РАССКАЗ О ДВУХ ВЕЗИРЯХ И АНИС АЛЬ-ДЖАЛИС

Дошло до меня, о счастливый царь, — сказала Шахразада, — что был в Басре царь из царей, который любил бедняков и нищих, и был благосклонен к подданным, и одаривал из своих денег тех, кто верил в Мухаммеда, да благословит его Аллах и да приветствует! И звали его царь Мухаммед ибн Сулейман аз-Зейни, и у него было два везиря, один из которых прозывался аль-Муин ибн Сави, а другого звали аль-Фадл ибн Хакан. И аль-Фадл ибн Хакан был великодушнейший человек своего времени и вел хорошую жизнь, так что сердца соединились в любви к нему, и люди единодушно советовались с ним, и все молились о его долгой жизни — ибо в нем было чистое добро и он уничтожил зло и вред.

А везирь аль-Муин ибн Сави ненавидел людей и не любил добра, и в нем было одно зло. И люди, насколько они любили аль-Фадла ибн Хакана, настолько ненавидели аль-Муина ибн Сави.

И властью всемогущего случилось так, что царь Мухаммед ибн Сулейман аз-Зейни однажды сидел на престоле своего царства, окруженный вельможами правления, и позвал своего везиря аль-Фадла ибн Хакана, и сказал ему: «Я хочу невольницу, которой не было бы лучше в ее время, и чтобы она была совершенна по красоте, и превосходила бы других стройностью, и обладала похвальными качествами».

И вельможи правления сказали: «Такую найдешь только за десять тысяч динаров». И тогда султан кликнул своего казначея и сказал: «Отнеси десять тысяч динаров аль-Фадлу ибн Хакану!» — и казначей исполнил приказание султана.

А везирь ушел, после того как султан велел ему ходить каждый день на рынок и передать посредникам то, что мы говорили, и чтобы не продавали ни одной невольницы выше тысячи динаров ценою, пока ее не покажут везирю. И невольниц не продавали, прежде чем их покажут везирю, но никакая невольница, что попадала к ним, не нравилась ему.

В один из дней вдруг пришел ко дворцу везиря аль-Фадла ибн Хакана посредник и, увидя его на коне, въезжающим в царский дворец, схватил его стремя и сказал: «О господин, то, что отыскать было прежде благородное повеление, — готово!» И везирь воскликнул: «Ко мне с нею!» И посредник на некоторое время скрылся, и пришла с ним девушка стройная станом, с высокой грудью, насурьмленным оком и овальным лицом, с худощавым телом и тяжкими бедрами, в лучшей одежде, какая есть из одежд, и со слюной слаще патоки, и ее стан был стройнее гибких веток и речи нежнее ветерка на заре.

И когда везирь увидал ее, он был ею восхищен до пределов восхищения, а затем он обратился к посреднику и спросил его: «Сколько стоит эта невольница?» И тот ответил: «Цена за нее остановилась на десяти тысячах динаров, и ее владелец клянется, что эти десять тысяч динаров не покроют стоимости цыплят, которых она съела, и напитков, и одежд, которыми она наградила своих учителей, так как она изучила чистописание, и грамматику, и язык, и толкование Корана, и основы законоведения и религии, и врачевание, и времяисчисление, и игру на увеселяющих инструментах». — «Ко мне с ее господином!» — сказал везирь, и посредник привел его в тот же час и минуту, и вдруг оказывается — он человек из персиян, который прожил, сколько прожил, и судьба потрепала его, но пощадила.

«Согласен ли ты взять за эту невольницу десять тысяч динаров от султана Мухаммеда ибн Сулеймана аз-Зейни?» — спросил везирь, и персиянин воскликнул: «Клянусь Аллахом, я предлагаю ее султану ни за что — это для меня обязательно!» И тогда везирь велел принести деньги, и их принесли и отвесили персиянину.

И работорговец подошел к везирю и сказал ему: «С разрешения нашего владыки везиря, я скажу!» — «Подавай, что у тебя есть!» — ответил везирь, и торговец сказал: «По моему мнению, лучше тебе не приводить этой девушки к султану в сегодняшний день: она прибыла из путешествия, и воздух над нею сменился, и путешествие поистерло ее. Но оставь ее у себя во дворце на десять дней, пока она не придет в обычное состояние, а потом сведи ее в баню, одень ее в наилучшие одежды и отведи ее к султану — тебе будет при этом полнейшее счастье».

И везирь обдумал слова работорговца и нашел их правильными. Он привел девушку к себе во дворец, и отвел ей отдельное помещение, и каждый день выдавал ей нужные кушанья, напитки и прочее, и она провела таким образом некоторое время.

А у везиря аль-Фадла ибн Хакана был сын, подобный луне, когда она появится, с лицом как месяц и румяными щеками, с родинкой, словно точка амбры, и с зеленым пушком. И юноша не знал об этой невольнице, а его отец научил ее и сказал: «О дочь моя, знай, что я купил тебя только как наложницу для царя Мухаммеда ибн Сулеймана аз-Зейни, а у меня есть сын, который не оставался на улице один с девушкой без того, чтобы не иметь с нею дело. Будь же с ним настороже и берегись показать ему твое лицо и дать ему услышать твои речи». И девушка отвечала ему: «Слушаю и повинуюсь!» И он оставил ее и удалился.

А по предопределенному велению случилось так, что девушка в один из дней пошла в баню, что была в их жилище, и одна из невольниц вымыла ее, и она надела роскошные платья, так что увеличилась ее красота и прелесть, и вошла к госпоже, жене везиря, и поцеловала ей руку, и та сказала: «На здоровье, Анис аль-Джалис! Хороша эта баня?» — «О госпожа, — отвечала она, — мне недоставало только твоего присутствия там». И тогда госпожа сказала невольницам: «Пойдемте в баню!» — и те ответили: «Внимание и повиновение!» И они поднялись, и их госпожа меж ними, и она поручила двери той комнаты, где находилась Анис аль-Джалис, двум маленьким невольницам и сказала им: «Не давайте никому войти к девушке!» И они отвечали: «Внимание и повиновение!»

И когда Анис аль-Джалис сидела в комнате, сын везиря, а звали его Нур ад-Дин Али, вдруг пришел и спросил о своей матери и о девушке, и невольницы ответили: «Они пошли в баню».

А невольница Анис аль-Джалис услыхала слова Нур ад-Дина Али, сына везиря, будучи внутри комнаты, и сказала про себя: «Посмотреть бы, что это за юноша, о котором везирь говорил мне, что он не оставался с девушкой на улице без того, чтобы не иметь с ней дело! Клянусь Аллахом, я хочу взглянуть на него!» И поднявшись (а она была только что из бани), она подошла к двери комнаты и посмотрела на Нур ад-Дина Али, и вдруг оказывается — это юноша, подобный луне в полнолуние. И взгляд этот оставил после себя тысячу вздохов, и юноша бросил взгляд и взглянул на нее взором, оставившим после себя тысячу вздохов, и каждый из них попал в сети любви к другому.

И юноша подошел к невольницам и крикнул на них, и они убежали от него и остановились вдалеке, глядя, что он сделает. И вдруг он подошел к двери комнаты, открыл ее, и вошел к девушке, и сказал ей: «Тебя мой отец купил для меня?» И она ответила: «Да», — и тогда юноша подошел к ней (а он был в состоянии опьянения), и взял ее ноги, и положил их себе вокруг пояса, а она сплела руки на его шее и встретила его поцелуями, вскрикиваниями и заигрываниями, и он стал сосать ей язык, и она сосала ему язык, и он уничтожил ее девственность.

И когда невольницы увидали, что их молодой господин вошел к девушке Анис аль-Джалис, они закричали и завопили, а юноша уже удовлетворил нужду и вышел, убегая и ища спасения, и бежал, боясь последствий того дела, которое он сделал. И услышав вопли девушек, их госпожа поднялась, и вышла из бани (а пот капал с нее), и спросила: «Что это за вопли в доме? — и, подойдя к двум невольницам, которых она посадила у дверей комнаты, она воскликнула: — Горе вам, что случилось?» И они, увидав ее, сказали: «Наш господин Нур ад-Дин пришел к нам и побил нас, и мы убежали от него, а он вошел к Анис аль-Джалис и обнял ее, и мы не знаем, что он сделал после этого. А когда мы кликнули тебя, он убежал». И тогда госпожа подошла к Анис аль-Джалис и спросила ее: «Что случилось?» — и она отвечала: «О госпожа, я сижу, и вдруг входит ко мне красивый юноша и спрашивает: «Тебя купил для меня отец?» И я отвечала: «Да!» — и клянусь Аллахом, госпожа, я думала, что его слова правда, — и тогда он подошел ко мне и обнял меня». — «А говорил он тебе еще что-нибудь, кроме этого?» — спросила ее госпожа, и она ответила: «Да, и он взял от меня три поцелуя». — «Он не оставил тебя, не обесчестив!» — воскликнула госпожа, и потом заплакала, и стала бить себя по лицу, вместе с невольницами, боясь за Нур ад-Дина, чтобы его не зарезал отец.

