Глава 20

Трасса гонок была чуть больше трех километров, но она проходила по улицам Монте-Карло, прямо по центру города, вокруг порта, пересекала холм, на котором возвышалось казино, и поворачивала обратно. Во многих местах ширины шоссе едва хватало для обгона, дорога почти сплошь состояла из обычных и двойных поворотов, «шпилек»^[144] и «шикан»^[145] — зигзагов под острым углом. Предстояло проехать сто таких кругов, больше трехсот километров, а для гонщика это значило, что он должен был десятки тысяч раз переключать скорость, тормозить, давить на газ, снова переключать скорость, тормозить и снова разгонять машину.

— Это не дорога, а настоящая карусель, — заметил Клерфэ, обращаясь усмешкой к Лилиан.

— Тут надо быть настоящим цирковым акробатом. На дороге нет ни одного участка, где тачку можно разогнать хотя бы на половину мощности. А где ты будешь сидеть?

— На трибуне, десятый ряд справа.

— День будет жаркий. Шляпу взяла?

— Конечно. — Лилиан продемонстрировала маленькую соломенную шляпку, которую она держала в руке.

— Хорошо. Сегодня вечером сходим к морю в «Павильон д'Ор», будем лакомиться лангустами и запивать их холодным вином. А завтра поедем к одному моему знакомому архитектору, он обещал сделать нам проект перестройки дома. Он будет светлый, с большими окнами, и там будет много солнца.

Тут их босс Габриэлли что-то прокричал Клерфэ по-итальянски. — Уже начинается, — сказал Клерфэ и застегнул воротник своего белого комбинезона. Потом он вынул из кармана кусочек дерева и постучал им сперва по машине, а потом себя по руке.

— Готов? — крикнул тренер.

— Готов!

Лилиан поцеловала Клерфэ и исполнила все суеверные обряды, которые полагались по ритуалу. Она сплюнула на машину Клерфэ и на его комбинезон, пробормотала проклятие, которое должно было оказать обратное действие, потом протянула руку с двумя растопыренными пальцами в направлении шоссе и в сторону боксов, где стояли другие машины, — это был колдовской знак от сглаза. Итальянцы-механики посмотрели на Лилиан с немым обожанием, когда она прошла мимо них. За спиной она слышала, как босс начал свою молитву: — Боже правый и ты, Матерь всех скорбящих, помогите Клерфэ, и Фриджерьо, и…

В дверях Лилиан обернулась. Жены Маркетти и двух других гонщиков уже сидели на своих местах с секундомерами и листками бумаги. «Мне не следует вот так бросать его», — подумала Лилиан и подняла руку. Клерфэ засмеялся и отсалютовал ей в ответ. Сейчас он казался ей очень молодым.

— И вы, все Святые угодники, сделайте так, чтобы резина у наших противников горела в два раза быстрее, чем у нас, — молился Габриэлли, а потом рявкнул: — На старт! Посторонние, вон отсюда!

Стартовали двадцать машин. После первого круга Клерфэ шёл восьмым; его место на старте было не самым удачным, да и на разгоне он дал зевка. Теперь он шел вплотную за Микотти с полной уверенностью, что тот будет рваться вперед. Фриджерьо, Монти и Саккетти шли впереди них, а возглавил гонку Маркетти.

На четвертом круге Микотти, выжимая из мотора последнее, обошёл Саккетти на прямом отрезке, который подымался к казино. Клерфэ дышал ему в затылок, он тоже слишком форсировал мотор и сумел обогнать Саккетти лишь перед самым въездом в тоннель. Проскочив его, Клерфэ увидел, что машина Микотти начала дымить и стала терять скорость. Клерфэ обошёл его и бросился с охотничьим азартом преследовать Монти. Через три круга, на «шпильке» около газгольдера, он наконец нагнал его и, как терьер, повис у него на хвосте.

«Еще девяносто два круга и семнадцать соперников», — подумал Клерфэ, увидев у боксов вторую машину рядом с машиной Микотти. Босс подал ему сигнал, чтобы он до поры до времени не рвался вперед; причина заключалась, видимо, в том, что Фриджерьо и Саккетти терпеть не могли друг друга и начали битву между собой, игнорируя интересы фирмы, вместо того, чтобы соблюдать порядок в команде, и теперь Габриэлли хотел придержать Клерфэ и Мейера Третьего в резерве на тот случай, если лидеры гонки угробят свои машины.

Лилиан видела, что весь табун проносился мимо трибун каждые две минуты и даже немного быстрей. Она, казалось, только что видела машины перед собой, но стоило ей на мгновение отвернуться, как они вновь появлялись перед трибуной, только несколько поменявшись местами, но создавалось впечатление, что они вовсе никуда не уезжали, а просто передвигались взад и вперед, туда и сюда, как цветные стеклышки в калейдоскопе. «Неужели они в состоянии сосчитать эти сто кругов!» — подумала Лилиан. Потом она вспомнила возносившего молитвы, обливавшегося потом и проклинавшего всё и вся босса Габриэлли, который показывал гонщикам свои щитки, размахивал флажками, всё время меняя их в соответствии со своим секретным кодом.

