Глава 22

До водопада идти оказалось не так уж и далеко, как пугал Глеб.

Стекающая между больших валунов вода да затонувшие в озере коряги. Вот и весь водопад.

Катя сделала, как и все. Встала на краю и с умным видом уставилась в воду. Через какое-то время она увидела дно, что сказало ей лишь о том, что озеро неглубокое. Ещё через какое-то время ей это наскучило, и она перешла ниже вдоль небольшой речушки, что после стоячей молчаливой воды с весёлым плеском текла вниз. Она следила за кружащимся в водовороте жёлтым листом и грустно вздохнула над приближающейся осенью, когда её окликнул Глеб.

— Иди сюда, — махнул он ей рукой. — Сейчас этот доморощенный Маугли рыбачить будет.

Поджарый загорелый Сеня в одних трусах уже стоял на камне. Толстая короткая палка с трезубым наконечником непринуждённо покачивалась у него в руке.

— Ага, вижу, — сказал он, ни к кому не обращаясь, и, не раздумывая, прыгнул. И скрылся под толщей воды так надолго, что Катя нервно оглянулась на Глеба. Тот успокоил её кивком головы.

— Сеня, блин! — не выдержала Юлька.

— Да чо ты паникуешь, — хмыкнул Стас. — Поди, самку высматривает.

И буквально в ту же секунду Семён вынырнул. И отплёвываясь от тёкшей с волос воды, выволок на берег насаженную на острогу чёрную рыбину с кроваво-красными разводами на боку.

— Забилась в коряги, блин. Хрен поймёшь — мужик или баба, — подрагивал он от холода, осторожно ступая по острым камням.

— Ну, а я что говорил? — ткнул Юльку Стас.

— Сеня, а это кто? — присела девушка над бьющейся рыбиной, опередив Катю своим вопросом.

— В смысле, рыба-то? — освобождал своё орудие Сеня. — Так сема. Сук, холодно. Бр-р!

— А как отличить самца от самки? — спросила Катя.

— Ну так, это, чо, видно же, — пожал плечами Семён. Глеб посмеялся над Катиным лицом. Ну а Кате, собственно, такого объяснения было вполне достаточно.

«Нет, ну а чо, видно же!» — смеялись они потом весь вечер у костра, когда жарили эту самую сему. И, не особо церемонясь, выдвигали самые разные предположения, что именно видно.

К слову сказать, это оказалась самка. И Катя первый раз ела такую вкусную красную икру, посоленную прям так, в металлической чашке.

И эти вечерние посиделки у громко потрескивающего костра, и разговоры под шум мелкой, но бурной речушки стали лучшим вечером, проведённым Катей за весь её затянувшийся отпуск.

Сеня сам жарил рыбу. Стас вязал на утро какую-то рыболовную снасть, подсвечивая себе налобным фонариком. Юлька пила пиво, откинувшись на его согнутую спину. А Катя просто этим всем наслаждалась. Она вытянула ноги к огню и, привалившись к широкой груди Глеба, похрустывала сухариками Юлькиного изготовления.

Сквозь свои фантазии, уносившие её куда-то в морские просторы на резиновой лодке, она слушала их байки про морскую рыбалку, и могла только догадываться, на что и как они ловили.

— И что, хорошо клюёт на эти пилькеры? — спросил Стас.

— Да те же самые драчки, только заводские, — ответил Глеб.

— Да и на хер они тогда нужны. Чисто понты, — поддержал Сеня.

— Да, блин, рыбачили мы как-то на том Каменном, — размахивая руками, Стас даже бросил своё занятие и развернулся в сторону костра, к неудовольствию Юльки, которую он согнал с тёплого местечка. — Всё на хрен поотрывали. Надрали два мешка капусты. Вот и вся рыбалка.

— Да не скажи, — возражал Семён.

— Юль, — шёпотом обратилась к девушке Катя, чтобы не перебивать этих крикунов. — А ты тоже рыбачишь?

— Да, упаси бог, — Юлька подняла бутылку с пивом, словно отгораживаясь от остальной компании.

— Скажи, а что делают с морской капустой?

— В смысле, как готовить?

— Я даже, как её едят, не знаю.

— Так всё просто, — пододвинулась к ней Юлька поближе. — Саму-то капусту видела?

Катя кивнула.

— Вот, — она отставила пиво, чтобы показывать руками. — Нарезаешь эти пласты на куски, чтобы в кастрюлю влезли.

— Вот такие? — показала Катя.

— Ну, можно поменьше, — сдвинула её ладони девушка. — Отвариваешь в солёной воде, чтобы слизь убрать, ну и горечь. Кто на раз. Я, например, на два варю. То есть, покипит, сливаю, промываю и в свежую воду. Солю. Ну, а потом ещё раз нарезаешь, теперь такими тонкими полосками, и маринуешь. С перцем там, лаврушечкой.

— Ты там уже заготовкой капусты, что ли, собралась заняться? — наклонился к Кате Глеб.

