Гаснет день, и обслуживает резвоскачущий форд

Домино Корбюзье скудоумные ловкие клети.

Как с парнасских высот опознать очертания эти?

Богадельня, копилка, омлет, пантеон или торт?

Для патлатых марух, для житухи чужих барахолок

Суй златой перстенек, истощи подъяремный Китай.

Здесь присох чародей, вскормленный сосцами кита,

Наши лисы и псы не вернутся под розовый полог

Гаснет день, и трезвеют насельники хаз и малин,

И ярится в москвах ведовство неземных заседаний.

Асмодеевых глупостей слыша смешки за садами,

Я к блондинке Анюте тифозной любовью палим.

Для тебя ль бывый день, как сухая гвоздика, был едок?

Вспомни: в чистых фужерах французский денек угасал,

И забылись песцы, и синели усы у гусар,

Извивались носы в мельхиоровых крышках на едах.

Гаснет день. Добрых снов. Почему бы не так? Стынет чай,

Замерзает рожок на Мюнхгаузена девственной почте.

Всем единым, сынишки, отныне – чего ни захочете –

Добродушно вещают папаши: пущай, пущай.

Для меня… Только ты для меня ясноока, Пленира.

Лалы, фарфоры, стекла, соболя, сафьян, галюша.

Всё, на чем столь скандально твоя прогорела душа,

Всё, что ругань захожих барышников столь очернила.