После сорока кругов Лилиан захотелось уйти отсюда. У неё было такое чувство, словно что-то заставляло её уехать немедленно, не дожидаясь окончания гонок. Перспектива ещё шестьдесят раз увидеть мельчайшие изменения в порядке следования машин показалась ей вдруг такой же бессмысленной, как и потеря времени перед её отъездом из санатория. У неё в сумочке уже лежал билет до Цюриха. Она купила его утром, когда Клерфэ в очередной раз объезжал трассу. Билет был на послезавтра. В этот день Клерфэ должен был улететь в Рим. Через два дня он собирался вернуться. Самолет Клерфэ улетал утром; поезд Лилиан уходил вечером. «Удираю втихаря, как воровка, как предательница, — подумала она. — Так же я хотела удрать из санатория от Бориса. Правда, тогда ей пришлось объясниться с Борисом, но разве это помогло? В таких случаях люди никогда не бывают искренними, они всегда лгут, потому что правда заключалась в бессмысленной жестокости, и в конце концов потом они испытывают горечь и отчаяние, потому что не смогли вести себя иначе и потому что их последние воспоминания друг о друге были связаны с ссорами, недоразумениями и с обоюдной ненавистью». Лилиан начала искать в сумочке свой билет. На секунду ей показалось, что она его потеряла. И этой секунды ей хватило, чтобы вернуть решимость. Её знобило, несмотря на то, что солнце припекало. «У меня опять температура», — подумала Лилиан, услышав вокруг крики зрителей. Внизу, где виднелась голубая игрушечная гавань с белыми корабликами, на которых тесно сбились в кучу люди, там внизу неслась колонна машин, и вдруг одна из них, совсем маленькая игрушечная, рванулась в сторону, а потом впритирку пролетела мимо другой.

— Клерфэ! — ликовала толстая дама рядом с Лилиан и начала хлопать себя программой по пышным бедрам, прикрытым льняным платьем. — The son of a gun made it!^[146]

Спустя час Клерфэ удалось пробиться на вторую позицию. Теперь он холоднокровно и беспощадно преследовал Маркетти. Пока он не собирался обгонять его — это он успеет сделать после восьмидесятого круга — Клерфэ просто хотел загонять его, пока тот не начнёт нервничать, и шёл сзади всего в паре метров от Маркетти, не отставая и не перегоняя его. У него даже не было мысли использовать свой последний шанс — рвануть вперед на запредельных оборотах — он хотел заставить Маркетти сделать это, и у него самого получилось сделал так один раз, причем с машиной ничего не случилось, но Клерфэ чувствовал, как начал беспокоиться его соперник, когда понял, что ничего этим не добился. Теперь Маркетти начал блокировать прямые участки и повороты, чтобы ни в коем случае не пропустить Клерфэ. В свою очередь Клерфэ пару раз пытался схитрить, делая вид, что собирался обойти Маркетти, и заставил того обращать больше внимания на соперника, чем на дорогу и на собственную манеру вождения, и он стал ещё больше заводиться, когда понял, что ничего этим не добился. Им удалось на целый круг обойти основную группу, а некоторые машины — даже по нескольку раз. Босс обливался потом и постоянно вскидывал вверх свои щитки и флажки. Он подавал сигналы Клерфэ, чтобы тот не переходил в атаку. Ведь Маркетти был из их же конюшни, и достаточно было того, что он уже схлестнулся с Фриджерьо, к тому же у того полетела покрышка и он отставал от Клерфэ и других пяти гонщиков почти на целую минуту. За Клерфэ неотступно следовал Монти, но тот ещё не сел ему на хвост. От него можно было легко оторваться на шпильке, которую он всегда проходил быстрей Монти.

Они снова пронеслись мимо боксов. Было видно, как Габриэлли воздел руки, обращаясь ко всем святым, и его кулаки, которыми он потрясал в сторону Клерфэ, требуя, чтобы тот не шёл слишком плотно за Маркетти. В свою очередь, Маркетти тоже сделал угрожающий жест в сторону Клерфэ, чтобы тот немного отстал. Клерфэ кивнул и отстал на корпус, но не более того. Он хотел выиграть эту гонку, безразлично — благодаря или вопреки боссу. Он хотел получить свои призовые, и, кроме того, он ещё сделал на тотализаторе ставку на себя самого. «Мне нужны деньги, — подумал он. — Чтобы обеспечить будущее. Чтобы отстроить дом. Чтобы жить вместе с Лилиан». Старт был неудачный, и он потерял немного времени, но он был уверен, что победит; он был очень спокоен, ощущая какое-то странное равновесие между концентрацией и расслабленностью, и его сознание подсказывало, что с ним ничего не могло случиться. Это было своего рода ясновидение, которое исключало любое сомнение, любую нерешительность и любую неуверенность. Раньше с ним такое часть случалось, но в последние годы — всё реже. В этом редком мгновении для него заключалось настоящее счастье.