И пока это происходило, вдруг вошел везирь и спросил в чем дело, и его жена сказала ему: «Поклянись мне, что то, что я скажу, ты выслушаешь!» — «Хорошо», — отвечал везирь. И она повторила ему, что сделал его сын, и везирь опечалился, и порвал на себе одежду, и стал бить себя по лицу, и выщипал себе бороду. И его жена сказала: «Не убивайся, я дам тебе из своих денег десять тысяч динаров, ее цену». И тогда везирь поднял к ней голову и сказал: «Горе тебе, не нужно мне ее цены, но я боюсь, что пропадет моя душа и мое имущество». — «О господин мой, а как же так?» — спросила она. И везирь сказал: «Разве ты не знаешь, что за нами следит враг, которого зовут аль-Муин ибн Сави? Когда он услышит об этом деле, он пойдет к султану и скажет ему: «Твой везирь, который, как ты говоришь, тебя любит, взял у тебя десять тысяч динаров и купил на них девушку, равной которой никто не видел, и когда она ему понравилась, он сказал своему сыну: «Возьми ее, у тебя на нее больше прав, чем у султана». И он ее взял и уничтожил ее девственность. И вот эта невольница у него». И царь скажет: «Ты лжешь!» — а он ответит царю: «С твоего позволения, я ворвусь к нему и приведу ее тебе». И царь прикажет ему это сделать, и он обыщет дом, и заберет девушку, и приведет ее к султану, а тот спросит ее, и она не сможет отрицать, и аль-Муин скажет: «О господин, ты знаешь, что я тебе искренний советчик, но только нет мне у вас счастья». И султан изуродует меня, а все люди будут смотреть на это, и пропадет моя душа». И жена везиря сказала ему: «Не дай никому узнать об этом — это дело случилось втайне — и вручи свое дело Аллаху в этом событии». И тогда сердце везиря успокоилось.

Вот что было с везирем. Что же касается Нур ад-Дина Али, то он испугался последствий своего поступка и проводил весь день в садах, а в конце вечера он приходил к матери и спал у нее, а перед утром вставал и уходил в сад. И так он поступал месяц, не показывая отцу своего лица. И его мать сказала его отцу: «О господин, погубим ли мы девушку и погубим ли сына? Если так будет продолжаться, то он уйдет от нас». — «А как же поступить?» — спросил ее везирь. И она сказала: «Не спи сегодня ночью и, когда он придет, схвати его — и помиритесь. И отдай ему девушку — она любит его, и он любит ее, а я дам тебе ее цену».

И везирь подождал до ночи, и, когда пришел его сын, он схватил его и хотел его зарезать, но мать Нур ад-Дина настигла его и спросила: «Что ты хочешь с ним сделать?» — «Я зарежу его», — отвечал везирь, и тогда сын спросил своего отца: «Разве я для тебя ничтожен?» И глаза везиря наполнились слезами, и он воскликнул: «О дитя мое, как могло быть для тебя ничтожно, что пропадут мои деньги и моя душа?» И юноша отвечал: «Послушай, о батюшка, что сказал поэт:

И тогда везирь поднялся с груди своего сына и сказал: «Дитя мое, я простил тебя!» — и его сердце взволновалось, а сын его поднялся и поцеловал руку своего отца, и тот сказал: «О дитя мое, если бы я знал, что ты будешь справедлив к Анис аль-Джалис, я бы подарил ее тебе». — «О батюшка, как мне не быть к ней справедливым?» — спросил Нур ад-Дин.

И везирь сказал: «Я дам тебе наставление, дитя мое: не бери, кроме нее, жены или наложницы и не продавай ее». — «Клянусь тебе, батюшка, что я ни на ком, кроме нее, не женюсь и не продам ее», — отвечал Нур ад-Дин, и дал в этом клятву, и вошел к невольнице, и прожил с нею год. И Аллах великий заставил царя забыть случай с этой девушкой.

Что же касается аль-Муина ибн Сави, то до него дошла весть об этом, но он не мог говорить из-за положения везиря при султане.

А когда прошел год, везирь аль-Фадл ибн Хакан отправился в баню и вышел оттуда вспотевший, и его ударило воздухом, так что он слег на подушки, и бессонница его продлилась, и слабость растеклась по нему.

И тогда он позвал своего сына Нур ад-Дина Али и, когда тот явился, сказал ему: «О сын мой, знай, что удел распределен и срок установлен, и всякое дыхание должно испить чашу смерти… О дитя мое, — сказал он потом, — нет у меня для тебя наставления, кроме того, чтобы бояться Аллаха, и думать о последствиях дел, и заботиться о девушке Анис аль-Джалис». — «О батюшка, — сказал Нур ад-Дин, — кто же равен тебе? Ты был известен добрыми делами, и за тебя молились на кафедрах!» И везирь сказал: «О дитя мое, я надеюсь, что Аллах меня примет!» И затем он произнес оба исповедания и был приписан к числу людей блаженства.

И тогда дворец перевернулся от воплей, и весть об этом дошла до султана, и жители города услышали о кончине аль-Фадла ибн Хакана, и заплакали о нем дети в школах. И его сын Нур ад-Дин Али поднялся и обрядил его, и явились эмиры, везири, вельможи царства и жители города, и в числе присутствующих на похоронах был везирь аль-Муин ибн Сави.

И когда схоронили аль-Фадла ибн Хакана в земле и вернулись друзья и родные, Нур ад-Дин тоже вернулся со стенаниями и плачем. И он пребывал в глубокой печали об отце долгое время, и в один из дней, когда он сидел в доме своего отца, вдруг кто-то постучал в дверь. И Нур ад-Дин Али поднялся и отворил дверь, и вошел один из сотрапезников и друзей его отца, и поцеловал Нур ад-Дину руку, и сказал: «О господин мой, кто оставил после себя подобного тебе, тот не умер, и таков же был исход для господина первых и последних. О господин, успокой свою душу и оставь печаль!»

И тогда Нур ад-Дин перешел в покои, предназначенные для сидения с гостями, и перенес туда все, что было нужно, и у него собрались друзья, и он взял туда свою невольницу. И к нему сошлись десять человек из детей купцов, и он принялся есть кушанья и пить напитки, и обновлял трапезу за трапезой, и стал одарять гостей и проявлять щедрость.

И тогда пришел к нему его поверенный и сказал ему: «О господин мой, Нур ад-Дин, разве не слышал ты слов кого-то: «Кто тратит не считая — обеднеет не зная». О господин, эти значительные траты и богатые подарки уничтожают деньги».

И когда Нур ад-Дин Али услышал от своего поверенного эти слова, он посмотрел на него и ответил: «Из все то, что ты сказал, я не буду слушать ни слова! Я слышал, как поэт говорил:

Знай, о поверенный, — прибавил он, — я хочу, чтобы, если у тебя осталось достаточно мне на обед, ты не отягощал меня заботой об ужине».

И поверенный ушел от него своей дорогой, а Нур ад-Дин Али предался наслаждениям, ведя приятнейшую жизнь, как и прежде, и всякому из его сотрапезников, кто ему говорил: «Эта вещь прекрасна!» — он отвечал: «Она твоя как подарок». А если другой говорил: «О господин мой, такой-то дом красив!» — Нур ад-Дин отвечал ему: «Он подарок тебе».

И Нур ад-Дин до тех пор устраивал для них трапезу в начале дня и трапезу в конце дня, пока не провел таким образом год. А через год, однажды, он сидел и вдруг слышит: девушка Анис Аль-Джалис произносит стихи:

И только она кончила говорить стихотворение, как постучали в дверь, и Нур ад-Дин поднялся, и кто-то из его сотрапезников последовал за ним, а он не знал этого. И открыв дверь, Нур ад-Дин Али увидел своего поверенного и спросил его: «Что случилось?» И поверенный отвечал: «О господин мой, то, чего я боялся, — произошло». — «А как так?» — спросил Нур ад-Дин, и поверенный ответил: «Знай, что у меня в руках не осталось ничего, что бы стоило дирхем, или меньше, или больше, и вот тетради с расходами, которые я произвел, и записи о твоем первоначальном имуществе». И услышав эти слова, Нур ад-Дин Али опустил голову к земле и воскликнул: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха!»

Когда же этот человек, который тайком последовал за ним, чтобы послушать, услыхал слова поверенного, он вернулся к своим друзьям и сказал: «Что станем делать? Нур ад-Дин Али разорился». И тут вернулся Нур ад-Дин Али к ним, они ясно увидели у него на лице огорчение, и тут один из сотрапезников поднялся на ноги, посмотрел на хозяина дома и спросил: «О господин, может быть, ты разрешишь мне уйти?» — «Почему это ты уходишь сегодня?» — спросил Нур ад-Дин, и гость ответил: «Моя жена рожает, и я не могу быть вдали от нее. Мне хочется пойти к ней и посмотреть ее». И Нур ад-Дин позволил ему.

Тогда встал другой и сказал: «О господин мой Нур ад-Дин, мне хотелось бы сегодня быть у брата, — он справляет обрезание своего сына».

И каждый стал отпрашиваться, с помощью выдумки, и уходил своей дорогой, пока не ушли все, и Нур ад-Дин Али остался один.

И тогда он позвал свою невольницу и сказал ей: «О Анис аль-Джалис, не видишь ты, что меня постигло?» И рассказал ей, о чем говорил ему поверенный. А она отвечала: «О господин, уже много ночей назад намеревалась я сказать тебе об этих обстоятельствах, но услышала, что ты произнес такие стихи:

И когда я услышала, что ты произносишь эти стихи, я промолчала и не обратила к тебе речи».

«О Анис аль-Джалис, — сказал ей Нур ад-Дин Али, — ты знаешь, что я раздарил свои деньги только друзьям, а они оставили меня ни с чем, но я думаю, что они не покинут меня без помощи». — «Клянусь Аллахом, — отвечала Анис аль-Джалис, — тебе не будет от них никакой пользы».

И тогда Нур ад-Дин воскликнул: «Я сейчас же пойду и постучусь к ним в дверь, быть может, мне что-нибудь от них достанется, и я сделаю это основой своих денег и стану на них торговать, и оставлю развлечения и забавы».

И в тот же час и минуту он встал и шел не останавливаясь, пока не пришел в тот переулок, где жили его десять друзей (а все они жили в этом переулке). И он подошел к первым воротам и постучал, и к нему вышла невольница и спросила его: «Кто ты?» — и он отвечал ей: «Скажи твоему господину: Нур ад-Дин Али стоит у двери и говорит тебе: «Твой раб целует тебе руки и ожидает твоей милости». И невольница вошла и уведомила своего господина, но тот крикнул ей: «Воротись, скажи ему: «Его нет!» И невольница вернулась к Нур ад-Дину и сказала ему: «О господин, моего господина нет».

