Январь 2008

После того как доктор сообщил о моей болезни, прошло три месяца. Меня мучили мигрени и приступы кашля, отчего Тара вскакивала посреди ночи и бросалась ко мне. Каждый раз я заверяла ее, что все в порядке, и убеждала вернуться в постель. Самочувствие мое и правда улучшилось. Лихорадки больше не было, и нос не закладывало, но нас неотступно терзал страх – в любой момент я могла заболеть СПИДом и умереть. Мечта в такие минуты казалась фантазией, нежной бабочкой, которая вспархивает и улетает, едва к ней притрагиваешься. Временами я просыпалась заполночь и смотрела на спящую у меня под боком Ашу. Я гладила ее по голове, проводила пальцем по носу и глазам, надеясь навсегда сохранить воспоминания об этом. При хорошем раскладе я еще могла увидеть, как она вырастет, пойдет в школу, найдет достойную работу, выйдет замуж и родит детей. Я мечтала о том, как, сидя в свадебном пандале^[67], осыплю ее на счастье зернами риса. Был у меня и повод порадоваться: Аша тоже сдала анализы, и, к своему величайшему облегчению, я узнала, что не заразила ее. Сама мысль об этом окрыляла меня, я готова была взлететь от радости и не сомневалась, что с Ашей не случится ничего плохого и мы всегда будем рядом.

– Давай сходим вот к этому врачу, – Тара сунула мне очередной буклет, – это настоящее светило, он…

– Хватит с меня докторов, ну пожалуйста! – заупрямилась я. Тара удивленно посмотрела на меня. – За последние три месяца мы столько врачей обошли, столько в очередях просидели – и все ради того, чтобы они повторили то же, что сказал первый. Ведь вчерашний доктор говорил, что мое состояние стабилизировалось и я смогу прожить еще много лет. Может, я еще увижу, как вырастет Аша. А большего мне и не надо. Зачем надеяться на что-то еще?..

Тара отшвырнула буклет и, как рассерженный ребенок, выскочила из квартиры, так что слова мои повисли в воздухе. Я весь день ее ждала, но вернулась Тара лишь поздно вечером. Я как раз готовила ей постель и заметила ее, когда она стояла на пороге спальни. Я разглаживала складки на простыне и ждала, когда Тара заговорит.

– Сколько раз я тебе говорила – не надо этого делать. Не взваливай на себя все эти заботы, как раньше. Ты готовишь, прибираешься, таскаешь сумки с овощами. Тебе это вредно! – она скрестила руки на груди.

– Нет-нет, еще как полезно, – улыбнулась я. – Что бы ты там ни говорила, Тара, я из плохой семьи и живу здесь незаслуженно. Но твой папа привел меня в этот дом, и моя помощь – это самое меньшее, чем я могу отплатить. – Я выпрямилась и, глядя на Тару, принялась складывать покрывало.

Ее взгляд был мрачным, она словно не решалась признаться мне в чем-то.

– Мне надо рассказать тебе кое-что.

Я молча смотрела на нее.

– Папа – он родом из той же деревни, что и ты. Я недавно туда ездила. И выяснилось… – ее глаза испугали меня, – выяснилось, что он сын заминдара.

Губы у меня задрожали, и перед глазами замелькали воспоминания того вечера, когда мы с аммой сидели под баньяном. А потом наступило утро, и я бежала за машиной, в которой сидел мой отец.

– Что ж, рассказывать так рассказывать. – Она сильнее сжала руки. – Он… у него был роман с твоей мамой. И есть вероятность, что… что… – Замолчав, она сглотнула и продолжала: – Что ты моя единокровная сестра. – Ее голос перешел в хрип.

Прикрыв глаза, я чувствовала, как ее слова обжигают мне горло, ладони у меня вспотели, и я прижала к себе покрывало. На миг мне показалось, что все звуки умерли. Я ничего не слышала, даже собственных мыслей, лишь неровное дыхание, разбивающееся об удары сердца. Она не сводила с меня полных тревоги глаз, словно отведи она взгляд – и я рассыплюсь.

– Ты… ты уверена? – спросила я. Слова прозвучали так опасливо, будто боялись сами себя.

Она едва заметно пожала плечами, и теперь ее глаза смотрели виновато и беспомощно.

– Папа точно не знал, так ли это… Но я… мы с тобой можем это выяснить – если хочешь, можно сделать анализ ДНК, но…

– Но что?

– Разве это важно? Ты ведь все равно моя сестра и всегда ею была.

