Глава пятая

Леонтины

Совет у Гиппократа состоялся тем же вечером, но оказался неожиданно коротким. Военачальник принял Федора, на сей раз явившегося без свиты с одним лишь переводчиком, сразу после обеда. Предложил вина. Но по всему было видно, что он торопился и принимал пищу, даже толком не переодевшись. Как вскоре выяснилось, военачальник сиракузян покинул город не утром, а еще вчера ночью, сразу после встречи с финикийцами, и успел за это время съездить в неизвестном направлении. Что-то там произошло, это стало ясно Чайке буквально сразу. Причем представитель Карфагена не ждал от Гиппократа хороших новостей, слишком уж тот был суров.

— Римляне недавно высадили на остров два новых легиона и вчера перебросили их под Леонтины, — нарушил затянувшуюся тишину военачальник Сиракуз, — Эпикид уже отразил два штурма. И даже нанес римлянам поражение в ответной атаке, почти целиком уничтожив их конницу. Но это было раньше.

Гиппократ встал из-за богато накрытого стола, не в силах сдерживать свою ярость, и прошелся по комнате. Разговор проходил там же, где военачальник недавно ел. В почти квадратной комнате на втором этаже особняка, из окон которого были видны укрепления порта.

— Неделю назад мы собирались наступать на Мессану, — проговорил он, теребя ламбрекен на своем доспехе, — и разбили в нескольких сражениях противостоявших нам римлян. Всех пленных я приказал казнить. А вчера, когда под стенами Леонтин появилось еще два легиона римлян, неожиданно высадившихся возле Катаны, положение круто изменилось. Их появление почти в тылу моих сил заставило меня отойти назад. Теперь мы думаем только о том, как удержать собственные земли и не пустить Марцелла за их границу.

Изуродованная щека Гиппократа нервно подергивалась.

— А что, прибывшими легионами командует Марцелл? — не так уж сильно удивился Федор.

— Да, сенат Рима вновь назначил его консулом, — сообщил Гиппократ, а вместе с ним командовать двадцать вторым и двадцать третьим легионами прибыл и претор Аппий Клавдий Пульхр.

Взяв со стола чашу с вином, Гиппократ подошел к окну и бросил взгляд на порт, над которым сгущались теплые сумерки.

— Наступление на Мессану остановлено, — процедил он сквозь зубы. — Марцелл наводит порядок в разбитых нами легионах. Казнит проявивших трусость. После первого неудачного штурма уже стал возводить линию укреплений вокруг города, чтобы начать планомерную осаду. Ведь Леонтины тоже хорошо укреплены.

Вернувшись к столу, где Чайка мирно потреблял вино, Гиппократ продолжил размышлять вслух.

— Мне доносят, что у Катаны пристало около шестидесяти римских квинкерем. Вероятно, скоро они будут здесь. Хотя римляне и осведомлены о машинах Архимеда, все же явно недооценивают их, поскольку никогда не испытывали их удары на своей шкуре. Так что нападение с моря меня не страшит. Здесь мы всегда отобьемся.

Он наклонился чуть вперед и добавил, усмехнувшись:

— К счастью, как сообщают мои лазутчики, сенат не разрешает Марцеллу использовать еще два легиона из римлян, разбитых Ганнибалом при Каннах, что стоят у той же Мессаны. Они объявлены трусами, запятнавшими честь Рима, и сосланы сюда с указанием «никогда не ступать на землю Италии». Сенаторы запрещают им даже воевать, чтобы смыть свой позор кровью, а используют только на самых грязных работах.

— Ну это нам только на руку, — заметил Федор, сделав вид, что впервые слышит об этих легионах, и подвел черту, — итак, насколько я понял, против нас сейчас что-то около двух легионов под Леонтинами. Не считая уже разбитых и разбежавшихся солдат, из которых Марцелл пытается собрать третий. А также еще два легиона под Мессаной, которые высокомерный сенат даже в трудную минуту не разрешает пустить в ход. Никаких союзных армий с Марцеллом нет?

— Нет, — подтвердил Гиппократ, — только сами римляне. Все самниты и луканы давно перешли на сторону Ганнибала.

Федор помолчал. Греческий полководец тоже.

— Есть еще гарнизоны в разбросанных по всему острову небольших городах, но это незначительные силы, — уверил его Гиппократ, — Марцелл никогда не будет использовать их, пока в строю есть достаточно легионеров.

— А сколько солдат у нас? — осторожно поинтересовался Федор Чайка.

— Под Леонтинами у меня было четыре тысячи солдат в сухопутной армии, не считая конницы, — ответил, чуть помедлив, Гиппократ, — большой восьмитысячный стоит на юге в Акрах. Он должен скоро прибыть в Сиракузы. А здесь я почти закончил набирать еще одну армию пехотинцев. В ней уже почти пять тысяч человек, но это новобранцы. Бывшие ремесленники. Нужно их еще обучить передвижению в строю и дать ощутить вкус крови. Только тогда они станут похожи на солдат.

— Ясно, — кивнул Федор, — у меня две тысячи с небольшим. Вскоре Ганнибал, конечно, пришлет еще войска. Но пока…

«Да интересный наклевывается вариант, — подумал командир экспедиционного корпуса карфагенян, поглядывая на сидевшего напротив грека в доспехах и переводчика, ловившего каждое его слово, — если прижмут только с моря, то еще отобьемся. А если еще и с суши, то придется туго. В общем, надо выигрывать войну на суше, так что придется посетить для начала эти Леонтины и нанести визит Марцеллу. Давно не встречались».

