– Еще один умер, – сказал Олаф Геллону Луарскому. Геллон склонился над умершим от страшной раны викингом. Рана сквозная, у самого сердца – диво, что он и прожил-то до вечера. Геллон по скандинавскому обычаю закрыл ему глаза и ноздри, вытер руку о штаны. – Ладно. Один ждет его душу, а тело… Что ж, тащи его на вал. Раз христиане так боятся мертвечины, мы должны постараться, чтобы эта стена трупов не уменьшалась. Клянусь своим оружием и Одином, в добрый час я вспомнил эту историю с мясным завалом Ролло. Он повернулся, пошел прочь. Мухи донимали даже ночью, он уже привык к их гудению. Это только в первые дни было тяжело… Да и сейчас нелегко, но, видимо, сами боги охраняют своих любимцев, раз среди них не начались болезни. Хотя, может, кто-то уже сдирает струпья с подмышек. Разве кто скажет? Викинги не привыкли жаловаться. Только вот голод гнетет. Пищи, что они захватили здесь в крепости, оказалось явно недостаточно. Зато вода – хоть сейчас пей. Так он и сделал. Крутил деревянную вертушку, пока не появился черпак с водой. Пил долго, пока не наполнил желудок. Противно. Сейчас бы пива. Подошли еще двое. Геллон отдал им черпак, аккуратно расправил бороду надвое. Пошел проверять посты. Ночью франки не решатся нападать, а днем… Геллон сам не знал, на что он надеется. Помощь вряд ли придет. А плен… Нет, это позор, лучше смерть. Они будут обороняться до конца, пока не падет последний воин, пока проказа не вгрызется в нутро. Проклятый Ролло! Заманил их к этому городу. Он, Геллон, ведь чувствовал здесь что-то неладное. И все из-за сварливой рыжей девки – пропади она пропадом! Геллон услышал громкий стон. Рагнар. Сидит под тыном, уронив голову на руки. Последнее время датчанин сам не свой. Ярости в нем на десятерых, франков бьет, как истинный берсерк. Геллон сам видел, как Рагнар одним из первых подбежал сегодня к катапульте, метнул в нее травяной факел. Потом отбивался сразу от нескольких. Семерых один уложил, не менее. А когда вернулся, опять затосковал, все воет по своей Белой Ведьме. Геллон приблизился, сжал плечо Рагнара. Тот даже не поднял головы. – Я сам ее убил, – стонал он. – Сам, понимаешь, вот этой рукой. Она ведь предала нас… она предала меня. Ей нужен был лишь Ролло – да провались он в Хель из копий и мечей! Все из-за него и его рыжей суки! – А знаешь, она как раз здесь, – сказал Геллон, чтобы хоть как-то отвлечь Рагнара от его мрачных мыслей. Почувствовал, как тот встрепенулся. – Здесь? О чем ты говоришь? – Я видел ее внизу. Всю в белом, как невеста. Теперь она с этим выродком Эблем. Рагнар так и зашелся тихим хрюкающим смехом. – Вот потаскуха! А Ролло так убивался из-за нее. Так этому выродку и надо. И он еще не мог простить мне, что я был у нее первым. Нет, пусть поразит меня молот Тора, если я не отправлю ее вслед за Снэфрид. Всем этим шлюхам одна дорога. О, Боги! Я ведь так любил ее, Глум, – назвал он ярла прежним именем, – так любил… И я убил ее. – Пустое, Рагнар. Зачем она была нужна тебе? Она была уже стара. К тому же продалась франкам. – Что ты понимаешь? – вспылил датчанин. – Снэфрид была настоящей наездницей волков,[55] она была не такая, как все. И у меня больше не будет подобной женщины. Он снова застонал. Геллон пожал плечами. Порой он не понимал Рагнара. Что за удача – путаться с нечистью? Он даже сплюнул, отошел. Из мрака приблизился огромный Олаф, свалил у ног конунга целую кучу копий. – Вот, насобирали на склоне. Будет чем пускать изморозь ран[56] христианам. Какой-то шум на дальней площадке холма привлек их внимание. Оба заспешили туда. Оказалось, викинги обступили светловолосого подростка в темной одежде. – Забери меня Локи, если это не Риульф, – узнал паренька Олаф. – Всемогущие Боги! Как ты здесь оказался, сынок? – Ну и вонища же здесь, – усмехнулся Риульф. Чувствовал себя героем и был рад оказаться среди своих. – Не тяни, – встряхнул его Геллон. – Как ты пробрался сюда? Тогда Риульф рассказал, как висел над кручей, готовый в любой миг сорваться, как опасался, что его собьет стрелой свой же часовой. А когда залез на гору падали, его так и стало выворачивать наизнанку, пока его, скорчившегося в спазме, не обнаружил один из часовых. Еще удача, что не убил сразу. – Все это хорошо, – сказал Геллон, – но спрашивается, за каким демоном ты лез сюда? Это даже обидело Риульфа. – Не за каким, а за какими. За вами самими – разрази вас гром! Он старался говорить, как бывалый воин, но с его ломающимся голосом это вышло столь забавно, что викинги невольно засмеялись. В царившую на холме мрачную атмосферу это внесло некоторое облегчение, однако Геллон остался серьезен. С силой сжал локоть паренька. – Клянусь своим смертным часом, ты сейчас все выложишь или я выпущу тебе кишки и скажу, что так и было. Риульф почувствовал обиду. Огляделся. – А где Ролло? Я буду говорить только с ним. – Кровь Локи! Ты меня злишь, щенок. Откуда здесь взяться Ролло? Его здесь нет. – А… Ну, тогда… – Что тогда? Ты будешь говорить? Геллон резко встряхнул мальчика, но за него вступился Олаф. – Погоди, Глум. Мальчишка пажом был, при дворе вращался и к такому обращению не привык. Он поставил Риульфа перед собой, заговорил с ним спокойно. И тогда мальчик поведал, что забрался на кручу с единственной целью, чтобы предупредить викингов, что если они хотят спастись, то необходимо это делать прямо сейчас, когда франки перепились и многие спят. Тут даже Геллон заулыбался. Приятельски взлохматил мальчишке чуб. – Прости, сынок. Ты настоящий храбрец, а я был не прав по отношению к тебе. Потом они совещались. Просто так кинуться на прорыв было опасно, и решили, что несколько викингов вместе с Риульфом спустятся с кручи, где меньше всего было постов христиан, прокрадутся сквозь лагерь и в его тылу поднимут шум. А когда франки забеспокоятся и внимание их будет отвлечено, остальные кинутся на решающий прорыв. Известие быстро разнеслось по лагерю. Павшие было духом северяне оживились, стали готовиться, подбирать оружие. Геллон быстро сообщил всем план. – Видимо, боги не забыли о нас, – говорил он. – И бледный конь,[57] что уже маячил перед нами, отступит, если мы проявим мужество и не изменим себе.* * *