И Нур ад-Дин пошел, говоря про себя: «Если этот сын прелюбодеяния, и отрекся от себя, то другой не будет сыном прелюбодеяния». И он подошел к воротам второго друга и сказал то же, что говорил в первый раз, но тот тоже оказался отсутствующим, и тогда Нур ад-Дин произнес:

А произнеся этот стих, он воскликнул: «Клянусь Аллахом, я непременно испытаю их всех: может быть, среди них будет один, кто заступит место их всех!» И он обошел этих десятерых, но никто из них не открыл ему двери, и не показался ему, и не разломил перед ним лепешки, и тогда Нур ад-Дин произнес:

Потом он вернулся к своей невольнице (а его горе увеличилось), и она сказала ему: «О господин, не говорила ли я, что они не принесут тебе никакой пользы!» И Нур ад-Дин отвечал: «Клянусь Аллахом, никто из них не показал мне своего лица, и ни один из них не признал меня». И тогда она сказала: «О господин, продавай домашнюю утварь и посуду, пока Аллах великий не приуготовит тебе чего-нибудь, и проживай одно за другим».

И Нур ад-Дин продавал, пока не продал всего, что было в доме, и у него ничего не осталось, и тогда он посмотрел на Анис аль-Джалис и спросил ее: «Что же будем делать теперь?» — «О господин, — отвечала она, — мое мнение, что тебе следует сейчас же встать, и пойти со мною на рынок, и продать меня. Ты ведь знаешь, что твой отец купил меня за десять тысяч динаров; быть может, Аллах пошлет тебе цену близкую к этой, а когда Аллах предопределит нам быть вместе, мы будем вместе».

«О Анис аль-Джалис, — отвечал Нур ад-Дин, — клянусь Аллахом, мне нелегко расстаться с тобою на одну минуту». И она сказала ему: «Клянусь Аллахом, о господин мой, и мне тоже, но у необходимости свои законы, как сказал поэт:

И тогда Нур ад-Дин поднялся на ноги, и взял Анис аль-Джалис (а слезы текли у него по щекам, как дождь), и произнес языком своего состояния:

А затем он пошел, и привел Анис аль-Джалис на рынок, и отдал ее посреднику, сказав ему: «О хаджи Хасан, знай цену того, что ты будешь предлагать». И посредник спросил: «Это не Анис аль-Джалис, которую твой отец купил у меня за десять тысяч динаров?» И тот сказал: «Да!»

Тогда посредник отправился к купцам, но увидал, что не все они собрались, и подождал, пока сошлись все купцы и рынок наполнился невольницами всех родов: из турчанок, франкских девушек, черкешенок, абиссинок, нубиянок, текрурок, гречанок, татарок, грузинок и других. И увидав, что рынок полон, посредник поднялся на ноги, и выступил вперед, и крикнул: «О купцы, о денежные люди, не все, что кругло, — орех, и не все, что продолговато, — банан; не все красное — мясо, и не все белое — жир! О купцы, у меня эта единственная жемчужина, которой нет цены. Сколько же мне выкрикнуть за нее?» — «Кричи четыре тысячи динаров и пятьсот», — сказал один из купцов, и зазыватель открыл ворота торга четырьмя тысячами и пятьюстами динаров.

И когда он произносил эти слова, вдруг везирь аль-Муин ибн Сави прошел по рынку, и, увидав Нур ад-Дина Али, который стоял в конце рынка, он произнес про себя: «Что это сын ибн Хакана стоит здесь? Разве осталось у этого висельника что-нибудь, на что покупать невольниц?» И он посмотрел кругом и услышал зазывателя, который стоял на рынке и кричал, а купцы стояли вокруг него, и тогда везирь сказал про себя: «Я думаю, он, наверное, разорился и привел невольницу Анис аль-Джалис, чтобы продать ее».

«О, как освежает она мое сердце!» — подумал он потом и позвал зазывателя, и тот подошел к нему и поцеловал перед ним землю, а везирь сказал: «Я хочу ту невольницу, которую ты предлагаешь».

И зазыватель не мог прекословить и ответил ему: «О господин, во имя Аллаха!» — и вывел невольницу вперед и показал ее везирю.

И она понравилась ему, и он спросил: «О Хасан, сколько тебе давали за эту невольницу?» — «Четыре тысячи и пятьсот динаров, чтобы открыть торги», — отвечал посредник. И аль-Муин крикнул: «Подать мне четыре тысячи пятьсот динаров!»

Когда купцы услыхали это, никто из них не хотел набавить ни дирхема, наоборот, они отошли, так как знали несправедливость везиря. А аль-Муин ибн Сави посмотрел на посредника и сказал ему: «Что же ты стоишь? Пойди предложи от меня четыре тысячи динаров, а тебе будет пятьсот динаров».

И посредник подошел к Нур ад-Дину и сказал: «О господин, пропала твоя невольница ни за что!» — «Как так?» — спросил тот, и посредник сказал: «Мы открыли торг за нее с четырех тысяч пятисот динаров, но пришел этот злодей аль-Муин ибн Сави, который проходил по рынку, и когда он увидел эту невольницу, она понравилась ему, и он сказал мне: «Предложи от меня четыре тысячи динаров, и тебе будет пятьсот динаров». Я думаю, он, наверное, узнал, что эта невольница твоя, и если он сейчас отдаст тебе за нее деньги — будет хорошо, но я знаю — он, по своей несправедливости, напишет тебе бумажку с переводом на кого-нибудь из своих управителей, а потом пошлет к ним, вслед за тобою, человека, который им скажет: «Не давайте ему ничего». И всякий раз, как ты пойдешь искать с них, они станут говорить тебе: «Сейчас мы тебе отдадим», — и будут поступать с тобою таким образом один день за другим, а у тебя гордая душа. Когда же им наскучат твои требования, они скажут: «Покажи нам бумажку», — и возьмут от тебя бумажку и порвут ее, и деньги за невольницу у тебя пропадут».

И услышав от посредника эти слова, Нур ад-Дин Али посмотрел на него и сказал: «Как же поступить?» И посредник ответил: «Я дам тебе один совет, и если ты его от меня примешь, тебе будет полнейшее счастье». — «Что же это?» — спросил Нур ад-Дин. «Ты пойдешь сейчас ко мне, когда я буду стоять посреди рынка, — отвечал посредник, — и возьмешь у меня из рук невольницу, и ударишь ее, и скажешь: «О девка, я сдержал клятву, которую дал, и привел тебя на рынок, так как поклялся тебе, что ты непременно будешь выведена на рынок и посредник станет предлагать тебя!» И если ты это сделаешь, может быть, везирь и все люди попадутся на эту хитрость и подумают, что ты привел ее на рынок только для того, чтобы выполнить клятву». — «Вот это правильно!» — воскликнул Нур ад-Дин.

Потом посредник покинул его, и пошел на середину рынка, и, взяв невольницу за руку, сделал знак везирю аль-Муину ибн Сави и сказал: «О господин, вот ее владелец подходит». А Нур ад-Дин пришел, и вырвал из его рук невольницу, и ударил ее, и воскликнул: «Горе тебе, о девка, я привел тебя на рынок, чтобы сдержать клятву! Иди домой и не перечь мне другой раз! Горе тебе! Нужны мне за тебя деньги, чтобы я стал продавать тебя! Если бы я продал домашнюю утварь, я выручил бы много больше, чем твоя цена».

А везирь аль-Муин ибн Сави, увидав Нур ад-Дина, сказал ему: «Горе тебе, разве у тебя еще осталось что-нибудь, что продается или покупается?» И аль-Муин ибн Сави хотел броситься на него, и тут купцы посмотрели на Нур ад-Дина (а они все любили его), и он сказал им: «Вот я перед вами, и вы знаете, как он жесток!» А везирь воскликнул: «Клянусь Аллахом, если бы не вы, я бы наверное убил его!» И все купцы показали Нур ад-Дину знаком глаза: «Разделайся с ним!» — и сказали: «Ни один из нас не встанет между ним и тобою».

Тогда Нур ад-Дин подошел к везирю ибн Сави (а Нур ад-Дин был храбрец), и стащил везиря с седла, и бросил его на землю. А тут была месилка для глины, и везирь упал в нее, и Нур ад-Дин стал его бить и колотить кулаками, и один из ударов пришелся ему по зубам, так что борода везиря окрасилась его кровью.

А с везирем было десять невольников, и когда они увидали, что с их господином делают такие дела, они схватились руками за рукоятки своих мечей и хотели обнажить их и броситься на Нур ад-Дина Али, чтобы разрубить его, но тут люди сказали невольникам: «Этот — везирь, а тот — сын везиря. Может быть, они в другое время помирятся, и вы будете ненавистны и тому и другому; а может быть, аль-Муину достанется ваш удар, и вы умрете самой гадкой смертью. Рассудительней будет вам не вставать между ними».

И когда Нур ад-Дин кончил бить везиря, он взял свою невольницу и пошел к себе домой, а что касается везиря, то он тотчас же ушел, и его платье стало трех цветов: черное от глины, красное от крови и пепельное от грязи.

И увидав себя в таком состоянии, он взял кусок циновки, и накинул ее себе на шею, и взял в руки два пучка хальфы, и отправился, и пришел к замку, где был султан, и закричал: «О царь времени, обиженный, обиженный!»

И его привели перед лицо султана, тот всмотрелся и вдруг видит — это старший везирь! «О везирь, — спросил султан, — кто сделал с тобою такие дела?» И везирь заплакал, и зарыдал, и произнес: «О господин, со всеми, кто тебя любит и служит тебе, бывает так!» И султан воскликнул: «Горе тебе, скорее скажи мне, как это с тобой случилось и кто сделал с тобою эти дела, когда уважение к тебе есть уважение ко мне!»