Словно услышав его мысли, Гиппократ вдруг встал и отрывисто произнес.

— Нельзя дать римлянам переломить ход событий и развить свой успех. Завтра утром я отправляюсь к Леонтинам с новобранцами. Там мы дадим легионам Марцелла настоящий бой и прогоним их из Сицилии.

— Я отправлюсь с вами, — тоже встал Федор, — и возьму половину своих солдат.

Рискнуть сразу всеми своими силами Федор не захотел.

— Хорошо, — кивнул Гиппократ, — на рассвете я пришлю за вами Диодокла.

На следующее утро, едва рассвело, пехотные подразделения сиракузских войск, состоявшие из пяти тысяч новобранцев, во главе с Гиппократом, и полторы тысячи африканских пехотинцев под командой Чайки, выступили из района порта. На этот раз Федор взял с собой хилиархию Карталона и сверх того триста человек из своих, оставив Урбала за старшего над теми, кто не покидал Сиракуз. От вездесущего скифского адмирала он и не надеялся отделаться, но Леха сам неожиданно предложил оставить его в городе.

— Чего я там в поле не видел? А тут поближе к машинам буду и кораблям, — поделился тот своими планами, — а может, и с Архимедом повстречаюсь.

— Ты только не вздумай без меня к нему в гости ходить, — предупредил Федор, — а то испортишь мне еще всю политику.

— Ладно, дождусь, — кивнул Ларин, поправляя ножны выданной ему на корабле фалькаты, — ты там римлян только всех не убивай. Оставь и на мою долю.

— Римлян на всех хватит, — успокоил его Чайка, вспомнив вчерашние подсчеты.

На том и расстались. Ларина Федор временно прикомандировал к своей хилиархии. И вверил заботам Урбала, с которым тот быстро нашел общий язык, хотя ни слова еще не понимал по-финикийски. Ларин, чудесным образом выловленный из вод Адриатики, оставался для всех скифским послом в армии Ганнибала, а потому мог и не принимать участия в предстоящих сражениях. Хотя, учитывая тот факт, что скифы были теперь союзниками испанской армии, никто ему этого запретить не мог. Да он и сам не собирался отсиживаться в стороне.

Впервые поднявшись на вершину прибрежного холма, Чайка на мгновение замер от неожиданности в седле, проведя первый день в районе порта, он и не подозревал, насколько огромны Сиракузы, ведь даже с моря они были видны не целиком. Перед ним раскинулся грандиозный город. Ехали они сейчас впереди пешей колонны на конях с Марбалом, Гиппократом и его конным охранением из пятидесяти катафрактариев. Еще две сотни конных греков тот отправил вперед.

Перед удивленным взором Федора открылся огромный греческий город, центр полиса, известного далеко за пределами самой Сицилии. Застроенные каменными домами улицы сходились чуть ниже, по правую руку от Федора, в огромную торговую площадь, уже заполненную в этот утренний час народом. Судя по всему, это был рынок. А торговля, несмотря на войну, ничуть не стихала. К площади по соседним улицам, часть из которых была видна сверху с этой точки, направлялись многочисленные телеги с товарами со всех концов света. Часть из них перевозила тюки и амфоры, недавно разгруженные в порту. А другие проникли в город через многочисленные ворота со всех обширных земель, принадлежавших этому греческому городу. Возницы покрикивали на народ, а рядом деловито шествовали приказчики в белых туниках. Жара, несмотря на ранний час, уже стояла страшная. Чайка обливался потом, хоть и был уже привычным к средиземноморским широтам.

— Ты никогда не бывал прежде в Сиракузах? — спросил Гиппократ, заметив явный интерес карфагенского посланника к городу и пояснил: — Это Эпиполы. Самый большой квартал в Сиракузах. Здесь живут не очень богатые граждане. Зато тут множество общественных построек, полезных всему населению Сиракуз. Вон там, видишь, тянутся на запад два акведука. Левый носит имя знаменитого Агафогла.^[183]

«Знакомый персонаж», — невольно усмехнулся начитанный Федор. Проследив за указующей рукой, он действительно заметил поднятую вверх ажурными арками конструкцию, по которой с ближайших гор текла сюда вода, предназначенная для жителей этого густонаселенного города. Два акведука каменными рельсами рассекали бесконечный квартал на несколько частей и, кое-где вздымаясь над домами, порой заслоняли их от солнечного света. «Нечто подобное я видел в Риме и Карфагене, — вспомнил Федор, уже немало попутешествовавший по древнему миру, — цивилизация, однако».

— Вон там, правее, мы добываем камень для строительства домов и крепостых стен, — продолжал рассказывать Гиппократ, пока они проезжали через Эпиполы.

Взглянув правее, Чайка увидел мощные каменные выходы прямо посреди города. Снизу эти скалы были обтесаны и подрублены усилиями тысяч рабов, трудившихся с утра до ночи в каменоломнях. Зато добыча так нужного в строительстве камня была организована посреди густонаселенного района.

— Удобно, каменоломни прямо в черте города, — кивнул командир финикийцев, невольно предаваясь воспоминаниям, — в Карфагене каменоломни далеко за стенами.

Гиппократ не смог сдержать самодовольной усмешки, словно каменоломни в центре города были признаком цивилизованного общества.

