20

Индия и Китай, 1857 (тремя годами ранее)

Стеллажи на складе в Патне достигали высоты пятиэтажного дома. Из ступеней, зигзагом поднимавшихся вверх вдоль стены, шли подмостки, нависавшие над огромной пропастью пола. Проверка ящиков на высоте пятидесяти футов над землей придавала уму некоторую остроту, которая еще долго не проходила. Ящики были небольшими, и внутри каждого в древесных опилках лежали шарики опиума, похожие на камни. Разрезав один, можно было увидеть внутри блестящую тягучую жидкость, которую потом разогревали и выкуривали. Я разрезал каждый пятнадцатый шарик, чтобы проверить качество товара, прежде чем мы отправим его по Гангу в Калькутту, а оттуда в Китай.

За высокими окнами находились бесконечные поля маков, которые качались белыми волнами на ветру, идущем с гор. Они начали увядать, и лепестки были повсюду. Один из работников склада сметал залетавшие в здание лепестки в один цветочный ворох у стены. Мой переводчик Кэйта – ему было двенадцать лет, – играл с одним из мальчиков с плантации. Они прыгнули в одну из куч лепестков и взорвали его детским смехом. Звук эхом разнесся по складу, и я улыбнулся. Обычно он совсем не играл, и порой это меня тревожило.

У меня была странная работа. Изначально меня наняли для кражи чая. В закрытых районах Китая росли редкие сорта чая, которые Ост-Индская компания хотела выращивать на собственных плантациях в Индии, но китайские поставщики не продавали его. Впервые приехав сюда год назад, я обосновался в офисе Гонконга в устье Жемчужной реки и уходил в недельные экспедиции вглубь страны, чтобы украсть образцы. Но их нужно было вывозить контрабандой и доставлять в обход Гималаев. Мы договорились с другой экспедицией Ост-Индской компании, которая поставляла шелк из Картона – этот город все равно находился по пути в Гонконг, если двигаться из глубины страны. Нелегальный чай шел вместе с грузом шелка. Поначалу все было довольно просто.

Я никогда не работал с опиумом, но маковые поля находились в том же регионе, что и чайные плантации, и Синг, как всегда в деловитой манере, заметил, что я мог бы захватить опиум вместе с образцами чая. Постепенно необходимость в чае отпала, и заказы из офиса компании в Гонконге строились вокруг урожая мака. Спустя полгода такой работы я почти полностью превратился в опиумного наркоторговца. Каждый месяц мы отправлялись из Индии, переплывали Южно-Китайское море, огибали Гонконг и попадали в Жемчужную реку, где через семьдесят миль по странной мутной воде мы останавливались у верфей Кантона и складов шелка. К декабрю мы проделали этот путь семь раз.

Огромное расстояние быстро стало привычным и легким, но время от времени на меня накатывала усталость. Это произошло утром того дня, когда наш корабль обогнул Гонконг и вошел в широкое устье Жемчужной реки в восьмой раз. Я уже давно понял, что когда много двигался и уставал, то совершено не помнил, как оказался здесь. Мне казалось, что я просто появился из ниоткуда. Я не мог вспомнить поездку. Казалось, что в одну минуту я был на складе в Индии, а в другую переносился на корабль в Китае, в трех днях пути и сотнях миль. Близилось Рождество, сезон дождей закончился. Река вздулась и помутнела, течение словно тянулось, проходя через водяное колесо. Хотя мне не нравились безжизненные пейзажи, я сидел на палубе на релинге. Я бы сделал это, даже если бы пошел дождь. На любом судне, провозящем что-то нелегальное, должен был быть белокожий мужчина. Тогда таможенные инспекторы считали его британским и не обыскивали. Им запрещалось трогать британские корабли.

Гонконг исчезал позади. Я видел свой офис на холме. Трехполосный флаг с крестом развевался на теплом ветру, и я почувствовал, что всю жизнь занимался чем-то, не вдаваясь в суть дела. Ост-Индская компания превратила меня в цыгана. Я не то чтобы злился из-за этого, но в тот момент мили, которые мне оставалось пройти, прежде чем я смогу остановиться, казались бесконечными.

