Глава 10
Ночь близилась к концу. Над нависшей с востока горой уже начало светлеть небо, а у ее подножья героически боролся со сном одинокий таможенный стражник княжества Боградского. В благословенные прежние времена можно было уйти спать в сторожку, заперев шлагбаум на замок. Все равно ночью по дороге никто не ездил, а любой местный контрабандист знал не меньше десятка горных троп, коими пост можно было обойти. И начальство на такие шалости простых стражников глаза закрывало. Нынче же все стало не так - война. И пусть гремела она далеко на юге, и княжество Боградское, милостью и мудростью князя в ней не участвовало, отголоски ее долетали и сюда.
Время от времени на юг через пост шли караваны в сопровождении угрюмых бородачей. Везли вроде бы продовольствие, оружия на виду не держали, но щедро платили таможенникам за то, чтобы они свой нос в их повозки не совали. И что они прятали под мешками с мукой и крупой никто не ведает. Обратно телеги приходили пустыми, а бывало, привозили обмотанных кровавыми бинтами раненых и увечных.
И это бы еще ничего, но в последнее время в округе начали появляться непонятные шайки то ли дезертиров, то ли башибузуков, то ли четников, сам черт не разберет кого. Одиночному путнику или торговому каравану без охраны на дорогу лучше не соваться. А потому и стражникам, чтобы не быть втихую зарезанными, приходилось бдить в обнимку с тяжелой дульнозарядной винтовкой и давно не точенной кривой саблей на левом боку.
А еще господина вахмистра может принести нелегкая в самый неподходящий момент. Вахмистр - сволочь, в последнее время злой стал, хуже цепной собаки. Пойманного прикорнувшим часового бил кулаком в ухо и, на радость сменщику, оставлял стоять на посту еще одну смену. Стражник невольно покосился в сторону каменного здания таможни, где храпели его более везучие сослуживцы, осторожно тронул, вроде не очень распухло, левое ухо.
"А тихо-то как"! Под утро ветер полностью стих, в воздухе стояла звенящая тишина. Или не совсем тишина? Таможенник покрутил головой, пытаясь непострадавшим ухом уловить направление на источник непонятного шума. Вот только что его не было, а тут вдруг появился и исчезать явно не собирался, наоборот, становился все громче и постепенно оформился в топот множества ног.
Стражник заметался возле своей будки. "Что делать? Бежать? Стрелять? Предупредить остальных? Да ну их к чертям". Таможенник юркнул в расщелину и там притаился, авось не заметят в темноте. В предрассветных сумерках на таможенный пост надвинулась серая людская масса. Кто-то из идущих в первом ряду ударом ружейного приклада сбил замок и поднял шлагбаум.
Часть людей сразу же двинулась по дороге вглубь княжества, а часть задержалась у поста. Самые уставшие и обессилевшие тут же валились на землю, не имея сил сделать еще хотя бы пару шагов. У шлагбаума на придорожный камень присели двое. Первый, чернобородый, молча свернул самокрутку, высек искру, сам затянулся ядреным местным самосадом, затем дал затянуться второму.
- Что думаешь дальше делать, опять в четники вернешься?
Смирко выдохнул табачный дым, кивнул.
- А что мне еще остается? Я ничего больше делать не умею, военный из меня не получился.
- Ты был хорошим офицером, - возразил Гжешко, - у нас все могло получиться. Эх, если бы не влезли имперцы... А может еще не поздно?
Четник бросил взгляд на проходящих мимо выживших бойцов "Свободной Себрии" смертельно усталых, голодных, оборванных с почти пустыми патронными сумками. Сделал вторую затяжку и вернул самокрутку.
- Поздно, мы им уже не командиры. Да и полковник был прав - с имперцами нам было не совладать. Мы разбили османийцев, пустили кровь князьям, сделали все, что смогли, даже спасли уцелевших.
- Не всех. Он точно погиб?
- На моих глазах, - подтвердил четник. - Осколок гранаты в голову попал, все вокруг было залито кровью, с такими ранами не живут. А ты, куда собираешься податься?
- В Себрии мне оставаться нельзя, слишком много врагов нажил, - усмехнулся Гжешко, - придется уехать. Но сначала хочу вернуться в Войчетут, надо закончить кое-какие дела, вернуть долги.
- Удачи тебе.
Смирко хотел было уже подняться с камня, но в этот момент к ним подошел третий.
- Не могу назвать это утро добрым, капитан, - приветствовал его Гжешко.
- Штаб-капитан в отставке, - поправил его Крыдлов.
- Большие потери?
- Лучше спросите, сколько нас осталось, я вам отвечу - меньше сотни. Хотя сейчас это не имеет уже никакого значения.
- И здесь вы правы, господин штаб-капитан, - согласился с офицером себриец. - Что будете делать дальше?
- Вернемся в Руоссию. Полковник рекомендовал нашего здешнего представителя как весьма порядочного человека и толкового дипломата. Хотим обратиться к нему, ибо средств на возвращение почти не имеем, да и документы не у всех в порядке. Я, собственно, за тем и подошел, чтобы предупредить о нашем уходе.
- Прощайте, господин штаб-капитан. И спасибо вам за все. Деньгами вам помочь возможности лишен, ибо казна "Свободной Себрии" давно уже пуста.
- Оружие продайте, - посоветовал офицеру четник, - в Себрии сейчас это самый ходовой товар, покупателя найдете легко и цену можно хорошую взять. Вот и будут вам деньги для возвращения.
- Благодарю за совет, - слегка склонил голову Крыдлов, - возможно, им и воспользуемся. Честь имею, господа!
Себрийцы пожали штаб-капитану руку, и он направился к ожидавшим его руоссийцам. Вскоре еще часть бывших бойцов "Свободной Себрии" направилась к столице княжества Боградского.
Часа через два с половиной, когда дневное светило уже полностью вступило в свои права и попыталось заглянуть в придорожную расщелину, из нее выглянул прятавшийся там таможенный стражник. Убедившись в том, что на расстоянии прямой видимости никого из посторонних нет, выбрался из своего убежища. Подойдя к так и открытому шлагбауму, поднял с дороги сбитый замок и сокрушенно покачал головой - опять начальство ругаться будет, а может и стоимость утраченного имущества из жалованья удержать. И гроза не замедлила грянуть.
- Кто это был? - брызгая слюной, вопил вахмистр.
Сам он, вместе с остальными стражниками, все это время сидел в таможне, боясь из окна нос высунуть. Ни у кого и мысли не мелькнуло, выйти поинтересоваться, что за вооруженные люди в княжество пожаловали. Уж больно много их было, да и по виду они не были похожи на тех, с кого пошлину за пересечение границы можно взять.
- Не могу знать, господин вахмистр!
Стражник постарался принять как можно более бодрый и придурковатый вид, надеясь, хоть как-то умилостивит разгневанное начальство. Не получилось.
- У-у, собачий сын!
Примерившись, вахмистр двинул кулаком в многострадальное стражниково ухо, а затем окончательно добил подчиненного.
- Пятьдесят денариев штрафа с тебя!
Развернувшись, вахмистр затрусил обратно к таможне. Надо было срочно хоть что-то написать и немедля отправить донесение в Боград. И доставить донесение прежде, чем эта толпа вооруженных оборванцев доберется до столицы. При этом как-то надо было избежать встречи с этими самыми "оборванцами" идущими по той же дороге, в том же направлении. Но этот момент вахмистра мало волновал, пусть об этом гонец думает. Его задачей было предупредить, так как за такое упущение начальство по головке точно не погладит, а желающих занять столь хлебное место найдется немало.
