Глава третья

До полуночи выпало шесть дюймов снега. К этому времени показались звезды, но мороз крепчал. Над землей задувал ледяной ветер, словно прямо с Голгофы.

Спать легли поздно, не желая отрываться от полыхающего в камине огня, который разжег Росс. В конце концов пламя так разгорелось, что пришлось отодвигаться от него всё дальше и дальше, оно обжигало лица, но в спину атаковал холод. В постели наверху положили грелки и разожгли камины, ведерки наполнили углем и принесли дров на всю долгую ночь. Но они втроем по-прежнему сидели внизу, не желая покидать натопленную гостиную с дружеской атмосферой, свечами и приятной обрывочной беседой.

Наконец, Кэролайн встала и потянулась.

— Мне пора спать, иначе начну клевать носом прямо здесь. Не стоит беспокоиться! Я прекрасно дойду со свечой. Заберусь под одеяла и буду думать о тех, кому повезло меньше. Я не особо набожна, но попытаюсь найти правильные слова, чтобы сказать что-нибудь особенное для одного человека, и буду надеяться, что эта погода не распространится на Францию. Спокойной ночи! Спокойной ночи!

Когда она вышла, Росс сказал:

— Нам тоже пора.

И оба откинулись в креслах и рассмеялись.

— Нам пора, — настаивал он. — Клоуэнс просыпается рано, хоть и только что родилась, и не думаю, что снег ей помешает.

— Как думаешь, Кэролайн говорила всерьез? — спросила Демельза. — Про свой дом. О том, чтобы превратить его в центр для французских эмигрантов?

— Кэролайн всегда говорит всерьез. Хотя вряд ли ее приглашение будет относиться к любому и каждому. Сейчас много говорят о контрреволюции во Франции, и она явно намеревается помочь этому насколько сумеет.

— И как же она сумеет?

— У эмигрантов обычно маловато денег. А кроме того, временами, какими бы благими ни были намерения, гости начинают надоедать хозяевам. Те двое, которых мы встретили в Трелиссике, граф де Марези и мадам Гиз, живут в Техиди уже пять месяцев, наверняка и они, и их хозяева не прочь что-нибудь изменить. А есть и другие.

— И они... как ты их назвал? Контрреволюционеры?

— Де Сомбрей приехал одним из первых. Он, де Марези, граф де Пюизе и генерал д'Эрвилльи. Они постоянно перемещаются туда и обратно. Между Англией и Бретанью.

— Но на что они надеются?

— Половина Франции, ее здоровая половина, устала от безумств революции. Все разумные люди хотят вернуть стабильное правительство, и многие считают, что путь к этому — реставрация Бурбонов.

— А он что, тоже в Англии?

— Кто?

— Бурбон.

— Граф де Прованс. Нет, сейчас он в Бремене. Но прибудет в Англию, когда настанет время. Идея заключается в том, чтобы высадиться в Бретани и объявить его королем. Бретонцы весьма недовольны революцией и восстанут в его поддержку.

— Думаешь, всё получится?

— Впервые со мной заговорили об этом у Трелиссика в июле. В то время я считал эти планы слишком туманными. Но судя по тому, что сказала Кэролайн, с тех пор они значительно продвинулись.

— Но почему Кэролайн так это заботит? Из-за Дуайта?

— Что ж, Дуайт в Бретани, вероятно, она считает, что таким способом ускорит его освобождение. Но думаю, главным образом, она просто не может сидеть сложа руки, пока Дуайт в плену. Конечно, в новом году она поедет в Лондон и попытается освободить его за выкуп, но в Адмиралтействе ее, видимо, попросят этого не делать, потому что стоит только выплатить выкуп, как уже невозможно будет гарантировать, что та сторона выполнит свои обязательства. Скорее всего, это окажется дорогостоящим и бесполезным, и она тоже об этом подозревает. Таким образом, помогать восстанию в Бретани, чтобы сбросить революционеров, это лучший способ найти выход энергии и хоть немного позабыть о тревогах.

Демельза немного помолчала, не сводя глаз с пылающих углей в очаге.

— Знаешь, Росс, мне кажется, что Кэролайн немножко в тебя влюблена.

Росс взъерошил волосы, закрыв ими шрам.

— А мне кажется, я немножко влюблен в Кэролайн, но только не так, как ты думаешь.

— А как же еще?

