Глава XVI

РАСПЛАТА

Верховный жрец Куманос, произнося заклинание, опустил руки и повернулся спиной к толпе, не предпринимая больше попыток поторопить или направить движение колесниц.

С мрачной уверенностью Конан пришел к мысли, что, говоря о жертве, жрец имел в виду Оджару — целый город и всех его жителей, которым суждено было быть сожженными неизвестной силой. Этой же силой семь веков назад был стерт с лица земли могучий Иб. Конан сжал уже рукоять ножа, чтобы воочию убедиться, есть ли у этого жреца сердце, но понял, что убийство будет бессмысленным. Куманос сделал свое черное дело: части идола продолжали двигаться навстречу друг другу, влекомые ничего не слышащими и не обращающими ни на что внимания полусгоревшими фанатиками. Металлические истуканы медленно, но верно подтягивались к центру площади. И там вместо мерцающего силуэта возникло огненное дерево с оскалившимися плодами. Это спускался на землю бог Сарка и бесчисленных мертвых городов, всемогущий Вотанта, воплотившийся в образе Древа Тысячи Пастей.

Сотканный из огненных вихрей, его ствол быстро разрастался. Словно огненные щупальца, тянулись в стороны толстые ветки. Их было не шесть, как на статуе, а намного больше. Множество огненных шаров оскалились на толпу. Оторвавшись от ужасного зрелища, один из мятежных храмовых воинов преградил путь одной из колесниц и хриплым голосом приказал несчастным, двигавшим ее, остановиться.

Не успел он закончить фразу, как от огненного дерева метнулась к нему сверкающая молния. Тело воина вспыхнуло, как спичка. Через несколько мгновений от юного героя осталась лишь горсть пепла на камнях. Мощь Вотанты сожгла его, как сжигает мотылька пламя горящей свечи. Двое товарищей погибшего бесстрашно шагнули вперед. Уворачиваясь от огненных вихрей, они подошли почти к самому дереву, криками и знаками приказывая всем трем колесницам остановиться. Видимо, смельчаки слишком близко подошли к огненному стволу: неожиданно воздух вокруг них вспыхнул ярким пламенем. Испепеленные огнем, воины разделили судьбу своего товарища, а их мечи и щиты лужами расплавленного металла растеклись по камням, которыми была вымощена площадь.

Оставшиеся в живых воины, потрясенные гибелью своих товарищей, застыли на месте. Лишь Конан нашел в себе силы броситься навстречу опасности. Одетый в черный плащ с капюшоном, он являл собой зловещую внушительную фигуру. Но мало кто обратил на него внимание, до тех пор пока киммериец резким движением не отбросил полу плаща. Под плащом были скрыты сверкающие золотые доспехи: нагрудник, шлем с забралом, золотые пластины, прикрывающие ноги и руки, — последнее сокровище Пронатоса или другого, еще более древнего воина, найденное Конаном в тайнике трюма Каменного Корабля. Это облачение притянуло к себе множество взглядов, когда Конан прошел вперед, встав рядом с дымящимися останками погибших храмовых воинов. Затаив дыхание толпа следила за тем, как, достав свой тяжелый нож, прохрипев проклятие, он двинулся по направлению к сверкающему чудовищу.

Нож Конана с потертой рукояткой, со ржавчиной, кое-где тронувшей лезвие, был все же еще грозным оружием, годным для битвы с любым противником. Но он оказался не лучшим приспособлением для борьбы с огнедышащим бичом. Конан почувствовал, как раскаляется клинок, начиная светиться красным светом. Нестерпимо нагрелась рукоятка. Не в силах больше держать в руках раскаленное оружие, Конан размахнулся и метнул тяжелый нож в дьявольское дерево. Оружие не долетело до цели, расплавившись в воздухе. Жидкий металл так и не пролился на землю, испарившись в воздухе, словно капли воды, брызнувшие на кузнечную печь.