Алекс очнулся, когда было уже светло. Первое, что он ощутил - холод. Руки и ноги онемели, он их почти не чувствовал. Саднила левая часть головы. Левый глаз разлепить не удалось, а правый, хоть и с трудом, но открылся. Неподалеку сухо треснул одиночный выстрел. Попытка повернуть голову закончилась неудачей. Запекшаяся кровь и ночной мороз прихватили волосы к промерзшей земле. Хлопнул еще один выстрел, явно ближе предыдущего. Победители, понял офицер, завершают то, что за прошедшую ночь не сделал с ранеными себрийцами мороз. Где-то рядом должен быть "гранд". Алекс попытался нащупать ремешок, которым револьвер пристегнут к поясному ремню, но потом вспомнил, что барабан его пуст и оставил бесполезную попытку. Оставалось только ждать.
Сначала послышались осторожные шаги, затем в поле зрения появился угорский солдат в такой же, как была надета на Алексе, серо-голубой короткой шинели. Приблизился, выставив перед собой винтовку с длинным тесачным штыком. Поняв, что лежащий перед ним раненый хоть и жив, но не опасен, выпрямился, сделал еще пару шагов, прицелился. "Ты же не собирался жить вечно, рано или поздно это должно было произойти". Алекс закрыл свой единственный зрячий глаз и попытался прочитать молитву, но никак не мог вспомнить начало, только какие-то случайные обрывки.
В почти неподвижном утреннем воздухе щелчок ударника был слышен явственно, а выстрела не последовало. Осечка. Алекс приоткрыл свой единственный глаз, взглядом отыскал своего убийцу. Угорец, негромко ругаясь себе под нос, пытался открыть затвор, дергая рукоятку, но тот не спешил поддаваться. "Все-таки паршивая у имперцев винтовка". Секунды текли, а дело у солдата не ладилось. Алекс хорошо понимал его, проткнуть беззащитного, лежащего на земле раненого штыком, пусть даже врага, не каждый сможет, выстрелом из винтовки все же проще.
А это еще что за шум? К первому угорцу присоединился второй, судя по блестящим погонам, сабле и открытой кобуре револьвера - младший офицер. Солдат поставил винтовку к ноге и выслушивал выговор от начальства. Холод пробирал Алекса до костей, а тут еще этот криворукий солдатик с заклинившей винтовкой и никак не затыкающийся офицерик, скорее бы уже все закончилось.
- Эй, заканчивайте уже, надело!
Офицер прервал выволочку нерадивого подчиненного, склонился над раненым. Алекс встретил его взгляд своим единственным глазом. Гляделки длились недолго, угорец скривился, затем выпрямился и что-то приказал солдату, тот моментально исчез. Ждать пришлось недолго. Набежало сразу несколько угорцев. По команде офицера начали отдирать голову Алекса от земли, он аж закричал от боли. Заодно сняли с него чехол с биноклем, портупею, вывернули карманы, забрав остатки револьверных патронов. Офицер сунул нос в чехол, судя по роже, остался доволен и повесил бинокль себе на шею. Револьвер его не впечатлил, оно и понятно, патрон для "гранда" совсем не ходовой в Астро-Угорской империи.
Из двух тут же подобранных винтовок и снятой с убитого шинели солдаты соорудили носилки, положили на них Алекса и куда-то понесли. Несли долго, трижды отдыхали. Потом его, уже в самом Крешове, опять рассматривали несколько угорских офицеров уже явно в немалых чинах. Старший из них, обладатель шикарных седых усов, решительно махнул рукой и пленного офицера погрузили в санитарный фургон, накрыв все той же шинелью. Под мерное покачивание повозки и цокот лошадиных подков Алекс то ли заснул, то ли впал в забытье.
В себя он пришел уже в угорском госпитале. Здесь его раздели, промыли от запекшейся крови лицо, и он получил возможность видеть вторым глазом. А еще здесь было тепло. Отогревшиеся конечности дали о себе знать сильнейшей болью. В это время пожаловала еще одна компания желающих посмотреть на плененного вражеского командующего. Судя по шикарным золотым эполетам, обильному шитью на мундире и подобострастным рожам свиты, самый главный из глазеющих пребывал в генеральских чинах.
В одном из свитских Алекс узнал Мартоша, тот был в угорском мундире при погонах. Генерал что-то спросил у Мартоша, тот утвердительно ответил, ткнув пальцем в раненого. "Жаль раньше не приказал повесить иуду". Теперь же оставалось только зубами скрипеть от досады и боли. Генерал довольно ухмыльнулся, произнес еще одну фразу, остальные офицеры деликатно захихикали, видимо, начальство изволило пошутить. Одобрительно хлопнув Мартоша по плечу, генерал со свитой удалились, а для раненого начался настоящий ад. Рану на голове зашивали без наркоза, сунув в зубы какую-то деревяшку. Два санитара держали руки, два - ноги, один фиксировал голову, хирург орудовал кривой иглой. Трудно сказать, сколько времени бился Алекс на операционном столе прежде, чем пришло спасительное забытье.
Третий раз раненый пришел в себя в почти полной темноте и, как ему поначалу показалось, в одиночестве. Но только стоило пошевелиться, как рядом с госпитальной койкой возникла фигура во всем белом.
- Что пан офицер хочет?
Желаний у пана офицера было много. Одновременно хотелось пить, есть, поскорее добраться до туалета, избавиться от болезненной раны на голове и сбежать из этого госпиталя куда-нибудь подальше и как можно быстрее. Но для начала надо было узнать, с кем кривая свела на этот раз.
- Ты кто?
- Пиотр я, руосинец из-под Ленберга.
Под власть Астро-Угороской империи руосинцы попали уже пару сотен лет тому, но язык родственный руоссийскому сохранили до сих пор. В имперской армии их старались держать подальше от боевых подразделений, направляя во всякие вспомогательные подразделения. Так Пиотр и попал санитаром в военный госпиталь, а здесь его определили ухаживать за пленным офицером, так как больше с ним никто из госпитальной обслуги объясниться не мог.
Посреди ночи сразу все потребности раненого простой санитар удовлетворить не мог, принес только кружку воды и жестяную утку. Еду с головной болью пришлось отложить до утра, а побег вообще на неопределенное время. Утром Алекса накормили, затем его осмотрел врач, пробурчал что-то непонятное, хотя и вполне одобрительное. Позже Пиотр растолковал его диагноз.
- Рана только поверху, череп цел.
Осколок гранаты или даже отброшенный разрывом камень ударил по касательной, кость не пробил, но этого хватило, чтобы потерять сознание, а из рассеченной кожи крови натекло много. Потому, товарищи и приняли его за убитого, отсюда и общая слабость. То, что рана не смертельная, а даже и не очень тяжелая не могло не радовать, вместе с тем весьма насущным стал вопрос, что с ним будет дальше? При любом раскладе, рассчитывать на милость имперцев не приходилось, поэтому, едва только способность здраво мыслить, начал обдумывать варианты, как покинуть не только палату, но и пределы Астро-Угороской империи не прощаясь с хозяевами. Все-таки военный госпиталь - не тюремная больница, охрана здесь не такая строгая.