— По-дружески, по-товарищески. Мы так друг другу созвучны. Это совсем не то, что я чувствую к тебе, что я когда-то чувствовал и, может, еще чувствую...

— К Элизабет, — откровенно сказала Демельза.

— Ну, в общем, да. Но мои чувства к Кэролайн не могут соперничать с чувствами к тебе. И я ни на мгновение не могу вообразить, что ее любовь к Дуайту может сравниться с привязанностью ко мне. Всё это странно, но уж как есть.

— Всё «это» иногда быстро развивается в нечто другое. И это тоже удивительно.

— Но мужчине, живущему в счастливом браке, это не грозит.

— Опасность всегда есть. Особенно если какое-то время жена не может быть женой или выглядеть как жена.

— Какая жена может быть лучше, чем та, что принесла мне еще одну дочь?

— Это весьма достойное чувство, Росс.

— Достойное! Боже ты мой, вот так ты считаешь? Какое же ты извращенное создание! Что тут достойного? И обещаю, когда ты не будешь выглядеть как жена, я тебе об этом сообщу.

Демельза сбросила тапочки и вытянула пальцы.

— Что ж, возможно, жена — это неверное слово, возможно, я зря его сказала. Видишь ли, Росс, в каждом правильном браке, в каждом удачном браке, женщина должна быть единой в трех лицах, так? Она должна быть женой и заботиться о муже, как это полагается. Еще она должна носить его детей, раздувшись, как летняя тыква, а потом беспрерывно их кормить и подтирать, и они будут таскаться за ней по пятам... Но есть еще третья роль — она должна быть и любовницей, которая ему по-прежнему интересна, которую он желает, а не просто человеком, который всегда под рукой, как удобно. Немного загадочной, как та дама, что вчера охотилась, кто-то, чьи колени или... или плечи он не сразу узнает, когда увидит рядом в постели. И это... это невозможно.

Росс засмеялся.

— Уж конечно, это относится и к противоположной стороне. К тому, что ожидает жена от мужа.

— Далеко не в той же степени. И это не настолько невозможно.

— Но в некоторой степени. Что ж, я не собираюсь тебя убеждать, если ты этого ждешь, потому что, если до сих пор не убедил, то никакие сладкие речи ничего не изменят.

— Нет, не убедил.

— Да и с какой стати? Тебе стоит лишь щелкнуть пальцами, как все мужчины сбегутся. Они вечно тебя домогаются.

— Думаю, — сказала Демельза, — ты чувствуешь себя виноватым, раз обвиняешь меня в том, чего никогда не было. Ты всегда меня обвиняешь, когда чувствуешь собственную вину.

— Помнишь, — тихо произнес Росс, — что случилось год назад? Мы начали говорить о любви друг к другу, о принципах верности, бог знает о чем еще, и в конце концов ты решила от меня уйти. Помнишь? Ты забралась в седло, и если бы бочка с пивом не забродила в неурочный час, мы могли бы теперь и не жить вместе.

— Мне всегда казалось, что то пиво имеет специфический привкус.

Но после едва заметного предупредительного жеста Росса она замолчала.

Через минуту или около того Демельза сказала:

— Я благодарна Кэролайн за то, что она сегодня поехала с тобой в Тренвит, как оказалось, ее отсутствие всё для меня упростило. Простым работягам совсем не так уютно с Кэролайн, как с нами.

— Удивлен, что все они ушли.

— Что ж, в такую дрянную погоду они предпочли разойтись по домам, пока не стало хуже. А Сэм устроил собрание.

— Ну и крестного ты выбрала для бедного ребенка!

— Но он хороший человек, Росс, сколько бы ты над ним ни подшучивал. Вчера вечером он наткнулся в Грамблере на вдову Клегвидден, она тащилась с ведром воды к своей хибаре чуть ли не на четвереньках. У нее так болят ноги из-за ревматизма, что она не может стоять, а идти до водокачки четверть мили. Он говорит, что будет делать так каждый вечер после смены.

— У него будет куча возможностей, — ответил Росс. — Если такая погода простоит долго, то цена на уголь поднимется в этом месяце до сорока пяти шиллингов за челдрон ^[20]. Картофель уже подорожал с четырех шиллингов до пяти за центнер ^[21]. И ячменя для хлеба не хватает. Пяток яиц идет по два пенса, а масло — по шиллингу за фунт. Что может купить рабочий на восемь шиллингов в неделю?

— А мы сами не могли бы что-нибудь для них сделать?

