5. Пороховая бочка
Шолон — это еще не Сайгон, хотя он имеет с гордой столицей Кохинхины общий муниципалитет[3]. Шолон — это только еще туземное предместье, а сам Сайгон, город европейцев, мандаринов и богачей, брезгливо отодвинулся на 7 километров южнее. Железная дорога соединяет Сайгон с его предместьем. Хилые паровозики таскают с трудом вереницу грязных вагонов, набитых, как банка икрой, туземцами, так как европейцы не признают иных способов передвижения, кроме автомобилей.
В Шолоне нет богатых дворцов и кокетливых коттеджей. Здесь ютится туземная беднота — аннамиты, китайцы, индусы и малайцы, рабочие сайгонских фабрик, рисовых мельниц, портовые кули, рыбаки и матросы. Кривые улицы и переулки Шолона, пахнущие илом, рассолом и опиумом, не могут похвастаться чистотой и красотой своих зданий. Хибарки бедноты выстроились угрюмо в ряд, перемешавшись с лавчонками, пагодами и кабаками. Вертикальные вывески с таинственными буквами, похожие на ребусы, кричат о том, что здесь живет мебельщик, тут — старьевщик, там— харчевня, рядом — лавка гробовщика, а напротив— шумный кабак.
Вечером освещены бывают только кабаки. Опоясавшись двойным, тройным ожерельем огромных круглых фонарей из рыбьих пузырей, кабаки бросают щедрыми горстями в настороженную тишину южной ночи хриплые крики пьяных, удары цимбалов, треск барабанов и монотонное жужжание китайских флейт. А вблизи, под деревьями, под воротами, лежат рядами кули. Они переплелись ногами, укрылись лохмотьями и крепко спят, ожидая портового гудка, который разбудит их для нового дня нечеловеческого труда.
Рядом с хибарками и кабаками Шолона раскинулся другой город, подобный которому нельзя найти нигде на земном шаре. Это водяной Шолон. В бесчисленных заливах и на каналах столько джонок и лодок, что с одного берега на другой можно перебраться легко, как по крепкому мосту. Днем — это речные и морские суда, а ночью — плавучие дома, второй таинственный город на грязной воде каналов. С джонок несется писк ребят, хрюканье свиней, крики домашней птицы. Здесь, на судне, все хозяйство. А по берегам растянуты для просушки на бамбуковых рамах рыбацкие сети.
Шолон ненавидит Сайгон жгучей, непримиримей ненавистью. Недаром длинные морды орудий Сайгонской цитадели всегда повернуты в сторону Шолона. И, если европеец не из бедноты, не из рабочих, не из матросов, которые чувствуют себя здесь как дома, а из купцов, фабрикантов, банкиров или даже чиновников, то лучше ему не задерживаться вечером в предместьи. Он может сгинуть, исчезнуть бесследно, и даже трупа его не найдет сайгонская полиция.
Таков Шолон — ненавидящий богачей и европейцев, бочка пороха, ждущая только искры, чтобы загрохотать ужасным взрывом мятежа и восстания…