Глава 15

На следующий день Софи не видела своего кузена. Он навестил Амабель в тот час, когда точно знал, что Софи будет отдыхать, и не вернулся домой к ужину. Леди Омберсли опасалась, что случилось нечто такое, что вывело его из равновесия, поскольку, хотя с ней он вел себя неизменно вежливо и терпеливо, прилагая все усилия к тому, чтобы ей было хорошо и покойно, на его лице читалась озабоченность и он невпопад отвечал на ее реплики и замечания. Впрочем, он стоически согласился сыграть с матерью партию в криббедж^[92]. А когда им пришлось прервать игру из-за прихода мистера Фэнхоупа, который принес экземпляр своей поэмы для леди Омберсли и букет мускусных роз для Сесилии, Чарльз в достаточной мере владел собой, чтобы учтиво приветствовать нового гостя, пусть и без особого энтузиазма.

Мистер Фэнхоуп, написав за вчерашний день около тридцати строчек своей трагедии, которыми он остался вполне удовлетворен, пребывал в весьма благостном расположении духа и не мучился ни поисками ускользающего эпитета, ни тяжкими раздумьями над неудачной рифмой. Он высказал все, что приличествовало случаю, а когда с расспросами по поводу состояния больной было покончено, заговорил на самые отвлеченные темы как вполне разумный человек. Мистер Ривенхолл вдруг понял, что невольно поддался его обаянию, и покинуть комнату его заставила лишь обращенная к поэту просьба леди Омберсли прочесть им стихотворение, посвященное избавлению Амабель от опасности. Но даже сия невыносимая аффектация не смогла окончательно развеять дружеские чувства, которыми Чарльз проникся к мистеру Фэнхоупу, чьи продолжающиеся визиты в их дом улучшили его мнение о поэте гораздо сильнее, чем Огастес того заслуживал. Сесилия могла бы подсказать брату, что бесстрашие мистера Фэнхоупа объяснялось, скорее, полным непониманием грозящей ему опасности, нежели намеренным героизмом. Но у нее не было привычки обсуждать своего возлюбленного с Чарльзом, и тот продолжал пребывать в счастливом неведении, будучи слишком практичным человеком, чтобы осознать всю непроницаемость творческой завесы, которой поэт отгородился от мира.

Чарльз перестал заходить в комнату Амабель в то время, когда мог столкнуться там со своей кузиной, а когда они встречались за обеденным столом, то вел себя настолько сухо, что его манеры граничили с грубостью. Сесилия, зная, сколь обязанным Софи он себя считает, была неприятно удивлена его поведением и неоднократно пыталась расспросить кузину, уж не поссорились ли они. Но Софи в ответ лишь качала головой и загадочно улыбалась.

Амабель поправлялась, хотя и медленно, то и дело беспричинно капризничая, как и полагается ребенку, выздоравливающему после тяжелой болезни. Однажды она целых полдня требовала пустить к ней в комнату Жако. И лишь настоятельный протест Софи удержал мистера Ривенхолла от того, чтобы немедленно отправиться в поместье Омберсли и доставить оттуда незаменимую обезьянку – настолько он тревожился, чтобы ничто не мешало скорейшему выздоровлению его младшей сестренки. Но Тина, к своему величайшему негодованию лишенная возможности сопровождать хозяйку в комнату больной, послужила великолепной заменой Жако и с готовностью укладывалась, свернувшись клубочком, на стеганое одеяло, чтобы Амабель могла погладить и приласкать ее.

В начале четвертой недели болезни доктор Бейли заговорил о необходимости переезда его пациентки в деревню. Но здесь он столкнулся с неожиданным и необъяснимым упорством леди Омберсли. Как-то он упомянул при ней о возможности рецидива, и мысль об этом настолько завладела ее рассудком, что никакие уговоры не могли убедить ее выпустить Амабель из-под бдительного врачебного надзора. Она указывала ему на нежелательность воссоединения Амабель с ее сестрами и шумным братом, который вскоре должен был приехать на летние каникулы в Омберсли. Малышка все еще оставалась слабой и вялой, малейшее усилие утомляло ее, а внезапные громкие звуки приводили в содрогание; ей наверняка будет лучше остаться в Лондоне, под присмотром доктора и любящей мамы. Теперь, когда опасность миновала, материнский инстинкт леди Омберсли проявился в полной мере. Она, и только она будет нести полную ответственность за выздоровление своей младшей дочери. Поскольку в данный момент перспектива поваляться на софе в будуаре матери или медленно прокатиться по парку в ее ландо устраивала Амабель как нельзя лучше, вопрос был решен, тем более что и Софи, и Сесилия наотрез отказалась переезжать из Лондона в деревню.

Представителей высшего общества в городе почти не осталось, но погода была не настолько душной и жаркой, чтобы пребывание в нем стало невыносимым. Почти все время шел дождь, и даже самые большие модницы лишь изредка отваживались показываться на улице без мантильи или шали.