На единственном окне Алекс уже заметил решетку. Не из самых толстых прутьев, но для ее преодоления нужны инструменты, силы и время, пленник же ничем из перечисленного не располагал. Оставалась только дверь, она-то и стала объектом пристального внимания. Высокая, деревянная с защелкой, но никаких запоров ни снаружи, ни внутри офицер не увидел, зато, когда дверь в очередной раз отворилась, пропуская санитара с обедом, заметил снаружи характерный блеск. Дверь охранялась часовым и вооружен он винтовкой с примкнутым штыком.
Всю следующую ночь пленник провел без сна. Когда госпиталь угомонился, по доносящимся из коридорам звукам попытался определить, каким же образом его охраняют. Стук подкованных каблуков, бряканье антабки, стук окованного металлом затыльника приклада по доскам пола, скрип стула или табуретки под тяжестью тела. Сел стало быть. Не спит, ворочается, табуретка поскрипывает. Минут через тридцать-сорок часовой встал, несколько раз прошелся туда-сюда, опять сел. Через некоторое время опять прогулялся. И так часов до трех ночи, после чего его сменил другой солдат.
Этот службу нес не так бдительно. С полчаса походил, сел, стукнула об пол винтовка, скрежетнул по стене штык... И все, ни звука, будто и человека за стеной нет. Спит или нет? И ответ был получен в виде грохнувшейся на пол винтовки - уснул все-таки! Поставил оружие к стене и спал. А вот теперь надо слушать внимательно, как госпитальная обслуга и пациенты отреагируют на грохот в коридоре и сколько времени им на это потребуется. Алекс успел досчитать до шестидесяти шести прежде, чем в коридоре скрипнула дверь и кто-то начал выговаривать часовому. Тот ответил, завязалась оживленная перепалка, вскоре прерванная чьим-то начальственным басом. А вот проверить наличие пленного внутри так никто и не догадался.
Итак, можно подвести некоторые итоги и вчерне набросать план. Выбраться из палаты труда не составит, дождаться пока часовой прикорнет, потихоньку открыть дверь и... Напасть на часового или пробраться мимо? После недолгого размышления нападение Алекс отверг. Кроме изрядного риска нашуметь, первый же обнаруживший отсутствие часового на привычном месте может заподозрить неладное и поднять тревогу. Если же удастся проскочить бесшумно, то фора по времени будет до самого утра, пока не появится санитар Пиотр чтобы вынести утку. И громоздкая однозарядная винтовка, если даже удастся ей завладеть, в его положении будет только помехой. А вот от револьвера офицер не отказался. "Было бы из чего застрелиться в случае неудачи". Абсолютно непонятно, что делать, выбравшись в коридор, ибо Алекс ничего не знал о планировке госпиталя, он даже понятия не имел, на каком этаже находится его палата. Ну да немного времени, чтобы это разузнать у него еще есть. На этом он и заснул.
Утром его едва растолкал санитар. Дальше все пошло по заведенному в учреждении распорядку: утренний туалет, завтрак, осмотр врача. Пиотр взял на себя роль толмача.
- Как пан офицер себя чувствует?
- Голова кружится, тошнит немного, в теле слабость еле руками двигать могу.
На самом деле, учитывая большую кровопотерю, Алекс чувствовал себя вполне удовлетворительно. Пожалуй, мог бы попробовать даже встать, но решил симулировать контузию, благо, симптомы были уже знакомы. Врач покачал головой, прописал покой и диету, с тем и отбыл. Ближе к полудню в дверях нарисовался еще один посетитель.
- А вот и главный иуда пожаловал!
Мартош пришел в мундире при погонах и сабле. Уселся на госпитальный табурет, саблю пристроил между ног.
- Я Себрии присягу не давал!
- Однако деньги брать не стеснялись.
- Да какие там деньги, - отмахнулся подполковник, - так, мелочь.
- Конечно, в империи вам платили куда больше. И даже, я смотрю, обратно на службу приняли.
- Это ненадолго.
Похоже, старик даже смутился, а потому поспешил сменить тему.
- Кстати, я по делу, надо задать вам несколько вопросов.
- Кому надо? - взвился Алекс. - Вам? А если я откажусь отвечать, пытать будете? Железо каленое уже приготовили?
- Ну, зачем же сразу пытать, господин отставной капитан, в вашем положении...
- Ой, боюсь, боюсь, боюсь! Честь имею, Алекс Магу, капитан руоссийской армии в отставке. В прошлую войну я достаточно наследил на Палканах, чтобы не надеяться сохранить инкогнито! А что касается положения моего, то я представить не могу, что еще может его ухудшить, а потому, пойдите вон!
Брякнув саблей, Мартош поднялся с табурета.
- Ошибаетесь, молодой человек, даже если человеку очень плохо, то всегда ему можно сделать еще хуже! Скоро вы это узнаете и пожалеете...
Отперевшись на руки, Алекс ухитрился почти сесть в госпитальной койке.
- Уже жалею! Жалею, что в свое время не приказал повесить одного имперского шпиона! И что этот проклятый осколок летел слишком медленно и не под тем углом, Не пришлось бы сейчас смотреть на вашу мерзкую рожу!
На этом запал Алекса закончился, физические и моральные силы оставили его, и он рухнул обратно на тощую подушку. Мартош вышел не прощаясь. На выходе он столкнулся с кем-то из санитаров и весь заряд подполковничьего гнева угодил в некстати подвернувшегося солдатика.
Когда же шум в коридоре утих, Алекс погрузился в размышления. "На счет невозможности не возможности испортить мне жизнь я, пожалуй, погорячился. Вполне могут законопатить в какой-нибудь каменный мешок на хлеб и воду. А могут и железом прижечь, или водой пытать, опыт у имперцев богатый. Цивилизованными и просвещенными они прикинулись не так давно, раненых добивали без зазрения совести. Хотя возможность увидеть перекошенную рожу иуды Мартоша может стоить всех предстоящих мук. А может по-другому отсюда сбежать?".
Алекс прикинул расстояние от оконной ручки до пола. "Маловато будет, но некоторые ухитрялись это сделать и сидя, было бы желание. А веревку можно из простыни сплести. Нарвать вдоль полос и сплести. Только сначала стоит попытаться сбежать обычным способом, а уж если не получится...".
Дальнейшие мысли прервал скрип дверных петель. Опять санитар Пиотр пришел. От него Алекс попытался получить хоть какую-нибудь информацию о госпитале и городе, где он находится, но узнал только непроизносимое угорское название населенного пункта, об остальном руосинец мычал что-то невнятное, то ли был непроходимо глуп, то ли слишком запуган имперцами.
Санитар поставил на стол кувшин с водой, поделился новостями.
- Дела у пана офицера идут хорошо. Швы скоро снимут.
Для кого хорошо, а для кого и не очень. Не купился, выходит, угорский доктор на его симуляцию. А скорая выписка означала перевод в тюрьму с куда более строгим режимом и серьезной охраной. Следовало спешить, а спешка в таком деле плохой помощник. Тем же вечером, едва только все угомонились, Алекс самостоятельно доковылял до окна. Второй этаж. Знать бы еще, где лестница. Судя по движению в коридоре где-то слева, справа народу ходит куда меньше.
Следующие шесть дней Алекса никто не беспокоил. Он уже достаточно окреп для самостоятельного передвижения по палате, рана на голове почти не беспокоила, хоть он всем своим видом старательно изображал обратное. Еще он окончательно убедился в том, что часовые из госпитальной обслуги службу свою несут, не слишком бдительно, норовя урвать часок-другой от дежурства на сон, особенно в предрассветное время. В остальном же не продвинулся ни на шаг, придется импровизировать.