— А театры у вас есть? — решил поддержать светский разговор Чайка.

— Конечно, — удивился странному вопросу Гиппократ, — взгляни налево. Ведь мы же центр греческого мира, а греки не могут жить без искусства, театров и общественных бань. Они должны постоянно просвещаться, изучая науки. А также ежедневно смывать с себя грязь и суету. Иначе чем они будут отличаться от варваров с востока.

«Финикийцы, между прочим, тоже с востока сюда пришли, — немного обиделся Федор, поворачивая голову налево, но не стал раздувать дипломатический скандал, — я-то, глупый, думал, что центр греческого мира в Греции, а он вот оказывается где. Хотя, судя по грандиозности построек, Сиракузы, похоже, ничуть не уступают Афинам. И, пожалуй, немного напоминают Карфаген».

Театров и других монументальных построек с колоннами и портиками здесь действительно хватало.

— Мы выехали из Ахрадины, а это квартал Тихе, — проговорил Гиппократ, щурясь на солнце, — Вон там, позади нас, остался храм Афины и Амфитеатр. А если взглянуть на вон те величественные сооружения, то разглядишь алтарь Гиерона.

Оглядев еще раз открывшуюся панораму, Чайка все же решил отказать Сиракузам в первенстве: «Красиво, конечно, но до Карфагена далеко. Хотя, жаль будет, если всю эту красоту сожгут римляне».

Закончив осмотр достопримечательностей, они немного ускорили ход, и спустя час объединенное войско, миновав грандиозный город, ускоренным маршем направилось на северо-запад острова. Дорога меж желтых холмов, поросших скудными рощами, была отличная. То и дело к ним прибывали посланцы от авангарда, сообщавшие, что римлянам пока не удалось прорвать фронт, и они могут передвигаться, не ожидая внезапного нападения. В результате, за два дневных перехода армия новобранцев продвинулась достаточно далеко. Переночевав последний раз в поле, утром они оказались под стенами Леонтин.

И здесь, впервые на этом острове, Федор увидел римлян своими глазами. Леонтины тоже были не простым поселком, хотя и значительно уступали Сиракузам в размерах. Тем не менее здесь тоже имелась хорошая крепостная стена. Город стоял на правом берегу довольно широкой реки. А напротив, на другом берегу, находился новехонький римский лагерь, до боли знакомый Федору своими правильными очертаниями. Не раз и не два, за время службы в Таренте, вколачивал он в каменистую землю эти обструганные колы. К своему большому удивлению, посмотрев чуть правее, Чайка заметил еще один римский лагерь, выстроенный чуть ниже по течению, но уже на этом берегу.

Второй римский лагерь перекрывал удобное сообщение Леонтин с побережьем по долине реки, вдоль которой была проложена дорога. Более того, легионеры Марцелла начали возводить вал, чтобы полностью окружить со временем город, отрезав его ото всех других источников помощи. Сейчас, к счастью, путь в город с юга, из гористой местности, по которой продвигались второй день новобранцы Гиппократа, еще был свободен. Здесь, на холмах, вне стен Леонтин, находилось некоторое количество греческих войск, которые тоже что-то строили на виду у неприятеля. Увидев приближавшееся из тыла войско, они на некоторое время прервали работы, разглядывая солдат. Конное охранение, призванное защищать их, тоже насторожилось. Несколько всадников даже подъехали поближе, но вскоре вернулись назад, убедившись, что это идут свои.

— Солдаты Эпикида, — пояснил Гиппократ, — они возводят вал, чтобы римляне не смогли полностью отрезать нас от дороги на Сиракузы.

— Понятно, — кивнул Чайка, — готовятся к длительной обороне. А не лучше ли покончить с римлянами хорошей атакой?

— Для этого мы здесь, — решительно кивнул военачальник Сиракуз.

Но судьба распорядилась иначе. Едва пятитысячная армия новобранцев вошла в город через главные ворота, как раздались звуки труб, возвещавшие о нападении. Проехав прямо в цитадель, примыкавшую к берегу реки, Гиппократ спрыгнул с коня и в сопровождении Чайки направился навстречу к спешившему в их сторону широкоплечему греку в темной кирасе. Тот спустился по лестнице со стены и вскоре оказался рядом.

— Вы вовремя, Гиппократ, — произнес тот, останавливаясь, — римляне только что пошли на новый приступ. Их биремы высаживают легионеров на наш берег выше по течению.

— Ничего, отобьемся, — не стал впадать в панику Гиппократ, — ты уже отбил несколько таких штурмов.

— Да, но это мне стоило почти трети всех солдат, — хмуро буркнул Эпикид, — еще пара таких штурмов и мне не с кем будет воевать. Хорошо, что ты привел свежих бойцов.

— Они еще неопытны в бою, а солдат у тебя и так достаточно, — заявил Гиппократ, подав свежую идею. — А ты не прячься за стенами. Атакуй сам и отбрось римлян за реку. Что-то они уж слишком хорошо себя здесь чувствуют, на нашем берегу. Почему ты не разогнал их строителей и позволил начать возводить вал? Еще немного и они действительно отрежут Леонтины ото всех источников помощи. Надо немедленно атаковать!

Марбал едва успевал вполголоса переводить все, о чем говорили военачальники Сиракуз. Федору даже показалось, что они просто ругались.

— После договорим, — прошипел подвергнутый критике Эпикид, — мне пора на стены. А ты можешь делать со своими солдатами все, что пожелаешь.