— Так, Адамов, отвали, — отодвинула его Юлька. — Человек никогда в жизни капусту не ел, а ты и не накормил. И вообще, не мешай делиться секретами мастерства.

— Вкуснее всего — просто с варёным яйцом и луком, — и не думал он подчиняться.

— А у тебя есть? Готовая?

— У меня-то откуда? — хмыкнул он.

— Ну, кто тебя знает, жена наготовила впрок. Какая-нибудь, — развела руками Юлька.

— Ага, — качнул он головой. — Очень смешно. Я с тех пор, как матушка умерла, забыл, как эта капуста даже пахнет. Сейчас вы заговорили, у меня аж слюнки потекли.

— Так приезжайте тогда в гости, я вас накормлю, — щедро предложила Юлька. — У меня где-то две трёхлитровые банки ещё с прошлого года стоят. А я уже свежей накатала. Мои вообще не жрут.

— Тебя послушаешь, твои вообще ничего не жрут, — покосился Глеб на Стаса.

— Нет, торты жрут. Особенно сметанные. Хоть каждый день пеки. Это — жрут.

— А так и не скажешь, — улыбнулась Катя, глядя на худющего Стаса.

— Короче, приезжайте. Как раз торт испеку, капусты вам с собой наложу.

Глеб шумно набрал воздуха в грудь и посмотрел на Катю, но она опустила глаза.

— Мы подумаем, — сказал он, так же шумно выдохнув.

— Юля, не знаю, что ты там ему предлагаешь, — обернулся Стас, перестав спорить с Сеней. — Что бы он тебе не пообещал, не верь. Он уже обещал нам не лезть в эти мэры, и что?

— Стас, только не начинай снова, а, — ответил Глеб.

— Не, ну а чо, — вмешался в разговор Семён. — Смотри, этого, Войкова, застрелили. Прямо, на людях. Не постеснялись. Макаров при неясных обстоятельствах с аквалангом утонул.

— Семён, — пытался остановить его Глеб, но уже опрокинувшего пару рюмок товарища было не так легко заткнуть.

— Говорят, трубки подрезали. Не сам по себе. И обоих накануне новых выборов. Ты пришёл после Макарова. И у тебя осенью, что? Перевыборы?

— Сеня, — теперь его осадил и Стас. — Не нагнетай.

— Нет, ну а чо сразу «Сеня»? Глеб, да ну, реально. Нафиг, — размахивал он длинными руками.

— Вот я сейчас поддерживаю этого пьяного оратора. Но советовать тебе, конечно, ничего не стану, — повернулся к Глебу Стас. И беспокойство на его лице заставило Катю поверить, что не на пустом месте они отговаривают друга.

— Оба прекратите. Всё у меня под контролем, — сказал как отрезал Глеб. Но стиснул зубы, играя желваками.

— Да, да, Макаров тоже в грудь себя бил. Да я! Да мне! — разошёлся Семён. — Остался от его «да я» только обелиск на кладбище.

И Катя вспомнила ту могилу с аквалангом. И ей стало по-настоящему тревожно.

— Там твоя рыба вообще когда-нибудь пожарится? — перебил его Глеб. — Или мы все скоро с голоду сдохнем. Девчонки?

— Не, я с первой порции сыта, — отказалась Юлька. — Тем более, у меня допинг.

— Катя?

— Я что-то тоже икрой да сухарями накидалась.

— Ну и ладно. А я буду. Сеня, давай, накрывай на стол.

Что бы там Катя ни сказала про сытость, а когда Глеб начал кормить её сочными кусочками красной рыбы, она не в силах была отказываться. А когда Стас пошёл в машину за спальным мешком для Юльки, сытая и довольная Катя тоже мечтала только об одном — завалиться спать.

— Вы в машине? — опустил Стас полог палатки. — А то, может, ещё одну поставим?

— Не, не, я пойду сиденья разложу, — Глеб встал, кряхтя выпрямляя затёкшие ноги. — Боюсь, она с непривычки задрогнет на пене. Я спальник не брал. Или в палатку? — обратился он к Кате.

— Как скажешь, — только развела она руками.

— Скажу: в машине.

И когда всё было расстелено, её позвал.

— Располагайся, — Глеб помог забраться Кате внутрь. — Сама понимаешь, я приду. Они, конечно, ни о чём не спросят, если я спать у костра останусь, но я не хочу этих ненужных… В общем, одеяла два. Раздевайся, ложись, как тебе удобно. Всё остальное, как договорились.

— Ты прямо как на собрании. Всё по протоколу, — улыбнулась Катя.

— Профдеформация — страшная вещь, — улыбнулся он в ответ. — Спокойной ночи! Мы редко видимся с друзьями. Я ещё посижу.

Он захлопнул машину. И Катя совсем немного поворочалась и уснула.

Проснулась она от холодного воздуха, когда Глеб открыл дверь. Ей показалось, что за окном серело утро, но может, именно показалось. Она заворочалась, устраиваясь поудобнее, уступая место его широким плечам.

— Прости, не хотел тебя будить, — прошептал он.