Впрочем, нельзя сказать, что семейство Омберсли прозябало в полнейшем одиночестве. Задержаться в городе до августа предпочли и некоторые их знакомые. Лорд Чарлбери по-прежнему проживал на Маунт-стрит; мистер Фэнхоуп обитал в своих апартаментах на площади Сент-Джеймс; лорд Бромфорд остался глух к увещеваниям своей матушки и наотрез отказался переезжать в Кент; да и Бринклоу отыскали несколько уважительных причин, чтобы задержаться на Брук-стрит. Как только угроза подхватить инфекцию миновала, мисс Рекстон вновь стала бывать на Беркли-сквер, одаряя своей милостью всех ее обитателей (среди которых особенной ласки с ее стороны удостоились леди Омберсли и Амабель) и строя планы грядущих свадебных торжеств. Мистер Ривенхолл почти все время проводил в разъездах, как того требовали дела его поместья; и если мисс Рекстон предпочла убедить себя в том, что его частые отлучки вызваны стремлением подготовить дом к ее появлению, то она вольна была заблуждаться на сей счет.

Сесилия, не обладая крепким здоровьем кузины, куда медленнее приходила в себя после тревог и чрезмерных усилий, сопровождавших ее четырехнедельное заточение. Она по-прежнему чувствовала себя усталой и измученной, несколько растеряв свою цветущую красоту. Помимо всего прочего, она оставалась необычно молчаливой, что не ускользнуло от внимания ее брата. Он стал доискиваться причины и, получив уклончивый ответ, когда она выходила из комнаты, задержал ее:

– Постой, Силли!

Она остановилась, с немым вопросом глядя на него. Помолчав немного, он вдруг спросил:

– Ты несчастлива?

На щеках у девушки вспыхнул румянец, а губы невольно задрожали. Она слабо взмахнула рукой в знак протеста и отвернулась, поскольку была не в состоянии объяснить ему царившее в душе смятение.

К ее удивлению, он взял ее за руку и легонько пожал, после чего, с трудом подбирая слова, очень мягко заговорил:

– Я никогда не хотел, чтобы ты была несчастлива. Я не думал… Ты такая славная девушка, Силли! Полагаю, если твой поэт найдет себе достойное занятие, я сниму свои возражения и позволю тебе поступить по-своему.

От изумления она не могла вымолвить ни слова и лишь обратила на него ошеломленный взгляд. Сесилия не стала отнимать свою руку, пока он сам не отпустил ее и не отвернулся, словно боясь встретить взгляд ее широко распахнутых глаз.

– Ты полагала меня жестоким и… бесчувственным! Вероятно, я действительно выглядел таким, но всегда желал тебе только одного – счастья! Я не одобряю твой выбор, но если ты все для себя решила, то, видит Бог, я не стану разлучать тебя с тем, кого ты любишь всем сердцем, или заставлять тебя выйти замуж за человека, который тебе безразличен!

– Чарльз! – едва слышно пролепетала она.

Он сказал, не оборачиваясь и с трудом выговаривая слова:

– Я понял, что такой союз не сможет принести ничего, кроме страданий и горя. И ты, по крайней мере, будешь избавлена от жизни, полной сожалений! Я поговорю с отцом. Ты упрекала меня за влияние, которое я на него оказываю, но на сей раз оно будет использовано во благо тебе.

В любой другой момент его слова побудили бы ее задуматься над сокрытым в них смыслом, но сейчас шок и изумление завладели всем ее существом, лишив Сесилию способности здраво рассуждать. Она не могла произнести ни слова и с величайшим трудом удержалась, чтобы не расплакаться. Он повернулся к ней и с улыбкой сказал:

– Каким чудовищем я должен был тебе казаться, раз у тебя перехватило дыхание, Силли! И не смотри на меня так, словно не веришь своим ушам! Ты выйдешь замуж за своего поэта – вот тебе моя рука!

Она машинально протянула ему свою ладонь и сумела выдавить всего два слова:

– Благодарю тебя!

После чего выбежала из комнаты, не в силах ни добавить что-либо, ни справиться со своими чувствами.

Сесилия бросилась к себе в спальню, стремясь побыть в одиночестве. Ее мысли пребывали в таком беспорядке, что прошло много времени, прежде чем охватившее ее возбуждение улеглось.

Еще никогда сопротивление не оказывалось сломленным в столь неподходящий момент, и еще никогда победа не бывала столь ненужной и бессмысленной! На протяжении нескольких последних недель ее чувства претерпели самые решительные изменения, и она осознала это только сейчас. Теперь, когда брат дал согласие на ее брак с мужчиной, которого она сама выбрала, Сесилия вдруг поняла, что ее чувства к Огастесу были простой влюбленностью, как и предполагал Чарльз с самого начала. Его сопротивление лишь укрепило их, вынудив ее совершить роковую ошибку и едва ли не публично заявить о том, что она или выйдет замуж за Огастеса, или не выйдет ни за кого. Лорд Чарлбери, превосходящий Огастеса во всех отношениях, смиренно принял ее отказ, обратив свое внимание на другую. И какие бы невольные надежды ни зарождались в ее душе при виде того расположения, что он выказывал ей, отныне им не суждено было сбыться. Она и подумать не могла, чтобы признаться Чарльзу в том, что он был прав с самого начала, а она горько ошибалась. Она зашла слишком далеко; теперь ей не оставалось ничего другого, кроме как смириться с судьбой, которую она сама на себя навлекла, и хотя бы из самоуважения сделать вид, будто всем довольна и счастлива.