— Что ж, работники нашей шахты не сильно пострадали, но это не дает нам права закрывать глаза на остальных. Я подумываю поговорить с другими землевладельцами и предложить помогать сообща. Но разумеется, я знаю, каков будет ответ: они уже вносят свой вклад через налог для бедных. А также помогают тем, кто живет поблизости от их дома. А еще они скажут, что не желают поощрять праздность и лень.

— Но разве они поощряют праздность?

— Нет, если посмотреть на это под правильным углом, то они лишь будут бороться с голодом и болезнями. Обычно налог на бедных идет вдовам, сиротам, больным и старикам, но сейчас и вполне трудоспособным, поскольку даже те, кто работает, не могут прокормиться.

— Кэролайн могла бы помочь собрать остальных, — сказала Демельза. — В конце концов, теперь ведь она владеет поместьем.

— Но не слишком-то сочувствует бедным и всем прочим. Ей не хватает влияния Дуайта.

— Поговори с ней, Росс. Уверена, ты сможешь ее убедить.

— Посмотрим, — скептически поднял бровь Росс. — Но ты переоцениваешь мое влияние.

Демельза просунула одну ногу в тапок и подтянула другой пальцем ноги.

— Пойду взгляну на скотину. Прошло четыре часа, с тех пор как ушел Мозес Вайгас, а я ему никогда особо не доверял... Нам нужно больше работников на поля. Это еще один способ, и весьма практичный, дать людям работу.

— Росс. Я должна сказать тебе еще кое-что. Сэм поведал мне по секрету и просил тебе не говорить, но я объяснила ему, что у нас нет друг от друга тайн.

— Хорошее начало, — кивнул Росс. — Он по-прежнему беспокоится о молельном доме?

— Нет. Я намекнула, лишь намекнула, что весной ты можешь отнестись к этому благосклонно. Нет... Эта небольшая проблема касается Дрейка.

— Дрейка?

— Похоже, Дрейк часто видится с Джеффри Чарльзом. Они стали большими друзьями, и Дрейк регулярно посещал Тренвит, пока Джеффри Чарльз не уехал.

— Как они познакомились? Но что в этом плохого? Разве что...

— Он дружит не только с Джеффри Чарльзом. Он также весьма привязался к его гувернантке, Морвенне Чайновет.

Росс встал и потянулся. Свечи тускло мигнули.

— Кузине Элизабет? Я с ней встречался?

— Она была в церкви в день святого Михаила. Высокая, темноволосая, иногда носит очки.

— Но как это произошло? И представить невозможно, как Дрейку удалось познакомиться с такой девушкой.

— Они встретились на улице, так и зародилась дружба. Сэм говорит, что Дрейк по уши влюблен, хоть и пытается это скрывать. Не думаю, что Элизабет или кто-то еще знают об этой дружбе. Разумеется, теперь все они уехали в Труро на Рождество, но вернутся в следующем месяце. Сэм встревожен и опасается, что Дрейк от него отдалится.

— Этого ему стоит опасаться меньше всего.

— Я знаю.

В доме стало очень тихо. Даже море умолкло. После постоянного завывания ветра эта тишина и спокойствие выпавшего снега было так заметно.

— Сколько лет девушке?

— Семнадцать или восемнадцать.

— И она... Ей нравится Дрейк?

— Подозреваю, что да, судя по словам Сэма.

Росс раздраженно махнул рукой.

— Почему бы им всем не уехать куда-нибудь подальше, всему проклятому выводку! Они постоянно разжигают вражду. Не думаю, что Джон Тревонанс или Хорас Тренеглос с радостью приняли бы связь между Дрейком и своей племянницей, но мы по крайней мере могли бы собраться и обсудить это достойным образом. Но отношения между нами и Джорджем, а также между нами и Элизабет безнадежно отравлены. Дрейк уж точно не может надеяться, что его ухаживания увенчаются успехом.

— Не знаю, на что он надеется.

— Иногда влюбленные не заглядывают дальше, чем в завтрашний день.

— Сэм говорит, что Дрейк его не слушает, и спросил меня, как ему быть.

— А что мы можем поделать? Я уволю его и отправлю домой в Иллаган, если хочешь, но с какой стати мне наказывать его за то, что нас вообще не касается?

— Это может нас коснуться, вот чего я боюсь.

— Хочешь, чтобы я его уволил?

