Глава 17

Долго посидеть в гостях не получилось, вскоре прибежал посыльный от Петра Всеславовича, один из вохровцев свободной смены, и передал настоятельную просьбу ротмистра снова явиться в кабинет к Павлову. Пришлось быстренько допить чай и, пообещав Семёну зайти завтра, шагать обратно к академику. И чего ему там еще понадобилось? Вроде решили перенести все серьезные вопросы на завтра…

Когда я вошел, Иван Петрович что-то негромко обсуждал с Воронцовым. Завидев меня, машет рукой, типа присоединяйся.

– Извините, Денис Анатольевич, что оторвали от дел. Тут адмирал Эссен ответил на мою депешу, вот только что получил. – Академик, хитро поглядывая на меня, начинает рассказывать. – Николай Оттович лечился у нас от крупозного воспаления легких и при отъезде, в знак признательности, оставил свой адрес и просил обращаться к нему безо всякого сомнения, буде возникнет в том нужда. Недавно я попросил его узнать, где служит один офицер, и сегодня мне пришел ответ… Вам никогда не встречалось имя – Павел Алексеевич Воронов?

Ну, вы и вопросики задаете, господин академик! Пытаюсь покопаться в памяти, но ничего даже отдаленно похожего не могу вспомнить.

– И кто же этот таинственный незнакомец? – сдаюсь на милость победителя. – Я его должен знать? Если да, то – почему?

– Знать – нет, а вот слышать о нем вполне могли. Хотя… Ладно, мне как-то встречалась еще ТОГДА… – Павлов интонацией выделяет наше прошлое-будущее, – то ли статья, то ли передача… В общем, слушайте. Лейтенант Воронов – это один из офицеров экипажа царской яхты «Штандарт». Я о нём вспомнил из-за вашего батальона…

Так, у меня такое впечатление, что переработался академик, заговариваться начал! Где я с батальоном, а где Российский Императорский флот?.. И вообще, я только с кайзеровским пароходом воевал, больше никаких посудин и в глаза не видел.

– …Денис Анатольевич, дослушайте до конца, а потом делайте такое скорбное выражение лица. Ну, немного оговорился, из-за шефа вашего батальона великой княжны Ольги Николаевны. Она, как и её сестры, вела дневник, причем некоторые фрагменты зашифровывала и помимо этого называла кого-то «мое С». Например, Солнце, Счастье, Сокровище… Да мало ли ласковых прозвищ можно придумать. Наши историки докопались до правды. Сопоставив записи в дневнике с кучей других документов, они пришли к выводу, что это может быть только лейтенант Павел Воронов, вахтенный начальник яхты «Штандарт», которую императорская семья считала вторым домом. Причем, по воспоминаниям и мемуарам придворных, он тоже симпатизировал Ольге Николаевне. Возможно, это стало слишком заметно, и император с супругой разрешили эту ситуацию несколько жестоко по отношению к своей дочери. Воронову было передано, что к его свадьбе с фрейлиной Клейнмихель царская чета отнесется более чем положительно. Что и было исполнено.

М-да, ситуация, однако!.. Если он действительно любил княжну, променять всё на выгодный брак и карьеру?.. А хрен его знает, чужая душа – потёмки. Если бы отказался, отправился бы в какой-нибудь медвежий угол дырявым баркасом командовать до дембеля. И, скорее всего, спился бы там от тоски и безысходности.

– Иван Петрович, к чему это душещипательное повествование? Как я догадываюсь, хотите дать влюбленным сердцам второй шанс? Что для этого нужно сделать? Грохнуть мадам Клейнмихель-Воронову и украсть Ольгу Николаевну, чтобы потом передать с рук на руки новоявленному вдовцу?