Первой для демонстрации своей радости она избрала Софи, решительно заявив, что ее можно поздравить с грядущим счастливым событием. Софи была поражена в самое сердце.

– Господи помилуй! – ошеломленно воскликнула она. – Чарльз дал согласие на этот брак?

– Он не хочет, чтобы я была несчастлива. И никогда не желал этого. Теперь, когда он убедился в искренности моих чувств, он не станет мне мешать. Знаешь, он был так добр, что даже пообещал поговорить обо мне с папой! Так что все решено: папа всегда делает так, как просит его Чарльз. – Заметив, что кузина пристально рассматривает ее, Сесилия заторопилась: – Я даже не думала, что Чарльз может быть таким добрым! Он говорил со мной о несчастьях, которые подстерегают того, кто вступает в брак против своей воли. Он сказал, что я не должна сожалеть о своем выборе всю жизнь. Ох, Софи, неужели он разлюбил свою Евгению? Его слова натолкнули меня на такую мысль!

– Боже милосердный, да он никогда и не любил ее! – презрительно ответила Софи. – А если он сам только сейчас это понял, то это не причина, чтобы… – Она оборвала себя на полуслове, метнув быстрый взгляд на Сесилию и заметив намного больше того, чего хотелось бы показать ее кузине. – Что ж! Сегодня – день настоящих чудес! – сказала она. – Разумеется, я от всего сердца поздравляю тебя, моя дорогая Сесилия! Когда будет объявлено о твоей помолвке?

– О, не раньше, чем Огастес найдет себе достойное занятие! – отозвалась Сесилия. – Но, я уверена, на это не понадобится много времени! Или же, что тоже не исключено, его трагедия произведет фурор.

Софи, не моргнув глазом, сделала вид, что поверила ей, и с видимым интересом выслушала планы Сесилии на будущее. Она никак не выразила своего отношения к тому, что озвучены они были самым безрадостным тоном, а лишь повторила свои поздравления и пожелала кузине счастья. Но пока она произносила эти банальные фразы, мозг ее работал быстро и напряженно. Она прекрасно понимала затруднительное положение, в котором оказалась Сесилия, но ни на мгновение не задумалась над тем, чтобы прибегнуть к протестам и уговорам. Здесь требовалось нечто куда более радикальное, нежели возражения, потому что ни одна девушка, добивающаяся обручения против воли родителей, не сможет отказаться от своих слов в ту минуту, когда ей будет даровано позволение сделать то, чего она так настойчиво требовала. С какой охотой Софи надрала бы мистеру Ривенхоллу уши! Оставаться непоколебимым в то время, когда сопротивление лишь усиливало упрямство его сестры, было неправильным решением; но пойти ей навстречу в тот момент, когда Чарлбери уже готов был вытеснить поэта из ее сердца, оказалось полным безумием, заставившим Софи потерять всякое терпение. Благодаря длинному языку Альфреда Рекстона тайная помолвка Сесилии с мистером Фэнхоупом стала известна всему городу. Более того, она была чуть ли не вынуждена демонстрировать обществу свою готовность выйти за него замуж. Должно было произойти нечто совсем уж необычайное, чтобы девушка, получившая аристократическое воспитание, решилась бы пойти наперекор всем условностям. Теперь, когда мистер Ривенхолл дал согласие на этот брак, следовало в самом скором времени ожидать официального уведомления; как только оно появится в «Газетт», ничто на свете не заставит Сесилию навлечь на себя клеймо обманщицы и кокетки, отказавшейся от своего слова. Софи испытывала сильные сомнения и в том, что помолвку удастся расторгнуть прежде, чем будет сделано формальное объявление о ней, поскольку Сесилия явно переоценивала привязанность к ней мистера Фэнхоупа и ее нежное сердечко не вынесет мысли о том, чтобы причинить боль тому, кто проявил себя столь верным ее поклонником.

Что же до странного признания самого мистера Ривенхолла, то для Софи оно не стало настолько неожиданным, как для его сестры; и хотя чувства, подвигнувшие его сделать такое заявление, бесспорно, обрадовали ее, она не могла тешить себя надеждой, что он намерен разорвать свою помолвку с мисс Рекстон. Ничего подобного от него ожидать не следовало: каким бы порывистым и импульсивным он ни выглядел, ни один мужчина его воспитания не посмел бы нанести женщине подобного оскорбления. Равным образом Софи не могла предполагать и того, что мисс Рекстон, наверняка знающая о его прохладном к ней отношении, согласится разорвать этот альянс, не обещавший в будущем даже призрачного счастья ни одной из сторон. Мисс Рекстон только и говорила о приближающейся свадьбе, и было совершенно очевидно, что брак с нелюбимым мужчиной для нее гораздо предпочтительнее вероятности остаться старой девой.

Софи, положив подбородок на скрещенные руки, погрузилась в глубокие размышления. Ситуация, которая повергла бы в ужас менее безжалостную леди, ее отнюдь не пугала. Хорошо знающие Софи люди наверняка встревожились бы, понимая, что никакая сила не заставит ее отступить и передумать после того, как она приняла решение, сколь бы возмутительным и необычным оно ни выглядело.

«Удивить – значит победить».