Тем же вечером, как всегда, Пиотр принес ужин. Убедился, что они остались вдвоем, а дверь плотно закрыта. И пока пленный ел, руосинец неожиданно заговорил короткими предложениями, негромко, так, чтобы в коридоре не было слышно.
- Завтра вас увезут в тюрьму. Лестница - вторая дверь налево по этой стороне. Петли я смазал. Под лестницей дверь в подвал. Замок будет открыт. За дверью одежда и ботинки. Несколько монет, сухари. Там же огниво и свеча. По коридору направо до конца. Запор на двери внутри. Направо двадцать шагов - кусты. За кустами дыра в заборе. Дальше иди на юг, там сады можно уйти незаметно.
Алекс был даже не удивлен - ошарашен. Вот тебе и туповатый простофиля-санитар. Догадался, о чем думает пленник, все детали побега продумал и сообщил в последний день, чтобы сговора никто не заметил. Так же негромко офицер произнес.
- Спасибо.
Прежде, чем унести грязную посуду, санитар склонился, делая вид, что хочет поправить подушку.
- Беги, полковник, я буду за тебя молиться всю ночь.
И ушел. Пока не забыл, Алекс повторил путь. "По этой стороне налево вторая дверь, спуститься на первый этаж, под лестницей найти дверь в подвал, будем надеяться открытая. За дверью должны быть одежда и обувь. Сразу зажечь свечу или переодеться в темноте? Первое опасней, второе займет больше времени. Решу на месте. Повернуть направо, дойти до конца коридора, там должна быть дверь наружу. Потом еще раз повернуть направо, за кустами найти дыру в заборе. Сориентироваться по звездам и идти на юг".
Еще один вопрос следовало решить немедленно, бежать, как только представиться возможность или дожидаться предрассветных часов? "Где-то до четырех часовые бдят, выйти из палаты можно будет в половине пятого, значит, из госпиталя удастся выбраться около пяти. Рассвет в семь, а за два часа по незнакомой местности далеко не уйти". К тому времени его уже начнут искать, возможно, с собаками. "По всему получается первая половина ночи. Да и на вторую могут поставить какого-нибудь добросовестного новобранца". Изредка попадались и такие. "Тогда точно конец. Ну а теперь самое время помолиться самому".
Ночь. В окно заглядывает яркая, полная луна. Не самое лучшее обстоятельство для задуманного. В ночной тишине за дверью бухают сапоги часового. Туда, сюда, туда, сюда. Остановился. Опять пошел. Да когда же ты угомонишься?! Остановился, сел, стукнула по полу поставленная винтовка. Алекс даже дышать перестал, прислушиваясь к происходящему в коридоре. "Уже уснул или еще нет? А вдруг опять начнет ходить?". Секунды перетекали в минуты, а за дверью царила полная тишина. Наконец Алекс решился. "Пора".
Пол холодный. Осторожно ступая босыми ногами, подобрался к двери, прислушался. "Спит или нет? Непонятно. Придется рискнуть". Дверь не подвела, приоткрылась бесшумно. Осторожно выглянул. Силуэт часового в обнимку с винтовкой темнел справа. Это хорошо - не придется красться мимо. Алекс приоткрыл дверь шире. Вроде, посапывает равномерно. Офицер сделал осторожный шаг за порог. Часовой заворочался, пленник замер. Казалось, сердце в груди стучит слишком громко. Найдя более удобную позу угорец затих.
С трудом преодолев желание немедленно прошмыгнуть к лестнице, офицер задержался и осторожно прикрыл дверь. Приоткрытая дверь может насторожить часового и он заглянет внутрь. Шаг, второй, третий, четвертый, первая дверь, пятый, шестой, седьмой, восьмой, девятый... Алекс нащупал дверную ручку. За этой дверью должна быть лестница. Эта дверь так же поддалась бесшумно, руосинец Пиотр не обманул. Босая ступня нащупала камень лестничной площадки. Здесь он на несколько секунд замер, прислушиваясь. Тишина. Лунный свет, проникавший на лестницу через высокое окно, позволял спускаться вниз довольно уверенно.
Преодолев два пролета, Алекс остановился на лестничной площадке первого этажа. Здесь было намного темнее, а искомая дверь в подвал вообще не была видна, скрываясь в черном провале под лестницей. В этот момент скрипнула дверь, ведущая в коридор, и беглец нос к носу столкнулся с угорцем в больничном халате. В эту ночь молитвы Пиотра остались неуслышанными или сам Алекс за последнее время слишком много грешил, а исповедаться возможности не представилось, но действовать он начал первым. Целился в солнечное сплетение, почти попал. Ворованная склянка разбилась об пол, а угорец начал складываться пополам. В нос шибануло знакомым запахом медицинского спирта, в этот момент еще не достигший пола воришка заверещал.
Алекс еще раз взглянул под лестницу. "Не успеть! А если найдут приготовления к побегу, начнут искать и сообщника". Перепрыгнув, "ноги бы не порезать", через угорца, беглец оказался в широком и длинном коридоре. Напротив двери еще одна лестница, широкая с массивными перилами, ведущая вниз к парадному входу в госпиталь. Туда он и побежал. Вход вполне ожидаемо оказался заперт, а наверху уже поднялся шум - проснувшийся персонал и пациенты пытались выяснить причины тревоги.
Били Алекса недолго, зато от души. От серьезных травм спасло то, что большинство угорцев были в мягких больничных тапочках. Сильно болела спина - к ней прикладом приложился прибежавший со второго этажа часовой, а мог бы и штыком пырнуть. После поимки беглеца буквально на руках отнесли обратно в палату и бдительно охраняли до самого утра. Утром его первым посетил подполковник Мартош в сопровождении четверых вооруженных жандармов.
- Я за вами приехал, а тут такие новости! Что же это вы, полковник, надумали уйти не попрощавшись?
- Ваше общество мне обрыдло, Мартош, захотелось хоть немного свободы.
- Но это вам не удалось, - констатировал факт угорец. - А что так плохо подготовились? Босиком, в нижнем белье... Даже сухарей насушить не догадались.
- Для подготовки время нужно и деньги. А кто бы мне мог помочь, туповатый запуганный санитар-руоссинец? Остальные меня просто не понимают. Вот и пришлось по ходу импровизировать, но судьба отвернулась от меня окончательно!
- Это да, - согласился подполковник, - импровизировать вы - мастер. И ведь у вас почти получилось! Если бы не встреча с госпитальным воришкой и запертый на ключ парадный вход, вполне могли бы и уйти. Ненадолго, уверяю вас, здесь в Угории руоссийцев очень не любят, первый же встречный сообщил о вас в полицию. Впрочем, что-то заговорились мы, я ведь за вами прибыл.
- В тюрьму повезете?
- В нее. Надеюсь, там вы станете сговорчивее.
- Зря надеетесь, - огрызнулся Алекс.
Последнюю его фразу Мартош проигнорировал. Обернувшись, он что-то приказал пришедшим с ним жандармам. Один из них бросил на койку стопку одежды, второй поставил рядом сапоги.
- Одевайтесь, полковник.
Одежда оказалась его собственной - руоссийский пехотный мундир и форменные же брюки. Кто-то ее выстирал и даже погладил. Брюки оказались широки в поясе. Нет, они не растянулись, это сам Алекс похудел на здешней больничной диете. При попытке попасть в рукав мундира спину дернуло болью. Сапоги ему тоже почистили, но носков или портянок не дали, пришлось натягивать их на босу ногу.
