Глава 2

«ВЕЧЕРНЯЯ ГАЗЕТА», 28 ИЮЛЯ:

«… мы часто сообщали об альтернативном четвертом канале. Одно из крупных изданий охарактеризовало четвертый канал как отсталый, но именно на нем самые обыкновенные новости могут превратиться в сенсацию. Согласно социологическим опросам среди нашего населения, 78 % граждан считают работу правоохранительных органов резко отрицательной, а 54 % граждан (более половины) не чувствуют себя в безопасности даже в собственной квартире. В ближайшие дни все общественное внимание будет приковано к работе милиции больше, чем обычно. Город желает получить ответ на вопрос — кто убил 9-летнего Диму Морозова. И действительно ли в нашем городе появился маньяк, как сообщила в выпуске новостей четвертого канала ведущая Татьяна Каюнова. Кстати, выпуск новостей, который вела Каюнова, вызвал повышенный интерес благодаря эмоциональности, с которой диктор сообщила о зверском убийстве в эфир. Манера Каюновой (полное отрицание обычных дикторских норм — в начале ее работы профессионалы отметили как полный дилетантизм) создала каналу бешеную популярность. Все это может восприниматься как недостаток или как собственный неповторимый стиль, однако спору нет — только в новостях Каюновой события повседневности приобретают поистине общественный интерес. Мы постараемся в следующем номере сообщить вам более существенные детали происшедшей трагедии. Надеемся, что следственные органы и прокуратура сообщат имя главного подозреваемого, которое пока содержится в глубокой тайне».

ГАЗЕТА «СЕВЕРНЫЙ ОКРУГ», 28 июля: «…Дима Морозов, жертва зверского надругательства, был достаточно талантлив в изобразительном искусстве. В частности, несколько его работ выставлены в частной галерее художественной «звезды» Андрея Каюнова. Добавим к этому, что Дима был учеником школы в классе Каюнова (на прошлой неделе мы рассказывали о странностях известного маэстро)».

Когда, совершенно разбитая после бессмысленного преследования красных «Жигулей», я отперла дверь своей квартиры и вошла внутрь, первое, что бросилось мне в глаза, был включенный на полную мощь телевизор. Перед ним в кресле сидел Андрей. Я прошла через всю комнату, выключила звук, потом спросила:

— Почему ты мне ничего не сказал?

— Ты была великолепна в эфире.

Взмахом ладони он откинул назад длинные черные волосы. Несколько вьющихся волосков прилипли к влажному лбу. Глаза Андрея были печальны.

— Я не мог тебе сказать. Я до сих пор в шоке. До сих пор не могу поверить. А в самом начале — просто впал в ярость. Потом все словно растворилось в темноте, потеряли смысл какие-то слова, события, все происходящее… Был только Дима, такой, каким я увидел его там…

— Тебя вызывали в прокуратуру?

— Сначала — для опознания. Но не в прокуратуру, а в милицию. Когда я сам нарвался на толпу. Пришлось сказать, что ребенок был из моего класса. После того как тело отправили в морг, меня повели подписать протокол… Боже мой!

Я опустилась на колени перед его креслом, сказала:

— Это был кошмар. Особенно когда Дима показал мне фотографии. Я думала, что умру. Все время перед собой в эфире видела только твое лицо…

Он обнял меня:

— Не надо.

Раздался телефонный звонок. Андрей снял трубку.

— Да, добрый вечер. Это я. (Пауза.) Я вас не понимаю… Что вы имеете в виду? (Пауза.) Да. (Пауза.) Да, теперь понял… (пауза)… да… да (пауза), конечно… нет, я ничего не имею против… даже наоборот…(Пауза.) Наоборот, так будет даже лучше… Я скажу жене… Мы обязательно придем. До свидания.

— Кто это звонил?

— Из прокуратуры. Следователь. Нам велят прийти завтра в 14.30 дня для дачи свидетельских показаний. Ты не возражаешь?

— Конечно, нет! Пойти необходимо. Только не очень понятно, при чем тут я… Впрочем, с ними лучше не связываться. Но почему нас не вызывают повесткой?

— Не знаю — Андрей сжал кулаки.

— Если б только знать, кто это сделал! Если б я только знал! Я бы удавил его своими собственными руками! Боже мой, когда я думаю обо всем этом…

Меня испугала резкая вспышка его гнева, и я крикнула:

— Успокойся! Прекрати!

Ночью проснулась от света автомобильных фар, прорезавших стену сквозь незашторенное занавеской окно. Андрей не спал, лежал на спине и смотрел прямо перед собой. Его лицо стало суше и строже, глубоко запали глаза, он словно похудел за несколько часов.

Вдруг он сказал:

— Давай отсюда уедем.

— Уедем — когда?

— Когда закончится это все.

— Что — это? Что закончится?