— Боже ты мой, нет. Но все же это меня беспокоит. Не хочу, чтобы он перебегал дорогу Джорджу или его егерям.

— А какая она, эта девушка, ты знаешь? Живет ли собственным умом? Если об этом станет известно Элизабет, и она запретит эту дружбу, а она непременно так и поступит, как думаешь, девушка воспротивится?

— Мне известно не больше, чем тебе.

— Чума на твоих братьев, — сказал Росс. — Мне кажется, они посланы сюда специально, чтобы доставлять нам неприятности. Нужно было с самого начала быть жесткими и отослать их обратно.

Погода так и не улучшилась. После той ночи снег почти не шел, но и не таял. Вся Англия, вся Европа были в тисках зимы. В спальне Демельзы вода в рукомойнике, принесенная с вечера, по утрам оказывалась замерзшей, и на третье утро кувшин треснул. Внизу, в гостиной, несмотря на то, что камин горел всю ночь, мороз расползался по стеклам ледяной паутиной, которая не исчезала до двух пополудни.

В Камберленде замерзли все крупные озера, а над Темзой стоял туман. К Новому году плывущие по реке льдины перерезали тросы и повредили суда, а неделю спустя у моста Баттерси и в лондонском районе Шадуэлл река замерла, и люди могли переходить на другой берег по льду. Стали готовиться к самой грандиозной ярмарке, но этому так и не суждено было случиться, потому что короткая оттепель в середине месяца ослабила лед и сделала его непригодным для передвижения.

В Корнуолле деревья на многие дни покрылись инеем, и после короткого периода солнечной погоды в декабре графство погрузилось в сумерки, а непрекращающийся восточный ветер сдувал всё на своем пути. В Сент-Агнесс насмерть замерзли мужчина и женщина, они напились и остались на морозе. В гравийном карьере в поместье Бодругана стоял лед толщиной четырнадцать дюймов, а к утру содержимое ночных горшков затвердевало. Термометр на доме сэра Джона Тревонанса несколько ночей показывал девятнадцать градусов мороза. Когда наконец пошли дожди, сэр Джон с досадой обнаружил, что больше не может пользоваться термометром, поскольку тот сломался на морозе. Земля даже после того, как весь снег сдуло, оказалась слишком твердой, чтобы что-либо в нее воткнуть. В конце месяца сэр Джон посетовал, что, пытаясь нарвать крапивы для отвара, можно заработать синяки на ладонях.

Французская армия во Фландрии, полуголодная и полуголая, с чесоткой и паразитами, вдруг оживилась, получив приказ от командующего, генерала Пишегрю, перейти по замершему Маасу, который выдержал даже пушки, застала врасплох и обошла с флангов англичан и голландцев, отбросив их назад. По мере того как перед наступающей армией замерзала одна река за другой, отступление превратилось в беспорядочное бегство, и в каждом городе, открывающем ворота французам, толпы людей выходили приветствовать их как друзей и освободителей.

20 января пал Амстердам. Море было усеяно кораблями, забитыми беженцами со своими пожитками, но голландский флот, стоящий у острова Тексел, слишком поздно покинул гавань и вмерз в лед, а тем временем французская кавалерия вместе с пушками пересекла по льду залив Зёйдерзе. Могло произойти небывалое за всю историю сражение между конными гусарами и военными кораблями, застрявшими в снегу, как покрытые инеем крепости. Но голландцы, понимая, в каком невыгодном положении находятся, сдались без боя. К концу месяца французы полностью овладели Голландией.

Если погода помогала французам в их планах покорения Нидерландов, то она же помешала Джорджу Уорлеггану покорить высшее общество Корнуолла. 31 декабря наступила короткая оттепель, принеся с собой град и снег с дождем. Даже самые крепкие представители знати, готовые терпеть неудобства в погоне за развлечениями, задумались бы, перед тем как отправиться в путешествие на несколько миль по дорогам, больше похожим по консистенции на непропеченный пудинг. Влиятельные и знатные люди, приглашенные провести эту ночь в Кардью, которые не стали отказываться ради Элизабет, теперь с благодарностью приняли этот предлог и отправляли мокрых посыльных со своими извинениями.

Вечер стал катастрофой. Оркестр прибыл еще до полудня, но один из музыкантов поскользнулся на пороге и так сильно вывихнул лодыжку, что его пришлось уложить в постель. Приготовили несметное количество блюд, но нанятые дополнительно слуги так и не прибыли до появления гостей, а некоторые припасы и напитки, заказанные извне, не привезли вовсе.