— Здесь все солдаты мои, — напомнил собеседнику о том, кто здесь старший, Гиппократ.

Но Эпикид уже поднимался по лестнице, придерживая ножны меча.

— Пойдем, — обратился к Чайке Гиппократ, — посмотрим, что творится снаружи.

И направился вслед за Эпикидом на ближнюю стену, куда вело несколько каменных лестниц. Здесь Федор заметил множество пехотинцев, пращников и лучников, скопившихся за зубцами стен Леонтин. Также здесь имелось немалое количество баллист и катапульт, самых обычных с виду, которые вскоре вступили в дело. Заскрипели торсионы, и в напавших римлян полетели каменные ядра.

Поднявшись на стену и проследив за тем, в какую сторону «артиллеристы» посылают свои заряды, Чайка разглядел внизу множество узких бирем, которые перевозили легионеров через реку и высаживали на высокий противоположный берег. Место, которое римляне присмотрели для переправы, было не очень удобной пристанью, — здесь к берегу одновременно могло приткнуться не больше трех бирем, но зато на некотором удалении от крепости. Пока туда подоспеют греки, римские легионеры уже успевали захватить и расширить плацдарм для более масштабного наступления.

— Странно, — пробормотал Эпикид, глядя, как половина снарядов падает в воду, не долетая до бирем противника, — вчера они высаживались гораздо ближе.

— Надо немедленно их атаковать, — вмешался в ситуацию Гиппократ, — пошли туда отряд конницы.

— Я бы предпочел поберечь всадников, — возразил Эпикид, — вчера они потеряли много бойцов в стычке с римской конницей. Лучше отправить пехотинцев.

— Пока пехотинцы доберутся туда, будет уже поздно, — начал злится Гиппократ, — я сам поведу конницу в бой.

И добавил, презрительно фыркнув.

— А ты обороняй стены.

И не обращая больше внимания на своего помощника, сбежал по лестнице. Хилиархия Карталона дожидалась приказов Чайки тут же неподалеку, у стен цитадели. А сам Федор, оставшийся рядом с Эпикидом, вскоре увидел, как из ворот крепости выехали несколько сотен греческих катафрактариев и устремились в сторону переправы, где римляне уже выстраивали своих солдат. Позади первых шеренг легионеров происходила какая-то суета. Чайку тоже озадачило, почему эти легионеры не стремились сразу же бежать к стенам и штурмовать крепость, а словно дожидались, пока на них нападут.

Наконец, блестя на солнце доспехами, греки преодолели небольшое холмистое поле, достигли берега и обрушились на несколько манипул римской пехоты, успевших занять оборону. Однако лихой кавалерийский наскок удался лишь наполовину. Римляне неожиданно расступились, открыв взорам десяток «скорпинов», установленных позади. И первую шеренгу конных греков встретили мощные стрелы, бившие почти в упор. Свиста этих стрел, Федор, конечно, не слышал, но зато видел их убойную силу — затянутых в доспехи катафрактариев просто вышибало из седла, пронзая насквозь. Десяток греков, нелепо раскинув руки, оказались на траве. А римляне, на удивление быстро перезарядив свои орудия, успели еще дважды проредить наступавшую конницу.

«Это хорошо, что у них еще пулеметов нет», — горько усмехнулся Федор, глядя на потери в живой силе отборной греческой конницы. Гиппократ, к счастью, был жив и привел свой замысел в исполнение. Доскакав наконец до легионеров, катафрактарии обрушили на них всю свою ярость, врубаясь в ряды вновь сгрудившихся пехотинцев. И сверкающие на солнце длинные мечи всадников начали сносить головы легионеров, одну за другой. Греки сразу же оттеснили манипулы римлян к береговым холмам, но там легионеры смогли затормозить наступление, которое так и не повергло их пока в бегство.

— Смотрите! — крикнул кто-то из солдат, — римляне высаживают второй отряд.

Посмотрев в указанную сторону, Федор заметил сразу несколько плавсредств на воде. И это были не только биремы, полные солдат, а множество плотов с легионерами, на которых тоже были установлены «скорпионы». Все суда и плоты были снабжены длинными лестницами. Этот большой отряд направлялся прямиком к стенам «нижнего города», где имелись удобные пирсы, да и сама стена была пониже.

— Хорошо подготовились, сволочи, — спокойно проговорил Федор и, заметив краем глаза шевеление чуть в стороне от начавшегося сражения на берегу, посмотрел туда, увидев кое-что интересное.

Из-за ближних холмов вдруг выскочил отряд римских катафрактариев и устремился в тыл греческой коннице. Римлян было человек триста. Греков, сражавшихся с пехотинцами, уже меньше. «Похоже, вся конница одного легиона, — подумал Федор, наблюдая за этим неожиданным маневром, — когда же Марцелл успел ее туда переправить?»

Не прошло и десяти минут, как римские всадники нанесли свой удар, заставив греческих катафрактариев смешать ряды, и битва пошла на два фронта. Причем, солдаты Гиппократа, зажатые между берегом, пехотинцами и конницей легиона, оказались почти в окружении.

— Хреново дело, — пробормотал Федор и обратился через переводчика к Эпикиду, который отдавал приказания, как отразить штурм римлян в «нижнем городе». Оттуда уже неслись вопли атакующих римлян, что ползли вверх по лестницам.

