на светлеющий горизонт — они должны захватить базу перед рассветом и закончить бой уже в светлое время. Люди спросонок наиболее уязвимы и наименее боеспособны, а в лучах солнца скрыться не удастся никому. Дневной свет позволит избежать лишних потерь — мало ли из темноты какая случайная стрела или пуля прилетит, не уследишь.
Группы казаков охватили подковой лагерь, посты были сняты передовыми разведчиками — кому-то из них перерезали горло, кому-то прилетела арбалетная стрела в затылок. Пока всё шло по плану. Ещё перед выездом все бойцы проверили снаряжение. Ничего не брякало, не болталось, всё было закреплено и не падало — для этого они попрыгали на месте и те, кто недостаточно хорошо закрепил снаряжение, были выматерены взводными и наказаны внеочередными нарядами. Так что никакого шума не было. Бандиты спали — кто под навесами, кто на открытом воздухе, у погасающих костров. Видно было, что они пытались выстроить что-то вроде домов, но всё ещё было в начальном состоянии. Вокруг территории лагеря была устроена загородка, вроде грубой стены или баррикады из стволов, веток, камней. На возвышениях вроде сторожевых вышек стояли часовые с огнестрельным оружием — Николай не понял, с каким — там были или винтовки, или ружья. Арбалетов тоже хватало.
Бойцы заняли позиции в ожидании сигнала от Атамана. Он посмотрел на небо — оно светлело, в предутреннем чистом воздухе, освежённым легким ветерком, чётко просматривались силуэты охраны лагеря. Он решил ещё подождать минут пятнадцать, пока рассветет, как следует. Дождя ещё не было. Уже примерно год, как сырой климат с неизменными утренними ливнями медленно сменился на более здоровый, хотя и тропический — влажный и дождливый. Видимо, та влага, что пришла с потопом, всё-таки распределилась по Земле, переносимая ветрами атмосферы, так что климат приблизился к африканскому. Пятнадцать минут прошли, заметно посветлело, и красный диск солнца уже должен был с минуты на минуту высунуться из-за горизонта.
Атаман прицелился в ближайшего охранника и мягко нажал на спуск стального арбалета, с огромной силой посылающего стрелы–болты на десятки метров. Современные образцы боевых арбалетов служили для проведений специальных операций во многих странах мира. По некоторым характеристикам арбалет опередил огнестрельное оружие в специфических условиях применения. Во многом это объясняется его высокой убойной силой и бесшумностью. Звук работы частей арбалета при стрельбе существенно ниже, чем у пневматической винтовки. Отсутствие соприкасающихся металлических деталей устраняет лязг, характерный даже для самых совершенных образцов малошумного огнестрельного оружия. Таким образом, арбалет даже в 20–21 веке занимал своё место в арсенале подразделений специального назначения.
Увесистая стрела сбила охранника с его возвышения и тут же, с интервалом в секунду–две с «вышек» были сбиты остальные сторожевые. Они с глухим стуком врезались в землю — один успел закричать во время полёта, но, врезавшись в утоптанную многими ногами площадку, замолчал. Стрелы посыпались на спящих, гулко втыкаясь в кости и черепа, со звоном рикошетируя при попадании в металлические предметы и жужжа в воздухе, как злые шершни. В лагере началась паника, бандиты стали кричать:
— Напали! На нас напали! Вон они за изгородью!
Из отдельного домика выскочил высокий человек, по пояс раздетый, с автоматом Калашникова в руках, и начал стрельбу по засевшим за оградой бойцам.