«Знай, о господин, — ответил везирь, — что я сегодня вышел на рынок, чтобы купить себе рабыню-стряпуху, и увидал на рынке девушку, лучше которой я не видел в жизни. И я хотел купить ее для нашего владыки-султана и спросил посредника про нее и про ее господина, и посредник сказал мне, что она принадлежит Али, сыну Аль-Фадла ибн Хакана. А наш владыка-султан дал раньше его отцу десять тысяч динаров, чтобы купить на них красивую невольницу, и он купил эту невольницу, и она ему понравилась, и он поскупился на нее для владыки нашего султана и отдал ее своему сыну. И когда его отец умер, этот сын продавал все какие у него были владения, и сады, и посуду, пока не разорился, и он привел невольницу на рынок, намереваясь ее продать, и купцы прибавляли за нее, пока ее цена не дошла до четырех тысяч динаров. И тогда я подумал про себя: «Куплю эту невольницу для нашего владыки-султана — ведь деньги за нее поначалу были от него», — и сказал: «О дитя мое, возьми от меня ее цену — четыре тысячи динаров». И когда он услышал мои слова, он посмотрел на меня и сказал: «О скверный старец, я продам ее евреям и христианам, но тебе ее не продам!» И я сказал: «Я покупаю ее не для себя, я ее покупаю для нашего владыки-султана, властителя нашего благоденствия». И услышав от меня эти слова, он рассердился, и потянул меня, и сбросил с коня, хотя я дряхлый старец, и бил меня своей рукой, и колотил, пока не сделал меня таким, как ты видишь. И всему этому я подвергся лишь потому, что я пошел купить для тебя эту невольницу».

И везирь кинулся на землю и стал плакать, и, когда султан увидал, в каком он состоянии, и услышал его слова, жила гнева вздулась у него между глаз. И он обернулся к вельможам царства, и вдруг перед ним встали сорок человек, разящие мечами, и султан сказал им: «Сейчас же идите к дому Али ибн Хакана, разграбьте и разрушьте его, и приведите ко мне Али и невольницу со скрученными руками, и волоките их лицами вниз, и приведите ко мне обоих!»

И они отвечали: «Внимание и повиновение!» — и надели оружие, и собрались идти к дому Али Нур ад-Дина.

А у султана был один придворный, по имени Алам ад-Дин Санджар, который раньше был невольником аль-Фадла ибн Хакана, отца Али Нур ад-Дина, а потом его должность менялась, пока султан не сделал его своим придворным. И когда он услышал приказание султана и увидал, что враги снарядились, чтобы убить сына его господина, это было для него нелегко, и он удалился от султана, и, сев на коня, поехал, и прибыл к дому Нур ад-Дина Али. И он постучал в дверь, тот вышел к нему и, увидев его, признал его, а Алам ад-Дин сказал: «О господин, теперь не время для приветствий и разговоров; послушай, что сказал поэт:

«О Алам ад-Дин, что случилось?» — спросил Нур ад-Дин, и придворный ответил: «Поднимайся и спасай свою душу, и ты и невольница! Аль-Муин ибн Сави расставил вам сеть, и когда вы попадете к нему в руки, он убьет вас обоих. Султан уже послал к вам сорок человек, разящих мечами, и, по моему мнению, вам следует бежать, прежде чем беда вас постигнет».

Потом Санджар протянул руку к своему поясу и, найдя в нем сорок динаров, взял их и отдал Нур ад-Дину, и сказал: «О господин, возьми эти деньги и поезжай с ними. Будь у меня больше этого, я бы дал тебе, но теперь не время для упреков».

И тогда Нур ад-Дин вошел к невольнице и уведомил ее об этом, и она заломила руки, потом они оба тотчас же вышли за город (а Аллах опустил над ними свой покров), и пошли на берег реки, и нашли там судно, снаряженное к отплытию.

А капитан стоял посреди судна и кричал: «Кому еще нужно сделать запасы, или проститься с родными, или кто забыл что-нибудь нужное, — пусть делает это, мы отправляемся!» И все ответили: «У нас нет больше дел, капитан». И тогда капитан крикнул команде: «Живее, отпустите концы и вырвите колья!» И Нур ад-Дин Али спросил его: «Куда это, капитан?» — «В Обитель Мира, Багдад», — отвечал капитан. Тогда Нур ад-Дин Али взошел на судно, и невольница взошла вместе с ним, и они поплыли и распустили паруса, и судно вышло, точно птица с парою крыльев, и ветер был хорош, и так вот случилось с ними.

Что же до того, что было с невольниками, то они пришли к дому Нур ад-Дина Али, сломали двери, и вошли, и обошли помещение, но не напали на их след, и тогда они разрушили дом, и воротились, и уведомили султана, и султан воскликнул: «Ищите их, в каком бы месте они ни были!» — и невольники отвечали: «Внимание и повиновение!»

Потом везирь аль-Муин ибн Сави ушел домой (а султан наградил его почетной одеждой), и его сердце успокоилось, и султан сказал ему: «Никто за тебя не отомстит, кроме меня», — а везирь пожелал ему долгого века и жизни. А затем султан велел кричать в городе: «О люди, все поголовно! Наш владыка-султан повелел, что того, кто наткнется на Али Нур ад-Дина, сына Хакана, и приведет его к султану, он наградит почетной одеждой и даст ему тысячу динаров, а тот, кто его укроет или будет знать его место и не уведомит о нем, тот заслуживает наказания, которое его постигнет». И Нур ад-Дина Али начали искать, но о нем не пришло ни вестей, ни слухов, и вот что было с этими.

Что же касается Нур ад-Дина и его невольницы, то они благополучно достигли Багдада, и капитан сказал им: «Вот Багдад. Это безопасный город, и зима ушла от него с ее холодом, и пришло к нему время весны с ее розами, и деревья в нем зацвели, и каналы в нем побежали».

И тогда Нур ад-Дин Али со своей невольницей сошел с судна и дал капитану пять динаров, и, покинув судно, они прошли немного, и судьбы закинули их к садам. И они пришли в одно место и увидали, что оно выметено и обрызгано, с длинными скамьями и висящими ведрами, полными воды, а сверху был навес из тростника, во всю длину прохода, и в начале дорожки были ворота в сад, но только запертые. «Клянусь Аллахом, это прекрасное место!» — сказал Нур ад-Дин Али своей невольнице, и она отвечала: «О господин, посидим немного на этих скамьях и передохнем». И они подошли, и сели на скамью, и вымыли лицо и руки, и их ударило воздухом, и они заснули (преславен тот, кто не спит!).

А этот сад назывался Сад Увеселения, и в нем был дворец, называемый Дворец Удовольствия и Изображений, и принадлежал он халифу Харуну ар-Рашиду. И халиф, когда у него стеснялась грудь, приходил в этот сад и во дворец и сидел там, и во дворце было восемьдесят окон, где было подвешено восемьдесят светильников, а посреди дворца был большой подсвечник из золота. И когда халиф приходил, он отдавал невольницам приказание открыть окна и приказывал девушкам и Исхаку ибн Ибрахиму ан-Надиму петь, и тогда его грудь расправлялась и проходила его забота.

А в саду был садовник, дряхлый старик, которого звали шейх Ибрахим, и когда он выходил по делу и видел в саду гуляющих с непотребными женщинами, он сильно сердился. И шейх Ибрахим дождался, пока в какой-то день халиф пришел к нему и рассказал ему об этом, и халиф сказал: «Со всякими, кого ты найдешь у ворот сада, делай что хочешь».

И когда настал тот день, шейх Ибрахим, садовник, вышел, чтобы исполнить одно случившееся ему дело, и увидел этих двоих, которые спали у ворот сада, прикрытые одним изаром. «Клянусь Аллахом, хорошо! — сказал он. — Они не знали, что халиф дал мне разрешение и приказ убивать всех, кого я найду здесь! Но я их ужасно отколочу, чтобы никто не приближался к воротам сада». И он срезал зеленую ветку, и подошел к ним, и, подняв руку, так что стала видна белизна его подмышки, хотел их побить, но подумал и сказал про себя: «О Ибрахим, как ты будешь их бить, не зная их положения? Может быть, они чужеземцы или из странников и судьба закинула их сюда. Я открою их лица и посмотрю на них». И он поднял с их лиц изар и сказал себе: «Эти двое красивы, и мне не должно их бить», — и накрыл их лица и, подойдя к Нур ад-Дину Али, стал растирать ему ноги.

И Нур ад-Дин открыл глаза и нашел у себя в ногах дряхлого старца, имевшего вид степенный и достойный, и тогда он устыдился, и поджал ноги, и сел, и, взяв руки шейха Ибрахима, поцеловал их. И шейх спросил его: «О дитя мое, ты откуда?» И Нур ад-Дин отвечал: «О господин, мы чужеземцы», — и слезы побежали из его глаз. А шейх Ибрахим сказал: «О дитя мое, знай, что пророк, да благословит его Аллах и да приветствует, учил почитать чужеземцев. И, дитя мое, — продолжал он, — не пройдешь ли ты в сад и не погуляешь ли в нем? Тогда твоя грудь расправится». — «О господин, а чей это сад?» — спросил Нур ад-Дин, и шейх Ибрахим ответил: «О дитя мое, сад я получил в наследство от родных». (А при этих словах у шейха Ибрахима была та цель, чтобы они успокоились и прошли в сад.)