Она вдруг вспомнила эту фразу, некогда произнесенную в ее присутствии одним генералом. Тщательно обдумав ее, Софи поняла, что этот метод подходит ей как нельзя лучше. Ничто, кроме удивления или, точнее говоря, нападения врасплох не заставит Чарльза и Сесилию свернуть с пути следования правилам приличия. Значит, удивить их следует до неприличия.

Первым и незамедлительным итогом этих размышлений стал разговор с лордом Омберсли, которого она перехватила по возвращении на Беркли-сквер после целого дня, проведенного на скачках. Его светлость, решительно сопровожденный в собственное уединенное убежище, почуял опасность и поспешно сообщил своей племяннице, что не располагает временем и через час его ждут на званом обеде, где он обязательно должен присутствовать.

– Вы не опоздаете! – заверила его Софи. – Лучше скажите, вы сегодня еще не видели Чарльза, сэр?

– Разумеется, я видел Чарльза! – язвительно ответил его светлость. – Причем не далее как сегодня утром.

– А после того? Он не разговаривал с вами о делах Сесилии?

– Нет, не разговаривал! И вот что я тебе скажу, Софи! Я больше ничего не желаю слышать о делах Сесилии! Мое решение окончательно: я не позволю ей выйти замуж за своего бездарного поэта!

– Мой дорогой сэр, – сказала Софи, тепло пожимая ему руку, – не отступайте от него ни на шаг! Должна сказать вам, что Чарльз намерен испросить вашего позволения на их обручение, но вы не должны поддаваться на его уговоры!

– Что? – вскричал его светлость, не веря своим ушам. – Вот здесь ты ошибаешься, Софи! Чарльз и слышать об этом не желает, и он прав! Что взбрело в голову этой глупой девчонке, раз она отвергла такого достойного мужчину, какого поискать… Никогда я еще не был в таком бешенстве! Отмахнуться от Чарлбери, с его состоянием!

Племянница решительно увлекла его к софе и заставила его присесть рядом с ней.

– Дорогой дядя Бернард, если вы в точности выполните все, что я вам скажу, она выйдет замуж за Чарлбери! – уверила его Софи. – Но вы должны твердо пообещать мне, что Чарльз не сумеет уговорить вас передумать!

– Но, Софи, я уже сказал тебе…

– Чарльз заявил Сесилии, что больше не будет противиться ее браку.

– Господи помилуй, неужели он тоже спятил? Ты наверняка что-то путаешь, девочка моя!

– Клянусь честью, ничего я не путаю! Он готов совершить такую глупость, которая все погубит, если только вы не проявите твердость. Мой дорогой дядюшка, прошу вас, не ломайте себе голову над тем, что нашло на Чарльза! Слушайте меня! Когда Чарльз заведет с вами разговор на эту тему, вы должны заявить, что даже слышать не хотите о том, чтобы Сесилия вышла замуж за Огастеса Фэнхоупа. В сущности, будет очень хорошо, если вы прибегнете к военной хитрости и скажете, что вы по-прежнему стоите на своем и намерены выдать ее за Чарлбери!

Лорд Омберсли, окончательно сбитый с толку, сделал слабую попытку возразить.

– Можно подумать, от этого будет какой-либо толк, когда Чарлбери отозвал свое предложение руки и сердца!

– Это не имеет значения. Чарлбери по-прежнему всей душой жаждет жениться на Сесилии, так что, если хотите, можете сами сказать ей об этом. Она ответит, что желает сочетаться браком со своим нудным и бестолковым Огастесом, потому что того требует ее честь. Можете кричать на нее, сколько вашей душе угодно, – например так, как вы поступили, когда она впервые сообщила вам о своем намерении! Но самое главное, сэр, вы должны твердо стоять на своем! А я сделаю все остальное.

Он с подозрением уставился на нее.

– Нет, Софи, так не пойдет! Это ты помогала ей встречаться с этим чертовым поэтом, Чарльз мне все рассказал!

– Да, и посмотрите, какие прекрасные результаты дало мое вмешательство! У нее больше нет желания выходить замуж за Фэнхоупа, и она поняла, что Чарлбери превосходит его во всем! Если бы не вмешательство Чарльза, все вышло бы в точности так, как вы хотели!

– Не понимаю ни слова из того, что ты мне говоришь! – пожаловался его светлость.

– Очень может быть; это все из-за болезни бедной маленькой Амабель.

– Но, – упорствовал дядя, мучительно пытаясь распутать нить ее рассуждений, – если сейчас она готова выслушать Чарлбери, то какого дьявола он снова не начнет ухаживать за нею?

– Пожалуй, он бы так и сделал, если бы я ему позволила. Но это было бы бесполезно. Только представьте, сэр, в каком затруднительном положении оказалась бедняжка Сеси! Она не отпускала от себя Огастеса, который долгие месяцы волочился за нею, да вдобавок еще и поклялась, что выйдет замуж только за него и ни за кого другого! Вам остается лишь благословить их союз, и она почувствует себя обязанной выйти за него замуж! Любой ценой следует предотвратить появление официальных объявлений о помолвке! Вы можете помешать этому, и я умоляю вас не медлить! Не слушайте ничего, что скажет вам Чарльз! – Софи лукаво посмотрела на него, и в глазах у нее заплясали смешинки. – Ведите себя с Сесилией так же строго, как и раньше! Причем чем неуступчивее вы будете, тем лучше!