— Допросы. Нас подвергнут множеству допросов и разных очных ставок.

— С кем?

— Откуда мне знать? Давай уедем — просто уедем, хотя бы на две недели. Я не вынесу больше здесь.

— Я не возражаю. Только вряд ли нас выпустят из города, пока не закончится следствие.

— Можно просто уехать завтра. Не спрашивая никого.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Он резко сел на кровати.

— Давай уедем отсюда завтра! Махнем, куда ты захочешь, и никому не скажем ни слова. У нас ведь есть деньги. У нас есть оформленные паспорта. У нас есть множество оформленных виз в разные страны. Никто не станет нас преследовать, ну подумаешь, не дадим каких-то там показаний! Тем более что мы можем знать?! Ты и я — ну что мы можем знать?! Ну, подумай сама! Хорошо подумай! — Постепенно его голос сорвался на крик. — Это хуже самого отвратительного кошмара! Хуже всего, что только может с нами произойти! Ради всех святых, давай отсюда уедем! Пожалуйста! Я не вынесу! Я так редко тебя о чем-то прошу! Завтра, сразу же, с утра… Ты оставишь записку на работе или позвонишь… Нас никто не станет искать… Ты меня слышишь?

Я растерялась:

— Завтра? Но это невозможно!

— Почему? Ты не хочешь?

— Речь не об этом! Здесь убийство — серьезное уголовное преступление! Мы не можем вот так просто взять и уехать! Не психуй, пожалуйста! Держи себя в руках.

По мере того, как я говорила, ко мне возвращалась уверенность.

— Мы покончим со всем этим — и уедем. Куда ты хочешь и на сколько хочешь. Но не иначе! Не будь ребенком! Мы не можем связываться с милицией. Нечего бежать от мифических пропастей. Уехать завтра — безумие, и ты сам прекрасно все понимаешь. Необходимо подождать хотя бы неделю. Думаю, больше одного раза нас вызывать не будут. Если хочешь, спросим завтра в прокуратуре, когда мы можем уехать.

— Нет!

— Почему? Ты же только что этого так хотел…

— Чего хотел?

— Уехать…

— Я сказал — нет! Нет!

— Ну хорошо, не кричи! Давай без истерик! Не хочешь, я ничего не скажу. Возьми себя в руки! Нельзя же так!..

Его плечи поникли. Он замолчал и снова лег на спину. Всю ночь я не могла сомкнуть глаз, потому что не понимала, что происходит. Я чувствовала себя невольной свидетельницей каких-то событий, неспособной полностью уловить их смысл. Словно шла в темноте по бесконечному тоннелю.

Утром принесли газеты. Их подбросил кто-то под дверь. Все произошло странно: раздался звонок, я вышла, но в коридоре никого не было. Только на коврике перед входной дверью лежало несколько газет. На этаже было всего две квартиры: наша и одного богатого коммерсанта. Он почти не жил в ней. Мы были едва знакомы, но я знала, что газет он не выписывал. Мы выписывали «Вечернюю газету», но ее приносили днем или вечером. А номера были совсем свежие и пахли типографской краской. Все это показалось мне странным. Я вернулась в квартиру.

— Кто это? — спросил Андрей.

— Нам подбросили газеты… — протянула я. Он бегло просмотрел заголовки, сказал:

— Будешь читать?

— Конечно. Тебе не кажется, что…

— Что все это странно? Да. Я спущусь вниз.

— Зачем?

— Вахтерша. И охрана.

Он вернулся через пять минут.

— Внизу никого нет. Ни вахтерши, ни охраны. Безобразие! Сейчас позвоню.

Позвонил.

— Они говорят, что должны быть только с девяти. Возмутительно! Они должны быть сейчас!

— Успокойся! Ты знаешь, который час?

— Который?

— Половина седьмого!

— Да… А чего же я тогда орал?

После завтрака я уселась читать.

ГАЗЕТА «ОБЩЕСТВО».

Заголовок: «Маньяк в городе! Мальчики всех возрастов, берегитесь!»:

«Если вы не хотите, чтобы ваш ребенок стал следующей жертвой, лучше заприте его дома. Достаточно мы терпели произвол преступности! Пора подняться на борьбу с убийцей, уничтожающим наших детей. Никакой пощады ублюдкам, насилующим и убивающим! Неужели в нашем городе в столь тяжелое для всех время никто не может справиться с убийцей? Призовем к ответу милицию, которая не может обеспечить безопасность жизни, а в нашем городе — порядок!»

Чушь какая-то!

Позвонил Филипп Евгеньевич. Мой директор.

— Я прошу вас приехать к двухчасовому выпуску.(Я вела только вечерний блок, с пяти часов.)

— Есть что-то новенькое из милиции?

— Пока, к сожалению, нет.

