Глава 4

Остывший след

Дом располагался в кооперативе для богачей в когда-то бедноватом предместье Посадовка. Когда-то, но не сейчас! Сейчас Посадовка стала излюбленным местом поселения денежных мешков — тут тебе и лес, и речушка с песчаным дном, и прекрасная экология вдали от задымленного города.

Охранник при въезде спросил, к кому он, и проверил в журнале. После чего кивнул и нажал на кнопку. Шлагбаум поднялся, и Шибаев въехал на территорию «Октавии» — так назывался кооператив. Он двинулся по выложенной серой плиткой дорожке к крыльцу дома. Дверь отворилась, и на пороге появилась Елена Федоровна. Шибаев поднялся по лестнице, она шагнула навстречу.

— Добрый день, господин Шибаев. Спасибо, что приехали. — В ее голосе он уловил сомнение — похоже, она не была уверена, что увидит его еще раз. Или сомневалась в правильности собственного решения.

— Доброе утро, Елена Федоровна. Можно? Александр. — Не удержался и добавил: — Я не опоздал? — Она все больше напоминала ему школьную учительницу.

— Вы приехали вовремя, Александр. Прошу вас!

Они вошли в просторный холл, почти пустой, если не считать круглого столика с фаянсовой вазой посередине, из которой торчал сухой бесцветный букет. Пол — серый мрамор; деревянные темно-коричневые панели; светло-серые обои и низкая люстра на черной цепи, стилизованная под старину, — с лампочками-свечами. Пустовато, холодно, стильно. В воздухе был разлит сильный запах каких-то цветов.

— Может, кофе? Или чаю?

— Спасибо, возможно, позже. Я могу осмотреть спальню вашей сестры?

— Да, конечно. Прошу вас! — Она пошла вперед, Шибаев последовал за ней.

Большая комната была убрана в розовых тонах: розовые обои, розовый коврик у кровати, розовый абажур торшера; на кровати — тяжелое атласное покрывало с рюшами, тоже розовое. Масса игрушек — пушистых котиков, тигров и медвежат; масса безделушек на туалетном столике: фарфоровые зверушки, расписные ларцы, понатыканные всюду букетики сухих цветов. Несколько фотографий хозяйки в цветных рамочках: в купальном костюме на пляже, в вечернем платье у елки, за столиком кафе. Красивая блондинка с тонкими чертами лица. Он попытался найти в ней сходство с той, другой Ингой, но не нашел и с удивлением почувствовал странную пустоту. Как будто все Инги похожи одна на другую. Та, первая, «оригинальная» Инга жива-здорова… Он невольно вздохнул.

Интерьер спальни довершали две невыразительные картины с цветами и ангелочками. Спальня погибшей женщины была похожа на комнату незрелой девочки-подростка, причем прошлого века. Зловещим диссонансом смотрелось черное покрывало, наброшенное на зеркало.

— Где вы обнаружили куклу? — спросил Шибаев.

— Здесь, — женщина отбросила покрывало и приподняла простыню. — Между матрацами. Здесь их два.

Шибаев приподнял верхний. Там было пусто. Он заметил красное пятнышко на нижнем и спросил:

— Кукла лежала тут завернутая или это вы ее?

— Она лежала незавернутая. Я не хотела к ней прикасаться, принесла салфетку и… взяла.

Это объясняло красное пятнышко — видимо, то был след от нарисованного сердца. Значит, вот здесь она и лежала. Новенькая тряпичная кукла, на которой еще не полностью высохла краска, утыканная булавками.

— Где сейчас ваш зять? — спросил Шибаев, опуская матрац.

— В Зареченске.

— Он знает, что вы обратились ко мне?

Ему показалось, что она колеблется. Лгать она не умела.

— Нет, — сказала, наконец. — У меня не было возможности обсудить это с Володей… Но он не будет против, ему все равно. Он живет в собственном мире. Он бы только посмеялся.

— Как его зовут? Мне нужно полное имя.

— Борисенко Владимир Андреевич.

— Понятно. Где хранилось снотворное, которое принимала ваша сестра?

— В ящичке туалетного столика, его забрали во время… осмотра. — Она не сумела выговорить «обыск». — Гербутон, кажется.

Шибаев выдвинул ящичек, там было всякое мелкое барахло: косметика, украшения, щетки для волос, упаковка риколы — таблеток от кашля.

— Где стоит пианино?

— В гостиной. Идемте, я покажу.

Гостиная оказалась большой комнатой в неожиданно контрастных бело-зеленых тонах. Перед глазами Шибаева возникла картинка «витаминного» салата имени Алика Дрючина: зеленый лучок, кинза, огурчик со сметаной и вегетой. Он даже невольно сглотнул. Плитка на полу — крупные бело-зеленые ромбы, задернутые зеленые шторы, что создавало в гостиной «подводный» полумрак; зеленые с золотом абажуры торшеров — их тут было три, массивный кожаный диван и два кресла — тоже зеленые; с десяток подушечек разных оттенков зелени; журнальный столик с малахитовой столешницей, на нем — ваза тонкого стекла, четырехугольная, похожая на лабораторную посуду. Обстановка вызывала ощущение холода, тем более что ковра на полу не было. Только яркие бело-зеленые квадраты, на вид очень скользкие.

— Работа известного дизайнера, — заметила Елена Федоровна. — Я всегда здесь мерзну. Инге нравилось… — Шибаев снова вздрогнул при звуке знакомого имени. — Она говорила, как в поле или в лесу. Вот она!