— Гиппократ в окружении, — сообщил Чайка, привлекая его внимание к происходившему на левом фланге сражения, — надо послать кого-нибудь на выручку.

— Он сам туда угодил, — без всякого энтузиазма ответил Эпикид, проследив за схваткой на берегу, — а кроме того, мне некого послать. Ты сам видишь, что творится. Мне нужно держать город.

Федор присмотрелся к происходящему в «нижнем городе». Там драка набирала обороты. Легионеры, несмотря на жестокий обстрел из баллист и катапульт, неся большие потери, все же взбирались на стены и кое-где даже отбросили греков, захватив плацдармы для дальнейшего наступления. В воздухе свистели стрелы и проносились каменные ядра. Римляне, перебросили на этот берег несколько баллист, а также установили несколько на биремах и на плотах, что добавило уверенности легионерам. Римские снаряды теперь тоже нередко поражали греческих солдат.

«Погибнет мужик, — пробормотал Федор себе под нос, вновь переводя взгляд на сражение Гиппократа с конными и пешими римлянами, — хотя и геройски. А я потом с этим договаривайся. Придется спасать».

— Я сам пойду, — заявил он, решившись наконец, — пусть откроют ворота.

Спустя двадцать минут хилиархия Карталона во главе с двумя высшими офицерами покинула город и, разбившись на два потока, устремилась бегом в сторону сражения. В самом его начале греки уничтожили половину римлян, но, после вмешательства конницы противника, счастье изменило им. Кроме того, высадка легионеров на берег продолжалась, и солдат противника все прибывало. Но Гиппократ и не думал отступать. Его коренастая фигура металась от фланга к флагу, вдохновляя бойцов. Федор рассчитывал атакой превосходящих сил быстро решить дело в свою пользу, сбросив римлян обратно в воду.

Завидев приближавшихся солдат, часть римской конницы развернулась, чтобы встретить их.

— Копейщиков и пращников вперед, — заорал Федор, выхватывая фалькату, — поднять щиты! За мной!

— За Карфаген! — вторил ему Карталон.

То, что их атакуют совсем не греки, солдаты Марцелла поняли быстро. Но удивление на лицах от встречи с финикийцами под стенами Леонтин быстро сменилось яростью. «Залп» копейщиков выбил из седла многих римлян, повалив их на землю. Тяжелые саунионы великолепно пробивали доспехи катафрактариев. Еще немалая часть пришлась на долю метких балеарских пращников. Но удар конницы римлян все же достиг главных сил.

Прикрывшись щитом, Федор поднырнул под разящий меч и, отбив скользящий удар, сделал ответный выпад. Острие фалькаты вонзилось в бок катафрактария, но рана была не смертельной. Доспех спас римлянина и, пронесшись вперед, тот налетел на меч другого пехотинца. А Федор тем временем вышиб из седла следующего всадника. Подняв валявшийся на земле саунион, Чайка ловко перехватил его и швырнул прямо в проносящуюся мимо лошадь. Но римлянин тоже оказался не промах. Перелетев через голову своего раненого коня, он потерял шлем, но приземлился на ноги и встретил удар Федора с мечом в руках. Первым же выпадом он лишил командира двадцатой хилиархии щита. Обмениваясь ударами клинков, противники некоторое время прыгали вокруг мертвого коня. А спейры финикийцев уже давно ушли вперед, сметая все на своем пути. Рядом остановилось лишь несколько пехотинцев Карталона с желанием всадить меч в спину катафрактарию. Но Федор жестом запретил им это делать.

Чайка видел, что атаковавший его римлянин дрался уже давно и сильно устал. Его доспехи носили на себе следы нескольких хороших ударов, нанесенных греками. Оставалось только дождаться ошибки. И она произошла.

Легионер несколько раз подряд взмахнул мечом, заставив Федора попятиться. А затем, видя, как тот опустил руку с клинком, перехватил свой меч покрепче и вложил всю силу в последний разящий удар, который должен был снести Федору голову. На то и был расчет. Чайка обманул его, тоже притворившись усталым. На самом деле командир карфагенян был бодр и полон сил. Он присел, давая римлянину довершить начатое, и поймал его на встречном движении, желая поразить противника прямо в бок. Удар он провел, как и задумал, но кираса катафрактария оказалась прочнее, чем ожидал Федор. Лишь искорежив ее, Чайка сбил противника с ног и оглушил крепким ударом рукояти по голове.

Примериваясь, куда всадить лезвие, в шею или живот, чтобы закрыть вопрос, Федор вдруг заметил край папируса, торчавший из-под нагрудника. Вытащив его и развернув, — папирус был не запечатан, — он был изумлен. В его руках находилось письмо, точнее, небольшая записка, написанная по-финикийски. Мельком пробежав папирус глазами и не разобрав, кому он был адресован, Федор свернул его и жестом подозвал солдат, передумав убивать римлянина.

— Связать его и доставить после боя в город, — приказал командир двадцатой хилиархии, чуя, что случай посылает в его руки ценного свидетеля, — отвечаете за его жизнь своими головами.

Пока солдаты выполняли первую часть приказа, Чайка спрятал папирус под свою кирасу и огляделся. Впереди бушевало сражение, которое еще требовалось довести до конца. Пока он стоял на месте, к нему приблизилось еще человек двадцать африканцев.

— За мной! — крикнул столпившимся вокруг него солдатам Федор, вновь вскидывая фалькату, — сбросить этих ублюдков обратно в реку.

