Глава 36

Было около полудня, и над центром Рима зависла видимость покоя, навеянная передышкой в битве. Обе стороны по взаимному согласию прервали столкновения и отдыхали на виду друг у друга. По улицам валялись неубранные тела легионеров и гвардейцев. Гражданские, запершись в своих жилищах, предпочитали не казать наружу носа и лишь с волнением дожидались, которая из сторон одержит верх. В общей сумятице по городу разгорелось несколько пожаров, тушить которые отправились городские когорты, в то время как более подготовленная рать участвовала в уличных боях. Дом сената был взят в кольцо, а почти все сановники препровождены в императорский дворец якобы для их собственной защиты (хотя мало кто сомневался, что те, кто поддерживал или хотя бы сочувствовал Британнику, обратно живыми выйдут едва ли).

Старшие офицеры преторианской гвардии собрались на Капитолийском холме у невысокой, в полроста, стены возле храма Юпитера. Ниже под холмом во все стороны тянулись склады и рынки Боариума, где с остатком своего легиона угнездился Пастин. Мост на остров посередине Тибра перегородили преторианцы. Ниже по течению люди все того же Катона заняли храм Минервы, перекрыв доступ к пристани баржам и мелким судам.

Деваться легионерам было в принципе некуда. Оставалось лишь предложить им сдаться или, в случае отказа, уничтожить. Единственный для них проблеск надежды – это если отсеченная Фламиниевыми воротами часть легиона сумеет как-то пробраться в центр Рима и придет своим товарищам на выручку. Но у преторианцев наверняка и мышь не проскочит, а не то что легион, пусть и в усеченном виде. По последним сообщениям, остаток Шестого отступил от Сервиевой стены и теперь разместился при дороге на Остию, не предпринимая попыток штурма. В самом деле, отсюда на расстоянии в пару миль виднелось железное поблескивание. Эти сведения Катон включил в свой доклад, только что посланный в императорский дворец, где в ожидании вестей изнывали Бурр, Паллас и весь ближний круг Нерона.

Катон указал границы участка, все еще занятого легионерами Пастина, а также их число: «От тысячи до полутора, но не более. Пробиться наружу им не под силу. Они заперты и знают об этом».

– Тогда почему они не сдаются? – спросил Тертиллий.

– Потому что они хорошие солдаты, – ответил Катон. – Легионеры. Которые будут драться до тех пор, пока им велит Пастин. И от этого их тем более жаль.

Тертиллий язвительно хмыкнул.

– На Фламиниевой дороге я этого за тобой не замечал… И мы их, кстати, побили.

– Там они попали в засаду, и нас выручила внезапность. Второй раз такого не случится. И если Шестой в какой-то мере подобен легионам, в которых служил я, то в нем сейчас кипит нешуточная злость, и они полны решимости поквитаться за свой промах.

Тертиллий качнул головой.

– Вы, армейские, слишком уж высокого о себе мнения.

Макрон оглядел офицеров, из которых некоторые попали в гвардию тоже переводом из легионов. Суровый блеск их глаз свидетельствовал, что им близок дух той непоколебимой твердости, с какой легионы защищают рубежи от необузданных варваров, норовящих прорваться в пределы Римской империи.

– Уж какое есть, господин трибун.

– Ладно, поглядим. Лично я готов побиться об заклад: они побросают мечи в ту же минуту, как мы двинемся на приступ.

– По рукам! – с простецким азартом воскликнул центурион. – Какая будет ставка у господина трибуна?

– Будем надеяться, что до приступа дело не дойдет, – устало вмешался Катон. – Пока вы собираете людей, я попробую убедить Пастина. Его легионеры заслуживают шанс на жизнь. Они всего лишь повинуются приказам. Большинство из них даже не догадывается о своем участии в заговоре. По словам пленных, им сообщили, что преторианцы свергли императора, а их сюда направили подавить мятеж.

– Что ж, пусть пеняют на себя, – заключил Тертиллий. – Сомневаюсь, что император станет вникать в их положение так же, как и ты, Катон.