— Я бы приехала с радостью, только меня вызывают в прокуратуру как раз в два часа (я приврала полчаса).

— Вас? В прокуратуру? Для чего — вас?

— Мальчик занимался в классе моего мужа.

— А… понятно. Я что-то слышал об этом. Но к пяти вы освободитесь?

— Обязательно.

— Ну хорошо. Удачи вам и не теряйтесь.

— Я постараюсь. Спасибо.

Прокуратура располагалась в четырехэтажном массивном здании из бурого кирпича. Внизу нас остановил дежурный. Андрей ответил ему что-то (я не разобрала слов), и мы поднялись наверх. Пол в коридорах и лестничные пролеты были устланы ковровой дорожкой. Андрей открыл одну из дверей, и мы оказались в приемной, обставленной вполне современно и комфортабельно. Здесь разговаривали двое мужчин. За столом сидела секретарша. Увидев нас, оба мужчины обернулись, и один из них сказал:

— Хорошо, что не заставляете себя ждать.

Его собеседник распрощался и вышел, а оставшийся в приемной подошел к нам. Это был мужчина средних лет невысокого роста, упитанный, коренастый, с квадратным лицом и лысоватым черепом, причем по бокам лысина была покрыта темной плешью. Толстые стекла очков полностью скрывали глаза. Он почему-то обратился ко мне:

— Вы, конечно, Татьяна Каюнова. Очень рад вас видеть. Я, если честно, ваш поклонник, смотрю все ваши передачи.

Тут он глупо хихикнул. Это выглядело так неожиданно и дико, что я растерялась. Потом он повернулся к Андрею:

— Что ж, начнем с вас. Прошу в кабинет.

Я хотела пойти за мужем, но меня остановили:

— Нет, вы подождите, пожалуйста, здесь.

Они вошли в кабинет, и тяжелая дверь захлопнулась за ними. Я опустилась в одно из кресел приемной и стала ждать. Все здесь было каким-то торжественным и застывшим. Подходило только одно определение — «казенный дом». Может, потому, что прежде я никогда не бывала в прокуратуре? Не знаю.

Я вспомнила, что этот мужчина не подал Андрею руки. Показалось ли мне это странным? А может, здесь просто не принято вести себя так? Прошло двадцать минут. Я встала и подошла к двери, но она была заперта слишком плотно. Наружу не пробивалось ни одного звука. Секретарша посмотрела на меня настороженным взглядом, я сразу смутилась и села на место. Бросив на меня еще один подозрительный взгляд, она принялась печатать на машинке.

Прошел один час. Я стала нервничать. О чем они могли говорить? Наконец, когда мое беспокойство достигло предела, дверь открылась и вышел Андрей. Он был очень бледен (даже слишком), избегал смотреть мне в глаза. В общем, он выглядел так, словно попал в автомобильную катастрофу. Не было только крови. Я хотела спросить, что случилось, но он буркнул сквозь зубы:

— Подожду в машине, заходи, — и быстро покинул приемную.

Я вошла в кабинет. Это была большая комната с двумя огромными окнами, выходившими на улицу. Два стола представляли собой букву Т. За первым сидел тип из приемной (следователь прокуратуры), его стол был завален бумагами. Возле второго стола стояло много стульев.

— Садитесь, — сказал он. Я села на стул.

— Это официальный допрос?

— Ну зачем такие слова? Мы просто побеседуем с вами, дорогая Татьяна Каюнова. Побеседуем об убийстве. Надеюсь, вы бы хотели, чтобы убийцу нашли.

— Насколько я знаю, вы имеете информацию, только не хотите ею делиться.

Он улыбнулся:

— Мы не находимся в вашей студии. И здесь вы не представитель средств массовой информации, а свидетель по делу.

— Свидетель?

— Да. Вы были знакомы с Димой Морозовым?

— Только понаслышке. Лично — нет.

— От кого вы слышали?

— От моего мужа. Он преподавал в классе, где занимался Дима. Дима был очень талантлив. Андрей показывал мне его рисунки.

— Рисунки вам нравились?

— Сложно сказать. И да, и нет. Общее впечатление было странным.

— Чем именно?

— Не знаю. В них были выражены чувства, которые не сразу можно понять. Мой муж выставлял рисунки в своей галерее.

— А что говорил о ребенке ваш муж?

— Что мальчик из неблагополучной семьи, рос без отца. Мать им совершенно не занималась. Ребенок получил воспитание на улице. Андрей говорил, что мальчик был маленьким диким зверьком, никому не раскрывающим свою душу. Андрей жалел его.

— Ребенок звонил вам домой?

— Да, несколько раз.

— Вы брали трубку?

— Нет, Андрей.

— Как же вы узнавали, что звонил именно Дима?

— Странный вопрос! Муж говорил.

— А помимо школы ваш муж встречался с ребенком?

