10

Скалы сужались, и вскоре река превратилась в ручей. Тем не менее я не ожидал увидеть того, что открылось нашим взглядам позже, когда река в последний раз резко свернула направо мимо огромных пещер с солеными сталактитами и россыпью стеклянных валунов.

Когда-то здесь была полоса суши, но река пробила ее, создав три высоких утеса. Позже Клем сообщил, что их высота составляла шестьсот двенадцать футов. Я не мог рассмотреть верхушки, но к основанию были пристроены причалы, а затем шли ступени, ступени, ступени… наверх, к хитросплетениям деревянных подмостков, поддерживающих дома, и витых опор. Когда мы подплыли ближе, я увидел людей. Мужчина толкал тележку, набитую ананасами.

Неожиданно вышло солнце. Зеленовато-голубые тени упали на лодку и окрасили речную воду в бирюзовый цвет. Свет проникал сквозь прозрачные части утесов, состоящие из стекла и сияющие из-за погоды и реки. Я поднес руку к цветной тени и почувствовал тепло. Торговец попытался вывести лодку из тени, но она двигалась слишком медленно. Как только мачта оказалась на свету, травяной парус загорелся. Мужчина закричал. Рафаэль, который в тот момент пил что-то из фляжки, вылил содержимое на пламя, и оно быстро погасло. Казалось, случившееся его не испугало, но лодочник выглядел потрясенным. Он увел лодку подальше от отраженного солнечного света.

– О боже, – воскликнул Клем. – Это обсидиан. Голубой обсидиан. Он образовался в толще горных пород в… Это невозможно.

Он словно обвинял Рафаэля, но тот или чересчур устал, или был слишком вежливым, чтобы вступать в разговор.

– Редкость, – сказал я, пытаясь сохранять спокойствие. Рафаэль знал, зачем мы приехали сюда. Тот факт, что он никому не рассказал об этом, не означал, что его терпение могло закончиться, если мы будем обвинять его лично в очередной геологической редкости или лингвистической странности. Я бы попросил Клема замолчать, будь он Чарльзом, но я не боялся характера Чарльза. Теперь я вспомнил, что боялся характера Клема. – Есть многое на свете, друг Горацио… И ты узнаешь об этом, лишь увидев собственными глазами.

Клем фыркнул. Рафаэль медленно обернулся, и я нахмурился, но он тряхнул головой, как бы сообщая, что я здесь ни при чем.

В русле реки, там, где свет падал на воду, лежали обломки старой каменной кладки. Я снова поднял голову. Два моста, соединявшие первый и третий утес с землей, были каменными, но мосты между утесами были построены из дерева совсем недавно. Должно быть, вся конструкция давно начала разрушаться.

Я стоял на носу лодки, когда мы подплыли к причалу. Река пробила в скалах ложбины и пещеры, внутри которых капала вода. В воздухе отчетливо пахло раскаленной солью. Вместо того, чтобы течь между утесами, река пробила глубокие овраги в слабых местах и образовала стеклянный берег, похожий на каменные берега в Англии. Но здесь стекло было сглажено и приобрело причудливую форму, которая блестела на свету и искажала все вокруг. Все углы были сточены.

Торговец остановил лодку у плоского валуна. Рафаэль легко спустился на берег. Клем выходил дольше: он все еще был бледен из-за горной высоты и к тому же промок после падения в реку. Торговец помог мне спуститься. Я думал, что он тоже выйдет с нами, но он лишь встревоженно посмотрел на берег и направился обратно.

– Он не собирался плыть сюда? – растерянно спросил я.

– Нет, склады находятся в другой стороне. Не выходите на солнце, – добавил Рафаэль без особой надежды на то, что мы его послушаемся.

Мы пошли за ним по более прохладной и безопасной тропинке между рекой и утесами, на которую не падал отраженный солнечный свет. На дальней стороне река была гораздо мощнее. Она клокотала в камнях и расщелинах, и издалека доносился тихий рев, похожий на шум водопадов. За утесами скалы сужались: между ними мог проплыть разве что каяк. Хотя я видел зеленые кроны деревьев на вершине, было невозможно разобрать, что именно там росло и насколько плотно.

На стеклянном берегу я оступился. На одно долгое, почти бесконечное мгновенье мне показалось, что я лечу в бездну, но это была иллюзия. Я провалился всего на несколько дюймов, но стекло уходило вниз примерно на двенадцать футов. Дном было замерзшее русло реки. Во льду застыли рыбы и водоросли. Они не были сгоревшими. Я наклонился посмотреть, но поверхность застыла в форме волн, и все искажалось и размывалось. Когда я выпрямился, все снова стало четким.