Его светлость ущипнул ее за щеку.

– Ах ты, мошенница! Но если Чарльз передумал… Ты же знаешь, Софи, я не силен в споре!

– Ну, так и не спорьте с ним! Вам достаточно всего лишь впасть в ярость, а уж это, я прекрасно знаю, у вас получится просто замечательно!

Он коротко рассмеялся, решив, что она сделала ему комплимент.

– Да, но если они начнут досаждать мне…

– Мой дорогой сэр, вы всегда можете укрыться в «Уайтсе»! А остальное предоставьте мне! Если вы сыграете свою роль, то и у меня все получится. А сейчас я могу добавить только одно! Ни в коем случае не признавайтесь в том, что я разговаривала с вами на эту тему! Обещайте мне это!

– Ну хорошо, хорошо! – сдался его светлость. – Но вот что я тебе скажу, Софи! Я бы скорее согласился принять в семью Фэнхоупа, чем эту злобную мегеру, на которой намерен жениться Чарльз!

– Как я вас понимаю! – сочувственно воскликнула она. – Это было бы катастрофой! Я поняла это в самый первый день своего приезда в Лондон, но сейчас лелею надежду разорвать столь несчастливую помолвку. Вы только сделайте то, о чем я вас прошу, и все устроится как нельзя лучше!

– Софи! – рявкнул раздосадованный дядюшка. – Что, черт возьми, ты еще задумала?

Но в ответ она лишь рассмеялась и выскользнула из комнаты.

Итог этой беседы потряс всех домашних. В кои-то веки мистеру Ривенхоллу не удалось склонить отца на свою сторону. Его уверения в том, что Сесилия питает искреннее чувство к мистеру Фэнхоупу, не произвели на лорда Омберсли никакого впечатления, и он лишь впал в ярость, которая изрядно удивила сына. Зная, что наследник быстро переспорит его, и отчаянно боясь вступить в борьбу с его железной волей, которая была куда сильнее его собственной, лорд Омберсли фактически не дал ему возможности и рта раскрыть. Он заявил, что, несмотря на умение управлять поместьями, Чарльз все же не является опекуном своих сестер. Его светлость добавил, что всегда считал Сесилию практически помолвленной с Чарлбери, и посему никогда не даст согласия на ее брак с другим мужчиной.

– К несчастью, сэр, – сухо сказал Чарльз, – Чарлбери больше не питает нежных чувств к моей сестре. Его взгляд обращен в совсем ином направлении.

– Фу! Вздор! Этот малый буквально поселился у нас!

– Именно так, сэр! Благодаря моей кузине!

– Я не верю ни единому твоему слову! – вспылил его светлость. – Софи ни за что не согласится выйти за него. – Чарльз коротко хохотнул. – Но даже если он сделает ей предложение, я все равно не дам своего благословения на брак Сесилии с этим ее ничтожеством, так ей и передай!

Мистер Ривенхолл действительно передал сестре слова его светлости, но добавил в утешение, что не сомневается в своей способности уговорить отца передумать, и отнюдь не удивился тому, как спокойно она приняла эти известия. Даже гневная тирада лорда Омберсли, коей тот разразился за обеденным столом, не смогла пробить броню ее хладнокровия, хотя она терпеть не могла, когда на нее кричат, – только поморщилась и побледнела.

А вот на кого родительский диктат не произвел особого впечатления, так это на мистера Фэнхоупа. Когда ему сообщили, что немедленно отправить сообщение об обручении в газеты не удастся, он лишь растерянно заморгал и осведомился:

– А мы собирались? Ты говорила мне об этом? Значит, я прослушал. Меня очень беспокоит Лепанто^[93], знаешь ли. Бессмысленно отрицать, что батальные сцены в театре смотрятся не слишком удачно, но как этого избежать? Большую часть ночи я расхаживал по комнате без сна, но так и не приблизился к решению этой проблемы.

– Должна сказать тебе, Огастес, что вряд ли мы поженимся в этом году, – сказала Сесилия.

– О да, это крайне маловероятно! – согласился он. – По-моему, мне рано думать о браке до тех пор, пока я не закончу свою драму.

– Да, и не забывай к тому же, что Чарльз поставил тебе условие найти подходящее место перед тем, как объявление будет опубликовано.

– В таком случае, все решено, – заявил мистер Фэнхоуп. – И вопрос отныне заключается в том, как преодолеть это препятствие, правильно воспользовавшись методами греческих драматургов, не нарушая канонов.

– Огастес! – с отчаянием в голосе воззвала Сесилия к своему возлюбленному. – Неужели твоя пьеса значит для тебя больше, чем я?

Он с удивлением уставился на нее, сообразил, что она говорит серьезно, схватил ее руку, поцеловал и улыбнулся:

– Какие глупости ты порой говоришь, мой прекрасный ангел! Разве может что-нибудь или кто-нибудь сравниться с моей Святой Сесилией? Я пишу пьесу только ради тебя. Кстати, как ты смотришь на то, что я введу в нее греческий хор?