— Да. Мальчик бывал в его галерее.

— Как вы узнали об этом?

— Со слов Андрея. А почему, собственно, я должна была это точно знать?

— Вы когда-нибудь видели фотографию Димы?

— Нет.

— У вашего мужа не было его фотографии?

— Нет.

— А как вы думаете, где еще мог быть утром 26 июля мальчик? Конечно, кроме Красногвардейской?

— Ничего не думаю.

— Вы не знаете, с кем должен был встретиться ребенок 26 июля на Красногвардейской?

— Не имею ни малейшего представления!

— Где вы сами провели этот день?

— Вечером должна была быть презентация выставки моего мужа, которую снимало телевидение в прямом эфире. Потом, после передачи, — банкет. В этот день я не работала. Я провела весь день дома — утром и днем. А вечером за мной заехали и отвезли на презентацию.

— Заехал ваш муж?

— Нет, его друг.

— А как провел этот день ваш муж?

— Андрей ушел очень рано. Он занимался всеми делами, связанными с передачей и презентацией лично сам. Я не видела его, но знаю, что он был в галерее. Я звонила ему днем, и он был там. А вечером мы встретились только на передаче.

— Занимаясь делами, ваш муж мог быть где угодно?

— Конечно. Но утром и днем он находился в галерее.

— Почему вы так уверены?

— Я же говорила с ним!

— Вы говорили днем. Как вы объясните то, что он оказался возле дома № 15 по Красногвардейской и смог опознать Диму?

— Он сказал, что услышал шум толпы и вышел посмотреть, что случилось. Галерея расположена всего за два дома, в номере 11.

— Вы не знаете, с кем именно должен был встретиться Андрей утром или днем?

— Нет. Он никогда не говорил подробно о своих делах, а я не спрашивала.

— Кто может подтвердить, что вы весь день были дома?

— Охрана, дежурившая внизу. Но я не понимаю, почему это нужно подтверждать! Утром ко мне в квартиру ворвалась какая-то психопатка, и мне пришлось позвать охрану, чтобы ее вывели.

— Кто ворвался к вам?

— Какая-то девчонка. Я ее не знаю. Хотела взять автограф.

— Что произошло в квартире?

— Девчонка прошмыгнула мимо охраны и позвонила мне в дверь. А я открыла.

— Такие случаи бывали прежде?

— Да, очень часто. Мне приходилось к ним привыкать.

— Ну что ж, пока достаточно. Если вы нам понадобитесь, мы вас пригласим.

— Хорошо.

— Всего доброго.

В машине ждал Андрей.

— О чем он тебя спрашивал?

— Да так, мелочи. Была ли знакома с Димой. Почему ты дергаешься?

— Терпеть не могу милицию!

Было около семи часов вечера. Я одевалась, чтобы ехать на студию. К пятичасовому выпуску новостей не успела. Работал телевизор, поэтому я не слышала телефонного звонка. Трубку взял Андрей, он говорил недолго — из другой комнаты не было слышно слов. Я спросила его, кто звонил, но он ничего мне не ответил. В прихожей я стала искать ключи от машины в своей сумочке, когда вышел Андрей со старым портфелем в руках. Прежде я никогда не видела у него такого портфеля.

— Ты уходишь тоже? — спросила его.

— Да.

— А куда?

— Не твое дело! — зло огрызнулся он.

— И все-таки мне хотелось бы знать…

— Не лезь не в свое дело!

— Не хами мне!

— Сама нарываешься!

— Я просто спросила…

— Оставь меня в покое!

Вновь раздался телефонный звонок. Андрей поставил портфель на столик в прихожей и пошел взять трубку. По его разговору я поняла, что звонил один из друзей. Я решила воспользоваться отсутствием Андрея в прихожей, чтобы посмотреть содержимое портфеля, я взяла его в руки — он был тяжелый, но полупустой. Очевидно, то, что лежало внутри, было очень тяжелым, но небольшого размера. Только-только хотела открыть, как вернулся Андрей. Увидев в моих руках портфель, он прямо озверел! Черты лица исказились, он заорал:

— Дай сюда!

Попытался вырвать у меня из рук, но не рассчитал, и… портфель с грохотом свалился на пол. Звук от удара был невероятно громкий — такой звук мог издать только металл. Портфель не открылся. Мы с Андреем молча смотрели друг на друга несколько секунд. Потом он его поднял.

— Может, тебя подвезти? Я беру машину, — все-таки я не теряла надежды узнать, куда он идет.

— Не лезь не в свое дело, бестолковая идиотка! — Это было все, что он мне ответил. Вернее, процедил сквозь зубы, чтобы поскорее отделаться. И вышел, оглушительно хлопнув входной дверью.

Когда я приехала на студию, мне сказали, что новостей об убийстве Димы Морозова больше нет.