Мой переводчик дотронулся до моего плеча и протянул рисовую лепешку с медом.

– Вы ничего не ели, – сказал он.

– Спасибо. Будешь?

Он сел рядом со мной. Я нашел для Кэйты британскую одежду, чтобы его воспринимали как моего компаньона, когда мы оказывались среди незнакомцев. В ней он чувствовал себя гораздо комфортнее, чем портовые работники. К тому же Кэйта обладал удивительным качеством: он всегда выглядел в меру растрепанным. Казалось, его только что отвлекли от важных дел.

Таможенное судно прошло мимо нас, и мы оба смотрели ему вслед. Я никогда не чувствовал себя в полной безопасности, хотя нас ни разу не остановили. Легальным способом оплаты шелка были серебряные слитки, но Синг считал, что если Ост-Индская компания продолжит раздавать их, она будет платить все больше и больше, поскольку серебро обесценивалось в Китае и становилось более редким металлом в Англии. Но опиум был бесконечным ресурсом. Он стоил тысячу долларов за ящик, как только оказывался на материковом Китае. Когда я промямлил, что, возможно, опиум был не лучшим товаром для продажи, Синг заявил, что я должен вбить в свою глупую цветочную голову, что Ост-Индской компании нет дела до пользы товаров. Ее задача – выгодная торговля и поддержка британской экономики, и если один из двадцати китайцев увлекся такой идиотской вещью, как опиум, что ж, спасибо, это его вина. Доступность товаров никогда не влияла на решение людей о покупке, сколько бы Гладстон^[11] ни бесновался в парламенте. Сам дьявол мог взреветь на Синга, но получить от него лишь газету в лицо и сводку утренних новостей с биржи.

Один из таможенных инспекторов окинул меня вялым взглядом. Он прекрасно знал, что лежало в нашем трюме: будь этот товар законным, никто бы не посадил англичанина на палубе. Корабль проплыл мимо – проверять груз на китайской джонке со спутанными красными парусами, стоявшей у маленького причала на берегу.

Мы вошли в глубокую холодную тень. Я все еще смотрел на остров и таможенное судно, но Кэйта откинулся назад.

– О боже, – по-взрослому воскликнул он. Это звучало еще страннее, потому что он был в два раза ниже английских мальчиков своего возраста. Кэйта сбежал из Японии и свободно говорил по-китайски и по-английски, никогда не признаваясь, где он так овладел языками.

Впереди стоял боевой фрегат британского флота. Он возвышался над нашим маленьким клипером. У него было пять мачт, убранные паруса и гигантские замершие водяные колеса, но двигатели работали, и из труб выходили последние клубы пара. Должно быть, он только что остановился. Я не видел людей, но занервничал, пока мы плыли мимо орудийных портов корабля.

– Они еще не готовы стрелять, – зачем-то сказал я. – Но нам лучше убираться поскорее. Я думаю, это произойдет сегодня или завтра. Они не будут стоять здесь долго.

Пока я говорил, маленькое грузовое судно подплыло к кораблю и начало загружать на подъемники снаряды размером с человека.

Кэйта задумался. Его мысли не поспевали за ним. Иногда ему требовалось время, чтобы окинуть взглядом все заросли в своей голове и найти самое главное.

– Думаю, сегодня.

– Почему?

– Просто предчувствие, – ответил Кэйта. Предчувствие никогда его не подводило. Он всегда знал, когда пойдет дождь. Или когда приедет Синг, хотя Синг очень любил приезжать без предупреждения. Я никогда не спрашивал его напрямую, действительно ли он чувствовал приближение события – это казалось почти обвинением в безумстве, – но теперь он угадывал так часто, что мне стоило обратить на это внимание. Кэйта нервно поерзал на месте, словно ему тоже не нравилась такая близость к пушкам.

– До того, как мы пройдем, или после? – спросил я.

Долгую секунду Кэйта молчал. Он резко выпрямился и затем тряхнул головой, словно ему не хотелось говорить.

– После.

В тот момент мне показалось, что он солгал, но я не понимал, зачем ему лгать, поэтому отмахнулся от мыслей.