Я посмотрела ей в глаза, потом опустила голову и разжала пальцы. Покрывало упало на пол, а я перешагнула через него и закрылась в кладовке. Наскакивая одна на другую, в голове мельтешили мысли. Ночь была тихой и безоблачной, и звезды словно стремились утешить меня. Но сейчас даже они не приносили мне радости. Перед глазами стояло преисполненное ожиданий лицо аммы. Сколько же лет она ждала его? Я вспоминала, как иду по деревне, надеясь, что однажды папа приедет и заставит замолчать тех, кто нападал на нас. Возможно, сагиб и правда был моим отцом. Иначе зачем ему было привозить в город такую, как я? И почему он обходился со мной с такой теплотой? Я воскресила воспоминания, в которых отца заменяла зыбкая, размытая фигура, и представила на ее месте папу Тары. И я отчетливо разглядела: это он, чуть замешкавшись, уселся в машину и торопливо оглянулся, будто жалея, что покидает меня. Впрочем, настоящее это воспоминание или плод моего воображения, я не знала. Однако я вновь задавалась забытым на много лет вопросом: мог ли он изменить мою участь, подарить мне лучшую жизнь? Признай он меня своей дочерью – и я пошла бы в школу, научилась читать и писать, как другие дети. Может, тогда я повстречала бы настоящую любовь? И эта смертельная болезнь наверняка обошла бы меня стороной. Голова гудела от мыслей, по щекам катились слезы боли и злости. Я опустилась на пол и, прежде чем меня накрыло сном, успела подумать, что ждала от этой жизни слишком многого.

Я открыла глаза и окунулась в тепло утреннего солнца. Рядом со мной крепко спала Тара. Я смотрела на бьющий в окно солнечный свет и раздумывала о том, как ночь вынашивает в своей темной утробе день, чтобы затем явить его миру. Наверное, мучившая меня боль мешала мне увидеть все таким, каким оно было. Я наблюдала за Тарой, и она тоже открыла глаза, потянулась и внимательно посмотрела на меня, словно ожидая моего решения.

– Я ждала всю жизнь… ждала, что какой-то мужчина признает меня своей дочерью. Мне так хотелось купаться в любви, в отцовской любви! Но на самом деле сагиб, твой отец, сделал для меня больше, чем кто бы то ни было. Он увез меня из деревни, дал мне детство, и я провела его рядом с тобой – а ведь иначе я бы никогда тебя не встретила. И после того, как меня похитили, твой отец тратил время на мои поиски.

Я перевела дыхание. Тара села и серьезно слушала меня.

– Я хочу запомнить его как моего отца, и неважно, был ли он им на самом деле. Мне хочется помнить все хорошее, что со мной случилось, и обойтись безо всяких анализов и тестов.

Тара обняла меня, и я крепко прижала ее к себе.

– Ты можешь свозить меня кое-куда?.. Есть одно место, где я всегда мечтала побывать.

Ее губы задрожали.

– Куда? В Ганипур? На родину папы?

На миг я вновь перенеслась в Ганипур, мою родную деревню, в дом с протекающей крышей, где мои надежды срослись с рассказами об отце. Я улыбнулась.

– Что? Почему ты улыбаешься? – спросила Тара, пристально вглядываясь в мое лицо.

– Нет, ничего. Просто вспомнила о деревне.

– Значит, ты хочешь съездить в другое место? Куда же?

– Амма говорила, что, когда мой отец к нам вернется, она отправится в Варанаси – искупаться в Ганге и смыть все грехи. Может, я и свои грехи там смою.

– Мукта, за тобою нет грехов. Что бы ни произошло – ты в этом не виновата.

– Пожалуйста, – прошептала я, – мне так хочется съездить туда! Ведь папа-то ко мне вернулся, верно?

Тара сглотнула слезы и закивала.

Раза помог нам подготовиться к поездке и привез билеты прямо на вокзал. О Разе я слышала только от Тары – она с таким восхищением отзывалась о нем, хотя в детстве он здорово напугал нас. Впрочем, теперь я отлично понимала причину ее восхищения.

– Ждите здесь, – скомандовала Тара. Поставив рядом со мной чемодан, она развернулась и направилась к Разе.

– Куда она? – встревоженно спросила Аша.

– Она сейчас вернется, – заверила я дочку.

Подойдя к Таре, Раза заулыбался и прошептал ей что-то, и Тара с улыбкой сказала что-то в ответ. Их глаза говорили сами за себя, а его рука коснулась ее пальцев. Именно о такой близости я всегда мечтала для нее. Намного сильнее я удивилась, когда, заметив Разу, Аша просияла и побежала к нему. Подбросив ее в воздух, Раза совсем по-отцовски спросил, понравился ли Аше подарок, который он принес ей в прошлый раз.

– Они прямо сроднились, – сказала, вернувшись ко мне, Тара.