Лорд Чарлбери, обнаружив, что его соперник продолжает бывать на Беркли-сквер, даже лишившись предлога справиться о здоровье Амабель, едва не пал духом и потребовал от своей наставницы объяснений. Он как раз вез ее в своей коляске в Мертон, когда она откровенно рассказала ему о случившемся. Не отрывая глаз от бегущей впереди дороги, он несколько минут хранил молчание, а потом с явным усилием произнес:

– Понятно. Когда в газетах появится объявление?

– Никогда, – ответила Софи. – Не делайте такое трагическое лицо, мой дорогой Чарлбери! Уверяю вас, это совершенно излишне. Бедная Сеси только что обнаружила, как жестоко ошибалась в своих чувствах все это время.

Он повернул голову и метнул на нее быстрый взгляд.

– Это действительно так? Софи, не шутите со мной! Признаюсь, я думал… надеялся… Тогда я должен попытать счастья вновь, пока не стало слишком поздно!

– Чарлбери, вы производите впечатление разумного человека, а говорите такие глупости! – сообщила ему Софи. – И каким же, по-вашему, будет ее ответ в нынешних обстоятельствах?

– Но если она больше не любит Фэнхоупа… Если жалеет о том, что оттолкнула меня…

– Жалеет, естественно, но это одна из тех вещей, которые кажутся простыми только на первый взгляд. Подумайте немного! Если бы все было наоборот – вы были бы нищим поэтом, а Огастес – состоятельным джентльменом, – возможно, вам бы и удалось заставить ее выслушать вас. Но только не сейчас! Ведь тут ее поэт, которого она вопреки воле семьи объявила своим будущим мужем… Кстати, признайте, что он хранил ей верность!

– Он! Я очень удивлюсь, если узнаю, что он способен думать о чем-либо еще, помимо своих виршей!

– Не способен, разумеется, но вы ведь не ожидаете, что моя кузина с легкостью в это поверит! С тех пор как я приехала в Англию, он не отходит от нее ни на шаг, презрев всех остальных женщин, а это, чтоб вы знали, выглядит в глазах общества чрезвычайно пылкой привязанностью! Вы, мой бедный Чарлбери, рассуждаете с позиции человека знатного и состоятельного! Но какой же бессердечной должна быть Сесилия, чтобы дать отставку своему поэту и выйти за вас! Можете не сомневаться, это обстоятельство прямо-таки угнетает ее! У нее очень ранимая душа, и без веских оснований она не причинит боль тому, кто, по ее мнению, любит ее всем сердцем. Нам остается только одно: дать ей эти основания.

Он знал ее достаточно хорошо, чтобы его охватили дурные предчувствия.

– Ради всего святого, Софи, что вы намерены предпринять?

– Как что? Показать ей, что именно вы достойны жалости, что же еще?

Дурные предчувствия сменились настоящей тревогой.

– Господи милосердный! Каким же образом?

Она рассмеялась.

– Полагаю, вам лучше этого не знать, Чарлбери!

– Софи, послушайте меня!

– С чего бы вдруг? Все равно вы не сможете сказать ничего, относящегося к делу, да к тому же мы приехали, так что затевать новую дискуссию нам просто некогда! Пожалуйста, верьте мне по-прежнему!

Коляска уже подъехала к ступенькам, ведущим к двери дома маркизы.

– Господь свидетель, я не доверяю вам и никогда не доверял! – возразил он.

Они застали маркизу одну и, что было совсем уж удивительно, бодрствующую. Она тепло, но с некоторой сдержанностью обняла Софи и вскоре рассказала им, что всего два дня назад вернулась из Брайтона, где провела целых две недели.

– Брайтон! – воскликнула Софи. – Вы ничего мне об этом не говорили, Санчия! Что же подвигло вас на столь неожиданное путешествие?

– Но, Софи, как я могла предупредить тебя об этом, если ты заперлась в комнате с больной и даже перестала навещать меня? – пожаловалась маркиза. – А постоянно сидеть на одном месте – majadero^[94]!

– Согласна с вами, но вы ведь намеревались вести жизнь затворницы до возвращения сэра Горация. Надеюсь, он прислал весточку…

– Нет, уверяю тебя! Ни единого слова!

– Вот как! – растерянно пробормотала Софи. – Что ж, его поездка оказалась весьма удачной, и, полагаю, он присоединится к нам со дня на день. В это время погода должна быть благоприятной. Герцог Йорк остановился у своего брата?

Маркиза широко распахнула свои сонные глаза.

– Откуда мне знать, Софи? Они так похожи друг на друга, эти принцы: толстые и… как это по-английски? – embotado^[95]!

Софи пришлось удовлетвориться и этим. Когда они направились домой, ее спутник с любопытством спросил:

– Отчего вы так расстроились, Софи? Разве маркиза не должна была последовать за всеми остальными светскими щеголями в Брайтон?

Она вздохнула.

– Только если там не было сэра Винсента Талгарта. Вот чего я боюсь. Я еще никогда не видела ее такой оживленной!

– Какая досада! Она буквально покорила меня, когда уснула прямо на моих глазах!