Остальные бандиты, опомнившись, залегли за телегами и кучами брёвен и тоже начали огрызаться одиночными выстрелами и арбалетными стрелами. Пули впивались в дерево у головы Николая, и он решил — хватит средневековья — снял автомат, поставил рычажок на одиночную стрельбу и стал снимать особо злостных стрелков. Выстрел — один ткнулся в землю. Бойцы, для которых выстрел из автомата послужил сигналом, тоже перешли на огнестрельное оружие и начали отстреливать бандитов. Это была бойня. У осажденных не было никаких шансов, хотя огрызались они довольно умело и яростно — видимо, среди них затесались и бывшие вояки, заключённые. Они собирались дорого продать свою жизнь. Пленницы в это время визжали, привязанные к телегам длинными верёвками, как скот, и Николай с досадой подумал, что часть их поляжет при перекрёстном огне. Всегда, что бы ни делали спецслужбы, при штурме гибнет большой процент заложников — до тридцати процентов и более. Минимум тридцать процентов, и это считается хорошим результатом, так как в иных случаях сто процентов заложников могут лишиться своей жизни.
Бой продолжался уже минут двадцать. Особо злостные бандиты сидели крепко, забаррикадировавшись в центре площадки. Николай не хотел применять гранаты — тогда точно заложников посечёт осколками, но и подставлять своих людёй под пули он не собирался. Николай приказал зайти с другой стороны лагеря двум самым умелым гранатомётчикам с тем, чтобы положить гранаты внутрь баррикады максимально точно, не задев пленных женщин. Взводный скомандовал двум парням, они исчезли в лесу, а казаки по команде Атамана усилили стрельбу по баррикаде, отвлекая внимание бандитов на себя.
Через десять минут Николай увидел, как тёмные предметы полетели внутрь баррикады и тут же грохнули несколько взрывов один за другим. Бойцы применили наступательные гранаты с минимальным разлётом, в отличие от оборонительной эфки, у которой разлёт осколков составляет 200 метров. Стрельба стихла, казаки перемахнули через изгородь и побежали к центру лагеря, осматривая убитых и раненых мародёров. Некоторые ещё шевелились и стонали, а возле дома их вожака ещё слышались выстрелы — вожак сидел крепко и сдаваться не собирался. Николай послал бойцов закончить с ним, что и было проделано, судя по грохоту нескольких десятков выстрелов. Атаман подозвал взводных:
— Добейте раненых. Проверьте все трупы. Нам ни к чему в тылу живые бандиты. Выберите самых опытных, с крепкими нервами бойцов, пусть занимаются этим, добивают если нужно. Девчонок отправьте к пленным бабам, пусть успокоят и освободят, посмотрят, есть может быть раненые.
Взводные побежал рысью, раздали команды и бойцы пошли цепью по территории лагеря. Неожиданно один «труп» повернулся и выстрелил из пистолета в сторону Атамана. Пуля прошла мимо, порвав рубаху Николая. Сзади кто-то тихо охнул. Он разрядил в «ожившего» автомат, сбив его двумя пулями, и оглянулся назад. Алка стояла побледневшая, прижав к животу руки. Между ними струился ручеёк крови. Она растерянно улыбнулась, потом глаза её закатились, и она мягко опустилась на заплёванную, затоптанную копытами и ногами площадку. Вот и всё. Была девчонка и нет…
Николай почувствовал, как у него ком встал в горле и зашумело в ушах, как после перепада давления в самолёте. Он кинулся к Алке, пощупал пульс. Бесполезно, видимо, она скончалась от болевого шока ещё до того, как упала на землю — пуля попала в печень. Он поднял её, такую тяжёлую, большую — почему-то мёртвые всегда весят намного больше, чем живые, как будто наливаются свинцом — и понёс её к стене, положив на участок дёрна с травой. Ему показалось, что нельзя ей лежать вот так, изломанной тряпичной куклой на заплёванной грязной земле. Впрочем, он поймал себя на мысли, что ей уже всё равно. Ему хотелось плакать, но слёз не было, он уже разучился плакать. Проглотив комок в горле, он заставил себя перейти к делу.