И услышав слова шейха, Нур ад-Дин поблагодарил его и поднялся вместе с невольницей (а шейх Ибрахим шел впереди них), и они вошли и увидели сад, да какой еще сад! И ворота его были со сводами, точно портик, и были покрыты лозами, а виноград там был разных цветов — красный, как яхонт, и черный, как эбен. И они вошли под навес и нашли там плоды, росшие купами и отдельно, и на ветвях птиц, поющих напевы, и соловьев, повторявших разные колена, и горлинок, наполнявших голосом это место, и дроздов, щебетавших как человек, и голубей, подобных пьющему, одурманенному вином, а деревья принесли совершенные плоды из всего, что есть съедобного, и каждого плода было по паре. И были тут абрикосы — от камфарных до миндальных и хорасанских, и сливы, подобные цвету лица прекрасных, и вишни, уничтожающие желтизну зубов, и винные ягоды двух цветов — белые отдельно от красных, — и померанцы, цветами подобные жемчугам и кораллам, и розы, что позорят своей алостью щеки красивых, и фиалка, похожая на серу, вспыхнувшая огнями в ночь, и мирты, и левкои, и лаванда с анемонами, и эти цветы были окаймлены слезами облаков, и уста ромашек смеялись, и нарциссы смотрели на розы глазами негров, и сладкие лимоны были как чаши, а кислые — только ядра из золота. И земля покрылась цветами всех окрасок, и пришла весна, и это место засияло блеском, и поток журчал, и пели птицы, и ветер свистел, и воздух был ровный. Потом шейх Ибрахим вошел с ними в помещение, бывшее наверху, и Нур ад-Дин увидал, как красиво это помещение, и увидел свечи, уже упомянутые, что были в окнах, и вспомнил былые пиры, и воскликнул: «Клянусь Аллахом, этот покой прекрасен!» И затем они сели, и шейх Ибрахим подал им еду, и они досыта поели и вымыли руки, а затем Нур ад-Дин подошел к одному из окон и кликнул свою невольницу, и она подошла, и оба стали смотреть на деревья, обремененные всякими плодами.

А потом Нур ад-Дин обернулся к шейху Ибрахиму и спросил его: «О шейх Ибрахим, нет ли у тебя какого-нибудь питья? Ведь люди пьют, когда поедят». И шейх Ибрахим принес им воды — прекрасной, нежной и холодной, но Нур ад-Дин сказал: «О шейх Ибрахим, это не то питье, которого я хочу». — «Может быть, ты хочешь вина?» — спросил шейх. И когда Нур ад-Дин ответил: «Да», — он воскликнул: «Сохрани меня от него Аллах! Я уже тринадцать лет не делал этого, так как пророк, да благословит его Аллах и да приветствует, проклял пьющих вино и тех, кто его выжимает, продает или покупает».

«Выслушай от меня два слова», — сказал Нур ад-Дин. «Говори», — отвечал старик, и Нур ад-Дин спросил: «Если какой-нибудь проклятый осел будет проклят, случится с тобою что-нибудь оттого, что он проклят?» — «Нет», — отвечал старик. И Нур ад-Дин сказал: «Возьми этот динар и эти два дирхема, сядь на того осла, и остановись поодаль от лавки, и, когда увидишь покупающего вино, позови его от лавки и скажи: «Возьми эти два дирхема, и купи на этот динар вина, и взвали его на осла». И будет, что ты не нес вино и не покупал, и с тобой из-за этого ничего не случится». И шейх Ибрахим воскликнул, смеясь его словам: «Клянусь Аллахом, дитя мое, я и не видал никого остроумнее тебя, и не слышал речей слаще твоих!» А потом шейх Ибрахим сделал так, как сказал ему Нур ад-Дин, и тот поблагодарил его за это и сказал: «Теперь мы зависим от тебя, и тебе следует лишь соглашаться. Принеси нам то, что нам нужно». — «О дитя мое, — отвечал Ибрахим, — вот мой погреб перед тобою (а это была кладовая, предназначенная для повелителя правоверных), входи туда и бери оттуда что хочешь, там больше, чем ты пожелаешь».

И Нур ад-Дин вошел в кладовую, и увидал там сосуды из золота, серебра и хрусталя, выложенные разными дорогими камнями, и вынес их, и расставил в ряд, и налил вино в кружки и бутылки, и он был обрадован тем, что увидел, и поражен. И шейх Ибрахим принес им плоды и цветы, а затем он ушел и сел поодаль от них, а они стали пить и веселиться.

И питье взяло над ними власть, и глаза их стали влюбленно переглядываться, и волосы у них распустились, и цвет лица изменился. И шейх Ибрахим сказал себе: «Что это я сижу вдали, отчего мне не сесть возле них? Когда я встречу у себя таких, как эти двое, что похожи на две луны?»

И шейх Ибрахим подошел и сел в конце портика, и Нур ад-Дин Али сказал ему: «О господин, заклинаю тебя жизнью, подойди к нам!» — и шейх Ибрахим подошел. И Нур ад-Дин наполнил кубок и, взглянув на шейха Ибрахима, сказал: «Выпей, чтобы посмотреть, какой у него вкус!» — «Сохрани Аллах! — воскликнул шейх Ибрахим, — я уже тринадцать лет ничего такого не делал!» И Нур ад-Дин притворился, что забыл о нем, и выпил кубок и кинулся на землю, показывая, что хмель одолел его.

И тогда Анис Аль-Джалис взглянула на шейха и сказала ему: «О шейх Ибрахим, посмотри, как этот поступил со мной», — а шейх Ибрахим спросил: «А что с ним, о госпожа?» И девушка, отвечала: «Он постоянно так поступает со мною: попьет недолго и заснет, а я остаюсь одна, и нет у меня собутыльника, чтобы посидеть со мною за чашей, и некому мне пропеть над чашей». — «Клянусь Аллахом, это нехорошо!» — сказал шейх Ибрахим (а его члены расслабли, и душа его склонилась к ней из-за ее слов). А девушка наполнила кубок и, взглянув на шейха Ибрахима, сказала: «Заклинаю тебя жизнью, не возьмешь ли ты его и не выпьешь ли? Не отказывайся и залечи мое сердце». И шейх Ибрахим протянул руку, и взял кубок, и выпил его, а она налила ему второй раз, и поставила кубок на подсвечник, и сказала: «О господин, тебе остается этот». — «Клянусь Аллахом, — ответил он, — я не могу его выпить! Довольно того, что я уже выпил!» Но девушка воскликнула: «Клянусь Аллахом, это неизбежно!» И шейх взял кубок и выпил его, а потом она дала ему третий, и он взял его и хотел его выпить, как вдруг Нур ад-Дин очнулся, и сел прямо, и сказал: «О шейх Ибрахим, что это такое? Разве я только что не заклинал тебя, а ты отказался и сказал: «Я уже тринадцать лет не делал этого»?» И шейх Ибрахим отвечал, смущенный: «Клянусь Аллахом, я не виноват, это она сказала мне!» — и Нур ад-Дин засмеялся.

И они сели пить, и девушка сказала потихоньку своему господину: «О господин, пей и не упрашивай шейха Ибрахима пить, я покажу тебе, что с ним будет». И она принялась наливать и поить своего господина, ее господин наливал и поил ее, и так они делали раз за разом, и шейх Ибрахим посмотрел на них и сказал: «Что это за дружба! Прокляни, Аллах, ненасытного, который пьет, в нашу очередь! Не дашь ли и мне выпить, брат мой? Что это такое, о благословенный!» И они засмеялись его словам так, что опрокинулись на спину, а потом они выпили, и напоили его, и продолжали пить вместе, пока не прошла треть ночи. И тогда девушка сказала: «О шейх Ибрахим, не встать ли мне, с твоего позволения, и не зажечь ли одну из этих свечей, что поставлены в ряд?» — «Встань, — сказал он, — но не зажигай больше одной свечи», — и девушка поднялась на ноги и, начавши с первой свечи, зажгла все восемьдесят, а потом села. И тогда Нур ад-Дин спросил: «О шейх Ибрахим, а что есть у тебя на мою долю? Не позволишь ли мне зажечь один из этих светильников?» И шейх Ибрахим сказал: «Встань, зажги один светильник и не будь ты тоже назойливым». И Нур ад-Дин поднялся и, начавши с первого, зажег все восемьдесят светильников, и тогда помещение заплясало. А шейх Ибрахим, которого уже одолел хмель, воскликнул: «Вы смелее меня!» И он встал на ноги и открыл все окна, и они с ним сидели и пили вместе, произнося стихи, и дворец весь сверкал.

И определил Аллах, властный на всякую вещь (и всякой вещи он создал причину), что в эту минуту халиф посмотрел и взглянул на те окна, что были над Тигром, при свете месяца и увидел свет свечей и светильников, блиставший в реке. И халиф, бросив взгляд и увидев, что дворец в саду как бы пляшет из-за этих свечей и светильников, воскликнул: «Ко мне Джафара Бармакида!» И не прошло мгновения, как тот уже предстал перед лицом повелителя правоверных, и халиф воскликнул: «О собака среди везирей! Ты отбираешь у меня город Багдад и не сообщаешь мне об этом?» — «Что это за слова?» — спросил Джафар. «Если бы город Багдад не был у меня отнят, — ответил халиф, — Дворец Изображений не горел бы огнями свечей и светильников и не были бы открыты его окна! Горе тебе! Кто бы отважился совершить подобные поступки, если бы ты у меня не отнял халифат?» И Джафар, у которого затряслись поджилки, спросил: «А кто рассказал тебе, что Дворец Изображений освещен и окна его открыты?» — и халиф отвечал: «Подойди ко мне и взгляни!»

И Джафар подошел к халифу, и посмотрел в сторону сада, и увидал, что дворец светится от свечей в темном мраке. И он хотел оправдать шейха Ибрахима, садовника: быть может, это было с его позволения, так как он увидел в этом для себя пользу, и сказал: «О повелитель правоверных, шейх Ибрахим на той неделе, что прошла, сказал мне: «О господин мой Джафар, я хочу справить обрезание моих сыновей при жизни повелителя правоверных и при твоей жизни», — и я спросил его: «А что тебе нужно?» — и он сказал мне: «Возьми для меня от халифа разрешение справить обрезание моих детей в замке». И я отвечал ему: «Иди справляй их обрезание, а я повидаюсь с халифом и уведомлю его об этом». И он таким образом ушел от меня, а я забыл тебя уведомить».