– Господин штабс-капитан, хватит валять дурака! Денис Анатольевич, вы с Келлером на фронте в своем котле варитесь и ни о чём, кроме боевых действий, не думаете. – Павлов каким-то усталым движением потирает лоб, будто пытаясь снять невидимую паутинку. – Нас пока очень мало! И любой человек, ставший на нашу сторону, будет на вес золота. Поэтому я и просил адмирала найти этого Воронова. И через свои связи прикомандировать его к вам. И ведь как удачно все сложилось! С началом войны из состава Гвардейского экипажа было организовано два батальона. Сначала их определили в Ивангород и Ново-Георгиевск, затем перебросили на Черное море готовиться к десанту на Босфор, а после отмены операции перекинули под Псков, где они в данный момент и стоят в резерве. Лейтенант Воронов там, служит младшим офицером первой роты второго батальона. Учитывая то, что они являются прообразом морской пехоты и должны ознакомиться с новыми приемами ведения боя, где-то на следующей неделе он получит предписание отобрать десять нижних чинов и прибыть в Минск в распоряжение капитана Бойко. А дальше уже вам карты в руки. Присматривайтесь, разговаривайте, прощупывайте на предмет пригодности к нашему делу.

Еще одна проблема на мою голову!.. Хотя, если и вправду остались нежные чувства у княжны и лейтенанта… Она – шеф нашего батальона, он неровно дышит в ее сторону и будет лично ей предан… А под рукой у него будет пусть и небольшая, но прошедшая у нас обучение команда…

– Хорошо, с доводами согласен. Будем работать, учить и воспитывать.

– Вот и хорошо. Хотя Петр Всеславович и не очень поддерживает данную идею. – Павлов поворачивается к Воронцову. – И даже имеет некоторые аргументы в свою пользу.

– Нет, Иван Петрович, я не против идеи, но если все так, как вы сказали, есть ли у них будущее? Она – первая невеста России, он уже женат… Даже если они… У этой пары нет перспектив. Брак будет морганатическим, от Ольги Николаевны отвернется весь высший свет, она станет просто частным лицом.

– Ну, её-то тётка, великая княгиня Ольга Александровна, после своего развода с принцем Ольденбургским этим обстоятельством, похоже, ничуть не заморачивается, будучи в счастливом общении с простым гвардейским полковником Куликовским, – парирует академик. – И императорская семья от нее не отвернулась. Насколько я знаю, с племянницами у княгини очень хорошие отношения.

– А насчет будущего, положения в свете и прочей ерунды… – вставляю свои три копейки в спор. – В одном замечательном произведении за авторством некого господина Ильфа один из героев, Яшка Анисфельд, говорит римскому легату: «Это мы ещё посмотрим, кто кого распнет!» Если кто там… кажется, император Александр Первый издал Манифест о запрете неравнородных браков, то император Михаил Второй вполне может эту всю устаревшую ерунду отменить. Согласно веяниям времени.

– Вы так уверены в успехе, Денис Анатольевич? – ротмистр с интересом смотрит на меня. – Сомнения не гложут?

– Всего уже изглодали. А насчет уверенности – «Надейся на лучшее, готовься к худшему». Вот я и надеюсь, и готовлюсь. И батальон свой готовлю. А Федор Артурович, скорее всего, то же самое с корпусом делает.

– Хорошо, оставим этот вопрос пока открытым. – Петру Всеславовичу, похоже, надоело впустую препираться, и он меняет тему. – Мне сегодня от коллег интересная телеграмма пришла. Со мной связались наши «дружинники» из Петроградского отделения. Несколько дней назад к ним пришел некий молодой человек, назвавшийся подпоручиком Бобровским. Заявил, что попал в плен к германцам полгода назад. В лагерь, где он содержался, приезжал какой-то важный чин в штатском, но, по его словам, – с военной выправкой. Господин искал кого-нибудь из раненых офицеров, награжденных орденом Святого Георгия. Ну, а так как сам Бобровский попал в плен раненым, да и не скрывал факта своего кавалерства, он был первым в списке. Господин представился герром Шульцем и в разговоре тет-а-тет предложил подпоручику выполнить деликатное поручение.