– Я знаю, здесь тревожно находиться, но…

– Но мистер Синг сделает с нами кое-что похуже, чем этот фрегат, если мы вернемся без шелка. Я знаю, – закончил за меня Кэйта. Будь он обычным ребенком, я бы обнял его, но я знал, что он плохо отнесется к этому.

– Посмотри на тех идиотов, – сказал я, чтобы отвлечь нас.

Он улыбнулся, когда понял, о чем я говорил. На другой стороне реки плыл клипер с китайским экипажем, но под выцветшим от времени Юнион Джеком^[12]. Матросы переодели маленького белого мальчика в офицерскую форму. Трудно было сказать, сделали ли они это в шутку или в надежде избежать таможенных проверок. В то время никто не хотел иметь дело с британскими кораблями. Формально таможенные инспекторы имели полное право обыскать любое судно и изъять подозрительный груз, но они проделали это с британским кораблем в прошлом году, и Адмиралтейство пришло в ярость. Оно до сих пор готовило свои артиллерийские корабли. На этой неделе парламент разрешил вести огонь по Кантону до тех пор, пока кто-нибудь не извинится. Наконец мы прошли мимо последних пушек, и я немного успокоился, что было довольно глупо, потому что зарядить пушки можно было за пятнадцать минут.

Как и всегда, у Кэйты в руках было несколько часовых механизмов. Он быстро разбирал их с помощью хорошего пинцета и складывал шестеренки в небольшую банку, привязанную к релингу корабля. Кэйта работал уверенно, несмотря на покачивание нашего клипера. Он вовсе не походил на знакомых мне часовщиков, которые работали кропотливо и скрупулезно. Он кидал детали, никогда не останавливался, никогда не мешкал. Кэйта занялся часами, пока мы говорили, но теперь оторвался от работы.

– Думаю, нам стоит уйти внутрь, – сказал он.

– Ты замерз?

Кэйта показал на фрегат.

Как только он это сделал, двигатели корабля заревели, и он поплыл. Волна от его корпуса ударила по нашему клиперу, и я едва не упал за борт, но Кэйта устоял на ногах. Он не выглядел удивленным. Кэйта отвязал свою банку с шестеренками, взяв в руки за веревку, как лампу. За нашим кильватером на горизонте виднелись клубы дыма, слишком большие для клиперов и не имеющие никакого отношения к маленьким джонкам с красными парусами, дрожащими на ветру. К нам шел другой боевой корабль. И я знал, какой.

– Боже. Это «Фандер». Шестнадцать пушек. Я думал, они просто сделают несколько предупредительных выстрелов. Они что, собираются стереть этот город с лица земли?

Кэйта тихо ойкнул, завалившись на меня из-за очередной волны, на этот раз от клипера, который плыл в противоположном направлении. Я поставил его на ноги. Все больше клиперов направлялись в Гонконг, туда, откуда мы прибыли. Несколько из них проплыли слишком близко, потому что река заполнялась кораблями. Кэйта был слишком маленьким, чтобы находиться здесь, поэтому я подтолкнул его в сторону каюты. Он дрожал, как мышь. Ему никогда не нравилось путешествовать по морю. Корабли, говорил он, были безжалостным средством передвижения. Если лошадь начинала хромать, ты мог спешиться и продолжить путь пешком. Если с кораблем что-то случалось, ты шел ко дну. Я отвел Кэйту в маленькую кают-компанию, и мы играли в нарды до тех пор, пока тем же вечером наш корабль не причалил к Кантону, к счастью, вдалеке от фрегатов. На мосту через реку стояли солдаты. Кэйта с грустью смотрел на них.

Я спрыгнул на причал до того, как опустились сходни, и перенес Кэйту, жалея, что мне не хватило ума на этот раз оставить его в Индии. Обычно он был таким собранным малым, что я не понимал, с чего это теперь он мог испугаться. Кэйта не жаловался на штормы, чайных плантаторов с ружьями, местных господ, угрожавших нам. Боевые корабли, которые редко промахивались, были ничуть не страшнее.

– Если бы вы попытались оставить меня в Индии, я бы спрятался в трюме. Спасибо, – резко сказал Кэйта.

