Суббота, 23 сентября
ДЕНЬ ПЯТЫЙ
Когда я очнулся, был, надо полагать, самый глухой час ночи. Я валялся на влажной траве в зарослях кустарника. Накрапывал дождь.
Я сорвал пучок мокрой травы и приложил его к затылку. Посмотрел на ладонь. Крови, кажется, нет. Но голова гудела, как трансформатор высокого напряжения.
И все-таки я был жив!
Однако следовало выбираться на оперативный простор. Тем более что я совершенно не представлял, где нахожусь.
Все же у меня нашлась союзница — луна, вышедшая наконец из-за рваной тучи. Ее бледного света оказалось достаточно, чтобы разглядеть дорогу, проходящую всего в десяти метрах правее. Я встал и, шатаясь, как пьяный, двинулся к асфальту.
А вот и то самое место, где Бизон отправил меня в долгий нокаут.
Да-а, этот громила сумел мне насолить.
Правда, радоваться Бизону недолго.
Я «забыл» сообщить ему, что холм над озером, как и дуб с дуплом, оборудованы автоматической системой слежения. Чужак будет своевременно застукан.
Зная неуправляемую натуру Бизона, ничуть не сомневаюсь, что сводить счеты с Прошевым он отправится сам. Живым он, конечно, не дастся. Да и охрана особо церемониться с ним не станет. Тут-то и сказочке конец. Очень на это надеюсь…
Но мне-то что делать дальше?
Избавившись от одной опасности, я очутился перед лицом другой, куда более грозной.
Как оправдаться перед КЭПом за провал операции? Как утихомирить страсти, которые, несомненно, уже возбудил Касаев?
Ни одной путной мысли. Ничего, кроме нарастающей звенящей боли.
Но я что-нибудь придумаю. Обязан придумать. Но чуть позднее. А сейчас нужна маленькая передышка. Как хочется спать!
Спотыкаясь на каждом шагу, я двинулся по мокрому асфальту к одинокому Фонарю, куда Бизон отсылал любвеобильного Петра, и через четверть часа оказался на переселении дорог, окаймленных стенами деревьев.
Ни души.
Но вот что-то слабо блеснуло вверху. Присмотревшись, я увидел троллейбусные провода. Более того, неподалеку висела и табличка с номерами маршрутов. Однако же на нее падала густая тень, и, как я ни напрягал зрение, разобрать цифирь было невозможно.
Наконец я сообразил, что такая же табличка должна быть где-то рядом на противоположной стороне дороги. И точно: на мою удачу она висела на более освещенном участке. Ну-ка, ну-ка… Ага! Девятка.
Так вот где я оказался! На Крестовском острове — одной из самых незаселенных петербургских территорий. По-видимому, это парковая зона, примыкающая к стадиону имени Кирова. Жилых домов в этом уголке нет, да и на всем острове их осталось совсем немного, однако же именно здесь расположены спортивные базы, и если добраться до одной из них, то есть шанс найти машину или вызвать по телефону такси.
Стоп, а чем же я буду расплачиваться? Бандиты Бизона обобрали меня до нитки. Основные капиталы остались в «дипломате», который фактически потерян для меня. Значит, я гол как сокол. Гол, как осиновый кол. Гол, как мосол…
На всякий случай я принялся обшаривать карманы и, к огромной своей радости, обнаружил в одной из них пятидесятитысячную купюру, «заблудившуюся» в смятом носовом платке. Живем!
Но до чего же звенит в башке! Мозги сухие-сухие, будто Муса выпарил их над жаровней.
Я как сомнамбула плелся по дороге, когда меня догнал хлебный фургон. Водитель — молодой усатый парень — глянул на меня настороженно, но банкнота, которую я вложил ему в карман куртки, сделала свое дело.
Через пятнадцать минут я входил в вестибюль гостиницы.
Сонный швейцар при моем появлении вытаращил глаза, но тут же принял почтительную позу — я всякий раз отстегивал ему. Вообще, не в моих правилах скупиться на чаевые, я раздаю их направо и налево, иногда тратя таким образом больше, чем на личные нужды. А кроме чаевых я всегда стараюсь найти для обслуги доброе (и обязательно искреннее!) слово. Это необременительно и даже приятно, зато сколько раз симпатии маленьких людей выручали меня в критические минуты!
— Все в порядке? — осторожно осведомился швейцар.
Я увидел себя в большом зеркале: грязный, мятый-перемятый, со спутанными волосами и оловянными глазами. Чем не бомж?
— В полнейшем. — Я прошел к стойке.
Портье тоже был знаком с моей щедростью.
— Вас искали, — шепнул он, передавая мне ключ.
Видимо, он располагал важной информацией и рассчитывал на мою благодарность, но я не стал его расспрашивать. Даже если бы меня искали как наследника богатого дядюшки, я послал бы всех к черту. Спать! Быстрее в постель!