Ему было предложено отправиться домой, в Россию, дав слово офицера не участвовать в боевых действиях, что, впрочем, было абсолютно лишним, так как хромота все равно не позволила бы ему вернуться в строй. Прибыв, он должен был явиться в жандармское управление и рассказать все без утайки, а также передать, что германское командование в скором будущем отправит энное количество раненых русских солдат и унтер-офицеров, имеющих честь быть Георгиевскими кавалерами, в Швецию, где их и должны будут передать представителям Русского общества Красного Креста. Причем именно передать, а не обменять на германских военнопленных.

– Ага, этакий жест доброй воли. Что-то мне не верится в такое благородство, особенно после того, как стало известно об условиях содержания наших пленных в Германии. Я – не Лакоон, но «Бойтесь данайцев, дары приносящих». Очень смахивает на инфильтрацию диверсионной или террористической группы, – пытаюсь рассуждать вслух, видя заинтересованные взгляды Воронцова и академика. – И то, что все они будут Георгиевскими кавалерами, меня не смущает. В революции некоторые кавалеры тоже хорошо отметились. А если задачей стоит, к примеру, теракт против государя или членов его семьи…

– Да, согласен, предложение странное. – Петр Всеславович задумчиво почесывает кончик носа. – Но ведь могут быть и другие объяснения. Вспомните, Денис Анатольевич, нечто подобное уже проделывал Наполеон Бонапарт.

– Вы имеете в виду возвращение пленных? С обмундированием за счет французской казны и возвращением оружия? Ну, может быть и так… Только цифры сильно разнятся. Шесть тысяч человек в тысяча восьмисотом году и двадцать – тридцать в девятьсот шестнадцатом.

– Ну, так и Вильгельм – отнюдь не Наполеон, – улыбается в ответ Павлов.

– Не скажите, Иван Петрович. – Воронцов всё еще пребывает в задумчивости. – Мне кажется, что инициатива идет не от самого императора Германии. Вильгельм по своей натуре тщеславен и отправил бы гораздо большее количество пленных да еще и раструбил бы об этом рыцарском поступке на весь мир. Тут, похоже, действует кто-то из его ближайшего окружения, обладающий достаточно большой властью, но втайне от сюзерена. Или по его негласному указанию.

– Что-то типа разведки боем? Зондируют обстановку? – Павлова заинтересовала эта мысль. – С какой целью?.. Сепаратный мир?

– Или перемирие, замаскированное имитацией боевых действий. – Похоже, начинается мозговой штурм, все трое думаем в одном направлении. – Только наблюдатели от наших союзников молчать не будут. Их этот спектакль не устроит. И что тогда? Будут требовать решительных, но неподготовленных наступлений?

– Скорее всего – да. И шантажировать военными поставками, – соглашается Петр Всеславович.

– Интересно, а эти союзнички отсиживаются по штабам или хоть изредка выезжают на передний край? – Мечтательно прикрываю глаза. – Это я к тому, что было бы неплохо им на фугасе подорваться или под обстрел какой-нибудь попасть.

– Они, если и выезжают, то с сопровождением.

– Ну, это не страшно, помимо одного англичанина погибнет еще несколько штабных хвостозаносителей, уже давно получивших свои тридцать сребреников.

– Ну что, Иван Петрович, идея насчет этих… эскадронов смерти была ваша с генералом? Она уже действует, – Воронцов язвительно улыбается Павлову, затем обращается ко мне: – А с простыми конвойными как быть? Тоже – в могилу?

– Нет, конечно! Бойцы-то тут при чем? Да и убивать никого не надо… Было бы где-нибудь место хорошее, чтобы подержать их там, поговорить вдумчиво без спешки и суеты, они бы просто пропадали без вести.

Ротмистр с академиком многозначительно переглядываются, затем Павлов, довольно улыбаясь, выдает очередную маленькую сенсацию:

– Денис Анатольевич, а ведь есть такое место. Даже – два. Первое – у вас в батальоне, в качестве перевалочного пункта. Вспомните, как вы над шпионами прикалывались. А второе – здесь, в Институте. Могу даже показать, если не боитесь.

– Заодно поучаствуете в эксперименте, о котором я вам говорил, – добавляет Петр Всеславович, улыбка которого мне почему-то совсем не нравится…