– Перестань отвечать на то, чего я не говорил. Как ты это делаешь?

– У вас такое лицо.

– Это бессмысленно.

– Напротив, – ответил он.

– Хорошо, – рассмеялся я. – Давай покончим с этим. Стой передо мной, – добавил я, потому что на причале яблоку было негде упасть. Но здесь толпились не грузчики, а обычные люди с детьми и сумками, надеявшиеся уехать в Гонконг, пока ничего не произошло. Мы осторожно прошли сквозь толпу до складов, где вместо нашего торговца шелком нас ждал другой мужчина. Над крышами одного из подвесных садов, который словно плыл со своими опорами, утопающими в глицинии, стояла женщина удивительной красоты. Она флегматично курила трубку и смотрела на реку. Ей было около пятидесяти. Должно быть, она уже не раз видела все происходящее.

– Мистер Тремейн! Мистер Ван отправил меня к вам. Он… м-м-м… сбежал, – признался мужчина. – Никто не знает, когда все начнется.

– Скоро, – ответил я. Я довольно неплохо говорил по-китайски. Кэйта помогал мне в более серьезных ситуациях, например, когда люди не верили, что я знаю, о чем говорю. Впрочем, было вполне разумно сомневаться в этом. – Из Гонконга плывут боевые корабли. Мы можем сдать товар?

– При дополнительном условии, – быстро сказал мужчина.

– Конечно, вы поедете с нами.

– Слава богу, – воскликнул он, опустив плечи. – Думаете, у нас есть время?

– Да. Корабли прибудут сюда не ранее чем через два часа. Они движутся медленно. Что ж, давайте приступим к делу.

Большинство грузчиков сбежало, поэтому нам и остальным членам экипажа пришлось самим разгрузить ящики с опиумом и погрузить на судно тюки с шелком, один из работников мужчины поспешно пригнал повозку. Мы погрузили туда опиум, и человек укатил ее к мосту, пока его еще не разрушили. Кэйта стоял в трюме и раздавал указания. Он знал, как лучше распределить груз и заполнить пространство, какой бы безумной формы ни был наш товар. В какой-то момент он замер и резко посмотрел на реку, словно что-то услышал, хотя вокруг не было ни звука, кроме шума толпы. Долгую секунду он не двигался.

– Начинается? – тихо спросил я.

Кэйта кивнул.

– Скоро. Нам придется плыть под обстрелом. Но они не будут целиться в корабли. Все должно быть в порядке. Это можно сложить вон там, – добавил он на вежливом китайском двум мужчинам, которые принесли новые тюки с шелком. Люди на причале протягивали деньги капитану в обмен на место на борту.

– Нужно что-то делать, – пробормотал я. Будь я более достойным человеком, я бы избавился от тюков шелка, чтобы освободить место для людей, но я слишком боялся потерять работу. Мне было некуда пойти, и Синг никому бы меня не порекомендовал, если бы разозлился. А он бы точно разозлился, не получив груз. – Мистер Шан! – крикнул я. – Места хватит.

Шан, наш капитан, осматривал корабль, проверяя, можно ли впустить людей. Он уже отделил женщин и детей от толпы. Он снова опустил сходни и махнул им, чтобы они поднимались на борт.

Я подтолкнул Кэйту к лестнице, ведущей на палубу, чтобы он проверил, не изменилось ли что-то на реке. Новых кораблей не было.

– Нужно отправляться. Они уже заблокировали реку.

Палубный механик тоже это видел. Он подкинул в топку угля, и из нашей трубы повалил густой дым.

Шан вернулся в рулевую рубку и запустил двигатели. Корабль тронулся с места. Люди, которых он пустил на борт, начали подниматься на палубу. Должно быть, Шан собрал их в трюме, потому что людей было очень много. Я почувствовал, что судно накренилось, и отправил крупных матросов вниз, чтобы перераспределить нагрузку.

– Шелк действительно так важен, чтобы начинать из-за него войну? – спросил Кэйта, когда я вернулся. Он уже знал ответ, но в тревожных ситуациях он всегда задавал подобные вопросы. Так другие дети просят рассказать сказку, которую знают наизусть.