- Готовы?
Алекс молча кивнул. Один из жандармов сделал шаг вперед и что-то приказал.
- Вытяните руки перед собой, - перевел Мартош.
Пришлось подчиниться. На запястьях защелкнулись новомодные ручные кандалы, запираемые на ключ. Так, гремя цепью, его и вывели в коридор. На недолгом пути к лестнице им встретился Пиотр. В руках санитар нес чью-то утку, встречная процессия его ничуть не заинтересовала, она находилась за пределами его привычных обязанностей. "Хоть в этом повезло. Но каков актер!". Алекс отвел глаза и постарался придать своей физиономии самый равнодушный вид.
Из госпиталя его вывели через тот самый парадный вход. Там их ждала черная тюремная карета с зарешеченными окнами и кучером на облучке, а также тройка верховых лошадей у коновязи. Двое жандармов сели с Алексом в карету, два оставшихся и подполковник Мартош взобрались в седла. Щелкнул извозчичий кнут, поехали.
Ехали долго, часа четыре, а может, и больше. Грязное мутное стекло, забранное мелкой решеткой, мешало разглядеть пейзаж снаружи, но поначалу он был горно-лесистым, а ближе к концу поездки стал равнинно-сельским. На каждое движение пленника жандармы рявкали что-то угрожающе запретительное. Сами же, более привычные к таким поездкам сидели почти неподвижно. К цели путешествия добрались как раз в обеденное время, о чем весьма недвусмысленно напомнил заурчавший желудок. Стук копыт по доскам деревянного моста, и дверь кареты распахивается.
- Выходите, полковник.
Судя по открывшемуся виду, угорская тюрьма располагалась в каком-то средневековом замке, построенном из грубо отесанных гранитных камней. Насладится красотами тюремного двора Алексу не дали, почти сразу отвели внутрь тюрьмы, где его грубо раздели и обыскали надзиратели в черных мундирах. Заглянули в рот, прощупали одежду. Потом пришел еще один, в белом халате поверх мундира. Этот искал вшей в волосах и признаки инфекционных заболеваний. К эпидемиям здесь относились вполне серьезно. За всеми процедурами хмуро наблюдали жандармы, так как время шло, и их обед проплывал мимо носа. Мартош куда-то исчез.
Наконец, Алексу разрешили одеться. Дальше опять кандалы и короткий путь по тюремным лестницам и коридорам. Его привели в допросную, где ждал Мартош. Судя по благодушному виду и запаху табака, подполковник успел не только поесть, но и покурить, от чего тут же стал вдвое более ненавистен.
- Ну что же, молодой человек, отсюда у вас есть два пути. Вы правдиво отвечаете на все мои вопросы и отправляетесь в комфортабельную одиночную камеру или отказываетесь отвечать, и вас ждет тюремный карцер.
- А если еще и покаюсь, то вы меня отпустите, - продолжил мысль Алекс.
- Об этом речи не идет, - нахмурился подполковник. Ну, так что выбираете? Я бы вам посоветовал первое.
- В таком случае, я выберу второе, - уперся пленник.
- Зря, - как-то сразу соскучился угорец. - Сейчас вас отведут в карцер, захотите ответить на вопросы - скажите надзирателю, а я подожду.
- Долго ждать придется!
- Посмотрим, - ухмыльнулся Мартош.
Каменный мешок. Темно, тесно, холодно, сыро. Ко всему прочему сильно воняло экскрементами. Свет проникал через крохотную щель под самым потолком. Если сесть на пол, прислонившись спиной к одной стене, то ноги упирались в стену напротив. Но долго так не усидишь, холод, охвативший Алекса в первую же минуту, становился совсем невыносимым - холодные камни через мундирное сукно вытягивали последние капли тепла из продрогшего тела. Приходилось менять позу, а через несколько минут организм не выдерживал вновь. Крупная дрожь била постоянно, а тут еще эта проклятущая боль в спине! Собственный выбор быстро начал казаться глупой и неуместной бравадой. Кормили два раза в день. Утром и вечером давали по куску черствого хлеба и кружке воды. Большой кружке холодной воды. Утром же надзиратель отпирал дверь карцера, и безмолвный угорец в тюремном балахоне выносил парашу. На четвертое утро пленник не выдержал.
- Передайте Мартошу, я согласен.
На допрос его вывели около полудня и так же в сопровождении четверки жандармов. Ладно, при перевозке из госпиталя в тюрьму, но зачем столько охраны при передвижении внутри самой тюрьмы? Чего они боятся? Побега? Очень смешно.
Мартош своего торжества над жалким видом пленника не выказывал, наоборот, буквально лучился сочувствием, даже приказал затопить печь. От непривычного тепла Алекса начала бить дрожь еще более крупная, чем от холода.
- Л-ладно, ч-чего т-тянуть, с-спрашивайте.
Всю обстановку до начала астро-угорского вторжения на себрийскую территорию Мартош знал ничуть не хуже Алекса, его интересовало то, что произошло позже, когда сам он из штаба коалиционных сил успешно сбежал. Не имело смысла что-либо скрывать, дело прошлое и вряд ли эта информация могла кому-либо повредить. Все ответы Мартош аккуратно записывал, не иначе, для отчета, а потому, дело затягивалось, пленник даже согрелся и его начало клонить в сон.
- Не спите, полковник! Совсем немного осталось и вас отведут в камеру.
Алекс разлепил глаза и приготовился выслушать следующий вопрос.
- Почему для последнего прорыва из окружения вы выбрали именно боградское направление, там ведь было не самое слабое место в нашей обороне?
- Да потому, что вы нас там не ждали, - усмехнулся Алекс. - Ведь не ждали, признайтесь, Мартош.
- Не ждали, - признался угорец.
- Вас подвел стереотип - бить нужно в самом слабом месте, на Каму, по князьям. Но там вы бы нас догнали и уничтожили, а здесь было кратчайшее расстояние до нейтрального государства, где вы нас уже не достали бы и вполне приличная дорога. И они ведь дошли? Дошли, я знаю, иначе у вас было бы много пленных и без меня. Ну что вы молчите, Мартош? Это не какая-то великая тайна.
- Да, не успели мы, - признался угорец. - Пока поняли, какой из ударов главный, а какой отвлекающий, уж больно отчаянная атака была на камском направлении. Потом из-за обвала на дороге задержалась переброска резервного полка, потом ночь... В общем, нашли с полсотни отставших, из них половина успела за ночь замерзнуть.
- А вторую половину вы прикончили.
- Эксцессы исполнителя, - отмахнулся Мартош, - командир полка уже понес строгое наказание.
- Ну, да, очень строгое, - скептически хмыкнул Алекс.
Угорец поспешил съехать с этой неприятной темы.
- А вас-то, почему бросили?
- Приняли за убитого. Сумерки, обстрел, много крови, любой мог ошибиться. Есть еще вопросы?
- Есть, - кивнул Мартош, - Какие приказы вы отдали для действий после выхода из окружения?
- Да никаких! Так далеко я не заглядывал. Прорваться, укрыться на территории княжества Боградского, все.
- То есть, указаний на начало партизанских действий вы не давали?
- А что, уже начались?! Не успели прийти, а в вас уже стреляют! Реквизициями нужно меньше заниматься. А традиции у местных четников весьма богатые!
Последние слова руоссийца не на шутку разозлили угорца.
- С вашими друзьями четниками мы справимся! У Астро-Угорской империи тоже большой опыт в этом деле, знаете ли. Лучше о собственной судьбе подумайте!