Рядом с причалами гладкое стекло сменялось галькой и зеленовато-голубыми ракушками. Они лежали повсюду. Многие из них прилипли к скалам, словно обычные раковины. Скалы полностью состояли из обсидиана или превратились в стекло лишь наполовину – огромные глыбы стекла и камня, сливающиеся воедино. По своей форме гранит напоминал чернила, вылитые в воду. В лодке я замерз, а на берегу было так жарко, что мне пришлось снять сюртук. Раздеваясь, я случайно вышел на участок яркого солнечного света и тут же отпрянул. Зной обжигал. Слой стекла в утесах доходил до двухсот футов в высоту, и до этой точки скалы вокруг были покрыты черными опаленными пятнами. Птицы – маленькие черные лысухи – свили свои гнезда выше. Рядом с утесами скалы были стеклянными, но остальные состояли из камня. Обсидиан, впервые образовавшись здесь, потек вниз, словно река, и создал большую прослойку стекла в горной породе. Должно быть, одна из гор была вулканом.

Как только мы отдалились от горячих теней и вышли под лучи обычного солнца, Рафаэль остановился.

– В солнечный день не приходите сюда до полудня, иначе ваша одежда загорится, – сказал он. – В лесу вы увидите границу, отмеченную солью и костями животных. Не пересекайте ее. За ней живут индейцы, и они не любят блуждающих иностранцев. Вы их не увидите, но они там есть. Просто держитесь от них подальше, и они будут держаться подальше от вас. – Рафаэль дождался, пока мы кивнем, и продолжил: – Это место – госпитальная колония. Большинство людей, живущих здесь, больны или искалечены, поэтому не ждите, что вам помогут донести вещи. Позаботьтесь о себе сами. Слуг здесь нет.

– Мы не ждали, что нам будут прислуживать, – возразил Клем.

Его слова не убедили Рафаэля. Он повернулся в сторону третьего утеса и причалов.

– Когда мы сможем начать? – спросил Клем. – Я имею в виду отправиться за кофе.

– Интересно, когда вы признаетесь, что солгали, и спросите меня, где находятся хинные леса, – бросил Рафаэль из-за плеча. Как это часто бывало, поначалу он говорил тихо, но потом его голос стал жестким. – Эта информация вам пригодится. В этих краях много кофе, но мало хинных деревьев. Оглядитесь.

– И где они находятся? – спросил я.

– Меррик, – резко сказал Клем.

Рафаэль обернулся.

– Много лет назад в этом регионе перестали добывать хинин. Все, что могли дать деревья, было собрано. Оставшиеся деревья находятся на территории чунчо. Я могу провести вас по их дороге, но за ней уже давно никто не следит, и, возможно, вы ничего не найдете, даже если сможете пройти. Почему вы приехали сюда?

– У нас сохранились отчеты прошлых лет, согласно которым здесь есть то, что нам нужно, – ответил я.

Он нахмурился.

– Вы говорите о голландцах. Об экспедиции Бэкхауса. Он привел армейский батальон, и половину его людей убили. Вы могли отправиться на север страны. Там много деревьев.

Я покачал головой.

– Урожайность тех деревьев составляет два процента. Урожайность ваших деревьев – не меньше девяти процентов. Послушайте, мы можем заплатить. Мы не останемся в долгу.

– Я же сказал, что покажу вам дорогу. Но вы вряд ли что-то найдете.

– А если найдем?

– В таком случае… мы обсудим это.

– Давайте обсудим сейчас, – вмешался Клем. – Сколько вы…

– Мы не будем говорить об этом сейчас.

– Бросьте, хотя бы приблизительную сумму…

– Я же сказал, – тихо обрезал Рафаэль. Он никогда не повышал голос. – Не сегодня. Это долгий разговор. Я уже устал.

– Хорошо, хорошо, – вздохнул Клем. Его раздражение достигло тревожной отметки. Мне пришлось сделать шаг назад. Рафаэль был слишком высоким и сильным. Сейчас он стоял напротив нас, словно готовясь к удару. Возможно, он случайно подошел так близко, но я был почти уверен, что он точно знал, как это выглядело со стороны. Даже если он не собирался ударить нас, от такой близости с ним у меня заныла спина. Я почувствовал острое желание отстраниться.