Ни одно живое существо не могло долго выдержать такую жару, однако золотые доспехи спасали Конана. Эта церемониальная, богато украшенная броня не выдержала бы и одного удара копья, пущенного сильной рукой, но сейчас золото защищало киммерийца от яростной энергии огнедышащего бога. Опустив забрало, Конан осматривался вокруг в поисках хоть какого-нибудь оружия. Легкое движение за спиной привлекло внимание Конана. Резко развернувшись на месте, киммериец увидел Куманоса. Еще несколько мгновений назад жрец, несомненно, подкрадывался к нему, держа в руках длинный меч, который сейчас со звоном упал на каменные плиты мостовой. Отличный клинок из стали и бронзы с позолоченной рукояткой. У Конана не было времени гадать, откуда взялся клинок в руках у Куманоса и почему он выпустил его из рук, вместо того чтобы потренироваться в мастерстве мясника на безоружном Конане. Саркадиец стоял прижав одну руку к груди, на его лице отразилось чувство страха и изумления — эмоции, которых Конан никогда не замечал за Куманосом. Второй рукой жрец теребил шнурок на шее, с которого исчез таинственный амулет.

Подняв невесть откуда взявшийся меч, Конан с сомнением посмотрел на Куманоса. Киммериец подумал, что, во избежание новых неожиданных выходок жреца, стоило бы снести ему голову, не обращая внимания на то, что тот безоружен. Лишь необходимость срочно повернуться навстречу более страшному врагу оторвала Конана от этих мыслей.

Меч пришелся как нельзя кстати. Бронзовый клинок не плавился в бушующем огне, а золотая рукоятка, не становясь горячей, позволяла Конану не бросить оружие. Теперь оставалось выяснить, молено ли поразить этим мечом огненное дерево. Конан ринулся вперед и, размахнувшись изо всех сил, обрушил клинок на огнедышащий ствол.

Нельзя сказать, что результат был впечатляющим. Меч прошел сквозь столб огня, почти не встретив сопротивления. Правда, над головой Конана раздался пронзительный свист — это взвыли не то от боли, не то от ярости дьявольские плоды на ветвях дерева. Оскаленные пасти развернулись к Конану, изрытая струи огня. Увернувшись от них, киммериец ловкими ударами меча снес несколько огнедышащих шаров. Дерево изогнулось и вздрогнуло словно от боли. Хотя не было похоже, что оно умирает, стало понятно, что непрекращающийся град ударов мечом причиняет ему сильные страдания или по крайней мере отвлекает от черного дела.

Однако сближающиеся части идола, между которыми не было теперь и дюжины шагов, продолжали питать энергией огненного монстра. Дерево росло ввысь и увеличивалось в диаметре. В это время некоторые оджарцы, в основном храмовые воины, вмешались в сражение. У них не было под ходящих доспехов, позволявших приблизиться к огненному столбу, поэтому, боясь разделить участь сгоревших товарищей, они принялись отталкивать рабочих, кативших колесницы, прочь от канатов. Краем глаза Конан заметил группу подростков с Эзрелем во главе, швыряющих булыжники в последних фанатиков, оставшихся около колесниц.

Заставить их бросить свою работу оказалось нелегким делом. Части идола сами излучали жар и яркий свет. Колесницы под ними уже начали дымиться, краска, покрывавшая борта платформ, пошла пузырями. Те, кто пытался схватить обезумевших фанатиков, сами рисковали обгореть или ослепнуть от невероятной жары.

Конан почувствовал, что запоздалая борьба будет бессмысленной. Даже не влекомые усилиями людей, даже оставшись без колес, три металлических монолита сольются воедино, притягиваемые силой Вотанты. Его собственное сражение с Древом Тысячи Пастей тоже оказалось безнадежным делом. Ствол продолжал увеличиваться в размерах, а новые ветви со смертоносными плодами появлялись все выше и выше, так что Конан не мог достать их мечом. Все больше сил тратил Конан на то, чтобы отбить огненные стрелы, летевшие в него с ветвей. Жар проникал даже сквозь золото доспехов. Клинок раскалился докрасна. В какой-то миг Конан понял, что медленно, но верно, шаг за шагом, отступает. Словно почувствовав его слабость, оскаленные плоды удвоили лившийся на него поток пламени. Языки пламени проникли между пластинами золотых доспехов, уничтожив кожаные крепления между ними. Сначала Конан даже не заметил, что доспехи стали рассыпаться прямо у него на плечах. Нестерпимая боль, внезапно настигшая его, заставила его рухнуть на землю и откатиться от огненного дерева. Но чудовище не собиралось так легко отпускать свою добычу. Языки пламени продолжали кружиться вокруг киммерийца, который, сжав зубы, уже мысленно прощался с жизнью.