- Ваша империя - лоскутное одело, которое норовит хапнуть все, до чего может дотянуться. Но на Палканах вы себе шею свернете, не сейчас, так потом, помяните мое слово. А что касается моей судьбы, то дело свое я сделал, как смог, и как сумел. И сейчас ко всему готов, вот только в карцер возвращаться не хочется.
- Не беспокойтесь, для вас уже приготовлена совсем другая камера.
- Одиночка?
- Да, лишний шум вокруг вашей персоны совсем ни к чему. Слухи о вашем пленении и без того уже просочились в прессу, общественность требует соблюдения конвенций и ваших прав..
- То есть, у меня есть шанс? - заинтересовался Алекс.
- И не надейтесь! Империя все отрицает, но в любом случае, любые контакты с внешним миром должны быть исключены.
Некоторое время Алекс молчал, потом тряхнул головой, будто прогонял охватившие его тяжелые мысли.
- У вас все? Я могу идти?
- Последний вопрос, я обязан его задать.
Подполковник Мартош выглядел несколько смущенным.
- Казна камского паши...
- О, господи! - буквально взвыл Алекс. - И вы туда же! Нет ее уже почти год как! Давно поделена и пущена в дело!
- Но большая часть ее так и не была найдена.
- Если она существовала, если кто ее и нашел, то точно не я. Вы сами прекрасно знали финансовое положение "Свободной Себрии"...
- Но вы же могли оставить эти деньги себе...
- Да мог, распихать по карманам почти миллион бритунийских паундов! А вот чего я точно не могу, так это забрать их с собой на тот свет! Если бы эти деньги могли открыть ворота этой тюрьмы, то я немедля предложил бы их вам. И не делаю этого только потому, что их у меня нет! Могу я, наконец, отправиться в камеру?
- Подождите, я запишу.
Пока Мартош писал, макая перо в чернильницу, Алекс терпеливо ждал. За окном закат окрасил все красным цветом, время явно близилось к ужину, и появился реальный шанс остаться без такового. Закончив писать, угорец пристально уставился на пленника, будто хотел разглядеть в нем что-то новое.
- Последний вопрос, не для протокола. Зачем все это было нужно тебе лично?
- Поначалу хотел вернуть кое-кому старые долги.
- А потом?
- Потом, - пожал плечами Алекс, - уже не было возможности остановиться, пришлось идти до конца. Это все, что вы хотели узнать?
- Да, сейчас вас отведут в камеру.
Пять шагов вдоль, три - поперек. Прочная, щедро обитая железом дверь с глазком и "кормушкой" с одной стороны, маленькое, зарешеченное окошко с другой. Слева от входа узкие дощатые нары, прикрытые набитым соломой засаленным матрасом. Поверх матраса лежало тощее солдатское одеяло. У противоположной стены, на крохотном, привинченном к стене столике, стояли глиняные кувшин и кружка. В углу обнаружилась закрытая деревянной крышкой дыра в каменной плите - отхожее место. После открытия крышки, вонь из дыры надолго задержалась в тесной камере, что указывало на очень плохую вентиляцию. С карцером, конечно, не сравнить, но и здесь от толстых каменных стен несло холодом, несмотря на разгар весны снаружи. Это в горах еще вовсю трещат ночные морозы, а здесь, на равнине, уже деревья начинают цвести. "Самое место чтобы подхватить чахотку, долго болеть и умереть в страшных муках. Хотя уж что-что, а смерть от чахотки мне не грозит".
Сам факт того, что при попытке побега его не прикончили на месте, а привезли в тюрьму, говорил только о том, что казнь полковника Барти, возможно даже публичная, не должна допустить малейших слухов о его чудесном спасении. А это требовало соблюдения определенной процедуры, возможно, даже суда. Но для Алекса Магу никакой пользы от этого не было - все равно в конечном итоге удавят, хоть и парой недель позже. И изменить что-либо тоже не в его силах, оставалось только ждать. А в кувшине оказалась вода, неожиданно чистая и свежая.
Надзиратели местные носили обувь на мягкой подошве. О присутствии их можно было узнать только по звуку открывающегося глазка. Первые пару дней они пытались что-то требовать от Алекса, видимо, запрещали днем лежать на нарах, но он по угорски не понимал, они же не знали руоссийского. Войти в камеру никто из надзирателей не решился. Потом от него отстали, узнали, что он надолго здесь не задержится, и отстали, решили не тратить сил на перевоспитание строптивого узника.
Кормили в этой тюрьме дважды в день. Не сказать, чтобы сытно и вкусно, но вполне терпимо и от голода не помрешь. Створка для подачи пищи располагалась низко, можно было увидеть только руки тех, кто приносил еду, наливал воду и забирал посуду. По звуку открывающихся кормушек Алекс вычислил, что в этом коридоре обитаемы еще четыре камеры, но все контакты с другими с их обитателями были напрочь исключены. И никаких прогулок во дворе.
Дни неторопливо протекали за днями, складывались в недели, недели в месяцы... О "полковнике Барти", казалось все забыли. Алекс научился ценить маленькие радости тюремного узника, вносящие хоть какое-то разнообразие в каждодневную рутину. Вот зажужжала проснувшаяся после зимней спячки муха. Большая, зеленая, на воле она бы стала надоедливой помехой, а здесь - развлечением. А сегодня дежурил простуженный надзиратель и узник развлекался тем, что пытался определить его местоположение по частому кашлю. Тем не менее, безделье и одиночество, день за днем, душевно выматывали и утомляли. К концу второго месяца он уже начал мечтать о том, чтобы его вывели из этого гнетущего места хоть куда-нибудь. И однажды дождался.
По каменным плитам коридора застучало сразу несколько подкованных каблуков, надзиратели так не ходят. Шестое чувство подсказало, что в этот раз пришли именно за ним, и не ошиблось. Снаружи лязгнул массивный засов, противно проскрипели дверные петли.
- Руки!
Ставший почти привычным щелчок замка кандалов.
- Пшел!
Толчком Алексу придали ускорение вдоль тюремного коридора. В конвое все так же аж четверо жандармов при саблях и револьверах, как будто у него еще оставались силы для попытки бегства. Путь по коридорам и галереям тюремного замка был недолог, минуты три спустя, заключенный и конвоиры оказались в небольшом полутемном зале. Тусклый дневной свет проникал внутрь сквозь узкие зарешеченные окна, дневному светилу помогала пара канделябров с дрянного качества, воняющими и коптящими свечами.
Здесь их уже ждали. За стоявшим на возвышении массивным столом, в таких же тяжелых на вид креслах, сидели три имперских офицера - толстый, еще толще и худой. Ниже за маленьким столиком пристроился какой-то клерк. И Мартош-крыса, тоже был здесь, как оказалось позже, в качестве переводчика. Алекса поставили прямо перед столом, офицеры оторвали свои задницы от кресел, и самый толстый начал что-то зачитывать с листа бумаги. Имперец пытался придать своему голосу некую торжественность, но из-за плохого освещения часто сбивался.
Алекс даже не сразу догадался, что ему зачитывают приговор. Значит, суда не будет. Точнее, он уже был. Заочный. "А ты что хотел? Публичного процесса с прокурором, адвокатом и присяжными заседателями? Не в твоем случае. Узнать бы поскорее к чему приговорили, хотя и так понятно". А толстый все бубнил и бубнил, и прерывать его бесполезно, он должен дочитать приговор до конца, а все остальные будут его слушать, даже ни слова не понимая на угорском.