– Как бы то ни было, пока здесь командую я, моей задачей будет положить конец этой бессмысленной резне. Так что собирайте людей и ждите моего возвращения. Если со мной что-то случится, то командование возьмешь на себя ты, Тертиллий, и доведешь дело до конца.

– Слушаю, господин префект.

Макрон с волнением посмотрел на друга.

– Но ведь Пастину ничего не стоит пленить тебя, а то и убить! В его-то положении…

– Со мною это. – Катон указал на императорский штандарт. – Из того немногого, что я знаю о Пастине, он хороший солдат, а потому должен по достоинству отнестись к переговорщику под символом, благословленным жрецами Юпитера. Ты понесешь этот штандарт для меня, Макрон?

– Сочту за честь, господин префект.

– Благодарю. Ну, а если я в легате ошибаюсь, то, подняв на меня руку, он тем самым повергнет себя и свой род в бесчестье вплоть до той поры, пока сохранится память о его родословной. – Катон улыбнулся. – Римские аристократы – народ честолюбивый. Так что армейцы не единственные, кто высоко себя чтит. Разница в том, что у них это чувство более обосновано… Ну да ладно, идем.

От храма Юпитера он повернул к спуску вниз по холму, приказав одному из трубачей следовать за ним. Макрон принял от имагинифера императорский штандарт, взглянул снизу вверх на солнцеликий образ и, хмыкнув, качнул головой, после чего направился вслед за своим командиром. Всю дорогу по склону Капитолийского холма и на приближении к Боариуму преторианцы на улице останавливались и с любопытством взирали на эту маленькую процессию. Так втроем они прошли через позиции гвардии и вышли к первому заслону неприятеля. Катон дал знак трубачу. Тот поднес к губам охвостье буцины и издал хриплый трубный звук, возвещающий об их приближении. Ближайший из часовых тотчас подошел и преградил им дорогу строгим окриком:

– Стой! Зачем пришли?

Катон оглядел легионера – изрядно за тридцать, в морщинах, шрамах и с той характерной дерзостью в глазах, лишний раз подтверждающей железную легионерскую закалку, о которой только что шла речь на холме.

– Я – Квинт Лициний Катон, действующий командир преторианской гвардии и префект ауксилариев. До этого был центурионом Второго легиона. Со мной центурион Макрон, до назначения в гвардию тоже служил в легионе. Я желаю разговаривать с легатом Пастином.

Судя по лицу, перечисленные регалии вызвали у служаки скупое уважение – чего, собственно, и следовало ожидать.

– Легат вон там, – указал он. – В судейском дворе у входа в Боариум. – Повернувшись, сложил руки рупором и крикнул кучке легионеров, отдыхающих в глубине улицы: – Тут эти пришли, на разговор с легатом!

Один из той кучки оказался опционом. Он махнул рукой – дескать, пропустить, – и часовой вернулся к своим обязанностям. Трубач снова взялся за буцину, но Катон остановил его и приказал возвращаться обратно.

– Нет смысла попусту рисковать еще одной жизнью. Ступай.

Вдвоем с Макроном они подошли к выжидательно стоящему опциону, который, похоже, не нашел в визитерах ничего подозрительного.

– Следуйте за мной.

Втроем они повернули за угол на конце улицы. По обе стороны инсулы сменялись торговыми складами и купеческими конторами. Здесь же находился и рынок предметов роскоши и первого спроса, один из многих в этом квартале. Сейчас здесь вовсю шла работа: солдаты Шестого легиона сооружали баррикады и перекрывали проулки. Большой отряд с помощью веревок раскачивал и рушил ветхие постройки и дома времен республики. Развалины уже снесенных жилищ сильно затрудняли любую атаку со стороны штурмующих, а защитников, наоборот, снабжали запасом камней для метания с баррикад и стен соседних складов.

– Ого, развернулись, – вполголоса пробурчал Макрон. – Надеюсь, нашему другу легату удастся внушить, что игра проиграна. Иначе тут еще многие из наших полягут.

– Это уж точно, – Катон кивнул.