— Ничего, — и, как оказалось, самое удобное положение — уткнуться куда-то ему подмышку.

Глеб осторожно переложил Катю на своё плечо, подтягивая повыше через два одеяла, просто чтобы ей было удобно. И, кажется, так и держал всю ночь, пока она спала. И, кажется, впервые пропустил свою утреннюю тренировку.

Катя проснулась от пения какой-то одинокой птицы. Она заливалась монотонно и самозабвенно, повторяя одну и ту же трель с одной и той же интонацией с нескончаемым упорством. Катя не открывала глаза, слушая, но знала, что Глеб тоже уже не спит.

— Как тебе кажется, о чём она поёт? — спросил он.

— Мне кажется, что-то вечное. Труд — лучшее средство от тоски.

Птица снова просвистела, точно попадая в предложенный Катей стихотворный размер, и Глеб засмеялся.

— Нет, я не настаиваю. Можешь придумать что-нибудь своё, — тряслась её голова на его груди. Катя покрутила затёкшей шеей, но расставаться с плечом Глеба не хотелось.

— А говоришь, у тебя нет талантов.

— Я, кстати, хотела тебе признаться.

— Да? — удивился он. — В чём?

— Правильнее было бы спросить, когда. Но раз уж такая возможность представилась. В общем, помнишь, я говорила тебе, что отец не хотел меня знать?

— Конечно.

— И ты спросил меня: «Обидно?»

Он кивнул.

— Я ответила «нет». Так вот, на самом деле — мне обидно.

— Поэтому ты читаешь дневники отца?

— Ты заглянул? В мою тетрадь? — гневно подняла она голову.

— Должен же я был проверить, что ты там сунула мне в бардачок, — хитро улыбнулся Глеб.

— Чёрт! — Катя схватилась за нестерпимо заболевшую шею, и Глеб подвинул ей подушку, а сам лёг на бок.

— Так что там, с твоими обидами?

— А ничего, — развернулась она на спину. — Они остались. Боюсь, что это неистребимо. Хотя я, конечно, ещё даже к концу второй тетради не добралась, но туда, где дело идёт к моменту моего рождения, боюсь даже лезть.

— Почему?

— Ты знаешь, я сама тут нечаянно столкнулась с тем, что такое дети. Даже с самостоятельными можно с ума сойти, а что уж говорить про грудных.

— Это ты про свою воспитанницу?

— Да.

— Это совсем другое. Опять же, все дети разные. У Юльки вон Эдик. Так Стас в нём души не чает. Он такой классный. А свои дети так и вообще — с чужими ни в какое сравнение не идут.

— И что мне с этим делать?

— Забить. Может быть, тебе повезло именно потому, что ты без него выросла. Я вот считаю, что мне повезло.

— А ты совсем не знал своего отца?

— Нет. И никогда не хотел знать. Будь он хоть капитаном космического корабля, хоть спецагентом, хоть тем, которые «восемь ходок, семь побегов», — Глеб задумчиво накручивал на палец прядь Катиных волос. — Скажу тебе больше: появись он сейчас — я бы не стал с ним общаться. Окажись он хоть американским миллиардером, а я нищим, я бы ни копейки у него не взял.

— Нет, я не такая гордая, — улыбнулась Катя. — Я бы взяла. И приняла отца. И простила. Будь даже наоборот. Он нищий, а я миллиардерша.

— Фантазёрка ты. Сама себе напридумывала проблем.

— А твоя мама давно умерла?

— Четыре года назад, — Глеб тяжело вздохнул. — Но, оглядываясь назад, мне кажется, оно и к лучшему. Я бы разбил ей сердце. Чего я только не творил. Она и так со мной горя хапнула немало, но в последние годы я особенно отрывался.

— Ты говорил, у тебя куча родственников.

— Да уж, — чуть махнул он рукой, которой перебирал её волосы, и Катя дёрнулась. — Им всё только: помоги да денег дай.

— Помогаешь?

— Помогаю. Но, честно говоря, лучше круглой сиротой быть, чем такие родственники. В одни ворота. Мне вот эти двое балбесов и то ближе. Какими бы они ни были раздолбаями, а знаю, что ни один, ни другой — никогда не подведут. В лепёшку расшибутся. Впрочем, как и я для них. Только вот они-то, как раз, как бы трудно ни жили, а никогда ничего не просят и, тем более, не требуют. Потому что не в беде познаются друзья. А наоборот.

Он отпустил её волосы и развернулся на спину. Катя подвинулась следом.

— Я к этим сраным выборам даже все свои активы на Стаса перепишу и на Сеню, а не родственникам оставлю.

— Может, ты просто не будешь участвовать? — поднялась Катя и села, поджав под себя ноги.

— Буду, — упрямо покачал он головой. — Потому что это уже дело принципа. А только принципы делают нас людьми.

У потухшего кострища закопошились. Через запотевшие стёкла машины было плохо видно, кто. Но пора было вставать. И глядя, как Глеб натягивает штаны на голые ноги, Катя радовалась, что впереди у них ещё целый день вместе.