Я по-прежнему смотрела на Разу с Ашей – как раз такую картинку видела я в мечтах об отце. Раза улыбнулся мне, но ничего не сказал и вновь посмотрел на Тару.

– Ну что ж, веди себя хорошо, – наставляла Тара Ашу, – а мы скоро вернемся.

Мы сели в поезд, и я выглянула в окно, высматривая Ашу. Поезд набирал скорость, она махала мне, и я засомневалась, не зря ли мы оставили ее. Было решено, что она несколько дней поживет у Навина – так они с Роханом вдоволь наиграются, а Раза будет часто навещать ее. Аша боялась опять остаться одна, но в конце концов согласилась пожить у друзей.

– Не переживай, все с ней будет хорошо. И Раза всегда рядом, – успокоила меня Тара. Она словно прочла мои мысли. Ее глаза вспыхнули при одном упоминании его имени, и я улыбнулась.

– А ведь он тебе нравится, – поддразнила я ее.

Тара искоса взглянула на меня, и ее щеки и нос порозовели. Она пожала плечами и отмахнулась.

– Что же ты мне раньше не сказала? – не отставала я.

Она вздохнула, но, судя по всему, обрадовалась.

– Он предложил мне выйти за него замуж. Но ответа я еще не дала.

– Почему? Тебе что-то мешает? Лучше сразу расскажи ему о своих чувствах, иначе он решит, что ты собираешься обратно в Америку, – подначивала я.

Тара насупилась.

– Ты тоже этого боишься?

Немного помолчав, я спросила:

– Так ты не оставишь нас с Ашей и не вернешься в Америку?

– Нет. Я хочу работать вместе с Динешем и Саирой. Хочу помогать девушкам в приюте. Но больше всего хочу остаться с тобой и с Ашей. Я всегда буду помогать тебе, обещаю. Куда бы ни привела нас твоя болезнь, я буду рядом. Не волнуйся!

Чувства переполняли меня, и ответить я была не в силах. Тара обняла меня. Мы помолчали, глядя, как густой туман за окном поднимается вверх, следом за теплым ветром.

– А ты… – нарушила я тишину.

– Я – что?

– Ты выйдешь за него замуж?

Она рассмеялась.

– Когда-нибудь – непременно, – мягко проговорила она. Поезд медленно проезжал мимо гхатов^[68].

На вокзале Варанаси толпился народ – в этом крохотном местечке паломники и истово верующие надеялись обрести спасение, окунувшись в воды Ганга. По лабиринту улочек колесили велорикши, то и дело сигналя пешеходам. На шумной улице возле магазинчиков, где продавались цветы и предметы для пуджи, толпились паломники. Коровы и козы топтались в кучах мусора под звон храмовых колокольчиков. Вскоре улочки стали совсем узкими, мы отпустили рикшу и пошли пешком, стараясь не угодить в сточную канаву или кучу коровьего навоза и не наступить на спящую собаку.

– Фу! – Тара прижала к носу платок. – Нелегка дорога к Богу. – Она засмеялась, но мне было невесело.

– Это скорбь, – сказала я.

– Как это?

– Люди привозят в это священное место свою боль и смывают ее, но потом она испаряется вместе с водой и поднимается в воздух. Мне кажется, так пахнет скорбь. Ее запах такой тяжелый, что не выветривается.

Тара приобняла меня за плечи:

– А ты совершенно не изменилась, да?

– Я всегда старалась увидеть красоту в мелочах, в людях и природе, ведь больше я ничего не умею. И эта способность помогла мне выжить. Разве это плохо?

– Нет, – она покачала головой, – конечно, нет.

Мы немного отдохнули в гостинице и к вечеру отправились к гхатам. Повсюду на берегу этой священной реки были люди – купались, брились и стирали одежду. Мы добрались до гхата на лодке, причалили, поднялись по ступенькам и уселись, любуясь куполами близлежащих храмов. На поверхности воды покачивались украшенные бархатцами масляные светильники.

– Я должна признаться тебе… тогда… много лет назад… я совершила кое-что ужасное, – заговорила Тара. Я ждала продолжения. – Мне казалось, что у нас столько времени. Что я еще успею тебе обо всем рассказать, но… – Она осеклась.

– Если тебе сложно, не рассказывай, – предложила я.

– Нет, я должна… – Она сглотнула и посмотрела вдаль, на горизонт. – Это… это я во всем виновата. Мне хотелось, чтобы ты исчезла. После смерти ааи в голове у меня помутилось, мысли путались. Да я вообще не соображала. Я пошла к Салиму… и попросила его тебя забрать. Сможешь ли ты когда-нибудь меня простить? – Пытаясь скрыть слезы, она отвернулась.