«О Джафар, — отвечал халиф, — у тебя была передо мной одна провинность, а теперь стало две, так как ты ошибся с двух сторон: во-первых, ты не уведомил меня об этом, а с другой стороны, ты не довел шейха Ибрахима до его цели: он ведь пришел к тебе и сказал эти слова только для того, чтобы намекнуть, что он хочет немного денег, и помочь себе ими, а ты ему ничего не дал и не сообщил мне об этом». — «О повелитель правоверных, я забыл», — отвечал Джафар, и халиф воскликнул: «Клянусь моими отцами и дедами, я проведу остаток ночи только возле него! Он человек праведный, и заботится о старцах и факирах, и созывает их, и они у него собираются, и, может быть, от молитвы кого-нибудь из них нам достанется благо в здешней и будущей жизни. И в этом деле будет для него польза от моего присутствия, и шейх Ибрахим обрадуется». — «О повелитель правоверных, — отвечал Джафар, — время вечернее, и они сейчас заканчивают». Но халиф вскричал: «Хочу непременно отправиться к ним!» — и Джафар умолк, и растерялся, и не знал, что делать.

А халиф поднялся на ноги, и Джафар пошел перед ним, и с ним был Масрур, евнух, и все трое отправились, изменив обличье, и, выйдя из дворца халифа, пошли по улицам, будучи в одежде купцов, и достигли ворот упомянутого сада. И халиф подошел и увидел, что ворота сада открыты, и удивился, и сказал: «Посмотри, Джафар! Как это шейх Ибрахим оставил ворота открытыми до этого времени! Не таков его обычай!»

И они вошли и достигли конца сада, остановились под дворцом, и халиф сказал: «О Джафар, я хочу посмотреть за ними, раньше чем войду к ним, чтобы взглянуть, чем они заняты, и посмотреть на старцев. Я до сих пор не слышу ни звука, и никакой факир не поминает имени Аллаха».

И халиф посмотрел, и увидел высокий орешник, и сказал: «О Джафар, я хочу влезть на это дерево — его ветви близко от окон — и посмотреть на них», — и затем халиф полез на дерево и до тех пор цеплялся с ветки на ветку, пока не поднялся на ветвь, бывшую напротив окна. И он сел на нее, и посмотрел в окно дворца, и увидел девушку и юношу, подобных двум лунам (превознесен тот, кто сотворил их и придал им образ!), и увидел шейха Ибрахима, который сидел с кубком в руке и говорил: «О владычица красавиц, в питье без музыки нету счастья! Я слышал, как поэт говорил:

И когда халиф увидал, что шейх Ибрахим совершает такие поступки, жила гнева вздулась у него меж глаз, и он спустился и сказал Джафару: «Я никогда не видал праведников в таком состоянии! Поднимись ты тоже на это дерево и посмотри, чтобы не миновало тебя благословение праведных». И услышав слова повелителя правоверных, Джафар впал в недоумение, не зная что делать, и поднялся на верхушку дерева, и посмотрел, и вдруг видит Нур ад-Дина, шейха Ибрахима и невольницу, и у шейха Ибрахима в руках кубок. И увидав это, Джафар убедился, что погиб, и спустился вниз, и встал перед повелителем правоверных, и халиф сказал ему: «О Джафар, слава Аллаху, назначившему нам следовать явным указаниям закона!» И Джафар не мог ничего сказать от сильного смущения, а потом халиф взглянул на Джафара и сказал: «Посмотри-ка! Кто привел этих людей на это место и кто ввел их в мой дворец? Но равных по красоте этому юноше и этой девушке никогда не видели мои глаза». — «Твоя правда, о владыка-султан», — отвечал Джафар, который начал надеяться на прощение халифа Харуна ар-Рашида, и халиф сказал: «О Джафар, поднимемся на ту ветку, что против них, и посмотрим на них!»

Оба поднялись на дерево, и стали смотреть, и услышали, что шейх Ибрахим говорил: «О господа мои, я оставил степенность за питьем вина, но это услаждает только при звуках струн». И Анис аль-Джалис ответила: «О шейх Ибрахим, клянусь Аллахом, будь у нас какие-нибудь музыкальные инструменты, наша радость была бы полной». И услышав слова невольницы, шейх Ибрахим встал на ноги, и халиф сказал Джафару: «Посмотрим, что он будет делать!» — «Не знаю», — отвечал Джафар, а шейх Ибрахим скрылся и вернулся с лютней, и халиф всмотрелся в нее и вдруг видит — это лютня Абу Исхака ан-Надима.

«Клянусь Аллахом, — воскликнул тогда халиф, — если эта невольница споет скверно, я распну вас всех, а если она споет хорошо, я их прощу и распну тебя одного». — «О боже, — сказал Джафар, — сделай так, чтобы она спела скверно!» — «Зачем?» — спросил халиф. «Чтобы ты распял нас всех, и мы бы развлекали друг друга», — отвечал Джафар, и халиф засмеялся его словам.

А девушка взяла лютню, и осмотрела ее, и настроила ее струны, и ударила по ним, и сердца устремились к ней, а она произнесла:

«Клянусь Аллахом, хорошо, о Джафар! — воскликнул халиф. — Я в жизни не слышал голоса певицы, подобного этому!» А Джафар спросил: «Быть может, гнев халифа оставил его?» — «Да, оставил», — сказал халиф и спустился с дерева вместе с Джафаром, а потом он обратился к Джафару и сказал: «Я хочу войти, и посидеть с ними, и услышать пенье этой девушки предо мной». — «О повелитель правоверных, — отвечал Джафар, — если ты войдешь к ним, они, может быть, смутятся, а шейх Ибрахим — тот умрет от страха». Но халиф воскликнул: «О Джафар, непременно научи меня, как мне придумать хитрость и войти к ним, чтобы они не узнали меня».

И халиф с Джафаром отправились в сторону Тигра, размышляя об этом деле, и вдруг видят, рыбак стоит и ловит рыбу под окнами дворца. А как-то раньше халиф кликнул шейха Ибрахима и спросил его: «Что это за шум я слышу под окнами дворца?» — и шейх Ибрахим ответил: «Это голоса рыбаков». И тогда халиф сказал ему: «Пойди удали их отсюда», — и рыбаков не стали туда пускать.

Когда же наступила эта ночь, пришел рыбак, по имени Карим, и увидел, что ворота в сад открыты, и сказал: «Вот время небрежности! Я воспользуюсь этим и половлю теперь рыбу!» И он взял свою сеть и закинул ее в реку, и вдруг халиф, один, остановился над его головой. И халиф узнал его и сказал: «Карим!» — и тот обернулся, услышав, что его называют по имени, и когда он увидел халифа, у него затряслись поджилки, и он воскликнул: «Клянусь Аллахом, о повелитель правоверных, я сделал это не для того, чтобы посмеяться над приказом, но бедность и семья побудили меня на то, что ты видишь!»

«Полови на мое имя», — сказал халиф. И рыбак подошел обрадованный, и закинул сеть, и подождал, пока она растянется до конца и установится на дне, а потом он потянул ее к себе и вытянул всевозможную рыбу. И халиф обрадовался этому и сказал: «Карим, сними с себя одежду!» И тот скинул свое платье (а на нем был кафтан из грубой шерсти, с сотней заплаток, где было немало хвостатых вшей), и снял с головы тюрбан, который он вот уже три года не разматывал, но всякий раз, увидев тряпку, он нашивал ее на него.

И когда он скинул свой кафтан и тюрбан, халиф снял с себя две шелковые одежды — александрийскую и баальбекскую, — и плащ, и фараджию и сказал рыбаку: «Возьми их и надень». А халиф надел кафтан рыбака и его тюрбан, и прикрыл себе лицо платком, и сказал рыбаку: «Уходи к своему делу», — и рыбак поцеловал ноги халифа, и поблагодарил его, и сказал:

И рыбак еще не окончил своего стихотворения, как вши уже заползали по коже халифа, и тот стал хватать их с шеи правой и левой рукой и кидать, и сказал: «О рыбак, горе тебе, поистине много вшей в этом кафтане!» — «О господин, — отвечал рыбак, — сейчас тебе больно, а пройдет неделя, и ты не будешь чувствовать их и не станешь о них думать». И халиф засмеялся и воскликнул: «Горе тебе! Оставлю я этот кафтан на теле!» — «Я хочу сказать тебе слово», — сказал рыбак. «Говори, что у тебя есть», — отвечал халиф. «Мне пришло на ум, о повелитель правоверных, — сказал рыбак, — что раз ты захотел научиться ловить рыбу, чтобы у тебя было в руках полезное ремесло, этот кафтан тебе подойдет». И халиф засмеялся словам рыбака, а затем рыбак повернул своей дорогой, а халиф взял корзину с рыбой, положил сверху немного зелени и пришел с нею к Джафару и остановился перед ним. И Джафар подумал, что это Карим, рыбак, и испугался за него и сказал: «Карим, что привело тебя сюда? Спасайся! Халиф сегодня в саду, и если он тебя увидит — пропала твоя шея». И услышав слова Джафара, халиф рассмеялся, и когда он рассмеялся, Джафар узнал его и сказал: «Быть может, ты наш владыка — султан?» — «Да, Джафар, — отвечал халиф, — ты мой везирь, и мы с тобой пришли сюда, а ты меня не узнал; так как же узнает меня шейх Ибрахим, да еще пьяный? Стой на месте, пока я не вернусь к тебе!» И Джафар отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»

И потом халиф подошел к дверям дворца и постучал легким стуком, и Нур ад-Дин сказал: «Шейх Ибрахим, в двери дворца стучат». — «Кто у дверей?» — спросил шейх Ибрахим. И халиф сказал: «Я, шейх Ибрахим», — и тот спросил: «Кто ты? — и халиф ответил: «Я, Карим, рыбак. Я услышал, что у тебя гости, и принес тебе немного рыбы. Она хорошая». И, услышав упоминание о рыбе, Нур ад-Дин и его невольница обрадовались и сказали: «О господин, открой ему, и пусть он принесет нам свою рыбу». И шейх Ибрахим открыл дверь, и халиф вошел, будучи в обличии рыбака, и поздоровался первым, и шейх Ибрахим сказал ему: «Привет вору, грабителю и игроку! Пойди покажи нам рыбу, которую ты принес!» И халиф показал им рыбу, и они посмотрели и видят — рыба живая, шевелится, и тогда невольница воскликнула: «Клянусь Аллахом, господин, эта рыба хорошая! Если бы она была жареная!» — «Клянусь Аллахом, госпожа моя, ты права! — ответил шейх Ибрахим и затем сказал халифу: — Почему ты не принес эту рыбу жареной? Встань теперь, изжарь ее и подай нам». — «Сейчас я вам ее изжарю и принесу», — отвечал халиф, и они сказали: «Живо!»

