Глава 29

Кунте казалось, что он постоянно раздражает Бинту. Нет, она ничего ему не говорила, но это читалось в ее взгляде, слышалось в тоне голоса… Кунта чувствовал, что ей что-то в нем не нравится. Хуже всего стало тогда, когда он украсил свою хижину тем, что выбрал для себя сам, без ее помощи. Как-то утром Бинта пришла подать ему завтрак – и чуть не обварила горячим кускусом, когда увидела на нем первое дундико, сшитое не ее руками. Кунта отдал за это дундико выделанную шкуру гиены. Теперь он разозлился и не стал ничего объяснять, хотя чувствовал, что мать обиделась.

С того утра он понял, что, принося ему еду, Бинта внимательно осматривает все в его хижине, выискивая то, к чему она не имеет отношения – стул, коврик, ведро, миску или горшок. Когда у Кунты появлялось что-то новое, цепкий взгляд Бинты сразу же это замечал. Кунта сидел, а мать осматривалась вокруг с тем безразличным видом, какой сын видел много раз, когда она находилась рядом с Оморо. Отец, как и сам Кунта, отлично знал, что Бинте не терпится отправиться к деревенскому колодцу и там громко пожаловаться подругам на свои страдания – все женщины мандинго поступали одинаково, когда были недовольны своими мужьями.

Как-то раз до появления матери с завтраком Кунта достал красивую плетеную корзину, которую подарила ему вдова Джинна М’баки. Он поставил корзину перед дверью хижины – мать наверняка споткнется о нее. Кунта вдруг понял, что вдова была чуть моложе Бинты. Когда Кунта еще пас коз со вторым кафо, ее муж ушел на охоту и так и не вернулся. Джинна жила рядом с Ньо Бото, которую Кунта часто навещал. Он часто виделся и с вдовой. Они продолжали болтать, даже когда Кунта стал старше. Кунту раздражали поддразнивания сверстников, которые видели в этом ценном подарке нечто двусмысленное. Бинта пришла, увидела корзину и сразу же узнала работу вдовы. От корзины она отпрянула, словно от ядовитого скорпиона, и не сразу взяла себя в руки.

Конечно, она ничего не сказала, но Кунта знал, что добился своего. Он больше не был ребенком, и Бинте следовало смириться с этим. Он чувствовал, что только сам может все изменить. Говорить с Оморо было бесполезно. Кунта знал, что никогда в жизни не спросит у отца, как заставить Бинту уважать сына так же, как она уважает мужа. Кунта хотел обсудить эту проблему с Ньо Бото, но потом вспомнил, как странно она повела себя после его возвращения, и отказался от этой идеи.

Поэтому Кунта решил поступить по-своему. Он больше не заходил в хижину Бинты, где провел большую часть своей жизни. А когда Бинта приносила ему еду, сидел молча. Она ставила пищу на коврик перед ним и уходила, не говоря ни слова и даже не глядя на сына. Кунта начал серьезно подумывать о том, чтобы по-другому организовать свое питание. Большинство новых мужчин по-прежнему питались у матерей, но некоторым готовили старшие сестры или невестки. Если Бинта будет вести себя еще хуже, твердил себе Кунта, придется искать другую женщину, которая станет готовить для него – может быть, ту самую вдову, которая подарила ему корзину. Можно было даже не спрашивать – она с радостью согласилась бы. И все же Кунта не хотел показывать, что подумывает об этом. Поэтому они с матерью продолжали встречаться во время трапез – и вести себя так, словно не видят друг друга.

Как-то утром, возвращаясь с ночного дежурства на полях земляных орехов, Кунта заметил на тропе впереди себя трех молодых людей примерно своего возраста. Он понял, что это странники из других мест. Кунта окликнул их, они повернулись, и он подбежал, чтобы поприветствовать их. Странники пришли из деревни Барра, что в сутках ходу от Джуффуре, и направлялись на поиски золота. Они принадлежали к племени фелуп, входившему в мандинго, но Кунте приходилось внимательно вслушиваться, чтобы понять их. Его язык был для них тоже не очень разборчив. Кунта вспомнил, как вместе с отцом ходил в новую деревню, где совсем не понимал многих гостей, хотя они жили всего в двух-трех днях ходу от Джуффуре.

Планы странников заинтересовали Кунту. Он подумал, что это может быть интересно и его друзьям, поэтому пригласил молодых людей задержаться в их деревне на денек, прежде чем продолжить путь. Но они вежливо отклонили предложение, сказав, что должны добраться до места, где копают золото, на третий день пути.

– Почему бы тебе не пойти с нами? – спросил один из них.

Кунта никогда не думал ни о чем подобном. Он так опешил, что сразу же выпалил «нет». Он объяснил, что у него много работы на полях и есть другие обязанности. Молодые люди расстроились.

– Если передумаешь, присоединяйся к нам, – сказали они.

Опустившись на колени, они нарисовали на земле, где находятся прииски – примерно двое суток пути от Джуффуре. Об этом месте им рассказал отец одного из парней, странствующий музыкант.

Кунта проводил новых знакомцев до развилки тропы. Юноши направились мимо деревни, обернувшись, чтобы помахать ему. Кунта медленно пошел домой. Оказавшись в хижине, он лег на постель и погрузился в раздумья. Хотя он не сомкнул глаз всю ночь, спать ему не хотелось. Может быть, он мог бы отправиться за золотом, если бы кто-нибудь из друзей согласился обрабатывать его надел? Он точно знал, что друзья с удовольствием возьмут на себя охрану деревни – стоит лишь попросить. Он и сам с радостью сделал бы это для них.