– Садись здесь, – велел я, показав на релинг, чтобы в общей суете мы могли слышать друг друга. Он сел рядом, и я приобнял его на случай, если другое судно столкнется с нашим. Они плыли слишком близко. – Дело не в шелке, – ответил я, – а в том, что Ост-Индскую компанию лучше не злить. Если ты попытаешься диктовать им условия торговли – скажешь, что можешь покупать шелк лишь за серебряные слитки, – они позаботятся о том, чтобы ты вытворил что-нибудь глупое. Они будут направлять явных контрабандистов вроде нас до тех пор, пока кто-нибудь не выйдет из себя. Бедные идиоты из таможни пытались покончить с этим, решив обыскать британское судно, как они сделали с «Эрроу».

Кэйта кивнул. Я всегда отвечал на его вопрос одинаково, и иногда он добавлял то, что я упустил, но на этот раз он промолчал. Он прижался к моей груди, хотя никогда этого не делал. Встревоженный, я сжал его руку. Мне показалось, что Кэйта боялся выстрелов, хотя корабли не должны были целиться в нас. Над нами нависла опасность чего-то другого, о чем он не говорил, но на реке по-прежнему было спокойно.

– Это нарушение соглашения, – продолжил я. – Они не могут трогать корабли под нашим флагом. Поэтому флот прибывает, в течение недели расстреливает все к чертям, и когда император сдается, Британия сообщает условия мирного соглашения. На этот раз оно будет заключаться в узаконивании опиума.

В воздухе запахло железом. Корабль быстро нагревался.

– Это новый вид войны. Больше не нужно осаждать города и отнимать столицы. Ты просто должен заставить их продавать товар дешево. Это… Я не очень разбираюсь в этом, но, на мой взгляд, именно так работает Британская империя. В ней правят королева, премьер-министр и начальники Ост-Индской компании.

Кэйта кивнул. В отличие от меня он хорошо разбирался в подобных вещах.

– Дальше хинин. Люди из Перу продают его втридорога, да? – спросил он.

– За огромные деньги. Чем быстрее кто-то нападет на Лиму и заставит их выдавать идиотский хинин в обмен на чай, тем лучше. Я устал кашлять и переживать по несколько недель, выделит ли Синг на нас деньги, если это малярия.

Кэйта крепко держал меня за рукав и смотрел на воду. Я чувствовал, как бьется его сердце.

Мы проплывали мимо шафрановых полей за городом, и у меня мелькнула мысль, что, возможно, мы успели. Между разрушенными домами и над затопленными полями – весь прошлый месяц шел дождь, – огромные желтые полотна окрашенной ткани свисали с веревок на высоте тридцати футов над землей. Торговец дынь раскладывал фрукты вблизи берега. Остальные торговцы тоже продолжали свои дела. Красильщикам и сборщикам шафрана было некуда идти. У них было столько же отзывчивых родственников в Гонконге, сколько у меня на Марсе.

– Это не мое дело, – сказал я. – Но могу я узнать, зачем ты подписался на все это, вместо того чтобы остаться дома и жить как обычный ребенок?

Кэйта натянуто рассмеялся.

– На самом деле из-за повара. Он мне не нравится. – Кэйта сузил глаза. – Он хранит письма под своим париком. То есть, когда он забирает письмо, он кладет его в парик, даже если у него свободные руки. А это… Раз ты носишь парик, ты пытаешься выдать его за собственные волосы, верно? Но выглядит очень неправдоподобно, если из-под него торчат уголки конверта. Не знаю. Мне кажется, он глуп, и его проделки с письмами под париком – тому пример. Разве не так?

– Да, – согласился я.

На лице Кэйты отразилось смятение.

– Обычно я веду себя неразумно.

– Нет, но меня тревожит такое поведение. Не возвращайся домой, оставайся со мной. По-моему, в Японии чертовски скучно.