Осмотревшись, он увидел, что бойцы уже прочесали практически весь лагерь, все бандиты были мертвы. В центре лагеря стояли телеги с награбленным добром, в загородке бегали взмыленные кони, напуганные выстрелами и взрывами, некоторые из них были ранены. Николай отдал приказание добить раненых лошадей — мучиться им было ни к чему, остальные должны были через некоторое время успокоиться. В другой загородке держался скот — коровы и бараны. Атаман задумался. Тащить скотину с собой за 700 вёрст было глупо. Оставлять просто так — еще глупее. Да ещё и пленных баб человек тридцать — бандиты подобрали для своих утех самых молодых и симпатичных, от 15 до 35 лет. Большинство из пленниц были в плачевном состоянии — грязные, побитые, измождённые, были и беременные, раненые. Он увидел убитых — около десяти.
Казаки посчитали свои потери — вместе с Алкой погиб ещё один боец. Шальная пуля попала ему прямо в лоб, когда он высунулся из-за изгороди. Бойца положили возле Алки, они лежали рядом, как будто отдыхали, устремив лица с закрытыми глазами к небу. У бойца снесло половину черепа, только лицо осталось целым и молодым. Николай приказал накрыть их и положить в одну из телег, чтобы отвезти туда, где их похоронят. Тех пленных женщин, что могли идти, казаки выстроили за телегами, в которые посадили тех, кто был совсем плох и не мог сам передвигаться. Остальные телеги нагрузили товарами, награбленными бандитами, и, оставив в лагере трофейную команду для сбора оружия, вещей и боеприпасов, караван двинулся по направлению к ферме, с которой и началась вся заваруха. Пока они ехали — а дорога заняла больше двух часов из-за медленной скорости телег, Николай думал, что делать дальше, и по прибытии на ферму планы его поменялись. Он размышлял так:
«Мы идём на бывший запад на поиски соляных копей. Надо учесть, что эта операция — не разовая, надо создавать «соляной путь», по которому караваны с солью пойдут в центр нашей территории. Для этого нужно основать поселения, фактории, перевалочные базы. Мы имеем бывшую ферму, несколько десятков женщин, молодых, детородного возраста, много товаров, густой лес вокруг и в целом благоприятный рельеф. Так пускай эта ферма и будет первой факторией на пути к соли. Мы оставим тут для охраны гарнизон из двадцати человек — это, конечно, нас ослабит, но ненамного. Эти двадцать займутся постройкой крепости — благо, что и инструменты, и всё необходимое для этого имеется. Построят склады, обустроят территорию и будут тут стоять охраной. Бабы будут помогать, и рожать детей. Тем самым наша территория расширится намного. Таких факторий надо несколько, каждые пятьдесят–сто километров, но начнём с этой. Как раз сразу двух зайцев убьём — освободимся от обузы в виде толпы перепуганных женщин, и заложим тут поселение. Назовём его, пожалуй, Красная Ферма. Дом же красный, и не только от кирпича. Женщинами заведовать поставлю Анну, фермершу — это её дом, ну а гарнизоном назначим кого-нибудь похозяйственней командовать. Придётся ещё на день задержаться. Тем более, что надо ребят похоронить как следует».
У него опять сжалось сердце и подкатил ком к горлу — он вспомнил, как звонко смеялась Алка, и какое у неё было упругое, гладкое молодое тело. Она любила его, а он только о теле и вспоминает, зло оборвал себя Николай. Ему иногда казалось, что он как зачумлённый — везде разносит смерть. С этими невесёлыми мыслями он и въехал на площадку перед фермой. Трупы с неё убрали, у опушки леса чернели четыре холмика — три с крестами, один без — хозяин фермы, его дети и верный пёс, отдавший жизнь за людей.