Дом, обычно теплый и без сквозняков, по крайней мере, так считала Элизабет после Касгарна и Тренвита, в эту ночь казался громадным и холодным, а каждый звук отражался эхом. Отчасти потому, что дом был уязвим для южно-восточного ветра, а отчасти потому, что мебель вынесли, освободив место для ста двадцати гостей, а отчасти — потому что к полуночи прибыли лишь тридцать два человека и выглядели они какими-то карликами по сравнению с приготовлениями к их приему. К досаде Джорджа эти тридцать два гостя были самыми молодыми и крепкими, но и самыми незначительными из его знакомых и сыновей знакомых, а производимый ими шум, хотя и скрадывал пустоту, но невыносимо звенел в ушах.

Тем не менее, Джордж, привыкший к сдержанности на публике и в поведении, и в разговорах, показывал лишь приятную сторону своей натуры. Из гордости он не мог переложить всё на Элизабет и слуг. Вместо этого он решил извлечь из вечера всю возможную пользу.

Из прибывших сегодня молодых людей имена троих он называл в разговоре о будущем Морвенны. Против стариков все равно горячо возражала Элизабет. Джордж принял ее вето на Эфраима Хика и Хью Бодругана. Возражения против Джона Тревонанса было труднее понять, разве что помимо возраста. Но Джордж постепенно начинал осознавать, что какие бы ни были у подобного брака преимущества, Элизабет не обрадуется, если юная кузина станет леди Тревонанс и поселится по соседству. Ему не сразу пришло это в голову, но теперь он хоть и неявным образом, но сообразил, в чем дело.

В любом случае, сэр Джон не приехал, даже не прислал извинений. Роберт Бодруган прибыл, как и Фредерик Тренеглос, и Осборн Уитворт. Поскольку Джордж был не так занят, как предполагал, он смог понаблюдать за тем, как они ведут себя с Морвенной, и как Морвенна с ними. А также за поведением еще парочки юных ищеек, вынюхивающих поживу.

По предложению мужа Элизабет заказала для Морвенны новое белое платье, и результат Джорджу понравился. Белый шелк прекрасно оттенял ее темно-каштановые волосы, довольно смуглую кожу и большие, испуганные и близорукие карие глаза. Как и фигуру. Будучи мужчиной, обычно не гоняющимся за любовными утехами, Джордж тем не менее время от времени бросал взгляды на тонкую, похожую на статуэтку фигурку и воображал, что скрывается под платьем.

Подобные же мысли явно возникали у присутствующих молодых людей, и хотя девушка была слишком застенчива и молчалива, чтобы стать центром внимания, у нее не было недостатка в партнерах или заинтересованных взглядах. Джорджу показалось, что она прямо-таки расцвела, и он задумался, не стоит ли поднять планку для потенциальных женихов. Возможно, если ее как следует подготовить и привести в надлежащий вид, она привлечет взгляд кого-нибудь более знатного — юного Боскауэна, например, или даже Маунт-Эджкомба. Эти мысли кружили ему голову.

Но возможно, это тщетные надежды. У нее нет денег, и даже если всё остальное пойдет как по маслу, семьи будут возражать. Боскауэны в особенности — они пусть и богаты, но намерены получить еще больше денег благодаря женитьбе. Джордж, желающий поспособствовать выгодному союзу, все же не мог снабдить Морвенну приданым, которое превратит ее в богатую наследницу.

Так кто же из присутствующих здесь ухажеров? Роберт Бодруган не выказывал интереса, обратив всё внимание на пользующуюся дурной славой Бетти Деворан, коротконогую племянницу лорда Деворана, и та явно отвечала взаимностью. Фредерик Тренеглос, оглядев зал, присоединился к шумной группе юнцов у двери, которые больше интересовались групповыми танцами, чем более формальными танцами с партнершами.

Лишь преподобный Уильям Осборн Уитворт постоянно заглядывал в уголок Морвенны. Но дело было не только в его личных предпочтениях, как прекрасно знал Джордж. Любой из них стал бы рассматривать этот союз как сделку и предмет для неуместной торговли. Но всё же лучше, когда имеются и личные симпатии. Да и в целом из всех вариантов Джордж склонялся к юному Уитворту. Во-первых, он был священником, а кто лучше подходит в мужья для дочери декана?