А следующая мысль заставила Кунту подскочить на постели: ведь он теперь мужчина, значит, может взять с собой Ламина, как отец когда-то взял его самого. Целый час Кунта бродил по земляному полу своей хижины, не зная покоя. Позволит ли Оморо взять с собой Ламина – ведь тот еще мальчик и должен получить разрешение отца? Кунта был уже мужчиной, он мог просить о чем угодно, но что, если Оморо скажет «нет»? И что подумают трое его новых друзей, если он появится с младшим братом?

Думая об этом, Кунта сам удивился, почему он бродит по хижине и терзается раздумьями – ведь он хочет всего лишь порадовать Ламина. Когда он вернулся из ююо, они с Ламином перестали быть так близки, как раньше. Но Кунта знал, что их обоих это мучает. Им было хорошо вместе, пока Кунта не ушел. Теперь же он все время проводит с Суваду, который хвостиком ходит за старшим братом, как Ламин когда-то ходил за Кунтой, полный гордости и восхищения. Но Кунта чувствовал, что Ламин и сейчас относится к нему так же – он восхищается им еще больше, чем прежде. Просто между ними возникла пропасть – ведь Кунта стал мужчиной. Мужчины не тратят свое время на мальчиков. Даже если они с Ламином и хотят стать ближе, никто из них не может преодолеть эту пропасть – если только Кунта не возьмет Ламина с собой за золотом.

– Ламин хороший парень. Он хорошо воспитан и хорошо смотрит за моими козами, – так начал Кунта разговор с Оморо, потому что мужчины никогда не начинают разговора с того, о чем хотят сказать.

Оморо тоже это знал. Он медленно кивнул и ответил:

– Да, могу сказать, что это так.

Кунта максимально спокойно рассказал отцу о встрече с тремя новыми друзьями, которые пригласили его отправиться за золотом. Сделав глубокий вдох, он добавил:

– Думаю, Ламину могло бы понравиться такое путешествие.

Лицо Оморо не изменилось. Он помолчал, потом произнес:

– Путешествия полезны для мальчиков.

Кунта понял, что отец не собирается отказывать ему сразу же. Он чувствовал, что Оморо верит в него, но одновременно и тревожится. Отец никогда не проявлял чувства сильнее, чем следовало.

– Прошло много дождей с того дня, когда я странствовал в этих местах, – сказал Оморо так спокойно, словно они говорили о погоде. – Думаю, я и тропу эту уже не вспомню.

Кунта знал, что отец ничего не забывает. Он просто пытается припомнить, знакома ли ему дорога к золотому прииску.

Опустившись на колени, Кунта нарисовал тропу палочкой, словно знал ее всю жизнь. Он нарисовал кружочки деревень, расположенных возле тропы и на небольшом расстоянии от нее. Оморо тоже опустился на колени и, когда Кунта перестал рисовать, сказал:

– Я бы выбрал путь поближе к большинству деревень. Это будет дольше, но безопаснее.

Кунта кивнул, надеясь, что выглядит более уверенно, чем чувствует себя. Его поразила мысль о том, что, хотя трое друзей, которых он встретил, путешествуют вместе, они могут совершать ошибки. Он же пойдет с младшим братом, за которого придется отвечать. И никто не поможет ему, если что-то случится.

Кунта увидел, как Оморо обводит последнюю треть пути.

– В этом месте мало кто говорит на мандинго.

Кунта вспомнил уроки кинтанго и ответил, глядя прямо в глаза отцу:

– Солнце и звезды укажут мне путь.

Наступило молчание, потом снова заговорил Оморо:

– Думаю, я приду в хижину твоей матери.

Кунта был счастлив. Отец дал понять, что разрешает отправиться в путь и постарается убедить в этом Бинту.

У Бинты Оморо не задержался. Как только он вышел, она выскочила из дверей, прижав руки к трясущейся голове.

– Мади! Суваду! – крикнула она, и они тут же поспешили к ней, бросив своих сверстников.

Другие матери вышли из своих хижин, и незамужние девушки тоже. Все следовали за Бинтой, а она тащила своих сыновей в сторону колодца. Там женщины столпились вокруг нее, а она плакала и жаловалась, что у нее осталось лишь двое сыновей, потому что двух старших непременно похитит тубоб.

Девочка из второго кафо, желая быстрее поделиться известием о путешествии Кунты с Ламином, помчалась на пастбище, где мальчишки ее кафо пасли коз. Через какое-то время мальчишки прибежали с пастбища с широкими улыбками на лицах. Ламин мчался через всю деревню с таким гиком, что пробудил бы самих предков. Столкнувшись с матерью возле ее хижины, Ламин обнял Бинту, расцеловал ее в лоб и закружил вокруг себя, несмотря на сердитые крики. Когда он поставил ее на землю, она побежала за хворостиной и как следует вытянула его по спине. Она бы сделала это снова, но он уже бежал, не чувствуя боли, к хижине Кунты. Он ворвался, даже не постучав – немыслимая грубость. Но, посмотрев на лицо брата, Кунта решил ничего не говорить. Ламин стоял и смотрел на старшего брата. Он пытался что-то сказать, дрожал всем телом. Кунта с трудом сдержался, чтобы не обнять его – такую любовь к брату он испытывал в тот момент.

Кунта услышал собственный ворчливый голос:

– Вижу, ты уже все знаешь. Мы выходим завтра после первой молитвы.

Хотя Кунта уже был мужчиной, он все же постарался держаться подальше от Бинты, когда просил друзей позаботиться о его наделе и исполнить за него обязанности часового. Бинта так громко рыдала, что услышать ее не составляло труда. Она бродила по деревне, держа за руки Мади и Суваду.

– Только двое сыночков у меня осталось! – кричала она изо всех сил.

Но, как и все в Джуффуре, Бинта знала: что бы она ни сказала и ни сделала, последнее слово остается за Оморо.