– Мистер Мартель сожжет это место, если с вами что-то случится, – тихо продолжил Рафаэль. Он обращался скорее ко мне, чем к Клему. – Идти в одиночку небезопасно. Понимаете? Вы никуда не пойдете одни. Я проведу вас по дороге утром. Тогда вы увидите сами, что деревьев не осталось, и вернетесь домой до того, как кто-нибудь догадается, зачем вы приехали.

– Хорошо, – кивнул я.

Вряд ли Рафаэль поверил мне, но он отвернулся и снова пошел к причалу. Нам пришлось быстро миновать голубые отблески утесов и скрыться в безопасной тени огромных валунов. В жарком воздухе пахло паром. Воздух дрожал, а вода у стеклянного берега кипела.

На всех причалах были высечены предупреждения не выходить под солнце – на испанском и том странном кечуанском языке с испанской фонетикой. Здесь начинались неровные ступени. Поднявшись, мы увидели новую лестницу, уходящую по спирали вокруг утеса. На протяжении нескольких ярдов ступени оставались каменными, но дальше камень крошился, и его заменяли потрепанные погодой доски. Я думал, что Рафаэль велит нам подниматься, но неожиданно он остановился. Я заметил грузовой подъемник, лебедка которого находилась в сотнях футов над нами. На конце была петля – узел, утонувший в камне от времени. Он проходил через металлическую пластину и создавал плоскую платформу, на которую могли встать или сесть как на качели два-три человека. Рафаэль кивнул нам.

– Туда. Только не упадите.

– Серьезно?

– Здесь выше, чем на соборе Святого Петра. Если хотите, идите пешком.

Я встал на платформу и обхватил веревку рукой. Клем неуверенно поднялся вслед за мной. Когда мы служили во флоте, он никогда не готовил корабль к отправлению. Рафаэль дернул за рычаг. Мы начали подниматься, и он запрыгнул на платформу. Его вес почти не повлиял на скорость. Из-за воска, которым Рафаэль натирал статую, от его одежды пахло горелым медом.

Через несколько секунд мы поднялись высоко над причалом, и мимо нас мелькали огромные переплетения гранита и стекла. Подъемный механизм находился там, куда не доставали самые яркие лучи солнца, но некоторые участки были раскаленными, словно растопленная печь. Всего в сорока футах вниз по реке лежал снег. Наконец платформа остановилась рядом с противовесом. Им оказалась старая испанская пушка с гранатом на высеченном гербе.

– Насколько широк поток обсидиана? – поинтересовался Клем. Он все еще дрожал после реки. – Если вы задавались этим вопросом.

– Он начинается здесь. Эти горы – вулканы. Если начать копать на холмах, можно увидеть потоки.

Когда мы почти поднялись на вершину, река уходила вдаль на целых пятьдесят миль. Дальше она исчезала в крутых излучинах и скалах, а вода превращалась в белоснежную пену. В том направлении горы были каменными. Их разрезали белые линии водопадов, казавшиеся с такого большого расстояния неподвижными.

Подъемная платформа была построена напротив камня, высеченного в форме ближайшей горы – саблезубого чудовища, увенчанного вечным снегом.

– Только не смейтесь, – заявил Рафаэль, – но люди обязательно спросят, представил ли я вас горе. Они сочтут странным, если я этого не сделаю.

– Представить нас?.. – переспросил Клем.

Рафаэль ответил через плечо:

– Считайте, что я знакомлю вас с местным лордом. Люди хорошо отнесутся к вам, если я это сделаю. Оставьте ему подношение.

– Но что? – спросил я. – Что любят горы?

– Серебро. Ракушки. Соль. Но без глупостей. Люди придут посмотреть на то, что вы оставили.

Я достал стеклянные ракушки, а Клем нашарил в карманах блестящие монеты.

– Люди верят, что гора живая?

– М-м-м. – Рафаэль окинул нас взглядом. – Стойте прямо, ведите себя вежливо. Культурный опыт, – добавил он, когда мы с Клемом растерянно переглянулись. – Погружение в мир инков.

Он посмотрел на гору и тихо сказал что-то на кечуанском. Клем тут же заверещал:

– Вы назвали ее отцом?

– Да. – Рафаэль ответил так резко, что у нас пропало желание задавать вопросы. – Ну что, пойдемте? Пока вы не замерзли.

Как только Рафаэль отвернулся, Клем радостно поднял руки к небу и затем поклонился горе в знак извинения. Я рассмеялся. Рафаэль остановился на углу, дожидаясь нескольких мужчин с деревянной повозкой, у которой было одно колесо спереди. Я уже видел эту повозку, когда мы плыли по реке. В ней лежали ананасы, накрытые сеткой. У одного из мужчин была высохшая рука, и Рафаэль без лишних вопросов опустил крюк лебедки, чтобы продеть его через сетку.