Во-вторых, он был вдовцом с двумя маленькими детьми, а значит, ему срочно требуется новая жена. Джордж отметил, что недавняя утрата не помешала Уитворту явиться в ярко-зеленом сюртуке и лимонно-желтых перчатках. В-третьих, ему нужны были деньги. И в-четвертых, его мать (не рискнувшая приехать в такую погоду) была из Годолфинов.

Что касается Морвенны, то она рассматривала высокого и шумного молодого священника лишь как партнера для танцев и болтовни. Ей нравились танцы и неожиданное внимание со стороны молодых людей. Но это было просто поверхностным, легкомысленным развлечением, как и вся ее жизнь в Труро в этот рождественский сезон.

Как будто ее жизнь раскололась по горизонтали — верхняя половина состояла из приятного времяпрепровождения — она вставала, ела и сопровождала Джеффри Чарльза, пробиралась по снегу в церковь святой Марии, пила чай, вышивала и играла в вист с Элизабет, а потом взбиралась по винтовой лестнице и ложилась спать в крохотной холодной комнатке на верхнем этаже. И под этим слоем жизни лежали сладкие до головокружения воспоминания о темноглазом юноше со слишком бледной кожей, о его загрубевших, но нежных руках на ее плечах, о его губах, таких же неумелых, но полных обещаний, как и ее собственные. Днем за днем, час за часом она жила воспоминаниями о том, как они встретились, чем занимались и что сказали друг другу.

Это были тревожащие мечты, ведь Морвенна знала, что у них нет будущего. Пусть Дрейк говорил чуть лучше, чем прочие, его сильный корнуольский акцент и неправильная грамматика выдавали низкое происхождение. Грубая одежда и грубый образ жизни, отсутствие образования, даже его методизм делали его неподходящей для нее парой. Морвенна знала, что ее мать и сестры, как и Элизабет, пришли бы в ужас, если бы узнали, что она всего-навсего проводит с Дрейком время, и сочли бы, что она предала их доверие, разрешив Джеффри Чарльзу дружить с таким человеком. Какое-либо развитие отношений было просто немыслимым. Она часто холодела при мысли о том, что всё раскроется. Но в глубине сердца, словно медленный поток крови смывал все препятствия, Морвенна знала, что лишь происходящее между ней и Дрейком — это настоящее. Как болезнь, как здоровье, как жизнь и как смерть. Всё остальное — лишь пустое тщеславие.

И она засыпала и просыпалась, исполняла свои обязанности и жила своей жизнью, а когда привлекательный молодой человек повел ее на тур гавота (хотя она едва знала, как танцевать), Морвенна приняла приглашение и взяла его руку с невинным и ошеломленным видом. Когда же высокий молодой человек с воротничком священника, но помимо того без единого признака святости простоял возле ее стула двадцать минут кряду и что-то бубнил про войну, погоду и образование детей, она кивала, шептала в подобающие моменты «да, разумеется» и глядела на него, как близорукий лунатик.

Новый год отпраздновали, как и надлежало, танцы продолжались до двух. Из-за погоды Джордж предложил всем желающим остаться на ночь, и все согласились. Мысль о том, чтобы выйти на завывающий восточный ветер, утопая в грязи по колено, не считая покрытых коркой льда луж, пугала даже самых храбрых. Мысль же о том, чтобы разделить с кем-то постель и спальню вызывала сладкие надежды, большая часть которых, главным образом из-за слишком большого числа гостей, так и не реализовалась. Однако никто так и не узнал, как провели ночь Роберт Бодруган и Бетти Деворан, а Джоан, самая юная из незамужних девиц Тиг, впервые оставшаяся без материнского попечения и каким-то образом ускользнувшая из-под присмотра старшей сестры Рут Тренеглос, получила познавательный опыт с Николасом, старшим из Кардью.

Джордж решил быть любезным с Оззи Уитвортом, и перед тем, как тот уехал, пригласил его в новом году посетить их в Труро. Каким-то в разговоре всплыло имя мисс Чайновет, и преподобный Осборн, чьи чувства еще не вполне притупились от самомнения, поднял бровь. Он предпочел не развивать эту тему, но семя было заложено. Через несколько дней он решил заехать к дамам на чай. Затем, до того как двигаться дальше, побеседовал с мистером Уорлегганом. Разговор носил деликатный характер, собеседники лишь намекали на некоторые обстоятельства, не годящиеся для нежных дамских ушей.