2

До Зорен доехали за двадцать минут. Мога велел шоферу гнать во весь дух, и Ионикэ просто врос в баранку — ему еще не доводилось мчаться со скоростью в сто километров в час. Дорогой Наталица успела рассказать, что студенты еще на заре пришли в дирекцию совхоза, чтобы дождаться Трестиоарэ и потребовать нормальных условий. Но тот набросился на них с руганью, обозвал лодырями и хулиганами, и тогда ребята отказались выпустить его из кабинета. И теперь держали заложником.

Увидев «Волгу», они дружно вышли ей навстречу.

Максим Мога поздоровался с ними и спросил, здесь ли еще директор совхоза.

— А вы кем будете? — спросили студенты.

— Я Максим Мога, генеральный директор объединения.

— О-о-о! — раздался дружный хор голосов. — Пожалуйте в помещение, уважаемый Трестиоарэ вас ждет.

— Пусть со мною пойдет ваш староста.

— Староста уехал в райком.

Мога промолчал и двинулся прямо к Трестиоарэ. В нем все кипело.

— Максим Дмитриевич! Вы успели вовремя! — просиял Трестиоарэ. — Эти разбойники совсем распоясались!

Мога опустил на стол тяжелый кулак.

— Это наши ребята, Аксентий Аксентьевич! Некоторым из них, возможно, придется руководить хозяйствами, коллективами людей. А как мы их воспитываем? Учим вести себя так, как сами ведем себя с ними? Вы заверили меня, что все будет в порядке. Так вот он, ваш порядок?!

— Все в норме, Максим Дмитриевич, — пытался успокоить его Трестиоарэ, — можете проверить. У них чрезмерные претензии. Им требуются палаты!

— Ну что ж! Пойдемте!

Мога вышел первым, сопровождаемый Трестиоарэ. Студенты гурьбой подались к ним.

— Мы все проверим, — сказал им Максим Мога. — Занимайтесь своим делом.

Перед этим ребята договорились никуда не уходить, пока не прибудет секретарь райкома партии. Но решительный тон Моги, уверенное выражение его лица заставили их повиноваться.

В отведенном студентам помещении беспорядка не было. Зато рядами лежавшие на полу матрацы были застелены старыми одеялами, в большинстве до того изодранными по краям, что, казалось, их рвали на куски собаки. Максим Мога начал сбрасывать в сторону покрывала и простыни, и из-под них показались сами матрацы — совершенно обветшалые, многие даже в дырах, из которых торчала почерневшая вата. У Максима почернело в глазах. В том же месте находилась и кухня. Пожилая повариха, орудуя большим ножом, шинковала капусту на обед. Мога приказал показать ему, какие еще продукты у нее имеются. Была картошка, морковь, свекла и пакеты с овсяной крупой. Да пожелтевшее от времени сало.

Мога и тут не проронил ни слова. Вышел на улицу. Все сели снова в машину и поехали к совхозному складу. Прибыв к месту, Мога первым вышел и большими шагами направился к двери. Взялся за ручку и рванул ее.

Дверь открылась, и Мога переступил порог.

Он охватил одним взглядом обширное помещение и, прежде чем увидеть новые матрацы и стопки простынь, заметил в глубине возле стены старый диван, который Трестиоарэ должен был давно оттуда удалить. На диване спала женщина, до самых плеч укрытая новым цветастым одеялом. Это была Анджелика. Женщина мгновенно проснулась и, увидев столько чужих людей, соскочила, не снимая одеяла, с дивана и в испуге забилась в угол. И тогда произошел взрыв. Вначале — в душе Моги, это стало видно по его побледневшему лицу. Затем его гнев вылился наружу.

В несколько шагов Мога подскочил к дивану, схватил его обеими руками за край и, на глазах у застывших и оцепеневших присутствующих, потащил к двери. В безмолвном ожесточении Мога вытолкнул диван во двор, повернулся с порога обратно и, увидев, что Анджелика собирается ускользнуть, схватил ее за руку, подтащил к стопкам новых простынь и одеял и стал накладывать ей это добро на руки.

— Сей же час отнесите все студентам! — гремел голос Максима, каким никто не слышал его с тех пор, как он переехал в Пояну. — Пока ребята вернутся с работы, все поменять — постели, белье, полотенца! Проверю все лично! Если машины нет, потащите все на себе, чтобы все село увидело, какие из вас хозяева!