Наконец, толстый офицер закончил, кивнул Мартошу и тот начал переводить, читая с того же листа. Его Алекс решился прервать, благо, официальная часть уже завершилась.
- Если можно, короче. Что там в конце?
- Расстрел.
Коротко и ясно. Как офицера, пусть и отставного, его расстреляют, а не повесят, как обыкновенного бандита. Алекс постарался преодолеть внезапно начавшееся головокружение и принять свою участь достойно, как и полагается руоссийскому офицеру.
- Когда приговор будет приведен в исполнение?
- Дня через два-три. Его еще должен утвердить окружной начальник.
С этим все ясно, осталось уточнить последний момент.
- Мне полагается исполнение последнего желания?
Мартош скорчил удивленную гримасу.
- А что вы хотите?
- Я бы хотел командовать собственным расстрелом.
Гримаса подполковника стала еще более удивленной.
- Что?! Вы, молодой человек, романов рыцарских в детстве перечитали?
- А хоть бы и так! Вам-то что?!
- Солдаты кроме угорского, другого языка не знают, они ваших команд просто не поймут!
- Двух дней мне вполне хватит, чтобы выучить нужные команды на угорском.
- Хорошо, - сдался Мартош, - я спрошу у господина председателя.
Просьба Алекса вызвала короткую, но весьма бурную дискуссию у судей. Больше всех почему-то кипятился худой, размахивал руками и отрицательно тряс головой. Однако самый толстый с его мнением не согласился, а просто толстый худого не поддержал.
- Господин председатель не возражает, нужные команды я вам напишу, хотя вашим выбором, признаться, удивлен, - не удержался от комментария подполковник.
- А вы думали я жратвы из ресторана потребую? Или гулящую девку на ночь?!
За всей этой словесной перепалкой на задний план отошла сама суть приговора, Алексу даже стало немного легче, он почти справился с собственной слабостью и еще много чего хотел им сказать, но тут дружно судьи повернулись и направились к выходу. Конвойные жандармы вновь обступили Алекса и повели его в обратном направлении.
Едва он оказался в камере, как на него вновь навалилась черная тоска и отчаяние. Алекс не помнил, как с него сняли кандалы, как захлопнулась дверь, и лязгнул засов. Очнулся он лежащий на жесткой тюремной койке. Погибнуть даже не в бою, а у расстрельной стенки... Хотелось завыть в голос, но во рту все намертво пересохло, а дотянуться до кувшина с водой не было ни сил, ни желания. Так он и пролежал неподвижно до самого ужина.
На ужин вместе с едой ему передали клочок бумаги. Три коротких слова на угорском были написаны руоссийскими буквами. Без перевода было понятно "Товсь! Цельсь! Пли!". И его жизнь будет оборвана. С трудом он запихнул в себя пресную перловку. Ему нужны сила, много силы. Не для побега, отсюда не сбежишь, просто нельзя выказать слабость. Пусть помнят, сволочи, как умер полковник Барти, еще легенды будут слагать.
Весь следующий день Алекс учил нужные команды, а вечером понял, что не помнит ни слова. На мозг непрерывно давило тягостное ожидание. Он уже начал жалеть, что не потребовал себе ящик водки, так хоть можно было бы забыться, напившись вусмерть. Впрочем, водки бы все равно не дали, она в Угории стоит недешево. А кто будет тратить деньги на приговоренного к смерти арестанта? Нет, он все сделал правильно.
Утром третьего дня ожидание стало невыносимым. Слух обострился неимоверно, по еле слышным шаркающим шагам надзирателя Алекс с уверенностью мог определить, около какой из камер тот находится. Но ждал и боялся он совсем других шагов, четких, уверенных, цокающих по камню стальными подковками, а они так и не прозвучали. Дважды приносили еду и воду, все как обычно.
К концу четвертого дня он устал ждать, а за ним не пришли ни на пятый день, ни на шестой, ни даже на седьмой. Видимо, произошел какой-то сбой в бюрократической машине угорского военного ведомства. На восьмой день наступила апатия, Алекс лег на нары и не встал с них, даже когда ему принесли ужин. Когда он на следующий день отказался от завтрака - забеспокоилось тюремное начальство, приговоренный мог и не дожить до казни. Его пытались кормить насильно, и это помогло, в офицере проснулся дух протеста, и он отказался от пищи уже сознательно. Он сжимал челюсти, отворачивался, плевался, но из этой схватки вышел победителем. Жаль, триумфов насладиться не удалось. После полудня десятого дня по тюремному коридору загрохотало множество жандармских сапог.
Преодолев накатившуюся слабость, Алекс поднялся с койки, одернул свой потрепанный мундир и встал напротив двери, хотя до последнего наделся на то, что жандармы пройдут мимо. Не прошли. Лязг запора, скрип петель.
- Руки!
Ставший привычным щелчок кандалов. И тут вдруг Алекс понял, почему его всегда из камеры выводят сразу четверо жандармов - его боятся. Его, маленького, ослабевшего от раны и не окрепшего на тюремных харчах, боятся настолько, что за безоружным и закованным в кандалы узником присылают четверых до зубов вооруженных здоровяков. Подбородок невольно дернулся вверх, а на душе стало легко, ушли все сомнения и слабости. Один из жандармов уловил перемены в настроении приговоренного к смерти арестанта, и рука его невольно дернулась к кобуре, остальные тоже напряглись. Заметив это, Алекс криво усмехнулся и сам сделал шаг к выходу. Его не остановили.
За весь короткий путь к нему ни разу не прикоснулись, будто он был чумной, только указывали, куда следует повернуть. И путь этот закончился не в тюремном дворе, а перед одной из дверей. Судя по отсутствию снаружи запора, "глазка" и "кормушки" это была не камера. Один жандармов открыл дверь, жестом указал внутрь, а едва Алекс шагнул за порог, как дверь за ним захлопнулась. Внутри царил полумрак, а потому, узник не сразу узнал уже бывшего в помещении человека. Когда же узнал, не смог удержать удивленного возгласа.
- Какого черта, Манский?!
Проигнорировав восклицание Алекса, секретный агент сделал пару шагов вперед, ухватился за сковывающие руки кандалы и начал тыкать в них ключом, пытаясь попасть в замочную скважину.
- Прошу вас - тише! У нас очень мало времени.
Кандалы, лязгнув напоследок, упали на пол. Туда же, комната была абсолютно лишена какой-либо мебели, Жорж вывалил из мешка кучу одежды.
- Переодевайтесь! Быстро!
Непослушными пальцами Алекс начал выковыривать пуговицы из петель.
- Это побег?
- Не совсем. "Полковника Барти" через четверть часа расстреляют, а нас к тому времени здесь быть не должно.
- А кого тогда расстреляют?
Офицер застыл в неснятом до конца мундире.
- Умоляю вас - быстрее!
Убедившись, что его подопечный продолжил поспешно избавляться от верхней одежды, Жорж соизволил пояснить сложившуюся ситуацию.
- Мало ли в Угории приговоренных к смертной казни преступников? Вот одного из них сегодня и казнят, предварительно переодев в ваш мундир. Нам же надлежит как можно скорее покинуть пределы империи.
У Алекса возникла заминка с сапогами.
- А если он кричать начнет, что он - не полковник Барти?
- Быстрее, за нами сейчас придут. А на счет криков... Да кто его слушать будет? Глаза завяжут, рот заткнут, к столбу привяжут, чтобы не сомлел, никто ничего и не заметит, а кто заметит - тот промолчит.