И халиф побежал бегом и, придя к Джафару, крикнул: «Джафар!» — «Да, повелитель правоверных, все хорошо?» — ответил Джафар, и халиф сказал: «Они потребовали от меня рыбу жареной». — «О повелитель правоверных, — сказал Джафар, — подай ее, я им ее изжарю». Но халиф воскликнул: «Клянусь гробницей моих отцов и дедов, ее изжарю только я, своей рукой!» И халиф подошел к хижине садовника, и, поискав там, нашел все, что ему было нужно, даже соль, шафран и майоран и прочее, и, подойдя к жаровне, повесил сковороду и хорошо поджарил рыбу, а когда она была готова, положил ее на лист банана, взял из сада лимон и сухих плодов, и принес рыбу, и поставил ее перед ними.

И девушка с юношей и шейх Ибрахим подошли и стали есть, а покончив с едой, они вымыли руки, и Нур ад-Дин сказал: «Клянусь Аллахом, рыбак, ты оказал нам сегодня вечером прекрасную милость!» И он положил руку в карман и вынул ему три динара из тех динаров, что дал ему Санджар, когда он выходил в путешествие, и сказал: «О рыбак, извини меня! Если бы ты знал меня до того, что со мной случилось, я бы, наверное, удалил горечь бедности из твоего сердца, но возьми это по мере благословения Аллаха!» И он кинул динары халифу, и халиф взял их, и поцеловал, и убрал (а при всем этом халиф желал только послушать девушку, когда она будет петь).

И халиф сказал Нур ад-Дину: «Ты поступил хорошо и был милостив, но я хочу от твоей всеобъемлющей милости, чтобы эта девушка спела нам песню, и я бы послушал».

И тогда Нур ад-Дин сказал: «Анис аль-Джалис!» — и она отвечала: «Да!» — а он сказал ей: «Заклинаю тебя жизнью, спой нам что-нибудь ради этого рыбака, он хочет тебя послушать!»

И услышав слова своего господина, девушка взяла лютню, настроила ее струны, прошлась по ним и произнесла:

А потом она заиграла на диковинный лад, так что ошеломила умы, и произнесла такие стихи:

И халиф пришел тут в восторг, и волнение одолело его, и от сильного восторга он не мог удержаться и воскликнул: «Хорошо, клянусь Аллахом! Хорошо, клянусь Аллахом! Хорошо, клянусь Аллахом!» — а Нур ад-Дин спросил его: «О рыбак, понравилась ли тебе невольница?» И халиф отвечал: «Да, клянусь Аллахом!» — и тогда Нур ад-Дин сказал: «Она мой подарок тебе, — подарок благодарного, который не отменяет подарков и не берет обратно даров».

И затем Нур ад-Дин поднялся на ноги, и, взяв плащ, бросил его рыбаку и велел ему выйти и уходить с девушкой, и девушка посмотрела на Нур ад-Дина и сказала: «О господин, ты уходишь, не прощаясь! Если уж это неизбежно, постой, пока я с тобой прощусь и изъясню тебе свое состояние». И она произнесла такие стихи:

И когда она окончила стихотворение, Нур ад-Дин ответил ей такими стихами:

И когда халиф услышал в стихах ее слова: «Кариму ты дал меня», — его стремление к ней увеличилось, но ему стало тяжело и трудно разлучить их, и он сказал юноше: «Господин мой, девушка упомянула в стихах, что ты стал врагом ее господину и обладателю. Расскажи же мне, с кем ты враждовал и кто тебя разыскивает». — «Клянусь Аллахом, о рыбак, — отвечал Нур ад-Дин, — со мной и с этой невольницей произошла удивительная история и диковинное дело, и будь оно написано иглами в уголках глаза, оно бы послужило назиданием для поучающихся!» И халиф спросил: «Не расскажешь ли ты нам о случившемся с тобою деле и не осведомишь ли нас о твоей истории? Быть может, тебе будет в этом облегчение, ведь помощь Аллаха близка». — «О рыбак, — спросил тогда Нур ад-Дин, — выслушаешь ли ты наш рассказ в нанизанных стихах, в рассыпанной речи?» И халиф ответил: «Рассыпанная речь — слова, а стихи — нанизанные жемчужины». И тогда Нур ад-Дин склонил голову к земле и произнес такие стихи:

И когда он кончил свои стихи, халиф сказал ему: «О господин мой Нур ад-Дин, изложи мне твое дело», — и тот рассказал ему свою историю с начала до конца. И когда халиф понял, каково его положение, он спросил: «Куда ты сейчас направляешься?» — «Земли Аллаха обширны», — отвечал Нур ад-Дин. И халиф сказал: «Вот я напишу тебе бумажку, доставь ее султану Мухаммеду ибн Сулейману аз-Зейни, и когда он прочтет ее, он не сделает тебе вреда». И Нур ад-Дин Али воскликнул: «А разве есть в мире рыбак, который переписывается с царями? Подобной вещи не бывает никогда!» — «Ты прав, — отвечал халиф, — но я скажу тебе причину: знай, что мы с ним читали в одной школе у одного учителя, и я был его старшим, а впоследствии его настигло несчастье, и он стал султаном, а мою судьбу Аллах переменил и сделал меня рыбаком. Но я не посылал к нему с просьбой без того, чтобы он не исполнил ее, и если бы я каждый день посылал ему тысячу просьб, он бы их наверное исполнил».

И услышав его слова, Нур ад-Дин сказал: «Хорошо, пиши, а я посмотрю». И халиф взял чернильницу и калам и написал славословия, а вслед за тем: «Это письмо от Харуна ар-Рашида, сына аль-Махди, его высочеству Мухаммеду ибн Сулейману аз-Зейни, охваченному моей милостью, которого я сделал моим наместником над частью моего государства. Это письмо достигнет тебя вместе с Нур ад-Дином Али ибн Хаканом, сыном везиря, и в тот час, когда он прибудет к вам, сложи с себя власть и назначь его, и не перечь моему приказу. Мир тебе!»

Потом он отдал письмо Нур ад-Дину Али ибн Хакану, и Нур ад-Дин взял письмо, и поцеловал его, и положил в тюрбан, и тотчас же отправился в путь, вот что с ним было.

Что же касается халифа, то шейх Ибрахим посмотрел на него, когда он был в образе рыбака, и воскликнул: «О самый низкий из рыбаков, ты принес нам пару рыб, стоящих двадцать полушек, взял три динара и хочешь забрать и девушку тоже!» И халиф, услышав его слова, закричал на него и кивнул Масруру, и тот показался и ринулся на шейха. А Джафар послал одного мальчика из детей, бывших в саду, к дворцовому привратнику и потребовал от него царскую одежду, и мальчик ушел, и принес одежду, и поцеловал землю между руками халифа, и халиф снял то, что было на нем, и надел ту одежду.

А шейх Ибрахим сидел на скамеечке, и халиф стоял и смотрел, что будет, и тут шейх Ибрахим оторопел, и растерялся, и стал кусать пальцы, говоря: «Посмотри-ка! Сплю я или бодрствую?» — «О шейх Ибрахим, что означает твое состояние?» — спросил халиф, и тогда шейх Ибрахим очнулся от опьянения, и кинулся на землю, и произнес:

И халиф простил его и приказал, чтобы девушку доставили во дворец, и когда она прибыла во дворец, халиф отвел отдельное помещение ей одной и назначил людей, чтобы ей служить, и сказал ей: «Знай, что я послал твоего господина султаном в Басру, и если захочет Аллах великий, мы отправим ему почетную одежду и отошлем тебя к нему». Вот что случилось с этими.

Что же касается Нур ад-Дина Али ибн Хакана, то он ехал не переставая, пока не достиг Басры, а потом он пришел ко дворцу султана и издал громкий крик, и султан услышал его и потребовал к себе. И представ между его руками, Нур ад-Дин поцеловал землю, и вынул бумажку, и подал ее ему, и когда султан увидел заглавные строки письма, написанные почерком повелителя правоверных, он поднялся, и встал на ноги, и поцеловал их три раза, и воскликнул: «Внимание и повиновение Аллаху великому и повелителю правоверных!»

Потом он призвал четырех судей и эмиров и хотел снять с себя власть, но вдруг явился везирь — тот, аль-Муин ибн Сави. И султан дал ему бумажку, и везирь, прочтя ее, изорвал ее до конца, и взял в рот, и разжевал, и выбросил, и султан крикнул ему, разгневанный: «Горе тебе, что тебя побудило к таким поступкам?» А везирь отвечал ему: «Клянусь твоей жизнью, о владыка султан, этот не видался ни с халифом, ни с его везирем. Это висельник, злокозненный дьявол; ему попалась какая-то пустая бумажка, написанная почерком халифа, и он приспособил ее к своей цели. И халиф не посылал его взять у тебя власть, и у него нет ни благородного указа, ни грамоты о назначении. Он не пришел от халифа, никогда, никогда, никогда! И если бы это дело случилось, халиф бы наверное прислал вместе с ним придворного или везиря, но он пришел один».

«Так как же поступить?» — спросил султан, и везирь сказал: «Отошли этого юношу со мною — я возьму его от тебя и пошлю его с придворным в город Багдад. И если его слова правда, он привезет нам благородный указ и грамоту, если же он не привезет их, я возьму должное с этого моего обидчика». И услышав слова везиря аль-Муина ибн Сави, султан сказал: «Делай с ним что хочешь!»