Но тут случилось непредвиденное. Охапки одеял и простынь мгновенно перелетели на руки Трестиоарэ, а сверху, на ворох белья с веселым звоном полетела большая связка ключей. Пунцовая от негодования Анджелика запахнула на груди халатик и, сразив Трестиоарэ сверкающим яростью взором, горделиво направилась к выходу. На пороге, однако, она остановилась:

— Тащите все это сами, товарищ директор. Это тоже мужское дело.

Не могла простить Трестиоарэ, что он позволил так оскорбить ее на глазах у стольких людей!

Все произошло в считанные секунды и, прежде чем остальные опомнились, Анджелика окончательно исчезла, а Трестиоарэ успел бросить все белье на табурет.

— Видите, что получается, когда нет порядка? — Трудное положение, в котором оказался Трестиоарэ, заставило Могу несколько смягчить тон. — Или вы будете настаивать, что это и есть порядок? И дома у вас диваны и кровати с мягкими матрацами, и здесь… А студентов укладываете на тряпье и кормите черт знает чем! Почему бросили их на самые запущенные участки? Может быть, для вас они — люди второго сорта?

Лицо Трестиоарэ все более наливалось багрянцем, он кусал изо всех сил губы, сдерживая себя. Замечания Моги в его представлении были беспочвенными, Мога давно имеет на него зуб и теперь пользуется случаем, чтобы его опозорить. И в конце концов дал волю своему возмущению.

— Я берегу государственное добро, соблюдаю экономию, а вы кричите на меня, как на какого-то бездельника! Постели, которые им выданы, вполне приличны, хорошо продезинфицированы. Эти лодыри лучшего и не заслужили!

Перед такой наглостью Максим Мога почувствовал себя вдруг обезоруженным. Может ли человек быть таким безмозглым, чтобы не понимать, как вредна подобная «экономия»?

— Поехали в райком! — в ярости продолжал Трестиоарэ. — Кэлиману меня поймет! Вы были настроены против меня с самого качала! Это всем известно!

— Именно этого я хочу, товарищ директор, — сурово промолвил Мога. — Поедемте в Пояну, в райком партии.

Трестиоарэ вызвал своего заместителя, оставил ему ключи, объяснив, что делать в его отсутствие. Весть о случившемся скандале молниеносно распространилась между рабочими, самые любопытные начали бродить вокруг склада. Стало также известно о том, что студенты взбунтовались — об этом сообщили шоферы машин, перевозивших виноград. Некоторые вставали на защиту Трестиоарэ — все правильно, человек он хозяйственный, бережливый, все, что он делает, — не для него самого, старается ради совхоза. У студентов же ничего не отвалится, если и поспят две-три недели на старых матрацах. Не велики паны. Другие же, недовольные директором — ведь нет на свете председателя колхоза, директора совхоза или другого предприятия, которым поголовно все довольны, — другие радовались. Вот уж доберется до него Мога! Слишком наш директор скареден, не выпросишь у него и соломинки!

Трестиоарэ вышел со двора, провожаемый любопытными взглядами. За ним следовали Мога и Ивэнуш. А в селе их ждал Александр Кэлиману. Трестиоарэ первым подбежал к секретарю райкома; хотел уже начать жаловаться, но встретил холодный, суровый взор и не осмелился раскрыть рта.

— Аксентий Аксентьевич, вы оказали нам медвежью услугу! — вздохнул Кэлиману. — Ладно уж, разберемся. Сегодня в пять часов — заседание бюро. Ждем также вас. Докладывать будете лично! Максим Дмитриевич, — повернулся он к Моге, — напомните, прошу вас, товарищу Станчу, что на сегодняшнем заседании будет обсуждаться также вопрос о приписках. Он это знает, но все-таки загляните к нему… Что с вами? — удивился он, заметив, как потемнело лицо Максима.

Что может быть неприятнее, чем необходимость публично осудить старого друга? Заставив Станчу держать ответ перед судом друзей, Максим думал, что это станет для него уроком. Но тогда не был еще известен его обман. Какое наказание будет ему теперь? Трудно было даже предположить, какое решение примет бюро райкома. Может, поговорить об этом с Кэлиману? Слово секретаря райкома все-таки — решающее.

Неожиданная, непонятная робость охватила Максима: Кэлиману еще подумает, что Мога хочет взять Станчу под крылышко, хочет избавить его от ответственности.