Неожиданно все кончилось. Атака огненного дерева внезапно прекратилась. И над площадью пронеслась волна восторженных победных криков. Подняв голову, Конан увидел, что у самых корней в ствол дерева воткнулся длинный металлический стержень — наконечник большого копья, из-под которого, словно кровь из раны, билась о землю струя жидкого пламени. Само же дерево, корчась и извиваясь, становилось все менее ярким и все более расплывчатым. Конан поискал взглядом того, кто метнул спасительное копье. Неясные подозрения заставили его обернуться и посмотреть на бронзовую статую Садиты. Его бросило в холодный пот, когда он увидел, что богиня стоит без копья, подняв руку словно в приветственном жесте.

Дело продвигалось к своему концу. Огненное дерево, постепенно бледнея, растворилось в воздухе, как мираж в пустыне. Все три колесницы одновременно вспыхнули ярким пламенем. Вместе с ними сгорели несчастные фанатики, которые до последней минуты своей жизни исполняли божественную волю. Металлические истуканы рухнули сквозь прогоревшие доски на камни мостовой.

Только теперь Конан почувствовал, что на нем продолжают тлеть остатки одежды, и сорвал с себя дымящиеся лохмотья. Африандра накинула ему на плечи плащ своего отца.

— Твои предвидения были верны, — хриплым голосом сказал ей Конан. — К счастью, золотые доспехи и вправду защитили меня, а колдовское пламя утратило свою силу вместе со смертью огненного бога. Смотри, ожогов как не бывало.

Конан поискал глазами Куманоса и увидел, что жрец со слезами на глазах стоит на коленях перед мечом, с помощью которого Конан сражался с Древом Тысячи Пастей.

— Меч Онотимантоса, — задумчиво произнес он, теребя кожаный шнурок на шее. — Он снова такой, каким был семьсот лет назад… А я… моя душа… — Слезы ручьем хлынули из его глаз. Повернувшись к статуе Садиты, жрец надрывно застонал и, всхлипывая, закрыл лицо ругами.

— Да, сегодня многие заклятья и заклинания потеряли свою силу, — сказал Конан. Не ответив ему, Африандра наклонилась к рыдающему жрецу, желая успокоить его.

— Свершилось чудо! — раздался низкий и сильный голос королевы Регулы. — В этот славный незабываемый день наша богиня продемонстрировала свою силу и участие в судьбе нашего города, защитив его от смертельной опасности.

— По-моему, она просто хорошенько огрела копьем своего суженого, — усмехнувшись, бросил Конан.

Верховная жрица согласно кивнула головой:

— Садита реализовала священное право женщины на выбор своей судьбы. Но, делая это, она освободила своих верных подданных от жестокого чужеземного ига.

— Я думаю, что иго Вотанты было бы и вправду тяжелым, но недолгим, — сказав это, Конан взглянул на статую богини. — Значит, идол Садиты собственноручно метнул копье.

— Несомненно, — заверила его королева, — сама я была лишена счастья лицезреть это, но сотни горожан, свидетели этого величественного зрелища, смогут рассказать об этом событии потомкам.

— Значит, так тому и быть, — кивнул Конан в знак согласия, — В любом случае многое во всей этой истории объясняется божественным вмешательством. Например, таинственное появление клинка, которым я сражался с Вотантой. — Наклонившись, Конан поднял оружие, которое Куманос называл Мечом Онотимантоса.