Опцион шагал впереди. Путь лежал через ряды суконного рынка, где так и не были убраны тюки тканей (настолько спешно бежали купцы от учинившейся на улицах бойни). На окруженном колоннадой дворе судейских контор, прямо на плитах, лежали и сидели десятки раненых. Их раны обихаживали легионные эскулапы; они же, как могли, утешали безнадежных, что отходили в царство теней. Над самым помпезным входом во всем дворе висела вывеска: «Антоний Цефод – самый услужливый адвокат, какого можно купить за серебро! Неси любое дело, с виной или без».

У порога опцион остановился.

– Господин легат, – осторожно позвал он. – Тут преторианские офицеры, пришли для разговора.

– В самом деле? Пусть войдут.

Опцион посторонился и жестом указал визитерам войти. Контора была просторна и добротно обставлена. На полках аккуратно разложены свитки, клиентские стулья с подушками стоят вокруг резного, темного дерева стола. За ним неподвижно сидел легат, голову которому сейчас повязкой обматывал медик. Пастин был худ и узколиц, на пятом десятке, с помертвелыми от усталости глазами. Некогда надраенный нагрудник сейчас был в пылевой коросте со следами засохшей крови. Легат и медик находились в комнате не одни: на одном из стульев ютился толстый коротышка в полосатой тунике и с головой, напоминающей тыкву с зачесанными назад намасленными сединами. Он жался в углу, а его сцепленные на животе пальцы нервно поигрывали. К этой внезапной аудиенции он, похоже, относился неравнодушно.

– Кто такие? – резким сухим голосом осведомился Пастин.

– Префект Катон, господин легат. А это мой старший центурион Макрон. – Катон, распрямив плечи, произнес: – Я пришел просить тебя сдаться.

– Вот как? Мне кажется, весьма самонадеянно, в вашем-то нынешнем положении.

– Если вдуматься, то нет. Вы окружены. За спиной у вас река. Позиция неудобна для обороны, а длительное противоборство лишь приведет к тысячам жертв с обеих сторон. Это бессмысленно. И ты это, разумеется, понимаешь.

– Разумеется. Только почему бы тебе и твоим людям не принять единственно верное решение: перестать биться против нас и выступить вместе с нами против узурпатора Нерона и негодяев, которыми он себя окружил? Сделай это, и я, безусловно, сумею уговорить моих соратников пересмотреть отношение к тебе как к перебежчику на чужую сторону. – В глубоко посаженных глазах легата замерцал огонек. – Да, префект Катон. Я полностью сознаю ту роль, которую тебе надлежало сыграть в этих непростых событиях. Если б ты сделал то, чего от тебя ждали, все уже благополучно завершилось бы. В эту самую минуту Нерон был бы уже мертв, а сенат провозгласил бы императором Британника. Ну, а любой мало-мальски честный человек не колеблясь примкнул бы к нашему делу. Так что тебе не поздно перейти на нашу сторону. Тебе и всему твоему воинству.

Катон покачал головой.

– Поздно, господин легат. Поздно и бессмысленно. Ты сам это понимаешь. И кстати, добровольным участником вашего заговора я не был никогда. Меня втянули в него твои сообщники. Те самые, что похитили моего сына и пытались выставить меня убийцей сенатора Граника, выдав это убийство за козни Палласа. Лично мне такие деяния кажутся несовместимыми с понятиями о чести.

Легат слегка поморщился:

– Не будем более о ней. Ты вот говоришь, что у вас преимущество. Но за городской стеной все еще стоит половина моего легиона. А потому пройдет лишь некоторое время, и они изыщут способ сомкнуться с моими людьми здесь.

– Та половина отошла и расположилась у дороги в Остию. И если я прав в своей догадке, она намерена ждать, чьим перевесом кончится заваруха в городе. Так что тебя эта половина не спасет.

Секунду Пастин это усваивал, а затем ответил:

– Возможно, я не доживу до падения Нерона. Но оно так или иначе произойдет. В игре задействованы и другие силы.

– Вот как? И какие же?