Спейры карфагенян утроили натиск и вскоре смешали порядки римских манипул, которых за не слишком долгое время, прошедшее с начала высадки, стало вдвое больше. Выжившие конные греки, а их осталось человек семьдесят, во главе с Гиппократом присоединились к атаке.

Сам греческий военачальник, заметив в толпе Федора, подъехал к нему и поблагодарил.

— Я твой должник, — крикнул он, вздыбливая коня, — если бы не твоя атака, то Сиракузам понадобился бы новый полководец.

— Меня и старый устраивает, — усмехнулся Федор и прокричал на ломаном греческом, — надо быстрее сбросить римлян с берега!

Гиппократ понял не все, но что делать и так было ясно.

Отбив круглым щитом брошенное в него копье, военачальник армии Сиракуз вновь скрылся в гуще схватки. Еще примерно два часа объединенные силы крошили римские щиты и доспехи. И вскоре последние римляне, прыгая в воду, вплавь добирались до своих бирем. Некоторые по дороге тонули под тяжестью доспехов. Это была победа, после которой на берегу осталось лежать на первый взгляд не меньше пятисот пеших и трех сотен конных солдат Марцелла. Чайка тоже потерял в этой схватке почти три сотни человек, а Гиппократ лишился почти всей своей конницы.

Но не успели они отпраздновать победу, как услышали новые крики у себя в тылу. Со стороны второго лагеря римлян к Леонтинам быстро приближались новые отряды. Судя по количеству солдат, покинувших лагерь, это был целый легион.

— Похоже, — догадался Чайка, — главный удар еще не нанесен.

— Быстрее возвращаемся в город, — приказал Гиппократ и поскакал со своими всадниками к воротам Леонтин.

— Карталон, построить солдат, — приказал немного раздосадованный Федор, вытирая пыльной рукой кровь, капавшую из рассеченной брови, — отступаем.

Не успел последний финикийский воин вернуться в Леонтины, а ворота захлопнуться, как римляне, обойдя недостроенный оборонительный вал, уже находились под стенами. Они принесли с собой заранее заготовленные колы, чтобы завалить ров, и длинные лестницы. Позади строя римских манипул Чайка заметил онагры, предназначенные для осады. Штурм начался немедленно.

— Похоже, Марцелл все так и задумал, — поделился с Карталоном своими соображениями Федор, когда они вновь вернулись в цитадель. — Сначала разбить конницу греков, подсунув им вкусную наживку, а потом взять город мощным штурмом, не затягивая с длительной осадой.

Федор ненадолго умолк, глядя, как по лестнице на верхнюю площадку цитадели поднимается Гиппократ.

— Хотя, с другой стороны, если бы Эпикид не боялся открытых сражений, то римляне не так вольготно ощущали бы себя в окрестностях Леонтин, в этом Гиппократ прав, — закончил он свою мысль. — Он даже дал им возможность закрепиться на этом берегу и теперь мы в постоянной опасности окружения.

— Да, — подтверил Карталон, глядя, как римляне пошли на штурм главных ворот, — хваленая армия Сиракуз сама оказалась в осаде. И мы заодно с ней.

Рядом с финикийцами остановился Гиппократ.

— Чайка, — обратился он к командиру африканцев, — нам не хватает людей в западной части стен. Отправь туда пару сотен своих солдат.

— Хорошо, — кивнул Федор и, обернувшись в сторону Карталона, добавил, — выполняй. А потом пришли ко мне вон в ту башню пленного римлянина. Хочу с ним потолковать.

Дернув обрубленным ухом, Карталон отправился выполнять приказание.

Заняв с разрешения Эпикида одно из помещений круглой башни, из бойниц которой отлично просматривался римский лагерь за рекой, Федор внимательно проследил, как сюда привели пленника, бросив его на солому. В этой части башни, греки, похоже, сами держали пленников. Оружия здесь не было, зато в стенах имелись массивные кольца, с которых свисали оборванные цепи. Столов и стульев тоже не было. Федор присел на единственную табуретку, изучая щербатое лицо римлянина.

Все помещение тонуло в полумраке и навевало мысли о страданиях и смерти. Склонный к театральности в последнее время, Чайка решил, что это место вполне подойдет для разговора по душам. Тем более что он собирался беседовать о вещах, которые не должны были достигнуть слуха простых солдат.

Бросив связанного по рукам и ногам катафрактария на солому, бойцы вышли.

— Может быть, оставить тебе пару человек? — уточнил Карталон, поглядывая на приходившего в себя пленника.

— Не надо, — отмахнулся Чайка, — дрался он хорошо. Но я так приласкал его по голове рукоятью фалькаты, что теперь он не опасен. Да к тому же связан. Проследи, чтобы сюда никто не входил.

Карталон слегка поклонился и вышел.

— Как тебя зовут? — спросил Федор переходя на латынь, едва Карталон покинул помещение.

— А тебя? — не остался в долгу катафрактарий, с трудом открывая заплывший левый глаз и приподнимаясь на локтях, — и откуда ты вообще знаешь мой язык, грек?

Чайка усмехнулся. Этот парень был явно не робкого десятка. Едва придя в себя, он уже дерзил, ничуть не беспокоясь о том, что его могут быстро прирезать прямо здесь. И Федор понял, что запугивать его бесполезно. Предложить продаться, вероятно, тоже. Больно уж нагло вел себя этот пленный катафрактарий. Значит, оставалось расположить к себе этого храброго бойца, вызвав на откровенный разговор, какой бы странной эта ситуация ни казалась.

