II
Кари хотел понять не «когда-нибудь», а сейчас. Немедля! Жить, не понимая, почему могут опостылеть тебе эти гордые скалы, этот чистый фиорд, эта весенняя трава и белый снег зимою, — невозможно. Ведь этак может статься, что и двор твой и очаг твой тоже опротивеют? Но это же невозможно! Не хватил ли скальд через край? Может, виной всему эта простуда и тяжелый надсадный кашель?
При первой же возможности Кари снова отправился к скальду, прихватив свежеиспеченного хлеба и жбан теплого молока.
Скальд по-прежнему лежал на своем жестком ложе и глядел вверх. Он сказал молодому человеку «здравствуй» и недовольно покосился на жбан.
— Это еще что? — спросил он.
— Так, ничего, — ответил Кари, не обращая внимания на недружелюбный тон скальда.
— Я не люблю, когда меня жалеют, — сказал скальд.
— Это просто гостинец, — объяснил Кари.
— Мне уже лучше, — сказал скальд.
— Это хорошая весть…
— Ничего особенного… Одним человеком — больше, одним — меньше… Какая разница? Что изменится в этом мире?
Кари полагал: что это не все равно, это многое в мире меняет…
— Ошибаешься, Кари. В ошибке повинен не ты, так ошибаются многие, когда ставят себя слишком высоко. Если мы властвуем над форелью и лососем, оленем и треской — это еще ровным счетом ничего не значит. Может быть, именно в этом наше несчастье. Подумай хорошенько…
Кари положил хлеб на скамью у изголовья и молоко тоже поставил рядом.
— Моя мать просила отведать…
— Она добрая, — сказал скальд. — Но этого никто не оценит. Даже ты.
— Почему же? — растерянно спросил Кари.
— Так устроен этот мир.
Кари раздул очаг — благо уголья еще тлели в золе. И когда пламя заиграло, он спросил скальда:
— Я знаю очень немного. Но хочу кое-что знать наверняка. Я не понял из твоих слов, сказанных недавно, почему может опостылеть моя земля? Почему я в один день — прекрасный или черный — смогу сбежать отсюда… Отсюда, где живет Гудрид.
Скальд отломил кусок хлеба, пожевал, пробормотал, что хлеб превосходен, что давно не едал такого. Он поднялся — не без труда — и уселся рядом с Кари, с удовольствием погрел руки. Он сказал:
— Нет ничего прекраснее родного очага.
Выглядел он лучше, чем в прошлый раз, почти как совсем здоровый. Меньше кашлял, дышал ровнее. И пламя сверкало в его глазах — крохотное пламя, но очень веселое: так не бывает у больного тяжко. Этот скальд, несомненно, был человеком недюжинного здоровья.
— Кари, — сказал он, грея руки, — ты очень молод, и в этом твое счастье. Я, можно сказать, стар, и в этом мое несчастье. Нет, я не жалуюсь на слабость в ногах или на боли в пояснице. Я сплю отменно и часто вижу хорошие сны. Как в молодости. Если бы где-нибудь завелась молодая вдовушка, я бы непременно повадился к ней. Да, да! Мой главный недостаток в том, что вижу и понимаю больше многих и знаю, куда мы идем. Вот если бы завязать мне глаза, заткнуть бы мне уши, а разум смутить крепкой брагой — вот тогда я бы почувствовал себя счастливым. Ты понял меня?
— Нет, — признался Кари.
Скальд, однако, был на этот раз терпелив. Он отпил молока и похвалил его. Внимательно посмотрел на Кари — прямо в глаза ему. И сказал:
— Я люблю тебя, Кари, отцовской любовью. Боги дали тебе все: крепкий стан, высокий чистый лоб, ясные глаза, сильные руки и ноги. И растешь — да, растешь все еще! — в доброй семье. И ты уже любишь. Не знаю, любим ли. Но это не очень важно, любовь придет со временем. Ее любовь. И у меня сердце обливается кровью, когда подумаю, что в один черный час нагрянет беда и ты возненавидишь этот мир.
— Как?! — воскликнул Кари.
