Глава 8
…прекратить интервью. Доброго вечера, господа, — сказал мой отец и повесил трубку. Так и завершилась пресс-конференция.
Я рассказал обо всем этом Верене. Некоторое время мы молчим, держась за руки. Постепенно ее ладони согрелись. Над домом пронесся реактивный самолет. Издалека доносится детское пение: «Пусть дадут разбойникам пройти по золотым мосткам». Верена спрашивает:
— А что потом?
— Ах, больше ничего особенного. К Новому году распустили всех служащих, и налоговая полиция описала виллу.
— Но тебе ведь надо было где-то жить!
— Комиссар Гарденберг продолжал заботиться обо мне. Сначала некоторое время я жил в гостинице. Даже в неплохой, ведь господин папа каким-то образом переводил деньги — сам-то сидел в безопасности с награбленными миллионами. А потом был детдом.
— Детдом?
— Конечно. Я ведь был ребенком без родителей. Несовершеннолетним. Те, кто имел право на воспитание, сбежали, их не найти. Потом появился опекун и засунул меня в приют.
— Только этого не хватало!
— Я, правда, не хочу жаловаться, но это было проклятое, гадкое время! Теперь ты понимаешь, почему я испытываю такие «нежные» чувства к отцу?
Она молча гладит мою руку.
— Кстати, там я пробыл всего год. Потом был мой первый интернат.
— Интернат! Но ведь это очень дорого!
— К тому времени игра раскрутилась. Твой муж переводил каждый месяц деньги на счет опекуна.
— Мой муж? Но зачем…
— На первый взгляд, из жажды сочувствия и чтобы помочь старому другу, моему отцу. Власти должны были этим довольствоваться. Никому не запретишь ведь дарить другому деньги! На самом деле они, как и прежде, одним мирром мазаны. Я уже говорил, твой муж аккуратно получает все переведенные им деньги назад. Не знаю как, но получает. Отцу что-нибудь да придет в голову. Правда, безумно смешно: твой муж и поныне платит за меня каждый месяц, а мы сидим здесь, ты гладишь мою руку, а я…
— Прекрати, — Верена отворачивается.
— Что такое?
— Я никогда не любила мужа, — говорит она. — Я была ему благодарна за то, что он вытащил нас с Эвелин из нужды, была благодарна за красивую жизнь, которую он дал мне, но никогда не любила его. Но я его уважала, до сегодняшнего дня. Для меня Манфред был до сегодняшнего дня как… как его имя! Лорд! Господь Бог! Тот, кто не замешан в грязных делах.
— Сожалею, что разрушил твою иллюзию.
— Ах…
— В качестве утешения: у нас в интернате есть маленький калека. Страшный проныра. Знаешь, он говорит: «Все люди — свиньи».
— Ты тоже в это веришь?
— Гм…
— Но…
— Но что?
— Но… но… Невозможно жить, если так думать!
И вот она снова смотрит на меня умными черными глазами. Меня бросает в жар, я наклоняюсь, целую ее шею и говорю:
— Прости, прости, я так не думаю.
Неожиданно она обвивает меня обеими руками и крепко обнимает. Я чувствую тепло ее тела через одеяло, вдыхаю аромат ее кожи, и мои губы застывают на ее шее. Мы оба замерли. И долго так лежим. Потом она резко отталкивает меня кулачками.
— Верена!
— Ты не знаешь, чего я только не наделала! Со сколькими мужчинами я…
— Я не хочу этого знать. Думаешь, я ангел?
— Но у меня есть ребенок… и возлюбленный…
— Никакого возлюбленного. Только некто, с кем ты спишь.
— А до него у меня был другой! И еще один! И еще! Я шлюха! Я погрязла в разврате! Я ничего не стою! Ни гроша! А замуж я вышла только по расчету, и с первой секунды…
— Теперь дай мне сказать!
— Что?
— Ты прекрасна, — шепчу я и целую ее руки. — Для меня ты прекрасна.
— А мою крошку я склоняю к тому, чтобы она помогала мне в моих предательствах. Я… я… я…
— Ты прекрасна.
— Нет.
— Ну, хорошо, тогда мы друг друга стоим. Ведь я всегда говорил: невероятно, как похожие натуры притягивают друг друга, чуют по запаху. Разве это не удивительно?
— Ты находишь?
— Да, Верена, нахожу.
— Но я не хочу! Не хочу!
— Чего?
— Чтоб это началось снова. С тобой. Не хочу обманывать Энрико!
— Ты обманываешь мужа, так что можешь спокойно обманывать и Энрико.
Она вдруг начинает смеяться. Сначала я думаю, это истерический припадок, но нет, это совершенно нормальный смех. Она смеется до колик, потом кладет руку на живот.
— Ай. Я же знаю, нужно быть осторожной. Ты прав, Оливер, все это очень смешно. Безумно смешно! Вся жизнь смешна!
— Ну вот, видишь, — говорю я. — Моя взяла.