Пока парень валялся без сознания, Чайка пробежал глазами папирус и находился под впечатлением от прочитанного. В этом письме, без обращения и обратного адреса, сообщалось, что Ганнибал, скорее всего, попытается вмешаться в ситуацию на Сицилии, и поэтому консулам нужно немедленно принять все меры, чтобы Сиракузы вышли из этого союза. Иначе положение может стать необратимым для обоих сторон. Писавший обещал передать вскоре новые важные сведения о планах Ганнибала, а также средства в условленном месте.

Чайка был в шоке. Писал явно кто-то из Карфагена, вошедший в тайные сношения с римлянами. Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться — этот кто-то действовал во вред интересам самого Карфагена и очень не любил Ганнибала, раз сообщал последние сведения о его планах. Причем, планы эти, даже тайные, о которых сам Федор узнал лишь неделю назад, он тоже знал. А значит, был не из последних людей в системе. По какой-то причине этот человек очень сильно не хотел, чтобы авантюра на Сицилии, о которой он тоже все знал, закончилась победой объединенной армии. И ради этого даже шел на предательство.

— Меня зовут Федор Чайка, — представился посланец Ганнибала на хорошей латыни, — я командир хилиархии африканских пехотинцев из армии Ганнибала.

Федор подождал, пока выражение изуродованного лица пленника сменится с открытой неприязни на изумление, а потом на легкую заинтересованность.

— Ганнибал, — наконец процедил сквозь зубы пленник.

Некоторое время он молчал, а потом, качнув головой и сплюнув на солому, вдруг быстро заговорил: — Я так и знал, что Марцелл все испортит, послав меня в эту атаку. Хороших всадников у него не хватает! Пульхр не предупредил его. И вот результат, я в плену, да еще у кого? Даже не у этих тупоголовых греков, а у карфагенян. Нет, Юпитер покарает его за мою глупую смерть!

Потом он также внезапно замолчал, решив, что сболтнул лишнего.

«А парень-то резкий и нервный, — отметил с удовлетворением Федор, — значит, надо его спровоцировать. Может, что и выйдет».

Он встал и приблизился к бойнице, бросив взгляд на римский лагерь, куда сейчас стягивались выжившие после первого штурма легионеры.

— Меня зовут Кассий, — вновь заговорил пленник, перекатываясь на бок, — я декурион шестой турмы двадцать второго легиона, которым командует претор Аппий Клавдий Пульхр. Вернее, командовал, пока в дело не вмешался Марцелл.

— Похоже, ты знаешь, зачем я здесь, — проговорил Федор, извлекая из-за пазухи папирус и продемонстрировав его пленнику, — а я знаю, что ты не просто декурион, а храбрый римский офицер, замешанный в игру сенаторов, которые тебя просто подставили, послав на глупую смерть. Тут ты был абсолютно прав. Может, они хотели от тебя избавиться, Кассий? Расскажи мне о письме, и я подумаю, чем тебе помочь.

Кассий некоторое время молчал, изучая лицо своего собеседника.

— Кто ты, — вновь спросил римлянин, после долгого молчания, — и откуда знаешь о том, что задумали наши сенаторы?

— Скажем так, я знаком кое с кем из сенаторов Карфагена, — осторожно заметил Федор, — а кроме того, хорошо знаю и Ганнибала. Получается, что я тоже замешан в эту игру, нравится мне это или нет. Мы с тобой простые воины Кассий, и оба знаем, что не нам решать судьбу войны. Но сейчас ты в моих руках и я решаю твою судьбу. Так подумай, стоит ли умирать из-за этих жирнозадых ублюдков, затянутых в праздничные тоги. Мы солдаты, мы проливаем кровь в сражениях, а они решают наши судьбы. Разве это справедливо?

Федор бросил короткий взгляд на Кассия и быстро отвернулся, поняв, что его слова попали в цель. Кассий был сильно обижен сенаторами, и, скорее всего, одним из них, имя которого Федору было хорошо знакомо.

— Если Марцелл послал тебя в эту атаку, то, вероятно он не хотел больше видеть тебя среди живых. Ведь он знал, что атака обречена и все вы погибните, потому что он так спланировал, — Федор кивнул в сторону невидимого пленнику лагеря, — туда, вернулись лишь немногие. Все твои товарищи остались на этом берегу.

— Марцелл не знал, что письмо у меня, — проскрежетал зубами Кассий, дернувшись на полу, — я сам вскрыл его только перед самым боем.

— А может, знал? — продолжал усиливать эффект Федор, сея сомнения и взращивая семена обиды в душе пленника, — Марцелл, хитрая лиса. Он способен обмануть многих.

— Я приплыл с этим свитком только вчера вечером и утром успел добраться до лагеря, — заговорил Кассий, которого вдруг словно прорвало, — Пульхр приказал мне доставить ему папирус, не вскрывая, но до сражения встретиться мы не успели. И я вскрыл свиток, чтобы запомнить содержание, на случай, если выживу, но буду ранен или придется избавиться от письма. Однако прочесть не смог.

