Глава 27. Знакомство

Съехав с дороги, они притаились в кустах у въезда в кооператив «Радуга» и погасили огни. Часы показывали без четверти час.

— Кофе будете? — спросил Добродеев.

— Растворимый? — спросил Монах.

— Ну.

— А пожевать?

— Котлету хочешь?

— Ты взял с собой котлеты? — поразился Монах. — За что я тебя люблю, Лео, так это за основательность. Я бы ни за что не додумался. Эрик, хочешь котлету?

Эрик не ответил. Скорчившись на заднем сиденье, он прилип к планшету.

— А кто готовил?

— Сам.

— А где лучшая половина?

— У мамы.

— Шикарная котлета. Ты открылся мне с новой стороны, Лео. Не понимаю, зачем тебе жена.

— Я тоже иногда не понимаю, — сказал Добродеев.

— То-то. А меня все время пристраиваешь, — попенял ему Монах.

Они ели котлеты и запивали кофе. Добродеев все время посматривал на часы.

— Опаздывает, — сказал наконец. — Двадцать минут второго. Вдруг там что-то случилось?

— Самое неприятное, что могло случиться, уже случилось. Придет.

Они оглянулись на Эрика — тот проворно бегал пальцами по клавиатуре.

— Вслепую, в темноте почти, — с уважением сказал Добродеев. — Цифровое поколение.

Некоторое время они наблюдали за Эриком, о чем тот ни в малейшей мере не подозревал. Оба вздрогнули, когда в окно затарабанили.

— Татка! — Добродеев распахнул дверцу.

— Привет! — сказала Татка. — Я не сразу вас нашла. Шухер, ты здесь?

— Здесь. Садись к нему, поговорим, — скомандовал Монах.

Татка неловко влезла в машину. Обняла Эрика, прижалась, замерла, приговаривая:

— Шухер, миленький, родненький, ты даже не представляешь… я не верила, понимаешь? — Она вдруг расплакалась. — Все время вспоминала про ребят, лежу, думаю, не верила, что выскочу! Дихлофос, Мекс, Визард… Ты ответил, это просто чудо, я уже не знала, куда кидаться, никого нет, понимаешь? Никого! Она сдаст меня обратно! Она меня ненавидит! Я там подохну, во второй раз я не выдержу. Если бы нашлась мама… Если бы только нашлась мама!

— Таня, нам нужно поговорить, — вмешался наконец Монах. — У нас немного времени…

Татка оторвалась от Эрика, вытерла слезы:

— Да, я понимаю. Вы друзья Эрика… я видела сайт, Олег Монахов, путешественник, экстрасенс, не бывает безвыходных ситуаций… все такое.

— Это я, — скромно сказал Монах. — А это мой друг, известный журналист Лео Глюк. У нас есть вопросы, Таня.

— Татка… пожалуйста.

— Леша, мы можем отъехать подальше и включить свет? А то в темноте как-то неуютно. — Ему хотелось рассмотреть девушку.

Добродеев повернул ключ в замке зажигания, машина вздрогнула и медленно покатилась. Монах вытащил из кармана диктофон.

— Откуда доступ к компьютеру?

— Сначала из интернет-кафе, а теперь Паша дает.

— Павел Терехин? Муж Веры? Она знает?

— Еще чего! Не знает, конечно. Я ночью влезаю к нему через окно.

— Он не скажет ей?

— Нет. Он нормальный.

— Память не вернулась?

Татка хмыкнула:

— Если бы вернулась, свалил бы куда подальше из этого гадюшника. Дом с привидениями!

— Почему?

— Почему свалил или почему с привидениями?

— Да, — сказал Монах.

— Пусто потому что, никого нет, пустой дом, одна Ленка. Подкрадывается, входит без стука, сует таблетку, стоит над душой, подглядывает. Хуже привидения. Я бы на его месте свалила. Верка злая, всех ненавидит, вся в мамашу.

— Ты ее помнишь?

— Тетю Тамару? Еще как помню. — Татка поежилась. — Папа вернулся к ним, чтобы у меня была семья. Мужики не врубаются ни черта…

— Она обижала тебя?

— Она меня не била, если вы об этом. Она смотрела на меня как… как… змея! Взгляд как молоток, все время я с дыркой от молотка… вот здесь! — Она шлепнула себя ладонью по лбу. — Или в затылке. Как у стенки, и сейчас выстрел! Мне кусок в горло не лез… А папа… — Она запнулась. — А папа ничего не видел. Он рассказывал про маму… у меня была кукла, мама купила прямо на улице, Славочка, любимая… они ее выбросили. Мы с папой танцевали вальс… он говорил, из старого кино, «Доктор Живаго»… Ля-ля-ля-ля! — напела она. — Так и кажется, что березы кружатся… белые стволы, зеленые ветки… мамин любимый вальс. И сирень посадили, персидскую, она сейчас цветет, запах до неба…

— Ты ее боялась?