Она рассмеялась и больше не проронила ни слова, пока они не вернулись на Беркли-сквер, где ее в весьма дурном расположении духа поджидал мистер Ривенхолл. Ее настроение моментально улучшилось, и в ответ на его вопрос она с готовностью сообщила, где была.

– Вы ездили туда не одна!

– Нет, конечно: Чарлбери отвез меня.

– Понятно! Сначала весь город судачит о вас и Талгарте, а теперь еще и Чарлбери! Превосходно!

– Я не совсем понимаю вас, – с самым невинным видом ответила Софи. – Я полагала, что вы были настроены против сэра Винсента из-за его репутации повесы и распутника. Но у вас нет оснований подозревать в этом Чарлбери! Ведь одно время вы даже хотели выдать за него свою сестру.

– Еще больше мне хочется, чтобы моя кузина не заработала себе репутацию фривольной и легкомысленной особы!

– Почему это? – поинтересовалась Софи, глядя ему прямо в глаза. Он не ответил, и спустя несколько мгновений она снова спросила: – Чарльз, какое право вы имеете осуждать меня за то, что я делаю?

– Если вам изменило чувство меры…

– Какое право, Чарльз?

– Никакого! – ответил он. – Можете поступать, как вам вздумается! Меня это не касается! Эверард станет для вас легкой добычей! Не думал, что он настолько непостоянен. Вот только постарайтесь не отпугнуть своего второго кавалера, слишком уж усердно флиртуя с первым, – потому что именно этим вы и занимаетесь!

– Бромфорда? Нет, это было бы просто ужасно! Вы совершенно правы, советуя мне быть осторожной! Чарлбери живет в постоянном страхе, что он вызовет его на дуэль.

– Мне следовало бы знать, что я встречу в вас лишь легкомыслие и насмешки!

– Со своими абсурдными упреками вам трудно рассчитывать на что-либо иное.

– Софи! – он шагнул было к ней, протягивая руку, но тут же опустил ее снова. – Как бы мне хотелось, чтобы вы никогда не приезжали к нам! – сказал он и отвернулся, облокотившись на каминную полку и глядя в холодный пустой камин.

– Это невежливо с вашей стороны, Чарльз.

Он промолчал.

– Что ж, надеюсь, скоро вы от меня избавитесь. Сэр Гораций должен прибыть сюда со дня на день. Так что можете радоваться!

– Я буду очень рад.

Эти слова прозвучали едва слышно, он не поднял головы и не сделал попытки удержать ее, когда она вышла из комнаты.

Разговор состоялся в библиотеке. Софи вышла в коридор как раз в тот момент, когда Дассет распахнул дверь, впуская мистера Уичболда, который выглядел очень элегантно в пальто для верховой езды с множеством пелерин, сверкающих ботфортах и с огромной бутоньеркой в петлице. Он уже собрался положить свою касторовую шляпу с высокой тульей на мраморный столик, но, завидев Софи, вновь взял ее в руки и отвесил ей изящный поклон.

– Мисс Стэнтон-Лейси! Ваш покорный слуга, сударыня!

Она удивилась, увидев его, потому что он несколько недель отсутствовал в городе. Пожимая ему руку, она сказала:

– Какой приятный сюрприз! Я не знала, что вы в Лондоне! Как поживаете?

– Я только сегодня приехал, сударыня. Услышал о ваших бедах от Чарлбери и потрясен до глубины души! Сразу же прибыл справиться о здоровье вашей кузины!

– Как это на вас похоже! Благодарю, Амабель уже почти совсем выздоровела, хотя очень исхудала, бедная малютка, и до сих пор такая вялая! Вы – тот, кто мне нужен! Вы приехали с кучером или сами? Хотите немедленно увидеться с моим кузеном, или, быть может, сначала прокатите меня по Парку?

Он сам управлял своим фаэтоном, и на ее вопрос мог быть только один ответ. С чрезвычайной галантностью он поклонился и вместе с Софи вышел из дома, сочтя при этом своим долгом предупредить ее, что в такое время года в Парке можно встретить только мещан.

– Сэр, что прикажете передать мистеру Ривенхоллу? – осведомился Дассет, вперив неодобрительный взгляд в точку над левым плечом мистера Уичболда.

– Передайте ему, что я заходил и очень сожалею о том, что не застал его дома! – ответил мистер Уичболд с беззаботностью, которую дворецкий счел оскорбительной.

– Вы уже ездили в своем фаэтоне, сударыня? – поинтересовался мистер Уичболд, помогая Софи подняться в экипаж. – Как ведут себя ваши гнедые?

– Очень хорошо. Сегодня я на них не выезжала, но Чарлбери возил меня в Мертон.

– О! Вот как! – только и сказал он, а потом деликатно откашлялся, украдкой взглянув на нее.

– Да, я становлюсь для города притчей во языцех! – жизнерадостно сообщила ему Софи. – А кто просветил вас на мой счет? Мой заклятый враг?

Он тронул лошадей с места и угрюмо кивнул:

– Наткнулся на нее на Бонд-стрит, когда направлялся сюда. Решил, что должен остановиться. Она сняла траур!

– И намерена женить на себе Чарльза в следующем месяце! – сказала Софи, которая чувствовала себя в обществе мистера Уичболда легко и непринужденно и потому избегала особых церемоний.