— Конечно, Кассий оно же написано по-финикийски, — заметил Чайка, а про себя неожиданно подумал: «Если оно действительно столь важное, почему же его тогда не зашифровали? Наверняка тот, кто писал его, знает подобные уловки. А может, оно должно было попасть к нам в руки, и сам Марцелл все это спланировал? Но зачем? Эх, Федор, вляпался ты в очередную историю с политиками. И в ней, черт побери, ничего пока не ясно. Не хватает деталей».

— Откуда ты приплыл? — как-бы между прочим поинтересовался Федор, присев рядом с пленником на корточки.

— Из Акраганта, — угрюмо ответил Кассий, — я должен был передать претору это письмо и вскоре тайно отплыть обратно в южную часть острова.

— Куда? — уточнил Чайка, увидев, что римский декурион больше не скрывал от него того, что знал.

— На этот раз в Лилибей. На побережье меня ждет триера. А в Лилибее, в условленном месте, меня будет ждать посланник одного из вельмож Карфагена, который передаст мне другое письмо. Это все, что мне известно.

Выпалив последнюю фразу, Кассий застонал и прислонился к холодной каменной стене.

— Если бы не приказ Марцелла, то я уже скакал бы на побережье, — проговорил он в отчаянии, — а теперь… но я хотя бы умру, зная, что его план не удался. И пусть боги покарают его!

«Это просто подарок судьбы, что он так же ненавидит Марцелла, — подумал Чайка со странной смесью интереса и опасности, — похоже, мне выпал шанс распутать этот клубок».

— На побережье ты, возможно, еще успеешь, — неожиданно для себя самого проговорил Федор, у которого мгновенно созрел план, — когда ты должен был прибыть в Лилибей?

Кассий, уже приготовившийся к встрече с богами, в растерянности посмотрел на своего тюремщика.

— Через четыре дня.

— Что же, время еще есть, — стал рассуждать вслух Федор, словно позабыв о пленнике, — надо только добраться до Сиракуз, а триеру мы тебе найдем.

Свернув свиток и засунув его за кирасу, Чайка вышел из башни, позабыв о пленнике. Неподалеку стояло несколько пехотинцев из его хилиархии. Карталона поблизости не было. Вокруг шел бой. В воздухе проносились ядра, круша все на своем пути и превращая в кашу тела людей. Город уже был полностью блокирован легионами Марцелла. Римляне лезли на стены, как муравьи. Их оттуда сбрасывали, закидывая камнями и копьями, обстреливали из метательных машин, но они все лезли и лезли вверх.

— Найдите мне Карталона, — приказал Федор солдатам, словно штурм Леонтин его теперь не касался.

А про себя добавил: «Надо выбираться отсюда, время не ждет. Иначе я не смогу перехватить посланника и понять, кто же за всем этим стоит».

Несколько минут он провел возле башни, но Карталона все не было. Не дождавшись Карталона, весь во власти своих мыслей, Федор вскоре позабыл о нем и, сбежав вниз по лестнице, отправился на поиски Гиппократа. Чайка обнаружил военачальника греков на стене у одной из главных башен.

— Как дела? — поинтересовался Федор, пригнувшись, чтобы избежать встречи с каменным ядром, которое просвистело над его головой и рухнуло на крышу ближайшего дома.

— Плохо, — честно признался Гиппократ, — римляне уже прорвались в трех местах и бои идут на улицах. Мои новобранцы долго не выстоят. Боюсь, теперь нам не удержать город. Можно атаковать лагерь на этом берегу, но…

— Предлагаю оставить город и прорыватся в Сиракузы, — предложил неожиданный ход командир карфагенского корпуса, — здесь мы только зря положим людей. Даже если мы разрушим один лагерь, это не решит дела. На другом берегу уже есть второй. Да и римлян здесь собралось гораздо больше, чем нас. А в Сиракузах стены выше и сил больше. А также машин. Отобьемся.

— Эпикид может отказать мне в повиновении, это его родной город,^[184] — проговорил в сомнении Гиппократ, прислоняясь к зубцу стены. Римляне вели мощный обстрел Леонтин из десятков орудий, подтащенных к самому рву.

— Тогда пусть остается, — махнул рукой Федор, — если он так спесив, что не хочет слушать голос разума и подчинятся тебе, пусть погибает. А ты должен спасти, прежде всего, Сиракузы. Для этого народ и сделал тебя главнокомандующим.

Гиппократ все еще колебался.

— Во время прорыва погибнет много людей, — произнес он последний аргумент.

— А если прорыва не будет, — заметил на это Федор, — то погибнут все, только чуть позже. Чтобы нанести Марцеллу поражение, ты должен сохранить армию. Ты сам говорил, что восемь тысяч гоплитов скоро подойдут с юга к Сиракузам. Значит, у тебя в запасе есть еще целая армия первоклассных бойцов. А здесь у тебя что-нибудь есть в запасе, кроме остатков регулярной армии, зажатых в тесноте улиц, нескольких тысяч новобранцев и твоей отваги?

Той же ночью, греческие гоплиты атаковали позиции легионеров и, отбросив двадцать третий легион от стен Леонтин, прорвались на дорогу к Сиракузам. Эпикид отказался покидать город. Гиппократ отставил ему полторы тысячи человек и приказ продержаться до подхода подкреплений.

За следующие два дня потрепанная армия Гиппократа из новобранцев, среди которых после прорыва осталось в живых около двух тысяч человек, восемьсот гоплитов и почти шесть сотен карфагенян с боями возвратились в Сиракузы. На одном из коней Федор привез в город римского пленника.