Шибаев невольно оглянулся, ожидая бог знает чего. Но Елена Федоровна имела в виду портрет над пианино.

— Это Инга. Работы Пенского.

Шибаев впился взглядом в женщину на портрете, снова невольно пытаясь найти сходство с той, другой Ингой, но с облегчением понял, что сходства между ними и тут нет — это была чужая женщина, с чужим лицом, с чужими длинными волосами. Кто такой Пенский, он не знал, но спрашивать не стал.

Пианино, вопреки ожиданиям, было рыжее, а не зеленое — единственное здесь теплое пятно. Равно как и обтянутый рыжим бархатом табурет. Наверху стояла большая фотография в серебряной рамке: смеющиеся мужчина и женщина с лыжами на фоне заснеженных гор. Женщина с портрета. По стеклу веером разбегались трещинки…

— Крышка пианино была закрыта? — спросил он.

— Открыта. Я закрыла, а потом только сообразила, что не нужно было…

— Какая была музыка?

— Простите?

— Мелодия. Что-нибудь знакомое?

— Понятия не имею, Инга не говорила.

— Ваша сестра играла?

— Изредка. Она окончила музыкальную школу.

Шибаев стоял на пороге, рассматривая гостиную.

— Что-нибудь было не так, когда вы пришли?

— Фотография лежала на полу… — Она кивнула на фотографию в серебряной рамочке. — Изображением вниз.

— Это ваша сестра с мужем?

— Да. Восемь лет назад. Они тогда много ездили.

— Можно взглянуть?

— Да, да, конечно.

Он взял фотографию. Потрогал трещины на стекле.

— Я поменяю… — проговорила Елена Федоровна. — Руки не дошли.

— Инга жаловалась на мужа?

— Я понимаю, о чем вы. Я уверена, что фотография упала случайно. Она не жаловалась на Володю. Они давно потеряли друг к дружке интерес…

— Вы не могли бы раздернуть шторы? — вдруг сказал Шибаев.

Она, похоже, не удивилась. Подошла к окну и потянула за толстый витой шнур. Шторы, качнувшись, разошлись в стороны, и в комнату заглянуло солнце.

— Что это? — Шибаев указал на большое едва заметное мутноватое пятно посреди комнаты.

— Там была разлита вода, я забыла упомянуть. Когда я пришла, она почти высохла. Ваза лежала на полу, и цветы… тоже. Три белые лилии.

— Ваза… эта?

— Да. Видимо, Инга опрокинула ее ночью. Или… — она запнулась.

Шибаев взял вазу. Она была целой.

— Где она лежала?

— Около столика, вот здесь. Удивительно, что она не разбилась, стекло очень тонкое.

— Вы предполагаете, что ваша сестра услышала ночью музыку и пошла посмотреть. Опрокинула вазу, потом сбросила фотографию… случайно.

— Я думаю, она упала — поскользнулась, когда разлилась вода.

— Почему вы так думаете?

— Ее ночная сорочка была влажной.

— То есть она вернулась в спальню и сразу легла, не переодевшись?

Елена Федоровна пожала плечами.

— Должно быть. Она была напугана. Позвонила мне, попросила приехать, а я сказала, что приеду утром. Кроме того… — Елена Федоровна замялась. — Она пила вино, в спальне были пустая бутылка и бокал. Их тоже забрали… из полиции.

— Во сколько она вам звонила?

— В два тридцать пять, я посмотрела на часы.

Шибаев проверил окна и двери и не нашел никаких следов взлома. Спросил про подруг Инги. Елена Федоровна была знакома лишь с одной, той, что в прошлом году встречала с ними Новый год.

— Она косметолог, сунула мне свою карточку. Сказала, что сделает из меня… куколку, — женщина угрюмо усмехнулась. — Удивительно бесцеремонная особа. Я оставила карточку в прихожей, там есть ваза для всякой дребедени. Думаю, она все еще там.

Бизнес-карточка действительно оказалась там. «Светлана Решетникова. Мастер-визажист и косметолог. Европейский стандарт и методики», — прочитал Шибаев. Там же был указан номер мобильного телефона.

— Вы позволите?

— Конечно, берите.

— Мне также нужны координаты домработницы. А кто убирает сейчас?

— Это в моей записной книжке, сейчас найду. Никто не убирает. Я приходила раз в неделю, прибиралась на кухне и здесь. Иногда в спальне. Комнаты для гостей и кабинет Володи закрыты, там никто с тех пор не убирал. Чужих здесь нет.

Она продиктовала Шибаеву имя и номер мобильного телефона уволенной девушки. Он старательно записал на листке, любезно вырванном ею из записной книжки: «Виктория Зубарь, домработница, моб. Тел…»

На том и откланялся.

Елена Федоровна вышла на крыльцо проводить.

— Держите меня в курсе, а то я… совсем… Спать перестала, все думаю… Может, я все себе придумала, может, все ерунда, и эта кукла тоже. Казню себя, что не приехала сразу. Понимаете, я хочу знать наверняка.

Было заметно, что эти слова дались ей с трудом, она не привыкла быть слабой. Она смотрела на Шибаева измученными глазами. Он не удержался, протянул руку и слегка сжал ее плечо, подбадривая и утешая. Она все больше напоминала ему школьную учительницу из командиров — бескомпромиссных, жестких, боящихся дать слабину и давящих в себе малейший зародыш неуверенности и сомнения.

Когда он уже садился в машину, она вдруг сказала с крыльца:

— Я совсем забыла про кофе, может…

— Спасибо. В другой раз, — ответил Шибаев…