– Большое спасибо, отче, – сказал мужчина. Сначала я с трудом разобрал его испанский, но он говорил осторожно. Мужчина окинул нас взглядом и спросил: – Кто эти господа?

– Просто приезжие, – ответил Рафаэль. Его произношение было таким разборчивым, что его испанский можно было принять за английский. – Исследователи. Я только что познакомил их с горой.

– Ах, чудесно, – радостно воскликнул мужчина. Он и его друг посмотрели на гору и тут же отвели взгляд в знак почтения. Он улыбнулся мне. – Это хорошая спокойная гора, – пояснил повозчик. – Вовсе не вспыльчивая. Люди здесь добры и честны.

– Да, верно, – согласился я. В ту секунду я почувствовал себя идиотом, потому что понял все слова, но не их смысл. – Спасибо. Мы… мы рады знакомству с вами.

Мужчина просиял.

– Да, да.

Рафаэль погрузил тележку с ананасами и помог обоим мужчинам подняться на платформу. Они медленно исчезли из виду, тихо переговариваясь на кечуанском.

– Отче? – переспросил Клем. – Вы как-то связаны с этой горой?

Рафаэль поднял руку и показал ему четки на запястье.

– Я священник.

– Вы священник, – повторил Клем. – Понятно. Хорошо. Бедные люди.

Дорога напоминала белую линию: это был единственный ровный участок земли, на котором не таял снег. Мы шли мимо домов, упиравшихся в скалы, и крошечных садиков с рыбаками, плетущими сети, и козами, провожавшими нас взглядом. Неожиданно мы оказались перед мостом, ведущим к следующему утесу с мешаниной подмостков и покосившихся лачуг с красными ветряными мельницами на крышах. Мост был таким высоким, что мы поднялись даже выше птиц, парящих в небе. Отсюда река казалась сверкающей лентой, резко уходящей вправо, на юг. Молодой кондор, сидевший на парапете моста, заинтересованно вскрикнул, когда мы подошли к нему. Он побрел за нами, и я решил проверить, не был ли он ручным. Так оно и вышло: птица позволила мне погладить ее, а затем заворковала от удовольствия. Я рассмеялся. Должно быть, кондор был чьим-то питомцем.

Клем хлопнул меня по руке и показал куда-то вперед. Кондор улетел.

– Что? – расстроенно спросил я.

– Смотри.

На противоположном берегу, за утесами и покосившимся шпилем маленькой церкви, был лес. На этой высоте не могли расти тропические растения, поэтому лес был хвойным. Деревья напоминали секвойю, но даже в сгущающихся сумерках стволы были не красными, а белыми, как у берез. Они росли рядами примерно в сорока футах от обрыва скалы. Кустарниковых зарослей или ковров из маленьких растений не было – только сосны высотой в сотни футов, со стволами шириной с церковь. Они выглядели так необычно, что я не сразу понял, что точно такая же сосна росла у нас дома. Именно так они должны были выглядеть на своей природной высоте, а вовсе не как то низкое дерево на уровне корнуольского моря. Я не подозревал, что эти сосны могли быть такими широкими и расти в таком количестве. Лес доходил до следующей долины и тонул в тумане, которому, очевидно, не было дела до снегопада. Казалось, в таких местах должны обитать волки, но в деревьях с громким завыванием прыгали обезьяны.

В глубине души я не хотел отправляться в Перу. Меня не радовала эта поездка. Слишком много было поводов для беспокойства: ходьба, дорога, Клем, высота и сотни дурацких вещей, которые могли убить нас еще до начала экспедиции. Я думал, что внутри меня что-то погасло и я никогда больше не испытаю искренней радости. Но я ошибался. Место, где стоял мой отец и дед, место, которое жило внутри меня, в историях и доме, но которое, как Византия, потерялось на многие годы… оно было здесь. Я почувствовал себя так, словно нарисовал дверь мелом на стене и попал через нее в воображаемый мир, в котором река была драконом, а где-то в лесу жили существа страннее эльфов.

– Пойдем, холодно, – сказал Клем.

– Да… ты прав.

Лес был темным, сосновые кроны не пропускали лучей солнца. Но между стволов сияла дорожка из мягкого света. Я снова остановился.

– Ты видел это?

– Что?

Я потер глаза рукой.

– Ничего, пустяки.