Кэйта напрягся до того, как над нами пролетел снаряд, хотя это было абсурдно. Предупреждения не было: мы были слишком далеки от фрегата, чтобы услышать выстрел в каюте. Снаряд влетел в дома на берегу реки и разнес их на куски, некоторые из обломков отлетели в воду недалеко от нас. Я обернулся и махнул Шану, показывая на середину реки, но остальные корабли уже устремились туда. Он покачал головой и начал обходить их, но мы находились в опасной близости от берега. Очередной выстрел разрушил лавку красильщика. Я видел, как бочка с шафраном пролетела перед нами и упала в воду. Краска вылилась и оставила ярко-желтые следы.

Корабль резко повернул, и я почувствовал, как Кэйта выскользнул из моих рук. Позже я был уверен, что он специально спрыгнул с релинга. У него не было проблем с равновесием, а я держал его так крепко, что он не мог упасть. На секунду я уставился на пустое место, где только что сидел мальчишка, и затем нырнул за ним. Вода была той же температуры, что и воздух, и меня охватило странное чувство, будто я нырнул в густой туман.

Должно быть, выстрел был случайным. Фрегат не целился в нас, и поблизости не было ничего, во что можно было бы выстрелить. Но тростник в двадцати ярдах от меня взорвался, и меня затянуло в воронку воды. Поначалу я поддался течению, не понимая, как выбраться наверх и что произошло. Когда я наконец понял, это произошло лишь потому, что Кэйта был рядом со мной и тянул меня за рукав. Мы вместе поднялись на поверхность. Вокруг нас плавали обломки тростника и комки грязи с берега.

– Плывите. Я не могу вам помочь, вы должны плыть, – велел Кэйта. Хотя я никогда не считал его ребенком, теперь он походил на него меньше всего.

Я поплыл, потому что в то время ничего не чувствовал. Лишь когда Шан вытащил нас, я увидел, что произошло с моей ногой.

Придя в себя, я не сразу понял, где нахожусь. Это была красивая комната с большим роялем, занимавшим половину стены. Обычно такие можно было встретить в Гонконге. Одна фирма из Манчестера решила, что каждая из тридцати миллионов состоятельных женщин в Китае захочет играть на рояле, пока торговля велась открыто. Они направили безумное количество роялей в страну, только чтобы узнать, что климат не подходил для струн инструмента и рояли никого не интересовали. В качестве поддержки все британские дипломаты и служащие Ост-Индской компании приобрели по два рояля и заполнили ими все углы, какие смогли найти. На стене комнаты висела картина: несколько чайных клиперов.

Рядом со мной в кресле сидел Синг.

– Тебе повезет, если ты будешь ходить, – заявил он, и меня охватила странная волна благодарности за то, что он перешел к делу без лишних разговоров. Он был бледен. – Обстрел начался на полчаса раньше. Был полнейший хаос. Они задели французский корабль. Я удивлен, что они случайно не взорвали Гонконг.

– Мне жаль, – сказал я. Больше на ум ничего не шло.

– Мне тоже. – Синг выдохнул. – Просто поправляйся как можно быстрее. Я не хочу отправлять чертова Хораса Спрюса в Южную Америку. Половину времени он потратит на придумывание греческих названий для всех новых видов цинхоны, которые он распознает неправильно.

Я рассмеялся, и мою спину охватила волна боли, пронизывающей до костей.

– Да. Хорошо.

Я уже понимал, что никогда не поправлюсь, но никогда – слишком широкое понятие, чтобы осознать его за несколько секунд после пробуждения от опиумного сна. Я ощущал саму идею, но не мог ухватиться за нее.

Синг окинул меня взглядом и встал. За ним на подоконнике окна сидел Кэйта.

– Я собираюсь организовать твой переезд в Англию, – сообщил Синг.

– Разве я не могу остаться здесь? – удивился я.

– Только до тех пор, пока не встанешь на ноги, – тихо ответил он. – Мне жаль. Мы не флот. Здесь не держат инвалидов. Если ты не можешь работать, мы не можем тебя оставить.

Он ушел в своей куцей манере, не попрощавшись, и я застыл, зная, что нахожусь в странном пространстве между смертью и ощущением смерти.

– Подойди сюда, – сказал я Кэйте, чтобы отвлечься. – Ты в порядке?

– Да.