Я вздохнула. У меня уже давно не осталось сомнений, что моя судьба была предопределена еще при моем рождении.

– Значит, это он меня похитил? – спросила я.

– Нет-нет… Это был…

– Тара, я не хочу этого знать. Лучше мне обо всем забыть, – перебила я. – Если это сделал не тот, кого ты подозревала, то разве можно обвинять тебя? Почему ты просишь меня о прощении? Виновато мое прошлое. Мадам все равно до меня добралась бы – она выложила за меня немало денег и не позволила бы мне ускользнуть. Ко всему прочему, я родилась в подобном месте и туда же вернулась. Я помню, что когда мне нужна была помощь, ты всегда держала меня за руку, ты показала мне мир фантазий, о котором я прежде и не слыхала, и впустила меня в свою жизнь. Ты помогала мне, подарила свою дружбу и детство, сохранившееся в воспоминаниях. У подобных мне девочек – рожденных в таких местах – этого не бывает, и я благодарна тебе. Правда.

Она недоверчиво взглянула на меня.

– Не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить себя. Думаю, эту вину мне ничем не загладить. Твоя жизнь могла сложиться совершенно иначе.

– В моей жизни было множество событий, которые могли бы изменить ее ход. – В голове замелькали воспоминания. – И некоторые люди действительно были способны ее изменить, но спасать меня пришла только ты. Многие поколения женщин в нашей семье были проститутками, и если бы ты не вмешалась, не разорвала этот круг и не спасла жизнь моей Аше, то она повторила бы мою судьбу. А все эти приютские девочки и женщины, которым ты помогаешь, – разве ты не видишь, сколько делаешь добра? Поэтому не казни себя, такой я тебя видеть не желаю. – Я погладила ее по мокрой от слез щеке.

Она криво усмехнулась и вытерла рукавом слезы.

– Кое-кто все же спас тебя – аджи, моя… наша бабушка. Это она уговорила папу увезти тебя из деревни. Я ездила к ней, и она рассказала, что желала для тебя лучшей участи, – сказала Тара.

– Так вот кто это был! Та добрая женщина, которая спасла меня после гибели аммы.

– Наверное, я приглашу ее к нам в гости в Бомбей. Она будет счастлива увидеться с тобой.

Я улыбнулась и представила, что было бы со мной, не отправь меня эта добрая женщина в Бомбей вместе с сагибом. Я бы никогда не встретила Тару, не познакомилась с сагибом, не знала бы детства. Благодарность моя была безграничной.

Мы немного помолчали.

– Хочешь развеять папин прах? – предложила Тара.

– Это должна сделать ты.

Мы спустились к самой воде. Удивительно, но в моих последних воспоминаниях о человеке, в котором я всю жизнь так нуждалась, об отце, которого я искала, – в моих последних воспоминаниях о нем я вижу пепел. Тара открыла урну с прахом, ветер подхватил его и разметал по сторонам. Сколько же я ждала, когда отец погладит меня по голове! Когда он прикоснется к моей щеке! А сейчас все, что у меня осталось от него, – это пепел. Круживший в воздухе, опускавшийся на воду. Я смотрела на свет, разливающийся по этой священной реке, и передо мной словно вспыхивали картинки из моей жизни. Все оставшиеся позади дни – когда я впервые увидела Мадам, когда Сакубаи, недолго думая, продала меня, когда на глазах у меня погибла амма и когда я поняла, что моему отцу я не нужна, – все они, я знала, скоро превратятся в блеклые картинки. А вот этот миг я постараюсь сберечь: его дочь навсегда прощается с ним. В тот момент я не сомневалась, что даже если мне отпущен срок меньше обещанного врачами, то Тара позаботится об Аше. Я лишь теперь поняла, что жизнь не всегда ткет свое полотно так, как хочется нам. Порой узор выходит совсем иным, нежели тот, что мы задумывали вначале, и сейчас мне достаточно было просто смотреть на то, что я оставляла позади.

Солнце садилось, и небо словно пылало. Амма была права. Небо над такими, как я, вновь станет ясным. Я знала это. И я чувствовала вкус надежды.

– Надо дождаться, когда стемнеет, – сказала Тара, показав на небо, – тогда на небе ты снова увидишь папу. Он превратится в звезду и будет светить нам оттуда, – повторила она мои же собственные слова, в которые мне так хотелось поверить когда-то. – Ты мне не веришь, а ведь так оно и есть! – прошептала она, вспомнив, как однажды я сказала ей то же самое. – Надо только хорошенько присмотреться. Те, кого мы любим, остаются с нами навсегда.

Засмеявшись, я обняла ее за плечи и смотрела, как небо окрашивается цветом надежды.