Магу избавился от своих форменных брюк и начал натягивать принесенные агентом.
- А те, кто поведет приговоренного во двор, раньше меня никогда не видели?
- Наконец-то вы начали соображать, - обрадовался тайный агент. - Поймите, "полковник Барти" сейчас никому не нужен, для всех будет лучше, если он умрет. Иногда мертвый герой куда лучше живого.
Натянув нелепый черный лапсердак, Алекс взялся за свои сапоги, так как никакой иной обуви Манский не принес.
- Но как удалось добиться моего освобождения? Всех денег моего отца для этого не хватило бы для этого! Да и ваше присутствие здесь говорит, о том, что задействованы персоны повыше. Или вы сейчас на вольных хлебах?
Жорж торопливо нахлобучил на Алекса широкополую шляпу.
- Да на службе я, на службе. А что касается персон, то это не моего ума дело, я только исполняю. Все, ни слова больше, за нами пришли.
На пороге появился угорский офицер в черном мундире тюремного ведомства с узкими серебряными погонами на плечах. Бегло оглядел обоих, молча кивнул и сделал знак следовать за собой. Манский придерживал Алекса за руку, а тот машинально передвигал внезапно одеревеневшие ноги, обливаясь холодным потом. Сейчас, когда жизнь и свобода оказались буквально в нескольких десятках шагов, он испытывал чувство близкое к панике, ведь расстояние это было перегорожено несколькими дверьми и решетками. И почти у каждой имелся бдительный страж. А вдруг его кто-нибудь из них узнает?
Однако опасения его оказались напрасными. Похоже, чин у шедшего впереди тюремщика был немалый, если стражники столь торопливо отпирали и распахивали перед ним все двери, а затем вытягивались в струнку, даже и не думая интересоваться личностью его спутников. Последняя калитка в замковых воротах, позади лязгает запор, нос втягивает воздух свободы, а сапоги ступают по доскам моста. За мостом их ожидают две кареты. Чиновник еще раз кивает напоследок и садится в прилично отделанную, запряженную шестеркой. Манский тянет беглеца к простой черной пароконной.
Едва они оказались внутри, как агент достал из внутреннего кармана и протянул Алексу серую книжицу.
- Ваш паспорт. Внутри есть немного мелочи на всякий случай.
А паспорт-то, похоже, настоящий, не подделка какая-нибудь. Не новый, слегка потертый, какой бывает после недолгого путешествия. И подпись владельца на месте. Не будь Алекс уверен, что документ этот он видит впервые в жизни, ни секунды не задумываясь, признал бы данную подпись сделанной собственноручно. Только получив документ в руки отставной офицер осознал, что не только остался в живых но и стал свободным человеком.
- А почему мы стоим? - забеспокоился Магу.
- Не спешите, спектакль должен быть доигран до конца, и я обязан дождаться финала. А для вас все уже позади, скоро поедем.
Ждать пришлось минут десять. Из-за тюремной стены треснул сухой винтовочный залп. Прохожие никак на него не отреагировали, только раскаркались, поднявшись в воздух, окрестные вороны, да и те быстро успокоились.
- Ну вот, "полковник Барти" расстрелян и вы должны дать мне слово, что никогда более он не воскреснет. Это было условием имперцев, и одна очень, повторяю, очень высокая персона поручилась за вас, теперь ваша очередь.
После недолгой паузы, внезапно охрипшим голосом Алекс произнес требуемое.
- Даю слово.
- Вот теперь можно и ехать.
Цокали по брусчатке конские подковы, плавно покачивалась на рессорах и еле слышно поскрипывала карета. Да, полковник Барти окончательно умер, отставной капитан Магу из небытия воскрес. Но кто оттащил его от расстрельной стенки, и что ожидает его на Родине? Главное, что жизнь продолжается.
Эпилог
Когда человек надолго покидает родной дом, ему кажется, что жизнь всех его обитателей замирает вместе с его отъездом. А по возвращении начнется ровно с этого же момента. Когда же он и в самом деле возвращается, то к радости примешивается и некоторая доля разочарования. Дом его, пусть и немного, но изменился, как и его обитатели. Да и сам он уже другой. А ведь он так надеялся, что по возвращении все будет по-прежнему, но надеждам его сбыться не суждено. Никогда.
Насколько же за истекший год постарела мать!
- Мама!
- Сынок!
А в искусно уложенных прядях видны первые седые волосы.
- Господи, как же ты похудел!
Отец все такой же суровый и немногословный, только внезапно осипший голос выдает сильное, тщательно скрываемое волнение.
- С возвращением, сын.
Он почти не изменился, только складки в уголках рта стали глубже и жестче. И пусть в этот раз не будет никаких чинов и наград, главное - живой, главное - вернулся. А вот комната его, свидетельница детства и юности не изменилась совсем. Здесь все осталось на своих местах, как было в день отъезда.
- А это что за кофр?
Черный, большой, напоминающий изрядно попутешествовавший сундук, перехваченный двумя ремнями. Откуда он тут взялся?
- Его нам прислали из Войчетута, - всхлипнула мать, - вместе с известием о твоей гибели. Я так и не решилась его открыть.
"Видимо, Гжешко собрал и переслал родителям оставшееся в Войчетуте имущество, больше некому". Обычно вещи погибших офицеров разбирали на память его товарищи, но в данном случае все, что было при нем, стало трофеями угорцев, а остальное брать было некому, выжил ли кто еще кроме иуды Мартоша, так и осталось неизвестным.
До кофра он добрался только на следующий день. Ключа от замка не было, потерялся где-то в дороге. Замок удалось отжать ножом, и крышка открылась. На самом верху лежал старый солдатский тесак. В отличие от своего прежнего владельца он вернулся из Себрии второй раз. Под ним поношенный пехотный мундир без петлиц и погон, нижнее белье, пара чистых портянок...
Из бокового отделения Алекс достал сверток грубой домотканой холстины, перевязанный пеньковой веревкой. Узел не поддался, опять пришлось пустить в дело нож. Внутри обнаружилась пачка бумаг. Не сразу вспомнилось их происхождение. Ах да, сам же отдал Драгану эту пачку, обнаруженную при налете на "золотой" караван Камского паши еще в самом начале кампании, да так и забыл про нее, а себриец, гляди-ка ты, сохранил. И кто-то прислал ее сюда вместе с остальными вещами. Меньшая часть бумаг оказалась на османийском, в них Алекс ничего не разобрал, а дальше пошли финансовые документы на плотной гербовой бумаге.
- Бритунийский королевский банк, - вслух он прочитал изящно вплетенное в герб название банка, - солидные бумаги.
Малознакомый язык вкупе со специфическими банковскими терминами затруднил дальнейшее чтение. В конце концов, банкирский сын пришел к выводу, что перед ним лежат переводные векселя, большей частью уже акцептованные, могут быть предъявлены к оплате в любом отделении банка - почти наличные деньги. Вот она, недостающая часть миллиона. Все это время она лежала у него под самым носом, а он так и не удосужился разобраться в доставшихся ему бумагах. Пушки, снаряды, патроны, медикаменты... Все, чего им так не хватало тогда, сейчас лежало перед ним на столе. Эх, если бы знать раньше, все могло бы пойти иначе... Или не могло? Алекс сгреб все со стола в ящик. Поздно, они проиграли, полковник Барти погиб, и нет никакой возможности исправить положение.