– Уж не думаешь ли ты, префект Катон, что тебе изложат все детали грандиозного замысла? А я-то думал, ты сметливей… Впрочем, мне нет до этого дела. Если мой легион не может сюда пробиться, то я считай что обречен. Тем меньше меня заботит мысль о сдаче. Я ведь не глупец, Катон. Мне доподлинно известно, какой конец ждет тех, кто поставил на карту все – и проиграл. Зная Палласа, я с уверенностью могу сказать, что в случае сдачи кончина мне уготована протяженная и крайне мучительная.

– Тебя не только своя смерть должна волновать, – вставил слово Макрон. – Ты о людях своих подумал?

– О ком?.. Не смеши меня, центурион. Люди в большинстве своем приходят и уходят, не оставляя следа. Такие, как ты. И даже твой префект. Кто вспомнит Катона в грядущих поколениях? Нет, в памяти остаются лишь имена знатнейших фамилий.

– Меня от ваших, от аристократов, прямо-таки мутит. Вот так бы взял и разблевался.

– Макрон, это не на пользу разговору, – сделал замечание Катон. – Господин легат, в случае сдачи тебя ждет суд. Но это будет суд справедливый, даю тебе в этом слово. Измена твоя не подлежит сомнению, но у тебя будет шанс изложить свои доводы. Честь по чести. Если же ты, наряду с собой, обречешь на гибель и своих людей, то имя твое навеки погрязнет в бесславии.

– Суд, говоришь? – Пастин холодно рассмеялся и повернулся к сидящему в углу толстячку. – Насчет суда давай расспросим моего радушного хозяина. Я поймал его, когда он хотел порскнуть отсюда со своими нечестивыми делишками. Что скажешь, Цефод? Ты бы взялся меня выгораживать? Думается мне, языкастый паразит вроде тебя, лишь понаслышке знакомый с правдой, не говоря уж о справедливости, не преминул бы покуситься на мои монеты и лжесвидетельствовать от моего имени. Скажешь, нет?

От такого предложения законник поежился. Облизнув губы, он залопотал в свойственной его ремеслу манере: фальшиво-вкрадчивым говорком человека благовоспитанного, но лукавого и обтекаемого со всех сторон:

– Не уверен, господин, что гожусь для этой почетной задачи лучше всех. Тем не менее готов порекомендовать, скажем, Лонгина. Вам это интересно?

– Постой-постой, дай угадаю… Не такой ушлый, как ты, но каким, в случае чего, можно поступиться? – Пастин в отвращении передернул плечами. – Ух, проклятое племя… Жаль, что я не застану падение Рима. А то перед этим я стер бы с лица Земли всех крючкотворов.

– Ты не первый, кто этого пожелал бы, – с чувством сказал Макрон. – Хотя думается, далеко не последний.

Оба переглянулись с улыбкой умудренной солидарности. Вскоре после этого медик закончил накладывать повязку, и Пастин нетерпеливым взмахом выпроводил его.

– Сдаваться, префект Катон, я не буду. Хотя и благодарю за предложение. Подозреваю, ты милосердней тех, кто тобой командует.

– Господин легат, умоляю еще раз подумать.

– Решение принято. Теперь прошу вас оставить меня.

Возражать было бессмысленно.

– Как пожелаешь, легат, – скорбно кивнул Катон. – Макрон, идем.

– Стойте! – вскочил со стула Цефод. – Возьмите меня с собой!

– А ну, сидеть! – гаркнул Пастин, уставив в его сторону палец. – Еще раз двинешься – лично тебе глотку перережу.

Бедняга, словно побитый пес, ужался обратно в угол, а Пастин мстительно улыбнулся своим гостям.

– Если я и сделаю что-нибудь доброе в свой смертный час, так это избавлю мир от еще одной скользкой жабы.

Катон, а вслед за ним Макрон отсалютовали легату и, покинув контору, через внутренний двор вышли на улицу, ведущую обратно к Капитолийскому холму. Легионеры молча смотрели парламентариям вслед, а у Катона сердце надрывалось от мысли, что из-за легата и его друзей-заговорщиков вновь будут гибнуть ценные, нужные отчизне люди.