– Она мне так и сказала, – с каким-то мрачным удовлетворением подтвердил он.

– Да, мы с вами тоже говорили об этом, и я упоминала, что мне могут понадобиться ваши услуги. Вы задержитесь в городе на какое-то время или собираетесь сразу же уехать?

– На следующей неделе. Понимаете, сударыня, ведь уже ничего не поделаешь! Очень жаль, но так оно и есть.

– Посмотрим. Как по-вашему, что будет, если в один прекрасный день вы скажете Чарльзу, что видели, будто я уезжаю с Чарлбери в почтовом дилижансе, запряженном четверкой лошадей?

– Он отправит меня в нокаут, – не раздумывая, ответил мистер Уичболд. – Причем я не стану его винить!

– Вот как! – растерянно пробормотала Софи. – Мне бы не хотелось, чтобы вы пострадали. Но если это будет правдой?

– Он мне не поверит. Вам незачем уезжать с Чарлбери. Он не из тех, кто пускается на такие авантюры.

– Знаю, но всякое может случиться. Однако он ведь не станет отправлять вас в нокаут, если вы всего лишь поинтересуетесь у него, почему я уехала из города в сопровождении одного лишь Чарлбери, не так ли?

По некотором размышлении мистер Уичболд признал, что в этом случае нокаута ему, пожалуй, удастся избежать.

– А вы готовы сделать это? – спросила у него Софи. – Если я пришлю вам записку, вы сможете сделать так, чтобы Чарльз узнал о ней? Разве он не бывает в «Уайтсе» после обеда?

– Да, обычно его можно застать там, но я бы не сказал, что всегда, – с опаской ответил мистер Уичболд. – Кроме того, я ведь не увижу, как вы уезжаете!

– Можете и увидеть, если дадите себе труд прогуляться до площади Беркли-сквер! – возразила она. – Если вы получите от меня записку, то будете знать, что это правда, и можете сообщить об этом Чарльзу с чистой совестью. А я постараюсь, чтобы он тоже узнал о моем отъезде, когда вернется домой, но иногда он не приходит к ужину. А это погубит всё! Нет, не так! Не всё, пожалуй, но я при любой возможности предпочитаю убивать одним выстрелом двух зайцев!

На сей раз мистер Уичболд умолк надолго. Тщательно обдумав все последствия того, о чем говорила ему Софи, он вдруг сказал:

– Знаете, что я думаю?

– Нет. Скажите!

– Мне бы не хотелось вмешиваться в это дело! – заявил он. – Я не могу назвать Чарлбери своим другом. Вполне возможно, что он славный малый и все такое, но мы с ним редко сталкиваемся.

– И все-таки что вы об этом думаете? – настаивала Софи, которую раздражала его нерешительность.

– Думаю, что Чарльз запросто может вызвать его на дуэль, – сказал мистер Уичболд. – И вызовет обязательно, если подумать! Дьявольски меткий стрелок наш Чарльз! Думаю, что должен предостеречь вас! – извиняющимся тоном добавил он.

– Вы правы, и я очень признательна вам за то, что предупредили меня о такой возможности! – тепло сказала Софи. – Меньше всего мне бы хотелось подвергать Чарлбери ненужной опасности! Но, если хотите знать, в этом не будет ни малейшей нужды.

– Отлично! – с облегчением воскликнул мистер Уичболд. – Смею надеяться, Чарльз ограничится тем, что уронит его на пол несколько раз! Пустит ему кровь, я хотел сказать!

– Устроит кулачный бой? О нет, это вряд ли!

– Почему же? Запросто! – без колебаний ответил мистер Уичболд. – Когда я видел Чарльза в последний раз, то он был настолько зол на Чарлбери, что пригрозил как-нибудь угостить его славным апперкотом! Дьявольски ловко владеет кулаками наш Чарльз! Я, конечно, не знаю, насколько хорош Чарлбери, но не думаю, что он сможет устоять перед ним. – Помолчав немного, уже с куда меньшим энтузиазмом мистер Уичболд добавил: – Он самый умелый боксер-любитель из всех, кого я видел! Безукоризненная техника и умение держать удар! Никаких там уходов и уклонов! Всегда лезет напролом и очень редко промахивается! – Внезапно он спохватился и рассыпался в извинениях.

– Да, но не думаю, что стоит беспокоиться на этот счет! – сказал Софи, озабоченно нахмурившись. – Мне нужно хорошенько подумать, потому что так не годится. Если я заставлю Чарльза разозлиться, что, честно говоря, я и намерена сделать…

– Это будет нетрудно, – ободряюще заметил мистер Уичболд. – У него прямо-таки бешеный нрав! Он всегда был таким!

Софи задумчиво кивнула.

– Не сомневаюсь, он лишь обрадуется поводу избить кого-нибудь. Но я непременно придумаю, как не позволить ему причинить Чарлбери ни малейшего вреда! – Она глубоко вздохнула. – Капелька решимости – вот что нам нужно! – заявила она. – Никогда не следует уклоняться от выполнения неприятной миссии, если есть возможность добиться нужного результата! Мистер Уичболд, я весьма вам признательна! Теперь я точно знаю, что должна сделать, и ничуть не удивлюсь, если мне удастся решить обе задачи к всеобщему удовлетворению!