— Очень просто, — спокойно, даже чересчур спокойно продолжал скальд. — Представь себе… Но нет, я не хочу портить тебе настроение. Не желаю! Может, боги распорядятся иначе. Есть на свете Один, и он многое может изменить в человеческой судьбе.
— Ты истинно веришь в богов? — спросил Кари. — Помнится, ты однажды усомнился в их существовании…
— Когда это было? — насторожился скальд.
— У этого самого очага. После неудачной охоты.
Скальд улыбнулся:
— После неудачной?.. Это бывает…
— Ну, а сейчас?
— Мы когда-нибудь поговорим об этом… — уклонился скальд. — Повторяю: боги могут распорядиться нашей судьбой по-своему… И тогда — при особых обстоятельствах — я могу оказаться неправым. И ты сможешь обвинить меня в обмане.
— Никогда! — пылко воскликнул Кари.
— Не торопись! У меня перед тобою еще одно преимущество, которое заключается в том, что я тороплюсь меньше тебя.
— Это хорошо?
— И да, и нет.
В словах скальда было так много неопределенного, этого самого «и да, и нет», что Кари так и не смог уяснить, куда же, к чему же все-таки клонит скальд и почему почти все его ответы содержат оговорки?
— Почему? — удивился скальд. — Ты этого еще не уразумел? Но ведь это же главное! Весь разговор наш именно об этом самом главном!
Кари подбросил дров в очаг.
— Мы с тобой, Кари, говорим о жизни. То есть о самом главном. А ведь она сложна. Очень сложна! И нельзя говорить о ней без оговорок. Это тебе не стрелу запускать в зайца! Да и при этом не всегда знаешь, попадешь в него или промахнешься. Я прожил полсотни зим. Как ты думаешь, смыслю я кое-что в этой самой жизни или нет?
— Наверное, — проговорил Кари.
— Ты мог бы сказать и тверже, увереннее… Впрочем, суть не в этом. Жизнь каждого из нас висит на волоске. Каждого из нас подстерегает смерть. Она, может, уже здесь, за дверью.
Кари оглянулся — живо, точно его окликнули. Никого за спиной! Коричневая тяжелая дверь, коричневые стены. Скальд продолжал:
— Ты не думай, что о ней размышляют многие. Напротив, многим кажется, что ее и вовсе нет в помине. Ты помнишь эту гнусную стычку на Форелевом ручье? Помнишь, как тонул в воде один из этих разбойников? А ведь они и не думали о смерти за ночь до этого! Не думали!
Скальд затрясся от злости. Но на кого же злился он? Может, на самого себя? Кари этого не уразумел.
— Знай же, Кари: самый большой враг твой — тебе подобный. В этом весь ужас! Правда, можно и утонуть, переходя через брод, можно выпасть за борт в морскую воду, захлебнуться в высокой волне. Можно замерзнуть в горах, погибнуть в схватке со зверем. Но нет страшнее зверя, чем злой человек.
Скальд уронил голову на грудь. Он дышал тяжело. Кари было страшно видеть этого человека в столь беспомощном состоянии. Может, глоток молока пойдет на пользу скальду?
— Нет, нет! — Он отстранил жбан. — Не это… Нужна справедливость, но где ее взять? — Тейт улыбнулся кривой улыбкой. — Все это, однако, слова. Нужен совет. Вот он: берегись негодяев! Постарайся поменьше таить обиду. Сделай себе верным помощником работу: она тебя отвлечет от дурных помыслов, она поможет тебе найти свою дорогу в жизни. И не связывайся с людьми богатыми, заносчивыми…
Засим последовало долгое молчание. И Кари задал вопрос, который не мог не задать. Он спросил:
— Я понял тебя, Тейт. Но это возможно?
— Что именно?
— Уберечься от всех этих… Ну, негодяев… Ну, заносчивых, богатых… — Кари все туже сжимал сплетенные пальцы рук.
Скальд был честен. Он сказал:
— Думаю, что нет.
И тут же сам себе задал вопрос: «Так в чем же цена всех моих наставлений?»