Наконец-то, оказавшись в номере, я запер дверь и достал из холодильника початую бутылку коньяка. Пробку я сорвал зубами. Рядом стоял стакан, но наполнить его было выше моих сил. Я приложился к горлышку, и мне показалось, что я пью холодный ароматизированный чай.
С бутылкой в руке я упал на кровать, даже не сбросив мокрой одежды. Пропади оно все пропадом! Я запрокинул голову, вливая в себя содержимое бутылки, и невольно завалился набок. Точь-в-точь как Пименов в своей берлоге. Бутылка покатилась по полу. Я слышал, как остатки коньяка вытекают на ковер, но ничего изменить не мог. Мышцы не повиновались. Надо бы принять душ… Сейчас… Сейчас…
…Вместо душа я оказался в каком-то длинном темном коридоре. Впереди горела яркая лампа, и оттуда, плечо к плечу, на меня надвигались… КЭП и Бизон. На лице КЭПа застыла его обаятельная, растиражированная в миллионах экземпляров улыбка, но серо-стальные глаза смотрели сурово. Его лоб украшала индийская родинка.
Харя Бизона была искажена чудовищной гримасой, квадратная челюсть выдвинулась вперед, словно он собирался отхватить жирный кусок. Такая же неуместная родинка на лбу…
Но самое странное, что они шли рядом, как старинные приятели.
— Так-то ты выполнил мое задание?! — Тонкая улыбка КЭПа выдавала предвкушение расправы.
— Я знал, что ты хитрый лис, — прорычал Бизон. — Знал, и еще раз убедился в этом. Но теперь-то тебе не уйти!
— Я тоже знал, что ты — хитрый лис. — Усмешка КЭПа становилась все тоньше. — Но я считал, что ты — мой хитрый лис. Ты знаешь, что делают с хитрыми лисами, когда их ловят с поличным?
— Когда ловят их в курятнике, — поддакнул Бизон.
Они приближались, и теперь я видел, что на их лбах не родинки, а аккуратные пулевые отверстия.
Я отступал все дальше в надвигающуюся тьму.
И с каждым моим шагом становился все слышнее какой-то тонкий, дребезжащий звук.
Я обернулся.
Там, освещенные мощными прожекторами, но так, что окружающее пространство оставалось абсолютно черным, стояли Петро и Муса, почему-то наряженные пиратами — в шароварах и косынках, с кривыми ножами за широким поясом.
Шаровары у Петра были приспущены, мощно торчал эрегированный член.
— Иди к нам! У нас цивилизованный рэкет! — пошло подмигивая, крикнул он.
— Не дрейфь! — сощурился Муса. — Посмотри на тех, кому хуже! — И он выхватил из кромешного мрака запаянную трехлитровую банку, в которой отчаянно метался крошечный Касаев.
От его тонкого, прерывистого визга разрывались барабанные перепонки.
Я открыл глаза, бессмысленно глядя в сумрачный потолок.
За окнами занимался бледный питерский рассвет.
Вдруг снова раздался прерывистый визг. Мое сердце подпрыгнуло до горла.
Понадобились нешуточные усилия, прежде чем до меня дошло, что это всего-навсего звонит телефон, стоявший на тумбочке рядом с кроватью. Звонит, видимо, уже давно.
Дрожащей рукой я сорвал трубку.
— Алло! Это Дима? Димка, ты? Отвечай же! — донесся издалека нервный голос Касаева.
Ну вот. Сейчас начнется. Продолжение ночного кошмара…
«Не ожидал от тебя, Дима, такой подлости, — скажет он звенящим от негодования баритоном. — Это гадко, гнусно! В прежние времена за подобные штукенции били по мордасам канделябрами…» — и пошло-поехало…
О Господи! Что же ему ответить?
— Да, Гарик, это я…
Давай, дружище Касаев, обрушивай на меня волну благородного гнева!
— Слава Богу! Жив! Цел? Не пострадал?
И слова, и интонация подсказывали мне, что на сей раз я здорово ошибся в прогнозах.
— Да, — осторожно ответил я. — Не пострадал, не считая двух шишек, на полтемечка каждая.
— Что случилось, Димка?!
— Не телефонный разговор, Гарик…
— Понимаю… Ты не против, если я приеду к тебе прямо сейчас? Заодно привезу твой «дипломат».
И тут меня охватило ликование. Я понял, что получил блестящий шанс для грандиозного прорыва.
Не было бы счастья, да несчастье помогло.
— Конечно, Гарик. Приезжай.
— Жди!
Связь оборвалась.
Я покосился на настольные часы. Половина шестого. Раненько просыпаются «жаворонки»!
Осторожно провел ладонью по затылку. Да-а, насчет шишек я ничуть не преувеличил. Но они-то и помогут мне побудить Гарика к полной откровенности.
Сонливость как рукой сняло. Я рывком вскочил с кровати. Боже, ну и вид у меня! Прочь это тряпье! В душ! Побриться! Вернуть себе человеческий облик!
Я стоял под тугими, струями, чередуя горячую и холодную воду, и чувствовал, как уходят боль и усталость, как возвращается бойцовский задор.