V

оновна начала не на шутку опасаться за участь «этихъ маленькихъ дикарей»…

Въ одинъ изъ ясныхъ дней все женское общество барскаго дома въ Сансуси собралось въ столовой къ завтраку и Олимпіада Платоновна уже начала безпокоиться, куда пропа

ми были, а мои отцы-дьяконы, можетъ быть, никогда и близко-то къ лошади не подходили…

Петръ Ивановичъ поморщился.

денькій ребенокъ, которому Софья разсказывала по вечерамъ сказки про «Гусей-лебедей», про «Лягушку-царевну». Онъ былъ ростомъ съ Петра Ивановича. Его стройная фигу

— Кто объ этомъ говоритъ! сказалъ онъ. — Хочешь научиться плавать, такъ бросайся въ воду…

— Жарко и душно сегодня, Петръ Ивановичъ…

— Что-жь, пойдемте бродить по парку, сказалъ Петръ Ивановичъ, угадавъ сразу, что Евгенію не до занятій.

— Жарко тамъ, проговорилъ Евгеній.

давно привыкъ угадывать мысли Петръ Ивановича по выраженію его лица, по тону его голоса.

литься въ деревню да уединиться отъ общества. Шутка-ли, четыре года по своему прожили, а теперь привыкай опять по-людски жить!

Евгеній улыбнулся.

— А какъ-же мы-то жили, если не по-людски? спросилъ онъ.

наетъ, что я не люблю улибующійся физіономи», и крутитъ нули…

Евгеній опять улыбнулся.

ть, по волчьи и выть…

— Ну, васъ-то тамъ это не ждетъ, ни бить, ни драть не станутъ, сказалъ Рябушкинъ.

Петръ Ивановичъ поморщился.

Петръ Ивановичъ сталъ что-то насвистывать. Наступило тяжелое молчаніе. Евгеній заговорилъ первый. Но онъ говорилъ такимъ тономъ, какъ будто не обращался ни къ кому

сливостью запастись, чтобы не подставлять головы подобно цыплятамъ подъ ножъ перваго попавшагося повара…

нты», какъ обыкновенно выражался въ подобныхъ случаяхъ самъ Петръ Ивановичъ.

задумчивое, невеселое лицо Евгенія.

даже и голосить можно…

— Эхъ, проговорилъ Петръ Ивановичъ, махнувъ рукой, — нынче сколько разъ ни начинай за здравіе, а все сведешь за упокой!..

,