— Твоя судьба с тех пор, как ты появился в нашем городе, тоже оказалась под покровительством богини, — вступил в разговор Семиархос. — Варвар-еретик, изгнанный из города, превратился в величественного воина в сверкающих золотых доспехах. Кстати, где, в каких странствиях по пустыне ты нашел эту броню?

— Мне помог счастливый случай, а может быть, и воля вашей богини. Это последнее из сокровищ Каменного Корабля. Я нашел его и то, что осталось от экспедиции твоего дяди. Но эти доспехи оказались там единственной стоящей вещью. Все остальные сокровища исчезли. Чтобы доказать истинность своей находки, я решил принести эти доспехи в город. Штука дорогая, а в нормальном бою толку от нее мало. Боюсь вот только, попортило ее это огненное чудовище…

— Это неважно. Такой клад, несомненно, должен принадлежать тому, кто его нашел. Но если ты согласишься продать мне эти доспехи как древнюю реликвию, я заплачу достойную цену.

— Конечно, но не забывайте и о божественном провидении, пославшем нам в этот миг древние магические предметы — золотые доспехи и золотой меч, — прервала короля Регула. — Затерянные в веках броня и клинок соединились сегодня здесь, чтобы защитить нас. И чьими руками! Это тот изгнанный, отлученный от храма чужеземец…

— Я вовсе не напрашивался на скандал и не преступал ваших законов, — вдруг заявил Конан, — но я готов выслушать и принять извинения за обиду и оскорбления, нанесенные мне в вашем городе.

— Как человек, я готова извиниться перед тобой, — ответила Регула. — Но принести извинения от имени храма я не могу. То, что произошло, было выражением воли Садиты, где всем нам, смертным, отводилась лишь роль исполнителей. — Регула одернула свою королевскую тунику. — А мои слова относились лишь к тому, насколько всепрощающей может быть божественная воля и как таинственны и неожиданны для смертных оказываются результаты направляемых ею действий.

— Дорогая, — чисто по-человечески запротестовал Семиархос, — оставь же хоть долю похвал храброму воину с севера. Если он и был всего лишь инструментом для выражения воли Садиты, то, надо признать, она вряд ли могла найти лучшего исполнителя. И думаю, что мы, смертные приверженцы нашей богини на этой земле, должны по-земному щедро отблагодарить героя.

— Безусловно, — согласилась королева, задумчиво окидывая взглядом киммерийца. — Его пример храбрости и боевого духа и готовности пожертвовать собой может быть весьма поучителен для наших граждан. И если этот пришелец научится вести себя подобающим образом в присутствии королевской семьи, а также усвоит хотя бы основные догматы нашей веры, — я полагаю, он сможет занять в нашем городе высокое положение и, кто знает, быть может, даже заменить в глазах горожан ушедшего Зануса. — Регула взглянула на принцессу. — Да, да, вполне возможно, он поднимется действительно очень-очень высоко…

— Благодарю вас, правители Оджары, — с достоинством сказал Конан, — но я все равно собираюсь уехать из вашего города.

Конан бросил взгляд на Африандру. Она стояла на коленях рядом с Куманосом, обнимала его за вздрагивающие в беззвучных рыданиях плечи и вытирала льющиеся по его щекам слезы.

Затем, обернувшись к толпе горожан, полукругом обступивших королевскую чету и доблестного воина, Конан обратился ко всем присутствующим:

— Я задержусь в Оджаре, чтобы помочь вам избавиться от этих зловещих истуканов, которых я по незнанию помог привезти в ваш город. — Он махнул рукой в сторону все еще светящихся зеленым светом частей идола. — Эту мерзость нужно увезти далеко в пустыню, поглубже закопать. При этом важно сделать так, чтобы ни ваш, ни какой-либо другой город или оазис не оказались в центре их смертоносного воздействия.

В любом случае вы можете рассчитывать на мою помощь до прихода северных караванов. Тогда, получив вознаграждение за доспехи и древний меч, который может стать прекрасным оружием для вашей богини вместо расплавившегося копья, я с чистой совестью могу отправиться, как и собирался, в Шадизар с большим и надежным караваном.