— Боялась, конечно. Пока была маленькая, пикнуть боялась, а потом… делала назло. Браслет сперла… потом, когда папы уже не было. — Татка угрюмо усмехается, сжимает кулаки. — И выбросила. Растоптала и выбросила. Потом подобрала и спихнула, бабки всегда нужны. Они с Веркой обсуждали мою маму, я подслушала… уродка, никакая, неинтересная… Я хотела им дом поджечь! Она считалась красавицей, здоровенная корова! Вся в золоте, прикид до пят, любила макси, бордовое и синее. Волосы распущенные, длинные… ведьма! Гостей любила, лыбится, вся в золоте, они руки ей целуют, дядя Витя чуть не облизывает…

— Дядя Витя?

— Друг дома. Сначала дружил с отцом, потом с ней. Мразь! Господи, носит же земля! — Она всхлипнула. — Приходил недавно, сунулся ко мне…

— Это ты его поцарапала? — спросил Монах.

— Я, — не сразу ответила Татка. — Он отвез меня в дурку, врал, что вернемся, я в чем была, даже телефон не дали… Руки распустил, сволочь! А я, дура, далась… Я ночью лежала и представляла, как я его убью!

— Он тебя изнасиловал?

Добродеев кашлянул и тронул Монаха за локоть. Татка молчала. Машина стояла под деревьями, невидимая. Луна спряталась за тучу; похоже, менялась погода. Ночь была, хоть глаз выколи.

— Что за человек Паша? — перевел разговор Монах.

— Паша хороший. Он расспрашивает про них с Верой… он себя не помнит.

— Ты знала его раньше?

Татка хмыкает:

— Ну как… знала. Сейчас он другой человек.

— В каком смысле?

— Без памяти. — Она пожала плечами. — И весь покореженный.

— Хочешь кофе?

— Хочу! Мне не дают кофе.

Они смотрят, как она пьет кофе.

— Мы знаем, что последние семь лет ты находилась в психиатрической лечебнице.

— Да.

— После того, как убила своего друга?

— Да.

— Почему ты его убила?

— Я застала его в постели с бабой… ну и… — Она снова пожимает плечами.

— Ты ее знала?

— Знала. Она танцевала в «Белой сове», в ночном клубе… Зойка Кулик.

— Понятно. Кстати, теперь можно познакомиться, — сказал Монах, протягивая руку Татке. Она протянула в ответ свою.

— Олег Монахов. Можно Монах. — Он удерживал ее холодную руку в своей горячей лапе, прищурясь, пытался рассмотреть ее в тусклом свете. — Да ты никак дрожишь! Замерзла?

— Нет, просто… — выговорила она и замолчала.

— Успокойся, мы здесь, чтобы помочь, поняла? — Он сжал ее руку. — Мы свои, не бойся. Ну-ка, посмотри мне в глаза. Ты мне веришь?

Татка взглянула на него в упор и отвела взгляд.

— Вы друзья Шухера… — пробормотала. — Верю. — Уверенности в ее голосе не было. Порыв прошел, Татка словно угасла; в глазах блестели слезы.

— Смотри сюда! — Кряхтя, изогнувшись, Монах с трудом вытащил из кармана серебряную монетку, завертел в пальцах. — На монету. Я спрашиваю, ты отвечаешь. У тебя с Визардом было свидание?

Татка зачарованно уставилась на мелькающую монетку; молчала. Добродееву показалось, она сейчас уснет. Потом сказала:

— Нет, сама пришла.

— Почему?

— Просто пришла. Смылась… они меня запирали…

— Как ты вошла?

— Вошла…

— У тебя был ключ?

— Был. Я просто вошла.

— Дверь была заперта?

— Не знаю.

— Откуда нож?

— Лежал на столе… наверное. Я вошла, Зойка закричала.

— Чей нож?

— Не знаю…

— Визарда?

— Не знаю. Наверное.

— Ты была пьяна? Откуда?

— Я не помню. Да. Взяла в забегаловке по дороге.

— Ты вошла, женщина закричала… что было потом?

— Не помню… он лежал на полу… много крови… я держала нож… вся в крови… — Голос у нее был монотонный и плоский; говорила она медленно, без выражения, делая длинные паузы между фразами. — Я кричала…

— Что кричала?

— Не помню. Набежали…

— Кто?

— Не помню. Соседи. Там коммуналка, полно народу. Махаловка, крик, Зойка голая, верещит… Меня свинтили, ударили…

— Кто?

— Не помню… кто-то из них… кто прибежал. Я с копыт.

— Кто прибежал первый?

— Не помню. Мужик… какой-то. Амбал… боксер.

— Почему боксер?

— Нос такой и уши…

— Расплющенные?

— Да.

— Потом что было?

— Потом полиция, менты… Визард умер в больнице.

Наступила тишина. Монах убрал монетку в карман. Татка словно очнулась. Добродеев кашлянул, но промолчал. Монах щелкнул кнопкой диктофона.

— Хочешь котлету? — спросил Монах.

— Хочу! И еще кофе… можно?

— Можно. Леша!

Добродеев завозился с пакетами и термосом.

…Они смотрели, как она ест. Бледное невыразительное лицо; в расстегнутом вороте рубашки — тонкая шея и выпирающие ключицы; торчащие пряди коротких волос; руки с коротко остриженными ногтями…