И везирь взял его от султана в свой дом и кликнул своих слуг, и они разложили его и били, пока он не обеспамятел. И он наложил ему на ноги тяжелые оковы, и привел его в тюрьму, и крикнул тюремщику, и тот пришел и поцеловал землю между руками везиря (а этого тюремщика звали Кутейт). И везирь сказал ему: «О Кутейт, я хочу, чтобы ты взял и бросил его в один из подвалов, — которые у тебя в тюрьме, и пытал бы его ночью и днем!» И тюремщик отвечал: «Внимание и повиновение!»

А потом тюремщик ввел Нур ад-Дина в тюрьму и запер дверь, и после этого он велел обмести скамью, стоявшую за дверью, и накрыть ее подстилкой и ковром, и посадил на нее Нур ад-Дина, и расковал его оковы, и был к нему милостив. И везирь каждый день посылал к тюремщику и приказывал ему бить Нур ад-Дина, но тюремщик защищал его от этого в течение сорока дней.

А когда наступил день сорок первый, от халифа пришли подарки, и увидав их, султан был ими доволен и посоветовался с везирем относительно них, и кто-то сказал: «А может быть, это подарки для нового султана?» И сказал везирь аль-Муин ибн Сави: «Самым подходящим было бы убить его в час его прибытия». И султан воскликнул: «Клянусь Аллахом, ты напомнил мне о нем! Пойди приведи его и отруби ему голову». И везирь отвечал: «Слушаю и повинуюсь! — и поднялся и сказал: — Я хочу, чтобы в городе кричали: «Кто хочет посмотреть на казнь Нур ад-Дина Али ибн Хакана, пусть приходит ко дворцу!» И придет и сопровождаемый и сопровождающий, чтобы посмотреть, и я исцелю свою душу и повергну в горе завистников». — «Делай что хочешь», — сказал ему султан.

И везирь пошел, счастливый и радостный, и пришел к вали, и велел ему кричать, как мы упомянули.

А когда люди услышали глашатая, они огорчились и заплакали — все, даже мальчики в школах и торговцы в лавках. И люди вперегонки побежали захватить места, чтобы посмотреть на это, а некоторые пошли к тюрьме, чтобы прийти с Нур ад-Дином. Везирь же отправился с десятью невольниками в тюрьму, и тюремщик Кутейт спросил его: «Что ты хочешь, наш владыка везирь?» — «Приведи мне этого висельника», — сказал везирь, и тюремщик ответил: «Он в самом зловещем положении — так много я его бил».

А потом тюремщик вошел и увидел, что Нур ад-Дин говорит такие стихи:

И тогда тюремщик снял с него чистую одежду, надел на него две грязные рубахи и отвел его к везирю, и Нур ад-Дин посмотрел, и вдруг видит, что это его враг, который стремится его убить. И увидав его, он заплакал и спросил его: «Разве ты в безопасности от судьбы? Или не слышал ты слов поэта:

«Знай, о везирь, — сказал он потом, — что лишь Аллах, да будет он превознесен и прославлен, творит то, что хочет». И везирь возразил: «О Али, ты пугаешь меня этими словами? Я сегодня отрублю тебе голову наперекор жителям Басры и не стану раздумывать, и пусть судьба делает что хочет. Я не посмотрю на твои увещания и посмотрю лишь на слова поэта:

А как прекрасны слова другого:

И потом везирь приказал своим слугам взвалить Нур ад-Дина на спину мула, и слуги, которым было тяжело это сделать, сказали Нур ад-Дину: «Дай нам побить его камнями и разорвать его, если даже пропадут наши души». Но Нур ад-Дин отвечал им: «Ни за что не делайте этого. Разве вы не слышали слов поэта, сказавшего:

И потом они закричали о Нур ад-Дине: «Вот наименьшее воздаяние тому, кто возводит на царей ложное!» И его до тех пор возили по Басре, пока не остановились под окнами дворца, и тогда его поставили на ковре крови, и палач подошел к нему и сказал: «О господин мой, я подневольный раб в этом деле. Если у тебя есть какое-нибудь желание — скажи мне, и я его исполню: твоей жизни осталось только на то время, пока султан не покажет из окна лицо».

И тогда Нур ад-Дин посмотрел и налево, и назад, и вперед и произнес:

И люди стали плакать о нем, и палач встал, и взял чашку воды, и подал ее Нур ад-Дину, но везирь поднялся с места, и ударил рукой кружку с водой, и разбил ее, и закричал на палача, приказывая ему отрубить голову Нур ад-Дину. И тогда палач завязал Нур ад-Дину глаза, и народ закричал на везиря, и поднялись вопли, и умножились вопросы одних к другим, и когда все это было, вдруг взвилась пыль, и клубы ее наполнили воздух и равнину. И когда увидел это султан, который сидел во дворце, он сказал им: «Посмотрите в чем дело», — а везирь воскликнул: «Отрубим этому голову сначала!» Но султан возразил: «Подожди ты, пока увидим в чем дело».

А это была пыль, поднятая Джафаром Бармакидом, везирем халифа, и теми, кто был с ним, и причиной их прихода было то, что халиф провел тридцать дней, не упоминая о деле Али ибн Хакана, и никто ему о нем не говорил, пока он не подошел в какую-то ночь к комнате Анис аль-Джалис и не услышал, что она плачет и произносит красивым и приятным голосом слова поэта:

И ее плач усилился, и вдруг халиф открыл дверь, и вошел в комнату, и увидел Анис аль-Джалис, которая плакала, а она, увидав халифа, упала на землю и поцеловала его ноги три раза, а потом произнесла:

И халиф спросил ее: «Кто ты?» — и она сказала: «Я подарок тебе от Али ибн Хакана и хочу исполнения обещания, данного мне тобою, что ты пошлешь меня к нему с почетным подарком; я здесь теперь уже тридцать дней не вкусила сна».

И тогда халиф потребовал Джафара Бармакида и сказал ему: «Джафар, я уже тридцать дней не слышу вестей об Али ибн Хакане, и я думаю, что султан убил его. Но, клянусь жизнью моей головы и гробницей моих отцов и дедов, если с ним случилось нехорошее дело, я непременно погублю того, кто был причиною этому, хотя бы он был мне дороже всех людей! Я хочу, чтобы ты сейчас же поехал в Басру и привез сведения о правителе Мухаммеде ибн Сулеймане аз-Зейни и об Али ибн Хакане. Если ты пробудешь в отсутствии дольше, чем требует расстояние пути, — прибавил халиф, — я снесу тебе голову. Ты знаешь, о сын моего дяди, о деле Нур ад-Дина Али и о том, что я послал его с письмом от меня. И если ты увидишь, о сын моего дяди, что правитель поступил не согласно с тем, что я послал сообщить ему, вези его и вези также везиря аль-Муина ибн Сави в том виде, в каком ты их найдешь. И не отсутствуй больше, чем того требует расстояние пути». И Джафар отвечал: «Внимание и повиновение!» — и затем он тотчас же собрался и ехал, пока не прибыл в Басру, и, обгоняя друг друга, устремились к царю Мухаммеду ибн Сулейману аз-Зейни вести о прибытии Джафара Бармакида.

И везирь Джафар прибыл и увидел эту смуту, беспорядок и давку, и тогда он спросил: «Отчего эта давка?» И ему рассказали, что происходит с Нур ад-Дином Али ибн Хаканом, и, услышав их слова, Джафар поспешил подняться к султану, и приветствовал его, и осведомил его о том, зачем он приехал, и о том, что если с Али ибн Хаканом случилось дурное дело, султан погубит тех, кто был причиной этому. После этого он схватил султана и везиря аль-Муина ибн Сави, и заточил их, и приказал выпустить Нур ад-Дина Али ибн Хакана, и посадил его султаном на место султана Мухаммеда ибн Сулеймана аз-Зейни.

И он провел в Басре три дня — время угощения гостя, — а когда настало утро четвертого дня, Али ибн Хакан обратился к Джафару и сказал ему: «Я чувствую желание повидать повелителя правоверных». И Джафар сказал тогда царю Мухаммеду ибн Сулейману аз-Зейни: «Снаряжайся в путь, мы совершим утреннюю молитву и поедем в Багдад», — и царь отвечал: «Внимание и повиновение!»

И они совершили утреннюю молитву, и все поехали, и с ними был везирь аль-Муин ибн Сави, который стал раскаиваться в том, что он сделал. А что касается Нур ад-Дина Али ибн Хакана, то он ехал рядом с Джафаром, и они ехали до тех пор, пока не достигли Багдада, Обители Мира.

После этого они вошли к халифу и, войдя к нему, рассказали о деле Нур ад-Дина и о том, как они нашли его близким к смерти. И тогда халиф обратился к Али ибн Хакану и сказал ему: «Возьми этот меч и отруби им голову твоего врага».

И Нур ад-Дин взял меч и подошел к аль-Муину ибн Сави, и тот посмотрел на него и сказал: «Я поступил по своей природе, ты поступи по своей». И Нур ад-Дин бросил меч из рук, и посмотрел на халифа, и сказал: «О повелитель правоверных, он обманул меня этими словами!»

«Оставь его ты, — сказал тогда халиф и крикнул Масруру: — О Масрур, встань ты и отруби ему голову!» И Масрур встал и отрубил ему голову.

И тогда халиф сказал Али ибн Хакану: «Пожелай от меня чего-нибудь». — «О господин мой, — отвечал Нур ад-Дин, — нет мне нужды владеть Басрой, я хочу только быть почтенным службою тебе и видеть твое лицо». И халиф отвечал: «С любовью и удовольствием!»

Потом он позвал ту невольницу, Анис аль-Джалис, и она появилась перед ним, и халиф пожаловал их обоих, и дал им дворец из дворцов Багдада, и назначил им выдачи, а Нур ад-Дина он сделал своим сотрапезником, и тот пребывал у него в приятнейшей жизни, пока не застигла его смерть».