Он действительно был в порядке. Кто-то дал ему сухую одежду – китайскую. Но Кэйта не был похож на китайского мальчика из бедной семьи. Он был здоровым и чистым, а еще привык двигаться медленно, что могло быть особенностью характера или последствием воспитания. Я никогда не интересовался.

– Вам больно? – спросил он.

– Нет, я полностью накачан опиумом.

– Мой корабль отплывает через час.

– Что?

– Я им больше не нужен, – пояснил Кэйта.

– Ты был со мной, и это я теперь им не нужен. Ты можешь уехать со мной в Англию. Я не отпущу тебя туда, куда ты не хочешь идти.

Кэйта переменился в лице. Сложно было сказать, что именно изменилось, но когда он заговорил, его речь замедлилась, и хотя голос по-прежнему был тихим, в нем прибавилось глубины. Маленький мальчик в нем исчез.

– Есть кое-что, что вы не сможете сделать, если дома вас будет ждать ребенок без матери, – сказал он. – Места, в которые вы должны вернуться.

– О чем ты говоришь? Я никуда не поеду. Возможно, никогда.

– Поедете.

– Знаешь, ты не можешь делать громких заявлений просто потому, что ты необычный иностранец.

Кэйта едва не рассмеялся.

– Конечно, поедете. Вы должны поехать. Люди похожи на пчел. Все они труженики, которые могут стать королевами улья при определенных условиях, но как только королева выбрана, назад пути нет. Пчела, которая станет ей, не сможет снова стать рабочей пчелой. Она умрет от голода. Она должна расти и затем покинуть улей.

– Сегодня ты настоящая загадка. И я не пчела.

– Я знаю. Простите. Мне тяжело даются такие разговоры. Смысл в том, что я возвращаюсь домой. Меня и так не было слишком долго. Вы никогда не спрашивали, но у меня есть семья. Много братьев. Они переживают. Это мой адрес.

Кэйта протянул мне лист, вырванный из Библии. Японские иероглифы почти не отличались от китайских, поэтому я распознал слова, хотя и не мог прочесть их вслух. Кловер Касл/Замок Кловер, в местечке под названием Лонгшер.

– Вы не обязаны писать, но это мой адрес на случай, если что-то произойдет. Хотя… почта все равно не очень надежна.

– Да, – ответил я.

Кэйта резко опустил голову, словно ему стало плохо.

– Что случилось?

– Я забуду утром, – пробормотал он и снова посмотрел на меня. Его глаза блестели от слез. – Мне пора, иначе я опоздаю на корабль. Я был рад познакомиться с вами, мистер Тремейн.

Кэйта окинул взглядом комнату еще раз, словно покидал ее после долгих лет, а не нескольких часов. Он спохватился и заставил себя улыбнуться. На секунду я увидел, каким он станет через двадцать лет. Кэйта будет поздним цветком, странным до зрелого возраста, но затем расцветет в полную силу. Я почувствовал все потерянные годы, которых никогда не увижу.

– Кэйта, подожди…

– Нет, – сказал он, но остановился. Он словно боролся с чем-то внутри себя. В конце концов он ударил рукой по дверному косяку. – Мне не нравится говорить об этом, но я не хочу, чтобы вы жили, думая, что все было напрасно. – Кэйта бросил взгляд на одеяло на моих ногах. – Пока что вы не знаете, что это означает, но все равно выслушайте меня. Когда мистер Маркхэм пересечет соль в Бедламе, вы не должны делать этого. Но слова «не должны» звучат невежливо, поэтому я заменю их на «не можете». Мне так жаль, но если бы вы остались целы, вы бы отправились с ним, а я хочу, чтобы вы добрались до конца живым. Это единственный способ сохранить вам жизнь, который я смог придумать.

Все вокруг меня искривлялось, словно в опиумном сне, и хотя я знал, что не сплю, я не был уверен в реальности услышанного.

– Что? Откуда ты знаешь Клема?

– Я его не знаю. Вы должны поспать. Удачи.

Я мог бы заставить его остаться. Кэйта был мальчишкой. Если бы я велел ему не говорить чепухи и сесть рядом, он бы послушался. Но я был под опиумом. Мне казалось, что я тону, поэтому разум меня не слушался.