«Скоро к ним прибавятся ещё несколько могил, — подумал он — Сколько ещё их будет?». Николай подозвал взводных и велел им послать гонца за оставшимися с вьючными лошадьми бойцами. Гонец вскочил на коня и запылил по гулкому асфальту. Николай объяснил взводным свое решение, они согласно кивнули в знак того, что поняли — Николай ещё раз отметил, что дельных взводных воспитал — и принялись раздавать приказания. Часть бойцов отправили назад в лагерь бандитов после того, как разгрузили телеги, за новой порцией барахла, остальные занялись обустройством лагеря и копанием могил. Через час вьючные лошади были уже у фермы, а Анна хлопотала у измождённых и избитых пленниц бандитов, по мере возможности помогая раненым. У казаков тоже были раненые, в основном легко — их и планировал оставить на ферме Николай. За ним тенью следовала Катька, заплаканная и переживающая смерть подруги. Николай задумался, не оставить ли всех девчонок на ферме. Потом всё-таки решил — нет. Как раз лучше оставить парней — баб вон сколько, пусть размножаются. «Цинично? Зато практично…» — хмыкнул он.
День пролетел в хлопотах и суете. Вечером хоронили бойцов и погибших пленных женщин. Для женщин выкопали общую, а для Аллы и Вадима — отдельные могилы. Тела опустили в землю, постояли молча у пахнувших сыростью и травами зияющих отверстий в земле и навсегда закопали их, ушедших в Землю, смешавшихся с прахом своих предков. «Потом посадим тут по берёзе, — подумал Николай, — надо сказать оставшимся, пусть сделают». Девчонки плакали, а парни крепились, хотя слёзы тоже капали у многих и текли по щекам. Война оказалась не таким уж весёлым делом и каждый задумался о том, когда настанет его черед.
«Каждому своё время отмерено, — думал про себя Атаман. — Вот я скриплю и скриплю уже пятый десяток лет, и где только меня не носило, а живой. Судьба играет человеком. Кисмет, как говорят турки. Чему быть, тому не миновать».
Теперь их осталось меньше восьмидесяти человек. Для обустройства Фермы барахла хватало с избытком, было много и оружия, и боеприпасов, так что при желании гарнизон мог отбиться от многократно превосходящего его противника. Особенно, если военному делу обучить женщин. Это тоже было в планах оставшихся — Атаман подробно расписал, что они должны делать до их прихода. Главное — автономность, поэтому нужно удержать и полностью контролировать участок дороги. Если будут прибывать беженцы или просто желающие присоединиться — принимать после беседы и тщательной проверки.
Ночь прошла спокойно. Николай не хотел ночевать в доме, пропахшем смертью и тленом. Он спал под одеялами на лугу у ручья. Ночью к нему пришла Катька. Он ничего не хотел после стресса и потерь, но она хотела, чтобы её кто-то успокоил. Волей–неволей после ее настойчивых ласк он возбудился, и они занялись тихим недолгим сексом, после чего она уснула, прижавшись к его узловатой спине.
Утро встретило небольшим кратковременным ливнем, который быстро прошёл, оставив за собой чертыхающихся бойцов, сушивших на ветерке свои одеяла. Взводные яростно материли их, справедливо указывая на то, что те должны были знать, что по утрам идут дожди. Теперь их одеяла недосушенные будут плесневеть, а они, придурки, будут спать с голой жопой, что, может, для баб и хорошо — все ими полюбуются, но вот на прыщавые жопы дураков мужского пола они глядеть не хотят! Не вызывают они у них эстетического чувства и притяжения!
Николай остановил поток красноречия взводных, предложив, чтобы одеяла сушили на ходу, покрыв ими вьючную лошадь. К смеху своему, он оказался в числе придурков прыщавожопых, намочивших свои одеяла — после ласк с Катькой он отрубился. Утром дождь вместе с толпой бойцов накрыл их с голой Катькой, ничуть не смущавшейся толпы и гордо продефилировавшей к ручью в чём мать родила. После завтрака, приготовленного женщинами из числа освобождённых и дежурными бойцами, отряд сел на лошадей и, ведя за собой привязанную сменную лошадь, опять направился в путь. Теперь их было 78.